"Наследие Скарлатти" - читать интересную книгу автора (Ладлэм Роберт)

Глава 12

Прошло два месяца. Никакой информации об Алстере Скарлетте по-прежнему не поступало, и газеты и радио постепенно утратили интерес, к этой странной истории. По правде говоря, вся информация, которую за это время удалось накопать объединенными усилиями полиции, бюро розыска пропавших и федеральных агентов, касалась лишь привычек и черт характера исчезнувшего, и только. Он словно растаял, испарился. Был – и нет.

Вся жизнь Алстера, его пристрастия, слабости, устремления – все было тщательно исследовано психологами. И результатом этих трудов явился странный портрет – портрет человека, чье существование было лишено какого бы то ни было смысла. Человек, который имел в жизни практически все, чего только можно было пожелать, существовал как бы в вакууме – у него не было ни цели, ни стремлений.

Элизабет Скарлатти часами изучала поступавшие к ней объемистые отчеты. Это стало для нее привычкой. Ритуалом. Надеждой. Если ее сын убит – что ж, это будет ударом, но она справится с этой болью. Потеря жизни – это она способна принять. Есть тысяча способов устранить тело... Огонь, земля, вода... Она не могла в это поверить. Но такое конечно же возможно. Ведь он каким-то образом оказался связан с преступным миром, но говорить об этом всерьез не приходится.

Однажды утром Элизабет стояла у окна библиотеки. За окном текла обычная жизнь – прохожие спешили по своим делам. Автомобили, застоявшиеся за ночь, отчаянно кашляли выхлопными газами. Потом Элизабет увидела на ступенях одну из своих служанок. Та подметала крыльцо.

Элизабет вспомнила другую служанку. На другом крыльце.

Служанка из дома Алстера. Та самая, которая мела крыльцо, когда Алстер сел в такси и дал шоферу, по ее словам, странное указание.

Что же это было за указание?

Метро. Алстер приказал отвезти его к станции метро.

Однажды утром ее сын отправился куда-то на метро, и Элизабет не понимала, почему не на собственной машине.

Это был только мимолетный, слабый проблеск в темном мраке неизвестности, но все же проблеск. Элизабет быстро направилась к телефону.

Через тридцать минут перед Элизабет Скарлатти предстал, с трудом переводя дыхание, третий вице-президент «Уотерман траст компани» Джефферсон Картрайт – ему было приказано срочно явиться.

– Да, верно, – произнес вирджинец. – В ту же минуту, как стало известно об исчезновении мистера Скарлетта, мы проверили все его счета. Это замечательный молодой человек. Мы очень с ним подружились, когда мне выпала честь посвятить его в суть банковского дела.

– И каково состояние счетов?

– Все в полной норме.

– Боюсь, я не понимаю, что вы имеете в виду.

Картрайт секунду помедлил – думающий банкир, да и только.

– Безусловно, окончательные итоги еще не подведены, но мы не думаем, что он превысил сумму, предназначенную на ежегодные расходы.

– А каков доход этого фонда?

– Видите ли, рынок колеблется – к счастью, сейчас стоимость акций и ценных бумаг повышается, поэтому трудно так сразу назвать точную цифру.

– Тогда хотя бы приблизительную...

– Дайте подумать... – Джефферсону Картрайту не нравилось направление, которое старалась придать разговору мадам Скарлатти. Он мысленно порадовался своей предусмотрительности, тому, что регулярно посылал Чанселлору Дрю смутные намеки по поводу трат, совершенных его младшим братом в Европе. – Я могу уточнить у служащих, более точно осведомленных о состоянии дел мистера Скарлетта. – Южный акцент Джефферсона Картрайта стал более заметным. – Но, миссис Скарлатти, я уверен, что это весьма значительная цифра.

– Я предпочла бы все же услышать от вас хотя бы приблизительную сумму. – Элизабет Скарлатти не любила Джефферсона Картрайта, и ее тон не предвещал ничего хорошего.

– Фонд, предназначенный для ежегодных расходов мистера Скарлетта, отличается от фонда, предназначенного для развития капитала, и достигает порядка семисот восьмидесяти трех тысяч долларов, – быстро ответил Картрайт.

– Чрезвычайно рада, что его личные нужды редко превышали эту скромную сумму, – с сарказмом прокомментировала Элизабет Скарлатти и выпрямилась в кресле. Она умела быть величественной, и Джефферсон Картрайт заговорил вдруг быстро-быстро, и южный акцент его уже нельзя было скрыть.

