"Малые войны первой половины XX века. Балканы" - читать интересную книгу автора

[1] Так помечены страницы, номер предшествует.

{1} Так помечены ссылки на примечания.

Малые войны первой половины XX века. Балканы. — М: ООО «Издательство ACT»; СПб.: Terra Fantastica, 2003. — 542, [2] с.: ил. — (Военно-историческая библиотека).// Тираж 5 000 экз. ISBN 5–17–019625–3 (ООО «Издательство ACT»); ISBN 5–7921–0615–0 (Terra Fantastica).

Локальные войны начала XX века - своеобразные "белые пятна" на военно-исторической карте. Эти конфликты оказались в тени последовавших за ними мировых войн, однако им было суждено сыграть заметную роль в истории ушедшего века. Итало-турецкая и Балканские войны стали последней репетицией Первой мировой войны: в них впервые опробовались новые способы мобилизации и развертывания войск, впервые в мировой практике применили бомбардировочную авиацию, появились бронеавтомобили. В состав сборника вошли написанные "по горячим следам" исследования русских офицеров и журналистов, посвященные Триполитанской и Балканским войнам.

От редакции

Этой книгой редакция «Военно-исторической библиотеки» продолжает публикацию серии работ, посвященных истории локальных войн XX века. Эти конфликты оказались в тени двух мировых войн, однако им было суждено сыграть немалую роль в истории ушедшего века — куда большую, чем это принято считать.

Первые годы нового века, предшествовавшие Первой Мировой войне, отнюдь не были периодом мира и спокойствия, а сама война — трагической неожиданностью. Большую войну ждали, к ней готовились, на нее надеялись. Вслед за англо-бурской и русско-японской войнами, прогремевшими на периферии «цивилизованного мира», последовал ряд кризисов уже в непосредственной близости от Европы — в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Марокканские кризисы 1905–1906 и 1911 гг., Балканский кризис 1908–1909 гг., итало-турецкая и две Балканские войны — вот краткий перечень столкновений, каждое из которых могло привести к большой войне. В ходе малых войн впервые появились на поле боя военная авиация, бронеавтомобили и подводные лодки, ставшие военными символами XX века. При [6] этом возникшие конфликты не разрешались окончательно, а лишь «консервировались» на время, что вело к обострению старых и возникновению новых конфликтов.

В условиях обострившихся противоречий между великими державами нарастала гонка вооружений, наиболее ярко выразившаяся в «дредноутной лихорадке» и англо-германском морском соперничестве. Одновременно с этим шло окончательное формирование будущих коалиций и их главные участники вели сложную политическую игру, пытаясь привлечь к себе новых участников «второго сорта» и занять более удачную стратегическую позицию. Именно это стремление держав Антанты обострить противоречия внутри Тройственного союза спровоцировало в 1911–1913 годах Триполитанскую и Балканские войны, жертвой которых стала одряхлевшая Турция, потерявшая фактически все свои африканские и европейские владения. Характерной особенностью этих войн было то, что они велись с разрешения и под контролем формально нейтральных великих держав, которые определяли границы допустимого для непосредственных участников.

Сотрясаемая восстаниями сепаратистов во всех нетурецких областях и военными переворотами, объявленная международным банкротом, обладающая мало боеспособной армией и антикварным флотом, Османская империя быстро приближалась к тому, чтобы превратиться собственно в Турцию — страну, населенную турками, и не более того. На повестке дня стоял вопрос ее раздела, переговоры о котором между великими державами велись почти открыто.

Первой начала грабеж наследства «больного человека» Италия, стремившаяся создать собственную колониальную империю и избавится от позора недавнего поражения в Абиссинии. Предъявив по надуманному поводу 28 сентября 1911 года Турции ультиматум и получив отказ, Италия начала военные действия. Преодолев незначительное сопротивление разрозненных арабских и турецких отрядов на побережье, 5 ноября 1911 года Италия объявила о своем суверенитете над Триполитанией и Киренаикой и превратила их в свою колонию — Ливию. [7]

Итальянский флот обстрелял Бейрут и Дарданеллы, а итальянские войска высадились и захватили острова Додеканес в Эгейском море. Военные действия на этом зашли в тупик. Население Сахары продолжало вести вялотекущую партизанскую войну, длившуюся до самого окончания итальянского владычества в 1943 году, турецкий флот укрылся в Мраморном море, а установлению морской блокады турецкого побережья препятствовала Австрия. Младотурецкое правительство в этих условиях медлило с заключением мирного договора с Италией, чтобы хоть немного поддержать свой упавший престиж в глазах населения, и только назревавшая война на Балканах вынудила его пойти на уступки и 18 октября 1912 года подписать мирный договор с Италией. Нападение Италии на Турцию не имело под собой никаких законных оснований, но началось с «благословения» всей Европы, включая и союзников Турции. Так Германия опасалась выхода Италии из Тройственного союза в случае отказа от поддержки итальянских захватнических планов, а Австро-Венгрия была рада отвлечению итальянских «аппетитов» от Адриатики. Державы Антанты видели в этой войне возможность вывести Италию из состава Тройственного союза, что и произошло.

Поражение в войне с Италией лишило Турцию остатков престижа на Балканах и довело до высшей точки напряженность между ней и странами Балканского союза, ставившего своей целью полную ликвидацию турецкого господства на Балканах. 9 октября 1912 года Черногория начала военные действия против Турции. 17 октября в войну вступили Сербия и Болгария, а 18 октября — Греция. Уже 3 ноября турецкое правительство обратилось к великим державам с просьбой о мирном посредничестве, а в декабре Турция заключила перемирие с Болгарией.

Военные успехи Балканского союза поставили перед великими державами ряд сложных вопросов. Правительство России, опасаясь, что занятие болгарами турецкой столицы поставит вопрос о судьбе проливов в неблагоприятных для него условиях, советовало болгарам остановить свои войска и настойчиво предлагало посредничество в мирных переговорах. Австро-Венгрия, [8] поддерживаемая Германией, не хотела допустить выхода Сербии к Адриатическому морю и начала военные приготовления на ее границах. По Лондонскому мирному договору (подписан 30 мая 1913 года) Турция теряла все свои европейские владения, кроме Стамбула и небольшой части восточной Фракии.

Недовольная итогами войны, Болгария 29 июня 1913 года объявила войну Греции, Сербии, Черногории и начала военные действия. Вслед за этим, Турция и Румыния объявили войну Болгарии. Война продолжалась меньше месяца и закончилась полным разгромом Болгарии. Уже 10 августа Болгария подписала мирный договор с Сербией, Черногорией, Грецией и Румынией, а 29 сентября — с Турцией. В результате этой войны значительная часть северной Македонии отошла к Сербии, часть южной Македонии и западная Фракия отошли к Греции, южная Добруджа — к Румынии, а часть восточной Фракии с Эдирне (Адрианополем) вернулась к Турции. Подобная полупобеда Турции окончательно привязала ее и Болгарию к Тройственному союзу, в то время как Сербия и Румыния стали ориентироваться на Антанту. [9]

Итало-турецкая война

Масловский Сергей

Итало-турецкая война

I. Причины войны и политическая обстановка

В ночь с 13 на 14 сентября итальянским королевским правительством по телеграфу был передан следующий ультиматум Оттоманской Порте:

«В течение долгого ряда лет итальянское правительство не переставало делать Порте представления, указывающие на абсолютную необходимость положить конец беспорядку и пренебрежению, в которых Турция оставляла Триполи и Киренаику, дабы эти области, так же как и прочие части Северной Африки, стали причастными благам прогресса. Такая перемена, основанная на общих требованиях цивилизации, представляет для Италии жизненный интерес первостепенной важности, ввиду незначительности расстояния, отделяющего эти области от итальянских берегов. Несмотря на то что итальянское правительство всегда вполне лояльно предоставляло императорскому правительству [12] свою поддержку в различных политических вопросах, возникавших в последнее время, несмотря на умеренность и терпение, доказательства которых итальянское правительство давало до настоящего времени, его намерения относительно Триполи не только ложно истолковывались императорским правительством, но, более того, всякое итальянское предприятие в вышеуказанных областях постоянно встречало систематическую, крайне упорную и ничем не оправдываемую оппозицию. Императорское правительство, которое до настоящего времени постоянно выказывало враждебное отношение ко всякой законной деятельности Италии в Триполи и Киренаике, заявило в самую последнюю минуту королевскому правительству о своей готовности предоставить ему всякие экономические уступки, согласные с существующими трактатами и допустимые достоинством и высшими интересами Турции. Однако королевское правительство в настоящее время не считает более возможным вступать в переговоры, бесполезность которых доказана в прошлом и которые далеко не могут явиться гарантией для будущего, и служили бы лишь постоянным поводом к трениям и конфликтам. С другой стороны сведения, полученные от итальянских консульских представителей в Триполи и Киренаике, рисуют существующее там положение весьма серьезным, вследствие агитации, направленной против итальянских подданных и демонстративно вызываемой офицерами и другими должностными лицами. Эта агитация представляет собою неминуемую опасность не только для итальянских подданных, но и вообще для иностранцев всех национальностей, которые, встревоженные и озабоченные за свою безопасность, начали садиться на суда, безотлагательно покидая Триполи. Прибытие в Триполи оттоманских военных транспортов, на серьезные последствия посылки которых королевское правительство не преминуло в свое время обратить внимание оттоманского правительства, может лишь осложнить положение и налагает на королевское правительство серьезное [13] и безусловное обязательство предупредить возникающую вследствие этого шага опасность, Ввиду этого итальянское правительство, признавая себя отныне вынужденным озаботиться охраной своего достоинства и своих интересов, решило приступить к военной окупации Триполи и Киренаики. Это решение — единственное, на котором Италия может остановиться. Королевское правительство надеется, что императорское правительство соблаговолит отдать соответствующие приказания, чтобы Италия не встретила со стороны оттоманских представителей никакого противодействия, чтобы меры, которые явятся необходимыми, вследствие принятия этого решения, могли бы быть осуществлены без затруднений. В дальнейшем между правительствами могли бы быть заключены соглашения в целях окончательного урегулирования положения, которое будет вызвано означенным решением.

Королевскому посольству в Константинополе отдано распоряжение просить окончательного ответа оттоманского правительства по этому вопросу в течение 24 часов с момента вручения Порте настоящей ноты; в противном случае итальянское правительство почтет себя вынужденным приступить к немедленному осуществлению мероприятий, имеющих целью обеспечить оккупацию.

Благоволите прибавить, что ответ Порты в указанный 24-часовой срок должен быть нам сообщен главным образом при посредстве турецкого посольства в Риме».

Ультиматум был вручен Порте 15 сентября в 2 1/2 часа пополудни. Получив раньше истечения указанного в нем срока уклончивый ответ Турции, Италия, без официального объявления войны, открыла 16 сентября военные действия.

Событие это явилось полнейшей неожиданностью как для европейского общества, так и для политических, парламентских кругов. Впечатление его было усилено еще и тем обстоятельством, что официальные заявления, сделанные по этому поводу кабинетами держав, уклончивые и неопределенные — заставляли [14] думать, что не только народы, но и правительства Европы были захвачены врасплох «разбойничьим набегом» на Триполи, как единодушно квалифицировала предприятие Италии пресса — от левых до крайних правых органов.

Но теперь, когда первое впечатление уже утратило первоначальную свою остроту, хотя дипломатическая подготовка триполийского удара все еще держится в тайне, все определеннее выясняется, что дипломатия великих держав не могла быть не осведомлена о готовящемся захвате.

«Сдержанность» европейской дипломатии в данном случае совершенно понятна. Не говоря уже о том, что по самому существу своему этот «заговор против Турции» не мог подлежать сколько-нибудь широкому оглашению — вынося его на суд общественного мнения, рискуя поставить его, помимо своей воли под вотум палат, правительства могли безнадежно связать себе руки. Ибо от общественных элементов, как явствует из всего, что говорится и пишется по Триполийскому вопросу, нельзя было ожидать такого чисто делового, хладнокровного отношения к «военной прогулке Италии», какое проявили кабинеты.

Осведомленность великих держав ясна уже из самого факта захвата. Подготовка его — дело не одного дня. Италия, как принято говорить, имеет «историческое тяготение» к Триполи. Еще в 1838 г., на заре работы по объединению Италии Маццитини заявлял, что Средиземное море должно принадлежать Италии. Мечта, поддержанная Бисмарком, писавшим в свое время великому итальянскому революционеру, что Италия, владея берегом вдвое большего протяжения, чем Франция, может действительно ставить себе реальной целью политики овладение Средиземным морем. В дальнейшем течении итальянской истории мысль эта не гаснет: попытки закрепиться на севере Африки не единичны. До последнего времени они терпели, однако, неудачи — дипломатические, как тунисская, и военные — как [15] абиссинские экспедиции, дважды приводившие итальянцев к поражению. Ход событий внутренней жизни Италии способствовал усилению этих империалистических тенденций из года в год. В эпоху управления Криспи они являются уже руководящими.

В 1901 году присоединение Триполи ставится уже определенно на очередь. Есть данные, указывающие, что в том году была заключена тайная конвенция между Италией и Францией по этому вопросу. В том же году Триполи посещают, для сбора сведений, депутаты парламента; морские офицеры, переодетые рыбаками, производят промеры у берегов Триполитании. Момент для удара был признан, однако, по-видимому, неблагоприятным и предприятие отложили. В 1904 году притязания Италии получают новую опору в англо-французском соглашении, которым ей, на этот раз уже совершенно определенно, гарантируется Триполи. С тех пор агитация в пользу присоединения ведется известной частью печати — финансовыми и клерикальными органами по преимуществу — неослабно.

Государственный переворот в Турции и последовавшая за ним усиленная работа по внутреннему переустройству государства, которое в Европе давно уже считалось мертвым, работа, грозившая подъемом сегодня еще совершенно бессильного противника, не могла не ускорить развязки. С присоединением Триполи надо было торопиться, пока не упорядочены финансы Турции, не закончено преобразование армии, не создан флот; пока внимание младотурок, всецело занятое Балканским полуостровом и Малой Азией, не обратится снова на Триполи, за которым ревниво следил в свое время Абдул-Гамид.

Последний толчок был дан Марокканским конфликтом Франции с Германией. Он не только прояснил правительству Италии политическую обстановку и возможное отношение держав к переменам на североафриканском побережье, но и придал дальнейшему промедлению Италии особенную опасность. Вынужденная [16] окончательно отказаться от притязаний на Марокко, Германия двинула свою северо-африканскую торговую агентуру в единственный свободный еще участок побережья — в Триполи. Дать этим агентам осесть и развить свою деятельность значило вызвать над Триполи призрак «германских торговых интересов». А это значило для Италии, если не потерять Триполи, то значительно повысить расходы по его приобретению: «торговые интересы», как известно, в таких случаях требуют компенсаций.

С той удивительной политической ловкостью, которая всегда, еще от времен непревзойденных трактатов Макиавелли, характеризовала Италию, и еще в недавнее, сравнительно, время сказалась так рельефно, при присоединении Неаполя и Папской области — правительство королевства, по достоинству оценив как значение, так и удобство момента, от мысли перешло к делу: присоединение состоялось.

Логично и стройно складывается, таким образом, развитие истории вопроса. И можно ли допустить, чтобы от внимания дипломатов, которое даже не пытались, как мы видели, чем-либо отвлечь, ускользнули боевые приготовления Италии; чтобы они узнали о происшедшем только тогда, когда десант уже садился на транспорты.

Но если даже допустить подобную неосведомленность, подобную слепоту дипломатических агентов в Риме, остается в полной силе второе, еще более, в сущности, простое соображение.

При современном, или лучше сказать, «вчерашнем» положении Италии в европейском концерте — Италия фактически не могла решиться на захват без ведома и разрешения великих держав. Самовольный захват ставил «под шах» хрупкую связь Тройственного союза, он грозил осложнениями европейской войны и — во всяком случае — активным вмешательством главнейших государств Европы.

В самом деле, открывая военные действия против Турции, Италия открыто нарушала ст. VII подписанного [17] ею и сохраняющего еще силу Парижского трактата, которым монархи (русский, австрийский, французский, английский, прусский и сардинский) не только обязывались «каждый со своей стороны уважать независимость и целость Империи Оттоманской», но и обеспечивали «совокупным своим ручательством точное соблюдение сего обязательства».

Равным образом нарушалась и следующая, VIII статья того же трактата, гласящая: «Если между Блистательною Портою и одною или несколькими из других, заключивших сей трактат державами, возникнет какое-либо несогласие, могущее угрожать сохранению дружественных между ними сношений, то и Блистательная Порта, и каждая из сих держав, не прибегая к употреблению силы, имеют доставить другим договаривающимся сторонам возможность предупредить всякое дальнейшее столкновение через свое посредничество».

Италия не только не дала такой возможности, но начала войну без официального объявления. Конечно, в настоящее время такой порядок открытия военных действий может считаться не только твердо установившимся на практике, но и единственно нормальным. Он получил уже официальное признание и в «науке международного права»{1}. Но если таким образом можно [18] признать неосновательным столь горячо выдвигаемый пацифистами упрек в грубом нарушении основ международного права, то нарушение Парижского трактата есть факт неоспоримый и несомненный. Решаться на него, не заручившись согласием держав, — значило рисковать политическим поражением раньше военных побед, потерями финансовыми — по подготовке и выполнению экспедиции, которая могла быть пресечена в самом начале; рисковать, наконец, результатами понесенных военных тягостей, ибо ликвидация «набега» должна была бы, во всяком случае, состояться при участии остальных держав Парижского соглашения. Риск должен был казаться особенно большим при свежем еще в памяти примере применения Европой упомянутых пунктов в 1877–1878 гг., когда нам целыми месяцами пришлось выжидать возможности начать войну с Турцией — пока тянулись в Константинополе бесплодные переговоры держав, и когда условия мира пришлось вырабатывать на европейской конференции, на печальной памяти Берлинском конгрессе. У Италии должны были быть твердые данные, что с ней не будет поступлено так, как с Россией.

И что данные эти были, подтверждает поведение держав. Все заявили о строгом нейтралитете. Ни одно правительство не уступило протесту общественного мнения, чего нужно было бы ожидать, если бы правительства так же учитывали события, как и политические круги. Наконец, не раздалось ни одного упрека, ни одного указания на нарушение Парижского трактата. Ноты протеста и просьбы о посредничестве, с которыми обратилась, в первый момент, к державам Турция, остались без отклика.

Войну всегда начинает сильнейший, тот, кому нечего бояться. Но Италия могла считаться сильнейшей только в том случае, если за ней стояло согласие европейских кабинетов, головой выдававшее ей Турцию. И если вглядеться в обстановку пристальнее, такое поведение Европы представляется не только понятным, но и единственно логичным. [19]

Наиболее опасным представляется расширение владений Италии ее непосредственной соседке, союзнице и сопернице — Австрии. Общественное мнение Австрии и, в особенности, военная партия с наследником престола эрцгерцогом Францем-Фердинандом во главе, усматривает в переходе Италии к активной империалистической политике действенную угрозу адриатическим планам Габсбургов. Австрийские националисты утверждают, что верно поняли значение выстрелов под Превезой: они видят под ударом уже не только Албанию, за которую велась в последние годы глухая, но упорная борьба, наводнившая эту страну консульствами, госпиталями, школами и католическими патерами обеих держав, но Тренто и Триест, Истрию и Далмацию. Ирридентисты, доставляющие за последнее время столько хлопот австрийскому правительству, должны поднять голову еще выше. Ибо, как утверждает орган военной партии{2}, удар на Триполи — это только проба сил: удар этот отзовется на европейском материке — на южных владениях Австрии.

К этим пессимистическим ожиданиям примешивается еще, как откровенно обнаруживает «Цайтунг», и значительная доля зависти перед политической удачей «союзницы». Хотя Австрия, строго говоря, накоплением своих земель обязана исключительно дипломатии и брачным благословениям и всего меньше силе своего оружия, однако воинствующая печать ее не находит слов для осуждения австрийской политики, не умевшей, по ее выражению, захватывать «как следует». Так «Цайтунг», вспоминая былое, горько сетует на то, что империя Габсбургов «упустила удобный момент» в Крымскую войну и за неопределенность тогдашней своей политики расплатилась 1859 и 1866 годом; что в Турецкую войну 1877–1878 гг. она опять-таки не сумела действовать энергично и вынуждена была удовольствоваться «подаренным ей Европой за добронравие» (по выражению «Цайтунг») ничтожным клочком земли, чем нанесен был двойной удар ее престижу на Востоке: [20] фактом ничтожности «подарка» и фактом его незаслуженности, в чем мусульманский мир, с его пониманием «права» и «мощи», не мог не увидеть двойное проявление бессилия; наконец, саму аннексию Боснии и Герцеговины «правительство совершило по-купечески», заплатив там, где, по существу, можно было не платить ни геллера. Военный официоз настойчиво требует изменения этой гибельной для «наследственных земель» политики и активной поддержки Турции, хотя бы ценой разрыва с Германией. Турция, как доказывается в другой статье того же органа, гораздо более ценный для Австрии союзник. Что, на самом деле, может сделать Италия в случае войны Тройственного союза против Тройственного соглашения? Против России — она бессильна, так как употребить ее войска в этом направлении не представляется возможным. На главный театр, на Рейн, ее вооруженные силы пришлось бы перебрасывать по железным дорогам Австрии и Германии, т. к. на нарушение нейтралитета Швейцарии решиться неблагоразумно: следовательно, об этом говорить серьезно не приходится. На Средиземном море, против эскадр Англии и Франции, она не может действовать решительно: в лучшем случае она свяжет их; если же к эскадрам союзников присоединится русская Черноморская эскадра, то, по мнению указанного журнала, итальянцам останется только укрыться у берегов. Таким образом, единственное направление, в котором могут быть двинуты итальянские полки — это юго-восточная сухопутная граница Франции, направление в стратегическом отношении совершенно не важное; притом силы, которыми может располагать для этого королевство, по вычислениям австрийцев, сводятся к 12–18 пехотным и 2 кавалерийским дивизиям. Принимая во внимание условия местности, можно сказать с уверенностью, что сдержать их сможет ничтожная часть французской армии, притом составленная из полков, которые все равно не успели бы попасть на Рейн к решению (африканские контингенты и т. п.). Как видно [21] из вышеизложенного, участие Италии в войне, таким образом, ничем заметным не скажется.

Иное дело Турция. Не говоря уже о том, что союз с ней гарантирует положение Австрии на Балканах, пресекая «великодержавные попытки» небольших балканских государств, к «королям» которых «Цайтунг» относится с нескрываемым пренебрежением — в случае войны — наступлением в Малой Азии и закрытием Дарданелл Турция свяжет, по мнению австрийцев, Россию отвлечением на себя не только войск Кавказского и южных округов, но, быть может, и части войск Центральной России.

А так как, в конце концов, интересы Австрии и Италии непримиримо враждебны и рано или поздно драться придется — лучше драться сейчас, не дожидаясь дальнейшего усиления Италии. Таков конечный вывод многочисленной в Австрии «партии войны».

Военная партия не ограничилась словами: на юг потянулись войска. Размеры вооружений, тщательно скрываемые, не могли, однако, укрыться ни от депутатов палат, ни от печати, в которой за последние дни стали появляться довольно подробные сведения о сосредоточении войск на южной границе Австрии.

Угрожающее поведение военного министерства менее всего соответствовало мерам, принятым по отношению к Австрии с итальянской стороны. Ибо на итало-австрийской границе не только не было произведено никаких усилений, но, наоборот, состав войск, там расположенных, был сильно ослаблен выделением в экспедиционный корпус: даже альпийские стрелки насчитывают в настоящее время едва по 40 человек в роте.

Военные приготовления Австрии, во многом способствовавшие укреплению мнения, что война явилась неожиданностью для венского кабинета, совершенно не согласовались с миролюбивыми заявлениями министра-президента Гауча, не только «не видевшего в происшедшем какой-либо угрозы Австрии», но, напротив, подчеркнувшего в своей речи 11 октября «дружественное и внимательное отношение Италии к союзникам». [22]

Кабинет, очевидно, не находил в выступлении Италии никаких данных, могущих нарушить «крепость» Тройственного союза, и по существу он прав. Это звучит парадоксом, но при той резкой противоположности интересов, которая существует между Австрией и Италией, они могут жить рядом только в союзе, только связанные союзным трактатом, допускающим более спокойное и бескровное разрешение, можно сказать, ежечасных осложнений. Далее, триполийская авантюра могла, по крайней мере на время, отвлечь силы и внимание Италии на юг, за море, и смягчить, таким образом, напряженность положения в округах «ирридентизма». Недаром триполийский поход встречен ирридентистами не с восторгом, как ожидала военная партия, но с тревогой. Наконец, само усиление Италии грядущим присоединением, если оно и состоится, представляется (и, как мы увидим, не без оснований) проблематичным. Таким образом, в конечном итоге австрийское правительство не могло иметь каких-либо веских причин препятствовать захвату, которым устанавливалось равновесие на северном берегу Африки, вне пределов непосредственных австрийских интересов.

Если военные приготовления и могли в свое время возбуждать подозрение в искренности заявлений венского кабинета и в справедливости нашего предположения о том, что набег совершен с его ведома, то теперь, после увольнения начальника Генерального штаба Конрада Гетцендорфа, правой руки эрцгерцога и души партии Бельведерского дворца, увольнения, знаменующего решительное поражение военной партии, — такие сомнения вряд ли уместны. По свойственной австрийцам осторожности, кабинет смотрел сквозь пальцы на усиление войск на южной границе: нельзя было ручаться, что они не понадобятся, в случае, если Италия ходом дел в Триполи вынуждена будет искать решение на Европейском театре. Но ударом, нанесенным открыто партии эрцгерцога, кабинет отметил истинный характер [23] и смысл этих вооружений и, в то же время, определил им границы.

Значительно менее выгодно складывается обстановка для Германии: какое бы направление ни приняли события в Африке, она одинаково оказывается в проигрыше. Поставленный между союзницей — Италией и «другом и братом» — турецким султаном, император Вильгельм, по удачному выражению одной из немецких газет, неминуемо «должен потерять в своей шахматной игре или белого, или черного слона». И нам кажется, что воздержание Германии от каких бы то ни было шагов, хотя бы в области посредничества, может быть объяснено только связанностью ее — общим отношением держав к войне. При каком-либо выступлении Германия рисковала оказаться изолированной, а после ее недавних дипломатических неудач это «одиночество» отнюдь не могло бы быть названо, как некогда одиночество Англии, «блестящим».

Связанность Германии видна не только из бешеных нападок германской прессы на Великобританию, в которой хотят видеть главную виновницу происшедшего, но и в том, что соблюдение нейтралитета в данном столкновении есть наиболее невыгодное из всех возможных для нее, в теории, решений. Занятие Италией Триполи закрывает ей — и навсегда — Средиземное море. Вопрос о создании, путем усиления Италии, противовеса Франции и Англии на юге — вопрос спорный, ненадежный, обоюдоострый. Между тем отношения с Турцией, от невмешательства Германии в данный конфликт, не могут не пострадать. Действительно, влияние ее, с 1910 года казавшееся окончательно упроченным, испытывает уже теперь заметные колебания. Голоса против Германии раздаются в Турции все смелее и громче. «Дружба с Германией, — пишет в «France Militaire» младотурок Мешад-Эффенди, — за 15 лет принесла только те плоды, что виновники армянской резни, унесшей 500 000 жизней, остались безнаказанными. Турция для Германии — [24] только предмет эксплуатации, только орудие... Император приходит к султану Турции и говорит: «Я — брат», как приходил с теми же словами к султану Марокко. Он продал мароккского «брата» за чечевичную похлебку. То же будет и с Турцией».

Своекорыстность прусской политики начинает, повидимому, сознаваться все ярче и в остальной Европе. Печать отмечает, что даже вооружения Турции, которыми руководили за последнее время немцы — нужны, в первую голову, «не для турецкой, но для прусской войны». Особенно рельефно сказалось это на проекте постройки тех стратегических дорог, которые намечены в первую очередь в Малой Азии (Самсун — Сивас, Сивас — Эрзерум, Сарыкли — Диарбекир), на новой дислокации войск и энергичном продвижении войск в Урмийский и Хойский округа пограничного с Россией Азербайджана — меры, явно направленные против России. Выгода этих предприятий, грозящих осложнениями с Россией, — для Турции, особенно в нынешний период ее истории — период внутреннего переустройства, требующего спокойствия на рубежах, представляется весьма сомнительной; но выгода их для Пруссии — несомненна.

Конечно, пока, до поры до времени, триполитанский поход не может внешне ничем отразиться на «добрых отношениях» Турции к Германии, ибо Порта, в теперешних обстоятельствах, не может выражать кому-либо своего неудовольствия; тем более, что, а конце концов, ей все-таки не на кого опереться, кроме той же Пруссии. Надо учесть и то, что события только что развертываются и какова будет в дальнейшем роль Германии — все еще с определенностью сказать нельзя. Может быть, надежды турок и оправдаются. Но если война кончится, как началась, при молчании Германии, — ее положение на Балканском полуострове, несомненно, в корне пошатнется.

Да и не только на Балканском полуострове «строгий нейтралитет» Германии оставит надлежащее впечатление. [25] Враждебная Германии печать напоминает, что Европа не забыла еще 1900 года, когда таким же образом, как ныне Турция, оставлен был на произвол судьбы тогдашний очередной «друг» Пруссии Крюгер; на этих днях уступлен Франции очередной из «друзей» — султан Мароккский. Турция является уже третьей, за короткий промежуток времени, иллюстрацией пресловутой fides teutonica — немецкой сдержанности.

Неблагоприятно для Германии и то обстоятельство, что эта систематическая «сдержанность» по отношению к союзникам, в связи с рядом дипломатических неудач последнего времени, не может не произвести впечатление слабости. Последние международные выступления Пруссии — до военных угроз включительно — упорно не дают успеха. Это нехороший признак: ибо, если победы армии подготовляют в дальнейшем победы дипломатии, то победы дипломатии, в свою очередь, являются всегда провозвестниками военных побед. И наоборот.

Что касается Англии, то, вне всяких сомнений, она может только приветствовать удар, нанесенный Триполийским походом германской политике. Вряд ли, однако, имеют основание упреки германцев по адресу лондонского кабинета в подстрекательстве и даже в прямой инсценировке этого акта. Дальше «попустительства» Англия не могла пойти, потому что из держав Европы — после Германии — она, в сущности, больше всех теряет от итальянского захвата. Вопрос о Средиземном море, об «Англии на Средиземном море», несомненно, осложняется с переходом Триполи в итальянские руки. Правда, на присоединение Триполи к Египту Англия никогда не рассчитывала; правда и то, что ей выгоднее уступить его третьей державе, чем Франции; наконец, соседство итальянской колонии с Египтом, вместо мусульманской провинции, ныне являющейся очагом фанатиков сенусситов, прибежищем бегущих из Египта и Туниса «исламистов», несомненно, и выгоднее, и приятнее для Англии; но, с другой стороны, [26] все это приобретает действительную силу только при условии привлечения Италии к «Согласию» и выходе ее из Тройственного союза. В случае же, если Италия останется в Союзе, выгоды стратегического характера, предоставляемые ей занятием Триполи, несколько осложняют ход событий на Средиземном море. Захват же итальянцами порта Тобрук, захват, который, по слухам, хотели, но не успели предупредить англичане высылкой туда десантного отряда, является уже прямой угрозой интересам Англии, ставя под удар Италии, в случае войны, Суэцкий канал. Развитие Триполи, далее, неизбежно умалит его значение в случае войны с Тройственным союзом, в которую, по всей вероятности, Германии удастся втянуть естественно тяготеющую к указанному союзу Турцию, Египет окажется под двойным ударом — С запада и востока, и может быть потерян для Англии. Наконец, развитие Триполи отразится неблагоприятно на африканской торговле Англии. Таким образом, особенно желать присоединения Триполи к Италии у Англии не было оснований. Не исключается, конечно, возможность существования соглашения, о котором говорили некоторые газеты и которое ставит ценой Триполи замену турецкого протектората над Египтом — английским. Насколько это справедливо — покажет будущее. Ибо, как и Германия, Англия не сказала еще своего последнего слова.

Наиболее искренне и открыто поддерживает итальянское предприятие Франция. Ибо для нее оккупация Триполи Италией, во всех отношениях и при всякой обстановке, представляет крупные выгоды.

Решающую роль играет здесь, несомненно, вопрос «контроля над Средиземным морем» — вопрос для Франции тревожный. Ее африканские войска, абсолютно необходимые ей для войны на континенте, могут быть переброшены в Европу только при том условии, что Франция, так или иначе, будет командовать морем. Быть может, Франция столь же переоценивает морскую силу Италии, насколько Австрия, как мы видели, [27] ее преуменьшает. Во всяком случае, для успешного развития операций против Германии и Австрии, французы считают условием необходимым если не прямое отторжение Италии от Тройственного союза, то, по меньшей мере, ее нейтрализацию.

В этом направлении французская дипломатия работала долго и упорно. Особенно заслуживает быть отмеченной деятельность бывшего французского посла в Риме г. Баррера, в данном вопросе шедшего рука об руку с нашим тогдашним послом г. Нелидовым. Несомненно, что годами посольства Баррера подготовлена весьма благоприятная почва для тесного соглашения с Италией — для включения ее в тот союз, который, объединяя Францию, Испанию, Италию, Россию и Англию, должен, по замыслу французов, захватить Германию в стальные тиски (см. Fournier. La politique navale et la flotte franзaise).

До настоящего времени, подчиняя поневоле свою политику политике союзниц, Италия, как ни странно, меньше всего являлась «державой средиземноморской». Ее силы, ее внимание, ее связь с мировой политикой были на северной, на материковой ее границе. Захват Триполи резко меняет положение. Обращая Средиземное море для Италии в море внутреннее, он создает ей действительный голос и действительное значение в делах Средиземноморья. Сводя ее непосредственно с Францией — на тунисской границе, с Англией — на границе египетской, владение Триполитанией ставит Италию перед необходимостью осуществлять собственную политику; ибо быть подголоском политики австро-прусской в этих условиях, при этих новых жизненных интересах, она уже не может. Таким образом, если приобретение новой африканской колонии может и не явиться, как мы уже указывали, поводом к выходу из Тройственного союза, непрочность связи «тройственных держав» будет, во всяком случае, еще больше, чем теперь. И если для Италии и при данных условиях выгоднее остаться в прежней, по внешности, [28] политической комбинации, то для ее нынешних союзниц выгоды сохранения Италии в союзе представляются более чем проблематичными.

Но выйдет ли открыто Италия из Союза или останется в нем «до времени», в сущности, для Франции безразлично: ибо нельзя будет сомневаться, на чью сторону станет Италия, «когда придет время».

В остальном выгоды присоединения Триполи к Италии для Франции те же, что мы указывали несколько выше, для Англии.

Что касается России — ее «строгий и беспристрастный нейтралитет», объявленный Именным Высочайшим Указом правительствующему Сенату 23 сентября, является вполне логичным и искренним. Непосредственной заинтересованности в победе той или другой стороны у России нет, хотя симпатии политических кругов должны были бы быть направлены скорее в сторону Италии. Во-первых, потому что предпринятый ею шаг ведет, несомненно, к ослаблению Турции, Германии и Австрии — трех вероятнейших наших противников, и те перемещения в системе политического равновесия Европы, которых можно ожидать в дальнейшем, будут, несомненно, в пользу «Согласия» и во вред «Союзу». В противном случае, неудача Италии и конечная победа Турции сохранит в главных чертах нынешнюю «систему Европы», вполне для нас удобную, и даст в результате только ослабление Турции и того же Тройственного союза, в системе которого, тогда уже несомненно, останется Италия. Что же касается тех выгод, на которые Россия может рассчитывать и получить путем дипломатическим при дальнейшем развитии событий и при ликвидации войны, то они нисколько не зависят от течения и оборота военных действий ни по объему, ни по своему характеру.

Была ли война для нас неожиданностью? «Reichspost» уверяет, что свобода действий Италии была обеспечена еще при свидании в Ракониджи, в обмен [29] на гарантию благоприятного для нас разрешения «вопроса о Проливах».

Мы видим, таким образом, что к моменту начала войны политическая конъюнктура была такова, что Италия могла действовать с развязанными руками, без опасности чьего бы то ни было вмешательства. Конечно, при условии нераспространения войны на материк, т. к. предусмотреть последствия этого не может ни одна держава и шаг этот представился бы слишком рискованным для «Европейского мира». Конечно, в дальнейшем обстановка прояснится настолько, что державы допустят, быть может, Италию сойтись с Турцией «стенка на стенку». Думается, однако, что и сама Италия не особенно будет стремиться к этому по причинам, объяснение которым можно найти в помещаемом ниже очерке вооруженных сил противников.

До сих пор мы говорили только о тех выгодах, которые представляет той или другой державе занятие Италией Триполитании. Все вышесказанное не дает, однако, никаких почти данных для определения, насколько самой Италии выгодно это присоединение? Прежде чем ответить на этот вопрос, небесполезно дать краткий очерк присоединяемой итальянцами области. [30]

II. Триполитания

Вилайет Триполи (с санджаком Бенгази) лежит на северном берегу Африки, между Тунисом и Египтом. Его береговая линия тянется на 1600 верст. Протяжение территории с востока на запад — 1300 в., с севера на юг — 1000 в. Морская граница составляет 1/3 всей границы. Сухопутная граница, более или менее точно установленная на западе только в 1910 году, весьма неопределенная на востоке и совсем не намеченная на юге, идет, начинаясь на западе у мыса Эль-Бибен, изломом на юг, западнее оазисов Гадамес и Гат, за которыми поворачивает сначала на восток, а затем (приблизительно от 20?) на северо-восток, в обход оазиса Куфра, к берегу Средиземного моря, оставляя за Египтом, согласно декабрьскому (этого года) фирману султана, весь залив Солум. Общая площадь территории исчисляется в 406 000 кв. миль, с населением в 800–1300 тысяч жителей. Таким образом, Триполи составляет половину остальных владений Турции и в 3 1/2 раза превосходит территорию Италии. [31]

Берег представляет собою обрывистые скалы, метров 20 вышины, мягкого, желтовато-серого песчаника, образующие небольшие бухты. Берега западной части низки, пологи, пустынны, на Барке — высоки, круты, скалисты. Окаймляющие берег частью подводные, частью надводные рифы делают высадку и выгрузку возможной только в немногих пунктах. Таковы: Мирза Тобрук — одна из лучших естественных гаваней Средиземного моря, около 4 верст длиною, 1 1/2 версты шириною и 36–50 ф. глубины, укрытая почти от всех ветров; верст на 50 к западу — залив Бомба, издавна считающийся отличной стоянкой для флота; он открыт северо-восточным ветрам, кроме одного участка, т. н. гавани Менелая, которая, при некотором оборудовании, может дать достаточное укрытие судам; западнее идут: Дерна — открытая для всех ветров стоянка, с которой, в случае свежей погоды, приходится уходить в залив Бомба; Бенгази (около 8 ф. глубины), Мисрата, Слитен, Хомс и, наконец, Триполи. Гавани всех перечисленных пунктов находятся в плачевном состоянии; единственным более или менее оборудованным портом является Триполи, гавань которого, до 20 ф. глубиной, закрыта цепью рифов со стороны севера. Но и здесь вход без лоцмана невозможен, т. к. в силу постоянного берегового течения, идущего в гавань с востока, она занесена песком и свободным остается только узкий фарватер. Пароходы свыше 2000 т вынуждены останавливаться приблизительно в километре от пристани, против восточной части города.

Триполи — главный административный и торговый центр страны с населением до 50 000 человек, лежит в оазисе Мншиа (Mnschia), тянущемся на 5 километров к югу и километров на 20 с запада на восток. Образуя сплошную заросль пальм, олив, фруктовых садов, оазис по флоре и фауне своей носит типичный средиземноморский характер, близко напоминая Южную Италию. Таков же ряд остальных оазисов, залегающих [32] среди песчаных пространств вдоль берега: Суара, Санья, Саизур, Таджура, Хомс, Слитен, Мисрата — то прилегающих к самому морю, то втягивающихся в глубь материка более или менее широкой полосой зелени.

Южнее полосы оазисов — в западной части Триполитании — тянется пояс дюн, имеющий непосредственно к югу от Триполи до 20 километров ширины, с немногочисленными и небогатыми водою колодцами. Далее идет степь Джефара, слегка всхолмленная местность, постепенно подымающаяся к югу и имеющая, в среднем, в ширину от 50 до 70 километров. В римские времена она была сплошной оливковой рощей. Но ислам, в VII веке принятый берберами, искоренил земледелие. Плодовые сады погибли от засухи или были вырублены. Вместе с растительностью исчезли выходы воды. Теперь источников мало. Еще меньше — жилых мест.

К Джефара — крутыми, в сто и более метров, террасами падают склоны плоскогорья Джебел, составляющего водораздел между Средиземным морем и Сахарой. Некоторые пункты северного его склона поднимаются до 2800 ф. над уровнем моря. Продолжением восточного его склона служит горная цепь, такой же приблизительно вышины, идущая параллельно южному берегу залива Большой Сирт.

На полуострове Барка почти к самому берегу моря подходит горный массив Джебел Ахдар, высотой, в среднем, от 900 до 1000 ф.

К югу от гор Барки — типичное понижение, отделяющее горы от Сахары: есть места на 15–30 саж. ниже уровня Средиземного моря.

Склоны плоскогорья Джебел изрезаны сухими руслами протоков, «вади», с обрывистыми, скалистыми берегами, наполняющимися водой только на несколько часов. Рек в Триполи нет, если не считать р. Темлаим на п-ове Барка, несущую воду в течение нескольких месяцев в году и потока близ г. Бенгази, то выходящего [33] на поверхность, то бегущего под землей. Зато подпочвенной водой Джебел чрезвычайно богат.

Долины и холмы Джебела, поросшие маслиной и плодовыми деревьями, покрытые полями всюду, где выбивается на поверхность подпочвенная вода в виде ключей, колодцев или арыков, составляют ценнейшую часть Триполитании. В настоящее время она запущена. Былые ирригационные сооружения заброшены. Население, довольно редкое, ютится большей частью в искусственных и естественных пещерах — в «подземных селениях», как в Армении. Но все данные для культуры налицо: превосходная почва, обилие подпочвенной воды, которую можно добыть на дне любого оврага, благоприятный климат.

По климату северная часть вилайета близко напоминает южную Италию, особенно в приморских оазисах, где жара умеряется морскими бризами. В самом Триполи средняя температура наиболее холодного месяца (январь) 12,2° С, наиболее жаркого (август) 26° С. Зима прохладная и переносится не без лишений, т. к. в местных жилищах печей нет. С декабря, чаще позднее, с февраля, начинается период дождей, длящийся до 3-х месяцев. Раза два за зиму выпадает град. Снега не бывает никогда. Весной осадков бывает мало, летом и осенью не бывает вовсе. Годовое количество осадков 354 мм.

Климат южной части вилайета, находящейся в сфере влияния Сахары, жарче и суровее. Температура в жаркие месяцы доходит до 70°; характерны резкие падения t° ночью: днем жара до 70°С, ночью 0°. Дожди редки, а в Феццане, лежащем к югу от Джебела, в песках Сахары, дождя не бывает иногда целые годы.

Численность населения Триполи определяется, как мы видели, различно — от 800 до 1500 тысяч, что дает плотность, в среднем, 1 чел. на кв. версту. Распределено население неравномерно: главная масса его занимает оазисы Триполи, Феццана и Киренаики, причем последняя представляется наиболее густонаселенной (около [34] 2-х чел. на кв. версту). Относительно густо заселены также северные террасы Джебела. В главных городах края жителей считается: в Триполи — 50 000, Бенгази — 15, Мурзуке — 7, Мисрате — 10, Гате — 4, Дерне — 6, Гадамесе — 7 тысяч. В племенном отношении население состоит из берберов, арабов, небольшого количества негров, нескольких тысяч евреев, живущих преимущественно в Триполи и прилегающем оазисе, где они занимаются исключительно кузнечным делом, и небольшого количества европейцев. Турок насчитывается до 50 тыс., считая с войсками. Преобладающий язык — арабский.

В религиозном отношении население Триполитании в подавляющем большинстве магометане, причем магометане старого, истинного толка — в противность туркам. С тех пор, как мусульманская Африка попала под власть европейских держав, центр африканского исламизма переместился в Триполитанию. Здесь, в Куфре, в 800 километрах от морского берега, посреди Ливийской пустыни, столица Шейха ордена Сенусси, который является едва ли не действительным властителем Триполи.

Орден Сенусси, насчитывающий в Африке до 7 миллионов «братьев» (ибо орден этот скорее напоминает братство типа масонских братств, чем религиозную секту), является носителем не только религиозной, но, главнее всего, национальной арабской идеи{3}.

Общеизвестна вражда арабов и турок, коренящаяся в том нескрываемом презрении, с которым араб, гордый не только теми веками побед, которыми утверждена была власть его предков в трех частях света, но и сокровищами науки и искусства, которые оставили они последовавшим поколениям, смотрит на турка, история которого в его глазах есть только история грубой силы. Арабы не мирятся с захватом халифата султаном турецким. Объединенные общей с турками ненавистью к [35] «гяурам», арабы лелеют мысль о возвращении халифата — племени, из которого вышел Магомет, о свободе религиозной и свободе национальной. На этой мечте построен успех нищего монаха из Орана, в 1835 г. положивший основу ордена Сенусси во время своих странствований по мусульманскому северу Африки.

С 1859 г. когда титул «махди» перешел к сыну основателя секты, светский характер братства начинает проявляться яснее. Сенусси получают экономическую и военную организацию. Роль проповедников отступает на задний план перед ролью культуртрегеров. Сенусси поддерживают старые, прокладывают новые дороги от Судана до берегов Марокко. Внутренняя торговля понемногу сосредоточивается в их руках. В тех же руках и вся, весьма скромная, конечно, культурная работа, которая ведется в мусульманской Африке. При дворе «махди» из молодежи формируется «гвардия»; усиленная 2000 рабов, она представляет ядро будущей военной силы. Наконец, в египетском банке, если доверять сообщениям газет, вклады шейха («на военные нужды») достигают постепенно гигантской цифры миллиона турецких фунтов. Таким образом, в Триполитании создается государство в государстве, на образование которого фиктивные властители-турки не могли смотреть безразлично. Абдул-Гамид решается даже действовать силой, но раньше, чем султан успел выполнить свой замысел, шейх, предупрежденный или предугадавший опасность, ушел за пределы досягаемости — в оазис Ливийской пустыни.

На Триполитанию можно, таким образом, смотреть, как на будущий арабский халифат, халифат втрое более грозный, чем отмирающий, обессиленный европейский халифат. И если бы мечта сенусситов осуществилась, можно было бы ожидать счастливое будущее нового государства. Потому что географическое положение Триполи и физические свойства страны — чрезвычайно выгодны.

В древности эта часть африканского побережья была цветущей страной. «Житница Рима» — Киренаика [36] посылала ежегодно «Вечному городу», как военный налог, до 10 тыс. ведер оливкового масла и до 5 миллионов четвертей хлеба. В то время почва Триполитании, благодаря искусственному орошению, давала урожаи сам-300. Но даже и теперь, когда заброшенность ирригационных сооружений ставит сбор в зависимость от атмосферных осадков, и в стране чуть не через каждые 5 лет бывают голодные годы, урожай в сам-80 не редкость. Несмотря на всю неудовлетворительность постановки земледелия, на запущенность большей части плодородных земель Триполи, некогда дававших жатвы (как свидетельствуют развалины римских и испанских ирригационных сооружений, цистерн и т. д.), население не нуждается во ввозном хлебе, а Бенгази даже вывозит зерновой хлеб. Незначительный ввоз муки и отрубей в Триполи (в 1905 г. на 650 000 р.) предназначается исключительно для самого города и его ближайших окрестностей. Если, далее, принять в расчет, что от налогов на землю Турция получала с Триполи до настоящего времени свыше 185 000 рублей ежегодно, то, поскольку по турецкой системе налогов правительство получает 1/10 урожая, при средней оценке пуда зерна в 1 рубль — урожай определится приблизительно в 2 миллиона пудов. Это составляет два пуда в год на человека — количество более чем достаточное для населения, главную пищу которого составляют продукты скотоводства и садоводства. А между тем, как мы указали, обрабатывается только относительно незначительная, часть годной под культуру земли.

Недаром в 1879 г. «Рольф» писал, что «тунисские владения не стоят 10-й доли Триполитании». Правда, последние по времени отзывы менее благоприятны. Посетивший Триполи агент «Общества коммерческого освоения Африки», в бюллетене «Общества» 1891 г., и десять лет спустя, Мадзони Феррара, в одной из парламентских своих речей, утверждают, что слухи о богатстве Триполи преувеличены, что даже об обеспеченности урожаев, не только о сказочных размерах их, [37] говорить не приходится. Но причина, которую они приводят, уясняет и причину разногласия отзывов. Они говорят о бездождии. Между тем, как мы видели, прошлая сила Триполи и ее возможная будущая сила в искусственном орошении. Для восстановления былого плодородия в Триполи надо выполнить то, что было в свое время сделано там древними, и что теперь, в наше время, сделали англичане в Египте.

В собственно Триполи главное занятие жителей — скотоводство, причем главным образом разводят верблюдов, число которых быстро растет, по мере движения на юг. Рогатый скот мелок; овцы разводятся только на севере. Лошадей немного, но прекрасного качества.

Все, что было сказано о земледелии, можно повторить и о садоводстве. И в этой области почва дает больше, чем должна бы давать при том труде, который затрачивается на культуру плодовых деревьев. Основное богатство садов страны — финиковая пальма, дающая в Киренаике до 1000 стволов на десятину. В Фецане пальмы считаются миллионами. Далее идет оливковое дерево; на Джебеле и в собственно Триполи — миндаль, гранаты, смоковницы, бананы, апельсины и лимоны (в прибрежных оазисах). Но сады запущены; нередки случаи вырубки финиковых пальм и плодовых деревьев для уменьшения суммы налога, подлежащего уплате с каждого дерева. Оливковое масло, вырабатываемое самыми примитивными прессами, — низкого качества и находит себе плохой сбыт. Производство вообще носит характер производства только для личного потребления, без расчета на вывоз.

И действительно, вывоз невелик. Только альфа (трава, употребляемая в бумажном производстве) до последних лет вывозилась англичанами в крупных количествах.

Если прибавить к этому, что до настоящего времени не предпринималось никаких мер к эксплуатации [38] минеральных богатств{4}, присутствие которых в недрах Триполитании признается несомненным, что обрабатывающая промышленность только зарождается, ограничиваясь несколькими незначительными кирпичными и мыльными заводами, фабрикой искусственного льда в Триполи, да прессами для альфы, причем все это находится в руках иностранцев; что даже кустарные изделия вырабатываются в количестве, необходимом только для местного потребления, то общая картина страны складывается вполне определенно и ярко: природное богатство и почти полное отсутствие культуры.

В силу этого отсутствия культуры остаются неиспользованными и выгоды географического положения Триполи.

Выгоды эти можно признать исключительными. С одной стороны — морем Триполитания связывается с портами Южной Европы{5}, с другой — с Суданом и внутренней Африкой, лучшим (не по состоянию дорог, конечно, но по направлению) караванным путем, через Феццан{6}. Также хороша связь с Тунисом и Египтом.

В настоящее время преимущества эти, как мы сказали, остаются неиспользованными. Торговля Триполитании ничтожна, и вместо того, чтобы развиваться, падает В 1906 г.{7} порт Триполи посетило всего 292 паровых судна, вместимостью 326780 тонн, и 445 парусников (115660 тонн). Из них 58% приходилось на долю Италии, 25% — Англии, 12% — Франции. [39]

Торговля с Суданом, откуда идут шкуры, слоновая кость, страусовые перья, также падает из года в год. Так, в 1890 году одних страусовых перьев было привезено на 6 340 000 франков, а в 1906 г. всего на 306 000. Столь же заметно уменьшился и вывоз в Судан: в 1894 г. на юг ушло товаров на 12 миллионов, в 1906 — едва на 1/2 миллиона фр. Причину этого приходится искать в постройке железных дорог в Египте и на Западном берегу и, главнее всего, в открытии новых водных путей в Нигерии, путей, особо выгодных своей безопасностью, чего нельзя сказать про караванный путь из Триполи, открытый налетам туарегов.

Естественно, что о развитии торговли можно говорить только после того, как разовьется и окрепнет ныне находящаяся в самом печальном состоянии промышленность, по крайней мере, промышленность добывающая, и на ее базисе утвердится экономическое благосостояние страны. Конечно, тогда представится необходимым прежде всего привести в порядок порты Триполитанского побережья, и вместо нынешних дорог{8} по глубоким пескам и голым скалам, в которых поколениями караванов пробиты колеи в 1/2 метра [40] глубиною — проложить железную дорогу на Мурзук и Гадамес. Тогда путь к центру Африки сократится до 30–35 часов товарного движения, в то время как теперь караваны тратят на этот переход 30–35 суток. При таких условиях отпадут — ныне отвлекающие от Триполи товары — выгоды пути к Гвинейскому заливу.

Но все это — и экономическое, и торговое развитие — еще в будущем, в «возможном». И будущее это всецело зависит от того, кто будет владеть Триполитанией. [41]

III. Значение войны для Италии

Казалось бы, приведенные выше данные с достаточной яркостью отвечают на вопрос о цели и значении для итальянцев начатой войны. В приложении к итальянской действительности данные эти не только тускнеют, но, вернее, теряют всю свою убедительность.

Ресоли в «Ревью политике эт парламентаре» от 10 октября 1911 года отрицает какие-либо реальные выгоды захвата; он не видит другого повода к нему, как «право сильного и разгоревшийся аппетит». При всей резкости, такая формулировка, однако, имеет значительную долю правды.

Характерно, что сам премьер-министр Джиолитти, в речи своей в Турине 7 октября, не дает каких-либо веских обоснований для объяснения войны. Они резюмируются звонкой, но мало говорящей фразой об авангарде итальянской цивилизации, требующей своей доли в мировой задаче распространения культуры на Африканском [42] континенте. Но в нынешнее время, время реальной политики, время хладнокровных расчетов и практической мысли, такие слова ничего не говорят. Реальные, действительные же выгоды присоединения при ближайшем рассмотрении оказываются весьма призрачными.

Неоспоримо только стратегическое значение приобретения Триполи и, как прямое следствие, улучшение теперешнего положения Италии, как «силы» — усиление ее голоса в делах Европы. Но и то, и другое действительно только при условии, что на поддержание того и другого хватит средств; последнее же возможно только в том случае, если новая колония не ляжет новым и тяжким грузом на государственное казначейство.

Правда, с внешней стороны, современное финансовое положение Италии представляется блестящим. Ее бюджет с 1881 по 1910 год возрос с 1 1/2 до 2 1/2 млн лир; курс итальянской лиры поднялся за это время на 30 %; свободная наличность к началу военных действий определялась в 205 676 848 90 лир — в главных казначействах и отделениях и 142 358 859 49 лир в распоряжении заграничных корреспондентов. Эта сумма, которой, по закону 17-го июля 1910 г., могут покрываться, помимо совета министров, издержки военного и морского министерств, в связи с правом казначейства на выпуск свидетельств на 300 миллионов и правом его потребовать от Итальянского и Сицилийского банков выпуска билетов на 125 миллионов лир, конечно, на долгий срок обеспечивает расходы по военным действиям. Но длительные, многолетние расходы по поддержанию новой колонии, если она не будет покрывать их сама, вряд ли окажутся под силу правительству Италии.

Потому что богатство страны видимое; вернее — искусственное. На деле, государственное хозяйство Италии являет картину безотрадную. 1/4 всего дохода с земли идет на поддержание государственного и местного бюджета. С 1884 по 1902 год зарегистрировано более 220 000 продаж земель с аукциона за неплатеж податей, [43] причем свыше 11 % этих продаж вызваны невзносом ничтожных сумм, не свыше 5 лир, т.е. около 2 рублей. Еще тяжелее прямых налогов — налоги косвенные: государственный акциз и местные заставные пошлины. Земледельческая, по преимуществу, страна, Италия не только ввозит пшеницу, но оплачивает ее при входе более чем 1/4 стоимости; пошлина на кофе вдвое больше стоимости; на сахар — в четыре раза.

Вместе с тем, непомерно низки и заработки, особенно земледельческих рабочих. В Абруццах и Апулии низшие разряды рабочих и погонщики мулов получают, на наши деньги, не свыше 50 рублей в год сверх небольшого количества топлива, масла и хлеба. В Кампании и Калабрии суточная плата батраков не выше 85 чентезими (30 коп.), а ведь рабочих дней там только 230. Еще печальнее положение земледельца в Сицилии, где земли сосредоточены в руках немногих сеньоров, и крестьяне получают ее в наем, при посредстве «кулаков».

Всем этим обусловлен колоссальный рост эмиграции, «голодной эмиграции», как зовет ее народ (emigrazione della fanie). В то время, как за десятилетие 1821–1830 г. Италия потеряла через эмиграцию всего 408 человек, число эмигрантов за последнее десятилетие в одни Соединенные Штаты определяется цифрой 1 830 340 человек. По интенсивности же эмиграции Италия выдвинулась на первое место в ряду остальных европейских держав. (От 310 до 843 на 100 000 населения, в то время, как Германия например, теряет от 35 до 78 человек на те же 100 000).

Высокая, относительно, платежная способность итальянского крестьянина, дающая возможность выдерживать тяжесть государственных налогов и повинностей, приведшую к столь, как мы видели, блестящему состоянию бюджета, находит себе объяснение исключительно в тех огромных суммах, которые присылает ежегодно на родину итальянская эмиграция Соединенных Штатов и Аргентины. Эта денежная зависимость [44] от эмиграции характернейшая и тяжелая сторона государственного хозяйства Италии.

Указывалось, что приобретением Триполи правительство имеет в виду дать иное направление эмиграционному потоку. Еще в 1905 г. «Rivista d'Italia» усиленно и красноречиво приглашала «переселенческие пароходы изменить свой маршрут и направить путь не за океан, а на юг, в «наше» море... к берегам, которые отражают эхо итальянских голосов». Но именно потому, что они отражают это эхо, — Триполи не может заменить Америку.

Триполитания — вся в будущем. Правда, за будущее это ручается, как будто, ее прошлое. Но его надо еще воскресить. В данный же момент Триполи может дать Италии только обширное поле для тяжелой работы, плоды которой скажутся не скоро. Эмиграции мало предоставить льготы по покупке земли: ей нужны уже годные для земледелия пространства, нужен скот, нужны орудия и подъездные пути. Ничего этого в современном Триполи нет. Чтобы восстановить былую культуру, прорыть колодцы, укрепить пески, проложить шоссейные и железные пути, нужны миллиарды... которых в Италии нет, и насколько может захватить будущего человеческая мысль — и не будет: потому что их негде взять.

Да и помимо всего, слишком мало данных за то, что Италия вообще сумеет и сможет наладить эту работу. Ведь совершенно аналогичной работой на итальянском материке — в Сицилии, Сардинии, Ю. Италии, Базиликате, развитием плодороднейших земель, ныне обратившихся в мареммы, можно было бы гораздо проще, и гораздо дешевле едва ли не удесятерить благосостояние населения. Правительство, однако, до сих пор не предпринимает сколько-нибудь заметных шагов в этом направлении. Оно не в состоянии даже выполнить уже прошедшие через палаты законопроекты об улучшениях в Сицилии.

Неутешителен и опыт остальных колоний Италии; в них на 484 000 кв. км живет всего 700 000 человек, [45] (столько же, сколько в Перуджии), а итальянцев в этом числе — не больше 4000. Африканская Эритрея дала в 1910–1911 году до 2600000 лир доходов, потребовав расходов свыше 8470000 лир. Еще хуже обстоит дело с сомалийским протекторатом: на покрытие 3-миллионного бюджета колония дает всего 672000 лир. Все это плохое предзнаменование для Триполи.

Но если бы и нашлись деньги, чтобы поставить во всей широте те огромные работы, которые необходимы для оживления Триполи (недаром особенный интерес к присоединению проявляет Римский банк) найдется ли достаточный людской материал? Отклонится ли, как ждет этого правительство, поток эмиграции? То воодушевление, с которым встречено было в Италии объявление войны, как будто дает положительный ответ. Но слишком многое говорит за то, что это — воодушевление «незнания». Слишком настойчиво и слишком ярко рисовалась народу эта Триполитания и Киренаика — как земля обетованная, «текущая молоком и медом». На деле переселенцев ждет иное: тяжелый труд, жизнь в далеко не безопасной обстановке, среди фанатичного мусульманского населения, и на долгие годы — ничтожный, быть может даже недостаточный для жизни, заработок.

И люди, знающие «действительное Триполи», заявляют, что эмиграция в Северную Африку не пойдет. «Она идет в Америку, — пишет в «Эль Секоло» от 1 сентября 1911 г. Альдо Компани, — потому что Америка — не миф. Тот, кто собирается эмигрировать — видел уже, как возвращались люди из-за океана, люди, которые были похожи на него, а теперь стали совсем другие: звенят деньгами, выкупают землю у господ, строят себе дом, собираются посылать детей в школу... И он эмигрирует в страну хорошего заработка и звонких монет, оплачивающих труд, оставляя далеко за собой сборщиков податей и карабинеров».

«Но Триполитания и Киренаика — не Аргентина... Эмигранты прежде всего заинтересованы в том, чтобы [46] не голодать, а вовсе не разных россказнях Геродота. И если вы им скажете правду, что это такое — Триполитания, если вы, например, объясните, что она похожа на их родную деревню в 16 км от станции железной дороги, без путей, без водопровода... и прибавите, что и там, как здесь, они найдут карабинера — о, тогда они поймут сразу, что туда нечего идти».

Нельзя не признать, что точка зрения Сорани гораздо ближе к действительности. И в конце концов, принимая во внимание финансовую зависимость Италии от эмиграции, трудно даже решить, не лучше ли для Италии, если попытка правительства отвлечь эмигрантов в Триполи окончится неудачей? Ибо, если итальянцы действительно начнут переселяться в Африку вместо Америки — это должно будет пошатнуть государственные финансы. Столь же беспочвенны мечты о торговом и промышленном значении приобретения Триполи для Италии.

Киренаика получает, в настоящее время, нужные ей продукты промышленности из Египта; часть Фецана обслуживается французами через Алжир и Тунис. Рассчитывать на высокое обложение товаров Англии, Франции и Германии нельзя, т.к. на это державы, согласившиеся на аннексию Триполи, никогда не пойдут, и Италии придется уступить. В этом сомневаться трудно.

Сама же Италия ввозит шерстяные и бумажные изделия, шелк (до 1000 квинталов), мрамор, черепицу, глиняную посуду, спички, мыло на сумму до 10 млн лир, по данным, которые позволительно считать преувеличенными. Крупного повышения экспорта, при присоединении, ожидать нельзя — если только Италии не удастся установить связь с внутренней Африкой.

Но... во-первых, рельсовый путь потребовал бы затраты приблизительно в 2 миллиарда лир, что Италии не по средствам; во-вторых, железная дорога может дать огромное преимущество только промышленной стране — вроде Англии, Германии, Франции, но никак [47] не Италии, промышленность которой еще и на родине не в состоянии осилить иностранную конкуренцию. Италия фактически не имеет никаких данных рассчитывать даже на попытку борьбы за суданский рынок с перечисленными государствами. И, наконец, в-третьих, подобная попытка к экономической борьбе в Африке с нынешними ее хозяевами — Англией, Германией и особенно Францией, была бы подавлена державами в самом начале. Напомним, что еще договором 1899 года установлена область «влияния» Франции и Англии в Hinterland'e Триполитании. Италии там не оставлено места. Напомним, что самое разрешение на захват дано Италии указанными державами именно, как мы видели, прежде всего, чтобы закрыть путь Германии — нейтрализовать опасное место побережья, не больше. И разрешение было дано именно ввиду промышленного бессилия Италии. А потому, если построить дорогу Триполи — озеро Чад и будет дозволено Италии, быть может даже при широкой денежной поддержке, то для того только, чтобы открыть путь не ее товарам, а товарам той державы, которой подчинится она в данном вопросе.

Так, в конечном итоге, новое завоевание все яснее представляется только чисто империалистической затеей, а еще вернее «блаженным идолопоклонством перед квадратными километрами» (Новиков).

Во всяком случае, с уверенностью можно сказать что в ближайшем будущем и на протяжении, быть может, долгих лет, Триполи будет не помощью, но обузой Италии в экономическом отношении. Захват его можно объяснить, таким образом, как акт чистой — и не вполне, притом, разумной политики «великодержавного стиля», как стремление к поднятию своего престижа, своего голоса в европейском концерте. С внешней стороны — Италия достигнет этого. Это обяжет ее усилить сообразно новому положению своему и свою вооруженную силу. Но сам Джиолитти в уже цитированной нами речи счел необходимым особенно подчеркнуть, что «один [48] внешний военный аппарат не создает государству действительной силы: действительная сила — экономическая. А она немыслима без подъема благосостояния и культуры широких народных масс». Но в этом смысле, захват скорее подрывает, чем усиливает, «действительную силу» Италии... даже если он закончится так же удачно, как начался. [49]

IV. Силы сторон

Итало-турецкая война по существу до сих пор является лишь колониальной экспедицией Италии в Триполи. Ее нельзя пока рассматривать как решительную войну между двумя крупными государствами, так как Италия, в силу указанных выше соображений, решила ограничить свои действия африканским материком, Турция же, ввиду слабости своего флота, лишена даже возможности принять активное участие в борьбе горсти своих войск и добровольцев-арабов в Триполитании с итальянским десантом. При таком характере военных действий рассмотрение сил воюющих сторон можно было бы свести лишь к сравнению турецкой Триполитанской дивизии с итальянским десантным корпусом. Но ввиду того, что вероятное, в дальнейшем, развитие событий отнюдь не исключает возможности расширения нынешнего театра военных действий и распространения его на европейские владения Турции, на ее острова и даже на материк — представляется целесообразным [50] бросить общий взгляд на вооруженные силы обоих государств в их целом.

Особое внимание уделено в данном очерке характеристике вооруженных сил Турции, как нашего непосредственного соседа.

Если вообще современная армия во всей полноте отражает в себе как дух народа, его характер, идеалы, так и физические качества, то это особенно справедливо для турецкой армии. В ней, как и во всей Оттоманской империи, можно ясно наблюдать под тонким внешним слоем европейской культуры девственную толщу некультурного мусульманского Востока. Замкнутость и чуждость нам по духу этого последнего всегда являлась причиной трудности его глубокого изучения. Даже самое основательное знакомство с законами и всеми государственными учреждениями и установлениями не дает нам верной картины быта и мировоззрений народов Турции, живущих как бы вне этих законов, своей примитивной, патриархальной жизнью. То же самое можно сказать и по отношению к турецкой армии, где до сих пор носителями и идеологами современной европейской военной мысли является лишь часть образованного офицерского состава, главная же масса армии остается все еще самобытной турецкой с веками завещанными понятиями, взглядами и традициями.

Кроме того, трудность изучения оттоманской армии заключается в далеко не полном соответствии в Турции всего написанного на бумаге существующему в действительности. В деле осуществления своих идей турок не привык считаться с фактической возможностью проведения их в жизнь. Усердный и послушный ученик Германии в области военного дела, он беспрекословно перенял всю немецкую военную систему и, не задумываясь, насаждал ее на бумаге в Турции, не смущаясь тем, что финансовые и другие затруднения сделают все его нововведения лишь фиктивными. Эта особенность заставляет вводить существенные коррективы ко всем официальным [51] сведениям о турецкой армии, что и представляет наибольшую трудность в ее оценке.

В настоящее время рассмотрение вооруженных сил Турции еще усложняется производимой в них коренной реорганизацией, которая далеко не полностью проведена в жизнь и многие детали которой еще не вполне определились. Поневоле, поэтому, придется параллельно новой организации турецкой армии приводить сведения и о ее прежней организации, что неизбежно усложнит дело и нарушит ясность картины.

Для лучшего понимания армии такого самобытного, так мало похожего на европейские державы государства, как Турция, весьма важно познакомиться с составом населения этого государства, а также с внутренним политическим его состоянием, хотя бы в самых общих схематических чертах.

Со времени покорения Византии и вступления Турции в число европейских государств и до последних лет, наибольшее внимание и усилие всех турецких султанов было обращено на европейские владения. Тем не менее, действительным центром могущества империи, настоящим источником сил и средств ее, надо считать азиатские владения Турции (по пространству в 11 раз, а по численности населения в 4 раза превосходящие европейскую Турцию), и в особенности обширное и богатое плоскогорие Малоазиатского полуострова или Анатолию, где сосредоточена подавляющая масса господствующего народа турок-османов. На всем же остальном пространстве империи, не считая населения самой столицы — Константинополя, османы вкраплены лишь в ничтожном числе.

Без европейских владений, без Константинополя, Турция может существовать, может даже окрепнуть, сняв с себя тяжесть вечно тревожного балканского вопроса; без Анатолии же нет Оттоманской империи, так как это была бы Турция без турок.

Преобладающее значение азиатской Турции, как источника вооруженных сил государства, четко [52] обрисовывается одним уж тем фактом, что 4/5 всей армии комплектуется из азиатской Турции и лишь 1/5 часть приходится на европейскую.

Из 26-миллионного населения Оттоманской империи (не считая номинальных владений) на долю европейских владений приходится 6 миллионов, на Триполитанию и Киренаику до 1 1/2 миллиона, а все остальное на азиатскую Турцию.

Состав населения Турции чрезвычайно пестрый, как по племенному происхождению, так и по языку, религии, образу жизни, и, наконец, по степени лояльности отношения к правительству.

Господствующей народностью являются турки-османы. Как было уже указано, они образуют главную массу населения Анатолии (78%), составляющей по пространству всего 1/10 часть территории империи. В европейской Турции, Армении и Курдистане их имеется лишь незначительный процент, в Сирии же, Месопотамии, Аравии и африканских владениях нет вовсе, если не считать войск и служащих в правительственных учреждениях. Турки-османы, несомненно, составляют самый надежный и преданный правительству элемент государства. Здоровый и крепкий физически и нравственно, народ этот, бывший некогда, в век воинствующего ислама, грозой Европы, при талантливом руководстве способен, быть может, и теперь возродить свою былую славу; но турок мало, их всего не более 8 миллионов, т.е. они составляют только 32 % населения империи, остальные же 68 %, за небольшим лишь исключением, относятся либо враждебно, либо, в лучшем случае, совершенно индифферентно к славе Оттоманской империи. И эти надо признать одним из самых слабых пунктов государственного организма Турции.

Турция прежде всего мусульманская держава и, естественно, до сих пор стремилась всегда опираться на мусульманские народности, из которых, кроме турок, наибольшее значение имеют курды и арабы в азиатских [53] и африканских владениях и албанцы в европейских. Это стремление старой Турции увенчалось успехом, однако только по отношению к оседлым, утратившим свой родовой быт, элементам указанных народностей. Эта часть курдов и арабов представляет вполне лояльный и надежный элемент населения; они на общих с турками основаниях управляются турецкой администрацией, выплачивают подати и отбывают воинскую повинность. Что же касается кочевых — аширетных курдов и бедуинов — то они остаются по сие время совершенно чуждыми турецкой государственности, ведут обособленную, патриархальную жизнь под управлением своих наследственных беков и шейхов, почти вовсе не платят никаких податей и до девяностых годов прошлого столетия вовсе не участвовали в комплектовании турецкой армии. Только с 1892 г., из наиболее надежных курдских аширетов и небольшой части бедуинов северной Месопотамии стали, по образцу нашего казачества, формировать особые конные иррегулярные полки. Самой ненадежной частью курдов являются кочевые аширеты южного и юго-восточного Курдистана, не принимающие участия в организации иррегулярной конницы. Они не только не подчиняются никаким требованиям оттоманского правительства, но нередко находятся в открыто враждебных к нему отношениях. Вообще у курдов нет никакой привязанности к Турции, но нет и общего племенного самосознания. Они, в сущности, не признают другого отечества, кроме своего аширета, ни другого государя, кроме своего местного бека. Эта рознь дает возможность туркам поддерживать, хотя бы номинально, свое общее верховенство над курдскими племенами.

Что касается кочевых арабов или бедуинов, подобно аширетным курдам, делящихся на многочисленные мелкие племена, то большая их часть почти вовсе не признает над собой суверенитета турецкого султана. Бедуины, как было уже отмечено выше, относятся и к самим туркам с тем презрением, с которым свободный [54] кочевник смотрит — независимо от племенного или религиозного родства — на тех, кто сменит коня на плуг и вольность пустынной жизни — на душную оседлую жизнь.

Арабский вопрос едва ли не самый больной и опасный вопрос Турции. Султана бедуины не хотят признавать ни светским государем, ни халифом. Наместник пророка должен быть, по их мнению, из племени Магомета — арабов; вот почему со времени перехода халифата на турецкого султана, то в Египте, то в Аравии вспыхивает восстание за восстанием, один самозванный халиф сменяет другого, и только полная рознь между арабскими племенами дает возможность туркам сдерживать непокорные провинции.

На третьей крупной мусульманской народности Турции — албанцах я не стану останавливаться. Полное отсутствие какой-либо преданности их идее единой турецкой монархии ясно обнаружилось в последних их восстаниях во имя полной автономии Албании.

Однако, несмотря на постоянные враждебные выступления против Турции курдов, арабов и албанцев, все они связаны с турками единством религии, а потому при серьезном столкновении Оттоманской империи с каким-либо христианским государством более чем вероятно, что все эти народности забудут свою домашнюю вражду и станут все на защиту ислама от неверных. Справедливость такого предположения отчасти доказывается и современным столкновением с Италией: албанцы до сих пор не пользуются тяжелым для Турции моментом, а значительная часть арабов в Триполи присоединилась к туркам и действует против итальянцев едва ли не с большей энергией, чем турецкие регулярные войска.

Христианского населения в Турции насчитывают до 6 1/2 миллионов или 25 % всего населения империи, причем главную массу их составляют греки, армяне, сирийцы и балканские христиане.

Суждения о взаимных отношениях христиан и турок в Оттоманской империи принято обыкновенно основывать [55] на религиозной нетерпимости турок. Вполне с этим, однако, согласиться нельзя. Все, кому приходится близко знакомиться с турками, выносят обыкновенно убеждение, что мнение о фанатизме турок сильно преувеличено; турок-суннит не фанатичен и в этом отношении его никак нельзя сравнить с персом-шиитом, который христиан, евреев и даже мусульман, не принадлежащих к его шиитскому толку, считает нечистыми. Турок же, по существу, веротерпим и вовсе не склонен к религиозным преследованиям христиан. Но наряду с этим, однако, следуя учению Корана, он всегда ставит себя, правоверного мусульманина, выше христианина и относится к нему как милостивый победитель к побежденному. Пока христиане выполняли все обязанности верноподданных султана (как греки, занятые исключительно торговыми интересами, или как сирийские христиане, полностью уходящие в сектантские счеты между собой), турки даже старого режима относились к ним снисходительно, мягко и без особых притеснений; но как только какая-либо из христианских народностей, как армяне или балканские славяне, проявляла стремление добиться самостоятельности или равенства с мусульманами, турецкое правительство не останавливалось перед самой жестокой расправой — и административным порядком, и путем натравливания на христиан — албанцев в Македонии, курдов — в Армении.

Таким образом, все население Турции можно подразделить на две части: турок-османов и часть некоторых других мусульманских народностей, на которых можно опереться вполне уверенно, с одной стороны и масса ненадежных элементов — с другой; при этом вторые преобладают по численности над первыми.

Младотурецкое правительство обратило серьезное внимание на такое опасное положение вещей и постаралось привязать к себе все многочисленные народности провозглашением принципа равенства перед законом всех наций и вероисповеданий. Однако в действительности [56] провести этот принцип в жизнь, сломить вековой предрассудок оказалось не так-то легко. Восстание в Албании показало, как далеко мусульманское население этой области от чувств воодушевляющих младотурков. Еще труднее будет провести мысль о равенстве всех подданных султана в Армении, где курды привыкли господствовать над христианами и жить поборами с них.

Очерченный выше состав населения Турции и политическое его настроение оказывают, конечно, самое существенное влияние на турецкую армию. В вопросе комплектования она переживает в настоящее время период коренной реформы, которая в значительной мере может изменить наиболее характерные ее черты. Реформа эта касается привлечения к отбыванию воинской повинности и немусульман, тогда как до сих пор армия комплектовалась исключительно мусульманами. Действовавший до последнего времени закон 1886 г. основывался в принципе на общеобязательности воинской повинности для всего мусульманского населения, заменяя таковую для принадлежащих к другим вероисповеданиям особым денежным налогом. Общий принцип этот, однако, имел настолько значительные исключения, что фактически отбывание воинской повинности натурой являлось далеко не общеобязательным и для мусульманского населения. Освобождены были от личной воинской повинности 600 тысяч мусульман г. Константинополя, 200 тысяч — вилайета Шкодра, полуторамиллионное население африканских владений, жители турецких областей Аравии, бедуины Месопотамии и Сирии и часть курдов. В результате воинскую повинность отбывали не более 44 % всего населения империи или 61 % мусульманского ее населения, причем вся тяжесть повинности ложилась на турок, курдов-райя{9}, феллахов (оседлых арабов) и некоторые мелкие мусульманские народности. [57]

Особой тяжестью повинность падала на коренное турецкое население Анатолии, которое, составляя лишь 30 % всего населения империи, выставляло 2/3 или 66 % всех военнообязанных. Это не могло, конечно, не оказывать крайне неблагоприятного влияния на развитие господствующей народности Турции, на опасные последствия чего давно уже указывали турецкие патриоты. Но султан Абдул-Гамид, опасаясь проникновения в армию противогосударственных элементов, тщательно оберегал старинную традицию, по которой право ношения оружия принадлежит исключительно правоверным мусульманам.

С переменой политического режима, одной из первых забот нового младотурецкого правительства было введение общеобязательной воинской повинности для всего населения без различия религий и национальностей. Новый закон прошел через парламент и утвержден султаном еще весною 1909 года, но проводится в жизнь с большой осторожностью. Христиане желали, чтобы из них образовывались отдельные части войск, но правительство сочло более безопасным назначать их в одни части с мусульманами.

В прошлом году было впервые приступлено к призыву в ряды армии христиан и евреев, что вызывает до сих пор немало трений. Нижние чины мусульмане и старые офицеры, особенно в азиатских корпусах, отнеслись к нововведению с явным недоброжелательством. Сознание, что новые элементы неизбежно окажут вредное влияние на прежнюю сплоченность и однородность состава нижних чинов турецкой армии и желание отделить как-нибудь их от мусульманской массы, заставляют прибегать к различным мерам, как, например, к назначению христиан во вспомогательные части войск, на хозяйственные и нестроевые должности, в различные учреждения и заведения военного ведомства и проч., что, конечно, является временным палиативом; к какому же окончательному решению этого серьезного вопроса придут турки — покажет будущее. [58]

Перейдем теперь к рассмотрению устройства вооруженных сил Турции. Они состоят из:

1) постоянной армии или низами с ее запасом (ихтиатом)

2) резервной армии или редифа

3) иррегулярной конницы из кочевых племен и

4) ополчения или мустахфиза.

Общий срок службы определен в 25 лет, из коих под знаменами 3 года, в запасе постоянной армии 6 лет, в редифе 9 лет и в ополчении 7 лет. Закон о переходе к трехлетней службе под знаменами издан в 1903 году, но проводится он с чрезвычайной медленностью, и до сих пор в рядах постоянной армии находятся четыре, а местами даже пять возрастных классов.

Различные льготы, как для полного освобождения от службы, так и для отсрочек, получили большое развитие; особенно широко применяются льготы по семейному положению. При прежнем шестилетнем сроке службы большой процент увольнялся по жребию за излишком призывных, но с переходом к трехлетнему сроку процент этот значительно уменьшился, несмотря на увеличение численности ежегодного призыва привлечением к отбыванию воинской повинности немусульман.

Турки, как по физическим, так и по моральным качествам представляют великолепный боевой материал, почти то же можно сказать и про оседлых курдов и арабов; что же касается турецких христиан, то они несомненно стоят в этом отношении значительно ниже.

К унтер-офицерскому званию рядовые до последнего времени готовились в полковых унтер-офицерских школах, в последние же годы, сперва в войсках, расположенных в европейской Турции, и затем и в пограничном с Кавказом районе, постепенно переходят к подготовке унтер-офицеров не при своих полках, а при стрелковых батальонах, превратившихся, таким образом, в учебные. В артиллерии и кавалерии предположено для этой цели формировать особые учебные батареи [59] и эскадроны. О привлечении унтер-офицеров на сверхсрочную службу турецкое военное министерство до сих пор заботилось мало, а потому число таковых очень незначительно, но теперь, с переходом к трехлетнему сроку службы, предположено наряду с другими реформами, приложить серьезные старания к созданию прочного кадра сверхсрочных унтер-офицеров.

Корпус офицеров резко делится на две категории: мектебли (что значит — школьный), т.е. вышедшие из специальных военных училищ, и алайли (полковые), т.е. произведенные из унтер-офицеров.

Про турецкие военно-учебные заведения, соответствующие нашим военным училищам и кадетским корпусам, можно сказать то же, что и про большинство других правительственных учреждений Турции, а именно, что по замыслу, программам и намерениям они стоят несравненно выше того, чем являются в действительности. Происходит это как вследствие небрежности и недобросовестности начальствующих лиц, так и по недостатку денежных средств и особенно интеллигентных сил.

Офицеры алайли производятся из унтер-офицеров по экзамену, требования которого не выше наших программ экзаменов на войсковых подпрапорщиков.

Разница между офицерами из школ и полковыми огромная: тогда как первые являются людьми вполне интеллигентными и нередко образованными в европейском смысле, вторые немногим превосходят наших унтер-офицеров. Военное министерство, сознавая эту разницу, провело резкую грань в прохождении службы и производстве офицеров той и другой категории. Первые производятся за выслугу лет и быстро достигают штаб-офицерских чинов, вторые же производятся только на вакансии по особому ходатайству, очень медленно и дальше чина капитана не идут. Благодаря такой системе производства, состав штаб-офицеров в турецкой армии нельзя считать старым, между ними много молодых людей, среди же обер-офицеров, наряду с совсем [60] молодыми, еще недавно встречались почтенные старцы. Новое турецкое правительство обратило внимание на ненормальное положение офицерского вопроса и приняло энергичные меры к очищению офицерского состава от негодных элементов. Установлен предельный возраст. Офицеры алайли подвергаются экзамену и медицинскому осмотру, причем несоответствующие по подготовке и состоянию здоровья увольняются массами в отставку, что, конечно, вызывает большие неудовольствия и усиливает реакционные партии Турции.

