"Соратники Петра" - читать интересную книгу автора (Николай Иванович Павленко)

Путешествие из Женевы в Москву

Франц (или, правильнее, Франсуа) Лефорт прожил 43 года. Он родился в Женеве 2 января 1656 года и был седьмым, младшим сыном в богатой и уважаемой в городе семье. Лефорты были выходцами из Пьемонта и жили в Женеве с середины XVI века. Уже через сто лет семья занимала довольно видное место в политической жизни республики. По традиции, старший из рода Лефортов получал должность в Женевском совете. Другим мужчинам этой семьи предстояла карьера торговцев, банкиров, богословов или ученых.

Мы не знаем, как проходило детство Франсуа. Известно, что он, как будущий гражданин «протестантского Рима», учился в Коллегиуме, основанном Кальвином. Окончив Коллегиум, Лефорт получил не только добротное среднее образование, но и твердо укрепился в кальвинизме. Твердость веры Лефорта проявится затем в Москве, в Немецкой слободе, где вокруг него будет множество людей различных вероисповеданий, а его женой станет католичка. Лефорт будет вполне соответствовать веротерпимой обстановке, но когда дело зайдет о воспитании единственного сына Анри, он настоит на том, чтобы и тот отправился в Женевский коллегиум.

Коллегиум давал хорошее образование. После него, если избираешь карьеру ученого или богослова, можно продолжать образование в Академии. А если тебя ждет карьера коммерсанта – то этого образования вполне достаточно. Франсуа Лефорта прочили в продолжатели семейного дела, торговли москательными товарами. Поэтому после окончания Коллегиума отец, Якоб Лефорт, отправляет 15-летнего Франсуа в Марсель, «на практику». Однако сидение в лавке было не то, о чем мечтал этот молодой человек. Хотя многие юноши, начитавшись рыцарских романов, представляли себя в другом месте и томились на службе, смирившись со своей участью, молодой Лефорт решается на побег. Он бежит от своего наставника и несколько месяцев проводит в Марсельском гарнизоне в качестве кадета. Якоб Лефорт заставляет еще несовершеннолетнего сына вернуться домой. Но и под присмотром отца Франсуа не оставляет своей мечты. Счастливый случай сводит 18-летнего Франсуа с молодым курляндским принцем Карлом-Якобом. Интересы обоих были очень близки – оба видели себя офицерами, на войне… Карл-Якоб, кроме того, имел старшего брата, наследного герцога Фридриха-Казимира, героя, который в то время находился со своим войском на службе Голландии и участвовал в войне с Людовиком XIV. Лефорт снова решается покинуть дом. Родные на этот раз не могут остановить его. Отец дал ему 60 гульденов на дорогу, но отказал в рекомендательных письмах и поступка этого так никогда и не простил.

Огорченные родители, жалевшие, что уступили упрямству Франсуа, вскоре начали получать от него вести. Он осознавал, что поступил довольно жестоко по отношению к ним. Покинув родину, он часто и подробно пишет домой. Известно 56 его писем в Женеву, которые адресованы матери и братьям. В первом, от 9 июля 1674 года, он сообщает родителям: «Благодарение Господу! Под его божественной охраной прибыл я сюда в добром здоровье, испытав всякого рода труды и опасности».

Пребывание Лефорта в Голландии в 1674–1675 годах – недолгий, но поворотный момент его жизни. Он сделал шаг к осуществлению своей мечты – прославиться на воинском поприще. Он участвовал в осаде и штурме Уденарда и Граве. В письмах домой он с удовольствием описывает эпизоды, когда ему приходилось рисковать. «Однажды, – пишет он, – вечером были мы, рота нашего принца, посланы вперед одни. Всего было 80 человек, но вернулось только семь: принц, один поручик, один дворянин, я и трое солдат». При штурме Граве в октябре Лефорту пулей пробило шляпу и он был легко ранен в ногу. «Я уже думал, – сообщает он домой, – что сложу здесь голову, однако Бог спас меня».

Лефорт, не имея официальной должности, находился в свите 24-летнего принца, который оказал на него сильнейшее влияние. Фридрих-Казимир стал кумиром для молодого Лефорта во всем: он восхищался и его военной доблестью, и его манерами, и вкусами. «Фридрих-Казимир любил жизнь роскошную, – писал он, – танцы, музыку, французский театр и итальянскую оперу; он любил собак, лошадей, блистательную свиту, а больше всего – многочисленное общество». Все это полюбил и Лефорт.

