"Потерянная родина" - читать интересную книгу автора (Лацис Вилис Тенисович)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Вентиляционная труба отнюдь не была удобным жилищем. Места-то в ней хватало, чтобы человек мог повернуться с одного бока на другой, но стоило Ако чуть пошевельнуться, как труба начинала грохотать. Приходилось лежать неподвижно. Такое положение скоро надоело, стало тяготить. В трубе скопилось немного влаги, и один бок Ако все время мок в воде. Но самым большим неудобством было то, что Ако не смел заснуть: во сне он мог заворочаться, поднять шум и этим выдать свое присутствие. Проведя несколько часов в таком положении, Ако увидел, что уже забрезжила утренняя заря, которая через отверстие трубы заглянула и в его убежище. Время от времени он слышал шаги людей на палубе. Через определенные промежутки времени матросы приходили проверять показания лага. Остальное время там нечего было делать, и голоса людей звучали поодаль. Только один раз, в полдень, у старых вентиляторов остановились двое мужчин и обменялись несколькими словами.

— Ты слышал ночью странный треск? — спросил один.

— А как же, — отозвался другой. — Я чуть было не вылетел из койки.

— У руля в это время стоял Тейлор. Говорит, будто он ничего не видал.

— А ты ведь был впередсмотрящим. Ты должен был что-нибудь приметить.

— Я… видишь ли, старина, мне днем не удалось соснуть. И когда меня поставили туда, на полубак, к бугшприту совсем одного, а тут еще дождик начал так приятно накрапывать, я больше не мог выдержать. Веки сами собой слиплись. Долго-то я, конечно, не спал, может, всего пару минут. Тогда эта чехарда • и случилась. Хорошо еще, что сам старик в то время оказался на мостике. Он тоже ничего не заметил.

— Штурман говорит, будто это был остов какого-то полузатонувшего корабля.

— Гм, да. Особенно-то затонувшим он никак не мог быть, потому что краска по борту судна обшарпана от форштевня до ахтерштевня фута на четыре выше ватерлинии. А если у этого остова были еще и мачты, то их и подавно следовало бы заметить. Да какое нам дело до всего этого.

— Ясно. Невелика радость таскаться по судам.

— А старик — тертый калач. Ты слышал — если погода будет тихая, то ободранные места велят окрасить здесь же в море, до самой ватерлинии. До Гибралтара просохнет, и ни один черт тогда не докопается, на какой такой остов наскочил наш «Уинд» спайтер».

— Чтобы краска лучше сохла, старик, я думаю, подбросит нам несколько бутылок джина.

— Боцман говорит — это уже обещано.

— Вот как? Ну, тогда все в порядке.

Пока они разговаривали, Ако не смел дышать. И на этот раз он кое-что понял из разговора и запомнил. Не подлежало сомнению, что командиры судна делали и будут делать все, чтобы скрыть от других белых причины гибели «Нимфы». Все их планы мог сорвать только Ако. Если они его поймают, то непременно уничтожат. Сознание, что малейшая неосторожность может погубить его, придало Ако силы лежать с затекшими членами, заглушить чувство голода и терпеливо переносить одуряющий зной, который скоплялся в трубе, когда солнце накалило металл. Стенки трубы целый день были такие горячие, что до них нельзя было дотронуться рукой или щекой. Если бы после недавних штормов и тропических ливней в трубе не осталось воды, Ако наверняка не выдержал бы до вечера. Хорошо еще, что его голые ноги и спина лежали в луже. Но вода эта постепенно высыхала, испарялась и впитывалась в одежду Ако.

«Следующей ночью я должен подыскать себе какое-нибудь другое убежище, — размышлял островитянин. — Такое, где удобнее спать и куда не проникает солнце. Еду и питьевую воду тоже надо найти».

Медленно тянулись часы. Долго-предолго солнечные лучи накаляли клетку Ако. Наконец стало смеркаться и на кормовой палубе затихли человеческие голоса. Ако дождался, пока совсем стемнело, и только тогда осмелился высунуть голову из вентилятора. Над морем уже мерцали звезды. Ако жадно глотал прохладный, освежающий воздух и отдыхал. Онемевшие члены опять приобретали прежнюю гибкость, боль и тяжесть в голове исчезли.

