"Гора сокровищ" - читать интересную книгу автора (Ламур Луис)

Глава 5

Это имя произвело тот эффект, на который и рассчитывал Иуда, — я вернулся с облаков на грешную землю. Одного слова оказалось достаточно, чтобы разрушить воздушный замок, который я выстроил в своем воображении, но я был благодарен Иуде — мне в этом замке делать нечего. Ни одна красивая девушка не станет кокетничать с таким мужчиной, как я, просто так, без всякого умысла.

Мисс Бастон улыбнулась Иуде своей приветливой улыбкой, но мне показалось, что в ее глазах сверкнула ярость. Будь у нее такая возможность, она убила бы его на месте.

На мгновение я забыл о записке, которую передал мне негр, но Фанни напомнила мне о ней.

Иуда ушел, не дождавшись ответа на свое приветствие, но я не думаю, что он надеялся его получить. Мисс Бастон посмотрела на записку в моей руке и сказала:

— Ну, вот так всегда — как только я завожу разговор с красивым мужчиной, тут же кто-нибудь вмешивается и отвлекает его. Прошу вас, прочтите эту записку позже.

Но я только улыбнулся в ответ — ко мне уже вернулась способность рассуждать здраво.

— Я думаю, там что-то важное.

Развернув записку, я прочитал: «Сегодня в 11 вечера в доме Абсента». Вместо подписи одним быстрым движением пера, но на удивление похоже, был нарисован профиль Тинкера.

Я сложил записку и, спрятав ее в карман рубашки, застегнул пуговицу. Я почувствовал, что Фанни сгорает от желания вырвать у меня эту записку своими белыми ручками, но пусть не надеется — она получит ее только в том случае, если убьет меня! Я догадался, что она тоже это поняла.

— Я так мечтал познакомиться с вами, мэм, — солгал я, а потом добавил: — Оррин сказал мне, что уже встречался с вами один раз и скоро снова собирается вас увидеть.

Ресницы Фанни дрогнули — мои слова озадачили ее. Неужели я виделся с Оррином? Планируя убрать моего брата, она конечно же не учла, что люди видели ее в обществе Оррина и рассказали об этом мне. Люди вообще от природы разговорчивы и всегда готовы поделиться с собеседником тем, что видели и слышали. В этом-то и была ошибка Фанни — никогда не надо забывать о свидетелях, если хочешь кого-то убрать.

Я увидел, что Фанни нервничает, хотя и пытается это скрыть, — ей не давал покоя вопрос, видел ли я на самом, деле Оррина, или нет, и разговаривал ли с ним?

— Боюсь, вы неправильно поняли своего брата, — сказала Фанни, стараясь скрыть свое беспокойство. — Мы с ним встретились случайно и виделись недолго. А знаете, мне он очень понравился. Собственно, я пришла сюда затем, чтобы разузнать, где он. Он должен был зайти к нам, но почему-то не зашел, так что, когда мне сказали, что вы в городе, я решила спросить вас. Не знаете ли вы, где ваш брат?

— А я собирался задать этот вопрос вам, мэм. Он всегда держит свои обещания, так что, если он не пришел, значит, с ним случилось что-то из ряда вон выходящее. Мы с ним собирались здесь кое-что сделать.

— Если мы можем чем-нибудь вам помочь, мистер Сэкетт, не стесняйтесь, обращайтесь к нам. У нас здесь много друзей, наша семья живет в Новом Орлеане с момента его основания.

— Я думаю, в те времена мужчинам здесь жилось несладко, — сказал я. — Ведь в Новом Орлеане почти не было женщин. Пока, наконец, им не прислали девиц из «исправительного дома».

Когда губернатором Луизианы был Бьенвиль, он обратился к правительству Франции с просьбой прислать в Новый Орлеан женщин, чтобы мужчины, жившие здесь, могли жениться. В ответ на свою просьбу он получил то ли восемьдесят восемь, то ли восемьдесят девять девиц, отбывавших во Франции наказание в тюрьмах или в «исправительном доме» в Париже. Однако эти девицы так и не смогли избавиться от своих пороков и доставляли Бьенвилю уйму хлопот, позже ему стали присылать девушек из других слоев общества. Всех их снабжали сундучками и самыми необходимыми вещами. Этот опыт оказался удачным — девушки отличались серьезным отношением к жизни, стремились создать семью и, что самое важное, знали, как вести хозяйство и воспитывать детей. Их прозвали filles a la cassette — девушки со шкатулками.

