"Архив Троцкого (Том 1)" - читать интересную книгу автора (Фельштинский Ю. Г.)

К. Радек: Поражение китайской революции

12 апреля 1927 г. войдет в историю китайской революции как день, знаменующий собой крупнейший перелом в ее судьбах. В этот день те части китайской крупной буржуазии, которые шли до этого вместе с национально-освободительным движением, повернули против пролетариата и крестьян, повернули против национальной революции и перешли на путь сделки с мировым империализмом. 12 апреля произошло не случайно; события этого дня являются результатом глубоких сдвигов, происшедших в соотношении классов в китайской революции. В этот день крупнобуржуазная часть национального движения, стоя перед выбором борьбы с империализмом или с рабочим классом и крестьянством, выбрала последнее. Сотни рабочих обагрили своей кровью мостовые Шанхая. Этой крови суждено принести плоды рабочему классу только в том случае, если китайский и международный пролетариат даст себе ясный и недвусмысленный отчет в том, что случилось. В первую очередь надо ознакомиться с фактами, которые подготовляли переворот Чан Кайши.

Шанхайские события 1925 года[79] и гонконгская забастовка, обнаружившие перед всем миром революционную энергию и революционную силу китайского пролетариата, вызвали переполох в среде китайский буржуазии. До этого времени разные фракции буржуазии господствовали в национальном движении; с 1919 г. роль гегемона занимала по существу промышленная буржуазия. В 1925 г. на исторической сцене появился новый претендент на руководителя революции. Свое участие в революции буржуазия ограничила тем, что организовала студенческие демонстрации, бойкот английских товаров. Пролетариат же схватил за горло английскую буржуазию в Шанхае и Гонконге. Он потянул за собой мелкую буржуазию, студентов, лавочников, ремесленников. Он создал мощное движение, которое временно подчинило ему буржуазию.

Но борьба пролетариата была направлена не только против иностранной буржуазии, но и против китайской. Пролетариат заставил и туземную буржуазию повысить заработную плату и сократить рабочий день. Буржуазия поняла, что надо принять меры против растущего влияния рабочего класса в национальном движении. Не только явное правое крыло Гоминьдана, организовавшееся после смерти Сунь Ятсена на западных холмах около Пекина и требующее разрыва с коммунистами, подготовлялось к боям. Готовились к бою и центристские элементы, которые в тот момент не решались еще открыто требовать изгнания коммунистов.

К первым принадлежал теперешний министр национального правительства, сын Сунь Ятсена, Сунь Фо[80], ко вторым — Ху Хуаньмин[81], которого левые гоминьдановцы подозревали в соучастии в убийстве вождя левого Гоминьдана Ляо Чжункая. К ним же принадлежал Чан Кайши, который 20 марта 1926 г. арестовал работающих в кантонской армии коммунистов, сместил с поста руководителя правительства, вождя левого Гоминьдана, Ван Цзинвея, и взял курс направо. Однако, встретив сопротивление со стороны низовых партийных организаций, Чан Кайши был, правда, принужден приостановить открытое наступление на левых, но все-таки добился того, что коммунисты входили в правительственный и партийный аппараты Гоминьдана только в таком количестве, которое не противоречило бы руководящей роли буржуазии. Одновременно Чан Кайши потребовал, чтобы коммунисты отказались от критики суньятсенизма.

Чан Кайши великолепно удалось замаскировать характер своего переворота. После арестов коммунистов он прогнал несколько крайне правых, вроде Си Сиву, английского агента, бывшего до событий 20 марта членом кантонского правительства.

Чан Кайши пытался присягать на верность Советской России и требовал, чтобы Гоминьдан одновременно как единственный руководитель китайской революции, был принят в Коминтерн. Понятно, что вся идейная и организационная маскировка, которую предпринял Чан Кайши, не могла скрыть существа его политики. Крестьянский отдел ЦК Гоминьдана в своем докладе декабрьскому съезду Гоминьдана Гуандунской провинции писал следующее о последствиях 20 марта 1926 года:

«20 марта 1926 г. привело к трениям между разными личностями в кантонском правительстве. Они нашли отклик в деревне и привели к походу против организованных крестьян. Уездные чиновники изменили свои отношения к крестьянским союзам и распространяли слухи, что правительство предпримет меры против рабочего и крестьянского движения. Во многих округах запретили крестьянские собрания и начали называть крестьянских вождей бандитами. Борьба против крестьян обострилась на основе внутренних партийных споров на Исполкоме Гоминьдана от 15 мая. Шли разговоры о роспуске крестьянских союзов и о том, что Гоминьдан поворачивает от рабочих и крестьян.»

Это показывает, что попытка переворота на верхушке, сдвиг направо на верхушке сразу отразились внизу — в деревне, как контрреволюционный нажим на крестьян.

Эта политика Чан Кайши вызвала беспокойство в низах Гоминьдана и привела к значительному урону его авторитета. За это время произошло продвижение У Пейфу на юг для ликвидации генерала Тан Шенчжи[82], который пытался освободиться от руководства У Пейфу. Тан Шенчжи, хотя обыкновенный милитарист, обратился за помощью в Кантон. Чан Кайши использовал тревогу, вызванную в Кантоне этим продвижением, в целях поднятия своего авторитета и решил оказать ему помощь.

Два мотива руководили Чан Кайши. Во-первых, материальный мотив. Созданная кантонским правительством армия в 100 000 чел. требовала все растущих расходов. Крестьянство, тяжело эксплуатируемое помещиками и ростовщическим купеческим капиталом, не могло давать правительству значительных средств; чтобы сделать его платежеспособным, нужна была аграрная реформа, по крайней мере, уменьшающая дань, уплачиваемую крестьянином помещику. Но Чан Кайши боялся борьбы с помещиками, составляющими часть буржуазии. Поэтому для сохранения армии, ему пришлось прибегнуть к расширению территорий, подчиненных кантонскому правительству.

Второй причиной, почему кантонское правительство под руководством Чан Кайши решилось на Северный поход, была надежда военными лаврами укрепить свой политический престиж, пошатнувшийся в глазах масс в результате переворота 20 марта[83]. Все это было настолько ясно, что один из участников этого похода, коммунист Си Няньи, в статье от 7 августа 1926 г. писал:

«Северная экспедиция при той ее политической характеристике, которая имеется сейчас, лишь в силу объективных условий может считаться льющей воду не на мельницу милитаризма, но на колеса буржуазной революции.»

Тов. Чен Дусю[84], секретарь ЦК киткомпартии, в статье от 2 июля 1926 г. рассказывает об аргументах, которые выдвигали, хотя и очень осторожно, коммунисты против Северного похода:

«По этому вопросу я расхожусь во мнениях с некоторыми товарищами. Они, конечно, также не против наступления на Север. Их точка зрения на этот вопрос состоит в том, что они считают, что Кантону, прежде чем наступать на Север, нужно собрать силы для этого похода, что нельзя сломя голову кидаться, не учитывая опасностей, которые могут встретиться на их пути».

Многие китайские коммунисты понимали, что Чан Кайши собирается в поход не из революционных, а из контрреволюционных побуждений; они считали, что необходима предварительная внутренняя борьба в самом Кантоне, которая создала бы Кантон действительно революционной базой и тем предопределила революционный характер похода. На той точке зрения стояло большинство русских товарищей, занимающихся китайскими делами. (Аргументы китайских коммунистов доказывают глубину понимания классового переплета, проявленного тов. Бухариным. Он порицал меня за то, что я требовал предварительного развертывания борьбы за освобождение крестьян в Гуандуне, прежде чем пускаться в военный Северный поход, оставлявший в тылу власть в руках контрреволюции.)

Следующие объективные условия сделали поход, порожденный страхом борьбы с помещиком и поисками военной силы, революционным фактом: поход обнаружил полную гниль милитаристского режима У Пейфу и в продолжение нескольких месяцев привел к развалу его армии; поход обнаружил громадную силу национальной идеи; наконец, Северная экспедиция повсеместно подняла на ноги рабочих и крестьян. Те же объективные условия заставили Чан Кайши использовать коммунистов, которых он еще вчера арестовывал: половина силы национальной армии состояла не в ее штыках, а в агитации, которую Чан Кайши не мог развернуть без левых гоминьдановцев и коммунистов.

Сила национальной армии состояла в той поддержке, которую ей оказывало крестьянство во время похода. Надеясь на помощь со стороны национальной армии в борьбе с помещиками, крестьянство снабжало армию продовольствием, разведчиками, нападало на более слабые отряды войск милитаристов — одним словом, оказывало национальной армии полное содействие.

Чан Кайши понимал опасности, которые таились в победах кантонской армии. Поэтому он, овладев правительством, Центральным комитетом и военным командованием, сосредоточил всю власть в своих руках. Главная задача Чан Кайши, вокруг которого на громадной территории с 200 миллионами населения начали теперь группироваться помещики и капиталисты, состояла в том, чтобы не допустить до развала старого аппарата, т. е. спасти старый аппарат угнетения рабочих и крестьян помещиками и буржуазией. Всякая революция начинает с разрушения старого правительственного аппарата.

Кантонское правительство у себя в Гуандунской провинции оставило неприкосновенной на местах старую власть помещиков и купцов. Утверждение резолюции VI расширенного пленума[85], что «созданное партией Гоминьдан в Кантоне революционное правительство успело уже связаться с самыми широкими массами рабочих, крестьян и городской демократии и, опираясь на них, разбило поддерживаемые империалистами контрреволюционные банды и проводит работу по радикальной демократизации всей политической жизни Гуандунской провинции» (см. протоколы VI пленума, стр. 71), оказалось сплошной выдумкой. Поэтому вымыслом также надо считать и дальнейшее заявление, что, «являясь, таким образом, авангардом в борьбе китайского народа за независимость, кантонское правительство служит образцом для будущего революционного демократического строительства в стране».

Эта полная дезинформация, прикрашивание действительности в коминтерновских докладах, явилась источником моей ошибочной оценки классового характера кантонского правительства. Опираясь на доклады воет/очных/ работников Коминтерна, подкрепленные воззваниями Гоминьдана, я думал, что кантонское правительство есть на деле «образец действительного революционно-демократического строительства», т. е. рабоче-крестьянское правительство. Если «Правда» (от 29 апреля) по этому поводу нападает на меня, то она смеется над самой собой. Ибо убедившись в ошибочном освещении Коминтерном положения в Кантоне, я сказал правду о нем, а «Правда» 1 апреля 1927 г., за 12 дней перед расстрелом шанхайских рабочих, громила тов. Альского[86] за то, что он в своей книге, на основе изучения фактов на месте, характеризовал кантонское правительство как «либерально-буржуазное правительство». Они обрушились на Альского, упрекая его в расхождении с решениями VII расширенного пленума[87] по китайскому вопросу: «VII пленум ИККИ дал директиву китайской компартии вступать в национальное правительство. Очевидно, было бы правым уклоном, оппортунизмом самой чистой воды, предлагать китайской компартии принимать участие в национальном правительстве, если бы это правительство было действительно правительством «либерально-купеческим», лишь «в известной степени демократическим», которое проводит «политику в интересах лишь одной местной торгово-промышленной буржуазии». VII пленум ИККИ рассматривал национальное правительство как временное революционно-демократическое правительство блока рабочих, крестьян, мелкой буржуазии и антиимпериалистической части буржуазии».

Таким образом, «Правда» 1 апреля 1927 г. настаивала и защищала мнение, что кантонское правительство представляет собой демократическую диктатуру, т. е. является рабоче-крестьянским правительством. Если после этого «Правда» имела мужество выставить против меня рьяного молодого человека, спрятавшегося за инициалами Н. Д. («набитый дурак» — так что ли надо расшифровать?), для того, чтобы разносить меня за определение мною кантонского правительства весной с. г. как рабоче-крестьянского, определение, за которое она так энергично ратует 1 апреля 1927 г., то это доказывает только, что для некоторых лицеистов с Остоженки, делающих теперь ветер и погоду в общественном мнении партии, не существует пределов, за которые они не в состоянии перейти. Эти молодые люди способны, видно, ко всему, но больше ни к чему. Они принесут еще большую пользу, неизвестно только кому.

Как этот образец выглядел в действительности, это показал тов. Тарханов в своем «Очерке социально-экономической структуры провинции Гуаньси», помещенном в десятом номере журнала «Кантон».

«Описание положения крестьянства (в Гуаньси) будет неполным, если мы не осветим политического положения в деревне, — пишет Тарханов. — В этом отношении между восточными и западными районами нет большой разницы. В обоих районах деревни представляют собой царство глубокого произвола местных чиновников и минтуаней[88] и абсолютного политического бесправия крестьянской массы. Ни постепенное разрушение натурального хозяйства, ни рост городов, ни победы нац/иональной/ армии не изменили ни на йоту порядков в деревне... Начальники уездов назначаются провиници-альным правительством. Почти все начальники уездов назначены уже новым революционным правительством. Однако все они — это бывшие начальники уездов или занимавшие другие чиновничьи места до переворота. Правительство стремится обычно в каждом уезде назначить начальником уроженца этого уезда, что ведет на практике к тому, что начальники оказываются связанными с местными помещиками и джентри узами родства и землячества. Судебный аппарат также сплошь старочиновничий. Судят, конечно, по старым законам, из которых некоторые имеют более чем тысячелетнюю давность, ибо других законов не существует. Там, где стоят правительственные войска, гражданские власти целиком зависят от них, но так как командный состав этих войск представляет собой более реакционную массу, чем старые чиновники, то в сущности, если это изменяет картину, то лишь в худшую для крестьян сторону. Во время классовых конфликтов в деревне правительственные войска во всех без исключения случаях занимают сторону врагов крестьянства и поддерживают их всеми силами и средствами» (журнал «Кантон», № 10, стр. 112-114).

В каждой новой захваченной с бою кантонской армией провинции нацармия смещала лишь старую административную головку, заменяя ее новой, из военных и правых гоминьданов-цев, прикрывающихся именем центристов. Там же, где провинции переходили на сторону кантонского правительства без боя, даже головка не сменялась. Низовые аппараты власти, которые служили раньше для выколачивания податей и арендной платы из крестьян, остались нетронутыми. Повсюду возникали крестьянские организации, которые пытались прогнать наиболее ненавистных чиновников-угнетателей.

Именем национального правительства Чан Кайши преследовал это вмешательство крестьянских организаций в дела управления. Крестьянский отдел Гоминьдана создавал крестьянские организации, помогал им часто деньгами, посылал инструкторов, добывал помещения. Но при первом же столкновении крестьянских организаций с помещичьими организациями или с властью, крестьянские организации объявлялись бандитскими и начинался их разгром. Уже в сентябре 1925 г. орган компартии «Гайд Уикли» писал: «О положении гуандунского крестьянства во время похода можно сказать, что оно окружено врагами со всех четырех сторон». Статья рассказывает, что «сейчас крестьянские организации, — при этом все они точно сговорились между собой, — требуют исключения из программы этих организаций всякой политики... Похоже на то, что эти уездные начальники для своего руководства получили некий тайный приказ». Статья кончается словами: «Из вышеописанного положения видно, что реакционная партия сейчас сильна и в связи с мерами административного характера, принимаемыми для ограничения крестьянских организаций, приведет к еще большим опасностям». В городе правительство Чан Кайши выступало точно так же самым энергичным образом против всякой попытки рабочих вмешаться в так называемые административные вопросы. На деле, при отсутствии каких бы то ни было органов революционного самоуправления, это означало сохранение всей власти в руках буржуазно-помещичьей администрации.

