"Роман с президентом" - читать интересную книгу автора (Вячеслав Костиков)

Глава 8 Война нервов

Летом 1993 года снова заговорили о здоровье и, как следствие, — о «неадекватности» Б. Н. Ельцина. Это был дурной знак, ибо за ним стояла некая закономерность: слухи и догадки по поводу здоровья и «вредных привычек» президента разгорались всякий раз, когда российская демократия оказывалась на пороге очередного кризиса.

Неравномерностью рабочей нагрузки, неожиданными исчезновениями из поля зрения журналистов и политиков президент неоднократно давал повод для такого рода слухов. Я помню одну едкую, но, в сущности, основанную на анализе реальных фактов, публикацию в газете «Сегодня»: «„Господин Нету“ во главе Российского государства».

«Он исчез из Москвы в сентябре 1991 г., когда провал августовского мятежа перераспределил роли героев и злодеев. Он пропал в январе 1992-года, оставив в недоумении прибывших с важными визитами в Москву президента МОК Самаранча и тогдашнего министра иностранных дел Японии Ватанабэ. Он провалился сквозь землю в мае того же года, когда серия скандалов вокруг Черноморского флота привела к подлинному кризису в отношениях с Украиной. Он бесконечно долго отмалчивался в декабре 1992 года, когда съезд народных депутатов методично додавливал первое правительство Гайдара. И дальше опять и опять через каждые три-четыре месяца. Придется, видимо, раз за разом смирять любопытство, примеряясь вести диалог с лидером, которого нисколько не страшит репутация „Господина Нету“. Вот только что был — а теперь нету. И все».

Вспомнил автор и нашумевшую в свое время историю, когда американский президент Клинтон не мог в течение многих часов связаться с Б. Н. Ельциным. Официальное объяснение (не помню, кто его дал) состояло в том, что «президент находится там, где нет телефона». На редкость глупое объяснение, поскольку всем, кто хоть немного знает систему обеспечения президента связью, известно, что в любое время суток, в любом месте, в воздухе или под водой, на службе или на отдыхе, в сауне или на теннисном корте рядом с президентом находятся несколько офицеров (полковники и подполковники) в черной морской форме. В руках одного из них так называемая «кнопка», черный чемоданчик, обеспечивающий президенту доступ к ядерному пульту, а в руках другого — небольшой кожаный футляр с трубкой правительственной связи. Даже если президент поползет в узком угольном забое, эти люди обязательно будут ползти рядом с ним.

На самом деле «молчания» президента, как правило, имели политическую подоплеку. Случалось, что у президента просто не имелось ответа или позиции по тому или иному трудному вопросу. В такие периоды он действительно «залегал на дно» и ждал, когда либо эксперты дадут вразумительный анализ и совет, либо его самого «осенит».

Неожиданные отмены уже назначенных встреч, нередко весьма серьезных, крайне осложняли работу пресс-службы. Нередко бывало, что журналисты уже приехали в Кремль, а им приходилось говорить, что мероприятие отменено буквально несколько минут назад. Естественно, приходилось давать всякого рода правдоподобные и неправдоподобные объяснения. Конечно же, это раздражало журналистов. Как правило, мне удавалось снять напряжение в силу добрых отношений с журналистами, которые видели во мне прежде всего коллегу. Но зато они и высказывали мне все, что думают по этому поводу.

Журналистов трудно провести, и лучше не пытаться это делать. Вешать им «лапшу на уши» совершенно бесполезно. Им говоришь, что президент отменил встречу, поскольку работает в Кремле над срочными документами, а они тебе резонно отвечают, что президентский кортеж сегодня вообще в Кремль не прибывал. Меня просто поражало, насколько дотошно они отслеживают все движения президента. Обжегшись пару раз на маленьком лукавстве, я понял, что иногда лучше не «объяснять», а просто развести руками и извиниться.

Иногда на этой почве у меня возникали трения с В. Илюшиным или А. Коржаковым, которые, не имея возможности вникнуть в достаточно сложную технологию работы пресс-службы, обвиняли меня в утечках или излишней разговорчивости с журналистами. На самом же деле журналисты нередко раньше пресс-секретаря или помощников президента узнавали всю подноготную или подробности той или иной деликатной ситуация. И если пресс-служба в силу какой-то необходимости лишала их возможности что-то узнать из президентских кругов, они черпали информацию в других структурах. Нередко источником их информации была Служба безопасности президента.

Многие документы и указы, выходящие за подписью президента, инициируются и готовятся в министерствах, в Совете Министров. Они проходят юридическую экспертизу как в Кремле, так и вне Кремля. И на каждом этапе при общем падении в последние годы государственной дисциплины возможны утечки информации, иногда в высшей степени конфиденциальной. Утечкам способствует и то, что во многих структурах власти остаются многочисленные, явные и тайные, противники и даже ненавистники реформ и президента — и естественно, они не упускают возможности поделиться информацией со своими политическими друзьями в оппозиции. Мы неоднократно оказывались перед фактом публикаций в оппозиционной прессе документов с грифом «Секретно» или документов, которые только находятся в стадии концептуальной проработки. Ну и естественно, в условиях свободного рынка и неустоявшейся этики работы СМИ конфиденциальная информация стала предметом купли и продажи.

Источником «вольных» разговоров о президенте часто становилась и эмоциональная мимика и жестикуляция самого Бориса Николаевича. Чуткая камера телерепортеров внимательно отслеживает походку президента во время его поездок по стране и возвращения в Москву. Объектив безжалостен, он не делает скидки на усталость после многочасового перелета, на бессонную ночь или на естественную потребность человека немного расслабиться после огромной нервной нагрузки. Журналисты же подстерегают президента буквально на каждом шагу. Иногда это откровенно недоброжелательное любопытство. И тогда службе безопасности и пресс-службе приходится принимать меры, чтобы оградить (иногда в самом буквальном смысле слова) президента от излишне пристального взгляда.

Демократизация информации имела для России свои огромные преимущества, но и привела к появлению определенных проблем. Свобода существенно усложнила жизнь политиков в России. Общеизвестна импульсивность и неуравновешенность Н. С. Хрущева, склонность Л. И. Брежнева к выпивке и даже определенному виду «облегчающих жизнь» препаратов. Известна болезненность Ю. Андропова. Но жители СССР в условиях жесткой цензуры никогда не видели Хрущева стучащего башмаком по трибуне ООН, Брежнева, еле волочащего ноги, Андропова в больничной палате. Известно пристрастие Черчилля к серьезным дозам коньяка. Известно, что французский президент Помпиду был болен и страдал сильной отечностью. Но ни английская, ни французская пресса никогда не делали из этого темы ни для размышлений о власти, ни для насмешек. В России, с ее яростью политической борьбы и отсутствием отлаженной системы государственности и преемственности власти, здоровье лидеров, и в особенности президента, немедленно становится крупной ставкой в политических играх.