Число образованных офицеров, бывшее еще недавно ничтожным, быстро возрастает с каждым годом. 15 лет тому назад процент их не превышал девяти, в 1909 году число их уже достигло 40%, а в настоящее время уже превьшает 50%.

Реформатор турецкой армии фон дер Гольц-паша в своем описании последней греко-турецкой войны с большой похвалой отзывается об офицерах, окончивших военную школу и высказывает уверенность, что они с честью выполнят свою миссию обновления турецкой армии. Но в лице Гольца надо видеть учителя, который хочет гордиться своими учениками; кроме того, зная, что книгу его прочтут все турецкие офицеры, он, может быть, намеренно воздержался от критики офицеров мектебли. Между тем, в теоретической подготовке и общем развитии они, конечно, стоят несравненно выше полковых офицеров, но не имеют уже тех глубоких религиозных начал, которыми отличаются старые офицеры, вышедшие из нижних чинов; между тем, именно эти религиозные убеждения, доведенные до фанатизма, всегда играли наиболее выдающуюся роль в поднятии морального элемента мусульманских масс при войне с христианами.

Что касается высшего командного элемента, то он в Турции безусловно плох, если не считать нескольких выдающихся генералов. Про турецкую армию, больше чем про всякую другую, можно сказать, что, начиная с рядового и кончая полным генералом, чем лицо выше [61] рангом, тем меньше оно отвечает необходимым для него требованиям и тем дальше стоит от идеала.

Обращаясь к рассмотрению организации турецких вооруженных сил, для большей ясности и верного понимания придется вкратце привести главные основы прежней организации, переход от которой к новой еще не закончен.

По прежней системе, территория Оттоманской империи, за исключением африканских и аравийских владений, разделялась на шесть корпусных округов комплектования, из которых и пополнялись войска как низама, так и редифа.

Постоянная армия подразделялась на семь корпусов и две отдельные дивизии. Шесть первых корпусов соответствовали шести округам комплектования, седьмой же, расположенный в Йемене, и две отдельные дивизии — Геджасская и Триполийская — не имели своих округов комплектования и получали новобранцев из других округов, причем Триполийская дивизия комплектовалась из 1, 2-го и 4-го корпусных округов, т.е. из европейской Турции, Анатолии и Армении.

Корпуса имели неодинаковый состав, а именно: от двух до четырех дивизий пехоты, одну дивизию кавалерии, одну дивизию артиллерии и один инженерный полк. Различные роды оружия соединялись в постоянной армии лишь в корпусе и по существу были совершенно обособлены один от другого.

Всего пехота низама состояла из 21 дивизии, дивизия — из 4-х полков и одного стрелкового батальона; полк — из 4-х батальонов и батальон — из 4-х рот. Всего батальонов низама 372.

Кавалерия — из 6 дивизий (по 6 полков), одной отдельной бригады и 5-ти отдельных эскадронов, а всего Из 202 эскадронов.

Артиллерия — из 5 дивизий, 1 бригады и 2 отдельных полков. (Дивизия = 3 бригадам, бригада = 2 полкам, полк = 2 батальонам и батальон = 3–4 батареям по 6 орудий). Всего 274 батареи (1644 орудия). Инженерные [62] войска — 1 инженерный полк в 4 батальона, 6 полевых инженерных батальонов и 8 отдельных инженерных и телеграфных рот.

Главную массу пехоты турецкой армии в военное время составит редиф, имеющий в мирное время почти полный кадр офицеров и лишь ничтожный кадр нижних чинов, а именно — 32 человека на батальон. В вопросе комплектования и мобилизации редифных частей проведена строго немецкая территориальная система, начиная с самых мелких подразделений.

По прежней организации редифных дивизий имелось в 1, 4, 5-м и 6-м корпусных округах по четыре, во 2-м — 6 1/2 и 3-м — 11 1/2, т.е. всего 34 дивизии по четыре четырехбатальонных{10} полка. Итого 530 батальонов.

Редифная кавалерия формировалась лишь при 2-м и 3-м корпусах в числе трех дивизий по четыре четырехэскадроных полка, всего 48 эскадронов.

Легкая иррегулярная или аширетная конница, носившая ранее название «Гамидие», по имени ее создателя султана Абдула-Гамида, выставляла 64 полка или 271 эскадрон.

Таким образом, в случае общей мобилизации турецкая армия по прежней организации должна была выставить 902 батальона 521 эскадрон и 274 батареи, общей численностью до 1 300 000 человек, не считая частей ополчения.

Все приведенные выше категории войск турецкой армии, а также различные рода войск объединялись между собой по старой организации лишь в составе корпусов. Корпуса эти в военное время, после мобилизации редифа, разрастались бы в целые армии от 6 до 15 дивизий, а потому корпус в Турции не являлся, как у нас или в Западной Европе, готовой стратегической единицей военного времени, а соответствовал, скорее, нашим военным округам, высшей же строевой организацией [63] турецкой армии была, таким образом, дивизия из одного рода войск. В случае войны, поэтому, неизбежна была полная реорганизация высших соединений турецкой армии, причем предполагалось формировать импровизированные отряды всевозможного состава в зависимости от обстановки и возлагаемых на них задач.

Проводимая ныне реформа преследует цель введения в мирное время организации, более отвечающей военному времени. По новой организации постоянная армия будет состоять из 14 корпусов и 5 отдельных дивизий. Все они, кроме одного корпуса в Йемене и двух дивизий (Геджасской и Триполитанской), имеют свои территориальные округа комплектования и сводятся в четыре армейские инспекции от 2-х до 4-х корпусов в каждой. Инспекции выполняют лишь строевые функции. Генерал-инспекторы предназначаются для командования в военное время армиями. Состав корпуса в мирное время следующий: 2–3 дивизии, 1 стрелковый полк в 3 батальона, 1 кавалерийская бригада в 2–3 полка, 1 батальон (дивизион) гаубиц, 2 батальона горной артиллерии, 1 инженерный батальон и некоторые вспомогательные части.

Дивизия будет состоять из трех родов войск, а именно: из 3-х полков пехоты, 1-го стрелкового батальона, 1-го эскадрона ездящей пехоты и 1-го полка полевой артиллерии в 2–3 батальона.

Часть пехотных полков имеет 3 батальона, большая же часть по 2 батальона и по одной кадровой роте, разворачивающейся при мобилизации в батальон.

Кавалерийский полк по-прежнему остается пятиэскадронным.

Батальон артиллерии предполагается трехбатарейный. Число имеющихся батарей артиллерии не удовлетворяет потребности новой организации. Вероятно, пробел этот будет заполнен переформированием батарей из 6– в 4-орудийные, по мере перевооружения их скорострельными орудиями. [64]

Организация редифа также подверглась коренному изменению. Вместо прежних 34-х дивизий образовано 58 дивизий, сведенных в пять территориальных редифных инспекций. Редиф разделяется на два класса; к первому классу относятся 39 дивизий, а ко второму — 19 дивизий. В дивизии положено иметь по три полка, а в полку по три батальона (кроме нескольких, имеющих по 2 и по 4 батальона). Всего 524 батальона, из коих 351 первого и 173 второго классов.

Таким образом, реформа армии почти вовсе не изменила количества содержимых в мировое время войск, но сделала организацию ее гораздо более легкой и пригодной к военному времени. Кроме того, введение в части низама кадровых частей позволит с объявлением войны мобилизовать несколько большее число батальонов.

В общей сложности, Турция при новой организации своей армии может, в случае общей мобилизации, выставить 980 батальонов (456 низама и 524 редифа), 375 эскадронов (202 низама, 48 редифа и 125 аширетной конницы и 274 батареи (1644 орудия) общей численностью в 1 1/2 миллиона человек. Число военнообязанных с излишком может удовлетворить мобилизационную потребность, хотя в числе призываемых будет значительное количество не прошедших через ряды армии. Процент таковых ныне достигнет приблизительно 40, но с каждым годом он будет уменьшаться, вследствие введения трехлетнего срока службы.

Вооружена турецкая армия немецкими ружьями Маузера. Раньше часть корпусов имела ружья Маузера калибром в 9,5 милиметра, а часть даже винтовки Генри-Мартини, но вот уже несколько лет идет перевооружение малокалиберной магазинкой Маузера. В настоящее время перевооружено уже 2/3 низама и обеспечено новыми ружьями около половины редифа.

Артиллерия вооружена стальными орудиями Круппа. С 1903 года началось перевооружение артиллерии скорострельными орудиями, которое, впрочем, идет [65] очень медленно: до сих пор перевооружены лишь артиллерийские части войск, расположенных в европейской Турции.

Триполитанской дивизии перевооружение ни новыми винтовками, ни скорострельными орудиями еще не коснулось.

Пулеметами турецкая армия снабжена весьма слабо. Хотя еще в 1909 году решено было сформировать 46 рот по 4 пулемета в роте, но до сих пор имеется лишь несколько рот. Военного воздухоплавания в Турции нет до настоящего времени вовсе.

В отношении боевой готовности, строевого обучения и тактической подготовки не только различные роды и категории войск, но и различные корпуса турецкой армии стоят далеко не на одной ступени развития. Наиболее подготовленными во всех отношениях надо признать войска, расположенные в европейской Турции, также в пограничной с Кавказом нынешней 3-й армейской инспекции. На них турецкое правительство издавна обращало особое внимание. Наоборот, наиболее заброшенными были войска Месопотамии, Сирии и Триполи.

Что касается различных родов войск, то в силу хронической болезни Турции — недостатка денежных средств, в наименее благоприятных условиях находятся дорогие рода войск — кавалерия и артиллерия, а в наиболее благоприятных — пехота.

Со времени последней русско-турецкой войны настоящими организаторами и руководителями турецкой армии явились немцы, с фон дер Гольцем во главе. В 1909 году Гольц-паша вновь принял на себя руководство и последней реорганизацией, вместе с 15-ю германскими офицерами, назначенными инструкторами в различные корпуса. Понятно поэтому, что в турецкой армии во всем ярко проявляются немецкие идеи, но в жизнь они проводятся далеко не с немецкой педантичностью, а наоборот, с чисто турецкой небрежностью.

Обучаются войска на основании уставов, составленных по образцу германских. Успешность обучения, [66] особенно войск азиатской Турции, сильно тормозится условиями дислокации, а именно крайней разбросанностью войск мелкими частями. О каких бы то ни было общих лагерных сборах до последнего времени не было и помину, а потому ни войска, ни их начальники не имели никакой практики в маневрировании в поле соединениями из трех родов войск; только в последние годы правительство обратило внимание на этот серьезный пробел в подготовке войск и маневры стали проводиться по образцу европейских.

Дело подготовки кавалерии поставлено еще слабее. Самым больным вопросом турецкой кавалерии уже издавна является хронический некомплект ее конского состава. Оседлое население Турции крайне бедно пригодными для кавалерии лошадьми, кочевое же курдское и арабское население неохотно продает хороших лошадей. Приходится для пополнения лошадьми кавалерии, а в особенности артиллерии, прибегать к покупке лошадей за границей, а именно в России и Венгрии, причем Турция, ввиду скудости средств своего казначейства, не может поддерживать конский состав своей кавалерии и артиллерии в надлежащем комплекте. Еще недавно число лошадей в эскадронах не превышало в европейской Турции 50–70 голов, а в азиатской едва доходило до 25–30 голов, и только с 1909 года приняты меры к постепенному уменьшению этого некомплекта.

При таких условиях, конечно, дело подготовки кавалерии не может быть поставлено на должную высоту. Немецкие военные писатели, несмотря на большую снисходительность к туркам, как к своим ученикам, не особенно одобрительно отзываются о действиях турецкой кавалерии во время последней войны с Грецией и указывают на слабость ее подготовки, как к действиям в конном строю, так и к сторожевой и разведывательной службе.

Артиллерия имеет не меньший некомплект конского состава, чем кавалерия. В большинстве батарей могут быть запряжены только 2 или 3 орудия и ни одного [67] зарядного ящика. Материальная часть артиллерии поддерживается в большом порядке, но дело обучения стрельбе поставлено плохо. Раньше практических стрельб вовсе не бывало; как на курьез можно указать, что в пограничном с Кавказом прежнем 4-м корпусе из стальных крупповских пушек, полученных в 1892 году, первая стрельба была произведена лишь через 10 лет, а именно в 1902 году, причем на орудие было отпущено всего по 4 снаряда. В последние три года турки обратили внимание и на этот серьезный пробел подготовки своей армии, стрельбы стали производиться ежегодно, но систематического курса стрельбы батареи не проходят, дело ограничивается несколькими стрельбами с измеренных расстояний и по открытым целям.

В целях подготовки редифа установлены учебные сборы, которые по закону должны производиться раз в 2 года не менее 1 месяца. Но и эта мера принадлежит к числу добрых намерений, никогда не приводимых в исполнение. Впрочем, призыв чинов редифа практикуется — и в довольно широких размерах — в целях посылки частей для подавления восстаний или поддержания порядка то в той, то в другой части империи.

Самой оригинальной, самобытной частью турецкой армии является ее иррегулярная аширетная конница из кочевых племен, носившая прежде название Гамидие. В борьбе своей с Россией Турция всегда прилагала старания к возможному использованию воинственных масс кочевых курдов, но опыт четырех войн с Россией в XIX столетии доказал, что импровизированные вооруженные силы из курдов, без всякой подготовки их организации еще в мирное время, не способны оказать сколько-нибудь существенной помощи турецкой армии. Предприняв после войны 1877–1878 годов реорганизацию своей армии, султан Абдул-Гамид обратил серьезное внимание на дело организации курдских масс. Цель этой организации была двоякая: во-первых, чисто военная — увеличение боевой силы армии и, во-вторых, общегосударственная — постепенное подчинение [68] курдов авторитету правительства падишаха путем привлечения их к отбыванию воинской повинности. Различные привилегии и награды орденами и чинами привлекли к организации гамидийской конницы большое число аширетов, которые обязались выставить во время войны 64 полка или 277 эскадронов. Насколько это обязательство действительно будет выполнено — сказать трудно, все, вероятно, будет зависеть от того, как отнесутся к призыву наиболее влиятельные из курдских главарей. Сами турки недоверчиво относятся к возможности собрать всю массу, присоединившуюся к организации аширетной конницы, это видно из того, что ныне военное министерство предполагает отказаться от прежних широких бумажных предположений и ограничиться формированием лишь 25 полков, придав зато им более прочную организацию. В настоящее время, во всяком случае, аширетная конница не получает никакой подготовки, так как учебные сборы, полагающиеся по закону, никогда не приводятся в исполнение, а потому конница эта будет представлять необученную и неорганизованную дикую толпу, годную разве только для партизанских действий или для набегов с целью разорения неприятельской страны.

Резюмируя все изложенное, можно прийти к заключению, что Турция обладает весьма значительной, по отношению к общей численности населения государства, армией, которая по внешним данным, т.е. по порядку комплектования, организации, вооружению, уставам и проч. стоит наряду с другими европейскими армиями, но по внутреннему своему содержанию сохранила — не к выгоде для себя — свою самобытность. Рядовая масса проникнута религиозностью, беззаветной преданностью отечеству и халифу — султану и несомненным мужеством, но, с другой стороны, она инертна, отличается пассивностью, имеющей основание в мусульманском фатализме, и, вместе с тем, весьма впечатлительна. Обучение войск стоит далеко не на должной высоте. Офицерский состав и особенно высший командный элемент — [69] слабы. Одной из самых сильных сторон турецкой армии до последнего времени была однородность племенного и религиозного ее состава; в будущем, с привлечением в армию христианских и других народностей, эта сильная сторона турецкой армии может быть ослаблена, если отношение их к туркам не изменится. Мобилизация армии, благодаря территориальной системе комплектования, может быть произведена с большой быстротой, сосредоточение же, особенно войск, расположенных в азиатской Турции, будет идти весьма медленно, вследствие крайне слабого развития железнодорожной сети. Одним из самых больных мест боевой готовности турецкой армии надо считать отсутствие правильной организации обозов, что весьма вредно отразится на ее маневренной способности. Вообще за турецкой армией до сих пор сохраняется в силе ее историческое качество — огромное мужество и упорство в пассивном сопротивлении и малая способность к активным действиям и проявлению инициативы. Руководящие круги турецкой армии, по-видимому, сознают эти ее недостатки и принимают ряд мер к нейтрализации их, и это заставляет предполагать, что турецкая армия быстро пойдет по пути своего дальнейшего усовершенствования.

Перейдем теперь к итальянской армии. На ее оценке мы не будем останавливаться с такой подробностью, как это сделано по отношению к турецкой армии. Итальянская армия по существу имеет общие всем главнейшим европейским армиям характерные черты и отличается от них лишь некоторыми частностями, которые мы и постараемся отметить, приводя общие основания устройства и организации вооруженных сил Италии, необходимые для сравнения их с оттоманской армией.

Вооруженные силы королевства разделяются на три категории:

1) постоянную армию (esercito permanente)

2) подвижную милицию (milizia mobile)

3) территориальную милицию (milizia territoriale). [70]

Комплектуется армия по общеобязательной и личной воинской повинности. Призывной возраст 21 год. Общий срок службы 19 лет, из коих в постоянной армии 9 лет, в подвижной милиции 3 года и в территориальной милиции 7 лет. Действительная служба под знаменами до 1910 года продолжалась 3 года, теперь же принят двухлетний срок действительной службы для всех родов оружия. Остальное время службы в постоянной армии нижние чины числятся в бессрочном отпуске. По физической негодности освобождается приблизительно 25 %, а по льготам — около 20 % ежегодного призыва.

Армия мирного времени укомплектовывается новобранцами по особой смешанной системе, носящей отпечаток еще не остывшего в центральном правительстве некоторого недоверия к отдельным областям сравнительно недавно объединившегося королевства. Хотя в принципе и признаются преимущества строгой территориальной системы комплектования и мобилизации, правительство, из опасения местного сепаратизма, считает переход к этой системе преждевременным и полагает необходимым смешивать в каждой части войск контингенты нескольких различных областей. Территория Италии разделена на три зоны комплектования, а также на 12 корпусных и 25 дивизионных округов комплектования и имеет призывные участки, соответствующие по числу полкам линейной пехоты, но каждая отдельная часть получает новобранцев из нескольких разбросанных участков, причем новобранцы не назначаются на службу в гарнизоны своих участков. Исключение сделано для альпийских стрелков и горной артиллерии, комплектуемых по территориальной системе горными жителями. Колониальные войска пополняются итальянцами — жителями этих колоний, а также преимущественно желающими из метрополии, но обладающими хорошим здоровьем и получившими уже некоторое обучение в войсках. [71]

К унтер-офицерскому званию рядовые подготовляются на курсах, открываемых ежегодно при некоторых отдельных частях войск. Занятия прежде продолжались один год, с переходом же к двухлетнему сроку службы срок подготовки уменьшен до 3-х месяцев, причем для поступления на курсы нужен уже некоторый образовательный ценз. Средством привлечения унтер-офицеров на сверхсрочную службу являются, главным образом, единовременные денежные премии.

Офицерский состав пополняется из военно-учебных заведений и производством унтер-офицеров и подпоручиков запаса по выдержании ими офицерского экзамена. В подпоручики запаса производятся призывные нижние чины и вольноопределяющиеся, по выдержании особого экзамена, для подготовки к которому также открываются при некоторых отдельных частях особые курсы. При общей мобилизации лишь немного больше 1/3 офицерского состава будет пополнено офицерами постоянной армии, остальная же потребность будет покрыта офицерами запаса и территориальной милиции.

Организация постоянной армии в мирное время в общих чертах сводится к нижеследующему:

Пехота состоит из 116 полков, из коих 2 гренадерских, 94 линейных, 12 берсальерских и 8 альпийских. Полки в общем трехбатальонные, но берсальерские полки имеют по четвертому батальону велосипедистов. Сформированные в 1910 году, батальоны велосипедистов являются особенностью итальянской армии; велосипедисты здесь не ограничиваются службой связи, а составляют тактические единицы, предназначенные для боевых действий. Кроме того, при каждом полку есть своя саперная команда.

Гренадерские и линейные полки сведены по два в 48 бригад, альпийские полки сведены отдельно в 3 бригады, а берсальерские подчиняются в мирное время тем командирам пехотных бригад, в районе которых расквартированы. [72]

Кавалерия состоит из 29 полков по 5 эскадронов, сведенных, кроме 5 полков, в 8 бригад. Шесть бригад, по два полка в каждой, составляют 3 дивизии; 7-я бригада (5 полков), 8-я бригада (7 полков) и 5 отдельных полков подчинены непосредственно командирам корпусов.

Полевая артиллерия имеет 36 полков и 193 батареи. 24 полка образуют дивизионную артиллерию; в полку две группы или 5 батарей, итого 120 батарей; остальные 12 полков составляют корпусную артиллерию; в них по две группы или по 6 батарей, итого 72 батареи. 193-я отдельная батарея находится в Сардинии.

Конная артиллерия состоит из одного полка в 4 группы или 8 батарей.

Горной артиллерии — 2 полка по 12 батарей и одна отдельная группа в 3 батареи, итого 27 батарей.

Тяжелая полевая артиллерия, впервые сформированная в 1910 году, состоит из 2-х полков по 7 батарей.

Всего, таким образом, 242 батареи. Все батареи шестиорудийные, кроме тяжелых, имеющих по 4 орудия. Всего орудий 1424.

Инженерные войска состоят из 6 полков (2 саперных, телеграфный, понтонный, минный и автомобильный) и батальона специалистов; всего 25 батальонов. Воздухоплавательные части правильной и окончательной организации еще не получили.

Подвижная милиция формируется лишь в военное время, в мирное же призывается только на короткие учебные сборы. Части подвижной милиции формируются при частях постоянной армии, причем до 1910 года они не имели вовсе кадров, кроме нескольких офицеров на батальон, в настоящее же время приступлено к образованию кадров в размере: при пехотном полку 7 офицеров и 90 нижних чинов, а при стрелковом полку 2 офицеров и 30 нижних чинов. Количество подвижной милиции не предусмотрено законом, а определяется при призыве королевским декретом. Прежде предполагалось формировать 51 полк линейной пехоты [73] (153 бат.), 20 батальонов берсальеров, 38 альпийских рот, 26 эскадронов кавалерии, 56 полевых батарей и 18 горных, но теперь пришли к заключению о трудности формирования такого количества частей и есть основание предполагать, что число батальонов пехоты будет ограничено 96-ю, т.е. при каждом гренадерском и линейном полку будет сформировано по одному батальону.

Территориальная милиция призывается, главным образом, для службы на местах, а также для образования гарнизонов крепостей, но в случае надобности может быть назначена на усиление действующей армии. Всего предполагается формировать 324 линейных батальона, 22 альпийских, 100 крепостных артиллерийских рот и 30 инженерных. Центрами формирования территориальных частей будут служить соответствующие части постоянной армии.

Высшими тактическими единицами в мирное время являются для пехоты и кавалерии — бригады, а для артиллерии и инженерных войск — полки. Дивизии и корпуса, по существу, в мирное время представляют территориальные деления, хотя все части войск, расположенные в пределах дивизионного или корпусного района, подчиняются в строевом отношении соответствующим начальникам дивизий и корпусным командирам.

С объявлением мобилизации войска постоянной армии формируют 12 корпусов и 4 отдельных кавалерийских дивизии. Корпус будет состоять из двух пехотных дивизий, одного полка берсальеров, одного кавалерийского полка, двух групп корпусной артиллерии (по 3 батареи в каждой), парков, обозов и вспомогательных частей. Пехотная дивизия будет состоять из двух пехотных бригад, двух групп артиллерии (5 батарей), одной саперной роты, парков, обозов и вспомогательных учреждений. Наконец, кавалерийская дивизия будет состоять из двух бригад по два полка и группы конной артиллерии из двух батарей. [74]

Из частей подвижной милиции предположено также формировать дивизии, которые, вероятно, будут приданы некоторым корпусам третьими дивизиями.

Общая числительность корпусов по штатам военного времени будет: двухдивизионного — 996 офицеров, 34625 нижних чинов, 5777 лошадей и 102 орудия, а трехдивизионного — 1376 офицеров, 48 854 нижних чинов, 7270 лошадей и 128 орудий.

По нормальной организации военного времени, корпуса предположено свести в четыре армии, каждая в три корпуса, и одну кавалерийскую дивизию.

Сравнение состава и численности различных категорий армии, могущей быть выставленной при общей мобилизации Италией, с соответствующими категориями турецкой армии, видно из следующей таблицы:

Таким образом, мобилизованная постоянная армия Турции превосходит итальянскую постоянную армию, как по общей численности, так и по числу батальонов и [75] эскадронов. Сравнивая же подвижную и территориальную милицию с редифом обоих классов и аширетной конницей выходит, что и второлинейные турецкие войска имеют численный перевес над итальянскими.

В общей сложности вся армия Турции превосходит итальянскую на 300 тыс. человек или на 27%. Преобладание в кавалерии более чем двойное, и только по числу артиллерийских орудий Турция уступает Италии. Если к этому еще прибавить, что силы Италии вполне исчерпываются приведенными в таблице категориями войск, а Турция может, кроме того, выставить значительное ополчение или мустахфиз (до 400 тыс.), то надо прийти к заключению, что по численности турецкая армия имеет весьма основательный перевес над итальянской.

Такая разница в учитываемой материальной силе обеих армий значительно парализуется более слабой подготовкой и многими другими дефектами турецкой армии, а потому трудно было бы делать какие бы то ни было предположения о возможном исходе вооруженного столкновения Оттоманской империи с Италией в том случае, если бы они были непосредственными сухопутными соседями. Все, конечно, зависело бы от решающих, но столь трудно учитываемых моральных элементов, талантливости руководителей, степени воодушевления того и другого народа и т.д.

Решение Италии ограничить район военных действий Триполитанией поэтому надо признать вполне логичным, если далее не принимать во внимание условия политического характера.

В Риме, вероятно, ясно сознают, как трудно и рискованно решиться на производство десантной операции в пределах государства, имеющего полуторамиллионную армию, хотя бы она и не стояла по своей подготовке и обеспечению на высоте итальянской армии. В начале войны высказывались мнения о возможности нанесения итальянцами удара Турции высадкой в европейской Турции, в целях совместных действий с еще не [76] вполне успокоившимися албанцами; но это был бы расчет не на собственные силы, а в истории немало примеров того, как легкомысленно основывать на чужих силах расчет на успех операции. Один фирман султана в критическую минуту о даровании албанцам требуемых ими привилегий мог бы совершенно изменить дело: недавние враги турок, албанцы-мусульмане, сразу превратились бы в их деятельных союзников в святом деле очищения родины от нашествия гяуров-итальянцев.

Но итальянцам и не было надобности обращать удар на материк, раз была уверенность в достижении цели войны простым занятием плохо защищенной турецкой колонии. Определенность цели, быстрота и энергия, с которой итальянской дипломатией приняты решения для ее достижения, принесли блестящие плоды: Турция не успела послать на усиление Триполи ни одного солдата, ни одного патрона, ни одного пуда запасов, и африканская дивизия была предоставлена лишь своим собственными силами в составе и с обеспечением повседневной мирной жизни, что вдвое, а может быть и более того уменьшило ее способность сопротивления. Итальянская политика, таким образом, сделала все для обеспечения успеха итальянского оружия в Триполи с легким трудом и малой кровью, а как это будет использовано, зависит уже от военных начальников. [77]

V. Театр

В военно-географическом отношении Триполитания представляет два театра, разделенных поясом дюн и песков (см. гл. II, «Географический очерк»), тянущимся параллельно берегу: прибрежный и внутренний.

Действия на прибрежном театре слагаются из захвата прибрежных городов и овладения оазисами, прилегающими к ним. В силу огромных расстояний, отделяющих один из подлежащих захвату пунктов от другого (от тунисской границы до Триполи — 200 км, от Триполи до Лебды — 100, от Лебды до Мисраты — 100, от Мисраты до Бенгази около 700, от Бенгази до Дерны — 300, от Дерны до Тобрука — 200) можно, в сущности, различать на побережье семь самостоятельных театров, или, по крайней мере, сводя более сходные по общим условиям в группы, два театра: 1) Триполи — Лебда — Мисрата и 2) Бенгази — Дерна — Бомба — Тобрук.

Как указывалось в географическом очерке, высадка крупных сил возможна [78] только в нескольких пунктах, при этом, в период зимних ветров затруднения возрастают, ввиду отмеченных особенностей строения берега; в этих же пунктах сосредоточится и подвоз. Из них на первом месте стоит Триполи.

Укрепления Триполи состоят из стен, построенных во время владычества испанцев (XVI век), 12 метров высоты, 5–7 толщины, из больших плит песчаника, сильно выветрившегося с наружной поверхности; со стороны города стены частью обвалившиеся. С 1909 года в ограде имеется 5 открытых ворот (до того времени было 3), из которых только западные, Баб-эль-Дждид, можно запереть. Против артиллерийского огня ограда бессильна, но при отражении туземцев может оказать значительные услуги.

Наиболее сильным береговым укреплением является форт Султане, к западу от города, называемый часто также фортом Гаргареш, по имени прилагающей местности. Он состоит из группы земляных укреплений, устаревших, но вооруженных орудиями Круппа. По итальянским данным, в вооружение форта входили 210-мм гаубицы; по данным фон дер Гольца, однако, там не было орудий крупнее 150-мм пушки.

На северо-западной, приморской окраине города — на высоте 20 м над морем — земляное укрепление, вооруженное тремя старыми 150-мм орудиями. Здесь же находится маяк, обслуживаемый мальтийцами. К западу от него — т.н. Красный форт, также старой каменной кладки. Восточная часть города не укреплена вовсе, так что «Пятый проспект» виден из гавани.

Затруднительность входа в гавань уже отмечена в своем месте. Оборона ее состоит из стены старой испанской постройки, на рифе, ближайшим к северо-восточному углу города, вооруженной 5–6 орудиями. Кроме этого, единственный форт, обстреливающий вход в гавань, Гамидие, расположен на высоте берега Scharrascliat, в 3,5–4 км восточнее города и состоит из двух земляных валов, высотой не больше 2 метров и [79] метра 3–4 толщиной. В 1907 г. Banse нашел на нем только одно орудие. По позднейшим сведениям, на форту находились: одно орудие калибром в 240 мм, одно орудие в 152 мм и одно орудие 90-мм.

Еще слабее оборона остальных городов побережья. В силу этого, первый момент кампании, высадка и овладение портами Триполи может представить затруднения только чисто физического свойства. В отношении же военном, никаких сколько-нибудь серьезных препятствий ожидать нельзя.

Значительно труднее складывается вторая часть борьбы за прибрежный театр — овладение оазисами. Являясь густой, в большинстве случаев, зарослью деревьев и кустарников, оазисы представляют широкую возможность организации упорной обороны; передвижение легко и удобно только на нескольких больших дорогах; остальные же, равно как тропы, целой сетью, во все стороны, бегущие по оазису, образуют настоящий лабиринт, в котором нелегко ориентироваться; они узки, часто оканчиваются тупиком. Обширность этих лесистых пространств, тянущимися с перерывами, иногда на сотни километров, усугубляет трудности ведения борьбы, обращая лесной бой в лесную войну. Овладение оазисами, в случае упорного сопротивления местного населения, представляется поэтому делом затяжным, медленным и надежным только при прочном перевесе в силах наступающего.

Вопрос снабжения в период операции на прибрежном театре особых затруднений не представит, если сообщение экспедиционного корпуса с базой будет обеспечено морем. Ибо на местные запасы, как видно из краткого очерка страны (гл. II), надеяться нельзя: весь подвоз должен будет идти с базы.

При развитии операции внутрь страны, при перенесении войны на «внутренний театр», пути наступления предопределяются караванными путями, как единственными, допускающими передвижение сколько-нибудь значительных сил. Уже самые свойства дорог, [80] обычно настолько узких и глубоко врезанных в почву, что движение конных частей и артиллерии по ним затруднительно, должны быть признаны крайне неблагоприятными для похода. Вторым, главнейшим затруднением является недостаток воды.

Уже в ближайшей к оазисам — дюнной полосе — колодцы редки и маловодны: колодца едва ли хватит на сотню человек. Не лучше условия и на Джефаре, где, как мы видели, и населенные пункты попадаются крайне редко.

В этих двух районах условия местности (ровная, местами слегка всхолменная степь и пески) мало благоприятствуют организации обороны. В них, поэтому, трудно ожидать сколько-нибудь крупных боевых столкновений. Главным театром войны, по естественным условиям и по условиям населения, является плоскогорие Джебел. Здесь следует ожидать решения кампании. Система террас, которыми плоскогорье спускается к степи, сильно затруднит наступление; сильно пересеченная местность на самом плоскогорье; масса местных предметов, легко приспособляемых к обороне; крутизна склонов тех узких долин, по которым пролегают дороги; ряд римских и испанских, прекрасно во многих случаях сохранившихся укреплений и арабских замков, запирающих пути, как форт Каср Гуриан, верстах в 80 к югу от Триполи по прямой линии, на лучшем пути к Феццану — старинная крепость на отвесной скале, как Каср Таргуна, как Азизия и др.; все это, вместе взятое, создает крайне тяжелые условия экспедиционному корпусу, тем более, что по мере движения в глубь страны организация продовольствия представляет все большие трудности.

На местные средства рассчитывать нельзя совсем. Придется подвозить даже воду, т.к. не подлежит сомнению, что колодцы в районе наступления будут засыпаны или отравлены туземцами. Насколько это увеличит верблюжий обоз видно из того, что при путешествии по Триполитании приходится на каждых пять [81] человек и верблюдов каравана брать одного верблюда под воду, т.е. на 1000–200. Если считать экспедиционный корпус итальянцев в 40000 человек — меньшие силы вряд ли будут двинуты для покорения внутренней страны — караван с водой для корпуса определится в 8000 верблюдов. Для перевозки провианта потребуется не менее 12000 верблюдов. Собрать такое количество животных в Триполи, особенно при враждебном отношении арабов, уже само по себе затруднительно.

Далее, запасов воды в самом Триполи не может хватить надолго; воду придется доставлять, как и большую часть остального подвоза — из Италии; в зимнее время, как мы видели, за срочность доставки поручиться нельзя. Между тем, всякая задержка в своевременном подвозе отразится на здоровье войск самым губительным образом, тем более, что и климатические условия внутреннего театра должны будут способствовать сильному развитию болезней среди европейцев.

Доставка воды и всякого рода припасов с промежуточной базы, каковой явится Триполи, по отношению к экспедиционному корпусу, оперирующему на Джебеле, отвлечет крупные силы для охраны коммуникационной линии; и тем не менее можно заранее сказать, что линия эта никогда не будет обеспечена.

Мы видим, таким образом, что только захват прибрежных городов представляется легкой и бескровной операцией; дальнейшее же развитие действий в обстановке сначала лесной, затем степной и, наконец, горной войны, частью — партизанской, частью — «большой», потребует крупного напряжения и тяжелых жертв материальных и людьми. Тем более, что в данном случае политика бессильна подкрепить, как это обыкновенно бывает, стратегию. Война на Триполитанском внутреннем театре, без овладения которым нельзя говорить о покорении страны, о «присоединении» — не есть, в сущности говоря, война с Турцией: это борьба с сенусси, с еще не сложившимся в устойчивый и целостный организм, но [82] сплоченный уже идейно, одной верой и одной мыслью, «северо-африканским арабскими халифатом». И, надо думать, воины халифата сумеют использовать все тактические выгоды театра о подготовке которых так мало думали временные властители страны — турки. [83]

VI. Военные действия на прибрежном театре

Итальянцы хорошо восприняли урок русско-японской войны в смысле необходимости строго ограничивать газетные сведения о военных действиях. Вред, который нам принесло недостаточное сохранение в тайне данных о расположении и численности наших войск, заставил итальянцев обратить самое серьезное внимание на цензуру корреспонденции с театра войны. Меры эти, с разумностью которых нельзя не согласиться, весьма затрудняют более или менее подробное и связное изложение событий на театре военных действий. Поневоле приходится довольствоваться, с одной стороны, скудными и односторонними сведениями, проходящими через строгую итальянскую цензуру, а с другой — отрывочными и нередко весьма искаженными, как это уже не раз выяснялось, турецкими сообщениями.

Но как ни скудны известия с театра войны, попробуем, однако, систематизировать [84] их, по возможности проверяя, дабы получить общую картину первого периода военных действий в Средиземном море и на северном берегу Африки.

С самого начала военных действий решительную роль должен был играть флот. Хорошо понимая это, итальянское правительство организовало незадолго до разрыва большие морские маневры в Тарентском море, а также заблаговременно послала сильную эскадру для крейсирования у берегов Триполитании.

К моменту объявления войны итальянский флот, подразделенный на две эскадры, дивизию особого назначения, отряд миноносцев и суда вспомогательного назначения, имел следующий состав и расположение:

1-я эскадра — под командой вице-адмирала Обри.

1-я дивизия — четыре линейных корабля{11}.

2-я дивизия — три броненосных крейсера{12}.

Четыре вспомогательных судна.

2-я эскадра — под командой вице-адмирала Фаравелли.

3-я дивизия — три линейных корабля{13}.

4-я дивизия — четыре броненосных крейсера{14}.

Три вспомогательных судна.

Дивизия особого назначения контр-адмирала Бореа-Ричи — три линейных корабля{15} и один броненосный крейсер{16}. [85]

Отряд миноносцев и подводных лодок контр-адмирала герцога Абруццкого — два крейсера{17}, 22 истребителя миноносцев и 6 подводных лодок.

Суда вспомогательного назначения — три крейсера, две канонерские лодки и три транспорта.

Суда 2-й итальянской эскадры и дивизия особого назначения к началу войны частью крейсировали у побережья Триполитании, частью находились на пути к этому побережью; 1-я эскадра плавала недалеко от о. Родоса, а отряд миноносцев в Ионическом море.

В турецком флоте хотя и числится по спискам 8 эскадренных броненосцев, 9 броненосцев береговой обороны, 3 крейсера 1-го ранга, 9 крейсеров 2-го ранга и до 35–40 миноносцев и контр-миноносцев, однако огромное большинство этих судов совершенно непригодны для боевых действий.

Лучшая часть турецкого военного флота, способная не только стоять на якоре в Золотом Роге под прикрытием Босфорских и Дарданелльских укреплений, но и совершать дальние плавания по Средиземному морю, ко времени предъявления ультиматума находилась в составе двух недавно купленных в Германии линейных кораблей постройки 1891 г., двух небольших крейсеров и 6 миноносцев у берегов Сирии. Кроме того, несколько хороших миноносцев находились в портах западного побережья европейской Турции.

Такое подавляющее превосходство в силах итальянского флота над турецким обеспечивало за первым полное господство на море, но обширность морского театра затрудняла исключение всякой возможности прорыва и удачных активных действий отдельных турецких военных судов. Поэтому для надежного обеспечения себя от возможных случайностей итальянцам необходимо было: во-первых, сопровождать эшелоны транспортов, перевозивших экспедиционный корпус, [86] надежным конвоем из боевых судов, и, во-вторых, совершенно обезвредить турецкий флот, либо уничтожив его активную часть, либо надежно заперев его где-нибудь в бухте или проливе. Достижение этой цели и было первоначальной задачей части итальянского флота, тогда как другая его часть занялась бомбардировкой различных портов африканского побережья и содействием десанту войск экспедиционного корпуса.

Эскадра, находившаяся у о. Родос, одна, по-видимому, могла найти и уничтожить сирийскую эскадру турок. Но этого не случилось: турецкая эскадра, покинув Бейрут, беспрепятственно прошла через Эгейское море и целая и невредимая укрылась в Дарданелльском проливе. Было ли это просто случайной удачей турок или оплошностью итальянской эскадры, или, наконец, явилось результатом преднамеренного решения Италии не уничтожать турецкий флот, разгадать трудно. Довольно распространена последняя версия, утверждающая, что в угоду своему союзнику — Германии — Италия решила не лишать Турцию ее слабого флота и не топить Бейрутскую эскадру, а лишь обезвредить ее, заперев в Дарданеллах.

Еще в период, предшествовавший разрыву, итальянцы озаботились надлежащей морской разведкой побережья Турции; поэтому немедленно же, после объявления войны, отряд миноносцев герцога Абруцкого, получивший задачу защищать восточное и южное побережье Италии и судоходство в Ионическом и Адриатическом морях, предпринимает поиск на западном побережье европейской Турции, причем минный истребитель «Альпино» преследует и обстреливает два турецких миноносца у Превезы. Одна миноноска, спасаясь от преследования, выбрасывается на берег, а другая укрывается в защищенном порту. На следующий день, 17 сентября, два итальянских минных истребителя обстреливают две турецких миноноски, скрывшиеся в порту Превеза, причем одна пущена ко дну, а на другой вспыхнул пожар. В тот же день итальянцами был [87] захвачен греческий пароход, везший в Превезу 5 турецких офицеров, 162 нижних чина и боевые припасы. В следующие дни герцог Абруццкий бомбардировал порт Сан-Джованни-ди-Медуа и, согласно уверениям турок, требовал в Превезе сдачи военных судов под угрозой обстрела города. Эти действия итальянского отряда миноносцев, а особенно высадка небольшой команды вблизи Превезы с целью захвата, в виде трофея, флага с выбросившегося на берег турецкого миноносца, возбудили (как указывалось в гл. I) большие волнения как в Турции, так и в Австро-Венгрии, которые видели в этом угрозу Италии перенести действия в европейские владения Оттоманской империи. Чтобы успокоить союзницу, Италия поспешила отозвать отряд герцога Абруццкого в Тарент.

15-го сентября, накануне объявления войны, у берега Триполи крейсировали суда дивизии контр-адмирала Таон ди Ревеля, а у берега Киренаики другая дивизия 2-й эскадры. Суда были готовы быстро подать помощь европейцам в случае резни христиан в прибрежных портах Африки. Итальянцы обратили серьезное внимание на установление надежной связи Триполи и своей эскадры с Италией. Так как телеграфный кабель был в руках турок, то на судах были установлены мощные станции беспроволочного телеграфа для сношений с Сицилией. Кроме того, была установлена оптическая сигнализация между судами и итальянскими консулами в Триполи и Бенгази.

В ночь с 13 на 14 в гавань Триполи успел пройти турецкий транспорт «Дерна» с грузом оружия, снаряжения и припасов.

Для пополнения имевшихся о Триполийском порте сведений в ночь на 15 сентября морские офицеры произвели тайную рекогносцировку порта на шлюпке с одного из судов. Утром 16-го миноносцы «Гарибальдино» и «Ланчиере» вошли под парламентерским флагом в порт, чтобы, после переговоров коменданта с итальянским консулом, забрать иностранцев, желавших покинуть [88] город, но не успевших сделать этого на частных пароходах.

В день объявления войны и в следующий за ним море было бурное, и флот не предпринимал ничего существенного, хотя блокада побережья у Триполи фактически уже началась{18} и кабель был прерван. 18 сентября к Триполи подошла дивизия Фаравелли и дивизия особого назначения, причем общее командование морскими силами у Триполи принял на себя вице-адмирал Фаравелли. На предложение итальянских парламентеров сдать город турецкие власти медлили с ответом, ссылаясь на невозможность сделать это без приказания Порты и на медленность сношения с последней через Тунис и Францию.

Сроком для ответа на предложение о сдаче Фаравелли назначил 3 часа 30 мин. дня 20 сентября. За неполучением к этому времени решительного ответа итальянский флот начал бомбардировку. «Сицилия», «Сарденья» и «Ре Умберто» должны были обстреливать форт Султание; «Б. Брин», «Карло Альберто» и «Э. Филиберто» — три старые форта (Маячный, Красный и на рифе) у приморской стороны; «Гарибальди» и «Феруччо» — форт Хамидие. Для обеспечения эскадры от нечаянного нападения со стороны моря, сзади и по сторонам ее расположились «Варезе», «Коатит», 16 истребителей и 4 транспортных орудия.

Щадя крупные орудия, суда стреляли по преимуществу орудиями средних калибров, от 150 до 200 мм. Стрельба велась медленно{19}, и результаты попаданий были незначительны: много снарядов найдено впоследствии неразорвавшимися. Старые каменные форты замолчали уже к 5 ч. пополудни; фланговые — Хамидие [89] и Султание отвечали до заката солнца. Турецкие 150– и 210-мм старые береговые орудия имели предельную дальность лишь в 4 вер., а потому суда, став на расстояние превышающее эту дистанцию, (на 38 каб.) вели обстрел турецких батарей совершенно безнаказанно для себя. В этот же день в порту были пущены ко дну турецкий стационер «Сейяд-и-Дэрья» и транспорт «Дерна»{20}. На следующий день бомбардировка укреплений продолжалась, причем турецкие гарнизоны вскоре покинули их, унеся замки береговых орудий; войска также были выведены из города, предоставив его власти неприятеля. 22 сентября утром, т.е. еще за неделю до прибытия первого эшелона экспедиционного корпуса, итальянцы высадили десант в 1200 человек морской пехоты с несколькими легкими орудиями. Бомбардировка и быстрый, хотя и незначительный десант произвели необходимое впечатление, так как жители города не оказали никакого сопротивления и сейчас же стали, по требованию итальянцев, выдавать находившиеся у них ружья за определенную плату и под угрозой смертной казни тем, кто утаит у себя оружие{21}. Возможность производства такого ничтожного десанта ввиду многолюдного города и присутствия турецких войск объясняется наличием сильного флота, огонь которого, в случае чего, мог обеспечить отступление высадившейся морской пехоты, а также видимым решением турок не препятствовать вовсе высадке итальянцев. Итальянский отряд моряков занял в городе важнейшие правительственные здания, а также ближайшие к городу укрепления, а удаленная от города на 2 1/2 километра к востоку батарея Хамидие была взорвана, ввиду рискованности занятия ее небольшим гарнизоном. [90]

В то время как на море происходили только что описанные события, в Италии шла горячая, энергичная работа по формированию и посадке на суда экспедиционного корпуса.

Опыт войны с Абиссинией в 1895 году показал всю невыгодность принятой тогда системы формирования экспедиционного корпуса путем выхватывания мелких подразделений из всех отдельных частей войск, причем не замедлили обнаружиться все дефекты, связанные всегда с импровизацией войсковых организаций. Поэтому теперь при формировании экспедиционного корпуса было принято за принцип сохранение организационных единиц мирного времени, но только мелких, до отдельных частей войск различных родов оружия включительно, высшие же организационные единицы — бригады, дивизии, а также управление экспедиционного корпуса были сформированы вновь. Отдельные части войск были взяты целиком из различных корпусов и пополнены до штатов военного времени нижними чинами из других частей преимущественно того же корпуса. Таким образом, весь экспедиционный корпус состоит исключительно из людей действительной службы, некомплект же в войсках, оставшихся в Италии, пополнен призывом младшего контингента резервистов, т.е. чинами, уволенными в бессрочный отпуск в прошлом 1910 году. В результате все корпуса итальянской армии так или иначе участвуют в комплектовании экспедиционного корпуса.

Подобная система формирования корпуса, назначенного к отправлению в Африку, хотя с внешней стороны как будто бы мало отражается на состоянии остающихся в Италии войск, но при общей мобилизации, в случае разрыва с одним из своих северных соседей, несомненно оказала бы вредное влияние на боевую готовность итальянской армии, так как выхватывание войсковых частей из всех корпусов, конечно, нарушает стройность всей организационной системы. [91]

Состав итальянского экспедиционного корпуса первоначально был определен следующий:

Общей численностью около 35 тысяч человек при 72 орудиях.

42-я Триполи-Африканская турецкая дивизия, на которую всей тяжестью легла настоящая война, состоит из 13 батальонов пехоты (4 полка по 3 батальона и один стрелковый полк), 19-й бригады кавалерии в два полка по 5 эскадронов, артиллерийского полка в 6 батарей и трех рот крепостной артиллерии. Штатная численность батальона мирного времени в Триполийской дивизии еще в 1909 году была определена в 600 человек, но, имея в виду хронический некомплект во всех турецких войсковых частях, ни в коем случае нельзя предполагать, чтобы фактически батальоны имели больше 500 человек, и то принимая во внимание недавнее переформирование 17-батальонной дивизии в 13-батальонную; количество коней в эскадроне тоже нельзя считать более 100, а потому численность турецких [92] регулярных войск в Триполи едва ли может превосходить 6 1/2 тысяч штыков, 1000 сабель и 36 орудий.

Число арабов, присоединившихся к турецким войскам, учесть совершенно невозможно. Во всяком случае арабы не войско, а лишь необученная и недисциплинированная толпа, не могущая оказать в открытом бою сколько-нибудь серьезного сопротивления регулярным войскам.

Вопрос о дислокации турецкой Триполи-Африканской дивизии, т.е. о том, какая часть дивизии находилась у города Триполи и какие части в других пунктах Триполитании и Киренаики, до сих пор остается не совсем выясненным. По сведениям, относящимся еще до периода реорганизации турецкой армии, Триполи-Африканская дивизия была расквартирована следующим образом: в Триполи — 6 бат., 9 эскадр, и 2 горн, батареи, в Бенгази — 4 бат., 1 эскадрон и 4 ездящих батареи и по одному батальону в Феосато, Хомсе, Мурзуке, Зуаре, Ефрене и на египетской границе. Какие перемены в дислокации последовали после переформирования Триполи-Африканской дивизии из 17-батальонной в 13-батальонную, а также с начала высадок итальянцев, — неизвестно, и поэтому нет определенных сведений о том, в каких пунктах какое количество турецких регулярных войск встретили итальянцы после вступления частей экспедиционного корпуса на африканский материк. По германским сведениям, собственно в Триполи перед высадкой находились 4 батальона, 9 эскадронов, 2 батареи, 2 роты крепостной артиллерии и 1 рота саперов, общей численностью не свыше 2500 человек при 24 орудиях. Если эти сведения и не вполне точны, то, во всяком случае, едва ли они далеко отклоняются от истинных цифр.

Для перевозки итальянского экспедиционного корпуса были законтрактованы 40 больших торговых судов, командование которыми было передано морским офицерам, остальной же персонал оставлен свой. Для передачи сигналов на каждый пароход назначены матросы-сигнальщики. [94] Транспортные суда были хорошо обеспечены десантными средствами и конвоировались боевыми судами, а именно, в голове и хвосте крейсерами и на флангах — миноносцами.

Подготовка частей десантного корпуса, а также сбор и подготовка транспортов в общем продолжались 10 дней, и первый эшелон был посажен в Неаполе и Палермо 26 сентября.

Первой задачей экспедиционного корпуса был захват важнейших портов Триполитании и Киренаики и обеспечение за собой уже занятого г. Триполи. Особое значение справедливо придавалось Мирза — Тобруку. С целью овладения им еще за три дня до отправления в Триполи первого эшелона экспедиционного корпуса, т.е. 23 сентября, в Неаполе был посажен на транспорты и отправлен в Тобрук небольшой отряд в 1 батальон, 2 батареи и 1 роту саперов. Туда же двинулась и эскадра адмирала Обри: 27-го числа Тобрук был занят почти без сопротивления после непродолжительной бомбардировки. Намерение быстро захватить Тобрук настолько хорошо было сохранено в тайне, что овладение этим портом явилось полной неожиданностью не только для неприятеля, но даже и для итальянского общества. Кроме Тобрука решено было занять порты Дерна, Хомс и Бенгази.

После высадки 3 октября у Дерны отряд был обстрелян турками и арабами, на что в ответ был открыт огонь с судов, заставивший неприятеля отступить, после чего город был занят итальянцами, причем вооруженное сопротивление было оказано и на улицах города. Два дня спустя, почти без боя, был занят Хомс. Более серьезное сопротивление итальянцы встретили в Бенгази, главном городе Барки.

По приходе на рейд Бенгази эскадры адмирала Обри и части дивизии генерал Бриколана на 7 транспортных судах, итальянцы 5 октября предложили туркам сдать город, но получили отказ. Началась бомбардировка, но высадку пришлось отложить до следующего дня из-за [95] бурного моря. 6 октября утром была произведена высадка в двух верстах к югу от города у мыса Джулиана. Арабы пытались атаковать высаживающийся отряд в конном строю, но были отбиты ружейным огнем итальянской пехоты, причем понесли большие потери. При движении итальянского отряда к г. Бенгази, в обход лагуны Сиби, они встретили сопротивление у казармы Берка и селения Сиди-Дауд, но после короткой перестрелки неприятель отступил в город. Тогда в 6 ч. вечера с эскадры Обри была начата бомбардировка города. Турецких регулярных войск, по газетным сведениям, здесь было до 3000 человек, усиленных 1500 арабами, но цифры эти, вероятно, преувеличены; едва ли турки имели здесь больше 3 батальонов мирного состава, т.е. 1500–1800 человек. Итальянский десантный отряд у Бенгази состоял из 5 батальонов при двух батареях. 7-го и 8-го продолжались атаки турок на итальянский отряд и только 9 октября город был окончательно занят итальянцами, причем турки отступили на юг. Потери итальянцев убитыми и ранеными достигли 90 человек.

Таким образом, к 9 октября итальянцы выполнили первоначальную свою задачу на африканском побережье — занятие важнейших портов Триполитании и Киренаики. Турки везде отступили, но серьезного поражения нигде не потерпели и, как показывают дальнейшие их активные выступления, не пали духом и далеко не отчаялись в возможности отстаивать шаг за шагом территорию своей колонии.

Рассмотрим теперь действия сторон у г. Триполи: высадившийся в Триполи отряд матросов занял позицию в 1 1/4 версты к югу от города для охраны так называемых Бумелианских колодцев, имеющих весьма важное значение, как источник снабжения города водой. Турки поэтому и направили свои первые усилия на этот пункт и произвели атаку в ночь с 27 на 28 сентября на слабый итальянский отряд с целью овладения колодцами, но были отбиты. 27 сентября в Триполи прибыли 6 батальонов, высланные вперед из состава [96] первого эшелона экспедиционного корпуса на двух наиболее быстроходных транспортах под прикрытием одного военного корабля, для подкрепления отряда матросов.

На следующий день прибывает в Триполи и начинает высадку остальная часть первого эшелона, а 29 и 30-го высаживается и второй эшелон в числе 19 транспортов, и в Триполи сосредоточивается вся 3-я бригада второй дивизии экспедиционного корпуса и два берсальерских полка, общей численностью до 22 тысяч человек.

После высадки дивизии итальянцы прочно обосновываются в городе, устанавливают свою полицию и управление городом, причем вице-губернатором назначается местный богатый и знатный араб Гассан-Караманлы, известный своим италофильством{22}. Назначенный губернатором Триполи генерал Канева обращается к жителям с прокламацией, в которой объявляет, что итальянцы пришли не порабощать население Триполитании, а освободить их от турецкого ига и дать им все блага цивилизации.

С целью надежного прикрытия г. Триполи от покушений извне турецких войск и присоединившихся к ним арабов, итальянцы заняли позиции полукругом верстах в двух к югу от окраины города, опираясь обоими флангами на берег моря. Передовые их части заняли линию от форта Султание через колодцы Бумелиан, форты Месри и Хейи к Хамидие, общим протяжением около 8 верст. Такое расположение 20–22-тысячного отряда на неукрепленной заблаговременно позиции, если не считать нескольких незначительных старых земляных укреплений, надо считать безусловно растянутым. Опасность такого расположения значительно увеличивалась невыгодными для обороны условиями местности на левом фланге позиции, где оазис с почти сплошными садами, разделенными рядами глинобитных [98] стен, позволял наступающим приблизиться к позиции скрытно от взоров и выстрелов обороняющихся.

Распределение войск на позиции, к сожалению, до сих пор еще неизвестно. Газетные сообщения дают отдельные сведения о расположении на позиции частей различных полков, но определенной картины общей группировки войск по ним установить невозможно. Нельзя не обратить внимание на указание о почти полном отсутствии мер охранения и разведывания. Такая крупная погрешность в самой азбуке военного дела положительно непонятна. Невольно сомневаешься в возможности такой ошибки со стороны итальянских военных начальников, но события 10 и 13 октября, явившиеся для итальянцев полной неожиданностью, показывают, что действительно дело охранения и разведывания было поставлено совсем плохо.

После неудачных троекратных попыток овладеть Бумелианскими колодцами в конце сентября и первых числах октября турки почти вовсе прекратили свои активные действия, кроме небольших перестрелок рекогносцировочных партий. Казалось, что они решили выжидать переход итальянцев в наступление, с целью завлечь их в глубь страны и подвергнуть всем невзгодам и трудностям экспедиции в пустыне. Появились даже упорные известия, что турецкие войска и арабы отступили к югу на 100 километров от г. Триполи. Но 10 октября утром они внезапно появились перед итальянскими позициями и повели на них энергичную атаку. Турки, видимо, правильно поняли недостаток растянутого итальянского расположения и поставили общей задачей своей атаки — демонстрацией на фронте и правом фланге позиции отвлечь сюда резервы итальянских войск, а затем повести главную атаку на слабый левый фланг и здесь прорвать оборонительную линию неприятеля.

В 7 часов утра обнаружилось наступление арабов со стороны Гаргареша и Эль-Маамара на Бумелианские колодцы и участок позиции к западу от них. Отвлекши сюда внимание итальянцев, к 10 часам утра арабы прекратили [99] здесь свои действия и отошли; между тем, еще с 8 часов утра итальянцы заметили наступление неприятеля с юго-востока со стороны Айн-Сара. Завязалась перестрелка. Часа два спустя арабы, занявшие незаметно оазис, стали обстреливать ближним сильным огнем войска левого фланга итальянцев, в то же время арабы, населявшие оазис, собрались у Шарашата и открыли огонь по итальянцам с фланга и тыла. Бой продолжался до наступления темноты. Итальянцы, хотя и отстояли свои позиции, но понесли значительные потери.

Этот первый серьезный бой итало-турецкой войны в сущности не изменил общего положения сторон, но он несомненно имел серьезное моральное значение. В Италии он вызвал заметное разочарование; стало ясно, что новая африканская колония достанется им совсем не даром и что для утверждения в Триполитании и Киренаике придется, может быть, выдержать серьезную борьбу, сопряженную с большими потерями и финансовыми жертвами.

На турок, наоборот, частный успех 10 октября произвел ободряющее действие. Константинополь обнародовал событие этого дня, как блестящую победу турецкого оружия. Вместо растерянности и упадка духа сразу явились энергия и решимость бороться до конца. Турецкие войска и арабы в Триполитании, несмотря на крупные потери в бою и на суровые меры, принятые итальянцами для наказания арабов, пойманных с оружием в руках, все-таки, видимо, воспрянули духом после боя 10 октября, так как через три дня повели еще более энергичную атаку на итальянские позиции.

Интересны некоторые тактические особенности совместных действий турецких войск с арабами, которые можно проследить, несмотря на скудость сведений. Более или менее основательной подготовки ни артиллерийским, ни пехотным огнем не наблюдается. Наступление начинается широким фронтом кавалерийскими партиями, под прикрытием которых и пользуясь условиями местности, подходит к позиции пехота и с близкой дистанции начинает энергичную и быструю атаку. [100]

В 5 часов утра 13 октября летчиками с аэропланов было обнаружено наступление кавалерии турок и арабов против фронта почти всей позиции, начиная от Триполи и кончая Шарашатом. Пользуясь отсутствием выдвинутого на достаточное расстояние итальянского сторожевого охранения, арабы еще до рассвета приблизились к позиции и с рассветом сразу появились на сравнительно небольшом расстоянии. Сильный артиллерийский и ружейный огонь итальянцев заставил вскоре кавалерийские части отступить, но их сменили пешие части турок и арабов, которые направили главный удар опять-таки на более доступную левую часть позиции от Месри — Хейи до Шарашата, причем в нескольких местах дело дошло до штыковой схватки. На крайнем левом фланге скопившиеся конные арабы пытались прорваться в тыл и сперва имели успех, но итальянцы загнули фланг и сильным ружейным огнем заставили арабов отступить.

Результатом дня и на этот раз было повсеместное отбитие итальянцами неприятельских атак, но все-таки энергичные действия турок и арабов 10 и 13 октября убедили итальянцев, что они имеют более серьезного противника, чем думали, а потому наличными силами трудно оборонять столь длинную позицию. Чтобы несколько сократить ее, итальянцы решили отодвинуть назад левый фланг позиции на 1 1/2–2 версты назад, дав ему направление с юга на север от Сиди-Масри в центре позиции через Фешлюм к мусульманскому кладбищу Караманли. Вместе с тем итальянцы обратили внимание и на фортификационное усиление позиции, что до того времени оставалось у них в относительном пренебрежении. Наконец итальянское военное министерство решило значительно увеличить первоначальный состав экспедиционного корпуса командированием туда еще одной дивизии.

Сокращение итальянцами своих позиций дало туркам возможность снова громко оповестить миру о победе над врагами, причем на этот раз у них было доказательство успеха — занятые ими итальянские позиции.

В этих общих чертах рисуются нам по полученным до сих пор сведениям события на театре военных действий [101] в первый месяц итало-турецкой войны. Хотя общая обстановка этих действий далеко еще не вполне выяснилась в ее целом, имеются, однако, уже некоторые основания для суждения о характере действий итальянцев в первый период войны. Проявив большую твердость и решимость в дипломатических переговорах перед войной, выполнив с энергией и быстротой мобилизацию и высадку экспедиционного корпуса, итальянцы, после занятия г. Триполи и нескольких других прибрежных пунктов, приняли строго оборонительный образ действий. Больше того, они добровольно поставили себя в положение осажденного, но не в крепости, а на полевых позициях. Такая осторожность прежде всего не отвечает характеру противника, основной чертой которого является крайняя впечатлительность, благоговение перед силой и твердой властью и полное презрение ко всякому проявлению слабости и нерешительности. На турок и в особенности на арабов прежде всего надо было воздействовать эффектом победы, хотя бы по существу незначительной, но блестящей по внешности. Выиграть такую победу, по-видимому, было возможно ввиду превосходства в силах и полной растерянности турок в первые дни войны. Вначале турки, по-видимому, не решались открыто выступить против итальянцев, они даже не пытались противодействовать десанту и занятию города, а бросили его на произвол судьбы и отступили; но пассивность действий десантного корпуса в течение почти двух недель после высадки дала возможность туркам и арабам оправиться от впечатления неожиданности, собраться с силами и даже вступить в борьбу в роли атакующего. Инициатива действий, таким образом, перешла в руки слабого противника итальянцев — турок. Образ действий экспедиционного корпуса не может быть оправдан и желанием овладеть страной с наименьшими потерями, так как продолжительная оборона на позициях повлечет за собой не меньшие потери, чем один решительный наступательный бой. Активная тактика действий итальянцев едва ли могла бы быть признанной рискованной, так как, во-первых, на рейде у Триполи [102] стоит могущественный флот, под прикрытием которого они всегда могли бы отступить в случае неудачи и, во-вторых, Италия всегда имеет возможность доставить в Триполи сильные подкрепления.

Возможно, что не вполне еще ясные нам особенности обстановки войны в Африке заставили итальянцев воздержаться от наступления в глубь пустынной страны, где экспедиционный отряд мог бы быть поставлен в тяжелое положение партизанскими действиями турок и арабов; но между углублением далеко внутрь страны и остановкой у самой окраины города дистанция огромного размера. Можно было не предпринимать экспедиции в пустыню, можно было бы даже остановиться первоначально на оборонительном образе действий, но, следуя современной европейской военной мысли, необходимо было бы обороняться активно в самом широком смысле этого слова, удерживая в возможной степени инициативу в своих руках. Во всяком случае гораздо рациональнее было бы выдвинуться вперед хотя бы на один-полтора перехода от города Триполи и если бы турки уклонились от боя и отступили дальше, то, выиграв пространство, организовать широкую разведку, установить надежное сторожевое охранение авангардами, выдвинутыми на важнейших путях и тогда главные силы, находясь у города в нормальном положении, имели бы полную возможность не ограничиваться пассивным ожиданием неприятеля на позициях, а в случае обнаружения его наступления двинуться ему навстречу с целью разбить его в решительном бою. Конечно, для широкой разведки необходимо было бы усилить слабую кавалерию десантного корпуса, но сделать это итальянцы имели полную возможность, обладая большими транспортными средствами. Перебросить в Триполи лишний полк кавалерии в настоящем положении было бы важнее усиления экспедиционного корпуса 3-й пехотной дивизией, так как, по-видимому, не недостаток сил, а недостаток решительности является действительной причиной сравнительно малой успешности итальянской операции в первый месяц войны.

Примечания

{1} Так, в столь основательном и столь компетентном труде, как трактат Халлэка (Halleck's International Law, 4-е издание. Лондон, 1908 г., т. I, стр. 576–577), вопрос этот формулируется таким образом: «В наши дни практика формального объявления войны неприятелю совершенно вышла из употребления и воюющие стороны ограничиваются тем, что публично заявляют о войне лишь в пределах собственных территорий и к сведению собственных народов. В современной практике международного законодательства нет ничего, что делало бы такое формальное объявление обязательным. И господствующие ныне обычаи совершенно освобождают от этой необходимости».

{2} «Danzers Armee-Zeitung»

{3} Хотя в настоящее время к сенусситам принадлежат и многие турки.

{4} Железо, каменный уголь, сера. Сера, впрочем, вырабатывается в небольших количествах. В Феццане добывают соду; существует небольшое производство шерсти, плохого сукна в Триполи, и кожи — в Киренаике.

{5} Триполи от Сицилии в 500 верстах.

{6} Путь в богатый Судан из Зап. Африки ведет через трудно доступный Атлас, из Восточной — через почти непроходимые пустыни.

{7} Последний год, за который имеются подробные статистические данные.

{8} Самые главные и самые лучшие торговые пути:

1) Триполи — Myрзук — оазис Тибеоти — берег оз. Чад — 2500 верст (по Триполи — 1100 верст).

2) Триполи — Гадамес — горн. страны Тазили и Ахагар — Сахара — Тамбукту — 2700–2800 верст (по Триполи — 600 верст, по пустыне — около 1000).

Уже хуже пути:

1) Триполи — Гадамес — Гат — оазис Теда — оз. Чад — 2500 верст (по Триполи — 600, по пустыне до 1200–1300).

2) Бенгази — Джарабуб — оаз. Бехария — Нил выше Каира — 1200–1300 верст (по Триполи — 500, по пустыне — 500–600).

Еще хуже:

Бенгази — Куфра — на Вадами и Дарфур — 2500 верст (по Триполи — 400, по пустыне не менее 1200 верст).

{9} Оседлые курды.

{10} Как исключение, в нескольких полках имелось неполное число батальонов.

{11} «Викторио Эммануэле» (флагм.), «Реджина Елена», «Рома», «Наполи».

{12} По германским сведениям — четыре: «Пиза», «Амальфи», «Сан-Марко», («Сан-Джорджо»); минные крейсеры: «Агордат» и «Партенопе».

{13} «Бенедетто Брин» (флагм.), «Реджина Маргерита», «Сан-Бон» и «Эммануэле Филиберто».

{14} По германским сведениям — четыре. «Гарибальди», «Варезе», «Феруччо», «Марко Поло»; минные крейсеры: «Коатит» и «Минерва».

{15} «Сицилия» (флагм.), «Сарденья», «Ре Умберто».

{16} «Карло Альберто».

{17} «Веттор Пизани» и «Ломбардия».

{18} Блокада берега протяжением около 700 миль была возложена на семь боевых судов: «Рома», «Наполи», «Пиза», «Амальфи», «Гарибальди», «Феруччо» и «Варезе», минный крейсер «Коатит» и некоторое число истребителей. База — Аугуста.

{19} Всего по фортам сделано судами от 350 до 400 выстрелов.

{20} По герм. сведениям — они были потоплены турками еще за два дня до бомбардировки.

{21} В течение первых часов сдано более 1500, по преимуществу ружей Маузера; всего по 12 октября сдано 3250 штук.

{22} Он сносился с итальянской эскадрой еще до бомбардировки.

Война Италии с Турцией

1. Введение

За последние двадцать пять лет Европа видела несколько войн. После крупной русско-турецкой войны, а также франко-прусской Болгария побила Сербию, вся Европа обрушилась на Китай, Америка разгромила флот Испании и отняла у нее ценные колонии, итальянцы сделали очень неудачное покушение на захват Абиссинии, откуда были с позором изгнаны при полном разгроме ее панически настроенной армии, турки одолели греков и, наконец, Россия выдержала разбойное нападение Японии...

Теперь опять льется кровь, опять мы являемся свидетелями того, как идут ко дну морские суда с сотнями людей, расстреливаемые противником в боевой схватке; как, [104] натолкнувшись на плавучую мину, взрываются транспорты с тысячами лиц; как у места взрыва морская пучина, поглотившая судно, кружит воронкой, не давая возможности подойти для помощи и втягивая в себя смельчаков, надеявшихся спастись вплавь.

Все так же, как и в прежних войнах. Только одна маленькая подробность: хорошо вооруженная на море Италия отнимает мусульманскую колонию Триполи от хорошо вооруженной на суше Турции. Получается вроде борьбы дельфина с волком, кабана — с акулой. Свирепая Турция рвет и мечет, она готова растерзать каждого, кто перешагнет хоть единую пядь ее земли. Италия гремит победой, весело ныряет то там, то сям по широкому раздолью Средиземного моря, доводя врага до яростного отчаяния. Все это производило бы какое-то несерьезное, смехотворное впечатление, если бы не одно обстоятельство. А именно: все это происходит в виду берегов еще неумиротворенной Турцией Албании и уже, по слухам, вновь восставшей; рукой подать до Македонии, на которую зарится Болгария; по соседству от Новобазарского Санджака, который никак не поделят Сербия и Черногория с Австрией, наконец, бок об бок с островом Крит, обладание каковым является заветной мечтой Греции.

Попросту говоря, Балканский полуостров есть ни более ни менее как «пороховой погреб». Теперь близ него Италия зажгла фитиль. Триполи, как и Крит и Новобазарский Санджак и Македония, — все это провинции одной и той же Турции, куски мяса из ее тела. Италия хочет полакомиться одним из них, именно хочет приграбить Триполи. Почему бы не отказать себе поживиться на счет Турции и другим: Сербии, Австрии, Греции, Болгарии или Черногории? — Ясно, что удерживаться им нет никакого смысла. А за ними стоят: Франция, Англия, Германия и Россия. Раз маленьким народностям не терпится, — хочется урвать по кусочку, — то уж наверное у каждой из великих держав аппетит на Турцию разыгрался большой. [105]

Вот что пишет по поводу всего этого французская газета военной партии:

«Несмотря на все официальные заявления, в настоящее время разыгрывается трагедия огромной важности. Раздел Турции поставлен на первый план.

Англия съест Египет, Австрия возьмет Салоники, Болгария получит значительное денежное вознаграждение, Россия добьется наконец открытия Проливов, а затем наступит очередь Константинополя, который будет интернационализирован, и турки будут окончательно выброшены в Азию»{1}.

Таким образом, на наших глазах совершается нечто серьезное. Погодим смеяться над кукольной войной дельфина с волком, как бы после смеха не было слез. Поэтому постараемся хоть немного разобраться в том, из-за чего началась война Италии с Турцией. Начало этой войны видно как на ладошке. А конец? — того, что из этого может произойти, никто не знает. Лиха беда начаться пожару, а там, если хорошо раздувает, — остановить его будет трудно. От спички Москва сгорела. И слава Богу, что не мы теперь зажигали эту «спичку» войны, а если и будет что гореть, то только уже не Москва. [106]

2. Суть дела

Вот в кратких чертах суть дела по данным и освещению московской печати. Под предлогом получения своей доли за захват Марокко французами итальянцы вознамерились занять вооруженной рукой турецкий вилайет Триполи, на который Италия никогда не имела никаких прав. Положение дел в несколько дней обострилось до того, что уже начались фактически враждебные действия между Италией и Турцией. Итальянские военные суда приступили к блокаде триполийских портов и задержали турецкие транспорты, шедшие в Триполи с войсками и боевыми припасами. В свою очередь турки задержали в Мерсине итальянский коммерческий пароход. Если бы дело шло не о Турции, а о какой-либо великой державе, подобные действия, несомненно, должны быть признаны за начало войны со всеми ее ужасами. К счастью для человечества, настоящая война между Италией и Турцией невозможна. Воинственные османлисы располагают лишь ничтожным флотом береговой обороны, который для [107] действий в Средиземном или Адриатическом морях совершенно непригоден. Итальянский флот, по крайней мере, вдесятеро сильнее той оттоманской эскадры, которая могла бы отважиться выйти из Эгейского моря. Правда, сухопутная армия короля Виктора-Эммануила III не настолько значительна, чтобы итальянцы могли высадиться на берегах Македонии или Малой Азии.

Главнокомандующий флота и всех турецких сухопутных войск, генералиссимус Махмуд-Шефкет-паша, мог бы отразить подобное нападение без особого труда, сосредоточив подавляющие силы и сбросив итальянцев в море. Но господство итальянского флота на море делает совершенно беззащитными окраины Турции, не имеющие железнодорожного сообщения с морем. Эти окраины, к числу которых надо отнести, кроме Триполи, Албанию, острова Архипелага и Йемен, в случае возникновения войны сделаются бесспорной добычей итальянских десантных отрядов. Затем, турецкие берега могут быть осаждены итальянским флотом, а незащищенные гавани Сирии и Анатолии рискуют быть занятыми итальянцами, хотя бы и временно. На эти враждебные действия Турция может ответить лишь такими враждебными действиями, как погром итальянских колоний в турецких городах и бойкот итальянских товаров, что уже, по последним сведениям, и случилось. Такие ответные действия в конце концов навредят самой же Турции, которая при заключении мира волей-неволей вынуждена будет жестоко расплатиться за убытки итальянских подданных. Ни больше ни меньше.

Турция связана по рукам и ногам пред лицом недосягаемого заморского врага. Это плачевное бессилие османлисов служит порукой тому, что Блистательная Порта отнюдь не будет склонна принимать легкомысленные решения и очертя голову бросаться в пропасть. Турки со всех сторон окружены врагами, внешними и внутренними, которые ждут только случая, чтобы разодрать в клочки Оттоманскую империю. Война между Италией [108] и Турцией послужит сигналом, для восстания в Македонии, Албании, Курдистане и Аравии, а вслед за восстанием подвластных калифу племен и народов в пределы Турции двинутся австрийские, болгарские и греческие войска. И тогда ничто уже не спасет империи Османов от раздела. Единственный верный и бескорыстный друг Турции и верховный покровитель ислама, император Вильгельм II слишком далеко и не услышит зова правоверных. Германия по уши завязла в мароккском вопросе и связана с Италией и Австрией союзными договорами, которые не позволяют ей выступить открыто против воинственных замыслов римского и венского кабинетов. Западные державы также едва ли могут оказать Турции поддержку в этот час расплаты. Франция охотно готова смотреть сквозь пальцы на захват Триполи Италией, лишь бы итальянцы не мешали ей скушать жирный мароккский пирог. Англия всецело поглощена нелегкой задачей обуздания Германии. Для британских интересов занятие Триполи итальянцами не совсем безразлично, так как англичане приобретают, вместо слабой Турции, нового беспокойного соседа своему Египту. Но выступать в роли европейского жандарма одновременно в Немецком и Средиземном морях, да еще наперекор Франции, Англия навряд ли пожелает. Притом Турция давно оттолкнула от себя Англию своим азиатским образом действий в вопросе о Багдадской дороге. У младотурок остаются, пожалуй, еще друзья в лице наших дипломатов в Константинополе и Париже — гг. Чарыкова и Извольского, — но эти испытанные союзники при всем желании не могут помешать высадке итальянских войск в Триполи и Бенгази.

Без сомнения, захват итальянцами турецкой территории представляется вопиющим беззаконием, разбоем среди белого дня. Но в наши дни международное право существует только для слабых, а сильному все позволено. Дурные примеры заразительны. Грубое нарушение Берлинского трактата Австрией, захватившей Боснию, [109] и не менее бесцеремонное нарушение Алжезирасского договора Францией не только прошли безнаказанно, но и принесли лавры дипломатических побед венской и парижской дипломатиям, почему же римской дипломатии не использовать благоприятно сложившийся политической обстановки и стесняться существованием забытого всеми парижского трактата, по которому Италия, в числе других держав, гарантировала неприкосновенность турецкой территории? Как ни прискорбно чинимое итальянцами беззаконие, справедливость требует признать, что сами же младотурки своей заносчивой политикой вынудили к этому Италию. Почти два года турецкие власти в Триполи занимались тем, что всячески оскорбляли итальянцев и теснили итальянскую торговлю. Достаточно вспомнить историю с дерзким оскорблением итальянского консула или массовые высылки итальянских подданных из Триполи. Турецкая печать, охваченная манией величия, постоянно насмехалась над итальянцами и третировала их почти так же, как злосчастных греков. Но важнее всего то, что Турция сама десятки лет подряд совершенно не принимает во внимание требования Парижского и Берлинского трактатов, касающиеся автономии христианских народностей, которые имели несчастье попасть под мусульманское иго. Кто сам не признает святости принятых на себя международных обязательств, тот не может требовать от других соблюдения договоров, для них невыгодных. Горе турок оставляет нас совершенно равнодушными. Это им наука.

До тех пор пока триполисская затея не разрослась во всеобщую свалку на Балканском полуострове, великие державы, не заинтересованные непосредственно в сохранении остатков былого владычества турок в Африке, могут спокойно взирать на столкновение Италии с Турцией. Усилия европейской дипломатии должны быть направлены только на локализации турко-итальянского конфликта. Вмешательство со стороны в этот спор едва ли может быть полезно и своевременно. Итальянцы [110] зашли уже слишком далеко, чтобы без ущерба для своего достоинства в Леванте уйти из Триполи. Возможно даже, что потеря Триполи заставит османлисов одуматься и отказаться от пагубного для Оттоманской империи младотурецкого национализма и централизма. Тогда христианские народности Турции вздохнут свободнее, и неизбежная катастрофа на Ближнем Востоке, по крайней мере, будет отсрочена на несколько десятилетий. Низвержение младотурецкой тирании даст во второй раз оттоманской нации случай показать, таятся ли еще в недрах турецкого народного духа живые силы, способные возродить турецкую государственность на началах свободы и просвещения. Конечные судьбы некогда грозной империи Османов зависят от того, насколько успешно турки сдадут эту переэкзаменовку («Русское Слово»).

Таково наиболее распространенное мнение на суть дела.

3. Что из себя представляет Триполи?

Триполи лежит по берегу моря на запад от плоскогорья Барка (Киренаики) и на север от пустыни Феццана. С восточной стороны граница Триполи будет Английский Египет, с западной — Французский Тунис. Таким образом, новая итальянская колония врежется клином между вражескими ей колониями Франции и Англии, могущими раздавить ее когда угодно. Даже и теперь, стоит только пропустить Англии через Египет турецкие войска, и вся затея Италии разлетится, как дым.

Площадь Триполи равна 200 000 кв. верст. Население равняется приблизительно 800 000 человек.

Все же побережье, считая и Барку (Киренаику), называется Триполитания. Площадь ее равна 1 1/2 млн кв. верст, с миллионом жителей.

В прилегающей к Средиземному морю части Триполитании — приятный и здоровый климат, особенно в Барке. На побережье средняя годовая температура равняется +16° Реомюра; южнее, в оазисах, она вычислена [111] в 24°. Разница между крайними температурами зимы и лета не очень значительна, однако в горных местностях зимой неоднократно наблюдали температуру ниже нуля. Дожди в прибрежной полосе падают очень редко, кроме Барки, где количество осадков определяется в 350–500 миллиметров. Внутри Триполитании и в Феццане осадки крайне редки; в последней области не бывает даже обильных рос, наблюдаемых на севере страны. Максимум остатков приходится на декабрь. От апреля до сентября — пора бездождия. Для городов Триполиса и Бенгази среднее годовое количество осадков вычислено в 45 миллиметров. Но как большая часть Сахары, и эта страна, по-видимому, довольно богата подземными водами; на это указывают многочисленные ключи сравнительно небольшой глубины.

По-видимому, они находятся в связи с долинами высохших рек; во всей стране нет речной системы с текущей круглый год водой.

По растительности Барка, с ее хвойными лесами и зарослями крупных кустарников, резко выделяется среди других частей страны; в Триполитании произрастают только розмарин, фисташковое дерево и мелкие кустарниковые растения, и то в очень незначительном количестве; в Феццане встречается только альфа, тамариск.

Среди населения насчитывается 15 000 спаньолов (испанских евреев) и около 5000 христиан, в большинстве мальтийцев. Общеупотребительный язык — итальянский, и в стране имеются итальянские школы. Число живущих в Триполитании итальянцев, однако, невелико — около 1000 душ. Главная масса населения состоит из берберов и арабов; далее следуют 50 000 негров, потомство выведенных из Судана невольников. Турецкое население (около 50 000) состоит почти исключительно из солдат и чиновников. Между прочим следует отметить, что испанские евреи здесь подвергаются гораздо меньшим притеснениям, чем в других североафриканских областях, особенно в Марокко. Местная торговля [112] находится в их руках; кроме торговли они занимаются и ремеслами, и земледелием.

Высшее управление страной принадлежит назначаемому Портой губернатору (вали), пребывающему в г. Триполисе. С 1879 г. Барка управляется отдельным губернатором. Страна разделена на санджаки, во главе которых стоят каймакамы. Четвертая часть доходов (портовые пошлины, обложение масличных и финиковых плантаций, промысловый сбор и проч.) за покрытием расходов должна отсылаться в Константинополь. В действительности же расходы всегда превышают доходы, и метрополии приходится ежегодно приплачивать. Так как большая часть страны состоит из каменистых и песчаных пустынь, она не так производительна, как соседние области. На побережье в предгорьях и в богатых водой оазисах находятся, однако, вполне пригодные для обработки пространства. Плодородная Киренаика нуждается в искусственном орошении. Площадь посева зерновых хлебов еще очень невелика. Возделывание табака, по-видимому, может быть развито. В Феццане местами возможна культура хлопчатника. Большая площадь занята под культуру хенны, дающей красящее вещество, употребляемое в текстильной промышленности. На побережье хорошо растут оливки и средиземноморские фруктовые деревья. Но главным богатством страны являются финиковые пальмы, произрастающие в оазисах. Море, кроме рыбы, дает кораллы и губку. Из минеральных богатств имеются сера и натр. Скотоводство незначительно; более других животных разводят верблюдов.

