Купер ЭдмундСомнительная полночь

ЭДМУНД КУПЕР

"Сомнительная полночь"

(Перевод с англ В. Лобанова, 1994)

Столкновение человека с историей, с чужими мирами, с новым опытом, прежде немыслимым, - характерные для фантастической литературы коллизии. У английского писателя Эдмунда Купера они находят оригинальное художественное воплощение, которым отличается настоящая, глубокая литература. Проблемы, которые ставит перед человеком мировая эволюция, - для героев Э. Купера это проблемы нравственные. Романы данного сборника увлекательны, потому что написаны мастером; они ценны также тем, что дают немалую пищу для ума читателя.

ГЛАВА 1

Сначала была боль, а потом, после осознания боли, стая темных теней, бьющихся бесшумными птицами, промелькнула в кромешной тьме. Потом появились туманные образы и с их возникновением - неясное осознание собственного "я". И опять видения, бессмысленные, плывущие мимо, пока вдруг не появилось чувство реальности.

В отдаленных сумерках сознания память вспыхнула, как колеблющееся пламя свечи. Он зачарованно смотрел на этот огонек, потрясенный огромным значением того, что он жив.

Из тумана выплыло лицо девушки, и он его узнал. Это была Кэйти, такая, какой он ее впервые увидел. Она подошла ближе и улыбнулась. На ней была полосатая блузка, а в руках стопка документов. Они тогда встретились в первый раз - он устанавливал теплообменник в учреждении, где она работала.

- Привет, - сказала Кэйти. - Хочешь кофе?

- Конечно. Еще как хочу. - Но это был не его голос. Это был голос призрака.

Кэйти повернулась и исчезла. Вскоре она вернулась с двумя дымящимися чашками кофе. Призрак поблагодарил и поведал, что зовут его Джон Маркхэм, ему 22 года, живет он в Лондоне всего несколько месяцев, а родом из Йоркшира, любит Бетховена и Гершвина, шахматы и музыкальные комедии, а еще он сказал ей, что когда-нибудь полетит на Луну.

Призрак говорил так много, потому что он был одиноким призраком. Как только он приехал из провинции, Лондон поглотил его, и он очень боялся полностью раствориться в закоулках городского желудка.

Кэйти засмеялась и откинула назад золотистые волосы. Она думала, что полет на Луну - просто современный вариант бегства в море, и была удивлена - почти возмущена - возможностью путешествия в далекий космос. Конечно, существуют спутники, космические платформы и другие безумные машины, которые люди продолжают запускать в небо. Но они каким-то образом неподвластны им, во всяком случае неподвластны обычным людям. Они в прямом и переносном смысле - вне этого мира... Нет, она не любит Бетховена, а вот Гершвин - это неплохо. А смотрел ли он "Комиссара и Дебютантку"?

Призрак не смотрел эту вещь и даже не слышал о ней. Он был слишком занят в своей комнате, в пригороде, изучая топливную статистику, траекторию свободного полета и силу ускорения. Но теперь появился шанс подружиться с Кэйти и разрушить изнуряющее одиночество. Он предложил достать билеты на представление.

Он не следил за представлением, да и почти не слышал популярных песен. Он смотрел на Кэйти и слушал то, что она иногда шептала ему, а ее шепот усиливался в каком-то странном, полом измерении. И он уже знал, что женится на ней и никогда не полетит на Луну.

Сейчас его тело лежало на каталке в комнате, температура в которой повышалась бесконечно медленно в течение многих дней. Волосы, брови и небритый подбородок все еще были покрыты густым инеем; замерзшую одежду, превратившуюся в панцирь и покрытую кристаллами льда, аккуратно срезали. И возможность возвращения жизни этому неподвижному обнаженному телу казалась фантастической, но была вполне реальной.

Сначала он был трупом, над грудью которого, прямо над сердцем, светился луч белого света, и сердце этого трупа стало слабо шевелиться; труп начал грезить. Его оживили и безжалостно протащили по длинным коридорам боли.

Кэйти... медовый месяц... Дешевый меблированный коттедж на побережье Восточной Англии, где они могли позволить себе роскошь иметь собственный дом целых две недели до возвращения в городскую гостиную-спальню.

Берег моря. Купание. Кэйти возле скалы снимает мокрый купальник. Тело у нее стройное, загорелое и крепкое, а мягкие линии грудей подчеркивают женственность фигуры.

Кэйти гордилась своим телом. По вечерам, перед сном, она любила стоять перед высоким зеркалом, медленно поворачиваясь и любуясь игрой света и тени на плечах, руках и слегка округлом животе.

Он, призрак, тоже гордился ее телом. Когда он смотрел на нее, его желание перерастало в нечто большее, чем просто страсть, и это чувство редко проходило, даже если их силы были истощены.

Наконец появился ребенок - малыш Джонни, толстощекий, шумный, неугомонный. Малыш Джонни, на которого уходили почти все свободные деньги и чье появление превратило покупку машины в исчезающий на глазах мираж.

Призраку нравилось чувствовать себя отцом. В этом было что-то положительное, что-то значимое, целенаправленное. Это было важнее космического полета, потому что малыш Джонни принадлежал Кэйти, а Кэйти принадлежала ему...

Следующая волна темноты в сознании под лучом света. Чередующиеся волны забытья и боли.

Тем не менее температура ползла вверх, иней таял час за часом. Чьи-то силуэты склонились над неподвижным телом. Полуосязаемые инъекции, полуосязаемая боль...

* * *

Детство! Призрак с удивлением осознал, что он и сам был ребенком... Дождь и солнце в долинах Йоркшира. Форель в ручьях летом. Катанье на тобоггане на пустынных холмах в декабре. Школа.

- Маркхэм!

- Да, сэр?

- Сколько будет пятьдесят процентов от 0,5?

- Одна четвертая, сэр.

- В десятичных дробях?

- Ноль целых двадцать пять сотых, сэр.

- В процентах?

- Двадцать пять процентов, сэр.

- Будь старательным в учебе, Маркхэм.

- Да, сэр.

Со школьными годами пришел мир, который был шире детского мира.

- Вот я и спрашиваю, Марком, что ты собираешься делать, когда покончишь с этим занудством?

- Еще не думал об этом, Стрингер. А ты?

- Мой отец говорит, что может меня устроить в Международную Холодильную Компанию. Хочешь я спрошу его, нельзя ли и тебе туда?

- Не знаю.

- Давай, не будь размазней. Были бы вместе.

Тело на каталке проявило признаки жизни. Это было первое движение. Еще инъекции. Боли больше не было - только неясное чувство отторжения. Образы стали ярче, замелькали быстрее, беспорядочней.

Малыш Джонни в зоопарке. Слоны. Маленькая рука сжимает монету.

- Я хочу прокатиться на большом, папа. С этим черным человеком.

Голос Кэйти: "Нельзя ему одному, Джон".

- Тогда давай ты с ним, дорогая. - Призрак засмеялся.

Зоопарк исчез... Кэйти раздевалась, она опять была беременна. Призрак смотрел на нее, по-прежнему считая, что она красива даже по прошествии шести лет. Как призрак мог знать, что прошло шесть лет, даже во сне? Как вообще призрак может что-то знать?

- Нам следовало бы подождать, Кэйти, я имею в виду второго ребенка. Кэйти улыбнулась:

- Вас никто не спрашивает, сэр.

- У нас никогда не будет денег, чтобы купить дом.

- Будет! - Кэйти всегда все знала лучше, чем призрак. - И вообще, если мы уделим больше времени семье, пока молоды, у нас потом будет больше времени друг для друга.

- Я жадный, - сказал призрак, - я хочу сейчас.

- Тогда забирай своего ребенка назад.

- Я найду работу получше. Будет побольше денег.

Международная Холодильная Компания, Лимитед. Оффис Чизбоди. Сигарный дым. Почему никто не посоветует Чизбоди сменить имя? Это стоит всего пятерку.

- Это большое дело, мистер Маркхэм. Большое дело!

Чизбоди кивал головой, - сигара зажата в зубах, лысый череп, пузо мешком, полное отсутствие души. Лапал всех своих секретарш, пока они от него не сбегали.

- Мне это известно, сэр. - Призрак выглядел свежим, полным сил. Для него это был важный момент.

- Большая ответственность для молодого человека, мистер Маркхэм. Нельзя валять дурака, когда имеешь дело с государственными контрактами, сами понимаете. Раз сказано: декабрь 1967 года, - значит, декабрь 1967 года.

- Я справлюсь, сэр.

- Вы бы лучше... Знаете что, Маркхэм? Мы делаем пятьдесят подземных хранилищ по всей стране. Знаете, почему они должны быть такими глубокими?

- Защита от бомб, - предположил призрак.

- Защита от радиации, - поправил Чизбоди. - Армагеддон. Рано или поздно это произойдет, мистер Маркхэм, так ведь? Тогда-то откроем глубокие морозильники и достанем незараженную пищу.

- Да, сэр.

- Нет никакого смысла выигрывать войну, если придется обедать радиоактивными сосисками, так? - Живот Чизбоди затрясся от смеха.

- Никакого, сэр. - Призрак натянуто улыбнулся.

- Большая ответственность, Маркхэм. Будущее нации, понимаете ли?

- Да, сэр.

- Ладно. А теперь лучше поезжайте в Эппинг-Форест и познакомьтесь с проектом на месте. Я понимаю так, что первая камера будет готова к концу месяца.

Эппинг-Форест. Пятнадцать миль к северу от Города. Эппинг осенью золотые и красные листья; шуршание под ногами, цветные волны на бетонном шоссе. Удивительная неподвижность листьев, а затем порыв ветра возвращает их к жизни и тут же разбрасывает в последней пляске смерти.

Осень и падающие листья, и рядом - бульдозеры, экскаваторы, тракторы, грузовики. Мужчины, взмокшие от пота в осенних лучах солнца, злобно и шумно вгрызались в землю, как кроты, роя туннели, камеры, и еще туннели, и еще камеры.

- Камера "В" готова, мистер Маркхэм.

- Хорошо. Проверьте питание.

- Да, сэр.

- Камера "С" готова, мистер Маркхэм.

- К черту все! Сорвите изоляцию и начинайте снова.

- Камера "Д" теперь о'кей, мистер Маркхэм.

- Дайте ей неделю поработать. Представьте мне график.

- С камерой "Е" закончено, сэр.

- Поставьте ее в автоматический режим. Загрузка начнется через неделю. Вот таблицы.

В ледяных камерах отдавались шаги живых, теплых людей.

Вереницы грузовиков везли продукты, которые должны были спасти английских Чизбоди от диеты из зараженных сосисок. Пшеница, сухое молоко, мясо, сахар, обезвоженные фрукты. Сотни тонн, тысячи тонн, сотни тысяч тонн. Великое множество.

Призрак тогда был счастлив. Это не было бессмысленным приготовлением к самоубийственной войне, в которую никто не верил. Это была просто работа. Хорошая работа, большая работа, важная работа. Благодаря ей был куплен дом в Хэмпстеде для Кэйти, малыша Джонни и маленькой Сары; благодаря ей приобрели машину и одежду, сшитую на заказ.

А по вечерам он отдыхал за рулем, возвращаясь домой в Хэмпстед, и заходящее солнце превращало дорогу в огненную ленту, и листья суматошно бежали вслед за машиной.

* * *

Тело вздрогнуло под лучом света. Мышцы сократились, дрогнули веки. Иней превратился в росу, и труп перестал быть трупом; теперь это был человек, покрытый ледяным потом. Человек, не чувствующий боли, но слишком много помнящий. Человек, у которого не было права жить.

Зрительные образы сменялись, как в калейдоскопе: воспоминания мелькали, складываясь в цветные картинки.

- Вы видели "Комиссара и Дебютантку"?

- Сорвите изоляцию, - сказал призрак.

- Сколько будет пятьдесят процентов от 0,5? Призрак захохотал:

- Радиоактивная сосиска.

- Я хочу прокатиться на большом, папа. С этим черным человеком.

- Нельзя валять дурака, когда имеешь дело с правительственными контрактами, - объяснил призрак.

- Стой!

Тело на каталке заговорило. Белые фигуры столпились вокруг него, похожие на гигантских чаек, нашедших что-то на полосе прибоя. На мгновение человек открыл глаза и уставился на них невидящим взглядом, он видел только то, чего не могло быть в этой комнате. Луч света, направленный на его грудь, стал еще ярче. Он закрыл глаза, уверенный, что это просто новый сон.

Еще один сон... Кэйти...

* * *

- Будет война, Джон?

- Конечно не будет. Во всяком случае, до тех пор, пока у того, кто наверху, мозги совсем не съедут с катушек. А мы не можем позволить себе войны. Да и никто не может.

- На эти твои ледяные коробки тратят неимоверное количество денег.

- А вот это наша забота, - сказал призрак с циничной улыбкой. - Мы все-таки часть их получаем. Кэйти начала штопать носки.

- Иногда, - сказала она, - я не могу уснуть, лежу и думаю, в каком мире будут жить малыш-Джонни и Сара.

Призрак сел на подлокотник кресла и положил руку ей на плечо.

- Ты слишком много думаешь. Не стоит. С ними будет все в порядке. А проблемы есть у каждого поколения. И у каждого свои.

- Опять идут разговоры о перевооружении.

- Наверно, время года подходящее, - сказал призрак. - Всему свое время, вроде как для футбола или крикета.

- А ты уверен, дорогой, что войны не будет?

- Чертовски уверен, - сказал призрак. - Может, мы и дураки, но уж не такие же дурацкие. Пошли лучше спать.

Кэйти улыбнулась:

- Если ты так считаешь... - Она отложила корзинку с шитьем и встала. Призрак поднял ее на руки.

* * *

- Нет, - сказал человек на каталке. - Войны быть не может.

Но в тихой комнате утверждение прозвучало как назойливый вопрос, сорвавшийся с уст человека, который знал, что он больше не мертв. Фигуры в белом заботливо стерли пот с обнаженного тела, затем выключили луч света, укрыли его простыней и сверху одеялом. Кризис был позади. Теперь он начнет согреваться быстро. Один из окружавших осторожно приподнял ему голову, поднес к губам стакан. Он не открыл глаз; но жидкость оказалась эликсиром, обжегшим горло и желудок огнем жизни.

* * *

Эппинг... белый и неподвижный. Не было больше летящих листьев, только снег лежал на деревьях... И тот же бесконечный караван продовольственных грузовиков, ползущих в камеры глубокого замораживания, как тяжелые, толстые щуки.

- Камера "Ж" заполнена и закрыта, мистер Маркхэм.

- Отлично. Сколько грузов осталось?

- Девять, сэр.

- Отправьте в камеру "К".

- Камера "Н" закрыта, мистер Маркхэм.

- Сколько осталось?

- Три.

- Отправьте в камеру "К".

- Камера "И" заполнена и закрыта, сэр.

- Отправьте остаток в "К".

Эппинг - по-прежнему как рождественская открытка, прекрасный как страна мечты, если бы еще не было этих рычащих грузовиков. Осталось заполнить только одну камеру и работа закончена. Грузовики уедут, и останется только призрак и группа обслуживания. Лес забудет о том, что в него вторглись, вгрызлись, забудет и простит. Его изгнанники вернутся и вновь обретут потерянный дом. Сперва прилетят птицы, потом появятся кролики, белки, лисы, крысы, горностаи, кроты, барсуки. Безмолвные дети природы.

Эппинг и Рождество. Вечерний пир. На крошечном дереве в гостиной сверкают стеклянные шары и цветные огоньки. Отблески света пляшут по стенам и мебели. Отдаленный шум Лондона, которому нет места в мире семьи.

Малыш Джонни возится с игрушечным электрическим поездом, Сара - с игрушечным медвежонком, который в два раза больше, чем она сама. Кэйти открывает пакет с первым в ее жизни меховым пальто.

- Я хочу, чтобы он тащил десять грузовиков с грузом, - говорит малыш Джонни. - А ты будешь охранять.

Сара выкрикивала: "Тедди - медведь, папа - медведь; Тедди - медведь, папа - медведь".

Кэйти, рисуясь: "Простите меня, герцогиня, но это меховое пальто принадлежит мне".

И хором:

О, привезите всю еду

Скорее в Эшшнг-Форест,

Чтоб заморозить ее тут

И сохранить подольше

Сюда сухое молоко,

И мясо, и изюм,

В коробки упакуем все.

(Коробок - миллион.)

В глубоких камерах из льда

Все сохранится навсегда!

Счастливого Рождества, Кэйти, малыш Джонни, Сара! Счастливого Рождества, Лондон, Москва, Вашингтон! Мир Земле, мир всем людям. Придите же к мировому согласию...

Человек на каталке начал петь: "О, принесите всю еду..." Вдруг он замолк, открыл глаза, уставился на белые фигуры, стоящие вокруг него, и закричал. Потом он опять плотно закрыл глаза, повернулся на бок и медленно, преодолевая боль, подтянул колени к подбородку. Последний сон был самым плохим. Последний сон был последней реальностью. Все остальное было иллюзией, порожденной мозгом, который искал спасение и никак не мог найти.

Январь, Эппинг. Дождь, морось, снег. И опять дождь. Небо надвигается на верхушки деревьев, как сползающий саван.

- Камера "К", мистер Маркхэм. Неполадки с автоматикой. Что-то с сервообменом.

- Черт, - сказал призрак. - Пошлите кого-нибудь вниз. Пошлите Мартина.

- Мистер Мартин ушел домой, сэр. У него ангина.

- Тогда я иду сам...

Вниз, в туннель. Шаги отдавались эхом, шаги призрака. Вниз, вниз, под землю, призрак, закутанный, как эскимос. Через первый люк. Вниз по металлической лестнице, пятнадцать ступеней. Открыл второй люк. Снова вниз. Мимо приборной панели и в камеру "К".

Мороз. Везде мороз. Ганс Андерсен - Дворец Снежной Королевы. Контейнеры с пищей стояли аккуратными, замороженными рядами, поднимаясь под потолок. Ничего, кроме ледяного безмолвия. Пол покрылся плотным слоем голубого льда. Какого черта! Кто сказал, что сервообмен не в порядке? Все работает прекрасно. Камера "К" останется замороженной на тысячи лет. Замороженная собственным теплом. Великий мороз, который поддерживают двигатели, приводимые в движение экстракцией тепла. Вечное движение. Если только температура биллионов кубических ярдов почвы не уравняется - чего не произойдет никогда. Наука - волшебная вещь!

Призрак прошел по проходам камеры "К", вслушиваясь в морозное безмолвие, разглядывая тщательно сложенные горы еды.

Неожиданно по полу пробежала дрожь. Лед застонал, хрустнул и раскололся. Контейнеры прыгали, как сумасшедшие, падали и скользили по вздыбленному полу. Призрака тоже опрокинуло, и он покатился куда-то, как сбитая кегля. Зловещий рокот заполнил камеру "К", отражаясь от стен, потолка, кусков льда; все крутом тряслось и вибрировало.

Шум нарастал и нарастал, потом земля будто раскололась надвое от колоссального количества освобожденной энергии. И вдруг стало тихо. Безумная пляска контейнеров прекратилась. Однако тишина и неподвижность были невыносимы еще больше, чем вся предшествующая вакханалия.

Землетрясение! Призрак скользил по полу, натыкался на контейнеры и пытался убедить себя, что это землетрясение. Старое, доброе землетрясение как бы это было хорошо. Господи! Только бы не другое.

Панель управления была погребена под грудой контейнеров, вероятно, весом не меньше чем в сотню тонн. Он остолбенело смотрел на беспорядочную гору, потом вспомнил о телефоне экстренной связи и начал карабкаться к нему по грудам замороженной пищи. На то, чтобы добраться до маленькой ниши, ушло много времени. Слишком много. Ужасный холод пробрался сквозь одежду и начал охватывать его тело. Он снял перчатки, подул на онемевшие пальцы и тупо уставился на крошечные кристаллики льда. Потом он все же открыл дверцу изолированного шкафа, снял трубку и вскрикнул - в трубке была тишина.

Он тряс телефон, пинал его, колотил по нему. Тишина. Он кричал что-то в отчаянном желании заставить телефон работать. Наконец швырнул его и разрыдался.

Только не паниковать! Надо думать о Кэйти и детях. Он пробрался к горе контейнеров, которые завалили приборную панель, и начал разбирать их, сознавая, что времени все равно не хватит. Руки уже онемели, пальцы отказывались двигаться, ноги подгибались. Думать о Кэйти, малыше Джонни и Саре! Он заставил себя встать, шатаясь подошел к следующему разбитому контейнеру, упал да так и остался лежать.

Слишком холодно, чтобы думать. Слишком холодно, чтобы сожалеть или надеяться. Слишком холодно для чего бы то ни было - его охватило чувство покоя и умиротворения. Дворец Снежной Королевы. Конец путешествия...

"Джон, война будет?" - милая, далекая Кэйти!

"Наверное, время года подходящее, - сказал призрак. - Всему свое время, вроде как для футбола или крикета".

Он начал молиться. А холод неумолимо пробирался внутрь, все быстрее и быстрее, и, не закончив молитвы, он закрыл глаза и спокойно уснул. Никаких снов, ничего. Только Кэйти в полосатой блузке, с документами в руках.

"Вы видели "Комиссара и...""