Армия — главный орган власти, выступила в Северный поход в количестве 60—70 тысяч штыков. Что представляла собой кантонская армия/?/ Формально она являлась наемной армией, состоящей из деклассированных крестьянских элементов. Создана она была путем централизации кантонским правительством из партизанских отрядов разных гуандунских генералов. Генералы эти, происходившие из кругов буржуазии, помещиков и буржуазной интеллигенции, причиняли уже раньше Сунь Ятсену много хлопот. В речи своей, произнесенной после смерти Сунь Ятсена в Сватоу, Ван Цзинвей рассказывал о том, как Сунь Ятсен относился к этим своим генералам. Он собрал их в 1923 г. и сказал: «Вы пригласили меня в Кантон, для того чтобы бороться за мои идеи. Вы одели мою шапку и позорите мой дом. Поэтому я от вас уйду».

Все эти борющиеся между собой за власть генералы неохотно подчинялись Чан Кайши; но Чан Кайши был представителем Гоминьдана, а политическая работа Гоминьдана в Гуандун-ской провинции создала положение, при котором генералам нельзя было уже кормиться по-старому, без всякого идейного прикрытия. Они должны были подчиниться создавшемуся положению, но «революционерами» они стали поневоле. Только школа Вампу89 начала поставлять командиров, идущих в армию во имя революционных целей, причем эти командиры принадлежали как к правому, так и к левому крылу Гоминьдана.

Таким образом, кантонская армия представляла собой наемную крестьянскую армию, лишь недавно подвергшуюся влиянию революционной агитации. Ее командный состав вербовался в большинстве своем из представителей офицерства старого закала, в меньшинстве — из лиц, причастных к школе Вампу, которая выпустила за 22 месяца (от апреля 1924 г.) 1700 офицеров, прошедших уже известную политическую революционную подготовку. В эту армию влились армии разбитых или добровольно перешедших на сторону победителей милитаристов. Солдаты взятых в плен армий милитаристов сначала использовались в качестве кули для транспортирования снаряжения армии, продовольствия, всякой тяжелой работы. Ища спасения от каторжного труда, они при первом же предложении национального правительства с удовольствием переходили в ряды национальной армии, что отнюдь не означало, что они стали революционерами. Еше хуже дело обстояло там, где переходили на сторону национального правительства целые армии со своими контрреволюционными офицерами. Солдаты получали трехцветный галстук и объявлялись солдатами национально-революционной армии. Во главе их оставались их старые контрреволюционные военные начальники.

В армии велась известная политическая работа. Но само собой понятно, что при беспрерывном продвижении в тяжелых боях политическое воспитание не могло быть ни достаточно широким, ни достаточно глубоким. На армию больше действовала обстановка в крупных городах: политические митинги, демонстрации. Китайская буржуазия смотрела в оба, чтобы в армию не проникли коммунистические командиры и коммунистическая пропаганда. Еще более она боялась создания полков из рабочих и революционных крестьян. Поэтому Чан Кайши именем национального правительства запретил всякие вооруженные демонстрации, всякое вооружение рабочих. Согласно приказу, изданному в феврале 1927 г., профессиональные союзы под угрозой быть распущенными должны были сдать имевшееся у них оружие и амуницию. На основании этого приказа кантонские рабочие были разоружены ставленником Чан Кайши, генералом Ли Цзишэнем, ханькоуские рабочие не получили вообще оружия, и рабочие дружины выступали с палками в руках. Шанхайские рабочие завладели оружием, разоружив полицию еще до прихода регулярной кантонской армии.

Этот прирост действительно революционных бойцов национальной армии Чан Кайши считал главной опасностью для революции. Разоружив шанхайских рабочих, он мог сослаться на то, что он действовал в качестве главы правительства на основе декрета, изданного им в феврале без протеста этого правительства.

Какую политику вело правительство Чан Кайши по отношению к рабочим/?/ Когда национальная армия появилась в Ханькоу — в сердце центрального промышленного района — буржуазия вынудила Чан Кайши занять ясную позицию. В своей речи от 28 июня 1946 г. он заявил, что в Китае нет капиталистов, а есть только деловые люди, и от сотрудничества рабочих, буржуазии и крестьян зависит победа над империалистами. Он требовал от капиталистов признания необходимости улучшить положение рабочих, от рабочих же требовал подчинения своих интересов общенациональным. Во время войны не должно быть забастовок и поэтому правительство возьмет на себя регулирование рабочего вопроса.

Правительство издало закон о принудительных арбитражных судах, распространяемых не только на военные предприятия, но и на все предприятия общественного значения. А так как под это понятие можно было подвести всякое предприятие, то местная администрация, находящаяся в руках помещиков и капиталистов, обращалась к военной силе всякий раз, как возникала любая забастовка. Конфликты же, передаваемые в арбитражные суды, затягивались месяцами.

Отношение правительства к рабочему вопросу вызвало перемену в тактике буржуазии по отношению к национальному правительству. Перед приходом национальных войск в Ханькоу буржуазия бежала в Шанхай, увозя деньги и помещая все ценности в английские банки. С момента, когда политика Чан Кайши определилась, мы видим полную перемену. Орган компартии «Гайд Уикли» пишет в статье от 6 января 1927 г., что сначала «в средней части Китая и в районе реки Янцзы капиталисты и крупные коммерсанты хулили национальное правительство, говоря, что оно сделалось «красным»». Но позже «капиталисты спохватились и стали поспешно нагонять потерянное. Желая сохранить свои выгоды во время революции, они начали проникать в ее ряды, чтобы сохранить при ней свое положение». Рабочие организации в Ханькоу сразу же раскусили политику буржуазии, руководящей национальным правительством. Профсоюзы в Ханькоу заявили еще в своем воззвании от 2 октября 1926 г., что они будут поддерживать национальное правительство, если последнее будет помогать им в борьбе за свободу и права рабочего класса. «Если национальное правительство, — заявили профсоюзы, — не будет помогать рабочим, то профсоюзам безразлично, как оно называется».

Борьба рабочих против попытки связать их по рукам и по ногам и выдать их беззащитными буржуазии начала развертываться по всей линии. Не полагаясь на помощь военных властей, буржуазия под видом профсоюзов начала создавать хулиганские организации из люмпенпролетарских слоев городской мелкой буржуазии, из самых несознательных частей рабочего класса. Эти организации вступали в бой с рабочими профсоюзами, устраивали погромы их помещений. В борьбе с этими хулиганскими организациями в одном Кантоне погибли десятки рабочих. Где недостаточны были силы буржуазии, там вмешивалась местная администрация, опирающаяся на военную силу. В китайский Новый год в Кантоне произошла вооруженная борьба между полицией и рабочими, которые осаждали полицейские участки и здания правительства. В этой борьбе оказалось много убитых и раненых.

В Учжоу в провинции Гуанси, во время забастовки грузчиков было арестовано трое рабочих и, несмотря на протест рабочих организаций, они были расстреляны командиром 4-й бригады. Предлогом для конфликта послужила неуплата заработной платы в 30 коп.[90] на душу. «Когда их вели на расстрел, они громко и жалобно кричали, что их расстреливают из-за 30 коп.», — сообщала гоминьдановская газета «Мингожибао». Чан Кайши пытался свалить вину за эти события на недисциплинированных генералов в отдельных провинциях, но правительство и не думало сменить этих генералов. А Ли Цзисин, командующий гуандунскими войсками, разогнал кантонский комитет Гоминьдана, назначил на его место другой, потрудившись привлечь для прикрытия даже члена компартии Ян Па-оана.

Но вооруженные расправы над рабочим движением не ограничивались южными провинциями. Расстрелы имели место в Хубэйской провинции, центром которой является Ханькоу, т. е. под носом самого правительства. В декабре 1926 г. происходит первое столкновение рабочих пикетов с солдатами 15-й народной армии. При попытке ликвидации этого первого столкновения был ранен руководитель рабочих дружин Чи Куэ. В ноябре 1926 г. с целью сломить вспыхнувшую забастовку войска окружили хлопчатобумажную фабрику в Ханькоу и в продолжение дня не выпускали рабочих и не впускали к ним жен с пищей. Даже представитель профсоюзов не был допущен на фабрику. Понятно, что громадное большинство подобных проявлений «революционной деятельности» Чан Кайши нам не известно и по сегодняшний день, ибо коммунистическая партия Китая не имеет ни одной ежедневной газеты, а гоминьдановская пресса печатала подобные сообщения только под напором рабочих организаций.

Политика Чан Кайши по отношению к крестьянству была не менее враждебной, чем по отношению к рабочему классу. И это понятно. Всякий купец и всякий промышленник помещает часть своих денег в землю и закабаляет крестьян через ростовщические займы, через ломбарды, через скупщиков земледельческих продуктов и на основе этих кабальных сделок присваивает их землю. Поэтому крупная и средняя национальная буржуазия боится крестьянского движения. Правительство издало декрет о понижении арендной платы, которая местами доходит до 80 % стоимости урожая, на 25 %. Даже это незначительное понижение арендной платы не было проведено в жизнь по той простой причине, что местная администрация, находящаяся в руках капиталистов и помещиков, и не думала лаже проводить его. Тем энергичнее она взялась за разгром крестьянских организаций, которые на всем Юге Китая вырастали как грибы. В Гуандунской провинции она заставила самостоятельные крестьянские вооруженные дружины объединиться с кулацко-помещичьими дружинами и подчинила их полиции, т. е. на деле уничтожила самостоятельные крестьянские вооруженные отряды.

Борьба крестьянства за улучшение своего положения объявлялась чиновниками бандитским движением. Дело дошло до того, что резолюция гоминьдановского конгресса в Кантоне, принятая по крестьянскому вопросу в декабре 1926 г., должна была признать следующее:

«В течение этих трех лет крестьянского движения члены партии совершали крупные ошибки. Если эти ошибки будут продолжаться, они создадут опасность не только для крестьян, но и для национальной революции. Эти ошибки заключаются в том, что партия и правительственные чиновники рассматривают крестьянское движение как нечто чуждое, иногда даже враждебное революции.»

Борьба против крестьянской организации и крестьянского движения происходит не только на Юге. Из Хубэйской провинции, где находится правительство, мы имеем следующие сведения: «В ноябре 1926 г. солдаты 15-й революционной армии напали на крестьянский союз в Жионг Цахо, разгромили его, ограбили и арестовали членов комитета союза. В Инчинг разгромлена войсками крестьянская организация, секретарь ее был повешен. Чиновники оправдали виновных; водная полиция атаковала рабоче-крестьянскую демонстрацию и ранила более десяти человек. В Кеньяне местная администрация разгромила крестьянский рабочий союз. В Ханяне солдаты 8-й армии, подстрекаемые местными чиновниками, разоружили крестьянский союз. В Чи Чиго разрушен крестьянский союз». Сведений о подобных случаях имеется в нашем распоряжении огромное множество.

Тов. Тань Пиншань[91] знал, что говорил, когда в своем докладе Коминтерну писал: «когда между крупными помещиками и крестьянской беднотой вспыхивали конфликты, правительство всегда становилось на сторону первых» (стр. 34). Это писалось в ноябре. К сожалению, брошюра появилась в печати только в апреле.

Политика национального правительства — а до конференции пленума ЦК Гоминьдана, происходившей в марте 1927 г., из шести членов правительства, как это сообщает резолюция ИККИ в декабре 1926 г., пять принадлежало к правому крылу — вызвала широкую волну массовых протестов. Возмущение политикой правительства выразилось в уходе значительных рабочих и крестьянских масс из Гоминьдана и в волне митингов и рабочих демонстраций, возглавляемых профсоюзами, коммунистами, отчасти левыми гоминьдановцами с Сун Чея-ном[92] во главе. Состоявшийся 13 марта 1927 г. стотысячный митинг в Чанта требовал ухода Чан Кайши, называя его неомилитаристом и обвиняя его в сделке с Чжан Цзолином и Японией. В Ханькоу в течение всего января, февраля и марта мы наблюдаем кампанию демонстраций и митингов, направленных против Чан Кайши. Его обвиняют в том, что он нажился в революцию, что он ведет тайные переговоры с японцами, в том, что он стремится к диктатуре.

Это движение заставило секретаря киткомпартии тов. Чен Дусю, защищавшего до сих пор единый фронт с крупной буржуазией с рвением, заслуживающим лучшего объекта, напечатать 12 марта в «Гайд Уикли» статью под характерным заглавием: «Печаль по поводу второй годовщины смерти Сунь Ятсена». Не решаясь назвать по имени Чан Кайши, он обвиняет «партию твердых» в стремлении разорвать союз с рабочим классом, крестьянством и СССР. Он обвиняет их в стремлении к союзу с Чжан Цзолином. Из всех этих обвинений он не дает никаких практических выводов; сопровождает их только стереотипными выкриками: «Разве это не печально». Эти слезы и стоны секретаря киткомпартии являлись характерным симптомом той нерешительности, которая царила в руководящих кругах партии. Эта нерешительность не позволила хотя бы в последний момент принять меры защиты против готовящегося контрреволюционного переворота.

Мартовский пленум Центрального комитета ликвидирует диктаторские права Чан Кайши, оставляя ему реальную власть над армией. Чан Кайши на словах подчиняется решению. Он приветствует даже Ван Цзинвея как своего «учителя», но на деле подготовляет переворот. Правое крыло Гоминьдана, представляющее крупную буржуазию, вступив в столкновение с растущим рабочим и крестьянским движением, решается на раскол Гоминьдана, на раскол национального правительства, т. е. открывает фронт империалистическому врагу.

Руководящие «революционные» элементы Гоминьдана боялись ослабления антиимпериалистического фронта. Они надеялись, что удастся совместно с крупной буржуазией объединить Китай и что только находясь в Пекине можно будет идти на риск откола крупной буржуазии. Но крупная буржуазия с самого начала не думала о борьбе с империализмом до конца. Она стремится к капиталистическому развитию Китая — поэтому она добивается сделки с империализмом; только компромисс с империализмом может ей дать нужные ей займы. Победить империализм нельзя, не конфискуя и не национализируя крупной капиталистической промышленности и банков, находящихся в большинстве в руках иностранных империалистов. Но такая национализация отдала бы командные экономические высоты страны в руки демократической диктатуры рабочих и крестьян и затруднила бы условия развития частной капиталистической промышленности. Крупная буржуазия точно так же не могла быть антиимпериалистической до конца, как европейская буржуазия не могла быть борцом против феодализма до конца. Империализм снимает сливки с капиталистической эксплуатации Китая и поэтому он выступает конкурентом китайской национальной буржуазии, но рабочий класс стремится не только к ограничению эксплуатации, но и к социализму. Поэтому китайская буржуазия больше боится китайского пролетариата, чем империализма.

Крестьянин стремится к уничтожению кабальной аренды, приносящей буржуазии сотни и сотни миллионов.

Поэтому для крупной буржуазии открытие фронта империализма меньшее зло, чем допущение перехода власти в руки демократической диктатуры рабочих и крестьян.

Громя рабочие и крестьянские организации, крупная буржуазия под руководством Чан Кайши создавала почву для компромисса с мировым империализмом. «Дейли Телеграф», орган английского министерства иностранных дел , говорил Чан Кайши: «Пока не восстановишь порядка в Шанхае, не получишь ни копейки из таможенных доходов». «Тайме»[94] от 23 марта, объясняя переход от политики переговоров с го-миньдановским правительством к политике обстрела Нанкина, заявил, что пока не победят правые гоминьдановцы, нельзя сговариваться. Чан Кайши, громя рабочие и крестьянские организации, разоружая рабочих, тем самым заявляет империализму: «Зачем вам, господа, держать свои войска в Китае: я сумею стать на страже ваших интересов, если вы сделаете мне уступки, если пойдете на сделку с китайской буржуазией». Предательство Чан Кайши — это предательство налицо, это не предательство военщины, это предательство той части крупной буржуазии, которая шла до этого времени с национальным движением. Национальное движение победит как движение рабочих и крестьян или оно погибнет.