Триполитания была издревле важнейшим транзитным путем для Центральной Африки. С юга в значительных количествах доставляются на триполитанское побережье слоновая кость, страусовые перья, меха, золото, каучук, индиго, натр, сера, орехи-кола и т.д.; на юг оттуда везут на верблюдах по караванным путям произведения европейской промышленности. Кроме названных предметов, из самой Триполитании вывозят [113] альфу, губки, шерсть, финики, хенну, марену, скот и пр. В год вывозится всего на сумму около трех миллионов рублей, ввозится миллиона на четыре.

Таким образом, если большая часть страны, несомненно, представляет песчаную и каменистую пустыню, все же приморские местности, особенно Варка, и оазисы достаточно обширны, чтобы производить очень значительное количество продуктов для вывоза; кроме того, проложение удобных путей, железных дорог и т.д. может здесь создать более тесную связь между областями Центральной Африки и странами Средиземного бассейна.

Главный город Триполитании, красиво расположенный Триполис, обладает небольшим, но хорошим портом.

Главный город плоскогорья Барка и его естественный порт — Бенгази, самый западный из древних пяти городов Киренаики; он расположен на восточном берегу Большого Сирта.

К югу от Барки лежит группа оазисов Ауджилла, замечательных большими рощами финиковых пальм. Далее к югу находятся оазисы Куфра, поддерживающие оживленные торговые сношения с Вадаи; они только номинально подчинены Турции. Эти оазисы — главное местопребывание распространенного по всей Северной Африке нищенствующего монашеского ордена Сиди-эс-Скусси («Русский Вестник»).

Триполи беднее Туниса. Туземцы в нем беспокойны. По своему центральному положению Триполи — это ворота Средней Африки, где Италии, вернее всего, придется быть только сторожем, так как другие державы вряд ли допустят ее в столь нужной для сообщения всех стран области безраздельно хозяйничать. И действительно, великие державы придвинули к северным берегам Африки и к Албании свои флоты. По слухам, Англия уже заняла триполийский порт Бомба. [114]

4. Силы Италии и Турции

Еще в 1902 году — десять лет тому назад — Италия имела 12 броненосцев всех классов, 20 крейсеров и 17 минных крейсеров. А всего 49 боевых судов. Теперь же Италия имеет: старых и новых броненосцев и бронированных крейсеров — 30, канонерок — 8, контрминоносцев — 25, миноносцев — 50, подводных лодок — 7. А всего 120 судов с имеющимися на них 1900 морскими офицерами и 28 500 матросами.

Тогда как самыми большими кораблями оттоманского флота являются купленные в прошлом году старые немецкие броненосцы «Курф. Фридрих Вильгельм» и «Вайссенбург», переименованные в «Хайреддин Барбаросса» и «Торгуд Рейс». Эти корабли, спущенные на воду ровно двадцать лет назад, защищены очень слабо стале-железной броней (покрывающей около 1/3 борта) и вооружены устаревшей крупповской артиллерией (по 6 орудий 11-дюйм. калибра). Скорость хода этих «старых сундуков» (выражение императора Вильгельма) ныне не превышает 14–15 узлов, а запас угля настолько невелик, что в военное время они не могут безостановочно пройти от Константинополя [115] до Триполи и обратно. Все-таки эти суда могут держаться в открытом море, чего нельзя сказать о пяти остальных турецких броненосцах («Мессудие», «Фетхи Буленд», «Авни-Аллах», «Муини-Заффер» и «Ассари-Тефвик»). Эти низкобортные броненосцы, построенные в 1867–1874 годах — около сорока лет тому назад — и покрытые железной броней, в последние 10 лет были перестроены на верфи Ансальдо в Генуе и перевооружены крупповскими пушками (калибром в 6 и 9 дюймов). Скорость хода их не превышает 12 узлов (кроме «Мессудие», который развивал недавно до 15 узлов), а запасы угля настолько ничтожны, что они не могут пуститься даже в такое недальнее плавание, как от Мраморного моря до Крита. Все эти турецкие ковчеги годны лишь для береговой обороны, притом только в тихую погоду. Единственными современными боевыми судами турецкого флота, пригодными для отправки в триполийские воды, можно считать только два бронепалубных крейсера («Гамидие» и «Меджидие»), две мореходных канонерки («Пейк-и-Шефкет» и «Берк-и-Сатвет») и 8 истребителей (из них 4 больших, с ходом в 35 узлов, купленных в прошлом году в Германии). Кроме того, для обороны берегов можно воспользоваться еще 15 миноносцами, более или менее современной постройки. А всего в Турции имеется 34 боевых судна, частью никуда негодных тихоходов, частью устаревших и не могущих даже защитить ее собственные берега в свежую погоду. Ну а когда же на море нет волнения? Поэтому роковым образом Турция обречена сидеть у моря и ждать тихой погоды...

Теоретически один новейший итальянский броненосец (класса «Витторио Эммануэле») в состоянии разгромить весь турецкий флот, что на практике кажется уже и имело место. Если бы турки осуществили намеченную еще три года назад программу реорганизации флота, то теперь Халил-паша мог бы появиться в Эгейском море с тремя дредноутами и наделать итальянцам немало хлопот. Но турецкий флот пострадал от того, что все внимание правительства поглощено было сухопутной армией. Из трех намеченных к постройке броненосцев до сего [116] времени Турцией заказан только один, который будет готов по контракту с фирмой Армстронга только в конце будущего года. Еще лучше дело обстоит с заказом бронепалубного крейсера для турецкого флота, сданным верфи Ансальдо. Теперь этот крейсер, оканчивающийся постройкой в Генуе, достанется итальянцам и будет носить итальянский флаг, что уже никак не входило в расчет турок.

Но, к удивлению, несмотря на такое явное превосходство морских сил, военные действия итальянцев в Триполи до сих пор ведутся довольно вяло и неумело. Например, при высадке десятого отряда итальянцы потерпели тяжелый урон. Известия из Рима и Константинополя от 18 сентября согласно утверждают, что при высадке погиб транспорт «Амедео».

Кроме потери «Амедео» и двух баркасов, итальянцы понесли еще некоторые потери на берегу. Принимая во внимание огромное превосходство сил на стороне итальянцев, приходится изумляться такому урону. Гарнизон города не превышает 5–6 тысяч человек при 18 полевых орудиях, а крепостные пушки все старые, числом не более дюжины. Между тем итальянская эскадра располагала не менее как 120 тяжелыми дальнобойными орудиями (калибром в 6–12 дюймов), а численность десантного корпуса достигала 13000 человек. Итальянцы должны были, прежде всего, уничтожить артиллерийским огнем турецкие укрепления и заставить замолчать турецкую артиллерию, после чего следовало очистить рейд от мин заграждения, а затем уже транспорты могли войти в гавань и приступить к свозке десанта. Впрочем, пехоту следовало бы высадить не в гавани, а где-либо по соседству, вне района действия турецких батарей, и тогда пехота могла атаковать турок с тыла. Итальянцы понадеялись на то, что турки не посмеют оказать им сопротивление, и полезли напролом, без всяких предосторожностей. Результаты не заставили себя ждать — с 13 000 человек экспедиционный корпус Италии пришлось уже увеличить до 50 000 человек. И это на первых же порах. Что же будет дальше, если немедленно не будет заключен мир? [117]

5. Ближайшее будущее Европы

Потерпит ли Италия поражение, будет ли у нее скорый и безумный успех — для нас ясно одно: Тройственный союз (Германия, Австрия и Италия) проиграют, а Тройственное согласие (Россия, Англия, Франция) выиграют. Почему? Потому что Италия, окунувшись с головой в хлопоты по новой колонии, не сможет быть так полезна Германии и Австрии в случае войны с Францией и Россией, как до сих пор. Италии надоело быть сторожем немецких дел. Вместо того чтобы ждать, пока понадобятся ее броненосцы и пулеметы для приобретения Германией Марокко, Италия сама поспешила завладеть Триполи. Не она, а немцы будут теперь вынимать каштаны из огня для Италии. Теперь создалось новое положение. Насущные интересы Италии, как державы морской и бедной, ни в чем и нигде доселе не соперничающей с Англией, Россией и Францией, требуют союза с последними. Теперь — потратившись на войну, войдя клином в опасное «африканское» соседство — она силой вещей вынуждена будет [118] расторгнуть союз с немцами и кинуться в объятия французов.

Кроме того, отшатнутся от немцев и турки, так как дружба с немцами обошлась туркам в Боснию и Герцеговину, теперь приходится отдавать и Триполи, и, очевидно, в самом ближайшем будущем Новобазарский санджак и Салоники — Австрии.

Таким образом, на случай нашей войны с Австрией, вряд ли туркам будет охота вязать нам на черноморском побережье и на Кавказе руки.

Вероятное политическое будущее Европы будет заключаться или в немедленной всеобщей войне, или в полном политическом одиночестве немцев в Европе. А это только и сможет дать возможность передохнуть народам от непосильных вооружений и заняться культурной работой не под страхом вооруженного «бронированного кулака», а под сенью действительных благ мира.

Балканские войны

Рябинин Александр А.

Балканская война

I. Театр войны

Общий характер

Европейские владения Турции, ставшие театром войны союза балканских государств с Турцией, растянуты с востока на запад, от Черного до Адриатического моря, на 600 верст (Мидия — Скутари), с севера на юг от 60 (в средней) до 300 (в восточной) и 400 в западной его части. Гористая страна с пестрым этнографическим составом. Ряд горных хребтов с незначительными равнинами в долинах рек (Фракийская и Македония). В гористой стране речные долины являются естественными путями сообщений и приобретают главное значение при комбинации военных операций.

Родопские горы делят театр на два района, два частных театра, — восточный (Фракия) с путями из Болгарии к Константинополю (от нижнего Дуная к Босфору) и [122] западный (Македония и Албания) с путями из Сербии и среднего Дуная к Эгейскому морю и к Адриатическому.

Население

Население (около 6 1/2 миллионов) представляет части народностей государств коалиции, оставшиеся еще под турецким владычеством после освободительных войн 1806, 1821 (Греч. восстание) — 1828 и 1877–1878 гг.

Во Фракии и восточной Македонии преобладают болгары, в северной и западной Македонии сербы (Старая Сербия), на юге и побережьи греки. Турки-завоеватели вкраплены, но уже слились с древним населением и, не составляя и пятой части, живут преимущественно в городах, а в деревнях — чаще как чиновники или владельцы земли. В Албании самое пестрое по языку и вере население — албанские племена говорят на различных наречиях и между ними есть магометане{1}, католики{2} и православные{3}. Между Черным Дрином и Адриатическим морем в горах сплошное албанское население, а к востоку от реки албанцы малочисленны, преимущественно помещики (арнауты — магометане из албанцев).

Состав населения, в своей преобладающей массе, был благоприятен для Балканского союза — это были кровные братья, томившиеся 500 лет в турецкой неволе и ждущие светлого праздника — соединения со своими нациями, давно свободными государствами. И народы Балканского Союза, как дома, так и в турецких областях, могли смотреть на войну 1912 года как на великое событие, завершающее цикл освободительных войн 1806–1821, 1828–1829, 1876–1878 гг. [123]

Отсюда и тот моральный подъем, который их двинул на победы в настоящую войну.

По турецкой статистике, турок в Европе 1300 тысяч (из них 400 в Константинополе и столько же на островах), болгар 2100 тыс., греков до 1 млн (с островами, а собственно в европейской Турции около полумиллиона), сербов 500 тыс., албанцев 800 тыс., евреев 90 тыс., румын 70 тыс.

Восточный театр

Родопы отгородили Фракию от Македонии, Странджа закрыла дороги к Черному морю. Между этими горными хребтами долина р. Марицы — естественный путь из Болгарии, от нижнего Дуная к Босфору. Железная дорога связывает через Вену — Белград — Софию Среднюю Европу с Константинополем и через него с Азией.

Сама река только ниже Адрианополя становится судоходной и малодоступной вброд, расширяясь до 150 сажен. От Демотики Марица поворачивает на запад и продолжением пути к Босфору становится долина р. Ергене, притока Марицы, верховья которой приближаются к столице. Тунджа, стекая с восточного Балкана, прокладывает к Марице прямой путь с севера, а Арда — из той части Родопов, что отделили Болгарию по кратчайшему направлению от Эгейского моря. В осеннее время реки особенно полноводны от дождей и броды исчезают, а мостов очень мало. У слияния Тунджи и Арды с Марицей — важнейший стратегический пункт северной Фракии — Адрианополь. Здесь по этим трем долинам и лучшие дороги (шоссе из Филиппополя на Адрианополь — Константинополь, Ямболь — Адрианополь). Черноморский берег с Мраморным морем от Сизополя на Кирк-Килиссе (Лозенград) — Люле-Бургас до Родосто соединяется поперечной дорогой. Шоссе Кирк-Килиссе — Бунар-Гиссар — Виза — Сарай — Чорлу — продолжает [124] прямой путь из восточной Болгарии к Константинополю.

От Кирк-Килиссе до ст. Баба-Ески Константинопольской дорога проложена новая железнодорожная ветка; от устья Ергене по долине нижней Марицы идет железная дорога, связывающая Восточный театр с Западным (станция Демотика — Салоники). Кроме указанных, другие пути представляют плохие проселки, в горах труднодоступные для войск, в особенности в осеннее время.

Долины Марицы с ее притоками изобилуют местными средствами — земледельческий богатый район, особенно благоприятный, в смысле довольствия армии, для осенней операции после сбора хлебов и фуража. Отсутствие у турок правильной статистики не дает возможности сделать вывода, но во всяком случае район может снабдить мясом, хлебом и фуражом двухсоттысячную армию месяца два-три без подвоза, но при хорошей организации сбора средств.

Важными пунктами являются: Адрианополь (Одрин) — узел путей северной Фракии. В 1877 г. был обращен в укрепленный лагерь. Ныне старые и новые форты, укрепления и батареи, всего числом до 30, с 200–250 орудиями, представляют пояс в 3–9 верстах от города на протяжении около 40 верст.

Кирк-Килиссе (по-болгарски Лозенград). Укрепленная позиция у Лозенграда запирает путь от Сизополя и юго-восточной Болгарии в долину Марицы к Босфору и Мраморному морю. Турки обратили на нее внимание по указанию генерала фон дер Гольца в 1909 г. На ней рыли полевые укрепления и устанавливали орудия тяжелого типа на сильной по природе местности. Подготовка этой позиции не была закончена к началу войны. Фон дер Гольц придавал ей большое значение.

От верховьев Ергене до Константинополя остается узкий полуостров между Черным и Мраморным морями с рядом позиций весьма крепких, при условии господства на Черном море и удержании Дарданелл. Мидия [125] — Сарай — Чорлу — Родосто — это первая природная оборонительная линия в 50 верст, турками не подготовленная.

Позиция у Чаталджи, в узком перешейке между Черным и Мраморным морем, протяжением около 25 верст, подготовленная к обороне. Линия укреплений (от редута Кара-Бурну на Деркос — Чаталджу — Беюк — Чекмедже) всего в двух переходах от Константинополя. На Чаталджинской позиции турки поставили орудия крупного калибра, но во время Триполитанской войны часть их сняли для укрепления Дарданелл, и не все орудия возвращены обратно. Озеро Деркос с этой линии питает водой Константинополь.

Последняя линия (внутренняя) фортов столицы лежит уже в непосредственной близости ее, находится в неудовлетворительном состоянии и не может составить серьезной преграды.

Константинополь, помимо своего значения как столицы, и в стратегическом смысле для Восточного района является последней цитаделью. Город с многоязычным населением, плохо укрепленный, не может оказать, как крепость, серьезного сопротивления и является лишь базой для армии, действующей в Восточном районе. Но Дарданеллы и Босфор, два узких пролива к Мраморному морю, делают Мраморное море внутренним озером и прочно обеспечивают подступ в столице.

Пролив Дарданеллы запирает выход из Мраморного моря в Эгейское и прикрывает столицу от флота противника — со стороны Эгейского моря. Имея значение для морских операций, пролив укреплен хорошо с моря (форты Кум-Кале, Сидила-Багор, Султан-Кале). Но и сухопутное значение пролива велико: Чаталджинская позиция обходится движением сухопутной армии через пролив, овладеть же его укреплениями с суши легче, чем с моря. Обороне Дарданелл с суши, с севера, способствует полуостров Галлиполи, имеющий у последнего города узкий перешеек около 10 верст всего между [126] заливом Сарос и Мраморным морем, весьма удобный для обороны, но в случае господства флота противника в Эгейском море не безопасный в отношении появления десанта со стороны этого моря.

Западный (Македонский) театр

Западный район между Эгейским и Адриатическим морями, Болгарией, Сербией, Черногорией и Грецией содержит в себе области, когда-то составлявшие части древней Болгарии (большая часть Македонии), Сербии (Старая Сербия) и Греческой Византии (населенные греками южные окраины и приморские города по Эгейскому морю). Албания со своим пестрым по вере и языку населением как будто стоит особняком, но не может не играть какой-либо роли, так как лежит на пути из Сербии к Адриатическому морю.

Главной жизненной артерией района является река Вардар, с севера на юг перерезающая Македонию, служа главным путем с севера к Эгейскому морю. Верховья Вардара близко подходят к верховьям рек бассейна Дуная — Дрины, Ибара, Моравы, Искера. По этим речным долинам три пути подходят из Боснии, Сербии и Болгарии: 1) из Боснии на Митровицу, отсюда железная дорога Митровица — Ускюб в долине Вардара; 2) из Сербии железная дорога Белград — Ниш — Вранья — Куманово — Ускюб; 3) из Болгарии от верховьев Искера от Софии до Кюстендиля (Болгария) идет железная дорога, а затем продолжением ее служит шоссе Кюстендиль — Ускюб. Все эти пути не были прикрыты никакими укреплениями. От Ускюба до Эгейского моря долиной Вардара идет железнодорожная магистраль Ускюб — Салоники и шоссе Ускюб — Куманово — Иштиб — Салоники.

В западной части района Черный Дрин ведет из центра к Адриатическому морю. Шоссе Вранья — Приштина [127] — Призрен связывает долину Белого Дрина с путями из Боснии и Сербии.

После слияния Черного и Белого Дрина и сербские и македонские пути сливаются в один кратчайший путь к гаваням Адриатического моря (гавань Сан-Джованни-ди-Медуа, Алессио, Дураццо). Этот путь запирается сильной по природе крепостью Скутари. Черный Дрин является этнографической границей — к западу и до моря сплошное албанское население, к востоку сербы (Старая Сербия с ее историческими местами, как Призрен, Прилеп). В Старой Сербии колонии турок и магометан-албанцев (арнауты) вкраплены в города, а в деревне лишь как чиновники и владельцы земель. Восточнее Вардара преобладают болгары. Здесь в 1903 г. было усмирено восстание, но глухая борьба чет велась по день начала Балканской войны. Западнее Вардара, ввиду малочисленности и слабости болгарского населения, восстание было легче усмирить и обезоружить четников, восточнее же турки не в состоянии были справиться с движением. Опорой же турецкого могущества являлись немногочисленные турецкие колонии и магометане-албанцы.

Восточную Македонию с севера на юг разрезает долина Отрумы — путь из Болгарии к Эгейскому морю. На болгарской территории строилась перед войной железная дорога Радомир — Дубница — Джума. От Джумы идут две грунтовые дороги в долину Вардара, связывающие верховья Струмы с средним Вардаром.

Итак, пути из сербских областей ведут к Адриатическому и Эгейскому морю, а из болгарских областей — к Эгейскому морю.

Южная часть района — турецкие части греческих областей Эпира и Фессалии, тяготеющие к Греции. Гористая страна с плохими путями. Два важнейших направления ведут: а) первое — из греческой Фессалии на Элассону — Кожаны — Монастырь и оттуда же на Катерину, вдоль берега моря, на Салоники; долина р. Быстрицы соединяет оба пути и выводит их к устью Вардара, [128] к Салоникам; также шоссе Монастырь — Прилеп — Велесе идет в долину среднего Вардара; б) другое направление из долины Арты на Янину, по горной дороге. На первом пути турки обратили внимание на Элассону и Кожаны, но не укрепили их, как дóлжно, вероятно пренебрегая возможным противником, греками, после легкой победы в 1897 году. На втором оставались старые укрепления крепостицы Превеза при входе в Артский залив, форт Никополь к северу от Превезы и слабо укрепленная позиция у Пендепигадии в проходе из долины Арты к Янине, центру турецкого Эпира. Янину, по совету фон дер Гольца, турки начали превращать в сильную крепость, опору южной Албании, и снабжать тяжелой артиллерией.

Базой для действий в западном районе может быть только Малоазиатская Турция, потому что при малочисленности собственно турецкого населения, отсутствия источников снабжения тыла армии боевыми и продовольственными припасами надеяться на местные средства турецкая армия не могла. Она должна была рассчитывать и на пополнение людьми оттуда же. А пунктом, связывающим район с базой, является город Салоники (морем и железной дорогой Константинополь — Демотика — Салоники). Связь с базой непрочная, если турецкий флот в море не господствует, на железную дорогу надежда плохая, так как она проходит вдоль болгарской границы и по местности с волнующимся населением, всегда готовым на партизанские действия.

Турки не укрепили этот район для оборонительных действий большой войны, как бы следовало. Кроме сильной по природе крепости Скутари, с фортом Томраш, и новой — Янины, не оконченной, нет крепостей, могущих оказать серьезное сопротивление. Форт Карабурун, защищающий Салоники, тоже не отвечал своему назначению. По черногорской границе тянется цепь блокгаузов, служащих лишь опорными пунктами войск при несении пограничной службы и мелких операций при народных волнениях. О греческой границе мы уже [129] упоминали. Если турки не подготовили Западный театр для большой оборонительной войны, они не подготовили его и для наступательной — снабжение всем необходимым (людьми, боевыми и жизненными запасами) большой армии не было обеспечено.

Местные средства театра для продовольствования армии должны бы быть велики благодаря тому, что главное занятие жителей земледелие и скотоводство, но постоянные восстания, турецкий произвол, плохая администрация и то, что большая часть земли принадлежала мечетям и туркам или отуреченным помещикам (в Македонии шестая часть земли числилась за мечетями, в остальных частях было 15 000 турок-помещиков). Христиане же (славяне) являлись батраками на захваченной у них же земле, — все это привело земледелие в крайний упадок. Скотоводство, в горных местностях, более удаленных от турецкого глаза, было в лучшем состоянии. Турецкая статистика не может дать точных выводов, но может приблизительно определить на 100 жителей до 40 голов рогатого скота, 200 овец и коз, 5–8 свиней. Мясом же театр войны может прокормить полумиллионную армию. Недостаток лошадей заставит прибегать к более медленной перевозке на волах. Фураж имеется в большом количестве (ячмень, солома, сена мало). При хорошей организации сбора запасов и Македонский театр мог обеспечить довольствие армии местными средствами довольно значительное время.

В общем, союзники лучше использовали его, чем турки. [130]

II. Силы сторон

Население Турции составляет 25 миллионов, из них 8 миллионов христиан. Не отбывают воинской повинности 3 миллиона арабов, 1 1/2 млн курдов, 1/2 млн албанцев и до 1/2 млн населения Константинополя. Остается отбывающих повинность 19 1/2 миллионов, в том числе 8 млн христиан. Чисто турецкого населения 10–11 млн.

Население государств Балканского союза: Болгария — 4 1/2 млн, Сербия — 3 млн, Греция — немного более 3 млн, Черногория — 1/4 млн, итого около 11 млн. Из этого можно заключить, что национальные силы, способные для борьбы, равны и христианское население не дает плюса Турции, а скорее ослабляет ее.

Турция могла быть сильнее каждого из союзников, но когда последние выступали в союзе, то преимущество числа на стороне Турции становилось кажущимся.

Сила балканских государств в их единении. [131]

Турецкая армия

С 1908 года турецкая армия была на пути к реформам. Реорганизаторами и инструкторами были приглашены германские офицеры еще при султане Абдул-Гамиде, с 1887 г. во главе с генералом фон дер Гольцем, который был дважды в Турции — до 1895 г. и в 1909–1910 гг. Германские инструкторы остались в турецкой армии и во время войны и участвовали в боях.

До 1908 года армия пришла в большой упадок в отношении организации, вооружения, интендантской части и обучения. Но она пополнялась исключительно мусульманами — была однородна, это ее сильная сторона. С 1908 г. воинская повинность распространена на христиан и инородческие элементы влились в ее состав. Равные только на бумаге, христиане-инородцы попали в приниженное положение. Офицеры-турки по-прежнему относились к ним с пренебрежением, недоверием и издевались над ними. В результате эта реформа ослабила моральную крепость армии.

Офицерский корпус делится в турецкой армии резко на две категории — офицеров из военных училищ (меньшинство) и офицеров, произведенных из нижних чинов (большинство). Вторая категория отличается большим невежеством в военном искусстве — и заботой правительства в последние годы является увеличить число получающих образование. При мобилизации подучался огромный некомплект офицеров, в особенности во вновь формируемых частях.

Срок службы нижних чинов под знаменами действующей армии (низам) определен в 3–5 лет, но недостаток обученных людей в резерве (редиф) для пополнения полевых частей и формирования редифных заставлял часть нижних чинов увольнять после 8 месяцев действительной службы. [132]

Турецкий пехотинец перегружен и для поля плохо обучен. Огромное количество нестроевых и вырванных из строя составляют зло армии. Мусульманский фанатизм при хорошем командном составе мог бы сделать из этой армии еще прочную силу.

После реорганизации низам при мобилизации должен был бы составить половину вооруженных сил.

Организация мирного времени имела в виду предопределить организацию военного, и территория государства распределена между четырьмя инспекциями (будущими армиями).

Центр тяжести вооруженных сил по новой организации перенесен в европейскую Турцию, и главная масса была расположена против Болгарии — 1-я инспекция, против Сербии, Черногории и Греции — 2-я инспекция, 3-я против России и из ее 3-х корпусов один корпус перевезен в действующую армию, а 4-я на границах Персии, в Аравии и Сирии осталась на месте.

1-я инспекция (Константинополь)

I корпус (Константинополь)

1-я дивизия низама

2-я дивизия низама

3-я дивизия низама

II корпус

4-я дивизия низама — Родосто

5-я дивизия низама — Галлиполи

6-я дивизия низама — Смирна

III корпус

7-я дивизия низама — Лозенград (Кирк-Килиссе)

8-я дивизия низама — Чорлу

9-я дивизия низама — Баба-Эски

IV корпус

10-я дивизия низама — Адрианополь

11-я дивизия низама — Деде-Агач

12-я дивизия низама — Гюмюрджина [133]

Кавалерия: 5 бригад — 13 полков по 5 эскадронов

Состав дивизии низама

Пехоты — 3 полка по 3 батальона и 1 стрелковый батальон (10 батальонов с 16 пулеметами).

Артиллерийский полк — 6 батарей по 4 орудия (24 орудия).

1 полк кавалерии — 3 эскадрона.

К корпусу придан 1 инженерный батальон, 1 обозный батальон, телеграфная рота и стрелковый полк в 2 батальона.

Итого в 1-й инспекции (против Болгарии) в момент мобилизации выставлялось 128 батальонов пехоты низама, 52 эскадрона кавалерии, 85 полевых, 15 горных и 9 гаубичных батарей с 454 орудиями и 160 пулеметов.

Редиф в 1-й инспекции

1 и 2-я дивизия — Константинополь, 9 батальонов (в Кирджалийском отряде)

3-я дивизия редифа — Исмид, 10 батальонов

4-я дивизия редифа — Брусса, 10 батальонов

5-я дивизия редифа — Афиум-Кара-Гисар, 8 батальонов (назначен в III корпус)

6-я дивизия редифа — Кония, 9 батальонов (назначен в III корпус)

7-я дивизия редифа — Эракле, 9 батальонов

8-я дивизия редифа — Костамуни, 10 батальонов

9-я дивизия редифа — Ангора, 12 батальонов (перевозилась к Люле-Бургасу)

10-я дивизия редифа — Иосгато, 9 батальонов

11-я дивизия редифа — Кезарие, 9 батальонов

Всего 104 батальона

В 1911 г. сформированы кадры новых редифных дивизий 2-го класса со штабами:

Адрианополь — попала в IV корпус.

Баба-Эски — попала в III корпус.

Гюмюрджине — попала в Кирджалийский отряд. [134]

Кирджали — попала в Кирджалийский отряд.

Кале-Султание — попала на Дарданеллы.

Едремит — попала на Дарданеллы.

Предположенное же формирование новых корпусов из низама и редифа не осуществилось.

Из этого списка видно, что при мобилизации 9 редифных дивизий надо перевозить из Малой Азии. Из всех 11 часть заняла гарнизоны в столице и караулы в тылу, а в действующую (Восточную) армию было перевезено 6 дивизий.

Для сосредоточения на границе Болгарии была одна железнодорожная линия (Анатолийская дорога).

В общем к началу больших боев у Лозенграда и Люле-Бургаса в Восточной армии были 4 полевых корпуса и 1 (XVI) из редифов, в состав корпусов еще вошли 5-я, 6-я и 9-я редифные дивизии 1-го класса и две местные редифные 2-го класса. Всего 5 корпусов — 200 батальонов, 52 эскадрона, 340 полевых, 60 горных орудий, 54 гаубицы, 160 пулеметов; 140–145 тысяч человек, численность батальона не превосходила 700 штыков боевого состава, с прочими войсками около 170–175 тысяч. 2 дивизии (около 14–15 тысяч) прикрывали железную дорогу и Дарданеллы со стороны Филиппополя.

2-я инспекция

Войска 2-й инспекции должны были при мобилизации составить Западную армию в Македонии и Албании.

Штаб инспекции — Салоники. Эта армия должна была базироваться на этот город, а через него морем на Малую Азию, а железной дорогой на Константинополь. Часть редифных дивизий находилась в Малой Азии и только кадры 4 дивизий редифа в Македонии.

С момента объявления мобилизации Эгейское море было в руках итальянцев, а потом греков и потому сообщение с Малой Азией возможно было лишь по железной [135] дороге, на участке Константинополь — Демотика, закупоренной перевозкой частей и запасов Восточной армии. Так что Западная армия была предоставлена своим средствам.

Дислокация низама Западной армии

V корпус

13-я дивизия — Салоники

VI корпус

14-я дивизия — Серес

15-я дивизия — Струмица

VII корпус

16-я дивизия — Иштиб

17-я дивизия — Монастырь

18-я дивизия — Дибра

VIII корпус

19-я дивизия — Ускюб

20-я дивизия — Митровицы

21-я дивизия — Дьяково

Самостоятельные дивизии

22-я дивизия — Кожана (Катани)

23-я дивизия — Янина

24-я дивизия — Скутари

Три двухбатальонных стрелковых полка (по одному на корпус).

Дивизии такого же состава, как в 1-й инспекции. Кавалерии по бригаде на корпус из 3 полков. Всего 96 батальонов низама, 328 полевых и 116 горных орудий, 45 эскадронов.

Расположение трех самостоятельных дивизий должно было удержать обладание Албанией и прикрыть Македонский район со стороны Черногории и Греции. [136]

Ко II инспекции причислен VIII корпус в Сирии (Дамаск), но он не мог бы после своей мобилизации попасть в свою армию (море и железная дорога были в руках противника) и направлен был в Восточную армию после октябрьских боев (25-я, 26-я и 27-я дивизии).

Редифные дивизии 2-й инспекции

12-я дивизия — Салоники, 9 батальонов

13-я дивизия — Монастырь, 11 батальонов

14-я дивизия — Берат, 9 батальонов

15-я дивизия — Ускюб, 11 батальонов

Итого в европейской Турции 40 батальонов редифа.

Пять редифных дивизий в Малой Азии (16–20) не попали в свою армию совсем.

В 1911 г. начали формироваться кадры новых дивизий 2-го призыва со штабами:

Серес

Иштиб

Гилян

Приштина

Эльбасан (в начале войны в Дураццо)

Паемджа

Янина

Семь новых редифных дивизий 2-го призыва мобилизованы со слабыми кадрами и едва ли достигали 5–6 тысяч каждая.

В общем 2-я инспекция в Западной армии могла выставить 166 батальонов, 444 орудий, 45 эскадронов, численностью 120–125 тысяч человек. К этому прибавить надо до 40 тысяч в 7 новых редифных дивизиях и до 15 тысяч албанцев и башибузуков; итого 170–175 тысяч человек, а обе инспекции в двух армиях имели к началу больших сражений до 445 тысяч человек с 898 орудиями. [137]

3-я инспекция

IX корпус (Эрзерум)

28-я и 29 дивизии — 23 батальона

X корпус (Эрзиджан)

30-я дивизия — Байбурт

31-я дивизия — Трапезунд

32-я дивизия — Самсун

Всего — 30 батальонов

XI корпус (Ван)

33 и 34 дивизии — 20 батальонов

Из состава 3-й инспекции 11 батальонов находилось в Аравии и XI корпус частью сил занимал спорные территории в Персии; поэтому турки могли двинуть лишь Х-й корпус морем через Трапезунд и Самсун. Этот корпус прибыл уже только к Чаталдже. Скорострельные пушки имела только 31-я дивизия (27 орудий); в 30-й и 32-й дивизиях было до 36 старых орудий.

В начале же мобилизации из одной дивизии низама IX корпуса и двух редифных X составлен XVI корпус, который через Трапезунд — Мидию перевезен в армию.

Из 4-й инспекции по политическим обстоятельствам и отсутствию железных дорог ничего не попало в действующую армию.

В конце мобилизационного периода могло быть в действующей армии 9 корпусов низама (I — VIII и X) и 9 дивизий редифа.

По штатам военного времени батальон доводится до 1000 человек, но благодаря уклонениям христиан и части магометан и запозданию прибытия их на сборный пункт, а в I — VIII корпусах и вторжению противника, — армия вступила в борьбу, не закончив мобилизации, [138] имея в строю батальонов в среднем по 700 штыков. В 30 дивизиях должно бы было быть одной пехоты более 300 тысяч, а всего до 400 тысяч с артиллерией и конницей, но, мы видели выше, этой цифры далеко не было.

Артиллерия в европейских корпусах была вооружена новыми крупповскими пушками. Полки №№ 1, 2, 3, 7, 14, 16, 17, 19 и 20 имели по 36 орудий (9 батарей); по 3 батареи при мобилизации выделялись и придавались редифным дивизиям, которые артиллерии совсем не имели, остальные полки по 24 орудия (6 батарей). Горных батарей в европейских корпусах было 44 батареи по 4 орудия и 14 кадров для горных батарей дивизий редифа. Перед объявлением войны турки задержали провозившиеся в Сербию 52 скорострельные пушки и 100 тысяч снарядов.

Инженерных войск было по 1 батальону на корпус. Автомобилями армия не снабжена.

В авиации перед войной обучались 8 летчиков, но аэропланы на пути были конфискованы в Болгарии. Германский инструктор Рентцель с двумя аппаратами прибыл к началу войны в Лозенград, но летать ему не пришлось: не оказалось людей, чтобы обслуживать аппараты, не было мастерских для исправления и ангаров. Самолеты достались болгарам.

На бумаге турецкая армия в военное время достигала, по предположениям турецкого Генерального штаба, 1 1/2 миллиона штыков, в действительности оказалось вдвое меньше, а в поле Турция могла выставить только до полумиллиона.

Мобилизация шла так медленно, что запасные лишь на 15-й день (в среднем) явились на сборный пункт. Болгары не ждали окончания полуторамесячной подготовки турецкой армии к походу, и части пришлось двинуть не закончившими мобилизацию. Объявив мобилизацию 25-го сентября, турки только к концу октября могли бы ее закончить.

Сосредоточение резервов в Восточную армию могло идти тремя путями: [139]

1) Черным морем из Трапезунда (X корпус, с дивизией иррегулярной конницы из курдов);

2) Анатолийской дорогой (редифы);

3) Дорогой Смирна — Скутари (6-я дивизии в Родос-то Мраморным морем, редифы на Константинополь).

Железные дороги работали плохо и в сутки подвозили не более 3000 чел., а перевозка морем затруднялась недостатком судов, так как каботажный флот у берегов Турции преимущественно в руках греков.

Из всего этого следует, что мобилизация прошла неудовлетворительно, а сосредоточение проведено вяло и с нарушением расчетов мирного времени. Интендантская и санитарная части в беспорядке. Тактическая подготовка армии слабая. Она была более способна отсиживаться за окопами, чем вести энергичные наступательные действия, требующие от командного состава большего умения для управления войсками, а от солдата — большего моральнаго подъема.

Союзники

Болгарская армия

Армия мирного времени (по бюджету 1912 г.) определялась в 4000 офицеров и 59 081 нижний чин. Полевые войска были разделены на 9 дивизий, каждая из 4-х двухбатальонных полков, при мобилизации переформировывавшихся в четырехбатальонные.

Предполагалось при мобилизации вновь формируемые 9 резервных дивизий сводить в корпуса (по одной полевой и одной резервной). За недостатком кадров для корпусных управлений, средств на это и отчасти опыта японских частных армий, сведенных из дивизий, остановились на формировании армии из 4–5 дивизий, без промежуточной корпусной инстанции. [140]

Штатный состав полевой дивизии

4 полка пехоты — 16 батальонов, 16 пулеметов

Арт. полк — 36 орудий

Саперный батальон

Дивизионная конница — 1 эскадрон

Численность 20 300 чел.

В 9 дивизиях 182 700 чел.

Не входят в состав дивизий

2 кав. бригады — 16 эскадронов, 16 пулеметов

3 горные батареи

6 рот осадной артиллерии

18 гаубичных батарей

17 технических рот.

Резервные дивизии по меньшему количеству запасных не могли сразу получить полного штата второочередных дивизий по числу полевых. Почему явилось предположение их именовать резервными бригадами{4}. Из той же категории резервистов формировались 14 рот крепостной артиллерий и 5 гаубичных батарей. Всего в резервных частях было 133 тысячи человек, 300 орудий, 72 пулемета. Резервная дивизия — 12 батальонов, 30 орудий, 8 пулеметов.

Ополчения призвано для несения службы в тылу 36 батальонов, 27 батарей (162 орудия) — 41 тыс.

Македонские дружины формировались с началом войны сначала под руководством македонского комитета из четников. Объявленный набор дал 25 000 военнообязанных и добровольцев под командой офицеров из македонцев и бывших воевод чет. 27 дружин сформированы и подучены ко времени объявления войны. Они [141] пошли на службу по занятию отбитых у турок местностей и освобождали от тыловой службы полевую армию, часть пошла на пополнение действующих войск.

На пополнение убыли в действующей армии призван набор 1913 года и после трехнедельного обучения в запасных батальонах отправлен в армию.

Болгары оставили от призыва магометанское население (округа в Сев.-Вост. Болгарии). Это изъятие послужило к увеличению крепости армии. Призыв румын не оправдал надежд — 35-й полк, пополненный румынами, в бою под Люле-Бургасом отступил, когда соседние части, составленные из коренных болгар, удержались.

Болгарская артиллерия вооружена французскими пушками, ружья в действующей армии — магазинки, в ополчении — старые (берданки), македонцы частью получили оружие чет, частью вначале не получили ружей.

Аэропланы частью были куплены в России в начале войны, частью летчики-добровольцы из России прибыли с ними к 29 октября; под Адрианополем было 14 аэропланов.

Коменданты городов и на должности в тылу назначены из отставных офицеров. Штат мирного времени обеспечил дивизии 1-й и 2-й очереди.

Подготовка. Ядром болгарской армии были дружины болгарского ополчения освободительной войны 1877–1878 гг., сформированные и первый раз руководимые в боях русскими офицерами с генералом Столетовым во главе. До 1885 г. русские офицеры оставались в Болгарии первыми командирами и инструкторами. Духовная связь в обеих армиях не потерялась и потом.

Среди командного состава большое количество офицеров-академиков, получивших высшее образование в академиях в Петербурге (Савов, Дмитриев и др.) и в Турине (Фичев и др.).

Полевая подготовка армии перед войной стояла высоко. В 1911 г. в болгарской армии изданы полевой и строевой уставы, вполне стоящие на высоте требований современного ведения войны. [142]

Мобилизация, объявленная 17-го сентября, прошла очень хорошо. Запасные даже из-за границы являлись исправно и вполне оправдали все расчеты. К 5 октября было закончено сосредоточение. Таким образом в 17 дней армия и закончила мобилизацию, и была готова перейти границу.

Греческая армия

В мирное время 3 дивизии, в военное предполагалось переформировать в 5, но в 1911 г. решено формировать 8, а война застала Грецию в периоде реорганизации.

Состав дивизии:

1 полка по 3 батальона — 12 батальонов

Стрелки (евзоны) — 2 батальона

Арт. полк — 8 батарей полевой (32 орудия), 3 батареи горной (12 орудий)

Кавалерийский полк — 6 эскадонов

Инженерный батальон

Обозная и санитарная роты

Всего численность 15–16 тысяч человек, 44 орудия.

Критская милиция (2500 чел.) и волонтеры не были влиты в части, а батальоны их сведены вместе в Эпирской армии. Они вошли в состав армии после 8-го октября.

Кроме дивизионной конницы, было 2 полка — 12 эскадронов — армейской.

Всего 8 дивизий давали 140 тысяч человек действующих войск и до 10 тысяч волонтеров — 150 тысяч человек с 336 орудиями.

Для несения службы в тылу призвана национальная гвардия призыва 1896–1898 гг.

Пушки французских заводов. Винтовки Манлихера-Шнауэра 6 1/2 мм. Национальная гвардия имела старые системы Гра.

Подготовка.

Поражение в войне 1897 г. больно укололо самолюбие греков, и вместо 45 тыс. (1897 г.) они сумели выставить [143] в 1912 г. 140 тыс. хорошо вооруженных и снаряженных. Приглашены были инструкторы-французы, и армия через 15 лет стала неузнаваема. Мобилизация, при высоком подъеме патриотических чувств в стране, прошла хорошо. Из-за границы исправно являлись запасные. Даже из далекой Америки прибыло 2000 волонтеров.

Черногорская армия

В мирное время слабый кадр. В военное — 4 дивизии № 1–3 из 3 бригад, № 4 из двух, каждая из 4–6 батальонов, 1 отделения кавалерийских разведчиков (1 офиц., 30 вс.), 1 батареи из 4 горн, пушек, 1 пулем. отд. и взводов телеграфного и пионерного. Кроме того, 6 полевых батарей и 40 тяжелых орудий (впоследствии применены при осаде Скутари).

Численность 22–24 тыс. человек С ополчением 40–45 тыс. человек.

После занятия Бераны сформировано 7 батальонов из христианского населения занятой части Санджака под начальством черногорских офицеров.

Винтовки — трехлинейные русские магазинки.

Сербская армия

5 пехотных дивизий мирного времени и 1 кавалерийская.

Офицеров 2400 чел., нижних чинов 30 тыс. человек.

В военное время формируется еще 5 дивизий резервных (2-го призыва). В 1911 г. пять дивизионных территориальных округов предполагали преобразовать в 8, но временно отложили эту меру.

Так что мобилизация застала Сербию в переходную пору — она уже могла сформировать 11 1/2 дивизий, обеспеченных артиллерией и ружьями. [144]

Это дало возможность и девятую дивизию отправить на театр военных действий в армию Стефановича.

Состав дивизии 1-й очереди:

4 полка пехоты — 12 батальонов, 16 пулеметов

Арт. полк — 9 батарей полевой (36 орудий), 1 батарея гаубиц (4 орудия), 3 горных батареи (12 орудий) Всего — 52 орудия

Дивизионной конницы — 3 эскадрона с 2 пулеметами (формировались в военное время)

Инженерный батальон

Всего около 14–15 тысяч человек.

В дивизии 2-й очереди:

4 полка пехоты — 12 батальонов

Арт. полк — 8 батарей полевых по 6 орудий (48 орудий старого образца). 9 горных батарей на 5 дивизий (двинутые в действующую армию имели по 3 батареи).

В 1910 г. Сербия заказала для резервных дивизий новые пушки, но не успела к войне получить их все, 52 орудия при перевозке конфискованы турками в момент мобилизации.

Кавалерийская дивизия:

4 полка — 16 эскадронов, 16 пулеметов и 2 батареи (8 конных орудий).

Кроме перечисленных войск:

Рота и 2 эскадрона королевской гвардии

Мортирная батарея

2 батареи шестидюймовых гаубиц

4 роты осадной артиллерии

Пехота вооружена маузеровскими магазинками.

Всего: 121 батальон пехоты, 44 эскадр. конницы, 128 батарей и 38 инженерных рот.

По штату 163 тысячи человек. По австрийским сведениям — 151 тысяча человек, из них 113 тысяч штыков, 7400 сабель, 624 орудий, 196 пулемета. [145]

Для несения тыловой службы оставалось еще 50 тысяч человек резерва второй очереди. Из сербов Старой Сербии в начале войны сформирован особый полк.

Из 10 дивизий 1-го и 2-го призыва две 2-го призыва (Дринская и Дунайская) при сосредоточении армии были оставлены в королевстве для охраны границы со стороны Австрии и Румынии. Следовательно, в состав действующей армии включено 8 дивизий:

В 1-ю армию наследника королевича — Моравская 1 призыва, Дринская 1 призыва, Дунайская 1 призыва, Тимокская 1 призыва, Кавалерийская дивизия 1 призыва.

Во 2-ю армию ген. Стефановича — Тимокская 2 призыва, потом и Дунайская 2 призыва.

В 3-ю армию ген. Янковича — Шумадийская 1 призыва, Моравская 2 призыва.

В 4-ю армию ген. Живковича — Шумадийская 2 призыва и одна бригада нового формирования.

В 1911 г. предполагалось соединить дивизии в корпуса, но, как и в Болгарии, эта мера не была осуществлена и дивизии сведены прямо в армии.

Армия была снабжена автомобилями и прожекторами в малом числе (при мобилизации — 10 автомобилей и 6 прожекторов). Аэропланов не было, но были конфискованы следовавшие через Белград из Берлина турецкие. Летчики были отчасти свои (6 обучено до войны), отчасти добровольцы-иностранцы (12 французов).

Полевой устав 1911 г. (Ратна служба) заимствовал отдел о бое из немецкого, но дальше влияние немецкой системы не распространялось. Среди офицеров много было получивших высшее образование за границей (отчасти и в нашей академии).

Будущий театр войны хорошо изучен. Географический отдел Генерального штаба издал 16 листов карты Старой Сербии и Новобазарского санджака в масштабе 1:150000. [146]

Тыл хорошо подготовлен. Армия, благодаря большому кадру офицеров и пополнению одной национальностью, сплоченная.

Мобилизация совершена в образцовом порядке.

24 сентября закончена мобилизация и началась перевозка 9 дивизий пехотных и 1 кавалерийской к пунктам сосредоточения (в общем 150–160 тыс. чел.), на границе к 5 октября развертывание закончено и армия была готова к переходу границы.

При общем одушевлении в стране запасные являлись очень исправно, оправдывая все расчеты мирного времени.

Итоги

Союзники выставляли в поле:

Болгария: 9 полевых, 7 резервных дивизий — 300 тыс. чел.

Сербия: 9 пехотных дивизий и 1 кавалерийскую дивизии — 160 тыс. чел.

Греция: 8 дивизий и волонтеров — 150 тыс. чел.

Черногория: 4 полевых дивизии — 22 тыс. чел.

Всего — 632 тыс. чел.

Турки к 5 октября:

В Восточном районе — 175 тыс. чел.

В Западном районе — 170 тыс. чел.

Всего — 345 тыс. чел.

А всего с гарнизоном Константинополя, Дарданелл и островов до 400 тыс. чел.

К концу октября еще X, XVI, ближайшие редифные дивизии Малой Азии и в начале ноября VIII корпус — 130 тыс. чел.

Итого около 530 тыс. чел. [147]

III. Планы действии и развертывание армий

I. Планы Турции

Реорганизация турецкой армии должна была закончиться к 1915 году. Тогда Турция могла бы рассчитывать, что кроме 14 корпусов низама она столько же могла бы выставить редифа 1-го призыва, оставив 2-й призыв для тыловой службы. Удвоенное число корпусов (сводя корпуса из дивизий низама и редифа) дало бы возможность выставить на Европейском фронте большую армию из 14–20 корпусов, т.е. до 700 тыс. чел. Для такой армии являлся возможным план наступательной войны даже при условии ведения войны против коалиции балканских государств.

Но война возгорелась до конца реорганизации армии, когда редиф 2-го призыва существовал только на бумаге, 1-й же призыв имел слабые кадры и был почти без артиллерии. Поэтому если и существовал в турецкой армии наступательный план действий, то он мог быть осуществлен [148] с большими коррективами, вытекающими из сложившейся обстановки.

Творцом турецкого плана войны (более предполагаемого, чем существующего) является главный инструктор армии фон дер Гольц. Принципы, на которых созидался план, были вполне правильны: 1) изучение своего противника указывает, что центр его тяжести находится в болгарской армии, составляющей половину сил возможной коалиции противника. «Раздавить прежде всего Болгарию» — слова фон дер Гольца ясно формулируют эту мысль; 2) сначала самому закончить сосредоточение превосходных сил и только тогда перейти в решительное наступление в важнейшем направлении (на Болгарию). Сосредоточение превосходных сил (до 400 тыс.) против Болгарии при медленности турецкой мобилизации и плохом состоянии путей не может закончиться раньше 1–1 1/2 мес., и отсюда необходимость временного перехода к обороне. По окончании сосредоточения переход в наступление широким фронтом по путям на Сизополь, Бургас, долиной Тунджи, Марицы и Арды с демонстрацией десанта флота у Варны с целью поднять восстание в полумиллионном мусульманском округу Болгарии — Дели-Орман Предполагалось, что Румыния одновременно нанесет удар Болгарии с тыла.

В западном районе крепость в Скутари с блокгаузами черногорской границы должна была притянуть на себя силы Черногории и удержать северную Албанию, как Янина южную. Пути из Греции закрывались Превезой, Пентипегадией, Элассоной и Кожанами. Три самостоятельные дивизии, подкрепленные местными редифными, исполняли эти задачи, когда 2-я армия, отделив заслон против Сербии, вторглась бы на Кюстендиль-Софию в Болгарию.

Фон дер Гольц придавал большое значение законченности сосредоточения. В 1909 году в районе Кирк-Килиссе — Адрианополь были произведены маневры под его руководством. Одной (западной) стороне дана та задача, которую позднее болгарская армия выполнила [149] в октябре 1912 года, — обложение Адрианополя и удар в направлении на Кирк-Килиссе — Люле-Бургас. Другой (восточной) прикрытие Константинополя. В 1910 году маневр повторен. Турецкие генералы разучивали на практике этих маневров первую часть плана.

В начале войны 1912 г. фон дер Гольц из Берлина командирует майора Гохвехтера в Константинополь с коррективами плана, вытекающими из сложившейся обстановки. Этот майор был в штабе Махмуд-Мухтар-паши.

Фон дер Гольц полагал, что даже при успехе болгар на занятие линии Кирк-Килиссе — Адрианополь потребуется не менее 1 1/2 месяца — время, достаточное для сосредоточения армии. Что касается Западной армии, то или не принималась во внимание Греция или она слишком мало ценилась после 1897 г. Считалось возможным задержать греческую армию 2–3 дивизиями, а турецкий флот как будто мог обеспечить сообщение с Малой Азией.

Так или иначе план турок заключался в действиях по внутренним операционным линиям{5}.

II. План союзников

Прежде всего союзники учли быстроту своей мобилизации и медленность турецкой; отсюда — должно быть ведено энергичное наступление сейчас же после сосредоточения, т.е. после 5-го октября.

Сосредоточение широким фронтом на границах, на путях к Константинополю и в Македонию, отвечало и политическим и стратегическим требованиям. Болгария [150] стояла на пути к Царьграду, обладала наиболее сильной армией из союзников и получала, естественно, задачу — движение к Константинополю, путями, указанными в первой главе, Сербия и Греция концентрическим движением в Македонию ликвидировали здесь турецкое владычество вместе с западной турецкой армией. Черногория оттягивала на себя часть сил и удерживала северную Албанию, отдельный отряд греков из долины Арты то же исполнял в южной. Греческий флот отрезал западный район от его базы, Малой Азии.

Болгары должны были выделить по дивизии для содействия сербам в Македонии и для обеспечения своего тыла со стороны Родопов.

Политические обстоятельства заставили сербов и болгар часть резервных дивизий оставить на северной и (в Болгарии, кроме того, на случай десанта) восточной границах государств.

III. Сосредоточение союзников

В восточном районе

Болгарская армия развернулась в трех группах, частных армиях:

II-я армия (ген. Иванов) в долине Марицы у Германли — Сеймен;

I-я (ген. Кутинчев) — в долине Тунджи в районе Иени-Загры (Нова-Зогора) — Ямболи;

III-я (ген. Радко-Дмитриев) — на восточных путях из Болгарии во Фракию у Сизополя.

Штаб главнокомандующего в Ески-Загре (Старая Зогора).

Железная дорога София — Германли обеспечивала быстроту и удобство сосредоточения 2-й армии. Новая железная дорога через Средний Балкан — Тырново — Ямболи обуслуживала 1-ю армию. Хуже было в 3-й армии, [151] не имевшей сплошного железнодорожного пути из внутренней (восточной) Болгарии.

Начатое 24-го сентября, к 5-му октября сосредоточение закончено.

В армиях к моменту перехода в наступление было:

во II-й — 90 тыс. чел.

в I-й — 90 тыс. чел.

в III-й — 70 тыс. чел.

Дивизия из 2-й армии обеспечивала Румелию (Филиппополь и важную железнодорожную линию) с юга в направлении Филиппополь — Кирджали.

Дивизия (7-я) включена в состав 2-й сербской армии, имея исходными пунктами Дупницу на верхней Струме.

В общем Болгария выставила около 270 тысяч полевых войск, не считая оставленных резервных дивизий (2) на побережье и румынской границе.

Сосредоточение производилось очень скрыто. Болгары держали военных корреспондентов далеко в тылу, ввели строгую цензуру телеграмм. Даже телефонные разговоры были подвержены цензуре. Французский корреспондент Людовик Нодо сказал: «Мы присутствуем на закате деятельности военного корреспондента, и в будущей войне корреспонденция с театра войны будет вещью невозможной».

Развертывание производилось в 1 (2-я и 3-я армии) переходе и двух (1-я) от границы и ближайших турецких частей, что при неготовности Турции было вполне безопасно.

В западном районе (Македония, Старая Сербия, Албания)

Сербская армия развернулась вдоль границы в четырех группах на четырех путях в Старую Сербию.

1-я армия наследного королевича — ок. 80 тысяч боевого состава.

4 дивизии пехоты и кавалерийская дивизия на главном пути из королевства Сербии в Старую Сербию [152] (Белград — Ниш — Вранья — Ускюб), в районе Вранья — граница.

2-я армия ген. Стефановича. Ок. 50 тысяч боевого состава.

Из двух сербских дивизий, перевезенных через Софию до Кюстендиля, и одной болгарской (Рыльской) дивизии, собирающейся в Дупнице, всего 3 дивизии на пути из Болгарии в долины Вардара и Струмы.

3-я армия ген. Янковича. Ок. 25 тысяч боевого состава.

Из Шумадийской дизизии 1-го призыва и Моравской дивизии 2-го призыва у Куршумлье (ж.-д. ветки из Ниша) на пути на Приштину — Призрен — Дрин — Адриатическое море.

Ибарский отряд ген. Живковича. Около 7–8 тысяч человек.

В составе 3-х бригад для занятия Нового Базара и Санджака. (Шумадийск. дивизия 2-го призыва и одна бригада нового формирования).

Главная квартира первоначально находилась в Нише.

Здесь проявлена такая же скрытность, как и в болгарской армии. Пять ж.-д. колеи:

1) Браточина — Крагуевац — Чачак для Иоарского отряда, 2) Ниш — Коршумлье для 3-й, 3) Ниш — Вранья для 1-й, 4) София — Кюстендиль и 5) Радомир — Дубница для 2-й армии — обеспечивали быстроту сосредоточения войск к границе и облегчали подвоз к армии всего необходимого.

Греческая армия

Большой каботажный флот обеспечивал быстроту мобилизации и сосредоточения армии страны с такой изрезанной береговой линией, а частью островной. [153]

Слабость турецкого флота гарантировала от препятствий к перевозке.

Армия главной массой (Фессалийская армия под командой наследника престола «диадоха» Константина) в 6 дивизий сосредоточена на границе, базируясь на железной дороге Ларисса — Афины, в долине р. Саламврии в районе Ларисса — Куцохирон.

Эпирская армия. Ген. Сапунзакис — 1-я дивизия, Критская милиция и волонтеры.

Назначена для действий в долине Арды и в Эпире. Базировалась на ж.д. Стагус — Ферсала — Афины.

Десантная дивизия

Предназначена для совместных действий с флотом на островах Эгейского моря.

В общем, развертывание союзников было безопасно (на каждом фронте была группа настолько сильная, что могла одна выдержать удар) и вполне обеспечивало успех действий по внешним линиям, охватывая железным кольцом не успевшие сосредоточиться турецкие армии.

Черногорская армия начала свои действия до открытия операций союза, и к 5-му октября 4 дивизии ее действовали: одна в направлении на Скутари южнее Скутарийского озера на Тарабош, вторая севернее озера на Тузи — Скутари, третья на Гусинье — Плава, четвертая в долине Лима у Беране. Три первые дивизии, действовавшие в Албании, объединялись в командовании наследного королевича, четвертая (Вукотича) в Санджаке была самостоятельна.

IV. Сосредоточение турок

Восточная армия к 5 октября не закончила своей мобилизации и сосредоточения к моменту перехода болгарской армии в наступление. Из диспозиции по [154] Восточной армии Абдуллаха-паши 7-го октября видно, что армии приказано собраться на линии Кирк-Килиссе (Лозенград ) — Енидже — Адрианополь:

III корпус{6} на укрепленной позиции Лозенград — Куюн-Гяур.

I корпус у Енидже{7}.

IV корпус одной дивизией продолжает линию 1-го к Адрианополю, две в резерве.

II корпус у Кавакли в резерве за III-м.

Конница армейская — у Хапса (40 эскадронов).

Штаб армии у Кавакли.

Две редифные дивизии перевезены и сосредоточивались в округе Кирджали для прикрытия железной дороги на Салоники и прикрытия Дарданелл и левого фланга Восточной армии, а также связи с Западной. Через порт Мидия по Черному морю начали подходить редифы Малой Азии (дорога Мидия — Сарай — Виза — Бунар — Гиссар — Лозенград) одновременно с перевозкой по железной дороге на Константинополь. Три дивизии (XVI корпус) из Мидии двигались к Лозенграду. В армию прибыли 5, 6 и 9 редифные дивизии из Малой Азии. Редифные дивизии 2-го класса собирались плохо, и их части, вкрапливаясь в корпуса, ослабляли их боевую способность, а между тем две в районе III и IV корпусов попали неважные пункты.

Из пограничных пунктов занят был Мустафа-Паша незначительным гарнизоном (полк IV корпуса).

Западная армия (команд. Али-Риза-паша){8}. К 5 октября обстановка была такова: [155] 25-го сентября Черногория объявила войну и черногорская армия перешла границу в четырех направлениях — в Санджак на Беране долиной Лима дивизия Вукотича, три дивизии вторглись в северную Албанию по трем дорогам — южнее Скутарийского озера на Тарабош-Скутари дивизия Мартиновича, севернее озера на Тузи-Скутари наследный королевич с 1 1/2 дивизиями, на Гусинье полковник Божович с бригадой.

24-я дивизия низама потерпела поражение у Тузи и большая часть (7 тыс.) сдалась в плен с 22 орудиями Остатки отошли к Скутари. Турецкой главной квартире пришлось, таким образом, вычеркнуть из списков 24-ю дивизию и подтянуть из Дураццо редифную (Эльбасанскую) дивизию для обороны Скутари.

21-я дивизия, потерпев неудачу, стеснена Вукотичем у Беране и Божовичем у Гусинье. Таким образом черногорцы оттянули две дивизии низама и одну редифа.

На южной границе, против Греции. 23-я дивизия низама, Янинская редифная и редифная из Берета собирались на путях к Янине. 21-я дивизия и редифная дивизия по дороге Кожаны — Ларисса.

Командующий Западной армией со своим штабом находился в Салониках. К Куманову сосредоточен VII корпус Фети-паши, в Велесе сосредоточивался VI корпус (Джавида-паши), V корпус прикрывал Иштиб — Салоники и долину Струмы. В Велесе для объединения сил VII и VI корпусов находился Зекки-паша на правах командующего армией, подчиненного Али-Ризе-паше. В состав VII корпуса, вместо 21-й дивизии занятой борьбой в Санджаке, вошли редифные дивизии. То же в Иштибе.

Приштина — Митровица прикрывались Приштинской редифной дивизией и 20-й дивизией низама.

* * *

В общем, к началу операции Западная армия не была сосредоточена и, видимо, не имела определенного плана действий. [156]

Турецкие мелкие части переходили в период времени 1–5-го октября сербскую и болгарскую границу, в Сербии проникали в глубь страны до 10 километров, но эти попытки угрозы не помешали мобилизации и сосредоточению и вообще серьезного значения не имели.

5-го октября союзные армии были уже сосредоточены, турецкая еще не кончила ни мобилизации, ни сосредоточения.

Война началась. [157]

IV. Общий обзор операций на восточном театре

Наступление болгарской армии

Действия 5–9 октября

5-го октября государства Балканского союза (Болгария, Сербия и Греция) объявили войну Турции и армии двинулись вперед.

5-го октября фактический главнокомандующий болгарской армией, царь Фердинанд, прибыл в главную квартиру в Старую Зогору (Ески-Загра) и армии перешли в наступление:

II-я (ген. Иванова) долиной Марицы на Адрианополь.

I-я (ген. Кутинчева) долиной Тунджи.

III-я (ген. Дмитриева) горными дорогами на Кирк-Килиссе — Лозенград с целью охвата правого турецкого фланга.

5-го октября II-я армия овладела станцией Мустафа-Паша. Здесь был склад продовольствия довольно значительных размеров, указывающий на желание турок подготовить магазины для наступления. [158]

Гарнизон — полк оказал слабое сопротивление и отступил к Адрианополю. Правая колонна заняла с. Курт-Кале.

6-го октября II-я армия подвигается вперед без боя долиной Марицы, I-я долиной Тунджи, III-я взяла г. Мало-Тырзво.

2-я дивизия (Родопский отряд генерала Ковачева) для обеспечения коммуникации у Тымроша (26 в. к югу от Филшгаополя) атаковала турок (Кирджалийской дивизии) и отбросила к югу.

7-го октября, когда Абдуллах-паша отдал свою уже нам известную диспозицию, болгарские II, I и III армии наступали широким фронтом на линии Деведера (долина Арды) — Дерекиой (на пути Сизополь — Баба-Ески), т.е. на фронте около 100 в.

Впереди армии выслана сеть кавалерийских разъездов.

8-го октября фронт сузился — 5-я дивизия III-й армии дошла до сел. Ереклер (см. черт. № 1 на стр. 161), занятого унтер-офицерским полком, авангардом III-го турецкого корпуса. Конница III-й армии дала сведения о группировке главных сил III-го корпуса у Лозенграда (Кирк-Килиссе), лазутчики же сообщили точно, что у Кирк-Килиссе 3 1/2 дивизии, из них две редифных, и что:

III-й корпус (3 1/2 дивизии) занимал Лозенградский участок, имея на правом фланге Афион-Карагисарскую редифную дивизию.

I-й корпус занимал левый участок.

Часть XVI корпуса уже была на позиции и усиливала перемешивание частей.

II-й корпус у Кавакли и подходящий от Бунар-Гисара XVI-й составляли армейский резерв.

По словам донесения Махмуд-Мухтара-паши, в общем около четверти сил было в боевой части, около трех четвертей в резерве (корпусном и армейском).

Разъезды донесли о занятии турками Ески-Полос, Петра и Раклица. [159]

8-го вечером ген. Дмитриев отдал распоряжение продолжать движение с утра 9-го, и в случае неготовности турок движение трех дивизий приводило к ускоренной атаке Лозенграда прямо с марша.

Во II армии к 9-му произошло соприкосновение с линией фортов Адрианопольской крепости с северного и западного фронта. У д. Гечкенли турецкий авангард, введя в дело сильную артиллерию, пытался задержать наступление. После упорного боя турки были отброшены, потеряв 10 орудий.

1-я армия к этому времени лишь подтягивалась на линию II и III-й.

Родопский отряд занял Довлен.

Эти маневры 5–9-го октября болгарской армии в результате привели:

IV корпус турецкой армии отступил от диспозиции Абдуллах-паши 7 октября и должен был войти в Адрианополь для защиты крепости, притянув и часть редифов (Адрианопольскую дивизию). Между I и IV корпусом оказался значительный прорыв, за которым стояла армейская конница. Лозенградская группа (главные силы Восточной армии) разъединялась с IV корпусом.

Правый фланг II-й болгарской армии разъединил Адрианопольский гарнизон и отряд Явер-паши, действовавший в долине Арды. Родопский отряд обеспечил тыл.

Дальнейшее движение I-й армии разъединило окончательно Адрианополь от непосредственной связи с полевой армией.

Турецкий командующий армией, имея значительную конницу, держал ее в тылу, разведки совершенно не производилось, и все действия болгар для турок носили характер неожиданности.

С турецкой стороны за эти дни ограничились морской демонстрацией: турецкая эскадра подходила к Варне и обстреливала болгарский берег. На операции болгарской армии эта демонстрация никакого влияния не оказала. [160]

Лозенградская операция

9 октября III-я армия двигается: правофланговая 1-я дивизия на Кереметли-Ески Полос, 5-я на Ереклер-Альмичиек, 4-я дивизия эшелонирована за 1-й за неимением дорог. Подход к полю сражения производился болгарами побригадно.

Указанная линия деревень была занята передовыми частями турок III и I корпусов.

Столкновение произошло утром в 5-й дивизии. Авангард бригады, двигавшейся на Ереклер, был остановлен унтер-офицерским полком, занимавшим эту деревню и прилегающие высоты. Завязалась перестрелка. Авангард был подкреплен остальными ротами Искрского полка, и полк быстро выбил турок из Ереклера. Искрский полк оттеснил турок почти к Лозенграду.

Левофланговая бригада задержана была распутицей и участия в бою не приняла.

Правофланговая 1-я дивизия левой бригадой только к вечеру установила соприкосновение с противником у д. Ески-Полос.

Решительной атаки недоступной здесь по природе позиции не произошло.

1-я же бригада энергично атаковала I-й корп. турок у Гечкенлия-Селиолу.

Атаку 1-й дивизии яркими красками рисует приказ по дивизии от 9 ноября, отданный в воспоминание об этом бое.

ПРИКАЗ

«Сегодня, 9-го ноября, ровно месяц со дня славного боя при с. Гечкенлия и Селиолу, где молодцы тырновцы и софийцы с бешеной решительностью, с неслыханным напором, стремительностью, превосходящей вероятность, впервые померились силами [162] с вековым врагом, разбили его и гнали десятки верст.

Части Первой бригады еще при первом неприятельском выстреле двинулись смело вперед с полной решимостью настигнуть и уничтожить врага окончательно.

Молодцы артиллеристы 4-го артиллерийского Его Высочества полка, верные долгу, быстро заняли позицию и искусно направленным огнем начали обсыпать градом шрапнелей неприятельскую артиллерию.

Пехота, развернувшись из походного порядка, бегом понеслась, как вихрь, неудержимо и безостановочно на штурм неприятеля. Воспламененные боевым порывом софийцы и тырновцы не имели времени для стрельбы: они ринулись вперед с громогласным, подхваченным всеми «ура» — этим мощным и главным средством против густых турецких масс, развертывавшихся южнее. Артиллерия могущественно покровительствовала их неудержимому напору.

Все поле охватил настоящий ураган. Начался единственный в истории по своей стремительности встречный бой.

Остановившись у с. Еджалия, я взирал поле этой бешеной и всесокрушительной атаки, которая беспрепятственно рвалась впереди меня и распространялась на юг, увлекая все вперед и вперед наших юнаков. Бой начался в 2 1/2 часа дня, а уж в 3 1/2 часа турецкие батареи были принуждены отступить на вторые позиции. Турецкие пехотные линии были совершенно оттиснуты к «могилам» у с. Гечкенлия, а по шоссе Киркилиссе — Адрианополь чернелись другие массы турок, старавшихся пробиться к Адрианополю. Наша артиллерия переносила огонь свой на тех, а наша неудержимая пехота под градом шрапнелей напирала вновь, ревела «ура» и все приближалась к «могилам». Турки [163] разбились. Массы их, которые пробивались к Адрианополю, принуждены были повернуть к югу; турецкие батареи от нашего огня замолкают; пехота стремительно летит к «могилам»; везде раздается «ура», победное, всесокрушающее!

Пал молодец Пошев — этот чудный рыцарь и примерный товарищ; пал героем Ночев, в момент, когда уже вскочил на взятое им неприятельское орудие; пал и Гужгулов, который с обнаженной саблей налетел со своею ротой «на нож» у могил, и один за другим падают поручик Атаносов, подпоручики: Стоев, Момчиев, Тинтерев, Спиридонов, Иванов, Златарев, Живодеров, Тотев.

Падает сотня убитых, сотни раненых покрывают землю, но «ура» продолжается...

Турецкие батареи взяты, неприятельская пехота в беспорядке бежит на высоты южнее с. Гечкенлия. Наступает ночь, когда не только преследование, но и бой закончены; после продолжительной перестрелки около деревни Гечкеналия наши снова атакуют турок и поражают их. Неприятель окончательно разбит и обращен в полное бегство на юг!

В этот славный для дивизии день две Цареградские дивизии, которые слывут отборными среди турецких войск, в течение 3 часов сокрушены двумя полками тырновцев и софийцев, отдают свои батареи и позорно бегут.

Поэтому бешеная атака при Гечкенлии не только разрушила план турок, обороняя Лозенград только одной дивизией, указанными двумя выйти между Лозенградом и Одрином для действий против флангов наших войск у этих пунктов, но еще и нанесла окончательное поражение этим хваленым войскам и внушила каждому турецкому солдату ужас перед болгарским оружием. Какая громадная паника господствовала в рядах турок и как бежали турки после гечкенлийского боя, свидетельствует [164] поле на юг от Гечкенли и Гердели и к Енидже, покрытое орудиями, передками, патронами, гранатами, ружьями, палатками и т.д. Однако достигнутый успех этим не ограничился. Признано теперь всеми, что поражением этих 2 турецких дивизий 1-й бригадой вверенной мне дивизии левый фланг и тыл турецких войск при Лозенграде был открыт — обстоятельство, которое повлияло на падение этого укрепленного пункта.

Поклон глубокий от меня вам, доблестные офицеры и молодцы юнаки тырновцы, софийцы и артиллеристы.

Слава и честь вашему патриотизму и геройской самоотверженности в бою в этот день!

Мое искреннее братское поздравление и сорадость за честь, которую вы добыли себе, чтобы вписать в историю дивизии такую славную страницу бурного и неслыханного до сих пор встречного боя.

И вам, наши незабвенные товарищи, жертвы этого вихря борьбы, вам, бесстрашные сыны Болгарии, павшим с порывом в груди, с «ура» на устах, в стремительном полете по полю, у неприятельских орудий, на склонах и у «могил» Еджали и Гечкенли, земля да будет пухом — вечная память! Недалек тот день, когда ваш подвиг, рассказанный в истории и воспетый поэтом, наполнит гордостью болгарские сердца и на веки вечные будет самым дорогим воспоминанием грядущих поколений.

Гечкешшйские могилы, которые останутся свидетелями этих боев и после тысячи лет, покроются в скором времени памятниками, которые возвестят на вечные времена о вашем боевом порыве и ничем неудержимом напоре на врага в этот день!

Приказ этот прочесть во всех ротах, батареях и командах дивизии, а также сообщить его раненым в Софии.

Начальник дивизии генерал Тогиев». [165]

Левофланговая обходная колонна 5-й дивизии должна была двигаться по особенно трудной дороге. Турецких охраняющих частей на ее пути совершенно не было, и 9-го октября соприкосновения здесь не произошло. Для турок этот обход 9-го числа был совершенно не обнаружен. Появление болгарской армии, которую никак не ожидали в это время, своей внезапностью как громом поразило турецкую главную квартиру и спутало все расчеты.

9-го октября Абдуллах-паша прибыл в Кавакли и внес изменения в диспозицию 7-го октября.

Казалось бы, в такой неясной обстановке должна помочь кавалерия. Однако ее не выдвинули на разведку и 9-го. На правом фланге не было ни разведки, ни наблюдения, перед фронтом ни одного разъезда. Конный отряд Абдуллах-паши лишь подвинул на линию Лозенград — Адрианополь, IV-й корпус остался в Адрианополе ввиду необходимости оборонять крепость от II-й болгарской армии. Вместо него подтягивался от Бунар-Гиссара XVI корпус, и часть его уже вошла в боевую часть армии у Лозенграда.

К вечеру 9-го приказано усилить передовые части на линии Лозенград (правый фланг находился севернее города в направлении на Ереклер) — Ески — Полас — Кереметли — Селиола.

Положение утром 10 октября.

За ночь турки усилили свою боевую часть у этих пунктов. К утру 10 октября турецкое положение было такое:

III корп. занимал укрепленную позицию впереди Лозенграда; I корп., осадив к Иенндже на шоссе Лозенград — Адрианополь, занимал сильную позицию к югу от Петра.

Ночь с 9-го на 10-е противники провели спокойно. Штаб III-й болгарской армии ночевал в дер. Карамза. Утром 10-го колонны этой армии начали продвигаться вперед, под дождем. Отброшенные от Селиоли — Черченли турки отошли к Петра и Иенидже. Здесь им [166] удалось удержаться до наступления темноты. Против Лозенграда 5-я дивизия одной бригадой медленно наступала, ведя артиллерийский и ружейный бой. Некоторый перевес в огне был на стороне болгар. Дождь к вечеру усилился. С наступлением темноты бой на фронте затих.

С турецкой стороны замечалось отсутствие управления боем. Никто ничего не знал и ни в чем не был ориентирован. Состояние духа войск было подавленное.

Вечером 10-го Махмуд-Мухтар-паща вызвал к себе в штаб, помещавшийся в здании военного клуба, высших начальствующих лиц и приступил к обсуждению положения и мер обороны, видимо, еще не ожидая скоро решительной атаки болгар.

Ночная атака

Между тем левая бригада 5-й болгарской дивизии, направленная на дер. Койва, вышла на дорогу Сизополь — Лозенград, второй двигаясь восточнее. Первая бригада вышла в тыл правофланговой (Карагисарской редифной) дивизии. Первый встреченный болгарами табор (батальон) не выдержал натиска. Части турок, бывшие на позиции, услышав в тылу шум и открыв появление болгар, пришли в смятение. Паника быстро распространилась по линии, передавшись в резервы, где беспорядок разрушил дисциплину и организацию. Бросив два форта укрепленной позиции, турки из первой линии бежали в город и, перемешавшись с частями тыла, устремились на юг к Бунар-Гиссару и Люле-Бургасу, по пути увлекая и расстраивая части I-го и II-го корпусов.

Бросали пушки, оружие, снаряжение.

Большинство офицеров и не пробовало восстановить порядок, а толпой устремилось на вокзал железной дороги. Сам командир корпуса, узнав о появлении болгар и панике, тоже бежал на вокзал, забыв свою [167] саблю, часы и бумаги в клубе. И поезд увез испуган-ную толпу потерявшегося начальства в Баба-Ески.

Между тем XVI-й корпус, двигаясь по дороге из Бунар-Гиссара в Лозенград, столкнулся в темноте с толпой беглецов. Взаимно приняв друг друга за болгар, обе массы столкнулись в темноте и в панике устремились на юг к Бунар-Гиссару.

11-го командующий III-й болгарской армией отдал приказ: после короткого отдыха продолжать преследование 4-й дивизией и конницей.

11-го турки продолжали свое беспорядочное отступление, никем не управляемое. Преследование производилось по всем дорогам. 35-й полк на правом фланге армии ночной атакой с 11-го на 12-е выбил турецкие части II-го корпуса из дер. Каваклы. На дорогу Бунар-Гиссар выслано полтора эскадрона{9} конницы, произведшие здесь панику одним появлением.

Конный турецкий отряд, бывший у Хапса (40 эскадронов), по инициативе своего начальника не нашел ничего лучшего, как отойти к Адрианополю.

Полевая армия лишилась своей конницы в самый критический момент.

Аэропланы (2), привезенные немецким инструктором из Германии, были захвачены болгарами в Лозенграде.

Тайная разведка не организована, и армия, лишившаяся последнего средства разведки, как и прежде пребывала в неведении относительно сил и направления движений противника.

Махмуд-Мухтар-паша прибыл в Визу и с утра 12-го начал приводить части в порядок. Он предал полевому суду виновников ночной паники, и до полутораста человек было расстреляно; в числе расстрелянных и египетский принц Азис-Гасан. Дисциплина крайне пала: утром 12-го октября один из таборов только что прибывшей из [168] Малой Азии дивизии отказывался подчиниться приказанию идти вперед.

12-го октября Абдуллах-паша телеграфировал Махмуду-Мухтару-паше, прося его по телеграфу убедить совет министров уладить вопрос с союзниками дипломатическим путем.

Подполковник фон Дрейер приводит в своей корреспонденции текст телеграммы Мухтара-паши{10} своему отцу, великому визирю.

Кому — председателю совета министров.

12-го октября 1912 г. 1 час дня.

«Великому визирю.

Так как у меня нет достаточного времени телеграфировать Вам подробно обо всем, сообщаю лишь, что заставил присягнуть телеграфистов, дабы передать теперь нижеследующую копию с полученной телеграммы из Восточной армии:

«Вы сами видели состояние тех войск. Здешние — в таком же положении. С подобными войсками невозможно продолжать войну и защитить отечество. Чтобы не очутиться в еще худшем положении, прошу содействия вашего перед советом министров, к которому принадлежите, дабы уладить вопрос дипломатическим путем.

Командующий Восточной армией Абдуллах. 12 октября».

Эти слова Абдуллах-паши чистейшая правда. Если бы у меня была возможность телеграфировать вам обо всем вчера, то сообщил бы, что войска наши должны обязательно (!) отступить до [169] Чаталджи. Но наши телеграфные чиновники Бунар-Гиссара при первых же слухах о появлении неприятельской конницы бежали, и поэтому только теперь сообщаю вам следующее:

Причины наших неудач можно искать в плохом устройстве наших войск и в беспорядке наших запасных.

При всем этом... дождь, который, продолжаясь целую неделю, совершенно убил дух войск и в течение двух-трех дней превратил дороги в состояние невозможное для движения войск, обозов и артиллерии...

Вследствие плохой погоды и размягшей почвы третий и шестнадцатый корпуса почти все оставили по дороге. Не знаю точно положения других корпусов, но, вероятно, и они в таких же условиях. Невозможно описать состояние духа войсковых начальников из тех, что находятся возле меня, свидетелей всего происходящего».

Как видно из телеграммы Абдуллаха-паши, состояние корпусов его армии ближе к железной дороге было не лучше.

Корреспондент газеты «Матэн» попал на линию железной дороги при отступлении и описывает так свои впечатления.

«Было три часа пополудни, — пишет он, — когда мы услышали о взятии Кирк-Килиссе. Нельзя представить себе, какая сумятица и беспорядок начались по линии железной дороги, по которой производилась эвакуация войск.

Один молодой турецкий офицер сказал мне по-французски: «Происходит нечто такое, чего до сих пор наша история не знала: наши войска не разбиты, но охвачены безумной паникой».

Прикомандированный к корреспондентам майор Васи-бей с судорогами на лице читал сбивчивые [170] бессвязные телеграммы, сообщающие, что болгарская кавалерия вступила в Кирк-Килиссе. Он не верил, он был убежден, что болгарская кавалерия не могла так близко подойти к нам.

Немая паника солдат в беспорядочно отступавших колоннах была еще ужаснее негодования и возмущения офицеров.

Я был свидетелем того, как поезд, направлявшийся из Демстики в Чорлу, потерпел крушение возле Люле-Бургаса на станции Саидлер. Казалось бы, что каждый должен был приняться за работу по очистке железнодорожного пути. Ничуть не бывало. Через час станция, где скопилось несколько поездов, задержанных крушением, была окончательно загромождена и движение прервалось на четыре часа. Только на следующее утро, в воскресенье, мы были в состоянии отправиться в Чорлу.

Пленных захватили болгары — около 1200 чел.

Часть артиллерии осталась в добычу (27 ор.)».

Поражение армии произвело глубокое впечатление на турецкое правительство. На заседании совета министров под председательством султана великий визирь Гази-Мухтар называл положение отчаянным. Однако Турция решила продолжать войну.

Великим визирем был назначен Киамиль-паша, сторонник дальнейшего сопротивления.

Лозенградская победа болгар у них вызвала большой подъем духа в армии и стране и установила на весь последующий период войны моральное превосходство болгар над своим противником.

Отходя по линии Бунар-Гиссар — Люле-Бургас, Восточная турецкая армия отделялась от Адрианополя. Ближайшим следствием было занятие болгарами 14-го октября ст. Баба-Ески и перерыв сообщений по железной дороге Адрианополь — Люле-Бургас.

Сообщение с Адрианополем оставалось лишь по беспроволочному телеграфу. [171]

Обложение Адрианополя

II-я болгарская армия генерала Иванова с 11-го октября начала обложение Адрианополя и устанавливала осадные батареи между Тунджей и Марицей. К 15-му октября правый фланг армии уже упирался в Арду и наблюдательные части распространились южнее ее. Занятие I-й армией Баба-Ески отрезало Адрианополь от полевой турецкой армии и позволило I-й болгарской армии произвести обложение крепости и с юга.

