"Сицилийские страсти" - читать интересную книгу автора (Лайонз Вайолетт)

5

Первое, что ее ошеломило, был свет. Неожиданные, яркие вспышки, похожие на разряды молний, только без следующих за ними раскатов грома. И странные звуки — щелканье и жужжание, источники которых были ей непонятны.

Вспышка! Щелчок! Вспышка!

А потом настала очередь голосов.

— Роберта, сюда, милочка!

— Мисс Стаффорд, встаньте, пожалуйста, вот тут!

— Роберта, не могли бы вы сказать несколько слов?

Она замерла как вкопанная возле стоящей на крыльце бутылки молока, щурясь от очередной серии фотовспышек.

— Так что же, Роберта, это действительно правда?

— Неужели вы на самом деле… — Конец фразы утонул во внезапно возникшей суматохе, когда кто-то из толпы выдвинулся было вперед, но был отпихнут в сторону.

— Роберта, улыбнитесь!

Неясные силуэты, мелькающие перед глазами, начали приобретать более-менее четкие очертания, хотя вся ситуация в целом по-прежнему была лишена для нее всякого смысла.

Фоторепортеры, сотни фоторепортеров — так, по крайней мере, показалось Роберте поначалу. Толпа мужчин и женщин, стоящих и сидящих на корточках. Некоторые даже принесли с собой стремянки, чтобы занять наиболее выгодную позицию и обеспечить наилучший обзор. В руках у многих странные предметы, в которых угадывались микрофоны, виденнные Робертой на телевизионных интервью… и фото — и кинокамеры!

— Давайте, дорогуша… смотрите сюда!

— Улыбнитесь, разве вам трудно? В конце концов он, должно быть, стоит миллионы…

— Кто… кто вы такие? — попыталась выяснить Роберта, но никто и не думал отвечать ей.

— Так где вы с ним познакомились?

— Как долго это длится? Когда вы планируете сделать официальное заявление?

Слово «заявление» прозвучало столь многозначительно, что, казалось, будто его написали большими жирными буквами прямо в пищухе, а не всего-навсего произнесли.

— Какое еще заявление? О чем?

— Перестаньте, Роберта, к чему это? Не стоит темнить…

Нельзя было не почувствовать, что общая атмосфера стала из дружеской какой-то совсем другой, находящейся на противоположном конце эмоционального спектра. Роберта ощутила неуверенность, даже страх… Ей начало казаться, будто перед ней толпа линчевателей. По всей видимости, собравшимся здесь людям даже и в голову не приходило, что она действительно не имеет ни малейшего представления о том, что они тут делают.

Схватив бутылку молока и крепко прижав к груди на манер щита, Роберта остановила взгляд на стоящей в переднем ряду женщине и попыталась улыбнуться.

— Может, вы мне скажете, что здесь происходит?

Однако если она думала, что нашла себе союзника, то сильно ошибалась.

— О, бросьте, Роберта! Не будьте такой робкой! Теперь о вашей тайне известно всем. Вы и Великолепный сицилиец — фигуры публичные. Так что же все-таки это значит — быть очередной избранницей Божественного Франческо?

Франческо. Это имя возымело свое действие, даже несмотря на то, что Роберта по-прежнему ничего не понимала.

Божественный Франческо. Великолепный сицилиец. Эти прозвища были ей знакомы, она часто видела их в газетах еще до того, как познакомилась с Франческо. Разделы светской хроники, колонки сплетен, журналы, специализирующиеся на знаменитостях, — все они изобиловали историями о Великолепном сицилийце и его любовных похождениях. Эти истории преследовали Роберту все время ее карикатурного замужества — нельзя было открыть газету или включить телевизор без того, чтобы не узнать о нем что-либо новенькое.

Она могла бы сказать репортерам, что все они идут по ложному следу. Что женщины, с которыми Франческо появлялся на публике, служили лишь прикрытием, своего рода отвлекающим маневром. Он просто создавал видимость множества любовных связей для того , чтобы отвлечь внимание прессы от своей настоящей жизни — и такая тактика, похоже, срабатывала, потому что никто, даже Роберта, ни о чем не догадывался.