Предательство Чан Кайши и расстрелы китайских рабочих не представляют для марксиста ничего «неожиданного» — говорили люди, вчера еще кричавшие о панике в ответ на наши предостережения. Да, предательство Чан Кайши «естественно». Подобно тому как китайская революция представляет собою национально-освободительный вид буржуазно-демократической революции, точно так же расстрелы китайских рабочих, измена китайской буржуазии национальному движению представляют собой явления, имеющие место во всех буржуазных революциях.

В английской революции XVII столетия народные массы были преданы сначала пресвитерианской буржуазией, позже индепендентской; и наконец, когда движение масс было раздавлено, буржуазия провозгласила диктатуру Кромвеля[95]. В Великой Французской революции жиронидсты, представляющие торговую буржуазию Юга, предали революцию, и только перешагнув через их труп, революция могла идти дальше[96]. Уже на заре капиталистического развития Европы в борьбе буржуазных Нидерландов против феодальной Испании бельгийская буржуазия, запуганная революционной борьбой ремесленного пролетариата в промышленно наиболее развитой Бельгии, подняла во Фландрии и Брабанте восстание против мелких ремесленников, мелкого купечества и мелкого ремесленного пролетариата, захватившего под руководством Рихова и Гембиза власть. Она объединилась с феодальными помещиками и, скинув революционно-демократическую власть, заключила 17 мая 1579 г. мир с Филиппом Вторым, по которому она порывала с Северными Нидерландами и подчинялась полностью испанскому абсолютизму. Филипп Второй не был марксистом, но все-таки понял очень хорошо причины этого отхода национальной буржуазии от национально-освободительного движения. Ратифицируя мир с помещиками и капиталистами Бельгии, он сказал, что причиной их возврата под крылышко абсолютизма является не только их любовь к старой католической церкви, на которую они ссылались, но «стремление избегнуть грозящих их имуществу опасностей, вызванных попыткой установить демократическую тиранию над духовенством, дворянством и почтенным бюргерством»[97]. Новый герой китайской буржуазии — Чан Кайши — может сослаться на этот пример и оспаривать старое утверждение Струве[98], что чем дальше на восток, тем подлее буржуазия.

Крупная китайская буржуазия, перешедшая на сторону контрреволюции, изменила не себе, а изменила делу национальной революции. Ее классовые интересы — это прибыль. Под крылышком империализма она, плохо ли, хорошо ли, развивалась до сего времени. Развивающееся рабоче-крестьянское движение угрожает лишить буржуазию этой прибыли. С империализмом она надеется договориться. Измена революции, даже буржуазной революции, со стороны буржуазии дело понятное; это и надо было своевременно предвидеть и учесть. Но является ли также «понятным» тот факт, что Чан Кайши захватил врасплох рабочих и крестьян Китая/?/ Во всех прошлых буржуазных революциях крупная буржуазия предавала, но не всегда предательство ее захватывало врасплох революционные массы. Робеспьер[99] предупредил предательство жирондистов[100], казня их заблаговременно. Французская мелкая буржуазия под руководством якобинцев[101 сумела оградиться от предательства. В 1848 г. рабочие массы были схвачены врасплох Кавеньяком[102]. Неподготовленность французского пролетариата объяснялась тем, что молодое рабочее движение не отделилось еще окончательно идейно от буржуазии, что оно не имело своей собственной крепкой партии, вооруженной методами марксизма, ориентирующейся в окружающей обстановке, понимающей все пружины движения противника.

Маркс сделал из этого опыта все выводы. В обращении Союза коммунистов в марте 1850 г.[103] он гениально обрисовал тактику крупной и мелкой буржуазии в революции. Он дал картину отхода крупной либеральной буржуазии и предсказал предательскую роль демократической мелкой буржуазии, на нескольких страничках дал пролетариату исчерпывающие указания на то, как защищаться против этого предательства. Эти несколько страничек дают не только общую постановку вопроса о тактике пролетариата в буржуазной революции, но также набрасывают практическую конкретную программу действия. Маркс указал пролетариату, как, поддерживая мелкую буржуазию, пока она революционна, пролетариат должен защищать обеими руками свою самостоятельную партию, свою самостоятельную политику; как он должен создавать массовые организации для отпора грядущему предательству мелкой буржуазии, вооружаться для борьбы, когда она повернет против него. Все историческое развитие после смерти Маркса полностью доказало правильность его предостережений, полностью обнаружило гниль либерализма и мелкобуру-жазной демократии в капиталистических странах Запада. Будет ли на Востоке роль крупной буржуазии та же самая, что и на Западе — этот вопрос стал перед застрельщиками пролетарской борьбы с самого начала развития революции на Востоке. Коминтерн предупреждал, киткомпартия знала опасности

Ленин в резолюциях II конгресса Коминтерна приспособил учение Маркса, применяя учение Маркса к новой обстановке, созданной империализмом и эпохой мировой революции. Подчеркивал:

«Коммунистический Интернационал должен поддерживать буржуазно-демократическое нацдвижение в колониях и отсталых странах лишь на том условии, чтобы элементы будущих пролетарских партий, коммунистической не только по названию, во всех отсталых странах были группируемы и воспитываемы в сознании своих особых задач борьбы с буржуазно-демократическими движениями внутри их нации. Коммунистический Интернационал должен идти во временном союзе с буржуазной демократией колоний и отсталых стран, но не сливаться с ней и безусловно сохранять самостоятельность пролетарского движения даже в самой зачаточной форме.»

Этот свой тезис он дополнил, указывая, что «между буржуазией эксплуатирующих и колониальных стран произошло известное сближение, так что очень часто, пожалуй, даже в большинстве случаев, буржуазия угнетенных стран, хотя она и поддерживает национальное движение, в то же время в согласии с империалистической буржуазией, т. е. вместе с ней, борется против всех революционных движений всех революционных классов. Мы, как коммунисты, лишь в тех случаях должны и будем поддерживать буржуазно-освободительное движение в колониальных странах, когда это движение действительно революционное, когда представители их не будут препятствовать нам воспитывать и организовывать в революционном духе крестьянство и широкие массы эксплуатируемых» (Ленин, Собр. соч., т. XVII, стр. 275).

Весною 1922 г. Коммунистический Интернационал решил, что для поддержки национально-освободительного движения в Китае молодая киткомпартия должна войти в Шминьдан, дабы, борясь на передовых постах национальной революции, завоевать себе доверие широких масс и взять в дальнейшем ходе борьбы руководство революцией в свои собственные руки. IV конгресс Коминтерна в резолюции по восточному вопросу указал, что «отказ коммунистов колонии принимать участие в борьбе против империалистского насилия под предлогом защиты самостоятельных классовых интересов представляет собою оппортунизм худшего сорта, который может пролетарскую революцию на Востоке только скомпрометировать. Но не менее вредной была бы попытка борьбу за ежедневные и наиболее неотложные интересы рабочего класса откладывать в пользу «национального единения» для «гражданского мира» с буржуазной демократией».

Резолюция IV съезда Коминтерна указывала: «Существует опасность соглашения между буржуазным национализмом и одной из империалистических держав или многими из них, находящимися в борьбе за полуколониальные страны (Китай, Персия)». И делала вывод: «Революционное движение в отсталых странах Востока не может быть победоносным, без того чтобы оно не опиралось на движение широких масс крестьянства. Поэтому революционные партии восточных стран должны выработать новую революционную программу. Необходимо, чтобы они заставили буржуазно-национальные партии принять эту программу полностью».

На V съезде Коминтерна в 1924 г. тов. Мануильский[104] в докладе о национальном и колониальном вопросе говорил: «Перед нашими секциями встает двойная опасность: либо опасность нигилистического игнорирования такого рода новых явлений, революционизирующих Восток, либо опасность сбивания с пролетарской ноги на путь вульгарного сотрудничества с мелкой буржуазией и утеря своей самостоятельной классовой физиономии». Еще на VI расширенном пленуме Исполкома Коминтерна, состоявшемся между 17 февраля и 15 марта 1926 г., т. е. за несколько дней до государственного переворота Чан Кайши, в резолюции, принятой по китайскому вопросу, говорилось:

«Китайская компартия сможет выполнить стоящие перед ней исторические задачи руководителя трудящихся масс Китая в их борьбе против империалистов только в том случае, если на всем протяжении борьбы будет постоянно укреплять свою организацию и свое влияние как классовой партии китайского пролетариата и секции Коммунистического Интернационала. Процесс самоопределения китайской коммунистической партии за последний год значительно подвинулся вперед в результате широких экономических и политических забастовок, прошедших под руководством партии, но тем не менее организованное оформление партии далеко еще не завершено. Политическое самоопределение китайских коммунистов будет развиваться в борьбе против двух одинаково вредных уклонов: против правого ликвидаторства, игнорирующего самостоятельные классовые задачи китайского пролетариата и ведущего к бесформенному слиянию с общим демократическим и национальным движением, и против крайних левых настроений, стремящихся перескочить через революционно-демократический этап движения непосредственно к задачам пролетарской диктатуры и советской власти, забывая о крестьянстве, этом основном решающем факторе китайского национально-освободительного движения. Тактические проблемы китайского национально-революционного движения при всей особенности обстановки очень близко подходят к проблемам, стоявшим перед русским пролетариатом в период русской первой революции 1905 г. Усвоение китайской компартией уроков этой революции, как они сформулированы ленинизмом, и политическое и организационное укрепление партии значительно помогут и изживанию и предупреждению указанных здесь уклонов от правильной тактической линии.»

В той же самой резолюции сказано:

«Основной задачей китайских коммунистов в Гоминьдане является —разъяснять массе крестьянства во всем Китае, что только образование независимой революционно-демократической власти на основе союза рабочего класса и крестьянства может радикально улучшить материальное и политическое положение крестьянства, вовлечь массу крестьянства в активную борьбу под боевыми лозунгами, объединяющими понятные и близкие ему политические и экономические требования общими политическими задачами борьбы против империалистов и милитаристов».

Коммунистическая партия Китая дала себя уговорить вступить в Гоминьдан только после очень упорной борьбы. Все ее руководители были вначале против вступления в Гоминьдан. В этом выражались не цеховые интересы китайского пролетариата — партия была вообще еще очень мало связана с рабочими массами, а недоверие к Гоминьдану, вызванное рядом актов кантонского правительства, направленных против рабочего класса: подавление забастовок и т. д. Только авторитет Коммунистического Интернационала заставил конференцию кит-компартии в Кантоне летом 1922 г. подчиниться и войти в Гоминьдан.

На IV конгрессе Коминтерна в ноябре 1922 г. представитель китайской компартии тов. Лю Эльцин[105] говорил: «Гоминьдан — национально-революционная партия в Китае — носился в продолжение последних трех лет с планами военной революции. Он не вел массовой пропаганды в стране, он не организовал масс. Он пытался только военными средствами прийти к цели. Раньше, чем еще была завоевана Гуандун-ская провинция, Гоминьдан организовал правительство. Он хотел использовать все средства этой провинции для экспедиции против Севера, против правительства феодальных милитаристов и агентов мирового империализма. План этот казался сначала исполнимым, ибо все члены партии были с ним внешне согласны. Но когда завоевали Гуандунскую провинцию, то военный губернатор, член Гоминьдана, отказался от всех этих планов, становясь с каждым днем более консервативным и склоняясь к тому, чтобы довольствоваться провинцией и не обращать внимания на то, что делается вне ее. В Гоминьдане много таких членов. Пока не завоюют власть — они революционеры. После становятся консерваторами. Этот генерал, который покинул кантонское правительство — это один из многих элементов этого рода, принадлежащих к Гоминьдану. Большинство Гоминьдана состоит из людей, по существу реакционных.»

Дав такую характеристику Гоминьдана, представитель китком-партии заявил, что «наша партия за единый фронт с Гоминьданом. Форма этого единого фронта состоит в том, что мы, как отдельные лица, под нашей фамилией вступаем в Гоминьдан. Этим мы можем добиться двух целей: во-первых, хотим вести агитацию среди рабочих, принадлежащих к Гоминьдану, дабы завоевать их; во-вторых, мы можем бороться с империализмом, только объединяя силы пролетариата и мелкой буржуазии. Мы хотим конкурировать с этой партией в организации и пропагандистском охвате масс. Если не вступим в эту партию и останемся изолированными, то будем пропагандировать коммунизм, но массы за нами не пойдут. Массы пойдут за мелкобуржуазной партией, которая их использует для своих целей. Если же мы вступим в партию, то мы докажем массам, что и мы за революционную демократию, но она для нас только средство к цели. Мы будем иметь возможность указать массам, что выдвигая дальше идущие цели, мы не забываем ежедневных потребностей массы. Так мы объединим массы и расколем Гоминьдан».

На V конгрессе Коминтерна в 1924 г. представитель киткомпартии тов. Чинха заявил:

«В согласии с инструкциями Исполкома Коминтерна члены нашей партии и члены комсомола вступили индивидуально в Гоминьдан с целью реорганизовать его, изменить программу и поставить дело так, чтобы она могла вступить в тесную связь с массами. Сунь Ятсен и левое крыло Гоминьдана решили реорганизовать партию на основе наших предложений. В заключение хочу сказать, что главная цель нашей работы среди Гоминьдана — пробудить революционный дух масс и направить его против международных империалистов и внутренних милитаристов. Внутри Гоминьдана мы перетягиваем на нашу сторону левое крыло и таким образом ускоряем нарастание революционной волны.»

Вошедши в Гоминьдан, наша партия самостоятельно руководила, начиная с забастовки на Ханькоу—Пекинской железной дороге[106], движением пролетариата, выступая под собственным знаменем или профсоюзов. В Кантоне коммунисты, вошедшие в Гоминьдан, вели работу в духе коммунизма, внедряясь в аппарат Гоминьдана и через него пытаясь организовать для борьбы крестьян и мелкую буржуазию. Это усиление коммунистов на основе роста рабочего движения и использования Гоминьдана привело именно к организации сознательно буржуазного правого крыла Гоминьдана, общества изучения суньятсенизма и других организаций, ставящих себе целью оттеснить коммунистов, если возможно, выбросить их из Гоминьдана. Как известно, из этих стремлений родилась попытка государственного переворота Чан Кайши 20 марта 1926 г.

Целью этого переворота было положить предел использованию Гоминьдана коммунистами и повернуть фронт против рабочих и крестьян. Чан Кайши, встретив сопротивление низов партии, некоторых ее руководителей и части школы Вампу, удовольствовался, как известно, частичным достижением своей цели. Вот что говорит резолюция пленума Гоминьдана от 15 мая 1926 г.:

«1. Другая политическая партия (компартия) должна приказать своим членам, входящим в Гоминьдан, чтобы они поняли, что основой Гоминьдана являются три принципа, поэтому не допускать критиковать его и Сунь Ятсена, как основателя трех принципов.

Другая партия должна передавать список своих членов, входящих в Гоминьдан, председателю ЦК Гоминьдана.

Членами исполкома и разных высших организаций Гоминьдана могут быть члены другой партии, входящие в Гоминьдан, но количество таких членов не может быть выше одной трети всего состава данного исполкома. Члены, входящие из другой партии, не могут быть председателями отдела при ЦК Гоминьдана. Все, принадлежащие к Гоминьдану, не имеют права созвать партийное собрание без разрешения парторгана. Всем гоминьдановцам без разрешения высшего органа не разрешается организовать какую-либо организацию и развивать ее деятельность.

Все циркулярные распоряжения другой партии своим членам, входящим в Гоминьдан, должны быть переданы на согласование объединенного Комитета. В случае несвоевременного согласования циркуляр должен передаваться на утверждение (признание — дословный перевод).»

