"Император вынимает меч" - читать интересную книгу автора (Дмитрий Колосов)Враг РимаЖизнь и смерть царя Митридата Евпатора, пытавшегося возвыситься над Римом[58] (Между Востоком и Западом) Внизу, под крепостью, бушевала толпа — сотни и сотни возбужденных людей, облаченных кто в панцири, кто в простые одежды. Большинство людей были вооружены: одни размахивали копьями, другие — мечами, третьи — увесистыми палками. Люди громко кричали, кляня Митридата. — Скверно! — сказал царь неслышно подошедшему сзади Битойту. — Скверно. Но почему бездействует Фарнак? Надо послать за ним… — Он не бездействует, — ответил Битойт, указывая рукой на вьющуюся снизу дорогу, по какой наверх шла небольшая ярко разодетая группка людей. Панцирь одного из них поблескивал позолотой. — Фарнак! — узнал Митридат. Бунтовщики встречали идущих приветственными воплями, многие присоединялись сзади, и шествие принимало все более внушительный вид. — Он с ними? — изумился царь. — Сейчас узнаем, — ответил Битойт. Фарнак и его спутники остановились у ворот крепости. Подняв вверх сжатую в кулак руку, Фарнак продемонстрировал ее укрывшимся в крепости людям. Толпа издала ликующий рев. Затем один из спутников перевязал голову царевича красной лентой. — Он коронован, — констатировал Митридат. — Проклятье! Ладно, посмотрим, не удастся ли мне договориться! Битойт, спустись вниз и узнай, готов ли он выпустить из города своего отца. Битойт кивнул и ушел, чтоб вскоре вернуться. Митридат встретил слугу взором, полным надежды. Битойт покачал головой. — Нет, он сказал, что не отпустит тебя. Он хочет выдать Митридата Помпею. — Проклятье! — вновь выругался Митридат. — Но у нас еще есть потайной ход! Увы, Фарнак также знал про этот ход, и у выхода из него слышались голоса и звон оружия. Кельт посмотрел на своего господина, лицо Митридата выражало предельную усталость. — Вот и все, Битойт. Мне осталось только уйти. Но сначала позаботимся о женщинах. — Митридат извлек из резного шкафчика стеклянный сосуд, полный густой вишневого цвета жидкости. Битойт подал амфору вина, и Митридат вылил туда кровавую жидкость. — Вот теперь хорошо. Раздай его. Поклонившись, кельт вышел. Прошло время, толпа бесновалась все громче. Откуда-то появились лестницы, и горожане готовились лезть на стены. Неслышно вошел Битойт. — Кончено. — Все? — Все умерли! — торжественно подтвердил слуга. Все — жены и дочери, юные и прекрасные. Митридату не было жаль их, как не было жаль и себя. — Значит, пришел и мой черед. — Митридат поднял чашу и медленно, со вкусом осушил ее. — Прощай, Битойт. — Прощай, господин. Усевшись в кресло, царь стал ждать, когда холод скует члены. Но время шло, а по рукам и ногам его по-прежнему струилась горячая быстрая кровь. Время шло. Толпа уже начала приступ. — Проклятье! — выдавил Митридат. — Не действует. Мое брюхо привыкло к яду. — Натянуто рассмеявшись, царь посмотрел на слугу. — Слишком привыкло, Битойт… Это факт — Митридат был с детства приучен к яду. У него было нелегкое, даже опасное детство, ибо в синопском дворце было опасно просто зваться царем. Здесь издревле полагались на яд и нож, какими устраняли провинившихся вельмож, неугодных правителей и соперников-принцев. От ножа можно было спастись, облачался в кольчугу и беря всюду верных друзей, от яда ж спасения не было. Ибо даже разломленный плод мог таить в себе невидимую отраву. — Запомни, сынок, от яда нет спасения кроме как ядом! — говаривал отец, Митридат Эвергет. Отец был искушен в тонкостях дворцового бытия, но это его не спасло. Он умер, как многие, естественной для королей смертью — от яда. Хотя в беде обвинили гнев, будто бы вызвавший у царя приток дурной крови. Но даже гнев не способен окрасить лицо в иссиня-черный цвет. И каждый знал — чьих рук это дело. Царица Лаодика, дочь сумасшедшего и яростного Эпифана,[59] такая же яростная и властолюбивая. Муж давно был ненавистен ей, жаждущей власти. Мало того, он грозился взять другую жену. Но не успел! Не успел… Лаодика тихонько улыбалась своим мыслям, провожая усопшего супруга в последний путь. Теперь уже ничто не мешало ей занять трон. Разве что… Митридат знал, что мать недолюбливает его. Мягко говоря, недолюбливает. Он был слишком похож на мать — и в его жилах текла дурная кровь Эпифана, царя, осмелившегося схлестнуться с самим Римом. Двум пантерам не ужиться в одной клетке. Кто-то должен уступить. — Она убьет тебя! — шепнул Митридату один из доверенных слуг. — Сегодня же ночью! Митридат кивнул в ответ. Этой же ночью он оставил дворец и укрылся в горах Париандра. Здесь, на крутых, заросших склонах его было не так-то легко разыскать. Здесь трудно было подкрасться, чтобы вонзить нож, и не было чаши, в какую можно было б подсыпать отраву. Юноша, которому исполнилось лишь двенадцать, научился обходиться без чаши. Он пил из ручьев, а питался мясом собственноручно подстреленных оленей, приправляя скромную трапезу хлебом и зеленью, какие раз в несколько дней приносил доверенный слуга. Он мужал не по дням, а по часам. Холодные ночи и охота закалили тело, юнец научился терпеть голод и жажду. Общаясь с проживавшимися по соседству крестьянами, он изучил их язык и быт. Он привлекал людей и вскоре собрал вокруг себя отчаянных молодцов — свою личную гвардию. Теперь он не боялся не только ножа или яда, но даже мечей воинов, каких могла прислать мать. Но она позабыла о сыне, решив, что он умер. А он был жив, он копил силу и ненависть, он изучал мир и людей, он учился общаться со зверьми и повелевать слугами. Он многому научился. В один из дней — прекрасный или не очень — Митридат нагрянул в Синопу. При нем был отряд вооруженных