"Хо Ши Мин" - читать интересную книгу автора (Кобелев Е. В.)

ЗА ГОРИЗОНТОМ — РОДИНА

Пароход, на флагштоке которого развевался красный флаг Страны Советов, медленно шел вверх по широко разлившейся реке Жемчужной. Заканчивался долгий, утомительный переход из Владивостока в Кантон. За бортом проплывали пологие холмы, поросшие редкими деревьями, на них — одноэтажные серо-грязного цвета домики с горбатыми крышами, тесно прижавшиеся друг к другу. По бурой поверхности реки плавно скользили сампаны, своими перепончатыми парусами напоминавшие присевших на воду огромных бабочек или летучих мышей. Такие же сампаны стояли вереницами в четыре-пять рядов по обоим берегам реки, увешанные сетями, циновками, бельем, — на них ютились целые семьи.

Но вот впереди показалась центральная набережная, выглядевшая чужеродным телом среди огромного скопища узких улочек китайской части города. На фоне лачуг резко выделялись многоэтажные здания современной архитектуры, пестрели крупными витиеватыми иероглифами рекламы универсальных магазинов «Сен-сир» и «Сен-компани». Посреди Жемчужной, неподалеку от набережной, отделенный от нее искусственной протокой, возвышался надменный остров Шамянь — резиденция иностранных консульств империалистических держав. К острову вел мост, подходы к нему перекрывали заграждения, увитые колючей проволокой. У заграждения прохаживались английские часовые в колониальной форме: пробковый шлем и защитного цвета шорты, в руках — карабины, на поясах — тесаки.

В первые же часы, сойдя на берег, Нгуен почувствовал явственное, такое знакомое до щемящей боли в сердце дыхание родных берегов — ведь до них отсюда, из Кантона, было рукой подать. Многое здесь напоминало ему о родине. На тротуарах благоухали розовые лепестки орхидей, шелестели огромными узорчатыми листьями платаны, зеленели разлапистые кроны банановых деревьев и веерных пальм. Зимой здесь, как и в деревне Лотосов, целыми днями шел «мыа фун» — так называют вьетнамцы мелкий, беспрестанпо моросящий дождь, похожий скорее на водяную пыль, висящую в воздухе. Летом же на город обрушивались водопады ливней, превращавших улицы в озера. После них вместе с вечерней прохладой появлялись стаи цикад. Облюбовав какое-нибудь пышное дерево, они устраивали оглушительный концерт.

Он глянул на Жемчужную и, казалось, видел реки своей юности — Ароматную и Сайгон — такая же в них, как и здесь, была темно-рыжая вода, так же бесшумно скользили рыбацкие джонки с парусами-бабочками, выкрашенными, словно бы в тон воде, коричневым соком дикого лука. По улицам города сновали неутомимые рикши с блестящими от пота спипами, в широкополых соломенных шляпах — почти такие же, как в Хюэ и Сайгоне, — последний раз он видел этих рикш на марсельской колониальной выставке. О родном крае напоминали и местные жители, он мало чем отличался от них внешне, да и говорили они на певучем гуандунском диалекте, в котором слышалось много схожего по звучанию с его родным языком.

Снова, как и в Советской России, подивился Нгуен великой очистительной силе революции. Как ярко и радостно в отличие от его замученных соотечественников горели глаза на лицах кантонцев. Поруганный, забитый, третировавшийся империалистами Восток, который он столько призывал в своих статьях к пробуждению, предстал его глазам решительно сбрасывающим путы колониального рабства.

Уже в день приезда Нгуен стал свидетелем очередной массовой манифестации населения. Стихийные митинги в поддержку революционной программы Сунь Ятсена возникали попеременно то в одной, то в другой части Кантона. Улицы патрулировались пикетами рабочих. Пикетчики — в полувоенной форме, с повязками на рукавах, вооружены винтовками. На их фуражках выделялись гоминьдановские звезды с двенадцатью лучами. По мостовым маршировали отряды пионеров в костюмчиках защитного цвета, в белых панамках и красных галстуках. Стены домов, анонсные тумбы, столбы были заклеены плакатами и листовками. С шестов, укрепленных над головами прохожих, свешивались красные флаги, через улицы были протянуты транспаранты.

Расположенный на крайнем юге Китая Кантон (по-китайски Гуанчжоу) издревле пользовался значительной долей самостоятельности. Это наложило со временем своеобразный отпечаток на его жителей, они всегда отличались свободолюбием и стремлением к независимости, были восприимчивы к новым идеям. «Все новое идет из Гуанчжоу», — говорили тогда в Китае, и деятельность Сунь Ятсена и возглавляемого им правительства подтверждала эту истину.

В дни, когда Нгуен прибыл в Кантон, китайская национально-демократическая революция находилась в апогее своего развития. Ее вождь Сунь Ятсен стал кумиром всех прогрессивно мыслящих китайцев, включая и представителей национальной буржуазии, поддерживавшей на этом этапе революцию. В возглавляемом им Гоминьдане видели прежде всего действительно революционную партию, боровшуюся за национальное освобождение страны, против засилья империалистов и бесчисленных милитаристских хунт, рвавших Китай на части. Революционный потенциал Гоминьдана особенно вырос после того, как под влиянием идей Великой Октябрьской социалистической революции и общения с представителями Советской России, Коминтерна Сунь Ятсен в конце 1923 года сформулировал свой новый политический курс — союз с коммунистами, союз с Советской Россией, поддержка рабоче-крестьянского движения.