Лето и осень 1993 года, закончившиеся «расстрелом» здания Верховного Совета, были особенно богаты вариациями на тему здоровья Ельцина. Была и определенная закономерность, свидетельствовавшая о том, что эти кампании были спланированы. Как правило, новая волна начиналась за границей (в Италии или Германии), а затем переливалась в российскую антипрезидентскую прессу. Мне иногда казалось, что стартовые площадки для запуска антиельцинских кампаний тоже не случайны: они инициировались в странах, где особенно сильна была «горбимания».

Летом 1993 года, когда противостояние властей влекло Россию к октябрьскому кровопролитию, в двух немецких газетах «Зюддойче Цайтунг» и «Франкфуртер альгемайне» с небольшим разрывом во времени появились публикации по поводу «серьезного заболевания» Ельцина.

«Правда ли, что Борис Ельцин настолько тяжело болен, что не может больше исполнять свои президентские обязанности? Официальный представитель российского президента Вячеслав Костиков опроверг эти слухи, заявив, что Ельцин абсолютно здоров. Но почему же тогда возникли эти слухи?»

Московская корреспондентка «Франкфуртер альгемайне» свидетельствовала, что признаков, указывающих на тяжелое заболевание Ельцина, становится все больше и что состояние президента настолько ухудшилось, что он уже не владеет ситуацией. В качестве источников указывались многочисленные слухи.

Подхватывая тему болезни президента, корреспондент радиостанции «Немецкая волна» задавался вопросом о том, почему Ельцин не обратился к народу по телевидению в связи с решением Центробанка об изъятии старых купюр. Я не исключаю, что канцлер ФРГ Гельмут Коль по такому поводу действительно обратился бы к населению. Но это не значит, что то же самое должен делать Ельцин. Я хорошо помню, что вопрос об обращении Ельцина к населению по этому поводу даже не обсуждался в Службе помощников. Мы полагали, что в данном случае с населением должно объясниться правительство. Разумеется, мы исходили из «охранительной» логики. Это было время резкого нарастания противостояния, и мы считали, что авторитет президента не следует подвергать дополнительному испытанию.

Нередко размышления о болезни Ельцина основывались на таком сомнительном материале, что мне приходилось вступать в переписку с главными редакторами и обращать их внимание на некорректность такого рода публикаций. Немецкая «Зюддойче Цайтунг», например, не задумываясь о последствиях, опубликовала письмо читателя, который делал ряд предположений по поводу чрезмерного пристрастия российского президента к алкоголю. Газета «Советская Россия» немедленно перевела немецкий текст и опубликовала его в виде статьи под названием «Последний симптом алкоголизма Ельцина». В своем ответе на мое протестующее письмо главный редактор немецкой газеты Дитер Шредер сокрушался, что «форма презентации текста в газете „Советская Россия“» является грубой манипуляцией.

Заведующий Московским бюро «Зюддойче Цайтунг» Томас Урбан, высказывая сожаление по поводу этой публикации, писал мне: «Я хотел бы от имени главного редактора подчеркнуть, что у нас положительное отношение к г-ну Ельцину. Он является для нас гарантом демократизации и введения социальной рыночной экономики. И это было отмечено мною во многих статьях, репортажах и других публикациях из Москвы».

Я, разумеется, принял извинения (а. что оставалось делать?), но публикация из «Советской России» перекочевала в ряд провинциальных газет, и престижу президента был нанесен ущерб. Всякие гадости в адрес президента с удовольствием перепечатывала и «Российская газета», находившаяся тогда под полным контролем Верховного Совета и лично Р. Хасбулатова.

Но чаще всего мы просто не реагировали на такого рода публикации, ибо опыт показал, что опровержения лишь подогревают слухи. По вопросу о том, реагировать или не реагировать на особо деликатные публикации, я, как правило, советовался с В. В. Илюшиным, иногда с А. В. Коржаковым. Их мнения часто расходились. Коржаков считал, что всякий раз, когда затрагивается «честь мундира», нужно бить наотмашь. Виктор Васильевич обычно поддерживал меня, полагая, что лишний шум только повредит. Совершенно бесполезно было отвечать на явно инспирированные публикации, поскольку их авторы только и ждали, чтобы мы отозвались на них.

Эта тема то утихала, то возникала снова и позже. Помню, какая волна публикаций по поводу здоровья Б. Н. Ельцина прокатилась по европейской прессе в преддверии визита в Москву американского президента Клинтона в январе 1994 года. Думаю, что и она была не случайна, а связана с усердно насаждаемым имиджем Клинтона как самого молодого и самого энергичного политика мира. Окружению американского президента, видимо, казалось выгодным представить своего лидера на фоне «увядающего» Ельцина. 10 января в ежедневной газете «Экспресс», издаваемой в Кельне, появилась совершенно жуткая публикация, утверждающая (со ссылкой на безымянного врача Кремлевской больницы), что «Ельцин, пьющий водку, страдает, возможно, болезнью печени, которая уже не в состоянии перерабатывать кровь». И что «президента часто доставляют в больницу с острыми приступами и делают переливание крови». В публикации утверждалось, что личный лимузин Ельцина представляет собой скрытый санитарный автомобиль с оборудованием для оказания срочной помощи.

Я хорошо знал и автомашины, и личных шоферов Бориса Николаевича и готов, что называется, на Библии поклясться, что эти утверждения чистейшей воды вымысел. Даже в Кремле около кабинета Ельцина в мою бытность пресс-секретарем не было никакого специального помещения для экстренных случаев, что, на мой взгляд, не правильно. Однажды я обошел все эти помещения и ничего, кроме самой простенькой санитарной комнаты, не обнаружил. В этой комнате, находившейся метрах в десяти от кабинета Ельцина, имелся лишь медицинский топчан, на котором при необходимости можно было делать массаж. Борису Николаевичу, действительно, время от времени делали массаж ног. Личный врач президента иногда проводил эту процедуру в самолете. Но никаких излишеств в медицинском обслуживании Ельцина не было. Он вообще не любит врачей. Утверждения о том, что в поездках Ельцина сопровождала целая команда докторов и специально оборудованный автомобиль для реанимации — одна из легенд, выдуманных зарубежными журналистами. Даже в дальние поездки по стране президент брал всего двух докторов: общего терапевта и специалиста-кардиолога.