Убедившись, что на палубе нет ни живой души, Ако вылез из трубы и, низко пригнувшись, проскользнул до грот-мачты. Откуда-то доносился приятный запах свежеиспеченного хлеба. На вантах мачты висел мешок с мясом. Взять весь воловий окорок Ако не решался, а чтобы отрезать подходящий кусок, у него не было ножа. Запах пищи еще сильнее разбередил голод юноши. Как зверь, нюхом чующий добычу, он двинулся в ту сторону, откуда струйки воздуха доносили приятный запах. Ему пришлось подняться вверх по трапу, затем прокрасться по узкому коридору, по обеим сторонам которого располагались каюты. В коридоре не горела ни одна лампа. За всеми дверьми царила тишина — белые люди, наверно, спали. В том помещении, откуда тянуло соблазнительным запахом, дверь была оставлена полуоткрытой. Глаза Ако, видевшие в темноте почти так же хорошо, как и при дневном свете, рассмотрели в дверную щель плиту, полки для посуды и небольшой стол, на котором остывало несколько буханок недавно испеченного хлеба. На плите стоял кофейник, полный кофе — предназначенный для вахтенных матросов, которые сменяются ночью. Но еще со времен «Сигалла» Ако знал, что в плите имеется духовка и в ней всегда хранится что— нибудь съестное.

Бесшумно, словно призрак, проскользнул он в камбуз и начал быстро действовать. Кофе был не горячий. Ако, не обжигаясь, досыта напился, а остаток вылил в какую-то пустую консервную банку, найденную на полке. Буханка хлеба и жареная рыба, которую он извлек из духовки, могли на пару дней избавить его от голода. Забрав добычу, Ако удалился так же тихо, как и вошел. Выбравшись из коридора, он не пошел обратно на корму парохода, а поднялся на верхнюю палубу, где стояли спасательные шлюпки.

В ту ночь Ако укрылся в одной из этих шлюпок, поверх которой был натянут брезентовый чехол. Ему пришлось отвязать несколько шкертиков со стороны моря, которые потом, лежа в лодке, уже невозможно было завязать. Если кому-нибудь из команды взбрело бы на ум проверить брезент со стороны моря, он тотчас же заметил бы, что шкерты развязаны, и непременно заглянул бы внутрь лодки. Ако не знал, что на другое утро после его спасения штурман осмотрел все спасательные шлюпки, угольные бункера и другие места, где имели обыкновение прятаться тайные пассажиры. Все оказалось в полном порядке, и сегодня на пароходе царила уверенность, что на судне нет ни одного постороннего человека. Если бы Ако знал это, он чувствовал бы себя гораздо увереннее в своем новом убежище.

В спасательной шлюпке была совсем другая жизнь, нежели в вентиляторе. Здесь Ако мог спать на свернутом парусе, даже сидеть и гораздо свободнее двигаться. В ту ночь он хорошо выспался. Назавтра его не мучил солнечный зной.

Два дня и две ночи Ако не покидал своего убежища. Он бережливо ел хлеб и рыбу, а кофе пил лишь тогда, когда сильно мучила жажда. На третью ночь,он снова отправился на промысел. На этот раз его добычу составляли буханка хлеба и кусок засохшего бифштекса. Живя в лодке, Ако обнаружил там бочонок воды, поэтому о питье ему больше не приходилось беспокоиться.

Никто ничего еще не заметил. Никто не тревожил Ако, и у него уже затеплилась надежда, что ему удастся счастливо дождаться конца плавания, спасти свою жизнь и когда-нибудь увидеть берега родины.

Пароход водоизмещением в восемь тысяч тонн со скоростью двенадцать миль в час мчался на север.

Что же такое случилось с солнцем? Неужели оно совсем обессилело? В самый полдень оно не могло согреть мир, а ночью, лютовал такой холод, что у Ако зуб на зуб не попадал. Напрасно он кутался в парусину и свертывался в клубок, чтобы члены его сами согревали друг друга — холод проникал сквозь чехол шлюпки, забирался в логово Ако и острыми когтями вонзался в его тело.

Он не привык к таким ощущениям, не знал,\что такое мороз и зима, и поэтому совсем растерялся и перепугался, когда эти неизбежные спутники севера впервые застигли его врасплох. На Ригонде даже в ливневый период не было такой неприветливой погоды.