После попытки, вернее, усиленной рекогносцировки 11-го октября болгарская главная квартира решила вести постепенную атаку крепости, отказавшись от мысли штурма открытой силой, требующего больших потерь{11}. В армию генерала Иванова привлечены были 14 аэропланов для целей разведки и бросания бомб в Адрианополь. На службу было принято несколько русских летчиков-волонтеров.

Сражение на линии Люле-Бургас — Бунар-Гиссар

Турецкая армия устроилась за ручьем Карагач-дере на линии Люле-Бургас — Бунар-Гиссар, в двух переходах от места боя 9–11-го октября.

Болгарская главная квартира получила от тайной разведки сведения о прибытии свежих войск в Восточную турецкую армию. Силы турок считались слишком большими, чтобы можно было, по мнению главной квартиры, рисковать немедленным боем; командующий [172] III-й армией получил соответствующее указание замедлить наступление.

Ожидался подход резервных бригад к I-й армии и смена полевых дивизий, полевые же дивизии предполагалось двинуть вперед.

Около 16-го октября генерал Кутинчев мог со своей армией (полевыми дивизиями) идти на помощь III-й армии. Третья армия подтянула свою неучаствующую в Лозенградском сражении колонну, охранявшую побережье (резервную бригаду).

* * *

К 16-му октября Абдуллах-паша принял чрезвычайные меры против отступательной тактики турок. Он предписал приказом в каждой роте, сзади солдат, ставить офицера с револьвером и расстреливать отступающих. Никакая часть не должна отступать без письменного приказа корпусного командира, а корпусный командир должен предварительно испросить личное разрешение командующего армией.

Позицией турецкой армии служил горный гребень, тянувшийся на Соуджак (восточнее Бунар-Гиссара) к Люле-Бургасу, прикрывающий собой пути к столице. Болотистый ручей, с открытой для обстрела долиной, протекал перед фронтом. Турки нарыли укреплений на вершинах гребня, вынеся вперед передовые окопы для обстреливания долины.

На правом фланге был XVI корпус у Бунар-Гиссара, левее I-й и у Люле-Бургаса II-й. 6-я дивизия низама (Смирнская, Второго корпуса) в армейском резерве у Чорлу. За правым флангом три дивизии, только что прибывшие в Мидию с кавказской границы (Эрзиджанского округа). Турки успели укрепить позицию и подвести патроны. Ощущался недостаток в пулеметах и скорострельной артиллерии. В общем, силы Восточной армии, надо полагать, были 120–130 тыс. (по венским сведениям, силы были больше). У Чаталджи приказано собираться вновь прибывающим из Малой Азии войскам. Эти последние находились в распоряжении самого [174] главнокомандующего, Назима-паши (по венским сведениям, ожидалось до 90 тыс. чел.).

К 16-му III-я армия растянулась от железной дороги до гор Странджа, восточнее дороги Бунар-Гиссар — Виза-Сарай, 4-мя дивизиями по фронту на 50 верст.

Демотика занята отрядом кавалерийской бригады из второй армии генерала Иванова. Дивизии (полторы) второй армии 16-го октября двигались в направлении на Люле-Бургас.

План генерала Дмитриева состоял в том, чтобы одной дивизией удерживать правый фланг турок у Бунар-Гиссара, остальными бить центр и левый фланг, при поддержке ожидавшихся дивизий генерала Иванова.

16 октября

16-го октября авангарды колонн начали наступление и оттеснили турецкие сторожевые части за ручей.

На 16-е октября командующий III-й армией приказал начать наступление:

4-й дивизии на фронт Карагач-Кулиба, 5-й дивизии на Бунар-Гиссар, имея резервную бригаду севернее дороги на Бунар-Гиссар.

1-я дивизия в резерве за правым флангом.

Сведения о расположении турок не были такими точными, как были перед Лозенградом. Турецкий правый фланг предполагался у дер. Венно, левый у деревни Карагач.

Передовые части 4-й и 5-й дивизии оттеснили сторожевые и разведывательные части турок.

Обе дивизии развернули боевой порядок и повели энергичное наступление. Турки встретили сильным артиллерийским и ружейным огнем наступление болгарской пехоты, двигавшейся густыми цепями вперед. Большие потери явились следствием быстрого и довольно открытого движения под огнем. В особенности турецкие части, укрывшиеся в окопах и складках местности [175] восточнее дер. Венно, наносили сильные потери второму и пятому полкам 5-й дивизии, двигавшимся на Бунар-Гиссар{12}.

Наступление к ночи приостановилось.

К вечеру 16-го 1-я дивизия выдвинута из резерва в 1-ю линию и развернулась на фронте Люле-Бургас — Турк-бей.

Таким образом, результатом первого дня сражения было оттеснение передовых частей турок и определение их левого фланга южнее Карагача.

Правый фланг турок очистил за ночь окопы у Иенно и самый город Бунар-Гиссар, отойдя на главные позиции у дер. Соуджак за ручьем Карагач-дере. Левофланговый II-й корпус у Люле-Бургас бездействовал.

Не имея армейской конницы, турки не произвели разведки на флангах III-й болгарской армии, развернувшейся на фронте в 25 верст, меньшем, чем расположение Восточной турецкой армии.

На 17-е число для турецкой главной квартиры обстановка была не ясна, активных действий не проявлялось, за исключением того, что 16-го октября Адрианопольский{13} гарнизон сделал вылазку двумя дивизиями в направлении от Арнаут к Каписе. Вылазка была отбита, и возможность отделить от осадных армий части в поддержку III-й армии для болгар еще более подтверждалась.

17 октября

С утра 17-го октября 1-я и 4-я дивизии начали продвигать вперед. [176]

5-я дивизия устраивалась на приобретенной за 16-е местности, закрепляя ее линией окопов и ограничиваясь ружейной перестрелкой с турками.

1-я и 4-я дивизии за 17-е оттеснили турок окончательно за ручей Карагач-дере на их главную позицию.

К концу дня 17-го октября для Назим-паши выяснилось, что против Восточной турецкой армии находятся не такие большие силы, и явилась мысль удерживаясь у Карагач — Люле-Бургас, на правом фланге перейти в наступление подтянувшимися от Мидии только что прибывшими тремя дивизиями Х-го корпуса Эрзиджанской инспекции и XVI-м корпусом, всего до 40 тыс. под командой Тургут-Шефкет-паши; в резерве за ними у Визы был III-й корпус. Направление перехода в наступление правым флангом избрано было, по-видимому, случайно — за правыми флангами скопились части, только что прибывшие из Азии, но оно отвечало и стратегической обстановке, потому что путь Бунар-Гиссар — Лозенград — Ямболь являлся сообщением с тылом для III-й болгарской армии в обход Адрианополя. В случае удачи удар ставил III-ю армию в опасное положение и освобождал Адрианополь.

Командующий III-й армией на 18-е октября решил переход в наступление по всему фронту.

18 октября

С рассветом 18-го октября болгары начали атаку турецкой главной позиции.

Движение начала 5-я дивизия. Шефкет-паша в это время тоже с началом боя перешел в наступление. Когда все полки 5-й дивизии, развернувшись, быстро рванулись вперед, они понесли, как и 16-го, большие потери от огня. 5-й полк, зарвавшийся вперед потерял своего командира, пришел в замешательство и начал отходить, другие полки 5-й дивизии тоже осадили назад. [177]

Этот момент отмечен в донесении Назим-паши как победа над болгарами{14}.

Начальник 5 дивизии, генерал Христов, лично задержал отступающие полки и, воодушевив их своей беззаветной храбростью, стремился преградить путь туркам к Бунар-Гиссару.

* * *

Резервная бригада, наступавшая севернее дороги Лозенград — Бунар-Гиссар в обход правого фланга турок, при натиске их удержалась и дала возможность устроиться полкам 5-й дивизии на холмах восточнее речки Иенно-дере.

Здесь 5-я дивизия окопалась.

4-я дивизия (ген. Бояджиева) до полудня очистила от турок пространство между Иенно и Карагачем.

1-я дивизия развернулась в порядке, но когда левофланговый полк, составленный из румын северной Болгарии, попал под огонь турок, то не выдержал и отошел назад.

Соседний 8-й полк 4-й дивизии благодаря этому замялся и некоторые роты отошли к полковому резерву. Командир 8-го полка, Киселов, бросившись к отходящим ротам, зычным голосом ободрил своих солдат{15}: «Мой храбрый полк, мои славные юнаки, не вам брать пример с мамалыжников (румын, ), вперед на врага».

Отходящие роты остановились, пришли в порядок и Киселов с ними снова перешел в наступление.

Соседний 35-й полк удержался благодаря доблести своего командира, полковника Васильева, который, взяв знамя в руки, личным примером ободрил полк, ринувшись с ним снова на врага.

Ген. Дмитриев наблюдал бой у дер. Кулиба и, увидя отступление, отправился на артиллерийские позиции, [178] затем проскакал по фронту 1-й и 4-й дивизий, одним своим появлением влив в свои войска спокойствие и силу духа вновь идти вперед.

Против трех дивизий (с резервной бригадой) III-й армии дрались уже 6 дивизий Шефкета-паши и I корпуса. Фронт до Люле-Бургаса растянуть было опасно, а оттуда каждую минуту II-й турецкий корпус мог ударить на фланг. Положение III-й армии около полудня было отчаянное.

Ген. Дмитриев послал ординарца навстречу шедшим от 1-й армии (Кутинчева) войскам просить поддержать.

Почему турки не перешли в наступление II корпусом от Люле-Бургаса?

Бартлет, военный корреспондент{16}, бывший в штабе Абдуллаха-паши, пишет: «Корпуса действовали вразброд, без всякой связи. Абдуллах-паша наблюдал за сражением с холма, где расположено мусульманское кладбище. Он не мог видеть своих войск, разбросанных по холмистой местности, да и не мог отдавать приказаний, даже если бы хотел: к его услугам не было адъютантов и ординарцев и никто не посылал к нему офицеров за распоряжениями».

Назим-паша распоряжался, не ориентируя Абдуллаха-пашу; корпусные командиры тоже не находили этого нужным.

Положение III болгарской армии вечером 18 октября

Вечером 18-го ген. Христов донес командующему III-й армией о тяжелом положении своей 5-й дивизии; потери были велики — например, во втором полку осталось два офицера и 50 % ниж. чинов. Ген. Дмитриев через офицера Генерального штаба ответил ему: «Вы можете умереть у Бунар-Гиссара, сложить кости ваших всех солдат до последнего человека, но отступать — [179] никогда. Ни на одну пядь земли дальше. Держитесь стойко, и я вам окажу поддержку переходом в наступление своим центром».

Вечером прибыла 9-я дивизия из I-й армии ген. Кутинчева. Начальник этой дивизии, когда ординарец передал ему просьбу о поддержке, не ожидая распоряжений ген. Кутинчева, форсированным маршем пришел к Люле-Бургасу.

Ген. Дмитриев донес по телеграфу в главную квартиру о положении дел и своем намерении продолжать энергичные атаки на следующий день. В ответ получил приказание объединить командование над всеми войсками, подходящими к Люле-Бургасу и южнее (I-й армии).

Ночная атака

В ночь на 19-е октября 9-я дивизия, пришедшая из I-й армии и сделавшая за день 40 верст, стремительной ночной атакой взяла Люле-Бургас. II-й корпус был разбит.

Паника турок здесь была так велика, что некоторые турецкие офицеры искали спасения в бегстве по железной дороге, переодевшись в женское платье; дела штаба II-го корпуса достались болгарам и облегчили их разведку, дав точное представление о силах Восточной армии и их распределении.

Взятие Люле-Бургаса изменило совсем обстановку. Кризис III-й армии миновал.

Все внимание Назима-паши было обращено на правый фланг турецкой армии, и в ночь с 18-го на 19-е, когда болгары брали Люле-Бургас, Назим-паша стягивал резервы к правому флангу.

19 октября

19-го октября правый фланг турецкой армии (XVI корпус и азиатские редифы) перешел снова в наступление. III-я болгарская армия 5-й дивизией задерживала эти атаки, а три дивизии повели хотя и медленный, но [180] наступательный бой. 5-й дивизии при поддержке артиллерии удалось удержаться на позиции, 4-я дивизия (Бояджиева) днем взяла дер. Карагач и 24 орудия, а с наступлением вечера перешла и ручей Карагач-дере для атаки главной позиции турок. В ночь на 20-е правофланговые корпуса турок произвели безрезультатную ночную атаку на 5-ю дивизию Христова. Дивизия удержалась.

20 октября

Обстановка к утру 20-го октября совершенно изменилась. Правый фланг (Бунар-Гиссар) турецкой армии совершенно расстроен атаками и неспособен к наступлению, центр (Карагач) прорван, левый фланг потерпел неудачу в ночь на 19-е. 20-го с утра ген. Дмитриев приказал всем дивизиям двигаться вперед, подкрепив ген. Христова прибывающей к 10 ч. утра свежей частью из Лозенграда.

Дневное наступление прежде всего успех получило в центре. Прорыв его увеличился и грозил II-му корпусу быть отрезанным. С запада обнаруживалось появление новой колонны болгар из II-й армии.

В 10 ч. утра 5-я дивизия, когда ген. Христов влил в ее центр новую часть, прибывшую из Лозенграда, энергично двинулась вперед и турки здесь начали тоже отступать, задержавшись в дер. Соуджак. В ночь на 21-е Христов штыковой атакой выбивает турок из Соуджака и они уже в беспорядке бегут к чаталджинским позициям. Сражение было проиграно турками окончательно.

Болгары взяли 42 орудия и 2800 пленных.

Свои потери болгары официально объявили — 15 тыс. чел. убитых и раненых. Турки потеряли, по их сведениям, 33 тыс. чел. и 37 орудий.

Назим-паша все свое внимание обращал на действие правого фланга и потерял левый. Присутствие на левом Абдуллаха-паши не спасло положение дел. Абдуллах-паша [181] проявил полную несостоятельность управлять армией, да и между командующим и главнокомандующим происходили такие трения, что о стройном управлении войсками не могло быть речи.

Резервы все шли на правый фланг, III корпус у Визы так и не был использован. На левый — из Чорлу послан был полк 6-й дивизии низама, но его Абдуллах-паша возвращал обратно два раза. Со стороны болгар к 20-му участвовало 4 дивизии (еще одна дивизия I армии, видимо, не успела уже принять участие в сражении), т.е. самое большее 80 тыс. человек против 120–130 тыс. турок. Численное превосходство было на стороне турок, но главная масса их притянута была у Бунар-Гиссара 5-й дивизией ген. Христова, и три остальные дивизии в состоянии были нанести решительный удар в центре и на правом фланге, при успехе угрожая отрезать правую половину армии Назима-паши от столицы. После этого сражения турецкая армия уже была заперта в узком 25-верстном перешейке между Черным и Мраморным морями и не могла бы маневрировать в этом узком коридоре.

Моральное последствие этой победы было еще больше: стало всем ясно, что с 20-го октября турецкое владычество во Фракии кончилось и турецкое правительство только и могло думать о пассивной обороне столицы.

Приведенная было в порядок армия, при новом отступлении от Бунар-Гиссара — Люле-Бургаса повторила картины отступления от Лозенграда. Корреспондент Петербургского телеграфного агентства, выехав 21-го октября из Чорлу поездом, присутствовал при беспорядочном отступлении.

«В маленьком Чорлу, — рассказывает он, — спешно покидаемом жителями, собираются три корпуса. Приходит известие, что на ближайшей станции Сайдлер, занятой уже болгарами, ожидается бой. Солдаты с криками отчаяния, не слушая начальников, ломятся в поезд. [182]

Поезд двигался среди отступавших, солдаты смешались с массой турецкого населения Фракии, бегущего вместе с войсками к столице. Раненые брошены на произвол судьбы. Приказы командиров противоречат друг другу и ставят отдельные части в безвыходное положение. Стройных частей не стало».

В частях много дезертиров. Ими наполнена столица. Их так много, что комендант Константинополя издал особое постановление, предлагая дезертирам в 48-часовой срок вернуться к частям под страхом, при неисполнении, предания полевому суду.

Абдуллах-паша смещается с командования.

В таком состоянии была Восточная армия в Чаталдже.

На линии Чорлу — Сарай турецкая армия не могла остановить болгар. Из Визы к Сараю отошел III корпус, сохранившийся от боя, но еще не оправившийся после Лозенграда, в Чорлу были свежие полки 6-й дивизии низама, но не было уже ни целесообразного управления сверху, ни желания драться снизу. Все неудержимо не отступало, а бежало на спасительную линию укреплений Чаталджи.

После боя ген. Дмитриев не мог довершить погром преследованием конницей. Из слабых частей дивизионной конницы лишь небольшой отряд преследовал турок вдоль линии железной дороги. Около станции Сайдлер он настиг хвост колонны турок. Те, бросая снаряжение и оружие, думали лишь о спасении бегством, а не о сопротивлении. Один батальон был настигнут и изрублен. Участник этого боя говорил военному корреспонденту: «Будь у нас больше конницы — турецкая армия не ушла бы за Чаталджи».

От Люле-Бургаса до Чаталджи

21-го октября III-я болгарская армия после боя находилась к востоку от линии Люле-Бургас — Бунар-Гиссар. Турки беспорядочно отступали к Чаталдже. Арьергарды [184] Восточной турецкой армии могли оказать некоторое сопротивление у Сарай (III-й корп.) и Чорлу (6-я див. низ.). До линии арьергардов от III-й болгарской армии один переход, до Чаталджи — три.

После молниеносных ударов III-й армии, заканчивавшихся громкими победами, естественно ожидали наступления по пятам турок и занятия Чаталджи, последнего оплота Царьграда.

Вот одна из телеграмм{17}, иллюстрирующая настроение: «Адрианополь сейчас отрезан. Восточная турецкая армия разбита. Наверное, остановится в укрепленной Чаталдже. Здесь желают истинно скобелевских переходов, гоня перед собою растерянного неприятеля».

Но III-я армия имела с фланга Явер-пашу, некоторое количество турецких войск у Галлиполи, а полевые дивизии I-й армии из-под Адрианополя еще не подошли. Части III-й армии 16–20-го понесли большие потери, и ряды были сильно поредевшие. Для устройства частей требовался хотя некоторый отдых. Подвоз к III-й армии с тыла шел в обход Адрианополя на Лозенград (жел. дор.) — Ямболи. На участке Ямболи — Лозенград спешно прокладывалась полевая железная дорога.

23-го октября III армия (1, 4 и 5-я дивизии) с 9-й дивизией I-й могли продолжать наступление по растворившимся{18} от дождей дорогам к Чаталдже и придвинуться к ней 26-го.

Болгарская главная квартира, видимо, считала опасным немедленное наступление на Чаталджу до прибытия подкреплений и устройства тыла.

Болгарская главная квартира решила этот вопрос иначе — 25-го октября решена была атака западного фронта Адрианополя. [185]

По соглашению с сербской главной квартирой, освободившиеся после Кумановского сражения две сербские дивизии из II-й армии Стефановича были перевезены по жел. дор. на Софию под Адрианополь к 25 октября.

Тогда I-я армия Кутинчева могла быть двинута к Чаталдже (две дивизии и кавалерия).

Штурм 25 октября на западном фронте Адрианополя направлен на укрепления Картал-тепе и Папас-тепе.

В 3 часа дня 25-го пал Картал-тепе. В 9 часов вечера, после семичасовой бомбардировки, взят Папас-тепе.

Взятие их приблизило осадную артиллерию к ядру крепости, но не освобождало полевую армию для операций на юге. После прибытия сербов освобождались 2–3 дивизии, которые могли быть двинуты в направлении на Дарданеллы или к армии ген. Дмитриева.

Около 25-го филиппопольский отряд ген. Ковачева дошел до жел. дор. Демотика — Салоники и, заняв ст. Драма, через д. Кавалы вошел в связь с греческим десантом, высадившимся у Дедеагача.

Около этого времени (после дел у Люле-Бургаса, Куманова и Салоник) внимание союзников привлекают Дарданеллы, и мы пока не знаем, имела ли болгарская главная квартира намерение нанести немедленный удар на Чаталдже всеми свободными от осады Адрианополя силами или методически действовать в двух направлениях на Царьград и Галлиполи. Вернее первое предположение, оправдываемое назначением I-й армии двигаться из-под Адрианополя к Чаталдже.

Меры турок

Назим-паша прежде всего начал водворять дисциплину и порядок в армии. К 24 октября, по сведениям газет, у Чаталджи расстреляно 52 офицера. Младотурок, противников войны, приказано арестовывать и предавать полевому суду. [186]

Чтобы пополнить офицерский состав армии, в Константинополе отдано приказание явиться на службу 750 отставным офицерам в 48-часовой срок, под страхом смертной казни.

Совет министров вечером 24-го постановил продолжать войну, и в армию для подъема духа отправился наследный принц с влиятельными сенаторами и духовными лицами.

Прибывающие две дивизии низама и одна редифа IX корпуса (38 батальонов) усиливали ее значительно. Через Сен-Стефано их подвезли в Хадемкиой. III корпус сохранился от последнего сражения, и эти два более свежих корпуса могли еще оказать сильное сопротивление. Их и выдвинули в первую линию, устраивая за ними расстроенные корпуса.

Позиция на протяжении 25 верст представляла ряд командующих высот с хорошим обзором и труднодоступных. Подступы идут по горным глухим тропам, дорог мало, движение без дорог по скалам и крутым скатам очень трудно. Обстрел хороший для артиллерии. Для пехоты обстрел стеснен дубовым кустарником, которым покрыты склоны гор.

27 фортов и редутов рассчитаны каждый на 1–2 роты. На некоторых поставлена артиллерия, у других вынесена на отдельные батареи. Есть бетонные форты новой постройки. Укрепления земляные. Флоту приказано поддержать сухопутную армию на флангах, и к левому флангу подведены два броненосца, миноносец и 3 транспорта эскадры Дарданелл. На правом должна была действовать Черноморская эскадра, блокировавшая берега Болгарии.

Три европейских корреспондента посетили позицию в первый день появления болгар перед нею. Первая линия была занята слабо — у д. Бахческиой корреспонденты нашли один 2-й батальон 35-го полка без поддержек.

В г. Хадемкиой сосредоточены резервы. В это время в армии распространилась сильная эпидемия холеры, занесенная прибывшими из Эрзиджана войсками. [187]

Скопление войск при плохом состоянии санитарной и интендантской части давало ей возможность сотнями уносить жертвы и еще более ослаблять армию.

Тем не менее армия более или менее пришла в порядок и стала способна, если не к ведению наступательного боя, то по крайней мере отсиживаться за окопами.

4 и 5 ноября

I-я и III-я армия развернулись на линии Арнауткиой — ст. Чаталджа — Уклади — Еникиой — оз. Деркос перед Чаталджинскими позициями турок в расстоянии 4–7 верст от них к 3-му ноября.

Ген. Дмитриев, с 18-го октября объединивший командование всеми войсками на юге, в 3 часа дня 3-го ноября отдал приказ для атаки Чаталджинской позиции с 4 часов утра 4-го ноября, начав с артиллерийской подготовки и, в зависимости от ее результатов, переходя в наступление пехотой. I-я армия (две дивизии) атаковала левый фланг турок и центр. III-я (две дивизии) правый фланг к югу от оз. Деркос. Дивизия стала в резерве.

Кавалерия, при условиях наступившей позиционной войны, отошла в резерв.

Сводная кавалерийская дивизия в случае удачи предназначалась для преследования{19}.

4-го с утра началось артиллерийское состязание. Центр, не дожидаясь результата артиллерийской борьбы, перешел в наступление и в долине ручья Карасу нес большие потери от огня турок. 3-й пехотный полк дошел, однако, к 2 часам дня на 1000 шагов к фортам Махмудие и Каракол-кота и окопался. К ночи подвинулся еще шагов на 500. Дальше центральная дивизия [188] не продвинулась против 9-й дивизии низама и редифной дивизии.

Левофланговая дивизия I-й армии медленно наступала и несла меньшие потери. С флангов наступление не велось большими частями из боязни потерь от артиллерии турецкого флота, который открыл стрельбу по долине Карасу. В общем, болгарская пехота поодиночке и звеньями накапливалась перед линией турецких фортов.

Действия I-й армии фон Дрейер описывает так:

«Правофланговая дивизия продолжала занимать свое полувыжидательное полуобсервационное положение, не предпринимая бесполезных попыток лезть в воду оз. Буюк-Чекмедже или под анфиладный огонь флота и ближний артиллерийский — в долину реки Карасу.

Войска, бывшие перед фортами Гамидие, немного прошли вперед; те же, что уцепились у подошвы ската перед фортами Махмудие и Кара-кол-кокта, продолжали целый день и всю ночь на 6-е сидеть за вырытыми окопами, неся чувствительные потери в офицерах и нижних чинах.

Поддержать третий полк, добравшийся героически, с потерей командира, до этих фортов, командующий армией генерал Кутинчев не мог — для этого прежде всего нужны были пушки более солидного калибра, а затем и свежие войска.

Состав армии генерала Кутинчева не позволял выделить ни гаубиц, ни послать свежие войска из своего очень скромного армейского резерва.

И вот в центре, против ключа всей чаталджинской позиции, где успех болгарского оружия рельефнее всего был подчеркнут, создалось странное положение: порыв передних потух; задние — ближайшие резервы — не были достаточно сильны, чтобы подтолкнуть их вперед; направить в центр наименьшего сопротивления свежие превосходные [190] силы с артиллерией главнокомандующий под Чаталджой Радко-Димитриев не счел возможным.

В результате доблесть войска оказалась ненужной и приобретенное ценою крови пространство в три версты утром 6-го было добровольно отдано противнику.

Другая центральная дивизия, действовавшая от д. Чинакче на восток и взявшая одним из своих полков к полуночи 4-го редут № 7, в бою 5-го ноября далее вперед не продвинулась также. Целый день здесь шел артиллерийский и ружейный бой с крепко засевшими за соседними укреплениями и окопами турками — бой, не приведший к решительным результатам».

По турецким сведениям, атака здесь отбита 9-й дивизией низама и IX корпусом.

О действиях III-й армии фон Дрейер говорит:

«На левом фланге, против редутов №№ 1 и 2, где к ночи первого дня боя сосредоточились передовые части одной из центральных и левофланговой дивизий, произошло следующее.

Ночной штыковой атакой одного из полков центральной (левой) дивизии был взят редут № 2, причем весь гарнизон его переколот штыками. Горжа редута была приспособлена против контратаки противника и здесь же установлены два пулемета.

До полудня держались здесь болгары. Но введенные в обман близко подошедшими в тумане турками, кинувшимися на редут с криками «свои», были выбиты.

Командир полка полковник Кирьяков бросился к отступавшим и, остановив нескольких человек ударами сабли, повернул свои дружины снова на редут и отобрал его. [191]

Владеть редутом № 2 полку полковника Кирьякова, к сожалению, долго не пришлось.

Турки громадными силами перешли в контратаку, окончательно выбили из этого укрепления болгар, защищавшихся с большим упорством, и заставили последних отойти с потерей пулемета.

Потеря пулемета, расстрелявшего все свои патроны, лишившегося всех своих людей, отнюдь не должна рассматриваться как акт, умаляющий доблесть воинской части.

И тот, который нанес вред неприятелю и, облегчая трудное положение пехоты, с последним патроном пожертвует собой, тот пулемет честно выполнил свой долг. Гораздо чувствительнее потеря сказалась для полка в том, что командир его, доблестный полковник Кирьяков, водивший лично свои дружины в контратаку, был тяжело ранен и выбыл из строя.

Наконец на крайнем левом фланге около 6 часов утра полк, стоявший против редута № 1, получил приказание скрытно двинуться вперед и захватить этот редут.

Командир полка (ни номера полка, ни фамилии командира называть не разрешено) задачу выполнил превосходно. Три дружины он назначил в боевую часть, одну — оставил в резерве и в таком порядке почти без выстрела подошел к укреплению шагов на 400. Открытый турками огонь вследствие тумана, дождя и не наступившего еще полного рассвета, не оказал должного воздействия на наступавшие бегом передовые части полка, и редут с налета был захвачен болгарами. Турки отступали.

Но не долго укрепление № 1 оставалось в руках наступающего.

Уже к 7 часам утра перед редутом появились значительные пехотные части турок, открывшие по нему при поддержке своей артиллерии сзади [192] с флангов самый действительный ружейный и шрапнельный огонь.

Командир полка послал своему непосредственному начальнику донесение о положении дел, указал на ту выгоду, которая получилась от занятия флангового (крайнего) турецкого укрепления, и просил настоятельно его поддержать. Начальник дивизии поддержку обещал, и полк, изнемогая в неравной борьбе, продолжал держаться, расходуя постепенно все свои резервы.

Около 8 1/2 часов утра положение болгар в районе охваченного редута № 1 сделалось критическим. Уже позже стало известно, что сам Махмуд-Мухтар, командир III-го корпуса под Лозенградом, лично повел в направлении этого редута бешеную контратаку тремя полками.

Отбивая, насколько возможно, огнем наступление с фронта и флангов и не получая поддержки ни от своей пехоты, ни от своей артиллерии, бессильной вести в тумане действительную пристрелку, полк к 9 часам начал отходить.

В это время был тяжело ранен и унесен с поля командир полка.

Часть, потерявшая почти всех своих офицеров с командиром во главе и громадный процент нижних чинов, конечно не способна вести планомерный бой без риска быть уничтоженной до последнего человека.

Итак, части полка, владевшего фланговым укреплением № 1, к 9 часам принуждены были отойти силою обстоятельств.

Овладев этим редутом, турки повели, почти не останавливаясь, наступление на соседний № 2, которым и овладели после полудня, как описано выше».

Переход Мухтара-паши в контратаку сходится с турецким описанием контратаки 8-й дивизии низама. [193]

Назим-паша доносил об этом как о победе. Из его донесений видно, что Мухтар-паша с 8-й дивизией переходил в контратаку, реабилитируя свой корпус за Лозенград; левее у Махмудие-Каракалкота (Курука-вак), дралась 9-я дивизия низама его же корпуса. Одна редифная дивизия была двинута из резерва в 1-ю линию, а также и X корпус, еще не бывший в бою, из Сен-Стефано перешел в центр и попал в бой. Резерв еще весь не был израсходован. №№ 1 и 7 остались в руках болгар.

6-го ген. Дмитриев прекратил наступление.

* * *

В общем бой 4–5 ноября, по своему характеру, должен быть рассматриваем как усиленная разведка болгарской армией Чаталджинской позиции, а не решительное сражение.

Наступившие затем переговоры о перемирии прервали наступательные операции у Чаталджи.

В шестом часу утра 10 ноября турки сделали 7-ю батальонами попытку атаковать часть болгарской позиции, окончившуюся безрезультатно и принесшую только большие потери.

После нее на Чаталдже обе стороны не предпринимали ничего серьезного.

Действия под Адрианополем

После попытки в конце октября овладеть Адрианополем открытой силой (25–31 октября атака западного фронта) болгары перешли к медленной, но требующей меньших потерь людьми осаде крепости. Дезертиры из крепости (преимущественно христиане) сообщали о недостатке продовольствия в гарнизоне. То же чувствовалось среди населения города. Бомбардировка и метание бомбочек с аэропланов вызывали пожары. Тем не менее Адрианополь держался и султан дал коменданту его Шукри-паше титул «Гази» (непобедимый), который за [194] войну 1877 г. был дан Осману-паше за Плевну и Мухтару-паше за действия на Малоазиатском театре.

Сдача Явер-паши

Кирджалийский отряд Явер-паши, составленный из двух редифных дивизии и остававшейся в район Демотика — Гюмюрджина для охраны железной дороги части 12-й дивизии низама, должен был послужить ядром группы войск, предназначенных оказать давление на болгарский тыл и действовать в направлении на Филиппополь, где он мог прервать сообщение болгарской армии с Софией.

Переход болгарами в наступление 5 октября застал кирджалийский отряд не готовым к серьезным операциям — части неукомплектованы до полного штата, артиллерии очень мало, почти нет совсем кавалерии. Явер-паша поэтому очень скоро потерял связь с Адрианополем и Восточной армией, и все действия его корпуса приняли характер совершенно обособленных от них. Он не помешал обложению Адрианополя и не пытался содействовать Восточной армии, исполнять же основную задачу — давления на тыл болгар — не мог по своей слабости.

Филиппопольская дивизия (Родопский отряд) ген. Ковачева в октябре вытеснила из пограничной полосы в долину Арды на линию Пашмаклы — Кирджали части корпуса Явера-паши. Затем главные силы дивизии вытесняют турок из гор. Кирджале. Явер-паша занимает перевалы Родопов, ведущие из долины Арды к Эгейскому морю у Мастала и Козлуджа, частью сил занимая ст. Гюмюрджина (полк 12-й дивизии низама).

Ген. Ковачев после занятия г. Кирджали начал наступление тремя колоннами: правой на Козлуджа — Гюмюрджина, средней на Мастанли — Дедеагач, левой из сборной кавалерийской бригады, батальона и македонских дружин к р. Марице с целью занять переправы в [196] тылу турок. Река разлилась от дождей и броды исчезли, поэтому переправы приобрели большое значение.

6-го ноября у Мастанли средняя колонна атаковала турок и отбросила их в сторону Марицы и Дарданелл. 8-го ноября средняя колонна заняла Дедеагач. Правая 9 ноября заняла ст. Гюмюрджина. Таким образом Явер-паша оказался между Филиппопольской дивизией и нижней Марицей. Явер-паша спешил выйти к ст. Фереджик с мостом через Марицу, чтобы отступить к Галлиполи на соединение с Тургут-Шевкет-пашой. Но 10-го ноября переправа уже оказалась занятой болгарской конницей левой колонны. Явер-паша тогда спускается по правому берегу Марицы ближе к морю и занимает позицию у дер. Мерхамли{20}.

13-го ноября болгары начинают теснить турок. Бригада ген. Генева с запада, с юга из-за Марицы полк. Сулабашева, а с севера левая колонна полковника Танева. 14-го ноября Явер-паша сдается в плен со всем своим корпусом. Болгары взяли в плен, кроме Явер-паши, двух начальников дивизий, 252 офицера, 8900 ниж. чин., 8 горн, пушек, два пулемета, 1000 лошадей Следствием этой операции явилась полная безопасность тыла осаждающей Адрианополь армии, безопасность сообщений первой и третьей армий и непосредственная угроза Дарданеллам появлением перед ними этой болгарской дивизии.

Группа против Дарданелл

Филиппопольская болгарская дивизия скоро была усилена резервной бригадой Рыльской дивизии, перевезенной 14–15 ноября морем из Салоник в Дедеагач на транспортных судах греческого флота (13 тыс. чел. с 300 лошадей). [197]

Таким образом против Дарданелл вместе с частью греческой армии образовалась внушительная группа союзников.

Эта группировка очень озаботила турецкую главную квартиру. У Дарданелл турецкие войска были объединены под начальством Тургут-Шефкет-паши, и у Галлиполи в узком перешейке между Мраморным морем и Саросским заливом спешно готовилась позиция, долженствующая прикрыть Дарданеллы.

Перемирие застало в таком положении здешние войска.

Сравнивая позиции у Галлиполи с позицией у Чаталджи, мы не можем упустить из вида, что Эгейское море в руках греческого флота{21} и позиция Галлиполи не была обеспечена от десантных операций в тыл и на левый фланг, а турецкий флот вряд ли мог помочь ей.

Поэтому большие действия наступательного характера были очень вероятны здесь. Союзники, остановившись перед Чаталджой искали другие двери к Царьграду через Дарданеллы.

Дарданеллы стали сильно озабочивать турок после поражения под Люле-Бургасом. Назим-паша командировал Тургут-Шевкет-пашу для командования войсками у Дарданелл, и прибывающие из Малой Азии подкрепления из района VIII (Сирийского) корпуса направлены сюда. В общем, к заключению перемирия здесь собралось до 50 тыс. человек, преимущественно редифов.

При дальнейшем продолжении войны здесь должны были бы произойти важные события.

Переговоры о мире застали войска воюющих сторон в периоде сосредоточения здесь. [198]

V. Действия на македонском театре

Из свойств театра и подготовки к войне мирного времени, а также расположения сил противника — для турок был, до подвоза подкреплений, выполним план действий такой, какой рекомендовал фон дер Гольц: оставив в районах крепостей Скутари и Янины по две дивизии, закрывая ими фланг и тыл, всеми силами встретить сербов. Турки (или фон дер Гольц) ошиблись в оценке южного фронта или не принимали в мирное время в расчет Грецию. Греческий флот также был оценен не по качеству — и турки Сирию отнесли с VIII-м корпусом ко 2-й инспекции и через Салоники предполагали базироваться на Азию. С объявлением войны эта надежда рухнула, железная дорога Салоники — Демстика — Константинополь была также скоро прервана, и Западный (Македонский) театр был предоставлен собственным силам. Незаконченная мобилизация и неоправдавшиеся расчеты мирного времени привели к тому, что на всем театре турки 5 октября имели силы вдвое меньшие, чем [199] союзники (сербы, греки и черногорцы, вместе взятые). Быстрое стремительное наступление союзников по рассмотренным в I главе путям приводило к окружению турецкой армии.

Положение турок

Первоначальное стратегическое положение турок тем не менее было выгодное, и они могли бы рассчитывать на успех: прикрываясь от Греции на горных перевалах двумя дивизиями низама и двумя редифными (Сересской и Янинской), опираясь при этом на крепость Янину, а в районе Беране — Скутари прикрываясь двумя дивизиями низама и одной редифной против Черногории, турецкий главнокомандующий на Македонском театре Али-Риза-паша мог бы сосредоточить значительную Западную армию под начальством Зекки-паши для действий против сербов.

Во исполнение этого плана Зекки-паша 5 октября, в день перехода границы союзниками, сосредоточивал свою армию впереди Куманова, где сходились пути из Сербии и Болгарии через Гилян — Вранья — Тырговиште — Кюстендиль — Каратова, и прикрывая на левом фланге Приштину-Митровицу (Косово Поле) двумя дивизиями.

В его армию были включены V, VI и VII корпуса, но вместо откомандированных двух дивизий низама{22} VII корпуса включены были редифные; 17 дивизия VI корпуса еще не перешла из Монастыря. V корпус двумя дивизиями подтягивался к Истибу, а одна дивизия (13-я) была в Салониках вместе с мобилизовавшейся еще редифной. В общем, 5 октября впереди Куманова были два корпуса (VII и VI) и мог один поспеть к развязке большего сражения (V-й).

Армия была усилена отрядами арнаутов (10–15 тыс. чел.). [200]

Штаб командующего Западной армией находился в Велесе, штаб главнокомандующего остался в Салониках.

По плану фон дер Гольца, Западная армия предназначалась первоначально для того, чтобы сначала покончить с Болгарией через Кюстендиль, но теперь надо было действовать против Сербии.

Расположение турецкой главной квартиры

Когда с границы были получены известия о переходе сербами границы, то Али-Риза приказал перейти в наступление.

Зекки-паша составил план: наступать двумя корпусами VII (Фети-паши) и еще не сосредоточившимся V-м с фронта на г. Вранья в долину Моравы, а VI корпусом (Джавида-паши) обойти левый фланг сербов. По-видимому, о силах, составе, направлении сербских колонн в турецкой главной квартире были самые туманные сведения. И совсем не было принято во внимание направление из Болгарии Кюстендиль — Куманово, откуда появилась II сербская армия.

Кумановское сражение

Сербская главная квартира развернула III, I и II-ю армии по охватывающей дуге в отношении к району сосредоточения Западной турецкой армии и ядру этой армии у Куманово — Ускюб. На исходном положении от центральной I-й правофланговая, III-я и левофланговая II-я находились в расстоянии не более двух переходов, так что с начала операции все три армии были в выгодном положении, имея возможность оказать скорую поддержку друг другу.

Пути I-й и II-й сходились в одной точке, в Куманове; пути III-й армии выходили на фланг турецкого [202] сосредоточения и долиной Ситницы через Качиникский проход выходили даже в тыл его, к Ускюбу.

Опасность этой операции была большая при полном сосредоточении Западной турецкой армии у Куманова, когда она могла раздавить поодиночке любую сербскую группу, но у турок к началу сражения у Куманова было лишь около 70 тыс. человек.

Кратчайший путь — 2 перехода — предстоял 1-й армии, центральной, и она была сделана наиболее сильной — из 4-х дивизий пехоты и 1 кавалерийской, в общей сложности превышающей сосредоточивающуюся турецкую группу.

II-я армия (Кюстендильская) своими двумя дивизиями, перевезенными через Софию, могла от границы поспеть на фланг турок к Куманову в три перехода. Эта армия усиливалась Рыльской дивизией (болгарской), двигающейся от Дубницы через Джуму.

Рыльская дивизия предназначалась для движения тремя колоннами; правой западной, которая двигалась от Джумы на Качана — Истиб, она выходила в разрез между Кумановской турецкой группой и собирающимся V корпусом и Салониками, а двумя, направляющимися долиной Струмы и прямой горной дорогой на Салоники, она разъединяла и от этой базы Западную армию, а Санджак не беспокоил сербов, потому что туда направлен Ибарский отряд{23} для соединения с черногорцами.

III-я армия, предполагалось, не встретит серьезного сопротивления и составлена из двух дивизий. На ее непосредственное содействие можно было рассчитывать все же лишь при особо благоприятных обстоятельствах.

Итак, к Куманову могли поспеть во всяком случае не менее 6-ти дивизий, а при надобности оттянуты ближайшие колонны из 3-й армии и Рыльской дивизии, [203] т.е. всего более ста тысяч. Такой план сербской главной квартиры вполне отвечал сложившейся обстановке. Турецкие авангарды занимали горные дефиле на пути наступления сербских армий.

Действия I-й сербской армии

С объявлением войны все сербские армии перешли границу. I-я армия перешла у Ристоваца. Три дивизии (Моравская 1-го призыва, Дринская 1-го призыва и Тимокская 1-го призыва) наступали тремя путями, имея в резерве Дунайскую дивизию 1-го призыва. Службу разведки несли кавалерийская дивизия (Арсения Карагеоргиевича) и четники.

9-го октября, не встретив серьезного сопротивления со стороны охраняющих частей VII корпуса, авангарды дивизий подошли к Кумановской позиции у Топаницы.

В штабе армии не имелось еще сведений о приближении II-й сербской армии. Командующий, королевич Александр, решил атаковать 10-го, не ожидая подхода, хотя ему главная квартира рекомендовала соблюдать осторожность. Кроме хорошего знания местности, точных сведений в штабе армии не было и даже предполагалось, что турецкой армией командует Шефкет-паша.

Турецкие позиции тянулись впереди Куманова на 12 километров (Ногорич — Липковка). Хороший обстрел по открытым подступам долины Моравы. Окопы усиливали оборону. Три дивизии VII корпуса могли бы оказать здесь серьезное сопротивление. VI корпус, находясь за правым флангом (17 и 18-я дивизии), составлял резерв, предназначенный для перехода в наступление.

10-го октября три сербские дивизии при содействии всей своей артиллерии атаковали Кумановские позиции VII корпуса. Сербы, развернув цепи под прикрытием артиллерии, повели наступление. Борьба за перевес в [204] огне скоро склонилась на сторону сербов. Авангардные части турок скоро были сбиты. К вечеру бой замер, когда сербские цепи были на средних и ближних дистанциях.

Вечером Джавид-паша, командир VI-го корпуса, получил приказание содействовать VII корпусу атакой в левый фланг сербов. В ночь на 11-е он атакует левофланговую дивизию сербов, но безрезультатно — плохо организованная атака была отбита.

11-го с утра сербы продолжали атаку. Турки перешли окончательно к обороне. Подавляемые огнем сербов, они едва держались на своих позициях.

Тогда у Зекки-паши создается план: отвести VII корпус на тыловую позицию, а VI-м корпусом атаковать левый фланг сербов, подтягивающихся к новой позиции VII корпуса. По крайней мере, так объясняет Зекки-паша начало отступления турок{24}.

В 12 часов дня VII корпус побежал, увлекая за собой VI. Сербы энергично преследовали почти до Ускюба.

Причину бегства командир корпуса Фети-паша видел в отсутствии дисциплины в редифной дивизии{25}, которая, получив приказание об отступлении, обратилась в бегство сквозь линию стоявших за ней войск.

Сербы позднее захватили переписку Зекки-паши и в числе прочих документов донесение Зекки-паши главнокомандующему:

«Уже сообщил вам, что главное сражение продолжалось до 12 часов. Наш VII корпус сильно пострадал. Чтобы помочь ему, приказал Джавиду произвести стратегический маневр на левом фланге сербов и обойти его, в крайнем случае занять его настолько, чтобы освободить путь отступления [205] VII корпусу. Фети-паше приказал медленно отступать с его разъединенными частями.

Когда Фети-паша отдал приказание об общем отступлении, бой был в разгаре. VII корпус был подвержен адскому огню сербов, и после приказания корпусом овладела паника. Солдаты бежали во все стороны, не зная сами куда, лишь бы спастись от страшного огня неприятеля.

Таким образом, этот корпус совершенно уничтожен и солдаты в своем бегстве бросили числящиеся в корпусе 150 орудий, боевой материал, съестные припасы и ружья. Небольшой остаток войск добежал до Ускюба. Таким образом, план Джавида-паши совершенно не удался. Судьба остальных частей мне не известна{26}. Мы не в состоянии продолжать бой с неприятелем.

С душевной болью сообщаю вам сегодня официально потери в главном сражении на Македонском театре».

Почему Джавид ничего не предпринял на левом фланге сербов? Во-первых, он был расстроен неудавшейся ночной атакой на сербов и их контратакой. Во-вторых, он получил известие о приближении Кюстендильской группы — II-й сербской армии. Турецкие отряды, охранявшие пути из Кюстендиля, были отброшены. С прибытием II-й армии положение правого турецкого фланга становилось критическим. II-я армия грозила не только флангу, но и могла отрезать путь отступления турок. Сведения о появлении левой колонны II-й армии от Каратова повлияли на решение Джавида-паши. [206]

Джавид-паша после отступления пытался задержаться в Ускюбе, в одном переходе от поля проигранного сражения, чтобы прикрыть сбор рассеянного VII корпуса.

Али-Риза-паша телеграфировал Зекки-паше: «Отправьте возможно больше войск V-ro корпуса на помощь Ускюбу. Я постараюсь также послать еще войска отсюда» (т.е. из Салоник).

Вслед затем главнокомандующий получил дополнительное донесение, которое отнимало надежду удержать Ускюб:

«Только что возвратился с поля битвы, где происходило наше главное сражение.

VII-й корпус окончательно уничтожен. Небольшое число спасшихся войск деморализовано и находится вблизи Ускюба. Стараюсь из них сформировать несколько рот. Завтра, в пятницу, продолжаю организацию с целью, если возможно, воспрепятствовать занятию неприятелем Ускюба».

Донесение подписано Фети-пашой.

12 октября Фети-паша доносил, что из остатков расстроенных корпусов собрано до сорока тысяч. Фети-паша послал мулл поднять магометанское население местного санджака (уезда). Явилось до 15 тыс. арнаутов.

Тем не менее Зекки — и Фети-паши оба пришли к убеждению, что главное сражение на Македонском театре было проиграно.

Наступление II-й армии

II-й армии пришлось встретить лишь слабое сопротивление у Егри-Паланка и Каратова. Турецкие отряды поспешили при первом же натиске сербов очистить свои позиции, бросив у Каратова и свою артиллерию. [207]

7-я Рыльская дивизия болгар, входившая в состав II-й армии, приняла участие в Кумановской операции правой колонной, двинутой на Качана-Истиб. В этом районе из V-го корпуса были налицо одна дивизия низама (15-я) и одна редифная дивизия{27} да еще дивизия в долине Струмы.

7-я болгарская (Рыльская) дивизия 5-го октября начала наступление, вперед выслав македонские четы для разведки. 5-го же взяла Джуму с боя. Турки заняли для обороны Качану. По болгарским сведениям, турецкие силы, сосредоточившиеся здесь, достигли 17 батальонов низама и редифа. Ген. Тодаров, одновременно с Кумановским боем, атаковал Качану. Бой здесь длился три дня и турки отступили к Истибу, где перед городом заняли снова позицию.

Здесь Рыльской дивизии оказали поддержку местные жители, болгары, напавшие с тыла на турок во время боя, и Истиб также был очищен.

Взятие Ускюба

I-я сербская армия 13-го октября около 11-ти часов утра подошла к Усдюбу, где пытался своим арьергардом задержаться Джавид-паша. Бой с арьергардом продолжался всего полтора часа, после чего турки очистили город, потеряв остатки артиллерии (20 орудий). Арнауты начали бесчинствовать в городе, еще не занятом сербами, и, чтобы прекратить это, европейские консулы обратились к командующему I-й армией королевичу Александру с просьбой вступить в город и прекратить беспорядки. После этого сербы не замедлили войти в город, выслав для преследования турок кавалерийскую дивизию (Арсения Карагеоргиевича). [208]

Наступление III-й сербской армии

III-я армия ген. Янковича получила задачу очистить арнаутское гнездо, долину реки Лаб, и через Приштину на Качаникский проход и Гилян выйти на левый фланг Западной турецкой армии, содействуя I-й на линии Ускюб — Куманово.

Шумадийская дивизия перешла границу у Модаре. Моравская (II-го призыва) у Преполаца. Арнаутский отряд у Подуева оказал сопротивление. 6-го вечером сербы взяли окопы у Подуева, а утром 7-го октября 19-м полком Подуево взято — и долина Лаба стала во власти сербов. Выход из долины Лаба к Косову полю замыкается Тенешдольским ущельем, которое турки и заняли.

С утра следующего дня (9-го) III-я армия начала атаку Тенешдольского ущелья, занятого турками, которые вместе с арнаутами достигали численности 23 тысяч человек.

Под прикрытием своей артиллерии сербы бросились в ущелье, главными силами обходя его на горы Лепини, Дрогоцан, Пруговац. Скоро они заняли гребни, и перед ними открылось Косово поле с историческими могилами царя Лазаря и Мурада. Воодушевление войск было велико, и турки, не доведя дело до штыкового удара, в беспорядке отошли к Приштине, а затем очистили и самый город. Вечером сербы Моравской дивизией заняли Приштину.

Шумадийская дивизия правым флангом заняла Вучитрн.

Турки частью отступали на Гилян, частью на Качаник. По этим двум направлениям двинулись дивизии III-й армии.

Ген. Янкович продолжал преследовать турок. В Качаникском проходе турки пытались в последний раз задержаться. К утру 14-го октября Качаникский проход взят. Остатки дезорганизованных турецких частей отступили к югу. Тем временем пал Ускюб и они направились [209] к Монастырю. Самостоятельная операция III-й армией закончена. Кумановское сражение произошло так быстро, что содействие III-й армии не понадобилось; при серьезном же сопротивлении турок у Куманова 14-го октября эта армия сыграла бы значительную роль в тылу Куманова.

Ибарский отряд

Ибарский отряд{28} ген. Живковича наступал по долине Ибара, не встречая сопротивления. В Новом Базаре слабый турецкий гарнизон оказал некоторое сопротивление, но был скоро выбит и бросил свою артиллерию.

Турки

21-я дивизия низама, охваченная с запада ген. Вукотичем с его северной черногорской дивизией, взявшей Бераны, а с востока Живковичем, быстро отошла из Санджака, потерпев полное поражение. 17-го октября черногорцы взяли Ипек, 20-го Дечаны, а 22-го сербы и черногорцы выбили турок из Дьяково. Остатки 21-й дивизии низама быстро отошли в Албанию на Дьяково — в долину Черного Дрина к Охридскому озеру на Стругу — Эльбасан — Берат; Санджак занят к 20-му сербами и черногорцами на всем протяжении.

Правая колонна III-й армии 16-го подошла к Призрену между Струмой и Призреном. 8 батальонов турок с отрядом арнаутов занимали горную позицию. 17-го сербы атаковали турок и выбили с позиции после 6-часового боя. 18-го город был очищен арнаутами. 19-го правая колонна III-й армии торжественно вступила в Призрен{29}. Сербы вошли в долину Дрина. Пред ними был открыт путь к Адриатическому морю. [210]

К 20-му октября три сербские армии развернулись на фронте Призрен — Велес — Истиб. Рыльская дивизия еще занимала Царево-Село и Джуму.

Наступление Фессалийской армии от границы до жел. дор. Монастырь — Салоники

Турецкий план кампании предусматривал слабость греческой армии и не допускал мысли, что Греция, в 1897 г. выставивши 45 тыс. человек, теперь может выставить в поле 150 тысяч.

И заслон на южной границе оказался не силен:

22-я дивизия низама в Янине и 23-я дивизия в Кожани подкреплялись редифными дивизиями из Берата и Янины. Надежда на две дивизии второго редифа не оправдалась, и турецкая главная квартира могла подкрепить 23-ю дивизию только редифной 2-го класса из Наеджи (Наслич), довольно слабой.

Таким образом 5 турецких дивизий встретили наступление греков. Эти пять дивизий, по местным условиям, разделились на две группы — одна, опираясь на Янину, Превезу и Пентепигадию, закрыла пути от залива Арты в Эпир (три дивизии) и другая, опираясь на Кожани, закрыла горные проходы из Греции в долину Быстрицы (Вистрицы) и Вардара (две дивизии). Последняя группа и численностью, и свойствами местности ставилась в наиболее трудное положение.

* * *

Фессалийская армия под предводительством «диадоха» (наследника престола) Константина перешла границу 5-го октября двумя колоннами на Элассону: одна дивизия через Тырнавос — Мелунский перевал в направлении на Элассону, другая от Куцохирон на Дамаси и по долине ручья Ксериас выходила на фланг Элассонской позиции турецкого авангарда. 5-я дивизия шла на Гревену. 7-го октября после четырехчасового боя турецкий авангард отошел к Сервио на перевалы. Элассона взята. [212]

В Элассоне турецкий авангард занимал холмы, окружающие город; после бомбардировки, начавшейся с утра, в 12 часов дня греки заняли город, взяв семь орудий.

После занятия Элассоны Фессалийская армия двинулась вперед широким фронтом: правофланговой дивизией на Катерину (приморская дорога на Салоники), центром на Сервио — Кожани и 3-й дивизией в долину Быстрицы в обход правого фланга Кожанского турецкого отряда. 5-я дивизия продолжала движение на Гревену.

Кавалерийская бригада двигалась впереди центра.

Сведения о турецкой армии были такие, что турецкие силы определялись до 38-ми тыс. человек, занимающими проходы у Сервио и Катерины.

В Серандопоронском проходе центр был короткое время задержан турками. Здесь греки дошли до позиции турецкой артиллерии и отбросили турок, отступивших к Сербии{30}. 10-го октября ночью центр занял Сервио с мостом через Быстрицу.

12-го октября авангард вступил в Кожани, отданные турками без сопротивления. 14-го октября диад ох Константин торжественно вступил в город, встреченный всем населением с митрополитом во главе. Встреча была исполнена патриотического энтузиазма, проявленного греческим населением.

Правая колонна заняла Катерину, гарнизон которой оказал слабое сопротивление грекам и отошел на север.

После занятия этих пунктов Фессалийская армия продолжала движение: правым флангом на Клиди, центром на г. Верриа, левым флангом на Острово (пункты на ж. д. Салоники — Монастырь).

5-я дивизия, заняв Гревену, продолжала движение в направлении на Кожани — Монастырь через Флорину. [213]

17-го октября центр своим авангардом занял Веррию почти без сопротивления. Турки пытались задержать наступление в проходе Трипотамос, но поспешно отступили.

5-я дивизия, двинувшаяся на Кайлар, взяла его 17-го же числа и потеснила турок у г. Острово, где у дер. Налбандкиой турки, отступавшие на Монастырь, оказали сопротивление. После оставления Кожани Кожанский турецкий отряд раскололся. Часть его отступила на Веррию — Иенидже — Салоники, другая часть (около 4 тыс. чел.) на Монастырь. Эта последняя у Налбандкиой и пыталась оказать сопротивление. 5-я греческая дивизия атаковала их. Охваченные паникой турки разбежались, оставив свою последнюю артиллерию — 7 орудий — и 500 чел., отдавшихся в плен.

Отступившие к Иенидже здесь подкреплены были частями 14-й дивизии низама из Сереса.

К 20-му октября Фессалийская армия, прервав сообщение Салоники — Монастырь, развернулась на фронте Клиди — Няуста — Острово — Флорина. Она правым флангом и центром была в виду Салоник и вступала в долину Вардара.

Положение турок

Начавшаяся было перевозка малоазиатских редифов прекратилась в самом начале под угрозой греческого флота.

Опасения превратились в панику, когда в полночь 18-го октября греческая миноноска № 12, выйдя из порта Катерины, внезапно проникла в Салоникский залив и пустила две мины в турецкий броненосец «Фехти-Булен». Судно стало заливать, в котельной произошел взрыв. Броненосец затонул. Миноноска вернулась в Катерину. Перевозка совсем прекратилась, а оставшиеся команды пошли на пополнение в Иенидже. [214]

Эпирская армия

Эпирская армия ген. Сапунзакиса вступила в долину Арты, и объектом ее действий были укрепления Превезы и Янинский отряд турок. При помощи миноносок Превеза была блокирована с моря и с залива Арта. Когда же греки взяли форт Никополь к северу от Превезы, командовавший городом, то Превеза сдалась с гарнизоном в 500 человек. Сапунзакис начал наступление на Янину. Турки стремились задержаться на позиции у Пентепигадия, укрепленной в мирное время.

Общее положение

Общее положение к 20-му октября: на Македонском театре сопротивляются два укрепленных пункта — Скутари и Янина.

Полевые армии турок потерпели поражение на северной и на южней границах. Бегущие войска стягиваются к двум центрам — к Монастырю, где есть свежая дивизия низама, и к Салоникам, где также свежая дивизия низама. Сообщение с базой (Малая Азия) прервано. Армии союзников замыкают кольцо вокруг полевой армии турок и клином на Велес и Истиб разъединяют Салоникскую и Монастырскую группы их.

Ликвидация Западной армии

Положение турок

Остатки VI и VII корпусов отступили (вернее, бежали) по Монастырской дороге и приведены в некоторый порядок у Прилепа (Прилипе). От Истиба части отходили долиной Вардара к Салоникам. Прикрыть V-м корпусом [215] разбитые корпуса VI и VII не удалось, потому что это уже было не исполнимо — V корпус сам уже терпел частичные поражения от болгар и греков и около него стягивалось кольцо их. Разбитые корпуса получили поддержку только от дивизии низама, оставшейся в Монастыре. 21-я дивизия находилась в долине Черного Дрина (отходила к Дибре и далее на Охриду). Ей послано приказание идти на поддержку Скутари, но она получила приказание много позднее, в Струге, когда ей оставалось лишь одно — укрыться в южной Албании.

Планы союзников

Сербская главная квартира решила продолжать наступление на Западную армию, отступившую к Монастырю, III-й и I-й армиями, две же сербские дивизии II-й армии дать болгарам в состав Адрианопольской осадной армии, что давало возможность из-под Адрианополя взять I-ю болгарскую армию Кутинчева и двинуть ее вперед к Константинополю, для совместных действий с III-й болгарской армией.

Шумадийская дивизия III-й армии с ген. Янковичем направлена долиной Дрина на Алессио и Дураццо к Адриатическому побережью. Ибарский отряд должен был занимать Санджак и содействовать черногорцам, которые теперь могли все силы сконцентрировать у Скутари.

7-я болгарская дивизия, усиленная резервной бригадой, получила задачу очистить Восточную Македонию между Струмой и Вардаром, наступая широким фронтом на Салоники.

Греческие армии — Фессалийская, выделив 5-ю дивизию к Флорине на Монастырь, остальными должна была продолжать наступление на Салоники; Эпирская продолжала движение к Янине. Эскадра Эгейского моря могла развить десантным отрядом операции по занятию островов Эгейского моря. [216]

Бой у Прилепа

Зекки-паша с более нерасстроенными частями V-го корпуса занял позицию в горном проходе в 10 верстах к сев.-вост. от Прилепа. Ему удалось собрать около 20 батальонов свежих войск (V корпуса и дивизии низама из Монастыря). Местность благоприятствовала ему — горные кряжи в проходе представляли очень сильные позиции, обходы без путей очень трудны, сербам трудно применять свою сильную артиллерию, турки поставили 8 горных орудий. Сербам, чтобы выставить свою артиллерию на позицию, надо было с пехотой пройти узкое ущелье и провезти через него и артиллерию под огнем турок. Сербам удалось выставить только два горных орудия и вести бой исключительно пехотный.

21-го октября утром сербы начали атаку по обледенелым скатам гор с выпавшим снегом. 21-го и 22-го неоднократные атаки сербских Моравской 1-го призыва и Дринской 1-го призыва дивизий были отбиты; сербы несли большие потери. Имел некоторый успех только 5-й полк.

23-го к вечеру 7-му полку удалось ворваться на позицию и, наконец, сопротивление турок было сломлено. Прилип был занят.

24-го Зекки-паша по дороге к Монастырю еще раз пытался задержаться и нанес сербам чувствительные потери, но тоже был отброшен.

В это же время Моравская дивизия 2-го призыва (III арм.), преследуя призренского мутассерифа, Мехмед-пашу, заняла Кичево (Крчево), вклинившись между Западной армией и 21-й дивизией, находившейся в долине Черного Дрина с присоединившимся к ней отрядом беглецов из Ускюба с командиром VI-го корпуса Джавид-пашой. Ни Зекки-паша, ни Джавид-паша не имели сведений друг о друге и потому не пытались соединиться. [217]

К югу от Монастыря туркам посчастливилось: 5-я греческая дивизия, наступавшая от Флорины к Кайлару, временно потеряла Кайлар и могла продолжать наступление лишь после поддержки от главных сил Фессалийской армии.

Зекки-паша, собирая остатки разбитой армии и окрестные гарнизоны, собрал у Монастыря около 40 тыс. человек.

Сражение у Монастыря

2-го ноября Зекки-паша занял позицию на левом (северном) берегу р. Черной на высотах деревень Ванук, Стара Сербия, Беранцы, Тверлобыль, Могила. 3 ноября Моравская и Дринская дивизии 1-го призыва атаковали турок и отбросили за реку, к самому городу. Здесь турки вновь заняли позиции на высотах у дер. Кукуречены, Ращаны, Кеклин и Оризели. Коннице и подошедшей Дунайской дивизии 1-го призыва удалось захватить мост через реку, не допустив турок разрушить его. Турки пробовали отбить мост, но неудачно.

3 же ноября часть турецких войск пыталась уйти на запад к Охриде (путь на соединение с Джавид-пашой), но Моравская дивизия 2-го призыва, двигаясь по Призренской дороге, преградила им путь. После боя один турецкий батальон положил оружие, остальные отошли к Монастырю обратно, бросив полевую и горную батареи.

4-го Зекки-паша вновь пытался овладеть мостом у Новака на правом фланге турок, но тоже безуспешно.

5-го положение стало безнадежным: г. Острово был занят дивизией Фессалийской греческой армии. 5-я греческая дивизия от Флорины теперь могла перейти тоже в наступление, покинув свои окопы.

5-го ноября главные силы корпуса Зекки-паши сдались в плен, ровно через месяц после начала войны. Сам Зекки-паша с 10 таборами бежал к Флорине, где с фронта их встретила 5-я греческая дивизия, а с тыла [218] настигла конница; после почти месячного скитания по горам Зекки-паша в начале декабря выбрался и соединился с Янинским отрядом.

Иенидже — Салоники

Иенидже

После потери Кожани и отступления большей части Кожанского отряда к Монастырю, Али-Риза-паша у Иенидже (Яница) расположил на позиции 14-ю дивизию низама, перевезенную из Сереса и усиленную прибывшими в начале мобилизации командами азиатских редифов. С остатками отступивших частей отряд доходил до 25 тыс. с 24 орудиями.

Иенидже — священный магометанский город, прикрывает мост через Вардар и находится на дороге Салоники — Монастырь. Поэтому выбор этой позиции надо назвать в стратегическом отношении очень удачным.

Али-Риза-паша мог здесь сосредоточить больше войск, взяв из гарнизона Салоник, но он боялся оставить город ввиду приближения с севера болгар. Впрочем, 21-го октября Рыльская дивизия была еще на расстоянии нескольких переходов от Салоник. 20 октября диадох начал наступление, отделив 5-ю дивизию на Флорину — Монастырь и предоставив, с правого фланга, колонне из Катерины наступать на Клиди — Салоники к устью Вардара.

21 октября с 6 ч. утра греки атаковали у Иенидже укрепившихся на холмах турок. Когда турки были выбиты с позиции, они заняли самый город и оказали сильное сопротивление в нем. Отступая к Салоникам, турки потеряли 14 орудий, 4 пулемета и большое число пленных. Разрушив оба моста через Вардар (железнодорожный и шоссейный), турки сосредоточились в Салониках. [220]

Занятие Восточной Македонии

20-го октября Рыльская дивизия с приданной к ней резервной бригадой двинулась широким фронтом для занятия Македонии к востоку от Вардара: бригада полк. Митова, действовавшая у Кочана — Истиб, на Струмицу — Салоники; бригада полк. Чилингирева от Царева-Села на Петрич — Кукуш — Салоники; бригада ген. Георгиева (при ней штаб дивизии) долиной реки Струмы на Серее — Салоники.

Ввиду описанных выше событий наступление болгар не встретило нигде серьезного сопротивления, потому что турецкие войска IV-го корпуса были оттянуты на другие пункты театра. В крае оставались слабые гарнизоны и банды башибузуков, грабивших и убивавших христиан. Рыльской дивизии пришлось ускорить марши и делать переходы по горам до 40 верст, чтобы скорее прекратить в стране зверства турок. В долине Струмы турки (войска и башибузуки) сжигали при отступлении болгарские деревни и, покидая Демир-Гиссар, согнали 200 городских христиан и заперли в церковь, которую подожгли. Все сгорели живьем.

Рыльской дивизии большую поддержку оказали македонские четы под начальством воеводы Санданского, в числе до 2000 чел. Четники облегчили разведку и вели успешно партизанскую войну, захватив и линию железной дороги Демотика — Салоники.

В неделю Македония была очищена от турок, и Рыльская дивизия появилась перед Салониками. В это время там состоялась сдача грекам, так что непосредственного участия в этом болгары не принимали, но движение дивизии в этой операции сыграло, несомненно, важную роль.

После боя у Иенидже положение Салоник было уже безнадежно. Город изолирован — с востока греки, с юга форт Карабурну легко взят греческим десантом, с [222] севера и запада болгары, которые взяли левой колонной Рупельский проход из долины Струмы и заняли Серес. Корреспондент газеты «Берлине Тагеблат» так рисует состояние Салоник и гарнизона накануне сдачи:

«Телеграфное и морское сообщение прерваны. Сотни голодных и несчастных дезертиров шатаются по улицам, напоминая об ужасах отступления наполеоновской армии. Трупы людей и лошадей валяются неубранными. Город переполнен беглецами, замерзающими от холода и умирающими от голода. Армия в ожидании сербов и греков расположилась у городских стен. Вид ее ужасен. Офицеры частью разбежались, частью сидят без оружия в кафе и ресторанах, равнодушные к гибели солдат. Население в паническом ужасе ожидает погрома.

Австрия, Англия и Франция прислали суда, стоящие наготове в порту. Кругом мерзость запустения, символизирущая разгром Турции».

Так описал положение немецкий корреспондент, симпатизирующий Турции.

В 5 час. вечера 24-го октября греческие войска начали переходить Вардар. Настолько греки были уверены в занятии Салоник, что еще 23-го греческий главнокомандующий просил по телеграфу министра прислать медиков для дезинфекции турецких казарм в Салониках и оспенную прививку в предупреждение заболеваний, бывших в Салоникском гарнизоне.

Еще хуже было в окрестностях, где еще блуждали мелкие отряды турок: 23 октября командир сербского кавалерийского полка Золович получил следующее сообщение, подходя к г. Дойран (к северу от Салоник):

«В городе стоит тысяча турецких солдат с полковником. Население разоружило солдат, взяло в плен полковника и приглашает сербский полк войти в город». [223]

26 октября закончили переправу. Консулы английский, французский, германский и австрийский явились вместе с салоникским комендантом и представителем турецкого главнокомандующего, Тахсин-пашой, в греческую главную квартиру предложить условия сдачи и просили о сохранении оружия, обещая не принимать участия в военных действиях до окончания войны. Диадох Константин отказал, требуя сдачи оружия и назначив срок для ответа 5 ч. утра. В 5 ч. утра салоникский комендант снова явился и просил сохранить 5000 ружей. Туркам снова был дан двухчасовой срок, а когда уполномоченные для переговоров не явились, в 9 ч. утра 26-го греки начали наступление. Передовые цепи подошли к турецким аванпостам. В 4 1/2 часа дня Тахсин-паша прислал офицера с письмом, в котором заявлял, что принимает условия сдачи.

29-го в Салоники вступил греческий король.

После сдачи Монастыря Моравская дивизия 2-го призыва направлена по дороге на Охриду — Эльбасан в Дураццо.

Ген. Янкович с Шумадийской дивизией прошел долиной Дрина и занял Алессию. Таким образом, вновь сосредоточилась III армия, заняв Адриатическое побережье. Турки оставались в районе Янины, в южной Албании между р. Шкумби и Яниной и в Скутари. Полевая армия перестала существовать, и союзники занялись административным устройством освобожденных христианских областей.

Эпирская армия после занятия Пентипегадии подвигалась медленно к Янине. За конец октября и весь ноябрь армия подвинулась лишь на полтора перехода. Причиной медленного движения были: 1) слабость Эпирской армии, которая не подавляла турок своей численностью, 2) выгодные для обороны свойства местности, 3) подкрепления, полученные гарнизоном от Берата. С 1 декабря греки оттеснили, наконец, турок на линию фортов, отрезав от моря десантным отрядом, наступавшим на Филиатес. [224]

Таково было положение на Западном театре к началу переговоров в Лондоне.

Обладая большим коммерческим флотом и с первого дня войны без серьезных столкновений господствуя в Эгейском море, греки развили к ноябрю десантные операции на островах. Десант облегчался использованием 95 коммерческих транспортов и полной беспомощностью турок в море.

Греческая эскадра совместно с 8-й дивизией постепенно заняла острова Тазос, Имброс, Самофраки, полуостров Халкедон, острова Икария, Лесбос, Эмбос, Хиос, Крит и Самос присоединились сами, имея некоторую самостоятельность от турок.

В результате к декабрю греки не только отрезали сообщения по морю, но и захватили легко острова.

Потери сторон

Потери убитыми и ранеными среди армий союзников выразились к началу декабря:

Болгары — 67 тыс. чел.{31}

Сербы — 25 тыс. чел.

Греки — 17 тыс. чел.

Черногорцы — 3 тыс. чел.

Итого 112 тыс. чел.

Сведения о потерях турок очень не точны и теперь еще не выяснены, но они превышают потери союзников.

Достигнутый результат союзниками — европейская Турция исчезла с карты Европы. В Европе у турок осталось три крепости (Адрианополь, Скутари, Янина) и два укрепленных лагеря — у Чаталджи и Дарданелл, прикрывающие к началу переговоров двери в столицу.

Примечания

{1} Около половины.

{2} Около половины. (так в тексте, вероятно должно быть «По четверти.»)

{3} По четверти.

{4} После начала войны несколько резервных бригад были доукомплектованы до полного штата дивизии; ввиду чего в описании боев будут встречаться дивизии с № выше 9-го.

{5} В ноябре 1912 г., после поражения турок, фон дер Гольц в газете «Neue Freue Presse» писал, что он предлагал туркам оборонительный план действий, но с содействием Румынии.

{6} Из корпуса не все части прибыли, и к корпусу была придана редифная дивизия.

{7} Часть корпуса еще была в Константинополе.

{8} С самого начала войны Западный театр потерял связь с Восточным и Али-Риза явился здесь таким же главнокомандующим, как Назим-паша на Восточном, фактически не подчиняясь ему.

{9} Больше конницы не было в распоряжении командующего III-й армией.

{10} Махмуд-Мухтар-паша, командир III-го корпуса и одновременно морской министр, член совета министров, к тому же сын великого визиря Гази-Мухтара.

{11} Кроме того, дезертиры из Адрианополя передавали вести о недостаточном запасе продовольствия в крепости, что давало надежду взять крепость измором. Оказалось, что крепость на 1 1/2 месяца все же снабжена продовольствием.

{12} Подполковник фон Дрейер пишет: «Превосходно обученные в мирное время части попробовали, опираясь на Лозенградскую победу, забыть 16-го октября отдел применения к местности и за это жестоко поплатились».

{13} Адрианополь связан с армией и столицей беспроволочным телеграфом.

{14} См. официальные бюллетени турецкого правительства.

{15} По описанию фон Орейера.

{16} Газета «The Daili Telegraph».

{17} Из Эскикиоя от Немировича-Данченко в «Русское Слово» 24 октября (послана 20 октября).

{18} Почва в этой части Фракии глинистая и легко растворяется от дождей, превращаясь в невылазную грязь.

{19} После Лозенграда и Люле-Бургаса кавалерия могла бы принести большую пользу, но ее там не было почти совсем.

{20} Этот маневр показывает, что 11-го ноября Явер-паша еще надеялся на установление связи с флотом и Галлиполи.

{21} Надежда на усиление дарданелльской эскадры судами из черноморской была слабая, после того как болгарские миноносцы атаковали и вывели из строя в Черном море два лучших судна.

{22} Одна в Приштине, одна в Беране.

{23} Составлен из Шумадийской дивизии 2-го призыва и одной вновь сформированной бригады.

{24} Судя по его донесению главнокомандующему.

{25} В некоторых известиях она названа Тетовской (по реке Санджака), местная Ускюбская.

{26} Сообщение с Приштиной было прервано.

V-й корпус ближе к Зекки-паше, но он его выпустил из рук, а корпусный командир, видимо, не заботился о сохранении связи с своим командующим армией.

{27} Одна дивизия V-го корпуса была в Салониках, одна в Сересе и 15-я только в долине Струмы.

{28} В некоторых донесениях он назван V-й армией.

{29} Призрен был столицей сербского короля Стефана Душана (Сильного).

{30} Среди пленных был Фехли-паша и два германских офицера.

{31} Кроме того, на Чаталдже 15 тыс. чел. вместе с больными.

Балканская война 1912 — 1913 гг.

Вместо предисловия.

Цель настоящего очерка — дать краткое, связное и притом совершенно объективное изложение всех важнейших обстоятельств Балканской войны 1912—1913 гг., вплоть до заключения Бухарестского мира и окончания константинопольских переговоров Болгарии с Турцией.

Телеграммы и корреспонденции, помещенные во время войны в газетах, на этот раз были и неверны, и противоречивы, как никогда. Происходило это не всегда по вине корреспондентов, а потому, что в последнюю Балканскую войну, во-первых, военная цензура была строже, чем когда-либо, а во-вторых, бездорожье и убогая обстановка почтово-телеграфной службы на театре войны не давали возможности корреспондентам своевременно и обстоятельно обслуживать пославшие их газеты.

О строгости цензуры свидетельствуют драконовские инструкция, которым вынуждены были подчиняться военные корреспонденты.

В Болгарии, например, им было запрещено, под угрозой немедленной высылки и даже предания военно-полевому суду, сообщать:

1) Об организации, дислокации и числе войск, о всех подготовительных мерах к выполнению различных операций.

2) О перемещении войск, штабов, командного состава, этапных пунктов и резервов.

3) Названия войсковых частей, нумерацию их, имена командиров частей.

4) О вооружении войск и укреплений, о санитарном состоянии армии и её продовольствии.

5) О действительности стрельбы противника и её меткости.

6) О подготовке и движении войск и подкреплений к театру военных действий.

7) О состоянии и провозоспособности железных дорог, шоссейных и других путей в тылу армии.

8) Сведения о противнике, добытые путем тайной разведки.

9) Имена убитых и раненых и число их ранее появления официального бюллетеня.

10) Воспрещались сообщения неблагоприятных для болгарской армии военных сведений и критика действий военного начальства.

«По существу этой драконовской инструкции,—говорит один из корреспондентов, Н. П. Мамонтов,—для представителей прессы осталось только писать о погоде или сочинять заранее хвалебные оды...»

Вот почему все телеграммы «собственных корреспондентов» с театра войны отличались таким поразительным убожеством сведений, не дававшим читателю возможности хотя сколько-нибудь основательно ориентироваться в ходе войны.

Некоторые из корреспондентов, попав в такую обстановку, поспешили уехать, некоторые, более энергичные, старались всякими обходными путями добыть хоть какие-либо сведения, а большинство, сидя за сто верст от передовой линии, просто «фантазировало».

Когда-же корреспондентам, томившимся в Старой Загоре, в главной квартире болгарской армии, было, наконец, разрешено отправиться в Мустафа-Пашу, штаб-квартиру второй армии,—они возликовали. Но это ликование было очень непродолжительно: их тотчас-же обязали не выезжать никуда далее двух верст от города, вновь пригрозив, в случае нарушения этого распоряжения, немедленно выслать из пределов Болгарии. «Тогда, — говорит Н. П. Мамонтов, — началось бегство корреспондентов; первыми бежали итальянцы и австрийцы, окруженные всеобщим недоверием и плохо замаскированным недоброжелательством. Единственно, кому при таком режиме жилось припеваючи, это корреспондировавшему в одну петербургскую газету г. Б.

Этот фантазер был весьма доволен запрещением выезжать из Мустафа-Паши и, сидя в цензурном бюро, набрасывал такие «красочные картины» боев, им, будто-бы, «лично наблюдавшихся», что вся цензура рыдала у него на плече.

— О, если-бы все так писали, как вы!

Но и г. Б. пришлось поссориться с цензорами, находившими, что «он слишком много пишет, читать некогда».

Тогда г. Б. переселился в Петербург, и «описания боев» стали у него еще красочнее...»

Таких корреспондентов было не мало.

«Здесь (в Старой Загоре),— пишет другой корреспондент, г. Пиленко,—корреспонденции сочиняются наглым образом: сидит человек в комнатке около цензурного бюро и строчить описание того, как осаждают Адрианополь, с подробностями, с техническими выражениями, номерами дивизий и с описаниями геройских поступков... Один из корреспондентов в самом конце старо-загорского сиденья совершенно откровенно говорил:

— Если нас завтра не пустят в Мустафа-Пашу, то я больше не могу написать ни строчки: моя фантазия окончательно истощилась!..»

Так писалась история.

Эти «фантастические» корреспонденции исправлялись военными цензорами.

В роли цензоров явились добровольцы: наряженные в военные мундиры господа профессора химии, механики и ботаники, явившиеся в армию послужить отечеству. Не зная, что с ними делать, главная квартира и определила их в цензора. Профессора зоологи и астрономии ровно ничего не понимали в военном деле, но зато в недостатке усердия их винить было нельзя: строгое соблюдение не только действительных военных секретов, но и «секретов полишинеля» было надежно обеспечено.

О постановке почтово-телеграфной службы в армиях союзников корреспонденты рассказывают нечто уже совсем фантастическое, хотя эти рассказы и не противоречат действительности. Один из корреспондентов, г. Пиленко, рассказывает, например, такой факт:

Он догнал штаб той армии, которая взяла Лозенград, в 65 верстах от этого города.. По видимому, все устраивалось отлично: в штабе телеграммы были разрешены, но для того, чтобы их отправить, надо было посылать эти разрешенные телеграммы в Лозенград. Г. Пиленко нашел болгарина, который, конечно, за особую плату, согласился доставить депеши по адресу. Мало того, бывший болгарский премьер-министр Геннадиев написал начальнику станции особое письмо: «Важные депеши, Пиленко симпатизирует Болгарии, пожалуйста поскорей и т. д.». Телеграммы отправили...

Что-же из этого вышло?

«Через три дня,—повествует г. Пиленко,—курьер возвращается и рапортует:

— «Начальник станции говорить, что ему приказано не пускать корреспондентских депеш раньше пяти дней после их подачи, для сохранения секрета. Он очень сожалеет, что не может исполнить просьбы г. Геннадиева...» Затем курьер вынимает всю пачку телеграмм и торжественно возвращает их г. Пиленко, радуясь, что довез их обратно в совершенной целости!..

Вот что рассказывает другой корреспондент, г. Мамонтов.

Он сдает телеграмму в триста слов в Яни (в трехстах верстах от Старой Загоры). При этом происходить следующий характерный диалог:

— Что-же мне делать с вашей депешей? — спрашивает телеграфист.

— Отправьте по телеграфу в свободное время.

— Да у нас не бывает свободного времени... День и ночь поочередно выстукиваем служебные депеши... Впрочем, завтра-же отправим на буйволах до Лозенграда. А там по телеграфу пойдет...

— Нет, и там на буйволах,—вмешивается другой телеграфист,—до Ямбола.

— Когда-же она дойдет до Москвы?

— Дней через десять, не раньше.

— А если «срочною» ее сдать?

— Тогда на сутки позже.

— Почему?!

— Срочную надо записать в реестр, она ведь втрое дороже,—а буйволы, все равно, скорее не повезут, будь она хоть десять раз «срочная»...

Все это происходило еще в то время, когда военное счастье не изменяло болгарам, но после неудачи под Чаталджей положение военных корреспондентов сделалось уже невыносимым.

Корреспондентам было категорически заявлено, что их не только телеграммы, но и письма отсылаться не будут до окончания чаталджинской операции.

— «Корреспонденты хороши, пока есть победы,—говорили в штабе.—В переживаемой нами драме,—им, посторонним свидетелям, не место...»

И корреспонденты поспешили уехать.

Не лучше было их положение и на других театрах войны.

Из всего сказанного следует, что читатели, даже внимательно следившие по газетам за ходом войны по описаниям и телеграммам военных корреспондентов, отчасти фантастическим, отчасти запоздалым, не могли как следует ориентироваться в происходивших событиях.

Правда, после войны уже успели выйти отдельными изданиями «воспоминания» корреспондентов, но и они недостаточны для того, чтобы читатель мог, даже с их помощью, придти к какому-либо определенному выводу.

Эти «воспоминания» слишком бессвязны, эпизодичны, а главный их недостаток заключается в том, что все они писались при совершенно неверном освещении событий.

Вот, например, какими словами заключает свою книгу один из лучших и наиболее осведомленных военных корреспондентов, г. Мамонтов.

«Несомненно — спаянный кровью, пролитой при совместном достижении общих задач, Балканский союз не распадется и явится могучим фактором будущего...»