В поездках президента, действительно, обслуживают два автомобиля ЗИЛ, оборудованные закрытой правительственной связью. Но один из лимузинов является резервным. На моем «веку» его действительно несколько раз приходилось задействовать: один раз из-за прокола шины, а другой — из-за перегрева двигателя основной машины в поездке по одной из республик Средней Азии. Два автомобиля отправляют на самолетах и в заграничные поездки.

В поездки личный врач президента Анатолий Григорьев (ныне уже бывший) брал обычный маленький чемоданчик с набором основных лекарств — от головной боли, от сердца, от сосудов. Мне неоднократно приходилось прибегать к услугам этого чемоданчика, особенно после того, как просидишь ночь, готовясь к пресс-конференции или оказывая посильную помощь группе спичрайтеров.

Что касается нас, работавших с Борисом Николаевичем, то, конечно же, здоровье президента волновало нас не меньше, чем главного редактора «Советской России» или депутатов непримиримой оппозиции. И когда волна публикаций по поводу его здоровья стала напоминать «девятый вал», у нас состоялся довольно откровенный разговор с лечащим врачом президента Анатолием Григорьевым, который старался, как мог, успокоить нас. Меня, в частности, успокаивало то, что я неоднократно видел президента и на теннисном корте, и купающимся в холодном море или в ледяной воде Енисея, и на небольшом футбольном поле, в воротах. Спортивности фигуры Ельцина — с учетом, разумеется, возраста — могли бы позавидовать и более молодые люди. Еще несколько лет назад его физические проблемы не выходили за пределы обычных для людей его возраста недомоганий. Я знаю, что у Ельцина частенько побаливали «разбитые» ступни ног, поскольку в молодости он очень увлекался волейболом. По этой причине обувь он носит размера на два больше, чем надо. Давали о себе знать и проблемы кровообращения, следствием чего была известная одутловатость лица. Сказывалась и травма позвоночника, которую он получил в Испании.

Но ничто, пожалуй, так не изнашивает человека, как власть и борьба за нее. И это проблема не только Ельцина. Касается она практически всех российских политиков. Вспомните лица Горбачева, Руцкого, Хасбулатова, Станкевича, Собчака, Шумейко — какими они были «добрыми молодцами», когда только входили во власть, и как подизносились при «хождении по власти». Утраты здесь неизбежны. Я наблюдаю их и на лицах своих друзей из команды президента. Сказываются колоссальные нервные нагрузки, нарушающийся, как правило, сон. Безусловно, отрицательно сказывается и дефицит позитивных эмоций — следствие работы в условиях кризиса и нестабильности.

Мне однажды пришлось разговаривать с Борисом Николаевичем на тему о здоровье, что называется, с глазу на глаз. Разговор был предельно откровенный и для меня очень значительный с точки зрения работы с президентом. Мне важно было понять, насколько моя служба, с учетом и без того большой психологической нагрузки президента, могла посягать на его время.

Видимо, в моих словах прозвучал упрек, что он недооценивает важности «отношений с общественностью» (помнится, я применил фразу: «надо стараться, Борис Николаевич»). Президент посмотрел на меня с укоризной.

— Если бы вы знали, Вячеслав Васильевич, как я устал. Десять лет непрерывной борьбы…

В другой раз мне, действительно, стало стыдно за мою настойчивость, хотя исходил я из лучших побуждений. Дело было уже после октября 1993 года. В одном из разговоров я напомнил Борису Николаевичу о той поддержке, которую ему оказала столичная интеллигенция, в особенности писатели, в трудные октябрьские дни. «Готовьте встречу. Надо поговорить… Поблагодарить…» — сказал он.

Я занялся рутинной подготовкой. В. В. Илюшин нашел в президентском расписании необходимую нишу. Был назначен день. Оповещены участники, подготовлен зал. Написаны тезисы к выступлению. Словом, сработал весь механизм политической и протокольной подготовки.

В день встречи во время утренней «тусовки» у дверей президентского кабинета, куда собирались все или почти все помощники, Илюшин, выйдя от президента, сказал мне, что встреча переносится. Он и сам был огорчен этим обстоятельством, а я, готовивший встречу, был раздосадован вдвойне. Президент, на плечах которого лежит тяжкое бремя власти, просто не имеет возможности вникать во все нюансы ведущейся вокруг него и для него работы. Он отменяет встречу, часто не задумываясь о том, какое это произведет впечатление. Хотя при этом нередко задевается гордость людей, которые знают себе цену и болезненно воспринимают ущемление достоинства. В данном случае на встречу были приглашены такие люди, как А. Адамович, Б. Окуджава, Ф. Искандер, Б. Васильев, Д. Гранин, Б. Ахмадулина, Ю. Нагибин, М. Дудин, Р. Рождественский, академик Д. С. Лихачев и другие.

— Попробуй переговорить с шефом сам. Я попытался настаивать, но не получилось, — сказал мне В. Илюшин.

В тот день с утра было назначено заседание Совета Безопасности. И когда время подходило к концу, я спустился этажом ниже и стал терпеливо поджидать выхода президента. Обычно он уходил в сопровождении А. В. Коржакова или кого-то из «прикрепленных» через заднюю комнату. Так называемые «прикрепленные», люди из самой ближней охраны президента, сопровождающие его домой и остающиеся в качестве дежурных адъютантов на ночь, хорошо чувствуют настроение президента Бориса Николаевича. При случае переговорив с ними (тут тоже нужно поддерживать товарищеские отношения), можно уточнить «диспозицию». В этот раз «диспозиция» была самая неблагоприятная. «Не советую подходить, Василич», — сказал мне «прикрепленный».

Но выбор у меня был таков: либо уговорить президента провести встречу, либо обзванивать участников и извиняться, придумывая какой-то благовидный предлог.

В нормальном настроении президент всегда подает руку или останавливается, чтобы сказать несколько слов для передачи журналистам. Откликается он и на шутку, с удовольствием выслушает какую-нибудь байку из последних газет. Коридоры в Кремле длинные и, пока президент идет своим неспешным шагом, с ним можно многое обговорить. Иногда он любит остановиться у окна и, как кремлевский узник, посмотреть «на волю».