воинов, а верные клевреты, проживавшие в столице, заблаговременно позаботились о том, чтобы законный царь был с восторгом встречен народом и войском. Мать встретила Митридата с лицемерным радушием, никого не обманувшим. — Мой дорогой сынок! Какой же ты стал большой! Теперь все зависело от того, кто нанесет удар первым. Этим первым оказался Митридат. Он собственноручно заколол мамочку во время очередной аудиенции, после чего приказал перебить ее слуг. Столь жестокий поступок был встречен подданными если не с одобрением, так с пониманием. — Кто — кого. Понимаем, чего уж там! Толпа радостным воплем приветствовала юного красавца, вышедшего к ней с увитым диадемой челом. Митридат и впрямь был красив. Лицо его выражало силу, уверенность, ум; могучее тело было столь выносливым и сильным, как ни у одного из его сверстников. Он обращался с оружием лучше бретера и объезжал диких лошадей, обладая способностью держаться в седле по несколько дней кряду. А еще он был умен, как никто из царей. Он знал людей — их лживость, коварство, трусость — и стремился знать их все лучше и лучше. Он постиг многие науки: филологию, грамматику, географию, историю, астрологию. Он знал языки — так много, что поражал этим знанием царедворцев. А позже Митридат изучит аж двадцать пять языков, чтоб говорить без толмача с любым своим подданным, в каком бы уголке гигантской державы этот подданный не проживал. Одним словом, это был повелитель, о каком народ мог только мечтать. Но… Была и обратная сторона медали. Наделенный многими лучшими качествами, юный царь обладал и целым букетом дурных. Жесткость, коварство, надменность — все это было у Митридата. Он не любил людей, обращаясь даже с ближайшими из своих приближенных, словно с рабами. Он слишком рано и слишком сильно уверовал в свою силу и исключительность. Человек — кем бы он не был — являлся для Митридата лишь одушевленным животным, существующим на этом свете для исполнения воли царя. И жить ему или умереть — должен был решать царь. А Митридат легко относился к смерти, ибо не находил в ней ни ужасного, ни дурного. Что из земли пришло, должно в землю и вернуться. И потому он легко выносил смертные приговоры своим родным, друзьям, чего уж говорить о сторонних людях. И потому в скором будущем он одним словом будет обрекать на смерть многие тысячи, и ни одна струна его души не шевельнется при этом. Ну а пока… Пока должны были умереть те, кто представляли угрозу власти юного царя. И первым — брат Хрест, человек недалекий и о власти не помышляющий. Но Хрест привлекал к себе уцелевших сторонников матери Лаодики и потому был опасен. — Пусть умрет! — приказал Митридат. — Добрым нечего делать в этом злом мире![60] За Хрестом последовала одна из митридатовых сестренок, самая старшая и прыткая. Она намекала братцу, что неплохо был поделиться властью. Митридат посчитал иначе. Одну сестру он собственноручно зарезал, на другой женился. Ее звали Лаодикой, и она была на редкость хороша собой. — Если не будешь дурить, будем жить в любви и согласии! — посулил Митридат. Увы, через несколько лет он обвинит супругу в неверности и прикажет казнить. Что поделать, Лаодикам было трудно ужиться подле Митридата. Укрепившись на троне, Митридат занялся делами своего государства. В те времена Малая Азия представляла конгломерат множества небольших царств, ни одно из которых не обладало силой, дабы вознестись над прочими. — Раз никто, значит, я! — решил Митридат и начал набирать армию. Понтийская держава, словно распластавшийся спрут, нависла над черноморским бассейном, выбирая добычу. Ага, зашевелились скифы в Северном Причерноморье, пытающиеся подчинить своей власти греческие города. Те взвыли о помощи, и Митридат без промедления направляет на север войско. Ага, раздоры в Колхиде — и понтийские полки спешат на восток. Ага, что-то неладное в Малой Армении — и митридатовы воины спешат к предгорьям Кавказа. Всего три года понадобилось юному царю на то, чтоб вдвое увеличить свои владения. На севере под его власть перешли Феодосия и Пантикапей. Дикие скифы были разгромлены отважным Диофантом и искали спасения в степях Тавриды. Также под власть Митридата попали восточное побережье Черного моря с Диоскуриадой и Малая Армения. На эту небольшую, но весьма прибыльную область зарился армянский царь Тигран, но Митридат сумел договориться с ним, отдав в жены дочь Клеопатру. — Воюй на востоке, а я возьму себе запад! — предложил Митридат. — А Рим?! — опасливо спросил Тигран, краем уха наслышанный о железной поступи римских когорт. — Чихал я на этот Рим! Азия должна принадлежать нам — азиатам, наследникам славы Кира и Дария, а римляне пусть распоряжаются в Европе. Я научу их вежливости! Чихал не чихал, но связываться с Римом Митридат до поры до времени не хотел. По крайней мере, этого не стоило делать без надлежащей подготовки. На третьем году своего правления Митридат предпринял разведывательную поездку по странам, какие намеревался включить в состав своей империи и на какие, не скрывая намерений, уже зарился Рим. Под видом обычного путника, в сопровождении нескольких друзей он посетил Каппадокию, Галатию и Вифинию. В Каппадокии, только что лишившейся царя, был полный хаос.