А что, в действительности, осталось от этого «могучего фактора» — теперь?

Не досмотрев до конца Балканской трагедии, авторы этих «воспоминаний» рискнули рассказать содержание её последнего акта и — жестоко ошиблись.

Вот почему мы думаем, что в настоящее время, когда уже опустился занавес и последний акт кровавой трагедии сыгран, наш очерк будет своевременен: он даст читателю возможность проследить весь ход недавних событий, хотя и в кратком, но связном изложении, не затемненном предвзятыми идеями и преждевременными выводами.

Прежде чем приступить к изложению военных действий на четырех театрах войны: болгарском, сербском, черногорском и греческом, необходимо сказать о причинах войны и о том знаменитом «союзном договоре», на который возлагалось столько преждевременных надежд с одной стороны и опасений — с другой.

Причинами войны выставлялись: 1) со стороны Болгарии— категорически отказ Турции в даровании автономии Македонии и в наказании виновников Кочанскаго погрома, совершенного турками в Македонии; 2) со стороны Сербии — наглое задержание турками сербского военного груза в Салониках, провозившегося через этот порт с их-же разрешения; 3) со стороны Греции— обстрел греческого парохода турками и отказ в наказании виновников этого инцидента; 4) со стороны Черногории — отказ Турции в вознаграждении разоренных турецким погромом жителей Белополья и Бераны.

Но это все так-называемые «формальные» причины войны, которых можно было найди не мало. Действительная причина, вызвавшая союз четырех балканских государств против Турции, таилась, конечно, в том положении, которое создалось на Балканском полуострове после того, как Берлинский конгресс исковеркал Санъ-Стефанский договор.

Болгары не переставали мечтать о «целокупной" Болгарии, сербы — об открытом море, Греция — о Крите, Эгейских островах, Салониках и северном Эпире, а Черногория — о Скутари.

Тяжелое положение Турции, вследствие неудачной войны с Италией из-за Триполи, окрылило надежды четырех балканских государств.

Трудно было придумать лучший момент для начатия военных действий против Турции.

Это и повело к заключению союзного договора между Болгарией и Сербией, а к ним впоследствии присоединились Черногория и Греция.

Этот болгаро-сербский договор и послужил причиной печальных недоразумений по окончании войны, лишивших в конце-концов Болгарию большей части завоеванной ею территории.

Вся беда заключалась в том, что по договору предполагались одни результаты войны, а в действительности получились совершенно другие. Договор не предусматривал завоевания Болгарией Фракии, совсем не предполагал возможности появления автономной Албании.

«Болгаро-сербский договор, — говорить в своей брошюре «Сербы и болгары» профессор белградского университета А. Белич,—был заключен на тот случай, если сербам и болгарам придется одним воевать против турок. Он не представляет сербско-болгарского соглашения, как части договора «Балканского союза»; «Балканский союз» нисколько не предрешается им и даже не предполагается». А между тем то, что происходило на Балканах, была война против турок не сербов и болгар, но четырех союзных государств; в этой войне каждое из упомянутых государств сделало вовсе не то, что предполагалось сделать. Вместо освобождения Македонии из-под турецкого ига велась борьба на всех пунктах Европейской Турции. Многим казалось близким уже и самое изгнание турок из Европы.

Для такой войны у союзников никакого договора не было и это было огромным минусом; он и был причиной всех тех ужасов, которые последовали для союзников по окончании победоносной войны.

Коалиционная война, война нескольких союзников, без предварительного договора, по возможности точно предусматривающего её результаты, была безумием и результаты этого безумия не замедлили сказаться, когда дело дошло до раздела завоеванной территории.

Глава І. Война Болгарии с Турцией

30 сентября 1912 года болгарским правительством турецкому посланнику в Софии была передана нота, в которой перечислены основные реформы, могущие улучшить тяжкую судьбу христианского населения в Турции. В этой ноте указывалось на необходимость введения областной автономии назначением губернатором бельгийца или швейцарца; учреждения областной выборной скупщины, жандармерии, предоставления свободы обучения в школах и учреждения народного войска. Осуществление реформ предлагалось поручить особому верховному совету, составленному в одинаковом числе из христиан и мусульман, под контролем послов великих держав и посланников балканских государств в Константинополе. Порте предлагалось заявить, согласна-ли она на удовлетворение требований обязательством проведения реформ в шестимесячный срок. Кроме того, предъявлялось требование, в доказательство согласия, немедленно демобилизовать войска.

Вместо демобилизации части турецких войск, собранных во Фракии, на другой-же день после вручения приведенной выше болгарской ноты, был опубликован султанский манифест о мобилизации редифов и части территориальных войск.

В этом манифесте султан напоминал о миролюбии Турции и её традиционном уважении прав других народов и рас. «Оттоманы,—говорилось в нем далее,—чужды злых замыслов. Несмотря на великие затруднения, переживаемые Турцией, она постепенно вводить реформы на благо её народностей. Однако, маленькие соседи, намереваясь остановить прогресс Турции, согласились напасть на нее. Болгарские, сербские, черногорские и греческие мечтатели, забыв, как дорого оттоманы продают свою жизнь, сколь героически сражаются в Триполитании, выслали войска на наши границы, заставив нас мобилизовать армию, верную хранительницу чести нации. Ныне долг оттоманов защищать отечество, которое их предки оросили драгоценною кровью, не допустить врага безнаказанно попрать священную почву, каждая частица которой содержит останки предков, помешать нападению на наследие оттоманов. Подобно предкам, храбро защищавшим отечество, оттоманы должны спешить на границы, чтобы ударом сабли отсечь руку, дерзающую посягнуть на оттоманское отечество». В конце манифеста султан выражал уверенность, что «оттоманы присоединять новые лавры к лаврам предков».

4 октября Порта обратилась к болгарской миссии в Константинополе со следующей нотой:

«Общая мобилизация и сосредоточение ваших военных сил на границе Оттоманской империи и ежедневные нападения на пограничные укрепления и позиции, равным образом столь-же недопустимые, как и невероятные требования, предъявленный вашим правительством, делают невозможным сохранение между Турцией и вашим государством мира, который императорское правительство хотело всегда сохранить. Вследствие сего начальник миссии и составь последней имеют получить свои паспорта и возможно скорее удалиться с территории Оттоманской империи».

Война была окончательно решена, и 5 октября царь Болгарии Фердинанд обратился к народу со следующим манифестом:

«Болгары. В течение моего двадцатилетнего царствования я всегда усматривал в мирном и культурном труде залога прогресса, благоденствия и славы Болгарии и всегда желал, чтобы по этому пути неуклонно шел болгарский народ. Провидение судило иначе. Настало время, когда болгарский народ призван отказаться от благодеяний мира и должен прибегнуть к оружию для разрешения великой задачи. За Рилодагом и Родопскими горами наши братья по крови и вере за целых 35 лет до момента нашего освобождения не имели счастья добиться сносной человеческой жизни. Все усилия, направленные к достижению этой целик как великих держав, так и болгарского правительства, не создали тех условий, которые позволяют этим христианам пользоваться человеческими правами и свободой. Слезы балканских рабов, стенания миллионов христиан не могли не потрясти сердец их соплеменников и единоверцев, которые своей свободной и мирной жизнью обязаны великой христианской освободительнице. Болгарский народ помнить пророческие слова Царя-Освободителя о том, что святое дело должно быть доведено до конца. Теперь мир нарушен, и, чтобы оказать помощь христианскому населению Турции, у нас не осталось иного средства, как обратиться к оружию. Мы видим, что лишь этим путем можем обеспечить ему защиту жизни и достояния. Анархия в турецких провинциях являлась угрозой даже нашей национальной жизни. После резни в Иштибе и Кочане, вместо того, чтобы проявить правосудие, дать удовлетворение потерпевшим, как мы требовали, турецкое правительство отдало приказ о мобилизации всех своих военных сил. Наше долготерпение подверглось тяжкому испытанию. Человеколюбивым, свойственные христианину, чувства и священный долг оказывать помощь своим братьям, раз им угрожает истребление, а также честь и достоинство Болгарии повелительно требовали от меня призвать под знамена её сынов, готовых к защите родины. Наше дело — справедливое, великое и священное. Уповая на покровительство и поддержку Всевышнего, возвещаю болгарскому народу, что война за человеческие права турецких христиан объявлена. Повелеваю доблестной болгарской армии двинуться на турецкую территорию. Бок-о-бок с нами будут сражаться против общего врага, преследуя ту-же цель, армии балканских государств, союзных с Болгарией, Сербии, Греции и Черногории. В этой борьбе креста против полумесяца, свободы — против тирании на нашей стороне будет сочувствие всех, кому дороги справедливость и прогресс. Сильный этим сочувствием, пусть вспомнить доблестный болгарский солдат о героических подвигах своих отцов и предков, доблести своих учителей — русских освободителей. Да будет путь его — от победы к победе! Вперед! С нами Бог!».

Мобилизация в Болгарии прошла с неслыханным успехом, чему способствовало, конечно, сильно развитое у болгар патриотическое чувство и то обстоятельство, что цель войны, как ее понимал народ,—освобождение своих братьев из-под ига турок,—была слишком понятна и близка сердцу каждого болгарина.

Число явившихся на призов превысило все расчеты: во многих городах избыток явившихся не мог своевременно получить винтовок и был сведен в дополнительные дружины. для пополнения убыли после первых боев.

Из 70,000 человек мирного состава болгарская армия в течение двух недель развернулась в трехсоттысячную армию, а по некоторым сведениям состав её достиг к концу мобилизации почти 400,000 человек, считая македонских добровольцев и те войска, которые оставались в Болгарии.

К моменту объявления войны войска Болгарии, которыми первым предстояло начать движение, были распределены следующим образом:

1) Первая армия, силою до 30,000 штыков, под командой генерала Кутинчева, находилась у г. Ямбола. Къ этому времени она состояла из двух дивизий, первой, подъ командой генерала Тошева, и десятой, — под командой генерала Бражеринова.

2) Вторая армия, силою в 72,000 штыков, под командой генерала Иванова, была расположена близ селения Хармаилы, на железнодорожной линии, ведущей в Адрианополь. Она состояла из трех дивизий: третьей, под командой генерала Сарафова, восьмой — генерала Киркова и девятой — генерала Сиракова.

3) Третья армия, силою в 64,000 штыков, под командой генерала Радко Дмитриева, находилась у железнодорожной станции «Стральджа» (линия Ямболъ—Бургас). В состав её входили три дивизии, четвертая — генерала Бояджиева, пятая—генерала Христова и шестая — генерала Тенева.

Кроме этих трех армий, некоторые части войск, игравшие второстепенную роль, в том числе две пехотных дивизии, вторая — генерала Ковачева и седьмая —генерала Тодорова, были направлены для действия на македонском театре войны.

Главная квартира болгарской армии помещалась в Старой Загоре, где находились царь Фердинанд, номинальный главнокомандующий всеми армиями, его помощник генерал Саввов, фактически главнокомандующий, и начальник штаба генерал Фичев.

Командующий первой армией генерал Кутинчев в молодости был учителем первоначальной школы в Рущуке; затем во время сербско-болгарской войны он уже командовал одной из дружин 5-го Дунайского полка, заменив раненого командира, и участвовал в боях при Цариброде и Пироте. Храбрый, находчивый и решительный генерал Кутинчев совершенно чужд специальному военному образованию, но за то в его распоряжении находился, в качестве начальника штаба, один изъ лучших офицеров генерального штаба, бывший военный агент в Петербурге, полковник Попадопов, участник Маньчжурской войны 1904—1905 гг.

Командующий второй армией генерал Иванов окончил русскую академию генерального штаба и отличился в сербско-болгарскую войну. После этой войны генерал был три года военным министром.

Командующий третьей армией, — «наш Радко», как зовут сто болгары, — еще в освободительную войну 1877 — 78 гг. поступил добровольцем-проводником в лейб-гвардии Уланский Её Величества полк и уже тогда выдвинулся своей беззаветной храбростью. После войны Радко Дмитриев окончил Софийское военное училище, а затем приехал в Россию, где поступил в Константиновское военное училище, закончив свое военное образование в нашей академии генерального штаба.

Вернувшись на родину, он, в качестве, помощника начальника штаба западного отдельного корпуса, во время войны с сербами получил боевое крещение в сражениях при Драгомане, Планице и Пироте.

Он был в числе тех офицеров, которые заставили Александра Баттенбергскаго отречься от престола Болгарии. Это обстоятельство заставило Дмитриева эмигрировать и он вновь очутился в России.

Десять лет прокомандовал Радко Дмитриев ротой в нашем 15-м гренадерском Тифлисском полку и лишь в 1898 году вернулся в Болгарию.

Этот несомненный герой Балканской войны в настоящее время назначен посланником в Петербург.

Назначению командующих отдельными армиями было сделано чрезвычайно удачно, как это и доказано ими на деле, что-же касается назначения фактическим главнокомандующим генерала Саввова, то этот выбор ни в каком случае нельзя назвать удачным.

Саввов также окончил нашу академию генерального штаба, также участвовал в сербо-болгарской войне и даже был военным министром во время господства стамбуловцев. Один из военных корреспондентов, Н. П. Мамонтов, дает такую характеристику этому человеку, которому пришлось сыграть в последней войне первенствующую роль:

«Популярный лишь среди своих партийный единомышленников (стамбуловцев), Саввов действительно знает военное дело, но он— эгоист до мозга костей и ради того, чтобы выдвинуть себя на первый план, не стесняется нарушать инициативу подчиненных и препятствовать им приводить в исполнение их вполне целесообразные планы».

Из дальнейшего изложения нашего очерка читатели убедятся, насколько была верна такая характеристика.

Вооружение болгарской армии было превосходно: артиллерия была лучше турецкой. Несомненными дефектами в армии были: малочисленность кавалерии и, в особенности, крайний недостаток врачей и полная неорганизованность госпитальной и санитарной части.

План компании, в составлении которого принимали участие генералы Саввов и Фичев, а также сербский военный министр генерал Путник, в главнейших своих чертах, заключался в следующем. Черногорской, сербской и греческой армии выпадала второстепенная задача на македонском театре войны; главный удар туркам должны были нанести болгары: первой и третьей армиям (генералы Кутинчев и Радко Дмитриев) приказано было быстро двинуться к югу через Лозенград (Киркилиссе) к Константинополю, а вторая армия (генерала Иванова) предназначалась для обложения Адрианополя и полного его изолирования.

Таким образом на первый план ставилась операция под Лозенградом; для этой цели (См. карту № 1, стр. 10) третья армия двигается на Лозенград, а вторая — на Селиолу, в разрез между силами турок, сосредоточенными в Адрианополе и Лозенграде.

6 октября перед фронтом болгарских войск был прочитан манифест об объявлении войны и войска первой и третьей армии (около 100,000 штыков) быстро двинулись на юг. Если турки были плохо осведомлены о положении болгарских армий и плане войны, то, наоборот, болгары отлично знали почти все, что делалось у турок. Многочисленные, ежедневно прибывавшие беженцы из Фракии доставляли не мало драгоценных для болгар сведений.

Болгары знали, что турецкая мобилизация происходила из рук вон плохо; что укрепления у Лозенграда, возводимые турками, по указанию германского инструктора турецких войск Гольц-паши, находятся в зачаточном состоянии; что число войск, занимающих Лозенград, не превышает 45,000 человек; что, подкрепления, направленные к ним, запоздали.

Все это властно указывало генералу Радко Дмитриеву на то, что весь успех лозенградской операции заключается в быстроте натиска.

Радко Дмитриев блистательно справился с своей задачей. «Указания военной науки, — говорить Н. П. Мамонтов в своей книге «С болгарскими войсками от Балкан до Чаталджи», — определяют среднюю скорость армии из нескольких корпусов— 10 или 15 верст в день, при благоприятных условиях, дорогах, удобных для похода, и т. д.

На всем протяжении от Балкан до Лозенграда дороги были размыты десятидневными ливнями, обратившими пахотные поля в непроходимые трясины.

По непролазной грязи войска третьей и первой армий, буквально на плечах людей вывозя артиллерию и обозы, уже на третьем переходе, со скоростью 35 и 40 верст в сутки, вступили на турецкую территорию, нарушая все предположения турок».

Из Лозенграда или Киркилиссе турки думали создать сильный укрепленный лагерь, не уступающий Адрианопольскому, но к началу войны успели построить только две долговременные батареи на востоке и на западе от города; остальные укрепления не были закончены, но гористая местность к северу и западу от Лозенграда дала возможность туркам сильно укрепить позиции.

У Лозенграда были расположены весь третий армейский корпус и некоторые части других корпусов, всего до 45,000 человек, т. е. на половину менее того количества солдат, какое насчитывали болгары в армиях Радко Дмитриева и Кутинчева.

Войсками командовал Махмуд-Мухтар-паша, сын известного Гази-Мухтара-паши. Главнокомандующий восточной армией турок Абдуллах-паша находился в это время в Люле-Бургасе.

Турецкий главнокомандующий, не ожидавши так скоро наступления болгар, считал Лозенградскую позицию вполне обеспеченной, тем более, что к ней подвигался уже шестнадцатый армейский корпус в количестве 30,000 человек, а с его прибытие 75,000 турок, сосредоточенных в укреплениях Лозенграда, представляли-бы действительно серьезную преграду армиям Радко Дмитриева и Кутинчева.

Но, к несчастью для турок, 16-й корпус опоздал...

8 октября третья болгарская армия перешла границу и двинулась по шести направлениям к Лозенграду, стараясь охватить оба фланга турецкой армии.

9 октября разыгрался бой под Эреклером, где турки заняли передовую позицию с трех-ярусной обороной крутых скалистых хребтов.

Болгарские войска, рвавшиеся в штыковую атаку,—знаменитый удар «на-нож»,—не остановились перед тяжелой задачей — фронтальной атакой позиции турок, представлявшей естественное укрепление.

Их блестяще поддержала артиллерия, засыпавшая турецкие батареи дождем гранат и шрапнели.

Один из турецких дезертиров, македонец родом, участник Эреклерского боя, очень картинно рассказывал Н. П. Мамонтову о том ужасном впечатлении, какое произвела меткая стрельба болгарских орудий на турок.

— Как только наша батарея,—рассказывал он,—открыла огонь, тотчас-же на нее обрушился ураган снарядов болгарской артиллерии, для нас невидимой. Мы все бросились от орудий врассыпную прятаться, кто куда...

Командир батареи первым вскочил на коня и ускакал в Лозенград, офицеры — за ним... Нам нечего было дольше оставаться под этим адским огнем: кто пешком, кто верхом на артиллерийских лошадях с перерубленными постромками помчались к городу, думая найти в нем спасение. Все орудия и зарядные ящики были оставлены на месте; мы даже не вспомнили о наших ранцах, палатках и шинелях, сложенных в окопах...

В то время, как второй Искерский полк штурмовал Элеклерские высоты, войска генерала Бояджиева атаковали турок у Эскиполоса, а дивизии генералов Тенева, Тошева и Бражеринова направили удар на Селиолу и Гечкенли{1}.

Вот что говорит генерал Тошев в своем приказе по дивизии:

«9 октября, в день славного боя при Селиолу, молодцы-тырновцы и софийцы впервые померялись силами с вековым врагом, разбили его и гнали десятки верст.

Пехота, развернувшись из походного порядка, бегом понеслась, как вихрь, неудержимо и безостановочно на штурм неприятеля. Воспламененные боевым порывом, софийцы и тырновцы не имели времени для стрельбы: они ринулись вперед с громогласным «ура» на густые турецкие массы, развертывавшиеся южнее. Артиллерия могущественно покровительствовала их неудержимому напору.

Бой начался в 2½ часа дня, а уж в 3½ часа турецкие батареи были принуждены отступить на вторые позиции, пехотные линии оттиснуты к «могилам» у с. Гечкенли, а по шоссе Киркилиссе— Адрианополь чернелись массы турок, старавшихся пробиться к Адрианополю.

Наша артиллерия перенесла огонь на них. Турки были принуждены повернуть к югу; турецкие батареи от нашего огня замолкают; пехота стремительно летит к «могилам»; везде раздается «ура», победное, всесокрушающее!

Падает сотня убитых, сотни раненых покрывают землю, но «ура" продолжается...

Турецкие батареи взяты, неприятель окончательно разбить и обращен в полное бегство на юг!

В этот славный для дивизии день две Цареградкие дивизии, которые слывут отборными среди турецких войск, в течение 3 часов сокрушены двумя полками тырновцев и софийцев, отдают свои батареи и позорно бегут.

Поэтому бешеная атака при Селилу не только разрушила планы турок, но и внушила турецкому солдату ужас перед болгарским оружием.

Поклон глубокий от меня вам, доблестные офицеры и молодцы-юнаки тырновцы, софийцы и артиллеристы!

Гечкенлийские могилы покроются памятниками, которые возвестят на вечные времена о вашем боевом порыве и ничем неудержимом напоре на врага в этот день!

Начальник дивизии генерал Тошев»

В первый день боя под Лозенградом, 9 октября, турки были выбиты из передовых позиций, а на другой день, 10 октября, болгарские войска, под проливным дождем, повели решительное наступление по всей линии.

Решающим моментом этого боя был обход правого фланга турецких войск, у с. Кайвы, где одна из болгарских дивизий, достигшая этой местности уже к ночи, произвела среди турок полную панику. Бывшие здесь редифные турецкие войска бросились в город...

Произошло ничто ужасное: эти беглецы увлекли за собой и остальные войска, началось поголовное бегство. Турецкие войска кинулись, бежать, по направлению к Люле-Бургасу и Бунар-Гиссару, бросив на произвол судьбы форты, батареи, пушки и обозы...

Махмуд-Мухтар-паша не пытался даже водворить порядок и один из первых покинул Лозенград с поездом железной дороги, отходившим на Баба-Эски.

11 октября утром болгарские войска заняли Лозенград.

Инструктор турецких войск прусский генерал фон-дер-Гольц, накануне объявления войны, гордо заявил:

— Для овладения Лозенградом потребуется три месяца времени и армия, трижды превышающая болгарскую, как по численности, так и по качеству.

Радко Дмитриев доказал, что Лозенград можно было взять не в три месяца, а в три дня, при самых ничтожных потерях (300 убитых, 450 раненых).

В заключение описания Лозенградской операции скажем несколько слов о том, что дала болгарам эта победа:

1) Успех первого боя с позорно бежавшими турками необычайно поднял дух болгарской армии.

2) План действий противника был нарушен: о вторжении турецких войск на территорию Болгарии не могло быть и речи.

3) Поражение под Лозенградом внесло полную дезорганизацию в турецкую армию.

4) Болгары захватили бесчисленные трофеи: более 100 орудий, до 200 зарядных ящиков, тысячи винтовок и т. д.

5) Захват неповрежденной станции железнодорожной линии Лозенград — Баба-Эски — Люле-Бургас — Чаталджа, с полным техническим оборудованием, пятью паровозами, 200 вагонами и складами угля, имел огромное стратегическое значение, облегчая дальнейшие действия болгарских операций.

6) Военная добыча, доставшаяся болгарам въ Лозенграде, оказалась колоссальной: склады были переполнены провиантом и фуражом, мундирно-амуничные вещи оказались в таком количестве, что вновь сформированная болгарская дивизия могла быть с избытком снабжена турецкими шинелями и сапогами.

Успех был так велик, что у многих могла закружиться голова... Она и закружилась,—прежде всего в Старой Загоре, в главной квартире болгарской армии...

Вот какую речь произнес старо-загорский митрополит Мефодий на торжественном молебствии по случаю взятия Лозенграда, обращаясь к царю Фердинанду:

— «Господу угодно было благословить христолюбивое воинство блестящей победой.

Шесть дней войны истекли — и наши доблестные войска разбили нечестивых агарян.

Пал Лозенград, и совершилось, казалось, невозможное даже для величайших героев!

С такими достойными сынами родины, царь, ты, можешь, твердо уповая на Бога, довершить великое дело освобождения зарубежных братьев.

И да нарекут тебя царем-освободителем, и с Божией милостью — императором Великой Целокупной Болгарии!».

После этого молебна у русского военного корреспондента Н. П. Мамонтова произошел следующий необыкновенно характерный разговор с одним болгарским полковником:

— «Скажите, полковник,—спросил г. Мамонтов,—слова митрополита Мефодия об «императоре» сказаны под влиянием минуты, или они отражают собою настроение «в сферах»?

— Никто, пока, еще и не помышляет об «империи» Болгарской. Быть может, у некоторых энтузиастов и появилась такая идея, — но она весьма преждевременна. Надо раньше разбить козни враждебной нам европейской дипломатии и создать объединенную Болгарию, затем поработать еще добрый десяток лет,—а тогда будет видно, какую роль призвана играть Болгария на Балканах,

—Роль Пруссии в Германском союзе?

— Давай Бог, чтобы так,—крепко пожал мою руку полковник»...

В то время, когда болгарский народ, веря в слова манифеста царя Фердинанда, геройски умирал за «свободу своих братьев в Македонии»— в «сферах» уже в самом начали войны мечтали вовсе не о свободе македонцев, а о «Болгарской империи», о первенстве Болгарии на Балканском полуострове.

Это были опасные симптомы болезни, охватившей «сферы» Болгарии,—болезни, именуемой ,,манией величия»...

Прежде чем перейти к дальнейшим действиям первой и третьей армии, следует сказать несколько слов о том положении, которое заняла вторая болгарская армия генерала Иванова.

Авангардом этой армии уже 6 октября был занят укрепленный пункт Курт-кале (Волчья крепость), запиравший перевал из долины р. Марицы в долину р. Арды.

В тот-же день без выстрела была занята неповрежденная станция «Мустафа-паша» и лежащий на обоих берегах р. Марицы город того-же названия. Турки, поспешно оставив Мустафа-пашу, даже не позаботились взорвать мост через Марицу, чем, конечно, облегчили движение второй болгарской армии к Адрианополю.

В те дни, когда шли бои под Лозенградом, войска второй болгарской армии приступили к обложению Адрианополя, постепенно занимая окружающие его высоты и устанавливая осадные батареи.

На четвертый день обложения болгарам удалось прорвать водопровод, снабжавший город питьевой водой; гарнизону и населению Адрианополя пришлось пользоваться мутными и нездоровыми водами Марины и Тунджи.

Под Адрианополем потянулись дни длительной осады, причем все вылазки турок не имели успеха, и кольцо, обложения Адрианополя крепло с каждым днем.

При описании действий 1-й и 3-й армий (Кутинчева и Радко Дмитриева) мы остановились на дне 11 октября, когда болгарские войска вступили в Лозенград.

Войска генерала Радко Дмитриева расположились в городе и его окрестностях, а дивизии генерала Кутинчева стали биваком недалеко от поля боя у Селиолу, на ведущей к Баба-Эски дороге.

После разгрома под Лозенградом турецкие войска потеряли веру в начальников, а начальники — в войска.

Вот что, например, телеграфировал Махмуд-Мухтар-паша, командовавший турецкой армией под Лозенградом, своему отцу:

«Это не войска, а сволочь (!)! Солдаты думают лишь о том, как-бы скорей добраться до Стамбула, куда их влечет запах константинопольских кухонь. С такими войсками успешно обороняться невозможно...».

Подлинник этой телеграммы был найден в полевой сумке раненого турецкого офицера генерального штаба, захваченного болгарами при отступлении турок от Лозенграда.

Главнокомандующий восточными армиями турок Абдуллах-паша в письме к великому визирю писал после Лозенградского погрома:

«Чтобы не очутиться в еще худшем положении, прошу уладить вопрос дипломатическим путем».

Бегство турок из Лозенграда продолжалось до селения Яни и г. Визы; они смяли шедшие к ним из Константинополя па поддержку войска и увлекли за собой, в этом беспорядочном бегстве, целый 16-й корпус.

Только около Визы, в шестидесяти верстах от Лозенграда, остановилось безумное бегство армии.

А между тем, вместо энергичного преследования на голову разбитых турок, третья и первая болгарские армии остановились и с 11 до 14 октября не только не преследовали неприятеля, но и соприкосновение с ним временно было утрачено.

Этот перерыв в военных действиях, эта потеря дорогого времени, по-видимому, объясняются двумя причинами: во-первых, страшным утомлением болгарской пехоты, совершившей в короткое время пять форсированных переходов (два последние —с боем), а, во-вторых,—крайним недостатком кавалерии (по одному эскадрону на дивизию).

Как-бы то ни было, эти три потерянные болгарами дня дали возможность туркам не только оправиться, но и перейти в наступление.

Остатки разбитой под Лозенградом турецкой армии с 11 по 34 октября блуждали по всем направлениям к югу от Лозенграда и, наконец, скопились у г. Визы и Люле-Бургаса.

В Визу прибыл командовавший ими под Лозенградом Махмуд-Мухтар-паша, которому удалось остановить увлеченный лозенградскими беглецами 16-й корпус и сформировать новые сводные дивизии из подошедших от Константинополя редифов.

У Люле-Бургаса командир четвертого корпуса Абук-паша собрал до 60,000 человек, опоздавших к лозенградскому бою.

Главнокомандующий восточной турецкой армией Абдуллах-паша, видя, что он вновь располагает армией в 120,000 человек, избрал позицию для упорного оборонительного боя за рекой Карагач между Бунар-Гиссаром и Люле-Бургасомъ, на протяжении 35 верст.

По его расчетам, 120,000 турок на укрепленной позиции, фронта которой был прикрыть болотистой рекой Карагач, смело могли рассчитывать остановить обе болгарские армии.

14 октября Махмуд-Мухтар паша перешел в наступление и от Визы перевел главные свои силы къ Бунаръ-Гиссару. (См. карту № 2 на стр. 42).

В этот-же день турецкие войска вошли в соприкосновение с сторожевым охранением пятой дивизии ген. Христова у Бунар-Гиссара, и болгары должны были податься назад, к Яни.

Одновременно и авангард четвертой дивизии ген. Бояджиева был оттеснен турками. 15 октября Радко Дмитриев приказал всем своим трем дивизиям (4, 5 и 6) наступать, развернув их на фронте Яни — Люле-Бургас.

Командующему 1-й армией генералу Кутинчеву было послано приказание как можно скорее идти к Люле-Бургасу для овладения левым флангом турецкой оборонительной позиции.

16 октября наступление болгар было остановлено, и положение становилось критическим, тем более, что войска ген. Кутинчева к этому времени еще не могли подойти, задержанные бездорожьем.

17 октября турки сами перешли в наступление...

Генерал Христов просил подкреплений, но, вместо резерва, получил следующую лаконическую записку Радко Дмитриева: «Умрите на ваших позициях, но их не отдавайте».

Это происходило на левом фланге болгарских войск, а, на правом — дивизия ген. Тенева едва сдерживала порывавшихся обойти ее турок.

Только 19 октября авангарды первой армии генерала Кутинчева подошли к Люле-Бургасу и опасность обхода правого фланга болгарских войск миновала.

К вечеру этого дня положение неожиданно изменилось в пользу болгар: 4-я пехотная дивизия ген. Бояджиева стремительной атакой прорвала центр турецкой позиции у селения Карагач.

Изменилось положение и на левом фланге: генерал Христов был поддержан первой бригадой третьей дивизии, прибывшей из Адрианополя.

На пятый день этого отчаянного, упорного и кровопролитного боя, 20 октября, турки были отброшены по всему фронту.

Восточная армия турок перестала существовать. Остатки её кинулись бежать, спеша укрыться за укреплениями Чаталджинской оборонительной линии.

Не дешево досталась эта победа болгарам: по официальным сведениям, они потеряли ранеными и убитыми 15,000 человек, но на самом деле потери их достигали 25,000 человек. Турки потеряли до 40,000. Зато велики были и трофеи: 50 орудий, 100 зарядных ящиков, 4 знамени и 3,000 пленных.

Сражение Бунар-Гиссар — Люле-Бургасъ болгары считали решившим судьбу войны.

Это было-бы справедливо, если-бы фактическому главнокомандующему армиями генералу Саввову, котораго некоторые военные корреспонденты называют «злым гением Чаталджи», не пришла безумная мысль взять чаталджинские укрепления открытым штурмом, без надлежащего артиллерийского обстрела...

К 27 октября ни одного турка уже не было впереди укреплений Чаталджи. Бежали не только войска, но и мирные жители турецких селений.

Двигаясь вслед за бежавшими турецкими войсками, авангарды первой и третьей армии дошли до лиши Чаталджа — Уклады — Таффа — Ормалы, где и остановились. (См. карту № 3, стр. 54).

Перед ними протекала река Карасу, а за ней расположена знаменитая Чаталджинская укрепленная линия, еще задолго до русско-турецкой войны 1877—1878 гг. построенная по проекту известного бельгийского инженера Бриальмона. Затем линия эта была еще более усилена австрийским инженером Блум-пашею.

Всего до войны с болгарами на Чаталджинской линии имелось 27 фортов и батарей, расположенных в две линии. Уже готовясь к войне с Болгарией, турки произвели огромные работы, укрепляя линию: появились еще 16 полевых укреплений, снабженных проволочными заграждениями: восемь редутов были выдвинуты вперед на хребты южнее озера Деркос, а остальные восемь находились за озером Биюк-Чекмедже, на высотах от Хадем-Киоя до берега Мраморного моря, составляя тыловую оборонительную линию.

Форты Чаталджинской линии замкнуты, сильной профили и рассчитаны на четыре дальнобойных орудия и две роты гарнизона; во всех имеются фугасы, проволочные заграждения и внутренняя оборона рвов. На более важных по положению фортах— бронекупольные и скрывающиеся орудийные установки, а также и автоматическая подача снарядов из бетонированных казематов.

Въ самое последнее время, по заключении мира с Италией, турки перевезли на чаталджинские позиции часть огромных береговых орудий с Дарданельских батарей и сильные электрические прожекторы.

Чаталджинские укрепления снабжены казематами для гарнизона, бетонными погребами; соединены телеграфом и телефоном и связаны между собой укрытыми от наблюдения и обстрела ходами.

Непрерывная линия укреплений тянется на расстоянии 25 верст от берега Мраморного моря до Черного, где за озером Деркос кончается непроходимым болотом (на нашей карте № 2 это болото означено черточками). Следует еще упомянуть, что глубина Мраморного моря у залива Чекмедже и Черного —у озера Деркос дает возможность крупным военным судам занимать позиции у берегов и обстреливать неприятельские войска анфиладным огнем.

Базируясь на Константинополь, связанный с Чаталджинской линией железной и двумя шоссейными дорогами, турки свободно могли пополнять убыль в людях и снарядах.

Чаталджинская линия своими флангами, как уже сказано, упирается в берега двух морей и, следовательно, совершенно обеспечена от обхода противником.

Перед фронтом Чаталджинской линии лежит совершенно открытая долина реки Карасу, превосходно наблюдаемая и обстреливаемая с турецких фортов, батарей и редутов.

Общий резерв турок расположился в укрытых лощинах у селения Ясойрен, а главная квартира находилась на станции «Хадем-Киой». Общее число турецких войск, расположенных на линии, достигало в первое время до 125,000 человек.

Такова была эта неприступная позиция, перед которой остановилось победоносное наступление І и ІІІ болгарских армий.

Позиции ІІІ болгарской армии тянулись от берега Черного миря, впереди селения Ормалы до селения Уклады, вдоль горного хребта над берегом реки Карасу; от Уклады до Езетина, по холмам, тянулась линия стрелковых окопов. Позиции І армии шли от Езетина до Попаса по открытой равнине, но в тылу их находились сильные батареи; от Попаса до Каликратии болгарские позиции снова поднимались на крутой гребень вдоль озера Буюк-Чекмедже.

Штаб-квартира третьей армии (Радко Дмитриева) помещалась в селении Ерменикиой, почти за центром расположения болгарских войск, а штаб первой армии (Кутинчева) стал ближе к правому флангу— в Кадынкиое.

К третьей армии присоединились взятые из линии обложения Адрианополя третья дивизия генерала Сарафова и две бригады девятой дивизии генерала Сиракова (третья бригада осталась в Адрианополе); в состав первой армии перешла, из третьей армии шестая дивизия генерала Тенева.

Всего в распоряжении генерала Радко Дмитриева под Чаталджой собралось до 125,000 штыков при 208 орудиях,— количество, равное численности турецкой армии.

Но эти 125,000 только числились по списку, в действительности болгарские войска в момент прибытия их к Чаталдже, находились далеко не в блестящем состоянии: процент больных доходил до третьей части наличного состава.

Желудочные заболевания с каждым днем увеличивались.

И здесь вставал грозный призрак холеры, уже свирепствовавшей в турецкой армии...

Резюмируя все вышеизложенное, мы приходим к следующему выводу:

Наступающий не быль даже равен силами обороняющемуся, получавшему ежедневно подкрепления из Малой Азии; обороняющийся занимал почти идеальную укрепленную позицию, неизмеримо превосходя наступающего и числом орудий, и их калибром.

Теперь читателям понятно, до какой степени при таких условиях было рискованно для болгар предпринимать штурм Чаталджинской позиции.

Генерал Радко Дмитриев первоначально предполагал дождаться прибытия осадных орудий с линии адрианопольского обложения и лишь после необходимой артиллерийской подготовки считал возможным решиться на штурм первой лиши Чаталджинских укреплений.

Но вдруг совершенно неожиданно 4 ноября, т.-е. через восемь дней по прибытии первой и третьей армии к Чаталдже, явился фактически главнокомандующий всеми болгарскими армиями генерал Саввов, и Радко Дмитриев под влиянием данных ему «советов», изменил свой прежний план.

«Генерал Саввов — вот кто является «злым гением» Чаталджи,—говорит Н. П. Мамонтов,—он быль главными виновником постигшей болгарское оружие неудачи.

Он не хотел принимать на себя ответственности в случае неудачи, но был не прочь увенчать себя лаврами победителя в случае успеха.

Советуя — он не командовал; присутствуя — не руководил... Генералу Саввову пришла в голову идея — ускорить естественный ход событий. Он забыл, что перед ним не одни нравственно разбитые войска Абдуллах-паши, а грозные современные укрепления, совершенно неповрежденные огнем бессильной перед ними скорострельной артиллерии болгар.

— С наступлением темноты я «советую» атаковать редуты на высотах южнее озера Деркоса,—сказал он.

О, почему у генерала Радко Дмитриева не хватило силы. воли заявить непрошеному советчику:

— Генерал, я ваших советов не прошу! Но «совет» злого гения Чаталджи был принять...»

Уже на рассвете четвертого ноября болгарские и турецкие орудия открыли огонь. Генералу Христову было приказано придвинуться к редутам первому и второму у Лазаръ-киоя и окопаться в возможно близком от них расстоянии.

На правом фланге, от с. Езетин и до берега Мраморного моря, наступали три дивизии первой армии генерала Кутинчева: шестая —ген. Тенева, направляясь на участок турецкой позиции от форта Караколъ и до форта Махмудие, правее её —первая дивизия ген. Тошева и десятая — ген. Бражаринова.

В девять часов утра войска пятой дивизии заняли передовыми частями турок селениее Лазар-киой; наступавшие правее их части девятой и четвертой дивизии начали продвигаться к редутам, на высотах против Ченакче и Кестеника, но, потеряв поддержку своей артиллерии, не имевшей возможности переменить свою позицию, вынуждены были приостановить движение вперед и окопаться в версте от редутов №№ 1 и 2.

Еще около полудня в Черном море, к берегу около Деркоса, подошли турецкие броненосцы, которые и стали бросать тяжелые бризантные гранаты с этих плавучих батарей.

К трем часам дня войска первой армии генерала Кутинчева приблизились к батареям и редутам турок почти на полверсты.

Въ десять часовъ вечера штыковой атакой пятая дивизия взяла первый и второй редуты, восточное Лазар-киоя, переколов их защитников. Девятая дивизия выбила турок из седьмого редута.

Первая армия удержала свои позиции, несмотря на турецкие контратаки.

Но уже на другой день, 5 ноября, второй и седьмой редуты были оставлены болгарами еще утром, а к полудню выяснилось, что не удержаться на своих залитых кровью позициях и войскам генерала Кутинчева...

Наступила ночь и болгары вынуждены были, пользуясь темнотой, оставить свои окопы, а сзади отступавших войск остались трупы десятка тысяч павших бесполезно героев и около двадцати тысяч раненых переполнили полевые лазареты...

Саввов, видя, что его затея не удалась, поспешил ухать с места этой бойни еще 5 ноября...

Утром 6 ноября части третьей и первой армии всё собрались на позициях, которые они занимали до боя, и приступили к саперным работам.

А холера и тиф все более и более развивались, чему способствовало полное отсутствие дезинфекционных средств, недостаток врачей и отвратительное санитарное состояние болгарской армии.

Не лучше в том же отношении было и положение турецкой армии.

Создавалось безвыходное положение: попытки турецкой армии перейти в наступление не удались, а болгары, очевидно, не могли надеяться на успех при повторении штурма Чаталджинских укреплений.

Таким образом об стороны пришли к мысли о перемирии.

Пока продолжались переговоры о предполагаемом перемирии, на долю болгар выпал еще один крупный успех, на этот раз уже на западном театре войны, где до того времени у них крупных столкновений не было.

Как уже сказано выше, в западном участке района действий болгарских армий поручено было действовать отрядам генералов Тодорова и Ковачева; целью их операций было разобщить македонский театр войны от адрианопольского и прервать сообщение Салоник с Константинополем. 19 октября колонна Ковачева заняла Неврокоп, 25 октября —Драму, в долине реки Месты, и вошла в связь с греческими войсками, как занимавшими уже Серес, так и высадившимися у Ковалы. Правая (западная) колонна генерала Тодорова двинулась долиною реки Струмы к Демир-Гиссару и Сересу, а от последнего пункта свернула к Салоникам, чтобы принять участие в операциях у этого города.

Крупный успех, о котором мы говорили выше, выпал на долю войск генерала Ковачева.

Преследуя турок, болгары 9 ноября взяли Гумульджину. Турки под прикрытием арьергарда отступили к железной дороге до станции «Фереджик». 13 ноября, после продолжительного артиллерийского боя, турки подняли белый флаг для переговоров. Однако, условия их были найдены неприемлемыми. 14 ноября турки окончательно сдались. Взяты в плен начальник отряда Мехмет-Ямер-паша со штабом, 265 офицеров и 12,000 солдат; захвачено 8 горных орудий, 2 пулемета, 1,500 лошадей и много военных припасов.

По занятии Фереджика и Дедеагача, болгары получили возможность восстановить железнодорожное сообщение с Лозенградом через Демотику (см. схему общего театра войны на ст. 66).

Переговоры о перемирии между тем затянулись, хотя никто уже не сомневался в их успешном окончании.

Стремления воюющих сторон прекратить войну объяснялись, во-первых, утомление как болгар, так и турок, во-вторых,— настояниями Европы, заинтересованной в скорейшем прекращении могущего распространения пожара. Турецкая армия потеряла пятую часть состава больными, ранеными и умершими уже после сосредоточения на Чаталджинской позиции. Убыль хотя была пополнена подходящими подкреплениями, но численность армии не возросла, как ожидалось и как распускались слухи, так как сирийские войска не подошли. С другой стороны, болгары имели недостаток боевых припасов и нуждались в них в Чаталдже. С целью выиграть время, болгары, уступив и значительно сократив свои первые требования относительно уступки турками Чаталджинской позиции, затем затянули переговоры, постепенно сокращая дальнейшие требования о сдаче Адрианополя, нейтрализации Чаталджинской позиции и отхода турок в Сан-Стефано, надеясь за это время овладеть Адрианополем.

Но эта надежда болгар пока не оправдывалась: Шукри-паша, получивший от султана титул «Гази» («непобедимый»), с честью оправдывал это названые и крепко держался в Адрианополе

Наконец, 21 ноября, в 8 часов вечера, протокол перемирия был подписан.

Условия перемирия были следующие:

1. Воюющие стороны остаются на своих нынешних позициях.

2. Осажденные крепости не будут снабжаться как новым продовольствием, так и свежими припасами.

3. Болгарские войска могут снабжаться как продовольствием так и припасами по Черному морю и через Адрианопольскую железнодорожную станцию. (Станция ,,Адрианополь» и некоторые предместья находились в руках болгар и только район крепости принадлежал еще туркам).

4. Мирные переговоры начнутся в Лондоне 30 ноября (13 декабря).

Греция не примкнула к перемирию. Она находила, что перемирие полезно только одной Турции, а вследствие прекращения морской блокады оно лишило-бы Грецию возможности помешать объединению турецких войск, рассеянных в Македонии и Эпире. Неподписание протокола Грецией не помешало, однако, ей принять участие в лондонских переговорах о мире.

После подписания перемирия между Болгарией, Сербией и Черногорией с одной стороны и Турцией —с другой, 28 ноября английский министр иностранных дел сэр Эдуард Грей произнес в палате общин следующую речь:

«Пять воюющих держав присылают в Лондон делегатов для переговоров о мире. Король предоставил в их распоряжение Сент-Джемский дворец. Британское правительство примет все меры, чтобы пребывание здесь делегатов было для них приятно. Выбор Лондона исходил от самих держав, ведущих войну, и никаким образом не подсказан нами. Без сомненья, палата с нами согласится, что выбор, сделанный ими, для нас чрезвычайно приятен и что мы приветствуем их прибытие. (Одобрение). Мы надеемся, что делегаты найдут здесь все условия благоприятными для ведения переговоров и заключения мира, который мы все искренно желали-бы видеть обеспеченным. Нейтральные великие державы, одновременно участвовавшие в подписании Берлинского трактата, все согласились на то, чтобы их представители сошлись в Лондон для неформального и необязывающего совещания. Целью совещания является облегчить обмен мнений, в особенности относительно пунктов, соприкасающихся непосредственно с интересами участвующих в совещании великих держав. Переговоры состоятся, как только послы в Лондоне получат инструкции от своих правительств. Мы надеемся, что это произойдет на будущей неделе. Послы не составят конференции. В связи с этим я напоминаю, что первая мысль о формальной конференции исходила от Пуанкаре, по этому поводу при выборе места для конференции прежде всего придется подумать о Париже, если формальная конференция будет вообще признана желательной и необходимой. Я не думаю, чтобы в настоящий момент я с пользой для дела мог представить более подробные разъяснения о положении в Европе. Надежды и тревоги изменяются со дня на день, может быть и впредь, в течение некоторого времени, будут наблюдаться такие же изменения; трудно поэтому сказать что-нибудь, не вызывая неуместного пессимизма или не возбуждая надежд, которые впоследствии могут оказаться обманчивыми. Отношения между правительствами дружественны, дипломатическое положение благоприятно. Если существует опасение, то лишь в том, как-бы не произошло неблагоприятной непредусмотренной случайности, которая могла-бы вызвать перемену к худшему в дипломатической обстановке. Совещания послов не будут формальными и обязывающими. Это доказывает, что державы еще не уверены в близости разрешения всех затруднений. С другой стороны то обстоятельство, что все державы согласились сойтись на более тесное совещание, может служить доказательством, что, ни одна из них не считает такое разрешение невозможным. Когда переговоры начнутся, и представители держав окажутся в состоянии совместно обсуждать вопросы, державы вследствие этого будут в более тесном соприкосновении друг с другом,—тогда, надо думать, будем меньше опасаться, что какая-либо держава отделится от других и возникнуть непредвиденные затруднение. Впрочем, до начала переговоров я желал-бы воздержаться от всяких дальнейших комментариев политического характера, так как то обстоятельство, что именно Лондон избран местом для беседы послов и мирных переговоров, налагает на британское правительство особые обязательства соблюдать сдержанность в подобных комментариях».

Мирные переговоры в Лондоне открылись 3 декабря. Многие в то время думали, что эти переговоры «начало конца» Балканской войны, но неожиданно произошла именно та «неблагоприятная непредусмотренная случайность», о которой говорил в своей речи Грей и о которой мы скажем ниже.

Впрочем и настроение турецких уполномоченных, приехавших на мирную конференцию в Лондон, не давало надежды на мир.

Один из них, Осман-Низами-паша, не стесняясь, говорил: «мы приехали не подписывать мир, а доказывать, что Турция достаточно сильна, чтобы продолжать войну»...

Затянувшиеся переговоры заставили великие державы обратиться 4 января 1913 г. к турецкому правительству с коллективной нотой следующего содержания:

«Нижеподписавшийся, послы Австро-Венгрии, Англии, Франции, России, Германии и Италии, уполномочены своими правительствами сделать его превосходительству министру иностранных дел его императорского величества султана нижеследующее сообщение:

Движимые желанием предупредить возобновление военных действий, вышеупомянутые державы считают своим долгом обратить внимание императорского оттоманского правительства на тяжелую ответственность, которую оно приняло-бы на себя, если-бы, не взирая на советы держав, продолжало противиться заключению мира. Оттоманскому правительству придется, винить исключительно себя, если продолжение войны поставить на карту судьбу самой столицы и будет иметь своим последствием перенесение военных действий на азиатские провинции империи.

В таком случае оттоманское правительство не должно рассчитывать на усилия держав с целью оградить его от тех опасностей, на возможность которых державы уже указывали и наступление которых они стараются отвратить.

Во всяком случае, императорское оттоманское правительство будет, после заключения мира, нуждаться в моральной и материальной помощи великих европейских держав для того, чтобы устранить пагубные последствия войны, укрепить свое положение в Константинополе и поднять благосостояние своих азиатских владений, в которых сосредоточится главная реальная сила империи.

Для того, чтобы предпринять и довести до благополучного конца эту необходимую работу, правительство, его императорского величества султана будет иметь возможность рассчитывать на действительную и благожелательную поддержку держав только при том условии, если оно приметь их советы, продиктованные как общими интересами Европы, так и интересами самой Турции.

Ввиду этого, великие европейские державы почитают своим долгом преподать императорскому оттоманскому правительству совместно совет согласиться на уступку балканским государствам города Адрианополя и предоставить державам решение судьбы островов Эгейского моря.

Взамен этих уступок державы приложат свои усилия к тому, чтобы оградить интересы мусульман в Адрианополе и обеспечить неприкосновенность мечетей и других зданий и имуществ, посвященных магометанскому культу.

Державы точно также озаботятся, чтобы принятое ими решение относительно островов Архипелага ни в чем не угрожало безопасности Турции».

Глава турецкого правительства Киамиль-паша созвал на 9 января «великий совет» сановников, военных и гражданских, в качестве официальных представителей оттоманской нации. Это собрание видимо склонялось к принятию ноты великих держав. Главнокомандующий Назим-паша заявил, что «армия находится в отличном состоянии, но недостаточно сильна, чтобы предпринять обратное завоевание занятой неприятелем территории». Министр иностранных дел Нурадунгиан-эффенди высказывал, что «возобновление войны подвергнет империю великим опасностям и что при данных обстоятельствах приходится последовать советам могущественных европейских кабинетов».

Ввиду такого настроения собрания было решено на следующий день составить примирительный ответ на коллективную ноту держав от 4 января 1913 года.

Вот тут-то и произошла та «непредусмотренная случайность», возможность возникновения которой констатировал сэр Эдуард Грей в своей речи в английской палат общин.

Младотурки, в лице комитета «Единение и Прогресс», поняли, что наступил момент, когда власть может опять попасть им в руки, и поспешили таким моментом воспользоваться.

На другой-же день, 10 января, один из наиболее энергичных деятелей комитета «Единение и Прогресс», Энвер-бей, во время заседания совета министров, с толпой офицеров, стоявших на сторон младотурок, ворвался в здание Порты.

Энвер-бей прежде всего потребовал от начальника караула примкнуть к манифестантам. Когда офицер отказался, он собственноручно застрелил его, точно так-же, как минуту спустя адъютанта военного министра Нофиз-бея, пытавшегося остановить заговорщиков. Затем Энвер-бей в сопровождении небольшой группы офицеров и солдата ворвался в зал, где происходило заседание совета министров. Не вступая ни в какие разговоры, Энвер-бей три раза подряд, но неудачно, стрелял в Киамиль-пашу, причем одна из пуль, будто-бы случайно, попала в голову военного министра Назим-паши, бросившегося на защиту великого визиря. Назим-паша был убит. Солдаты в это время жестоко избили христиан-министров иностранных дел Нурадунгиана и почт и телеграфов Муссурис-бея.

— «Так как вы стоите за постыдный мир с уступкой Адрианополя и почти всех европейских владений, а готовая на смерть нация требует войны,—недопускающим возражения тоном заявил Энвер-бей,—то от имени всей страны и армии предлагаю кабинету немедленно подать в отставку».

Запуганный Киамиль-паша сейчас-же исполнил это требование, беспрекословно подписав заявление, о выходе кабинета в отставку.

Переворот должен был произойти еще десять дней назад. дело было отложено, так как полк бывшего военного агента в Париже Фети-бея не был еще окончательно склонен на сторону комитета «Единение и Прогресс».

Переворот был совершен бывшими военными агентами в Берлине, Париже и Вене, они-же столпы комитета «Единение и Прогресс», Энвером, Фети и Исмаил-Хакки-беями с подчиненными им полками.

Накануне вожди комитета собрались в клубе, который официально считался закрытым, и там решили действовать немедленно, чтобы не дать министерству времени ответить утвердительно на коллективную ноту держав.

10 января, в 11 часов ночи, вновь назначенный секретарем Порты бывший посланник в Афинах Мухтар-бей объехал послов и заявил, что султан будто-бы по собственной инициативе назначил великим визирем Махмуд-Шефкет-пашу и что в ожидании сформирования нового кабинета Талаат временно исправляемый обязанности министра внутренних дел, в качестве какового он через Мухтар-бея заверил послов, что им приняты все необходимые меры для поддержания в столице должного порядка.

Таким образом переворот был совершен поразительно быстро.

Энвер-бей несколькими выстрелами вновь передал управление страны в руки комитета «Единение и Прогресс», которого еще неделю назад сам султан, в беседе с Келекианом, редактором «Сабаха», публично обвинял во всех злоключениях Турции.

Несмотря на все распространявшиеся в городе слухи о подготовлявшихся комитетом беспорядках, министерство Киамиля было так уверено в незыблемости своего положения, что не признало нужным принять какие-либо меры предосторожности, не взирая на также тревожные симптомы, как отказ всех видных деятелей комитета от участия в «великом совете». Выказавший преступную, съ государственной точки зрения, непредусмотрительность, кабинет Шамиля был жестоко наказан.

Делегаты союзных балканских государств, собравшиеся в Лондоне, по получении известия о константинопольском перевороте, 15 января вручили турецкому уполномоченному Решиду-паше следующую ноту:

«Союзные делегаты, после приостановки конференции, три недели напрасно ожидали ответа оттоманских делегатов на их последнее предложение. Недавние события в Константинополе, повидимому, устранили всякую надежду на заключение мира, почему союзники, к крайнему своему сожалению вынуждены объявить переговоры, начатые в Лондоне 3 декабря минувшего года, прекращенными».

В то-же время болгарский главнокомандующий генерал Саввов телеграфировал Махмуд-Шевкет-паше, что в силу прекращения перемирия военные действия возобновятся через четыре дня, т. е. 21 января, в семь часов вечера, а по болгарской армии он отдал следующий приказ:

«Офицеры, унтер-офицеры и солдаты! Из мирных переговоров выяснилось, что турки хотели только затянуть время и обойти нас. Однако, они жестоко ошиблись. Нам также нужно было время, чтобы перевести сюда македонские войска, сформировать вновь многочисленную армию и дать отдых войскам, а главное собрать запасы продовольствия и фуража. Теперь, когда мы вполне готовы, более чем перед началом войны и чем тогда, когда турецкие делегаты в Лондоне отказались дать нам границы, которые нам следуют по праву войны, как победителям, что мы должны делать, чтобы сокрушить окончательно противника? Нужно опять разбить его наскоро собранные, необученные полчища, повергнуть его въ прах, а там, на поле сражения, продиктовать условия мира. Допустите-ли вы, чтобы врагу досталась земля, напоенная кровью ваших доблестных товарищей. Помните, что души борцов, павших при Силиолу, Петри, Лозенграде, Бунаргиссаре, Люле-Бургасе, Чаталдже, Одрине (Адрианополе), смотрят на вас с высоты небес. Допустят-ли наши отцы, матери, жены и дети, чтобы мы вернулись домой, пока не прогоним противника на море, пока не выгоним его из старого нашего дома, где он сосал кровь наших соотечественников. Они скажут нам: «Нет, здесь вам не место». Итак, вперед с помощью Всевышнего, с оружием в руках к новым и еще более славным делам!».

Между тем новое турецкое правительство, уже после заявления о перерыве переговоров союзниками, 17 января сообщило державам на их ноту от 4 января, свою ответную ноту, в которой Порта выражала желание заключить мир и положить конец войне. Подчеркнув, что оттоманское правительство уже дало неоспоримые доказательства своего миролюбия, нота говорить, что Адрианополь— город мусульманский и вторая столица империи. Он связан с империей неразрывно, и один только слух об уступке его вызвал взрыв негодования во всей стране, который привел к отставке предыдущего кабинета. Но, чтобы дать высшие доказательства своего миролюбия, оттоманское правительство склонно предоставить великим державам вопрос о той части города Адрианополя, которая расположена на правом берегу Марицы. Что-же касается части города, расположенной на левом берегу, включая мечети, мавзолеи и исторические памятники, то сохранение её под суверенитетом Турции представляется для правительства необходимым. Она не может с этим не считаться, не подвергая страну потрясению, которое может повлечь за собой самые тяжкие последствия. В отношении островов Эгейского моря оттоманское правительство заявляет, что часть их, расположенная близ Дарданелл, необходима для защиты столицы. Остальная-же часть представляет неразрывную часть азиатских владений. Однако, оттоманское правительство соглашается предоставить решение этого вопроса великим державам в уверенности, что те будут считаться с приведенными соображениями. Нота заключается словами, что Порта принимает к сведению предположение и благожелательное обещание держав в их коллективной ноте, направленные к поднятию финансовых ресурсов империи, и потому оттоманское правительство просит на будущее время дать Турции право ввести автономию таможенных тарифов и заключить торговый договор на основании принципов современного права и с применением по отношению к их подданным турецких фискальных законов, повысив тем временем таможенные тарифы до 4% и отменив с общего согласия существующую в Тур щи капитуляцию.

Однако эта запоздалая нота не изменила решения союзников возобновить военные действия: сэр Эдуард Грей передал оттоманским делегатам заявление, сделанное ему болгарским уполномоченным Даневым о том, что переговоры могут возобновиться лишь в случае согласия Турции на полную уступку Адрианополя.

Военные действия возобновились.

Второй период войны резко отличался от первого: неудача под Чаталджей подействовала на болгар: их военные действия уже не отличались прежней решительностью.

В этом периоде ярко выступала тенденция —не тратя напрасно сил, стараться лишь предотвратить возможное наступление турок со стороны Чаталджи и от Галлиполи в разрез между Адріанополемъ и Чорлу.

Первая задача выпала на долю третьей армии генерала Радко Дмитриева, доведенной до 125,000 штыков; армия окопалась на своих позициях перед Чаталджинской укрепленной линией, успешно отбивая все попытки турок, пытавшихся перейти в наступление.

Для выполнения второй задачи была сформирована так-называемая четвертая армия генерала Ковачева в составе 2-й и 7-й пахотный дивизий; к ней была присоединена первая армия — армия генерала Кутинчева, что в общем составило до 105,000 штыков.

Правда, предполагалась довольно сложная операция,—взятые Булаирской укрепленной линии, —но это предприятие не было доведено до конца.

Турки были разбиты под Коважом (см. схему стр. 100) и отступили за Булаирские укрепления.

Предполагался штурм Булаирских укреплений, поддержанный огнем греческого флота, с целью прорваться с суши к Дарданельским батареям и, заставив их замолчать, ввести греческую эскадру в Мраморное море, чтобы под угрозою бомбардировки Константинополя принудить Турцию к заключению мира.

Но план этот ограничился только занятием Булаирского перешейка.

Главным событием второго периода войны, имевшим решающее значение для её окончания, было взятие Адрианополя.

Прежде, чем перейди к описанию этого события, скажем несколько слов как о самой крепости, так и о действиях первой армии генерала Иванова, блокировавшей Адрианополь.

Стратегическое значение Адрианопольской крепости, закрывающей долины трех рек (Марицы, Арды и Тунджи) и сковывающей главный узел железнодорожных сообщений в восточной части Европейской Турции, общеизвестно.

В фортификационном и артиллерийском отношениях крепость представлялась прекрасно и вполне современно оборудованной. Масса фортов, окружающих город и расположенных от него на расстоянии 5-ти, 7-ми, 9-ти, а в некоторых местах и 15-ти верст, соединена друг с другом и с городом хорошими дорогами, а через реки, прорезывающие территорию крепости, построено много мостов. Все это дает возможность осажденному в крепости гарнизону быстро и легко передвигаться и бить осаждающую армию по частям.

Реки, протекающие через территорию крепости, разделяют ее на четыре естественных сектора: северо-западный (между Тунджей и Марицей), западный (между Марицей и Ардой), южный (между Ардой и Марицей) и восточный (между Марицей и Тунджей).

Гарнизон крепости состоял из двух низамских (X и XІ) дивизий и трех редифских (Адрианопольская, Лозенградская и Бабаэскийская) дивизий, а также из нескольких таборов Брусенской дивизии. Кроме того, здесь стояли три табора 4-го стрелкового полка и, следовательно, всего пехоты было 55, таборов (приблизительно по 1,000 штыков в таборе). Артиллерийскую службу в крепости несли пять крепостных артиллерийских полков, саперный пионерный крепостной полк, а затем шли разные технические части. Общее количество гарнизона в начале осады доходило до 70,000 человек, но за время осады гарнизон потерял около 10,000 убитыми, умершими, ранеными, бежавшими, и в момент взятия крепости насчитывал немногим менее 60,000 человек, считая обоз и вспомогательные службы.

5 октября 1912 г. вторая болгарская армия, находившаяся под командой генерала Иванова, получила приказание наступать на Адрианополь и обложить крепость. В начале операций вторая армия состояла из 3-й, 8-й и 9-й дивизий, но, в течение операций, в осаждающей армии произошли большие перемены. Так, сначала ушла и присоединилась къ 1-й и 3-й армиям 3-я дивизия и на место её пришли две сербских дивизии. Потом пришла вновь сформированная дивизия и Кырджалийский отряд. 3-я дивизия оставалась на юге до окончания перемирия. После окончания перемирия 3-я дивизия вернулась и вновь расположилась в линии обложения Адрианополя.

По официальным донесениям, обложение крепости закончилось 16 октября, хотя фактическим концом процесса обложения следует считать 21 октября. С момента начала обложения крепости окрестности Адрианополя были свидетелями ожесточеннейших боев, которые, со стороны турок, имели целью отбросить линию болгарского обложения возможно дальше от линии фортов, а со стороны болгар имели заданием заставить передовые турецкие отряды войти в крепостной периметр.

До заключения перемирия крепость была только обложена, так как предполагалось скорое заключение мира и связанная с ней капитуляция Адрианополя. В начале второй фазы войны (с 21 января) из осажденной крепости были получены сведения о том, что запасы кончаются и что, следовательно, сдача Адрианополя неминуема. Но уже в начале марта стало известным, что эти сведения ложны и что еще в конце декабря и в начале января адрианопольскій гарнизон нашел громадные склады жита в Мараше и Босна-Киое. Стало ясно, что при той экономии, которую делал Шукри-паша въ рационах (он начал с 800 гр. мяса, 800 гр. хлеба, значительного количества сыра и в конце обложения свел рацион к 300 гр. хлеба, 300 гр. мяса и минимальному количеству сыра), крепость сможет держаться еще около двух месяцев. Таким образом осаждающей армии не оставалось ничего иного, как идти на штурм крепости.

Изучая уже давно и весьма внимательно адрианопольскую крепость, оценивая сравнительную стоимость и силу сопротивления четырех её секторов, болгарский генеральный штаб давно пришел к совершенно определенным и верным выводам.

Наиболее уязвимым местом Адрианополя со стороны Болгарии турки считали северо-западный сектор. Здесь проходит железнодорожная линия и, следовательно, по их основательному расчету, только здесь болгары могли сосредоточить такое количество орудий и, главное, снарядов, которое могло-бы обеспечить наступательные действия. Считаясь с этим, именно северо-западный сектор турки укрепили образцово. Форты этого сектора расположены группами, причем самые группы построены в шахматном порядке, и, благодаря этому, удалось достигнуть чрезвычайно важного в крепостном, деле результата. Взятие осаждающей армией одной какой-нибудь группы фортов на этом секторе совершенно не компрометирует обороны всей крепости.

Считая западный и южный секторы хорошо укрепленными самой природой, все свое внимание, после северо-западного сектора, турки обратили на сектор восточный. Впрочем, очевидно, они не предполагали, ввиду отсутствия здесь железнодорожного сообщения, возможности подвоза сюда для неприятеля достаточного количества боевых припасов, и поэтому считали до последнего времени достаточным прежней фортовой линии. Только в самое последнее время они принялись за разработку нового плана обороны восточного сектора, но этот план остался невыполненным.

Впрочем, материально, по количеству фортов, батарей и орудий и по качеству сооружений, эта линия почти так-же сильна, как и северо-западный сектор. Она значительно уступает в техническом и стратегическом отношении, так как форты расположены слишком близко к городу и на одной прямой. Это позволяет сильной неприятельской батарее, расположенной на севере, бить анфиладно всю фортовую линию. При этом, в полную противоположность северо-западному сектору, на восточном секторе с падением одного форта падает защита всей линии.

Оценив значение этого важного обстоятельства, болгары давно уже решили, что если дело дойдет до атаки адрианопольских фортов, повести атаку именно на восточною секторе. То соображение, которое в глазах турок делало подобное предприятие почти немыслимым (отсутствие средств для подвоза сюда достаточного количества снарядов) было побеждено почти только и исключительно терпением болгарского солдата и выносливостью болгарского буйвола. Вместо вагонов, доставляющих на позиции сотни снарядов зараз, болгарам пришлось в течение долгих месяцев стаскивать сюда снаряды на арбах, запряженных буйволами. Если иметь ввиду, что на каждой арбе можно перевезти только три, maxіmum — четыре снаряда, и если вспомнить, что при средней бомбардировке каждое орудие выпускает в день от пятидесяти до шестидесяти снарядов, то можно представить себе те бесконечные караваны, на которых свозились к восточному сектору боевые припасы, необходимые для атаки..

Штурм начался 11 марта, в 1 час пополудни, кончился 18 марта, в 8 час. утра. Общая диспозиция была следующая. В 1 час дня началась общая бомбардировка крепости; со всех позиций и на всех секторах. С большой интенсивностью она продолжалась до 8 часов вечера и затем прекратилась повсюду, за исключением северо-западного сектора, где, она продолжалась до полуночи. В полночь и на северо-западном секторе бомбардировка была прекращена.

Так как в течение нескольких месяцев гарнизон Адрианополя привык к этому болгарскому прекращению бомбардировки в определенный час, то и на этот раз турки поняли, что имеют дело с очередной канонадой, — заметивши, что она прекратилась, успокоились и стали отдыхать.

Тем временем болгары сделали последние распоряжения по атаке. В два часа ночи общая бомбардировка крепости возобновилась с такой ужасной силой, что, по рассказам турецких офицеров, ничего подобного им не приходилось слыхать за все время осады. Части были уже построены, а в 4½ часа утра болгарские цепи, не замеченные турками, приблизились к турецким передовым позициям, находящимся на расстоянии двух километров от линии фортов.

Роты, построенные цепями с офицерами впереди, сохраняя абсолютную тишину, подходят на 50 шагов к неприятелю и затем с криками «ура!» бросаются в штыковую атаку на неприятельские окопы. Завязывается ожесточеннейший бой, но уже после получаса передовые позиции турок сметены, и турки вынуждены отступать за аортовую линию, тем более, что захваченные болгарами 20 орудий и 8 пулеметов уже стреляют по бегущим туркам.

Все дальнейшее было заранее предусмотрено и рассчитано.

Наступление с юга поддержало штурм с востока, и бронированная стена, эта гордость современной немецкой техники, эта непроницаемая броня стали, свинца и бетона, которая называется фортовой линией восточного сектора, пала в течение одних только суток. Пала вместе с этой стеной крепость, о которой в военной истории сложилось так много легенд. Обнажился город, вся история которого есть история постоянных, то удачных, то неудачных осад. Пал город, который столько времени держал в таком напряженном состоянии политическую мысль всей Европы.

Это радостное для болгар событие было омрачено теми раздорами, которые обнаружились тотчас-же между болгарами и сербами.

Сербы претендовали на то, что «непобедимый» Шукри-паша сдался именно им, а не болгарам.

Болгары отрицали это обстоятельство; командовавший болгарской армией генерал Иванов напечатал даже особое «разъяснение» по этому поводу.

«Разъяснение" это мы печатаем почти дословно, так как в нем заключается и описание самого взятия Адрианополя.

«Адрианополь,— пишет генерал Иванов,—как всякая другая крепость и даже как всякая более обширная позиция, не был атакован со всех сторон одинаково. Нужно выбрать такой участок, на котором сосредоточиваются все средства, дабы таким образом, атакуя его, можно было рассчитывать на успех, и затем лишь распространить его на другие участки. Таким образом остальные участки получают второстепенное значение — значение демонстративное, т.-е. действие на этих участках выражается только в удержании противника и лишении его возможности не только перебрасывать свои войска на выбранный для решительной атаки участок, но даже и не дать ему возможности угадать направление этой атаки.

Этот образ действий под Адрианополем был для нас обязателен еще и по тому обстоятельству, что осадные артиллерийские и инженерные средства в сравнении с таковыми-же средствами турок были очень ограниченных размеров у союзников.

Решено было атаковать восточный сектор и северную его половину. На этом секторе еще в ноябре прошлого года началась постановка осадной артиллерии; на этом секторе были сгруппированы все имевшиеся в распоряжении осаждающих инженерные средства; сюда были направлены все подкрепления, которые были приданы для обеспечения успеха; здесь были исключительно болгарские войска; сербских войск было пять эскадронов дивизионной конницы.

На всех остальных секторах ничего не было приготовлено для серьезной атаки, и роль их осталась демонстративной.

Однако, считаю нужным сказать, что демонстрация не есть бездействие, как некоторые хотят понимать. Демонстрация есть действие и действие серьезное, чтобы не дать противнику возможности разгадать истинное намерение противной стороны. Хорошо выполненная демонстрация настолько-же важна для успеха, насколько. к сама удачно выполненная атака.

Исполнение штурма. Ночью с 12 на 13 марта, на основании приказа по 2-й армии за № 60, наши войска восточного сектора атаковали на рассвете и взяли форты Айджиолу и Айваз-Баба и после утверждения на них, благодаря выдвинутой без промедления полевой и гаубичной артиллерии, получили возможность действовать в тыл и фланг остальным фронтам восточного сектора. Атака эта сделала сопротивление на остальных фортах невозможным, и все они к 8 часам утра были в наших руках. Преследуя противника в направлении города, наши войска вошли в него к 9½ час. утра и одна часть их перешла р. Тунджу, где остановились около казарм Янык-Кашлы для обезоружения пленных турок. Командир л.-гв. Конного полка в это время отправился в форт Хадарлык и захватил Шукри-пашу.

Около 8½, час. утра последовать первый взрыв турецкого склада при Карагиоз-табия, означавший, что сопротивлению турок приближается конец и крепость бессильна сопротивляться.

К тому времени войска других секторов боролись еще на передовых позициях.

К 10 часам утра турки уже, где раньше, где позже, начали очищать форты и сдаваться без всякого сопротивления. Так было на северо-западном, на западном, и на южном секторах.

Таким образом, если говорить о взятки фортов штурмом, то таковой следует отнести только к фортам на восточном секторе. Все остальные были заняты потому, что турки, после падения восточного сектора и занятия города и мостов болгарскими войсками, наступавшими в этом направлении, не были в состоянии сопротивляться, особенно после того, как они взорвали склады с боевыми припасами, зажгли муку и расстреляли лошадей.

Только что изложенное обстоятельство следует иметь ввиду при сообщениях о том, что 20-й Сербский полк овладел фортом Хадарлык и пленил Шукри-пашу.

Форт Хадарлык находится в 3 верстах восточнее теперешнего фортового пояса, позади Казан-тепе. В этом форте помещался штаб Шукри-паши и станция беспроволочного телеграфа.

После того как Шукри-паша представился при форте Каик командующему осадной армией, последний разрешил Шукри-паше, по его личной просьбе остаться на ночь в форте Хадарлык, куда и был отвезен по распоряжению генерала Вазова.

Телеграммой командующий осадной армией приказал, чтобы все войска всех секторов, за исключением восточного, по занятии фортового пояса, утвердились на нем и ждали дальнейший распоряжений.

Таким образом появление 20-го Сербского полка в форте Хадарлык, находящемся в 3 верстах позади этого пояса, не отвечало отданному приказанию. Во всяком случае появление одной или двух рот этого полка (20-го) в форте Хадарлык произошло около 3—4 часов пополудни и, так как вопрос об овладении Адрианополем был уже окончен, то генерал Вазов, который был занят введением порядка в городе, посмотрел снисходительно на появление сербскихъ солдат и даже поручил охранение этого форта сербской роте. Никому и въ голову не приходило, что здесь возможен какой-нибудь спор. Важен тут факт, что Шукри-паша был захвачен полковником Мархолевым, представлен генералу Вазову, а затем этим последним — и генералу Иванову, прежде чем Шукри-паша увидел сербского солдата.

Все это подтверждается личным заявлением самого Шукри-паши.

Возможно-ли после этого утверждать, что Шукри-паша сдался 20-му Сербскому полку, который потом будто-бы отправил его к главному коменданту генералу Иванову?

Для иллюстрации вышеизложенного может служить и следующая телеграмма штаба 2-й сербской армии командующему 2-й армией въ дер. Ортакчи, поданная в 1 ч. 50 мин. пополудни 13 марта:

«Начальник тимокской дивизии уведомляет, что 20-й полк занял предназначенный ему участок; на этом участке имеется много разбросанных припасов. В Казан-тепе есть три турецких генерала. При 15-м полку есть 8,000 пленных и 200 офицеров.

Тоже неверны утверждения, что 15-й Сербский полк вошел первым в город, а после него 23-й Болгарский. Неправдоподобность подобных сообщений опровергается вышеизложенным.

Сведения в печати и в других местах, где они обсуждались, преувеличены и относительно численности армии. Одни поспешили сказать, что сербская армия насчитывала 65,000 человеко при 60 осадных орудиях; другие не делают разницы между списочным и наличным составами армии, не принимая во внимание, что в наличный составь входить немалое количество нестроевых.

Списочный составь сербской армии был, в круглых цифрах, 47,000, но из них одних только больных было 19,000, из которых, в последние месяцы, было эвакуировано в Сербию до 8,000 чел. Процент нестроевых в сербской армии был довольно значителен.

За вычетом из 47,000 (по списку) армии больных и нестроевых, составь сербских войск не превышал 32,000 человек при 60-ти полевых орудиях, 20-ти двенадцати см. и 8-ми пятнадцати см. гаубицах и 10-ти двенадцати см. длинных орудиях.

Болгарских войск, в круглых цифрах, было 105,000 человек, а за вычетом больных и нестроевых, на лицо в строю оставалось 88,000 солдат, при 342 орудиях разного калибра.

Затронут был еще один вопрос — это относительно силы укреплений разных секторов, причем говорилось, что укрепления восточного сектора были слабее других. Если это так, то этим доказывается лишь искусство командующего, потому что теория никогда не советует атаковать противника там, где он сильнее, а, наоборот, рекомендует атаковать, где важно и доступно.

Восточный сектор в этом отношении был очень удачно выбран, потому что с падением его пала и вся крепость. Он был доступен для атаки не потому, что был слаб, наоборот — местность там действительно очень сильна, а потому, что давалась возможность скрыто и охватывающим образом расположить осадные батареи, следовательно, способствовать концентрированию огня. К этому нужно прибавить, что на этом секторе противник имел больше всего войск.

Наконец, число потерь свидетельствует о сопротивлении противника, о силе его позиций и о мужестве атакующих войск.

Потери были следующие:

После этого нельзя не отметить факта, что там, где претендуется на овладение фортами, пленение Шукри-паши и наличие самых сильных позиций, а именно на Северо-западном секторе, потерь меньше всего. Дунайская дивизия, которая атаковала не форты, а полевую укрепленную позицию на западном секторе, даже она имеет почти в 2½ раза больше потерь, чем Тимокская дивизия.

Из всего вышеизложенного, все, кому дорога истина, сделают сами справедливый вывод.

Командующий 2-й болгарской армией генерал-лейтенант Н. Иванов».

Взятием Адрианополя фактически закончилась война Болгарии с Турцией. До заключения мира не происходило уже ни одного сколько нибудь выдающегося столкновения воюющих сторон, но заключение мира состоялось лишь через два месяца.

Дипломатические переговоры, которые происходили в это время между великими державами, Турцией и союзниками, осложнялись двумя вопросами: об Албании и о Скутари, о чем подробные будет сказано в следующих главах нашего очерка.

Что-же касается собственно Болгарии, то никаких особых затруднений не возникало, так как её новая граница с Турцией была предопределена еще в марте месяце.

Великие державы еще ранее открытия переговоров об условиях мира формулировали в отношении Турции и союзников главную основу этих переговоров: граница Оттоманской империи в Европе должна была идти от Эноса и оканчиваться Мидией. Все территории на запад от этой линии, включая сюда и Адрианополь, и Лозенград, Турция должна была уступить союзникам, за исключением лишь Албании, организация и установление границ которой должны быть определены великими державами.

Некоторое затруднение возбуждал вопрос о военном вознаграждении, которое требовали союзники от Турции, но этот вопрос было решено обсудить в международной комиссии в Париж.

В 12 часов 30 минуть дня 17 мая 1913 года делегаты Турции и союзников, Болгарии, Сербии, Черногории и Греции, собрались в Сент-Джемском дворце, в Лондоне, и подписали мирный договор, оставлявший побежденной Турции ничтожный клочок территории в Европе.

Речи, произнесенные при подписании договора, казалось, свидетельствовали о том, что кровавая балканская трагедия окончилась...

Выразив делегатам сердечнейшие поздравления великобританского правительства по поводу заключения мира, сэр Эдуард Грей сказал:

,,Позволю себе надеяться, что вы все с чувством удовлетворения и облегчения приняли то решение, к которому вы только-что пришли. Это чувство будет разделено всеми державами, которые оставались нейтральными и непрестанно желали восстановления мира в интересах спокойствия Европы. Нам известно, что остаются еще вопросы, подлежащие разрешению, прежде чем будет достигнуто полное соглашение, но мне хочется верить, что заключение мира облегчить урегулирование этих вопросов и усилит по отношению к вам всем, я уверен в этом, благожелательный интерес остальных держав».

Грей закончил речь следующими словами:

«От всего сердца желаю, чтобы заключенный здесь мир имел результатом полное успокоение в международных отношениях, дабы каждое государство могло восстановить свои силы, подвергшиеся столь суровым испытаниям, содействовать развитию своих территорий, обеспечить благосостояние и счастье своего народа и процветание своей национальной жизни».

Делегат Болгарии Данев указал, что делегаты ценою неустанных усилий достигли последнего этапа своей трудной миссии. День 17 мая знаменует историческую дату для балканских народов. На почве мира и мирного соревнования вчерашние враги найдут возможность создать узы солидарности и совершенно забыть о прискорбном прошлом.

22 мая в Париже в министерстве иностранных дел под председательством Пишона состоялось открытке финансовой комиссии по балканским делам. Приветствуя от имени правительства делегатов, Пишон сказал:

«Подписание мирного договора знаменует собою конец войны, в которой армии выказали столько геройства, и желание воюющих сторон обсудить в духе мудрости и справедливости важные, подлежащие разрешению, вопросы. Ввиду созданного событиями последних, 8 месяцев положения, необходимо было прежде всего рассмотреть территориальные и политические вопросы, одновременно интересующие Балканские государства и Европу, и затем заняться играющими столь важную роль в международных отношениях экономическими интересами и найти им разрешение, без чего не было бы плодотворного мира. Созванная с этой целью комиссия включает рядом с представителями государств, подписавших мир, делегатов держав, давно уже имеющих экономические интересы в Оттоманской империи и на Балканском полуострове. Я твердо надеюсь, что этим путем легче можно будет примирить уважение к приобретенным правам, сохранение законных гарантий и материальное развитие воевавших государств. Каков-бы то ни был исход войны, она всегда влечет для воюющих обязательства, ложащиеся на настоящее и будущее, и всякое территориальное приобретение налагает обязанности, выполнение коих должно быть обеспечено. Уменьшить, насколько возможно, эти обстоятельства и установить обязанности, падающие на подписавшие мир государства,—такова двойная задача комиссии, состав коей служить ручательством, что задача будет выполнена в духе справедливости и беспристрастия».

Делегат Турции, выразив правительству Франции благодарность за прием, сказал, между прочим:

«Наше правительство убеждено, что отказ от большей части европейской территории будет рассматриваем как крайний предел жертв Турции. Турция, желая продолжать среди других государств существование, достойное её истории и способное обеспечить ей мирное развитие, уверена, что найдет благосклонную поддержку со стороны великих держав».

Сербский делегат заявил, что «союзники вели войну для освобождения христианских народов и возвращения потерянных областей. Ревностно заботясь о своих жизненных интересах и правах, союзники торжественно заявляют о своем уважении прав других наций, которые считают наиболее прочной основой международных отношений».

Так закончилась победоносная борьба Болгарии и её союзников с Турцией.

Вся Европа ждала успокоения, читая приведенные выше речи, в которых так громко говорилось о счастье народов, солидарности, справедливости и беспристрастии...

А между тем уже назревала вторая балканская война, война братоубийственная, из-за дележа добычи...

Глава ІІ. Война Сербии с Турцией

17 сентября 1912 года Сербия, готовясь к открытию военных действий против турок, объявила мобилизацию.

В день объявления указа о мобилизации все самые далекие закоулки Сербии знали уже о ней. Достигнуто это было тем, что на всех возвышенностях были приготовлены большие костры, которые вспыхнули по общему сигналу{2}. Таким образом в течение одного часа, как только наступила ночь, вся Сербия знала о мобилизации. В ту же еще ночь направились сербы в назначенные места, чтобы предоставить себя в распоряжение властей. Явились все, кто только мог передвигать ноги; явились призываемые и не призываемые.

