"Ложа рыси" - читать интересную книгу автора (Куртц Кэтрин, Харрис Дебора)

Глава 11

Надо было восстановить силы — ночью предстояла работа, требующая безмятежного спокойствия и сосредоточенной решительности. Адам не спеша принял горячий душ, надел серые фланелевые брюки и накрахмаленную белую рубашку, сверху накинул любимый халат из голубого стеганого бархата. Бесшумно ступая в тапочках с гербом, он соскользнул по главной лестнице в библиотеку.

В отсутствие хозяина Хэмфри разжег в камине большое полено и включил пару подходящих по стилю медных ламп, располагающихся по обе стороны каминной полки, чтобы создать у огня островок уюта. Еще одна лампа сияла на баре в углу комнаты, обеспечивая дополнительное освещение на заднем плане. Поблагодарив в душе Хэмфри, Адам тихо закрыл за собой дверь и повернул ключ в замке. Не из-за Хэмфри, конечно. Получив инструкции, преданный дворецкий и мысли не допустил бы о том, чтобы мешать хозяину.

Меньше всего Адама заботило физическое вторжение, хотя всегда необходимо учитывать и такую возможность. Все еще стоя лицом к двери, он залез в правый карман халата и вытащил кинжал — миниатюрное подобие шотландского дирка, черные кожаные ножны отделаны серебром с гравировкой, черная рукоятка украшена замысловатой резьбой и усеяна крохотными серебряными гвоздиками в точках пересечений узора. От кончика ножен до прозрачного синего камня размером с голубиное яйцо на головке рукоятки было всего семь дюймов длины. Такое оружие вполне подходило для того, чтобы прятать его в кармане или в рукаве. Когда Адам надевал килт, то носил кинжал, заткнув за чулок. Непосвященному он мог показаться всего лишь милым пустячком для любителя изображать из себя горца, но в руках Адама кинжал представлял весьма серьезное оружие. И многоцелевой инструмент.

Взяв левой рукой ножны, а правой — рукоятку, выдохнув почти беззвучное заклинание, Адам вынул кинжал и легко прикоснулся губами к клинку, одновременно пряча ножны в карман. Трепет едва уловимой силы пробежал по руке. Кончиком клинка он нарисовал в воздухе невидимую пентаграмму — сверху вниз от центра двери, наискосок, снова вниз и опять вверх. Потом сосредоточился на центральной точке, запечатлев свое желание на начертанном таким образом знаке. Завершив манипуляции, Адам вновь поцеловал клинок и прижал его к левой стороне груди, склонив голову перед Источником Сил. Подойдя к камину, он запечатал и его, ибо дымоход тоже мог послужить входом. Последним был запечатан большой эркер в западной стене.

Хэмфри предусмотрительно задернул занавески, так что они образовали роскошный парчовый задник для красивого рабочего стола и кресла из красного дерева. Отсалютовав в последний раз, Адам убрал кинжал в ножнах в карман и подошел к готическому книжному шкафу. На одной из верхних полок стояло изящное, размером с кулак, пресс-папье из кейтнесского стекла фирмы «Солтэйр». В его прозрачных глубинах таился просвечивающий бело-золотой водоворот, похожий на заледеневший экзотический колокольчик; самый вид его уже успокаивал и притягивал. Лаская руками прохладную шелковистую тяжесть, Адам снял пресс-папье и отнес к огню.

Любимое кресло было на привычном месте, слева от камина. Передвинув его поближе к огню, Адам положил пресс-папье на маленький столик розового дерева, после чего выключил лампы на каминной полке и сел. Не спеша, он устроился так, чтобы, сидя прямо, но не напряженно, мог бы видеть, как танцующее пламя отражается в выпуклых изгибах сферы, словно в хрустальном шаре гадалки. Сосредоточив внимание на сердцевине шара, Адам поднял ладони жестом мольбы, глубоко вздохнул, задержал на миг дыхание и почти беззвучно прошептал слоги древнего гимна Всевышнему:


Хвала Тебе,

Творец Света.

Дневное светило небес,

Будь мне вожатым и защитой…


Молитва была одновременно знаком служения Божественному и обетом безграничной преданности, который он уже приносил бессчетное количество раз на протяжении многих жизней. В кульминационный момент молитвы Адам сложил ладони и коснулся губ кончиками пальцев в благоговейной благодарности Тому, Кому служил. Потом, еще раз глубоко вздохнув, он легко опустил руки на колени и сосредоточился на освещенном огнем шаре, ставшем теперь фокусной точкой для входа в транс.

