"Воздушный стрелок. Сквозь зенитный огонь" - читать интересную книгу автора (Клаус Фритцше)

1.04 РЕШЕНИЕ

 1 сентября 1939 года началась война, и мы бурно ликовали по поводу успехов наших вооруженных сил в Польше, Норвегии и Франции. Мы были удивлены тому, что англичане, потерпевшие поражение в боях на континенте, не капитулировали. А когда летом 1940 года воздушная битва над Англией не привела немецкую сторону к успеху, у меня появились некоторые сомнения. Но я смог их преодолеть, т. к. наши подводные лодки должны были вот-вот разбить англичан. Так думал не только я.

Уже в 1940 году многие мои одноклассники достигли призывного возраста, 18 лет. Можно было рассчитывать на призыв. В нашей средней школе в Айслейбэне было два выпускных класса — гуманистов и реалистов. Гуманистов еще перед началом летних каникул терзал вопрос о том, нужно ли им идти на войну добровольцами. Сформированные на основах истинного гуманизма, они приняли решение: «Оружие в руки добровольно не возьмем. Пусть они нас „тянут“, т. е. подождем, пока нас не призовут сами.»

Но между призывом и добровольным поступлением на военную службу имелось существенное различие. Призывник не мог влиять на выбор рода войск, когда он призывался в армию. Призывники попадали в пехоту, артиллерию, танковые и саперные части, т. е. в рода войск, которые должны были действовать там, где воздух особенно пах порохом. Доброволец, напротив, мог подбирать для себя подходящий род войск. Реалисты, к которым относился и я, вопрос ставили абсолютно по-иному, т. е. не эмоционально, но очень прагматично: «Какой из рода войск может предложить наибольший шанс остаться в живых?»

После того, как я со знанием дела объяснил своим одноклассникам боевые принципы войск связи ВВС, долгие дискуссии закончились. Подавляющее большинство потенциальных воинов дало убедить себя добровольно вступить именно в этот род войск.

Я опережу события и представлю конечный результат такого решения: Из рядов гуманистов войну пережили только 5 из 22. Из реалистов погибло только 5 также из 22, среди которых было трое ребят, которые как и я, пройдя обучение на борт-радиста, попали в летный персонал Люфтваффе и не вернулись с боевых заданий.

Еще двое товарищей погибли, будучи солдатами в более рискованных родах войск, чем связь в ВВС.

Было ли и это делом рук моего ангела-хранителя?

Мой товарищ из класса, Данкварт Бройнунг, и я были единственными, которые в призывном заявлении добровольца выразили желание поступить в летный персонал Люфтваффе. Господа из управления военным округом[4] охотно зарегистрировали это наше желание, а наши личные дела отправили в службу, которая занималась рассмотрением заявлений в летные части на предмет готовности. Уже через несколько недель пришло предписание явиться в казарму под Лейпциг с необходимыми вещами. Отъезд в понедельник, обратно — в пятницу.

Удивило то, что проверялось. В первую очередь мы должны были пройти тест на умственное развитие. Сейчас могу вспомнить только один вопрос этого теста: «Объясните различие между карликом и лилипутом.» С этим у меня проблем не возникло. Затем целый день проводили экзамен по спортивной подготовке: Бег на 100 и 1000 метров, бег по пересеченной местности на 3000 метров, прыжки и метание, подтягивание и т.д. Я сильно боялся бросков мяча и гранаты, т. к. это у меня совсем не получалось. Мяч я не смог бросить даже на 20 метров, как, собственно, и булаву для бросков.

Однако я носил спортивный значок, т. к. он мог заменять мои достижения в планерном спорте на достижения в бросковых дисциплинах. Я сдал экзамен на категорию С по планированию в воздухе. Военный спортивный экзаменатор огласил, что эта замена сможет быть засчитана в случае проверки на летную пригодность.

На третий день проводился так называемый «психотехнический» экзамен. Главной его целью было установить реакцию экзаменуемого и сохранение чувства равновесия в экстремальных ситуациях. Он прошел успешно.

И только на четвертый день провели медицинскую комиссию. Для меня это было еще хуже, чем метательные дисциплины, т. к. за два года до этого я в течение некоторого времени бегал кросс по 10 километров каждый вечер. А потом эти тренировки были резко прерваны, что привело к коллапсу кровообращения. Но проверявший врач ничего об этом от меня не узнал и не выявил никаких аномалий. Его раздражало другое — мои хронические гланды. Его заключение было таково: «Вашу пригодность могу записать только с ограничениями. Если Вы предстанете передо мной без гланд, то тогда будете признаны пригодным к полетам без ограничений.»

Это было в пятницу. А уже в понедельник в полдень мои гланды были удалены. Хороший приятель моего отца, ларинголог по профессии, пожертвовал для меня свой обеденный перерыв. В следующую пятницу я снова предстал перед летным врачом и получил так страстно желаемый статус: «Годен к летной подготовке без ограничений» даже несмотря на то, что я очкарик.

О том, что этот дорогостоящий экзамен был необязателен, мы узнаем уже позже в роте призывников на аэродроме в Ваймаре-Нора. Чтобы выучиться на борт-радиста, достаточно было научиться отбивать 120 знаков в минуту на ключе Морзе. О летной же пригодности тут никто и не спрашивал.

Мы с отцом были сумасшедшими людьми. Перед лицом достигнутых на тот момент побед в Польше, Франции, Дании и Норвегии, я боялся, что на меня войны не хватит. А отец старался всеми силами свести эти переживания на нет. Еще в 1918 году он получил тяжелое ранение, которое ему стоило правой ноги. Но победы Гитлера уверовали его в то, что немецкий солдат не всегда должен оказываться побежденным.

В конце июня 1941 года я, будучи рекрутом, за хорошие успехи в учебе получил отпуск на выходные, который мог провести дома. Вот тогда то отец мне сказал следующее: «Считай, что мы войну проиграли…» Его увлечением был сбор данных по численному составу и вооружению Красной Армии, и он знал, что говорил.

А пока что Данкварт Бройнунг прошел экзамены на пригодность без всяких ухищрений, и мы ждали призыва. Наш класс опустел. А когда одноклассники вернулись с трехмесячных сборов в рядах имперской рабочей службы (РАД), чтобы через несколько дней поступить в Вермахт, мы оба все еще «просиживали» штаны за школьными партами. Тем временем назначенный на 8 февраля 1941 года выпускной экзамен неумолимо приближался. Кто до этой даты успевал стать солдатом, получал аттестат зрелости и автоматически освобождался от каких-либо экзаменов.

Наши учителя получили таким образом хорошую выгоду — преподавать всего лишь двум ученикам. Будучи полностью уверенными в том, что дело до выпускных экзаменов не дойдет, они выпустили из внимания план обучения и преподавали нам такие вещи, которые скорее можно было назвать их хобби. Рождественские каникулы закончились и начался 1941 год. В то время едва ли иной молодой человек в Германии обрадовался бы случаю, если бы его личное дело куда-нибудь запропастилось и таким образом данный факт передвинул бы определенный срок призыва в Вермахт на неопределенное время. Нас — Данкварта и меня — охватил страх. Ежедневно мы справлялись в военкомате, который находился в нескольких минутах ходьбы от школы, о судьбе наших документов. «Канцелярские крысы» были рады нашему рвению и использовали нас в качестве помощников на всевозможных подсобных работах. Но они также что-то делали и для нас. Они разыскивали наши личные дела.

15 января в местном управлении РАД было объявлено о сроках окончания последнего призыва, который должен состояться перед проклятым 8 февраля. Но военкомат без наличия личного дела не имел права отправлять в РАД никого. «Отсрочку от смерти» мы получили благодаря нашему куратору из военкомата, который был хорошо знаком с одним компетентным сотрудником в управлении РАД. Тот по блату зарезервировал нам два места в списке призывников сроком до 1 февраля. Все это было нелегально, но мы теперь могли надеяться, что спасены от выпускного экзамена.

Однако с каждым днем наш страх возрастал. В качестве первого экзамена должна была быть математика, что нас обоих привело бы сразу к фиаско. Дело в том, что наш учитель преподавал нам, так сказать, «коротковолновую математику», так что в случае экзамена мы не смогли бы даже с чего-нибудь начать. Весь период ожидания начала экзаменов я чертовски плохо спал, и это привело к психологической травме, от которой я не смог отделаться и по истечении 50 лет. В начале почти каждой недели, а затем пару раз в полугодие, меня одолевал сон, что как будто на следующий день должны будут состояться выпускные экзамены, и что я не смогу их сдать. Обливаясь потом, я просыпался и наслаждался выводом, что это был всего лишь сон.