Через два дня под оружием была уже вся военная сила Сербии. По мере прибытия резервистов, им выдавались оружие и обмундировка. После подсчета явившихся, их оказалось на 90,000 больше того количества, которое можно было вооружить скорострельными ружьями. Этот избыток вначале не требовался, он нужен был впоследствии, для занятия гарнизонной службы в самой стране и в занимаемых новых местах, причем вооружение его могло производиться лишь русскими старыми берданками, обмундирования-же для них не было совсем запасено. Эта часть — старший класс запасных— должна была служить в своих одеждах. С большим трудом удавалось отбирать у старшего класса запасных выданные им раньше ружья — все они хотели идти в действующую армию. Установлены случаи, что офицеры, лишенные физической возможности участвовать в походе вследствие тяжелой болезни, в отчаянии застреливались.

В течение трех дней явилось 95% призывных. Через неделю их было 98%, лишь 2% оказались больными, но и из этих многие явились, прося их взять, в надежде поправиться в дороге.

Как оказалось, Сербия была прекрасно подготовлена к войне. Оружие, обмундирование, снаряжение, обоз, все было в достаточном количестве, и в лучшем виде.

Пятого октября, т. е. через семнадцать дней, со дня указа о мобилизации, вся сербская армия, в количестве 250,000 человек, с обозом из десятков тысяч повозок и вьючных лошадей, с провиантом и снаряжением, ждала уже приказания вторгнуться в пределы Турции.

Еще до объявления войны Турцией, 1 октября турецкий отряд вторгся на сербскую территорию у Ристоваца и продвинулся вперед верст на десять. Какой смысл имело это частичное наступление турок, да еще в небольших силах,—до сих пор не выяснено; вероятно, это было сделано по инициативе какого-нибудь начальника отдельного отряда, так как нападение было совершено без всякой дальнейшей поддержки. Турецкий отряд легко был отброшен назад передовыми сербскими войсками и до 5 октября на сербской границе турки ничего более не предпринимали.

5 и 6 октября сербские войска, сосредоточенные от Враньи до Ужицы (см. схему на стр. 122), перешли границу, и война началась.

Все войска Сербии были разделены на четыре армии, силою в 250,000 человек, кроме того 80,000 человек третьего призыва предназначены были для гарнизонной службы как внутри Сербии, так и в завоеванных областях. Всего Сербия мобилизовала 330,000 человек.

К вечеру 8 октября первая армия королевича Александра была уже перед Кумановом, вторая армия генерала Стефановича, в 45 верстах от неё, близ Овчего поля, третья армия генерала Янковича в трех переходах от Куманова, близ Приштины, четвертая армия генерала Живковича — в Новобазарском санджаке. Начальником главного штаба был генерал Путник.

Главная роль из всех четырех сербских армий выпала на долю первой, наиболее многочисленной, насчитывавшей до 120,000 человек.

Под Кумановом разыгрался бой, имевший решающее значение для всей кампании, а потому мы о нем и скажем более подробно.

Турция для действий на Македонском театре войны выставила три корпуса, около 180,000 штыков, а с кавалерией, артиллерией и другими родами оружия до 220,000 регулярных войск. Из них против сербского войска предназначалось до 180,000 человек, кроме арнаутов и волонтеров. Отдельные турецкие войска предназначались для отражения греческих войск, угрожавших туркам с юга.

Королевичу Александру, командовавшему первой армией, как удостоверяет очевидец битвы под Кумановым г. Табурно, было известно, что часть турецких войск расположилась у Куманова, но главного сражения здесь не предполагалось. Думали, что оно будет на Овчем поле, где, по известиям, было сосредоточено около 40 тысяч турецких регулярных войск. Полагалось обождать еще два-три дня, пока приблизится третья сербская армия генерала Янковича. В этом положении первая армия находилась весь день девятого и десятого октября, утром.

Около десяти часов утра десятого октября турецкие войска атаковали кавалерийскую дивизию, находившуюся на левом фланге первой сербской армии, которая для отбития нападения спешилась. Атака была и на Дунайскую дивизию первого призыва, расположенную также на левом фланге, и на части Моравской дивизии первого призыва, расположенной в центре. Нападение было довольно неожиданное, и вначале полагалось, что силы турок небольшие. Думали даже о демонстрации. Поэтому для отбития нападения были выставлены сравнительно небольшие части. Лишь около двух часов дня выяснились, более или менее, силы турок, и сербские войска развили свои силы. В боевой линии участвовали три пехотных дивизии и одна кавалерийская. Они заняли фронт, длиною около тридцати верст. Две дивизии находились в резерве.

Во время нападения турок шел мелкий дождь, была мгла, поэтому трудно было определить силу турок. Эти силы, как оказалось, состояли из семи пехотных дивизий, низамов и редифов (около 70,000 человек) и двумя или трех отдельных стрелковых полков, всего около 75—80 тысяч пехоты, а с артиллерией, кавалерией и вспомогательными войсками не менее 90—95 тысяч человек и 15—20 тысяч арнаутов, в общем,—до 105—115 тысяч человек при 200 орудиях.

Сербские войска, как сказано выше, составляли около 120,000 и также имели до 200 орудий.

10 октября атаки турок, которыми командовал Фети-паша, на левом сербском фланге, были особенно упорны. Сербская артиллерия вначале не могла успешно действовать, вследствие тумана и дождя.

В то время, как один турецкий корпус производил бешеные атаки на сербском левом фланге и в центре, другой корпус совершал обходное движение правого сербского фланга.

К трем часам дня атака турок на сербском левом фланге ослабела и местами сербы начали переходить в контратаку. Сербы своевременно обнаружили стратегическое движенье турецкого корпуса в обход правого фланга и приняли надлежащие меры, вследствие чего турки должны были отказаться от дальнейшего движения в этом направлении.

К шести часам вечера бой прекратился. Сербы не только удержали свои позиціи, но местами продвинулись вперед.

Небо очистилось совсем от туч, взошел месяц и осветил поле сражения.

Около семи часов вечера турки предприняли ночную атаку против Дунайской дивизии первого призыва, расположенной на левом фланге. В дело была пущена не только пехота, но и артиллерия. Сербы дружно встретили турок ружейным и артиллерийский огнем. Ночной бой продолжался до 11½ часов ночи. Он был очень упорный, турки жестоко напирали, но сербы стойко держались и временами бросались в атаку. Необходимо обратить внимание на очень важный факт — на то, что ночью артиллерия действовала с весьма немалым успехом. Правда, ночь была светлая.

Сербская армия ночью приготовилась, чтобы на следующее утро взять в свои руки инициативу и предпринять общую атаку всею армиею по всему фронту.

Рано утром 11 октября бой возобновился.

Сербские войска проявили в этом сражении высокий героизм, частные начальники —большую инициативу. Особенно отличилась артиллерия. Пехота вела наступление энергично, не прибегая к окапыванию, и лихо, с криком «вперед!», бросалась в штыки.

Уже к 11 часам дня выяснилось, что сражение было выиграно сербами.

В два часа дня по всему фронту было уже тихо.

Турки бежали, бросая по пути орудия, зарядные ящики и даже ружья.

На месте битвы ими были оставлены 112 орудий, да на пути отступления сербы захватили еще 44 орудия, таким образом под Кумановом македонская армия турок потеряла почти всю свою артиллерию. В плен было взято до 100 офицеров и до 2.000 солдат.

Разбитая турецкая армия отступила на Скопле (Ускюбъ).

Как выяснилось на следующий день после кумановскаго боя турки бежали в паническом страхе, оставляя все за собою, лишь-бы куда-нибудь и как нибудь спастись.

Но каким образом вселился этот страх?

Как произошло это массовое сумасшествие?

Пленный турецкий полковник в Скопле, плача, говорил г. Табурно:

— Вы спрашиваете, как создалась паника? Победила сербская артиллерия... Верьте мне, такая артиллерия может всякого довести до панического бегства. Вы себе не можете представить, какой адский огонь сыпали из своих жерл невидимые для нас сербские орудия. Эта «невидимость» имеет свое весьма важное моральное значение. Сербские орудия осыпали таким адским огнем наши батареи, которые мы ставили, по дорого обошедшейся нам немецкой школе, на открытые позиции, что ничего другого не осталось, как бежать. Попадает в пахоту этот огонь, делает опустошения, быть-может, и не столько физические, сколько моральные, хотя у нас потеря от артиллерийского огня была не менее 30% всех потерь,—процент исключительно большой.

Люди под влиянием такого огня прямо с ума сходили. Ужасный треск, свист, падение с неба смертоносных пуль, от которых не скроешься, не убежишь.

Вот главная причина поражения, вот источник паники,— психического расстройства.

— Но разве пехота не играла никакой роли или играла небольшую ?

— Очень даже большую. Ведь все-таки один артиллерийский огонь не мог дело докончить. Он подготовлял моральное поражение, а пехота физическое. Ей гораздо легче было выбивать с позиций людей, уже нервно расстроенных. К тому-же, пехота сербская оказалась великолепною, храброю, сообразительною, руководимою прекрасными офицерами.

— Мы знали,—закончил полковник,—что сербская артиллерия хороша, но мы не могли предполагать, что у сербов такая превосходная пехота. Одного рода оружие стоит другого.

Бой при Куманове окончательно деморализовал, и расстроил турецкую македонскую армию.

Уже 12 октября в Скопле стали циркулировать слухи, что под Кумановым с турецкой армией случилось что-то, как-будто, неладное. Начали появляться и части войск, но без артиллерии, без вооружения, растерзанные, растерянные. Христиане догадались тогда, в чем дело, тем более, что большая часть войск, не останавливаясь и не подчиняясь приказаниям офицеров, шла дальше, направляясь без оружия к своим деревням, так как большинство солдат были местного набора и отказывались от дальнейшей борьбы.

Фети-паша телеграфировал командующему македонской армией в Салоники, что от всей армии пришло и задержалось в Скопле всею около 40 тысяч войск, что он старается привести их в порядок и думает защищать Скопле до последней капли крови.

Между тем город наполнялся беженцами, прибывшими с семьями и со скарбом со всех концов, где наступал неприятель. Таких беженцев в Скопле собралось около 150 тысяч.

Непременное желание Фети-паши дать во что-бы то ни стало сражение у города не могло ни к чему иному привести, как к новому позору. Между тем бомбардировка города могла вы звать массу жертв и принести тяжелые последствия. Ввиду этого нотабли города уговаривали Фети-пашу отказаться от своего плана и отступить дальше.

На следующий день Фети-паша, никому ничего не говоря. покинул город, так как сорганизовать что-либо для сопротивления наступающим сербским войскам ему не удалось.

Представители города обратились к русскому генеральному консулу Калмыкову, прося его заступиться за город,— отправиться в квартиру сербской армии и предложить сербам занять город Скопле.

13 октября консулы: русский, французский, английский и австрийский с представителями города явились к командующему первой сербской армии королевичу Александру и предложили ему скорее занять Скопле и ввести порядок из-за опасения анархии.

Королевич Александр во главе 16-го имени Государя Императора Николая ІІ полка, осыпаемый цветами, при восторженных, кликах христианского населения вошел в тот же день в город. А через несколько дней после того был торжественный въезд короля Петра в древнюю столицу Сербского царства, где сербский царь Душан Сильный в 1349 году обнародовал свой знаменитый «законник».

При встрече короля Петра бывший городской голова города Скопле — турок, приветствуя короля, сказал:

«Пять веков тому назад оттоманы взяли этот край мечом. Ныне военное счастье изменило оттоманскому оружию. То, что мечом взяли, мечу и отдаем. От кого взяли, тому и отдаем».

Итак, после 532 лет турецкого рабства, Скопле вновь возвратился к Сербии.

После взятия Скопле первая сербская армия продолжала свой путь преследования разбитой турецкой македонской армии, отступавшей по долине р. Вардара. В Велесе, несмотря на прекрасные позиции, турки не задержались и продолжали отступление, но не по долине Вардара, а повернув на юго-запад, по направлению к Прилепу. Такое изменение направления уже давало понять, что командующий македонской армией предпримет что-нибудь в Монастыре, где имелась некоторая часть свежих войск, неиспытавших еще поражения и бегства. Путь к Монастырю (Битолии) ведет через г. Прилеп.

Сербские войска первой армии королевича Александра направились к Прилепу двумя путями, а именно: по дороге, проложенной прямо из Велеса до Прилепа, и но дороге, идущей через Криволак; первая дорога короче второй. Из Прилепа в Монастырь имеется одна лишь дорога, долиною р. Церна.

20-го октября первая колонна, идущая по первой дороге, приблизилась к перевалу Бабине-Планина, находящемуся северо-восточнее Прилепа, т.-е. не доходя Прилепа на 12—14 верст. Высота этого перевала около 1,200 метров, а высота долины реки Десна с северо-востока от перевала и всего в 5 верстах от него имеет около 600 метров; из этого видно, что подъем очень тяжел. Точно также долина реки, которая протекает через Прилеп и берет начало у этого перевала, имеет высоту около 600 метров.

К перевалу ведет ущелье, по которому зигзагами проложена дорога, весьма плохо содержимая.

По сторонам перевала возвышаются вершины гор в виде сопок. Некоторые из них достигают 1,560 метров высоты. Положение, весьма похожее на Шипкинский перевал.

Как перевал, так и все боковые сопки были заняты турками. Донесения говорили, что турок здесь около 20 тысяч с несколькими горными орудиями.

Сербам нечего было и думать пользоваться здесь полевой артиллерией; горных-же орудий у них было мало, да и тех негде было поставить, так как со свободных высот не было доступа, до высот, занятых турками. Сербам удалось вывезти лишь два горных орудия, причем они не могли принести существенной пользы.

Нельзя было использовать и численное превосходство сербских сил, почти вдвое превосходивших турецкие, так как не было возможности их развернуть. Такова была местность.

Приходилось действовать одной пехотой, употребляя для атаки высот, занимаемых турками, небольшие сравнительно отряды, в 2—3 роты, не более.

Три дня подряд сербы брали перевал и высоты.

Три дня упорной, героической атаки. Атака следовала за атакой.

На третий день, вечером, все турецкие позиция занимала уже сербская пехота.

От Прилепа турки отступили на Монастырь, где уже шла работа по укреплению.

Турки остановились на перевале Бабине-Планина, главным образом, для того, чтобы задержать на несколько дней сербов и лучше укрепиться в Монастыре.

У Монастыря туркам удалось собрать около 70—80 тысяч войск и около 100 орудий; сила довольно внушительная. Но эта сила не могла противостоять сербам, которые, в сущности, наступали на Монастырь с силою, по численности не большей, чем у турок, но с преимуществом действий артиллерии, которая и здесь, как у Куманова, сыграла главную роль. Потери сербов под Монастырем должны были быть близки к потерям под Кумановым, т.-е. около 7—8 тысяч убитыми и ранеными.

С падением Монастыря западная турецкая армия перестала существовать. В этой последней битве турки потеряли до 50,000 человек пленными и до 17,000 убитыми и ранеными, сербы-же свои потери исчисляли всего в 7,000 человек.

Находившиеся в Монастыре Али-Риза-паша, Кара-Саид-паша и Зекки-паша бежали еще до капитуляции; Джавид-паше и Фети-паше удалось прорваться с остатками своей армии, около 30,000 человек, первому — к Флорине, второму — к Ресне. Сербы преследовали их и 10 ноября заняли с боя Флорину, где встретились с греческими войсками, спешившими к Монастырю, после занятия Салоник. Джавид-паша бежал к Янине и, собрав несколько тысяч беглецов, стал содействовать её обороне. Сербы, между тем, заняли и Ресну, на пути к которой был убит Фети-паша.

С этого времени сербские войска, выполнив трудную Куманово-Монастырскую операцию, занялись лишь оккупацией Албании и очищением её городов и селений от албанских банд.

Задачей сербов стало теперь достижение берегов Адриатического моря и занятие порта Дураццо, что составляло для них почти главную цель войны.

В то время, как совершались описанные выше события, в которых главную роль играла 1-я сербская армия королевича Александра, 4-я армия генерала Живковича еще 9 октября заняла Новый Базар, а третья армия генерала Янковича 13 октября — Приштину. Вслед за тем Янкович начал наступление к Ускюбу, чтобы войти в связь с первой армией, и 14 октября занял с боя город Качаник, где в июле 1912 г. турки произвели варварское избиение христиан. отделив одну дивизию к Монастырю на усиление 1-й армии, генерал Янкович двинулся к Адриатическому побережью одновременно с 1-й армией.

11 октября части 1-й армии заняли без боя Охриду; части-же 3-й армии 15 ноября — Дибру и весь Лимский округ, а 17 ноября — и Эльбасан.

1-я армия генерала Живковича, занявшая Новый Базар, соединилась с черногорскими войсками и также двинулась к морю.

5 ноября сербы, вместе с черногорцами, завяли порть Аллессио, а 15 ноября — и порть Дураццо.

Что касается, наконец, 2-й армии генерала Стефановича, то не понадобившись под Кумановым, она двинулась на поддержку греков к Салоникам, но падение этого города сделало дальнейший её поход в этом направлении излишним, и значительная часть её была направлена к Адрианополю, на усиление болгарских войск, осаждавших эту крепость.

Все стратегические задачи на албано-македонском театре войны сербами были уже выполнены и они могли-бы оказать еще более значительную помощь Болгарии, но в это время Австрия мобилизовала войска и призрак войны с нею из-за Албании не позволил Сербии перебросить свои силы на восток.

Как уже сказано выше, 21 ноября 1912 г. было подписано перемирие с турками, 30 ноября начались мирные переговоры в Лондоне, 21 января 1913 г. переговоры были прерваны и военные действия хотя и возобновились, но в этой второй войне с Турцией сербы, главным образом, ограничились лишь принятием участия в осаде Адрианополя.

После падения этой крепости, о чем мы уже подробно говорили в первой главе нашего очерка, вновь начались мирные переговоры в Лондоне, которые и закончились подписанием мирного договора союзников с Турцией 17 мая 1913 года.

В результате эта победоносная для Сербии война не принесла ей того, чего она так страстно жаждала: выход к Адриатическому морю был для неё заперт образованием, по желанию Австрии и Италии, автономной Албании, из которой Сербия, под давлением Европы, принуждена была удалить свои войска, очистив порты Дураццо и Алессио.

Глава ІІІ. Война Черногории с Турцией

Черногорцы, — слабейшие из противников Турции, — начали войну первыми. Мобилизация их задержать не могла, так как армия Черногории имеет исключительно народный характер. К оборон страны привлекается все население в возрасте от 18 до 60 лет. При мирном составе армии, не превышающем 2,000 человек, черногорцы успели собрать для действий против турок до 50,000 человек (40,000 в действующей армии и до 10,000 вспомогательной).

Открытие военных действий Черногорией ране других союзников имело целью отвлечь часть турецких сил, действовавших против Сербии, а потому еще 21 сентября начались пограничные стычки между черногорскими и турецкими войсками. Главными задачами черногорской армии были: занятие Ново-Базарскаго санджака и взятие Скутари.

26 сентября черногорцы начали наступление, перейдя границу тремя колоннами. Северная колонна генерала Вукотича двинулась на г. Беране, занятый 5,000 турецких регулярных войск. Колонна эта выделила от себя отряды: один против белополья, другой — против Плавы и Гусинья, запятых 4 батальонами турок и 4,000 арнаутов.

На другой-же день бригада черногорцев начала бомбардировку Беране из четырех имевшихся у неё орудий. На помощь туркам явились из Инека 2,000 арнаутов, но они были отбиты. Бомбардировка продолжалась шесть дней. Силы черногорцев были недостаточны для штурма и они ждали подхода Вукотича из Белополья.

Пока происходила бомбардировка Беране, генерал Вукотич произвел штурм крепости Оброво. Под сильным турецким огнем черногорцы вплавь переправились через бурную горную реку Лим и заняли с бою Оброво, а затем и Белополье.

Введя в этом городке черногорское управление, генерал Вукотич поспешил двинуть войска к Беране и утром, 3 октября, взял этот город штурмом.

Затем черногорцами были взяты съ бою Плава и Гусинье. Турки бежали къ Ипеку. Вукотич преследовал их и нанес еще несколько поражений, заняв 10 октября Ругову, и 12 октября в Бредереве соединился с сербскими войсками (4-ая армия Живковича).

17 октября были заняты Ипекъ и 23—Дьяково. Таким образом Ново-Базарский санджак перешел в руки союзников, черногорцев и сербов.

Колонна, которой командовал королевич Данило, 28 сентября, после артиллерийской подготовки, атаковала пограничные турецкие укрепления на высотах Дедич и Шиншаник, близ г. Тузи. Черногорцы так стремительно атаковали турок, что последние бежали в полном беспорядке, бросив свои орудия, которыми поспешили воспользоваться черногорцы, открыв из них огонь по беглецам. Очищение турками этой позиции открыло колонне королевича Данилы свободный путь к укрепленному городу Тузи. Комендант этого города-крепости Нурри-бей три дня упорно оборонял город, но вынужден был сдаться после того, как черногорцам удалось ночным штурмом взять господствующее над городом передовое укрепление Враньско-Брдо.

Покончив с этими крепостцами, королевич Данило мог уже направиться к Скутари, укрепленному центру вилайэта и имеющему почти неприступные горные позиции. Колонна королевича. Данилы, подступив к Скутари, обложила его с востока.

Колонна генерала Мартиновича, направившаяся из Дульцинко, взяв попутно несколько турецких блокгаузов, подошла к Скутари с юго-запада.

Черногорцы, ободренные своими первыми успехами над турками, рискнули на штурм Скутари, но он не удался и дорого стоил черногорцам.

Главной причиной неудачи была недостача у осаждавших осадной артиллерии; кроме того, комендант Скутари Гуссейн-Риза-паша, располагавший дивизией низама, оказался достойным занимаемого им поста, организовав самое энергическое и упорное сопротивление.

Большие потери, понесенные черногорцами при штурме, вынудили короля Николая, лично руководившего осадой Скутари, отказаться от мысли брать крепость открытым штурмом и приступить к долговременной осаде.

4 ноября черногорцы с бою овладели портом на Адриатическом побережье, Сан-Джиованно-ди-Медуа, а затем смешанными сербо-черногорскими войсками был занять и порть Алессио.

В этом-же месяце, 21 ноября, как уже было указано выше, союзники заключили перемирие с Турцией, но военные действия черногорцев под Скутари продолжались, так как комендант Скутари игнорировал это перемирие и не прекращал огня с скутарийских фортов.

В Лондоне, между тем, после подписания перемирия начались совещания союзных делегатов. Великие державы, по настоянию Австрии, обсуждая вопрос об автономной Албании, постановили, что Скутари должно войти в её составь, почему и было предъявлено Черногории требование снять осаду Скутари.

Ввиду нежелания короля Николая исполнить это требование, 22 марта 1913 года началась блокада берегов Черногории международной военной эскадрой (в блокаде участвовали: Италия, Германия, Австрия, Англия и Франция) под командой британского адмирала Сесиля Бернея. На предъявленное адмиралом требование подчиниться единодушной воле Европы Черногория ответила, что она рассматривает присутствие военного флота великих держав на её водах как нарушение нейтралитета и что до подписания мира с Турцией не снимет осады Скутари.

Что могла сделать международная эскадра воинственным горцам Черногории, не имеющим никаких кораблей и никакой внешней торговли?

И черногорцы, не обращая внимания на блокаду, продолжали употреблять все усилия, чтобы овладеть осажденной крепостью.

К ним на помощь явился отряд сербов с осадной артиллерией; по требованию держав этот сербский отряд был впоследствии удален, но его осадная артиллерия, в которой так нуждались черногорцы, осталась.

К этому времени главное командование скутарийским гарнизоном перешло к Эссаду-паше, так как Риза-паша был убит при весьма загадочных обстоятельствах.

Эссад-паша вступил в переговоры с королем Николаем относительно сдачи крепости. Переговоры оказались безрезультатными, так как король Николай, соглашаясь на почетное выступление турецкого гарнизона с оружием и обозом, требовал, чтобы вся турецкая артиллерия была передана черногорцам.

Однако, когда главные позиции около Скутари, на Тарабоше и Брдице, были взяты штурмом, Эссад-паша возобновил переговоры и 10 апреля 1913 года сдал Скутари королю Николаю.

Турецкие войска направились на юг, в Албанию, сдав 120 орудий победителям. Черногорцы заняли Скутари, и королевич Данило собственноручно водрузил черногорский флаг на Скутарийской цитадели.

Весть о вступлении черногорцев в Скутари была встречена взрывом негодования в официальных сферах Австро-Венгрии; венский кабинет тотчас-же заявил, что необходимо во что-бы то ни стадо добиться от Черногории очищения Скутари, согласно принятому Европой бесповоротному решению, и что австро-венгерское правительство может прибегнуть к самостоятельному вооруженному вмешательству для избежания дальнейший колебаний и проволочек.

Это сепаратное вмешательство Австрии в войну союзников с Турцией могло вызвать европейскую войну и державы признали необходимым настоятельно потребовать передачи Скутари международному отряду.

Тогда король Николай послал председателю совещания послов в Лондон следующую телеграмму:

«Мое правительство в своей ноте 17 апреля изложило основания своего поведения в скутарийском вопросе. Доведение это внушено непоколебимыми принципами права. Я со своим народом еще раз заявляю, что освященное совершившимся завоеванием право, мое достоинство и достоинство моего народа не позволяют мне подчиниться изолированным требованиям (Австрии), и поэтому и передаю судьбу города Скутари в руки великих держав».

Затем король Николай в своей речи, обращенной к депутатам скупщины, так изложил причины передачи Скутари державам:

Упомянув о невыносимом положении, созданном неправильным установлением границ Черногории на берлинском конгрессе, король указал на кровавые злодеяния арнаутов по отношению черногорцев-христиан в Турции, главным образом заставившие его взяться за оружие, после того, как шаги к устранению зла перед Портою и державами остались безуспешными. Черногория закончила войну взятием Скутари. Великие державы, однако, изменили принципу нейтралитета, несправедливо потребовав очищения Скутари. Несмотря на это, осада Скутари продолжалась. Черногория была блокировала, сербов принудили отозвать помощь. Скутари был взять, державы сохранили суровость по отношению к Черногории, грозя более сильными принудительными мерами в момент, когда предвиделись враждебные действия со стороны Австрии, «Согласно дружественным советам России, Сербии и Греции, ввиду угрожавшей Черногории гибели, я,—закончил свою речь король,— уступил Европе. Скутари стоило Черногории больших жертв, но слава и военные подвиги черногорцев удвоили площадь и население Черногории. Черногорские знамена развеваются на границах Новобазарского санджака. Увеличенная Черногории ждет лучшей будущности».

17 мая 1913 г. в Лондоне был, наконец, подписан союзниками мирный договор и война Черногории с Турцией закончилась.

Глава ІV. Война Греции с Турцией

Греция, побужденная в 1897 году Турцией, как известно, пригласила для организации своей армии французских офицеров.

«Французы оказались хорошими учителями, а греки — добросовестными учениками»,—говорит г. Апушкин в своем обозрении «Славяно-греко-турецкая война» («Вест. Евр.» 1913 г.).

И, действительно, переформированная французскими инструкторами греческая армия в первых-же стычках с турками показала, что с нею приходится серьезно считаться.

Общая численность греческой армии до войны 1912—1913 гг. определялась в мирное время до 26,000 человек, в военное— до 60,000 человек, при 396 орудиях.

Греки уверяли, что они выставили более 200,000 человек, в действительности в военных действиях участвовало до 100,000 человек, не считая нестроевых, войск тыла и команд пополнения.

Все войска разделились на две неравные части: Фессалийская армия королевича Константина (ныне король Греции) и Эпирская — генерала Сапунцаки.

Фессалийская армия имела главной целью занятие Салоник, а Эпирская армия оперировала против Янины.

Армии сконцентрировались на северной границе Греции, в долине реки Саламврия, и двинулись в поход по двум направлениям: Эпирская армия генерала Сапунцаки— к Янинѣ, а фессалийская королевича Константина— к Элассоне.

После нескольких удачных столкновений с турками Эпирская армия 26 октября подошла уже к Янине, но оказалась слишком малочисленной (до 15,000 человек), чтобы овладеть её укреплениями, защищаемыми гарнизоном в 30,000 регулярных войск и несколькими тысячами албанцев.

Греки укрепились на позициях вокруг Янины, где и начался ряд мелких безрезультатных боев с турками.

Фессалийская армия 6 октября, после упорного боя, овладела Элассоной и, преследуя отступавших турок, двинулась к Сервии.

9 октября произошел новый бой в Сарандонорском горном дефиле, где турки, пользуясь подходящей для обороны позицией, нашли возможным оказать энергичное сопротивление с целью остановить дальнейшее наступление греков.

Но и этот бой оказался для них неудачным: 10 октября греки заняли Сервию.

Здесь фессалийская армия разделилась на две части: меньшая направилась к Монастырю (Битолия), где и была остановлена войсками Джавид-паши, главные же силы под командой королевича Константина двинулись к Салоникам.

20 октября у Зенидже-Вардар (Яница) произошло сражение, решившее судьбу Салоник. Турецкие войска, около 25,000 человек, высланные из этого города навстречу армии королевича Константина, были разбиты и отступили в полном беспорядок.

24 октября греческая армия переправилась через реку Вардар. Пять пехотных дивизий с их артиллерией двинулись прямым путем к Салоникам, а одна дивизия и кавалерия должны были совершить обходное движенье, чтобы отрезать туркам путь на Серес.

Весть о приближении греков к Салоникам вызвала тревогу в этом торговом городе. Консулы иностранных держав, опасаясь, что взятие города поведет к его разрушению и разграблению, обратились к Таксин-паше, командовавшему турецкими войсками в Салониках, с просьбою сдать город без боя.

Таксин-паша и сам хорошо понимал, что надежды на успешную защиту города у него не имеется: войска были деморализованы недавним пораженцем у Янины, позиции, ими занимаемые, были чересчур разбросаны, да и по количеству войск он был слабее греков.

В 11 часов вечера 26 октября Таксин-паша подписал капитуляцию, по которой сдал королевичу Константину и город, и всю свою армию, а 27 октября, утром, греки торжественно вступили в Салоники.

Вслед затем произошел эпизод, имевший потом печальные последствия для союзников. Как при взятии Адрианополя произошло столкновение между сербами и болгарами из-за вопроса о том, кто пленил Шукри-пашу; так и здесь болгары столкнулись с греками.

Когда армия королевича Константина заняла Салоники, с севера от Сереса; как раз в это время подошли к Салоникам и болгарские войска (колонна генерала Тодорова). Бывшие перед ними турецкие войска, не знавшие еще о капитуляции, уже подписанной Таксин-пашей, встретили болгар огнем. Шесть часов продолжался этот ненужный бой и прекратился лишь по получении, наконец, известия о сдаче Салоник грекам. Это дало болгарам повод претендовать на первенствующую роль в овладении Салониками.

Это столкновение союзников прежде всего вредно отравилось на дальнейших их операция. Возможно, что возникшая при этом рознь была причиной отказа греков от предполагаемой ранее операция — перекинуть часть Фессалийской армии на восточный театр войны и, высадив ее в Саросском заливе, облегчить тем для болгар взятие Чаталджи. Вместо этого часть армии королевича Константина была направлена морем в порт Кавалу, где греки и высадились, а главные силы той-же армии были направлены к Монастырю для содействия сербам. Однако оказалось, что к этому времени Монастырь был уже занять сербами. Греческим войскам пришлось лишь добивать остатки рассеянной сербами албанской армии, что они и сделали, преградив ей путь отступления у Флорины.

Чтобы покончить с первым периодом войны, следует упомянуть о действиях греческого флота.

К началу греко-турецкой войны 1912—1913 гг. греческий флот состоял лишь из одного броненосного крейсера «Григорий Аверов», трех старых линейных кораблей, 8 эскадренных миноносцев, 11 малых миноносцев и одной подводной лодки. В самом начале войны Греции удалось приобрести в Англии четыре контрминоносца, принадлежащих к числу лучших в мире судов этого типа. Это сразу повысило боевую силу греческого флота, который сыграл большую роль в возникшей затем войне с Турцией.

Турецкий флот, после нескольких неудачных попыток, избегал встреч с греческими моряками, а последние беспрепятственно захватывали острова в Эгейском море, перевозили десантные отряды, провиант и снаряды туда, куда это им требовалось.

21 ноября, как мы уже подробно упоминали в описании войны болгар с турками, было заключено союзниками перемирие с Турцией, от которого Греция отказалась, оставив за собой право примкнуть к нему, когда признает это полезным.

После подписания перемирия, в Лондоне начались переговоры о мире; 21 января 1913 г. они были прерваны, а через месяц, 21 февраля, главная крепость Эпира, Янина, сдалась грекам, после упорной и продолжительной осады.

В этот день из форта Бизани, главного оплота Янины, явился к командовавшему передовыми войсками греков, полковнику Иванну, парламентер и привез с собой письмо коменданта форта Фуад-бея следующего содержания:

«Я сожалею, что мне не суждено было пасть на поле битвы. Я получил приказ сдать форт и готов исполнить это приказание».

Тотчас над крепостью и греческими позициями были подняты белые флаги, и огонь был прекращен. Вслед за тем поручик Тсаполос отправился к турецким передовым позициям с письмом полковника Иванну. Перед фортом его ждал Фуад-бей, который, отдав ему честь, сказал на немецком языке:

«Я готов вручить вам свою шпагу. Сожалеея, что я не могу продолжать больше сопротивление, я повинуюсь высшему приказанию. С этой минуты, я надеюсь, мы перестаем быть врагами».

Поручик Тсаполос пожал полковнику Фуад-бею руку, но отказался принять от него шпагу. В переданном Фуад-бею письме полковником Иванну было сказано:

«Вы храбро сражались, и мы почитаем за честь, что имели дело со столь доблестным противником, но судьбе было угодно, чтобы победа перешла на нашу сторону».

Янина была занята греками, и королевич Константин издал приказ по войскам, указывающий, что взятые Янины, считавшейся неприступной, и захват 100 орудий и гарнизона прибавили новые трофеи к завоеванным греками в Македонии.

Занятие Салоник и взятые Янины, как уже сказано, было главными задачами войны. Греция, ввиду таких выдающихся успехов армии, ликовала, но эта всеобщая радость была омрачена ужасным событием: 5 марта король Георг был убит анархистом Александром Схинасомъ.

Война с Турцией закончилась миром, который был подписан в Лондоне 17 мая 1913 г. Этот мир не внес полного успокоения в страну, так как вопросы о южной границе Албании и островах в Эгейском море, захваченных Грецкий во время войны, не были окончательно разрешены: эти вопросы были предоставлены решению великих держав.

Глава V. После войны

Война союзников с Турцией закончилась Лондонским миром, но этот мир предоставлял союзникам самим поделить завоеванные ими области.

Приводим текста Лондонского договора, подписанного 17 мая 1913 года уполномоченными Турции и союзных балканских государств:

«Статья І. С обменом ратификаций настоящего договора мир и дружественные отношения наступают между его величеством турецким султаном, с одной стороны, и их величествами союзными государями, с другой стороны, а также между их наследниками и преемниками, их государствами и народами на вечные времена.

Статья ІІ. Его императорское величество султан передает их величествам союзным государям все земли своей империи на европейском материке, на запад от линии, идущей от Эноса на Эгейском море до Мидии на Черном море, за исключением Албании. Точная граница от Эноса до Мидии будет установлена особой комиссией.

Статья ІІІ. Его императорское величество султан и их величества союзные государи заявляют, что задачу обеспечения границ Албании и решение всех других вопросов об Албании они предоставляют его величеству германскому императору, его величеству императору австрийскому, королю венгерскому, президенту Французской республики, его величеству королю великобританскому и ирландскому, императору Индии, его величеству королю итальянскому и Его Величеству Императору Всероссийскому.

Статья ІV. Его императорское величество султан объявляет, что он уступает их величествам союзным государям остров Крит и отказывается в их пользу от всех своих прав на этом острове.

Статья V. Его императорское величество султан и их величества союзные государи заявляют, что они вверяют его величеству императору германскому, его величеству императору австрийскому, королю венгерскому, президенту Французской республики, его величеству королю великобританскому и ирландскому, императору Индии, его величеству королю итальянскому и Его Величеству Императору Всероссийскому — заботу принять меры относительно судьбы всех оттоманских островов на Эгейском море, за исключением Крита и полуострова горы Афон.

Статья VІ. Его императорское величество султан и их величества союзные государи заявляют, что забота об урегулировании вопросов финансового характера, проистекающих из оконченной войны, а также из передачи вышеупомянутых земель, ими предоставляется международной комиссии, созываемой в Париже, для каковой ими назначены уполномоченные.

Статья VІІ. Вопросы о военнопленных, о юрисдикции, о национальности и торговле имеются быть разрешены особыми соглашениями».

Назревавший конфликт между Болгарией и Сербией из-за дележа Македонии осложнялся еще притязаниями Румынии, требовавшей компенсации за нейтралитет во время борьбы союзников с Турцией.

Тотчас-же после болгарских побед Румыния потребовала исправления границ. Болгария соглашалась, в виде этих компенсаций, предоставить школьную и церковную автономию куцовлахам в своих новых владениях, с правом субсидировать их под контролем болгарского правительства; кроме того, Болгария обязалась срыть укрепления Силистрии и для исправления границы уступить Румынии незначительную часть болгарской территории. Но Румыния этими уступками Болгарии не была удовлетворена и требовала передачи ей Силистрии, не говоря уже о других территориальных приобретениях.

Вопреки точному смыслу обоюдных соглашений, Болгария и Сербия не обратились к третейскому суду России для разрешения возникших между ними разногласий, а открыто готовились к вооруженной борьбе. Когда возбуждение страстей доходило уже до острого кризиса, угрожая опасностью общему миру Европы, из Москвы были отправлены 26 мая тождественные Высочайшие телеграммы царю болгарскому Фердинанду и королю сербскому Петру. Приводим текст телеграммы, адресованной Государем Императором царю Болгарии:

«Известие о предположенном в Салониках свидании министров-президентов четырех союзных государств, которые могли-бы вслед затем встретиться в С.-Петербурге, доставило Мне живейшее удовольствие, ибо намерение это указывает на желание балканских государств прийти к соглашению и закрепить союз, давший до сих пор самые блестящие плоды. С тяжелым чувством узнаю Я, что это решение еще не приведено в исполнение и что балканские государства, видимо, готовятся к братоубийственной войне, способной омрачить славу, которую они совместно стяжали. В эту столь ответственную минуту Мое право и Мой долг побуждают Меня обратиться с непосредственным призывом к вашему величеству. России предоставили оба народа, болгарский и сербский, в своем союзном договоре решение всякого спора, касающегося применения положения этого договора и относящихся к нему соглашений. Я прошу ваше величество остаться верным принятым на себя обязательствам и положиться на Россию для решения настоящего спора между Болгарией и Сербией. Рассматривая функции третейского судьи не как преимущество, но как тяжелую обязанность, от которой Я не признаю возможным уклониться, Я считаю долгом предупредить ваше величество, что война между союзниками не может оставить Меня равнодушным. Я признаю необходимым заявить, что государство, которое начало-бы войну, будет ответственным за это перед славянством, и что Я оставляю за Собою полную свободу определить, какое положение Россия заняла-бы по отношению к возможным последствием столь преступной борьбы".

Невозможно было предполагать, что балканские государства откажутся от установленного ими-же русского арбитража и предпочтут воевать под угрозой тройного внешнего вмешательства Австро-Венгрии, Румынии и Турции — и, однако, это именно и случилось.

Началась так-называемая «вторая» Балканская война, но эта братоубийственная бойня, эта кровавая вакханалия, недостойна называться «войной».

Великая идея «славянского союза» была потоплена в крови...

Недоразумения между союзниками начались чуть не с первых дней освободительной войны.

Болгары не выполнили в полной мере заключенного правительствами договора и не послали 100 тысяч на македонский театр.

Правда, впоследствии, через неделю по объявлении мобилизации, начальники штабов армии пришли к взаимному соглашению не посылать в помощь сербам болгарские войска. Но счастье, что сербская армия одержала блестящий успех под Кумановым и не нуждалась более в болгарской помощи.

Мало того, вторая сербская армия Стефановича была перевезена под Адрианополь перед началом чаталджинской операции. Туда-же повезли сербы свои осадные орудия, так как, не имея крупнокалиберных орудий, болгары Адрианополя могли и не взять.

Адрианополь пал. И первое, что неприятно всем бросилось в глаза,—между союзниками начался спор, кто взял Шукри-пашу и у кого турки больше наколотили убитыми и ранеными.

Армия Стефановича вернулась на родину, дышащая злобой и негодованием от генерала до последнего солдата за испытанное в течение четырех месяцев недоверие, презрительное отношение и неблагодарность.

Сербов третировали и, когда можно, вспоминали про Сливницу, где, как известно, болгары их разбили.

Слишком гордо держали себя на лондонской конференции члены болгарского правительства и в частности премьер Данев. Союзников, как-будто, не существовало,—была лишь одна «великая победоносная Болгария».

Когда-же началась торговля о Битоли, о том, куда хотят македонцы — к сербам или болгарам, обе стороны почуяли, что в воздухе пахнет кровью...

В Сербии это почувствовали все — и народ, и армия, готовая стать на страже интересов родины.

В Болгарии ни армия, ни народ, и особенно последний, войны, не хотели и в нее не верили.

Самое любопытное, что от союзнических чувств у обоих народов не осталось и следа.

Подозревая болгар в тайных симпатиях к Австрии, сербы открыто заявляли: «трудно еще сказать, кто из наших соседей будет опаснее и неприятнее —Австрия, Новая Албания или единокровные болгары».

Сосредоточение войск к своим и спорными границам началось тотчас-же, как только обострились отношения.

Для сербов ото сделать было просто: в силу их близости к угрожаемой границе. Болгарам пришлось вести войска от самой Чаталджи.

Во главе болгарской армии по-прежнему пост главнокомандующего занимал генерал Савов.

Сербы выставили к новой борьбе три армии и два отдельных отряда.

Черногорская дивизия вошла в составь 1 армии наследного королевича, а 1½ дивизии были оставлены в Скопле в качестве армейского резерва.

Тут-же находилась и главная квартира.

Закончив сосредоточение к средине июня, армии противников с 10—15 числа вошли в соприкосновение своими передовыми частями на всем громадном фронте.

И вот в то время, когда болгарское правительство оттягивало посылку делегатов в Петербург, а Высокий Арбитр предлагал демобилизацию, болгарский главнокомандующий 16 июня отдал приказ для перехода в наступление, как впоследствии уверял генерал Саввов,—по личному приказанию царя Фердинанда.

Болгары, видимо, решили неожиданно напасть на сербские войска с намерением: во-первых, опрокинуть их от Злетовской реки до Скопле, а, во-вторых, отрезать по железной дороге сообщение между сербами и греками и перебросить болгарских четников на правый берег Вардара, с целью поднятия восстания среди населения.

Болгарское правительство надеялось, что, заняв внезапно с боя Скопле и Велес, оно может снова начать дипломатические переговоры и разрешить вопрос о разделе Македонии, согласно своим желаниям.

В 3 часа утра 17 июня болгарская армия генерала Ковачева перешла въ наступление, сбивая передовые посты противника и форсируя реку Злету 4 и 7 дивизиями и ополченцами Генева, реку Брегальницу—8 дивизией и одной бригадой 3 дивизии, в направлении на Иштиб, и переходя через реку Криволаковицу 2 дивизией, для атаки сербов у Криволака.

Действий в крупном масштабе на фронте прочих болгарских армий, по видимому, в первый день не начиналось и только позже, дня через 2 — 3, обозначился переход І и V болгарских армий сербской границы.

Внезапное нападение пяти болгарских дивизий на передовую позицию сербов увенчалось в начале успехом, хотя для некоторых частей уже к ночи первого дня сделалось весьма трудным.

Сербы, держа главную массу первой армии королевича Александра на Овчем поле, верстах в десяти от речки Злеты, к вечеру первого дня успели поддержать свои атакованные части могущественной артиллерией и начали наносить болгарам жестокие потери...

А через два дня они сами перешли в энергичное наступление, тесня болгар, забирая в плен целые войсковые единицы и орудия.

Восемь дней продолжалась братоубийственная жестокая бойня болгар с сербами на Овчем поле, с явным успехом все время на стороне последних, и привела к тому, что ІV болгарская армия, перейдя обратно с большими потерями реки Злету, Брегальницу и Криволаковицу, отступила на Кочанъ и далее к Царево-Селу, потеряв свыше 20,000 убитыми, ранеными и пленными.

Действия І, V и ІІІ болгарских армий против сербов велись в менее решительном темпе и ни к каким серьезным последствиям не привели.

5 дивизия 22 июня овладела Княжевацем, причем был захвачен сербский гарнизон—1 рота и шесть старых пушек, и отступила назад, выбитая подошедшим подкреплением из Ниша и Тимокским сербским полком из ІІ армии Стефановича. Больше других пострадала 9 дивизия армии Кутинчева: 6 тысяч потеряла одна бригада этой дивизии на перевале св. Николая, другая бригада сдалась без боя румынским восьми эскадронам уже в июле месяце.

Одна бригада повела было наступление на Лесковац, вдоль р. Власины, против небольшого сербского отряда, но долго в пределах Сербии не задержалась и вернулась назад.

Итак, внезапное нападение и как следствие его — неожиданное отступление в пределы Старой Болгарии, вот чем ознаменовалась братоубийственная война для болгар.

К таким-же печальным последствие повело и нападение болгар на греков.

В ночь на 17 июня болгары прорвали демаркационную линию и отбросили передовые греческие части, отступившие на свои главные силы. Развить первого успеха они, видимо, не могли: греки на это ответили бомбардировкой болгарского гарнизона генерала Хесапчиева в Салониках и перешли в наступление. 18 июня король подписал приказ армии двинуться против неприятеля, и 19 июня греческие дивизии в нескольких колоннах начали наступление.

На основании сведений о болгарской армии генерала Иванова, расположенной в двух главных группах у Килькиша (Кукуша) и Лаханы, греческий штаб принял следующий план действий: задерживая левофланговую болгарскую группу тремя правофланговыми дивизиями, четырьмя дивизиями центра разбить главную часть армии у Килькиша.

10-я дивизия обходным движением севернее озера Одран должна была содействовать этой атаке. В зависимости от одержанного успеха, приказано было гнать противника к его границе и, войдя в связь с сербской армией, действовать совместно.

Силы противника греческой главной квартирой оценивались в 80—90 тысяч человек при 100—150 орудиях. На самом деле, армия генерала Иванова не была сильнее, чем в 32—35 тысяч штыков.

19 июня, через несколько часов после выступления греческих колонн с пунктов сосредоточения, они уже завязали бой с выброшенными далеко вперед передовыми частями болгар.

К вечеру 19 сильный греческий центр подошел на расстояние дальнего артиллерийского огня к Килькишу и начал подготовку артиллерийским огнем.

10-ая дивизия крайнего левого фланга, переправившись через Вардар и выделив часть сил на Гевгели, была однако задержана болгарами и только к вечеру 20 подошла к д. Калиново.

Крайняя правофланговая дивизия и содействовавшие ей 1 и 6 прошли вперед тоже немного, упорно задерживаемые болгарскими авангардами.

Все 20 июня средняя греческая группа вела бой за овладение позицией у Килькиша (Кукуша).

К вечеру грекам удалось сломить сопротивление болгар, отступивших на север.

21 числа, ведя упорные бои, отступила левофланговая группа болгар у Лаханы к р. Струм, бросив, по словам греков, 12 орудий и 3 пулемета. Потери греков за три первые дня были громадны: из 10 тысяч убитыми и ранеными на один килькишский бой падает 8,000 нижних чинов и 200 офицеров. Из этого числа убито 9 штаб-офицеров, из них 6 командиров полков.

Озлобление противников, вскормленное на почве салоникских недоразумений, о которых упомянуто выше, проявилось не только в килькишском, но и в последующих боях, с удивительной силой. Отсюда понятны эти громадные потери.

После килькишского боя 10 и 5 греческие дивизии соединились в одну левофланговую группу. Началось общее преследование разбитого противника.

Однако, преследование «разбитого» врага выходило не всегда удачным.

Так у Дойрана болгары приостановились, и, дав зарваться грекам, 23 июня перешли сами в частное наступление и их поколотили.

После этого, отступая шаг за шагом к Струмице, болгары опять задержались на Белашицкой планине.

Вечером 23-го, греческие средние дивизии подошли к Белашицким дефиле, занятым болгарами.

Жара и отсутствие дорог замедляли движенье греков. Чрезвычайно гористая местность затрудняла развертывание их артиллерии.

Между тем болгары, установив свои пушки, наносили большие потери наступавшим, задерживая их упорными арьергардными боями на каждом шагу.

Громадное превосходство в силах со стороны наступающего сделало, однако, свое дело.

Бой продолжался всю ночь, и на рассвете болгарские позиции перешли в руки греков.

К вечеру 25-го город Струмица был занять одним греческим полком.

Левофланговая болгарская группа, отступившая через Струму у Орлика, оказывала самую действительную помощь своим главным силам тем, что, перетянув на себя три греческие дивизии, три дня их сдерживала в дефиле Дербен (на р. Струме, в районе Демир-Гиссара) и далее, постепенно отступая к д. Ветрина.

Здесь был дан новый отпор грекам, и наступление их на время прекратилось.

Только 27 июня, утром, греческие правофланговые дивизии, поддержанные огнем своей артиллерии, выбили болгар у Ветрины и заставили их, очистив западный берег р. Струмы, отойти на восточный.

Армия Иванова, нанося громадные потери грекам, отступая шаг за шагом в тяжелых арьергардных боях, выполняла свою задачу — отойти к границе. Задача эта вытекла из общей обстановки, после неудачи на Овчемъ полѣ. Армія Ковичева принуждена была отойти, и генерал Ивановъ, опасаясь быть оторванным от ее левого фланга, естественно, не мог держаться вблизи Салоник.

Рассчитывать-же на действительный успех с 31 тысячами против греков, имевших тройное превосходство и короткий тыл, он, конечно, не мог.

28 июня армия короля Константина вошла в связь с третьей сербской армией Янковича.

В тот-же день греческий флот занял Кавалу; войска вступили в разрушенный болгарами Серес и 1иіюля оккупировали Драму.

В чем-же заключаются причины, что еще недавно победоносная болгарская армия, триумфальным шествием докатившаяся чуть не к стенам Царьграда, столь не искусно действует в восьмидневных боях на Овчем поле, а на прочих фронтах лишь отступает, теряет свои пушки и зарывается в землю?

Кардинальная причина, — что войну затеяло правительство, а не народ.

Ни народ, ни простой солдат войны не хотели.

Не хотели её и большинство офицеров, считавшие войну с Сербией из-за Битоли несправедливой.

Потеряв моральный импульс, солдат болгарский устал от тяжести восьмимесячной походной жизни и недоедания.

В турецкую войну почти не было случая, чтобы сдавались в плен. Теперь — это было обычным явлением.

Вторая причина болгарских поражений— плохая организация и управление войсками.

Наскоро импровизированные дивизии, составленные из понадерганных отовсюду бригад, рассыропленных не обученными мальчишками, конечно, пользы принести не могли{3}.

К несчастью для болгар, в конце июня на сцену появился еще новый фактор, в виде регулярной 350-тысячной румынской армии, и обстановка для Болгарии сделалась критической.

27 июня была закончена румынская мобилизация, в несколько дней совершена перевозка войск, и в первых числах июля четыре румынских сильных корпуса с 2 кавалерийскими дивизиями появились в пределах Болгарии, на путях к Софии.

Почти в то-же время началось движение и турецких войск, с целью отобрания завоеванной болгарами территории.

Готовясь к разрешению македонского вопроса кровью и железом, Болгария все свои наличные силы в середине июня сосредоточила на западной границе. Лишь 4 тысячи генерала Вельчева оставались в Адрианополе.

Полагалось, что разбитая в первой войне Турция не выступит активно, тем более, что лондонский трактат определил точно новую болгаро-турецкую границу.

Но турки лишь ждали исхода кровавого столкновения славянских братьев. И едва оно только последовало, на верхах турецкой армии заволновались. Сперва правительство заявило иностранным представителям, что наступило время турецкой армии занять пограничную ей линию Мидию-Энос.

Наиболее решительные в армии заявили своему правительству: «что вы там рассказываете про Мидию-Энос? Лондонский договор не получил санкции трактата, и поэтому Турция в праве требовать пересмотра и исправления границы».

Правительство заколебалось, боясь встретить со стороны европейских дипломатов суровый отпор. Тогда военная партия во главе с Энвер-беем безапелляционно заявила правительству: ,,первую войну мы проиграли благодаря вашему доверию и нерешительности; теперь пришла очередь вернуть утраченное, и армия это сделает самостоятельно, игнорируя вашу помощь или возможное противодействие».

Наступили траурные для болгарского оружия дни конца июня, когда сброшенные с Овчего поля болгарские полки, преследуемые сербами, отступали к границе.

29 июня, утром, была разослана диспозиция турецкого главнокомандующего Изет-паши о движении турецких войск вперед.

Согласно этой диспозиции, все турецкие вооруженные силы (200—250 тысяч) подразделялись на четыре частные армии: 1) армия правого крыла; 2) армия центра; 3) армия левого крыла и 4) булаирская армия. В каждую армию вошло не менее 1½ — 2 корпусов, в среднем; корпус состоял из двух дивизий.

В начале июля (числа 8 — 9) армии двинулись вперед.

В десять переходов главные силы турецких армий заняли фронт Кирк-Килиссе —Енидже — Адрианополь — Ортакиой.

Для обеспечения движения армий вперед был выслан один общий авангард из шести регулярных полков кавалерии, одного иррегулярного конного полка курдов и двух пехотных полков под общей командой Энвер-бея, начальника штаба левофланговой армии и вместе 10 корпуса.

8 июля, утром, авангард выступил из Чорлу, 9-го, пройдя Люле-Бургас и Баба-Ески, к вечеру был в Хавсе. Встреченный здесь один взвод болгарской кавалерии быстро ретировался.

Рано утром 10 июля кавалерия авангарда, во главе с Энвер-беемъ, входила уже в Адрианополь; незначительный по силам болгарский гарнизон этой крепости поспешил отступить.

Когда первый бескровный успех был одержан авангардом Энвер-бея, и Восточная Фракия была совершенно очищена от болгарских войск, турецким армиям оставалось без малейшей помехи занять намеченные пункты её территории.

С 18 июля началось перемирие, и войска бывших союзников остановили военные действия.

Пять болгарских армий со всех сторон прикрывали пути к трону царя Фердинанда.

Румыны, не пролив ни единой капли крови, занимали фронт: Вратца, Орхание, Златица (приблизительно) с главной квартирой в Орхание, имея свою конницу чуть не под стенами Софии.

После заключения перемирия уполномоченные балканских государств собрались в Бухаресте, где и были выработаны условия мира.

Подписанный 29 поля мирный договор начинается постановлением о возобновлении мира и дружбы между царем болгарским и королями Эллинов, Черногории, Румынии и Сербии. Согласно статье второй. Румыно-Болгарская граница, начавшись у Дуная, у Туртукайской горы, пойдет до Черного моря к югу от Экренэ. Болгария обязуется срыть в двухлетний срок укрепления вокруг Рущука и Шумлы и в районе 20 километров вокруг Балчика. В течение пятнадцатидневного срока смешанная комиссия проведет в натуре новую границу и будет руководить разделом владений, которые лежать на линии границы. В случае разногласий окончательное решение предоставляется третейскому суду. Статья третья. Сербо-болгарская граница начнется от горы Патарицы на старой болгарской границе, затем пойдет по старой турецко-болгарской границе, по водоразделу между Вардаром и Струмой за исключением верхней части долины Струмицы, остающейся у Сербии. Граница закончится у горы Белашицы, где примкнет к болгаро-греческой границе. Функции смешанной комиссии и третейского суда те-же, как установленные статьи второй. Статья четвертая. Вопросы, касающиеся сербо-болгарской границы, будут урегулированы на основании соглашения сторон, согласно дополнительному протоколу. Статья пятая. Греко-болгарская граница начнется у новой болгаро-сербской границы на гребне Белашицы — Планины и пойдет до впадения Месты в Эгейское море. Функции третейского суда и смешанной комиссии те-же. Статья шестая. Главные квартиры армий будут уведомлены о подписании мира. Болгария обязуется начать демобилизацию на следующий день. Войска, расположенные гарнизоном в оккупированной зоне, будут направлены на другой пункт старой болгарской территории и вернутся лишь после эвакуации занятой зоны. Статья седьмая. Эвакуация болгарской территории начнется немедленно по демобилизации болгарской армии и окончится не позже 15 дней. Статья восьмая. Во время оккупации армии сохраняют право реквизиции, при условии немедленной расплаты, право пользования железными дорогами для перевозки войск и провианта без возмещения расходов. Раненые и больные будут находиться под охраной этих армий. Статья девятая. По обмене пленных правительство представит сведения о расходах по содержанию пленных. Статья десятая. Настоящий договор будет ратификован, обмен ратификаций будет произведен в Бухаресте в пятнадцатидневный срок, если возможно раньше, в удостоверение чего уполномоченные подписывают договор с приложением печатей.

По ратификации этого договора начались в Константинополе сепаратные переговоры Болгарии с Турцией.

16 сентября константинопольские переговоры благополучно за кончились, определив, наконец, новую границу между Турцией и Болгарией.

Новая граница проходить от устья Марицы до устья реки Везсая, севернее Иниады и Демотики. Адрианополь и Кирк-Килиссе отошли к Турции. Мало-Тырново, Мустафа-Паша, Ортакиой— к Болгарии.

Вслед затем царь Фердинанд обратился к султану с телеграммою:

«Спешу уведомить ваше величество о ратификации константинопольского договора, полагающего конец раздорам и открывающего нашим государствам новую эру мира и плодотворной благожелательной дружбы. Я и мое правительство одушевлены желанием установить с Турцией отношения добрососедства и искренней сердечности. Не сомневаюсь, что ваше величество и Порта разделяют такое желание и помогут осуществлению, что послужить отныне основою благоденствия и прогресса наших народов».

Султан ответил царю Фердинанду:

«С живейшим удовольствием получил телеграмму вашего величества, извещающую о ратификации константинопольского договора. Не сомневаюсь, что он явится началом счастья и благоденствия обоих государств и послужить основою сердечных дружественных отношений. Ваше величество может верить, что я и мое правительство приложим усилия к осуществлению этой цели».

После заключения мирного договора между Болгарией и Турцией в Константинополе, 1-го ноября быль подписан мир между Грецией и Турцией в Афинах, и начались переговоры въ Белграде об официальном заключении мира между Сербией и Турцией. Неразрешенным остается вопрос об Эгейских островах; границы Албании также только определяются международною комиссиею, и Скутари по прежнему остается занятым отрядами десантов заинтересованных великих держав.

Примечания

{1}Селение Гечкенли не указано на карте № 1; оно находится в нескольких верстах от Селиолу.

{2}І. Табурно. «О сербских битвах». СПБ. 1913 г.

{3}«Нов. Время», 1913 г., корреспонденции г. —ъ.

Гешов Иван Евстратиев

Балканский союз

Предисловие

17 сентября 1912 года событие, составившее целую эпоху, потрясло всю Европу. Разъединенные до тех пор христианские балканские государства впервые выступили в качестве союзников, впервые объявили общую мобилизацию с целью решить вековую проблему. И употребили они совместно много упорных, но безрезультатных усилий, чтобы заставить и Турцию помочь в решении этой проблемы и добиться от нее введения в ее европейских областях столь необходимой для мира на Балканах этнической автономии. Все было, однако, напрасно. 5 октября, после того как Высокая Порта объявила им войну, прибегли и они к силе оружия.

И свершилось чудо, которого немногие ожидали. В течение одного месяца Балканский Союз сломил Оттоманскую Империю. Маленькие государства с населением в 10 миллионов разбили великую державу [324] с двадцатипятимиллионным населением. Союз и победы были встречены с восторгом всеми друзьями мира и свободы. Миллионы европейцев должны были стать свободными, мир должен был избавиться от мучительного кошмара. Турки были загнаны в Царьград и Малую Азию. Восточный вопрос переставал служить источником раздоров и опасностей.

И санкционировалось это решение вопроса Лондонским договором 17 мая 1913 года. Балканская война закончилась, как и началась, чудом: из рук турок было вырвано столько областей, сколько не могла вырвать из их рук ни одна из победоносных войн великих держав против султана.

Но когда пришло время решить судьбу этих областей, Союз, из-за упрямых шовинистов среди союзных народов, пал под ударами нечестивой братоубийственной войны. Он рухнул месяц спустя после своего апофеоза в Лондоне. И вдохновились все те, которые испугались было его успехов. Миролюбивые до тех пор, они стали воинственными. И действительно, 10 августа 1913 года, как это видно из раскрытий, сделанных г. Джиолитти, Австрия предложила Италии войну против Сербии, а 22 ноября 1913 года французский посланник в Берлине, г. Жюль Камбон, писал своему правительству, что и император Вильгельм II перестал быть сторонником мира — a cesse d'etre partisan de la paix.

Ввиду потрясающих последствий, которые суждено было иметь Балканскому Союзу, мне кажется, что долг его авторов перед своим отечеством, долг их перед человечеством — сказать всю истину о Союзе. Раз опубликованы сами союзные договоры, нет причин, чтобы оставались тайной мотивы, их вдохновившие, переговоры, им предшествовавшие, и события, которые вызвали их крушение. И так как в Софии обсуждались эти договоры, и так как Болгария стала во главе Союза и принесла во имя него больше жертв, чем все остальные союзницы, взятые вместе, думаю, что [325] болгарин, стоявший во главе переговоров, должен первый взять слово и рассказать, что он сделал для Союза, как много потрудился он над его сохранением и как мало, в конце концов, ответственен болгарский народ за его крушение. [326]

Глава первая.

Заключение Балканского союза

Призванный 11(24) марта 1911 года занять пост министра-председателя и министра иностранных дел, я счел своей первой обязанностью, в качестве руководителя болгарской политики, заняться злополучным Македоно-Одринским вопросом, который со времени Берлинского конгресса непрестанно терзал Болгарию. Всем известно мнение Горчакова относительно этого конгресса. Для канцлера Императора Александра II этот конгресс был самой черной страницей в его жизни. Этот конгресс был не менее черной страницей и в жизни болгарского народа. Объединенный в рабстве, освобожденный Россией, наш народ дожил до своего освобождения, санкционированного Европой, но заплатил за это освобождение ценой своего единства...

Берлинский договор разделял Сан-Стефанскую Болгарию на три части: вассальную Болгарию, автономную Восточную Румелию и оставленную под турецким игом [327] Македоно-Одринскую область. После соединения Восточной Румелии с Болгарией эта последняя имела только один идеал — восстановление Сан-Стефанской Болгарии или, если эта мечта была неосуществима, по крайней мере добиться для Македоно-Одринской области автономии, которая, гарантируя ее жителям человеческое управление, избавляла бы тем самым Болгарию от забот и опасностей, причиняемых ей македоно-одринской анархией. Эти заботы и опасности были столь многочисленны и столь угрожающи, что от них страдало спокойствие и развитие Болгарии и даже сама ее будущность могла быть скомпрометирована их пагубным действием.

И для министра-председателя не было долга более повелительного, как найти средства для решения этой проблемы, столь сокрушительно тяготевшей над судьбами болгарского государства и болгарского племени.

Очевидец ужасов болгарского восстания 1876 года и Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, отчасти описанных мною в рапортах английскому и американскому представителям, в письмах в лондонском «Times» и в моих «Записках осужденного», поклонник догмата, формулированного одним французским публицистом, а именно: что лучшая политика для человека — это политика пламенно-миролюбивого патриотизма и благоразумно-патриотичного миролюбия — un patriotisme ardemment pacifique et un pacifisme prudemment patriotique, — я до 1912 года был самым горячим поборником мира в Болгарии. В своих речах и статьях я не переставал проповедовать крайнее благоразумие и рекомендовал заботливо избегать всяких авантюр, которые могли бы впутать Болгарию в войну с Турцией. И в мемуаре по македонскому вопросу, поданном мною в конце 1906 года сэру Эдуарду Грею, я восхвалял свое отечество именно за то, что оно одно среди балканских государств не нарушило мира на Балканах. И когда осуществление дела, о котором я хлопотал в этом мемуаре, было затруднено младотурецким переворотом 1908 года, я все же не потерял надежды, — и идея [328] прямого соглашения с младотурками занимала меня долгое время до и после того момента, когда в марте 1911 года я стал у власти.

Вскоре, однако, новый режим в Турции стал разочаровывать всех нас. Младотурки по части истребления чужих элементов не отстали от старотурок и даже от самого Абдул-Гамида.

Возмутительное избиение в Адане и отвратительная безнаказанность его интеллектуальных виновников были в состоянии потрясти всех сторонников мирного разрешения того снопа этнических вопросов, который носил имя Восточного вопроса. Но я все же думал, что после того, как македонцы столь бескорыстно помогли младотуркам в апреле 1909 года во время устроенной старотурками контрреволюции, и после того, как неприятный для младотурок демократический кабинет в Болгарии сменился правительством со мной во главе, — что после всего этого мы могли бы ожидать от турок политики, которая вполне соответствовала бы нашим желаниям искренне попытаться войти в соглашение с Турцией. Тем более что я, нарочно с этой целью, повторил сделанные мною раньше миролюбивые заявления{1}.

Вопрос о таком именно соглашении я подробно обсуждал с известным пацифистом, покойным В. Т. Стедом, которому прошлой весной воздвигнут памятник в [329] самом Дворце Мира в Гааге. Он был таким добрым нашим другом и поклонником Гладстона, что ему были завещаны документы великого болгаролюбца, касающиеся [330] избиений 1876 года. Из ярого противника Абдул-Гамида, каким я знал его еще в 1879 году, когда мы встречались с ним в Лондоне, г. Стед стал приятелем младотурок и летом 1911 года посетил Царьград и Македонию с целью изучить и защитить их дело. И несмотря на то что после, при объявлении итало-турецкой войны, он выступил в качестве горячего защитника Турции, к моему удивлению, когда я видался с ним в Софии в августе 1911 года, он советовал мне не спешить с соглашением. И у него уже начиналось разочарование в младотурках, разочарование, которое позже в крупных размерах охватило многих государственных деятелей, в том числе, покойных Эренталя и Кидерлен-Вехтера. Этот последний поразил меня строгой критикой младотурецкого режима, когда мы встретились с ним в конце мая 1912 года. Как бы то ни было, летом 1911 года я продолжал разговоры о соглашении с тогдашним турецким посланником в Софии Асым-беем. Казалось, что он был согласен со мной; осуждал младотурецкий комитет за его близорукую политику по отношению к болгарам; говорил, что сам поедет в Битоль и в Солунь, а на обратном пути оттуда и в Адрианополь, чтобы повидаться лично с местными турецкими управителями, сделать им хорошее внушение и начать с ними новую тактику. Но [331] прежде чем он успел совершить это путешествие, он был отозван в Царьград, где занял пост министра иностранных дел. Италия в это время уже объявила войну Турции, и в интересах этой последней было сохранять добрые отношения с Болгарией. Ничего удивительного, следовательно, не было в том, что, уезжая из Софии в Царьград, Асым-бей сделал моему временному заместителю г. Теодору Теодорову — я был тогда в Виши — самые категорические заявления в смысле болгаро-турецкого соглашения. К сожалению, за исключением мертворожденного предложения о соглашении{2} — я [332] называю его мертворожденным, потому что не только оно во втором своем пункте, было для нас неприемлемым, но еще и потому, что ни Асым-бей, ни Наби-бей, турецкий посланник в Софии, ни единым словом не обмолвились о нем, — за исключением, говорю, этого предложения, турецкий министр иностранных дел не сделал ничего для начала новой политики по отношению к Болгарии. Напротив. Не только участились пограничные инциденты, столь возбуждавшие общественное мнение в Болгарии, но избиения в роде Щипского и Кочанского, убийства и грабежи, истязания и преследования, систематическое издевательство над болгарами — солдатами в турецкой армии, — все это до такой степени увеличило число молодых болгар, бежавших из Македонии и Адрианопольского вилайета, что даже наиболее миролюбивые болгарские политические деятели должны были быть потрясены и спросить себя, не было ли все это результатом планомерного намерения младотурок обезлюдить и обесхристианить Македонию и Адрианопольский вилайет и таким радикальным путем решить македоно-одринский вопрос. Это подозрение еще больше усилилось у тех, кто имел возможность прочесть официальные рапорты, как, например, рапорт нашего битольского консула. В нем доносилось, что д-р Назим-бей, идеолог младотурецкой партии, в своей речи, обращенной к турецким нотаблям в Водене, сказал, что если младотурки получат поддержку на выборах, то через 30–40 лет в Македонии не останется ни единого христианина. Эту речь слышал г. Виганд, секционный инженер железнодорожной линии Солунь — Битоль. И можно ли было сомневаться в возможности подобного истребления, видя, как быстро уменьшалось болгарское население в Македонии и Адрианопольском вилайете в первые десять лет нынешнего столетия? Не [333] писал ли из Солуни наш генеральный консул г. Шопов еще в сентябре 1910 года, что, вне всякого сомнения, «из всего, чем мы обладали в европейских вилайетах пятнадцать лет тому назад, мы потеряли четверть»? Болгары в Македонии, которые, по достоверным сведениям («Temps» № 15950, февр. 1905 г.), составляли в круглых цифрах 1 200 000 чел., в 1911 году, согласно письму того же г. Шопова, составляли едва 1000000 душ. Нашлись, правда, люди, которые оспаривали это уменьшение, особенно после речи г. Панчо Дорева в турецком парламенте, речи, которой он хотел, по мнению его противников, уменьшить значение болгарского элемента в Европейской Турции и таким образом облегчить младотуркам их оттоманизаторскую задачу. Для того, чтобы добраться до истины по этому вопросу, я командировал в Царьград гг. Кирилла Попова, директора статистики, и Д. Мишева, чтобы они изучили этот вопрос в самом Экзархате. Прочитав их рапорт, я пришел к печальному заключению, что болгарское население действительно значительно уменьшилось. Истребительная политика младотурок довела македонских болгар до такого отчаяния, что они, судя по рапорту г. А. Шопова из Солуни от 28 февраля 1912 г., открыто говорили, что предпочли бы все что угодно этому невыносимому ярму. «Только бы выйти, — говорили они, — из этого ужасного, невыносимого положения, а потом пусть придет, кто хочет! Хуже этого не может быть!»

Мог ли государственный деятель, ответственный за судьбы болгарского народа, оставаться хладнокровным при подобном явлении, при турецкой угрозе, что будут приняты меры для усиления репрессий и для истребления болгарского элемента в Македонии? Моей обязанностью было изучить серьезно все меры, которые могли бы поставить Болгарию в возможность положить предел подобному истреблению. Первой среди этих мер было соглашение, но уже не с Турцией, которая, очевидно, была против подобного соглашения, а с другими нашими соседями. Задача подобного соглашения облегчалась [334] единодушием, с которым болгарское общественное мнение встречало такие манифестации, как, например, встреча сербских и болгарских экономистов и посещение болгарскими студентами Афин (апрель 1911 г.). Она облегчалась, кроме того, и секретным договором, который сербы подписали с нами еще в 1904 г., а также и попытками, которые и при наших предшественниках-демократах, и в первые шесть месяцев моего пребывания у власти сербы делали для заключения оборонительного и наступательного союза.

I. Болгаро-сербский договор

Об этих попытках заключить соглашение с сербами мы говорили с г. Д. Ризовым, который в свое время уже подписал договор с Сербией в 1904 г., когда он был послан в качестве болгарского делегата в Белград. Мы говорили с ним в первых числах сентября, когда он был в отпуску в Софии. И мы согласились, чтобы он поговорил с г. Миловановичем, бывшим тогда министром-председателем и министром иностранных дел Сербии, и подготовил бы встречу между мной и г. Миловановичем, когда я буду возвращаться из Виши. Я собирался туда ехать после выборов в XV Обыкновенное народное собрание.

Выборы состоялись 4 сентября, и я выехал в Виши 7-го. Но, едва приехав, я был неожиданно поражен критическим положением, в которое вступили отношения между Италией и Турцией. С быстротой молнии эти отношения обострились до такой степени, что 16 сентября была уже объявлена война, и я сейчас же протелеграфировал моим коллегам в Софию, что выезжаю в Болгарию, но что я считаю необходимым остановиться в Париже и в Вене, чтобы повидаться с министрами иностранных дел. Вот заметки, которые я тогда же составил об этих моих свиданиях: [335]

Г-н де Сельв принял меня в среду 21 октября (4 ноября) 1911 г., в 2 1/2 часа. Граф Эренталь — в субботу в 3 часа. Как г-ну де Сельву, так и г-ну Эренталю я предложил два вопроса: 1. Будет ли локализована и скоро ли кончится война? 2. Не предвидятся ли осложнения с турецкой стороны, или вследствие экзальтации, фанатизма и взрыва турецкого шовинизма, или вследствие негодования против младотурок и повторения контрреволюции апреля 1909 года? Оба собеседника ответили утвердительно на первый вопрос. Да, война будет локализована; да, она окончится скоро. Г-н де Сельв думает, что Италия согласится заплатить за Триполитанию какое-нибудь вознаграждение. Она согласится признать сюзеренитет султана. Он не может сказать положительно, но во всяком случае думает, что Италия будет очень уступчива, если турки начнут переговоры сейчас же после оккупации Триполитании. Естественно, эта оккупация должна произойти для того, чтобы Италия могла начать переговоры. Граф Эренталь еще не читал тогда интервью, данного Хельми-пашой о продолжительности войны. Когда я обратил его внимание на это интервью и сказал ему, что Хольми-паша думает, что война будет продолжительной, граф Эренталь перебил меня. «Но где они хотят вести войну? — сказал он. — На суше? На море? Ни одно ни другое невозможно, и я надеюсь, что турки согласятся на мир». Что же касается условий, будет ли дано вознаграждение, будет ли признан сюзеренитет султана — граф Эренталь ничего не знает.

Что касается второго вопроса — опасности со стороны Турции, — то г-н де Сельв допускает эту опасность, а граф Эренталь не допускает ее. Этот последний верит, что младотурецкий кабинет, являясь единственной организованной силой в Турции, скорее выиграет, чем проиграет от настоящего положения и что у него хватит силы наложить свою волю. Я ответил ему, что перед войной он много потерял и что я не вижу у него достаточно авторитета, достаточно престижа, чтобы победить [336] страсти, возбужденные новой неудачей младотурецкого режима. Во всяком случае, и в ответ на замечание графа Эренталя о его надежде на то, что мы будем следовать примеру великих сил и сделаем все возможное для сохранения мира, я обратил его внимание, как сделал это и по отношению к г-ну де Сельву, что опасность на Балканском полуострове представляет не Болгария, а Турция. Великие державы знают нашу миролюбивую политику, и, несмотря на то что младотурки не ответили на эту нашу политику взаимностью, мы не отклонимся от нее, если интересы Болгарии не потребуют этого.

Г-ну де Сельву я сказал, что так как я выполнил уже две дипломатических миссии во Франции, то я научился ценить просвещенные советы, постоянно сопровождаемые выражением симпатий к нашей стране, советы, которые французское правительство так щедро нам давало. И я рассказал ему об этих моих миссиях в 1879 и 1885 годах. Во время последней я имел честь быть принятым г-ном де Фрейсинэ и обсуждать с ним важный тогда вопрос о соединении. Г-н де Сельв сказал мне, что он разделяет симпатии своего дяди к Болгарии и что он восхищается болгарским царем. В разговоре он спросил меня, ликвидирован ли уже маленький вопрос о вознаграждении одного француза. Я ответил ему утвердительно. Граф Эренталь говорил мне о торговых переговорах, выражая надежду, что с этим вопросом мы сможем скоро покончить. Он также говорил мне и о посещении его величества Царя в следующих выражениях: «Во время визита, который его величество Ваш Царь сделал этим летом, был поднят вопрос о посещении Им его величества Императора. Я обещал Ему, что испрошу приказаний его величества Императора и поспешу предупредить его величество Царя. Но так как здоровье его величества Императора нуждается в поправке, я был принужден телеграфировать графу Тарновскому, чтобы он предупредил г-на Добровича, что этой осенью вообще не будет посещений». [337]

В Вене меня ждал г-н Ризов, который, получив вторичные инструкции от моего заместителя в Софии г. Т. Тодорова, остановился в Белграде и условился с г-ном Миловановичем относительно нашей встречи. Ждал меня там и г-н Станчов, сообщивший мне, что царь был в своих имениях, что он в курсе всего того, что мы приготовляем, и что он хочет выслушать меня прежде, чем я поеду. У нас было несколько заседаний с нашими полномочными министрами. И после длинного доклада, сделанного г-ном Ризовым о его встречах в Белграде, мы согласились относительно пунктов нашего соглашения с сербами и составили по этим пунктам следующую Pro memoria.

Нелишним будет отметить, что 1-й пункт о нападении кого бы то ни было на Сербию и Болгарию и о возможной попытке со стороны Австрии написаны самим г-ном Ризовым и что (2), предлагая принять за разграничительную линию границу Скопского санджака, мы уступали сербам и Велесскую казу, входившую в указанный санджак, и что, наконец, тогда не существовало еще вопроса об арбитраже.

Pro memoria

1. Должен быть возобновлен наш договор от 1904 г. mutatis mutantibus, т. е. вместо реформ мы должны требовать автономию Македонии и, при невозможности осуществить ее, разделить Македонию.

2. Максимальная уступка по разделу:

а) река Пчина на восток от Вардара до ее истоков;

б) — границы Призренского и Скопского санджаков к западу от Вардара.

3. Предвиденный Casus foederis:

а) нападение кого бы то ни было на Сербию и Болгарию;

б) нападение со стороны Турции на одно из балканских государств; [338]

в) возможная попытка со стороны Австрии оккупировать Македонию или Албанию;

г) внутренние беспорядки в Турции, опасные для мира и тишины на Балканском полуострове;

д) если интересы Болгарии и Сербии потребуют ликвидации вопроса.

4. Условием sine qua non для договора, заключенного на вышеуказанных основаниях, является участие России.

5. Участие в нем Черногории.

После того как царь в аудиенции, данной мне в вагоне между Одербергом и Веной, одобрил эту программу, я выехал из Вены 28 сентября и вечером имел с Миловановичем встречу, о которой подал потом следующий рапорт царю и министерскому совету:

Мы выехали, г-н Милованович и я, из Белграда 28 октября (11 ноября) в 11 1/2 ч. ночи, прибыли в 2 1/2 ч. ночи в Лапово, и там министерский вагон, в котором мы ехали, должен был быть отцеплен от поезда и мы должны были распрощаться. В течение трех часов, проведенных нами вместе, мы коснулись всех вопросов, интересующих обе стороны, начиная с итало-турецкой войны и младотурецкого режима.

Говоря об этом режиме, г. Милованович сказал мне, что граф Эренталь потерял уже всякую надежду на то, чтобы режим этот мог возродить Турцию. Несколько месяцев тому назад — минувшей весной — он-де высказался против этого режима и в пользу автономной Албании, которая должна была помочь разрешению великого балканского вопроса. Г-н Милованович снова настаивал на опасности, которую такая Албания, простираясь до болгарской границы и включая два вилайета — Битольский и Скопский — будет представлять для славян на Балканском полуострове. По мнению г-на Миловановича, албанцы, по большей частью мусульмане, обладая присущим всем мусульманам недостатком, а именно: неуменьем основать цивилизованное государство, обречены на участь всех мусульманских [339] народов, на судьбу Алжира, Туниса, Марокко и Триполитании. Единственным разрешением вопроса при окончательной ликвидации Турции является присоединение северной части Албании к Сербии, а южной — к Греции.

Как только был поднят вопрос о ликвидации Турции, г. Милованович пустился в длинные рассуждения о настоящем и будущем наших стран. Он думает, что в настоящее время ничего нельзя сделать, что все державы решили локализовать войну и не допускать никаких осложнений на Балканском полуострове и что мы должны сидеть смирно. Сербия не двинется ни в коем случае, тем более, что он думает, что война между Турцией и каким-нибудь из балканских государств скорее укрепила бы, чем ослабила младотурецкий режим. Нужно подождать конца этой войны и обеспечить за собой поддержку России. Без этой поддержки нельзя и не нужно ничего предпринимать. Однако, прежде чем мы обратимся за ней, мы должны согласиться между собой, заключить договор в трех экземплярах и один из них вручить России.

Casus foederis должны быть следующие:

1. Абсолютно оборонительный союз против всякого, кто атаковал бы Болгарию или Сербию.

2. Оборонительный союз против того, кто попытался бы занять части Балканского п-ва, которые будут перечислены: Македония, Старая Сербия и пр.

3. Наступательный союз против Турции с целью: 1) освободить Македонию и Старую Сербию при обстоятельствах, которые будут считаться благоприятными для обеих сторон; 2) прекратить анархию и резню в провинциях, в которых затронуты жизненные интересы одной из обеих сторон.

Я заметил г-ну Миловановичу, что если наш опыт освободить Македонию и Старую Сербию примет вид [340] присоединения, то наша задача вследствие мнительности наших соседей станет весьма трудной. Он согласился со мной, что было бы лучше потребовать для этих провинций автономии, хотя и это решение не особенно ему нравилось. Он настаивал на разделе освобожденных провинций, замечая, что есть области, которые не могут быть предметом спора между нами. Адрианополь должен принадлежать Болгарии, как Старая Сербия, к северу от Шарры, должна быть сербской. Что касается Македонии, то большая ее часть будет болгарской. Но часть северной Македонии должна быть дана Сербии, и лучше всего, если этот раздел будет предоставлен арбитражу русского императора. «Не будем проводить никакой разграничительной линии теперь, — сказал он мне. — Таким образом вы не подвергнетесь упрекам в том, что согласились на предварительный раздел Македонии. Когда наступит момент, и когда ваши соотечественники сделают так, что вы получите львиную часть, никто не возразит против той маленькой части Македонии, которую русский император, под чьим покровительством и возвышенным чувством справедливости совершится это великое дело, даст Сербии. О да! Если бы одновременно с ликвидацией Турции могло наступить и распадение Австро-Венгрии, разрешение очень упростилось бы: Сербия получила бы Боснию и Герцеговину, Румыния — Трансильванию, и мы не боялись бы румынского вмешательства в нашу войну с Турцией».