— Но это не так! — возразила она, приходя в ужас от того, что они, по всей видимости, думали. — Я вовсе не…

— Перестаньте валять дурака, Роберта! Мы все знаем. Так где же он сам?

— Я здесь!

Раздавшийся позади нее голос был холоден, спокоен и расчетливо резок, и он обеспечил Франческо напряженное внимание толпы и полную тишину. В то же самое время на плечи Роберты осторожно, но уверенно легли две сильные руки.

— Так что вы хотели узнать? Воцарившаяся было тишина взорвалась выкриками журналистов, жужжанием и щелканьем камер, вспышками фотоаппаратов. Толпа, подавшись вперед, хлынула на ступеньки, заставив Роберту невольно податься назад, однако руки Франческо удержали ее на месте.

— У вас есть пять минут.

Позднее Роберта пыталась восстановить в памяти, длилось ли это действительно пять минут. Лично ей показалось, будто прошла целая жизнь. Жизнь, заполненная яркими вспышками фотокамер, гулом голосов, громогласно задающих вопросы, которые она почти не понимала.

Франческо отвечал на вопросы, и ответы его были так же лживы, как и то, что он сообщил вчера Сайласу. С доверительной интонацией в голосе Франческо поведал о «головокружительном романе», о том, что был буквально «нокаутирован», вызвав смех у жадно слушающей аудитории.

Открыв рот, чтобы возразить, Роберта почувствовала на своих плечах сильное, болезненное нажатие его рук, свидетельствующее о том, что муж прочел ее мысли и не желает, чтобы они были высказаны вслух.

Желание взбунтоваться на виду у всех появилось внезапно и так же внезапно исчезло. Смысл происходящего начал понемногу доходить до нее, хотя детали по-прежнему ускользали.

Каким-то образом у репортеров создалось впечатление, будто они с Франческо влюбленная парочка. И те просто не могли упустить сенсацию. Откуда они взяли подобную ерунду, Роберта не имела ни малейшего понятия. И еще она никак не могла понять, почему Франческо решил подыграть репортерам, а не послал их к черту…

— Ладно, на сегодня довольно. — Голос Франческо прозвучал так властно, что поднявшийся было ропот недовольства со стороны журналистов быстро утих. — Я обещал пять минут, а прошло уже десять.

К великому облегчению Роберты, авторучки начали исчезать, блокноты закрываться. Но тут один из фотографов, более бойкий, чем другие, вышел из толпы вперед.

— Как насчет хорошей фотографии, Франческо? Поцелуйте ее, что вам, трудно? Читатели желают видеть именно это.

— Поцелуй… О нет!.. — попыталась было возразить Роберта, но ее никто не услышал.

Прежде чем она успела хоть как-то отреагировать, Франческо повернул ее к себе лицом. Стоя на ступеньку выше, да еще со своим ростом, он, занимая доминирующую позицию, полностью контролировал ситуацию. Довольная хотя бы тем, что оказалась спиной к камерам, Роберта, однако, решила не сдаваться так просто.

— Франческо, не надо…

— Надо! — решительно и грубо оборвал ее он и, взяв за подбородок, поднял голову Роберту, заглянув прямо в горящие гневом зеленые глаза. — Не сопротивляйся, дорогая, — негромко посоветовал Франческо. — Дадим им го, чего они хотят, и нас оставят в покое.

— Ни за что! — воскликнула она в ярости. — Я вовсе не собираюсь…

— Ты никуда от этого не уйдешь, да и сама не против.

Объятие Франческо было таким крепким, что о сопротивлении не могло идти и речи. Как Роберта ни пыталась увернуться, он все же поцеловал ее.

Поцелуй, однако, был отнюдь не нежным, а яростным, отчаянным, и именно это обезоружило ее. Если бы Франческо воспользовался своим опытом, прекрасным знанием техники обольщения, ей было бы легче сопротивляться. Однако эта неистовая атака на ее губы сама по себе служила доказательством того, что она нужна ему. И что-то внутри Роберты, как бы ей ни хотелось признавать это, мгновенно ответило на его желание.