— Что Наверху, то и Внизу. Что Вовне, то и Внутри…

Шар принял и усилил яркий свет камина. Сверкающие пылинки взяли у пламени жар и цвет. Адам вглядывался в глубины стекла… и вот спираль заколебалась перед его мысленным взором, сделав обычное физическое зрение ненужным. В глубине его существа внезапно зазвучали голоса, похожие на далекий звон разбившегося стекла, и неожиданно Адам оказался вне своего тела, в прозрачной ночи Внутренних Миров, глядя сверху на спиральную звездную туманность. Только здесь звезды не были неподвижны, а двигались в мерцающем круговороте космического танца. Адам дал увлечь себя в гущу этого танца, балансируя на сверкающей серебряной нити — нити собственной жизни, искрящейся, словно паутинка. Как смытый за борт моряк ощупью поднимается по якорной веревке, так и он следовал за тонкой серебряной линией вниз, погружаясь в сердце звездной спирали.

При переходе во Внутренние Миры леденящее чувство потери ориентации охватило его сильнее обычного. Восстановив равновесие, Адам понял, что стоит в начале сияющей тропы перед дверями немыслимой высоты, поддерживаемыми колоннами из огня и туч, света и тьмы. Его астральная форма казалась облаченной в ниспадающее белое одеяние, а ноги оставались босыми из почтения к святости земли, на которой он стоял. Глубоко вздохнув, Адам поднял взгляд, ибо при этом зрелище сердце его почти всегда замирало. В прошлом он много раз отваживался на путешествия сюда, но чувство благоговейного страха было неизменно свежим и новым.

Благочестиво сложив руки на груди, Адам приблизился к порогу и произнес Слово Верховного Адепта. Едва оно прозвучало, огромные двери медленно отворились. За ними простиралась громада Залов Хроник Акаши, непреходящие анналы всего мироздания — прошлого, настоящего и грядущего. Залы были бесконечны, как сознание Абсолюта, и лишь немногие из них были доступны тем, кто еще привязан к смертной плоти. Если будет дозволено, Адам найдет зал, содержащий хроники души, которую он знал как Рэндалла Стюарта.

Рэндалл Стюарт. Само имя, став для Адама путеводной звездой и стрелкой компаса, безошибочно вело его по изогнутым пространствам светящегося лабиринта. Залитые жемчужным светом коридоры снова и снова разветвлялись, в то же время оставаясь неизменными. Полная тишина царила повсюду — неподвижная, но не статичная, — однако, скользя по изогнутым спиралью коридорам, Адам сознавал усиливающийся динамизм, пронизывающий самый воздух.

Впереди показалась арка. По магнетическому давлению на чувства Адам понял, что приближается к месту, которое ищет. Несмотря на эту уверенность, или благодаря ей он двинулся вперед с продуманной осторожностью, словно готовясь вступить в святилище, ибо это и было святилище — хранилище нетленных записей, где все жизни души Рэндалла Стюарта были объединены, как главы книги. Поскольку Адам представлял себе Хроники в таких образах, то и записи жизней Рэндалла, когда он переступил порог, появились перед его внутренним взором именно в такой форме. Толстый том покоился на рельефном аналое из белого мрамора, переплет его был усеян драгоценными камнями и финифтью, что свидетельствовало о богатстве содержания.

Когда Адам благоговейно приблизился к аналою, в неподвижном, торжественном воздухе комнаты пронесся порыв свежего ветра. Невидимые руки подняли обложку. Одновременно комнату наполнило ощущение присутствия Рэндалла. Адам стоял, складывая в уме все вопросы, которые собирался задать. Словно в ответ, страницы Книги начали переворачиваться, быстро пролистывая жизни ушедших веков, пока не открылись на отчете о последних днях Рэндалла Стюарта. Это была не вереница слов, а череда ярких образов.

Замешательство… слабость… захлестывающая волна страха. Темный сон… белый снег… Осознание… задыхающийся ужас… слепящая боль… мучительный удар сверкающего клинка… темно-красная река крови…

Внезапно из неразберихи ощущений и эмоций возник новый образ, смутный, но различимый. Размытое изображение напоминало какое-то древнее шейное украшение из черного металла. Торк? Да, несомненно! Адам прикинул, что шириной он был, пожалуй, с пядь и при этом покрыт более бледным сложным узором, который Синклер не мог полностью разобрать. Вид торка говорил о его кельтском или пиктском происхождении. И Адам, и то, что было прежде Рэндаллом, бесспорно, опознали в торке вместилище Силы. Фигуры на узоре, сплетающиеся на черной поверхности, казалось, двигались и менялись, словно жили собственной темной, стихийной жизнью. Кровь Рэндалла Стюарта активизировала скрытые силы торка. Оживший торк был готов к использованию.

Душа, которую Адам знал, как Рэндалла, не могла назвать хозяина торка или кого-то из убийц. Не представляла она, и почему ее носитель был избран для жертвоприношения.

На этот счет Хроники оставались немы. Сместив фокус запроса, Адам спросил о личности того, кто пригласил Рэндалла в Стерлинг. Миранда считала, что отец знал этого человека. На странице начали проступать буквы, однако внезапно, прежде чем написанное стало возможно разобрать, ее закрыла волна тени. Словно пролитые чернила, она залила надпись, и Адам ничего не смог прочесть. Источник тьмы, как он понял, был не в Хрониках, ибо они неподвластны осквернению, а в памяти самого Рэндалла. Эффект тени служил еще одним свидетельством вмешательства черного адепта, обладающего немалой силой. Кто-то явно не хотел, чтобы его имя стало известно.

Вместе с доказательствами, собранными Перегрином на месте убийства, все говорило о том, что если черный адепт и таинственный собеседник Рэндалла и не были одним и тем же человеком, то все равно оба они тесно связаны с Ложей Рыси. Так. Если преступник или преступники ухитрились скрыть свои следы на астральном уровне, возможно, земное расследование даст ключ, который поможет выследить Ложу Рыси. Джейн Маклеод сумела передать супругу весточку Адама, что, по мнению Миранды, отцу звонил антиквар или книготорговец, и полиция уже сейчас составляет список подходящих имен. Дневник Рэндалла был еще одним потенциальным источником ценной информации… если бы его удалось найти. Меж тем было и новое открытие: таинственный торк… возможно, именно его видел лесничий.

Поразмыслив, Адам уверился, что природа торка связана с нанесенными на него неясными узорами. Синклер пожалел, что не знал о существовании торка, когда они были на месте убийства, поскольку тогда попытался бы направить взгляд Перегрина в нужную сторону. Это возможно и теперь, но пока молодой художник оставался на периферии Охоты, существовали пределы, до которых Адам осмеливался пользоваться его даром. Да, необходимо как можно быстрее полностью ввести Перегрина в Охотничью Ложу, ибо в приверженности ей художника он не сомневался. Однако властью утвердить молодого человека в таком призвании были облечены другие — не он.

Адам на миг замер, признавая превосходство тех, перед кем он сам отвечал во Внутренних Мирах. И прежде чем он сознательно облек в слова свое намерение, это признание непрошенно превратилось в немую просьбу об аудиенции.

Сердце замерло, словно время на миг остановилось. Потом неожиданно Хроники залило летящим мерцанием света. Легкий, как ртуть, свет принес с собой острое ощущение приближения Владыки. Адам склонил голову и простер руки жестом благодарного принятия.

Владыка явился не в человеческом обличье, а как светящийся столб света, столь яркого, что он затмил даже величие зала. Свет заколебался на миг перед ослепленным Адамом, потом нахлынул, заключая его в искрящуюся колонну белого огня.

В его разуме зазвучал голос, пенистый и прохладный, как весенний ручеек.

— Голодный хищник рыщет в овчарне, Повелитель Охоты. Что же удерживает тебя ?

В вопросе звучала некоторая колкость, словно бы Владыка испытывал его.

— Потеря Охотника, — ответил Адам, — и след, скрытый тьмой.

— Чтобы поймать ночную тварь, иногда надо охотиться по ночам, — сказал Владыка.

— Это верно, — признал Адам. — Но верно и то, что сама тьма — такой же наш враг, как любой противник-человек. Оставшиеся Охотники рвутся на Охоту, однако наши ряды поредели.

Едва дыша, он ждал ответа Владыки. И тот пришел — завуалированный, умышленно загадочный. Адам без слов понял, что должен сам объяснить свою точку зрения — без помех, но и без поддержки извне, сверх его собственных сил понимания и проницательности. Быстро вспомнив свои размышления, он собрался с духом, чтобы сформулировать вопрос.

— Не так давно, Господин, моим заботам был доверен некий едва оперившийся сокол. Это охотничий сокол с редким даром зрения и проницательности, но крылья его были повреждены грубым обращением. Мне дозволили заняться исцелением и обучением. Я взялся за работу, едва надеясь на быстрый успех. Но птенец устремился к исцелению и превзошел все ожидания. Его крылья почти отросли. Хоть он по-прежнему прикован к земле, его провидческий дар стал очевидным, а стремление летать растет с каждым днем — истинная природа заявляет о себе. Я не раз испытывал его, как он сам начинает теперь испытывать себя, и убедился в его призвании. И потому я прошу дозволения провести его через порог посвящения, дабы он мог быть допущен в Ряды Охотничьей Ложи.

Молчание, казалось, длилось вечно, и сердце Адама билось, как напуганная птица в клетке.

— Дозволение не может быть дано, — прозвучал в душе пронзительно-ясный голос Владыки. — Птенец еще не волен присягнуть на верность Охоте. Сначала должно исполнить долг перед другим.

Адам был поражен. Слегка поколебавшись, он спросил:

— Дозволено ли мне узнать, кто этот другой?

— Дозволено, — спокойно ответил Владыка. — Это тот, кто был Майклом Скоттом, а ныне во Внешней жизни отзывается на имя Джиллиан Толбэт.

Майкл Скотт или Джиллиан Толбэт. На первый взгляд, второе открытие было даже более потрясающим, чем первое. Но когда Адам вспомнил октябрьские события, то понял, что ожидал чего-то подобного. В Мелроузе дух Майкла Скотта именно Перегрина выбрал медиумом, через которого сообщил о местонахождении сокровищ и книги заклинаний.

Тогда Адам предположил, что Перегрин был просто пассивным приемником информации. Теперь же неожиданно оказалось, что Скотт выбрал не просто первого попавшегося, и участие Перегрина было каким угодно, но только не пассивным. Перегрин в нынешней своей инкарнации необучен, однако его бессмертная душа посвящена. На более глубоком, чем сознание, уровне Скотт попросил помощи у собрата-адепта; а Перегрин, со своей стороны, принял вызов. Никто лучше Адама не понимал нерушимую природу таких священных уз. Способен ли Перегрин осознать природу своей миссии и действовать в соответствии с ней?

— Я понял природу уз, которые могут связать их, — рассудительно сказал Адам Владыке. — Но Перегрин Ловэт еще только постигает свои возможности. Позволено ли мне спросить, что потребуется от него, если обет будет исполнен?

— Разбитые мозаики нужно восстановить, а Храм света — отстроить заново.

Владыки Внутренних Миров редко выражались прямо. Их простые слова были ключом к чему-то безмерно более сложному, разгадка чего требовала времени и размышлений. Пока Адам обдумывал загадочное откровение, Владыка заговорил снова совершенно иным тоном:

— Берегись, Повелитель Охоты, ибо силы Хищников растут. Они рыщут в поисках не только овец, но и самих Охотников. Один Охотник уже убит, и они будут выслеживать другого. Проследи, чтобы он не был потерян прежде, чем будет действительно найден.

Сияние стало невыносимо ярким. Ослепленный, Адам вскинул руку, чтобы прикрыть глаза, зависнув на миг между видением и слепотой.

Когда зрение вернулось, он был один в Зале Хроник. Еще вздох — и стены Зала растаяли. Через мгновение Адам взмыл из глубин жемчужного моря, как исстрадавшийся без воздуха ныряльщик, слегка задыхаясь от психического шока, сигнализирующего о воссоединении души с телом. Мгновение он сидел неподвижно, чтобы дать физическим чувствам время восстановить контакт с окружающим. Потом, слегка дрожа, открыл глаза.

Огонь в камине погас, лишь едва тлели угли. Взгляд на настольные часы подсказал, что прошло почти два часа с тех пор, как он погрузился в транс. Теперь, очнувшись, Адам чувствовал себя замерзшим, как всегда после долгого путешествия во Внутренние Миры. Он неловко встал, снял защиту, привычно проделав обратные движения, и отпер дверь. Потом позвонил Хэмфри, попросив принести бутерброды и горячее какао, и снова рухнул в кресло, чтобы обдумать результаты ночной работы.

Подробности произошедшего уже тускнели, погружаясь в ненанесенные на карту моря подсознания. Два факта, однако, остались неизгладимо четкими в пробуждающемся разуме.

Во-первых, Рэндалла убили ради таинственного торка, и некто, заманивший старика в смертельную ловушку, был адептом, выслеживающим Охотников.

И во-вторых, будущее Перегрина Ловэта как члена Охотничьей Ложи каким-то образом зависит от судьбы Джиллиан Толбэт.