– Разумеется, вы были осведомлены о некоторых чрезмерных расходах мистера Скарлетта – об этом много писали газеты. Я лично неоднократно предупреждал его, но он ведь такой упрямый молодой человек... Если вы помните, ровно три года назад мистер Скарлетт приобрел дирижабль примерно за полмиллиона долларов. Мы всячески пытались отговорить его от этой покупки, но он поступил по-своему. Он заявил, что должен иметь дирижабль – и все! Если вы, мадам, изучите счета вашего сына, то увидите, что он всегда был склонен к подобного рода не очень обдуманным тратам. – Картрайт защищался, хотя вполне отдавал себе отчет в том, что Элизабет Скарлатти не станет обвинять его в этих тратах.

– И как много было... подобных приобретений?

Банкир заговорил еще быстрее:

– Разумеется, столь экстравагантных, как дирижабль, больше не было! Мы объяснили мистеру Скарлетту, что подобные траты приводят к крайне нежелательному переводу средств из второго фонда в первый. Что он должен... ограничить свои расходы только теми доходами, которые приносит первый фонд. Во время наших с ним занятий в банке я неоднократно подчеркивал эту мысль. Однако его расходы на прошлогоднее свадебное путешествие с очаровательной миссис Скарлетт были довольно значительными. Мягко говоря, этим своим путешествием мистер Скарлетт внес серьезный вклад в европейскую экономику... Мы также вынуждены были совершить большое количество непосредственных выплат по подписанным им требованиям... Я уверен, мистер Чанселлор Скарлетт информировал вас о неоднократных уведомлениях, которые я направлял ему в связи с европейскими расходами вашего сына.

Элизабет удивленно подняла брови.

– Нет, я ничего об этом не знаю.

– Но ведь, миссис Скарлатти, это было свадебное путешествие. Поэтому мы не могли...

– Мистер Картрайт, – прервала его пожилая дама, – есть ли у вас точные данные расходов моего сына, совершенных в прошлом году как здесь, так и за границей?

– Конечно, мадам.

– А сумм, высланных по ему прямому требованию?

– Разумеется.

– Я жду от вас эти данные не позднее завтрашнего утра.

– Но эту работу даже несколько бухгалтеров способны выполнить в лучшем случае за неделю. Мистера Скарлетта трудно назвать самым педантичным человеком, когда речь идет о подобных вещах...

– Мистер Картрайт! Я имею дело с «Уотерман траст» вот уже четверть века. «Скарлатти индастриз» ведет все свои дела только через ваш банк, потому что такова была моя воля. Я верю в «Уотерман траст», у меня нет оснований не верить. Надеюсь, я понятно говорю?

– Конечно, разумеется. Завтра утром. – Джефферсон Картрайт, пятясь задом, с поклоном удалился.

– Минуточку, мистер Картрайт!

– Да, мадам?

– Боюсь, я не успела выразить вам свою признательность за то, что вам удавалось удерживать моего сына в рамках установленных расходов.

– Простите, мадам. – На лбу Картрайта выступили капельки пота. – На самом деле...

– Кажется, вы меня не поняли, мистер Картрайт. Я хочу выразить вам мою искреннюю благодарность. Всего доброго.

– До свидания, мадам Скарлатти.

Всю ночь Картрайт с тремя банковскими служащими трудился над составлением полного отчета о расходах Алстера Скарлетта. Это была трудная задача.

К 2.30 ночи на столе у Джефферсона Картрайта лежал полный список банков и меняльных контор, с которыми наследник империи Скарлатти когда-либо имел дело. С указанием точных дат и сумм переводов. Список казался бесконечным. Сумм, которые еженедельно тратил Алстер Скарлетт, хватило бы среднему американцу на безбедную жизнь в течение целого года.

«Кэмикл корн иксчейндж», Мэдисон-авеню, 900, Нью-Йорк

«Мезон де банк», рю Виолет, 22, Париж «Ла банк Америкэн», рю Нуво, Марсель «Дойче-американише банк», Курфюрстендамм, Берлин «Банко-туриста», калье Де-ла-Суэньос, Мадрид «Мезон де Монте-Карло», рю Дю Фюллаж, Монако «Вейнер штедтише спаркассе», Зальцбургштрассе, Вена

«Банк Франс-Алжир», залив Мун, Каир, Египет. И так далее. Да, Алстер и его молодая жена поездили по Европе!

Естественно, в этом списке числились и суммы, переведенные на банки и конторы. В список также были включены подписанные Алстером счета из отелей, магазинов, ресторанов, агентств по прокату автомобилей, пароходных и железнодорожных компаний, конюшен, частных клубов, игорных домов. И по всем этим счетам платил банк «Уотерман».

Джефферсон Картрайт составлял детальный отчет. Эти расходы казались абсолютно безумными, но все уже привыкли, что обычные мерки к Алстеру Скарлетту неприменимы.

Ничего необычного, если иметь в виду всю прежнюю жизнь Алстера Скарлетта. Естественно, «Уотерман траст» разошлет письма во все эти банки, чтобы получить сведения о суммах, хранящихся на депонентах. И вернуть эти деньги для «Уотерман траст» не составит труда.

– Да, работенка, – пробурчал Картрайт себе под нос. Джефферсон Картрайт был убежден, что сегодня утром он предстанет перед старой мадам Скарлатти совершенно в ином свете. Он поспит пару часиков, примет холодный душ и доставит отчет самолично – конечно, вид у него будет усталый, очень усталый! Мадам Скарлатти будет потрясена.

– Мой дорогой мистер Картрайт, – с сарказмом произнесла Элизабет Скарлатти, – когда вы переводили тысячи за тысячами во все европейские банки, вам не приходило в голову, что тем самым вы создавали дефицит почти в четверть миллиона долларов? Вы что, не понимали, что сложение этих двух сумм – того, что брал из своего фонда мой сын, и того, во что можно было бы обратить эти взятые деньги, – даст результат просто невероятный? Да он менее чем за девять месяцев превысил расходы, намеченные на год! Черт бы его побрал!

– Естественно, сегодня утром мы разослали во все перечисленные банки письма с требованием полной информации. Я уверен, банки смогут вернуть нам значительные суммы.

– А я в этом совсем не уверена!

– Откровенно говоря, мадам Скарлатти, я пока не понимаю, что именно вы имеете в виду...

Голос Элизабет смягчился, и она задумчиво произнесла:

– Да я и сама, по правде говоря, пока не понимаю. Только в этой ситуации – вот это я понимаю хорошо – я отнюдь не лидер, а ведомый...

– Простите?

– Кстати, во время занятий моего сына в банке мог ли он почерпнуть какую-то информацию, которая заставила бы его переводить средства в Европу?

– Я задавался тем же самым вопросом. Более того, я считал это своим долгом... Очевидно, мистер Скарлатти сделал несколько капиталовложений в Европе.

– Капиталовложения? В Европе? Это представляется маловероятным!

– У вашего сына обширный круг друзей, мадам Скарлатти. А у этих друзей, наверное, не было недостатка в интересных проектах... Должен сказать, что ваш сын становился все более и более знающим в области анализа капиталовложений...

– В чем, в чем?

– Я имею в виду его внимательное изучение всех капиталовложений Скарлатти. Он очень усердно занимался, и я горжусь, что именно мне выпала честь знакомить его с банковской системой... Даже в свадебное путешествие он взял с собой сотни отчетов.

Элизабет медленно поднялась, подошла к окну. Она обдумывала сказанное Джефферсоном Картрайтом – интерес ее сына к капиталовложениям «Скарлатти индастриз» был для нее большой неожиданностью. Она привыкла во многом полагаться на интуицию: долгий опыт показал, что интуиция почти никогда не подводила ее. И сейчас она интуитивно что-то чувствовала, но что, она не могла четко сформулировать.

– Что именно вы имеете в виду, мистер Картрайт? Отчеты о наших недавних вложениях, о количестве проданных акций?

– И то и другое, мадам, и многое еще. Он анализировал фонды – и свои, и Чанселлора, даже ваш собственный, мадам. Он собирался составить полную картину с особым упором на возможности роста и развития. Это сложная задача, но он не сомневался...

– Более чем сложная. И дело здесь не только в честолюбии, – прервала его Элизабет Скарлатти. – Без особой подготовки, боюсь, эта задача неосуществима. – Элизабет по-прежнему стояла спиной к Картрайту и смотрела в окно.

– Мы прекрасно это понимали, мадам. Поэтому мы советовали ограничиться исследованием своих собственных фондов. Я считал, что тогда мне будет легче объяснить все тонкости, а поскольку мне очень не хотелось какими-либо сомнениями подрывать его энтузиазм...

Элизабет резко повернулась и в упор посмотрела на банкира. Ее взгляд заставил Картрайта умолкнуть. Она понимала, что вот-вот доберется до истины.

– Пожалуйста, поясните... Как именно мой сын... изучал свои капиталовложения?

– По ценным бумагам и документам, хранящимся в его личных фондах. Прежде всего по тому, что хранится во втором фонде – фонде капиталовложений и развития, он более стабилен. Он каталогизировал все данные, сравнивал их, чтобы определить, как можно было бы выгоднее поместить капиталы. И, должен признаться, он был удовлетворен тем, как работали с его фондом мы, – он сам мне об этом сказал.

– Каталогизировал? Что вы имеете в виду?

– Он выписывал все ценные бумаги, сроки их приобретения и реализации, сравнивал с биржевыми курсами, таким образом постигая анализ рынка.

– А как он это делал?

– Но я ведь вам уже объяснял! Он сравнивал содержание всех портфелей по годам.

– Где?

– В сейфах, мадам. В сейфах Скарлатти.

– Боже мой!

Элизабет почувствовала, что силы оставляют ее. Она оперлась дрожащей рукой о подоконник.

– И как долго мой сын... занимался этими исследованиями? – Она старалась говорить спокойно, несмотря на все более охватывающий ее страх.

– В течение нескольких месяцев. Если быть точным, то с момента возвращения из Европы.

– Понятно. И кто-нибудь ему помогал? Он ведь был еще недостаточно опытным в данном вопросе.

Джефферсон Картрайт посмотрел Элизабет в глаза – ну уж нет, он-то не дурак. Ей не удастся обвинить его в пренебрежении своими обязанностями: он был обязан обучить Алстера, он его и обучил.

– В этом не было необходимости. Каталогизация прежних капиталовложений – дело не очень трудное. Имена, цифры, даты... А ваш сын – настоящий Скарлатти. Был настоящим Скарлатти.

– Да... был... – Элизабет поняла, что банкир начинает читать ее мысли. Не важно. Сейчас все не важно – все, кроме правды.

Сейфы... Хранилища...

– Мистер Картрайт, через десять минут я буду готова. Я вызову своего шофера, и мы с вами поедем в банк.

– Как пожелаете.

Ехали они молча, сидя рядом на заднем сиденье. Если подозрение подтвердится, его карьере конец. Более того, может последовать и гибель самого банка. Господи, ведь именно он был назначен финансовым советником Алстера Стюарта Скарлетта!

Шофер распахнул дверцу, Джефферсон протянул мадам Скарлатти руку – она ухватилась за нее крепко, слишком крепко. С трудом, не поднимая головы, она выбралась из машины.

Банкир повел ее мимо личных сейфов, мимо контор служащих по длинному коридору в конец здания. На лифте они спустились в огромное подвальное помещение-хранилище – налево, к восточному крылу.

Гладкие стены здесь были выкрашены в серый цвет, проход перегораживала тяжелая стальная решетка. Над решеткой на толстом цементе были выбиты слова: «Восточное крыло. Скарлатти».

В который уже раз Элизабет подумала, что это хранилище похоже на склеп. За решеткой был узкий проход, освещенный яркими, вделанными в металлическую сетку лампочками. В проходе – по две двери с каждой стороны; дверь в конце прохода вела к хранилищу «Скарлатти индастриз».

Ко всему, что составляло смысл ее жизни.

К Джованни.

Каждая из боковых дверей вела к сейфам членов его семьи. Две двери слева – к хранилищам Чанселлора и Алстера. Двери справа – Элизабет и Роланда. Хранилище Элизабет было крайним, самым близким к двери, ведущей к «Скарлатти индастриз».

Элизабет никогда не вскрывала хранилище Роланда – она знала, что в конце концов, когда ее не станет, адвокаты обо всем позаботятся. Это было ее единственной слабостью, актом любви к покойному сыну. И это было правильно. Потому что Роланд тоже был частью ее империи.

Охранник в форменной одежде торжественно, словно на похоронах, поклонился и открыл решетку.

Элизабет стояла перед дверью слева. На табличке, прикрепленной к металлической обшивке, выгравированы слова: «Алстер Стюарт Скарлетт».