[61] Здесь правил сопливый юнец, приходившийся племянником Митридату. В Галатии тоже не было твердой власти. Лишь вифинский царь Никомед был довольно крепок. Это был хитрый и расчетливый мужичок, и они с Митридатом быстро нашли общий язык. — Поделимся? — предложил Никомед. — Почему бы и нет, — согласился Митридат. В назначенный срок понтийские и вифинские полки хлынули в Пафлагонию и Галатию. Митридат вел стотысячную армию и довольно быстро потеснил вифинцев из захваченных ими провинций, ясно указав союзнику на его место. Галаты сразу поняли, в чем дело, и подчинились, а вот каппадокийцы оказались недогадливы. Они даже стали протестовать. Тогда Митридат пригласил юного племянничка в свой лагерь, а когда тот, по глупости своей, явился, заколол юнца мечом. Вакантный престол занял сын Митридата, восьмилетний сосунок. — Самое время, чтобы начать царствовать! — хохотал Митридат. Теперь владения понтийского царя охватывали почти все черноморское побережье. Митридат сделался самым могущественным властелином в Азии, что пришлось не по вкусу Риму. После войны с Карфагеном римляне пристально следили за тем, чтобы поблизости от их владений не появилась вдруг держава, способная оспорить первенство у Вечного города. К тому же Каппадокия находилась под покровительством Рима. Сенат высказал недовольство бесцеремонными действиями Митридата и приказал Сулле, воевавшему в Киликии против разбойников и пиратов, разобраться с наглым царьком. Под началом Суллы была лишь горстка солдат, но тот без колебаний вторгся в Каппадокию и вытеснил оттуда Митридата, вовсе не желавшего враждовать с Римом, а потом и его зятя Тиграна, ловко втянутого понтийским царем в опасную авантюру. Сулла потребовал от Митридата освободить все занятые тем земли. Понтиец согласился. Разливая вино, он утешал оскорбленного римским оружием тестя. — Ничего, ничего, сын мой, — заметим, сын был на пару лет старше «отца», — мы еще возьмем свое! Пусть только римляне уберутся! Римляне убрались, и Митридат действительно взял свое. Всадники Тиграна напали на Каппадокию и поставили на престоле назначенного Митридатом царя. Одновременно Митридат разжег междоусобицу в Вифинии. Тут терпению вифинцев и каппадокийцев пришел конец. В Рим отправились сразу два посольства с жалобой на Митридата. Рим прислал войско. Митридат сделал вид, что не имеет никакого отношения к бедам соседей. — А я что? Я тут совершенно не причем! — заявил он. Владыка Понта был достаточно умен, чтобы не ссориться с могучим соседом, только недавно разгромившим у своих границ полчища кельтов. Рим был силен как никогда, и должно было случиться нечто действительно значимое, чтобы кто-либо мог поспорить с могуществом Рима. Но Митридат не унывал. — Случится! — сказал он. И впрямь случилось. В Италии разразилась Союзническая война. Италийские племена поднялись против Рима с требованием равных прав и возможностей. Сотни тысяч италиков и римлян сплелись в кровавый клубок, устилая холмы и равнины грудами тел единоплеменников. А тут еще очень кстати Никомед Вифинский решил отплатить за былые обиды и вторгся в Понт. Он рассчитывал на поддержку Рима, которую ему обещал римский посланник Маний Аквилий, но реально оказать эту поддержку римляне не могли. — Наш час настал! — объявил Митридат своим генералам. — Сейчас или никогда! Если мы не заставим римлян убраться из Азии, черед десять лет они сожрут нас! Митридат уже давно втайне готовился к этой войне, и потому у него были и войска, и четкий план действий. Потребовалась всего пара месяцев, чтоб довести численность армий до гигантской цифры в триста тысяч человек. Двести пятьдесят тысяч пехотинцев, вооруженных кто по восточному, кто по римскому образцу, сорок тысяч отменной конницы: скифов, мидян, греков, — четыреста боевых кораблей, громадное число припасов. Митридат был готов к войне. У него были опытные генералы, его агенты уже давно вели подрывную агитацию в Азии, Македонии и Греции, восстанавливая тамошний люд против владычества римлян. Весной 666 года Римской эры[62] армии Митридата устремились в Вифинию, Галатию и Каппадокию. На реке Амнии дорогу понтийцам попытался преградить Никомед Вифинский, но авангард Митридата в скоротечном бою смял вифинскую армию. Почти тут же потерпел поражение небольшой римский корпус в Каппадокии. Другой римский отряд вообще не принял боя и отступил. Учинитель раздора Аквилий был наголову разбит у Сангария. Враги всюду бежали, Митридат ликовал. Он приказал отпустить пленных вифинцев и каппадокийцев, объявив: — Я воюю лишь против Рима и его слуг! Все прочие могут стать моими друзьями! Это оказалось лучше любой агитации: вся Азия, а следом и Греция, бросились в объятия Митридата. Царства и города, настрадавшиеся от алчности римлян, объявляли себя союзниками понтийского царя. Ликующие толпы провозглашали Митридата новым Дионисом, пришедшим освободить мир от власти тиранов, и выдавали ему спасавшихся бегством римлян. Одним из первых попался Аквилий, которого выдали лесбосцы. — Какой сюрприз! — обрадовался Митридат. — Он искал в наших краях золота, так пусть же получит его! Аквилия долго водили по городам, демонстрируя жалкого пленника народу. Его нещадно били кнутом, а потом на глазах Митридата в глотку римлянина влили расплавленное золото. — Недурное представление! — прокомментировал владыка Понта, бесстрастно взирая на корчащегося в агонии пленника. — Как жаль, что у меня не хватит золота на всех римлян… Но у меня хватит мечей! И Митридат издал указ, приказывая наместникам умертвить всех италиков, находящихся в Азии. В один день было перебито сто тысяч мужчин, женщин и детей.