В обоснование этих решений, в речи, произнесенной 25 мая 1926 г. перед закрытием пленума ЦК Гоминьдана, Чан Кайши заявил:

«Нужно знать, что китайская революция есть часть мировой революции. Мировая революция должна быть объединена, и китайская революция также должна быть объединена. Мировая революция имеет единое руководство Третьего Интернационала. Китайская национальная революция имеет руководство Гоминьдана. Во время этого руководства национальной революцией, с одной стороны, нужно сконцентрировать революционные элементы, нужно объединиться; с другой стороны, вследствие того, что китайская революция является частью мировой революции — нужно соединиться с Третьим Интернационалом; вместе с тем нужно признать, что Третий Интернационал занимает руководящее положение. Однако нужно понять, что сказанное о едином руководстве отнюдь не означает вмешательства в военные и политические дела; нужно принять руководство Третьего Интернационала только в общих целях -свержения империализма, в тактике. В этом нельзя не иметь единого плана. Но это отнюдь не будет такой помощью, какую оказывают Англия и Япония У Пейфу и Чжан Цзолину Однако мы должны быть очень бдительны, чтобы не вступить незаметно на ту дорогу, ведущую к гибели по примеру У Пейфу, империализма и милитаризма.

Еще нужно знать, что коммунистическая партия является партией, представляющей пролетариат, партией, которая не может не существовать. Если бы даже коммунистическая партия погибла, то пролетариат не может погибнуть. И поскольку имеется такой класс, он должен иметь свою политическую партию, которая будет его представлять. Что касается мнения коммунистов о классовой борьбе, Гоминьдан не должен идти против этого. Раз имеются классы, то неизбежна борьба. Однако буржуазия — это класс, который противостоит пролетариату, а нельзя сказать, что в Китае нет пролетариата. Раз есть пролетариат, то, конечно, есть и буржуазия. Только в настоящее время классовая борьба должна быть ограниченной. В общем же классовая борьба не есть преграда для национальной революции. Зачем объединять рабочее и крестьянское движение? Какими методами объединять его? И вместе с тем в рамках единого революционного руководства как сделать так, чтобы рабочее и крестьянское движение получило действительную пользу и не разрушило единый фронт? Все это очень важно. В общем, поскольку пленум уже утвердил решения и отбросил неправильные методы, сейчас остается только, чтобы наша партия действительно смогла окрепнуть и развиться.»

Чан Кайши на словах соглашался, таким образом, подчинить Гоминьдан Коминтерну, предупреждая только, чтобы Гоминьдан не попал в такую зависимость от международной пролетарской организации, как Чжан Цзолин от Японии и У Пейфу от Англии. Одновременно он признавал неизбежность существования коммунистической партии и классовой борьбы, но требовал, чтобы классовая борьба не разрушила единого национального фронта. Но, как известно, аппетит растет во время еды. Заметив полную растерянность коммунистов (не только китайских), 7 июня Чан Кайши произносит речь в школе Вампу, в которой, повторив, что национальная китайская революция представляет собою часть мировой революции, что Коминтерн является руководителем международной революции, которому должен подчиниться Гоминьдан, требует подчинения коммунистической партии:

«Русская революция потому смогла прийти так быстро к победе, что социал-демократическая партия вырвала власть из рук правительства Керенского, захватила столицу, сделалась основным центром революции, давала приказы всему государству. Все революции исходили из одной партии, и такая вот революция есть революция, которую можно назвать действительно успешной. Мы, китайцы — желая революции, признавая необходимым концентрацию всех своих сил, должны учиться на способах русской революции. Революция без диктатуры одной партии не пройдет. Если революция не имеет диктатуры одной партии, такая революция обречена на поражение.»

Какая же партия должна руководить китайской революцией?

«Гоминьдан насчитывает уже тридцать с лишним лет своей деятельности, в то время как китайская коммунистическая партия не имеет еще и десятилетней истории. Нужно было более тридцати лет напряжения и усилий, чтобы призвать современное китайское общество под руководством трех принципов. Это сделано и сейчас. Гоминьдан уже не сможет погибнуть. Нет никого другого, кто смог бы его заменить, и поэтому, желая добиться единства наших революционных сил, нужно выполнить на деле мною выставленную точку зрения. А именно: внутри партии нужно объединить наши революционные силы, создать единый революционный дух.»

Поэтому Чан Кайши выдвигает требование: «Нужно, чтобы члены нашей партии были только членами Гоминьдана. Только избегая всей вражды и всех сомнений, интеллектуальные силы смогут соединиться и силы партии смогут разбить наших врагов, а если мы не сможем сделать этого — и внутри одной партии будут элементы двух групп — мы не только не разобьем наших внешних врагов, а даже внутри у себя не избежим взаимных столкновений и взаимной гибели. Поэтому я сейчас стою на той точке зрения, что товарищи коммунисты, находящиеся в Гоминьдане, должны временно выйти из коммунистической партии и сделаться простыми членами Гоминьдана. Этим мы избежим той болезни сомнений и вражды, какая наблюдается сейчас среди членов Гоминьдана.»

Утешая коммунистов, Чан Кайши обращает их внимание на то, что «нам нужно понять, зачем же в конце концов члены компартии вошли в Гоминьдан. Для того чтобы добиваться успешного завершения китайской национальной революции, для того чтобы концентрировать революционные силы... нам нужно помочь Гоминьдану окрепнуть, а поэтому наши мелкие партии должны временно пожертвовать собой, чтобы добиться успешного завершения наших целей, не говоря уже о других делах».

Программа Чан Кайши была недвусмысленна. Он требовал подчинения китайской компартии Гоминьдану на деле, т. е. подчинения на деле китайского пролетариата китайской буржуазии.

Коммунисты вошли в Гоминьдан для того, чтобы завоевать гегемонию в национальном движении. Но буржуазия в лице Чан Кайши ответила им: подчинитесь мне и признайте мою гегемонию. Что ответили на это коммунисты?

Пришел момент, когда надо было принять решения: оставаться ли киткомпартии в Гоминьдане, подчиняясь представителям крупной буржуазии, которые требуют от нее отказа от самостоятельной политики и стремятся превратить ее в орудие своей буржуазной политики — или уходить из гоминь-дановской организации и пытаться защитой интересов не только рабочих, но и интересов крестьянства, городской мелкой буржуазии завоевать ее доверие, вырвать ее из-под влияния крупной буржуазии; в этом случае расколоть Гоминьдан и заключить блок с его левым крылом — блок двух самостоятельных партий для достижения совместных целей. На основе решения Коминтерна киткомпартия подчинилась требованиям Чан Кайши, хотя она давала себе полностью отчет в том, что означает переворот Чан Кайши, какие классовые тенденции он собой представляет.

В резолюции, принятой пленумом Центрального Комитета киткомпартии, говорится совершенно открыто, что «события 20 марта в Кантоне, пленум Гоминьдана 15 мая, предложения Чан Кайши от 7 июня о коммунистах в школе Вампу — представляют одну последовательную цель наступлений против коммунистов со стороны военной группы центристов Гоминьдана, захвативших власть в партии, а также со стороны правых во всей стране».

В докладе о крестьянском движении, представленном ЦК компартии Коминтерну, мы читаем:

«В резолюции Гоминьдана сказано: «Китайская национальная революция по характеру является крестьянской революцией. Наша партия для укрепления базиса нацреволюции должна прежде всего освободить крестьянство. Всякое политическое или экономическое движение должно ставить своей основой крестьянское движение. Политика партии прежде всего должна смотреть на интересы самого крестьянства, поведение пролетариата также должно базироваться на интересах крестьянства и его освобождении»».

Однако сможет ли Гоминьдан выполнить это? Гоминьдан является партией, охватившей все классы и по существу своему не может базироваться на крестьянстве. Кроме того, начиная с 30 мая прошлого года (с шанхайских событий) объективная обстановка Китая такова, что размежевание классов становится все более ясным. Такое же великое размежевание началось в организации Гоминьдана. Гоминьдан с каждым днем приближается к капиталистам. Этот уклон становится яснее с каждым шагом. Сейчас в Гоминьдане еще сохранилась часть компрадорства и крупных помещиков. Поэтому Гоминьдан и национальное правительство, конечно, не могут решительно противиться компрадорству и крупным помещикам. Наоборот, для них есть возможность в союзе с крупными помещиками нажать на крестьянство. Таков, например, инцидент, связанный с нападением гуандунских минтуаней на крестьянские союзы. На все это войска и правительство часто смотрят сквозь пальцы и не прибегают к решительным средствам, чтобы защитить крестьянство. Съезд ЦК от 15 мая кроме того вынес резолюцию и об ограничении рабоче-крестьянского движения: среди крестьян Дунцзяна уже возникли сомнения в связи с поведением Гоминьдана и нацправительства. Поэтому мы совершенно твердо говорим, что Гоминьдан уже не может руководить борьбой крестьянства. В будущем антагонизм классов станет еще /более/ ясным, когда станет еще более ясным и этот уклон. Однако сейчас мы еще не полагаем, что крестьянство должно порвать с Гоминьданом, но только нужно, чтобы крестьянство вошло в Гоминьдан монолитной группой, а не поодиночке. Иначе говоря, надо создать в Гоминьдане крестьянскую партию, которая могла бы соединиться или отходить от объединенного фронта разных классов.

«Беспорядки в Гоминьдане, происшедшие 20 марта и 15 мая в действительности являлись столкновением классов, а именно: представитель буржуазной идеологии, Чан Кайши, с одной стороны, хотел подчинить себе мелкую буржуазию и эксплуатировать пролетариат, а, с другой, был недоволен компрадорством, а потому атаковал их одновременно. Резолюция по упорядочению партийных дел направлена против левых. Если мы сейчас будем активно бороться с Чаном /Кайши/, то этим заставим его непременно прийти к соглашению с компрадорами и крупными помещиками и усилить эксплуатацию. Поэтому сейчас мы должны сделать уступку Чану, т. е. объединиться с буржуазией, чтобы разбить компрадор-ство и крупных помещиков. Только это и может отозваться на нашем крестьянском движении».

Киткомпартия дает себе отчет о победе крупных буржуазных элементов в Гоминьдане. Дает себе отчет в том, что Гоминьдан по классовой своей структуре не в состоянии руководить крестьянским движением. Но став на путь подчинения Гоминьдану во имя избежания разрыва с ним, она начинает выдумывать оправдания этой своей политике, оправдания, сводящиеся к тому, что надо не отпугивать крупную буржуазию, дабы не толкнуть ее на объединение с более реакционными помещиками. Киткомпартия теряет понимание того основного факта, который нигде не был так ясен, как именно в Гуандунской провинции, где помещик и буржуазия или представляют собой один класс, или связаны между собой тысячью нитей. Решившись с согласия Коминтерна на подчинение Гоминьдану, ЦК киткомпартии начинает говорить с пролетариатом пошлым языком меньшевизма. В воззвании пленума ЦК киткомпартии, выпушенном с ведома Дальневосточного бюро Коминтерна, мы читаем пошлые, вульгарные не достойные коммунизма слова:

«Облегчение всех этих страданий является насущным требованием китайского народа. Это — не большевизм. Пожалуй, можно сказать, что это большевизм во имя нашего народа, но не большевизм во имя коммунизма. Они (буржуазия) не понимают, что такой минимум классовой борьбы, как проявляющийся в организации рабочих и стачках, отнюдь не уменьшает боеспособности антиимпериалистических и антимилитаристических сил. Кроме того, они не понимают, что благосостояние китайской буржуазии зависит от успеха ее совместной с пролетариатом войны против империалистов и милитаристов, отнюдь не от продолжения классовой борьбы пролетариата» .

Что же это — случайные фразы запуганных и запутавшихся людей? Нет. Основатель партии, секретарь ее ЦК тов. Чен Ду-сю обращается 4 июля 1926 г. с открытым письмом к Чан Кайши, которое представляет собой принципиальную капитуляцию руководителей киткомпартии перед Гоминьданом:

«Я отнюдь не против мнения Дай Цзитао[107] о том, что партия должна иметь «общую веру». Сань Мин Чжу И[108] именно и является такой общей верой Гоминьдана. Однако ведь Гоминьдан является в конце концов партией сотрудничества всех классов, а не есть партия одного класса. Поэтому кроме «общей веры» нужно признать, что имеются другие «веры», веры каждого класса. Именно также, кроме общих принципов, создаваемых общими интересами всех классов, также существуют особые принципы, которые создаются особыми интересами каждого класса в отдельности. Например, рабочему, вошедшему в Гоминьдан, кроме того, что он верит в Сань Мин Чжу И, нельзя запретить попутно верить в коммунизм; промышленникам, торговцам, вошедшим в Гоминьдан, кроме веры в Сань Мин Чжу И, точно так же нельзя запретить верить в капитализм. От всякого члена Гоминьдана нужно требовать только того, чтобы он верил в Сань Мин Чжу И, чтобы он выполнял Сань Мин Чжу И, и этого достаточно. И, конечно, если ему запретить иметь другую веру, другие принципы, если запретить ему, кроме основной веры, иметь особую веру, если внутри единой организации не разрешать иметь два принципа, то это почти невозможно, да и притом и не обязательно.

Что касается того, что вы говорите «под вывеской Сань Мин Чжу И в Гоминьдане тайно ведется коммунистическая работа» — это есть слова правого крыла — один из их выпадов против коммунистических элементов внутри Гоминьдана, которые мы уже слышали достаточно ясно.»

Тов. Чен Дусю заявляет во всеуслышание, что киткомпар-тия стоит на почве мелкобуржуазных идей Сунь Ятсена — идей, которые могут быть шагом вперед для забитой мелкой буржуазии, но которые для китайских рабочих, бастовавших месяцы в Шанхае, проводивших 16-месячный бойкот Гонконга, являются позорным шагом назад. Он просит только, чтобы будущему гегемону революции в Китае дозволено было сохранить в уголке своего сердца свою «особую веру» в коммунизм. Чен Дусю — вождь партии, стоящей под знаменем Маркса и Ленина, заявляет в дальнейшем:

«Коммунистическая партия не знает другого вождя, кроме Сунь Ятсена. Пусть и в будущем появится славный вождь, который сможет руководить работой, но теоретическим вождем, вождем духовным по-прежнему останется Сунь Ятсен, и в этом нисколько нельзя сомневаться. Это — бесспорно, и я не понимаю, зачем понадобилось вам, тов. Чан Кайши, поднимать этот вопрос. Я не верю, что в Гоминьдане нашелся человек (и, конечно, в коммунистической партии), который бы признавал второго вождя, подобного Сунь Ятсену. Если сказать, что коммунистические элементы в Гоминьдане оскорбляют Сунь Ятсена как человека и затушевывают его значение как исторической личности, то этот вопрос очень легко разрешить. Нужно проверить их как членов Гоминьдана. Коммунистические элементы не являются теми, кто не подвергается взысканиям и осуждениям.»

Тов. Чен Дусю идет дальше. Признав в Сунь Ятсене единственного вождя китайского пролетариата и преклонив голову перед принципами, склоняет ее перед Чан Кайши, перед человеком, только что попытавшимся произвести переворот в интересах буржуазии и требовавшим уничтожения коммунистической партии. Он ему вручает от имени ЦК киткомпартии, от имени китайского пролетариата свидетельство революционной благодарности.