Охранник отпер и эту дверь, и Элизабет вошла в маленькую глухую комнатку.

– Заприте за мной и подождите снаружи.

– Слушаюсь.

Она осталась одна. Она была здесь лишь однажды вместе с Джованни. Господи, как давно это было. Годы, века прошли... Как же это было? Он, ничего не говоря о том, что задумал, просто отвез ее в банк. Он так гордился этими хранилищами в восточном крыле! Он провел ее по всем пяти помещениям, словно гид по музею. Он рассказывал ей о тонкостях всех фондов. И он похлопывал по ящикам, в которых будут храниться эти фонды, словно пастух по спинам коров-рекордсменок, которые со временем принесут ему добротный приплод.

И он был прав.

С тех давних пор в комнатке ничего не изменилось.

В одну из стен были вделаны ящики, в которых хранились акции, сертификаты, удостоверявшие вклады в сотни различных корпораций. Все это было предназначено на каждодневные расходы – первый фонд Алстера. У двух других стен стояли каталожные ящики, по семь с каждой стороны. На каждом из ящиков стоял год, год реализации ценных бумаг, содержавшихся в данном ящике. За сменой этих индексов следили служащие банка. В каждом ящике было по шесть ячеек, в каждой из которых лежали бумаги, предназначенные для реализации.

Этих бумаг хватало на последующие 84 года.

Второй фонд. Фонд, предназначенный для развития империи Скарлатти.

Элизабет изучала карточки.

1926. 1927. 1928. 1929. 1930. 1931.

Так значилось на первом ящике.

Она увидела, что возле правого ящика стоит высокий табурет. Тот, кто им пользовался, явно сидел между первым и вторым ящиками. Она взглянула на карточки, прикрепленные ко второму ящику:

1932. 1933. 1934. 1935. 1936. 1937.

Она поставила табурет перед первым ящиком, села, открыла нижнюю ячейку.

1926 год.

Год был разбит по месяцам, перед каждым – индексационная табличка. А за каждой из табличек – небольшая металлическая папка, ушки которой опечатаны восковыми печатями с буквами «У.Т.» староанглийского шрифта.

Год 1926 был в целости и сохранности. Ни одна из печатей не сорвана. В конце финансового года служащие банка, как обычно, вскроют эти папки и обсудят с Элизабет, как им дальше поступать с этим фондом Алстера.

Она открыла 1927 год.

Здесь тоже все было в порядке – все печати на месте.

Элизабет уже собиралась закрыть ячейку, как вдруг заметила на одной из печатей маленький изъян. Незначительную, еле различимую неровность, которую взгляд менее острый вряд ли бы отметил.

На папке, стоявшей перед табличкой «август», буква quot;тquot; чем-то отличалась от предыдущих печатей – она была как бы сдвинута. То же и на папках «сентябрь», «октябрь», «ноябрь» и «декабрь».

Она вытащила августовскую папку и потрясла ее. Затем отогнула проволочные ушки, печать треснула и отвалилась.

Папка была пуста.

Она просмотрела все остальные папки 1927 года.

Пусто.

Элизабет открыла ячейку 1928 года. Все металлические папки были опечатаны той же печатью – со слегка сдвинутой буквой quot;тquot;. И все пустые.

Сколько же месяцев потребовалось Алстеру Скарлетту, чтобы сотворить эту немыслимую операцию? Как он все это делал? Как вытаскивал бумаги – одну за другой?

Еще три часа назад она бы и поверить не могла в нечто подобное. А все потому, что увидела подметающую служанку и вспомнила о другой служанке, на другом крыльце. О той служанке, которая случайно услышала данное шоферу указание.

Алстер Скарлетт поехал на метро.

В тот утренний час он не мог рисковать, не мог тратить время в дорожных пробках. Тогда он опоздал бы в банк.

И верно – разве можно придумать лучшие часы для этих его «занятий»? Хаос, который царит в банке в это время, звонки, распоряжения, лихорадочная активность, связанная с изменениями биржевых курсов.

В это время, полное суеты, мало кто привлекает пристальное внимание. Даже Алстер Стюарт Скарлетт.

Теперь она понимала, что значил приказ отвезти его к станции метро.

Дрожащими руками она вскрыла папку, помеченную декабрем 1931 года.

Пусто.