Голландский эпизод стал решающим в судьбе Лефорта потому, что именно там он принял решение отправиться в Россию. В августе Франсуа получил известие о болезни отца и намеревался вернуться домой, но опоздал: в ночь с 17 на 18 августа Якоб Лефорт умер. Это известие Лефорт получил только в конце октября, после того, как закончилась осада Граве. Оно стало для Франсуа тяжелым ударом, поскольку он считал себя виновником такого исхода. «Помолимся милосердному Богу, чтобы он простил нас, ибо все мы грешны перед ним, а в особенности я», – пишет он старшему брату Ами. Лефорт обещает брату (и Богу в своих молитвах) «вести впредь жизнь тихую и мирную».[14]

С этим обещанием, однако, расходятся его истинные устремления. Летом 1675 года Лефорт едет в Россию. Он так и не получил обещанной должности в свите герцога. Лефорт расстается с Фридрихом-Казимиром и вскоре знакомится с голландским подполковником ван Фростеном. Ван Фростен набирал отряд офицеров на российскую службу и предложил Лефорту чин капитана. Тот сразу же принял решение: «Через две недели корабли отправляются туда».

Что заставило его отправиться в страну, о которой он мог иметь в лучшем случае весьма смутные представления? Обещанный чин капитана, без сомнения, был очень привлекательным. В Европе получить его так быстро было невозможно: Фридрих-Казимир мог обещать ему всего лишь чин прапорщика.[15] Авантюризм и страстное желание быть отважным воином возобладали над рассудительностью. Автор жизнеописания Лефорта XVIII века И. Голиков пишет об этом шаге: «Воин ищет славы повсюду, где только надеется найти».[16] Вряд ли, конечно, в Голландии было много известно об учреждаемых в России полках «нового строя» и о том, чем они отличаются от старого войска, однако его убедили, что в России европейцам, уже имевшим военный опыт, удастся достигнуть многого.

В конце июля Лефорт уезжает в Россию, не сомневаясь в удаче: «Одним словом, матушка, могу уверить вас, что вы услышите или о моей смерти, или о моем повышении».[17] Через шесть недель этим радужным надеждам, похоже, пришел конец. Иноземцы высадились в Архангельске и столкнулись с русскими порядками.

По установленному порядку архангелогородский воевода Ф. П. Нарышкин принял вновь прибывших иноземцев, назначил им временное содержание и отправил в Москву донесение вместе с «расспросными листами». Вся команда, в том числе и Лефорт, в своих «листах» записала себя в капитаны и уроженцы Данцига. Это, по-видимому, была хитрость, как и то, что все назвались давними «братьями по оружию»: «И от Прусской де земли были они в Ишпанской и Галанской землях и служили от ишпанцев и от галанцов со францужаны на многих боях с полковником Фан Фростеном».

25 августа Нарышкин отослал документы в Москву. Иноземцам был установлен «корм», полтина на всех 14 человек (на долю Лефорта приходилось три копейки), до тех пор, пока Посольский приказ не примет решения.[18] Ответ, причем неблагоприятный для иноземцев, пришел только в ноябре: «Полковника Фан Фростена с товарищи выслать за море, а к Москве не отпускать и корм им прекратить».[19]

