"Иосип Броз Тито. Власть силы" - читать интересную книгу автора (Ричард Уэст)

ГЛАВА 17 Переоценка роли Тито

В то время как врачи трудились изо всех сил, искусственно поддерживая жизнь в организме Тито уже после того, как он исчерпал все свои возможности, его преемники взывали к народной памяти о Тито в надежде сохранить единство страны.

Почитание Тито, которое началось в горах Боснии в 1943 году, продолжалось и в последующие годы его жизни. С этой целью проводились различные официальные мероприятия, например, эстафетный бег в день рождения вождя. В школах изучались биография Тито и его выступления. На стенах официальных учреждений, магазинов и кафе висели портреты Тито и плакаты с его изречениями. О нем слагались песни. Сам Тито принимал меры к тому, чтобы эта кампания не перехлестывала через край, не выходила за пределы разумного и не превращалась в культ личности, окружавший Гитлера, Сталина и Мао Цзэдуна. Он не возводил в свою честь храмов, не собирал грандиозных манифестаций типа нюрнбергских. В частных беседах Тито всегда вел себя непринужденно и приветливо. В сериях телевизионных интервью, данных им в 70-е годы, Тито производил впечатление доброго, старого дядюшки, а не всемогущего, грозного повелителя, короля-солнце. И лишь после смерти вождя почитание Тито было возведено в степень культа. Казалось, будто ради сохранения Югославии все надеялись на сверхъестественное чудо, на то, что Тито окажет им помощь даже с того света. В среде коллективного руководства, о котором иногда со смехом говорили «Тито и восемь гномов», родился абсурдный лозунг: «После Тито – Тито!».

Каждый год в течение следующих десяти лет 4 мая в 15 часов 05 минут по всей стране раздавался вой сирен, и все население должно было застывать в двухминутном молчании. Представители армии возлагали венки на могилу человека, о котором они до сих пор говорили как о «нашем верховном главнокомандующем». В 1989 году организация ветеранов в четвертый раз выдвинула кандидатуру Тито на присвоение звания Народного Героя.

В 1984 году был принят специальный закон об ужесточении наказания для лиц, виновных в оскорблении памяти Тито. Количество городов, переименованных в его честь, возросло до восьми, по одному в каждой из шести республик, а также в автономных областях Воеводина и Косово. После смерти Тито в печати появились десятки статей, прославлявших его жизнь.

Своеобразной реакцией на этот посмертный культ явилось то, что многие писатели и общественные деятели, избравшие темой различные стороны жизни в Югославии, стали подвергать сомнению или даже развенчивать репутацию Тито. Великолепная книга «Тито: история изнутри», написанная Милованом Джиласом, в некотором смысле теряет свою ценность, будучи омраченной едкими и предвзятыми, ввиду своей личной направленности, комментариями автора. Джилас, пуританин по убеждениям, снова высказывает свое неодобрение элегантного стиля жизни Тито, но на этот раз теряет чувство меры. Он называет Тито «самым экстравагантным правителем своего времени», хотя тот, как уже указывалось, был вполне удовлетворен тем, что досталось ему в наследство от Карагеоргиевичей. Как Чаушеску в Румынии и Маркос на Филиппинах, Тито брал огромные займы у Международного валютного фонда (МВФ), но в отличие от других, он делал так, что и все остальное население извлекало хоть какую-то выгоду из этих займов. В 70-е годы вся Югославия тратила деньги напропалую.

В книге «Тито: история изнутри» Джилас опять возвращается к слабостям, которые Тито питал к шикарным костюмам, мундирам, медалям и другим побрякушкам. Но Тито и сам не скрывал, что за ним водится этот не такой уж серьезный грешок. Многие югославы разделяют стремление итальянцев к «bella figura» («красивая фигура»), как это заметила Ребекка Уэст в книге «Черная овечка и серый сокол». Ее внимание обратили на себя молодые щеголи Далмации – «очень красивые и не скрывающие того удовольствия, которое они получают от своего великолепного внешнего вида – удовольствия такого сорта, которое встречается только там, где почти нет намека на гомосексуализм»[484].