Теперь же, как рассказывали мне жители Нового Орлеана, никто не хотел признаваться в родстве с девицами из «исправительного дома», можно было подумать, что все они умерли, не оставив потомства. Зато все утверждали, что прапрабабушками у них были девушки со шкатулками. Я это знал, но решил притвориться, что никогда не слыхал о существовании этих девушек.

— Впрочем, вполне возможно, что некоторые из этих девиц со временем остепенились и стали хорошими матерями, — сказал я. — Так что не стоит стыдиться такого родства.

Лицо мисс Бастон побагровело, и она резко сказала:

— Мы не имеем никакого отношения к девицам из «исправительного дома», мистер Сэкетт! Бастоны происходят из очень хорошего рода…

— Не сомневаюсь, — согласился я. — Конечно, все это дела давно минувших дней, и сейчас, без сомнения, ваша семья вносит огромный вклад в процветание Луизианы. И среди ее членов наверняка есть выдающиеся личности.

Впрочем, тут я покривил душой — из того, что я слышал о Бастонах, я сделал вывод, что это довольно пустые люди. Уважением горожан пользовался, похоже, только один Филип Бастон. Остальные кичились своими именами и старинными домами и с удовольствием занимались всем чем угодно, только не работой. Одна ветвь этого рода дала штату уважаемых людей, плантаторов, общественных деятелей, солдат и других выдающихся личностей; представители же другой ветви, как раз той, к которой принадлежали Андре и Фанни, отличались страстью к азартным играм и мотовству и в свое время занимались работорговлей, а в наше время — другими всякого рода сомнительными делишками.

Я прекрасно видел, что вызываю у Фанни неприязнь и что она уже жалеет, что решилась на эту, как я назвал про себя, вылазку — разузнать, что мне известно, а что — нет.

Однако надо признать, что ее трудно было сбить с толку.

— Если у вас есть дело в Новом Орлеане, мы будем рады вам помочь. Не могли бы вы рассказать, в чем его суть?

Теперь, обдумав ситуацию, я понял, почему Бастоны так переполошились: они испугались — а вдруг мы что-нибудь раскопаем или раскроем какую-то их тайну.

Уверен, не будь в этом деле замешаны большие деньги, Бастонов было бы не видно и не слышно. Наш отец ушел в горы с Пьером… Что они хотели там найти?

По-видимому, Пьер знал или думал, что знает, где находится золото. Предполагалось, что экспедиция вернется очень быстро, а это значит, что она отправилась за золотом, которое было уже добыто, а потом спрятано.

— Дело в том, — сказал я, — что мы с Оррином хотели найти следы нашего отца. Несколько лет назад он ушел из этого города и исчез.

— А вы не думаете, что он уже умер?

— Конечно, он умер, но нам хочется знать где и как. К старости нашу мать стал очень беспокоить вопрос, что случилось с ее мужем. Я подозреваю, что отец отправился в горы проводником у охотников, если его не убили еще здесь, в городе. Впрочем, как только мы узнаем что-нибудь об отце, мы тут же вернемся домой.

— В Теннесси?

— Нет, мэм. Сейчас мы живем в Нью-Мексико, но вскорости собираемся переехать в Колорадо и обосноваться в Ла-Плате. Кое-кто из членов нашей семьи уже там. Наш брат, Тайрел, сейчас в Санта-Фе, если… уже не едет сюда.

— Сюда?!

Я уловил в голосе Фанни беспокойство и понял, что она подумала: со сколькими же Сэкеттами ей еще придется иметь дело?

— Да, мэм. Тайрел может тоже сюда приехать. Этот парень лучше всех в нашей семье умеет докапываться до истины. Он был начальником полицейских участков в нескольких городах и хорошо знает, как надо вести следствие.

Мы заказали ужин и немного поболтали о том о сем. Было еще рано, и у меня оставалось немного времени до встречи с Тинкером. То, что он послал за мной, означало, что ему удалось узнать что-то важное, иначе он не стал бы меня беспокоить.

Мне показалось, что Фанни старается побыстрее сменить тему — ей не хотелось говорить об Оррине. Она принялась болтать и рассказала мне множество любопытных историй о французском квартале Нового Орлеана, о старых домах и плантациях.