Было бы ошибкой игнорировать такую силу в борьбе за интересы китайского рабочего класса, за демократию и социализм. И Исполком Коминтерна рекомендует китайским коммунистам пойти на тесный союз с Гоминьданом. На I съезде Гоминьдана, в подготовке которого непосредственно участвовал только что прибывший в Китай Бородин, Компартия Китая, несмотря на сопротивление правых, была принята в состав Гоминьдана, причем на основе принципа индивидуального членства и сохранения своей организационной и политической самостоятельности. Пятую часть избранного съезда ЦИК Гоминьдана составили коммунисты, среди них такие видные деятели КПК, как Ли Дачжао и Цюй Цюбо.

Участники съезда подтвердили назначение Бородина главным политическим советником ЦИК Гоминьдана и южнокитайского правительства, а также приняли решение пригласить из Советского Союза военных советников и строить вооруженные силы китайской революции по типу Красной Армии. Была избрана комиссия во главе с лидером левого крыла Гоминьдана Ляо Чжункаем для организации Военно-политической академии на острове Вампу, расположенном в устье реки Жемчужной.

Сведения, о которых Нгуен упомянул в разговоре с Мануильским, подтвердились в первые же дни по приезде в Кантон. В Южном Китае действительно осело немало вьетнамских политэмигрантов — одни добрались сюда из Франции, чтобы, как и Нгуен, быть поближе к родине, другие бежали из Индокитая, спасаясь от преследований колониальной охранки. Вьетнамцы работали в различных учреждениях Кантонской республики, служили в ее Народно-революционной армии, учились в академии Вампу.

Еще в Москве Нгуен прочел в китайских газетах о неожиданном покушении на генерал-губернатора Индокитая Мерлэна, находившегося проездом в Шамяне. Позже установили, что покушение совершил вьетнамский патриот Фам Хонг Тхай. Под видом журналиста с футляром для фотоаппарата, в котором находилась бомба, он проник на прием, устроенный властями Шамяня в честь высокого французского гостя. В результате взрыва брошенной им бомбы погибло несколько офицеров из свиты Мерлэна, сам же генерал-губернатор, лишь слегка задетый, остался жив. Фам Хонг Тхай, спасаясь от погони, бросился с моста в реку, пытался доплыть до другого берега, но силы оставили его, и мутные волны Жемчужной поглотили юного героя.

Власти Шамяня немедленно обвинили кантонское правительство в «большевистской анархии», в попустительстве террористам. Ляо Чжункай, назначенный к тому времени губернатором Кантона, дал достойную отповедь шамяньским властям и взял под защиту погибшего вьетнамского патриота и его единомышленников. Друзьям Фам Хонг Тхая разрешили похоронить его на центральном кантонском кладбище рядом с могилами борцов и мучеников китайской революции.

К ним-то, боевым товарищам юного героя, и начал искать Нгуен подходы, осмотревшись в новых краях. Это удалось сделать довольно быстро — отголоски «шамяньского покушения» еще были живы в политических кругах города, к тому же ему помогли русские советники, поддерживавшие связи с вьетнамскими патриотами.

Встреча с единомышленниками Фам Хонг Тхая произошла в одной из серых, безликих лачуг, каких немало в китайской части города. Окна ее выходили на такую узкую улочку, что на ней едва могли разъехаться двое рикш. Хо Тунг May, Ле Хонг Шон, Ле Хонг Фонг — они называли Нгуену свои имена с характерным нгеанским акцентом, который вьетнамец никогда не спутает ни с каким другим. Все трое оказались его земляками. Внимание Нгуена особенно привлек самый молодой из них — Ле Хонг Фонг, или «Красный ветер», — широкоплечий, крепко сбитый юноша с волевым лицом и гордо посаженной головой.

Казалось, эти люди, юные, по-мальчишески застенчивые, только вчера простились с родным домом, со школьной скамьей. Но у них были темные, мозолистые ладони рабочих, а в глазах, глядевших смело, с вызовом, светилась неутоленная жажда борьбы. Во Вьетнаме говорят: молодой бамбук легко гнется. Новые знакомые Нгуена решительно опровергали эту народную мудрость. Они заметно отличались от своих соотечественников-патриотов, с которыми Нгуен встречался и в юношеские годы на родине, и живя во Франции. Перед ним сидели представители нового поколения противников колониального режима. В судьбах их как в капле воды отразились глубокие перемены, происшедшие во Вьетнаме за годы скитаний Нгуена на чужбине, особенно в послевоенный период.

Ослабленная войной французская буржуазия с удвоенной силой принялась выкачивать богатства из своих многочисленных колоний. Французский капитал, утративший в результате войны и особенно после выхода России из мировой капиталистической системы многие традиционные сферы приложения, еще активнее устремился в Индокитай. Во Вьетнаме происходило бурное развитие промышленности, повсюду прокладывались железные и шоссейные дороги, строились фабрики, заводы, порты, в городах возникали как грибы торгово-промышленные фирмы и банки, в деревнях — крупные плантационные хозяйства по производству каучука и других технических культур. Прибыли колонизаторов росли, но одновременно с ними росли и ряды вьетнамского пролетариата. В начале 20-х годов он все решительнее заявляет о себе на политической арене, его борьба выходит за рамки ограниченных протестов против экономической несправедливости, принимает боевые формы политических стачек.

Стремясь расширить социально-политическую базу колониального господства, французские власти провели во Вьетнаме ряд либеральных реформ, в первую очередь в области просвещения. Эти реформы сопровождались безудержной пропагандой «цивилизаторской миссии матери Франции». На сцену вышли наемные писаки, которые восхваляли западную цивилизацию, восторженно кричали о выгодах «франко-аннамского сотрудничества».

Но просветительские реформы открыли одновременно шлюзы и для других процессов. Новая вьетнамская письменность куок-нгы быстро распространилась по стране. С каждым днем появлялось все больше газет и книг, издававшихся на ней. Началась книжная лихорадка. Образованные вьетнамцы, особенно школьники и студенты, с упоением читали все, что попадало во Вьетнам, пройдя сквозь сито полицейской цензуры, на вьетнамском, китайском и французском языках. С особым усердием, до дыр зачитывали книги, затрагивавшие крупные социально-политические проблемы, о которых во Вьетнаме, задавленном феодально-колониальными крепостническими порядками, прежде не имели даже представления.