Джилас опять выдвигает предположение, что Тито, вождь югославского Пролетариата, стыдился своего скромного происхождения: «Он также испытывал неудобство из-за своего покалеченного пальца. Когда он работал механиком, кончик указательного пальца его левой руки попал в станок. Эта метка служила как бы свидетельством того, что ему так и не удалось подняться над уровнем рабочего»[485].

И все же, судя по тому, что я слышал в Кралевице, Тито поддерживал связь со своими бывшими товарищами по работе и никак не стыдился своего прошлого металлиста, наоборот, он постоянно хвастался им.

Джилас допускает еще большую несправедливость, когда говорит, что во время войны Тито «больше всего заботила его личная безопасность»[486]. Все остальные, кто знал Тито, не подвергали сомнению его мужество. Да, действительно, в конце войны, командуя очень большой армией, он располагал свой штаб в пещерах – в Яйце, Дваре и Висе, но точно так же поступил бы любой другой командующий. Никому ведь и в голову не придет обвинять Уинстона Черчилля в трусости, потому что он руководил из бункера под Уайт-холлом. Когда царь Давид захотел повести свои войска в битву, народ Израиля сказал ему: «Ты не пойдешь впереди… ты стоишь десяти тысяч таких, как мы: поэтому будет лучше, если ты будешь готов прислать нам подкрепления из города».

Джилас изображает пороками даже те качества Тито, которые большинство из нас считало бы за достоинства.

Тито не подписывал смертных приговоров, потому что он чувствовал, что «смерть не является неизбежностью». Отбывая в Италию во время войны, Тито доверил уход за своей лошадью надежному товарищу. В связи с этим Джилас утверждает, что Тито больше думал о своей лошади, чем о страдающих партизанах. В другом случае он говорит о Тито следующее:

Джилас здесь нашел довольно своеобразный способ выразить мысль о терпимости Тито. Настоящий диктатор, Гитлер или Сталин, навязывает свою волю во всех аспектах жизни общества: в экономике, культуре, спорте везде. Джилас так объясняет то, что он назвал «чутьем на опасность» у Тито:

Кое-кто из критиков предположил, что даже при жизни Тито не особенно заботило будущее Югославии. В книге «Чудом уцелевший», первой из биографий Тито, К. Павлович утверждает, что в 70-е годы Тито якобы лишил партию ее способнейших деятелей: «Это было сделано, во-первых, для того, чтобы предотвратить борьбу преемников за власть, а, во-вторых, затем, чтобы никто больше не смог сосредоточить в своих руках столько власти, сколько было у него. Он хотел сохранить в памяти людей представление о своих достижениях как о неповторимых и уникальных»[489]. Теперь, однако, становится ясным, что принудительный уход по инициативе Тито многих способных руководителей, а также провал всех его попыток вырастить себе сильного преемника были во многом вызваны проблемой межнациональных отношений. Неужели тщеславие Тито простиралось так далеко, чтобы желать гибели страны после своей смерти, как брахман требует, чтобы на погребальном костре вместе с ним сгорела и его вдова? Сохранение Югославии – вот наилучший способ сохранить свои достижения и память о себе.

Стефан Павлович, преподаватель Саутгемптонского университета, принадлежит к числу тех, кто винит англичан, и прежде всего Фитцроя Маклина, за оказание поддержки Тито как во время войны, так и после нее. В библиографию своей книги «Тито», вышедшей в Лондоне в 1992 году, Павлович включил «Вихрь» Стивена Клиссолда. При этом он предупреждает, что «воспоминания других британских генералов, явившихся свидетелями „восхождения Тито к власти“ слишком романтичны и необъективны, чтобы приводить их в качестве исторического источника. И хотя они представляют большую ценность для ученых, читатели не смогут почерпнуть в них для себя ничего полезного»[490]. И вот так, походя, Павлович легко отмахивается от книг Фитцроя Маклина «Восточные походы» и «Отстаиваемая баррикада», даже не упоминая их, хотя в то же время рекомендует читателям книгу того же автора «Иосип Броз Тито. Художественная биография» как «прекрасно оформленный альбом фотографий»[491].

Та же самая враждебность к Маклину встречается и в мемуарах некоторых англичан, которые во время войны сражались на стороне Михайловича, в частности, у Майкла Лиса. Они обвиняют его не только в том, что он привел Тито к власти, но и в том, что позднее, в 50-е годы, он финансировал югославский коммунистический режим. Такие книги, как «Восточные походы», неприемлемы для Павловича тем, что в них «Тито полностью реабилитируется в глазах британской публики посредством умелого манипулирования его военными заслугами»[492].