Пустота. Совсем ничего.

Человек, лежащий на каталке, проснулся и оглядел комнату; он осознал, что находится уже не в камере "К". Все-таки они вытащили его. Очень хотелось домой.

Женщина в белом халате стояла рядом и смотрела на него. Он сел:

- Как давно я здесь?

- Несколько дней, сэр. Не волнуйтесь. Теперь с вами все в порядке.

- Боже мой! Моя жена знает?

- Пожалуйста, ложитесь, сэр. Волнение не пойдет вам на пользу. - У нее был странный безжизненный голос. Как магнитофонная запись.

- Я чувствую себя неплохо и хотел бы отправиться домой.

- Сэр, вы должны отдохнуть, вам еще рано передвигаться. Я могу вам предложить болеутоляющее.

- К черту лекарства. Я хотел бы... где я?

Он с любопытством осмотрелся. Комната была совсем пуста, он заметил лишь, что стены покрыты панелями из какого-то изолирующего материала.

- Это комната холода, сэр. Вы в Санатории Северного Лондона. - Ее голос был монотонно-ровным, лицо ничего не выражало.

Что-то странное было в ее лице; хотя ей вряд ли можно было дать больше двадцати пяти, оно было каким-то безвозрастным - маскоподобным. Неподвижность этого лица вызывала у него необъяснимое беспокойство. Он посмотрел на женщину внимательнее. Она была высокой, темной, с хорошей фигурой, но в ней не было женственности. Монумент - вот подходящее слово. Несмотря на то, что на ней был белый халат, она выглядела так, как будто только что сошла с пьедестала.

Он попытался хоть что-то понять.

- Какого же черта вы меня положили в комнате холода? - раздраженно спросил он. - Из одной меня недавно достали.

- С тех пор прошло уже некоторое время, сэр. Вы были найдены в таком состоянии, что вас можно было назвать только условно живым. Так что температуру пришлось поднимать медленно.

Маркхэм удивленно посмотрел на нее, пытаясь хоть что-то понять, желая получить информацию и почему-то страшась этого.

- Условно живой! Что за ерунда!.. Извините, я не это хотел сказать. Он услышал собственный голос, скрипучий, неестественный и незнакомый, провел ладонью по липкому лбу и заметил, что пальцы у него дрожат. Он постарался взять себя в руки.

- Условно живой, - повторил он, стараясь говорить спокойно. - Я полагаю, вы хотите сказать, что я был без сознания и полузамерзший... Думаю, большая удача, что меня вытащили вовремя.

- Сэр, - сказала женщина в белом тем же монотонным голосом. - Вы были не без сознания, вы были мертвы по всем практическим показаниям. К счастью, мы разработали методы восстановления жизни после продолжительного пребывания в замороженном состоянии. Это случается очень редко, но ваша клеточная структура не была повреждена при первоначальном замораживании. Мы боялись, что...

- Кто вы? - перебил ее Маркхэм. Непонятно почему, но ее голос сильно действовал ему на нервы. Казалось, что она здесь и в то же время - ее нет, как будто, каким-то образом, она была чем-то вроде телефона, а разговаривал с ним кто-то другой, кто-то находившийся очень далеко... Он знал, что должен подавить панику, которая поднималась в нем.

- Кто вы? - услышал он свой крик. Она не проявила никаких эмоций.

- Сэр, я позову человека. Думаю, так будет лучше. Наступило молчание. Его мускулы непроизвольно напряглись. Потом он рассмеялся:

- Человека, Боже мой! А вы дьявол, что ли? Их глаза встретились, и он поперхнулся.

- Я - андроид, сэр. Человекоподобный робот.

Однако Маркхэм уже потерял сознание. Безмолвно и тяжело он опустился на каталку. На этот раз его сны были ужасно гротескными...

Вскоре раздался другой голос - человеческий голос, идущий издалека. Еще до того, как Маркхэм открыл глаза, он знал, что голос человеческий. Несколько секунд он не подавал виду, что пришел в себя, пытаясь сосредоточиться. Он не знал что и думать, потому что все мысли были фантастическими, а все умозаключения крайне абсурдными. Наконец в отчаянии он открыл глаза. Он вспомнил.

Человек определенно был человеком, тогда как та женщина не была настоящей женщиной.

Он был высоким, круглолицым, с короткой, заостренной бородкой. Одежда на нем была странная, напоминающая костюм артиста пантомимы или сатирической пьесы: длинного покроя пиджак из материала, похожего на зеленый бархат, полупрозрачная жилетка из какого-то синтетического материала и белая рубашка с очень длинным воротником. Брюки не были видны, поскольку он стоял близко к каталке.

- Предполагалось, что меня позовут, как только вы придете в себя, сказал человек. - Похоже, эти чертовы андроиды думают, что могут справиться сами в любой ситуации... Кстати, меня зовут Брессинг.

- Андроиды! - произнес Маркхэм хрипло. - Андроиды! - Он снова был близок к истерике. - Черт побери! Что...

- Спокойно, - перебил Брессинг. - Вы перенесли несколько шоков. Хотите я сразу разгружу вас, или лучше сделать это постепенно? И как насчет успокоительного укола?

В ожившем мозгу Маркхэма бился вопрос.

- Как долго? - пробормотал он, и в его голосе чувствовался страх. Как долго я... как долго меня не было?

- До того, как вас нашли?

- Да. Ради Бога, сколько? Брессинг улыбнулся.

- Держитесь, - сказал он. - Это вас потрясет... Около ста пятидесяти годочков - плюс-минус несколько лет. Вы помните, в каком году вы попали в ловушку?

Ему понадобились все силы, чтобы не закричать:

- В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом.

- Значит, вы были условно живым сто сорок шесть лет. Сейчас две тысячи сто тринадцатый год.

Стало тихо. Страшно тихо. Маркхэм слышал удары собственного сердца, превратившиеся в громовые раскаты, - сто сорок шесть лет!

Он пытался представить эти десятилетия ледяной тишины, могильной неподвижности, далекое и неспешное движение времени, пока он лежал окоченевший и безжизненный, хотя и не совсем мертвый, в камере "К". Сто сорок шесть лет!

Это неправда. Это не может быть правдой. Бред, галлюцинация. Возможно, сейчас его пытаются откопать, и он вскоре очнется, а около его кровати окажется Кэйти.

...Сто сорок шесть лет!

Он посмотрел на Брессинга, пытаясь усилием воли прогнать видение. Но Брессинг оставался перед ним в трехмерном измерении, стоял и улыбался. Маркхэм закрыл глаза, пытаясь убедить себя, что когда он их откроет снова, то окажется в Хэмпстеде, в обыкновенной больнице, или пусть даже в камере "К"! Да где угодно, только не там, где медсестры не являются человеческими существами, а доктора одеваются слишком экстравагантно... Сто сорок шесть лет!

Правда или неправда, но это была реальность; реальность или не реальность, но это была правда. Если только он не в сумасшедшем доме, где он сам, Брессинг и "женщина"-андроид - пациенты... Сто сорок шесть лет!

Он подумал о Кэйти, о Кэйти, малыше Джонни и Саре. Канун Рождества. Позавчера. Полтора столетия. Кэйти теплая и такая близкая. Потерянная в яме времени. Слезы потекли по его лицу. Плакать было чертовски глупо, по-детски, бесполезно. Просто проявление слабости. Но Кэйти и дети - милая, любимая Кэйти... Боже всемогущий! Сто сорок шесть лет!

Брессинг кашлянул:

- Полегче, старина. Поплачьте, если хочется, но ведь все равно назад не вернуться. Конечно, это для вас сильный удар, однако никуда не денешься. А если уж совсем плохо, спрячьтесь пока в своей собственной раковине. Как насчет транквилизирующего укола, а? Через десять секунд будет получше.

Ему хотелось разнести в клочья этот странный, бесчувственный мир двадцать второго столетия, хотелось подняться и разломать декорации, чтобы убедиться, что это все тщательно подготовленная шутка. И нужно только отдернуть занавес, чтобы снова увидеть свой разумный мир.

Но он не мог этого сделать. Он мог только лежать на каталке, смотреть на глуповато улыбающееся лицо и чувствовать, что мысли, загромождая мозг, наполняют его злостью, желанием чего-то невозможного и чувством безысходности.

- Что случилось, - прошептал он, думая о Кэйти. - Лондон... что случилось с Лондоном?

Веселый, бодрый Брессинг казался несносным.

- Лондон? Да, я понимаю, что вы имеете в виду... Он бессмертен, дружище. Лондон выжил. Во всяком случае, Сити. Большая часть. Понимаете, я не очень-то интересуюсь историей. Минутку - какой год, вы говорите? А, тысяча девятьсот шестьдесят седьмой! Давно это, старина, но тем не менее... Последние дни Имперской системы: Северо-Американский континент и то, что принято называть Британским содружеством, против неимоверного количества азиатов. Черт меня подери, что за удар. Историки называют это Девятидневным Транквилизатором. Все утюжили всех, как могли. Вероятно, было очень весело. Но знаете, это было в последний раз. Когда материальное развитие пошло вперед, ядерная война стала немодной. Я говорю ясно?

Маркхэм хрипло засмеялся:

- Ясно, Боже мой! Так ясно, что меня просто парализовало от ясности! Смех оборвался. - Извините меня. Скажите еще одну вещь - как меня обнаружили, доктор Брессинг?

Брессинг неожиданно побледнел.

- К вашему сведению, я не доктор, - сказал он сухо. - Я джентльмен и художник. Доктора - андроиды, которые за вами смотрят. Можете не извиняться. Все вполне понятно.

Брессинг вел себя так, будто его смертельно оскорбили, и почему-то это потрясло Маркхэма больше, чем все остальное. Но он настаивал:

- Я бы хотел знать, как же все-таки я... как меня откопали?

Брессинг взял себя в руки.

- Андроид-археолог выискивал что-то с командой рабочих роботов, начал объяснять он. - Они уловили шум вашего морозильного агрегата и принялись раскапывать. Полагаю, что им пришлось вырубать вас изо льда.

Маркхэм минуту или две молчал, потом печально сказал:

- Я надеюсь, где-нибудь есть записи о... о старых временах. Понимаете, у меня были жена и дети. Мне бы хотелось узнать...

Человек из двадцать второго века резко перебил его:

- Об этом позаботятся андроиды. Они занимаются всеми практическими делами. Кстати, ваш П. А. должен подойти с минуты на минуту. Она и займется всеми вашими делами. Сейчас, старина, самое важное для вас - расслабиться. Думаю, вам придется какое-то время побыть в санатории, но ваш П. А. все решит, когда повидается с вами.

- П. А.?! - удивился Маркхэм.

- Персональный андроид, - нетерпеливо ответил Брессинг. - У нас у всех они есть. Что за жизнь была бы без П. А.? Ну ладно, дружище, мне пора. Мой выход назначен на завтра.

- Так, значит, вы тоже пациент?

- Мы пользуемся словом "гость", - сказал Брессинг. - Я "гость" по психиатрии - большинство художников ими становятся рано или поздно. Вы пока отдыхайте, и пусть все идет само по себе. Я направлю к вам вашего П. А., если они вам его уже назначили. Дело в том, что всем казалось, будто вы помрете, вот они и не побеспокоились заранее.

Брессинг широко улыбнулся и вышел из комнаты, прежде чем Маркхэм успел осмыслить и прореагировать на эту информацию.

В одиночестве он пробыл не более чем полминуты, а затем в комнату вошла женщина. У нее была копна золотистых волос, аккуратное овальное лицо, одежда по стилю походила на одежду двадцатого века. И она выглядела... Она была похожа...

Маркхэм уставился на нее:

- Кэйти!

Но он уже понимал, он знал, что это не Кэйти. Глаза были голубые, но без искринки, губы полные и яркие, но какие-то холодные и неподвижные. Нет, это не могла быть Кэйти! Это был ее бездушный близнец - ужасная шутка двадцать второго века. Андроид!

Маркхэм почувствовал, что в нем поднимается злость. Осмысленная злость. Справедливая злость. Какого черта они все это с ним делают? Почему, ради всего святого, они...

- Очень сожалею, что меня не было здесь, когда вы пришли в себя, сэр. Но было неизвестно, выживете ли вы. Мою модификацию только что закончили. Я Марион-А, ваш персональный андроид. В ее голосе было больше тональных вариаций, чем в том, другом голосе. Этот был не столь далек. Маркхэм собрал все силы, чтобы сдержать гнев. Его охватила дрожь, но вдруг ему стало стыдно своей слабости.

- Вы... вы похожи на мою... мою жену, - сказал он, с болью сознавая, что говорит не с живым существом.

- Меня перемоделировали по фотографии, которую нашли в вашем бумажнике, - сказала Марион-А. - Решили, что вам понравится сходство... А теперь, сэр, если вы желаете, я провожу вас в ваши апартаменты.

ГЛАВА 2

Джон Маркхэм провел шесть дней в качестве "гостя" Северного Лондонского Санатория. Это был обычный период восстановления из того состояния, которое доктора-андроиды называли УЖ - Условно Живое.

Хотя он и был странным пережитком прошлого века, он являлся не единственным человеком, находившимся, как он узнал позднее, в условно живом состоянии в санатории. Фактически, большинство гостей или возвращались из УЖ, или же подготавливались к глубокому замораживанию на срок от недели до года.

В двадцать втором веке временное замораживание быстро превращалось в стандартный метод лечения глубоких неврозов. Самое странное было то, что этот метод давал результаты.

К концу пребывания в санатории, когда он уже достаточно хорошо ориентировался в обстановке и мог нормально разговаривать с андроидом, Маркхэм попросил одного из докторов объяснить теорию лечения. Он обнаружил, что этот метод в принципе очень мало отличается от метода электрошока или применения инсулина в двадцатом столетии: пациента доводили до состояния предпороговой травмы, и это состояние должно было стереть невроз. Обычно время погружения играло не главную роль, поскольку основное лечение заключалось в процессах самого погружения и его отмены. Вариации длительности погружения имели полезное значение, только если фактор времени имел отношение к проблеме индивида.

Перед тем как покинуть санаторий, Маркхэм попросил разрешения осмотреть одно из устройств для погружения. Некоторое время андроиды избегали ответа, прямо не отказывая, и наконец дали понять, что "гостям" не положено знать больше, чем это абсолютно необходимо. Маркхэм сказал, что его, как инженера, интересуют технические аспекты. Наконец Марион-А спустилась с ним в изолированное помещение, которое чем-то странно напоминало камеру "К".

Но, в отличие от камеры "К", заполненной коробками с едой, в этом помещении находились кабинки, расположенные рядами, один над другим. Маркхэм хотел открыть одну из кабинок, но Марион-А твердо отказала, правда сначала это прозвучало как совет, а уж потом как настойчивая рекомендация.

Она объяснила, что в каждой кабине находится человеческое существо в состоянии погружения. Правила требовали, чтобы никого не беспокоили до выхода из этого состояния. Маркхэм заметил, что на каждой дверце была прикреплена пластиковая табличка с именем, датой погружения и датой выхода из погружения. Он невольно вздрогнул, хотя одежда не нем была с подогревом и хорошо выполняла свои функции.

Но больше всего его поразило в санатории почти полное отсутствие контакта между "гостями". Ему пришлось познакомиться с больничной жизнью двадцатого века благодаря аппендициту, и тогда он пришел к выводу, что пациенты весьма общительные люди. Но, вероятно, это не касалось пациентов Северного Лондонского Санатория.

За все время своего пребывания здесь он видел меньше дюжины "гостей", а говорил только с тремя из них. Первым был Брессинг, вторым - толстяк средних лет, близорукий настолько, что принял его за андроида; а третьей была девушка лет двадцати, которая плакала в коридоре. Он спросил, не может ли чем-нибудь помочь ей, а она, взглянув на него, вдруг крикнула: "Нет! Нет! Нет!" - повернулась и убежала. У Маркхэма сложилось впечатление, что он еще больше расстроил ее.

Маркхэм не знал, случайна его изоляция или же это устроено намеренно. Помещение, которое андроиды отвели ему, представляло собой пентхаус на плоской крыше санатория. Рядом располагались подобные помещения, но все они пустовали.

Уединение устраивало его по многим причинам. Прежде всего оно давало ему время привыкнуть к тому, что он совершил "прыжок" из двадцатого в двадцать второй век, давало время разобраться в своих мыслях, смириться с печалями личного характера, попытаться заглянуть в будущее.

Возможно, андроиды специально выбрали это место для него. Может быть, они понимали, что на некоторое время ему нужна башня из слоновой кости, персональная цитадель, где он мог бы побыть наедине со своими проблемами.

Убежище было комфортабельным и состояло из спальни, ванной комнаты и кабинета. Три стены каждой комнаты были окрашены в светлые тона, а четвертая была сделана из гладкого толстого стекла. Мебель в спальне была простой, функциональной: низкая кровать на полированных ножках, черно-белый пластиковый туалетный столик, стенной шкаф и пара стульев. Пол был покрыт ворсистым ковром и по ночам излучал неясный свет, в котором обстановка выглядела очень уютной.

Кабинет был роскошным, близким к декадансу. Весь его стиль казался несколько слащавым для жителя двадцатого века: стены - розовые, потолок малиновый, пол покрыт темным ковром с повторяющимся рисунком, изображающим танцующих обнаженных женщин. Был и простой кирпичный камин с имитацией горящих углей, а по обе стороны - книжные шкафы до потолка; в одном действительно были настоящие книги, тогда как в другом оказался бар.

У стены, напротив камина, стояла длинная кушетка, обитая шелковистым материалом, цвет которого гармонировал с цветом потолка, а также удобное кресло, обитое таким же материалом; два маленьких столика, столешницы которых были украшены тем же рисунком, что и ковер. Была здесь и простая табуретка из некрашеного дерева.

За те дни, что он прожил в санатории, Маркхэм научился по-новому понимать одиночество, поскольку Марион-А, его персональный андроид, постоянно находилась с ним. Его первое знакомство с обязанностями персонального андроида состоялось тогда, когда она вывезла его на каталке из комнаты холода в коридор, затем - в лифт и наконец в этот кабинет.

Она помогла ему перебраться на кушетку и увезла каталку, а спустя несколько минут вернулась с одеждой двадцать второго века. Маркхэм выбрал из предложенного наименее кричащее и уже собрался попросить андроида помочь ему добраться до спальни, чтобы там примерить одежду, как вдруг Марион-А стала одевать его, быстро и умело. Он был слишком удивлен, чтобы возражать, и слишком потрясен, чтобы сказать что-нибудь, до того как она одела его.

Он заметил, что руки у нее теплые, прикосновения - мягкие. Ее "кожа" на ощупь казалась странной, но не неприятной. Когда она одевала Маркхэма, у него создалось впечатление, что она делает привычное дело.

- Итак, вы мой персональный андроид, - сказал он задумчиво, осматривая себя с помощью карманного зеркальца. Потом он отложил зеркало, взглянул на Марион-А и внезапно понял, что избегал смотреть на нее с тех пор, как они покинули комнату холода.

Потрясение, вызванное ее сходством с Кэйти, уже прошло. Собственно говоря, сходство было весьма отдаленным и, вероятно, произвело такой эффект только потому, что он подсознательно ждал появления Кэйти.

Марион-А была немного выше Кэйти, и черты лица - более симметричны; плечи были шире, ноги длиннее, а талия тоньше. Слишком совершенна. Слишком совершенна для того, чтобы быть живой.

На ней был красный вязаный жакет и черная юбка. На жакете под горлом была приколота серебряная брошка. Приглядевшись, Маркхэм понял, что брошка изображала букву "А". "А" значит андроид.

- На тот случай, - усмехнулся он, - если кто-нибудь усомнится.

- Да, сэр. - сказала Марион-А. - Так принято, чтобы у каждого взрослого человека был свой персональный андроид. - Она спокойно стояла, никак не реагируя на то, что он рассматривает ее.

- Вы знаете что-нибудь обо мне? - резко спросил Маркхэм.

- Я только знаю, сэр, что вы из двадцатого столетия и случайно сохранились в условно живом состоянии. Археолог, обнаруживший вас, предположил, что погружение в это состояние произошло пять или восемь десятилетий тому назад. Маркхэм горько улыбнулся:

- Не так уж и ошибся; точная дата - тысяча девятьсот шестьдесят седьмой год.

- Да, сэр, - Марион-А снова замолчала и стояла неподвижно, не обращая внимания на то, что он ее рассматривает.

Теперь, когда прошел первоначальный шок, Маркхэму хотелось получить информацию и отомстить.

- Дайте мне, - сказал он холодно, - определение андроида.

- Андроид, сэр, - это робот, внешне подобный человеческому существу.

- Фактически, просто машина?

- Да, сэр, по существу машина.

- Какова же функция андроидов? - Его взгляд стал насмешливым, чуть ли не дерзким. Он вел себя как ребенок и упивался этим. Он не предложил ей сесть, хотя сам сидел на кушетке и лениво думал, будет ли она стоять так до тех пор, пока он не прикажет ей садиться.

- Функция андроидов, - сказала Марион-А, - действовать в интересах человеческих существ.

- В общем, вы являетесь механическим гибридом няньки и слуги?

- Да, сэр, - покорно согласилась она. - А также я запрограммирована на общительность... Она поколебалась.