Если Нгуен за годы скитаний на чужбине добрался до вершины мировой общественно-политической мысли, стал носителем и активным поборником самого передового революционного учения — ленинизма, то на родине его сверстники и следовавшее за ними поколение все еще брели в полутьме поисков, жадно впитывая новые для них понятия свободы, равенства, братства, идеи французских просветителей, зачитывались печальными строками Лян Цичао, будившими чувство национальной гордости, рождавшими жажду обновления, сопоставляли между собой достоинства и недостатки различных политических доктрин — «трех народных принципов» Сунь Ятсена, учения Ганди о «сарводайе» — обществе всеобщего благоденствия и «сатьяграхе» — ненасильственной борьбе, разновидностей социалистических теорий Прудона, Бланки, утопистов. Только после образования ФКП во Вьетнаме постепенно стали появляться труды К. Маркса и В. И. Ленина во французском переводе, доставлявшиеся тайно, морским путем, поэтому круг их читателей был поначалу крайне узок, зато стремительно распространялись содержавшиеся в них идеи, так как их семена падали в благодатную, подготовленную почву. Именно в эти годы, на несколько десятилетий позже, чем в Европе, в политическом лексиконе образованной части вьетнамцев и во вьетнамском языке утвердились и стали привычными такие слова и понятия, как «буржуазия», «пролетариат», «право наций на самоопределение», «империализм», «колониализм», «буржуазно-демократическая революция» и другие.

Новые знакомые рассказали Нгуену, что раньше они входили в «Общество возрождения Вьетнама», идеологом которого был Фан Бой Тяу, а основную часть составляли патриоты-конфуцианцы, многие из них преклонного возраста. Эти люди в основном клеймили колонизаторов красивым литературным слогом на сходках и коллективных встречах, на конкретные же действия они были уже не способны. Среди группы молодых постепенно зрело недовольство пассивностью Фан Бой Тяу и его сторонников. Наконец Хо Тунг May и Ле Хонг Шон стали инициаторами создания тайной боевой организации «Союз сердец». Вошедшие в нее молодые патриоты сделали в основном ставку на индивидуальный террор.

Неудачное покушение на Мерлэна и трагическая гибель одного из лучших боевиков, Фам Хонг Тхая, вызвали растерянность среди некоторых членов «Союза сердец». Молодые патриоты находились на распутье. Они уже много слышали о Советской России, знали о ее посланцах, работавших при правительстве Сунь Ятсена, но Нгуен был первым человеком «оттуда» — их соотечественником, поэтому они внимали каждому его слову.

— Братья, ни один вьетнамский патриот не может не преклоняться перед бессмертным подвигом Фам Хонг Тхая, — такими словами начал беседу их новый знакомый. — Из всех семян, упавших на землю, быстрее всего дает всходы кровь мучеников. Его гибель станет ласточкой, возвещающей скорый приход весны. Имя юного героя будет жить вечно, потому что он, не колеблясь, принес себя в жертву на алтарь грядущей победы. Но правилен ли путь, братья, избранный вашей организацией?

В России, откуда я недавно прибыл, тоже начинали с этого. Даже старший брат Ленина участвовал в подготовке покушения на царя и погиб на эшафоте. Но русские революционеры довольно быстро нашли правильный путь. Этот путь — создание монолитной партии, вооруженной правильной революционной теорией. По этому пути должны идти и мы, если хотим добиться освобождения своей родины. Но для этого нужны знания, прежде всего политические. Поэтому предлагаю — в качестве первого шага — открыть здесь, в Гуанчжоу, курсы политучебы для молодых революционеров.

18 декабря Нгуен пишет в письме в Президиум ИККИ: «Прибыл в Кантон в середине декабря. Теперь я китаец, а не аннамит, и зовут меня Ли Цюй, а не Нгуен Ай Куок… Встретился здесь с несколькими аннамскими революционерами-националистами. Выбрал пять из них, выходцев из разных провинций… Будем обучать их методам организационной работы».

Вскоре у входа в дом № 13 (трехэтажного особняка тропической архитектуры) по улице с громким названием Вэньминьлу (улица Цивилизации) появилась табличка с надписью: «Комитет особой политической подготовки». На третьем этаже дома в большой классной комнате на стене висели портреты Маркса, Ленина, Сталина, Сунь Ятсена, Фам Хонг Тхая. Молодые патриоты, прибывавшие на курсы политучебы прямо из Вьетнама, где им чудом удалось избежать ареста, с благоговением переходили от одного портрета к другому.

На всю жизнь запомнились им слова, сказанные на открытии курсов человеком, который отрекомендовался как «товарищ Выонг».

— Чем прежде всего должен овладеть революционер? — спросил он слушателей. И сам же ответил: — Правильной революционной теорией. Революционер, овладевший правильной революционной теорией, подобен путнику, который темной ночью факелом освещает себе дорогу. В мире существует немало учений и теорий, но самым истинным, самым надежным, самым революционным из них является ленинизм.

Программа обучения была довольно обширной. Слушатели изучали международное положение, историю Октябрьской революции, историю трех Интернационалов, национально-освободительное движение, политическую программу Сунь Ятсена. Большое внимание уделялось экономическим наукам, журналистике, основам организационно-массовой работы, изучению иностранных языков. Часть лекций читали преподаватели военно-политической академии Вампу. «Комитет особой политической подготовки» рассматривался китайскими властями как своего рода филиал академии и функционировал под ее эгидой. Основным же преподавателем был Нгуен, отдававший курсам все свободное время.