Несмотря на нападки со стороны тэтчеровских полемистов, среди историков, специализировавшихся на изучении второй мировой войны, акции Тито продолжали повышаться. Публикации, посвященные «Ультра», – перехватам зашифрованных переговоров Германского верховного командования, подтвердили правильность решения Черчилля поддержать партизан. Основываясь на данных, полученных при помощи «Ультра», Черчилль в любом случае поддержал бы Тито, даже если бы Фитцрой Маклин не советовал ему делать этого. К осени 1943 года партизаны были самой мощной силой, действовавшей против немцев в Югославии и взяли бы власть в стране в свои руки вне зависимости от позиции Британии. Как признает сам Фитцрой Маклин, в приходе Тито к власти им была сыграна лишь второстепенная роль. Однако сыграл он эту роль с честью и безошибочно. Как говорит биограф Маклина Фрэнк Маклин: «К числу авторитетнейших ученых-историков, заявлявших о том, что политика Маклина в Югославии была единственно правильной, принадлежат: Элизабет Баркер, Ральф Беннетт, Ф. X. Хинсли, сэр Уильям Дикин, Марк Уилер, Хью Сетон-Уотсон. Есть ли на стороне ревизионистов фигуры подобного калибра?»[493]

В то время как британские интеллектуалы вели дебаты о репутации Тито, югославам пришлось столкнуться с проблемой уплаты по иностранным займам, доставшейся им в наследство. В 1983 году правительство попыталось отсрочить банкротство, полностью капитулировав перед МВФ, и стало, по сути дела, марионеткой в его руках. Весь контроль над долгами и кредитами перешел к МВФ. К середине 1984 года инфляция достигла 62 процента, уровень жизни упал со времени смерти Тито на 30 процентов. Безработица составляла 15 процентов рабочей силы, причем половина безработных была молодежью в возрасте до двадцати четырех лет. Когда я впервые побывал в Белграде в 1953 году, купюрой самого большого достоинства были красные 100 динаров. На ней были изображены грубые черты лица Алии Сиротановича, боснийского шахтера, который в несколько раз перевыполнил норму добычи угля и стал Героем Труда. По сведениям, приведенным журналом «Шпигель», Сиротанович совершенно спился и превратился в законченного алкоголика. А в 1987 году в Белграде официантка за чашку кофе требовала «один миллион и семь динаров».

Последовала серия шумных скандалов, связанных с разоблачением афер в Национальном банке, нефтяной корпорации, железнодорожных компаниях и с продажей яхты Тито. В Боснии в 1987 году ряд высших партийных лиц отправился в тюрьму в связи с еще одним скандалом, затронувшим сеть агропромышленных фирм под названием «Агро-Комерц». Мошенники выпустили фальшивые векселея под проект стоимостью в один миллиард американских долларов, который якобы создавал 100000 рабочих мест. Должно было производиться фантастическое количество скота и домашней птицы. Деньги исчезли, рабочих уволили, часть скота передохла, однако в конце концов «Агро-Комерц» все же выжил. В том же году было зарегистрировано 168 забастовок, большая часть из них в Хорватии.

Ситуация была не такая уж плохая, какой она казалась иностранным наблюдателям, видевшим Югославию сквозь призму своей собственной социальной системы. Несмотря на свою коммунистическую идеологию, Югославия была государством с рыночной экономикой, немногочисленным бюрократическим аппаратом и фактически не имела системы социального обеспечения. Она ни в какое сравнение не шла, к примеру, с Британией, где только в общественном секторе было занято свыше пяти миллионов человек, и еще около пяти миллионов висело на шее у государства, выплачивавшего им пособия в связи с низким доходом и другие дотации. В Югославии ничего этого не было, прожить на дармовщину было почти невозможно, и почти все, кто терял работу, уезжали за границу, где становились гастарбайтерами. Остальные перебивались случайными заработками или жили за счет родственников. Начался отток людей из городов в сельскую местность – явление, здоровое по своей сути. По всему району Шумадии, как грибы, выросли новенькие кирпичные дома. Переселенцы из Белграда занялись выращиванием слив и поросят. Класс «независимых», или мелких предпринимателей, и так имевший значительную численность, увеличился и продолжал процветать. На острове Хвар в середине 80-х годов я познакомился с одним владельцем ресторана, который за шесть месяцев курортного сезона зарабатывал столько, что остальные шесть месяцев жил в Калифорнии. Большинство югославов сожалело о 70-х годах, которые пролетели в угаре растрат полученных займов, однако этот печальный опыт не пропал даром. Они научились считать деньги. Наибольшие лишения в этот период достались на долю людей, живших в городах и не имевших родственников в сельской местности.