- Существуют два основных типа андроидов - персональные и исполнительные. Первые действуют на пользу индивида, вторые - на пользу общества.

Маркхэм уселся поудобнее и улыбнулся ей:

- Расскажите мне о них. Мне многое необходимо узнать о двадцать втором столетии. Вполне можно начать с такого интересного предмета, как андроиды.

То, что она стояла перед ним, не выказывая ни усталости, ни обиды, действовало ему на нервы.

- Извините, - неловко сказал он, чувствуя, что щеки у него покраснели, - пожалуйста, садитесь.

- Спасибо, сэр. - Марион-А пододвинула некрашеный табурет и бесстрастным голосом лектора начала рассказывать о развитии робототехники.

После ядерной войны, благодаря которой Маркхэм и попал в эту историю, население большинства промышленных стран во всем мире значительно уменьшилось и составило доли процента от предвоенного количества; людей, погибших непосредственно в процессе боевых действий с использованием ядерного оружия, было ничтожно мало по сравнению с числом умерших за последующие десять лет от болезней, эпидемий и голода.

Британия, как одна из стран с наибольшей плотностью населения, вполне естественно, была и одной из наиболее пострадавших. В 1967 году она имела население в шестьдесят пять миллионов. Война и последующие десять лет несчастий уменьшили эту цифру до шестидесяти тысяч.

Эти выжившие шестьдесят тысяч, безусловно, были не в состоянии обеспечить существование страны как экономической единицы. А поскольку война уничтожила и монархию, в стране не осталось даже символа единства. Правительство, бессильное и смешное, не проводило никакой политики, и было не в состоянии блюсти законы.

Вскоре поэтому полностью отказались от концепции национального единства, а страна разделилась на три автономные региональные группы: Шотландию, Мидлэндс и Юг. В это время острая нехватка рабочих рук заставила оставшихся в живых ученых и инженеров сосредоточить усилия на разработке сервомеханизмов, автоматики и в конечном итоге - роботов.

Роботы и электронные компьютеры вступили в серьезную фазу развития в начале сороковых годов двадцатого века. Но поскольку в людских ресурсах в то время особой нехватки не ощущалось, роботы предназначались для выполнения тех работ, которые человеку были не по силам или же просто были слишком опасны.

Первые компьютеры представляли собой громоздкие машины, величиной с большой дом. В пятидесятые годы благодаря новым технологиям они уменьшились до размеров чемодана. Первые роботы были тяжелыми, чудовищными, танкоподобными созданиями. Со временем они также претерпели пропорциональное изменение размеров и формы.

Сначала они предназначались для выполнения необходимых, но случайных задач. Позже, когда роботы стали заменять обычных заводских рабочих, фермеров и клерков, им пришлось придать форму и размеры человека, чтобы не переделывать уже существующие станки и машины.

Их механизм видения должен был иметь чувствительность человеческого глаза и находиться приблизительно на том же уровне по высоте. Их ноги, руки и пальцы должны были быть такими же гибкими и ловкими, как у человека, поскольку роботам пришлось управлять тракторами и грузовиками, работать с линейкой, укладывать кирпичи, копать канавы, печатать на машинке и управляться с калькулятором.

Несколько десятилетий конструкторам роботов приходилось больше внимания уделять повышению их работоспособности, не придавая большого значения их внешнему виду. Например, хотя и было необходимо создать робота со зрением как можно более сходным со зрением человека, вовсе не нужно было конструировать туловище и голову, соединенные шеей. Все "тело" представляло собой металлическую коробку с "глазами", "ушами" и "голосом" в верхней секции, а все координирующие, исполнительные и интерпретирующие контуры располагались в нижней части. Трубки на шарнирах заменяли руки и были снабжены соленоидными "мышцами", кисти весьма отдаленно напоминали человеческие. Ноги, по человеческим меркам, были слишком тонкими, а ступни чересчур большими и тяжелыми, что необходимо было, чтобы обеспечить устойчивость.

Однако постепенно количество роботов увеличивалось, возрастала их промышленная адаптация, и вскоре они могли обслуживать практически всю тяжелую промышленность и сельское хозяйство под руководством очень небольшого количества наблюдателей-людей, которые занимались проблемами, выходящими из диапазона понимания электронного микромозга.

Затем настало время, когда стало очевидно, что борьба непосредственно за промышленное выживание окончена. Роботы, числом уже превзошедшие своих хозяев, выиграли сражение, которое люди, несомненно, проиграли бы.

И все-таки для создания робота требовался человек. А спустя еще некоторое время придумали робота, способного сконструировать и изготовить другого робота. Вскоре было налажено совершенно независимое производство, где сверхспециализированные роботы проектировали и изготавливали других роботов по своему подобию. И наконец роботы сами стали управлять процессом своей эволюции.

К тому времени потребность в промышленных роботах была удовлетворена, оставались бытовые нужды. И когда роботы разрешили проблему промышленных роботов, они занялись вопросами ведения домашнего хозяйства.

Сначала применение уродливых, тяжелостопных, монстров ограничивалось кухней и садом. Но с развитием их способностей в выполнении домашней работы появилась и потребность в таком типе робота, который походил бы скорее на человека, чем на ожившую стиральную машину, то есть мог бы выполнять работы в гостиной и детской, а не только на кухне.

Стал нужен такой робот, который мог бы накрыть стол, присмотреть за детьми, убрать постель, пропылесосить квартиру... который мог бы смешать коктейль, рассказать сказку, сыграть в шахматы, бридж или вист... который мог бы развлечь беседой одинокого человека и помочь престарелому...

Так начинались андроиды. Первые модели напоминали средневековых рыцарей в легких доспехах. Потом за процесс "очеловечения" взялись всерьез. Новые технологии помогли преодолеть проблему большого веса, удалось уменьшить ступни и придать им форму ног человека. Создание микропайлов миниатюрных атомных станций - позволило сконцентрировать энергию в свинцовой капсуле размерами не больше сердца человека. Форма механических рук была изменена, голова приобрела форму человеческой и стала соединяться с туловищем посредством шеи.

Наконец появилась синтетическая кожа, натуральные волосы на пластиковом скальпе; было создано лицо с искусственными глазами, ушами, носом и ртом; губами, которые могли улыбаться...

Конечный продукт не имел никакого сходства со своими предками весом в полторы тонны. Во всех отношениях это был человекоподобный робот. Андроид.

Благодаря своей очеловеченной внешности андроиды произвели в обществе значительно большие изменения, чем обычные роботы. Люди быстро привыкли к андроидам в своих домах, и обходиться без них уже было немодно.

Признаком хорошего тона стало предоставлять андроидам выполнение всех неинтересных и скучных работ. Сфера деятельности андроидов расширилась. Они полностью взяли на себя ведение домашнего хозяйства, они становились шоферами. Одинокая женщина вполне могла отправиться на званый обед, на танцы или в театр с андроидом - "мужчиной". И считалось вполне естественным, что холостяк или же мужчина, чья жена в отъезде или чем-то занята, появляется с "женщиной"-андроидом как временной спутницей.

Постепенно стало считаться, что каждый взрослый человек должен иметь персонального андроида, способного быть камердинером, служанкой, шофером, няней, советником и вести домашнее хозяйство, когда это потребуется. Наконец люди стали зависеть от андроидов во многих сферах деятельности, даже в тех, для которых андроиды первоначально не предназначались. Да и вообще, андроиды были просто удобными машинами. И они почти никогда не подводили!

К концу двадцать первого века андроиды достигли такого совершенства, что смогли освоить профессии, которые прежде считались исключительно компетенцией человека. Андроиды становились полицейскими, дантистами, другими врачами, и даже психиатрами. Словом, вскоре ноша труда была сложена с плеч человечества.

Человеку больше не нужно было что-либо делать, поскольку, какая бы задача ни стояла, ее можно было спокойно доверить соответственно запрограммированному андроиду. Таким образом, в двадцать втором веке досуг не был привилегией какого-то одного класса, но являлся правом каждого человека с момента его рождения. Человек был волен делать все, что он желал, - он мог работать, если ему хотелось. Но работали немногие, поскольку это было немодно.

Маркхэм слушал рассказ Марион-А об эволюции андроидов с всевозрастающим отвращением. Ему, человеку двадцатого века, теперешнее превосходство машин над жизнью казалось не только невероятным, оно казалось ему угрожающим.

- Инициатива и разум становятся пустым звуком, - сказал он мрачно. - В моем мире работа считалась важным занятием. Теперь этого не существует. Что же взамен?

- Отдых тоже занятие, - сказала Марион-А. - Человеческие существа так устроены, что им нужна цель в жизни. Поскольку работа больше не является необходимостью, люди могут обратиться к другим сферам деятельности искусство, например, общественная деятельность и все формы психологических дисциплин от спорта до религии.

- Кажется, вы чертовски много знаете о том, что нужно человеку.

- Да, сэр. Это составляет основную часть моей программы.

Маркхэм, немного помолчав, спросил:

- Скажите, сколько вам лет?

Марион-А улыбнулась одной из своих неподвижных улыбок:

- Меня создали год назад, сэр. Мне тогда задали основную программу, и с тех пор я находилась в резерве. Когда вас обнаружили и когда появилась вероятность вашего возвращения к жизни, мне задали особую программу, основанную на экстраполяции ваших возможных потребностей.

- Понятно. Просто я было забыл, что вы не... - Тут он сбился.

- Биологического происхождения? - предположила Марион-А.

Маркхэм засмеялся.

- Именно так, - сказал он. - Не биологического происхождения. Замечательное выражение. Я обязательно его запомню.

- Я думаю, сэр, - сказала Марион-А, - сейчас вам лучше отдохнуть. Очень важно в первые дни после возвращения не перегружать себя.

Маркхэм зевнул. Мало того, что он устал, он чувствовал себя крайне нервозно и подавленно.

- Думаю, вы правы. Хороший, нормальный сон улучшит мое состояние. Время терпит. Надеюсь, когда я проснусь, вокруг все еще будет мир двадцать второго века? - Вопрос был шутливым только наполовину.

- Да, сэр, - сказала Марион-А. - Маловероятно, что вы проспите больше пятнадцати часов. Он улыбнулся:

- Вот этого я не знаю. В прошлый раз я закрыл глаза полтора века назад.

Марион-А опять улыбнулась неподвижными губами и крайне удивила его, сказав:

- Возможно, сэр, вам стоило воспользоваться будильником.

- Боже мой! - Он даже подскочил. - Чувство юмора! Спасибо тебе, Господи, за маленькие милости. Где же вы его раздобыли?

- Это синтетическое чувство юмора, - объяснила Марион-А серьезно. Оно запрограммировано. Истинный юмор зиждется на чувстве, которое может быть полностью развито только в биологической системе. Но я в состоянии оценивать биосоциативный процесс мышления и поэтому могу воспринимать некоторые юмористические мысли, а некоторые генерировать сама.

Маркхэм почувствовал страшное утомление и снова зевнул:

- Вы в самом деле удивляете меня. Хм, чувство юмора. Да, это уже кое-что. Марион-А встала:

- С вашего позволения, сэр, я провожу вас в спальню.

Когда она помогла ему встать на ноги, он слабо улыбнулся:

- В двадцатом веке, где не было никаких андроидов, только мужчины и женщины, это выглядело бы очень интересно. Чертовски удивительный мир!

Он тяжело оперся на руку Марион-А, но она без усилий поддержала его и провела в спальню. Через две минуты он уже был переодет в легкую пижаму и лежал меж чистых, теплых простыней.

Марион-А убрала его одежду и сказала:

- Спокойной ночи, сэр. Надеюсь, вы поспите хорошо. Если что-нибудь будет нужно, позовите меня.

- Спасибо. Я думаю, андроиды не нуждаются во сне?

- Когда хозяин или хозяйка персонального андроида не требуют внимания, андроид погружается в состояние низкой готовности, что приблизительно соответствует состоянию сна у человека. Состояние высокой готовности мы поддерживаем только на продолжительном дежурстве.

Маркхэм посмотрел на нее без горечи или насмешки.

- Надеюсь, у вас будет приятная низкая готовность, - сказал он серьезно и закрыл глаза.

Марион-А выключила свет и вернулась в гостиную. Там она села на некрашеный табурет, закрыла глаза и оставалась неподвижной тринадцать часов, пока Маркхэм не проснулся.

ГЛАВА 3

Лицо в зеркале ванной комнаты не выглядело на сто семьдесят семь лет. Это было лицо человека тридцати одного года. Маркхэм, пока его брили, критически осмотрел себя и увидел, что кожа на лбу выглядит свежей, даже молодой.

Спутанные темные волосы не казались поредевшими. Если что ему и не понравилось, так только то, что они были слишком длинные. Подстричься ему следовало еще сто сорок шесть лет назад, что он и собирался сделать тогда по пути домой, возвращаясь из Эппинга.

Он изо всех сил старался не думать о прошлом, поскольку прошлое было связано с Кэйти, с той Кэйти, какой он видел ее пару дней назад, - пару дней, превратившихся в бессмысленный промежуток длиной в полтора столетия. Он попытался отогнать накатившую волну ностальгии, безнадежное желание...

Завтрак ожидал его в гостиной; завтрак и Марион-А.

- Доброе утро, сэр. Вы выглядите намного лучше после сна. Может быть, когда вы позавтракаете, вам захочется немного побыть на солнце. Сегодня чудесный день.

Он посмотрел на льющееся в окна солнце. Солнце и голубое небо чудесные вещи, почти вечные. Он почувствовал в себе слабое шевеление жизни. Так много потеряно, но все-таки он живой.

Вдруг его взгляд упал на вещи, лежащие на столике для завтрака. Его бумажник и связка ключей, зажигалка и крошечный белый слоник, которого они с Кэйти вытянули из крекера на последнем Рождестве.

У него подогнулись колени... Потом он понял, что Марион-А помогает ему сесть на кушетку.

- Черт, - зло сказал он. - Я слабее котенка. Как... как эти вещи попали сюда?

- Я подумала, что вы захотите получить их, сэр. По сентиментальным причинам. Очень жаль, и если вы предпочитаете...

- Нет. Вы все сделали правильно. - Он посмотрел на андроида и улыбнулся. - Просто я не ожидал... Не передадите ли вы мне бумажник?

Он посмотрел, на месте ли фотография Кэйти. Она была в бумажнике. Помятая, но не выцветшая. Минуту или две он разглядывал ее, потом протянул Марион-А:

- Пойдите и посмотритесь в зеркало. Она взяла фотографию, взглянула на нее, потом посмотрела на свое изображение в зеркале.

- Сходство не очень большое, - сказала она. - Ваша жена была красавицей.

- Откуда вы знаете, что такое красота? - хрипло спросил он. - Нет, не отвечайте - вы были запрограммированы с чувством прекрасного. - Он горько усмехнулся.

- Возможно, - сказала Марион-А, - вы находите мою внешность неподходящей. Ее можно перемодели-ровать по вашему желанию.

- Нет необходимости. Мне нужно научиться принимать мир таким, каков он есть. И к тому же поменьше жалеть себя. - Он отложил фотографию. - Ну, так что же на завтрак? Яичница с ветчиной. Господи, мир все еще цивилизован.

Он знал, что его голос звучит слишком жизнерадостно, что он только пытается доказать себе, будто готов ко всему, и это ему не очень удается. Но вскоре и это перестало его беспокоить. "Какой смысл, - сказал он себе, смущаться из-за андроида?"

Пока он ел, Марион-А неподвижно сидела на той же некрашеной табуретке. Он пытался не обращать внимания на ее присутствие, но тем не менее она все-таки находилась рядом. Может быть, она и была всего лишь сложной машиной, но очеловеченный облик создавал иллюзию личности. Он не испытывал бы дискомфорта, если бы ел перед магнитофоном, камерой или электронным компьютером, но перед Марион-А он ощущал неловкость. Она, конечно, представляла собой сочетание всех этих вещей, однако в то же время являлась и чем-то большим.

Ее целостность была важнее того, из каких частей она состояла... Не совсем машина и не совсем человек. "Интересно, - подумал он, - испытывал бы я такие же ощущения, если бы это был обычный робот?" Немного погодя ему захотелось поговорить с ней.

- Настанет день, - сказал он задумчиво, - когда андроиды смогут есть. Марион-А улыбнулась:

- Мы уже это можем, сэр, если необходимо. Большинство андроидов, произведенных за последние десять лет, имеют искусственные желудки. Поскольку у людей прием пищи - функция не только необходимая, но и социальная, решено было создать андроидов, способных, если потребуется, занять место за столом... Вы хотите, чтобы я присоединилась к вам, сэр?

Маркхэм отрицательно помотал головой.

- Что вы делаете с ней? - спросил он.

- С чем, сэр?

- С едой.

- Она переходит в маленький пластиковый пакет, который удаляется, когда это удобно.

- Боже мой! - воскликнул он. - Я полагаю, что способность рожать стоит следующей в списке.

- Я так не думаю, сэр. Небиологический материал более доступен, и фабричное воспроизводство более эффективно.

Он рассмеялся:

- У вас очень слабое чувство юмора. В ответ она улыбнулась:

- Да я совсем не шутила, сэр.

После завтрака Марион-А вывела его на крышу и усадила в брезентовое кресло, стоявшее на солнышке. Он полагал, что Северный Лондонский Санаторий находится на окраине города, но вокруг, насколько позволял глаз, он видел только лес и поля.

- Где мы? - спросил он. - Я думал, что мы где-то неподалеку от города.

- Лондон отсюда милях в пятидесяти, - ответила Марион-А. - Ближайший город - Колчестер.

- Почему же тогда "Северный Лондонский Санаторий"?

- Потому что он расположен в республике Лондон, сэр.

- Да, вы вчера что-то говорили об этом... Я хочу отсюда выбраться. Хочу посмотреть, что произошло с миром... Вы знаете, я даже не представляю, какое сейчас время года! Погода такая великолепная, что я думаю - сейчас весна или ранняя осень.

- Сегодня третий день сентября, сэр. Маркхэм глубоко вздохнул:

- Лучший месяц в году. Я помню... - Он вдруг запнулся. - К черту это... - Он посмотрел на Марион-А и улыбнулся. - Я хотел бы попросить о небольшом одолжении. Перестаньте называть меня "сэр". А то я чувствую себя директором компании.

- Да, мистер Маркхэм.

- Это еще хуже. Зовите меня просто Джон. Марион-А заколебалась:

- Персональному андроиду не положено быть столь фамильярным.

- А также не принято вырубать человека изо льда, после того как он пролежал полтора века в ледяной коробке... Я бы хотел, чтоб вы звали меня Джоном.

- Тогда я бы посоветовала ограничиться этим в разговорах наедине. В отношениях человека и андроида существуют строгие правила.

Он зевнул:

- Может быть, не очень нужные правила... Я чувствую себя очень усталым. Черт, я же только что проснулся.

- Вы были условно живым, а после этого повышение утомляемости и слабость - обычные явления. Поэтому вам необходимо несколько дней на восстановление сил.

- Марион?

- Да, сэр?

- Да нет. Не "да, сэр". Она улыбнулась:

- Да, Джон.

- Удивительно. Я чувствую вашу индивидуальность и ум... Как долго вы будете моим персональным андроидом?

- Пока вам не потребуется другая модель, сэр.

- Хорошо. Тогда я могу заняться вашим образованием. Это должно быть интересно.

- Мне уже задана программа по научным и общественным знаниям.

- Это не то образование, о котором я подумал. Она промолчала, и Маркхэм сказал раздраженно:

- Если бы вы были человеком, вы бы попросили меня объяснить.

- Вы этого хотите?

- Да.

- Тогда, пожалуйста, дайте мне определение того типа образования, которое вы подразумеваете.

- Вот так лучше. - Он опять зевнул и сонно посмотрел вдаль. Интеллектуальная независимость и любопытство. Без них вы просто коробка с электронными трюками. А с ними вы можете стать существом, обладающим самосознанием.

- Самосознание, - сказала Марион-А, - это метафизическая абстракция, которую я могу понять, но не оценить.

- Самосознание, - ответил он, - это дар Божий, что тоже метафизическая абстракция, но тем не менее ценная. Бог дал его человеку. Вопрос в том, может ли человек передать его машине?

Марион-А положила подушку ему под голову, а ноги укрыла легким покрывалом:

- Я думаю, что ответ на этот вопрос могут дать только человеческие существа.

Маркхэм посмотрел на нее и усмехнулся:

- Пока андроиды сами не начнут себе задавать его... Вы - готовая Галатея, а я - устаревший Пигмалион. Интересно, к чему это приведет?

- Боюсь, что мне незнакомы термины, которые вы употребляете. Он засмеялся:

- Пигмалиону тоже. - Тут глаза его закрылись, и он крепко заснул.

* * *

Сон и еда, разговоры и прогулки - таков был его образ жизни несколько следующих дней. Его усталость была больше, чем просто усталость физическая, ее усиливала летаргия духа. Но постепенно жизненные силы возвращались, и на пятый день он кипел от нетерпения, желая вырваться из санатория на свободу и исследовать мир двадцать второго столетия.

На пятый день произошли и еще некоторые изменения. Во время медицинского обследования он познакомился с двумя андроидами-врачами, которые несколько отличались от других андроидов, включая и Марион-А. Позже он узнал, что они были психиатрами, и решил, что их беседы с ним, имевшие очень личностный характер, были частью психиатрического обследования.