Те, кто тогда учился у него, вспоминали, что выглядел «товарищ Выонг» очень молодо — ведь ему еще не исполнилось и 35 лет. Был очень худощав, на лице его, туго обтянутом кожей, резко выделялись большие, необычно яркие глаза. Ходил всегда в сером чжуншаньи — полувоенного образца френче, какой любил носить Сунь Ятсен. Живой, быстрый в движениях, с мягкими манерами, но твердой, уверенной речью, он сразу овладевал вниманием слушателей. Очень не любил, когда витали в облаках фантазии, всегда стремился любую свою мысль связать с жизнью, с практикой. «Революция — это дело широких масс рабочих и крестьян, а не какой-то кучки людей, — часто повторял он. — Главная наша задача — вести повседневную, терпеливую практическую работу по мобилизации народных масс». У него всегда имелись наготове необходимые цифровые данные, и он умело пользовался ими при аргументации того или иного тезиса. «Надо обращать особое внимание на значение цифровых данных, — наставлял он слушателей. — Это самый доказательный материал, из которого видно реальное положение вещей. Как говорил Ленин, крестьянин верит цифрам больше, чем теориям. Как ни трудно запоминать цифры, делать это необходимо». Он старался привить слушателям и ленинский подход к познанию окружающей революционера действительности: «Революционер должен быть всегда в курсе текущих политических событий. Больше читайте газеты — в них сама жизнь, и будете лучше понимать обстановку».

Среди многочисленных дисциплин, изучавшихся на курсах, слушателей больше всего, естественно, занимали вопросы вьетнамской революции, а конкретно — какой характер должна она носить, какие социально-политические силы, общественные классы могут быть ее активными участниками.

После первой мировой войны отношения между вьетнамской императорской династией и французскими колонизаторами приобрели новый характер. Напуганный мощью Франции, император Кхай Динь и его мандарины отказались даже от видимости фронды своих предшественников и встали на путь тесного сотрудничества с французскими властями. Помпезная поездка Кхай Диня в 1922 году во Францию, его льстивые речи и угодливое поведение во время поездки усилили ненависть к нему среди вьетнамцев.

Колонизаторы предприняли немало усилий, пытаясь возродить былое преклонение перед императором, что отвечало теперь уже и их интересам. С этой целью из вьетнамцев, получивших французское образование, сколотили монархическую партию со своей собственной газетой. Вокруг юного принца Винь Тхюи, получившего западное воспитание, с помощью самого ревностного коллаборациониста Фам Куиня и ему подобных группировались силы, пропагандировавшие идеалы монархизма, каноны конфуцианства. Однако восстановить поблекшие краски на подмоченном фасаде императорской династии было уже невозможно. И когда Фан Тю Чинь, вернувшись во Вьетнам, попытался выступить с призывами «реформы правящей династии», это привело лишь к падению его авторитета среди патриотов. К началу 20-х годов в идейно-политических программах всех патриотических партий и группировок, существовавших во Вьетнаме, задача ликвидации колониального гнета непременно связывалась со свержением императорской династии.

Вместе с императорской династией в корне изменился и характер класса, на который она опиралась, — класса феодалов. За десятилетия колониального господства, особенно в годы первой мировой войны, феодальное сословие во Вьетнаме пополнилось довольно многочисленной группой помещиков новой формации — нуворишей. Если в столице опорой французов были император и его продажный двор, то в деревне ею стали реакционные помещики-землевладельцы. В сельской местности, особенно в Кохинхине, общенациональная борьба против чужеземных поработителей начала все более зримо приобретать социальную окраску, выливаться в борьбу беднейшего крестьянства против произвола помещиков, олицетворявших колониальный режим. К началу 20-х годов у вьетнамских революционеров уже не оставалось сомнений, что в их стране класс феодалов в основной своей массе превратился в послушного и верного союзника колонизаторов.

Таким образом, ленинское положение о непременной антифеодальной направленности национально-освободительной революции, что предполагает наличие мощной революционной силы в лице крестьянства, как нельзя более точно соответствовало вьетнамской действительности. И это хорошо понимали Нгуен и его соратники. Лозунг «Землю — пахарю», диктовавшийся объективной необходимостью, стал главным требованием их политической программы. Но какая социальная сила сможет выдвинуть и осуществить этот лозунг, мобилизовать миллионы жителей деревни на штурм колониализма и феодализма? На этот вопрос Нгуен давал в своих лекциях вполне определенный ответ: из всех классов это мог сделать только пролетариат, так как именно он является по сути своей самым последовательным борцом против колониализма, подлинным выразителем общенациональных интересов. Буржуазия не могла выступить проводником этого революционного лозунга, так как ее интересы все чаще и крепче переплетались с интересами помещиков. В Кохинхине помещики становились капиталистами. В Тонкине, напротив, буржуа приобретали землю и обращались в помещиков.

Нгуен и его новые друзья из «Союза сердец» были едины в убеждении, что вьетнамскому пролетариату необходима, и как можно скорее, своя партия, свой политический авангард. Однако в отличие от друзей Нгуен хорошо знал ленинское предостережение об опасности искусственного форсирования процесса создания коммунистической партии, особенно в условиях вековой отсталости Востока. Объективная потребность в партии рабочего класса в Индокитае уже существовала, а вот субъективные условия для ее создания еще не созрели. Требовалась организация, которая смогла бы сыграть роль промежуточного звена на пути к созданию в будущем коммунистической партии.

В Кантоне Нгуен узнал, что в июне 1924 года под влиянием идей Сунь Ятсена Фан Бой Тяу создал из числа вьетнамских эмигрантов, осевших в Китае, «Вьетнам куок зан данг» — Национальную партию Вьетнама. В программе партии резкой критике подвергался французский колониализм и выдвигались требования национального самоопределения, равенства, создания конституционной республики, освобождения всех политических заключенных, права для вьетнамских студентов выезда за границу, свободы деятельности партий, свободы творчества. После ознакомления с деятельностью партии Нгуен в докладе Президиуму ИККИ дал высокую оценку патриотическому духу организации, но в то же время отметил недостатки ее руководителей, которые, по его словам, «не разбирались в политике и совсем не умели организовывать массы».