В этот раз он прошел мимо, едва кивнув головой. Я пристроился сбоку, «со стороны левого уха», и стал что-то говорить о важности встречи с писателями. Президент молча шел по коридору. Было заметно, как он чуть приволакивает ногу. Он шел, точно не замечая меня.

— Ну давайте сократим время встречи. Поблагодарите за поддержку и послушаете, что будут говорить…

— Безжалостный вы человек, Вячеслав Васильевич… Не жалеете президента…

Президент остановился. Мне показалось, что он шутит. И я стал приводить все новые и новые аргументы в пользу встречи. Коржаков стоял рядом, никак не реагируя на происходящее. Он никогда не вмешивался в разговоры президента с помощниками.

— В конце концов, можно было бы отказаться от вашего выступления. Писатели и сами все понимают. Им важнее высказаться самим. Просто посидите с ними… — тянул я свое.

— Неужели вы не понимаете? — В голосе Бориса Николаевича появился металл. — Мне сегодня даже сидеть трудно.

Мне сделалось стыдно.

После этого эпизода без крайней необходимости я старался не проявлять настойчивости.

Кстати, в этот день президенту, несмотря на боль, пришлось провести встречу с приехавшим в Москву из США Карриганом и премьер-министром Турции Чиллер.

Были опасения, что недомогание президента связано с травмой, перенесенной во время авиакатастрофы в Испании. Решено было обратиться за консультацией к испанским хирургам, которые делали Борису Николаевичу операцию. За хирургами послали самолет. Всем этим руководил давний и очень доверенный помощник президента Лев Суханов. Мы понимали, что, как бы мы ни старались сохранить конфиденциальность, все равно возможны утечки, а следовательно, и новые домыслы. Хотя президент очень не любил, чтобы проблемы его здоровья обсуждались публично, его все-таки удалось убедить в необходимости небольшого коммюнике. Проконсультировавшись с лечащим врачом, я составил небольшой текст. Борис Николаевич сам внес в него небольшую правку в сторону сокращения.

«В последние дни у Президента РФ Б. Н. Ельцина появились боли в области поясницы с переходом в ногу. Как известно, в 1990 году во время пребывания в Испании Б. Н. Ельцин после травмы перенес острый приступ пояснично-крестцового радикулита и ему на месте была сделана операция. С учетом этих обстоятельств принято решение пригласить в Москву для консультаций испанского хирурга, проводившего операцию».

Насколько помню, это было чуть ли не первое коммюнике о состоянии здоровья президента. Был создан своего рода прецедент.

Консультации проходили в Барвихе с участием русских врачей из Правительственного медицинского центра. И по результатам было опубликовано небольшое сообщение: «Результаты обследования подтвердили диагноз радикулита и не имеют прямой связи с ранее перенесенной операцией».

Хорошо помню свою поездку в Барвиху с небольшой съемочной группой из «Останкино». Важно было показать президента в добром здравии, в неформальной обстановке. Он вышел к нам в спортивном костюме, в домашних тапочках и после нескольких дней отдыха на свежем воздухе выглядел здоровым и бодрым. Для съемок я пригласил одного из ведущих канала «Останкино» Сергея Медведева. В отличие от других корреспондентов, он никогда не задавал президенту неприятных или неожиданных вопросов. Несколько раз я привлекал его для интервью с Ельциным в рубрике «Один вопрос президенту». Со временем президент привык к Сергею Медведеву, узнавал его на пресс-конференциях. Когда Борису Николаевичу потребовался новый пресс-секретарь и мы вместе с В. В. Илюшиным составляли вначале «длинный», потом «короткий» список, по мере того как по ряду причин отпадали или брали «самоотвод» другие кандидатуры, С. Медведев вышел «в финал». Но последнюю точку в кадровом выборе нового пресс-секретаря ставил ни я, ни В. В. Илюшин, а А. В. Коржаков, ставший к тому времени чуть ли не главным кадровиком президента и оттеснивший с этой роли и В. В. Илюшина, и С. А. Филатова.

Всякий раз, когда мне приходилось проявлять настойчивость в отношении контактов президента с журналистами, я, конечно, действовал (особенно на первых порах), исходя из идеальных представлений о том, как должны строиться отношения президента с прессой и общественностью. В первый год своей работы пресс-секретарем я вообще старался максимально «нагружать» Бориса Николаевича встречами с прессой. Я хорошо помнил наш первый разговор при вступлении в должность в мае 1992 года. Ельцин явно имел намерение активно взаимодействовать со СМИ.

Однако спустя некоторое время энтузиазм президента стал постепенно растворяться в рутине дел и усталости. Все чаще приходилось рыть долгие «апроши», чтобы убедить Бориса Николаевича дать интервью или выступить по телевидению. Моя настойчивость (иногда чрезмерная) раздражала, иногда даже злила его. Однажды в ходе поездки в Красноярский край, я, видимо, проявил излишнюю настойчивость и, что называется, «достал» президента. Ситуация тогда разрешилась весьма неприятным и для меня, и для президента эпизодом, о подробностях которого мне не хотелось бы вспоминать.

Одной из своих неудач в работе пресс-секретарем я считаю, что мне так и не удалось наладить регулярные выступления Ельцина по радио с разъяснениями основных вопросов и проблем, стоящих перед страной, для простых людей, не политиков. И это при том, что, в принципе, Борис Николаевич соглашался с моими доводами. Я получал десятки писем от россиян — из маленьких городков, из деревень, из глухой провинции с просьбой, чтобы «сам президент объяснил, что у нас и как». Но ни одной встречи президента с радиослушателями в эфире мне организовать так и не удалось. Это было тем более огорчительно, что я знал, насколько эффективно пользуются радио политические лидеры Запада. Специалисты считают, что в целом ряде случаев радиообращения более эффективны, чем телевизионные.

Тема «усталости президента» занимала и занимает не только профессиональных критиков и ненавистников Ельцина из непримиримой оппозиции. С ходом времени она, может быть даже в большей степени, стала волновать демократическую прессу. Связано это было с тем, что в условиях шаткой, незащищенной демократии президент, с его решительным характером и ставкой на реформы, воспринимался как главный заслон коммунистическому реваншу.