— Мне так хочется показать вам наш дом, — сказала она. — У нас очень красиво — вокруг старого дома растут огромные дубы, с которых свешивается бородатый мох, повсюду цветы, а как прекрасны зеленые лужайки!

— Представляю себе, — сказал я, совершенно искренне разделяя ее восторг. В Новом Орлеане много красивых уголков, и будь у меня возможность побродить по городу, я бы куда с большим удовольствием посетил эти уголки, чем кварталы с притонами… если бы у меня было время.

Старые районы города были полны очарования и создавали атмосферу покоя и уюта, зато те улицы, где располагались притоны, придавали этому городу неповторимый колорит.

— Вы упомянули Колорадо, — сказала Фанни. — А где вы собираетесь жить?

— Я уже сказал, что кое-кто из членов нашей семьи обосновался в горах Ла-Плата. Это в юго-западной части штата, как раз за горами Сан-Хуан.

Я опытный рыбак и без труда узнаю, когда рыбка клюнула. Не знаю, что изменилось в лице Фанни, но я безошибочно догадался, что при упоминании названия Сан-Хуан она навострила уши.

Сан-Хуан — это не какая-то цепочка холмов, а огромная горная страна. Четырнадцать ее вершин поднимаются на четырнадцать тысяч футов и выше; это одна из самых суровых местностей в мире. Когда там начинает идти снег, нужно как можно быстрее сматываться, иначе раньше весны оттуда не выберешься.

— Какие они, горы? Я их никогда не видела.

Я смотрел на Фанни, но мои глаза не видели ее. Я представил себе Ла-Плату, текущую с гор и вбирающую в себя воды мелких горных речушек. Течение Ла-Платы бурное, а вода холодная, поскольку начало свое она берет высоко в горах, там, где лежат вечные снега. В бурных водах реки отражается синева неба и облака, плывущие в вышине; деревья, растущие по ее берегам, отбрасывают на нее свою тень. Передо мной мысленным взором предстали запруды бобров; река перед ними разливается, образуя озера, поверхность которых напоминает зеркало. Изредка проплывет по нему бобр, оставляя за собой расходящийся след, и вновь зеркальная поверхность отражает стволы осин, листья которых уже позолотило осеннее солнце. Я видел каньоны, в которых царит такая тишина, какая стояла, наверное, на Земле на второй день творения. А воздух здесь так прозрачен, что на горизонте сквозь фиолетовую дымку проглядывают горы Нью-Мексико, до которых многие десятки миль.

— Мэм, — сказал я, — я не знаю, чего вы хотите от жизни, но советую вам однажды ночью обратиться к Богу и попросить его, чтобы он дал вам возможность пройтись в одиночестве по горной долине в ту пору, когда цветут дикие цветы.

Попросите его, чтобы он позволил вам посидеть на берегу горной речушки в лучах солнца, пронизывающих стволы осин, или проехать верхом по высокогорному плато, любуясь суровыми скалистыми вершинами, над которыми нависают черные грозовые тучи — огромные, набухающие с каждой минутой, готовые пролиться дождем и в одно мгновение превратить долины в бурлящие озера… Попросите Бога показать вам все это, и тогда вы узнаете, что такое божественная красота.

Эти горные вершины полны величия, а облака — великолепия, мэм, а панорама, открывающаяся взору с высоты, исполнена неповторимого очарования.

Знаете ли вы, какие виды открываются с высоты, мэм? Довелось ли вам когда-нибудь останавливать своего коня на самом краю глубокого каньона, в котором царит темнота и лежат глубокие загадочные тени? Или увидеть оленя, который замер на краю долины и поднял свою голову, чтобы посмотреть на вас? И вы замираете неподвижно, подобно деревьям, окружающим вас, боясь спугнуть его? Видели ли вы когда-нибудь, как играет форель на зеркальной поверхности горного озера? А я все это видел, мэм, и, клянусь Богом, это поистине великолепно!

Какое-то мгновение Фанни сидела молча глядя на меня.

— Вы странный человек, Телль Сэкетт, и я думаю, нам лучше больше не встречаться. — Неожиданно она встала. — Вы можете погубить меня, угадав мои желания, а я могу погубить вас, потому что такова моя натура.