Она попыталась было скрыть реакцию своего тела, но стоило ей ощутить вкус его губ, его ищущего языка, как Роберта, словно опаленная огнем, потеряла всякую способность думать. Чувство было знакомым, таким знакомым! Слишком долго пробыла она в эмоциональной пустыне, сухой и безводной…

С вырвавшимся из глубины души стоном Роберта ответила на поцелуй, просто не могла не ответить. Ноги стали словно ватные, сознание помутилось…

Что, черт побери, я делаю? — поразился Франческо. Надо же быть таким идиотом!

Но беда заключалась в том, что все это делалось отнюдь не для видимости, вовсе не ради собравшихся у дома репортеров, а по внутреннему, глубоко личному побуждению, бороться с которым было практически невозможно…

Нет, это может зайти слишком далеко!

— Все, леди и джентльмены, представление окончено.

Леди и джентльмены. Смех, да и только! Франческо слишком хорошо знал эту банду папарацци, причем многих из них в лицо, и прекрасно понимал, что они собой представляют. Стоит им только найти жертву — особенно если та оказывалась какого-либо рода знаменитостью и история была связана с большими деньгами или сексом, — как они набрасываются на нее с энтузиазмом своры гончих. Впрочем, некоторых из них гораздо уместнее было бы сравнить с волками.

И вот теперь исключительно по его вине Роберта попала к ним в лапы.

Сам он давно привык к подобным вещам. Живя под пристальным вниманием желтой прессы почти всю свою жизнь, Франческо научился обращаться с ее представителями и давно понял, что, если хотя бы частично удовлетворить их любопытство, они отстанут намного быстрее, чем если им будет казаться, будто от них что-то скрывают.

Поэтому-то он и дал им то, чего они ждали. Поцелуй. Но разве можно было предположить, во что это выльется? Мимолетное касание губ, эфемерная, формальная ласка — вот все, что от него требовалось. Не больше, но и не меньше.

Но теперь, представив во всех подробностях фотографию, которая появится завтра в газетах, Франческо вынужден был признать, что на этот раз промахнулся. Сильно промахнулся.

— Черт побери, Роберта, подними же голову! Сделай вид, что ты… если и недовольна, то, по крайней мере, находишься здесь, в этом мире, а не витаешь в облаках!

Желая морально поддержать жену, он с наигранной небрежностью положил руку на ее талию и привлек к себе, надеясь, что это будет смотреться просто как жест нежного внимания. Одному Богу известно, что могут подумать репортеры, если обратят внимание на состояние Роберты.

— Вы получили ваши фотографии… и вашу сенсацию. Больше для вас тут ничего нет. Так как насчет того, чтобы оставить нас в покое, ребята?

К облегчению Франческо, репортеры, кажется, с ним согласились. Некоторые из них, во всяком случае, согласно кивнув, начали отступать, пряча свои камеры в футляры.

— Попрощайся с ними, дорогая…

Роберта подняла голову, расширенные глаза ее были темны, взгляд не сфокусирован. В этот момент сверкнула вспышка какой-то одинокой камеры.

— Попрощайся же!

— До свидания. — Она произнесла это автоматически, как одурманенная.

Стремясь увести Роберту в дом как можно скорее, Франческо чуть не на руках перенес ее через порог, с грохотом захлопнув за собой дверь.

— Роберта! — Взяв обеими руками за плечи, он сильно встряхнул ее обмякшее, как у тряпичной куклы, тело. — Роберта, что, черт побери, с тобой творится? Что такого случилось?

Случился ты, мысленно ответила она. Подобно тому, как ты случился в моей жизни год назад, вспыхнув сродни взрыву атомной бомбы и разнеся мое сердце и весь мой мир на мелкие кусочки, собрать которые воедино уже невозможно. Случился ты, черт бы тебя побрал!

Роберта пыталась возненавидеть его, страстно желала возненавидеть. Так было бы намного безопаснее и проще жить. Но как ни старалась она возбудить в себе ненависть, все было бесполезно. Своим поцелуем он словно открыл ящик Пандоры, и было понятно, что закрыть его обратно не удастся.

— А что, черт побери, творится с тобой? — попыталась перейти в ответную атаку Роберта. — Что ты творил сейчас там, на крыльце?

— Что я творил? — У него еще хватило наглости прикинуться возмущенным и оскорбленным. — Как мне показалось, я помогал тебе. Пришел, чтобы тебя спасти.

Роберта отчаянно замотала головой. Но, как ни странно, это энергичное движение дало положительный результат, позволив прояснить мысли, сосредоточиться и обратить наконец внимание на происходящее вокруг нее, в частности на то, как Франческо одет. Решив, по всей видимости, не тратить времени на переодевание или просто не придав этому значения, он вышел к репортерам все в том же шелковом темно-синем халате, в каком Роберта .застала его в кухне.

— Пришел, чтобы меня спасти! — повторила она, вкладывая в эту фразу столько сарказма, сколько могла. — И как же ты собирался это сделать? Взгляни на себя! — Роберта указала на него театральным жестом, который Франческо откровенно проигнорировал. — Ты вышел из дому, одетый подобным образом! Или, вернее сказать, раздетый подобным образом. Неужели ты не понимаешь, что они должны были подумать?

Выражение, появившееся на красивом лице мужа, было ей хорошо знакомо. Роберта видела его уже много раз, и оно не предвещало ничего хорошего. Это была смесь упрямства, гордости — оскорбленной гордости — и крайнего раздражения. В общем, он напоминал готовую взорваться петарду

Однако на этот раз Франчсско удивил ее. Мгновенно взяв себя в руки, он стал похож на мраморную статую, с пустыми — кажущимися пустыми — глазами А когда заговорил, то голос его звучал размеренно и низко:

— И что же, по-твоему, они должны были подумать?

Неужели придется высказывать все это вслух? Судя по выражению его лица, придется.

— На тебе был халат, и больше ничего! Все это выглядело так, будто ты… будто мы… только что вылезли из постелей. Более того, из одной постели!

— Они так и подумали.

— Что… что ты говоришь?

— Они так и подумали и оказались здесь именно поэтому. — Франческо повернулся и не спеша направился к лестнице. — Я полагал, что это очевидно.

— Но не для меня! — Последние слова Роберты были уже обращены к его широкой спине. — Франческо, почему они должны были так подумать?

Оглянувшись на ходу, он, однако, продолжил подниматься по лестнице.

— Потому что кто-то сообщил им о том, что это случилось.

— Но кто?

— Догадайся сама, дорогая. Это не составит особого труда.

Не составит особого труда? Возможно. Но только не для нее.

Роберта так и осталась стоять внизу, озадаченная и полностью поглощенная своими мыслями. Франческо исчез из виду, шаги его замерли. А секундой позже его черноволосая голова вновь показалась над перилами.

— Любовник, — лаконично сообщил он и направился в сторону своей спальни.

— Любовник?

Роберта припустилась за ним по лестнице. Почти взлетев на площадку, она подбежала к двери его спальни и, постучав, открыла ее, не дожидаясь ответа.

— Неужели ты имеешь в виду Сайласа? Потому что я вовсе… О Боже! — Слова замерли у нее на устах, да и сама она застыла как вкопанная.

Сняв халат и бросив его на кровать, Франческо стоял посреди комнаты в одних трусах, подчеркивающих плотные мышцы ягодиц и оставляющих открытыми длинные, загорелые, сильные ноги, поросшие черными волосами. На мускулистом торсе, с широкими плечами и узкой талией, не было ни грамма жира.

Отворачиваться было уже поздно. Франческо успел заметить, как Роберта смотрит на него, не в силах отвести глаз от чувственного совершенства его тела. К тому же она прекрасно знала, что, даже если сейчас зажмурится, этот образ по-прежнему останется перед ее мысленным взором.

— Ну что, насмотрелась? — наконец поинтересовался Франческо, видя, что она продолжает взирать на него, не в состоянии произнести ни слова. — Или, может, ты просто хочешь воспользоваться преимуществом того, что я не одет?