Анализируя тему «усталости президента», демократическая пресса, конечно же, отдавала себе отчет в том, что речь идет отнюдь не о возрасте. Возраст «за шестьдесят» для генетически мощной натуры Ельцина не столь уж тяжелый груз. Дело в другом — в той повседневной нервной нагрузке, которая падала на его плечи. Концентрация власти и полномочий стала такой, что тяжесть временами становилась непосильной. Этот груз буквально деформировал президента. При этом нужно понимать, что, скажем, Сталину, Брежневу, а позднее Горбачеву править было значительно легче. В их распоряжении был огромный и натренированный аппарат чиновников КПСС. Четко и жестко действовала машина устрашения, а при необходимости и подавления — мощная пропаганда, КГБ.

Ельцину приходится работать в иных условиях. Демократический «монарх», как и ранее Генеральный секретарь ЦК КПСС, отвечает за все. Но машина старой государственной власти и контроля в ходе реформ была полностью демонтирована, а новой еще не было.

Трудности Ельцина в сравнении с периодом Горбачева просто несопоставимы. По мере того как реформа разоряла значительные слои населения, время работало против Ельцина. Народ готов был простить и прощал Ельцину все помарки в поведении, почти все крупные ошибки. Но растянутые во времени тяготы жизни, часто непомерные, подточили его популярность. В условиях равнодушия или непопулярности Ельцин работать не умеет. Может быть, именно это более всего и подтачивало его душу.

Не дать пессимизму овладеть душой президента было одной из задач группы помощников. Немалую роль здесь играл Лев Суханов. Будучи самым давним по времени помощником президента, он никогда не претендовал на особую роль. Но в силу давности и доверительности отношений он умел оказывать успокаивающее воздействие на Бориса Николаевича. Его средства были на редкость просты, но достаточно эффективны. Он знал, когда и кого привести к президенту из «старой демократической гвардии», умел вовремя передать подарок «с мест», вовремя принести письмо «от старого свердловского знакомого» или, наконец, вовремя вытащить гитару и спеть незатейливый романс или что-то народное. Нужно сказать, что он никогда не злоупотреблял этим своим даром.

Президент очень нуждался в этих маленьких проявлениях привязанности, в небольших чудачествах, которые дают возможность хотя бы ненадолго отвлечься от бесконечной череды дел. Ему тоже хочется услышать анекдот, посудачить о пустяках. В почте пресс-секретаря иногда попадались смешные, наивные письма и я, по мере возможности, старался показывать их Борису Николаевичу.

Как-то мне позвонил по телефону человек, назвавшийся «почетным гвардейцем Сергеем Вербиным», и начал читать стихи, посвященные Ельцину. Мне поначалу показалось, что он крепко «под мухой». Оказалось, что нет. У нас завязалась странная и смешная телефонная «переписка». Он звонил мне (откуда-то узнал прямой телефон) всякий раз, когда в стране наступало очередное обострение ситуации. Старался успокоить, ободрить. У меня сохранилось одно из его фольклорных «стихотворений», посвященное президенту.

Я не стал тогда показывать Борису Николаевичу этот образец народного творчества: слишком уж он не укладывался в поэтические каноны. А теперь жалею. Наверное, Борис Николаевич посмеялся бы.

А вообще такого рода писем, часто очень простодушных, но всегда искренних, приходило много. Интересная особенность: смысл большинства из них сводился к просьбе передать Борису Николаевичу, «чтобы был пожестче с врагами». Прямо так и советовали, используя знаменитую формулу Максима Горького: «Если враг не сдается, его уничтожают». Семидесятилетняя школа коммунизма с ее приматом жестокости и насилия сказывалась на всех…

В августе 1993 года из парламентских кругов поступили сведения, что в Верховном Совете прорабатывается вопрос о создании Государственной комиссии по обследованию состояния здоровья высших должностных лиц.

Таким образом, предположения о том, что слухи о «тяжелой болезни президента» имеют не этическую, а самую банальную политическую подоплеку, подтвердились. К сожалению, Борис Николаевич не смог воспользоваться огромным политическим авансом, который дал ему референдум. Энергии референдума хватило лишь на небольшую отсрочку, давшую возможность работать над подготовкой новой Конституции. Но «конституционный процесс», предложенный советниками президента, оказался настолько вялым и рыхлым, что опять позволил непримиримой оппозиции оправиться и перейти в наступление.

На моем фланге опасность состояла в том, что команда Хасбулатова перешла к прямому захвату электронных средств массовой информации и уже добилась некоторых успехов. Реакция Ельцина и тут была вялой. Похоже, он недооценивал эту опасность.

Важными сторонами личности президента были в тот период его решительность, способность к мощному неожиданному удару. Постепенно эти необходимые в политике качества стали ослабевать. Отсюда и беспрецедентная наглость действий непримиримой оппозиции.

В одной из своих записок президенту этого времени, суть которой состояла в предложении более активно действовать в защиту демократии и собственных позиций, я писал:

«…важно восстановить эффект сильного, решительного лидера. В практическом плане нужно мощное выступление президента по телевидению или перед большой аудиторией. Принять быстрые меры к восстановлению единства Правительства. Четко обозначить политическую солидарность президента, премьер-министра и правительства в целом. Сделать по этому вопросу соответствующее совместное публичное заявление.

Нужно твердо дать понять, что президент не допустит установления контроля со стороны Верховного Совета над телевидением.

Политические действия:

По завершении такого рода „артподготовки“ приступить к главному — к политическому демонтажу Верховного Совета легальными средствами.

В этой связи имеются следующие предложения:

В силу того что прямой роспуск Верховного Совета неприемлем, необходимо применить тактику его „технического отключения“.

Речь идет об игнорировании этого органа как президентом, так и правительством. Разумеется, это возможно лишь при полной солидарности президента и кабинета министров и при плане совместных действий…

Предлагаемые меры было бы легче осуществить, если провести работу среди группы депутатов ВС и склонить их к добровольному отказу от мандатов. Это дало бы возможность „заблокировать“ деятельность Верховного Совета изнутри.

Одновременно было бы полезно расширить под эгидой президента базу центристских сил, заинтересованных в стабилизации политической обстановки».

Конечно, давать советы, исходя из того, что после выигранного сражения необходимо немедленно развивать успех, было легче, чем делать политику в условиях кризиса. В реальности все обстояло сложнее. И об этих сложностях совершенно откровенно говорилось на заседании Президентского Совета в узком составе 10 августа 1993 года.

Участвовали: Е. Гайдар, Д. Волкогонов, С. Караганов, Г. Сатаров, Л. Смирнягин, О. Лацис. Со стороны президента на Совете присутствовали В. В. Илюшин и В. В. Костиков.