Ако мерз. Ему казалось, что матросы могут услышать, как стучат его зубы. Однажды еще на острове он нырнул до самого дна лагуны, вода там была значительно холоднее, чем на поверхности, но все же не такая холодная, как здешний воздух.

Белые люди, видимо, увозили его от солнца, в далекий подземный мир. При своей непомерной хитрости они могли переносить и такой воздух, он им не причинял вреда. Но Ако…

Неподвижно пролежав весь день в лодке, он решил ночью поискать пищи и, когда все звуки умолкли, вылез из своего убежища. Небо было затянуто облаками; не видать ни луны, ни звезд. Что-то мелькало в воздухе, в лицо Ако ударяли какие-то мягкие холодные пылинки. Эти пылинки, похожие на пушинки цветов, кружились, падали и скапливались на палубе толстым белым слоем. Чехол лодки тоже покрылся толстым слоем пылинок. Ако взял в руку маленькую щепотку пылинок, но они моментально слиплись в комок и начали таять. У него стали мерзнуть пальцы. Босыми ногами стоял он на снегу, и ему казалось, будто у палубы есть пальцы, которые щиплют его ступни. Ако дрожал всем телом. И чем дольше он так стоял, тем нестерпимее становилось чувство холода — это было гораздо мучительнее, чем выносить самый палящий полуденный зной.

Как долго он выдержит это? Ако понял: если он сейчас же не попадет в тепло, случится что-то плохое и непоправимое. Где-то на пароходе должно быть теплое место — близ огня, где белые люди спасались от напасти. Теплый воздух струился кверху из машинного отделения, но Ако не решался приблизиться к капу, так как там было слишком светло. В камбузе тоже, должно быть, тепло, но сколько Ако мог бы там прятаться? Какой-нибудь моряк мог войти за кофе, увидать его, и тогда всему конец.

Не в состоянии дольше выносить эту муку, Ако завязал брезент, покрывающий шлюпку, и прокрался к трубе парохода. Вокруг трубы снега не было, так как теплый металл растопил снежинки. Ако приложил руки к трубе, она была приятно теплой — ни холодной, ни горячей. Тогда он влез на плоское основание трубы и некоторое время стоял, прижавшись всем телом к теплой стенке. До чего ж это было приятно! Лучше целую неделю голодать, чем одну ночь мерзнуть.

Ако сообразил, что тепло идет снизу, откуда доно: сились. странные звуки. Может быть, там темно и еще теплее, чем здесь, наверху? Хорошо бы туда пробраться и спрятаться. Если бы на пароходе были такие люди, как Боби Грейн, Ако мог бы зайти к ним в каюту и поспать на койке, но он знал, что эти белые не такие. Белые люди, наверно, бывают двух пород — такие, как Боби Грейн, и такие, как на «Сигалле». Не поздоровится тому, кто повстречается с последними.

Немного обогревшись, Ако отправился на поиски теплого убежища. Снова пришлось ему босыми ногами ступать по снегу, красться вдоль спасательных шлюпок до края палубы и дрожать на ветру. С верхней палубы он увидел внизу узкую темную дверь. Она была открыта, и из этой двери доносился наверх резкий шум. Но больше всего заинтересовал Ако розоватый отблеск пламени. Там внизу, видимо, горел большой костер, накалявший огромную трубу, подле которой Ако грелся.

Поблизости не было видно ни одного человека.

Бесшумным, упругим прыжком островитянин перемахнул на среднюю палубу корабля и через узкую дверь проник в необычного вида полутемное помещение, пол в котором был устлан железными листами. Узенький трап вел вниз к котлам, где полуголые люди возились у топок. В этом помещении все стены были теплые, а воздух такой приятный, что Ако ни за что не хотелось уходить отсюда. Слева от двери он заме* тил темную узкую щель. Он в темноте ощупью продвинулся по ней на несколько шагов. Дальше щель расширялась, и Ако, внимательно присмотревшись, заметил новое основание огромной трубы, которое здесь было не круглым, а четырехугольным. Снизу вверх плыл обжигающий жар, и все тут было покрыто густым слоем черной угольной пыли, но это не могло омрачить радесть юноши. «Здесь я останусь, пока корабль не доплывет до берега», — думал он.