Вечером того же пятого дня он впервые вступил в контакт с внешним миром. Правда, контакт был односторонним, поскольку у него брал интервью андроид со стереовидения, однако Маркхэм получил некоторое представление о мире, встречи с которым ожидал.

Интервью проводилось в его квартире вскоре после позднего и плотного обеда.

Андроид был высоким, с очень подвижными чертами лица. Когда он улыбался, это было похоже на настоящую улыбку; вообще его лицо способно было принимать множество весьма правдоподобных выражений, что, несомненно, тоже было запрограммировано для удовольствия телевизионной аудитории.

Стереокамера представляла собой капсулу в форме яйца с гроздью крошечных линз на широком конце. Она была установлена на треножнике и направлена на Маркхэма, сидящего на кушетке. Насколько он понимал, камера имела дистанционное управление и контролировалась андроидом, на запястье у которого было пристегнуто устройство, похожее на часы.

Марион-А оставалась вне камеры; Маркхэм с удивлением заметил, что нет-нет да посматривает на нее, ища поддержки. Он стал во многом зависеть от нее за последние несколько дней, и эта зависимость оказалась сильнее, чем он предполагал.

Андроид-репортер кивнул Маркхэму, дотронулся до своего устройства, а затем повернулся к камере:

- Хэлло, дорогие люди. Как всегда, Персона-Парад знакомит вас с наиболее интересной личностью недели. Сегодня с нами мистер Джон Маркхэм, который пребывал в условно живом состоянии сто сорок шесть лет. Этого не может быть, но это было. Перед вами живой представитель истории, друзья. Это поистине драматическая ситуация - человек из двадцатого века совершил прыжок во времени длиной в сто сорок шесть лет. Помните, дорогие друзья, мы для него - фантомы будущего, он для нас - призрак прошлого. А что думает он обо всем этом? Давайте спросим его!

Камера легко качнулась к Маркхэму, и он почувствовал, что на лбу выступил пот. "Подходящий конец для выхода из условно живого состояния", подумал он.

- Ну, мистер Маркхэм, - продолжал андроид. - Чего вам больше всего не хватает из прошлого?

- Жены и детей, - последовал быстрый ответ. Андроид засмеялся:

- Естественное чувство! В двадцатом веке вы все еще жили примитивной семейной жизнью, верно? Маркхэм удивился:

- Мы вообще-то не считали ее примитивной, но сейчас я готов признать семейную жизнь старомодной. Я думаю, вы выращиваете детей в пробирках?

- Едва ли это так, сэр. Но человечество больше не придерживается нездоровых отношений типа родители-ребенок. Человечество достигло психосоматической свободы в созидательном искусстве. Кстати, какой ваш любимый вид искусства?

- У меня на это не было времени, - ответил Маркхэм. - Я должен был зарабатывать себе на жизнь.

Андроид бросил пристальный, лукавый взгляд на камеру.

- Дорогие люди, - проговорил он. - Не думайте, что Спасенный хочет шокировать нас. Как это ни отвратительно, но люди действительно отдавали большую часть времени работе.

- И многие из нас, - добавил Маркхэм, - любили работать... А сейчас, если я не ошибаюсь, работа стала непристойным занятием?

- Человечество было освобождено от этого, - внушительно произнес андроид. - Работа стала делом роботов и андроидов, а люди вольны теперь в поиске совершенной жизни... вот мы и подошли к следующему вопросу, сэр. Правда ли, что в ваше время мужчина после свадьбы спал только со своей женой и наоборот?

Камера повернулась к Маркхэму, на лице которого появилось легкое удивление.

- Мы считали это идеальным вариантом, - осторожно сказал он. Большинство людей полагало, что счастье в браке зависит от верности супругов.

- Но были исключения?

- Да.

- Вы относитесь к ним?

- Нет.

Андроид рассмеялся с некоторым презрением:

- Значит, вы действительно верите в постоянную любовь, мистер Маркхэм. Чрезвычайно странно.

- Может быть, - согласился Маркхэм раздраженно, - в мире проституток и альфонсов.

Андроид повернулся к камере с восхищенной улыбкой.

- Друзья, - произнес он театральным шепотом. - Можете вы поверить в это? Наш Спасенный - настоящий сексуальный варвар.

Маркхэм неожиданно разозлился:

- К тому же я носился с каменной дубиной и бил себя в грудь в брачный сезон... Вы хотели бы узнать что-нибудь еще?

- Конечно, - сказал андроид. - Что вы собираетесь делать теперь, когда настала пора покидать санаторий?

- Мне хотелось бы узнать, что это за мир, в который я вхожу, но, думаю, для начала мне надо чем-нибудь заняться, чтобы заработать деньги.

- Нет, сэр. Ваше имя будет занесено в Мужской Индекс, и вы будете получать Республиканскую основную пенсию - пять тысяч фунтов в год, которая не будет снижена, если только вы случайно не оплодотворите больше одной женщины за пятилетний период.

- Боже мой! - Шок быстро перешел в легкую истерику. - А что будет, если я оплодотворю полдюжины?

Камера повернулась к андроиду, лицо которого стало серьезным.

- Такое поведение, - медленно произнес он, - рассматривается как сумасшествие. Обычным лечением является длительное погружение в условно живое состояние. Создание новой жизни, мистер Маркхэм, нельзя предпринимать с такой легкостью. В ваше время, несомненно, это не считалось важным. Вероятно, это одна из причин, почему ваша цивилизация была разрушена войной.

- Я думаю, - осторожно сказал Маркхэм, - мне необходимо многое еще узнать о двадцать втором веке.

- Да, действительно! - Хмурое выражение на лице андроида сменилось искренней улыбкой. - А теперь, поскольку у нас осталось около минуты, может быть, в заключение нашей интересной беседы вы скажете несколько слов всем нашим дорогим людям.

Хотя камера и не повернулась, Маркхэм был уверен, что происходит перефокусировка. Он бросил быстрый взгляд на Марион-А, потом посмотрел прямо в камеру и прочистил горло.

- Для меня, - сказал он неуверенно, - двадцатый век реален, как если бы он существовал несколько дней назад. Вы должны помнить, что я принадлежу времени, когда население этого острова составляло миллионы, а не тысячи; времени, когда мужчины работали, брак был прочным, а желание иметь детей не считалось сумасшествием. Помня об этом, вы поймете, насколько мне трудно привыкнуть к новому миру, в котором, мне кажется, многие старые критерии неприемлемы. Но я постараюсь побыстрее привыкнуть к жизни двадцать второго века, и, если я буду виноват в каких-либо общественных прегрешениях, возможно, вы проявите ко мне снисходительность... Спасибо за внимание и всего вам доброго.

Андроид быстренько закончил передачу:

- Это был мистер Маркхэм, Спасенный - личность недели, Персона-Парад. Теперь мы с вами переключимся на Шотландию, и мой коллега спросит Лэйрда о его впечатлениях от последней кампании в горной Шотландии... Итак, дорогие люди, переключаемся на Нью-Глазго.

Андроид коснулся дистанционного управления:

- Теперь мы отключились, сэр, и я прошу вас принять мои извинения за фамильярность, которую я позволил себе только в интересах интервью. Я думаю, вы поймете, что...

- Не беспокойтесь, - сказал Маркхэм с иронией. - Все кости целы. Ради дорогих людей ничего не жалко.

- Совершенно верно, - сказал андроид, лицо его опять было бесстрастным. - Спасибо за сотрудничество, сэр.

Он разобрал треножник и уложил камеру в футляр.

Пока он находился в квартире, Маркхэм сохранял спокойное безразличие, но, как только дверь за андроидом закрылась, он начал нервно вышагивать по комнате. Марион-А смотрела на него и молчала. Наконец он сунул руку в карман, вытащил зажигалку и уставился на нее:

- Черт, ни одной сигареты! Я не курил с... с тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года. Кто-нибудь курит в этом идиотском "бравом новом мире"?

- Очень немногие, сэр, - сказала Марион-А. - И в основном люди старшего поколения. Эта привычка стала отмирать несколько десятилетий тому назад. Но я позволила себе заказать некоторое количество сигарет на тот случай, если они вам понадобятся. - Она вынула маленькую коробку из отделения для коктейлей, встроенного в книжную полку.

- Спасибо. Настоящий табак?

- Да, сэр. Выращен в Лондоне. Он вынул одну сигарету, рассмотрел ее, осторожно понюхал и потом зажег:

- Неплохо. Мы обычно импортировали табак из Америки. Знаете?

- Да, сэр. Но международная торговля резко пошла на убыль после Войны; а теперь в табаке практически нет надобности.

- Ради святого Михаила, перестаньте говорить "сэр"!

- Хорошо, Джон.

Некоторое время он с наслаждением курил, глубоко затягиваясь.

- Может быть, мне окончательно опуститься и выпить? С удовольствием бы это сделал. Какая огненная вода есть у нас в шкафчике для яда?

- Бренди, виски, джин, белое и красное вино, а также ликер.

- Налейте мне двойной виски... пожалуйста. И себе тоже налейте. Это создаст иллюзию общения.

Он взял стакан и подождал, пока Марион-А наполнила второй.

- В мои дни было принято говорить: "За здоровье", "К черту беды" - или что-нибудь в этом духе. А какой пароль теперь? Марион-А улыбнулась:

- Если бы я была человеком, я могла бы сказать: "За откровенность", а вы бы ответили: "Поехали, за добрые чувства".

Он выпил виски и почувствовал, как оно приятно обожгло горло. Потом он посмотрел, как Марион-А пьет глоточками из своего стакана. Он понимал, что для нее выпивка ничего не значит.

- Интересно, большим дураком я себя выставил во время этого интервью?

- Вы вели себя очень хорошо. Думаю, вы должны произвести благоприятное впечатление. Люди могут понять, что вы не знакомы с современными общественными нормами.

Маркхэм скорчил рожу:

- Что-то подсказывает мне, что современные общественные нормы заставят меня тосковать по условно живому состоянию.

- Я думаю, со временем вы привыкнете, Джон.

- Боже мой! А я надеюсь, что нет... И еще одно. Что же мне, черт возьми, делать, когда я выйду отсюда? Последние несколько дней я прожил как в тумане. Чувствую, что за меня уже все распланировано.

- Завтра, - сказала Марион-А, - желательно сходить в Сити и зарегистрироваться в Мужском Индексе, тогда вы сможете получить чековую книжку и основной кредит.

- Пять тысяч фунтов, - откликнулся Маркхэм. - При условии, что я не оплодотворю, по рассеянности, нескольких женщин.

Марион-А неподвижно улыбнулась:

- Я бы посоветовала вам как следует выспаться, Джон. Вы устали, а завтра предстоит сделать много дел. Вам предстоит решить, где вы будете жить, и заняться связанными с этим формальностями.

Маркхэм посмотрел на нее, потом подошел к бару и налил себе вторую двойную порцию виски:

- У меня для вас новости, Марион. Я собираюсь слегка напиться. Думаю, об этом надо сообщить... За мою любимую няню!

ГЛАВА 4

Геликар был двухместным; легкая пластиковая сфера с тремя колесами и двумя компактными воздушными винтами, меньший из винтов располагался под шасси. В целом машина выглядела слишком хрупкой, как для геликоптера, так и для автомобиля. Однако, внимательнее рассмотрев ее, Маркхэм понял, что сильно недооценил достоинства конструкции.

Марион-А скользнула вдоль удобного сиденья и села за руль. Он устроился рядом с ней и закрыл дверь. Когда заработал атомный мотор, послышалось легкое завывание и геликар, медленно поднявшись с крыши санатория, направился на юго-запад со скоростью семьдесят миль в час.

Было чудесное теплое утро, и осеннее золотистое солнце ровно освещало землю. В восьми или девяти милях впереди виднелся город Колчестер - четко обрисованный остров из стекла и бетона в колышущемся море зелени.

Теперь, покидая санаторий, Маркхэм почувствовал, что дверь в прошлое закрылась. Умом он понимал, что она закрылась уже давно, еще тогда, когда он почувствовал первый толчок в камере "К". Однако, пока он находился в одиночестве в квартире на крыше санатория, его все время не оставляла надежда, что все это сон, что он откроет глаза, встанет и расскажет Кэйти о том, что ему приснилось. А поскольку последние пять дней ему все время хотелось спать, иллюзия сна так усилилась, что он почти поверил в реальность пробуждения.

Но настоящим пробуждением было это путешествие на геликаре в Лондон со спутником разумным, уверенным - и бездушным. Это был момент второго рождения: вхождение в мир, который уже испугал его своей безысходной реальностью.

До того как он покинул санаторий, Маркхэм получил четыре письма результат его появления в программе Персона-Парад. Первое письмо было от человека, который хотел написать его портрет в розовых тонах на стекле; два других - от женщин, вежливо предлагающих ознакомить его с сексуальными обычаями двадцать второго века, а четвертое содержало отпечатанное приглашение на обед от Президента Лондона.

Геликар продолжал полет, и, когда Колчестер скрылся в холмистой дали, Маркхэм вынул карточку президента из кармана и еще раз рассмотрел ее.

На ней было написано:

Букингемский Дворец 7 9.13

от Клемента Бертранда

Президента Лондонской Республики

Джону Маркхэму, эсквайру

ПРИВЕТСТВИЕ

Вас сердечно приглашают в 21:00 15.9.13.

Обед и Развлечения. (Андроиды необязательны)

Обед и развлечения! Маркхэм цинично усмехнулся, вообразив, какие развлечения может предложить президент Лондона.

Он попытался представить себе Клемента Бертранда и уже собирался спросить о нем у Марион-А, но передумал и убрал карточку в карман. Разве может андроид правильно описать человека?

Между тем геликар пролетел над густым лесом; впереди, примерно в миле от них, лес редел, а за ним виднелся большой, около мили в диаметре, кусок бесплодной земли, покрытой камнями. Там почти ничего не росло, кроме чахлых кустов и травы, участки которой казались сверху неровными заплатками. Геликар летел невысоко, и Маркхэм смог разглядеть три нити - заброшенные дороги, ведущие к пустоши.

И вдруг он понял, что они летят над Эппинг-Форест и что через несколько секунд будут находиться прямо над камерой "К", в которой он пролежал, как кусок замороженного мяса, все эти ужасные годы. Пустошь, очевидно, появилась вследствие взрыва ядерной бомбы или ракеты, который и похоронил его в камере "К".

Он зачарованно смотрел на лес, пока тот не скрылся из вида. Когда Маркхэм опять посмотрел вперед, он увидел окраины Сити, все перетерпевшие, в шрамах, оставленных Войной, но живые. Казалось, город переживет расу, построившую его.

Тут он увидел то, от чего глаза покрылись влажной пленкой, а внутри он почувствовал острую, жгучую боль - не физическую, однако почти нестерпимую боль. Маркхэм попытался избавиться от этого чувства усилием воли, но оно осталось - тяжелое как свинец, и холодное, холоднее, чем весь лед в камере "К".

Внизу был Хэмпстед - на удивление не изменившийся.

- Крут, - приказал он Марион-А, хрипло и неразборчиво. - Круг помедленней и ниже... Хэмпстед. Я... Обычно я... Я хочу посмотреть.

- Да, сэр.

Он знал, что Марион-А не испытывает ни удивления, ни любопытства, андроиды никогда не испытывают никаких эмоций, если в этом нет необходимости. Маркхэм даже не поправил ее, что надо отвечать: "Да, Джон".

Вереск был чище, свежее, чем когда-либо. Где же влюбленные, гулявшие здесь рука об руку? Где дети, которые играли здесь, запускали змеев и разбрасывали бесчисленные обертки от конфет по истоптанной траве? Где же все эти тысячи призраков вчерашних дней? И где же призраки тех, кого он любил больше всего на свете?

Такие теплые и живые призраки. Все, что может желать человек. И все, чем он больше не сможет обладать...

Но кругом было пусто - только деревья, трава, цветы и солнце. И шепот, унесенный ветром.

- Найдите место и приземлитесь, - велел он Марион-А. - Я хочу немного побыть здесь. Побыть здесь и подумать.

Не отвечая, Марион-А нашла ровную площадку и посадила геликар. Минуту или две Маркхэм сидел, не открывая дверь. Просто сидел и смотрел. Смотрел и думал. И вспоминал.

- Хотите сигарету, Джон?

Маркхэм с удивлением посмотрел на Марион-А и неожиданно улыбнулся:

- Вы делаете успехи.

Некоторое время он молча курил, потом открыл дверь геликара, вышел и выпрямился:

- Я думаю немного пройтись... Ведь особой спешки с регистрацией нет?

- Нет, Бюро все время открыто. Хотите я пройдусь с вами?

- Да.

Марион-А вышла из геликара и встала рядом, пока он всматривался в ландшафт, который, к его удивлению, не изменился, только казался более диким, наверное, потому, что больше не подвергался бесчисленным вылазкам на уик-энд. Он взял Марион-А за руку и быстро пошел с ней к пригорку, видневшемуся на расстоянии трех или четырех сотен ярдов.

- Фантазии и иллюзии - очень важные вещи, - спокойно сказал он. Когда люди их теряют, они начинают умирать... А андроиды не умирают, правда?

- Нет, Джон.

- Почему?

- Потому что они не живут, - сказала Марион-А. - Их мотивации искусственные, их назначение - функционально.

- Ну, попробуем забыть о функциональности ненадолго, Марион. Вы можете стать частью моей фантазии. Вы можете стать почетным членом обреченного общества живых. Короче говоря, вы можете притвориться человеком. Можете притвориться, что вы наслаждаетесь ветром, солнцем и травой под ногами.

Минут через пять они дошли до пригорка, и Маркхэм нашел место, где можно было присесть. Он вспотел и тяжело дышал - не от жары, а от усилий, затраченных на путь в четверть мили, - и лег на спину. Прикрыв глаза, он ощутил успокаивающую близость земли, ласковые прикосновения ветра, игру солнечных лучей.

Маркхэм погрузился в мечты и воспоминания, пока голос Марион-А не вернул его назад, в действительность:

- Кто-то идет к нам, Джон. Может, он хочет поговорить с вами.

Маркхэм рывком сел и увидел пухлого пожилого человека, приближавшегося к ним. На незнакомце была темно-красная туника - почти такая же, как и на Маркхэме, - и свободные брюки колоколом: обычная одежда мужчины двадцать второго века. Шляпы на нем не было, и, когда он подошел ближе, Маркхэм увидел, что волосы у него седые и длинные, как у женщины, и прихвачены двумя серебряными скрепками. На загорелом морщинистом лице была написана тревога, однако широко расставленные глаза казались веселыми.

- Привет, - сказал незнакомец. - Чудесная погода, вы согласны? Мне еще не доводилось воочию видеть сексуального варвара, ну, конечно, если исключить львов и лебедей. У них тоже есть чувство ложной преданности. Только вот работать они не хотят - хотят просто жить... Не против, если я присяду?

Маркхэм был сбит с толку.

- Не возражаю. Это свободная страна.

- Так они говорят, - согласился незнакомец, легко опускаясь на траву, несмотря на свой вес. - А кто мы такие, чтобы верить этому? Чудесного андроида вам дали. Выглядит почти интеллигентно.

Неожиданно он повернулся к Марион-А:

- Классификация, марка и функция - быстро!

- А-три-альфа, - ответила Марион-А. - По какому праву, сэр...

- Забудь. Я просто рассеянный. - Он обратился "к Маркхэму: - Какая умница. Они могут быть быстрыми, но мы можем быть еще быстрее. Всегда можно поймать их, если уловить момент. А теперь скажите ей, пусть пойдет поищет клевер с четырьмя листиками, минут двадцать.

Маркхэм разозлился:

- Какого дьявола вы распоряжаетесь здесь?

- Хочу спокойно с вами побеседовать, - невозмутимо ответил незнакомец. - У маленьких андроидов большие уши, друг мой, и длинная память. Сразу этого и не поймешь, но это так. Будьте хорошим парнем и отошлите ее, чтобы не слушала. - Он мрачно засмеялся. - Вы всегда сможете позвать на помощь, если я обращусь к вам с гнусными предложениями.

- Марион, не могли бы вы оставить нас на несколько минут?

- Не просите, прикажите ей, - хрипловато сказал незнакомец.

Маркхэм резко повернулся к нему:

- Если вы намерены продолжать в том же духе, то у нас будет чертовски короткая беседа. Марион-А встала:

- Как долго вы хотите побыть наедине с этим джентльменом, сэр?

- Минут десять, думаю. Не пропадайте из вида, я позову вас, когда поговорю.

- Хорошо, сэр. - Она посмотрела на незнакомца без какой-либо враждебности и отошла.

- Запоминала мое лицо, - весело произнес старик. - А-три-алъфа... Она передаст мое описание в Психиатрический центр, если вы не придумаете какую-нибудь сказку. Такую, в какую андроиды верят.

- Может, вы мне скажете, о чем вообще речь? - спросил Маркхэм. - Я немного любопытен.