Президент, судя по всему, вполне отдавал себе отчет в том, что демократы разочарованы его медлительностью, поэтому уже в кратком вступительном слове обозначил направление, которое он хотел придать дискуссии: «Август — предстартовый. „Артподготовка“. Сентябрь политическое наступление. Нужно действовать быстро, так как народ устал от противостояния. Появляется апатия. Меня со всех сторон подталкивают на силовые методы. В поездках по России из толпы кричат: разогнать Верховный Совет! Какие будут мнения?»

Ниже приводятся фрагменты дискуссии по записям с этого совещания. По понятным соображениям я опускаю фамилии людей, высказывавшихся по столь деликатным вопросам:

Первый участник:

— Возможен любой вариант, лишь бы его последовательно реализовывать. Избиратели примут любое решение, дающее стабильность. Что касается политических партий, то для них важен факт выборов. Если выборы состоятся, они поддержат любое решение. Скорее принимать Конституцию. Формула: новая Конституция для нового государства. И тогда Верховный Совет как бы сам отпадает.

Второй участник:

— В случае силового приема возможно массовое неповиновение. А между тем у президента узка политическая база. Его опора — только на радикальных демократов. Было бы полезно, чтобы президент «ушел от экономики». Пусть ею занимается правительство. При нынешних обстоятельствах любое правительство сегодня провально. Нужно замедлить реформы. В кадрах жестоко торговаться, кого оставить, кого нет. Чубайса оставить обязательно. Он символ приватизации. Надо работать на консолидацию. Если для этого нужно оставить Хасбулатова, можно пойти на это.

Б. Н. Ельцин:

— При таком подходе мы отбросим от себя демократов. Похоже, предлагается отступление.

Третий участник:

— Да, это отступление. Но отступление упорядоченное. Сейчас же мы отступаем беспорядочно.

Четвертый участник:

— Я только что вернулся из поездки по стране. Катастрофические мотивы — преувеличение. Везде строят новые дома. Никто не думает о голоде. О голоде говорят коммунисты. В провинции политическая жизнь ориентируется в большей степени на президента. На президента «ворчат», но альтернативы пока нет. Деловые люди из провинции финансируют демократов. Готовы сами идти в политику. В целом общество продемонстрировало способность жить самостоятельно. Растет авторитет местных властей.

Пятый участник:

— Конечно, лучше воспользоваться легитимными методами. Но нужно иметь в резерве и другие варианты. Положение в армии удовлетворительное. А вот в Министерстве безопасности положение тревожное: там занимают выжидательную позицию. Под предлогом того, что МБ больше не занимается политическим сыском, уклоняется от принятия мер против экстремистских элементов. Лучше всего настроение в Министерстве внутренних дел. В отношении центристов скажу, что, на мой взгляд, это ненадежные союзники. Но не нужно превращать их во врагов. С ними можно блокироваться. В отношении телевидения — я экстремист. Надо сохранить контроль. Непримиримую оппозицию — не пускать.

Шестой участник:

— Не согласен, что надо замедлять реформы. У нас тридцать пять процентов предприятий не рентабельны и без надежды обрести рентабельность. Если мы не уничтожим такую промышленность, она уничтожит Россию. Сейчас нужно всеми силами избежать массовой безработицы. Нужна система общественных работ. Поддержать, в том числе налоговыми льготами, малый бизнес. Верховный Совет переступил грань. У президента развязаны руки. Нужны действия. Ввести указом Конституционный закон. Указом — одноразовые правила по выборам. При понимании, что эти указы будут утверждены новым парламентом.

Седьмой участник:

— Есть надежды на снижение инфляции. В Центральном банке, накопились крупные валютные резервы. Деньги есть на предприятиях, в частных банках. С экономической точки зрения, есть перспектива выйти на стабильность. В отношениях с СНГ нужно иметь в виду важность защиты рубля. Нужно прямо сказать, что «деньги у нас будут поврозь». Это сделает рубль более привлекательным. Я согласен с мнением относительно ненадежности Министерства безопасности.

Надо сказать, что, несмотря на использование «военизированной» терминологии (мы же все привыкли к «битве» за урожай, к тому, чтобы по разным поводам «давать отпор» или «идти в бой»), все записи бесед и дискуссий вокруг Верховного Совета свидетельствуют только о поисках мирных путей ликвидации конфликта, — иной путь даже как некая гипотетическая вероятность никогда не возникал в близких к президенту кругах. Допускаю, что надо было проявлять в работе с депутатами больше настойчивости и дипломатической гибкости, но сказывались и неопытность администрации президента, и демонстративное нежелание руководства Верховного Совета идти на какие-либо переговоры. Думаю, что из горького опыта октябрьских событий все-таки был извлечен хотя бы этот урок: нынешняя Дума, правительство, Администрация президента научились говорить друг с другом…

После описанного заседания Президентского совета в прессу просочилось употребленное президентом слово «артподготовка», которое вызвало целую бурю газетных комментариев и чуть ли не истерику в Верховном Совете, где, очевидно, почувствововали, что президент намерен от слов перейти к делу. Запомнилось мне, как президент во время одной из конфиденциальных встреч сказал о том, что среди депутатов «ведется работа» и что несколько сотен депутатов, похоже, удастся убедить добровольно сложить полномочия. Речь шла о том, чтобы компенсировать депутатам материальные убытки, связанные с прекращением мандата. Прежде всего, о сохранении квартир и депутатского жалованья. Эта тактика дала результаты, и, если мне не изменяет память, на президентские предложения откликнулось более трехсот членов Верховного Совета. Думаю, что тут немалую роль сыграл и испуг, связанный с обещанной «артподготовкой». Прагматически мыслящие депутаты смекнули, что лучше получить что-то, чем потерять все.

Как бы в подтверждение своих слов, в конце августа президент совершил символическую поездку в Таманскую и Кантемировскую дивизии. Пресс-служба постаралась обеспечить максимально широкое освещение этой поездки по телевидению. Для участия в поездке была приглашена большая группа российских и иностранных журналистов. Фотографии президента в военной форме, в красном берете десантника обошли газеты всех стран мира. Это была как бы иллюстрация подготовки к «боевому сентябрю». Но, помимо чисто символических жестов, были и более серьезные «замеры» настроений в армии насколько оправданы распространявшиеся оппозицией слухи о готовности армии встать на сторону Верховного Совета и съезда.