Ему удалось несколько раз встретиться с Фан Бой Тяу то в Кантоне, то в Шанхае. Говоря от имени Коминтерна, он убеждал его в необходимости пересмотра программы и тактики деятельности Национальной партии Вьетнама с целью ее дальнейшей революционизации. Эти беседы хотя и не сразу, но все же дали желаемый результат. Было решено, что летом 1925 года будет созвано совещание руководящего ядра партии, которое и должно определить ее дальнейшую судьбу. Однако осуществить это решение не удалось. 18 мая 1925 года Фан Бой Тяу, выслеженный агентами французской охранки в Шанхае, был захвачен ими, доставлен во Вьетнам и брошен в ханойскую тюрьму.

В конце июня 1925 года, собравшись после окончания учебных занятий на верхнем этаже дома по улице Вэньминьлу, Нгуен и его молодые друзья приняли решение об образовании патриотической организации нового типа, получившей название «Товарищество революционной молодежи Вьетнама». Нгуен формулирует перед участниками встречи задачи организации:

— Сейчас для нас главное — широкая пропаганда среди вьетнамских революционеров основ ленинского учения, решений и указаний Коминтерна. Мы должны помнить: ленинизм — это оружие, которое ничто не может заменить. Объединив на революционной платформе всех подлинных патриотов, Товарищество должно стать мостиком к созданию в будущем, когда позволят условия, коммунистической партии. Для этого предлагаю сформировать внутри его коммунистическую группу. Пусть она пока действует внутри организации нелегально. Разумеется, местные власти и особенно французская охранка будут интересоваться характером Товарищества. Поэтому в целях конспирации предлагаю в открытой печати использовать менее радикальное название — Молодежная партия Вьетнама.

На этом же заседании приняли решение организовать издание печатного органа Товарищества газеты «Тхань ниен» — «Молодежь». Основные обязанности по ее изданию, как это было и в Париже, легли на плечи Нгуена. Газета печаталась на гектографе тиражом в несколько сот экземпляров и распространялась в Южном Китае среди вьетнамских эмигрантов, через моряков французских судов, заходивших в Кантон и Шанхай, тайно доставлялась во Вьетнам, Францию, Сиам, где имелась многочисленная колония вьетнамских переселенцев. Горячие призывы к борьбе за национальное и социальное освобождение, разоблачение преступлений колонизаторов и их прихвостней принесли газете большую популярность в передовых кругах Вьетнама, что признавали н представители колониальной администрации. «Газету, которую создал Нгуен Ай Куок, — отмечалось в одной из докладных французскому генерал-губернатору, — читают не только во Вьетнаме, но и за его пределами, читают и часто переписывают».

Настоящий переполох в колониальной охранке вызвал 61-й номер газеты. Во всю его полосу крупными буквами были начертаны слова: «Только коммунистическая партия сможет принести вьетнамскому народу свободу и счастье». Этими словами члены Товарищества и их идейный руководитель выразили не только политическое кредо, свою коммунистическую убежденность. Прежде всего они хотели сказать, что вьетнамское национально-освободительное движение стоит на пороге качественно нового этапа, что насущным объективным требованием политического момента становится скорейшее решение задачи создания подлинно революционного авангарда — коммунистической партии, которая одна только и способна вывести освободительное движение из глухих проселков неудач на широкую, прямую магистраль побед.

Товарищество революционной молодежи Вьетнама официально не входило в Коминтерн, однако во всей своей практической деятельности руководствовалось его решениями, поддерживало тесные связи с коммунистическими партиями других стран, прежде всего Советской России, Франции и Китая, и действительно стало в дальнейшем, как и предвидел Нгуен, зародышем будущей коммунистической партии.

В Товариществе, как в настоящей партии, действовала разработанная Нгуеном строгая система отбора и подготовки революционных кадров. Принимались в него главным образом те, кто успешно закончил курсы политучебы. Вступившие в Товарищество давали у могилы Фам Хонг Тхая клятву на верность идеалам революции. Основная часть прошедших подготовку патриотов направлялась на родину для подпольной работы на местах. После победы революции многие из них вспоминали, как обстоятельно и по-отечески наставлял каждого из них «товарищ Выонг» перед отъездом на родину:

— Ищите старых друзей, которым вы доверяете, людей, сочувствующих нашему патриотическому делу. О чем бы ни шел разговор, старайтесь сводить его к осуждению жестокого произвола тэев в нашей стране. Если ваши слова находят отклик, ставьте сразу вопрос: до каких же пор мы, вьетнамцы, будем терпеть чужеземный гнет и унижения? Если вас спросят, где взять силы, чтобы избавиться от власти тэев, объясняйте, что наша сила — в сплоченности, в единстве. Если все мы будем выступать сообща, тогда и вражеское оружие станет нашим оружием.

В июле 1926 года Нгуен пишет в Президиум ИККИ: «Вот что удалось сделать со дня моего прибытия сюда:

1) организована подпольная группа;

2) крестьянская лига (из вьетнамцев, живущих в Сиаме);

3) группа пионеров из детей крестьян и рабочих. Они живут в Кантоне и учатся на наши средства (на курсах политучебы Нгуен отдельно занимался с группой из 8 вьетнамских мальчиков и девочек. В первый же день в целях конспирации он дал им новые имена и общую фамилию Ли, и с той поры они все считались «племянниками» Ли Цюя. — Е. К.);

4) группа революционных женщин (десять человек);

5) школа политпропаганды. Слушатели тайно прибывают в Кантон. После полутора месяцев учебы они возвращаются на родину. Первый выпуск — 10 человек. В следующем, который произойдет в июле, будет примерно 30 человек».