— Нет-нет… разумеется, нет! — Покраснев как рак, Роберта яростно замотала головой и отступила на шаг. — Никоим образом! Извини… Я не должна была…

Безразлично пожав плечами, словно показывая таким образом, что извиняться нечего, Франческо усмехнулся.

— В конце концов, ты не увидела абсолютно ничего нового. Когда мы были мужем и женой…

— Тогда все было по-другому. К тому же теперь мы больше не муж и жена.

— В глазах закона мы по-прежнему ими остаемся.

— Может быть, но только не в моих, — возразила Роберта и увидела, как его губы на миг сжались в тонкую линию.

— Это совершенно очевидно, — сухо заметил он, к ее крайнему раздражению. — Впрочем, я, собственно, не против, — продолжил Франческо, пока она отчаянно пыталась подыскать подобающий ситуации ответ.

— Не против чего?

— Не против того, чтобы ты решила использовать меня в своих целях. Точнее, я бы даже приветствовал подобный поворот событий. Это внесет приятное разнообразие в наши отношения. В конце концов, не одной же тебе предъявлять обвинения.

— Я никогда не… — начала Роберта, но тут же вспомнила письмо, которое оставила, уходя от него. То, в котором, не желая из гордости упоминать о том, что знает об отношениях мужа с Луизой, объясняла свой поступок его неэтичным поведением в истории с земельным участком. Она не могла — и никогда не смогла бы — оставаться с человеком, который ей лжет, гласило письмо, поэтому уходит и не желает больше его видеть.

— А почему ты так уверен, что это дело рук именно Сайласа?

Франческо бросил на нее насмешливый взгляд. Трусиха! Слово произнесено не было, но ясно читалось в ироничном прищуре глаз, в кривой, циничной усмешке. Взяв джинсы, он ответил, натягивая их на себя:

— Это как раз в его стиле. Неужели ты серьезно полагаешь, что он принял вчерашнюю отставку спокойно и не постарался бы за нее отплатить?

— Нет… не полагаю.

Мысленно вернувшись к вчерашней сцене, Роберта вдруг вспомнила о неприятном чувстве, возникшем у нее в тот момент, когда Франческо велел Сайласу немедленно убираться, и невольное облегчение, испытанное после его ухода.

— Стоило мне только увидеть эту толпу репортеров, я сразу понял, что без Сайласа не обошлось. — Застегнув джинсы, Франческо подошел к гардеробу и вынул оттуда темно-красную рубашку с короткими рукавами — Должно быть, он позвонил им, обещая сенсацию.

— Но если ты был так уверен, что это его рук дело, то почему вышел к ним?

— Мне показалось, что ты попала в неприятную ситуацию. — Из-за надеваемой через голову рубашки голос его звучал несколько приглушенно. — Я просто хотел тебе помочь.

Можно ли было доверять вдруг нахлынувшему на нее теплому чувству? Очень хотелось, но одного желания было далеко не достаточно.

— А когда поцеловал меня? — Ей не хотелось говорить об этом, пришлось себя заставить. Однако Роберта никогда бы не простила себе, если бы не попыталась выяснить все до конца. — Зачем ты это сделал?

— Зачем?

Надев наконец рубашку, но не заправив ее в джинсы, Франческо взял с туалетного столика расческу и начал спокойно причесываться.

— Я дал им то, чего они хотели, — заявил он, встречаясь с ней взглядом в зеркале. — Они явились для того, чтобы увидеть влюбленную парочку, и они ее увидели. Это ничего не означает и никому не причинило вреда.

Никому не причинило вреда!

Каждое его слово ранило сердце Роберты, хотя со стороны, разумеется, действительно казалось, что вреда никому причинено не было. Все раны Роберты были душевными, невидимыми глазу.

В тот поцелуй на ступеньках она вложила всю себя, всю свою невостребованную любовь. И вот теперь Франческо, со спокойным лицом и полнейшим безразличием в голосе, говорит, что все это ровным счетом ничего не значило!