«Конечно, создание рабоче-крестьянского правительства — это совсем не плохое дело. Однако выполнение этого на практике сейчас явилось бы большой ошибкой, — пишет Чен Дусю. — Чтобы отвергнуть Чан Кайши, несомненно нужно иметь ту предпосылку, чтобы он совершил какие-нибудь действи

тельно контрреволюционные поступки. Однако с момента учреждения школы Вампу и до события 20 марта не сыщешь ни одного контрреволюционного действия со стороны Чан Кайши. Таким образом, /нельзя/ говорить о свержении Чан Кайши, да еще в то время, когда контрреволюционные силы Англии и Японии, Чжан Цзолина и У Пейфу, соединившись, нападают на Северные народные армии и к тому же, когда в Кантоне заговор, ставящий себе целью свержение Чан Кайши. Это ведь было помощью контрреволюционным силам. Тов. Чан Кайши, если китайская компартия есть партия контрреволюционная, то нужно уничтожить ее, чтобы мировая революция потеряла одну контрреволюционную организацию. Если есть такой член коммунистической партии, который замешан в контрреволюционном заговоре, ты должен расстрелять его, в таких делах не может быть ни малейшего сомнения.»

Многие товарищи, читая это заявление, успокаивались, что это только тактические маневры. Ведь входя в Гоминьдан, мы тоже признали три принципа. Но даже на основе этого скудного материала, который находится в моих руках, ясно, что это не были маневры и что руководство партии сломило себе хребет. Партия в практической работе начала искажать революционную линию и свертывать революционное знамя. В докладе, который мы уже выше цитировали, докладе, дающем картину крестьянского движения и объясняющем тактику киткомпартии в деревне, мы находим следующее ошеломляющее место:

«Сычуаньские товарищи выставили лозунг «долой помещиков» и этим заставили могущих работать с нами нотаблей помещиков и лучших из джентри[109] опасаться и избегать нас. Все это является признаком неопытности в нашей работе. Лозунг «Долой помещиков» легко может повлечь за собой недоразумения. В иностранной литературе «помещиком» называется не тот, кто имеет землю, а тот, кто имеет, кроме того, политические права. В китайской литературе «помещиком» может быть назван всякий, кто кормится арендной платой. Если они увидят лозунг «долой помещиков», то, конечно, все будут испуганы до смерти и будут противиться нам. Поэтому мы непременно должны использовать все возможности, чтобы изменить эти лозунги, которые легко могут распылить наличные революционные силы и выставить лишь лозунг «долой нотаблей» и др.»

Лозунг «долой помещиков» оказывается левокоммунистическим лозунгом, ибо есть и помещики революционные. Кто они, эти революционные помещики, которых должна щадить киткомпартия? Это, видно, помещики, принадлежащие к Гоминьдану. Эти помещики вступают не только в Гоминьдан, они вступают даже в крестьянские организации, дабы разложить изнутри и разгромить их. Выступая против лозунга «долой помещиков», киткомпартия практически не только ослабляет весь размах крестьянского движения, но выдает его в руки помещиков.

Как обкорнали нашу работу среди пролетариата, видно из того, что партия подчинялась декрету правительства, запрещающему во время Северного похода забастовки даже за 1000 верст до фронта. Принудительным арбитражным судам подчинены были не только забастовки на оружейных заводах, но вообще все имеющие общественное значение. На основе этого запрета местная администрация начала разгром рабочих организаций во многих местностях. Рабочие боролись против этого всеми силами, но партия как организованное целое подчинялась.

Во избежание конфликтов с руководителями Гоминьдана партия не выдвигает лозунга вооружения рабочих и революционных крестьян и не принимает мер для этого вооружения. Кантонская армия пошла в Северный поход в числе 70000 штыков. Она разбухла во время этого похода до 250000 штыков. Она разбухла так за счет пленных армий У Пейфу, Сун Чу-аньфана[110], разбитых ею в бою, и за счет армий Тан Шенчжи, военного губернатора Хунани, перешедшего на сторону Кантона. Наемный солдат, который не слышал никогда революционного слова, который вчера мог и грабил крестьян, получил трехцветный галстук и винтовку в руки. Так создавались под руководством старых контрреволюционных командиров новые «революционные армии». Пролетарии, вынесшие на своей спине всю тяжесть революционной массовой борьбы, потрясшие основы империализма в Китае, революционный крестьянин, который в буквальном смысле этого слова тащил на своей спине пушки и снаряжение от Кантона до Шанхая — они не удостоились чести быть призванными под оружие. Национальная буржуазия с Чан Кайши по главе смотрела на пролетариат и на революционное крестьянство как на дикого зверя, который может сорваться с цепи. Национальная буржуазия боялась пролетариата и революционного крестьянства, руководители киткомпартии боялись «дразнить» буржуазию. Китайский пролетариат и крестьянство рвались к оружию. Кантонские рабочие собирали гроши, чтобы купить у национального правительства оружие. Ханькоус-кие рабочие создали рабочие пикеты, одели на шапки красную звезду, но в руках у них была палка. Только шанхайские рабочие вырвали у сунчуанфановской полиции 2000 винтовок. Эти 2000 винтовок против 300000 винтовок национальной армии — таков баланс курса киткомпартии за время с 20 марта 1926 г.

Все документы, которые мы здесь приводили, появились в печати на китайском языке или же были присланы Коминтерну перед ноябрьско-декабрьским УГГ расширенным пленумом Исполкома. Все они сигнализировали громадную опасность, что киткомпартия сломит себе шею. Спасти могло ее только одно — решительный курс, крутой, открытый поворот Коминтерна. Этот поворот не мог быть сделан за кулисами. Он не мог состоять в принятии резолюции о новой общей линии без публичной острой критики и решительного нападения на виновников подобного ликвидаторства — кто бы эти виновники ни были, где бы они ни находились. Этот поворот не мог быть сделан без ясной практической конкретной программы.

Мы не знаем, что происходило за кулисами Коминтерна. Резолюция, принятая расширенным исполкомом, является доказательством того, что никакого решительного поворота Исполком Коминтерна не предпринял. Ибо если даже принять, что не все решения Коминтерна опубликованы, то общий характер опубликованной резолюции исключает всякое предположение, что неопубликованные решения содержат исправление сделанных ошибок. Она устанавливает, что после того как на первом этапе революции «одной из движущих сил была национальная буржуазия, искавшая опоры в рядах пролетариата и мелкой буржуазии», на втором этапе «на арене Китая в качестве первоклассного политического фактора появляется рабочий класс», который «образует блок с крестьянством, активно выступающим на борьбу за свои интересы, с мелкой городской буржуазией и частью капиталистической буржуазии». Это сочетание нашло свое выражение в Гоминьдане и китайском правительстве. «Теперь, — говорит резолюция, — движение находится на пороге третьей стадии накануне новой перегруппировки классов.»

На этой стадии развития основной силой движения является блок еще более революционного характера, блок пролетариата, крестьянства и городской мелкой буржуазии при устранении большей части крупной капиталистической буржуазии. Этот блок создает правительство демократической диктатуры пролетариата, крестьянства и других эксплуатируемых классов. Выдвигая эту правильную перспективу, резолюция обламывает ее острие, заявляя, что «это не означает, что вся буржуазия как класс устранится с арены национально-освободительной борьбы». Помимо мелкой /и/ средней буржуазии, даже некоторые силы крупной буржуазии могут еще известное время идти вместе с революцией. В этот переходный момент, когда исторически неизбежен постепенный отход от революции крупной буржуазии, пролетариат должен, разумеется, широко использовать все те слои буржуазии, которые в данный момент еще на деле ведут революционную борьбу против империализма и милитаризма[111].

Демократическая диктатура рабочих и крестьян в стране, в которой до этого времени господствовал империализм через милитаристские клики китайских помещиков и капиталистов, представляет собой такой социальный и политический сдвиг, что, выставляя эту перспективу не как перспективу далекого будущего, а как предстоящую актуальную перспективу, Коминтерн обязан был перенести центр тяжести резолюции на подготовку к этому перевороту. Если бы даже действительно известные слои крупной буржуазии оставались в рядах национального движения, то и в этом случае центральная задача состояла не в том, чтобы приучить пролетариат использовать эти слои, которые могут «еще известное время» не предать, а в политической и организационной подготовке завоевания власти. Ведь, если буржуазия уходит, то она не посылает по почте прощального письма, а посылает снаряды из пушек, а прощается из пулеметов. Вся власть в Гоминьдане и национальном правительстве находилась в руках буржуазной военной группы, державшей в своих руках армию, государственный аппарат. Уход основных частей буржуазии должен был как-то отразиться на этих военных кругах.

Допустим, что руководители Коминтерна имели столько оснований доверять Чан Кайши, сколько при минимальной предусмотрительности должны были иметь причины ему не доверять. Но ведь на Чан Кайши мир клином не сошелся. В нацармии существует десяток более правых генералов, чем Чан Кайши, и ясно было, что отход буржуазии от революции означал неминуемую попытку восстания части армии, руководимой этими генералами. Где пресса, созданная Коминтерном для агитации среди солдат, где солдатские комитеты в этой армии? Где агитация и подготовка вооружения рабочих и крестьян? Ничего этого не было.

Каким образом могла быть создана демократическая диктатура? Путем победы большинства голосов в Центральном комитете Гоминьдана — этой организации, похожей, по словам тов. Бухарина, на Советы, а по словам тов. Сталина, на революционный парламент. Советы — это массовые низовые организации. Таких именно в Гоминьдане совсем нет. Ни профсоюзы, ни крестьянские организации не представляли собой базы Гоминьдана. Во многих местах «Гоминьдан», т. е. его армия, органы власти боролись с этой «базой». Гоминьдан так похож на Советы, как кулак на нос. Если бы даже принять сталинское сравнение Гоминьдана с революционным парламентом, то еще ни в одном революционном парламенте не были приняты решающие революционные перемены без давления масс, без низовых организаций, давящих на парламент, без существования вооруженных революционных масс. Конвент[112] послал жирондистов на гильотину под давлением вооруженных парижских секций. Говорить о приближающемся этапе демократической диктатуры и не сказать ни одного слова о создании низовых центров движения — поистине забыть все уроки всех революций. Только при наличии массовых организаций пролетариата, крестьянства и городской бедноты, связанных между собой, можно было добиться создания демократической диктатуры без полного разрыва армии, без больших потерь. Только эти организации могли подготовить через период двоевластия уничтожение власти помещиков и купцов, существующей по сегодняшний день на местах по всей территории национального правительства. Без уничтожения этой местной власти всякая демократическая диктатура рабочих и крестьян является пустой фразой. Коминтерн не выдвинул лозунга создания таких низовых массовых организаций, которые по своему типу представляли бы, понятно, китайскую форму Советов.

Вся эта организационная подготовка была мыслима только при наличии широчайших политических кампаний, направленных против политики крупного буржуазного крыла национальных движений, против политики группы, державшей в своих руках нацправительство. Их полный отказ от проведения даже аграрных реформ, их политика гонения на рабочие и крестьянские организации — все это должно было быть предметом широких разоблачительных политических кампаний. Ничего подобного не было. Маленькие еженеделънички, издаваемые киткомпартией, хныкали по углам по поводу преследований. Выливали всю печаль в органе киткомпартии по поводу подготовлений Чан Кайши к перевороту, не имея мужества не только сказать рабочим, как защищаться (см. статью тов. Чен Дусю в «Гуайд Уикли» от 12 марта 1927 г., которую мы цитировали в первой главе этой брошюры), не имели мужества сказать рабочим, против кого надо защищаться. Плакали в жилетку нацправительству. Поскольку мы знаем, только ханкоуские профсоюзы вели революционно-разоблачительные кампании к большому неудовольствию ответственных лиц, обвиняющих их — о ужас — в троцкизме. Вероятно, делали это некоторые профсоюзы и в других местностях.

Проверку того, как относился Коминтерн к китайским событиям, мы имеем здесь налицо в Москве. Проверкой этой является центральная пресса ВКП и выступления руководителей Коминтерна. Пресса ВКП скрывала систематически все действия национального правительства, направленные против рабочего и крестьянского движения. Или редакции наших органов ничего об этих событиях не знали, тогда вся китайская действительность была скрыта от них Коминтерном, или же они знали эти факты и имели инструкцию замалчивать перед советской общественностью[113].

Когда я решил прорвать заговор молчания и выступил в годовщину смерти Сунь Ятсена 17 марта 1927 г. в китайском университете с докладом, а на следующий день 18 марта в Коммунистической академии[114], против меня были мобилизованы буквально все, начиная от руководителя Востсекретариата ИККИ тов. Петрова и кончая экономическим референтом ОГПУ тов. Петровым. Рафес[115], один из редакторов журнала «Коминтерн», Мартынов, Шумяцкий[116], редактор КУТВа[117], Иоффе — секретарь нарковоена Ворошилова по внешнеполитическим делам — все они выступали одним фронтом: «Никакого кризиса нету, все обстоит благополучно. Кто говорит иначе, сеет панику, тот ультралевый, не верит в силы китайского пролетариата»[118]. Тов. Бухарин успокаивал московский партактив в апреле тем, что расстрелы рабочих и крестьян объясняются огромными пространствами Китая, затрудняющими правительству контроль над властями на местах и отсутствием дисциплины в Гоминьдане.

Расстрелы, рождающиеся из географии, отсутствие дисциплины, которая предопределяет, в каком направлении падают пули, — все это было результатом страусовой политики спрятать голову в песок, не видеть действительности. Эта попытка выступила самым ярчайшим образом в речи тов. Сталина. За семь дней перед мятежом генерала Чан Кайши этот товарищ, славящийся реализмом, заявил перед 3000 членов партии: тов. Радек[119] не прав: не надо рвать с буржуазией — министры-капиталисты нас слушают. Они помогают нам разлагать тыл противника. Никакой крестьянин не откажется от кобылки, хотя бы она была плоха. Мы их выжмем как лимон. А после, если не будут нас слушаться, выбросим.

Защищая замалчивание в печати важнейших сведений о происшествиях в Китае, тов. Сталин заявил, что «Бородин[120] не спит», что дело в верных руках. Насчет Чан Кайши он заявил, что Чан Кайши на десять голов выше Церетели[121] и Керенского, ибо Чан Кайши борется с империализмом, в то время как Керенский вел империалистскую войну. Далее, тов. Сталин заявил, что Чан Кайши может еще пригодиться для борьбы с империализмом. Все предостережения, опирающиеся на факты из китайской действительности, на грандиозное обострение классовых противоречий, тов. Сталин квалифицировал как «революционность»[122].

Речь тов. Сталина, произведшая на всех слушателей ошеломляющее впечатление своей определенностью, тем, что она не оставляла никаких сомнений насчет его уверенности, твердости положения, является ярчайшим примером банкротства политической ориентации. Никогда за всю историю Коминтерна ни один из руководителей его не ошибался в такой мере в оценке положения, как это сделал тов. Сталин. Всего этого могло не быть, если бы не на словах, а на деле Исполком Коминтерна взял установку на приближающийся в Китае переход от власти буржуазии к демократической диктатуре рабочих и крестьян. Но ИККИ такой установки не брал. Это признает открыто тов. Мартынов в своей статье от 10 апреля в «Правде» за два дня перед переворотом Чан Кайши, напечатанной без примечания, что статья дискуссионная, не отвечающая взглядам редакции. Тов. Мартынов писал так:

«Само собой понятно, что если принять предпосылку тов. Радека, что нынешнее национальное правительство в Китае есть «правительство капиталистической буржуазии» (а не правительство блока четырех классов), то ответ на этот вопрос ясен. В таком правительстве коммунисту делать нечего. Мало того, против такого правительства коммунисты сейчас же должны начать борьбу, и он действительно готов сейчас выдвинуть против китайского национального правительства, ведущего революционно-антиимпериалистскую войну, лозунг — «долой десять министров-капиталистов», который большевики выдвигали в 1917 г. против Керенского, ведшего империалистскую войну. То, что для пленума ИККИ должно было явиться лишь в перспективе, как результат завоевания пролетариатом гегемонии в революции (отпадение промышленной буржуазии), то для тов. Радека является исходной точкой — низвержение капиталистического правительства».