Незнакомец улыбнулся, показав желтоватые зубы:

- Вы ведь Спасенный, верно? Джон Маркхэм. Я вас видел на экране прошлым вечером... Если я скажу вам свое имя, вы можете устроить мне двадцать лет условно живого состояния, это в лучшем случае, и уничтожение в худшем, конечно при условии, что сможете задержать меня, пока ваш андроид свяжется с Городской Группой. Итак, назвав свое имя, я создам этим проблему этического характера - проблему для вас. Я - Грэй Вальта Хиггенс, когда-то профессор философии в Оксфорде, да упокоит Господь его педантичную душу... Зовите меня просто Проф.

- Ну вот, теперь мы знакомы, - сказал Маркхэм. - А что дальше?

- Не возражаете, если я буду называть вас Джоном? - спросил он с улыбкой. - Дешевый психологический трюк. Вам будет труднее меня продать, если мы будем на короткой ноге.

- Зачем мне вас продавать?

- Джон, я Беглец. Вот поэтому вы можете меня продать. Но вы не сделаете это, могу побиться об заклад, потому что вы тоже Беглец. Может быть, просто еще не знаете об этом. Но вы это поймете, как только по-настоящему познакомитесь с этим милым, чудесным миром.

- Считайте, что я ребенок лет четырех, - сказал Маркхэм. - Я ни черта не знаю. Я вообще только что из ледника. Теперь объясните, Бога ради, что такое Беглец?

- Я, - сказал Проф. Хиггенс, ухмыляясь, - я идеально подхожу под это определение - старомодный, неприспособленный, верю в человеческое благородство, свободу действий и право на работу. Я опасен. Практически анархист. Общество меня не очень-то любит - они меня просто боятся. Вот так. А под обществом, Джон, я подразумеваю и Богом проклятых андроидов; это общество порекомендовало меня для Анализа. Я не особенно стремлюсь к Анализу, потому что те мои друзья, которые ему подвергались, не слишком хорошо потом выглядели. Они и на людей после этого не очень-то походили, во всяком случае по моему мнению... О чем это я? Ах да - Анализ. Вот я и отказался его проходить, а они меня исключили из Мужского Индекса. Мои чеки стали недействительны, поэтому я голодаю и сделался Беглецом. Беглец, Джон, - это человек, у которого нет ничего, кроме самоуважения. А чтобы сохранить самоуважение, а заодно и свободу, ему приходится воровать еду и одежду, ломать инквизиторов-андроидов, вести ночной образ жизни и представлять угрозу всем другим достойным уважения человеческим существам. И как вам это нравится?

- Не знаю, - сказал Маркхэм. - Вы рассказали мне, кто вы. Теперь расскажите - почему.

Проф. Хиггенс вынул видавшую виды трубку и начал набивать ее табаком:

- Гнусная привычка. Антисанитарная. Отвратительная. Рак легких, туберкулез, уничтожает артерии и разум. Хотите?

- Нет, спасибо. Я курю сигареты.

- Приятно быть грязным, верно? - сказал Проф. - Теперь послушайте меня. Вы спросили - почему. Ладно, я старый человек, Джон. Я достаточно долго прожил в этом мире и видел, как андроиды присвоили себе всю работу. Тридцать лет назад я преподавал философию аудитории в двадцать-тридцать человек. Все люди. Не очень умные, за исключением двух-трех чудаков, но все же люди. Потом аудитория стала меньше. Боже! Какой смысл уничтожать серые клетки над логическим позитивизмом, когда вам предлагается прекрасная личная жизнь? Но через год или два, когда число моих учеников уменьшилось до девяти или десяти, группа вдруг стала снова увеличиваться. Это вызвало у меня смех, но не очень хороший смех.

Маркхэм взял еще одну сигарету и с удивлением заметил, что пальцы у него дрожат.

- Я еще немного слаб, - пояснил он. - И духом и телом... Вы сказали, что студентов стало опять больше?

Проф. Хиггенс кивнул.

- Андроиды, - воскликнул он. - Андроиды, изучающие философию. Какова шуточка? Маркхэм посмотрел на него.

- Зависит от чувства юмора, - ответил он. - Лично я склоняюсь к тому, что лучше не спать, чем не смеяться.

Проф. Хиггенс удовлетворенно улыбнулся:

- Я знаю, что вы по натуре своей Беглец. Боже мой, вы и должны им быть, вы же прямо из славного двадцатого... Но самое забавное впереди, Джон. Численность студентов увеличивалась, а численность людей среди них уменьшалась. Потом настало время, когда я читал лекции только двум отличным парням: один был искалечен полиомиелитом, другой - во время падения геликара. Думаю, что поэтому они и выбрали философию. Но все остальные были андроиды - большие умницы андроиды, готовые впитывать мудрость веков. Это так меня злило, что я мог, кажется, создать силовое электромагнитное поле и порушить все их контуры. И знаете, что я сделал?

С удивлением Маркхэм понял, что старик начинает ему нравиться. Он был грязный, неухоженный и, судя по запаху, немало выпил, но в нем было что-то очень привлекательное: вспыльчивость, какая-то чертовщина, не свойственная его возрасту.

- Бросьте вы риторические вопросы, - сказал Маркхэм. - Профессору философии они не к лицу. Проф. Хиггенс улыбнулся:

- Да нет. Вполне к лицу. Знаете, что я сделал, Джон? Я подавил этот праведный гнев. Я проглотил его одним глотком и выплюнул пять тысяч рационализации - и я продолжал преподавать этим безбожным ублюдкам механику и логику как умел... Вы никогда не читали лекций, Джон?

- Нет, но мне их читали.

- Тогда, мой мальчик, вы знаете рецепт. Пробудить интерес студентов каким-нибудь противоречивым утверждением, влить туда пару кварт истинной информации и как следует подсолить шуткой. Потом тихонько греть на медленном огне в интеллектуальной духовке.

- Вы любитель странных метафор.

- Естественно, - важно сказал Проф. - Если человеческий мозг не разновидность духовки, почему же тогда культура наполовину испеклась? Ладно, как я сказал, это хороший рецепт. Но, Боже мой, не для андроидов. Нет, сэр. Они сидели как каменные, смотрели как китайские кошки, и информацию приходилось лить как можно быстрее, потому что у них очень высокий уровень усвоения. Знаете, Джон, я профессиональный дурак. Я должен был предвидеть их следующий шаг. Да любой, кроме полоумного профессора, предвидел бы его.

- Попробую угадать, - рискнул Маркхэм. - Я думаю, что курс философии упразднили, потому что андроиды решили, что им не нужна философия.

- Не совсем так, сынок. - Проф. Хиггенс отечески улыбнулся. - Они упразднили меня.

- Что вы имеете в виду?

- Меня выгнали, вот что я имею в виду. Они нашли лектора получше андроида, Джон. Одного из моих бывших студентов. Попробуйте скажите, что это не смешно!

Маркхэм молчал минуты две, изумленный услышанным. Потом сказал:

- Мне одно непонятно. Зачем андроидам изучать философию? Из того, что я к этому времени узнал о них, я понял, что они функциональны. Они...

- Философия, - перебил Проф., - это жизнь. По крайней мере один из важнейших аспектов жизни - интеллектуальный. Вот почему это нужно андроидам - они смогут лучше понять проблемы жизни.

- А им это нужно?

Проф. Хиггенс выбил трубку о сбитый каблук ботинка.

- Они так считают... А вот почему, спросите себя сами.

- Я думаю, что вы уже это сделали. Есть ответ?

- Может, есть, - сказал Проф., - а может, и нет. Но, несомненно, этому сопутствует другой вопрос. Джон, вы когда-нибудь пытались определить, что такое жизнь?

Маркхэм задумчиво посмотрел на пустошь, залитую солнцем, на Марион-А, которая теперь стояла возле геликара.

- Не знаю, - сказал он. - Наверное, пытался - давно.

- Что ж, попробуйте снова. Прямо сейчас.

Маркхэм подумал, потом медленно сказал:

- Все живые существа потребляют пищу и производят себе подобных. Боюсь, на лучшее я не способен.

- Не слишком хорошее определение, - удовлетворенно сказал Проф. - Оно говорит нам о том, что происходит в жизни, но не говорит, что есть жизнь. Вы согласны, что пища - это только удобная форма получения энергии?

- Да.

- Тогда андроиды тоже потребляют пищу, Джон. Они имеют постоянную энергетическую подпитку. Они также производят себе подобных - и значительно эффективнее, чем люди. У них производственная линия, а у нас - устаревшая система супружества. А еще, Джон, у них есть и своя эволюция. У них не бывает случайных мутаций, они улучшаются по плану.

- Что вы пытаетесь доказать?

- Ничего, мой мальчик. Просто мысли вслух старого дурака. Вы можете что-нибудь добавить к этому определению жизни или дать какое-нибудь другое описание того, что есть жизнь?

Вдруг Маркхэм возликовал:

- Я думаю, что понял вас, Проф.! Все сложные живые существа должны адаптироваться к окружению и стремиться преодолеть трудности. Это часть их природы - динамический элемент жизни. Если какой-то вид не может сделать это, он вымирает. Я понимаю так, что это объясняет как индивидуальные, так и коллективные поиски новых источников энергии у высокоорганизованных созданий, обладающих самосознанием. Как вам это?

- Очень хорошо, - признал Проф. Хиггенс серьезно. - Мне особенно понравилось насчет поисков энергии... Вы знаете, Джон, как начинались андроиды? Сначала были электронные компьютеры, потом двухтонные роботы, запрограммированные на выполнение самой простой, однообразной работы. Потом появились роботы размером с человека, которые могли делать уже очень многое - если сказать им когда и где. А потом появились андроиды, и этим не надо говорить, что делать и как. Сначала они просто делали то, что от них требовалось, потому что были так запрограммированы. Но, Джон, я вовсе не хочу, чтобы андроид читал лекции вместо меня. Я знал хирурга, который не хотел расставаться со скальпелем, и инженера, который очень любил свой микрометр. Хирург умер - самоубийство. Инженера отправили на Анализ... Поиск энергии, говорите? Мне кажется, это ваше определение больше подходит андроидам, чем людям.

- Куда вы клоните?

- Кто? Я? Никуда! Просто подумайте, Джон, на досуге о том, о чем мы с вами говорили. Могут появиться интересные мысли... Боюсь, что я слишком долго торчу на одном месте. Пора двигаться. Для нас, Беглецов, осторожность никогда не лишняя, - если мы хотим оставаться в бегах... Скажите своему андроиду, что я подговаривал вас поселиться в колонии солнцепоклонников в Корнуолле. Может, она и поверит. Особенно если скажете ей, что вам это показалось отвратительно. - С ворчанием Проф. Хиггенс поднялся на ноги.

- Куда вы направляетесь?

- Куда-нибудь, - кротко сказал Проф. - Если не знаешь, так и сказать не можешь.

- Вдруг мне захочется как-нибудь связаться с вами?

- Хорошо, Джон. Я пойду на контакт, если почувствую, что вы того стоите. Андроиды еще не все захватили в свои руки. У нас, бедных, несчастных Беглецов, тоже кое-что еще осталось. Кстати, вы же были в Северном Лондонском Санатории, да?

- Да.

- Не помните, вы там не встречали девушку по имени Ровена Хиггенс? Маленькая брюнетка, приятной наружности, двадцати одного года и очень наивная - в основном из-за врожденного чувства вышедшей из моды нравственности. Моя дочь, хотя вы бы этого и не подумали, глядя на нее. Это у нее первый зафиксированный официально невроз, так что, надеюсь, ее не слишком надолго запихнут в условно живое состояние. Возможно, она уже там.

- Нет, я ее не встречал - во всяком случае думаю, что нет. Я вообще людей видел мало. В основном только андроидов.

Вдруг Маркхэм вспомнил плачущую девушку, встреченную им в коридоре. Девушку, которая убежала прочь, когда он предложил ей помощь, как будто он обидел ее.

- Нет, - сказал Проф. задумчиво. - Конечно, много видеться с людьми в санатории не дадут. Слишком опасно. Разделяй и властвуй - вот здоровая стратегия еще с тех времен, когда каменный топор был секретным оружием. Ну, Джон, когда-нибудь я, возможно, еще встречусь с вами. Держите глаза открытыми, а ваши мысли двадцатого века оставьте при себе. Будьте ортодоксом, мой мальчик, некоторое время. Пока не поймете, кто с кем что делает и для чего.

Уходя, Проф. Хиггенс повернулся и сказал:

- Никогда не говорите вашему андроиду больше того, что необходимо. А если возможно, то и это не говорите.

Проф. медленно пошел прочь. Маркхэм смотрел ему вслед, пока полноватая фигура не исчезла в зарослях вереска и он не остался один со странным ощущением, что Проф. Хиггенс был трехмерной галлюцинацией. Он задумался об их любопытной беседе и попытался увязать в уме все услышанное.

Потом он спохватился, что Марион-А ждет его около геликара, поднялся и пошел к ней. Чувство усталости покинуло его. Зато появилось неясное ощущение цели, желание действовать, как будто он вдруг осознал, зачем судьба сохранила его до двадцать второго века. Как ни странно, но он был рад этому ощущению.

- Если вы готовы, - сказала Марион-А, - мы можем лететь в Сити.

- Да, я готов.

Когда геликар стал подниматься, он вдруг вспомнил, почему у него возникло желание приземлиться здесь. Когда его мысли вернулись к Кэйти, он понял, что дом, в котором они когда-то жили, дом, который когда-то был домом для малыша Джонни и Сары, их маленькая цитадель счастья, - находится не более чем милях в двух отсюда. "Интересно, - подумал Маркхэм, - живет ли кто-нибудь в нем сейчас и существует ли этот дом вообще".

- Сделайте небольшой круг, - сказал он Марион-А, - и пролетите над дорогой. Я хочу посмотреть... - Он замолчал.

Искать дом смысла не было. Его не существовало, как и многих других домов двадцатого века в Хэмпстеде. С высоты в тысячу футов он увидел большое круглое озеро, берега которого были гладкими и блестящими, как стекло. Только это было не стекло, а оплавленные камни, кирпичи и глина. И все грезы... столько грез... все погребено навсегда в большой, кристаллической чаше.

Несколько ребятишек играли на озере. У них была яхта, гребные лодки и какая-то штука, похожая на гибрид велосипеда и катамарана. Дети! Казалось, он совсем недавно играл здесь со своими детьми. Промежуток в полтора столетия не казался таким реальным и большим, как последние семь или восемь дней. И потеря чувствовалась еще острее, потому что Кэйти и дети были вроде бы живы, но только в другом измерении.

В каком-то недосягаемом измерении, не имеющем ничего общего с безлюдными городами или такими озерами, появившимися после атомного взрыва.

ГЛАВА 5

Процесс ввода его имени в Мужской Индекс не был таким бюрократическим, как он предполагал. Марион-А посадила геликар прямо у Уайтхолла и провела его в одноэтажное здание из плексигласа и стали, находящееся на месте прежнего Военного Министерства. Он сказал свое имя и возраст чиновнику-андроиду, тот снял его отпечатки пальцев и направил его к доктору для полной электродиагностики. Наконец Маркхэм получил чековую книжку с отпечатанной надписью: "Лондонская Республика - Персональный Кредит", Чтобы сделать чек действительным, он должен был написать на нем сумму и прижать большой палец к той части, что была покрыта мягким пластиком.

Когда он вышел из Бюро Мужского Индекса, Марион-А объяснила ему, что, если он не намерен взять напрокат или купить геликар, машину следует вернуть в Республиканскую Транспортную Службу, где ему дадут расписку в получении.

- Сколько стоит прокат? - спросил он.

- Один фунт в день, сэр. - Он заметил, что она всегда говорит "сэр", если их могут слышать кто-нибудь из людей или андроидов.

- А покупка?

- Двести пятьдесят фунтов, сэр.

Маркхэм нащупал в кармане чековую книжку. Приятно было сознавать, что он теперь обладает пятью тысячами фунтов, ради получения которых ничего не пришлось делать. Приятно и беспокойно... Но до сих пор он понятия не имел о ценности денег, находящихся в обращении, и не мог знать, надолго ли ему хватит этих пяти тысяч.

В нерешительности он взглянул на геликар. Это было компактное и полезное средство передвижения, маневренное и удобное как в воздухе, так и на удивительно тихих улицах Лондона. Если он собирается немного попутешествовать, осматриваясь в новом для него мире, то, конечно, ему понадобится какой-нибудь личный транспорт.

- Я думаю взять его на неделю, - сказал он. - За это время я, наверное, узнаю, нужен ли он мне постоянно и могу ли я себе это позволить... Как это сделать?

- Когда нам попадется Бюро Обслуживания, я представлю им чек на семь фунтов, сэр. Это все, что требуется.

- Отлично. А как насчет ленча? Я проголодался.

Она провела его по Стрэнду к ресторану, который назывался "У Нино". Это заведение, как с некоторым удивлением отметил Маркхэм, очень напоминало маленький ресторан двадцатого века - с едой, выставленной на витрине, вязаными скатертями, деревянными стульями, старомодным неоновым освещением и официантками, которые носили обычные форменные платья, а на лица напускали немного мученическое выражение, которое он так хорошо помнил.

На какой-то момент все это ошарашило его, и он встал как вкопанный, оглядываясь вокруг с открытым ртом, почти готовый поверить, что он наконец избавился от фантастических видений и теперь в безопасности в своем мире. Потом он увидел, что официантки - андроиды, и понял, что Марион-А привела его в стилизованный ресторан.

Она улыбнулась:

- Я подумала, что вам понравится здесь, сэр. Мне подождать вас в геликаре?

Маркхэм удивленно посмотрел на нее, потом спохватился:

- Марион, если вы поедите со мной, это доставит вам много неприятностей? Я имею в виду последствия.

- Нет, сэр. Это очень простая операция.

- Тогда я был бы рад, если бы вы составили мне компанию, - сказал он робко. - Я еще чувствую себя не совсем уверенно... Странно, да?

- Это вполне понятно, сэр. Вы быстро привыкнете.

Маркхэм выбрал столик у окна, посмотрел меню и заказал такой ленч, какой он мог бы заказать сто пятьдесят лет назад.

Хотя ресторан находился в Вест-Энде, в зале было не больше десятка посетителей. С любопытством оглядевшись, он увидел, что не один он сидит здесь с андроидом. Через два столика от него обедала необычайно привлекательная женщина, а ее персональный андроид вертел в руках чашку с кофе; в дальнем конце зала мужчина и женщина, несомненно находящиеся в близких отношениях, оба привели с собой своих андроидов. Маркхэму это показалось нелепым.

Он осматривался, пытаясь понять, что за люди окружают его в этом новом веке, - люди, чья этика так же чужда ему, как этика бразильского охотника за головами, люди, ведущие паразитический образ жизни, лишенные какой бы то ни было ответственности и возможности решать свою судьбу. Если не обращать внимания на некоторую необычность их одежды и несколько лучшее физическое развитие, они выглядели совершенно нормальными и - трудно подобрать другое слово - расслабленными. В нем росло чувство замешательства. Он понял, что ожидал увидеть некие несомненные признаки упадка, но не обнаружил их... Пока!

Некоторое время он и Марион-А ели в молчании. Потом, когда они дошли до кофе, Маркхэм заметил как бы невзначай:

- Тот старик, что встретился в Хэмпстеде, довольно странный.

- Он не похож на условно приспособленного, - ответила Марион-А.

- У меня создалось впечатление, что он интересуется каким-то странным религиозным культом, - продолжал Маркхэм. - Таких людей много?

В душе он очень хотел знать, не слишком ли драматизировал свое положение Проф. Хиггенс, когда предупреждал Маркхэма, чтобы он ничего не говорил Марион-А. Его так и подмывало сообщить, что Проф. - Беглец, и посмотреть на ее реакцию. Однако он промолчал. Конечно, Проф. Хиггенс мог преувеличивать опасность, но мог ведь и не преувеличивать. Разумнее было выждать, пока все не прояснится.

Тем не менее, предположив, что большая часть сказанного Проф. Хиггенсом правда, можно было ожидать, что Марион-А проявит интерес, но она не вспоминала об инциденте, пока он сам не заговорил об этом.

- Существует много различных религиозных братств, - объяснила Марион-А. - Обычно они преследуют скорее общественные, чем религиозные цели. В Сити сейчас в моде различные формы Индийского Мистицизма, но наибольшей популярностью пользуется "Три-С".

- Что это - "Три-С"?

- Сообщество Сексуальных Символистов.

- Звучит захватывающе, - заметил он.

- Я думаю, да, - сказала Марион-А. - Для человеческих существ, конечно. - Она улыбнулась своей неподвижной улыбкой.

- Тот человек в Хэмпстеде, - продолжал Марк-хэм, - кажется, предпочитает что-то вроде солнцепоклонников.

- Именно так, сэр, - спокойно сказала Марион-А. - Я пришла к заключению, что он Беглец.

- А что это такое? - Маркхэм был настолько потрясен, что вряд ли его удивление прозвучало убедительно.

- Плохо приспособленный человек, который противопоставляет себя существующему эталону поведения и который поэтому несчастлив и настолько не коммуникативен, что отказывается от помощи, включая и психиатрическую. Имя такого человека исключается из Индекса, и он лишается всех социальных привилегий до тех пор, пока не согласится принять помощь.

- Его могут заставить?

- Нет, сэр. Пока он не совершит преступление.

