"Наемник" - читать интересную книгу автора (Смит Уилбур)

14

Андре де Сурье держал у своей груди каску, как шляпу на похоронах. Ветер приятно ласкал его длинные, мокрые от пота волосы. В его ушах звенело от удара снаряда в поезд, но он слышал и приглушенный плач одного из детей, и успокаивающий голос матери. Он смотрел на удаляющийся поезд и видел на крыше второго вагона фигуру Брюса Карри и рядом с ней огромный торс сержанта Раффи.

— Они не могут нам помочь, — тихо произнес Боуссье. — Они бессильны,

— он поднял руку в прощальном салюте и резко опустил ее. Будь мужественна, любовь моя, — сказал он своей жене, — прошу тебя, будь мужественна, — она прижалась к нему. Андре выпустил каску из рук. Она со звоном ударилась о металлический пол платформы. Он вытер пот со лба дрожащей рукой и повернулся в сторону поселка.

— Я не хочу умирать, — прошептал он. — Не сейчас и не так, пожалуйста, не сейчас. Один из жандармов безрадостно рассмеялся и подошел к пулемету. Он отодвинул в сторону Андре и принялся стрелять по крошечным бегающим фигуркам людей на станции.

— Нет! — пронзительно крикнул Андре. — Не делай этого. Не сопротивляйся. Они нас всех убьют, если ты будешь стрелять.

— Они нас убьют в любом случае, — засмеялся жандарм и выпустил длинную очередь. Андре двинулся к нему, может быть, чтобы оттащить его от пулемета, но силы оставили его. Его руки, с нервно сжимающимися и разжимающимися пальцами безвольно повисли. Его губы задрожали, затем открылись и испустили крик ужаса.

— Нет! — закричал он. — Только не это! Господи, сжалься надо мной! Спаси меня! Не допусти моей смерти! Прошу тебя, господи. Он судорожно вцепился в борт платформы. Вагон замедлил свой ход. Андре разглядел подбегающих людей с винтовками, черных людей в рваной и грязной форме. Лица искажены, хищные рты широко раскрыты в похожем на волчий вое. Андре выпрыгнул на перрон. От удара о бетон у него сбилось дыхание, он упал, потом попытался встать на четвереньки, держась руками за живот и силясь что-то кричать, но удар прикладом между лопатками снова повалил его на землю. Над ним кто-то закричал по-французски:

— Он белый, оставьте его для генерала. Не убивайте его. — Его опять ударили прикладом, на этот раз — по голове. В полубессознательном состоянии он валялся в пыли и смотрел, как бандиты стаскивают с платформы остальных. Черных жандармов они пристрелили сразу же, а потом со смехом соревновались между собой в искусстве резьбы штыком по мясу. Двое детей тоже не мучались. Их вырвали из рук матерей, схватили за ноги и ударили головой о борт вагона. Старый Боуссье пытался сопротивляться, когда с его жены начали срывать одежду, но получил удар штыком в спину и две пули в голову. Все это произошло в первые минуты, до прихода офицеров, к этому времени в живых остались только Андре и четыре женщины. На глазах Андре женщин обнажили. Он с ужасом наблюдал, как их распяли прямо на бетоне, как скотину перед клеймением. Как мужчины начали выстраиваться в очередь, заранее расстегивая брюки, покрытые у некоторых свежей кровью.

Но потом появились два человека с красными шевронами на груди, судя по командному тону — офицеры. Один из них выстрелил в воздух из пистолета, а потом, добившись внимания, обратился ко всем с пламенной речью. Это возымело эффект и женщин утащили в отель. Офицер подошел к лежащему Андре, склонился над ним и, схватив его за волосы, повернул к себе лицом.

— Добро пожаловать, красавчик. Генерал будет очень рад. Жалко, что твои белые друзья улизнули, но один это все-таки лучше, чем ничего.

Он заставил Андре сесть, заглянул ему в лицо, а затем в ярости плюнул в глаза. — Уведите его. Генерал побеседует с ним позже. Они привязали Андре к одной из колонн на террасе отеля. Он мог через большие окна холла видеть, что они делали с женщинами, но не мог себя заставить видеть это. Он все слышал: к полудню крики превратились в стоны и рыдания, к вечеру все женщины замолчали. Но очередь бандитов у передней двери не исчезала. Некоторые вставали в нее по три-четыре раза. Все были абсолютно пьяны. Один весельчак ходил с бутылкой ликера в одной руке и бутылкой виски в другой и, прежде чем снова встать в очередь, останавливался перед Андре.

— Выпей со мной, красавчик, — просил он, а затем сам отвечал. — Конечно ты выпьешь, — он набирал в рот напиток из какой-либо бутылки и плевал Андре в лицо. Все остальные, стоящие в очереди, каждый раз разражались хохотом. Иногда кто-нибудь из бандитов останавливался перед Андре, снимал с плеча винтовку, отступал на несколько шагов, прицеливался штыком в лицо и бросался вперед, отводя штык в сторону в самый последний момент. Каждый раз Андре не мог удержаться от крика ужаса. И каждый раз это вызывало у окружающих взрыв смеха. К вечеру они начали поджигать дома на окраине города. Одна из групп в состоянии тоски от изнасилований и выпивки, расположилась на террасе и принялась петь. В их пении чувствовались все парадоксы Африки. Они продолжали петь, а рядом с отелем спор двух бандитов перерос в драку на ножах. Прекрасные звуки пения заглушали тяжелое дыхание двух раздетых до пояса дерущихся негров и быстрый шорох их ног в пыли дороги. Когда они сошлись грудь в грудь для последнего удара, в песне появились торжественные ноты. Один из дерущихся отступил назад, его правая рука сжимала нож, воткнутый по самую рукоятку в живот второго. Проигравший стал сползать с ножа на дорогу, песня становилась глуше, печальней и, наконец, прекратилась совсем. Они пришли за Андре уже в темноте. Четверо, менее пьяные, чем остальные. Они провели его по улице в контору горнодобывающей компании. Генерал Мозес сидел в одном из кабинетов.

В его облике не было ничего зловещего — он выглядел как вышедший на пенсию служащий. Маленького роста, с коротко остриженными, начинающими седеть волосами, в очках в роговой оправе. На его груди располагались три ряда медалей; пальцы были унизаны перстнями до второй фаланги: бриллианты, изумруды, иногда красный отсвет рубина, — все драгоценности были женского фасона, кольца разрезаны и растянуты, чтобы налезть на его короткие черные пальцы. Лицо казалось почти добрым, если бы не глаза. В них не было видно эмоций — безжизненные глаза сумасшедшего. На столе перед ним стоял неокрашенный деревянный ящик с печатями горнодобывающей компании. Крышка ящика была откинута, и, когда Андре вошел в комнату со своим эскортом, генерал достал из ящика брезентовый мешочек и высыпал из него на письменный прибор кучку серых промышленных алмазов.

Он глубокомысленно пошевелил их пальцем, заставив тускло светиться в свете керосиновой лампы.

— В вагоне был всего один такой ящик? — не поднимая головы спросил Мозес.

— Да, мой генерал, всего один, — ответил один из сопровождающих.

— Ты уверен?

— Да, мой генерал. Я лично все осмотрел. Генерал достал из ящика еще один мешочек и высыпал его содержимое на стол. Он недовольно заворчал и продолжил доставать из ящика все новые мешочки. Он все больше и больше разъярялся. Кучка промышленных серых и черных камней росла.

— Ты открывал ящик? — прорычал он.

— Нет, мой генерал. Он был опечатан. Печати были в порядке. Вы это видели. Генерал Мозес снова недовольно захрюкал, его лицо потемнело окончательно. Он опять полез руками в ящик и, вдруг, улыбнулся.

— А здесь у нас что такое? — он достал из ящика коробку из-под сигар, всю в ярких наклейках, большим пальцем откинул крышку и его лицо зажглось радостью. На слое ваты, мерцая и разбивая свет лампы на тысячи радужных спектров, лежали ювелирные камни. Генерал взял один из них между большим и указательным пальцем.

— Красота, — пробормотал он. — Какая красота. Генерал Мозес смел промышленные алмазы в сторону и положил выбранный камень на центр стола. Потом стал с наслаждением доставать из коробки другие алмазы, ласково потирая каждый пальцами, лаская, пощелкивая языком, располагая их на столе в только ему понятный узор.

— Красиво, — не переставая шептал он. — Сорок один, сорок два. Красота! Мои любимые! Сорок три. Затем он внезапно собрал все камни в мешочек, затянул завязку, положил мешочек в нагрудный карман и тщательно застегнул клапан. Он положил свои черные, все в перстнях руки перед собой на стол и посмотрел на Андре. Его глаза были дымчато-желтыми с черными зрачками, за очками они казались матовыми, их выражение сонным.

— Снимите с него одежду, — сказал генерал ничего не выражающим, как и его глаза голосом. Они грубо сорвали с Андре одежду и генерал принялся рассматривать его тело.

— Такое белое, — пробормотал он. — Почему такое белое? — Он внезапно заскрипел зубами, но его лбу появились капельки пота. Мозес вышел из-за стола. Маленький человечек источал такую энергию, что показался вдвое большим.

— Белые, как опарыши, живущие в ране на теле у слона, — он приблизил свое лицо к Андре. — Ты должен быть толще, мой опарыш. Ты так долго и так хорошо питался. Ты должен быть значительно толще. Он провел руками по бокам Андре мягким, почти ласкающим движением.

— Но сейчас уже поздно, маленький опарыш, — Андре отшатнулся и от его прикосновения и от слов. — Слон выбросил тебя из своего тела, скинул на землю, прямо себе под ноги. Ты сильно хлопнешь, когда он на тебя наступит. Его голос оставался мягким, но по лицу катился пот, и сонное выражение глаз сменилось черным огнем.

— Посмотрим, — он отошел назад. — Посмотрим, мой опарыш. — Он коленом ударил Андре в промежность с такой силой, что сам содрогнулся от удара и отскочил назад. Нижнюю часть тела Андре пронзила боль, как от раскаленного металла. Она сжала его желудок, пробежала спазмами по мышцам живота и груди в голову и взорвалась ярчайшей вспышкой.

— Держите его, — приказал генерал Мозес неожиданно визгливым голосом. Два конвоира схватили Андре за локти и опустили на колени, чтобы генерал мог без затруднений бить ботинками по половым органам и животу. Они это часто делали.

— Это за время, проведенное мной в тюрьме, — генерал нанес ботинком удар. Боль смешалась с болью и у Андре не было даже сил закричать.

— Это за оскорбления, — Андре почувствовал, что его мошонка раздавлена ударом. Но кричать он не мог.

— Это за унижения, — боль достигла верхней точки. Теперь нужно было кричать. Андре наполнил легкие воздухом.

— Это за голод. Где же крик? Он должен кричать от такой боли. «Господи, почему я не кричу?»

— Это за вашу белую справедливость. «Почему я не могу закричать? Нет, Господи!»

— Это за ваши тюрьмы и кнуты! Удары сыпались практически непрерывно, как дробь сумасшедшего барабанщика, как стук дождя по металлической крыше. Он почувствовал, как что-то рвется у него в животе.

— А еще вот за это, и это, и это! Лицо перед ним заполняло все его зрение. Голос и звук ударов наполнили слух.

— Это, и это, и это! — голос стал совсем пронзительным. Андре почувствовал в животе тепло внутреннего кровотечения.

Боль отступала. Организм включил свои системы защиты, и он не закричал. Он испытал непонятный восторг. «Последнее, что я могу сделать по-мужски — это умереть без крика». Он попытался встать, но они удерживали его, а ноги не слушались. Они принадлежали кому-то другому и отделялись от Андре огромным теплым животом. Он поднял голову и посмотрел на своего убийцу.

— Это за породившее тебя белое дерьмо! Удары перестали быть частью действительности. Он ощущал их, как человек, стоящий рядом с лесорубом. И Андре улыбнулся. Он еще улыбался, когда они отпустили его, и он упал лицом на пол.

— Я думаю, что он умер, — сказал один из конвоиров. Генерал Мозес вернулся за стол. Его трясло, как будто он пробежал большое расстояние, он часто и глубоко дышал. Китель покрылся пятнами пота. Он упал в кресло, и его тело, казалось, развалилось. Огонь ушел из глаз, они вновь стали матовыми и сонными. Конвоиры присели на пол рядом с Андре. Они знали, что ждать придется долго. Через открытое окно иногда доносились звуки пьяного смеха, и комната озарялась отблеском пожаров.