Президент, нужно сказать, был большим мастером такого ненарочитого, как бы случайного зондажа. Вечером за офицерским ужином у президента была возможность прочувствовать настроение генералитета. И дело, конечно же, не в том, что после очередного тоста П. С. Грачева: «За нашего Верховного Главнокомандующего Бориса Николаевича Ельцина ка-а-к жах-нем!» — все дружно и до дна опрокидывали стопки с водкой, а в тех нюансах тональности, которые имел возможность уловить президент. Д. А. Волкогонов был прав, говоря на Президентском совете, что «армия с президентом». Важно было уточнить не только это, но и другое, в той обстановке, может быть, более важное: армия совершенно не воспринимала Хасбулатова. И во время дружеского застолья с высшим командным составом этих знаменитых дивизий Ельцин ясно почувствовал это.

Верховный Совет тем временем вел свою психологическую и организационную подготовку к боевой осени. 12 августа Р. И. Хасбулатов распространил среди членов Президиума Верховного Совета записку с прогнозом возможных действий президента.

«…Становится очевидным, что во второй половине августа — начале сентября возможны силовые действия в двух вариантах:

1. Президент приостановит деятельность представительной власти, прежде всего съезда народных депутатов и Верховного Совета.

2. Околопрезидентские круги под предлогом устранения некомпетентной исполнительной власти и якобы „реакционного парламента“, наведения порядка и избавления от „несостоятельных политиков“ могут полностью взять власть в свои руки. Для осуществления таких замыслов могут быть использованы в разной комбинации беспрецедентные силы личного подчинения Президенту и особо доверенным лицам: Главное управление охраны, президентский полк, дивизия МВД имени Дзержинского, спецподразделения Министерства безопасности и разведки, ОМОН, неформальные военные формирования пропрезидентских партий (80-100 тыс. человек). Опасность в том, что ударные силы сосредоточены в столице.

Кроме того, для этих целей Президент может привлечь часть воинских формирований из Воздушно-десантных войск.

Ельцин заручился поддержкой руководства западных стран, прежде всего США, для осуществления любых, в том числе силовых, акций, для спасения своего режима. Не исключается предоставление широкой возможности западным спецслужбам для осуществления соответствующих операций на территории России…»

Получается, что о возможности силового столкновения впервые заговорила оппозиция, а не президент.

В этой записке с резолюцией Р. Хасбулатова: «Прошу срочно ознакомить членов ПВС (Президиума Верховного Совета)» содержится целый ряд натяжек. Например, никаких военных формирований у президентских структур не имелось. Кроме того, Ельцину не было необходимости «заручаться поддержкой» Запада. Эта поддержка была гарантирована самой политикой реформ президента. Верно то, что в европейских столицах, действительно, были обеспокоены судьбой приватизации, которая являлась стержнем всей либерализации экономики. И Борис Николаевич упоминал об этом на Президентском совете, ссылаясь на разговор с Биллом Клинтоном.

Но в целом записка отражала параноидальный характер восприятия действительности, характерный для высшего руководства Верховного Совета. Они запугивали сами себя, чтобы придать дерзости, а отчасти и безрассудности своим действиям. В какой-то момент страх стал своего рода наркотиком для депутатского корпуса. Возможно, именно в августе Р. Хасбулатов принял окончательное решение идти до конца в конфронтации с президентом.

Для этого Хасбулатову необходима была жесткая круговая порука страха. В Верховном Совете проводится чистка сторонников компромиссов, центристски настроенных людей. Начинается травля тех членов Президиума Верховного Совета, которые были сторонниками налаживания сотрудничества с Президентом. Среди них были, в частности, Степашин, Митюков, Подопригора, С. Ковалев, Амбарцумов. Хасбулатов выталкивал из парламента наиболее здравомыслящую часть руководителей комиссий и комитетов и тем самым приближал крах Верховного Совета и кризис парламентаризма. Логика этого поведения и привела страну к октябрю 1993 года. Что касается Президента, то он разумно и расчетливо «подбирал» людей, отвергнутых Хасбулатовым.

В результате в преддверии октябрьских событий произошло окончательное размежевание политиков по отношению к Президенту. В самом конце августа последнюю точку в своем выборе поставил и А. В. Руцкой. 31 августа он выступил с огромным интервью в газете «Сельская жизнь», которым окончательно сжег мосты. Если раньше объектом его негодований было окружение Президента, то теперь он целился в самого Ельцина:

«Пора назвать главного виновника разрушения державы — Советского Союза, — виновника гибели сотен и тысяч ни в чем не повинных людей граждан СССР, виновника разрушения Советской Армии, виновника разрушения экономики страны, советской науки, здравоохранения и т. п. И я совершенно не сомневаюсь, что Верховный суд — а это время придет — назовет тех, кто пытался быть выше закона».

С учетом обширности интервью Руцкого пресс-служба подготовила для президента одностраничное резюме «Новые моменты в позиции А. Руцкого». Тем более что это было уже третье крупное выступление вице-президента в СМИ за полторы недели.

На следующий день, 1 сентября 1993 года, президент подписал Указ № 1328 «О временном отстранении от исполнения обязанностей А. В. Руцкого и В. Ф. Шумейко». Вице-президент был ознакомлен с Указом в 13.00 этого же дня перед самым его вылетом в Воркуту, куда он направлялся в надежде поднять шахтеров на антипрезидентскую забастовку.

То, что в Указе фигурировало имя Шумейко, было тактическим ходом. Фактически Шумейко продолжал исполнять обязанности Первого заместителя Председателя Совета Министров. Столь необычный прием был использован, чтобы смягчить восприятие Указа оппозицией, которая в то время возлагала на А. Руцкого особые надежды. Думаю однако, что президентские юристы в данном случае перестарались. Формула «двое на качелях» едва ли кого ввела в заблуждение. Было совершенно ясно, что Указ направлен против Руцкого. Никакого ущерба Шумейко он не нанес. На мой взгляд, политически сильнее было бы не скрывать этого и действовать без лукавства.

Как и следовало ожидать, в парламентских кругах поднялся шум. И не случайно. Непримиримая оппозиция строила свои перспективные планы, опираясь в значительной мере на официальный статус Руцкого как вице-президента. Ведь в случае импичмента Ельцина или какой-либо случайности Руцкой становился исполняющим обязанности президента автоматически. С этого момента он мог издавать любые указы, в том числе и в отношении армии и сил безопасности.