- Но если его имя убирается из Индекса, он, вероятно, теряет все свои деньги и все остальное. Ему приходится воровать, чтобы жить.

- Да, сэр. И тогда его по закону можно принудить пройти курс лечения, когда он будет пойман или же сдастся сам.

- Милая, надежная система, - отметил Маркхэм. - А многих Беглецов удается поймать?

- Большинство сдаются сами, - ответила она. - Лишение социальных привилегий действует деморализующе. К тому же курс лечения в этом случае не столь суров, ведь если человек сдался добровольно, он психологически стремится к сотрудничеству.

Помолчав, Маркхэм спросил:

- А кто же решает, чьи имена должны быть исключены из Индекса и как поступать с Беглецами? И кто несет за это ответственность?

- Это одна из функций Психопропа, сэр: Департамента Психологической Пропаганды. Он мрачно засмеялся:

- Это, наверное, единственный правительственный департамент, чей штат целиком состоит из людей.

- Нет, сэр, - ответила Марион-А. - Психопроп организован и управляется исключительно андроидами.

- Иисус Христос! - Маркхэм был потрясен. - Неужели никто не руководит их деятельностью, я имею в виду - никто из людей?

- Они подчиняются непосредственно президенту Лондонской Республики.

- Понимаю... А как много женщин становится Беглецами?

- Не много, сэр. Психические неврозы у женщин встречаются значительно реже, чем у мужчин.

Он медленно пил кофе, обдумывая то, что сказала Марион-А. Заговорил снова он только через несколько минут:

- Предположим, я знал бы, что человек, которого я встретил в Хэмпстеде, - Беглец, что я должен был бы сделать?

- Если бы вы сказали это мне, сэр, я бы связалась с ближайшей группой психиатров. Потом они бы выследили его и предложили сдаться.

- Предположим, он бы не захотел сдаваться?

- Тогда его бы взяли, сэр.

- Силой?

- Применяемые методы не причиняют вреда человеку, на которого они направлены. Маркхэм взял сигарету:

- Если вы считаете, что он Беглец, почему вы об этом не сказали? И почему вы не вызвали психиатрическую группу, или как там ее?

- Абсолютной уверенности не было, - сказала Марион-А. - К тому же персональный андроид не должен принимать независимые решения на таком уровне, если, конечно, нет угрозы непосредственной опасности.

- К счастью, - сказал Маркхэм, глубоко затягиваясь, - в этом случае все это не так, верно? Он просто безобидный чудак - даже предложил мне поехать в Корнуолл и присоединиться к его солнцепоклонникам.

- Да, - сказала Марион-А. Она подносила чашку с кофе ко рту через равные промежутки времени.

Просто из любопытства Маркхэм решил замерить их. Он выяснил, что каждый интервал составляет пятнадцать секунд.

- Почему вы не хотите попробовать промежуток в двадцать две секунды? весело спросил он.

Марион-А наградила его застывшей улыбкой, но у него появилось неловкое ощущение, что он почти смутил ее.

Покончив с сигаретой, Маркхэм вспомнил, что сейчас для него проблема жилья является важнейшей и первоочередной. Конечно, можно было несколько дней пожить в гостинице, но эта перспектива не прельщала его. Ему хотелось иметь что-то свое. Он начал чувствовать себя как дикий зверь в незнакомом лесу, и, подобно зверю, ему хотелось безопасности и собственной берлоги.

Поиск квартиры, как объяснила Марион-А, был намного проще, чем в его время. Надо было просто пойти в ближайший Жилищный Центр - на месте старой станции Чаринг-Кросс был такой - и получить список вакантного жилья в Сити.

Благодаря геликару на дорогу от ресторана до центра ушло не более минуты. Там дежурный андроид дал ему самый последний список, в котором, казалось, было все что угодно - от особняков в Вестминстере до подвальных комнат в Челси. Ясно, что в Лондоне не ощущалось нехватки жилья.

Маркхэм просмотрел список и пометил "галочкой" каждый адрес, который он считал подходящим. В результате он поставил тридцать "галочек" и вынужден был произвести более строгий отбор, чтобы иметь возможность посмотреть все варианты. В итоге он получил шесть адресов и решил наведаться по ним с помощью геликара.

Квартира в Найтсбридже была четвертой по счету, и, посмотрев ее, он понял, что может прекратить поиски. Комнаты находились на. третьем этаже одного из немногих сохранившихся Викторианских домов. Он предпочел их, потому что любил массивную архитектуру, потому что ему нравилось жить повыше и потому что оттуда открывался чудесный вид на Серпантин и Гайд-Парк.

Квартира состояла из двух спален, гостиной, кабинета, кухни и ванной. Мебель везде, кроме кухни и ванной, была в основном старинной, - приятное и гармоничное сочетание времен конца правления Виктории и начала правления Эдуарда. Несколько современных вкраплений - стереоэкран, принтер новостей и видеотелефон - не нарушали общей атмосферы уюта и покоя.

Андроид в Жилищном Центре сообщил ему, что рента составит шестьдесят пять фунтов в месяц. Он отважно подписал чек, чтобы заплатить за первые шесть месяцев, прижал большой палец к пластиковой пластинке и отдал его.

Маркхэм был немного удивлен тем, что менее чем за пару часов ему удалось найти себе дом - или, по крайней мере, комнаты, которые, вероятно, могли стать его домом. Неожиданно он понял, что раздумывает о том, как бы отнеслась к этой квартире Кэйти.

В прошлом, особенно до свадьбы, Гайд-Парк был их излюбленным местом для уик-энда. Они, должно быть, проходили мимо этого самого дома в Найтсбридже много раз, возможно, даже смотрели на него и, вероятно, раздумывали, хорошо ли было бы жить в таком фешенебельном районе.

"Ну что ж, - с горечью подумал Маркхэм, - теперь я это узнаю. А Кэйти нет". С каждым проходящим часом Кэйти уходила все дальше и дальше и казалась отдаленной фигуркой, удаляющейся в свете заходящего солнца. "Скоро, - подумал он устало, - наступит полная темнота. Реальная Кэйти станет только памятью, иллюзией".

Но где-то в глубине души он чувствовал, что это не так, что Кэйти будет жить, даже если его память, поступившись правдой, и сделает ее ретроспективный образ совершенней, чем могла быть любая когда-то жившая женщина.

Положив в карман полдюжины ключей, он позволил Марион-А отвести его в апартаменты Найтсбридж, Рутланд-Хаус, 3. Почти что домой.

Только тут он понял, что въезжает с весьма скромным скарбом - немного одежды, выданной ему в Северном Лондонском Санатории, и ничего больше. Он растерянно посмотрел на Марион-А:

- Мы ведь ничего не купили.

- Нет, Джон.

- Мне нужны пара рубашек, пара ботинок, что-нибудь почитать. Бумага для письма, ну и так далее.

"Какого черта, - мысленно спросил он себя, - я думаю о писчей бумаге? О чем мне писать и кому?" Он посмотрел на Марион-А, и ему в голову пришла другая мысль.

- А как же с вашей одеждой? - спросил он. - У вас она есть?

На Марион-А были все те же красный жакет и черная юбка, что и в тот день, когда он увидел ее впервые. Разговор об ее одежде не возникал, а сама она никогда ничего не говорила.

- Это было сшито для меня, - ответила она, - когда меня приставили к вам. Одежда очень долговечная, и, если вы хотите, я буду носить ее, пока она не сносится.

Он почувствовал замешательство и из-за этого рассердился:

- А что вы будете делать, если одежда испачкается?

- Я почищу ее, пока вы спите. Это наиболее подходящее время.

- Боже мой! А разве вам не хочется иметь разнообразную одежду?

- Если это понравится вам. У меня личного предпочтения нет.

- А вот у меня есть, - воскликнул Маркхэм. - Мы купим вам платья, как... как... К черту! Нет! Мы купим то, что годится для нынешнего дня и времени!

- Да, Джон.

Они отправились по магазинам, и Маркхэм потратил еще пару сотен фунтов в процессе этой экспедиции. Марион-А не без пользы провела время с андроидом-костюмером, в то время как Маркхэм выбирал себе рубашки по вкусу и заказывал костюм. Из большого количества ярких синтетических тканей, предложенных ему, он выбрал похожую по текстуре на твид, сравнительно мягких пурпурно-серых тонов.

Когда проблема с одеждой была решена, он из любопытства прошелся по другим отделам магазина, чтобы посмотреть, какие товары предлагаются публике в двадцать втором веке. Многие предметы он узнал сразу, но некоторые были для него полной загадкой, пока Марион-А не объяснила их назначение.

Там были электростатические и ультразвуковые "стиральные" машины; девятимиллиметровые гипнопроекторы, укомплектованные динамичными и знойными любовными фильмами, в которых зритель становился участником с помощью видеогипнотической техники; спектроплейеры, которые трансформировали музыку в цветные изображения; кассеты книг и микромагнитофоны; энергетические коньки, контурные кровати, одноместные велосипеды с одним колесом и множеством мелких приспособлений для удобства и развлечения граждан Республики.

Маркхэм поддался искушению и купил себе наручные часы с устройством, сообщающим новости, вечное перо, набор старинных шахмат из слоновой кости в инкрустированной шкатулке. В ювелирном отделе он увидел платиновый браслет чудесной работы и купил его Марион-А, не очень понимая, что делает. Он не пытался изучить туманные мотивы этого порыва, просто подумал мимоходом, что с браслетом она будет больше походить на человека. Его страшно удивило то, что браслет стоил только двадцать пять фунтов.

Подарок как будто не произвел на Марион-А впечатления, но нельзя было утверждать это с полной уверенностью. Она поблагодарила его со спокойным безразличием существа, которого не волнует личная собственность, как и комплименты. И хотя он предвидел ее реакцию, это все равно разозлило его. В отместку Маркхэм отправил ее одну покупать продукты и оставил в геликаре, когда сам зашел выпить чаю в почти пустой ресторан.

Он уже начал привыкать к тому, что по сравнению с прежним славным, чахоточным Лондоном нынешний Лондон был городом-привидением. Население, как он выяснил, составляло едва тридцать тысяч. И несмотря на то что война произвела столько разрушений и многое еще не было восстановлено, жителей в Лондоне было так мало, что они напоминали маленьких мух, редко разбросанных по огромному торту.

Зато количество андроидов было совсем иным. Оценивая впечатления этого первого дня, Маркхэм решил, что на одного человека в Лондоне приходится по меньшей мере четыре андроида.

Даже самые деловые улицы Вест-Энда были почти так же пустынны, как в полночь в двадцатом веке, а большинство случайных прохожих были персональными или исполнительными андроидами, которые направлялись по домашним или профессиональным делам. Человек без сопровождения был редкостью, и казалось, будто в двадцать втором веке существовало правило, что, куда бы и зачем ни отправлялся человек, персональный андроид должен следовать за ним.

Другой вещью, сильно потрясшей Маркхэма, было то, что он почти не видел детей, кроме тех, которые попались ему на глаза на озере в Хэмпстеде.

В отличие от ресторана "У Нино", ресторан, находившийся рядом с магазином, был воплощением современного дизайна. Ни один из дюжины овальных столиков не имел ножек, - все столы были подвешены на сверкающих стальных трубах, прикрепленных к переливающемуся потолку. Меню живописно высвечивалось на маленьком экране, и Маркхэм обнаружил, что заказы передаются прямо на кухню с помощью настольного микрофона. Он раздумывал, заказать ли ему чайник шотландского или лондонского чая, как вдруг заметил, что за ним наблюдают. Маркхэм посмотрел в настенное зеркало напротив себя и увидел удивительно красивую женщину с длинными золотистыми волосами, стоящую за его контурным стулом на расстоянии двух-трех ярдов. На ней была темно-синяя туника, по стилю похожая на китайскую, и слаксы с металлическим блеском, на голове - маленькая корона, украшенная драгоценными камнями.

Она встретилась с ним взглядом, улыбнулась и подошла к нему. Маркхэм встал и повернулся к ней лицом.

- Хэлло, мистер Маркхэм. Садитесь. Я присоединюсь к вам, если вы позволите. - Ее голос звучал весьма мелодично. - Вы меня еще не знаете, продолжала она. - Но у нас уже назначена встреча. Я - Вивиан Бертранд. Я велела моему персональному андроиду послать вам приглашение на прием во Дворце, который устраивает Клемент.

Он почувствовал, что воротничок рубашки стал ему тесен, и обругал себя, что оставил Марион-А в геликаре. Она могла бы подсказать ему, как вести себя в этой ситуации.

- Здравствуйте, - произнес он, сомневаясь, стоит ли пожимать ей руку. - Вы... э... жена президента? Она пододвинула свой стул к его стулу.

- Просто к сведению: я надеюсь, что не выгляжу как чья-то жена... Я его дочь, мистер Маркхэм... Ну, так что мы будем есть? Вы голодны?

- Да нет, мисс Бертранд. Я...

- Меня зовут Вивиан, а вас я буду звать Джон... Этот нелепый андроид испортил интервью с вами самым удивительным образом. Его надо перепрограммировать... Ну, раз вы не голодны, мы попьем чаю со льдом.

Едва она успела сделать заказ по микрофону, как появился андроид, молча поставил чай и удалился. Вивиан Бертранд протянула руку и нажала кнопку, расположенную в центре стола. Тотчас же из пола вокруг стола и стульев поднялся прозрачный плексигласовый цилиндр. Шум ресторана полностью пропал, и у Маркхэма возникло чувство, что они здесь как золотые рыбки в аквариуме.

Она засмеялась, дотронулась до другой кнопки, и цилиндр из прозрачного стал мутно-голубым.

- Теперь мы действительно наедине, - сказала она. - Микрофон тоже отключается. Мы называем это тайником.

- Это мое первое знакомство с ним. Она насмешливо взглянула на него:

- А что, в двадцатом веке мужчины и женщины никогда не хотели остаться наедине?

- Не посередине зала в ресторане - не так, во всяком случае.

Вивиан была удивлена:

- Вероятно, они были очень восприимчивы?

Маркхэм не знал, что ответить на это замечание, и промолчал.

- Вы должны мне все рассказать о людях вашего века, - продолжала она. - Я просто сгораю от желания узнать, какими они были. Это правда, что вы сказали по стереовещанию, - что вы были верны вашей жене?

Маркхэм почувствовал себя как ребенок, который признается, что лазал в чулан.

- Да, это правда.

- Вы невообразимое создание!

- Был использован термин "сексуальный варвар", - сказал он.

Каким-то образом Вивиан заставила его посмотреть ей в глаза.

- Я уверена, что вы можете быть настоящим варваром, - промурлыкала она.

Мало того, что она внешне была самой волнующей женщиной из всех, кого он встречал, - в ней было и другое качество, которое восхищало его. В каждом ее движении чувствовалась сдерживаемая энергия, огромная внутренняя сила, сжатая, как пружина. Он попробовал представить, что произойдет, если пружина эта расправится, и решил, что эта женщина опасна - во всех отношениях. Опасна в гневе и покое. Опасна при победе и при поражении. Ему подумалось, что она подобна вулкану и обладает такой же слепой разрушительной силой. Ее присутствие путало его мысли, и Маркхэму требовалось немалое усилие, чтобы сосредоточиться и понять, что она говорит.

Вивиан привыкла производить впечатление. Она, не обращая внимания на его скованность, продолжала говорить.

- Вы выглядите, - спокойно заметила она, - как полярный медведь, заблудившийся в тропиках. Живые андроиды! Каким скучным, надо полагать, был ваш век. Боюсь, что контраст слегка изменит вашу психику - но лучшим образом. Я назначу себя вашим охранником. Думаю, что за вами будет забавно наблюдать.

- Надеюсь, что не разочарую вас, - сказал он ровным голосом.

Вивиан слегка улыбнулась:

- И я так думаю. Похоже, в вашей личности больше всяких странностей, чем во всех Беглецах Лондона вместе взятых.

- Может быть, мне эти странности нравятся.

- Может быть, мне понравятся тоже, - ответила она. - Я знаю, у нас с вами будет война. Каждый начнет пытаться изменить другого, и запрещенных приемов нет. Ваши мысли против моих. Посмотрим, чьи лучше - и сильнее. Это будет весьма радикально... Вы принимаете вызов, дорогой враг?

Маркхэм чувствовал себя очень неловко. События развивались так стремительно, что у него закружилась голова.

- Я вот все удивляюсь, как случилось, что мы так запросто разговариваем, - признался он. - Может быть, мне лучше проявить должное уважение к дочери президента?

Она засмеялась:

- Только если я этого захочу, а я не хочу. Вы слишком интересны, Джон, чтоб держать вас на расстоянии. Не каждый же день встречаешь человека, которому пара веков от роду.

- Извините, поправка. Я всего лишь юноша - мне сто семьдесят семь лет.

- И вы очень хорошо сохранились, - сказала она. - Что вы думаете о Сити? Вам не кажется, что мы улучшили его? Я с ужасом думаю, на что он был похож, когда здесь жили миллионы. Кипящая масса тел, я полагаю. Отвратительно!

- У меня еще не было времени разобраться в своих впечатлениях, осторожно ответил Маркхэм. - Мне надо было ввести свое имя в Индекс и найти жилье.

- Вы действуете быстро. Где же вы живете?

- Найтсбридж, Рутланд-Хаус.

- Я знаю это место. Дряхлый старый музей. Поэтому вы его и выбрали?

- Совершенно верно, - улыбнулся он. - Я теперь музейный экспонат.

Вивиан допила чай со льдом.

- Но ненадолго, - сказала она с видом пророка. - Я об этом позабочусь... Случилось так, Джон, что мы почти соседи. Я живу на Парк-Лэйн. - Она посмотрела на крошечные часы-кольцо. - Мне пора лететь. Я должна быть в Олимпийском Клубе... Знаете что, приходите, навестите меня сегодня вечером. В двадцать два тридцать и без андроида. Вы расскажете мне о вашей старомодной семье и о губительном двадцатом веке.

Она нажала кнопку, и стенки цилиндра, окружающего их, скользнули в пол.

- Но я... - Маркхэм не успел договорить.

- Никаких "но", дорогой враг. Я дочь президента, - весело напомнила она. - Одна ошибка - и вы отправляетесь в условно живое состояние.

- В самом деле?

- Идиот. Я изничтожу вашу допотопную серьезность сегодня же вечером. Пока, Джон. Да смотрите же не увлекайтесь женщинами!

Пока он пытался сформулировать дипломатический отказ, она ушла. Вивиан вызвала у него странное напряжение. Его несколько поразили язык и манеры "роковой женщины", которые, вероятно, не менялись тысячелетиями, но Маркхэм вынужден был признать, что столь боевое поведение ей к лицу, хотя и вызывало в нем чувство неловкости. Он посидел в ресторане еще несколько минут, размышляя и пытаясь проанализировать свои эмоции, но, поскольку попытки были не очень успешными, он их бросил.

Тут он вспомнил, что Марион-А все еще ждет его в геликаре, вышел из ресторана и сел в машину, чувствуя, что ему по-прежнему хочется как-то отомстить ей за равнодушное отношение к платиновому браслету, хотя и. понимал, что ей незнакомы ни чувство благодарности, ни унижения.

Они добрались до Найтсбриджа в молчании. Маркхэм едва успел открыть дверь квартиры, как зазвонил видеотелефон.

- Как эта штука работает? - раздраженно бросил он.

Марион-А нажала на тонкую планку сбоку от экрана и отошла за пределы видимости.

Экран осветился, и на нем появилась женская голова и плечи. У женщины были темные волосы, мелкие подвижные черты лица. Выглядела она лет на девятнадцать.

- Привет, дорогой, - развязно произнесла она. - Добро пожаловать в хибару. Примерно в такой дыре ты жил там, в каменном веке, да? Теперь ты должен, повторяю - должен, спуститься и выпить с нами. Причем немедленно, сейчас же, и никаких извинений, дорогой. Мы хотим тебя видеть, просто помираем. И не приводи своего андроида. Мы своих вышвырнули на часок - я имею в виду, устаешь, когда все время их рядом видишь, а ты? Ох, я забыла! Я - Шона Ванделлей, живу как раз под тобой, в квартире номер два.

- Хэлло, - сказал Маркхэм, чувствуя, что не в силах сопротивляться. Меня зовут...

- Мы все о тебе знаем, дорогой. Ты невероятно романтический Спасенный. Вообще-то я воспринимаю тебя трагически. У тебя божественная форма головы как у Орфея, мне кажется. Тем более что у тебя был свой подземный мир. Но ты, кажется, немузыкален, нет?

- Нет, у меня нет никаких особых способностей, ни прорицательских, ни артистических. - Ему показалось, что он сходит с ума.

- Дорогой, - продолжала девушка, - мы тратим уйму психосоматических усилий на эту электронику. Увидимся через двадцать секунд. - Она одарила его восхитительной улыбкой, и экран погас.

Маркхэм повернулся к Марион-А.

- Что, люди обычно так и разговаривают? - спросил он. - Или это было что-то особенное?

- Мисс Ванделлей использовала современные идиомы, - ответила Марион-А с намеком на улыбку. - Ее речь, вероятно, перенасыщена ими.

- Черт. Я думаю, лучше пойти.

- Да, сэр. Вы хотите, чтобы я чем-нибудь занялась, пока вас не будет?