Компания составляет челобитную Алексею Михайловичу: «Великий Государь! Дозволь нам приехать к Москве на наших проторех и подводах, а если мы на твою службу годимся, вели, государь, нас принять, а если не годимся, укажи нас в немецкий рубеж отпустить, чтобы нам здесь с женишками и детишками голодною смертию не помереть. Царь-государь, смилуйся!» Алексей Михайлович внял просьбе и 16 декабря распорядился отпустить несчастных к Москве.[20] Положение отряда в Архангельске было незавидным. Лефорт считал, что в этом была вина губернатора, относившегося к ним без всякого сочувствия. По мнению Лефорта, Нарышкин был «хуже черта» и собирался отправить весь отряд не в Москву, а в Сибирь. Впечатления Лефорта об Архангельске остались ужасные: «Не в состоянии описать Вам подробно, – пишет он другу своей семьи голландцу Туртону, – здешнюю жалкую страну и здешний образ жизни. Во Франции был бы в диковинку дом, в котором живем мы». Но все же он не отчаивался и не жалел о том, что приехал. Он вспоминал совет Туртона: «не мешает потерпеть немного». К тому же в Архангельске Лефорт познакомился с итальянским купцом Франческо Гуасконе, который помог ему пережить зиму. 19 января наконец отряд ван Фростена отправился в Москву. По прибытии в столицу офицеры узнали, что Алексея Михайловича уже нет в живых. В Посольский приказ вновь были поданы челобитные, а 4 апреля 1675 года получен окончательный отказ. Несостоявшиеся офицеры должны были покинуть страну, однако все остаются и пробуют устроиться самостоятельно. Большинству, в том числе самому ван Фростену, удается сделать это. Что касается Лефорта, то он, кажется, уже оставил эту затею, но не уезжает из Москвы, а предлагает свои услуги датскому резиденту Гьое. Он обосновался в Немецкой слободе, даже не предполагая, что это на всю жизнь.

Немецкая слобода возникла в 1652 году на правом берегу Яузы, у ручья Кокуй. К 1665 году Новонемецкая слобода насчитывала 204 двора. Население ее было довольно пестрым: здесь жили и католики, и протестанты, которых было большинство. Здесь, как нигде в Европе того времени, царил дух веротерпимости: московские католики, долгое время не имевшие своего храма, молились в лютеранских кирхах. Занятия иноземцев были самыми разными, что, конечно, было характерно для любой московской слободы, где проживали ремесленники и торговцы самых разных специальностей, но большинство дворов принадлежало военным специалистам.[21] До 1690-х годов население Слободы было практически изолировано от москвичей.

Итак, Лефорт попадает в Немецкую слободу, которая станет его вторым домом. В первом же письме оттуда, 5 сентября 1676 года, он обстоятельно, но без особого восторга описывает Слободу родным: «Тут живут немцы, англичане, шотландцы. Французов почти нет, кроме трех, прибывших с нами, нет и швейцарцев, кроме одного, золотых дел мастера его величества, базельского уроженца по имени Густав… После офицеров, два года назад павших в сражении с татарами и поляками, осталось много богатых и прекрасных вдов; есть много и полковничьих дочек».[22]

Лефорт ждал благоприятного момента для поступления на военную службу: «Война против турок и татар объявлена, император приказал готовиться к скорому походу». Однако для того чтобы экипироваться, нужны средства, за которыми Лефорт обращается к старшему брату Ами, главе семьи после смерти отца: «ибо иначе дела мои будут плохи, а деньги много помогли бы мне относительно чести и службы: тогда я надеюсь быть произведенным в майоры еще до начала кампании».[23]

Известно, однако, что Лефорт поступил на службу намного позже, летом 1678 года. Объясняясь потом властям, он писал, что «в те де времена лежал он болен и для того де великому государю в службу, а также об отпуске за море челобитья его не бывало».[24] После болезни он снова подумывает о том, как бы уехать из России, но опять остается на месте. По-прежнему не имея постоянного занятия и содержания, в 1678 году он приходит к решению, что ему пора жениться.

Мать Лефорта Франсуаза тяжело пережила поездку младшего сына в Россию. Она предпринимала всевозможные усилия, чтобы отговорить его от этой затеи: друзей семьи и знакомых, с которыми общался Лефорт в Голландии, она просила присматривать за ним и уговорить остаться. Из этого ничего не вышло, и отношения с матерью стали довольно холодными. Лефорт нечасто получал от нее ответы на свои письма, особенно на те, где просил благословить его на брак. Франсуаза понимала, что после женитьбы возвращение сына в Женеву будет невозможным. Но он пишет ей: «Вы не найдете здесь ни одного молодого человека, который, имея 16 лет от роду, не был бы женат; иначе надобно ожидать насмешек полковников».[25] Этому обычаю, вероятно, способствовали демографическая ситуация, сложившаяся в Слободе, обособленной от остального города, а также недоброжелательное и подозрительное отношение московитов к иноземцам. Прав у служилых иноземцев было мало, власти пользовались этим, не отпуская их за границу.[26] При этом всех, особенно холостых, подозревали в желании уехать. К женатому человеку отношение было несколько иное: даже если он на время покидал Россию, семья оставалась в качестве заложников.[27] Соответственно, у женатого было больше шансов продвинуться по службе. «Возникает общее предубеждение, что того, кто не хотел жениться, считали человеком непостоянным, ненадежным или таким, который, будучи недоволен, не думал оставаться в России. Поэтому женщины и их приятельницы употребляли все средства побудить мужчин к женитьбе», – пишет в своем дневнике один из «столпов» Немецкой слободы, генерал Патрик Гордон.[28]