— Так это было лишь циничным представлением на публику? Своего рода рекламным приемом — дать репортерам то, что им надо?

Интересно, что сделает Роберта, если я отвечу «нет»? — подумал Франческо. Рассмеется мне в лицо и назовет дураком, что, без сомнения, будет правдой. Или в который уже раз недвусмысленно объяснит, что, по ее понятиям, они больше не муж и жена, что их брак остался в прошлом и что она больше чем когда-либо раньше не желает его видеть.

Бросив расческу на туалетный столик, Франческо резко повернулся.

— Сайлас, без всякого сомнения, сообщил им, что ты являешься моей любовницей. Они бросились сюда, чтобы удостовериться в этом, и получили желаемое.

— Но это не то, чего желаю я! — Отчаянно жестикулируя, Роберта принялась мерить комнату торопливыми, нервными шагами. — Я не хочу, чтобы меня считали твоей любовницей… твоей содержанкой. Как ты только можешь такое говорить! Это последнее, чего бы мне сейчас хотелось!

— Кроме того, как быть моей женой. Брошенный на него красноречивый взгляд без всяких слов сказал ему то, что она по этому поводу думает. И эту женщину он старался защитить! С таким ослиным упрямством пытается удержать!

— Я прекрасно знаю прессу, — холодно пояснил Франческо, подчеркивая каждое слово, как будто обращался к трудному, капризному ребенку. — Если им покажется, что мы что-то скрываем, они вцепятся в нас как клещи. И тогда уже не отстанут, будут пользоваться самыми нечестными приемами, прибегать к самым грязным уловкам, какие только есть в их арсенале, но обязательно докопаются до того, что здесь творится на самом деле.

— Но ведь здесь ничего не творится! Мне совершенно нечего от них скрывать.

— Неужели нечего?

Роберта затрясла головой настолько энергично, что лента, скрепляющая волосы, соскочила, превратив их в растрепанную гриву.

— Нечего!

Но, несмотря на всю страстность этого заявления, видно было, что на ум Роберте неожиданно пришла какая-то мысль, привлекшая ее внимание. Перестав метаться по комнате, она остановила на Франческо пристальный взгляд и вновь покачала головой, на этот раз не столь энергично.

Что-то вызвало ее сомнение — на это ясно указывали внезапно побледневшее лицо и потемневшие глаза.

— Абсолютно нечего? — насмешливо переспросил Франческо.

— Д-да…

— Даже события некоего прошлогоднего июньского дня? Маленькая церквушка…

— Прекрати!

— Твое «согласна»…

— Я просила тебя прекратить!

— Дело в том, дорогая, — начал Франческо, растягиваясь на постели со скрещенными на груди руками, — что теперь уже поздно что-либо предпринимать. Дорога назад была отрезана в тот незабываемый, перехватывающий дыхание момент, когда мы надели друг другу на пальцы обручальные кольца и священник назвал нас мужем и женой.

— Перестань… — пробормотала Роберта, но теперь уже совершенно другим тоном.

Если он хотел пробудить память о наиболее драгоценных для нее минутах жизни, то достиг своей цели. Каким-то образом, инстинктивно или сознательно, но Франческо нащупал самый дорогой эпизод за все последние двенадцать месяцев жизни Роберты.

К тому времени они знали друг друга всего лишь несколько недель. И она волновалась до дрожи в коленях, все еще не в состоянии поверить, что такой чудесный, потрясающий мужчина, как Франческо Бальони, человек, имеющий возможность выбирать среди самых красивых женщин мира, предпочел ее.

Поэтому, когда священник задал традиционный вопрос о причинах, по которым их брак был бы невозможен, Роберту охватила самая настоящая паника. Она даже оглянулась через плечо на короткий, мощенный каменными плитами церковный проход, в страхе от того, что сейчас там кто-нибудь появится и крикнет: «Стойте! Подождите! Остановите церемонию!»

Да и после Роберта все время ощущала нереальность всего происшедшего. Такие люди, как Франческо, не влюбляются без памяти в первых встречных женщин и не женятся на никчемных созданиях вроде нее.