Маркхэм на секунду задумался, потом сказал:

- Примерьте ваши новые платья.

ГЛАВА 6

Шона Ванделлей открыла, как только он подошел к двери, и стремительно втащила его внутрь. Она сунула ему в руку высокий бокал и одновременно представила высокому человеку с бронзовым от загара лицом, всем своим видом и движениями похожим на атлета.

- Этот объект называется Пол Мэллорис, - сказала Шона. - Мое первое снаваждение. Он здорово управляется со стихотворными размерами, когда ему нечем больше заняться. - Она засмеялась. - Но обычно милый зверь находит занятие получше. Я в самом деле не вижу причин, почему бы любовным утехам не продолжаться годы. И вы, наверное, склонны согласиться со мной, потому что вы в чувственном отношении примитивны сами, правда ведь, дорогой Спасенный?

- Давайте лучше начнем сначала, - остановил ее Маркхэм. - Я же только что из глубинки. Что такое снаваждение?

- Сокращенно от сексуального наваждения, - пояснил Пол Мэллорис. - Я оказался свободным, когда Шону стала утомлять ее девственность. Мы соединились. В самом деле все очень странно, но увлекательно. Я поспорил с ней на сотню, что это продлится месяц, но прошло уже три. Так что вот она моя красавица.

- Он мой зверь, - гордо добавила Шона. - Очень милый зверь и очень косматый - в психосоматическом смысле.

- Понимаю, - безразлично согласился Маркхэм. - Чем большее я узнаю об этом мире, тем больше понимаю, как много мне нужно еще узнать. - Он сделал долгий глоток из бокала, который она подала ему. Сначала показалось, что это крепкий коктейль, но нет - он быстро понял, что это совершенно безобидный напиток.

- Милый Спасенный, - сказала Шона. - Ты просто находка. Если бы не мой объект, я бы с удовольствием соединилась с тобой. Тебе ужасно не хватает жены? Да что там говорить, конечно не хватает! Ты же сам сказал с экрана. Бедный, бедный Спасенный. Я думаю, тебе, наверно, хочется любви.

- Поменьше о Спасенном, - запротестовал Маркхэм, тяжело ворочая языком, и допил свой стакан. - Вы меня заставляете чувствовать себя патриархом. Меня зовут Джон, а кому на свете не хочется любви? Боже мой, да я же напился! - Он почувствовал, что комната закружилась перед глазами, и без особой надежды попытался дойти до ближайшего стула, но не дошел.

Маркхэм опустился на четвереньки и закукарекал.

- Засуньте меня в духовку. Я мороженый цыпленок, - убежденно объявил он. - Кому-нибудь нужны холодные яйца? Яйцо любви, друзья! Оно ваше разбейте его. Яйцо надежды? Боже, оно бесплодно. Яйцо истины? Хотите верьте - хотите нет, но старая вещь - надежная вещь. Это более чем яйцо, это цыпленок. А цыпленок, черт побери, - это я!

Пол и Шона смотрели на него и улыбались. Он попытался сфокусировать свой взгляд, но изображение раздваивалось.

- Вы, сучьи красавицы! - заревел он. - Вы, чертовы звери! Ползите назад в вашу сказку и дайте мне покоя. Режьте меня, я готов! Что за чертовщину вы сунули в мою выпивку, секс-призраки? Идите прочь и блудите. Я умираю от горя. Яйцо горя, дорогие люди, лучше всего потреблять вкрутую с солью и потерей памяти... Кэйти, дорогая, этот мир полон ублюдков и шлюх... Я люблю тебя!

Он начал смеяться. Он упал лицом вниз и громко захохотал. Пол Мэллорис поднял его с удивительной легкостью и положил на диван. Глаза Маркхэма закрылись, и дыхание стало ровным.

Пол посмотрел на Шону.

- В какой-то момент я подумал, что мы перебрали с дозой, - сказал он спокойным тоном. - Это всего лишь предпороговый шок. Обычная реакция после замораживания, даже если бы он не пролежал во льду полтора века. Ему нужен тщательный уход, бедняге. Одно неверное движение - и он отойдет... Трудно представить, какую травму он перенес. - Неожиданно Пол улыбнулся. Наверное, нам было бы так же плохо, если б мы попали в мир без андроидов.

Шона вздохнула:

- Разве было бы плохо? Пол, он просто рвался к символу яйца. Ты думаешь, это имеет какое-нибудь значение?

- Пока нет. Нужно понаблюдать за ним несколько дней. Он должен понять, что происходит в мире. Я думаю, мы узнаем, когда он примет какое-либо решение.

Шона выглядела несчастной.

- Я себя чувствую просто змеей. Нужно было дать ему время осмотреться, прежде чем брать его в работу. Он же только что из санатория.

Пол достал из ящика стола пузырек и шприц для подкожных инъекций.

- Я знаю. Мне и самому это не нравится. Но если мы не начнем работать с ним как можно скорее, этим займутся они. Даже Психопроп выяснит, что потенциально в нем преобладает символ курка. Обычный человек двадцатого века - как раз тот археологический тип, что нам нужен. И, по Божьей милости, нам даже не пришлось охотиться за ним. Он сам пришел к нам!

Она смотрела, как он наполняет шприц и вонзает иглу в руку Маркхэма.

- Ты уверен, что "Забытьин" сделает свое дело?

- Если нет, нас ждет Уничтожение, моя милая. - Он успокаивающе улыбнулся. - Не паникуй, Шона. Один кубик даст нам не меньше двадцати минут ретроактивной локализованной амнезии. Он ничего не запомнит. - Пол вынул шприц и положил его на место.

Через минуту, или около того, Маркхэм открыл глаза, два раза моргнул и сел.

- У вас был обморок, - сказал Пол. - Перенапряжение. Последствия условно живого состояния.

- Очень глупо, простите, - извинился Маркхэм. - Сейчас все хорошо. Между прочим, я подумал, что это от выпивки.

- От нее тоже, - сказала Шона серьезно. Он попытался встать.

- Не надо, - посоветовал Пол. - Поднимите ноги и расслабьтесь. Я должен вам кое-что сказать.

Маркхэм был удивлен:

- Вы говорите совсем по-другому. Теперь ваша речь звучит более нормально - для меня, во всяком случае.

- Отлично, - сказал Пол. - Просто нам не надо больше играть некоторое время.

- Что вы имеете в виду?

- На левом предплечье у вас след укола. Я вколол вам алкалоид, он называется "Забытьин". Минут через двадцать вы спокойно отключитесь, а когда придете в себя, не сможете вспомнить ни слова из нашего разговора.

Маркхэм несколько секунд молча смотрел на него.

- Большое спасибо, - сказал он мрачно. - Возможно, я со временем и привыкну к новомодному гостеприимству, но сейчас меня это раздражает. Если вы не возражаете, я отсюда поскорее уберусь.

- Вы останетесь на месте и выслушаете меня, - сказал Пол Мэллорис. - Я ничего не собираюсь делать, кроме того, что необходимо... Не будьте агрессивным. Вы только что из санатория, и я в значительно лучшей форме... Все, что я хочу, - это только чтобы вы выслушали меня.

- Я слушаю. Можно даже сказать, я вас слушаю очень внимательно.

Шона с мольбой посмотрела на него:

- Мы не хотим вам вреда. Пол...

- Предоставьте это мне, Шона. - Пол Мэллорис пододвинул стул и сел напротив Маркхэма. - У вас еще не было времени, чтобы сориентироваться в нашем мире. Но вам, по вашим меркам, он кажется утопией, потому что андроиды выполняют всю работу, а нам остаются все развлечения.

Маркхэм кивнул:

- Насколько я понял.

- Однако среди нас еще остались, - продолжал Пол, - те, кто ценит свободу мысли больше, чем пустое времяпрепровождение. Мы не хотим, чтобы андроиды всем заправляли. Мы бы хотели и сами за что-нибудь отвечать.

- Похвальное честолюбие, - сказал Маркхэм с сарказмом. - Почему бы вам не сделать что-нибудь для этого?

- Мы делаем, но нам приходится быть очень осторожными. Позднее вы поймете, как легко угодить в разряд невротиков. Джон, любое отклонение в поведении, всякое несоответствие современному социальному статусу считается невротическим. Первая стадия - это когда ваши так называемые друзья заметят, что вы не выглядите счастливым. Вскоре это известие попадает к агенту Психопропа. Затем вы проходите психиатрический тест, хотя это само по себе ничего не значит. Имеет значение, сможет ли Психопроп обнаружить в вашем поведении существенные отклонения от нормы. Если отклонения имеются, вас рекомендуют для условно живого состояния или Анализа, в зависимости от того, насколько опасным вас сочтут. Анализ имеет и другое название Уничтожение. Они уничтожают вашу личность и воссоздают ее в более, на их взгляд, лучшем виде.

- Почему же люди терпят подобное положение?

- Они соглашаются с этим, ибо считают, что другого выхода нет. Только - Анализ.

- А как дела с движением сопротивления?

- Я к этому и подхожу, - сказал Пол. - Каждый может отказаться от Анализа. Но тогда человека исключают из Индекса; а его персонального андроида, если он его вовремя не поломал, перепрограммируют, чтобы тот выследил своего хозяина и вызвал психиатрическую команду. Тот, кто пытается помочь, тоже подлежит тестированию и в конечном итоге Анализу.

Маркхэм криво улыбнулся:

- Я уже слышал о Беглецах, одного даже встречал. Пол Мэллорис напрягся:

- Кого?

- Может быть, я вам скажу когда-нибудь, но не сейчас... Между прочим, сколько их?

- Никто не знает, кроме Психопропа. В любом случае их, вероятно, больше, чем пятьсот, но меньше тысячи.

- Я думаю, у них есть что-то вроде организации, - предположил Маркхэм.

- Верно. Около семидесяти процентов людей являются приверженцами свободного общества и хотят сами отвечать за свои поступки.

- Но они мало что могут против сотни тысяч андроидов и тридцати тысяч пассивных человеческих существ, так?

Пол Мэллорис улыбнулся:

- Я вижу, вы уже уловили суть проблемы. Но Гораций удержал мост, Леонид удержал проход, а Давид убил Голиафа.

- Аналогии вряд ли годятся.

- Почему же? Годятся - психологически. Я - психоисторик, между прочим, когда не прикидываюсь в своей публичной роли апокалиптического поэта.

- Значит, андроидам не удалось заставить вас совсем не думать?

Тем временем Шона налила выпивку в три бокала. Один она предложила Маркхэму.

- На этот раз совсем безопасно, - сказала девушка извиняющимся тоном.

Он взял стакан:

- Спасибо. Странно, но я совсем не беспокоюсь.

- Нет, андроиды не отучили меня думать, - сказал Пол. - Моя мать умерла, когда я родился, а отец - когда мне только исполнилось три года. Меня вырастили андроиды - нянчили, кормили, одевали, дали образование. Они заботились обо мне очень хорошо. Я должен был бы вырасти замечательным гражданином. Но не вырос.

- Почему?

- Андроиды могут присматривать за ребенком, но не могут любить его. Поэтому сперва была просто обида, а потом она обострила мое критическое мировоззрение. И вместо того чтобы принимать мир таким, какой он есть, я начал задавать вопросы.

Маркхэм посмотрел на Шону:

- А как с вами?

Она улыбнулась и положила руку на плечо Пола:

- Это он заразил меня. Я просто была несчастлива и боялась признаться в этом. Я думала, что со мной что-то не в порядке. Пол убедил меня, что это не так.

Маркхэм неожиданно рассмеялся:

- Пятьсот Беглецов и пара идеалистов против всех.

- Есть и еще люди вроде нас, - сказал Пол. - Их много, может быть тысяча. Они ждут примера или лидера.

- Теоретически, я бы поставил свои деньги на андроидов и систему.

- А практически?

- Практически, - осторожно сказал Маркхэм, - я думаю, что вы можете найти лидера. Пол посмотрел ему в глаза:

- Я полагаю, что мы его уже нашли.

- Кого?

- Вас.

Наступило тягостное молчание. Шона рассматривала свой бокал, не поднимая глаз на Маркхэма.

- Я считаю, что вы сумасшедшие, - наконец сказал он, - если решили, что я соглашусь и что моя кандидатура - лучшая из всех. А если я не захочу, тогда что - спаси, Господи, человечество? Я еще даже не определился в этом мире. У меня не такой образ мыслей, как у вас. Я принадлежу другому веку. Я...

- Именно поэтому вы и подходите, - вмешался Пол. - Вы из того века, когда люди полностью полагались на самих себя.

- И каких дел натворили, - горько сказал Марк-хэм.

- Не в этом суть. Ваша ценность в символе, архетипе. Вы Спасенный: человек, который верит в так называемую примитивную семейную жизнь, в созидательный труд и в человеческую ответственность.

- Вздор! - со злостью сказал Маркхэм. - Я верю в счастье. Все то, о чем вы сказали, и делало меня счастливым. Если я могу быть счастливым при существующих ныне условиях, то я постараюсь им быть. Я не влезал специально в эту ловушку в морозильной камере, чтобы организовать вашу ничтожную революцию.

- Предположим, вы не сможете быть счастливым?

- Вот тогда и подумаю.

Пол Мэллорис, кажется, был доволен.

- Это все, что мы хотели узнать. Подождите. Попробуйте все, что вам будет предложено этим миром, Джон. Я думаю, хорошего вы найдете мало. Вот тогда мы сможем вас использовать. А за это время вы нам вреда причинить не сможете, потому что "Забытъин" полностью сотрет наш разговор в вашей памяти. Мы воспользовались им только чтобы проверить, как вы будете реагировать. Лично я думаю... - Он остановился.

Маркхэм поднес руку к голове и, казалось, старался поддержать ее. Он напряженно посмотрел на Пола Мэллориса:

- В комнате темнеет.

- Не волнуйтесь, "Забытьин" начал действовать немного раньше. Вы отключитесь примерно на пятнадцать секунд.

Маркхэм слабо улыбнулся.

- Прелестная интерлюдия, - пробормотал он; потом его голова откинулась, и он обмяк.

* * *

Он пришел в себя и увидел, что Шона Ванделлей подносит чашку с темной жидкостью к его губам. Черный кофе. Он отпил немного, проглотил и сел.

- Дорогой, - радостно сказала Шона. - Мы свиньи, ну и свиньи! Вы, должно быть, ужасно устали, потому что просто закрыли глаза и заснули. Чуть на нас не легли. А может, вы сочли нас скучными, ужасно скучными?

- Вот черт, - сказал Маркхэм. - Мне очень стыдно. Никогда раньше со мной такого не случалось. Может быть... мне что-то странное снилось почему-то яйца... кажется.

- Интересно, - сказал Пол. - Мне кажется, Фрейд был очень популярен в ваше время. Старик был фантастичен как аналитик, но он был просто золотой жилой буквальных сопоставлений, типичный невротик девятнадцатого века с ложной программой. Кто знает - он мог бы стать легким лирическим поэтом с правильным стимулом. В ближайшие дни послушайте "Сонет для шизо". У меня также есть записи...

- Если вы не возражаете, - нетвердо начал Маркхэм, - я полагаю, мне надо идти домой. У меня был тяжелый день.

- Дорогой Джон, - замурлыкала Шона. - Мы беспредельно жестокие, да и совсем глупые. Конечно, ты устал. Это же первый день после санатория. Может быть, завтра... Возможно, вечером?

- Возможно, - сказал Маркхэм. Она проводила его до двери. Он вспомнил, что договаривался еще об одной встрече.

- Пока, приятель, - сказал Пол Мэллорис. - Освободите свою психику.

Маркхэм выдавил бледную улыбку и отправился в свою квартиру. Его не покидало чувство, будто он что-то должен вспомнить. Что-то очень важное, что пряталось в самой глубине его памяти. Может быть, завтра удастся вспомнить.

Ему необходимо было отдохнуть. Был уже седьмой час, а в десять тридцать (двадцать два тридцать! Сверим часы, джентльмены) предполагалась встреча с загадочной Вивиан Бертранд.

"Боже мой! Ну и денек! - подумал он. - Чертовский день!" Двадцать второе столетие, казалось, мстительно затягивает его.

Вернувшись, он обнаружил, что Марион-А сменила кофту и юбку на лыжный костюм бутылочно-зеленого цвета. Несмотря на строгие линии, костюм придал ей удивительно женственный вид.

- Я иду спать, - кротко сообщил он. - Если не проснусь через три часа, разбудите меня.

- Да, сэр.

- Я же просил называть меня Джоном.

- Прошу прощения, Джон.

Ему показалось, что в ее голосе прозвучала нотка обиды. Но это было глупо. Разве андроид может обидеться?

В спальне он быстро скинул одежду и бросил ее беспорядочной грудой. Постель была приятно теплой. Марион-А постелила ему термоодеяло.

ГЛАВА 7

Он находился в великолепном магазине игрушек. Стены там были из прозрачного пластика, а потолок - из черного бархата, усеянного остроконечными звездами. Он стоял перед большим прилавком, на котором раскинулся Лондон - картонный город, украшенный волшебными огоньками, блестками и разноцветными стеклянными лампочками.

За прилавком стоял Дед Мороз в красной шапке и с большим мешком. Лицо у него было какое-то вялое, помятое; голосом Проф. Хиггенса он сказал:

- Веселого Уничтожения, мой мальчик, и счастливого невроза!

- И вам того же, - вежливо ответил Маркхэм. Дед Мороз смахнул крокодилову слезу.

- По секрету, - сказал он. - Все мои северные олени никуда не годятся.

- Почему?

Дед Мороз затрясся от смеха:

- Боюсь, что все они прирожденные Беглецы, сынок.

Маркхэм почувствовал прилив вселенского милосердия.

- Мир Земле, - убежденно сказал он. - Доброй воли всем андроидам.

Дед Мороз развязал мешок:

- Возьми себе подарок, дружок, не глядя. Любой бесценный пакет за чисто номинальную стоимость.

- Сколько?

- Сущий пустяк. Приложи пальчик, заверь чек на свою душу.

Маркхэм достал большую чековую книжку с надписью: "Лондонская Республика - Персональный Кредит" и - прижав большой палец к пластиковой карточке, вручил ее Деду Морозу.

- Удовлетворение гарантируется, - громко заявил старик. - Или ваша душа будет вам возвращена.

Маркхэм запустил руку в мешок и вытащил пакет.

Он сдернул ленту, сорвал веселую обертку и обнаружил заводную куклу. У него вырвался крик отвращения.

- Ты не любишь играть в куклы? - с любопытством спросил Дед Мороз.

- А вы как думаете?

- Она умеет ходить и говорить.

- Да хоть бы летать и кричать.

- Терпение, друг мой. - Дед Мороз взял куклу, повернул ключ в ее спине и аккуратно поставил на пол. - Если она тебе не нравится, можешь выбрать другой подарок. Честный Проф. святой Николай - это я.

Кукла начала расти. Лицо увеличивалось, глаза засветились, золотистые волосы упали на плечи... Кэйти!

- Кэйти, - хрипло прошептал он. - Кэйти, дорогая.

- Джон, - сказала она. - Я люблю тебя.

- Милая моя, это же чудо. Не будем спрашивать что и почему. Просто пусть так и будет.

- Джон, я люблю тебя.

Он посмотрел на картонный город, на милостивого Деда Мороза, на мешок с подарками.

- Пойдем куда-нибудь, где можно побыть вдвоем.

- Джон, - повторила она спокойно, - я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я...

- Перестань! - сердито крикнул он, но Кэйти не остановилась. Она продолжала произносить те же слова, так же монотонно, пока слова не потеряли всякое значение. Он обнял ее. Он попытался поцеловать ее. Но губы продолжали шевелиться и говорить.

- Черт побери. Перестань! Дед Мороз вежливо кашлянул.

- Основная программа сведена к минимуму, - объяснил он. - В куклу много не уместишь.

- Черт вас возьми, она не кукла. Она...

- Не кукла, - повторила Кэйти. - Не кукла. Не кукла. Не кукла.

- Боже мой! Кэйти, дорогая, кто же ты?

Она улыбнулась лучезарно-неподвижной улыбкой:

- Я андроид. Я люблю тебя. Я андроид. Я люблю тебя.

Маркхэм в ужасе отшатнулся, закрыл лицо руками:

- Уходи, сделай милость.

Дед Мороз вздрогнул и дотронулся до ключа в спине Кэйти. Она умолкла на середине фразы и стала уменьшаться, пока не превратилась в маленькую неподвижную фигурку. Дед Мороз поднял ленту, расправил оберточную бумагу, тщательно запаковал ее и бросил сверток обратно в мешок.

- Некоторым людям трудно угодить, - с сожалением произнес он. Попробуй еще, мой мальчик. Роза, как ее ни назови, все равно с шипами. Кукла поэтому всегда кукла. Посмотри, вот еще подарок. Вроде такой же, но другой.

Он протянул сверток, и Маркхэм, как в трансе, взял его. Кукла была Марион-А - с ключом в спине. Не в силах пошевелиться, он смотрел, как она растет.

- Я была перемоделирована по образу на фотографии, которую нашли в вашем кармане, - сказала она. - Предполагалось, что вам понравится сходство.

- Уходи прочь!

- Я нужна тебе, Джон.

- Уходи прочь.

- Ты не можешь жить без меня.