[63] Мир, давно не видевший подобной бойни, содрогнулся от ужаса. Вся Азия оказалась под властью Митридата. Он устроился в великолепном Пергаме, поручив Синопу и Боспор сыну Митридату. Другой сын, Ариарат должен был завоевать Грецию и прилегающие к ней острова. Понтийский флот захватил Эгейское море, но потерпел поражение под Родосом. — Не беда! — решил Митридат, наблюдая за тем, как его войска восходят на корабли, чтобы отправиться в Европу. Покуда Сулла и Марий выясняли, кто же из них первый, понтийские полки захватили Фракию и Македонию. Друг Митридата Аристион, между прочим философ, поднял бунт в Афинах. Афины приняли понтийский десант, после чего на сторону Митридата перешли ахейцы, лаконцы, беотяне. Римский полководец Сура с громадным трудом отбивался от превосходящих вражеских сил в Фессалии. Рим занервничал, ибо еще бунтовали самниты, еще не сложили оружия сторонники Мария. А тут вдобавок ко всем бедам этот Митридат, такой жестокий и ужасный. Пред римлянами забрезжил призрак нового Ганнибала. Спрятавшие оружие, но не смирившиеся италики были готовы завопить победное: Митридат у ворот! Сенат не знал, против кого бросить единственную боеспособную армию Суллы. Сулла сделал выбор сам. — Сначала Митридат. Он — главная угроза Риму. С остальными разберемся потом! В марте 667 года Римской эры[64] пять легионов Суллы высалились в Эпире. Римляне не желали тяжелой войны. Сейчас Риму было не до нее. Сулла был готов замириться при условии, что Митридат освободит Грецию и римскую Азию, но Митридат ответил отказом. В одной Греции он имел без малого сто тысяч войска, в то время как у Суллы было всего тридцать. — Посмотрим, сумеет ли этот выскочка взять верх над моей отборной конницей! — бахвалился Митридат. Его генералы Аристион и Архелай были столь же самоуверенны, но Сулла развеял их радужное настроение в первой же битве. Хваленая конница ничего не смогла поделать с искушенными римскими легионами и бежала. Сулла очистил от врагов большую часть Греции и приступил к осаде Афин. Архелай и Аристион упорно сопротивлялись, Митридат слал им полкрепления и припасы, но большая часть подкреплений гибла, а припасов расхищалась римлянами. После долгой осады Афины капитулировали. Архелай спасся, а Аристиона Сулла казнил. Но борьба не была еще завершена. У Суллы были большие проблемы в Италии, где взяли верх его враги, объявившие полководца hostis publicus.[65] К тому же Митридат отправил в Грецию новую армию, более чем втрое превосходившую силы, бывшие под началом Суллы. Архелай не сомневался в победе, заблаговременно приготовив гонцов с победными реляциями. Но Сулла не был Никомедом, а римляне — вифинцами. Римский легионер стоил пяти понтийцев, а когорта[66] — пяти тысяч. По крайней мере, так считал Сулла. — Чем гуще трава, тем лучше ее косить! Конечно, он не мог не считаться с понтийской конницей, многочисленной и опасной. И потому Сулла избрал оборонительный план. Он перекопал поле перед своим войском рвами, в которые и угодили открывшие сражение понтийские колесницы. В панике они повернули обратно, приведя в замешательство шедшую следом фалангу. Воспользовавшись этим, Сулла начал атаку. Архелай остановил ее, бросив в атаку стянутую с флангов конницу. Всадники и впрямь прорвали стройные шеренги манипул, но римляне удержали строй. Вскочив на коня Сулла повел в бой конницу. — За Рим! Один вид скачущих римских всадников привел в замешательство понтийскую пехоту, уже посчитавшую, что дело сделано. Пехота дрогнула и побежала, а следом устремились и всадники. Поражение! Нелепое и чудовищное. Архелай сумел спасти едва ли десятую часть войска, из которого в самой битве не погибло и двух тысяч. Все прочие пали во время бегства или же разбежались. Да, Митридату было над чем задуматься, но он полагался на неисчислимые ресурсы своей державы, на свою ненависть, да еще на то, что римляне перегрызутся между собой. — Вот увидите, скоро они пошлют еще одну армию, которая сцепится с войском Суллы. Но победившие в Риме популяры, при всей своей вражде к Сулле, оказались достаточно благоразумны, чтобы не устраивать свару на потеху варварам. Вторая армия и впрямь появилась, но в Азии, и сражаться с ней приходилось уже самому Митридату. Но он нашел возможность послать в Грецию еще одно, третье по счету войско. — Принеси мне голову Суллы! — напутствовал царь нового своего любимца Дорилая. Тот обещал. Прибыв в Грецию, Дорилай жаждал решающего сражения с римлянами. Архелай отговаривал его, на что фаворит Митридата намекнул об измене. — Как могла столь ничтожная римская армия разгромить могучее войско? Архелай умолк под уничижающим взглядом. Впрочем, через несколько дней Дорилай был разбит в небольшой стычке и стал поуважительнее к римлянам. Но битву ему все же пришлось дать, ибо к этой битве вынудил Сулла. Битву при Орхомене… И вновь понтийская конница прорвала строй легионов, и те уже дрогнули, но тут, схватив орла,[67] бросился вперед Сулла. — Римляне, если вас спросят, где погиб ваш полководец, отвечайте: при Орхомене! Призыв подействовал, и легионеры сначала восстановили прорванный фронт, а потом опрокинули вражеское войско. Дорилай бежал, Архелай бежал, солдаты бежали. Война в Европе была проиграна. Пошатнулось и положение Митридата в Азии. Корень бед крылся в характере Митридата, который к своим новым подданным относился так же, как и к старым, а вместе — как к рабам. Любой человек, кем бы он ни был, являлся собственностью Митридата, и во власти царя было распоряжаться судьбой этого человека. Рабам Митридат даровал свободу, свободных порабощал. Это нравилось рабам, но пришлось не по вкусу их хозяевам, которые терпели тяжелый гнет поборов и контрибуций. Недовольные восставали, и тогда Митридат жестоко расправлялся с ними. Другие организовывали заговоры против владыки Понта, их беспощадно казнили. Всего за каких-нибудь три года по обвинению в заговорах против Митридата были умерщвлены тысяча шестьсот человек. Азия, прежде страстно желавшая избавиться от гнета римлян, теперь звала их обратно. Недовольные с ликованием встретили римское