Я не буду здесь касаться уже не меньшевистского, а прямо кадетского взгляда Мартынова на надклассовое национальное правительство как правительство четырех классов, который «Правда», орган, основанный Лениным, напечатала, не краснея. Я только устанавливаю, что тов. Мартынов свидетельствует установку на демократическую диктатуру, как на перспективу, не имеющую ничего общего с данным моментом. Я повторяю — это напечатано в «Правде» за два дня до переворота Чан Кайши.

Только благодаря тому, что эта перспектива, «уход буржуазии», была для руководителей Коминтерна чем-то очень далеким, а задачей стало «использование буржуазии», руководители Коминтерна не поставили в качестве актуальной задачи ускорение политической и организационной подготовки масс к приближающемуся отходу буржуазии. Никакие ссылки на ту или другую директиву о развертывании движения, о вооружении рабочих не меняют дела. Говорю определенно: в природе не существует донесений представителей Коминтерна, которые свидетельствовали бы о подготовке к моменту ухода буржуазии; такие донесения не могут быть представлены по той простой причине, что никакой такой подготовки не велось. Всякая, мы повторяем, всякая попытка свалить ответственность на «плохих исполнителей» не может быть ничем иным обоснована, кроме стремления избегнуть признания своих собственных ошибок. Многие исполнители — действительно никудышны, но поражение китайской революции является результатом не плохого проведения линии Коминтерна представителями его, а в основе неправильной линии Коминтерна.

Еще более нелепым, чем сваливание вины на плохих представителей Коминтерна, является шельмование киткомпартии, сваливание всей вины на нее. Мы приводили уже во второй главе документы, свидетельствующие, как руководство киткомпартии не только не подготовило партию к ее настоящей роли, но как оно с 20 марта 1926 г., капитулировав перед Гоминьданом, связало партию по рукам и по ногам, подготовляло ее банкротство. Но само руководство киткомпартии является больше жертвой, чем виновником. Нельзя требовать от руководства молодой партии, имеющей за собой всего шесть лет от роду, партии, только что вышедшей из студенческих кружков, чтобы она была на высоте; нельзя возлагать ответственность за совершенные ошибки на ЦК партии, значительная часть которого состоит из бывших анархистов и привыкшее смотреть на Коминтерн как на непогрешимый руководящий орган. Руководство киткомпартии может доказать документально, что целый ряд капитулянтских документов, изданных за его подписью, составлен при ближайшем участии представителя Коминтерна. Оно может сослаться на то, что политика сдерживания размаха рабочего движения была начата с одобрения представителей Коминтерна. Оно может сослаться на то, что оно не получило никаких указаний на неправильность в основной этой своей линии.

Что же касается массы рабочих членов партии, что же касается масс, идущих за киткомпартией, то они оказались на высоте, недоступной для официальных вождей Коминтерна. Китайская рабочая масса — китайские рабочие-коммунисты оказались бойцами революции, полными недоверия к буржуазии, ожидающими ее предательства, активными, стремящимися к вооружению, полными самоотвержения. Вожди Коминтерна, которые теперь говорят, что китайская партия оказалась «троцкистской», что она хотела перескочить этап, идти преждевременно на бой за власть, повторяют только старые песни Череванина[123], который доказывал, что тактика меньшевиков прекрасна, правильна, а только масса была плоха, не могла этой тактики понять.

Руководители Коминтерна выработали великолепный план перехода к третьему этапу революции. Буржуазия должна была отходить медленно и по частям: известные ее слои должны были помогать нам некоторое время в мирном переустройстве чиновничьего аппарата буржуазии и помещиков в аппарат власти рабочих и крестьян. Рабочие и крестьяне должны мирно, спокойно развертывать свои силы, организоваться, не говорить о том, что происходит, дабы не пугать буржуазию.

План был великолепен, обоснован научно Мартыновым и Бухариным. Несчастие состоит только в том, что ни китайская буржуазия, ни китайские рабочие и крестьяне не сыграли той роли, которую им предписывали авторы гениального военного плана, и не развертывали своих позиций в том темпе, который был им предписан свыше. Эта смехотворная теория доказывает, что нет такой глупости, которой бы не повторяли даже умные люди, когда защищают неправильную линию, обанкротившуюся линию, когда не хотят или не могут признать своих ошибок. Тов. Бухарин, повторяющий через 20 лет Череванина, Бухарин в объятиях автора «двух диктатур» — кто бы мог ожидать такого зрелища/?/ Но это зрелище Бухарина, печатающего статьи Мартынова о докапиталистическом характере Китая с гегемонией пролетариата, и Мартынова, восхваляющего тактику Бухарина как реалистическую здоровую, — не случайность.

Поражение китайской революции имеет своей основой именно эту идейную помесь из Бухарина с Мартыновым, большевистской политики на словах с меньшевистской на деле.

Кто этого не понимает, для этого бесплодно погибли шанхайские рабочие, тот из уроков шанхайских событий не научился ничему. Поэтому этот доклад не был бы закончен без главы, посвященной философии истории Мартынова и Бухарина.

Теорию китайской революции дал Коминтерну, понятно, тов. Бухарин. Бухарин развивал свою теорию первый раз на XV конференции ВКП[124], второй раз — на расширенном пленуме /Исполкома/ Коминтерна, в третий — в январском докладе в КУТВе, в четвертый — на Московском активе 4 апреля.

Теория китайской революции, развитая Бухариным на нашей конференции в октябре, в докладе на пленуме Коминтерна и в январе в КУТВе отличается в основном от теории, развитой на Московском активе 4 апреля и данной в новом (тоже очень переработанном) виде в форме брошюры «Проблемы китайской революции», переработанной после того как вся его теория успела блестяще обанкротиться на сто процентов. Я позволю себе сначала показать, в чем отличие бухаринских взглядов в эпоху ноября—января от бухаринских взглядов в апреле месяце, чтобы позже показать, что, несмотря на эти различия, бухаринская теория в обоих фазисах не имеет ничего общего с большевизмом, а является воспроизведением меньшевистских взглядов 1905 г., воспроизведением, в котором, как всегда бывает при таких переходах, много прослоек старых большевистских взглядов, выраженных в форме всяких «с одной стороны», «с другой стороны».

«С точки зрения внутреннего сочетания классовых сил в Китае положение представляется таким образом: слабая буржуазия, колоссальное крестьянство, большой слой ремесленников, мелких торговцев, рабочий класс, численно не особенно значительный, но уже представляющий собой довольно сплоченную силу и играющий в высшей степени значительную политическую роль. Антагонизм по отношению к иностранному капиталу настолько крупный, что значительная часть буржуазии идет пока в едином блоке с широкими массами, что находит свое оригинальное политическое выражение в руководящей роли Гоминьдана».

Читаешь и глазам не веришь. Куда девался феодализм? Феодализм, который в докладе Бухарина от 4 апреля играет решающую роль для определения характера китайской революции.

«Из различных черт, составляющих в совокупности своеобразное лицо китайской революции, необходимо остановиться несколько более подробно на соотношении между империализмом, феодализмом и революцией в Китае», -говорит Бухарин на Московском партактиве 4 апреля. И добавляет, что «основной смысл всякой буржуазной революции, ведется ли она под гегемонией рабочего класса или революционно-мелкой буржуазии, состоит в уничтожении тех или иных остатков феодализма. По тов. Радеку, феодализма в Китае нет. Как же может происходить тогда буржуазная революция? Против кого внутри страны она направлена? Он представляет борьбу Кантона против У Пейфу, Суп Чуаньфана и Чжан Цзо-лина как борьбу буржуазной демократии против феодализма. Так называемые милитаристы, сидящие в своих провинциях, суть не что иное, как остатки феодальных княжеств... Если мы так поставим вопрос, то получим следующую картину. Война на внутреннем фронте идет против северных милитаристов. Буржуазная революция направила свое острие против этих феодальных разбойников, против феодалов-помещиков, часть которых имеет землю юридически, а некоторые юридически земли не имеют, но имеют практически, распоряжаясь огромным процентом дохода от земли. Именно потому, что спор идет между так называемыми милитаристами, которые представляют феодальные пути, оковы исторического развития, против которых может выступать и выступает до поры до времени национальная буржуазия. В этом заключается основное содержание буржуазной революции в Китае, поскольку речь идет о внутренних классовых силах» (Бухарин. Проблемы китайской революции, с. 23—24).

На протяжении трех месяцев тов. Бухарин нашел, таким образом, основное содержание китайской революции, которого не было в докладе тов. Бухарина на пленуме /Исполкома/ Коминтерна, в обосновании резолюции, которой должны руководиться китайские коммунисты в революционной борьбе. С расширенного пленума /Исполкома/ Коминтерна они были посланы тов. Бухариным на революционные бои без знания того, за что они там должны бороться. Понятно, и в резолюции, и в докладе Бухарина упоминается слово «феодализм», говорится, что феодальный режим обречен на слом, но никакой теории, представляющей борьбу между национальной революцией и милитаристами как борьбу буржуазии с феодализмом не было и быть не могло. И вот по какой причине. На партконференции и на пленуме Коминтерна Бухарин рассказал факт, ярчайшим образом опрокидывающий всю его теорию о борьбе буржуазного Юга против феодального Севера. Он в своем докладе сказал следующее:

«Нужно подчеркнуть, что как раз в провинции Гуандун крупное земледелие развито больше, чем в других провинциях Китая, 85 % всей земли на долинах реки Северной, Западной и Восточной Дан принадлежит крупным землевладельцам» (Бухарин. Капиталистическая стабилизация, с. 147).

Таким образом, Бухарин указывал в своей речи и на партконференции, и на пленуме Коминтерна, что кантонское правительство не ликвидировало крупного землевладения, эксплуатирующего беспощадно гуандунское правительство и что поэтому, отправляясь в Северный поход, оно не могло этого делать для борьбы с феодализмом. Только вычеркнув это из своей памяти, Бухарин мог в апреле месяце вдруг выскочить со своей теорией феодализма. Мало того, он дал на XV партконференции прямо противоположную теорию. Мы позволим себе процитировать все место из доклада Бухарина на партконференции, относящегося к связи аграрного вопроса с национальной революцией. Оно не только вскрывает всю легкомысленность теоретических построений Бухарина, но и показывает кое-что более важное.

«Теперь, товарищи, в чем состоят основные трудности и проблемы китайской революции на данной стадии ее развития/?/ Эти трудности состоят вот в чем: с одной стороны, совершенно ясно, что китайскому народу, Гоминьдану, китайской компартии нужно сейчас главный удар, центральный удар сосредоточить на борьбе с иностранными империалистами. Это — центральная задача, — борьба за самостоятельное существование Китая, за его национальное освобождение. Для решения этой задачи необходимо держать единый национально-революционный фронт. Этот фронт сейчас состоит не только из крестьян, не только из рабочих, не только из ремесленников, не только из демократической и радикальной интеллигенции, но и из купцов и промышленников, не всех, конечно, но тех из них, которые не связаны непосредственно с иностранным капиталом и не могут быть зачислены в компрадоры, как их называют, т. е. посредники между иностранным капиталом и Китаем. Но та торгово-промышленная буржуазия, которая играет сейчас объективно революционную роль и блок с которой на данной стадии развития революционного движения необходим для того, чтобы максимальное количество сил направить против иностранных империалистов — эта буржуазия связана через правительство с теми полудворянскими и кулацкими элементами, которые сидят в деревне.

Должен вам сказать, что в Китае страшно еще развита система субаренды, при которой какое-нибудь крупное акционерное общество арендует землю, чтобы потом эту землю сдать в аренду: новые арендаторы опять сдают землю в аренду, и так дальше идет цепочка... Троньте ее, начните латать эту земельную собственность — и у вас сейчас побежит отсюда волна к торгово-промышленным кругам. Характерно отметить, что в провинции Гуандун, этой основной базе кантонского правительства, значительное количество земли находится в руках крупных земельных собственников, связанных с торгово-промышленной буржуазией, которая поддерживает кантонское правительство. Троньте вы их -и начнется колебание. В этом сейчас состоит одна из крупнейших трудностей всей китайской революции. Самое соотношение сил внутри Гоминьдана таково, что в Гоминьдане есть три крыла: правое, центр и левое. Правое крыло Гоминьдана как раз выражает собой классовые интересы той самой буржуазии, даже в ее наиболее правых ориентациях. С другой стороны, развитие революции неизбежно наталкивается на потребность втягивания крестьянства. Нельзя править сейчас против крестьянства, нельзя организовать силы революции, не подводя крестьянского базиса под эту революцию. Нельзя этого делать. В этом и состоит основная трудность теперешнего положения вещей в Китае. В этом и состоит основная проблема китайской революции, как она мне представляется теперь. Ситуация сейчас такова, что китайской компартии необходимо решительнее приступить к борьбе за проведение аграрной реформы. Несмотря на то, что центральной задачей остается задача изгнания иностранных империалистов, несмотря на огромную важность сохранения единого национального революционного фронта, — все же нужно приступить к проведению аграрных реформ и организации крестьянства. Выведения на сцену вот этого громадного резерва требуют насущные интересы китайской революции, которая только начинает входить в фазу более глубокой дифференциации современной классовой борьбы. Само собой разумеется, что это будет связано с некоторыми более неприятными вещами, в смысле дальнейшего колебания правой части Гоминьдана. Само собой разумеется, что эта постановка вопроса может быть связана с опасностью известной левизны, против чего нужно бороться, т. е. с тенденциями преждевременно перескочить на другого конька и преждевременно разорвать общенациональное дело. Против этого нужно бороться. Тут положение чрезвычайно сложное, и сформулировать его можно таким образом: стоя на почве борьбы единым национально-революционным фронтом против иностранного империализма, необходимо в то же самое время проводить аграрную реформу, подводя, таким образом, широкий крестьянский базис под китайскую революцию.»

Что говорит Бухарин в этой длинной цитате? Во-первых: помещик связан ближайшим образом с торгово-промышленными кругами, т. е. никакого противоставления феодального помещика буржуазии у Бухарина в декабре не было. Никакого деления на буржуазный Юг и феодальный Север, сражающихся друг против друга, в этой цитате нет, пропала вся философия национальной революции. Неизвестно, для чего обе стороны сражаются друг против друга, а ведь как красива была апрельская концепция Бухарина.

Во-вторых: увязка помощников буржуазии происходит и в экономике, и в кантонском правительстве. В-третьих: удар по помещику вызовет колебания правого Гоминьдана и «некоторые неприятные веши». Наконец, несмотря на необходимость единого антиимпериалистского фронта, Бухарин решается на прыжок головой вниз... Он решается требовать... реформ, т. е. он оставляет помещиков, а только уменьшает арендную плату, иначе он бы не говорил о реформах, а говорил бы о революции. Это все он делает из-за того, «что развитие революции натыкается на потребность втягивания крестьянства». Не революция развивается потому, что крестьянство восстает против помещиков, а революция наталкивается на потребность в мужиках, как пушечном мясе против империализма, и потому великий борец против феодализма Н. И. Бухарин, он же большевик, предоставляет в награду крестьянам — реформы. Так направлял Бухарин китайских коммунистов, боящихся выдвинуть лозунг «долой помещиков» в революционной войне, которую он в апреле месяце определил как войну за уничтожение в Китае феодализма.

Для того чтобы читатель не думал, что мы здесь имеем дело только с индивидуальным творчеством Бухарина, стоит вспомнить, что и резолюция, принятая VII расширенным пленумом Исполкома Коминтерна, в вопросе об отношении между аграрным строем и революцией в основной своей концепции стоит на почве Бухарина времени ноября—декабря, а не на почве Бухарина от месяца апреля. Она гласит:

«Организационной особенностью текущего положения является его переходный характер, когда пролетариат должен выбирать между перспективой блока со значительными слоями буржуазии и перспективой дальнейшего укрепления своего союза с крестьянством». Что это означает? Почему при антифеодальном в основе характере революции, о которой Бухарин начал говорить в апреле, укрепление союза с крестьянством должно вызвать непременно разрыв со значительными слоями буржуазии? Это означает, что хотя в резолюции повторяются слова «феодальный, полуфеодальный, остатки феодализма», то, по существу, резолюция не рассматривает борьбу Юга с Севером как борьбу буржуазии с феодализмом, смутно понимает, что, несмотря на остатки феодализма в Китае, аграрный вопрос в основе находится в Китае в совершенно другом фазисе.

Мало того, резолюция не рассматривает милитаристов как представителей феодализма. Она говорит о них: «Особенностью китайского милитаризма является то, что он, будучи военной организацией, в то же время представляет из себя один из основных каналов капиталистического накопления в Китае, опирающегося на целую систему государственных органов полуфеодального характера». При всей теоретической путанице, характерной для этой резолюции от начала до конца, просвечивает сквозь строки следующая мысль, что хотя в Китае сохранилось много остатков феодальных форм, однако, по существу, помещик принадлежит к буржуазии, милитаристы являются в основном каналом капиталистического накопления и что поэтому удар по помещику есть удар по буржуазии. Но характерно, что и тогда, на партийной конференции и на пленуме Исполкома, когда Бухарин был ближе к истине в оценке аграрного вопроса, чем в своем апрельском выступлении, и теперь, когда, испугавшись развивающейся китайской революции и ее перерастания в плебейскую революцию, он выдумал китайский феодализм как господствующую форму в Китае — и в этом и в другом случае он подходит к аграрному вопросу не как большевик, а как меньшевик или кадет. Он говорит только о реформах, а не об аграрной революции. Эта точка зрения накладывает отпечаток на резолюции Коминтерна. Эта резолюция говорит только о «максимальном снижении арендной платы», т. е. она арендную плату оставляет.

В выступлении Бухарина на расширенном пленуме Исполкома Коминтерна мы находим следующее место, дающее ключ к пониманию всей его политики:

«Главной и первейшей задачей является победа над иностранным империализмом, победа, гарантией которой в свою очередь служит единый национально-революционный фронт. Этот фронт сейчас состоит не только из крестьян, не только из рабочих, не только из ремесленников, не только из радикальной и демократической интеллигенции, но и из торгово-промышленной буржуазии, и купцов и промышленников, не всех, конечно, но тех из них, которые не связаны непосредственно с иностранным капиталом и не могут быть зачислены в компрадоры, как их называют, т. е. в посредники между иностранным капиталом и Китаем.» (Бухарин. Капиталистическая стабилизация, с. 156)[125].

Это положение требует самого тщательного разбора, ибо оно есть сердцевина неверной бухаринской позиции. От него идут все качества политики Коминтерна в Китае. Чтобы взять быка за рога, надо сказать, что нет и не было в истории человечества революции, направленной только против внешнего врага. Внешний враг, занимая продолжительное время данную территорию, господствует всегда, находясь в связи с одним или другим туземным классом, угнетающим население. Народная масса не может подняться на борьбу с иностранными угнетателями, не борясь одновременно с теми, которые угнетают ее ежедневно, которых она ежедневно видит у себя в деревне, в городишке. Гарантией победы китайской революции является единый фронт угнетаемых, т. е. рабочих, крестьян и городской мелкой буржуазии. Но для того чтобы крестьянин поднялся на высоту национальной борьбы, он должен бороться с помещиком, рабочий должен бороться с капиталистом, мелкий буржуа города должен бороться с капиталистом, — все они должны бороться с помещичье-капиталистическим строем. Условием создания единого фронта угнетенных классов является, таким образом, распад современного единого фронта этих классов с буржуазией и помещиками. Почему же мы вошли в Гоминьдан, несмотря на то, что мы знали, что в нем находится и купец, и помещик, и фабрикант, и ростовщик, и откупщик налогов/?/ Мы вошли туда, чтобы оторвать от них мелкую буржуазию и крестьянина, плетущихся еще в хвосте этих слоев. Это понимал великолепно представитель киткомпартии, который на IV конгрессе Коминтерна сказал, что идем в Гоминьдан, чтобы расколоть его. Этого не понял или это забыл Бухарин и поэтому скатился в болото меньшевизма, где его подхватил и облобызал Мартынов, Иоанн Креститель[126] меньшевизма.

Приняв меньшевистский взгляд, что гарантией победы революции является сохранение единого блока с буржуазией, Бухарин пришел в трепетание перед лицом крестьянского движения и обратился к лозунгу аграрной реформы, т. е. к отказу от лозунга «долой помещиков»: все это заставило его уменьшать и притуплять классовые противоречия в Китае и, наконец, привело его к вздорной теории китайского феодализма. Какая связь между этой теорией и основными взглядами Бухарина, основной его политической установкой? Очень простая. Она станет вполне ясной, если продумать мартыновскую статью «Проблема китайской революции», появившуюся в «Правде» ровно за два дня перед переворотом Чан Кай-ши. В этой статье, в которой Мартынов торжествовал по поводу того, что Чан Кайши приветствовал крестьянскую конфедерацию в Нанкине и что он подчинился ханькоускому правительству и что шанхайские рабочие «удержали в своих руках оружие и после вступления национальных войск» (это писалось за два дня перед разоружением шанхайских рабочих), Мартынов не развивает никакой теории феодализма. Но он, прицепившись к одному слову у Ленина, доказывает, что в Китае господствуют докапиталистические отношения. Понимая бессмысленность подобного утверждения о стране с четырьмя миллионами промышленных рабочих, Мартынов поправляется и говорит, что «преобладают отношения докапиталистические, точнее говоря, отношения, предшествовавшие эпохе промышленного капитализма».

Что это означает? С точки зрения фактической — это чепуха. В экономике страны преобладает тот фактор, который на нее производит самое сильное влияние. Экономика Китая характеризуется тем, что фабричный товар собственного и иностранного производства разрушает кустарный промысел крестьянина и ремесло, что империализм, нарушивший финансовую систему Китая и приведший к его территориальному распаду, господству милитаризма, разоряет деревню высокими налогами и беспрерывной междоусобицей милитаристов, являющихся проводниками его влияния. В сельской экономике Китая преобладает тот факт, что ростовщики и торговый капитал, разрушив феодализм, разрушают теперь крестьянское хозяйство. Назвать докапиталистическим этот пестрый уклад, в котором переплетается период торгового капитала с периодом промышленного капитализма и империализма, является полной теоретической бессмыслицей, ибо строй страны определяется ведущим экономическим началом этой страны.

Зачем эта чепуха понадобилась Мартынову? Она понадобилась ему, чтобы сказать пролетариату: во имя всех святых не разрывай с буржуазией. Как же тебе в докапиталистической стране думать серьезно о действительном руководстве революцией? Противоречия концепции о докапиталистическом характере Китая и гегемонии пролетариата объясняются просто: гегемония пролетариата — это поклон перед большевистской иконой, которую себе Мартынов повесил в комнате в 1922 году, а докапиталистический характер Китая это аргумент — отказ от гегемонии, аргумент за то, чтобы плестись в хвосте буржуазии, в хвосте Гоминьдана, как плелся Мартынов всю жизнь в хвосте кадетов.

Та же самая потребность, которая породила у несчастного Мартынова, ставшего большевиком на 55-м году жизни, концепцию докапиталистического Китая, породила у Бухарина, сбившегося после леворадикальной молодости, на пороге возраста государственного чиновника, на оппортунизм, теорию антифеодального характера китайской революции. Испуганный развертывающейся классовой борьбой, грозящей разрушить единый фронт с буржуазией, грозящей вызвать громадное потрясение в той международной постановке, от которой Бухарин хотел «отвлечься», чтобы уверовать в постройку социализма в одной стране, он искал нового средства скрепления распадающегося единого фронта революции в Китае. И поэтому этот человек, знающий великолепно, что Маркс, разбирая влияние ростовщического капитала на сельские отношения, указывал на то, что «ростовщичество разрушает античные феодальные богатства и античную феодальную собственность» (Капитал, т. 3, ч. 2, с. 133), что Маркс говорил, что «ростовщик играет революционную роль лишь постольку, поскольку он разрушает и уничтожает (феодальные) формы собственности», выдумал феодализм как господствующую теперь форму хозяйства в Китае.

Весь этот труд и весь пот пролит неизвестно для чего, ибо даже если бы содержанием борьбы в Китае была борьба с феодализмом, то из этого еще не следует, что эта борьба должна происходить в единении с крупной буржуазией. Нигде в мире крупная буржуазия не была гегемоном в борьбе за ликвидацию феодализма. Везде она шла на сделку с плебейскими массами города. Но Бухарин забыл азбуку ленинизма. Вся острота китайского аграрного кризиса состоит именно в том, что ростовщичество «не изменяет способа производства, но присасывается к нему, как паразит, истощает его до полного упадка. Оно высасывает его соки, обескровливает его и заставляет воспроизводство совершаться при все более жалких

условиях. Отсюда народная ненависть к ростовщикам» (Маркс), вот где центр аграрного вопроса в Китае, а не в феодализме, хотя существуют еще его остатки и хотя формы аренды, благодаря полному развалу денежной системы в Китае, носят во многих местах натуральный характер.

Господство ростовщического и аграрного торгового капитала в деревне, т. е. самой влиятельной фракции китайской буржуазии, будет иметь последствием аграрную революцию, направленную против буржуазии, что даст китайской революции громадный размах. Боясь «некоторых неприятных вещей» в Гоминьдане, Бухарин своей теорией феодализма напустил туману и из-за тумана спрашивает меня: «Если там нет феодализма, то чем же революция буржуазна на данной стадии/?/ Неужели же борьба крестьянства за свою частную собственность, разоряемую ростовщиком, была борьбою за буржуазную частную собственность/?/ Неужели борьба за единство Китая не есть борьба за условия и капиталистического развития Китая?»

Я в другом месте постараюсь дать на основе существующего литературного материала картину аграрных отношений, в которой постараюсь детально развить сказанное здесь. Но и сказанного достаточно, чтобы ясно было, что все бухаринские теории с феодализмом и без феодализма служили только одной цели: доказать необходимость сохранения во что бы то ни стало единого фронта с буржуазией. Это желание стоило китайской революции крупного поражения и сломило хребет теперешнему руководству киткомпартии. Радикальный разрыв с этой смесью большевистских воспоминаний и меньшевистской политики является условием правильного руководства китайской революцией. Отказ от бухаринской теории китайской революции является насущной практической задачей всякого, кто хочет помочь китайскому пролетариату оправиться от ударов, нанесенных ему китайской буржуазией.

«Вообще, нужно заметить, что перед Коминтерном стоит задача мировой популяризации китайского движения, ознакомления с ним рабочих масс Западной Европы, задача тщательного изучения оригинальных экономических и политических условий в восточных странах. Без этого изучения нельзя определить политику в обстановке чрезвычайно сложной, где своеобразие хозяйственных и политических отношений внутри страны сочетаются с величайшим разнообразием перекрещивающихся, часто друг другу противоречащих влияний самых различных империалистических группировок со всей их дипломатической игрой», — говорит Бухарин в своем докладе на пленуме Коминтерна (Н. И. Бухарин. Капиталистическая стабилизация, с. 140).

Но после этого вступления, напоминающего лучшие времена Коминтерна, когда мы совместно, под руководством Ленина, с величайшей осторожностью и тщательностью изучали всякий вопрос, раньше, чем давали ответственные советы международному пролетариату, Бухарин, оставленный в качестве единственного идейного руководителя Коминтерна, состряпал, на основе обрывков фактов ряд теорий, связанных между собой только одним желанием — не видеть великой и грозной действительности, дабы не быть принужденным делать революционных выводов .

Китайская революция потерпела крупное поражение.

Она упустила пока что из своих рук большинство территорий, захваченных ею во время Северного похода. Армия, на которую она опиралась, разбита на два лагеря. Значительная часть командного состава революции перешла в лагерь контрреволюции. Главный пролетарский центр в Китае пока что потерян. Рабочий класс разгромлен на значительных пространствах, принадлежавших до этого времени национальному правительству. Разгромлены профессиональные организации в Чжэцзяне, в Фуцзяне, Гуандуне, Гуанси. Значительная часть организаторов рабочего класса погибла или находится в тюрьме. Борьба происходит теперь в первую очередь за сохранение Хубэйской и Хэнаньской провинций как базы для дальнейшей организации революции при помощи революционного государства, откуда должно происходить дальнейшее наступление революции, на базе более высокого опыта, приобретенного такой дорогой ценой.

Поражение китайской революции вызвано переходом на сторону контрреволюции той части крупной буржуазии, которая до этого времени шла более или менее с национальным движением (туземная промышленная буржуазия, торговая буржуазия, связанная в первую очередь с внутренним рынком). Этот переход означает, что она идет на сделку с мировым империализмом и милитаристами, являющимися его оружием. Этого уже никто не смеет отрицать. Китайская крупная буржуазия стала окончательно во всех своих решающих боях контрреволюционной.

3) Китайская буржуазия не сможет в дальнейшем сыграть роль руководителя милитаристских клик, действующих от ее имени. Она не сможет объединить Китай даже на капиталистической базе. Орудие такого объединения — милитаристы -будут и впредь вести борьбу между собой за преобладающее влияние. К этому толкает их не только жажда наживы, но и стремление буржуазии разных частей Китая подчинить себе остальные части. Без серьезной экономической помощи со стороны империализма, без значительных уступок с его стороны китайская буржуазия не может стабилизировать своего положения, не может создать твердого буржуазного режима в Китае. Только предоставление работы для значительных масс деревни, потерявших землю и не находящих нигде убежища, уменьшило бы остроту аграрного вопроса, только рост китайской промышленности сумел бы создать социальную обстановку для временного разряжения революционного кризиса в деревне. Но очень неправдоподобно, чтобы империализм пошел на серьезные уступки китайской буржуазии и чтобы в том состоянии развала, в каком находится теперь Китай, империализм решился вложить значительные материальные средства в экономическое развитие Китая. Точно так же невероятно, чтобы империалистические державы совместно действовали с целью создания единого буржуазного правительства. Имея противоречивые интересы, они будут, несомненно, и в дальнейшем ставить ставку на разных милитаристов, разжигать их борьбу между собой и, допуская временные соглашения, в дальнейшем стремиться к ослаблению и раздроблению Китая. Таким образом, надо считать, что социальное положение в Китае будет обостряться и в дальнейшем, что основные силы революции, понесшие теперь поражение, будут расти и крепнуть. Китайская революция, понесшая жестокое поражение как блок пролетариата, крестьянства, городской мелкой буржуазии, от крупной буржуазии, как блока, руководимого этой последней, воспрянет и победит как революционный блок рабочих, крестьян и городской бедноты под руководством пролетариата.

4) Именно ввиду этой перспективы дальнейшего развития китайской революции изучение ошибок, совершенных кит-компартией и Коминтерном, имеет громадное практическое значение. Не отдавая себе отчета о существе этих ошибок, нельзя повести правильную политику в новой обстановке, созданной поражением.

1) Основная ошибка Коминтерна состоит в недооценке степени развития классовых противоречий между пролетариатом и буржуазией в Китае и в недооценке противоречий, существующих между империализмом и китайской буржуазией. Выдумывая, что в Китае борьба происходит в первую очередь между феодализмом и буржуазией, когда в действительности деревня Китая эксплуатируется уже городом, т. е. буржуазией, а китайский помещичий класс или совпадает с китайской средней и крупной буржуазией или связан с ней тесными узами; не видя господствующей роли торгового капитала в китайской деревне и остроты противоречий между буржуазией — с одной стороны, и пролетариатом и крестьянством — с другой, только исходя из этих неправильных предпосылок Коминтерн мог думать о немедленном частичном отходе разных слоев буржуазии от национальной революции и надеяться на продление периода ее участия в национальном движении, вплоть, быть может, до объединения всего Китая.