О женитьбе Лефорт думал с самого начала своего пребывания в Слободе. Уже в 1676 году за него сватали дочь полковника Крайфорда, одного из самых влиятельных лиц в Слободе. Свадьба не состоялась: пока Лефорт ждал согласия матери, невеста умерла. В 1678 году он решается жениться, не получив благословения. «Огорчения, что я не получил ответа, заставляют меня вновь взяться за перо и со слезами на глазах просить Вас, любезная матушка, не гневаться на меня за то, что я женился здесь вопреки приказаний Ваших, членов нашей фамилии и родственников», – пишет он 23 июля 1678 года. Очередной свой самостоятельный шаг он оправдывает не только тем, что это выгодно скажется на его положении, но и горячей и взаимной любовью: «Здесь была дочь полковника Крафера, которую сватали за меня, но я никогда не питал к ней таких нежных чувств, как к этой. Я решился, впрочем, совсем не думать о том. Однако ее чистая и постоянная любовь ко мне заставила меня сложить оружие». Имя счастливицы – Элизабет Суге (Вошгау). Ее семья тоже была одной из респектабельных в Слободе: покойный отец, выходец из Франции, был полковником, имевшим друзей и знакомых среди влиятельных людей, которые заботились о семье после его смерти. Так что Лефорту снова повезло. Он уверяет мать: «Теперь я вступлю на почетное поприще, и от меня зависит быть произведенным в майоры и подполковники, если я пожелаю».[29]

О самой Элизабет Суге известно немного. После свадьбы она просила свекровь простить ее. «Жена моя, – пишет Лефорт матери, – не успокоится до тех пор, пока не получит хотя одного слова Вашей руки. При сем Вы получите несколько строк от нее». Дальнейшая карьера Лефорта часто разлучала его с женой, однако с 1680 по 1691 год у них родилось восемь или девять детей, из которых выжил только Анри, родившийся в 1685 году. Сведений о том, как складывалась семейная жизнь Лефорта, мало. Известно, что он настоял, вопреки воле Элизабет, на том, чтобы дать сыну кальвинистское образование в Женеве, а не в Москве, боясь, что в его отсутствие католические родственники могут «испортить» его. Разлука с единственным сыном, конечно, не могла не сказаться на отношениях Элизабет с мужем, однако нет свидетельств тому, что они были разорваны (к тому же о кальвинистском воспитании будущих детей Лефорт и Элизабет договорились еще до свадьбы). Напротив, обнаруженные в архиве письма говорят о том, что компания Лефорта была не чужда Элизабет, которая называет Петра «нашим командором», а друзей Лефорта – своими друзьями. Она тосковала в его отсутствие и сетовала на то, что он редко пишет домой.[30] В это время она активно занималась хозяйством, которое будет обеспечивать и занимать ее после смерти мужа и сына: Анри Лефорт, вернувшийся в Россию в 1701 году, умер от горячки на руках Петра при осаде Нотебурга в 1704 году.

Но вернемся в 1678 год. Вскоре после своей женитьбы Франц Лефорт действительно зачисляется на русскую службу: в июле 1678 года он подает челобитную в Иноземский приказ, а 10 августа датируется царское повеление о приеме «на службу иноземца Франца Лефорта с чином капитана».[31]

Его служба фактически начинается с 1679 года, когда он прибывает в киевский гарнизон под начало князя В. В. Голицына и генерала П. Гордона. Последний был его свойственником: их жены имели родство. К этому времени Лефорт уже успел завоевать расположение Голицына. Поэтому в Киев он отправлялся в надежде на удачную карьеру: «Если Бог по милости своей позволит мне возвратиться здоровым в конце года, то надеюсь на добрый успех по службе, ибо Seigneur (то есть Голицын. – О. Д.) обещал мне это, а Гордон очень расположен ко мне. В Киеве я буду жить и иметь стол у него».[32]

О своей службе в Киеве Лефорт почти ничего не пишет родным, за исключением того, что «беспрестанно командируемый во всякого рода экспедиции, я не мог сослаться на свою болезнь, ибо варвары не спрашивали, есть лихорадка или нет». Может, поэтому писем на родину не было до сентября 1681 года, когда, по заключении Бахчисарайского мира с турками, стало спокойнее и он мог сообщить: «Я живу здесь во всякой почести и любим всеми». Поводом для письма в сентябре 1681 года послужил предстоящий отпуск Лефорта на родину, поэтому в послании больше радости по случаю предстоящего свидания, чем новостей. Отпуск ему предоставил сам князь Голицын: «Князь сказал, что увольнение со службы получить не могу, но, так как мир с турками заключен, то он дает мне отпуск, только не на долгое время, а если я, с Божьей помощью, возвращусь, обещал мне повышение по службе». Гордон, комендант Киева, снабдил своего «племянника» рекомендательным письмом: «Свидетельствую я, Патрик Гордон, генерал-майор артиллерии и инфантерии, комендант Киева, что благородный и храбрый господин Франц Лефорт, капитан его царского величества, всегда, и на марше, и на сторожевых постах, равно и в различных делах и сражениях оказывал себя честным и добросовестным офицером».[33]

Лефорт едет в Женеву 9 ноября 1681 года, после семи лет отсутствия дома. Его чувства в связи с предстоящим свиданием с семьей можно себе представить: отношения с родными оставляли желать лучшего: в своих письмах он не раз сетует на то, что они редко пишут ему и не верят его письмам. Он понимает, конечно, что виноват во всем сам: не считаясь с ними, он уехал из дома, более того, отправился в Россию и женился там вопреки воле матери. Он продолжает оправдываться перед ней: «Забудьте заблуждения моей юности и верьте, что если Бог сохранит мою жизнь, то через мое доброе поведение Вы узнаете, что имеете сына, не дорожившего жизнью для своего возвышения. Единственное желание мое в здешней жизни – еще раз, по милости Господа, обнять вас, равно всех своих братьев и сестер и на коленях испросить прощения за причиненное вам всем горе… Если я буду столь счастлив, что получу от Вас письмо, то оно будет для меня так же дорого, как и полученное мною в прошлом году». Ему хотелось увидеться с близкими, однако он понимал, что встреча не будет долгой: в Москве его ждали жена и, что тоже немаловажно, уже реальные перспективы. «Могу уверить Вас, – пишет он брату перед отъездом, – что князья любят меня, сожалеют о моем отъезде и думают, что я не вернусь. Но Боже сохрани меня от такой мысли: жена моя остается здесь и получает мое жалование».[34]

Лефорт приезжает в Женеву только 16 апреля 1682 года, задержавшись в пути из-за болезни: лихорадка постоянно преследует его, начиная с 1676 года. Дома он был принят, по словам его племянника Людовика, «самым радушным образом». Длившееся чуть более месяца пребывание в Женеве было весьма насыщенным: он сумел переменить мнение о себе родственников и многих людей, с которыми успел пообщаться. Людовик Лефорт пишет: «Все соотечественники заметили в нем большую выгодную перемену… В разговоре он являл себя строгим и серьезным, но с друзьями был шутлив и весел. Можно сказать утвердительно, что он наделен от рождения счастливейшими талантами как тела, так ума и души». Записки Людовика свидетельствуют, что после этой поездки отношение родных к Франсуа меняется в лучшую сторону. Родственники, конечно, воспользовались случаем, чтобы уговорить его остаться или отправиться на службу в любую из европейских стран, однако «на все эти знаки расположения Лефорт отвечал, что сердце его лежит к России, и благодарность обязывает его посвятить жизнь монарху, от которого получил многие благодеяния. Он питал надежду, что, если Бог сохранит ему здоровье и дарует жизнь, то свет заговорит о нем, и он достигнет почетного и выгодного положения». Более того, Лефорт, в свою очередь, предлагал своим родственникам и друзьям отправиться в Россию, поскольку там, по его мнению, были хорошие шансы составить себе карьеру.[35]