Те, кто учился на кантонских курсах политучебы, работал в рядах Товарищества и в редакции газеты «Тхань ниен», прошли прекрасную школу революционной борьбы, здесь уже уместно будет сказать — хошиминовскую школу, в которой основополагающие принципы ленинизма творчески и органически вплетались в конкретно-историческую вьетнамскую действительность, не только не вступая в противоречие с нею, а, напротив, — в этом прежде всего и заключается универсальный характер ленинизма, — беря в союзники сложные социально-политические и национально-психологические особенности, свойственные Вьетнаму того периода. Товарищество и газета «Тхань ниен» воспитали могучую когорту профессиональных революционеров, посвятивших всю свою жизнь борьбе за национальное и социальное освобождение народа. Среди них — руководители Коммунистической партии Вьетнама и Социалистической Республики Вьетнам Тон Дык Тханг, Ле Зуан, Чыонг Тинь, Фам Ван Донг, Хоанг Куок Вьет, видные деятели партия, отдавшие жизнь за победу ее дела, — Ле Хонг Фонг, Нгуен Тхи Минь Кхай, Хо Тунг May, Ле Хонг Шон, Нго За Ты, Ха Хюи Тан, Нгуен Ван Тао, первый вьетнамский комсомолец Ли Ты Чонг и многие другие.

Последовательный интернационалист, Нгуен и в Кантоне стремился установить прочные связи с революционерами из других стран. Заручившись поддержкой Ляо Чжункая, с которым его связывали дружеские отношения, он создает «Союз угнетенных народов Азии». Членами союза стали патриоты из Индокитая, революционно настроенные представители Кореи, Малайи, Индонезии, Индии, бежавшие из своих стран и получившие убежище в Кантонской республике, видные китайские демократы, в их числе и Ляо Чжункай, избранный председателем.

Однако жить Ляо оставалось уже недолго.

20 августа 1925 года перед зданием ЦИК Гоминьдана его смертельно ранил стрелявший в упор наемный убийца. Ляо Чжункай активно боролся за улучшение жизни рабочих и крестьян, он решительно выступал за союз Гоминьдана с Советской Россией, поэтому оказался первым в списке жертв начавшегося террора китайской реакции.

Деятельность Нгуена в Кантоне не ускользнула от внимания французской тайной полиции. В архиве министерства по делам колоний Франции сохранилась следующая депеша:

«Ханой, 27.02.1925 г. Совершенно секретно.

Полицейское управление Ханоя получило сведения, что в Гуанчжоу прибыл из Европы некий аннамит, который тут же установил связи с революционерами. Этот человек живет вместе с русскими коммунистами и взял себе имя Ли Цюй. Весьма осведомлен о деятельности аннамских революционеров в Европе, так же как и о русских революционных методах… Очень энергичный деятель, Ли Цюй организовал новую патриотическую лигу и готовит в ее рамках коммунистов с помощью нескольких аннамитов, эмигрировавших в Южный Китай. Ими только что отпечатаны листовки с призывом вступать в лигу, часть которых попала в Индокитай. Мерлэн».

Одну деталь тайный агент подметил довольно верно. Хотя Нгуен находился очень далеко от Советской страны, он фактически ни на один день не порывал с ней связей. Памятуя совет Мануильского, он по приезде установил контакт с Бородиным. Сделать это было нетрудно. В кантонских газетах регулярно публиковались объявления о том, что советской миссии при правительстве Сунь Ятсена требуются переводчики. Нгуен свободно владел французским, английским и китайским языками, неплохо знал русский. С номером «Кантон газетт» в руках (законы конспирации прежде всего!) он пришел к зданию, где размещался аппарат Бородина, и был принят туда на работу.

Бородин пользовался в Кантоне большим авторитетом. Это был опытнейший большевик, он вступил в партию 19-летним юношей в 1903 году, долгое время жил в эмиграции. После победы Октябрьской революции Бородин вернулся в Россию, и партия поручила ему важный участок работы — он занимался международными связями ВКП(б), проблемами международного коммунистического движения, Коминтерна. Бородин был знаком с В. И. Лениным и пользовался его доверием.

С первого дня между Нгуеном и главным политическим советником Сунь Ятсена установились отношения товарищеского сотрудничества. У Бородина вьетнамский коммунист всегда мог получить необходимый совет и практическую помощь, в которой он испытывал нужду в процессе налаживания организационной, идейно-политической работы среди вьетнамских патриотов, осевших в Южном Китае. Бородин помогал ему отбирать среди членов Товарищества наиболее достойных молодых патриотов для направления на учебу в Коммунистический университет трудящихся Востока. Первая группа из пяти человек, в которую входил юный земляк Нгуена Ле Хонг Фонг, выехала в Москву в начале 1926 года. По рекомендации Бородина на курсах политучебы для вьетнамцев, организованных Нгуеном, нередко выступали с лекциями советские преподаватели академии Вампу, среди них видные военачальники, герои гражданской войны, такие, как будущий маршал В. К. Блюхер (носивший имя Галин), П. А. Павлов, М. В. Куйбышев (брат В. В. Куйбышева), В. М. Примаков и другие.

Аппарат главного политического советника Кантонского правительства размещался в темно-сером здании напротив ЦИК Гоминьдана — фешенебельного дворца, окруженного стеной с арочными воротами. Бородин жил с семьей на втором этаже здания. На первом этаже работали переводчики. Бюро переводов возглавлял будущий герой Кантонской коммуны, консультант и помощник Бородина Чжан Тайлэй. В этом здании Нгуен проводил значительную часть своего времени. Здесь, утопая в ворохе китайских и английских газет, он черпал информацию для корреспонденции в РОСТА: перед отъездом из Москвы ему предложили стать внештатным корреспондентом агентства но Южному Китаю и Индокитаю.