И царь, и министерский совет одобрили установленные мной и Миловановичем основы для обсуждения и уполномочили меня вступить в формальные переговоры с Сербией по заключению оборонительного и наступательного союза с ней. И я поторопился начать эти переговоры, потому что положение, которое я застал в Софии, возвратившись из Виши, было чрезвычайно угрожающее, чтобы не сказать — критическое. Мои коллеги по министерскому совету, испуганные сведениями, полученными ими из Адрианополя о том, что турки мобилизуются [341] против нас, серьезно поставили в порядок дня вопрос и о нашей мобилизации против турок.

Их воинственность была для меня настоящим откровением. Пораженный этой воинственностью, я задавал самому себе вопрос: если мои товарищи, столь осторожные и экономные, не могут больше терпеть турецкой провокации и готовы истратить десятки миллионов, чтобы вразумить турок, то чего же мы должны ждать от остальных моих соотечественников, от общественного мнения? И действительно, последнее было столь взволнованно, все газеты в том числе и неоппозиционные «День» и «Речь», были так воинственны, что один известный иностранный корреспондент писал обо мне, что я, очевидно, не дорос до своего поста, если вместо того, чтобы воспользоваться кризисом, сделал, напротив, все возможное, чтобы его предотвратить. Я действительно отстранил этот кризис своими выступлениями перед правительствами держав, но в то же время я решил непременно заключить союз и с Сербией, и с Грецией, потому что итало-турецкая война, которая в самом своем начале так обострила наши отношения с Турцией, могла таить в себе судьбоносные для Болгарии неожиданности. Самое элементарное благоразумие требовало, чтобы я, в качестве руководителя болгарской дипломатии, подготовил с Сербией и Грецией союзы, которые были необходимы, чтобы мы могли противостоять нападению со стороны турок — после исчезновения Абдул-Гамида guerre preventive, такая, какую рекомендовал Бисмарк, была с их стороны более чем вероятна, — и чтобы мы могли еще в случае катастрофы с Турцией защитить свои права и права наших сонародников в ней. Мы тем более должны были заключить подобные соглашения, что мы не были уверены, не существует ли между Турцией и Румынией союза, который был оповещен в августе 1910 года, и потому, что в случае нашей войны с Турцией мы рисковали, что сербы и греки вмешаются в эту войну при условиях, гораздо более неблагоприятных для нас, чем [342] если мы вступим в соглашение с ними. Кроме того, глубоко убежденный в необходимости взять из рук повстанческого комитета македонский вопрос, как Кавур взял из рук итальянских революционеров вопрос об объединении Италии, я вступил в переговоры с сербами. С их стороны ведение переговоров было возложено на г-на Спалайковича, сербского полномочного министра в Софии, а с нашей стороны царь и министерский совет уполномочили меня, причем я обязался советоваться по разным вопросам с г-ном Даневым, как вторым представителем второй партии в нашей коалиции, и с г-ном Т. Тодоровым и генералом Никифоровым, как министрами финансов и военным.

Первое требование сербов было не таково, чтобы вдохнуть в нас большую надежду на умеренность сербского правительства. Вопреки уверениям г-на Ризова, они заговорили повышенным тоном. По статье 3, пункту 3 их проекта, они сохраняли за собой право объявлять войну без нашего согласия, а в ст. 4 не только не вспомнили ничего об автономии Македонии, но предлагали, чтобы весь Солунский и весь Битольский вилайеты были предоставлены арбитражу России. Вот эти статьи 3-я и 4-я:

Ст. 3. В случае, если одна из договаривающихся сторон, находя, что положение в Турции требует и что условия в Европе благоприятны, обратится к другой стороне с предложением активно выступить для освобождения болгар и сербов из-под турецкого ига, приглашенная сторона сейчас же отзовется на это приглашение, вступая немедленно в обмен мнениями и в переговоры.

Если соглашение об активном выступлении будет достигнуто, выступление начнется, как это будет установлено в соглашении, а если останутся необговоренные в самом соглашении вопросы, то обе стороны во всем будут воодушевляться чувствами приятельства и взаимных интересов. В противном случае будет прибегнуто к мнению России. Если Россия выскажется, то в [343] тех пределах, в которых она сделает это, ее мнение будет обязательно для обеих сторон. Если же Россия не пожелает высказать своего мнения и если соглашение между договаривающимися сторонами даже и после этого не могло бы быть достигнуто, то в таком случае, если сторона, настаивающая на активном выступлении, предпримет это выступление против Турции на свою ответственность, другая сторона будет обязана сохранять приятельский нейтралитет по отношению к своей союзнице, прибегнуть сейчас же к мобилизации в размерах, предусмотренных в военной конвенции, и прийти всеми своими силами на помощь своей союзнице, как только какое-нибудь третье государство станет на сторону Турции.

В случае, если одна сторона решится вступить в войну с Турцией с целью прекращения анархии и общей резни, каковые возникли бы в пограничных с ней местностях, где ангажированы ее жизненные государственные и национальные интересы, и когда станет ясно, что Турция сама не в состоянии прекратить это положение, другая сторона обязана после мотивированного призыва своей союзницы одновременно с ней объявить войну Турции.

Ст. 4. Все территориальные приобретения, которые одна или другая сторона или обе стороны вместе в случаях, предусмотренных в ст. 1, 2 и 3, получат путем войны с Турцией, представляют совместное приобретение обеих сторон.

Сербия признает уже теперь и предварительно за Болгарией полное и исключительное право на территорию Адрианопольского вилайета, а Болгария за Сербией — таковое же право на Скутарийский вилайет и на ту часть Косовского вилайета, которая расположена к северу от Шарры.

Что касается той части Косовского вилайета, которая расположена к югу от Шарры, так же как Солунского и Витольского вилайетов, то обе стороны соглашаются ходатайствовать перед Е. И. В. русским царем, [344] чтобы он, в качестве верховного судьи, чьему приговору обе стороны предварительно и безусловно покоряются, определил, какая часть этой территории должна быть отдана Болгарии и какая — Сербии.

В ответ на сделанные мною возражения г. Спалайкович 24 октября 1911 г. предложил приведенные выше статьи 3-ю и 4-ю изменить следующим образом:

Ст. 3. В случае, если в Турции наступят внутренние беспорядки, опасные для государственных или национальных интересов договаривающихся сторон или одной из них, как и в случае, если вследствие внутренних или внешних затруднений, которые обрушились бы на Турцию, на Балканском полуострове возник бы вопрос о сохранении status quo, то та из обеих сторон, которая первой уверилась бы, что вследствие этого необходимо прибегнуть к вооруженному выступлению, обращается с мотивированным предложением к другой стороне, и эта последняя должна сейчас же вступить в обмен мыслями и если не согласится со своей союзнице, то должна дать ей мотивированный ответ.

Если же будет достигнуто соглашение о выступлении, то оно сообщается России, и если эта последняя не воспротивится, выступление начинается согласно достигнутому соглашению и воодушевляясь во всем чувствами солидарности и взаимности интересов. В противном случае, если соглашение не будет достигнуто, прибегнуть к мнению России. Если Россия выскажется, то ее мнение по этому вопросу будет обязательно для обеих сторон. Если же Россия не пожелает высказать своего мнения и если соглашение между договаривающимися сторонами даже и после того не могло бы быть достигнуто, то тогда если сторона, настаивающая на выступлении, предпримет это выступление против Турции на свою ответственность, другая сторона будет обязана сохранять приятельский нейтралитет по отношению к своей союзнице, предпринять сейчас же мобилизацию в размерах, предусмотренных в военной конвенции, и прийти всеми силами своими на помощь [345] своей союзнице, как только какое-нибудь третье государство станет на сторону Турции.

Ст. 4. Все территориальные приобретения, которые одна или другая сторона или обе стороны вместе в случаях, предусмотренных в ст. ст. 1, 2 и 3, получат путем войны с Турцией, представляют совместное приобретение обеих сторон.

Сербия признает уже теперь и предварительно за Болгарией полное и исключительное право на территорию Адрианопольского и Солунского вилайетов, а Болгария за Сербией таковое же право на Скутарийский вилайет и на ту часть Косовского вилайета, которая расположена к северу от Шарры.

С сербской стороны заявляется, что Сербия не имеет никаких претензий дальше линии, которая, начинаясь у болгаро-турецкой границы при Голема — Планина, пройдет по реке Врегальнице до ее впадения в Вардар и, перейдя на правый берег Вардара, пойдет прямо на юг от Прилепа и дойдет до Охридского озера между Охридом и Стругой, причем оставит Прилеп, Крушево и Стругу за Сербией, а Охрид — Болгарией.

С болгарской стороны заявляется, что Болгария признает за Сербией право на границу, которая, начинаясь от болгаро-турецкой границы у горы Довалица (Ожегове), проходит по р. Волна до ее впадения в р. Вардар, идет по границе Скопского санджака до горы Караджицы, а оттуда, по кратчайшей линии, в направлении между Кичево и Крушево до Охридского озера, так что Кичево и Струга останутся сербскими, а Охрид — болгарским.

И одна и другая стороны будут ходатайствовать перед Е. И. В. русским царем, чтобы он благоволил осведомиться об их точках зрения, прежде чем примет решение согласно ст. 4., пункту 2 настоящего договора.

Как читатели заметили, если по статье 3-й давалось нам некоторое удовлетворение, то в статье 4-й не только не говорилось ни слова об автономии Македонии, но создавались в этой последней области три зоны: бесспорная [346] сербская, спорная, предоставленная арбитражу русского императора, и бесспорная болгарская. Я восстал и против этого дележа, и против бойкота самой идеи автономии Македонии. Мои новые возражения были сообщены г. Миловановичу, но не встретили скорого удовлетворения. И так как он ехал тогда с королем Петром в Париж, я делегировал к нему гг. Д. Станчова и Д. Ризова, с которыми мы заранее выработали пункты возможного для нас соглашения с сербами. Гг. Станчов и Ризов должны были убедить г. Миловановича принять наши требования. Из следующего рапорта видно, как была выполнена ими эта миссия.

«Париж, 7 (20) ноября 1911 г.

Лично, секретно.

Господин Министр-Председатель

Имеем честь доложить Вам о том, как мы исполнили возложенное на нас поручение повидаться и переговорить с сербским министром-председателем г-ном Миловановичем относительно обсуждавшегося соглашения между Болгарией и Сербией.

При первой встрече с г-ном Миловановичем, на галапредставлении в опере, данном в честь Его Величества Сербского Короля, 5(18) этого месяца, Станчов заявил сербскому министру-председателю, что Его Величество Царь и министр-председатель г-н Гешов находятся в отчаянии (desoles) от предложений, привезенных г-ном Спалайковичем из Белграда относительно обсуждавшегося соглашения между Болгарией и Сербией. Они остались поражены изменениями, которые Сербия желает внести в это соглашение, отстраняя идею об автономии Македонии и изменяя географическую границу своих претензий в этой стране (обозначив своей границей реку Брегалницу на восток [347] от Вардара, охватывающую город Велес, вместо реки Пчина, и соответствующую ей линию на запад от Вардара, охватывающую города Прилеп, Крушево, Кичево и Стругу — вместо нынешних южных границ Скопского и Призренского санджаков), потому что при наличности этих изменений (границ) Его Величество и министр-председатель г-н Гешов считают невозможным соглашение между Болгарией и Сербией. Это свое заявление Станчов сделал в сжатой форме, так как не располагал в cercl'е оперы нужным для этого временем и не мог начать более продолжительного разговора, не вызвав подозрения со стороны других дипломатов; но Станчов успел дать понять г-ну Миловановичу, что вопрос крайне серьезен и заслуживает нового и тщательного изучения со стороны сербов.

Это заявление поразило г-на Миловановича и заставило его попросить свидания для обмена мнениями по данному вопросу. Тогда Станчов предупредил г-на Миловановича, что г. Ризов приехал с этой целью из Рима, и что желательно, чтобы этот обмен мыслями состоялся «между тремя», — потому что болгарское правительство считает г. Ризова лицом компетентным в вопросах, связанных с Македонией, тем более, что самый этот обмен мыслями явился бы продолжением переговоров, которые он, Ризов, вел с г-ном Миловановичем в Белграде 19 и 20 сентября с. г. (Последний разговор происходил в присутствии лидеров обеих фракций радикальной партии, гг. Пашича и Стояновича). Г-н Милованович согласился прийти в царское Посольство для более продолжительного разговора (conversation) на другой день, 6 (19) ноября, в 10 ч. утра.

Здесь уместно сделать небольшое отступление в скобках, чтобы сообщить Вам о характерной фразе, сказанной французским министром иностранных [348] дел г. де Сельвом. Когда г. Милованович и Станчов вели указанный выше разговор в опере, г-н де Сельв, проходя мимо них, сказал им с улыбкой на устах: «Прохожу мимо вас не для того, чтобы вас разъединить» (desunir). Станчов дополнил мысль г-на де Сельва следующим замечанием: «Mais pour nous unir et benir», на что г-н де Сельв ответил: «Oui, oui, pour vous benir; vous faites, vous taillez de la besogne».

Впоследствии г-н Милованович объяснил нам смысл этого замечания, рассказав нам, что он беседовал с г-ном де Сельвом о возможном соглашении между Болгарией и Сербией и сказал ему, что 400 000 солдат-союзников могли бы гарантировать Балканы от всякого чужого нашествия. Г-н Милованович встретил у г-на де Сельва полное одобрение своего плана.

Вчера г-н Милованович пришел в наше посольство, и между ним и нами имел место нижеследующий разговор, начатый г. Станчовым следующими словами:

Первоначальный болгаро-сербский разговор о желаемом обеими сторонами соглашении предвидел арбитраж русского императора относительно следующей географической границы, представляющей крайнюю уступку со стороны Болгарии:

Река Пчина, как граница на восток от Вардара, а южные административные границы Скопского и Призренского санджаков, как граница на запад от Вардара; но при предварительном условии, что до этого дело дойдет только в том случае, если предполагаемая автономия Македонии окажется неосуществимой или непрочной.

Привезенные же г-ном Спалайковичем из Белграда изменения устраняют совсем идею об автономии и предоставляют арбитражу русского императора только новую географическую границу сербских претензий в Македонии, каковая граница [349] проходит: на восток от Вардара по реке Брегальнице, а на запад по соответствующей ей линии достигающей Охридского озера при Струве.

Больше того: из этих сербских изменений вытекает, что должна считаться уступленной Сербии «ab initio» (без арбитража) обозначенная со стороны Болгарии географическая граница плюс треугольник, образуемый по прямой линии от горы Караджицы до Струги.

Понятно, закончил Станчов, что такие изменения не могут быть приняты болгарским правительством, которое могло бы еще допустить, как свою последнюю уступку, упомянутую выше границу, обозначенную им, плюс треугольник, на который теперь претендуют сербы, но только непременно при двух предварительных условиях: что эта уступка будет предоставлена арбитражу русского императора, причем обозначенная Болгарией граница будет считаться крайней болгарской уступкой; дополнительный же к ней треугольник — крайней сербской претензией и что вопрос об автономии Македонии все-таки останется преюдициальным.

Станчов добавил, что ни о какой географической уступке «aq initio» не может быть и речи и что арбитраж русского императора должен быть обязателен по этому вопросу.

А Ризов добавил, что арбитраж русского императора необходим для обоих правительств, как прикрытие от общественных мнений, крайне противоположных и трудно примиримых по этому вопросу; этот арбитраж должен проявиться и при принципиальном разрешении самого вопроса, и при его окончательном осуществлении, и при выяснении деталей.

Г-н Милованович возразил, что представленные г-ном Спалайковичем изменения имели в виду: а) естественное предположение, что русский [350] император не согласится ни с болгарской, ни с сербской точкой зрения, а захочет поискать примирения этих точек зрения в средней линии между болгарскими уступками и сербскими претензиями в Македонии, что таким образом обозначенная Сербией граница не будет окончательной, так же, впрочем, как и граница, обозначенная Болгарией; б) убеждение, что река Пчина слишком мала, чтобы служить границей, и что границей должен быть принят водораздел; в) обстоятельство, что села во всей Прещовской нахии с давних времен были сербскими и что было бы несправедливо, если бы они отошли к Болгарии; г) уверенность сербов, что их уступки были в данном случае очень велики.

Возразить г-ну Миловановичу взялся Ризов на сербском языке, чтобы, как он выразился, его объяснения были в унисон с разговорами, который он вел в Белграде, и чтобы напомнит г-ну Миловановичу некоторые отрывки этих разговоров в их подлинной форме.

Ризов начал напоминанием об одном важном обстоятельстве, а именно: о том, что сам г. Милованович в прежних своих разговорах с Ризовым (и в Риме, и в Белграде) не раз соглашался на автономию Македонии при условии, чтобы предварительно были определены границы сфер влияния Болгарии и Сербии в этой стране на тот случай, если бы автономия не могла быть осуществлена или не могла бы долго просуществовать, и чтобы Болгария и Сербия имели заранее обозначенные границы в Македонии на случай завладения ею. Так что, заявил Ризов, предлагаемая со стороны Болгарии формула есть в сущности формула самого г-на Миловановича. Тем более странным кажется отречение от нее теперь, после того как об этой формуле говорилось и в Белграде в последнем разговоре между Ризовым и Миловановичем. Кроме того, продолжал Ризов, в случае возможной [351] войны с Турцией Сербия и Болгария не могли бы найти более приемлемой, менее провоцирующей весь свет платформы, чем автономия Македонии.

Не менее важно и следующее соображение: едва ли дело дойдет до полной ликвидации Турции в Европе — особенно после потери ею Триполитании, пока не будет пройден еще один этап, а этим этапом не может быть нечто иное, кроме автономии Македонии. «Не стоит и говорить уже, — закончил г-н Ризов свои возражения по данному вопросу, — о том, что нет и не может быть такого болгарского правительства, которое рискнуло бы вести переговоры о соглашении с каким-нибудь другим государством по македонскому вопросу без того, чтобы в постановлениях этого соглашения не фигурировала автономия Македонии».

Что же касается географической границы, на которую претендует теперь Сербия, то Ризов напомнил г-ну Миловановичу, что во время разговора в Белграде — 20 сентября вечером, в присутствии гг. Пашича и Стояновича, после возражения, которое тогда сделал Ризов г-ну Пашичу по этому вопросу, г. Милованович, улыбаясь, заметил: «Видно, нам придется отказаться от Велеса и пожертвовать родиной нашего королевича Марко.». Значит, тогда еще была решена судьба Велеса, Прилепа и Крушево в пользу Болгарии. Спорной осталась только судьба Кичево. Относительно же Струги тогда не поднималось и речи по той простой причине, что этот город — родина братьев Миладиновых, и потому ни один Болгарин не дерзнул бы говорить о том, чтобы пожертвовать Стругой.

«Возражение г-на Миловановича относительно непригодности реки Пчины, как границы, — продолжал Ризов, — несостоятельно, так как и река Брегальница, на которую претендует Сербия, не больше ее. А город Велес, как уже говорил Ризов и в Белграде, — это первый город, в [352] котором проснулось болгарское национальное сознание в Македонии, и единственная македонская епархия, которая фигурирует в фирмане об Экзархате, и никакое болгарское правительств не могло бы совершить святотатства и уступить его кому бы то ни было. Относительно же сел в Прешовской нахии, — заметил Ризов, — г. Милованович просто введен в заблуждение, т.к. села эти расположены по ту сторону р. Пчины и по самой предлагаемой Болгарией границе они входят в сербскую сферу. О больших уступках Сербии в данном случае, — продолжал Ризов, — можно говорить только шутя. Потому что еще со времени аннексии Боснии и Герцеговины почти все благоразумные сербы ограничили свои претензии в Македонии только Скопским санджаком. Сам г-н Пашич, который вследствие своей скупости все старается что-нибудь где-нибудь да захватить, а из-за вечных обвинений в его болгарском происхождении боится сделать хоть какую-нибудь уступку Болгарии, — и тот в 1904 году, когда велись переговоры между Болгарией и Сербией о соглашении, принял тогда предложение Ризова об автономии Македонии, поставив только одно условие: чтобы Скопский санджак находился в границах Старой Сербии; это условие было отклонено со стороны Болгарии. Какие же большие уступки делает теперь Сербия, если она претендует на Велес, город, который только несколько лет тому назад исключительно из-за близости его к Скопье вошел в состав Скопского сакджака, и то по настоянию известного вам косовского врага болгар, Хафиза-паши, а также претендует на Прилеп, Крушево, Кичево и даже на Стругу, которые входят в состав Битольского вилайета»?

В этот момент Станчов нарочно вышел на несколько минут из комнаты, чтобы оставить Миловановича и Ризова наедине. Ризов воспользовался [353] этим обстоятельством, чтобы сделать г-ну Миловановичу с глазу на глаз следующее важное заявление:

«Ты знаешь (гг. Милованович и Ризов с давних пор на «ты»), что моя фатальная преданность идее окончательного соглашения Болгарии с Сербией навлекла на меня немало подозрений с болгарской стороны, и ты можешь, следовательно, мне кажется, поверить моей безусловной искренности и откровенности в данном вопросе. Ну хорошо! Я клянусь тебе именем моей родины и моей честью, что нынешний наш опыт соглашения — последний опыт и что никогда больше Сербия не дождется другого болгарского правительства, более расположенного и более готового, чем настоящее, чтобы заключить с Болгарией такое соглашение. И нужно ли еще убеждать тебя, что никакое болгарское правительство никогда не посмеет, если бы даже хотело этого, заключить с Сербией соглашение, в котором не фигурировала бы автономия Македонии. Если ты веришь всему этому, г-н Милованович, то ты, следовательно, понимаешь, какая страшная историческая ответственность и перед сербским народом, и перед целым славянством падет на тебя, если расстроится это наше соглашение. И ты не можешь не понять, как нужно торопиться с его заключением, чтобы события нас не опередили.

Как твой старый приятель, я прошу и заклинаю тебя: свяжи свое имя с этим великим делом! Имей мужество устоять и преодолеть все препятствия, которые могут противопоставить тебе даже твои политические друзья. Так совершаются все великие дела на этом свете. Ты сам не раз мне говорил, что первая, главная, самая важная задача сербской иностранной политики — это соглашение с Болгарией. Если ты в этом уверен, то необходимо, чтобы ты заключил это соглашение даже [354] с риском навлечь на себя временно все проклятия со стороны твоих недальновидных соотечественников. Пойми хорошенько, г-н Милованович, что это последний и безвозвратный опыт столь желаемого и столь защищаемого мной и тобой нашего сербо-болгарского соглашения».

Как раз при этих словах Станчов вошел в комнату, понял тотчас же, о чем говорилось в его отсутствии, и сказал г-ну Миловановичу:

«Имейте в виду, что ответственность перед македонцами за территориальные уступки, которые мы Вам делаем в Македонии, всецело возложена на г-на Ризова как царем, так и болгарским правительством».

Все это произвело такое впечатление на г-на Миловановича, что он не нашел, что возразить, и ограничился только заявлением, что он и теперь еще — даже теперь больше, чем когда бы то ни было, — глубоко и непоколебимо убежден, что для Сербии нет политического дела более важного, чем соглашение с Болгарией. Но именно потому, что это так важно, ему необходима поддержка всех решающих сербских факторов. Вот почему он уверен, что мы не сомневаемся в его готовности покончить с этим вопросом «a tout prix» и что мы вполне поверим его обещанию, что он, вернувшись в Белград, сделает все, чтобы убедить и другие сербские факторы — лидеров обеих фракций радикальной партии, гг. Пашича и Стояновича, и военного министра ген. Степановича — пойти навстречу болгарским желаниям. Он вызовет снова г. Спалайковича из Софии, чтобы дать ему новые инструкции.

Это заявление г-на Миловановича, производившее впечатление искренней исповеди, побудило г-на Станчова облегчит предстоящие ему в Белграде усилия и представить нашу формулу автономии Македонии в следующей редакции: [355]

«Если после войны, веденной совместно обеими сторонами — Сербией и Болгарией — явится необходимость кончить ее введением автономного управления в областях, населенных болгарами и сербами, то обе стороны согласятся заключить мир при условии гарантированной автономии в вышеупомянутых областях».

Г-н Милованович взял копию этой формулы, и, так как время, предназначенное для нашего совещания, уже истекло, а ему предстояло свидание с гг. Делькассэ и Баррером, он распрощался с нами. Уходя, он еще раз обещал сделать все, чтобы пойти навстречу болгарским желаниям. А прощаясь с г-ном Станчовым, который, в качестве хозяина дома, вышел проводить его до дверей, г-н Милованович попросил его передать его величеству царю, что «его горячим желанием является покончить это дело, чтобы исполнить желание болгарского царя, который возлагает на него такие большие надежды».

Так закончился, господин министр, наш разговор с г-ном Миловановичем. Теперь уже Ваша забота довести этот вопрос до благополучного конца. Мы же только считаем нелишним предупредить Вас, что г. Спалайкович еще не так давно был одним из самых скрытных и самых опасных врагов нашего македонского дела и что его ум еще не дорос до того, чтобы победить его шовинистическое упрямство. Все это Вы должны будете иметь в виду, когда будете разговаривать с ним по данному вопросу. Было бы лучше, конечно, если бы можно было вести переговоры с г-ном Миловановичем через голову г-на Спалайковича. Мы надеемся, что Вы не упрекнете нас, если мы позволим себе напомнить переданные Вам Ризовым в Вене характерные слова г-на Гартвига в ответ на жалобы Ризова по поводу чрезмерных сербских претензий: «Не обращайте особенного внимания на это. Они [356] непрочь поторговаться с Вами, но в конце концов сговорятся на одном Скопском округе». А г-н Гартвиг ли не знает сербских мыслей?

Мы надеемся, господин министр, что Вы окажете нам честь, доверитесь нашей памяти и не усомнитесь в тщательной и верной передаче всего вышеизложенного, как сказанного г-ном Миловановичем, так и сказанного нами; льстим себя надеждой и верим, что этот наш рапорт окажет Вам пользу при переговорах, которые придется Вам вести по этому судьбоносному для нас вопросу. Примите, господин председатель, уверения в нашем полном уважении и почтении к Вам.

(Подпись) Станчов

(Подпись) Ризов».

После своего возвращения в Белград, г-н Милованович дал мне знать через г-на Спалайковича, что к концу ноября он обсудит снова вопрос с гг. Пашичем и Любой Стояновичем — лидерами обеих радикальных партий — и что тогда он сделает мне новое предложение.

И действительно, 15 декабря г-н Спалайкович явился с этим новым предложением. В нем принималась приблизительно моя формула автономии Македонии, принималось также и слияние двух первых зон, о которых говорилось выше, в одну спорную зону. Но эта новая спорная зона была так широка, что я не мог ее принять. И начались тогда длинные переговоры между мной и г-ном Спалайковичем о сужении этой зоны, переговоры, в которых не раз принимали участие и русский посланник в Софии г. Неклюдов, и русский военный атташе, г-н полковник Романовский. Это участие выражалось то в форме советов быть умеренными и уступчивыми, чтобы скорее кончить доброе дело, то в форме сообщений о том, что если мы не кончим, Россия оставляет за собой право поступить так, как ей диктуют ее интересы. [357]

Одно сообщение, сделанное полковником Романовским генералу Фичеву, было тем более серьезного характера, что именно в это время и по газетным известиям, и по сообщениям наших дипломатических представителей г. Чарыков уже начал в Царьграде переговоры о соглашении с турками.

Очевидна была опасность для наших национальных аспирации от подобного двоякого, как мы по крайней мере понимали, соглашения России: с Австрией — с одной и с Турцией — с другой стороны. И в министерском совете мои коллеги не раз настаивали, чтобы я сделал все возможное для противодействия этому.

Единственным средством для этого было — подписать договор с сербами. Последние после долгих настояний уступили нам в вопросе о границах спорной зоны, но не уступали в вопросах о Струге и о берегах Охридского озера между Стругой и Охридом. Мне пришлось долго спорить по этому вопросу, пока, наконец, нам не обещали эти области и пока не был составлен по этому вопросу протокол. Этот протокол был подписан 22 февраля 1912 года, а девять дней спустя был подписан и договор с Сербией. Между прочим, крайне опасно было медлить с переговорами еще и потому, что турки, узнав о них, могли заключить мир с Италией и напасть на нас или заключить какое-нибудь другое весьма невыгодное для нас соглашение. Необходимо прибавить, что еще 15 декабря 1911 года мы согласились с сербами выделить из самого договора и поместить в отдельном секретном к нему приложении статьи, касающиеся нашего наступательного союза против Турции, постановления, касающиеся Македонии, и все остальное, связанное с этими двумя важными вопросами.

Приблизительно через месяц после подписания договора и секретного к нему приложения мы начали переговоры и относительно предусмотренной в ст. 4-й договора военной конвенции. Изучение и доклад царю проекта этой конвенции были возложены на военного министра и на начальника Генерального штаба. Царь [358] согласился подписать эту конвенцию вместе с ее постановлениями на случай нападения со стороны Австрии и Румынии, потому что ему был известен текст австро-румынской военной конвенции от сентября 1900 года (после острого румыно-болгарского конфликта из-за убийства Михайлеану). В введении к австро-румынской конвенции устанавливалось, что Австро-Венгрия признает вполне справедливым желание Румынии увеличить свои владения присоединением к своей территории части Бессарабии, а также крепости Силистрии и, если возможно, Рущука, Шумлы и Варны.

Ввиду этого соглашения между Австрией и Румынией, ввиду упорных слухов о том, что существует военная конвенция между Румынией и Турцией, нам повелительно диктовалась необходимость предвидеть в военной конвенции с Сербией возможность нападения на нас со стороны Австрии и Румынии. После докладов генералов Никифорова и Фичева о том, что раз австрийцы будут в Санджаке, то они придут и в Македонию, где их интересы столкнутся с нашими, царь согласился подписать условия конвенции, тем более, что генерал Паприков подписал русско-болгарскую конвенцию, служившую ответом на австро-румынскую, 31 мая 1902 года. В этой именно русско-болгарской конвенции фигурировала та ст. 3-я, о которой я отправил немало депеш г-ну Бобчеву зимой 1912/1913 гг., когда румыны пугали нас своим нашествием на Болгарию. Согласно ст. 3-й русско-болгарской конвенции 1902 года, Россия всеми своими силами обязывалась содействовать целости и неприкосновенности территории Болгарии.

II. Болгаро-греческий договор

Еще в мае 1911 года, через два месяца после того как я стал у власти, вопрос о соглашении с Грецией был поднят известным другом Болгарии и болгар, балканским корреспондентом газеты «Times», г-ном [359] I. D. Bouzchier. Г-н Баучер написал мне из Афин письмо, в котором сообщал о желании греческого короля и греческого правительства вступить в соглашение с Болгарией. Посещение болгарскими студентами Афин весной 1911 года, любезный прием, встреченный ими там, — все это создало атмосферу, благоприятную для обмена мыслями с целью заключения если не союза, то по крайней мере соглашения. И г-ну Баучеру было дано понять, что болгарское правительство не имело бы ничего против того, чтобы приступить к подобному обмену мыслями. Однако ничего не было предпринято до тех пор, пока итало-турецкая война и поведение младотурок по отношению к нам, особенно ничем с нашей стороны не вызванная мобилизация их против нас в конце сентября 1911 года не заставили нас вступить в переговоры с Грецией.

Первый шаг был сделан сейчас же после этой мобилизации. 3(16) октября 1911 года г-н Панас, греческий полномочный министр в Софии, явился ко мне и сделал важное, по его словам, сообщение от имени своего правительства. Изложивши историю своих разговоров со мной, до моего отъезда в Виши, и с г-ном Т. Тодоровым, когда он оставался моим заместителем, г-н Панас заявил мне, что если я могу его уверить, что Болгария выступит (marchera) в случае, когда на Грецию нападет Турция, то он уполномочен своим правительством уверить меня, что и Греция с своей стороны будет воевать вместе с нами в случае нападения Турции на Болгарию.

Ввиду кризиса в наших отношениях с Турцией в октябре 1911 года это сообщение было чрезвычайно важно. Прежде чем получить уверение от Сербии, что она будет воевать вместе с нами, если Турция объявит нам войну, мы уже имели подобное уверение со стороны Греции. Греческое предложение было доложено царю и министерскому совету и принято ими, и я был уполномочен заявить г-ну Панасу, что Болгария поможет Греции в случае, если на эту последнюю нападет Турция и [360] при условиях, которые должны быть определены в оборонительном договоре. Он согласился.

Однако проект этого договора не был выработан, пока продолжались наши переговоры с Сербией. Только когда они закончились и после нового обмена мыслями, 14 (27) апреля 1912 года, я получил от г-на Панаса письмо, к которому был приложен avant-projet оборонительного договора.

В этом предварительном проекте не говорилось ни слова не только об автономии Македонии и Адрианопольского вилайета, но даже и о тех правах, которые были гарантированы христианским областям в Европейской Турции международными договорами и особенно Берлинским трактатом в его 23-й статье. Поэтому я заявил г-ну Панасу, что их предложение не может быть принято нами, если Греция не согласится поместить в проекте обязательство не противиться автономии. С этой целью я предложил ему следующее:

Греция со своей стороны должна обещать нам никоим образом не сопротивляться возможному требованию со стороны Болгарии предоставлению Македонии и Адрианопольскому вилайету административной автономии с равными для всех населяющих ее народностей правами.

Это изменение не было принято греками. Тогда я заявил, что если не будет упомянуто, по крайней мере, хотя бы обязательство для нас — бороться за права христиан, проистекающие из договоров, то я не могу подписать договора. Г-н Панас ответил мне, что окольным путем я хочу добиться опять-таки автономии, так как я имею в виду ст. 23-ю Берлинского договора.

Действительно, в это время в Болгарии происходили многолюдные митинги, на которых выносились резолюции, требовавшие проведения в жизнь реформ, предусмотренных этой статьей. Пример был дан в Софии. 29 апреля под председательством д-ра Хр. Стамбольского и под патронажем гг. Ив. Вазова, д-ра Ив. Д. Шишманова, [361] д-ра Ст. Сарафова, Ив. Грозева, Г. Георгова, инженера Станишева и других был устроен импозантный митинг. По примеру столицы митинговое движение охватило всю страну.

Я не скрыл от г-на Панаса, что я стремился именно к выполнению ст. 23-й, но, чтобы не раздражать греческих susceptibilites, я предложил во вступлении и в ст. 2-й проекта и договора, там, где говорится о правах христианских народностей, упомянуть не только о правах христиан concedes (султанами), но и decoulant des traites. Г-н Панас заговорил тогда со мной весьма возбужденно и уверял меня, что если я имел в виду ст. 23-ю Берлинского договора, то мое предложение не будет принято.

Афины молчали довольно долго. Г-н Панас часто заходил ко мне будто бы сообщить мне, что ответа еще нет, но больше с целью убедить меня, чтобы я отказался от предложенного мной добавления. Но я настаивал. В конце концов, около 10 мая, г-н Панас сообщил мне, что греческое правительство приняло мое предложение о правах, вытекающих из договоров. И так как было уже решено, что 18 мая (1 июня по н. ст.) царь и я выедем в Берлин, где предстояло болгарским царю и царице сделать свои первые официальные визиты, мы поторопились подписать договор с Грецией до нашего отъезда. Он был подписан г-ном Панасом и мной 16(29) мая 1912 года. Его ратификация владетелями обеих стран произошла позже, уже после нашего возвращения из Берлина. Что касается нашей военной конвенции с Грецией, то она вырабатывалась с нашей стороны генералами Никифоровым и Фичевым и была подписана только в сентябре 1912 года. Здесь же я должен добавить, что, по недостатку времени, не было достигнуто соглашения с Грецией о проведении границы в Македонии. Г-н Панас, впрочем, сказал мне, что греки отказались начать переговоры с австрийцами, так как эти последние дали им понять, что будут требовать Солунь. [362]

III. Болгаро-черногорское соглашение

С Черногорией не было подписано никакого письменного соглашения. Первый обмен мыслями о возможных совместных действиях между Болгарией и Черногорией имел место в Вене. Австрийский император принял посещение черногорского короля сейчас же после посещения болгарского царя, в начале июня 1912 года. Я воспользовался моей поездкой в Вену и моей встречей там с гг. Даневым и Т. Тодоровым, первый из которых возвращался из Ливадии через Петроград, а второй из Парижа, и вызвал из Рима нашего тамошнего полномочного министра г-на Ризова с целью обсудить четыре вопроса, касающихся войны балканских союзников против Турции, если последняя даст нам повод и если Италия перенесет войну на Балканский полуостров. Еще прежде, чем приехал г-н Ризов, я выехал с Их Величествами царем и царицей в Берлин. Вернувшись оттуда в Вену для переговоров с тремя ожидавшими меня лицами, я узнал, что за время моего отсутствия г. Ризов, воспользовавшись своим знакомством с черногорским министром-председателем, подготовил с ним свидание. Это свидание состоялось между гг. Даневым и Ризовым — с одной, и черногорским министром-председателем — с другой стороны — в самом Гофбурге, где остановился черногорский король со своей свитой. Из этой встречи наши вынесли впечатление, что Черногория готова идти с нами.

Немного времени спустя, в июле, я получил от нашего полномочного министра в Черногории, г. Колушева, сообщение, что черногорский король уже делает предложения о совместном выступлении. Это предложение мы сейчас же обсудили в Софии и решили, что я должен встретиться с г-ном Колушевым и устно обсудить этот вопрос, как устно обсуждались вопросы о болгаро-сербском и болгаро-греческом соглашениях. Чтобы не дать повода думать, что мы замышляем с Черногорией [363] нечто серьезное, я решил встретиться с г-ном Колушевым в Мюнхене. Но события развивались так быстро, что не дали мне возможности выехать. Поэтому г-н Колушев приехал в Софию, где пробыл до 15 (28) августа. В этот день он выехал в Цетинье, уполномоченный нами заключить устное соглашение с Черногорией. Относительно условий этого соглашения в министерстве иностранных дел сохранился его конфиденциальный доклад.

Так как условия этого устного соглашения еще не разглашены, то и мне нечего заниматься фазисами, через которые оно прошло, как я занимался подробностями переговоров о других, письменных, договорах. Текст последних был обнародован прежде всего парижской газетой «Matin» в ноябре 1913 года, а потом и другими газетами и журналами. Поэтому и я помещаю их в конце настоящей книги. [364]

Глава вторая.

История начала Балканской войны

После подписания нашего договора с Сербией я должен был постараться, согласно ст. 3-й секретного к нему приложения, послать копию с него русскому императору. Я должен был сделать это тем быстрее, что итало-турецкая война, с одной стороны, и внутреннее политическое положение Турции, с другой, могли довести до событий, которые заставили бы и нас принять в них участие. А нам необходимо было, чтобы еще до этого вмешательства русский монарх одобрил наш договор и принял на себя роль арбитра, предусмотренную в указанном договоре. Приезд государя в Ливадию весной 1912 года представил нам удобный случай послать туда болгарскую депутацию, которая приветствовала его от имени болгарского царя и болгарского правительства. Шефом этой миссии был выбран д-р Ст. Данев, председатель Народного Собрания. Ему и было доверено поручение вручить копии сербо-болгарского [365] договора, секретного к нему приложения и военной конвенции. Остальными членами депутации были генерал Марков, подполковник Луков и г-н Милчев. Депутация выехала 21 апреля, прибыла в Ялту 23-го, представилась государю императору 24-го, и 30-го выехала обратно в Софию, за исключением г-на Данева, который 1 мая выехал в Петроград. Там он имел новые совещания с г-ном Сазоновым, встретился и с другими русскими министрами и в двадцатых числах мая прибыл через Берлин в Вену, где был и я с их величествами по случаю посещения ими императора Франца Иосифа. Здесь, как я упомянул уже выше, мы имели совещания не только с г-ном Даневым, но и с г-ном Т. Тодоровым, министром финансов, и с г-ном Д. Ризовым, нашим полномочным министром в Риме.

Г-н Данев еще до своего отъезда в Петроград сообщил мне в письме свои впечатления от поездки в Россию. В Вене он устно продолжил свои объяснения. По рассказам г-на Данева, дополненным и другими сообщениями, нашей депутации был оказан задушевный прием. Как и следовало ожидать этого, наиболее продолжительные разговоры имел г-н Данев с г-ном Сазоновым. Данев начал объяснения с ним в «несколько повышенном тоне», как выразился потом сам г-н Сазонов. Он постарался убедить г-на Сазонова в затруднительном положении Болгарии, вследствие тяжелого финансового бремени, лежащего на стране, вследствие необходимости быть всегда в боевой готовности и при невозможности использовать мирным путем затруднения, с которыми борется теперь Турция. Скорое разрешение неопределенного положения в Македонии в то время было особенно важно для Болгарии, потому что вследствие турецкого управления в этой стране болгарский элемент терял там постоянно почву. Такое положение дел заставляло многих в Болгарии задавать себе вопрос, не наступило ли время прибегнуть к силе оружия, Одним словом, г-н Данев не скрыл от [366] г-на Сазонова, что Болгария ждет первого случая, чтобы бросить кости.

В ответ на все это г-н Сазонов советовал политику благоразумия. Он обращал особенное внимание на то, что активное вмешательство Болгарии и неминуемое после этого осложнение общего положения на Балканах не встретило бы сочувствия в России ни у правительства, ни в общественном мнении и что поэтому невероятно, чтобы в случае общего столкновения события сложились в пользу Болгарии.

Г-н Сазонов сам потом говорил, что при последующих встречах он видел, что г-н Данев значительно успокоился и стал хладнокровнее относиться к этому вопросу. Когда они стали обсуждать русско-болгарские отношения, г-н Данев старался доказать желательность включения Адрианопольского вилайтета в сферу болгарского влияния. Г-н Сазонов ответил, что Адрианопольский вилайтет не входил в состав Сан-Стефанской Болгарии и что, кроме того, в случае осуществления болгарских национальных желаний Одрин потеряет свое нынешнее значение турецкого форпоста, так как и сама Турция обратится в второстепенное государство.

В Вене мы пробыли с гг. Даневым, Тодоровым и Ризовым до конца мая. После того как мы дали нашему полномочному министру в Риме нужные инструкции по вопросу, из-за которого мы вызвали его в Вену, мы поехали в Софию, и я, совершив короткое путешествие по южной Болгарии, вступил в управление министерством иностранных дел в десятых числах июня. Вскоре после этого наступили те судьбоносные события в Турции, которые властно заставили нас, во-первых, объявить мобилизацию во всех союзных государствах, а потом — объявить балканскую войну.

Не напрасно покойный Кидерлен-Вехтер предупреждал меня, что мы вскоре должны ждать падения младотурецкого кабинета. Но это падение сопровождалось такими потрясениями, что и наши соседи не меньше нас были удивлены и поражены и пожелали принять [367] меры, чтобы анархия, разразившаяся в Турции, не привела бы к катастрофе, так как подобная катастрофа могла бы увлечь и христианские народы на Балканах.

Слово катаклизм было тем именно термином, который употребил тогдашний румынский министр-председатель г-н Майореско, когда он первый заговорил с управляющим нашим посольством в Бухаресте в июне 1912 года об отчаянном положении Оттоманской Империи. Я воспользовался этим случаем, ответив, что готов начать переговоры о соглашении с Румынией на случай катастрофы в Турции. Г-н Майореско отказался вступить в переговоры даже и тогда, когда наш полномочный министр в Бухаресте г. Калинков вторично заговорил с ним по данному вопросу. Румынский министр-председатель ограничился уверением, что если действительно наступит какая-нибудь катастрофа, то Румыния легко сможет столковаться с нами. Он отказался заранее определить те приобретения, на которые Румыния надеялась в случае войны с Турцией.

Еще свежи в памяти всех первые проявления движения, которое привело Турцию к ее разгрому. Брожение во всей стране против младотурок; циркуляр военного министра Махмуд-Шефкета-паши о том, что офицерам запрещается заниматься политикой; бунт гарнизона в Адрианополе; pronuntiamento в Битоле; восстание албанцев; падение младотурецкого кабинета; сражение при Митровице, после которого победители-албанцы занимают Ипекский, Призренский и Приштинский санджаки; ультиматум албанцев; резня в Кочанах; резня в Беране; взятие албанцами Скопье. Все эти события, особенно три последние, так сильно отозвались на настроении общественного мнения в Софии, Белграде, Афинах и Цетинье, что легко было предвидеть, что они не пройдут без серьезных последствий.

Потрясены были этими событиями и европейские кабинеты, и более всех остальных расположенный к Турции венский кабинет выступил 1 (14) августа с памятным [368] всем предложением графа Бертхольда о прогрессивной административной децентрализации Европейской Турции. Если Австрия выступала с таким предложением, могли ли балканские государства оставаться равнодушными к судьбе своих сонародников? К этим заботам в Афинах и Белграде присоединился еще и страх, который внушали албанские претензии на греческие и сербские земли. Албанцы не скрывали, что считают албанскими весь Скопский и Битольский вилайеты. В Софии, конечно, не боялись албанцев. Но и там, особенно после избиения болгар в Кочанах, переполнилась чаша терпения. Нужно ли было церемониться с Турцией, истощенной войной с Италией, терзаемой внутренними раздорами, с армией без дисциплины, с казной без денег?

1 августа 1912 г. в столице Болгарии состоялся импозантный митинг, а 12 августа собрался конгресс македоно-одринских братств. И на митинге и на конгрессе были приняты почти одинаковые резолюции: Болгария должна сейчас же мобилизоваться, требовать автономии Македонии и Адрианопольского вилайета и, если это не будет выполнено, объявить освободительную войну. В противном случае в стране произойдут потрясения, последствия которых невозможно предвидеть.

Момент был судьбоносным, натиск общественного мнения — неотразимым. В разгар этого воинственного настроения приехал в Софию г-н Колушев, наш полномочный министр в Черногории, с предложением черногорского короля о немедленном выступлении. Нужно было или принять это предложение, или отклонить его. 13(26) августа, по решению министерского совета, четверо нас: гг. Данев, Т. Тодоров, генерал Никифоров и я, имели аудиенцию у царя в Царской Быстрице, около Чам-Кории. После сделанного мною доклада о положении дел мы долго и всесторонне обсуждали с главой государства самый трудный вопрос, какой со времени освобождения Болгарии приходилось обсуждать болгарским [369] государственным деятелям. И мы единодушно решили то, что было уже решено министерским советом, а именно: принять предложение Черногории и сейчас же приступить к обмену мыслями с Сербией и Грецией с целью достичь соглашения о немедленном союзническом вмешательстве в пользу христианского населения Европейской Турции. Согласно принятому решению, г-н Колушев немедленно выехал в Цетинье, уполномоченный заключить с Черногорией устное соглашение, о котором говорилось выше. Я начал переговоры с представителями Сербии и Греции в Софии — гг. Спалайковичем и Панасом. После этих переговоров г-н Спалайкович поехал в Белград, откуда вернулся 18 августа. Затем приехал в Софию и г-н Тошев, наш полномочный министр в Белграде. В то время, как обмен мыслями с Сербией велся через полномочных министров, с Грецией мы вели переговоры по телеграфу. 8 сентября поехал в Ниш и г-н Данев. Страх сербов перед возможным австрийским вмешательством был вполне понятен, и нам пришлось серьезно считаться с этим, так же, как серьезно считались мы и с неоднократными дружескими советами г-на Сазонова не доводить дела до войны. После зрелого обсуждения мы приближались уже к желанному соглашению с нашими союзниками, когда, совершенно неожиданно, 16 сентября я получил известие из Царьграда, что Турция отдала приказ об общей мобилизации. В ответ на эту турецкую мобилизацию 17 сентября объявили и мы — союзники — общую мобилизацию в четырех государствах.

Сейчас же после этого мы занялись обсуждением капитального вопроса о реформах, проведения которых мы должны были требовать от Турции в областях, населенных нашими соотечественниками. О реформах заговорили и Великие Силы тотчас же после объявления нашей мобилизации.

Но ответ Высокой Порты на это выступление великих сил был настолько неудовлетворителен, что нетрудно [370] было предвидеть, что Турция желает войны, которую она и вызвала задержкой в Скопье сербских муниций, задержанием греческих пароходов в Царьграде, отозванием своих представителей из столиц союзных государств и, в конце концов, самым объявлением войны.

Вот полный текст дипломатических нот, которыми мы обменялись тогда и которые до сих пор еще не были опубликованы целиком.

I. Нота, врученная Болгарии 27 сентября 1912 года

Русское и Австро-Венгерское правительства заявляют балканским государствам:

Во-первых, что Великие Силы осуждают энергично всякую меру, которая довела бы до нарушения мира.

Во-вторых, что, основываясь на ст. 23-й Берлинского договора, они возьмут в свои руки, в интересах населения, осуществление реформ в управлении Европейской Турцией, причем, разумеется, эти реформы не нарушат суверенитета Е. В. Султана и территориальной целости Турецкой Империи. Настоящая декларация, впрочем, сохраняет за Великими Силами право на совместное изучение в будущем предполагаемых реформ.

В-третьих, что если при всем том вспыхнет война между балканскими государствами и Турецкой Империей, то они не допустят, после окончания конфликта никакого изменения территориального status quo в Турции.

Великие Силы сделают совместно перед Высокой Портой шаги, вытекающие из настоящей декларации. [371]

II. Нота, врученная в Царьграде 27 сентября 1912 года

Нижеподписавшимся, посланникам Австро-Венгрии, Англии, Франции, России и Германии, поручено их надлежащими правительствами сообщить Высокой Порте, что пять Великих Сил принимают к сведению публично выраженное желание турецкого правительства ввести реформы и что они сейчас же совместно с Высокой Портой обсудят в духе ст. 23-й Берлинского договора и Закона 1880 года реформы, требуемые положением Европейской Турции, и меры, которые смогут обеспечить их осуществление в интересах народностей, причем, разумеется, эти реформы не нарушат территориальной целостности Империи.

III. Ответ турецкого правительства

В ответ на сообщение от 27 сентября, которое посланникам Австро-Венгрии, Англии, Франции, России и Германии поручено было надлежащими правительствами сделать Порте, нижеподписавшийся министр иностранных дел Его Величества Султана имеет честь им напомнить, что, как их превосходительствам угодно будет самим констатировать, императорское правительство уже осознало нужду введения реформ в управлении вилайетами Европейской Турции. Оттоманское правительство смотрит на реформы с тем большей серьезностью, что собирается провести их без всякого чужестранного вмешательства и предвидит, что при этом условии осуществление их непременно будет способствовать благоденствию и [372] хозяйственному развитию страны, причем будет обеспечена в либеральном духе оттоманской конституции гармония между разнородными элементами, из которых состоит население Империи. Остается отметить, что если сделанные до сих пор различные опыты улучшения внутреннего положения в этих областях не дали всех тех плодов, которых можно было от них ожидать, то одной из главных причин этого замедления является, бесспорно, смутное состояние и необеспеченность, причиняемые всевозможными покушениями, исходящими из агитационных очагов, цель которых не подлежит никакому сомнению. При всем том императорское правительство ценит приятельское намерение сообщения, которое Великие Силы нашли уместным и своевременным сделать ему ввиду настоящих обстоятельств. Оно всем сердцем присоединяется к развиваемым ими усилиям для предотвращения опасности столкновения, каковое имело бы последствием великие бедствия, которые цивилизованный мир должен предотвратить всеми примирительными средствами. В этом отношении Оттоманское правительство сознает, что оно поспешило облегчить гуманную задачу Великих Сил в страшной задаче, к разрешению коей они стремятся. Не желая подчеркивать в свою пользу тот факт, что многие из предписаний Берлинского договора не были прилагаемы сообразно с духом, которым они были продиктованы, и что оттоманские интересы во многих случаях сильно страдали от этого; не желая, в частности, исследовать вопрос, до какой степени ст. 23-я могла больше остальных статей сохранить свою настоящую ценность, — Оттоманское правительство заявляет, что оно по собственному почину приняло решение внести, согласно конституции Империи, на одобрение парламента, сейчас же после открытия предстоящей его сессии и потом поднести на утверждение [373] Е. В. Султана закон 1880 года в полной его исторической целокупности. Силы могут быть убеждены, что императорские власти озаботятся о совместном приложении этого закона сейчас же после того, как он войдет в силу. Было бы крайне несправедливо по прошлым небрежностям и промедлениям, более или менее систематичным и свойственным и другим режимам, судить, что конституционная Оттоманская Империя в настоящее время не решится и не окажется способной порвать окончательно с заблуждениями прошлого и что она воспользуется известным сомнением в этом отношении, чтобы искать мер, отличных от тех, которые единственно совместимы с хорошо понятыми интересами страны и самих населений.

IV. Нота Болгарии к Великим Силам (30 сентября 1912 года)

Болгарское правительство, имея в виду декларацию, сделанную Болгарии шестью Великими Силами через правительства Австро-Венгрии и России, и в согласии с правительствами остальных балканских государств высказывает свою благодарность за проявленный со стороны шести Великих Сил интерес к судьбам населения Европейской Турции и за их обещание «взять в руки» осуществление реформ в управлении, основываясь на ст. 23-й Берлинского договора. Царское правительство при всем том, в согласии с правительствами Греции и Сербии, полагает, что после стольких обещаний реформ, так часто и торжественно дававшихся Турцией и столь точно определенных в международных актах, было бы жестоко не постараться добиться в пользу христианских населений Оттоманской Империи более радикальных и более определенных реформ, которые [374] могли бы действительно улучшить их злосчастную судьбу, если они искренне и вполне будут проведены в жизнь. Поэтому они считают своим долгом отнестись непосредственно к правительству Е. В. Султана, причем укажут ему принципы, на которых должны покоиться подлежащие введению реформы и гарантии, которые должны обеспечить их искреннее проведение в жизнь. Они уверены, что если императорское турецкое правительство воспримет ту же самую точку зрения, то порядок и спокойствие в областях Империи будут восстановлены и прочный мир будет обеспечен между Турцией и балканскими государствами, которые до нынешнего дня весьма часто страдали от вызывающего и произвольного поведения Высокой Порты.

V. Нота, врученная Болгарией Турции (30 сентября 1912 года)

Нижеподписавшийся, Председатель Министерского Совета и Министр иностранных дел и вероисповеданий, имеет честь просить Управляющего Турецкой Легацией в Софии переслать Оттоманскому Императорскому Правительству как нижеследующее сообщение, так и приложенную к нему заметку.

«Вопреки шагу, который через правительства Австро-Венгрии и России шесть Великих Сил сделали перед балканскими государствами, шагу, которым они обещают взять в свои руки осуществление реформ в управлении Европейской Турцией, правительства Болгарии, Греции и Сербии считают своим долгом обратиться непосредственно к правительству Е. В. Султана и заявить ему, что только радикальные реформы, проведенные в жизнь искренне и вполне, могут действительно [375] улучшить злосчастную судьбу христианских населений в вилайетах Империи, гарантировать порядок и спокойствие в Европейской Турции и обеспечить прочный мир между Оттоманской Империей и балканскими государствами, к которым Высокая Порта весьма часто относилась произвольно и вызывающе, каковое поведение ее не находило себе ни в чем оправдания.

«Правительства Болгарии, Греции и Сербии, сожалея, что черногорское правительство не может вследствие наступивших событий принять участие в настоящем выступлении, приглашают Высокую Порту приступить сейчас же, в согласии с Великими Силами и балканскими государствами, к выработке и введению в Европейской Турции реформ, предусмотренных в ст. 23-й Берлинского договора, причем в их основу положить принцип этнических народностей (административная автономия областей, генерал-губернаторы бельгийцы или швейцарцы, выборные областные собрания, жандармерия, свобода просвещения и местная милиция) и приложение этих реформ возложить на высший совет, составленный из равного числа христиан и мусульман под надзором посланников Великих Сил и министров четырех балканских государств.

Они надеются, что Турция сможет заявить, что она принимает это желание и обязуется провести в шестимесячный срок реформы, изложенные в настоящей ноте и в приложенной к ней объяснительной записке, и что она пожелает в доказательство этого своего соизволения отменить ираде о мобилизации своей армии».

Нижеподписавшийся пользуется случаем принести Господину Управляющему Турецкой Легацией уверение в своем высоком уважении.

(Подпись) Ив. Ев. Гешов. [376]

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ТАБЛИЦА, приложенная к ноте от 30 сентября 1912 года

1. Подтверждение этнической автономии народностей в Империи со всеми ее последствиями.

2. Соразмерное представительство каждой народности в турецком парламенте.

3. Допущение христиан ко всем общественным должностям в областях, населенных христианами.

4. Признание всех училищ христианских общин на равных основаниях с турецкими училищами.

5. Обязательство Высокой Порты не пытаться изменять этнологический характер областей в Турецкой Империи путем заселения их мусульманским населением.

6. Местный призыв христиан к отбыванию воинской повинности в христианских кадрах. До сформирования таких кадров призыв должен быть отложен.

7. Переустройство жандармерии в вилайетах Европейской Турции под действительным командованием бельгийских и швейцарских организаторов.

8. Назначение в вилайетах, населенных христианами, швейцарских или бельгийских вали, выбор коих должен быть одобрен силами и в помощь которым должны быть учреждены окружные советы выбранные по избирательным округам.

9. Учреждение при Великом Визире высшего совета, составленного из равного числа христиан и мусульман, который должен будет надзирать за проведением в жизнь настоящих реформ. Посланники Великих Сил и министры четырех балканских государств возьмут на себя миссию следить за ходом работ этого совета. [377]

VI. Нота, отправленная Болгарией Турции (5 октября 1912 года)

Нижеподписавшийся, Министр Его Величества Царя Болгар, по распоряжению своего правительства имеет честь сделать Его Превосходительству Министру Иностранных Дел Его Императорского Величества Султана следующее сообщение:

Так как Высокая Порта не ответила на тождественную ноту, которую правительства Болгарии, Греции и Сербии имели честь вручить ей 30 сентября, и так как положение, которое уже было тяжелым вследствие задержания сербских муниций и греческих пароходов, объявленного Турцией вопреки международному праву, стало еще более угрожающим вследствие атак на болгарские и сербские посты турецких войск, нарушивших международные принципы, вследствие прекращения дипломатических сношений, вызванного Высокой Портой, правительство Его Величества Царя к своему величайшему сожалению видит себя вынужденным прибегнуть к силе оружия, причем всю ответственность за прекращение отношений между Болгарией и Турецкой Империей возлагает на турецкое правительство. Я, нижеподписавшийся, имею честь уведомить Императорское Правительство, что с настоящего момента Болгария считает себя в войне с Турцией и что, считая свою миссию выполненной, я оставляю Царьград в кратчайший срок. Турецкие подданные, живущие в Болгарии, в случае желания покинуть страну могут сделать это беспрепятственно, те же, которые предпочли бы остаться, могут рассчитывать на покровительство законов.

(Подпись) М. К. Сарафов. [378]

VII. Циркуляр Болгарии о начале войны (5 октября 1912 года)

Болгарская Царская Легация уполномочена своим правительством сообщить Императорскому Царскому Правительству следующее:

Так как анархия, царившая в Турции и столь глубоко смущавшая спокойствие и безопасность соседних стран, несколько времени тому назад усилилась, то Великие Силы сочли нужным взять в свои руки осуществление реформ, предусмотренных в статье 23-й Берлинского договора. В ответ на это последнее выражение коллективной воли Европы Высокая Порта прибегла к тому способу действий, которым она уже пользовалась не раз. Она заявила, что введет серьезные реформы как в Европейской Турции, так и в своих азиатских провинциях, но что она полагает, что чужое вмешательство при проведении их будет вредно для самих реформ. Это обещание турецкого правительства, что оно само введет серьезные реформы, встретило со стороны всех недоверие, о котором писал граф Андраши в своей ноте от 30 декабря 1875 года: «Одну из главных причин этого глубоко укоренившегося недоверия, — справедливо замечал бывший канцлер Австро-Венгрии, — следует искать в том факте, что объявление ни одной из мер, перечисленных в последних рескриптах султана, не повлекло за собой существенного улучшения в судьбах христиан». В течение последних тридцати лет события вполне доказали правоту этого суждения. Вследствие этого царские правительства Болгарии, Греции и Сербии, не имея больше возможности терпеть мук своих сонародников в Турции и положения дел, преисполненного опасностями для их будущего, решили потребовать [379] действительного контроля при выработке и осуществлении единственных радикальных реформ, способных улучшить отчаянное положение христиан и внести умиротворение на Балканском полуострове.

Так как этот последний опыт, умеренность которого так отличалась от вызывающего поведения Турции, без серьезных причин мобилизовавшейся против балканских государств, не удался, и так как Высокая Порта распорядилась о прекращении дипломатических сношений, то царские правительства Болгарии, Греции и Сербии к своему величайшему сожалению увидали себя вынужденными прибегнуть к силе оружия. Болгария, считая себя таким образом в войне с Турцией, «отправила ей формальную декларацию, согласно ст. 1-й Конференции о начале неприятельских действий от 17 октября 1907 года.

Болгарское Царское Правительство надеется, что цель, преследуемая объявлением настоящей войны, совпадает с интересами всех цивилизованных стран. Иностранцы, живущие в провинциях, полное умиротворение коих является целью этой войны, могут только воспользоваться этим умиротворением. При режиме порядка, свободы и прогресса интересы подданных всех стран будут обеспечены и защищены, материальное процветание и умственное развитие будут предметом постоянной и мудрой заботы. Вследствие этого Царское Правительство верит, что оно может рассчитывать на симпатии приятельских держав, и обращается с горячим призывом к Императорскому Царскому Правительству не отказать ему в своем благосклонном нейтралитете при исполнении им этой принятой на себя трудной задачи. [380]

Глава третья.

История междусоюзнических отношений во время Балканской войны

Путем больших усилий и терпения мы смогли достигнуть соглашения с нашими союзниками относительно той цели, которую должен был преследовать Балканский Союз, т.е. относительно этнической автономии балканских народов со всеми вытекающими из этого последствиями. Путем чрезвычайных усилий и беззаветного героизма наши армии смогли сломить противника этого балканского идеала — турецкий деспотизм. Но после того как мы его сломили, уже в первый месяц балканской войны нам в Софию были доставлены документы, и дошли до нас сведения, которые показали, что чувства и тактические приемы наших союзников не гармонировали с той целью, о которой мы согласились, с буквальным текстом и с внутренним смыслом нашего соглашения. С греками у нас действительно не [381] было соглашения о каком-нибудь разграничении в Македонии. Но с сербами по этому вопросу у нас было ясное соглашение. Поэтому мы были чрезвычайно удивлены, когда вскоре после начала войны мы получили копию циркуляра г-на Пашича от 15 сентября 1912 года (т.е. за два дня перед мобилизацией) за № 5669, циркуляра, в котором через пять с половиной месяцев после подписания болгаро-сербского договора Сербия давала своим представителям за границей совсем неверные сведения о достигнутом между ними и нами соглашении по вопросу о дальнейших судьбах Македонии. Говоря о предложении графа Бертхольда о децентрализации Европейской Турции, г-н Пашич рекомендовал сербским дипломатам и консулам за границей хлопотать о реформах в Старой Сербии и об определении границ этой области в следующем смысле:

«Географическая граница этой территории должна быть следующая: она начинается от Патерицы, на турецко-болгарской границе, и идет на юг к водоразделу вардарских вод, оттуда продолжается к Бабуне в таком направлении, что включает в Старую Сербию города Прилеп, Кичево и Охрид с их окрестностями».

Итак, 29 февраля 1912 года г-н Милованович заключает с нами договор, по которому Прилеп и Охрид остаются в бесспорной болгарской зоне, а 15 сентября г. Пашич включает эти два города и их окрестности в пределы Старой Сербии. Поразительно было впечатление, которое этот поступок произвел на нас, энергичен был наш протест против подобного образа действий.

Вскоре после получения этого документа в Софии вихревой полет наших войск к Царьграду и сокрушительные поражения, нанесенные ими главным турецким силам, решили судьбу Европейской Турции. При очевидном распадении Оттоманской Империи не только [382] наши союзники настаивали на окончательной ликвидации ее европейских областей, но и Великие Силы заговорили в пользу столь радикального решения этого вопроса. Еще 18 октября 1912 года английский министр сказал нашему посланнику в Лондоне, г-ну Маджарову, что Европейская Турция должна быть разделена и что если мы удовлетворимся Адрианополем и не будем претендовать на Царьград, то он будет радоваться нашей мудрости и умеренности. 20 октября г-н Сазонов отправил длинный циркуляр русским представителям за границей, извлечения из которого обнародованы и в русской «Оранжевой Книге» (№ 40). В ней говорится, «что завоеванная союзниками часть Европейской Турции подлежит, по праву фактического завладения, полюбовному разделу между ними. Только таким образом может быть обеспечен прочный мир на Балканах». Все желали прочного мира, и, чтобы достигнуть этого, была оставлена идея составить новые, привилегированные автономные области. Исключение, еще с самого начала, было сделано для Албании. Желание, чтобы она была разделена между нашими союзниками, вызвало энергичное сопротивление со стороны Тройственного Союза. Вследствие этого отпора еще 27 октября 1912 года г-н Сазонов заявил категорически, что мы, болгары, «которые стали во главе балканского союза, должны обратить внимание сербов на то весьма важное обстоятельство, что необходимость заставляет их, сербов, не домогаться территориальных приобретений у Адриатического моря. Тройственный Союз окончательно-де решил этот вопрос, и не стоит из-за одного приморского порта, после стольких успехов, опять начинать новую войну. Всякое сербское упорство может создать ужасные осложнения. И мы, болгары, в качестве мудрых руководителей ходом событий, имели бы самый большой интерес в том, чтобы остановить слова и жесты наших союзников, которые могли бы повредить нашим великим успехам». Несколько времени спустя и сербы должны были преклонить голову перед [383] необходимостью. Но, сделав это и не предупредив об этом нас, сербы стали жаловаться, что мы их не поддержали в их желании иметь выход к Адриатическому морю. В действительности же, мы, напоминая им советы России, всегда повторяли, что исполним, в пределах возможности, все наши обязательства, вытекающие из союзного договора.

Ниже, из одной депеши г-на Сазонова, читатель увидит, что еще до того как отказаться от выхода к Адриатическому морю, сербские шовинисты заговорили о компенсациях в Македонии. Стали получаться известия и о том, что, как мне телеграфировал 4 ноября 1912 года г-н Хаджимишев, предполагается заключение с Грецией если не двойственного союза в балканском блоке, то во всяком случае направленного против нас соглашения. Вместе с этими известиями стали доходить и слухи о возмутительном отношении сербов и греков к болгарским учителям и священникам, к молодым и старым болгарским деятелям в Македонии. Строго проверенные подробности по этому вопросу имеются в рапорте комиссии Карнеги{3}, в рапорте, который по своей безукоризненной объективности и примерному беспристрастию представляет ценный сборник фактов и данных о поведении сербских и греческих властей в Македонии. Публицист, который пожелает писать по данному вопросу, не ознакомившись с этим рапортом, подвергнется справедливому упреку в том, что он не желал добраться до истины. [384]

Нелишним будет напомнить, кто были членами этой анкетной комиссии. Вот их имена в азбучном порядке держав; Австрия — d-r Joseph Redlich, профессор публичного права в Венском университете; Англия — Francis W. Hirst, главный редактор Economist'a, и d-r Н. N. Brailsford, журналист; Германия — d-r Walther Schucking, профессор юридического факультета в Марбургском университете; Россия — профессор Павел Милюков, член Государственной Думы; Соединенные Штаты — d-r Samuel T. Button, профессор в Columbia University; Франция — барон d'Estournelles de Constant, сенатор, и Justin Godard, адвокат, член палаты депутатов. Комиссия особенно внимательно занималась вопросом о зверствах во время обеих балканских войн и доказала, насколько несостоятельны были обвинения, будто только болгары провинились в жестокостях. Кроме того, она констатировала, что только болгарское главное командование и командующие отдельными армиями отдали приказы офицерам придерживаться Женевской конвенции и не допускать преступлений и нарушений законов и обычаев войны. В своих статьях в газете «Речь» во второй половине прошлого года г-н Милюков не раз писал, что в этом отношении болгарские офицеры оказались более внимательными, чем офицеры некоторых держав Тройственного Союза и других армий.

Печальна во всех отношениях была эта истина. Когда на Чаталдже и Булаире редели ряды наших борцов, чтобы защитить Союз, чтобы сломить главные силы турецкой армии, печальные рыцари старых раздоров подвизались в Македонии, раздувая едва задремавшие этнические раздоры. И, к несчастью, найдя себе поддержку в лице наших шовинистов, они создали атмосферу крайне неблагоприятную для того, чтобы укрепить чувства братства и приятельства между балканскими народами, столь необходимые для полюбовного разрешения междусоюзнических споров.

Чтобы не возбуждать страстей, причинивших так много неприятностей балканским народам и так много [385] горя их приятелям, я не стану даже цитировать сведений, констатированных комиссией Карнеги, о физических и моральных страданиях македонских болгар. Я не буду также долго останавливаться на перипетиях дипломатической борьбы с нашими союзниками по исполнению союзного договора и по разделу Македонии, борьбы, начавшейся циркуляром г-на Пашича 15 сентября 1912 года. Подробную историю этой главы Балканского Союза можно будет писать только тогда, когда правительства бывших союзников обнародуют необходимые для объективной оценки документы. При отсутствии этих документов я принужден пользоваться уже обнародованными депешами и рапортами, особенно русской Оранжевой и румынской Зеленой Книгами. И я начну с моей телеграммы от 13 апреля 1913 года к нашему полномочному министру в Петрограде, потому что она вкратце рисует те разрушительные течения в среде союзников, которые ускорили крах самого Союза.

Первое место среди этих разрушительных течений занимали чрезмерные претензии националистов в союзнических государствах на возможно большие территориальные приобретения. Образцом таких преувеличенных претензий являются требования греческого министра иностранных дел г-на Коромиласа, который еще 20 октября 1912 года передал г-ну Хаджимишеву, нашему министру в Афинах, предложение греков о разделе завоеванных местностей. Согласно этому предложению по подробным вычислениям, сделанным тогда нашими лучшими знатоками Македонии гг. А. Шоповым и д-ром Г. Радевым, г. Коромилас из завоеванных турецких областей требовал для Греции территорию с населением около 2 000 000 душ, а нам великодушно уступал земли с населением около 1 300 000 душ. Напрасно мы протестовали и заявляли о невозможности согласиться на такое распределение, основанное на вопиющей несоразмерности; напрасно мы настаивали, что элементарная справедливость требует, чтобы, при отсутствии [386] предварительного соглашения по этому вопросу, приобретения были разделены, так, как это предложил знаменитый французский экономист г-н Paul Leroy Beaulie, пропорционально силам и жертвам обеих сторон. И так как мы противопоставили туркам армию в 563 000 душ, а греки — войско в 215 000 душ (цифры, констатированные комиссией Карнеги) и так как наши жертвы были в три и четыре раза больше их жертв, то легко можно было бы определить приблизительно, конечно, какую часть из этих областей и островов с общим населением в 3 000 000 душ, должны были взять мы и какую — греки. Но г-н Коромилас был непримирим. И он не раз повторял угрозу, что Греция не согласится подписать перемирия и мира с Турцией, если мы предварительно не согласимся о разделе. И действительно, греки не подписали перемирия, чем вызвали тогда всеобщую радость в афинской шовинистической прессе. Что же касается переговоров о мире, то только 18 ноября нам телеграфировали, что русский посланник в Афинах успел убедить г-на Венизелоса, чтобы Греция представила свои условия мира прежде, чем будет достигнуто соглашение между нами по вопросу о нашей будущей границе. И Венизелос поехал в Лондон, где встретился с г-ном Даневым, нашим делегатом в мирной конференции, и там устно предложил ему новый проект определения наших границ. После неудачи этой конференции г. Венизелос посетил 24 января 1913 года Софию, где я просил его письменно сформулировать предложения, сделанные им устно в Лондоне г-ну Даневу, чтобы эти его предложения могли послужить базисом для наших дальнейших переговоров. Г-н Венизелос обещал исполнить мою просьбу, как только вернется в Афины. Но, очевидно под влиянием г-на Коромиласа, исполнение моей просьбы было замедлено, как было замедлено впоследствии и исполнение других обещаний, как, например, назначение греческого делегата по разграничению областей, оккупированных обеими армиями, и по демобилизации. В русской Оранжевой Книге [387] (№№ 138 и 183) есть документы, в которых ясно видно недовольство г-на Сазонова относительно этих двух вопросов. И когда, наконец, мы получили новый проект, г-н Коромилас опять одержал верх, и нам были предложены уже не те границы, которые г-н Венизелос предлагал в Лондоне. Для обсуждения вопроса об этих границах мы в апреле 1913 года предложили послать в Афины г-на М. К. Сарафова, но г-н Коромилас не откликнулся на наше предложение и помог таким образом нашим шовинистам, которые, вопреки моему мнению и мнению всей нашей партии, не желали арбитража с Грецией. Арбитраж был принят позже, кабинетом, составленным г-ном Даневым, в котором наша партия располагала большинством. Но когда г-н Данев готов был уже поехать в Петроград для окончательного решения по вопросу об арбитраже, вспыхнула междусоюзническая война и Балканскому Союзу был нанесен смертельный удар.

Гораздо позже греков заявили и сербы о своих внедоговорных требованиях. 10 января 1913 г. г-н Пашич в первый раз заговорил с нашим министром о каком-то исправлении предусмотренной в договоре границы, но только 16 февраля он, через г-на Спалайковича, прислал мне ноту, в которой официально поднял вопрос о непредвиденных в нашем договоре компенсациях. После долгого обсуждения с г-ном Спалайковичем этих новых сербских требований и после того как он мне заявил, что если мы сами не можем согласиться по этому вопросу, то не остается ничего другого, как обратиться к предусмотренному в нашем договоре арбитражу, мы думали, что конфликт между нами и сербами, при наличности ясного текста договора и приложения к нему не может возникнуть. Не так, однако, понимали вопрос крайние сербские националисты. Россия первая осудила их чрезмерные требования. Она продолжала неодобрительно относиться к политике Сербии, как это ясно видно из массы депеш г-на Сазонова, которые я считаю необходимым привести здесь, начиная с декабря [388] 1912 года и до июня 1913 года, когда после отказа с нашей стороны от предложения, сделанного Сербией 12 мая 1913 года о пересмотре договора, г-н Сазонов стал настаивать на том, чтобы и мы и сербы дали свое согласие и чтобы Россия могла приступить к арбитражу. Эти документы, которые не были еще обнародованы, когда комиссия Карнеги писала свой рапорт, самым категорическим образом доказывают:

во-первых, как после того как мы приняли предложение России подчиниться ее арбитражу, Сербия до последней минуты упорствовала в своем требовании нигде не предусмотренного и ничем не мотивированного пересмотра договора;

во-вторых, как сербы и греки вели переговоры о союзе против нас при содействии Румынии и Турции;

в-третьих, как они оттягивали подписание в Лондоне мирного договора с Турцией с целью истощить и ослабить нас и как сэр Эдуард Грей заставил их подписать договор или покинуть Лондон.

Но прежде чем цитировать эти документы, я хочу привести здесь указанную выше мою депешу от 13 апреля 1913 года к нашему министру в Петрограде. Вот она:

В депеше от 11-го сего месяца г-н Сазонов телеграфирует г-ну Неклюдову, что в Петрограде весьма обеспокоены чрезвычайным обострением в вопросе о разграничении между Болгарией, Грецией и Сербией, что там не желают допустить даже мысли о братоубийственной войне и что, давая одновременно категорические советы об успокоении Афинам и Белграду, они обращают и наше внимание на неисчислимые и пагубные последствия, к которым привело бы Болгарию столкновение с ее союзниками. Существует-де опасность со стороны Румынии и Турции. Россия сделала все для ограждения Болгарии от нападения сзади. Но в случае братоубийственного столкновения [389] русское общественное мнение должно будет отвернуться от Болгарии, Россия должна будет остаться безучастной зрительницей болгарского дела и ограничиться исключительно охранением русских интересов. Болгары не должны упускать из виду, что при столкновении с сербами рухнет весь договор 1912 года, на котором основываются болгарские права на разграничение Македонии. Это столкновение должно будет повредить нашим желаниям достать денег и закроет перед нами двери для займа. В заключение г-н Сазонов советует прежде всего обуздать печать и после встретиться с г-ном Пашичем. Повидайте г-на Сазонова и передайте ему нашу искреннюю признательность за постоянные заботы о судьбе Болгарии. Выскажите ему, однако, в то же время нашу глубокую скорбь по поводу того факта, что как будто нас ставят на равную ногу с нашими союзниками в отношении обострения вопроса о разделе Македонии. Мы повторяем самым категорическим образом, что мы не сделали ничего такого, чтобы обострить этот вопрос. Беспристрастная анкета докажет, что не наша печать начала полемику, а сербская и греческая. Г-ну Сазонову известно, что не мы, а г-н Пашич в своем письме от 16 февраля подымает вопрос о пересмотре нашего договора. Г-н Демидов засвидетельствует, что не мы, а г-н Венизелос, предложив и г-ну Даневу в Лондоне, и г-ну Демидову в Афинах точную линию для разграничения, теперь делает шаг назад и предлагает нам неопределенную границу, которая должна обнять все греческие земли на запад от Кавалы. Не болгарский, а сербский министр финансов торжественно заявил в парламенте, что нельзя начать демобилизации прежде, чем решится вопрос о границах. Не болгарский, а сербский начальник штаба едет в Солунь, где братаются сербские и греческие офицеры, оттуда специальным поездом едет в Битоль [390] и возвращается в Скопье через Тетово. Не мы, а другие пошли искать союзников против тех союзников, которые принесли вдвое и втрое больше жертв во имя общего дела. В конце концов, самое важное — это то, что в то время, когда мы истощаем и армию, и народ, одни, без всякой помощи задерживая своей грудью огромные турецкие войска, запертые на Чаталдже и Булаире, сербы и греки сосредоточивают свои войска не против общего врага, а против нас. Семь греческих дивизий расположились около Солуни, две сербских дивизии, вернувшись из Адрианополя, задерживаются в Пироте, чтобы быть готовыми к борьбе с Болгарией; все другие сербские войска концентрируются против нас от Куманово до Битоля. Если и после всего этого г-н Сазонов желает еще решающего доказательства, что не мы желаем обострения конфликта с союзниками, что, наоборот, мы искренне желаем мирного разрешения этого конфликта, мы готовы дать ему и это доказательство. С этой целью и с целью найти выход из теперешнего положения мы поручаем Вам предложить ему, на основании ст. 4-й секретного приложения к нашему договору, чтобы Россия сейчас же решила окончательно наш спор с Сербией. Сербская точка зрения в вопросе об этом споре изложена в вышеупомянутом письме г-на Пашича. Мы категорически отвергаем эту точку зрения, и так как, согласно этой точке зрения, г-н Пашич желает встретиться со мной, то всякая встреча излишня, так как министерский совет ни в коем случае не может больше обсуждать этого вопроса на подобном основании. Мы настаиваем на исполнении договора, и наша точка зрения, при строгом соблюдении принятых на себя обязательств, столь спасительная для балканских народов, встречает, как известно г-ну Сазонову, самое авторитетное одобрение. Однако между нами и сербами существует явный [391] спор. Этот спор предусмотрен ст. 4-й, и поэтому мы убедительно просим и настаиваем перед русским правительством, чтобы оно взяло на себя труд и разрешило этот спор, потребовав у нас и у сербов все доводы, необходимые для его разрешения. Я должен прибавить, что при передаче письма г-на Пашича г-н Спалайкович в ответ на мое заявление, что мы не принимаем пересмотра договора, заявил мне, что не остается ничего другого, как обратиться к предусмотренному арбитражу. Скорое известие о том, что Россия берется сейчас же разрешить спор, внесет то окончательное успокоение в настроение умов и у нас, и в Сербии, которого так сильно желает г-н Сазонов. Что же касается нашего спора с Грецией, то мы занимаемся им теперь и будем Вам телеграфировать дополнительно, что сообщить г-ну Сазонову, чтобы достигнуть и с ней желаемого успокоения.

Но мы убедительнейше просим г-на Сазонова поторопиться успокоить и Грецию, и Сербию относительно наших намерений и настоять на прекращении концентрации их войск и вообще тех их действий, которые могут иметь роковые для всех балканских народов последствия.

Гешов.

Прибавлю здесь же, что через месяц после отправки этой телеграммы мы согласились, по совету г-на Сазонова, на то, чтобы я встретился с г-ном Пашичем. Эта встреча состоялась 19 мая. Я прежде всего настаивал на обнародовании наших соглашений с сербами, чтобы просветить общественное мнение в Сербии, введенное в заблуждение нарочно распространяемыми, заведомо неверными сведениями. Сербия отказалась выполнить это мое желание. О пересмотре договора при встрече не было сказано ни слова. По вопросу об этом пересмотре [392] Болгария ответила нотой от 5-го и меморандумом от 12 июня, часть коего помещена в конце настоящей книги. А вот и русские и румынские документы, о которых я говорил выше и которые я взял из русской Оранжевой Книги (№ 131, 135, 140, 141, 148, 160, 161, 163, 166, 181, 233, 235, 241 и 253) и из румынской Зеленой Книги (№ 107, 116, 130, 134 и 137).

Министр иностранных дел

посланнику в Белграде

С.-Петербург, 3 декабря 1912 г.

В беседе с нашим послом в Париже г-н Новакович сказал, что в случае отказа от приобретения в суверенное обладание адриатического порта Сербия принуждена будет искать компенсаций за пределами границы, установленной болгаро-сербским договором. С другой стороны, последние сведения свидетельствуют о значительной перемене тона в турецких уполномоченных, указывающей на опасность несговорчивости с их стороны.

На наш взгляд, жизненные интересы Сербии и всех союзников требуют скорейшего заключения мира с Турцией.

Одинаково важно сохранение полного единогласия Сербии с Болгарией; возможность нарушения с таким трудом достигнутого между обоими государствами разграничения не может встретить с нашей стороны ни сочувствия, ни поддержки.

Мы полагаем в интересах союзников вообще не поднимать вопросов о взаимном размежевании, пока не решен главный вопрос в связи с переговорами в Лондоне.

(Подп.) Сазонов. [393]

* * *

Министр иностранных дел

посланнику в Белграде.

С.-Петербург, 25 февраля 1913 г.

Ссылаюсь на телеграмму посланника в Софии 23 февраля.