В узкой щели, по которой Ако пробрался сюда, он нашел пару небольших досок. Положив их рядышком, одну возле другой, Ако мог довольно удобно усесться и даже вытянуться во весь рост. Вспомнив, какая сейчас ужасная погода и как приятно здесь, в тепле, Ако ощутил такое блаженство, что позабыл даже про голод.

В ту ночь он не ходил искать пищи.

У кока «Уиндспайтера», уважаемого мистера Харимена, в последнее время было прескверное настроение. Когда матросы и кочегары приходили в камбуз за едой, Харимен сердито разливал похлебку, бросал в плошки мясо и не вступал ни в какие разговоры. Очевидно, его что-то удручало. Угрюмое настроение Харимена сильно отражалось на приготовляемой им пище. Обуреваемый неприятными думами, он забывал посолить суп, а иной раз по рассеянности подсыпал слишком много соли. Тогда в матросском кубрике сейчас же заваривалась кутерьма. Матросы посылали делегацию к штурману и просили удостовериться, можно ли считать съедобным такое пойло.

— Дражайший кок, если ты думаешь, что мы из породы оленей и любим соль пуще своей жизни, то ты ошибаешься. Ешь сам свои помои!

Повар гневно таращил глаза, но ничего не говорил. Его давно мучили тяжкие подозрения, но пока одно дело окончательно не выяснится, он не мог открыто говорить об этом.

— С коком действительно творится что-то неладное, — заметил однажды за обедом штурман Берн— ели. — Ну, полюбуйтесь, господа, что это за бифштекс! Подошва, а не мясо.

— Ив самом деле странно, — согласились другие офицеры. — Всю дорогу так хорошо готовил, и вот тебе на — вконец испортился.

— Так дело не пойдет, — сказал Бернсли. — Я с ним поговорю.

В промежутке между обедом и полдником Бернсли завернул в камб.уз. Чтобы не уронить престижа кока в глазах его подчиненных, штурман отослал юнгу что-то прибрать в своей каюте, петом дипломатично начал:

— Харимен, что с вами? Старый кок с многолетней практикой, славным прошлым, а ни с того ни с сего допускаете такие оплошности, которые непростительны даже новичку! Скажите, о чем вы думаете, стоя у плиты! Для мечтаний достаточно времени ночью.

Колкие слова штурмана задели Харимена за живое. Он чуть не прослезился.

— Вам, штурман, легко смеяться. А насчет мечтаний… не знаю, как бы вы заговорили, если бы с вами приключились такие штуки, какие обычно случаются только во сне. Я думаю, что мы достаточно хорошо кормим своих людей — от каждой кормежки кое-что перепадает и чайкам. Но если сытый человек еще и крадет, то это нельзя назвать иначе как хулиганством.

— Крадет? Харимен, и в самом деле не снится ли это вам?

— Но если я своими глазами вижу, тогда уж это не сон. Ну подумайте, штурман. По вечерам я время от времени выпекаю хлеб и оставляю его на столе остывать. На всякие числа у меня хорошая память, и я каждый раз держу в уме, сколько штук испек и оставил в камбузе. Утром одной буханки не хватает! И так уже третий раз. Но это еще не все. В духовку постоянно кто-то заглядывает, и те лучшие куски, что я оставляю на ночь господам офицерам, исчезают. Не иначе, как среди команды завелся какой-то хулиган, который решил надо мною поиздеваться. Возможно, он вовсе и не ест этот хлеб и другое добро, а швыряет за борт. Мол, подразним немножко кока, а то он от хорошей жизни больно разжирел. Вот какие люди… -| повар всхлипнул. — Як ним всей душой, а они со мной, как с собакой.

— Гм… — усмехнулся Бернсли. — Это неприятно. Вы подозреваете кого-нибудь?

— Откуда же мне знать! На вид-то все невинны, как младенцы.

— Вам следовало бы попытаться изловить этого озорника.

— Я уже пытался. На ночь оставлял дверь своей каюты полуоткрытой. Да вот беда — привык я к нормальному образу жизни — вовремя спать и вовремя подниматься. По вечерам, когда убираю камбуз, меня так клонит ко сну, что при всем моем желании не могу дождаться полуночи. А этот хорек, вероятно, повадился ходить после полуночи. Сегодня вечером опять буду печь хлеб. Ясно — он опять будет тут как тут. Вот бы поймать его! Я уже смастерил из старого каната добрую плетку. Большой кухонный нож тоже наточен, как бритва. Шуткой он у меня не отделается.