Вернувшись в Москву 19 сентября 1682 года, Лефорт начинает продвигаться по службе. Чины он получает в Москве, то есть фактически не исполняя своих обязанностей. 28 июня он майор, а через два месяца – подполковник. И если производство в майоры кажется вполне закономерным после двухлетней службы в Киеве, то причина столь быстрого назначения подполковником не ясна. В это время Лефорт начинает устраивать в своем доме знаменитые собрания, куда приглашаются и русские вельможи, и иностранные дипломаты, и соседи по Слободе. Первое известное крупное празднество Лефорт устроил вскоре после возвращения. 12 декабря он собрал гостей по случаю годовщины «Женевской эскалады», национального праздника в память о том, как в 1602 году республика окончательно отразила претензии герцога Савойского и обрела независимость. Этот праздник был довольно скромным по сравнению с теми, что будут устроены позже, однако среди его гостей – наиболее значительные лица Московского государства, например дядька Петра князь Борис Алексеевич Голицын.[36] С ним у Лефорта складываются довольно близкие отношения.

Осенью 1684 года Лефорт снова уезжает в Киев, на сей раз в должности батальонного командира и вместе с ожидающей ребенка женой. Это обстоятельство способствует частому общению с генералом Гордоном, который стал крестным отцом их сына, умершего в младенчестве: 25 января он записывает в своем дневнике, что «принял от купели сына Лефорта Даниила».[37]

Практически ничего больше о втором пребывании Лефорта в Киеве не известно. В 1687 году ему предоставляется возможность проявить себя в большой кампании: он участвует в первом Крымском походе в качестве командующего батальоном в составе дивизии генерала Змеева. Как известно, поход закончился плачевно: отряды под предводительством В. В. Голицына столкнулись с огромным степным пожаром, который вынудил их отступить без боя. Летом 1687 года Лефорт увидел, что на войне люди могут погибать не столько в бою, сколько от лишений и болезней. Он описывает свои впечатления в письме к родным: «Пройдя еще несколько речек, добрались мы до реки Конская Вода, скрывавшей в себе сильный яд, что обнаружилось тотчас же, как из нее стали пить. Эта вода для многих была пагубна: смерть произвела большие опустошения. Ничего не могло быть ужаснее мною здесь увиденного. Целые толпы несчастных ратников, истомленные маршем при палящем зное, не могли удержаться, чтобы не глотать этого яда, ибо смерть была для них только утешением». Нелепость ситуации была в том, что измученное войско прошло много верст, так и не встретив врага: «Мы потеряли голову. Искали повсюду неприятеля или самого хана, чтобы дать ему сражение. Захвачены были несколько татар… Пленные сказали, что хан идет на нас с 800 000 татарами. Однако и его полчище пострадало, потому что до Перекопа все было выжжено». Степной пожар привел Голицына в отчаяние. Во всем был обвинен гетман Самойлович, который был арестован и заменен Мазепой. Подводя итог кампании, Лефорт пишет: «Действительно, никогда подобного похода предпринимаемо не было, но могу уверить вас, что никогда ни одна армия не страдала столько, сколько здесь».[38] Несмотря на очевидную неудачу, Голицына и его командиров приняли в Москве с почестями. Лефорт, в числе других, был отмечен: на следующий день по возвращении он удостоился аудиенции у Софьи и Иоанна Алексеевича. Голицын, представивший Лефорта Софье, «высказал о нем много лестного», а затем произошла первая документально зафиксированная встреча с Петром в Преображенском. «Мы были у целования руки юного Петра Алексеевича, живущего в полумиле от города»,[39] – сообщает он родным.

Встреча с 15-летним Петром не отразилась на судьбе Лефорта. Своим повышением в звании и другими милостями он, безусловно, обязан В. В. Голицыну. Под его началом Лефорт готовится выступить во второй поход, командуя полком в 1900 солдат. Поход 1688 года был таким же изнурительным и бессмысленным, как и первый. Отряды дошли до Перекопа и даже дали несколько небольших сражений, но вскоре татары ушли, а русские остались без воды и повернули обратно. На этот раз Лефорт не оставляет подробного описания похода. Для этого летом 1689 года совершенно нет времени: в его жизни наступает новый этап.