Одна из работниц аппарата Бородина, В. В. Вишнякова-Акимова, в книге «Два года в восставшем Китае» писала:

«Гораздо ближе столкнула меня судьба в доме M. M. Бородина еще с одним из замечательных людей, живших тогда в Кантоне. Это был вьетнамец Ли. Мы в шутку звали его Ли Аннам.

Я, как сейчас, помню его невысокую, худощавую фигуру в белом полотняном костюме, который свободно висел на нем. Он хорошо говорил по-французски, по-английски, на гуандунском диалекте и знал русский язык. Я брала у него уроки вьетнамского языка. Это его радовало, и он охотно занимался со мной. Держался он с нами дружески, но сдержанно и никогда не говорил, чем занимается и что делал в прошлом. Мы ничего о нем не знали, кроме того, что за поимку его французские империалисты назначили большую сумму и что гоминьдановское правительство предоставило ему право политического убежища. В доме Бородина он был своим человеком…

Только много позднее от Ф. С. Бородиной (жены М. М. Бородина. — Е. К.) я узнала, что наш Ли Аннам — не кто иной, как Хо Ши Мин».

В начале 1927 года во вьетнамских кругах в Кантоне появилась брошюра неизвестного автора «Путь революции», изданная «Союзом угнетенных народов Азии». Те, кто посещал курсы политучебы, сразу догадались, что ее автор — «товарищ Выонг», так как в ней были суммированы прочитанные им лекции о ленинизме и задачах, стоящих перед вьетнамской революцией. Брошюра «Путь революции» явилась логическим продолжением «Суда над французским колониализмом». Если в первой своей книге Нгуен Ай Куок беспощадно разоблачил преступления французских империалистов в их обширных колониальных владениях, то во второй наметил конкретные пути освобождения своего народа.

Чтобы одержать победу над могущественным врагом, вьетнамские революционеры должны безотлагательно по-ставить в порядок дня, указывал автор, решение двух кардинальных задач: овладение передовой революционной теорией — марксизмом-ленинизмом и создание передового авангарда — революционной партии. «Необходимость создания партии диктуется тем, что она должна, с одной стороны, мобилизовать и организовать массы внутри страны, с другой — поддерживать связи с внешним миром, то есть с угнетенными народами и пролетариями всех стран. Революция может победить только в том случае, когда партия прочна… Чтобы партия стала прочной, ей нужна последовательная революционная теория, и все ее члены должны руководствоваться этой теорией. Без теории партия подобна человеку без разума, кораблю без компаса».

Основные принципы революционного ленинского учения Нгуен Ай Куок изложил творчески, применительно к конкретно-историческим условиям колониального Вьетнама. Вьетнам, указывал он, стоит на пороге национально-освободительной революции, которая должна стать промежуточным этапом на пути движения страны к социалистической революции, минуя стадию капиталистического развития. Главная задача будущей марксистско-ленинской партии во Вьетнаме — борьба против колонизаторов. С учетом этого Нгуен расширил ленинское положение о соединении коммунистической партией рабочего движения с социализмом, введя общенациональные элементы патриотизма. Основные движущие силы будущей вьетнамской революции, рассуждал он, — это крестьянство и нарождающийся рабочий класс, то есть подавляющая часть нации, жаждущая освобождения своей родины, поэтому патриотизм в условиях вьетнамской революции приобретает народный и классовый характер.

Это важное положение, высказанное Нгуеном на заре будущей национально-освободительной революции, стало впоследствии ведущим, определяющим в деятельности его самого и его соратников и позволило немногочисленной партии вьетнамских коммунистов на решающем переломе повести за собой народ, что предопределило вначале победу всеобщего вооруженного восстания, а затем и двух длительных войн Сопротивления.

Чтобы правильно оценить значение выводов, к которым пришел Нгуен Ай Куок, достаточно вспомнить тот факт, что многие видные представители мирового национально-освободительного движения — его современники — оказались не в состоянии понять взаимосвязь между национально-освободительной и классовой борьбой. Они считали, что можно завоевать национальную независимость и без социализма, поэтому не призывали следовать по пути пролетариата России, ограничивая освободительное движение своего народа рамками борьбы против иностранных завоевателей. Для Нгуена же, с тех пор как он стал ленинцем и интернационалистом, две задачи — национальное освобождение и социализм — были всегда тесно связаны между собой. «Только социализм и коммунизм могут принести народам полное освобождение» — эти его слова стали девизом вьетнамской революции.

Подлинный патриотизм, развивал дальше свою мысль автор «Пути революции», неотделим от пролетарского интернационализма. Поэтому важнейшая интернациональная задача вьетнамских революционеров — внимательно изучать опыт Великой Октябрьской революции в России. Ее основные уроки: необходимо иметь стойкую марксистско-ленинскую партию, главными движущими силами должны стать рабочий класс и крестьянство, требуется небывалая самоотверженность и сплоченность народных масс. Путь вьетнамской революции — это путь Великого Октября. Борьба российского пролетариата — пример для вьетнамского народа. Национально-освободительное движение в колониях должно добиваться союза с революционным пролетариатом метрополий. Надо решительно отмежеваться от настроений «желтого расизма», ксенофобии, в плену у которых оказались в прошлом видные вьетнамские патриоты. Соединить, связать борьбу вьетнамского народа с мировым революционным движением — это вопрос стратегической важности. «Вьетнамская революция — составная часть мировой революции. Все революционеры — товарищи вьетнамского народа».