Бернсли, немного подумав, сказал:

— Постарайтесь в эту ночь не заснуть! Напейтесь кофе покрепче — сон как рукой снимет. И когда поймаете вора, позовите меня — я буду на вахте с полуночи до четырех утра. Этот хулиган должен понести заслуженное наказание.

— Хорошо, штурман, я попробую выпить кофе.

Когда Бернсли поведал другим офицерам о злоключениях повара, они от души посмеялись. Чтобы не испортить занятной охоты, остальным членам команды ничего не сказали, не то— неизвестный мошенник этой ночью мог воздержаться от вылазки и кок напрасно напился бы крепкого кофе.

Все сделали, как было условлено. Харимен испек хлеб, сосчитал караваи и положил на стол. После полутора литров натурального кофе обычно сонливый кок чувствовал себя весьма бодрым. Чтобы у «этого хулигана» было побольше соблазна, в духовку поставили особенно лакомый кусок жаркого и, когда кто— либо из кочегаров или матросов заходил в камбуз за питьевой водой, повар открывал и закрывал дверцу духовки, приговаривая, что это лакомство предназначается для него самого, — разве только еще капитану достанется кусочек.

В половине второго ночи Бернсли, шагая по капитанскому мостику, вдруг услыхал шум и возню.

— Отдавай, дьявол, мясо! — гремел голос кока. — Беги не беги, все равно попался! Стой, стой! Ребята, на помощь!

Потом на минуту все смолкло. Вскоре на трапе раздались тяжелые шаги Харимена.

— Штурман, можно?

— Давай сюда наверх! — отозвался Бернсли. — Ну, как дела?

— Он уже был у меня в руках, только не успел разглядеть лицо. Чертовски верткий молодчик. Это из чумазых, штурман. Либо угольщик, либо кочегар. Лицо все в саже, роба черным-черна от пыли. У меня дверь каюты была открыта, и я сразу услышал, как он прошмыгнул в камбуз. Но пока я встал да вышел из каюты, он, должно быть, услыхал шаги и выскочил обратно в коридор, так что я не успел захлопнуть дверь камбуза. Потом он бросился наутек. У релингов спардека я его почти что сцапал, но тут он вскочил на верхнюю палубу. Я постарше его, и прыгать мне трудновато. Так он и удрал от меня. Но больше ему негде быть, как только внизу. Чертовски верткий молодчик! Будь моя каюта по другую сторону камбуза, он прямо на меня нарвался бы. Что ж теперь делать?

— Спуститесь в машинное отделение и позовите с собой механика, потом сходите к кочегарам и допросите всех.

— Разве они скажут?

— Этого я не знаю, но попробовать можно.

— Это верно, штурман, попробовать можно.

Когда Харимен с механиком появились в котельном отделении, кочегары с удивлением уставились на повара.

— Что за притча, дорогой кок? В ночное время к нам? Угольков понадобилось?

— Нечего прикидываться, давайте говорить начистоту! Кто чиз вас только что шарил в камбузе?

— Кок, ты случаем не свихнулся? Мы все время у топок, а угольщик в бункере. Послушай, как он там орудует.

В бункере слышалось громыхание тачки — там угольщик подкатывал уголь поближе к бункерному люку.

Харимен изучающе осмотрел кочегаров с головы до ног. Это были плотные мужчины средних лет, а их одежда — синие брюки и тельняшки — выглядели довольно чистыми.

— Позовите угольщика, я хочу посмотреть, каков он из себя! — приказал Харимен.

— Оуэн, спустись на минутку вниз! — крикнул один из кочегаров в бункерный люк.

— Он был высокого роста, молодой и верткий, как кошка, — рассказывал повар механику.

— Тогда это не Оуэн, — проворчал механик. — И вообще, я думаю, что мы только попусту тратим время.

— Но я должен поймать этого молодчика! — завопил повар. — До каких же пор он будет издеваться надо мной!

— Чего ты волнуешься, кок? — удивлялись кочегары.

— Как чего? А кто таскает мясо и хлеб?

— Вон оно что! И ты думаешь, мы пойдем пачкать руки о твою жратву? — Лица матросов стали хмурыми и злыми. — Харимен, ты не бросайся словами и не оскорбляй честных людей.

— Чего надо? — спросил Оуэн, незавидного роста юноша, появившись из бункера.

— Харимен вот говорит, будто ты был в камбузе и обчистил его, — пояснил один из кочегаров.

— Что?! — паренек выпятил грудь. — Я вор? А не свила ли канарейка гнездо в голове у Харимена? Ты, жирная туша, верно, хочешь познакомиться с этим! — он угрожающе схватил ломик.

— Успокойтесь! — унимал механик расходившихся людей. — Насколько я понимаю, виновника надо искать где-нибудь в другом месте. А вы, Харимен, проверяли в кубрике?

— Но он был из чумазых! — снова заорал повар. — Все лицо в саже и закопченная одежда. Я же видел своими глазами. Не делайте из меня слепого!

— Тогда ищите кого вам надо и не мешайте работать людям, которые о ваших делах ничего не знают, — обрезал механик.

Раздосадованный Харимен поднялся на палубу и еще раз побеспокоил Бернсли.

— Они отпираются. Да там никто и не похож на него. Штурман, позвольте обыскать кубрик. Надо узнать, кто из них выходил оттуда. Если сегодня ночью не изловим, тогда пиши пропало. Помогите же, мистер Бернсли!

Это была беспокойная ночь. Напрасно Харимен поднял на ноги матросов и остальных моряков. Люди с негодованием отвергали подозрения повара и в длинные разговоры не пускались. И может быть, тем бы и кончилось это загадочное происшествие, если бы на другое утро судовой столяр, исполняя свои служебные обязанности, не вздумал осмотреть, в каком состоянии находятся спасательные шлюпки.

На следующее утро пароход, по расчетам капитана, прибывал в порт, надо было навести полный порядок. У чехла одной спасательной шлюпки было развязано несколько шкертиков. Когда столяр приподнял край брезента, его глазам представилась странная картина, о виденном стоило доложить капитану.

— В шлюпке поселился человек, — сообщил столяр. — На парусе рассыпаны хлебные крошки, чоб от анкерка с водой стронут с места, а под одной из банок валяются пустая жестянка из-под консервов и несколько обглоданных костей.

Капитан Питфол слегка побледнел. Он немедленно направился на верхнюю палубу и осмотрел спасательную шлюпку. Все было так, как рассказывал столяр. Обеспокоенный капитан поспешил к штурману.

— Бернсли, на судне находится посторонний человек. Через двадцать часов мы войдем в порт. Если только это чужак с парусника… нам грозят серьезные неприятности.

— Я думаю, что еще не поздно их предотвратить. Если он на судне, надо найти его.

— Мы должны найти его во что бы то ни стало, — подтвердил капитан. — Этот человек не должен по* пасть в порт.

Сидя в своем тайнике, Ако слышал, как угольщики за трубой подымали наверх шлак. Один управлял малой индикаторной лебедкой, другой принимал под» нятый ковш и высыпал содержимое за борт. Через каждые четыре часа повторялась эта операция. Тогда Ако вел себя тише воды ниже травы, потому что от этих людей его отделяло всего лишь четыре-пять шагов. Достаточно было ему кашлянуть или кому-нибудь из них подойти к щели — и он пропал. Инцидент в камбузе, когда Ако чуть было не попался в руки кока, очень встревожил его. Догадались ли белые, что на корабле есть посторонний?

Чтобы получить какие-нибудь сведения на этот счет, Ако внимательно прислушивался к разговорам угольщиков. До сих пор они ни разу не упоминали ничего такого, что могло бы относиться к нему. Ночью, после стычки с поваром, они смеялись, что кто-то из матросов разыграл кока и славный малый Харимен с досады захворал. Но наутро разговор угольщиков носил иной характер.

— Говорят, на пароходе есть какой-то беглец, — промолвил один. — Столяр обнаружил в спасательной шлюпке следы.

— Вот бес, а не парень, — отозвался другой. — Такой кусок пути отмахать — и чтоб ни слуху, ни духу. Жаль, если именно теперь, когда рейс подходит к концу, его найдут.

— Найдут, дружок, куда же ему деваться. Видал, как матросня шарила сегодня утром по всем закоулкам? Обыскали даже какггы, шкиперскую с красками и перевернули вверх дном кладовую с провизией. Вот увидишь, скоро придут и начнут искать в бункерах, у котлов и в машинном отделении. Недаром капитан обещал десять гиней тому, кто его найдет.

— И чего он так взбеленился? Ведь не первый же раз на корабле едут зайцы. Лучше делай вид, будто и знать не знаешь. А в порту уж, будь спокоен, не успеешь оглянуться — его и след простынет.

— Ну, тут совсем другой табак. Мне Тейлор рассказывал… В ту ночь, когда был туман, пароход напоролся вовсе не на полузатонувший остов, а на парусник. И если бы кто-нибудь из людей с той посудины спасся, то нашему старику не миновать крупных неприятностей. Может кончиться тем, что потеряет место капитана. Судовладельцы спасибо не скажут, если им придется платить за потопленный парусник.

— Боюсь, что на этот раз им так и так придется раскошелиться. Сколько нам осталось йлыть — неполные сутки. Если этот парень сумел скрываться все время, то теперь и подавно сумеет следы замести.

— Не верится, старина. Очень уж тщательно ищут. Не только Чго человека — иголку найдут. Тогда уж ему остается спрятаться в самом невероятном месте — в капитанской каюте либо в котлах. В порту уж с ним ничего не смогут сделать.

— Ну, поживем — увидим.

Теперь Ако знал, что его присутствие на пароходе открыто и что началась бешеная охота. Ясно, что преследователи придут и сюда и заглянут за трубу. Что же делать, куда деваться? Капитанская каюта?* Там искать не станут. Но где она, эта капитанская каюта? И есть ли там хоть какой-нибудь закоулок, где спрятаться?

На «Унндспайтере» было четыре котла — три больших и один маленький — вспомогательный, который в море не работал. Отстояв свою вахту, кочегары ходили туда умываться. К вспомогательному котлу вела особая дверь прямо с палубы. Иногда Ако из своего укрытия наблюдал, как матросы входили через эту дверь, спускались к вспомогательному котлу и умывались. Некоторые там стирали и сушили белье. Когда дверь оставляли открытой, было видно среднюю палубу н поручни вдоль борта.

Готовый ко всяким неожиданностям, Ако пере» брался на другую сторону дымохода к маленькому трапу, который вел к вспомогательному котлу. Безмолвный и неподвижный, как изваяние, сидел он в темноте и прислзшивался к поискам, которые доносились то с верхней палубы, то из бункеров, то снизу, из машинного отделения.

— Надо осмотреть котельную! — раздался чей-то голос у лебедки. — Может, он там свил себе гнездо. Пошли, ребята. Постой, где фонарь?

Ако больше не медлил. Неслышно соскользнул он с основания трубы, через дверную щель быстрым взглядом окинул палубу и — вышел. Направо, под капитанским мостиком он увидел какую-то дверь, она вела в капитанский салон. Это был отчаянный шаг — среди бела дня, когда множество глаз неусыпно рыскало по всем закоулкам парохода, появиться на па» лубе. Но Ако ничего другого не оставалось. Над котлами уже гремели шаги преследователей.

Безрассудной была смелость Ако, но ему повезло: те четыре-пять секунд, которые потребовались, чтобы пробежать от вспомогательного котла до дверей салона, ничей глаз не смотрел в ту сторону. Штурман глядел на море по другую сторону судна, юнга, повернувшись спиной к Ако, выливал за борт кофейную гущу, а буфетчик, как раз в это время находившийся на пути к салону, просунул голову в дверь кают-компании и разговаривал с третьим механиком. Если бы он чуть быстрее повернул голову к носу корабля, то заметил бы чью-то голую грязную ногу, которая в тот момент исчезла за порогом двери салона.

Ако очутился в просторном роскошном помещении с несколькими большими иллюминаторами. Камин, небольшой шкафчик, дверь в соседнее помещение и большой стол, вокруг которого стояли прикрепленные к полу вращающиеся кресла. Стол был покрыт скатертью, края которой свисали почти до самого пола. Ако едва успел заглянуть в соседнее помещение и убедиться, что там нет ни одного подходящего местечка, где бы спрятаться, как за дверями салона послышались шаги. Одним прыжком юноша достиг середины комнаты, юркнул под стол и замер.

Словно ураган ворвался в салон. Грозно гремел голос капитана:

— Черт знает что такое! Точно известно, что этот молодчик на корабле; следы его найдены и сам был почти что в руках, а они разевают рты и дают ему улизнуть.