Не можем не пожалеть о том, что, не дожидаясь заключения мира, сербское правительство возбудило вопрос, постановке коего отнюдь не можем сочувствовать, ибо он противоречит принятым на себя сербским правительством обязательствам.

(Подп.) Сазонов.

* * *

Министр иностранных дел

посланникам в Белграде и Афинах

С.-Петербург, 4 апреля 1913 г.

По поручению софийского кабинета, здешний болгарский посланник обратил наше внимание на опасные течения, угрожающие прочности Балканского Союза. Так, недавно сербский министр финансов указал на необходимость дополнительных кредитов на военные нужды по заключении мира до окончательного размежевания новых территорий между союзниками. Сербские и греческие войска усиливаются в направлении к расположению болгарских войск. С другой стороны, между Сербией и Грецией происходят, по-видимому, особые переговоры и настойчиво распространяется слух о союзе между этими двумя державами.

Благоволите представить министру иностранных дел, насколько опасны и прискорбны все эти меры, клонящиеся к подорванию Балканского Союза.

(Подп.) Сазонов. [394]

* * *

Посланник в Софии.

6 апреля 1913 г.

Вражда между болгарами, с одной стороны, и греками и сербами, с другой, принимает угрожающие размеры. Сербы укрепляются в Битолии и стягивают войска к Велесу. Греки посылают подкрепления к Нигрите и в иные места. Болгарские газеты, особенно оппозиционные, полны обвинений и нападок на союзников; в публике открыто говорят о неминуемом столкновении и высказывают уверенность, что болгары в несколько дней сметут союзников и займут Салоники и южную Македонию. Болгарская главная квартира принимает все меры на случай братоубийственной войны.

(Подп.) Неклюдов.

* * *

Министр иностранных дел

посланникам в Софии и Белграде.

С.-Петербург, 17 апреля 1913 г.

Обостряющиеся с каждым днем отношения между Болгарией и Сербией внушают нам самые серьезные опасения.

Россия, приложившая все усилия к примирению Болгарии и Сербии, с радостью следившая за их успехами, которые, она надеялась, должны были послужить лишь к более тесному сплочению Балканского Союза, присутствует с болью в сердце при перемене между ними отношений, грозящей разгромом достигнутых результатов руками самих союзников, к явному торжеству их общих врагов, которые доселе были бессильны в стремлении посеять раздор между ними. [395]

Разногласия, разделяющие Сербию и Болгарию, сосредоточиваются в вопросе о том, как следует толковать договор между ними. Обе стороны признают, однако, его обязательность.

В виду этого, не входя пока в разбор вопроса по существу и со своей стороны стремясь сохранить в нем самое полное беспристрастие к обеим сторонам, мы считаем долгом напомнить об одном постановлении, которое при всяком толковании договора не могло утратить силы, а именно: что всякий спор по поводу толкования или исполнения как договора, так и военной конвенции, подвергается на решение России, как только одна из сторон заявит о невозможности достигнуть соглашения непосредственными переговорами.

Не дожидаясь обращения к нам одной из сторон, которое свидетельствовало бы о наступлении крайнего обострения, Россия ставит обоим правительствам вопрос о своевременности подтвердить, что разногласия между ними будут решаться способами, предусмотренными договором, а не силой оружия.

Поручаем Вам объясниться в этом смысле с правительством, при коем Вы аккредитованы.

(Подп.) Сазонов.

* * *

Посланник в Софии.

19 апреля 1913 г.

Я объяснился с г-ном Гешовым по содержанию Вашей телеграммы 17 апреля. Он просил меня передать Вам, что болгарское правительство сочувствует предложению Вашему, чтобы разногласие между Сербией и Болгарией о размежевании в Македонии решено было способом, предусмотренным [396] в сербско-болгарском союзном договоре. Г-н Гешов поручил одновременно с сим болгарскому посланнику в Петербурге заявить Вам о сем устно и выразить заранее доверие Болгарии к справедливости и беспристрастию третейского решения императорского правительства.

(Подп.)

* * *

Посланник в Белграде.

19 апреля 1913 г.

Г-н Пашич категорически заявил мне, что Сербия не только не питает затаенных замыслов против Болгарии, но по-прежнему дорожит искренней дружбой с ней, являющейся залогом прочности Балканского Союза.

Признавать необходимость пересмотра договора, не предвидевшего хода разыгравшихся событий, вовсе не обозначает стремления нарушить его. Г-н Пашич указал, что при добросовестном и беспристрастном отношении к делу союзники сумеют прийти к примирительному результату, а на случай неудачи имеется другой выход — верховный арбитраж России. Так же, по всем данным, смотрит на вопрос и Греция. Сербия, по словам г-на Пашича, не заключала сепаратного соглашения с Грецией, но таковое может явиться на свет, как самозащита против неприязненных действий Болгарии. Г-н Пашич готов в любое время отправиться в нейтральный пункт для предварительного дружеского совещания с премьерами союзных государств.

(Подп.) Гартвиг. [397]

* * *

Посланник в Белграде.

20 апреля 1913 г.

Я объяснился по содержанию Вашей телеграммы 17 апреля с г-ном Пашичем.

Сербия, сказал он, по-прежнему дорожит союзом с Болгарией и вовсе не покушалась разрушить его, а находит необходимым, ввиду происшедших событий, подвергнуть состоявшийся договор дружественному пересмотру. Он не теряет надежды, что обе державы сумеют прийти к полюбовному соглашению. Ежели бы, однако, это оказалось неосуществимым, сербское правительство всегда готово, в силу договора, представить свои притязания и толкования на суд императорского правительства.

(Подп.) Гартвш.

* * *

Посланник в Белграде.

24 апреля 1913 г.

Г-н Пашич глубоко благодарен императорскому правительству за благожелательное отношение к Сербии и оценку его усилий согласовать политику Сербии с дружескими советами России. Он уже выразил готовность, как сообщалось в телеграмме моей 20 апреля, руководствоваться точкой зрения России в деле сербо-болгарских недоразумений; но, дабы разъяснить характер возникшей распри, дать нравственное удовлетворение сербской армии, умерить возбуждение политических кругов, наконец, дабы сохранить связь с Грецией, имеющей тождественные интересы с Сербией, и [398] таким путем облегчить будущую задачу арбитра, — г-н Пашич считает безусловно необходимым предварительный дружеский обмен взглядами между премьерами всех союзников или по крайней мере их уполномоченными.

(Подп.) Гартвиг.

* * *

Министр иностранных дел

посланникам в Белграде и Афинах.

С.-Петербург, 14 мая 1913 г.

Сербское и греческое правительства ведут, по-видимому, уклончивую и опасную игру, заявляя нам о своих мирных намерениях и в то же время уклоняясь от прямых и определенных ответов на наши представления, деятельно готовясь к совместной борьбе против Болгарии.

Мы не можем не предостеречь оба правительства против гибельных результатов такой политики и поручаем Вам сделать министру иностранных дел самое серьезное представление в указанном смысле.

(Подп.) Сазонов.

* * *

Министр иностранных дел

посланнику в Белграде.

С.-Петербург, 5 июня 1913 г.

Благоволите оказать нужное воздействие для скорейшего ответа г-на Пашича. Дальнейшее упорство и промедление могут иметь самые гибельные последствия.

Из верного источника узнаем, что нынешнее положение может длиться лишь несколько дней, после чего можно ожидать самых серьезных осложнений.

(Подп.) Сазонов. [399]

* * *

Министр иностранных дел

посланнику в Белграде.

С.-Петербург, 6 июня 1913 г.

Сведения, получаемые нами из различных источников, указывают на растущее в болгарской армии брожение в пользу немедленной войны или роспуска. Если Сербия не примет арбитража России без оговорок, по примеру Болгарии, болгарское правительство не будет ждать и свидание здесь премьеров не состоится.

Согласие Сербии на арбитраж России без оговорок не может рассматриваться в качестве какой-то уступки Болгарии.

Согласие Сербии на указанную постановку вопроса нужно не только для Болгарии, но и для нас, ибо без уверенности в подчинении нашему арбитражу обеих сторон без оговорок мы не можем осуществить обязанностей арбитра.

Благоволите пригласить г-на Пашича безотлагательно дать нам ясный и определенный ответ. Окажите все доступное Вам воздействие, чтобы предотвратить гибельное и неминуемое иначе столкновение между союзниками.

(Подп.) Сазонов.

* * *

Посланник в Белграде.

8 июня 1913 г.

Получил Ваши телеграммы 5 и 6 июня.

Руководствуясь Вашими указаниями, я употребляю все усилия, чтобы склонить сербское правительство к принятию нашего арбитража без оговорок, но пока встречаю сильные препятствия. Общее впечатление здесь, что мы хотим заставить Сербию подчиниться всем требованиям Болгарии, [400] против чего я борюсь со всей энергией. Я не теряю пока надежды на благополучное решение. Хорошее влияние имело заявление, что мы приступим к сербо-болгарскому арбитражу только получив уверенность, что обязательному арбитражу также будет подвергнут и греко-болгарский спор.

(Подп.) Гартвиг.

* * *

Министр иностранных дел

российским представителям в Лондоне, Париже, Берлине, Риме, Вене, Константинополе, Софии, Белграде, Бухаресте, Афинах и Цетинье.

С.-Петербург, 12 июня 1913 г.

Мы относимся с осуждением и к Сербии, не давшей определенного ответа, подчиняется ли она арбитражу императорского правительства.

(Подп.) Сазонов.

* * *

Румынский министр в Белграде

министру иностранных дел в Бухаресте.

Белград, 23 февраля (8 марта) 1913 г.

Из нескольких мест узнаю, что Сербия ведет переговоры с греками о заключении оборонительного союза против Болгарии. Как правительство, так и греческий министр, конечно, непроницаемы. Последний проводит каждый день по нескольку часов в министерстве иностранных дел.

(Подп.) Филалити. [401]

* * *

Румынский министр в Белграде

министру иностранных дел в Бухаресте

Генерал Радко Дмитриев отправляется в Россию по вопросу об определении границ между союзниками, которые, очевидно, не могут больше столковаться друг с другом. Все, с кем я говорил по этому вопросу, заявили мне, что от генерала и до последнего солдата, все сербы, находящиеся под оружием, отказались уйти из Битоля и других городов, требуемых болгарами (на основании союзного договора), и предпочли бы быть убитыми Савовым, чем отказаться от того, что они завоевали.

(Подп.) Филалити.

* * *

Доклад его величеству королю.

Бухарест, суббота, 6 (19) апреля 1913 г.

Сегодня, в девять часов утра, меня посетил сербский полномочный министр, г-н Ристич, который говорил мне о существующих недоразумениях между сербами и болгарами. Он сказал мне, что болгары не исполнили обязательств, принятых ими на себя по союзному договору с сербами и проч. После этого введения, из которого я узнал о взаимных обязательствах союзников, г-н Ристич мне сказал, что г-н Пашич желает еще приятельского соглашения с болгарским правительством, но что в случае, если бы конфликт стал неминуемым, он его просит спросить нас, каково будет наше поведение и пожелали бы мы заключить с Сербией чисто оборонительный союз против Болгарии.

Я ответил ему, что прежде всего я должен доложить Е. В. королю о сделанном нам предложении и что я отвечу ему позже; очень возможно, [402] что мой ответ опоздает в ожидании результатов посредничества в Петрограде.

Имея в виду, что греческий король, в аудиенции при вручении отзывных грамот нашим полномочным министром, в конце марта, тоже говорил о союзе между Грецией и Румынией против болгарских претензий, возможно, что и греческое правительство сделает нам предложения, аналогичные с сербскими. Но, ввиду твердого поведения е. в. короля, я, естественно, и греческому правительству дам столь же уклончивый ответ. Всегда следует опасаться, чтобы до того момента, когда оба правительства открыто порвут с Болгарией и между ними вспыхнет настоящий конфликт, переговоры относительно союза с нами не сделали бы болгар более склонными к желаемым сербами и греками уступкам и чтобы снова не усилился их прежний союз во вред Румынии.

Мы можем вмешаться только в момент, когда уже вспыхнет вооруженный конфликт между сербами, греками и болгарами; нам необходимо иметь на этот случай развязанные руки, чтобы мы могли диктовать мир.

(Подп.) Майореско.

* * *

Доклад его величеству королю

Бухарест, 2 (15) мая 1913 г.

Сегодня, в 11 часов утра, греческий министр г-н Пападиамандопуло явился в министерство иностранных дел и, по распоряжению своего правительства, устно сообщил мне:

1. Что греческое правительство даст македоно-румынским церквам и училищам в землях, присоединенных к Греции, полную свободу функционировать [403] и пользоваться македоно-румынским языком.

Я ответил ему, что ожидал этого, после заявления г-на Венизелоса, сделанного г-ну Таке Ионеско еще в Лондоне, но что я прошу его подать мне теперь письменную декларацию и прибавить, что само собою разумеется, что румынское государство будет субсидировать (как и раньше, при владычестве турок) свои церкви и училища и что, согласно восточноправославным каноническим правилам, мекедоно-румынская церковь будет иметь право на одну епископскую кафедру.

Г-н Пападиамандопуло прибавил:

2. Греческое правительство желает знать, согласны ли мы заключить союз с Грецией ввиду того, что желания Болгарии становятся угрожающими.

Я ответил ему, что этот вопрос я должен доложить е. в. королю и моим коллегам министрам и, по моему личному мнению, в данный момент нужно покончить в парламенте с результатами посредничества в Петрограде и после этого решить, какое поведение выберет Румыния при новом балканском кризисе.

(Подп.) Майореско.

* * *

Доклад его величеству королю

Бухарест, воскресенье, 26 июня (9 июля) 1913 г.

Сегодня, в 10 часов утра, греческий министр г-н Пападиамандопуло снова явился ко мне, чтобы поговорить о союзе с Грецией против слишком большого увеличения Болгарии, и прибавил, что этот союз может образоваться и при участии в нем Турции. [404]

Относительно Турции, — ответил я ему, по моему мнению, благоразумнее будет подождать усиления ее внутреннего положения. Что же касается сближения с Грецией, то я отложил ответ на этот вопрос до тех пор, пока трения между союзниками не увеличатся еще больше.

(Подп.) Майореско.

Параллельно с этими усилиями найти против нас союзников, наши союзники старались не подписывать с турками договора, который готов в Лондоне уже с 19 апреля. Переговоры с несоюзниками о заключении союза против нас не могли быть известны публике. Но попытки сербского и греческого правительств затянуть переговоры в Лондоне не могли оставаться тайной. И возбуждение, причиненное этой проволочкой, было чрезвычайно сильно и в нашей армии, и в нашем народе и было мощным оружием в руках тех, кто вел пропаганду против наших союзников.

Я не раз обращал серьезное внимание и представителей Сербии и Греции, и представителей великих держав на те опасные последствия, которые могут явиться результатом этого. Но все было напрасно.

Больше того. Один из наших делегатов в Лондоне телеграфировал нам, что «сербские и греческие делегаты перед подписанием договора о мире ходили к турецкому посланнику Тефик-паше и предлагали ему телеграфировать в Царьград, чтоб оттуда дали инструкции Осману-Низами-паше не подписывать мира и выиграть время; за это они обещали туркам на случай конфликта между Болгарией, Сербией и Турцией компенсации, а именно: восстановления во Фракии границы на запад от Адрианополя. Однако Тефик-паша, как опытный государственный деятель старого режима, не поддался этому внушению и даже отказался телеграфировать».

Возмущенный таким поведением, которое, по всей вероятности, было известно ему во всех подробностях, [405] сэр Эдуард Грей в конце концов сделал памятный всем жест, о котором он писал в следующей циркулярной депеше своей к английским посланникам:

«Лондон, 15 мая. Сэр Эдуард Грей сказал балканским делегатам, что те из них, которые желают подписать прелиминарный договор без изменений, должны сделать это тотчас же. Те же, которые не расположены подписать, лучше всего сделают, если уедут из Лондона, так как бесполезно для них оставаться и продолжать обсуждения, единственным результатом которых являются бесконечные откладывания. Те, которые подпишут, получат нашу нравственную поддержку».

Одновременно английское агентство Рейтера телеграфировало, что «сообщение сэра Эдуарда Грея вызывает большое удивление в известных балканских кругах, которые видят в них явный характер вмешательства, а не посредничества».

И через два дня договор был подписан всеми делегатами. Это торжество Балканского Союза было встречено с бесконечной радостью всеми друзьями союзников. Единственная нотка, прозвучавшая диссонансом, долетела к нам от одного из союзников. Депешей от 17 мая, в день подписания мира, г-н М. К. Сарафов — наш делегат в Солуни — телеграфировал мне, что находящийся там г-н Венизелос жалуется ему на то, что «Великие Силы заставили их подписать мир, не приняв во внимание сделанных ими оговорок». Вопреки этой нотке, триумф Балканского Союза был бесспорен. Он преодолел не только крупную турецкую силу, но и мелочные счеты сербских и греческих шовинистов, предосудительная агитация которых вызвала жалобы со стороны гг. Пашича и Венизелоса, испытавших на себе всю силу их вредного влияния. У наших союзников, как и у нас, к сожалению, были военные и штатские, которые понимали под национализмом все то, что есть в нем наиболее [406] исключительного, наиболее вызывающего. Я думаю, что я не наношу им ни обиды, ни несправедливости, отмечая в их поведении то, что они, без сомнения, считают добродетелью. Но я должен припомнить пагубную роль, сыгранную ими в те полные драматизма дни, которые закончились подписанием Лондонского договора, как и в следующие за ними, еще более трагичные, четыре недели, от 17 мая до 18 июня — от апофеоза Балканского Союза до его падения. [407]

Глава четвертая.

Крушение Балканского союза

Трое было нас — министры-председатели Сербии, Греции и Болгарии — при подписании в Софии союзного договора между Болгарией и Сербией, между Болгарией и Грецией: гг. Милованович, Венизелос и я. Смерть преждевременно унесла первого еще 18 июня 1912 года. На его место 30 августа пришел г. Пашич. Мы втроем приготовили, начали и кончили Балканскую войну, к которой принудила нас Турция. Из нас троих двум моим коллегам суждено было начать и кончить и междусоюзническую войну. За месяц до начала ее я вышел в отставку.

Почему я подал в отставку? Это не составляет уже тайны в Болгарии. Критикуемый моими противниками за то, что я подал в отставку, критикуемый еще и за некоторые мои мнимые ошибки, будто бы [408] совершенные мною во время Балканской войны, я был принужден издать целую книгу{4}, чтобы рассеять обвинения, [409] брошенные мне, и указать моим соотечественникам истинных виновников несчастий моего отечества. Я обнародовал в ней текст и мотивы моей отставки. Вот этот текст:

«Ваше Величество!

Телеграф принес нам известие, что договор о мире с Турцией сегодня подписан. С его подписанием оканчивается война, прославившая болгарское имя и возвеличившая болгарское отечество. Но с его подписанием начинается и ликвидация результатов, достигнутых в борьбе союзников против Турции. Для этой ликвидации, может быть, Ваше Величество найдет необходимым доверить управление страной новому кабинету. Чтобы дать возможность составить такое новое министерство, я имею честь просить Ваше Величество благоволить принять отставку председательствуемого мною кабинета.

Принося благодарность Вашему Величеству от имени Кабинета и лично от меня, и проч., и проч».

София, 17 мая 1914 г.

Ив. Ев. Гешов.

Что касается мотивов, то они были известны всем, посвященным в дело. Моя политика — желание кончить без войны с нашими союзниками и прибегнуть к арбитражу не только с Сербией, но и с Грецией — не была одобрена. Поэтому я счел необходимым предоставить главе государства решение вопроса, не нужно ли для ликвидации наших споров с союзниками позвать новых людей. Первый зачинатель Балканского Союза, я стал и его первой жертвой не столько потому, что пожертвовал своим председательским портфелем, сколько потому, что подвергся критике за то, что я покинул свой пост во время кризиса. Но я должен был подать в отставку, потому что существовало разногласие между [410] короной и мной, и потому еще, что ввиду критического положения необходим был тогда ширококоалиционный кабинет. Я был глубоко убежден, что ни одна из партий, придя к власти, не возьмет на себя тяжелой ответственности за вторую войну. И действительно, кабинет г-на Данева, который после неудачной попытки составить ширококоалиционный кабинет, стал у власти после меня и в который вошли члены двух партий, 9 июня единодушно решил, что г-н Данев поедет в Петроград для арбитража по нашим спорам с Сербией и Грецией.

И вопреки этому единодушному решению болгарского правительства и без его ведома, 16 июня, по приказанию болгарского верховного командования, II и IV болгарские армии напали на наших союзников. Те, которые советовали и предписали эти атаки, никем не были осуждены так жестоко, как мною. Текст их приказов обнародован комиссией Карнеги и справедливо был назван в ее рапорте как «мятежный и дерзкий». Но как бы история ни осудила этот преступный акт, она все-таки должна признать, что болгарский народ не может быть ответственным за него.

Мир видел, как Болгария начала Балканскую войну. После того, как весь министерский совет одобрил мобилизацию, было созвано Народное Собрание для голосования кредитов еще до начала войны. Оно единодушно одобрило мобилизацию и голосовало кредиты. И после объявления турками войны манифест к народу был подписан царем и министрами. Может ли тогда этот самый народ быть ответственным за переворот, за преступное безумие, совершенное не только без предварительного согласия законодательного учреждения, но и без того, чтобы об этом знало ответственное правительство?

А что болгарское правительство не думало начинать войны с союзниками — это было доказано в последнее время перед болгарским правосудием. 8 января нынешнего года разбиралось дело об обиде, возбужденное против известного болгарского публициста г-на Д. Мишева. [411] Он представил суду удостоверение, выданное ему секретарем теперешнего министерского совета, который, как всем известно, является непримиримым противником прогрессистов и народников, бывших министрами 16 июня 1913 года. Вот что гласит это удостоверение, выданное 7 (20) января 1915 года, за № 66:

«Канцелярия министерского совета сим удостоверяет, что в протоколах министерского совета не было постановления о начатии военных действий 16 июня 1913 года против бывших союзников греков и сербов.

Это свидетельство выдается г-ну Д. Мишеву из Софии для представления его в софийский окружной суд по уголовному делу за № 2865/1914».

(Подп.) Секретарь М. Арнаудов.

Следовательно, единственный конституционный орган болгарского народа — болгарский кабинет — не только ничего не знал о том, что дан приказ напасть на войсковые части союзников, но и остановил действия, начатые, бесспорно, без его ведома 16 июня. И этот кабинет обратился к русскому правительству с настоятельной просьбой оказать энергичное воздействие и остановить враждебные действия со стороны сербов и греков. Но наши бывшие союзники не только отказались остановить военные действия, но и объявили войну Болгарии.

Текст сербской прокламации, объявлявшей эту войну, является неоспоримым доказательством, что не какие-то неответственные сербские факторы, а сербские министры решили воспользоваться первым удобным случаем, чтобы объявить войну Болгарии. Этим своим поступком они закончили зло, начатое приказом 16 июня. Балканский Союз был погребен.

Не я займусь распределением ответственности по этому погребению. Но так как я являюсь лицом, ответственным перед историей за заключение Балканского [412] Союза, я думаю, что не выполню своего долга вполне, если не скажу всего, что будет нужно будущему историку, который должен будет окончательно высказаться по вопросу об этом распределении.

I. Первая сербо-болгарская война

Два раза в течение двадцати восьми лет сербы объявляли нам войну.

В первый раз это было 1 ноября 1885 года. Милан пожелал расстроить соединение Болгарии с Восточной Румелией; это соединение было встречено с восторгом и в Англии и во Франции. Покойный император Александр III сказал депутации, отправленной в Копенгаген просить его одобрения, что «о разъединении и речи быть не может». Я сам слышал эти слова, так как был членом этой депутации.

Из Копенгагена я, по приказанию тогдашнего болгарского правительства, поехал в Лондон защищать дело соединения от противодействий со стороны Милана. 4 (16) октября, когда я представлялся тогдашнему министру иностранных дел лорду Сользбери, я случайно встретился в приемной министерства с сербским полномочным министром в Англии, г-ном Чедомилом Миатовичем. Из того, как он защищал тогдашнюю политику Милана, я с ужасом видел, по каким несостоятельным мотивам тогдашний король Сербии собирался бросить один братский народ против другого.

«Г-н Миатович признает, — писал я тогда по поводу этой встречи нашему министру иностранных дел, — что сербы пропустили момент для нашествия в Старую Сербию, и так как теперь, если они решат напасть на Турцию, они будут побеждены, то поэтому, вероятно, король Милан, чтобы хоть что-нибудь сделать, должен будет вступить в Болгарию». — «Это будет очень жаль, — заметил г-н Миатович, — и дай бог, чтобы нашлось [413] в последнюю минуту какое-нибудь средство предотвратить эту опасность. Но что делать, когда и Ваше правительство вот уже три года не хорошо живет с нами. Отчего Вы захватили Брегово? Почему обещали выслать Пашича и Павловича, а позволяете им интриговать против нас? Почему произвели этот переворот, не уговорившись предварительно с нами? Почему и теперь не обращаетесь к нам, чтобы столковаться по-братски? Вот главные жалобы г-на Миатовича против нас». Я не упустил случая дать г-ну Миатовичу необходимые ответы и довел его до признания, что и для них будет очень опасно, если их безрассудное нападение на Болгарию вызовет затруднения и вмешательства, последствия которых их близорукий эгоизм еще не в состоянии предвидеть. Только одно замечание г-на Миатовича, думаю я, заслуживает внимания, а именно то, что нужно остановить всех сербских агитаторов. Наше правительство, если еще не сделало этого, должно сделать перед сербским правительством поступки о прямом соглашении.

Нужно здесь же прибавить, что тогдашнее болгарское правительство и до получения моего доклада послало в Сербию делегата, покойного г-на Грекова, но его не приняли. Если бы он был принят, то он мог бы опровергнуть безосновательные утверждения адвоката короля Милана, будто мы захватили небольшой островок в Брегово и будто мы не интернировали г-на Пашича.

Ирония судьбы хотела, чтобы тогдашний болгарский чиновник, г-н Пашич, впоследствии стал министром-председателем Сербии и чтобы г-н Миатович должен был защищать его противоболгарскую политику.

На Западе тогдашняя политика Милана не пользовалась популярностью. Она единодушно осуждалась в Англии. Красноречивым выражением этого осуждения является нижеследующее письмо великого Гладстона, которое он тогда прислал мне. [414]

Хаурден-Кэстл, 15 октября 1885 г.

Любезный Господин!

Я имел честь получить Ваше письмо и едва ли должен уверять Вас в том, что я продолжаю интересоваться делами Балканского полуострова и особенно делами Болгарии.

С удивлением увидал я в газетах мое частное письмо (или его значительную часть) к г-ну де Лавелэ, которое, как я предполагаю, было переведено и перепереведено. Как бы то ни было, надеюсь, не будет вредным, если из этого письма станет ясно, что я стою за признание совершившегося факта, что я надеюсь, что присоединение будет реальным и что я совсем не одобряю, поскольку я имею сведения об этом, движения в роде тех, путем которых запугивают Вас Сербия и Греция, чьи права на вмешательство в дела стран, лежащих вне их границ, я не могу признать. Я не думаю, что имею право сказать больше, так как в этих запутанных делах гораздо легче человеку сделать зло, чем добро. Во всяком случае я не упущу отнестись с самым большим вниманием ко всякому письму от Вас.

Остаюсь, любезный господин, Ваш верный У. Е. Гладстон.

Однако, несмотря на возмущение европейского общественного мнения, Милан, возбуждаемый тогдашним австрийским правительством, объявил нам войну посланием, поразительно сходным с прокламациями некоторых великих сил в настоящей великой войне. Вот извлечение из сообщения об объявлении войны, отправленного, как я уже сказал, 1 (13) ноября 1885 года:

«Командующий I дивизией и пограничные власти одновременно сообщают, что болгарские войска [415] напали сегодня, 1 (13) ноября, в 7 1/2 часов утра, на позицию, занятую одним батальоном 1 пехотного полка на сербской территории, в окрестностях Власины. Королевское правительство видит в этом немотивированном нападении объявление войны, и я Вас прошу дать знать г-ну министру иностранных дел в Болгарии, что Сербия, принимая последствия этого нападения, считает себя в войне с Болгарией с субботы, 2 (14) ноября, с 6 часов утра».

Известно, что никакого нападения со стороны болгар тогда не было. Известно также, как кончилась эта война, объявленная без всяких мотивов против братской страны, когда эта последняя отправила все свои войска против турок. Милан был разбит в две недели. Болгарские войска на пути к Нишу были остановлены представителем Австрии, графом Кевенхюллером. А 20 января 1886 года в Бухаресте открылась конференция для подписания мира между победительницей Болгарией и побежденной Сербией. По странному совпадению, делегатом от Болгарии был я, а от Сербии — г. Миатович.

И случилось тогда небывалое в истории конференций событие.

После того как мы согласились с г-ном Миатовичем относительно первых двух статей — по восстановлению мира и приятельства между обоими государствами и по амнистии, — пришла телеграмма от Милана, в которой сообщалось, что он соглашается принять только одну единственную статью: «La paix est retablie entre la Serbie et la Bulgarie á dater du jour de la signature du present traite» — мир восстанавливается между Сербией и Болгарией со дня подписания настоящего договора. И мы подписали тогда договор о мире, содержащий эту единственную статью, причем мы не взяли у Сербии ни пяди земли, населенной сербами. [416]

Конечно, беспристрастная история не сочтет виновным сербский народ за достойные осуждения дела его тогдашнего короля. Но, думаю, и мы имеем право ждать, что она не осудит и болгарский народ, не ответственный за частичную атаку 16 июня, за это достойное осуждения дело неответственных факторов, которыми сербское правительство воспользовалось, чтобы отнять у нас обширные земли, признанные им за Болгарией по договору от 29 февраля 1912 года.

II. Вторая сербо-болгарская война

Как при рассмотрении междусоюзнических отношений во время Балканской войны, так и в беглых заметках об объявлении второй сербо-болгарской войны я буду пользоваться неболгарскими документами.

16 июня происходит нападение. А уже 17 болгарское правительство дает приказ остановить военные действия и просит г-на Неклюдова телеграфировать в Петроград, что Болгария просит посредничества России и о прекращении военных действий со стороны Сербии и Греции. И г-н Неклюдов телеграфировал следующее (Русская Оранжевая Книга, № 271).

«Согласно полученным сегодня известиям, произошли довольно серьезные столкновения болгарских войск с греческими и сербскими. Ввиду предстоящего выезда своего в С.-Петербург, г-н Данев усиленно просит Вас сделать возможное в Белграде и Афинах, дабы предупредить дальнейшие столкновения

(Подп.) Неклюдов.

Г-н Сазонов немедленно телеграфировал об этой просьбе русским представителям в Греции и Сербии. Телеграфировал он и в Софию в успокоительном смысле. [417] Из Афин были получены более примирительные депеши. Из Белграда, однако, пришел решительный отказ. Вот эти телеграммы (Оранжевая Книга, №№ 276, 274, 279, 278):

Министр иностранных дел посланнику в Софии

С.-Петербург, 17 июня 1913 г.

Укажите г-ну Даневу, что всякое осложнение на границе затруднят получение сербского согласия на передачу нам меморандума, вызывая новое возбуждение умов и ставя г-на Пашича в тупик. Думаем, что г-н Данев не хочет войны, и потому ему следует принять решительные меры к тому, чтобы в передовых войсках водворилось спокойствие.

(Подп.) Сазонов.

* * *

Посланник в Афинах.

17 июня 1913 г.

Ввиду одновременной атаки болгар на сербском и греческом фронтах король выезжает в Салоники для принятия командования греческой армией. Флот получил экстренное приказание отплыть к Элефтерису, где, по официальным сведениям, греческий отряд отрезан наступающими болгарскими силами. Г-н Венизелос считает, что, хотя война не объявлена, греческое правительство все же принуждено принять соответственные меры обороны. Оно еще готово идти на примирение, если со стороны болгарского правительства последует официальное сообщение о том, что наступление болгарских войск явилось следствием недоразумения.

(Подп.) Демидов. [418]

* * *

Посланник в Афинах.

18 июня 1913 г.

Г-н Венизелос сообщил мне, что внезапное нападение болгар, состоявшееся, несомненно, по преднамеренному общему плану и вытеснившее греков из многих занятых ими важных пунктов, создает для Греции обязанность продвинуть вперед войска для обороны самих Салоник, угрожаемых ныне неприятелем.

Министр усматривает в генеральном болгарском наступлении попытку создать совершившийся факт и насильственными средствами закрепить оккупационные права болгар на греческие области. При таких условиях он не может выехать ранее получения от болгарского правительства формального отречения от его последних действий — обратного отозвания болгарских войск до демаркационной линии, установленной протоколом, и официального заявления о принятии Болгарией обязательного арбитража, хотя бы и не общего, а одновременного с сербо-болгарским, по разграничению. Положение критическое.

(Подп.) Демидов.

В тот же день, однако, г-н Гартвиг телеграфировал из Белграда, что всякое мирное воздействие на правительство будет бессильно в силу всеобщего возбуждения, достигшего крайних пределов.

И не было больше пользы от какого бы то ни было воздействия на влиятельного Гартвига, так как раньше еще, чем его последняя телеграмма прибыла в Петроград, Сербия объявила войну Болгарии. Вот текст прокламации, о которой я говорил выше и в которой провозглашалась братоубийственная война. [419]

ПРИКАЗ

Верховного Командующего

от 18 июня 1913 года в Белграде

Солдаты!

По моему приказу от 6 октября прошлого года я позвал вас на войну против Турции для освобождения наших угнетаемых братьев, для освещения печального Косово. В течение неполного месяца вы своим мужеством, беспримерной храбростью и самопожертвованием победили неприятеля, освободили Косово.

Солдаты!

Война на Балканах окончена. Наши братья освобождены. Мир с Турцией заключен. Теперь вам следовало бы вернуться по домам, к своей работе, к своим родным, к своим милым и дорогим, которые вас с нетерпением ожидают.

К моему большому сожалению, мои дорогие солдаты, вы не можете еще вернуться по домам. Вы еще не можете увидеться со своими милыми и дорогими, не можете отдохнуть от тяжелых трудов. Болгары, вчерашние наши союзники, вместе с которыми еще недавно мы боролись плечо к плечу, которым мы, как настоящие братья, помогали всей душой и своею кровью облили их дорого стоящий Адрианополь, болгары оспаривают у нас те земли в Македонии, которые мы одни с такими жертвами приобрели. Болгария, вдвое увеличившаяся в этой общей союзнической войне, не уступает вдвое меньшей Сербии ни Прилепа королевича Марко, ни Битоля, где вы, мои храбрецы, так прославились и откуда выгнали последние турецкие войска, боровшиеся против нас. Болгария, [420] окруженная двумя морями, не дает Сербии связаться ни с одним морем. Сербия и ее творцы — сербская армия — не могут и не должны допустить этого. Они должны свои приобретения, свои кровавые приобретения беречь и охранять от всякого, даже и от своего вчерашнего союзника — болгар.

С нами вместе против болгар идут в войне и наши союзники — греки, у которых болгары также хотят отнять то, что они приобрели, и наши братья-черногорцы, потому что они хотят защищать сербскую землю.

Солдаты!

Во имя бога и нашего правого дела — вперед! Снова развейте сербское победоносное знамя и понесите его победоносно перед рядами нашего нового врага, как победоносно вы пронесли его от Вардара до Солуни, через Прилеп и Битоль, через Косово и Призрен.

Вперед, солдаты! Любящим Отечество и праведным помогает бог!

Петр (С.р.)

Настоящий приказ прочесть всем солдатам.

Начальник штаба верховной команды, почетный адъютант е.в. короля, воевода Р. Путник (С.р.)

VIII пехотный полк II призыва, народная армия № 222, 18 июня 1913 года.

Коменданту 1 батальона, для соответствующего распоряжения. Прочесть в батальоне при торжественной обстановке.

18 июня 1913 года. Орах.

Комендант, подполковник Симеон Иованович. [421]

Как видит читатель, в этом манифесте нет ни слова об атаках болгар, совершенных 16 июня, об атаках, которые, по словам г-на Гартвига, были причиной сильного возбуждения в Белграде. Очевидно, прокламация была напечатана до этих атак; тем более, что, изданная 18 июня в Белграде, она не могла 18-го же июня попасть в руки Орахского коменданта, подполковника Симеона Иовановича. Впрочем, по фотографии этого документа, помещенной в газете «Мир» от 25 июня 1913 года и которую я воспроизвожу в настоящей книге, видно, что в заглавии число «18 июня» и «в Белграде» написаны рукой.

Выступили и Греция с Сербией. Король Константин, как это устанавливается рапортом комиссии Карнеги, выехал еще 14 (27) июня в Солунь с прокламацией о войне против болгар в кармане. И к страхам Балканской войны присоединились ужасы войны междусоюзнической. Снова печать Каина заклеймила народы, которые стали так симпатичны всему образованному миру своей решительностью и своею храбростью в борьбе за свободу.

Писали тогда газеты, которые потом своим влиянием так много помогли грекам и сербам, что все союзники одинаково ответственны за эту последнюю войну. «Русское Слово» заявило, что если Сербия и Греция не прекратят военных действий, то тяжелая ответственность за братоубийственную резню падет на белградских и афинских политических деятелей. «Если эти последние отклонят предложение г-на Данева о прекращении враждебных действий, — продолжала та же русская газета, — они тем самым покажут вероломство и двуличность своей политики». Отозвалась 21 июня (4 июля) и «Temps», говоря, что хотя, как видно, болгары и напали первые, но сербы тотчас же показали, что только ожидали случая, чтобы обратить схватки аванпостов в настоящую войну. Греки, жаловавшиеся в последнее время на снаряды, брошенные в их флот болгарами в Кавале, покрыли себя позором бесславной резни 1200 болгарских солдат в Солуни. [422]

Одну поправку, думаю, история внесет в этот приговор. А именно: что в то время, как в Болгарии провинились только неответственные факторы, — у других ответственные правительства отнеслись к подписанным ими договорам как к клочкам бумаги. Самым бесцеремонным образом были растоптаны эти договоры.

И кто знает, те, кто вне Болгарии усерднее всех растаптывали эти договоры, не будут ли первыми раскаиваться в этом? Крах Балканского Союза и нынешняя великая война не кроют ли в себе для них неожиданностей и разочарований?

Мученик возвышенного идеала, который он поставил себе в своей непреложной цели, Балканский Союз умер мученической смертью. Нет ничего более тяжелого, чем междусоюзнические схватки, как та солунская, о которой пишет французская газета, и чем междусоюзнические битвы, облившие кровью поля только что освобожденных общей союзнической кровью македонских и фракийских областей. Нет ничего печальнее того способа, по которому в Бухаресте, на этом лобном месте Балканского Союза, была похоронена та этническая автономия балканских народов со всеми ее последствиями, которая была единодушно указана союзными балканскими государствами, как цель их лиги, как объект того, что преследовали они своей мобилизацией. По Бухарестскому договору не только болгарские земли были разделены между сподвижниками по краху Союза, но болгарам — жителям отнятых у Болгарии земель — не были гарантированы даже самые существенные последствия этнической автономии{5}. В столице Румынии были забыты кардинальные условия умиротворения Балканского полуострова, была забыта и [423] вечная истина, что не следует злоупотреблять силой. «C'est au moment ou Ton veut redoubler de force qu'on doit redoubler de grace», — сказал Э. Ростан. Именно когда человек желает стать вдвое сильнее, он должен стать вдвое милостивее. Для Болгарии не оказалось милости у тех, кому она принесла столь же бесспорные, сколь и бесценные услуги. Не оказалось милости для страны, которая непосильными жертвами сломила главную мощь турок и таким образом облегчила задачу своим нынешним противникам.

Болгария была ограблена, погублена, унижена, обесславлена.

Есть боли, которые немы. Неизгладимым горестям подобает молчание. И если я, сломленный этими болями и этими горестями, нахожу теперь силу высказаться, то делаю это потому, что считаю своим повелительным долгом еще до окончания нынешней кровавой распри раскрыть все то, что я знаю по вопросу об ответственности по краху Балканского Союза: этот крах не только вызвал новый хаос на Балканском полуострове, но и мощно содействовал началу великой войны. Если суд над частными лицами есть наиболее трудная и наиболее благородная функция, доверенная человеку по отношению к обществу, то гораздо труднее и возвышеннее миссия, когда на него возлагается суд над народами. И прежде чем общественное мнение цивилизованного мира выскажет приговор по ответственности болгарского народа за разрушение Балканского Союза, необходимо, я думаю, терпеливо выслушать основанные на фактах и документах объяснения болгар, которые были непоколебимыми защитниками этого Союза, непримиримыми противниками его врагов.

Самые страшные из этих врагов не были в Болгарии. Не здесь они и теперь. Впервые после междусоюзнической войны в болгарском парламенте заговорили о восстановлении того сближения между балканскими народами, крушение которого принесло и им, и целому [424] миру неисчислимые бедствия. И считается оно осуществимым и теперь, если будет удовлетворена Болгария, так как никакие жизненные интересы Сербии и Греции не требовали произведенного в Бухаресте раздела Македонии. Ведь иначе Сербия не согласилась бы по договору от 29 февраля 1912 года уступить Болгарии так называемую бесспорную зону Македонии, а Греция через гг. Венизелоса и Геннадиуса («Преступное безумие», стр. 12) не предлагала бы, чтобы Болгария уступила ей только Солунь, так, чтобы границей была «линия озер по основанию Халкидики».

Никто не отрицает героизма, с которым сербский народ плечо к плечу с Тройственным Согласием борется теперь против великой державы. Но никто не будет отрицать, что не он разгромит эту великую силу. Способно ее разгромить только то Тройственное Согласие, которое не вступило бы в исполинскую войну и не принесло бы тех жертв, которые оно приносит, если бы не приходилось спасать Сербию и Бельгию. Весь мир преклоняется перед храбростью и самоотверженностью этих двух народов. Но если самоотверженность и храбрость создают титулы свободы и объединения, если народы, которые их проявляют, заслуживают того, чтобы быть избавленными от гибели, то не приобрел ли и болгарский народ подобных титулов, не заслужил ли и он такой же самой судьбы? Спасая Сербию и Бельгию, истощаются великие силы. Никаких жертв от этих великих сил не просит Болгария, не за ее спасение бьются они теперь. Но Болгария имеет право, за былые услуги свои по разгрому Турции, за услуги, которые гораздо значительнее услуг Сербии по разгрому Австрии, имеет право, говорю я, требовать справедливости от этих великих сил, требовать, чтобы по отношению к ней были приложены те спасительные принципы, которые так авторитетно поставлены целью настоящей войны. 9 ноября прошлого года на банкете в Гуид-Холле французский посланник в Лондоне г. Поль Камбон, говоря от имени сил Тройственного Согласия, сказал, что последнее [425] бьется за маленькие угнетенные народности. Десять дней спустя после этой речи, английский центральный комитет для осведомления общественного мнения о причинах войны разослал циркуляр, подписанный нынешним английским министром-председателем г-ном Асквитом и двумя бывшими министрами-председателями Англии, лордом Розбери и г-ном Бальфуром. В этом воззвании говорится следующее:

«Наше дело вдвойне правое, потому что мы бьемся не только в защиту нашего существования, нашей свободы, но и за право маленьких народов наслаждаться такой же свободой; и за цивилизацию и демократию, как мы их понимаем».

Если такова цель Тройственного Согласия, если оно желает того прочного мира, который должен основываться на принципе свободного самоопределения народов, то мыслимо ли, чтобы Болгарии было отказано в том, что и великие силы, и балканские государства до крушения Балканского Союза считали принадлежащим ей? Будет ли оставлена неисправленной несправедливость, совершенная в Бухаресте? Останется ли неисправленной она даже и в том случае, если Болгария поздно примет участие в настоящей войне, как поздно приняла участие и Сербия в войне 1877 года, или если она совсем не примет участия, как совсем не приняла участия в 1877 году Греция? Тогда были удовлетворены желания и сербов, и греков. Останутся ли неудовлетворенными теперь только желания Болгарии? Res sacra miser. Несчастный — священная вещь. Обиженная, бедная Болгария имеет, я думаю, больше кого бы то ни было право на то, чтобы ее судили беспристрастно, право на то, чтобы с ней обращались как с другими. [426]

Приложение. Болгарские договоры и конвенции с Сербией и Грецией

1. Договор о приятельстве и союзе между Царством Болгарией и Королевством Сербией

Его величество Фердинанд I, Царь Болгар, и его величество Петр I, Король Сербии, проникнутые уверенностью во взаимности интересов и в тождестве судьбы их держав и обоих братских народов, болгарского и сербского, и постановившие солидарно общей силой охранять эти интересы и стараться об их всестороннем осуществлении, согласились о следующем:

Ст. 1. Царство Болгария и Королевство Сербия взаимно гарантируют одно другому государственную независимость и целокупность государственной территории, причем обязываются абсолютно и без всякого ограничения прийти на помощь одно другому всей своей силой во всяком случае, когда на одну из них нападает одно или больше других государств.

Ст. 2. Обе договаривающиеся стороны обязываются также прийти на помощь одна другой всей своей силой в случае, если какая бы то ни было великая сила попытается присоединить, или оккупировать, или занять своими войсками, хотя бы и временно, какую бы то ни было [427] часть балканских территорий, которые находятся теперь под турецкой властью, если одна из них сочтет это противным своим жизненным интересам и casus'ом belli.

Ст. 3. Обе договаривающиеся стороны обязываются не заключать мира иначе, как сообща и по предварительному соглашению.

Ст. 4. Для полного и наиболее целесообразного исполнения настоящего договора будет заключена военная конвенция, в которой исчерпывающим образом будет предусмотрено как все, что должно будет быть предпринято одной и другой стороной в случае войны, так и все, что в отношении военной организации, дислокации и мобилизации армии и отношений верховных командований, должно было бы быть утверждено в мирное время для приготовлений к военному положению и успешному ведению войны. Военная конвенция будет считаться составной частью настоящего договора. К ее выработке будет приступлено не позже 15-ти дней после подписания настоящего договора, а для окончания ее выработки оставляется срок не больше двух месяцев.

Ст. 5. Договоры будут подписаны в двух одинаковых экземплярах, и оба на болгарском и сербском языках. Их подпишут государи и министры иностранных дел. Военная конвенция, так же в двух экземплярах, оба на болгарском и сербском языках, будет подписана государями, министрами иностранных дел и специальными военными уполномоченными.

Ст. 6. Договор и военная конвенция могут быть опубликованы или сообщены другим государствам только по предварительному соглашению обеих договаривающихся сторон к притом сообща и одновременно.

Также только по предварительному соглашению какая бы то ни было другая держава сможет быть принята в союз.

Составлен в Софии 29 февраля тысяча девятьсот двенадцатого года.

Ив. Ев. Гешов.

М. Милованович. [428]

2. Секретное приложение (Annexe) к договору о приятельстве и союзе между Царством Болгарией и Королевством Сербией

Ст. 1. В случае, если в Турции наступят внутренние беспорядки, которые создали бы опасность для государственных или национальных интересов договаривающихся сторон или одной из них, как равно и в случае, если бы вследствие внутренних или внешних затруднений, которые могли бы наступить в Турции, возник вопрос о сохранении status quo на Балканском полуострове, та из обеих договаривающихся сторон, которая первая пришла бы к убеждению, что вследствие этого нужно прибегнуть к вооруженному выступлению, обращается с мотивированным предложением к другой стороне, которая должна сейчас же приступить к обмену мыслей и, если не согласится со своей союзницей, должна дать ей мотивированный ответ.

Если будет достигнуто соглашение о выступлении, то оно сообщается России, и если она не воспротивится, выступление начинается согласно достигнутому соглашению и воодушевляясь во всем чувствами солидарности и взаимности интересов. В противном случае, если соглашение не будет достигнуто, прибегнуть к мнению России, каковое мнение будет, если и поскольку Россия выскажется, обязательным для обеих сторон.

Если Россия не пожелает высказать своего мнения и если соглашение между договаривающимися сторонами и после этого не сможет быть достигнуто, то тогда, если сторона, которая за выступление, сама на свою ответственность начнет выступление против Турции, другая сторона обязана будет сохранять приятельский нейтралитет по отношению к своей союзнице, причем сейчас [429] же объявит мобилизацию в размерах, предусмотренных в военной конвенции, и всеми своими силами придет на помощь своей союзнице, если какая-нибудь третья держава станет на сторону Турции.

Ст. 2. Все территориальные приобретения, которые будут получены совместным действием в смысле статей 1 и 2 договора, как и статьи 1 настоящего секретного приложения, поступают в общее владение (condominium) обеих союзниц, и их ликвидация произойдет сейчас же и в срок не позже трех месяцев после того, как мир будет восстановлен, и то на следующих основаниях:

Сербия признает за Болгарией право на территорию на восток от Родопов и реки Струмы, а Болгария — за Сербией право на территорию на север и на запад от Шарры.

Что касается территории между Шаррой и Родопами, Архипелагом и Охридским озером, то если обе стороны убедятся, что организация этой территории в виде отдельной автономной области невозможна, ввиду общих интересов болгарской и сербской народностей или по другим внешним или внутренним причинам, то с этой территорией поступят на основании следующих заявлений: Сербия обязывается не требовать ничего по ту сторону линий, отмеченной на прилагаемой карте, каковая линия начинается у турецко-болгарской границы от вершины Голем (севернее Кр. Паланка), следует в общем юго-западном направлении до Охридского озера, проходя через вершину Китка, между селами Метехово и Подержиконь, через вершину восточнее села Нерава, по водоразделу до возвышенности 1000, севернее села Бащево, между селами Любенцы и Потырлица, через вершину Острич 1000 (Лисец-гора), возвышенность 1050, между селами Драч и Опила, через села Талишманцы и Живалево, возвышенность 1050, возвышенность 1000, через село Кышали, по главному водоразделу Градищеры до вершины Горище, к возвышенности 1023, по водоразделу между селами Иванковцами и [430] Логинцами, через Ветерское и Сопот на Вардаре и через Вардар по горным хребтам к возвышенности 2550 и до Переполеры, по ее водоразделу между селами Крапа и Барбарес до возвышенности 1200, между селами Еркеново и Дреново, до возвышенности Чесма (1254), по водоразделу Бабары и Крушка Тепеси, между селами Салп и Церское, до вершины Протойской горы восточнее села Белица, через Брежаны до возвышенности 1200 (Ильинская гора), по водоразделу через возвышенность 1330, до возвышенности 1217 и между селами Ливоища и Горенцы до Охридского озера у монастыря Губовцы; а Болгария обязывается принять эту границу, если Е. И. В. русский царь, которого попросят быть верховным арбитром в этом вопросе, выскажется в пользу этой линии. Разумеется, что обе стороны обязываются принять в качестве окончательной границы ту линию, которую е. и. в. русский царь в вышеуказанных границах нашел бы наиболее отвечающей правам и интересам обеих сторон.

Ст. 3. Копии договора и настоящего секретного приложения, как равно и военной конвенции, будут совместно сообщены царскому русскому правительству, причем одновременно попросят его принять их к сведению, быть благосклонным к их целям и ходатайствам перед е. и. в., чтобы он соизволил принять и одобрить роли, предопределенные как для него, так и для его правительства договорными постановлениями.

Ст. 4. Всякий спор, который появился бы по поводу толкования и исполнения какого бы то ни было распоряжения настоящего договора, секретного приложения и военной конвенции, предоставляется окончательному решению России, если только одна или другая сторона заявит, что считает невозможным достичь соглашения непосредственными переговорами.

Ст. 5. Ни одно из распоряжений настоящего секретного приложения не может быть разглашено, ни сообщено какой бы то ни было другой державе без предварительного [431] соглашения обеих сторон и согласия России.

Составлено в Софии 29 февраля тысяча девятьсот двенадцатого года.

Ив. Ев. Гешов.

М. Милованович.

3. Военная конвенция между Царством Болгарией и Королевством Сербией

Согласно с духом и на основании ст. 3. приятельского и союзного договора между царством Болгарией и королевством Сербией и, наконец, для лучшего обеспечения успешного ведения войны и для более полного осуществления целей, которые союз имеет в виду, обе договаривающиеся стороны постановили нижеследующие условия, которые будут иметь такую же силу и стоимость, как и предписания того же договора.

Ст. 1. Царство Болгария и королевство Сербия обязываются в случаях, предусмотренных в статьях 1 и 2 союзного договора и в ст. 1 секретного приложения к этому договору, оказывать друг другу взаимное содействие: Болгария вооруженной силой не меньше чем в двести тысяч солдат и Сербия силой не меньше ста пятидесяти тысяч солдат, находящихся в состоянии как сражаться на границе, так и принять участие в военных операциях вне родной территории.

В это число не входят ни солдаты сверхкомплектного состава, ни солдаты третьего сербского бана, ни болгарское ополчение.

Эта армия должна будет быть выслана на границу или за границу родной территории в направлении местности, где разовьются военные действия, и согласно [432] причинам и целям войны — не позже чем через 21 день после объявления войны или после сообщения одного из союзных правительств, что casus foederis наступил. Во всяком случае, и до истечения этого срока обе стороны будут считать своим союзническим долгом — если это будет сообразно с естеством военных действий и сможет повлиять на благоприятный исход войны — посылать, даже по частям и соразмерно с мобилизацией и концентрацией, свои войска на театр военных действий начиная с седьмого дня от объявления войны или от начала casus foederis.

Ст. 2. Если Румыния нападет на Болгарию, Сербия должна сейчас же объявить ей войну и отправить против нее свои силы, не меньше ста тысяч солдат, или к среднему Дунаю, или на театр военных действий в Добрудже.

В случае, если Турция нападет на Болгарию, Сербия обязывается вступить в Турцию и отделить часть своих мобилизованных войск, не меньше ста тысяч солдат, и послать ее на Вардарский театр военных действий.

Если Сербия окажется в то время одна или вместе с Болгарией в войне с третьей державой, то она употребит против Румынии или против Турции все свои свободные войска.

Ст. 3. Если Австро-Венгрия нападет на Сербию, Болгария обязуется объявить сейчас же войну Австрии и послать свои войска, не меньше двухсот тысяч солдат, в Сербию, так, чтобы, соединившись с сербской армией, они действовали, нападательно или оборонительно, против Австро-Венгрии.

Такая же обязанность на Болгарию по отношению к Сербии ложится в случае, если Австро-Венгрия, под каким бы то ни было предлогом, с согласия или без согласия Турции, вышлет свои войска в Новобазарский санджак и Сербия будет принуждена объявить ей войну или, в защиту своих интересов, выслать свои войска в санджак и таким образом вызвать вооруженный конфликт с Австро-Венгрией. [433]

В случае, если Турция нападет на Сербию, Болгария обязуется сейчас же перейти турецкую границу и отделить от своей армии, мобилизованной согласно ст. 1 настоящей конвенции, не меньше ста тысяч душ, которые будут высланы на Вардарский театр военных действий.

Если Румыния нападет на Сербию, Болгария обязуется напасть на румынские войска, как только они перейдут Дунай и вступят на сербскую территорию.

Если Болгария, в одном из случаев, о которых говорится в настоящей статье, окажется сама или вместе с Сербией в войне с какой-нибудь третьей державой, то она обязуется оказать Сербии помощь всеми своими войсками, которые оказались бы свободными.

Ст. 4. Если Болгария и Сербия по предварительному соглашению объявят войну Турции, то и одна и другая обязуются, если не будет установлено иначе другим специальным распоряжением, отделить от своих войск, мобилизованных сообразно с ст. 1 настоящей конвенции, не меньше ста тысяч душ и послать их на Вардарский операционный театр.

Ст. 5. В случае, если одна из договаривающихся сторон объявит войну третьей державе без предварительного соглашения и без согласия другой договаривающейся стороны, то эта последняя освобождается от обязательств, предусмотренных в ст. 1 настоящей конвенции, но обязывается сохранять в продолжение войны приятельский нейтралитет по отношению к своей союзнице, а также сейчас же мобилизовать силу не меньше чем в пятьдесят тысяч солдат, которая будет сосредоточена так, чтобы возможно лучше обеспечить свободное движение своей союзнице.

Ст. 6. В случае совместной войны ни одна из договаривающихся сторон не имеет права заключать с неприятелем перемирия дольше чем на 24 часа без предварительного соглашения и без согласия другой стороны. [434]

Для того чтобы можно было начать переговоры о мире, и для того, чтобы можно было подписать мирный договор, нужно предварительное и письменное согласие.

Ст. 7. До тех пор пока продолжается война, войска каждой из договаривающихся сторон будут под командой, и все их операции будут под руководством их собственного командования.

Когда военные корпуса армий обеих держав действуют против одного и того же объекта, общее командование для частей одинаковой важности примет старший по чину начальник, причем будет иметься в виду выполненное командование.

Когда одна или несколько разных армий, принадлежащих одной из договаривающихся сторон, будут предоставлены в распоряжение другой стороны, они будут подчиняться приказаниям своих собственных начальников, которые, в отношении руководства стратегическими операциями, будут подчинены главнокомандующему армией, в распоряжение коей они предоставлены.

В случае совместной войны с Турцией главное командование на Вардарском операционном театре будет принадлежать Сербии, если главная сербская армия будет действовать на этом театре и если она будет численно сильнее болгарской армии, действующей на том же театре, согласно ст. 4 настоящей конвенции. При всем том, если главная сербская армия не оперирует на этом театре и является численно слабее болгарских войск, то главное командование на этом театре предоставляется Болгарии.

Ст. 8. В случае, если войска обеих договаривающихся сторон будут поставлены под командование общего начальника, то все предписания и приказы по стратегическому ведению общих тактических операций будут составляться на двух языках: по-болгарски и по-сербски.

Ст. 9. Что касается обмундирования и вообще продовольствия, размещения, медицинской помощи, транспорта раненых и больных или погребения мертвых, [435] транспорта военных материалов и тому подобных предметов, то армия каждой из доваривающихся сторон будет пользоваться теми же правами и привилегиями на территории другой стороны и теми же способами, как и войска этой последней стороны, согласно местным законам и правилам. Все местные власти обязаны, с этой целью, оказывать содействие союзным войскам.

Плата за все продовольствие будет производиться каждой стороной за ее счет по местным ценам, предпочтительно наличными деньгами, в исключительных случаях специально выдаваемыми расписками.

Перевозка войск и всех военных материалов по железным дорогам и расходы по этой перевозке будут за счет страны, по территории которой происходит транспорт.

Ст. 10. Трофеи принадлежат войскам, которые их взяли.

В случае, когда эти трофеи взяты в общем бою на одном месте, обе армии разделят их между собой соразмерно силам воюющих, принимавших прямое участие.

Ст. 11. Во время войны каждая из договаривающихся сторон будет иметь одного делегата в штабе главной команды или при командовании войсками, каковые делегаты будут поддерживать связи между обеими армиями во всех отношениях.

Ст. 12. Стратегические операции и непредвиденные случаи, равно как и споры, которые могли бы появиться, будут решаемы по общему согласию обоих главных командований.

Ст. 13. Начальники главных штабов союзных армий согласятся, сейчас же после заключения настоящей конвенции, о распределении мобилизованных войск, согласно первой статье настоящей конвенции, и об их сборе в концентрационной зоне в случаях, изложенных ниже; о путях сообщения, которые нужно поправить или выстроить для быстрого сосредоточивания войск на границе и для дальнейших операций. [436]

Ст. 14. Настоящая конвенция входит в силу со дня подписания ее и будет иметь силу, пока будет в силе приятельский и союзный договор, к которому она прибавлена как его составная часть.

София, 29 апреля 1912 года.

Ив. Ев. Гешов.

М. Милованович.

Генерал-лейтенант Н. Никифоров.

Генерал Р. Путник.

4. Соглашение между болгарским и сербским штабами армий

Согласно ст. 13 военной конвенции между царством Болгарией и королевством Сербией, их назначенные делегаты, на основании соответствующих операционных планов, согласились о следующем:

При войне Болгарии и Сербии с Турцией:

При предположении, что главная турецкая армия будет сосредоточена в районе: Скопье — Куманово — Кратово — Кочаны — Велес союзные войска для действия на Вардарском операционном театре будут распределены следующим образом:

1. Одна сербская отдельная армия из двух дивизий наступит через Кара-Даг к Скопье, каковая армия образует правое крыло союзной армии.

2. Одна сербская армия из пяти пехотных и одной кавалерийской дивизий наступит по долине Моравицы и Пчины на фронт Куманово — Кратово. Эта армия образует центр союзных войск, с задачей действовать по фронту неприятеля. [437]

3. Одна болгарская армия из трех дивизий образует левое крыло союзных войск, с задачей действовать на правом фланге и в тылу неприятеля в направлениях Кюстендиль, Кривая Паланка, Скопье, Куманово, Царево-Село, Кочан.

4. Оба начальника штабов армий совместно рекогносцируют район между Кюстендилем и Враньей, и если результат этой рекогносцировки покажет, что в направлении Кюстендиль — Эгри-Паланка — Скопье можно употребить большие массы, тогда обе сербские дивизии, назначенные действовать через Кара-Даг на Скопье, будут употреблены для усиления левофланговой союзной армии, если общая обстановка «позволит, причем они сосредоточатся при Кюстендиле.

5. Для обеспечения правого фланга союзных войск начальник штаба сербской армии употребит остающиеся три дивизии II призыва по своему усмотрению.

6. Начальник штаба болгарской армии обязуется действовать для более быстрого проведения пути от Босилограда к Власине.

7. Если положение будет требовать усиления болгарских войск на Марицком операционном театре и если для операций на Вардарском операционном театре не нужно будет держать всех уговоренных войск, то нужные войска будут перенесены с Вардарского на Марицкий операционный театр, и наоборот — если положение потребует усилить союзные войска на Вардарском операционном театре и если для операций на Марицком операционном театре не нужно будет держать все определенные войска, тогда нужные войска будут перенесены с Марицкого на Вардарский операционный театр.

ДОБАВЛЕНИЕ

Оба штаба армий обязуются:

а) Обмениваться всеми сведениями о соседних армиях. [438]

б) Посылать друг другу нужное количество всех уставов, инструкций, карт и пр., как официальных, так и секретных.

в) Посылать в союзную армию известное число офицеров для ознакомления с армией и изучения языка, согласно ст. II военной конвенции.

г) Начальники штабов болгарской и сербской армий будут встречаться ежегодно осенью, чтобы ориентироваться в общей обстановке и вносить в их соглашения необходимые изменения, которые будут продиктованы переменой обстановки.

19 июня 1912 года, г. Варна.

(Подп.) Генерал Р. Путник.

(Подп.) Генерал Фичев.

Замечание. Группировка союзных войск и первоначальная идея операций принадлежит сербскому Генеральному штабу, за что не принимаю никакой ответственности.

(Подп.) Генерал Фичев.

5. Мнения представителей Генеральных штабов

При встрече и рассмотрении операционного плана против Турции начальник болгарского Генерального штаба предложил:

1. Считаю главным военным театром в войне против Турции, на который нужно направить решительный удар, долину реки Марицы, так как предполагаю, что главная сила турецкой армии, и по причине устройства поверхности почвы, и важных стратегических объектов, будет расположена там. [439]

2. Предлагаю, чтобы союзный сербский главный Генеральный штаб обсудил, каким образом, ввиду моей вышеуказанной точки зрения, можно усилить болгарскую армию в долине реки Марицы так, чтобы она приобрела численное превосходство над неприятелем, причем имеется в виду, что турецкие силы — как предполагается — будут сосредоточены там.

3. Нужные войска для усиления болгарской армии на Марицком военном театре могут быть взяты из союзных контингентов с Македонского военного театра независимо от того, к какой национальности они принадлежат.

23 августа 1912 г., Белград.

Начальник штаба болгарской армии, Генерального штаба

(Подп.) Генерал-майор Фичев.

При встрече и рассмотрении операционного плана против Турции начальник сербского главного Генерального штаба полагает:

1. Что Вардар будет главным военным театром, и что самые большие неприятельские силы будут сосредоточены там.

2. На основании этого рассуждения нужно сначала на этом военном театре концентрировать более многочисленную союзную силу.

3. Главный Генеральный штаб, оценивая общую важность Вардарского военного театра, а особенно имея в виду конфигурацию его поверхности и времени года, в которое предвидятся операции, а кроме того, и то политическое обстоятельство, что против турецкой армии на том же военном театре будут одновременно оперировать греческая и черногорская армии, заявляет:

а) что против турецкой армии на Вардарском военном театре должна оперировать вся сербская армия;

б) союзная болгарская армия должна выслать на Вардарский военный театр прямо из Кюстендиля не [440] меньше одной своей дивизии (24 батальона с артиллерией и остальными необходимыми частями) в состав сербской армии.

Заместитель помощник начальника главного

Генерального штаба полковник

(Подп.) Животин Мишич.

6. Соглашение между болгарским и сербским Генеральными штабами

На основании ст. 4 военной конвенции между Царством Болгарией и Королевством Сербией, их назначенные делегаты начальники соответствующих Генеральных штабов, обсудив проект наступательной войны против Турции, по взаимному согласию приняли следующее решение:

1. Вся сербская армия будет действовать на Македонском операционном театре, причем она обязывается обеспечить операционное направление Эгри-Паланка — Кюстендиль.

2. Целая болгарская армия будет действовать в долине реки Марицы, причем на первое время оставит одну дивизию на линии Кюстендиль — Дупница. Для охраны города Дупницы будет оставлен специальный гарнизон.

3. Одна сербская дивизия первого призыва будет перевезена в Кюстендиль по железной дороге и с болгарской дивизией на первое время образует армию, которая будет кооперировать с сербской главной армией.

Если сербская главная армия отбросит турок с линии Скопье — Велес — Щип и нападет на юг, то тогда болгары смогут воспользоваться своей дивизией, чтобы усилить войска на Марицком театре, оставляя ополченские войска на Македонской границе. [441]

4. Организация транспорта будет происходить по следующему пути: линия Пирот — Цариброд — София — Кюстендиль будет оставлена в распоряжении сербского Генерального штаба с пятого дня мобилизации. Транспорты будут перевозиться сербскими поездами, так как в это время болгарский подвижной состав будет занят.

5. Продовольствие сербской дивизии будет первоначально обеспечено болгарским военным министерством.

Полученные продовольственные припасы будут возвращены сербским военным министерством.

6. Соглашение между начальниками соответствующих Генеральных штабов от 19 июня 1912 г. (подписанное в г. Варне) остается в силе и при настоящей комбинации.

15 сентября 1912 г., София

Подписал: начальник штаба болгарской армии генерал-майор Фичев.

Подписал: генерал Р. Путник.

7. Оборонительный союзный договор между Болгарией и Грецией

Имея в виду, что оба царства сильно желают сохранения мира на Балканском полуострове и могут, путем солидного оборонительного договора, лучше всего ответить этой необходимости.

Имея в виду, в том же порядке мыслей, что одновременное мирное существование разных народностей Турции, на основе реального и истинного политического равенства и уважения прав, вытекающих из договоров или другим путем предоставленных христианским народностям в империи, составляют необходимые условия утверждения положения на Востоке. [442]

Имея, наконец, в виду, что совместная работа обоих царств в вышеуказанном смысле, в интересах их добрых отношений с Оттоманской Империей, может облегчить и укрепить согласие между болгарским и греческим элементами в Турции.

Правительство его величества царя болгар и его величества короля эллинов, обещая друг другу, что они не будут придавать какой бы то ни было нападательной тенденции своему чисто оборонительному соглашению, и решив заключить между собою мирный и взаимно-покровительствующий договор с изложенным ниже содержанием, назначили своими уполномоченными, которые, обменявшись своими полномочиями, установили следующее:

Ст. I. Если, вопреки искреннему желанию обеих высоких договаривающихся сторон и вопреки поведению их правительств для избежания всякого нападения и всякого вызывательства по отношению к Турецкой империи, на одну из обеих держав нападет Турция, или на ее территории, или систематическим нарушением прав, вытекающих из договоров или основных принципов международного права, обе высокие договаривающиеся стороны обязуются оказывать взаимное содействие всеми своими вооруженными силами и после этого не заключать мира иначе, как совместно и согласно.

Ст. И. Обе высокие договаривающиеся стороны взаимно обещают друг другу, с одной стороны — употребить свое нравственное влияние на своих сонародников в Турции в смысле искреннего содействия мирному существованию элементов, составляющих население империи, и с другой — оказывать друг другу взаимное содействие и выступать перед турецким правительством или перед великими силами дружно во всяком деле, которое будет иметь целью добиться или обеспечить осуществление прав, вытекающих из договоров или другим путем предоставленных греческой и болгарской народности, применение политического равенства и конституционных гарантий. [443]

Ст. III. Настоящий договор будет иметь силу в течение трех лет со дня подписания его и будет молчаливо продолжен еще на год, если не будет денонсирован. Денонсирование должно быть объявлено по крайней мере за шесть месяцев до истечения третьего года со дня подписания.

Ст. IV. Настоящий договор будет сохраняться в тайне. Он не сможет быть сообщен третьей державе ни в целом, ни в частях, не будет обнародован ни в целом, ни в частях иначе как с согласия обеих высоких договаривающихся сторон.

Настоящий договор будет утвержден в возможно скором времени. Обмен утверждениями состоится в Софии (или в Афинах).

В удостоверение чего соответствующие уполномоченные подписали настоящий договор и приложили свои печати.

Составлен в Софии в двух экземплярах 16 мая 1912 г.

Ив. Ев. Гешов.

Д. Панас.

ДЕКЛАРАЦИЯ

Статья первая не относится к тому именно случаю, если бы война возникла между Турцией и Грецией вследствие принятия в греческий парламент критских депутатов против воли турецкого правительства; в таком случае Болгария обязана только сохранять по отношению Греции благосклонный нейтралитет. И по причине того, что ликвидация кризиса в восточных делах, вытекающего из событий 1909 года, также и в вопросе о Крите согласуется с общим интересом и даже в состоянии, не нарушая равновесия на Балканском [444] полуострове, утвердить, в интересах мира, международное положение, то Болгария (независимо от обязательств, предусмотренных в настоящем договоре) обещает никаким образом не затруднять возможного выступления Греции, клонящегося к разрешению этого вопроса.

Ив. Ев. Гешов.

Д. Панас.

8. Военная конвенция между Болгарией и Грецией

Е. В. Царь Болгар и Е. В. Король Эллинов, желая дополнить военной конвенцией оборонительный союзный договор, заключенный в Софии 16 мая 1912 года между царством Болгарией и королевством Грецией, назначили с этой целью своими уполномоченными:

Его величество царь болгар — его превосходительство г-н Ив. Ев. Гешова и пр. и пр.,

Его величество король Эллинов — его превосходительство г-н Д. Панаса и пр. и пр.

которые, после того как представили свои полномочия, которые оказались в хорошей и надлежащей форме, согласились о следующем:

Ст. 1. В случае, если, согласно обязательствам, вытекающим из оборонительного союзного договора, заключенного в Софии 16 мая 1912 года между Болгарией и Грецией, эта последняя (Греция) вмешается со своей армией против турок в болгаро-турецкой войне, или Болгария против Турции в греко-турецкой войне, то обе державы, греческая и болгарская, обязуются оказывать друг другу взаимное содействие, а именно: Греция эффективом не меньше ста двадцати тысяч солдат и Болгария эффективом не меньше трехсот тысяч солдат; эти силы должны быть готовы как выступить в поход к границе, так и принять участие в военных операциях вне границ народной территории.

Указанные войска должны быть сосредоточены на границе и готовы перейти ее не позже чем на двадцатый [445] день со времени объявления мобилизации или с того времени, когда одной из договаривающихся сторон будет дан знак, что casus foederis наступил.

Ст. 2. В случае, если на Грецию нападет Турция, Болгария обязуется объявить войну этой последней и выступить против нее со всеми своими силами, состоящими, согласно ст. 1, не меньше чем из трехсот тысяч душ, причем будет согласовать свои операции с выработанным болгарским Генеральным штабом планом.

В случае, если на Болгарию нападет Турция, Греция обязуется объявить войну этой последней державе и выступить против нее со всеми своими силами, состоящими, согласно ст. 1, не менее чем из ста двадцати тысяч душ, причем будет согласовать свои операции с выработанньм греческим Генеральным штабом планом. Главным обектом греческого флота во всяком случае должно быть то, чтобы он стал хозяином в Эгейском море и чтобы он пересек сообщения на этом пути между Малой Азией и Европейской Турцией.

В случаях, предусмотренных в двух предыдущих параграфах, Болгария обязуется оперировать нападательно существенной частью своей армии против турецких сил, сосредоточенных в областях вилайетов Косовского, Битольского и Солунского. Если Сербия, по силе своих соглашений с Болгарией, примет участие в войне, то Болгария сможет располагать всеми своими силами в Фракии, но в таком случае она примет на себя настоящим договором обязательство по отношению к Греции, чтобы сербские военные силы, в размере не меньше ста двадцати тысяч солдат, оперировали нападательно против турецких сил, сосредоточенных в областях трех упомянутых выше вилайетов.

Ст. 3. Если Болгария и Греция на основании специального соглашения объявят войну Турции, то они обязуюся — за исключением того случая, если иначе будет постановлено специальным соглашением, — выставить столько войск, сколько предусмотрено в ст. 1 настоящей конвенции.

Распоряжения двух последних параграфов ст. 2 в этом случае тоже подлежат исполнению. [446]

Ст. 4. В случае, если одно из договаривающихся правительств объявит войну какой-нибудь другой державе, кроме Турции, без предварительного соглашения и без согласия другого правительства, то это последнее освобождается от обязательств, изложенных в ст. 1, но при всем том обязывается сохранять в продолжение целой войны приятельский нейтралитет по отношению к своей союзнице.

Ст. 5. В случае совместной войны ни одна из союзных держав не может заключить перемирия на срок больше 24-х часов без предварительного соглашения и без согласия другой союзной державы.

Нужно будет также согласие обеих договаривающихся сторон, письменно выраженное в соглашении, чтобы одна из них могла начать переговоры о мире или заключить мирный договор.

Ст. 6. В случае, если после того как Болгария и Греция мобилизуют свои войска или после того как начнут войну, Греция окажется принужденной разрешить Критский вопрос согласно желанию населения острова и вследствие этого подвергнется нападению со стороны Турции, Болгария обязывается прийти ей на помощь согласно статье первой настоящей конвенции.

Ст. 7. Начальники болгарского и греческого Генеральных штабов обязываются взаимно и при удобном случае осведомляться, в случае войны, об операционных планах. Обязываются, кроме того, ежегодно ознакомляться с изменениями, внесенными в эти планы по случаю новых обстоятельств.

Ст. 8. Настоящая конвенция вступит в силу для обеих договаривающихся сторон сейчас же после того, как будет подписана; она будет в силе, пока будет в силе оборонительный договор от 16 мая 1912 года, к которому она присоединена в качестве его существенной части.

Составлена в Софии, в двух экземплярах, 22 сентября 1912 года.

Ив. Ев. Гешов.

Генерал Фичев.

Д. Панас.

Капитан Ж. Г. Метаксас.

Примечания

{1} Вот текст моего заявления о нашей политике по отношению к Турции, сделанного мною в Рущуке, через месяц после того, как я стал у власти: «Эта политика искренна. И так как мы искренне желаем, чтобы она не была призрачной, чтобы она была прочной, чтобы она стала не только политикой нашего кабинета, но и политикой Болгарии, мы надеемся, что и соседняя с нами империя облегчит нам эту задачу, отзовется на наш призыв и устранит причины, вызывающие недоразумения между нами, и мотивы, возбуждающие общественное мнение в нашей стране. Никакое правительство в парламентарной стране не может бороться против общественного мнения. И будет большим несчастьем, если наша политика миролюбия падет под натиском возбужденного не по нашей вине общественного мнения. В том, в чем не сможем успеть мы, едва ли сможет успеть какое бы то ни было другое болгарское правительство».

А в первой сессии XV Народного Собрания 11 ноября 1911 г. я следующим образом высказался по вопросу о наших отношениях с Турцией: «Спрашивают нас со скамей оппозиции, с кем мы? Отвечаю, что мы со всеми, кто искренне желает мира и кто, желая его искренне, желает и всех условий, необходимых для поддержания этого мира. Высказывается пожелание, чтобы Балканский полуостров был для балканских народов. А эти народы, независимо от того, в каком из балканских государств они живут, желают наслаждаться свободой, человеческими условиями существования, конституционными правами. Мы со всеми, кто желает такого мира. Если и турки желают его и могут гарантировать его в том виде, в каком мы его понимаем, — мы и с ними. Соседи вот уже несколько столетий, тесно связанные с ними народно-экономическими связями, мы искренне желаем поддерживать с ними добрососедские отношения. И мы желаем этого, потому что думаем, что эти отношения повелительно диктуются нам жизненными интересами болгарского народа, как в нашем царстве, так и вне его. И до сегодняшнего дня еще не случилось ничего такого, что разубедило бы нас в этой миролюбивой политике; не случилось ничего, что поколебало бы нас в надежде на то, что и наши соседи сознают, что и они должны вести по отношению к нам совершенно такую же добрососедскую политику. Мы надеемся, что и они, наученные недавними и нынешними испытаниями, из которых — мы хотим верить в это — они выйдут благополучно, что они проникнутся сознанием необходимости создать прежде всего в своих областях такие условия жизни, которые не заставляли бы наших сонародников бежать от них и селиться у нас. Обильный источник зол для болгарского племени и неприятностей для Турецкой Империи — это переселение должно быть прекращено как в ее, так и в наших интересах, потому что оно лишает Македонию и Адрианопольский вилайет населения, заражает беспокойными и озлобленными элементами некоторые наши преимущественно пограничные округа и, следовательно, создает Македонский вопрос на болгарской территории. Если же будут созданы условия, которые положат конец этому чреватому опасностями положению, если делами и удовлетворением некоторых наших справедливых требований ответят на многочисленные доказательства нашей миролюбивой политики, данные нами с давних пор и до настоящего времени, то мы можем быть уверены, что будет сделан значительный шаг к умиротворению областей, населенных нашими сонародниками, к умиротворению, которого никто не желает так пламенно, как этот мирный и трудолюбивый болгарский народ, который с таким полным достоинства спокойствием встретил полтора месяца тому назад тревожные известия о какой-то мобилизации на нашей южной границе».

{2} Вот перевод письма и инструкций, данных Асым-беем Наби-бею:

«С давних пор общность интересов Турции и Болгарии серьезно привлекает мое серьезнейшее внимание. Среди идей, к осуществлению которых я стремлюсь, нет другой, которая была бы столь же близка моему сердцу, как улучшение и упрочение турецко-болгарских отношений.

Поэтому прошу Ваше Превосходительство попросить в частном разговоре г-на Гешова определить и детализировать пункты, которые должны были бы быть совместно обсуждаемы в этом порядке мыслей. Зная мою точку зрения, Его Превосходительство не может не знать, чего я ожидаю от его политического такта, от его предусмотрительности и от его приятельского расположения. Вы можете вторично уверить его, что это его приятельское расположение всегда застанет меня искренне готовым воспринять его в том же духе».

Инструкции, данные Наби-бею:

«1. Асым-бей сделает все возможное для разрешения остающихся открытыми вопросов между Царством и Империей, чтобы уменьшить плоскости трения (surfaces de friction) между ними.

2. Существенным условием Асым-бей считает невмешательство обеих сторон в внутреннее управление соседнего государства.

3. Параллельно с этим и тоже в качестве существенного условия: каждая из обеих сторон устроит свое внутреннее управление таким образом, чтобы не давать своим соседям поводов для жалоб, а, наоборот, чтобы удовлетворять их.

4. Обязательство для обеих сторон в течение определенного срока — например 10 лет, — не предпринимать ничего для увеличения их нынешних границ».

{3} Report of the International Commission to inguire into the Causes and Conduct of the Balkan Wars. Published by the Carnegie Endowment for Internatioral Peace. Washington, D. C. 1914. — Enqukte dans les Balkans. Rapport présentéaux Directeurs de la Dotation par les Mebres de la Comission d'enqukte. Paris, Centre Européen de la Dotation Carnegie, 24, rue Pierre Curie (Ve), 1914.

{4} Преступное безумие и анкета о нем. София, 1914. — В этом моем труде, вызванном критикой моей политики, я доказал, что я был против атаки на Чаталдже, против вступления в Царьград, против возобновления военных действий в начале 1913 г., возобновления, к которому принудил нас младотурецкий переворот 10(23) января. Совет г-на Сазонова против этого возобновления был получен слишком поздно г-ном Даневым, которому мы предписали не прекращать переговоров без согласия представителей Великих Сил. Не я желал, чтобы война из освободительной стала завоевательной, как желали этого некоторые наши националисты и какой сделали ее сербские и греческие шовинисты. Г-н Милюков может быть мне свидетелем, как он писал еще 4 октября 1913 г. в «Речи», что 5 января 1913 г. я говорил ему, что, по моему мнению, Солунь следует уступить Греции. 21 марта того же года, в заседании министерского совета под председательством царя, я настоял на том, чтобы арбитражу был подвергнут и наш спор с Грецией. В моей книге я привожу доказательства того, что не наша партия и не я виновны в том, что пропало постановление, которое было тогда принято и на исполнении которого мы настаивали до конца. Упреки в том, что мы колебались в своей политике, что мы медлили и откладывали, неосновательны. Мы никоим образом не могли вести с сербами переговоров об исправлении условленной в договоре границы. Хотя, и согласно нашему с ними договору, и по советам России, мы должны были ждать подписания мира с Турцией и только после этого приступить к ликвидации приобретений, мы еще в апреле месяце обратились к русскому правительству с просьбой приступить к арбитражу. И из его Оранжевой Книги ясно видно, почему оно не могло сделать этого. В совершенно исключительный период народной жизни, когда, после блестящих успехов болгарской армии, умеренность не была популярной, я старался не уклоняться от той умеренности, которая, по моему мнению, была единственной спасительной для Болгарии политикой. И если неумеренные советовали и совершили преступное безумие 16 июня 1913 года, то ни одно слово, ни одно дело из всей моей политики не может послужить им оправданием.

{5} Нет ничего более назидательного, чем то, что по данному вопросу приводит в своем рапорте комиссия Карнеги. Ужасен режим бесправия, при котором живут теперь македонские болгары, ужасен тот способ, которым они лишились церковной и училищной автономии.