войско, переправившееся через проливы. Митридат выступил против римлян, но потерпел поражение и был вынужден оставить Пергам и бежать к морю. Римский полководец Фимбрия преследован беглеца. Царь едва успел сесть на корабль. Но случилось так, что с моря подошел римский флот, каким командовал Лукулл, генерал Суллы. Фимбрия представлял популяров, Сулла — оптиматов, и потому Лукулл отказал Фимбрии в помощи. Он велел пропустить Митридата, не желая, чтобы вся слава победы досталась противной партии. В тот день Митридат впервые в своей жизни истово молился богам. Он уцелел, но война была проиграна. У Митридата еще было полно воинов, но эти воины, испытавшие горечь поражений, не могли победить римлян. Митридат запросил мира. Сулла дал согласие на переговоры, ибо спешил вернуться в Рим, находившийся во власти его врагов. Переговоры состоялись в Дардане. Митридат протянул Сулле руку для приветствия, но тот, памятуя о ста тысячах убитых по велению Митридата римлян, отказался пожать ее. Лицо царя дернулось нервной гримасой. Но сила была не на его стороне, и потому Митридат сдержал свою ненависть. — Я готов вернуть все захваченные владения… — Царь сделал паузу и негромко прибавил: — Кроме Пафлагонии! Сулла покачал головой. — Нет, все. И еще мне нужны две тысячи талантов и флот! — Ни за что! — разозлился Митридат. — Тогда не будет мира, будет война. Митридат задумался. — Но зачем римлянам нужен флот? — Настало время навести порядок в Италии, — честно признался Сулла. Понтиец понимающе улыбнулся в ответ. Подобное развитие событий устраивало его. — Ты получишь корабли, и я даже отказываюсь от Пафлагонии. Митридат дал римлянам семьдесят кораблей. — Я легко отделался! — делился Митридат со своим другом Метродором. — Римляне могли бы добить меня. Но, к счастью, у них достает своих проблем. И этого хорошо. Когда львы дерутся между собой, добыча нередко достается гиене. Пусть львы дерутся, гиена обождет… Митридат принялся ждать. Он переждал еще одну войну с Римом, начатую Муреной, которого подзуживал изменник Архелай. Все закончилось немногими стычками, после чего утвердившийся в Риме Сулла одернул своего строптивого преемника, потрепанного понтийской конницей, и тот успокоился. Митридат ждал. Он не желал войны с Римом, по крайней мере, с этим Римом. Этот Рим был не по зубам властителю Понта. Митридат надеялся, что Рим вот-вот взорвется новой смутой, и тогда Понт расплатится за все обиды. Но Рим не взорвался, а война все же пришла. В 679 году Римской эры[68] скончался Никомед Вифинский. Вместо того чтоб передать царство сыну, Никомед отказал его Риму, который и без того все более укреплялся в Азии. Вифиния граничила с Понтом, а это означало, что римские легионы станут лагерями у пределов державы Митридата. — Этого нельзя допустить! — решил царь. Предыдущие неудачи сделали понтийского царя осторожным, и, прежде чем начать войну, он стал искать союзников. Он обратился к Тиграну, но глупый армянин отверг предложение о совместных действиях против Рима. — Если понадобится, — заявил он, — мое войско одолеет римлян и без твоей помощи! Боле желающих воевать с Римом в Азии не находилось. Тогда Митридат отправил гонцов к критским пиратам и в Иберию, к бунтовщику Серторию. Пираты, обеспокоенные стремлением Рима навести порядок на морях, обещали корабли; Серторий подписал официальный договор, по какому соглашался стать союзником Митридата. Правда, одноглазый фрондер отказался утвердить за понтийским царем захваченные тем земли в Азии, но зато прислал в помощь несколько дельных офицеров. На этот раз под началом Митридата была небольшая, сравнительно прежних, — всего в полтораста тысяч, — но зато отборная армия. Основу ее составляли воинственные пехотинцы-бастарны, вооруженные и обученные по римскому образцу, способные померяться силой с самыми опытными легионерами. Традиционно сильна была конница. Действия войск готов был поддержать полутысячный флот. — Теперь, когда нет Суллы, посмотрим, чем ответит Рим! — завил Митридат своим полководцам. Удар наносили сразу три армии. Первая, под командованием вызванного с Боспора Диофанта, должна была занять Каппадокию. Вторая, под началом серториева генерала Мария, учиняла диверсию во Фригии. Главные силы во главе с самим Митридатом вторгались в Вифинию и Пафлагонию. Начало войны благоприятствовало Митридату. Малоазийские города, пресытившиеся властью римлян, дружно перешли на его сторону. Чернь рьяно истребляла по воле судьбы оказавшихся здесь италиков. В короткий срок под властью Митридата оказалась большая часть римской Азии, за исключением нескольких городов. В Калхедоне укрылся с войском консул Котта, человек отважный, но при этом вздорный. Командуя небольшим отрядом, Котта решил не делить лавры со спешащим к нему на подмогу Лукуллом, уже имевшим опыт войны против Митридата, и дал понтийцам битву. Римляне потерпели сокрушительное поражение, в довершение к которому ворвавшиеся в гавань бастарны запалили все римские суда. Понтийцы ликовали, но тут подоспел Лукулл. Под его началом было всего тридцать тысяч человек, но сражаться сразу с двумя полководцами Митридат не отважился. — Лично мне некуда спешить! — заявил он и, оставив в покое Калхедон, повел армию под Кизик, сохранивший верность Риму. Митридат принялся осаждать город и столь увлекся этим занятием, что прозевал появление Лукулла. Римлянин укрепился чуть позади Митридата и в битву не ввязывался, ожидая развития событий. Наступила зима. Если Лукулл худо-бедно мог прокормить свою тридцатитысячную армию, то Митридату, в чьем лагере скопилось вдесятеро больше народу, сделать это было непросто. Какое-то время выручат флот, но скоро продовольствия стало недоставать. Митридат был вынужден посылать отряды фуражиров, какие перехватывались и беспощадно истреблялись римлянами. Как пишет Плутарх: Митридат не унывал. — Ничего, не удалось на суше, повоюем на море! Он бросил в бой свои эскадры, одной из которых было поручено провести диверсию в самой Италии. Десять тысяч отборных воинов во главе с Марием должны были высадиться на Апеннинах и взорвать Рим изнутри. Но все эти планы рухнули, так как Лукулл в морском деле был искушен даже более чем на суше. Ведь прежде он командовал флотом Суллы. Снарядив небольшую эскадру, Лукулл стал гоняться за понтийскими судами. Многие он пустил на дно, другие захватил. В конце концов, он обнаружил Мария. Это случилось неподалеку от островка Ней. Марий поспешно вытащил корабли на берег, надеясь отсидеться, но Лукулл выбросил десант и в жестоком бою изрубил врагов. Это был полный провал, узнав о котором, Митридат поспешил в Синопу. В пути он попал в чудовищный шторм и чудом спасся, доверив жизнь утлой пиратской лодчонке. К счастью, та одолела волны и благополучно доставила Митридата на берег. — Не удалось! — констатировал Митридат. — Отныне будем благоразумны и будем надеяться, что благоразумие проявят и римляне. Увы, Лукулл, несмотря на советы доброжелателей ограничиться уже одержанными победами, не желал быть благоразумным. Он жаждал славы — не меньшей, чем суллова. — Меня манят лавры Феликса![70] — объявил он. Еще Лукулла манило богатство, но об этом генерал благоразумно умолчал. Осенью 683 года Римской эры[71] римляне впервые ступили на благодатную землю Понта. Митридат отступал, не давая сражения. За его спиной оставались отменно укрепленные города, взятие которых потребовало б от римлян многих усилий. В случае чего гарнизоны этих городов могли ударить Лукуллу в спину. Так что, план Митридата был вовсе не плох. Плохо было другое. Лукулл оказался на редкость дерзким воителем, очертя голову лезшим навстречу опасности. Уже давно следовало б остановиться, но Лукулл шел все дальше, преследуя отступавшего Митридата. Расстроенное митридатово войско не приняло боя. Кто сумели — спаслись, остальных выкосили римские клинки. Митридат бежал одним из первых. Слава есть слава, честь есть честь, но жизнь есть жизнь! Митридат всегда ставил собственную жизнь выше чести и славы. — Все бренно, но жизнь дороже! — заявил Митридат верному Метродору. Путь был один — в Армению, под крыло драгоценного зятя. Бросив державу на произвол судьбы, Митридат укрылся в горах Армении. Тигран принял тестя неласково. Так уж устроен мир, что каждому люб победитель, но далеко не каждый готов проявить милость к побежденному. Армянский царь выслал навстречу Митридату гонца, какой повелел беглецу остановиться в отдаленном замке. Обветшалый, окруженный болотами, замок был малопригоден для жилья. — Дурной прием! — сказал Митридат Метродору. — Победитель заслуживает возвеличения, но проигравший — милосердия. Передай Тиграну, что я не претендую на величие, но пусть хотя бы проявит милосердие! Мне нужны нормальный кров и помощь против римлян. Покорный воле повелителя, Метродор отправился к владыке Армении. Тот ласково принял гонца, ибо был наслышан об учености гостя. Метродор изложил просьбу Понтийца, Тигран хитро сощурился. — Дворец можно дать. Вот только скажи мне, друг мой, как, по-твоему, стоит мне оказать помощь твоему господину? Страсть к логике подвела мудреца. — Как друг Митридата, я прошу тебя оказать ему всякое содействие, но если бы я был твоим другом… — Что: если бы? — Я бы отказал ему. Он обречен! Армянский царь кивнул. Он щедро наградил Метродора — за ученость и щедрость — и отправил гонца к Митридату с отказом в помощи. При том Тигран сослался на совет Метродора. То, что для ученого мужа было упражнением в логике, Митридат счел предательством. — Скверно, когда предают друзья! — сказал Митридат осушившему чашу Метродору. Тот рухнул на пол с розовой пеной на губах. — Скверно! — прибавил Митридат. — Как я одинок! Великий обречен быть одиноким! Тигран так и не оказал ему действенной помощи, хотя и позволил переждать грозу в своем царстве. — Мои всадники защитят тебя от Лукулла! — пообещал он, но был постыдно бит. К счастью для Митридата и Тиграна, противниками победоносного генерала выступили его собственные солдаты, потребовавшие возвращаться домой. Лукулл был вынужден повернуть на запад, по пути вторично ограбив Тигранокерт. — Тебе повезло! — сказал Митридат Тиграну. — Зато не повезло тебе! — высокомерно ответил оскорбленный такими словами армянский царь. — Это мы еще посмотрим! Воспользовавшись тем, что Лукулл продолжал спорить со своими совершенно разболтавшимися легионерами, Митридат с конными полками вернулся в Понт. Здешние жители уже успели испытать на своей шкуре всю сладость римской свободы и потому с ликованием встретили освободителя. К войску Митридата присоединялись наскоро собранные отряды воинов и бесчисленные толпы простого люда. Митридат освободил рабов, и тысячи их вливались в его отряды. Владыка Понта дал два сражения римским войскам, в которых имел успех. Если бы не досадная рана, полученная Митридатом в стычке, он совершенно уничтожил бы римскую армию. — Ничего! — бодрился Понтиец. — Мне бы только встать на ноги! Удача повернулась на нашу сторону! По весне Митридат вновь двинулся на врага. Превосходство его было полным, и Лукулл, зимовавший в Армении, был вынужден оставить ее и поспешить на подмогу своим терпящим неудачи полководцам. Он уже был недалеко, когда Триарий, один из генералов Лукулла, решил стяжать себе славу и принял сражение. Понтийцев