— В шлюпках и в котельной его уже нет, — возразил Бернсли.

— Но он ведь только что был в котельной. Если бы эти растяпы поставили одного человека у вспомогательного котла, он сам бы попался, как кур в ощип. Безобразие! Теперь снова ищи по всем углам. А время не терпит. Если мы до вечера его не отыщем, то ночью он уж сумеет спрятаться, а утром, когда на пароход придут таможенники и лоцман, будет поздно что-либо предпринимать.

— Не может же быть, чтобы люди укрывали его? — недоумевал Бернсли.

— Кто их знает! А если бы даже и так,.мы должны найти его! Бернсли, возьмите боцмана и старшего ко4 чегара и еще раз обыщите все каюты. Переройте все, переверните вверх дном все судно, но найдите его! Черт побери, тут можно сойти с ума! Пока будут продолжаться поиски, пусть запрут все двери и задраят иллюминаторы. Тогда он никуда не сможет перебраться.

— Попытаюсь, капитан.

Бернсли ушел. Оставшись один, капитан нервно зашагал по салону. Ако видел, как порывисто двигались его ноги. Этот человек был сильно разгневан. Если бы он только знал… если бы он чуточку приподнял край скатерти…

Наконец капитан подошел к шкафчику и отхлебнул изрядный глоток из какой-то бутылки. Это его немного успокоило. Уходя на палубу, капитан запер снаружи дверь салона.

…Поиски продолжались весь день. Трудные минуты пережил Ако во время обеда и ужина, когда капитан угощался за большим столом, а буфетчик ему прислуживал. Порою сапог капитана совсем близко придвигался к беглецу, а он не смел пошевельнуться, отодвинуться подальше. Перед тем как ложиться спать, капитан еще раз держал совет со штурманом.

— Теперь ясно, что мы его не изловим, — сказал мистер Питфол. — Еще остается надежда, что мы схватим его утром. Уборку корабля отложим — успеется, а все свободные люди пусть станут на вахту. Когда на судно прибудут таможенники и портовое начальство, я приглашу их в салон и хорошенько угощу. Пара человек пусть станут у двери салона и, если этот пройдоха попытается приблизиться к таможенным служащим, пусть хватают его и на некоторое время упрячут .подальше. А вы дайте мне знать, тогда я соответствующим образом проинформирую этих господ. Надеюсь, они мне больше поверят, чем какому-то бродяге.

— Надо полагать, — улыбнулся Бернсли.

В ту ночь Ако не смыкал глаз. Утром буфетчик расставил на столе бутылки, посуду для кофе и всевозможные деликатесы, но капитан не спешил завтракать. Затем Ако услышал гудки сирены, свистки на капитанском мостике и незнакомые голоса. Вскоре в каюту вошли несколько мужчин, и капитан Питфол любезно произнес:

— Прошу, господа, к столу. Не угодно ли позавтракать…

Звенела посуда, ножи и вилки, слышалось чоканье бокалов. Гости добродушно расспрашивали о завершенном рейсе. Питфол, довольный, рассказывал, что рейс прошел удачно, без бурь и аварий, только наткнулись на какой-TM полузатонувший остов корабля, но и это столкновение обошлось без дурных последствий.

В этот момент Ако вылез из-под стола и на ломаном английском языке обратился к пришедшим господам:

— Неправда. Не слушайте его! То был не полузатонувший остов, а парусник. Я работал на нем.

У капитана Питфола выпала рюмка из рук, лицо стало иссиня-багровым, казалось — он вот-вот задохнется.

— Кто это такой? — изумленно спросил один из портозых чиновников.

Поток невероятных проклятий был ответом Питфола. Забывшись от гнева, он вскочил и со сжатыми кулаками бросился на юношу:

— Дьявол этакий! Убью, в гроб загоню тебя, паршивая тварь! В порошок изотру!

Произошел ужасный скандал, и неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не вмешались портовые чиновники.

— Успокойтесь, капитан, — сказал самый главный из них. — В нашем присутствии вы его бить не будете. Что это за человек?

— Не знаю! — взревел Питфол. — Спросите его.

Они задали несколько вопросов, и Ако все рассказал. Он плавал на паруснике, который был пущен ко дну пароходом. Он один спасся.

Когда портовые чиновники стали сходить на берег, они взяли с собой Ако. Жизнь островитянина была спасена.