— Нет, мэм, я не смогу погубить вас, угадав ваши желания, поскольку вы желаете того, что не имеет истинной ценности. Все ваши желания — это безделицы, хотя, как вы полагаете, они могут возвысить вас в глазах людей.

Вы, наверное, думаете: будь у вас побольше денег, вам удалось бы окружить себя стеной и таким образом отгородиться от жизни, но это пустые надежды. Там, где я живу, тоже есть люди, которые хотят того же, что и вы, и способны, как и вы, пойти на все, чтобы заполучить желаемое, но все они в конце концов оказываются на обочине жизни.

Что касается меня, мэм, то меня не так-то легко погубить, как вы думаете. Вы не сможете предложить мне ничего такого, что я мог бы сравнить хотя бы с одной прогулкой верхом по горным тропам, и это не пустые слова. Человек, который вкусил прелесть свободной жизни в горах, не променяет ее на жизнь в собачьей конуре.

После этих слов Фанни ушла, а я стоял и смотрел, как она уходит, красивая, изящно одетая женщина. Никогда раньше я не видел, как от меня уходит женщина, и мне было жаль ее отпускать. Я был одинок — Анж бросила меня, хотя нам с ней было хорошо. Что же касается Дорсет, то она тоже ушла, и я не знаю, увидимся ли мы с ней когда-нибудь.

Сидя в одиночестве за столом, я выпил еще один бокал вина и задумался над тем, что меня ждет.

Я знал дом Абсента. Это было место, популярное среди молодежи Нового Орлеана — многие приходили сюда выпить или встретиться со своей подружкой. Здесь всегда было многолюдно, так что на нас никто не обратит внимания.

Я заплатил по счету и вышел в теплый покой ночи. На улице было много людей — они гуляли, разговаривали и смеялись. Из окон кафе и танцевальных салунов доносилась музыка. Я шел по проспекту, не прислушиваясь к голосам и изредка останавливаясь, чтобы проверить, нет ли за мной слежки.

На углу улицы, где стоял дом Абсента, было многолюдно. Зайдя внутрь, я осмотрелся и не заметил ни единого знакомого лица. Повернувшись, я увидел, что ко мне подошел низенький толстячок.

— Сюда, мсье, — произнес он.

Выйдя из кафе, мы завернули за угол и оказались у крытого экипажа, рядом с которым стоял Тинкер.

Мы сели в экипаж, толстяк занял место кучера, и мы тронулись.

— Мне кажется, мы нашли Оррина. Но освободить его будет не так-то просто.

— Не важно, — ответил я. — Главное, добраться до него, пока еще не поздно.

Мы долго ехали по темным улицам. Иногда мне удавалось рассмотреть вывеску на магазине или кафе; наконец мы остановились, из лачуги неподалеку до нас донеслась грустная песня — песня одиночества.

Выйдя из экипажа, мы двинулись по темному переулку. У нас под ногами прошмыгнула кошка. Кто-то выбросил из окна бутылку, и она со звоном разбилась о другие бутылки. Мы поднялись на несколько деревянных ступенек и оказались в небольшом доке на реке.

Кругом стояла мертвая тишина. Док, к которому мы подошли, был окутан темнотой. В соседнем доке было открыто окно, и оттуда падал свет на темные, бурлящие воды реки.

К доку была привязана лодка, бившаяся бортом о фундамент дома, а на берегу нас ждал мужчина — темноволосый смуглый человек в полосатой рубашке, плотно облегавшей его мощные мускулы.

Когда он заговорил по-французски, я понял, что это каюн. Он провел нас в лодку, и мы отчалили. В лодке, кроме нас, сидело еще трое. Я уселся на банке посредине лодки и стал наблюдать, как они поднимают небольшой коричневый парус. Ветер был слабый, но нам удалось поймать его, и лодка поплыла по темной воде.

Мы отправились на поиски Оррина. Только бы он был жив!

— Надо подойти к дому очень тихо, — сказал Тинкер. — Их там больше, чем нас.

— У вас есть нож? — спросил человек в полосатой рубашке.

— Да, — ответил я, и все замолчали. За время нашего путешествия не было произнесено ни слова.

Ночь была теплой и тихой. У меня пересохло во рту — я чувствовал себя не в своей тарелке. Я привык к седлу, а не к лодке. Моя рука вновь легла на нож.