Будучи социалистическим государством в том смысле, что большинство предприятий принадлежало рабочим, Югославия не относилась к «левому крылу» – в современном толковании этого понятия на Западе. Никто не считал, что государство имеет право или обязанность вмешиваться в экономику, вступаясь за интересы беднейших слоев населения, какими были, например, безработные, этнические меньшинства, работающие матери, родители-одиночки или дети – жертвы насилия. В Югославии был социализм, но почти не было социологии. Там почти не проявлялись три популярных на Западе течения – борьба за многорасовость, за права женщин и за признание гомосексуализма. Первое не имело значения в стране, не поощрявшей иммиграцию. Остальные просто не прижились здесь. В Югославии всегда существовали нормальные, уважительные отношения между полами. «Просто душа просится наружу от радости и удовольствия, – писала Ребекка Уэст в 30-е годы, – когда оказываешься в этом странном мире, где мужчины остались мужчинами, а женщины – женщинами!»[494]

Социологический подход к жизни помешал большинству западных гостей понять страну, в которой все основывалось на чувстве семьи, традициях, истории и религии – на том, чего гости сами были лишены. По этой же причине они не смогли заметить напряженности, которая начала проявляться в отношениях между православными, католиками и мусульманами. Примером тому может служить «Импровизированный путеводитель по Югославии», опубликованный в 1985 году в дополнение к серии телефильмов, показанных по Би-Би-Си в программе кинопутешествий, целью которой было познакомить британскую молодежь с миром. Авторы Мартин Данфорд и Джек Халленд рассматривали свою книгу как «продолжение повествования о свободной, неприсоединившейся и социалистической Югославии». С сожалением отметив, что в четырех из шести республик гомосексуализм оставался запрещенным, авторы с одобрением отозвались почти обо всем, что им довелось увидеть, в частности, о «снижения интереса к религии – нынче в церкви и мечети ходят лишь люди преклонного возраста». Они не видели мессы, которые служат в Загребском соборе. А по воскресеньям он бывал битком набит молодыми парнями и девушками. И вообще в Загребе авторы путеводителя мало что увидели и почувствовали: «Когда-то рассадник хорватского национализма и в годы последней войны столица марионеточного государства Павелича – теперь этот город считается сердцем культурной и творческой Югославии, и хотя все сербскохорватские разногласия давно уже разрешены, здесь все же ощущается оттенок пренебрежительного отношения хорватов к Белграду»[495].

Такое заблуждение следует отнести не на счет молодости авторов, а на счет предвзятого отношения к этой проблеме со стороны руководства Би-Би-Си. Археологу из Уэльса Артуру Эвансу было всего лишь двадцать четыре года, когда он опубликовал в 70-е годы прошлого века свою первую чудесную книгу о Боснии и Герцеговине. Но Эванс, несмотря на то, что был либералом и вольнодумцем-атеистом, понял, какую власть имеют над человеческим сердцем история и религия. Именно это, а не крах коммунизма и не экономические ошибки Тито, привело к распаду Югославии в начале 90-х годов. И хотя причины катастрофы уходят своими корнями глубоко в прошлое Балкан, я попытался соотнести это прошлое с тремя заметными событиями, происшедшими в 1981 году, через год после смерти Тито. Первым из них были волнения албанцев в Косове – месте, которое издревле является священным для сербов. Вторым стала книга, вышедшая в Загребе, где по-новому трактовалась роль, которую сыграл в войну архиепископ Степинац. И наконец, в Меджугорье, герцеговинской деревне, где расположен один из монастырей францисканцев, шесть молодых людей заявили о том, что они слышали и видели Деву Марию.