Горькая ирония ситуации заключалась в том, что так оно и оказалось в действительности. Но тогда они с Франческо благополучно произнесли слова клятвы, обменялись обручальными кольцами, традиционными поцелуями и вышли из церкви уже в качестве мистера и миссис Бальони, и все происходящее казалось ей чудесной сказкой. Которая, увы, длилась недолго.

А все потому, что на самом деле Франческо никогда не любил ее и женился только ради достижения собственных корыстных целей. И крушение иллюзий было тем трагичнее и болезненнее, что Роберта успела познать счастье, на которое никак не могла надеяться…

— Если бы мы начали отрицать все, что сообщил им Сайлас, — продолжил Франческо, не обратив никакого внимания на ее протест, — эти папарацци все равно решили бы, что дыма без огня не бывает. Они захотели бы узнать, почему мы вообще находимся здесь вместе, и копались бы в этом до тех пор, пока не отрыли бы то, что им нужно. Эти люди, смею тебя заверить, так легко не отступают.

Бросив косой взгляд на Роберту, он увидел, как от одной этой мысли ее охватила невольная дрожь.

— Так что если не желаешь, чтобы они пронюхали о нашем браке, то не следует давать им повода начинать раскопки. Но поскольку мы вроде бы ничего от них не скрывали…

— И ты думаешь, что твои небылицы их удовлетворили? — перебив его, ядовито поинтересовалась Роберта.

К ее удивлению, лицо Франческо прояснилось, осветившись широкой, располагающей к себе улыбкой, от которой у нее сразу защемило сердце.

— Однако, согласись, я выглядел довольно убедительно, не так ли? — самодовольно спросил он. — Заставил их проглотить наживку.

Надо признать, что он действительно выглядел вполне убедительно, подумала Роберта.

— Считаешь, это сработает? — спросила она, стараясь не думать о том, что тоже обманулась вместе с репортерами. — Действительно ли они убедились в том, что мы с тобой любовники, убедились настолько, что не начнут расследовать наше прошлое… копаться в грязном белье?

Возможные губительные последствия подобных «раскопок» начали доходить до нее только сейчас.

Роберта надеялась, что, прожив шесть месяцев отдельно от мужа, сможет начать процедуру развода и освободится от него быстро, легко, а главное — без лишнего шума. Сегодняшние фотоснимки ставили крест на этих надеждах.

Если об их браке станет известно широкой публике, пресса выжмет из этого все, что возможно. Если за этим последует развод, скандал будет раздут до неимоверных размеров. Ее личная жизнь перестанет быть личной на долгое время, и последствия этого предсказать было трудно. Так что к общему списку можно было добавить еще одну причину ненавидеть Франческо.

— Как ты считаешь, они тебе поверили?

— Откуда я знаю? — Не обращая внимания на встревоженный тон Роберты, Франческо безразлично пожал плечами и, закинув руки за голову, устроился на кровати поудобнее. — Но есть один способ убедить их окончательно и бесповоротно.

— И что же это за способ? Что нам надо сделать, чтобы быть полностью уверенными?

Франческо бросил на нее пристальный взгляд, от которого у нее появилось нехорошее предчувствие.

— Это довольно просто… только вряд ли тебе понравится.

— Какая разница, понравится мне или не понравится. Придется с этим смириться! Игра стоит свеч, был бы только толк. Что ты имеешь в виду?

Вздохнув, Франческо взъерошил рукой волосы и задумчиво нахмурился. Затем, очевидно приняв окончательное решение, рывком сел на кровати.

— Это довольно просто, — повторил он. — Мы дадим им даже больше, чем им надо. Докажем, что ты действительно являешься моей любовницей.

Этого Роберта никак не ожидала, поэтому несколько растерялась.

— Мы… Что ты сказал? — запинаясь, спросила она. — Как… как же мы этого добьемся?

— Элементарно. — Франческо вновь улыбнулся, но улыбка его была холодной и отнюдь не веселой. — Надо сделать одну простую вещь… воплотить воображаемое в реальность.