было больше, и дрались они отчаянно, так как знати о приближении грозного Лукулла. Митридат, которому шел уже шестьдесят пятый год, сражался в первых рядах своего войска. Несмотря на почтенный возраст, царь сноровисто орудовал тяжелым, удобно лежащим в ладони клинком, быстротой и силой удара не уступая молодым воинам. Он лично поразил многих врагов, пока его не настиг предательский удар в бедро. Телохранители подхватили царя и увезли его прочь с поля битвы, какая закончилась полной победой понтийского войска. Римляне потеряли семь тысяч испытанных воинов. Битва при Зеле едва не стоила Митридату жизни. Если бы не Тимофей, опытный врач Митридата, царь истек бы кровью. Тимофей сумел перетянуть разрубленные жилы и остановил кровь. Митридат выжил, но выздоровление его затянулось, что помешало понтийцам добить деморализованную раздорами, бегущую к морю римскую армию. — Неужели мы победили? — удивлялся Митридат. Ответ пришел скоро. Лукулл отправился в Рим, а на смену ему явился Помпей, только недавно снискавший победные лавры в войнах с Серторием, Спартаком и пиратами, выигранных, собственно говоря, другими полководцами. Теперь Помпей спешил отобрать славу и у Лукулла. Дела Митридата, еще недавно столь блестящие, вновь были плохи. Он остался наедине с грозным Римом. Тигран отказал тестю в помощи после того, как против властителя Армении восстал его сын, приходившийся внуком Митридату. Тигран подозревал, и небезосновательно, что здесь не обошлось без интриг тестя. Не сбылись и надежды на помощь парфян, которые обещали подмогу, но в конце концов решили не ссориться с Римом. Митридат остался наедине с грозным врагом, чьи силы превосходили его войско не только умением, но теперь и числом. Помпей желал генеральной битвы, но Понтиец благоразумно уклонился. — Пусть поищет себе для забав другого мальчика. Понтийская армия неторопливо отступала на восток, но стоило лишь Помпею прекратить преследование и начать разграбление митридатовых владений, как царь повернул назад и оттеснил Помпея. Тот отступил — неожиданно легко отступил. Это должно было б насторожить Митридата, но Понтиец столь жаждал побед, что готов был признать причиной нечаянного успеха не хитрые замыслы врага, а его страх перед ним, Митридатом. — Нет, это не Лукулл! — бахвалился Митридат друзьям. — Этого куренка я общиплю! На радостях царь загулял, а с ним пировало и войско, решившее, что римляне спасовали. Тем временем Помпей обошел стан Митридата и замкнул его цепью постов. Пробудившись, понтийцы обнаружили, что окружены. Осада продолжалась долгие сорок пять дней. Воины съели все припасы, что у них были, потом начали резать лошадей. Робость вселялась в души отважных бастарнов. — Еще немного, и они выдадут мою голову! — понял Митридат. — Надо что-то делать. Он решился на отчаянный шаг. Перерезав всех раненых и больных, каких царь не пожелал оставить на милость римлян, Митридат ночью покинул лагерь. Опытные лазутчики сняли помпеевых дозорных, и войско вырвалось из западни. Уязвленный неудачей Помпей устремился вдогонку. Он вновь настиг Митридата неподалеку от Никополя. Враги стали лагерями друг против друга, и уже казалось, что повториться старая история, но тут Помпей сумел перехитрить Митридата. Отборный отряд римлян обошел понтийскую армию и тайно расположился на высотах на пути возможного отступления врагов. Когда же Митридат оставил лагерь и двинулся на восток, его ждала засада. Посреди ночи римляне атаковали плохо укрепленный лагерь Митридата. Понтийцы пытались сопротивляться, но их подвела луна. Она исказила тени, и воины Митридата, не сумев определить расстояние, отделявшее их от врагов, впустую метали свои дротики. Воодушевленные столь явной растерянностью врага, римляне дружно бросились в атаку и смяли ряды бастарнов. Почти вся армия была уничтожена, Митридат с горсткой спутников пробился через шеренги врагов и исчез в ночной тьме. Он бежал в Армению, но в пути узнал, что Тигран не намерен принять его и даже назначил награду за голову тестя. — Сто талантов! Не так уж и много! — прокомментировал Митридат, проведав, во сколько именно оценена его голова. — Но я бы хотел иметь сейчас сто талантов! Митридат повернул коня на север — в предгорья Кавказа, а Тигран тем временем пал к ногам Помпея. Он был прощен и даже сохранил престол, но лишился всех приобретенных владений, какие перешли под жадную длань Рима. Из царя царей Тигран превратился в заурядного царька, пресмыкающегося пред римлянами. Помпей был доволен собой. — Я победил обоих царей! — доложил он сенату. — Война окончена. — Нет, — ответил сенат. — Она будет кончена лишь тогда, когда Рим увидит закованного в цепи Митридата. Делать было нечего, и Помпей повернул когорты на север. Он покорял воинственных дикарей, спеша настигнуть беглеца Митридата, который в сопровождении лишь шести всадников прибыл в Боспор. Махар, один из многочисленных отпрысков Митридата, поставленный царем во главе Боспора, отказался принять отца. — Щенок! — ласково заметил на это Митридат. Он явился к воинам, и те приветствовали его радостными криками. Неблагодарному чаду Митридат послал шелковый шнурок, и Махар удавился. — А все не так уж и плохо! — заметил Митридат, пересчитав казну Махара. — Раз уж Рим отнял у меня мое царство, но почему бы мне не лишить римлян их собственного? Митридат задумал грандиозную авантюру. Он решил напасть на Италию, пройдя через земли северных варваров. Он намеревался увлечь за собой скифов и кельтов и во главе этого грозного воинства явиться к стенам Рима и отплатить за все причиненные обиды. Этот план столь увлек царя, что, казалось, к нему вернулась