Сам Руцкой немедленно объявил Указ неконституционным. Почему-то его особенно обидело то, что Указ, по собственному его выражению, «сливал его в канаву» вместе с Шумейко. «Этого не следовало делать, — заявил он, — из соображений политической гигиены». Выступая в аэропорту Сыктывкара по пути в Воркуту, он сообщил о намерении просить парламент привлечь президента к уголовной ответственности за то, что тот якобы санкционировал «клевету, подделку документов и всю кампанию по обвинению вице-президента в коррупции».

Немедленно откликнулся и Р. Хасбулатов, заявив, что Указ президента не законен и не подлежит исполнению. Указ был объявлен «заведомо неконституционным». Похоже, что юридическая база Указа действительно была натянутой и шаткой. Я могу судить об этом по той лавине звонков от российских и иностранных корреспондентов, которая обрушилась на пресс-службу. По сути, никто не защищал А. В. Руцкого. Указ был воспринят как логическое следствие действий самого вице-президента. Всем было известно, что Руцкой стал вице-президентом в тандеме с Ельциным. Сменив политический вектор на сто восемьдесят градусов, он должен был бы сам подать в отставку. Но журналистов интересовало более четкое юридическое обоснование Указа. В пресс-службе президента не было своего юриста, и мы обратились за помощью к Сергею Шахраю, который и подготовил «рыбу» заявления пресс-секретаря по этому вопросу.

Может быть, сегодня некоторые действия президента могут показаться излишне резкими, импульсивными. Но, оценивая их, нужно помнить обстановку и атмосферу тех месяцев и дней. Стороны глядели друг на друга уже как враги. Была огромная степень недоверия, а следовательно, и подозрительности. Партия Хасбулатова подозревала президента в подготовке военного переворота. Но и у президента были основания опасаться силовых провокаций со стороны Верховного Совета, который, ощущая приближение своего конца, мог пойти, и в конце концов пошел, на крайние меры.

Эта готовность проявлялась, в частности, и во все более грубых выпадах непосредственно против Ельцина. Почти ни дня не проходило без оскорблений.

18 сентября мне позвонили сразу несколько знакомых журналистов и сказали, что Хасбулатов допустил совершенно хамскую выходку против Ельцина. Характер высказываний был таков, что трудно было проинформировать Бориса Николаевича, не задевая его достоинства. Я спросил у журналистов, было ли это сделано в присутствии телевидения. Получив утвердительный ответ, я решил, что президент сам увидит, что нужно. Через несколько минут на моем столе лежали так называемые «исходники» информации — те сообщения журналистов, которые в черновом, необработанном виде попадают на редакторские столы агентств, а затем в отредактированном виде идут на официальную телеграфную ленту. Эти материалы представляют огромную ценность, так как передают живые впечатления журналистов и еще не «причесаны» рукой редактора. Помимо прочего, это еще и документы, поскольку новое поколение молодых журналистов, особенно в агентствах, работают не с блокнотами, а с диктофоном.

В данном случае речь шла о выступлении на всероссийском совещании по вопросам работы Советов. Хасбулатов позволил себе не просто резкие высказывания против политики президента, что вполне допустимо в условиях демократии, но перешел на личные оскорбления. Нужно сказать, что Б. Н. Ельцин, давно не испытывая никаких симпатий к Хасбулатову, публично никогда не опускался до грубостей и брани.

Говоря о последних решениях президента, и в частности об отстранении вице-президента Руцкого от должности, глава парламента утверждал, будто они были сделаны «под этим делом», и сделал характерный жест, щелкнув себя пальцами по горлу, — то есть в состоянии опьянения. Хасбулатов посвятил этой теме целый пассаж своего выступления, говоря, что к нему поступает множество писем с просьбой «остановить повальное пьянство, в том числе и среди должностных лиц». «Если большой дядя говорит, что позволительно выпивать стакан водки, то многие находят, что в этом ничего нет, мол, наш мужик. Но если так, то пусть мужик мужиком и остается и занимается мужицким трудом…»

Реплики Хасбулатова возмутили даже многих антипрезидентски настроенных депутатов, поскольку в данном случае впервые была нарушена некая граница, отделяющая политическую борьбу от бытового хамства. Неизвестно откуда, но почти тотчас же возник слух о том, что президент намерен подать в суд на Хасбулатова, что, конечно же, не соответствовало истине. Не в правилах Ельцина было реагировать на хамство. В пресс-службу не поступало никаких указаний от президента по этому инциденту.

Тем не менее я счел со своей стороны необходимым откликнуться. Разумеется, не для того, чтобы ответить на брань бранью. На мой взгляд, Хасбулатов серьезно «подставился», перейдя грань приличия. В условиях резкого противостояния было бы глупо не воспользоваться этим.

У меня не было прямых рычагов воздействия на СМИ. Взаимодействие с прессой шло на уровне товарищеских взаимоотношений, личных связей с главными редакторами и ведущими журналистами, на общедемократической солидарности. За редким исключением я никогда не просил главных редакторов или руководителей телевидения и радио сделать ту или иную публикацию или телевизионную передачу. Тем более я никогда не дирижировал пропагандистскими кампаниями в СМИ. Но опыт работы показал мне, что личная позиция пресс-секретаря оказывает некоторое воздействие на СМИ.

В выпущенном мною Заявлении пресс-секретаря говорилось:

«…Для миллионов россиян является очевидным, что Хасбулатов превыше всего ставит не интересы России, а свои личные политические и клановые интересы. Не имея ни легитимных предпосылок, ни моральных качеств быть лидером России, являясь, в сущности, антиподом русского национального характера, он посредством лжи и закулисных маневров присваивает себе роль вершителя судеб страны…

Российский народ, переживший эпоху тоталитаризма и хорошо знающий цену самозванцам, достаточно выстрадал свою новую демократическую судьбу, чтобы поддаться лживым лозунгам и посулам пришельца».

На следующий день это заявление было опубликовано практически во всех российских газетах демократического направления. Его неоднократно передавали по радио на всю страну. Хотя по меркам нынешних, более спокойных времен в этом заявлении видны натяжки и «перегибы», на тот момент оно отражало истинный накал борьбы.

К началу октября, когда решалась судьба Верховного Совета, а фактически всей системы коммунистических Советов, защитником которых волею судеб стал Р. Хасбулатов, его рейтинг стремительно падал. И российская и западная пресса писали о нем как о самом одиноком человеке в высших эшелонах власти России. Огромная роль в развенчании этого «злого гения» российской политики принадлежала демократическим журналистам. Защищая демократию, они развернули настоящую «войну слов».