Она уже дошла до середины 1934 года, когда услышала, что металлическая дверь открывается. Она быстро задвинула ящик и гневно обернулась.

В комнату, плотно притворив за собой дверь, вошел Джефферсон Картрайт.

– Я же, кажется, приказала вам оставаться снаружи!

– Господи, мадам Скарлатти, что с вами? Вы словно привидение увидели! Как вы побледнели!

– Убирайтесь прочь!

Картрайт стремительно подошел к первому ящику и наугад открыл одну из ячеек. Он увидел сломанные печати, вытащил одну из папок и открыл.

– Боже! Кажется, что-то отсутствует!

– Убирайтесь! Я вас уволю!

– Возможно... Возможно, вам и удастся меня уволить... – Джефферсон открыл еще несколько ящичков и убедился, что и там печати тоже сломаны и папки пусты.

Элизабет молча с презрением взирала на банкира.

– Вы больше не работаете в «Уотерман траст», – гневно изрекла она.

– Вполне вероятно. Позвольте. – Джефферсон мягко отстранил Элизабет и начал вскрывать остальные ящики. Дойдя до середины 1936 года, он остановился и повернулся к старой даме.

– Не так уж много здесь осталось, не так ли? Конечно, я как можно скорее представлю полный отчет о том, что отсутствует. Для вас и для моего руководства. – Он закрыл ящик и улыбнулся.

– Это конфиденциальное семейное дело! Вы никому ничего не расскажете! Вы не можете ничего рассказать!

– О, позвольте! В этих папках лежали ценные бумаги, которые можно превратить в живые деньги. Считайте, что это были деньги... Ваш сын скрылся, прихватив с собой значительную часть всей наличности Нью-йоркской биржи! И мы даже, еще не закончили осмотр. Не следует ли нам вскрыть и остальные ящики?

– Я этого не потерплю!

– Ваше право. Но я обязан сообщить руководству, что банк «Уотерман траст компани» влип в изрядное дерьмо. Только подумать, во что это выльется! Нет, я обязан немедленно сообщить обо всем.

– Вы не имеете права!

– Но почему? – Картрайт отнюдь не выглядел испуганным.

Элизабет отвернулась и попыталась собраться с мыслями.

– Мистер Картрайт, вы можете хотя бы на глаз оценить стоимость утраченного?

– Судя по тому, что мы успели просмотреть... Одиннадцать лет, примерно по три с половиной миллиона в год. Следовательно, предварительная оценка ущерба – что-то около сорока миллионов... Но мы просмотрели далеко не все.

– Тогда я прошу вас... точно оценить ущерб. Полагаю, мне не надо напоминать, что если вы хоть слово кому-то скажете, я уничтожу вас. Думаю, мы придем к соглашению, взаимно нас удовлетворяющему. – Элизабет повернулась и в упор посмотрела на Картрайта. – Мистер Картрайт, вы стали обладателем очень ценной информации, и это знание значительно повышает ваши собственные акции. Человек, которому подвалила удача, должен быть предельно осторожным.

В ту ночь Элизабет Скарлатти не сомкнула глаз.

Джефферсон Картрайт тоже провел бессонную ночь. Он сидел на табурете в наглухо закрытой комнатке в окружении кипы бумаг.

Он тщательно просчитывал все расходы Алстера Скарлетта и пришел к выводу, что, похоже, тот сошел с ума: он изъял ценных бумаг на сумму 270 миллионов долларов.

Это может привести к серьезному кризису на бирже.

Это может привести к международному скандалу, который значительно подорвет мощь «Скарлатти индастриз»... И все станет известно где-то через год, когда подойдет время конвертировать первую из утраченных порций.

Джефферсон Картрайт сложил свой отчет и засунул его во внутренний карман пиджака. Похлопал по груди, Убедился, что бумаги на месте, и вышел из хранилища.

Коротким свистком подозвал дремавшего на стуле охранника.

– О, мистер Картрайт, как вы меня испугали!

Картрайт вышел на улицу.

Поглядел на слегка посветлевшее небо – скоро утро. Это утро принесет ему все.

Ибо он, Джефферсон Картрайт, отставной герой футбольных полей Вирджинского университета, женившийся на деньгах и потерявший их, держал в кармане ключ ко всему тому, что было ему в жизни так необходимо.

Он снова мчался по полю, и снова толпа зрителей ревела от восторга.

Гол!

Теперь его ничто не остановит.