молодость — столь энергично Митридат готовился к решительному походу. Бросив клич, Митридат собрал армию, зачисляя в нее всех — юнцов, скифов, рабов. — Лишь бы были сильны и хотели сражаться! Он выучил эту армию и вооружил ее римским оружием, лишенным вычурных украшений, но зато смертельным для врага. На верфях Пантикапея и Феодосии день и ночь стучали топоры плотников, сбивавших корабли, какие царь намеревался вывести в Римское море. — Еще посмотрим, кто кого! Посмотрим, как запоют эти чванливые потомки Ромула, когда я приведу на италийские равнины орды свирепых варваров! Посмотрим! Царь не замечал зревшего вокруг недовольства, не обращал внимания на измены генералов и городов, недовольных его грандиозными замыслами. Он видел себя скачущим на коне во главе бесчисленных орд варваров. Ветер рвал за спиною багряный плащ и развевал густые побелевшие волосы. И прекрасное чувство дикой свободы, знакомое с юности. Так он скакал по склонам Париандра, гоняясь за быстрыми горными козочками. Так он скакал, и еще поскачет, ведя за собой алчущих крови и добычи всадников. Митридат жадно глотал вино, возбуждая и без того разгоряченный мозг. Он осушал кубок за кубком и никак не мог утолить жажду… Он пил вино, когда прибежал слуга с криком: — Они восстали! Митридат не стал спрашивать: кто они, и просто поспешил на стену. Внизу, под крепостью, бушевала толпа — сотни и сотни возбужденных людей, облаченных кто в панцири, кто в простые одежды. Большинство людей были вооружены: одни размахивали копьями, другие — мечами, третьи — увесистыми палками. Люди громко кричали, кляня Митридата. — Скверно! — сказал царь неслышно подошедшему сзади Битойту. — Скверно. Но почему бездействует Фарнак? Надо послать за ним… — Он не бездействует, — ответил Битойт, указывая рукой на вьющуюся снизу дорогу, по какой наверх шла небольшая ярко разодетая группка людей. Панцирь одного из них поблескивал позолотой. — Фарнак! — узнал Митридат. Бунтовщики встречали идущих приветственными воплями, многие присоединялись сзади, и шествие принимало все более внушительный вид. — Он с ними? — изумился царь. — Сейчас узнаем, — ответил Битойт. Фарнак и его спутники остановились у ворот крепости. Подняв вверх сжатую в кулак руку, Фарнак продемонстрировал ее укрывшимся в крепости людям. Толпа издала ликующий рев. Затем один из спутников перевязал голову царевича красной лентой. — Он коронован, — констатировал Митридат. — Проклятье! Ладно, посмотрим, не удастся ли мне договориться! Битойт, спустись вниз и узнай, готов ли он выпустить из города своего отца. Битойт кивнул и ушел, чтоб вскоре вернуться. Митридат встретил слугу взором, полным надежды. Битойт покачал головой. — Нет, он сказал, что не отпустит тебя. Он хочет выдать Митридата Помпею. — Проклятье! — вновь выругался Митридат. — Но у нас еще есть потайной ход! Увы, Фарнак также знал про этот ход, и у выхода из него слышались голоса и звон оружия. Кельт посмотрел на своего господина, лицо Митридата выражало предельную усталость. — Вот и все, Битойт. Мне осталось только уйти. Но сначала позаботимся о женщинах. — Митридат извлек из резного шкафчика стеклянный сосуд, полный густой вишневого цвета жидкости. Битойт подал амфору вина, и Митридат вылил туда кровавую жидкость. — Вот теперь хорошо. Раздай его. Поклонившись, кельт вышел. Прошло время, толпа бесновалась все громче. Откуда-то появились лестницы, и горожане готовились лезть на стены. Неслышно вошел Битойт. — Кончено. — Все? — Все умерли! — торжественно подтвердил слуга. Все — жены и дочери, юные и прекрасные. Митридату не было жаль их, как не было жаль и себя. — Значит, пришел и мой черед. — Митридат поднял чашу и медленно, со вкусом осушил ее. — Прощай, Битойт. — Прощай, господин. Усевшись в кресло, царь стал ждать, когда холод скует члены. Но время шло, а по рукам и ногам его по-прежнему струилась горячая быстрая кровь. Время шло. Толпа уже начала приступ. — Проклятье! — выдавил Митридат. — Не действует. Мое брюхо привыкло к яду. — Натянуто рассмеявшись, царь посмотрел на слугу. — Слишком привыкло, Битойт… Кельт кивнул. Он извлек меч. Митридат взглянул на отточенный, матово блестящий клинок и отвел взор. Ему не хотелось умирать. Но он ничего не мог поделать. Увы, ничего… Битойт с размаху вонзил меч в грудь Митридата… Рим встретил известие о смерти Понтийца с ликованием. Помпей подарил предателю-сыну Боспорское царство. Спустя пятнадцать лет победитель Помпея Цезарь разгромит Фарнака при Зеле, сообщив о победе сенату знаменитым: «пришел, увидел, победил». В тот же год Фарнак погибнет от руки своего генерала Асандра, в последнем бою проявив себя достойным славы отца.[72] Помпею, как он ни мечтал об этом, не удалось провести Митридата в своем триумфе. Он даже не отважился взглянуть на тело мертвого царя, уже тронутое тленом; он был эстет, этот прозванный Великим, Помпей. В триумфе несли картину, изображавшую смерть Митридата, картина боле всего привлекала внимание толпы. Толпа падка на подобного рода сцены. Митридат не оставил после себя ничего: ни царства, рухнувшего под римским клинком, ни великих побед, ибо он их не одержал, ни даже доброй памяти, ибо не свершил в своей жизни ничего того, что бы можно было счесть добрым. И никто из потомков не взирал с почтением на его могилу, как приходили к могиле Великого Ганнибала. Остались лишь бурная страсть, варварское великолепие, да великая ненависть, коию Митридат испытывал к Риму и которую он сумел передать всем тем, кто наследовали ему — парфянам и персам, гуннам и арабам. И осталась оценка историка, высоко оценившего если не личность, то значение Митридата. |
||
|