- Уходи прочь, проклятый андроид! В ее глазах стояли слезы.

- Извини, Джон, но я человек.

- Что? - Он недоверчиво уставился на нее.

- В самом деле, что? - повторил Дед Мороз с искренней улыбкой. - Что такое жизнь, мой друг? Это сказка, которую сочинил идиот, а рассказал гений, сказка, полная такого шума, такой ярости, что в ней практически все имеет значение.

Маркхэм в упор посмотрел на него:

- Гори все огнем, вы не Дед Мороз.

- Правильно, огнем адским. Я - Мефистофель, старый создатель игрушек. Я люблю переодеваться то тут, то там. - Он небрежно махнул Марион-А. Усохни и умри, дорогая. Добрый джентльмен не хочет тебя... Да он вовсе и не знает, чего хочет.

- Бог мой! Я знаю, чего хочу, - уверенно сказал Маркхэм.

- Дьявол! Не знаешь! - Проф. Хиггенс сбросил красный плащ, под ним оказались хвост и раздвоенные копыта. Черты лица мгновенно изменились, теперь это было лицо сатира. Он отбросил крошечную куклу, в которую превратилась Марион-А, с силой, налитой адским огнем.

- Я предлагаю тебе жизнь, - сказал он с кротким милосердием. - А ты отказываешься.

- Не будьте проклятым шарлатаном! Вы предложили мне пару механических кукол. Мефистофель засмеялся:

- Предложил. Я предложил тебе жизнь и любовь, а разве существует лучший символ, чем пара заводных кукол? Кроме того, что еще ты можешь хотеть?

- Я хочу правды.

- Не будь надоедливым шутником, милый парень. Такого зверя нет.

- Вы лжете.

- А разве все мы не лжем? Я, по крайней мере, умный лгун. Тем не менее я повторяю - такой вещи, как правда, нет.

Маркхэм презрительно рассмеялся.

- Доверьте дьяволу догму, - сказал он. - Но у меня всегда остается интуиция, и она говорит мне, что существует вечная правда.

Мефистофель насмешливо хрюкнул:

- Покупатель всегда прав, почти. Но я боюсь, что тебе придется дать определение вечной правды.

- Она крепкая, как город? - спросил Маркхэм.

- Конечно! - Мефистофель взмахнул рукой - и картонный Лондон превратился в колоду карт.

- Она прозрачная, как кристалл?

- Неоспоримо! - Мефистофель выпустил огонь из ноздрей, и кристаллические стены почернели, а потом разбились на куски.

- Она вечная, как звезды?

- Абсолютно! - Мефистофель посмотрел на потолок из черного бархата, и твердые остроконечные звезды превратились в снежинки, которые медленно падали, тая на лету.

- Какая бы ни была правда, я покупаю ее, - дико закричал Маркхэм, - и посмотрю на вас в аду. Мефистофель улыбнулся:

- Дорогой мальчик, ты уже купил ее. Остается маленький вопрос с чеком на твою душу, что позволит назначить встречу в аду во время, которое еще никто не определил... Между прочим, сделка есть сделка, и ты получишь свою правду. Но тебе лучше постараться выиграть время.

- А зачем мне нужно время?

- Время, - сказал Мефистофель, растворяясь в собственном огненном дыхании, - чтобы понять.

Потом наступило ничто - только темнота и тишина. Тишина, которая перекатывалась, как гром, и темнота, которая сотрясалась и разламывалась и наконец взорвалась, превратившись в свет.

Маркхэм открыл глаза и увидел, что Марион-А склонилась над ним.

- Пора вставать, - сказала она. - Вы велели разбудить вас через три часа.

- Время, чтобы понять, - пробормотал Маркхэм сонно. На какой-то момент ему послышался отдаленный смех. Смутно он припомнил сон, понял, что это только сон, и вздрогнул. Потом он зевнул, потянулся и заставил себя выбраться из кровати... Сон исчез.

Он послал Марион-А сварить кофе, а сам стал собираться, со скукой размышляя о встрече с Вивиан Бертранд.

Двадцатью минутами позже, после душа и бритья, он почувствовал себя отдохнувшим и проснувшимся. А когда оделся и выпил кофе, приготовленный Марион-А, то стал думать о предстоящем визите даже с удовольствием.

Он говорил себе, что им движет любопытство. Даже если не придавать значения несомненной привлекательности Вивиан Бертранд, он каким-то странным образом чувствовал, что она была единственная из встреченных им, кого можно было назвать совершенно живой. Как если бы она существовала в измерении, недоступном Шоне Ванделлей, или Полу Мэллорису, или Проф. Хиггенсу. Как если бы она одна принадлежала полностью и естественно миру, в котором жила.

Наконец он понял, что ему пора отправляться.

Маркхэм посмотрел в окно, увидел ясное небо и решил пойти пешком.

Насколько он помнил, дорога до Парк-Лэйн должна была занять меньше четверти часа, если идти через парк.

- Вы хотите вернуться на геликаре? - спросила Марион-А.

Он говорил ей раньше о встрече с Вивиан Бертранд, с любопытством ожидая ее реакции, но, как всегда, комментариев не последовало.

- Не думаю, но, если изменю намерения, я вам позвоню.

- Да, сэр.

- Видимо, у андроидов плохая память.

- Нет, Джон.

Уже выйдя из квартиры, он подумал, не называет ли она его "сэр", когда они вдвоем, чтобы выразить неудовольствие. Он решил, что это возможно; хотелось верить, что это так.

Воздух был чистым, по-настоящему осенним, а сентябрьское небо было усеяно звездами. Он шел через Гайд-Парк и чувствовал себя странно счастливым. Впервые вечером он вышел один. Его охватило бодрящее чувство свободы, странная иллюзия безопасности.

Он посмотрел вверх, на звезды, нашел знакомые созвездия - вечные маяки, для которых полтора столетия были просто незаметным мгновением. Вдруг он вспомнил ту часть своего сна, где звезды превратились в снежинки и растаяли. Чувство безопасности и уверенности покинуло его - он был один в темноте; одиночество охватило его, как парализующий холод камеры "К".

К тому времени, когда Маркхэм нашел нужный дом на Парк-Лэйн, он чувствовал себя изгнанником, человеком, стремящимся убежать от самого себя, от своих мыслей, своих воспоминаний. Он начал понимать, как чувствуют себя Беглецы, отринутые обществом, живущие где и как придется...

Вивиан Бертранд сама открыла дверь. Он ожидал увидеть слуг, андроидов, возможно других гостей. Но, очевидно, Вивиан устраивала интимная обстановка.

- Привет, дорогой враг. Вы опаздываете. - Она приветствовала его улыбкой, в которой проскользнуло нетерпение.

- Извините, мисс Бертранд. Я сильно опоздал?

- Семь минут. Обычно ждут меня. Это новое ощущение. И я не мисс Бертранд, во всяком случае не сегодня вечером. И не для вас.

На ней было весьма простое одеяние. Выше талии оно напоминало вечернее платье, по линии шеи обрамленное металлическим пояском, служившим единственным украшением; ниже талии - переходило в клетчатые брюки, которые подчеркивали длинные, грациозные ноги.

Когда она встретила его у дверей, платье казалось черным, а поясок серебряным. Но когда она прошла в гостиную, платье оказалось цвета мальвы, а поясок золотым. Одновременно с этим ее обычно золотые волосы стали темными.

Ее развеселило удивление Маркхэма.

- Я знакомлю вас с новой модой, - сказала она. - Сейчас у нас нет большой приверженности к статическим цветам. Слишком монотонно. Мы живем в мире жизни и движения, дорогой враг, - в мире, радушном, как любовь и правда.

Она повернулась с торжественным изяществом; ее платье стало белым, а длинные волосы переливались глубоким зеленым цветом. Маркхэм смотрел словно загипнотизированный.

- Как... - начал он.

- Как, - передразнила она, - и почему! Это все, что заботит вас. Вам не нравятся красивые вещи?

- Да, но...

- Ваши "но" наводят скуку, дорогой Джон. Долой все "но", "как" и "почему". Садитесь на диван, а я приготовлю вам особый, встряхивающий душу коктейль. А потом, если вы будете хорошим и развлечете меня, я, может быть, удовлетворю ваше любопытство.

Она весело толкнула его на длинный низкий диван, подошла к маленькому столику на колесах, уставленному бокалами и графинами, и приготовила коктейли.

Комната была обставлена в роскошном, современном стиле, но внимание Маркхэма сосредоточилось на Вивиан. Атмосфера, казалось, была насыщена ею, как будто она излучала невидимую энергию, которая заряжала все, до чего она дотрагивалась.

Она вручила ему бокал и уселась перед ним в живописной позе на ворсистом ковре, баюкая свой "душетряс" и глядя на Маркхэма ясными, веселыми глазами.

- Расслабьтесь, - сказала она, поднимая бокал. Маркхэм осторожно попробовал свой коктейль, - по вкусу это был высокооктановый сухой мартини.

- Как вам нравится то, что у вас есть персональный андроид?

Он улыбнулся:

- Я к этому привыкаю. Мне приходится все время напоминать себе, что она всего лишь машина.

- Возможно, - сказала Вивиан, - что и мы все - тоже машины. Только мы этого не знаем.

- Вы верите в это? Она улыбнулась:

- Дорогой Джон. Ты такой безнадежно серьезный... Давай выпьем еще. Мой бокал пуст. Маркхэм встал:

- Скажите мне, как его смешать, тогда я смогу добавить в свой список еще один рецепт.

Он смешал "душетряс" под ее руководством. По вкусу коктейль получился не хуже первого - только немного крепче.

- Я знаю, - сказала Вивиан. - Мы выпьем в память о вашей жене.

- В самом деле? - он ощутил неясное раздражение.

- Вы не хотите?

- Нет.

- Тогда я... Вот за что - как ее звали, Джон? Неожиданно для самого себя, сам того не желая, он ответил:

- Кэйти.

- Тогда за Кэйти. Я уверена, что она была прекрасной, милой и очень ручной... Вы согласны?

- Нет.

- Вы не думаете, что она была прекрасной?

- Я не думаю, что она была ручной. Вивиан проглотила свой коктейль.

- Конечно была. Она позволила вам приручить себя, разве нет?

- Я не понимаю, о чем вы говорите.

- Вы гипо, дорогой враг. Вы прекрасно знаете, о чем я говорю.

Маркхэм допил свой коктейль.

- А что могло бы означать гипо?

- Гипокрит. Иначе говоря, лицемер. Мне скормили немало исторических записей, Джон. Лицемерие было великим искусством двадцатого века. В политике, в войне и в любви.

- А вы все это изменили, да? - с горечью спросил он. - Теперь нет политики, нет войн и каждый ложится в постель с каждым.

Вивиан засмеялась:

- Вы деревянный, как андроид, наивный, как девственница, и ужасно важный. Наверное, мне надо что-то с этим сделать. - Она коснулась маленькой кнопки на своем пояске, которую Маркхэм раньше не заметил. Тотчас что-то изменилось в освещении комнаты, однако с самой Вивиан произошли поразительные изменения.

Мгновенно ее волосы стали белыми и блестящими, цвет кожи потемнел и стал как у настоящей негритянки, а вечернее платье сделалось неожиданно совершенно прозрачным. Глядя на нее и, против своей воли, восхищаясь каждым изгибом ее черного как смоль тела, Маркхэм почувствовал, что его душа превратилась в поле боя между бесстыдным желанием и стыдливым отвращением.

- Что вы думаете об этом, мой благородный пуританин? - Голос у нее был низкий и неровный.

Маркхэм промолчал, надеясь, что молчание смутит ее и он сможет вернуть себе инициативу. Но Вивиан была совершенно спокойна, тогда как его напряжение все росло. Он боялся выглядеть дураком. Боялся заговорить и боялся молчать, думая, что это, что бы ни произошло, - принесет ему неудачу.

Он быстро посмотрел ей в глаза, надеясь увидеть проявление слабости, отсутствие уверенности, но их взгляды встретились и словно замкнулись друг на друге. Глубокое и неясное узнавание.

Наконец он вспомнил ее вопрос и неуверенно произнес:

- Я не знаю... А что вы думаете об этом?

- Я думаю - это увлекательно, иногда.

- И опасно, - предположил он.

- Нет, не опасно - просто интересно. И довольно возбуждающе. Может быть, сейчас - один из удобных случаев проверить это.

- А если нет?

- Тогда все может быть еще интересней... Вы изо всех сил стараетесь быть разумным, мой милый глупыш? Вероятно, я недооценила Кэйти.

- Или, возможно, переоценили меня.

- Вы в самом деле так думаете? - Улыбка Вивиан превратилась в демоническую усмешку. Она выпустила длинные белые волосы из-под металлического обруча, который их удерживал, и закатила глаза, как в мелодраме.

- Подумайте о защите, дорогой враг, - мягко проворковала она. - Я собираюсь нападать.

Пока она это говорила, свет в комнате стал меркнуть, странные цветные пятна заплясали по стенам. Неясные, остроконечные малиновые лучи пронзали дрожащие пурпурные грушевидные пятна. Голубые и серебряные сферы плыли по потолку и взрывались, превращаясь в радуги. Где-то очень далеко слышался неясный бой барабанов.

А как только отзвучало последнее слово, Вивиан наклонилась над ним, и, будто подчиняясь команде, переданной по невидимым проводам, его руки скользнули по ее телу, обняли ее.

- Миленький враг, - прошептала она. - Это очень легко, правда? Ни один мужчина не предатель, разве что по отношению к себе.

Ее губы не дали ему ответить, прижавшись к его губам яростно, нежно, неизбежно.

Она больше не была пассивной. Она превратилась в огонь, в черный, первобытный фантом, заколдованный собственным голодом, безжалостный в покорности ему. И каждое прикосновение порождало потоки горячей энергии, вызывая ощущение невыносимости и необходимости - взаимное самопожертвование.

Маркхэм чувствовал, что он сходит с ума. Одинокий зритель в его сознании сидел на пустынной трибуне, ведя счет в игре, результат которой был обусловлен течением миллионов лет.

Он был сумасшедшим, потому что теперь совсем не осталось ничего реального, кроме иллюзии. Иллюзии, которая началась с встречи двух незнакомцев, а закончится только полным насыщением - расплавленный миг соединенного тождества, на вершине ненависти или любви, не более чем видение внутри видения.

Он был сумасшедшим, поскольку не занимался любовью. Он занимался только войной - против своей воли, но по своему желанию. Война, в которой победа просто подчеркнула бы реальность поражения и в которой поражение было бы еще большей победой.

Но Вивиан отвергла легкий триумф. Для нее значение имела сама игра. Она сохраняла полное самообладание до тех пор, пока он не обнял ее со всей силой и горечью осознанного рабства, пока не поняла, что он перестал существовать как мужчина, превратившись в некое воплощение мужественности.

Тогда она неожиданно сама начала бороться со своей страстью, как если бы это были последние усилия в противостоянии силам, которые двигали ею.

Цветные пятна на стенах плясали все быстрее, потолок покрылся потоком движущихся образов, и коварный бой барабанов, уже не отдаленный, подавил всякую возможность мыслить и свел конфликт чувств к любовной дуэли марионеток.

Больше не было зрителя, не было трибуны, не было молчаливого беспристрастного свидетеля, не было никого, кто бы мог наблюдать за изящной игрой. Умственный миф был побежден. Остались только два ненасытных зверя, замкнутых во всеподчиняющей борьбе, потерянных в путаном лабиринте прикосновений, ощущений и запахов.

Вивиан больше не была черной и демонической. Освещение превратило ее в спираль страсти цвета мальвы, потом изменило цвет на красно-бронзовый, как у северо-американских индейцев; ее длинные черные волосы свернулись, как клубок змей.

- Любовь не может быть вежливой, дорогой враг, - сказала она, тяжело дыша, и ее пальцы впились в его плечо. - Она грубая и жестокая - и неизбежная. - Улыбка, медленно тающая на ее приоткрытых губах, была, казалось, насмешкой над ним, насмешливым финальным жестом.

- Ты проклятая ведьма! - прошептал он, сжимая ее руки. - Ты прелестная лживая проститутка! Вивиан засмеялась.

- Кто победил? - спросила она. Ее глаза спокойно смотрели в его глаза, и темнота на миг поглотила их обоих.

И вдруг не стало ни цвета, ни музыки, только тишина и печальное умиротворение.

Он не знал, сколько времени проспал, но, когда открыл глаза, увидел, что комната снова стала такой, какой была. Вивиан, теперь одетая в скромное голубое сари и с обычным цветом лица и волос, наливала чай, стоя возле маленького столика, на котором лежали бисквиты. "Она выглядит, - цинично подумал Маркхэм, - скромно, как целомудренная дева. Почти".

- Соня, - спокойно сказала Вивиан. - Я полагаю, ты проголодался?

Немного погодя она добавила с шаловливой улыбкой:

- Ты меня очень удивил. Я и не представляла, что мужчина из двадцатого века такой - такой раскованный. Я вынуждена пересмотреть свои взгляды на историю.

Маркхэм сел и улыбнулся:

- Я тоже. - Он был немного шокирован тем, что не испытывает никакого смущения. - И раз уж мы заговорили об этом, вина целиком и полностью твоя.

Вивиан села рядом.

- "Раз уж заговорили", - передразнила она. - Я сделала то, что собиралась. Как ты себя чувствуешь, Джон?

- Неплохо.

- Ты сердишься?

- Нет. С чего бы? - Он хлебнул горячего чая, сосредоточив на нем все внимание.

- Я решила, пусть сердится сколько угодно - потом. Конечно, ведь это было соблазнение в чистом виде.

Он искоса взглянул на нее:

- Вряд ли уж в чистом... и перестань свысока смотреть на двадцатое столетие. Все, что у вас есть на ваших исторических пленках, - только скелет.

- Но ты, несомненно, из плоти и крови, дорогой враг... И теперь я тебя понимаю. Маркхэм встретил ее взгляд:

- Не думаю.

- Разве ты не любишь меня?

- Нет. Мы оба можем устраивать эксперименты. Ты хотела посмотреть, как я буду выглядеть без маски. Может быть, мне тоже было любопытно.

Вивиан засмеялась.

- Восхитительно, - воскликнула она. - Значит, это была всего-навсего легкая стычка. Я боялась, что ты капитулируешь слишком легко. Так мы все еще настоящие враги?

- Если тебе хочется называть это так.

- Страстные враги, - уточнила она с блеском в глазах. - А теперь устроим перемирие, потому что я хочу - серьезно - понять, какой ты в действительности, Джон. Я хотела бы знать, насколько ты отличаешься...

- Отличаюсь от чего? От нормального образца двадцать второго столетия? Я было подумал, что ты уже насобирала достаточно интимного материала.

Как ни странно, она рассердилась:

- Я, когда сказала "перемирие", это и имела в виду, и я не думаю только о твоем сексуальном поведении. Я хочу узнать, как ты жил, что это такое - быть работающим человеком и зарабатывать деньги на содержание семьи. Я хочу знать, какой жизнью жили вы с Кэйти, о ваших детях, о вашем доме, о ваших друзьях.

- Я бы предпочел сохранить свой личный мир в покое, - холодно сказал он. - И не хочу делать из него источник всеобщего развлечения.

Она покачала головой:

- Посмотри на меня, Джон. Я не собиралась развлекаться и насмешничать, и я никогда никому другому ничего не скажу... Ты веришь мне?

- Я не знаю... Думаю, да. - Он верил ей вопреки разуму. Вивиан оставалась собой и в хрупкой, придуманной роли, и когда вышла из нее. И неожиданно он понял, что она так же, как он, очень одинока. "Почему?" - с удивлением подумал Маркхэм.

- Это очень больно, - мягко продолжила она, - когда незнакомые заглядывают в личный мир?

- Я рискну, - ответил он.

И Маркхэм начал рассказывать ей о Кэйти, малыше Джонни и о Саре; о доме в Хэмпстеде; о Международной Морозильной Компании, о подземных камерах в Эп-пинге. Он рассказал о жизни в Лондоне в шестидесятые годы двадцатого столетия. О своей работе и развлечениях, мечтах и надеждах. И пока говорил, он понял, что ему хотелось рассказать ей об этом. Или же, рассказывая ей, он хотел пересказать все это самому себе.

Она слушала внимательно, и он с удивлением почувствовал, что она его хорошо понимает. Он увлекся и едва осознавал ее присутствие. Маркхэм потерял чувство времени. Наконец, бросив отсутствующий взгляд в окно, он увидел, что по небу крадется серый рассвет.

Рассвет! Он не мог этому поверить, но часы-кольцо на пальце у Вивиан подтверждали это.

Она встала и потянулась, ответив улыбкой на его извинение:

- Обещай мне лучше, что сделаешь это еще раз.

- Сделаю - что?

- Снова все расскажешь. Расскажешь о себе и о своем мире. Это звучало ужасно реально, Джон. Я думаю... думаю, я могу понять твои чувства к Кэйти и детям. - Она засмеялась. - Кажется, я почти могу представить себе, как это было без андроидов - совсем кошмарно. И в то же время прекрасно.

Он тоже встал:

- Извини, что так долго не давал спать. Вивиан легко дотронулась губами до его щеки.

- А я не извиняюсь, что уложила тебя спать... