"Человек без страны" - читать интересную книгу автора (Воннегут Курт)

Глава 6

Меня прозвали луддитом[12]. Я совсем не против.

Знаете ли вы, кто такие луддиты? Это люди, ненавидящие хитроумные новомодные изобретения. Нэд Лудд был рабочим на текстильной фабрике в Англии в конце восемнадцатого — начале девятнадцатого века и вывел из строя массу приспособлений, являвшихся в те дни последним словом техники. Скажем, механический ткацкий станок, грозивший сделать его, с его профессиональными навыками, безработным и отнять у него последнюю возможность обеспечивать себя и семью пропитанием, одеждой и кровом. В 1813 году английское правительство лишило жизни через повешение семнадцать человек, признанных виновными в «выводе из строя машин», как это тогда называлось. Сие преступление считалось особо тяжким и наказывалось смертной казнью.

Сегодня у нас есть такие хитроумные изобретения, как ядерные подводные лодки, несущие па своих бортах реактивные снаряды типа «Посейдон» с водородными боеголовками. Еще у нас есть такие хитроумные изобретения, как компьютеры, которые надувают нас на каждом шагу, и это уже не лезет ни в какие рамки. Особенно воодушевляет в этой связи высказывание Билла Гейтса: «Погодите, скоро вы увидите, на что в действительности способен ваш компьютер». Но ведь это не чертовы компьютеры, а вы, человеческие существа, созданы для того, чтобы показать, на что вы способны. Вы способны на настоящие чудеса, если только приложите к этому необходимые усилия.

Прогресс вынул из меня всю душу. Он сделал из меня то же, во что, должно быть, сотню лет назад ткацкий станок превратил Нэда Лудда. Я говорю о пишущей машинке. Такой вещи больше просто не существует. Так уж исторически сложилось, что первым романом, напечатанным на пишущей машинке, стал «Приключения Гекльберри Финна».

Раньше (впрочем, это было не так уж и давно) я печатал свои произведения па машинке. Когда у меня скапливалось страниц двадцать, я делал карандашом пометки и вносил необходимые исправления. Затем я звонил Кэрол Аткинс, машинистке. Можете себе это вообразить? Oна жила в Вудстоке, штат Нью-Йорк, где, как всем известно, в шестидесятые проходил знаменитый фестиваль «детей цветов», названный в честь этого местечка. (На самом деле он проходил неподалеку, рядом с маленьким городишком под названием Бе-зель, так что любой, кто будет говорить вам, что ездил на «Вудсток» в Вудсток, на самом деле там не был.) Итак, я обычно звонил Кэрол и говорил: «Привет, Кэрол. Как ты поживаешь? Как спина? Ну что, прилетели к вам синие птички?[13]» И мы болтали о том о сем — я, знаете ли, люблю общаться с людьми.

Они с мужем пытались привлечь синешеек. А если вы пытаетесь привлечь их, вам, как известно, следует поместить скворечник для них всего в метре над землей. Как правило, люди вешают птичьи домики на забор, обозначающий границы их владений. Как при этом всех синешеек еще не отловили — для меня загадка. Но удача не шла к Аткинсам в руки, равно как не шла и ко мне, когда я пытался поймать их рядом со своим загородным домом. Как бы там ни было, обычно мы болтаем какое-то время, а потом я говорю: «Знаешь, у меня тут лежит пара страниц для тебя. Возьмешься?» Она, конечно же, соглашается. И знаете, она печатает так чисто, словно иа компьютере. Тогда я говорю: «Надеюсь, пакет не затеряется по пути». А она отвечает: «Почта никогда ничего не теряет». И, судя по моему опыту, это чистейшая правда. Я еще никогда ничего не потерял. Так вот, она теперь тоже Нэд Лудд. Ее умения больше никому не нужны.

Как бы то ни было, я беру свои страницы и скрепляю их вместе этой стальной штуковиной — скрепкой для бумаг, — предварительно аккуратно пронумеровав. Потом спускаюсь вниз, чтобы выйти на улицу, и прохожу мимо жены, фотожурналистки Джилл Кременц, которая всегда была чертовски современна, а теперь стала современней некуда. Она кричит: «Куда ты собрался?» В детстве она обожала книги про Нэнси Дрю, — помните, такая девочка-детектив. Так что ей хочется знать все на свете, и с этим ничего нельзя поделать. Я отвечаю: «Иду купить конверт». Она возражает: «Ты же вроде не бедный человек, так купил бы сразу тысячу. Их можно заказать с доставкой на дом и хранить в кладовке». А я в ответ: «Женщина, молчать!»

Итак, я выхожу из дома, что на 48-й улице в Нью-Йорке (это между Второй и Третьей авеню), и направляюсь к газетному киоску через дорогу, в котором продаются всякие журналы, лотерейные билеты и канцелярские товары. Я отлично знаю их ассортимент и всегда беру у них конверты из манильской бумаги. Кто бы там ни делал эти конверты, он точно знал, бумагу какого размера я предпочитаю. Но прежде мне приходится отстоять очередь, потому что всегда есть желающие выиграть в лотерею и побаловаться леденцами или чем-нибудь в этом духе. Так что я стою в очереди и болтаю со всеми. Я интересуюсь: «Вы когда-нибудь видели человека, который выиграл что-нибудь в лотерею?» Или: «Что с вашей ногой?»

Наконец подходит моя очередь. Хозяева этого киоска — индусы. У женщины за стойкой между бровями поблескивает бинди. Разве хотя бы ради этого не стоило выходить из дома? Я спрашиваю ее: «За последнее время кто-нибудь выигрывал что-нибудь существенное?» Затем я расплачиваюсь за конверт и кладу в него свой бесценный манускрипт. В конверте предусмотрены два металлических штырька, которые проходят сквозь специальные отверстия в клапанах. Для тех, кто никогда не видел таких конвертов и понятия не имеет, как они застегиваются, скажу, что есть два способа это сделать. Я попеременно пользуюсь обоими. Сначала я лижу клейкую полоску—это довольно-таки эротично. Потом просовываю изящный металлический «пенис» в отверстие — кстати, никогда не знал, как эти штучки называются. И наконец, я защелкиваю клапан, заклеивая конверт.

Дальше я иду в почтовое отделение в квартале от угла 47-й улицы и Второй авеню. Это совсем недалеко от штаб-квартиры Организации Объединенных Наций, там всегда полно забавных персонажей со всех концов света. Я захожу внутрь и снова становлюсь в очередь. Я тайно влюблен в женщину за прилавком. Но она этого не знает. Зато в курсе моя жена. Я не собираюсь ничего предпринимать в этой связи. Она просто очень милая. Я даже не знаю, как она выглядит ниже талии, потому что всякий раз, когда я ее вижу, она стоит за прилавком. Но каждый день в ее внешности (по крайней мере, выше талии) появляется что-то новенькое. Она делает это специально, чтобы развеселить нас. Сегодня у нее вся голова в завитушках, а назавтра — уже прямые волосы. Однажды у нее на губах даже была черная помада. Все это проявление такой изобретательности и щедрости с ее стороны — стараться поднять настроение людям со всех уголков света.

Одним словом, я стою в очереди и любопытствую у тех, кто стоит рядом: «Что это за язык, на котором вы только что говорили? Это урду?» Мы мило беседуем. Иногда не очень мило. Иногда даже так: «Если вам тут не нравится, почему бы вам не вернуться туда, откуда вы приехали, — в вашу маленькую славную претенциозную страну с маленьким славным диктатором во главе?» Однажды в этой очереди у меня даже обчистили карманы. Пришлось вызывать полицейского и давать показания. Короче говоря, в конце концов я добираюсь до прилавка. Я не хочу признаваться ей в своей любви. Стараюсь сделать каменное лицо. С тем же успехом она может смотреть на мускусную дыню — так мало информации на моей физиономии. Зато сердце чуть не выпрыгивает из груди. Я отдаю ей конверт, потому что хочу, чтобы она его взвесила и сказала, наклеил ли я необходимое количество марок. Если она говорит, что марок достаточно и проштампует конверт, дело сделано. Значит, обратно он ко мне не вернется. Марок как раз на нужную сумму, так что я смело пишу на конверте адрес Кэрол из Вудстока.

Затем я выхожу па улицу, где стоит почтовый ящик. Огромная лягушка-вол, ждущая, когда ее накормят. Я засовываю свои страницы ей прямо в пасть и говорю: «Ква-а-а-а!»

После этого я возвращаюсь домой. И я чудесно провел время, черт возьми.

Электронное общение ничего подобного не приносит. Вы остаетесь ни с чем. Мы все — танцующие животные. Так чудесно бывает проснуться утром, выйти на улицу и чем-нибудь заняться. Мы появились на Земле, чтобы валять дурака. И не позволяйте никому убедить себя в обратном.