Целую главу Нгуен Ай Куок посвятил всегда волновавшим его вопросам революционной морали. Партия только тогда будет стойкой и боеспособной, считал он, если она будет руководствоваться передовой революционной теорией и состоять из людей, которым в полной мере присущи качества подлинных революционеров. К ним, этим качествам, автор в первую очередь относил последовательную революционность, самоотречение во имя революции, готовность к самопожертвованию, стремление к единству, трудолюбие, бережливость, бескорыстие, заботу об общественном благе, самокритичность в действиях, презрение к славе, отсутствие гордыни, умение переносить нужду, быть равнодушным к материальному благополучию.

«Путь революции» явилась первой книгой вьетнамского автора, в которой раскрывалась сущность ленинского учения, говорилось о значении пролетарского интернационализма, о задачах вьетнамской революции. При этом сложные теоретические проблемы, как и в ленинской брошюре «К деревенской бедноте», изложены в ней в популярной форме, так, чтобы ее содержание было доступно широким народным массам Вьетнама. В истории вьетнамской революции книга Нгуен Ай Куока, можно сказать без преувеличения, сыграла такую же роль, как ленинская «Что делать?» в революционном движении России. По оценке вьетнамских историков, она заложила фундамент для создания в Индокитае в будущем коммунистической партии и стала первоосновой ее политической программы. Генеральный секретарь ЦК КПВ товарищ Ле Зуан, другие вьетнамские руководители вспоминают, что свое знакомство с марксистской литературой они начинали с «Пути революции» Нгуен Ай Куока, и именно эта книга навечно связала их судьбы с революционной борьбой трудящихся.

Два с половиной года необычайно плодотворной, продуктивной работы почти в идеальных условиях, и как результат — около 200 подготовленных активистов, которые в самом скором будущем составят костяк партии рабочего класса, — о чем еще может мечтать профессиональный революционер! И было горько сознавать, что всему этому близился конец. Политический небосклон Кантона все чаще заволакивался черными тучами. Реакция, начав с индивидуального террора, перешла в конце концов в наступление по всему фронту.

12 апреля 1927 года Чан Кайши произвел в Шанхае контрреволюционный переворот. На следующий день ставленник Чан Кайши генерал Ли Цзишэн произвел переворот и в Кантоне. Войска правых разгромили академию Вампу, 300 ее курсантов оказались за решетками плавучей тюрьмы на реке Жемчужной. Аресты и облавы шли в городе несколько дней. Контрреволюционеры арестовали более двух тысяч человек, расстреляли несколько сотен коммунистов. Под стражу взяли даже некоторых членов правительства и провинциального комитета Гоминьдана, заподозренных в принадлежности к компартии. В кантонском предместье Дуншань войска правых блокировали дома, где жили советские советники.

Через несколько дней после переворота Бородин и его аппарат выехали в Ухань, где еще сохранялась власть левогоминьдановского Национального правительства. Нгуену, который остался в Кантоне, пришлось подыскивать себе новое место жительства и работу. Снова, как в далеком Париже, жизнь впроголодь, случайные заработки: приходилось на улицах торговать газетами, сигаретами, снова вступили в действие законы подполья, конспирации — чанкайшистам стало известно о его связях с Бородиным и левыми гоминьдановцами.

Однажды теплой майской ночью в темную каморку на окраине города, где ютился Нгуен, постучался вьетнамец по имени Линь, работавший в органах безопасности Гоминьдана.

— Товарищ Выонг, есть приказ о твоем аресте, — прошептал он, как только открылась дверь. — Немедленно беги в другой город.

Через несколько часов Нгуен уже сидел в вагоне поезда Кантон — Гонконг. Прошло чуть более часа, и поезд миновал мост Лоу, отделяющий китайскую провинцию Гуандун от английской колонии. Однако на станции Коулун Нгуена задержала местная полиция, которая тщательно проверяла всех, кто прибывал из «красного Кантона». Документы на имя китайского служащего Ли Цюя, которые Нгуен предъявил полицейскому офицеру, показались тому, видимо, подозрительными, и он тут же предложил их обладателю в соответствии с местными законами в 24 часа покинуть пределы Гонконга.

Нгуен пересел на поезд, шедший в Шанхай, а там влился в группу советских работников, которая пересекла весь Китай и, совершив долгий и изнурительный переход через пустыню Гоби — этот же путь проделал еще раньше Бородин, — очутилась наконец в Советской России.

Развернувшийся в Кантоне жестокий террор реакции поначалу не затронул вьетнамских эмигрантов. Хотя курсы политучебы пришлось закрыть, Товарищество продолжало свою деятельность. Многие члены Товарищества, как и прежде, учились в академии Вампу, работали в органах Гоминьдана и в армии.

11 декабря 1927 года в Кантоне вспыхнуло восстание под руководством коммунистов, вошедшее в историю китайской революции под названием Кантонской коммуны. Восставшие создали Совет народных комиссаров, провозгласивший передачу всей власти в Гуандуне в руки Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Коммуна просуществовала всего три дня, ее потопили в море крови объединенные силы чанкайшистов, английских и японских милитаристов, убив и замучив пытками свыше 6 тысяч рабочих. В эти же дни разгула реакции пали жертвами террора и работники советского консульства. Некоторые вьетнамские слушатели академии Вамиу примкнули к восставшим и вместе с ними сражались на баррикадах. Тайные агенты чанкайшистов, уже давно следившие за резиденцией Товарищества, заметили однажды, как туда вошел вьетнамец с красным бантом на груди, какие носили тогда все коммунары. Сразу же вслед за разгромом Кантонской коммуны полиция совершила налет на резиденцию Товарищества и арестовала всех вьетнамцев, которые там находились. В числе схваченных оказался и любимый «племянник» Ли Цюя — Ли Ты Чонг. 13-летний мальчик совершил в те дни свой первый подвиг: несмотря на побои и угрозы, он ничего и никого не выдал жандармам.