Только не понимая того, что даже промышленная буржуазия, принимающая участие в национальном движении (не говоря уже о компрадорской буржуазии), не в состоянии бороться до конца с империализмом, Коминтерн мог надеяться, ввиду антиимпериалистического характера национально-освободительного движения, на продолжительное участие в нем буржуазии. Промышленная буржуазия боролась только за вполне достижимые уступки со стороны империализма, как, например, за покровительственный тариф, которого добилась в значительной мере английская колония Индия. Полное увлечение теорией единого национального движения против империализма не позволило Коминтерну учесть того простого факта, что даже в агитации Гоминьдана лозунг национализации иностранных рудников, копей и банков, без которой невозможна окончательная победа над империализмом, не играл никакой роли.

Преувеличивая длительность участия буржуазии в национальном движении и вследствие этого силы единого антиимпериалистского фронта, закрывая глаза на антикрестьянскую политику кантонского правительства, являющуюся последствием ближайшей связи помещиков и буржуазии, закрывая глаза на растущую враждебность национального правительства к разрастающемуся рабочему и крестьянскому движению, закрывая глаза на растущие доказательства отхода китайской буржуазии от революции, Коминтерн ставил в центре своей тактики избежание раскола в Гоминьдане. Поэтому в 1926 г. Коминтерн приказал киткомпартии оставаться в Гоминьдане, несмотря на то, что Гоминьдан поставил ей условия, несовместимые с ее самостоятельной политической линией. Поэтому Коминтерн не реагировал на то, что ЦК киткомпартии не раз ворачивал в достаточной силе ни рабочего, ни крестьянского движения, что ЦК киткомпартии, чтобы найти общий язык с Гоминьданом, начал говорить на языке национал-большевизма. Вся политика Коминтерна в китайском вопросе с весны 1926 г. означает ликвидацию самостоятельной китайской компартии и сведение ее к роли придатка Гоминьдана.

Самым ярким выражением политики подчинения киткомпартии, китайских рабочих и крестьянских масс китайской буржуазии является полный отказ Коминтерна от подготовки компартии к боям, неизбежным при отходе буржуазии от национального движения. Коминтерн не помог киткомпартии создать организации, без которых невозможно воспита ние масс в революционном духе. Без ежедневной прессы, разоблачающей ежедневно политику китайской буржуазии, мобилизующей против правого Гоминьдана народные массы, разговоры о приближающемся новом этапе демократической диктатуры рабочих и крестьян являлись простыми фразами. Гоминьдановская буржуазия оставляла везде местную власть в руках помещиков и купцов. Коминтерн не выдвинул лозунга создания Советов рабочих, крестьян, солдат, городской бедноты. Этим он оставлял рабочее и крестьянское движение в состоянии полного распыления, отказывался от исполнения первейшей задачи революции — разрушения старого аппарата эксплуатации и угнетения. Армия находилась полностью в руках командиров, являющихся в громадном большинстве контрреволюционными. Партия не создавала ни тайных, ни легальных революционных организаций в армии, не добивалась института комиссаров при военных командирах, т. е. позволяла буржуазии держать в своих руках армию как оружие контрреволюции. Партия допустила, чтобы все оружие сосредоточилось в руках деклассированной армии, вчера еще служившей контрреволюции, и чтобы рабочий класс оставался без всякого оружия и даже не призывала на военную службу. Пролетариат, гегемон национального движения, был на деле исключен из армии, которая должна была довести до победного конца национальную войну.

Даже тогда, когда рабочие массы в Ханькоу, Чанша и т. д. самостоятельно вступили в бой с правым крылом Гоминьдана, на бой против Чан Кайши и принудили этим руководителей коммунистической партии и левого Гоминьдана начать на верхах борьбу, руководители Коминтерна выступают против «форсировки событий», довольствуются обманчивыми объяснениями и обещаниями Чан Кайши, усыпляя бдительность масс, вызывая их надежды на компромисс. Резолюция УП расширенного /пленума/ Исполкома Коминтерна, говорящая о предстоящем уходе буржуазии, была представлена как перспективная резолюция, в то время как центр внимания был сосредоточен на том, что буржуазия будет уходить частями, что оставшиеся части надо использовать. Не вооруженная идейно рабочая масса дала захватить себя врасплох и разоружить даже там, где в Шанхае она, ценой больших жертв, захватила незначительное количество оружия.

Апрельское поражение киткомпартии является, таким образом, результатом в корне неправильной политики Коминтерна за весь последний год, политики, которая вместо использования Гоминьдана, дала себя использовать Гоминьдану, которая вместо сознательного стремления к гегемонии пролетариата в национальном движении на деле подчинилась гегемонии буржуазии.

Вопреки учению Ленина об отношении пролетариата к демократической революции, вопреки тезисам II конгресса Коминтерна, вопреки решениям ГУ конгресса, вопреки решениям VI расширенного пленума ИККИ от марта 1926 г., Коминтерн вел на деле в Китае меньшевистскую политику, и поэтому не случайно, что проводниками этой политики сделались старые меньшевики Рафес и Мартынов, ничему не научившиеся и ничего не позабывшие. Это могло иметь место только потому, что наша собственная линия начала сбиваться на меньшевистскую.

Положение сводится в данный момент к тому, что нацправительство в значительной мере зависит от правого генерал-помещика Тан Шенчжи, войска которого занимают провинции Хунань и Хубэй. Если окажется, что часть кантонских войск, находящихся на фронте, станет на сторону нацправительства, то нацправительство будет иметь возможность противопоставить на известное время генералу Тан Шенчжи другую военную силу, хотя бы и не представляющую вполне надежной опоры. Это даст нацправительству возможность взяться за вооружение рабочих и крестьян.

Та часть правительства, которая осталась в Ханькоу, содержит еще в своих рядах крупнобуржуазные элементы вроде спекулянта Сунь Фо128, охарактеризованного в докладе тов. Тань Пиншаня как крайне правого представителя помещиков и компрадоров и министра финансов Суна129. Старая местная власть помещиков и купцов не разрушена. Таким образом, правительство состоит еще из представителей рабочих, мелкой и крупной буржуазии. Утверждение тов. Бухарина, что оно является теперь «правительством левого блока» (Проблемы китайской революции, с. 59), представляет собой простой самообман. Даже если бы ханькоуское правительство уже исключило из своих рядов представителей крупной буржуазии, оно не было бы еще правительством демократической диктатуры рабочих и крестьян, ибо ни о какой диктатуре не может быть речи, если правительство висит в воздухе, если на местах существует старая власть, если правительство не может опереться на вооружение тех социальных сил, которых оно хочет выражать. Без понимания этого факта ханько-уское правительство обанкротится окончательно.

Первой задачей киткомпартии и левых гоминьдановцев является вооружение всеми доступными средствами рабочих Хубэй и Хунани и немедленное разоружение старой местной власти. Ей надо противопоставить власть рабочих, крестьян и городской мелкой буржуазии, органы революционного самоуправления, из которых будет исключен помещик, крупная и средняя буржуазия, старые чиновники. Такими органами самоуправления могут быть только местные Советы рабочих и крестьян, солдат, мелких торговцев, ремесленников. Противопоставление лозунга Советов лозунгу стачечных комитетов, профсоюзов, крестьянских комитетов — это означает полное распыление масс, в то время когда надо их собрать в ударный боевой кулак. Мало того: насколько не разрушена старая власть, стачечные крестьянские комитеты, профсоюзы находятся под постоянной угрозой разгрома местной по-мещичье-капиталистической властью.

Утверждение тов. Сталина, что создание Советов означает «дать лозунг борьбы против существующей власти в этом районе», бьет мимо цели. В Уханьском районе существует в хань-коуских дворцах правительство, хотя оно еще не является действительно левым правительством. Его не приходится сбрасывать, от него надо только отрезать правые элементы. Но это правительство висит пока что, как мы сказали выше, в воздухе. На местах существует буржуазно-помещичья власть. Не только надо издать лозунг свержения этой последней, но надо ее свергнуть при помощи Советов. Только свергнув эту местную власть, можно будет говорить, что в Уханьском районе существует левое правительство. Тов. Сталин противопоставляет лозунгу Советов лозунг «вся власть революционному Гоминьдану». Тов. Сталин сравнивает Гоминьдан с революционным парламентом. Таким образом, он противопоставляет лозунгу власти народных низов, рабочих и крестьян и городской бедноты лозунг власти парламента.

Оппортунистический характер сталинской постановки вопроса прет прямо из этой формулировки. Боязнь тов. Сталина, что лозунг Советов даст оружие в руки тех, которые говорят о «московской советизации», означает иллюзию, что степень враждебности китайской буржуазии и империализма зависит не от того, что делает китайская революция, а от того, как она называет свое учреждение. Если она назовет свою власть парламентской властью, то это будет действовать на помещика, у которого должна быть отнята земля, как кокаин действует при вырывании зуба. Если додумать этот аргумент до конца, то первый вывод, который тов. Сталин должен сделать, тот, что русские коммунисты, отправившиеся в качестве добровольцев в Китай, должны отказаться помогать китайской революции, ибо они являются в глазах китайской и мировой буржуазии уже давно доказательством московской «советизации».

Отказ от лозунга Советов в Китае есть отказ от позиции Ленина, который на II конгрессе Коминтерна в 1920 г. говорил:

«Вполне понятно, что крестьяне находятся в полуфеодальной зависимости, отлично могут усвоить идею советской организации и осуществление ее на деле. Ясно также, что угнетенные массы, эксплуатируемые не только купеческим капиталом, но феодалами и государством на феодальной основе, могут применить это оружие, этот вид организации и в своих условиях. Идея советской организации проста и может быть применена не только к пролетарским, но и к крестьянским феодальным и полуфеодальным отношениям. Наш опыт в этой области пока еще не очень велик, но дебаты в комиссии, в которых принимало участие несколько представителей колониальных стран, доказали нам с полной неопровержимостью, что в тезисах Коммунистического Интернационала необходимо указать на то, что крестьянские Советы, Советы эксплуатируемых являются средством, пригодным не только для капиталистических стран, но и для стран с докапиталистическими отношениями и что безусловным долгом коммунистических партий и всех элементов, которые примыкают к ним, является пропаганда идеи крестьянских Советов, Советов трудящихся всюду и везде и в отсталых странах и в колониях; и там они должны стараться, насколько позволяют условия, создавать Советы трудящегося народа.» (Ленин, Собр. соч., т. XVII).

Так говорил Ленин по отношению к странам, в которых «почти нет промышленного пролетариата». Какое же может быть сомнение о долге коммунистов в стране, как Китай, где имеются миллионы промышленных рабочих/?/

4) Ханькоуское правительство должно немедленно взяться за проведение в жизнь ряда социальных реформ, касающихся рабочего класса, городской мелкой буржуазии и крестьянства. Запрет уплаты аренды помещикам, купцам должен быть немедленно декретирован, и всякие попытки выколачивания ее должны преследоваться силой демократической диктатуры. Восьмичасовой рабочий день, повышение заработной платы, проведение охраны труда должны быть немедленно проведены в жизнь. Должны быть приняты меры для создания кредитного фонда для мелких торговцев и ремесленников. Эти последние должны быть организованы для поставок на армию. Простой факт, что Чан Кайши может иметь надежду ослабить остроту своих отношений с шанхайскими рабочими путем обещания социальных реформ показывает, что в этой области до сего времени ханькоуским правительством не было ничего сделано и что надо спешить.

5) Уханьский район может быть как район в качестве плацдарма нацреволюции только при условии сохранения блока коммунистов и левого Гоминьдана. Сохранение этого блока возможно только при изгнании правых гоминьдановцев из всего Гоминьдана сверху до низу. Единственной серьезной проверкой, кто правый и кто левый гоминьдановец, могут быть только лозунги: «уничтожение арендной платы, введение 8-часового рабочего дня, вооружение рабочих и крестьян, создание Советов». Кто против этих лозунгов — тому не должно быть места в Гоминьдане. Эта позиция известна тов. Сталину. Если он, называя меня, говорит, что я выдвигаю лозунг ухода из Гоминьдана теперь, то он знает, что говорит сознательно неправду».

Он читал мои доклады в Комакадемии, присутствовал на моем выступлении в Московском активе, где я точно и ясно говорил, что не требую на этом этапе развития революции выхода из Гоминьдана, если Гоминьдан исключит представителей правой буржуазии. Товарищи, защищающие ту же самую точку, что и я, не выдвигали ни в тезисах тов. Зиновьева, ни в резолюции шести цекистов, ни в выступлениях тт. Зиновьева и Троцкого на пленуме ЦК лозунга выхода из левого Гоминьдана. Выдумывая несуществующие требования, тов. Сталин скрывает действительный предмет спора. Предметом спора является самостоятельность политики коммунистической партии Китая.

Тов. Сталин не говорит ни одного слова о том, нужно ли хотя бы теперь, с опозданием, которое привело к громадным поражениям революции, создать ежедневную коммунистическую прессу. Нужно ли коммунистам выступать открыто под знаменем коммунизма, нужно ли им для укрепления блока с левым Гоминьданом критиковать всякие колебания его мелкобуржуазных вождей. На этот вопрос надо дать ответ. Тов. Сталин его не дает. Если за этим скрывается сохранение старой политики подчинения Гоминьдану, то китайский пролетариат будет точно так же предан Ван Цзинвеем и Сун Чея-ном как был предан Чан Кайши.

Международное положение и китайская революция Переход Чан Кайши в лагерь контрреволюции и раскол национальной армии — все это неслыханно увеличило опасно

сти, угрожающие китайской революции. Международный империализм не преминет использовать положение. Быть может, он возьмет на себя роль палача по отношению к ханькоускому правительству, чтобы не скомпрометировать до конца Чан Кайши. Перемена правительства в Японии не сулит ничего хорошего[130]. Положение исключительно тяжелое, но ясно, что это именно требует большевистской решимости и смелости. Центр тяжести в данном положении состоит в энергичнейшем проведении мер по обороне Учанского района и подрыве тыла противника путем поднятия рабочих и крестьян.

Поражение китайской революции обостряет наше международное положение, делает угрозу войны более серьезной, чем это было еще зимой. Но было бы детской наивностью думать, что мы можем избежать войны свертыванием нашей китайской политики. Наоборот, только помогая всеми доступными нам силами — к ним, к сожалению, не принадлежит вооруженная помощь — китайской революции. Защитив себя, сохранив Уханьский район, мы внушим противнику убеждение о нашей решительности и сможем сохранить китайскую революцию как союзника.

Первым условием помощи китайской революции является учет уроков поражения, ознакомление международного пролетариата с классовой борьбой, происходящей в Китае, приближение к его пониманию китайской революции не только как национально-освободительного движения, но как классовой борьбы рабочих и крестьян. Поэтому надо окончательно порвать с политикой скрывания в угоду меньшевистской теории китайской революции фактов классовой борьбы, скрывания поражений. Только зная, что происходит в Китае, за что борются китайские рабочие и крестьяне, рабочие Европы будут помогать защите китайской революции. Поеле смятения, вызванного в международном пролетариате предательством Чан Кайши, вчера еще провозглашаемого всей коммунистической прессой в качестве героя освободительной борьбы, только полная гласность в тактических вопросах китайской революции создаст почву для мобилизации сил мирового пролетариата на защиту китайской революции.

К. Радек /Конец апреля — начало мая 1927 г./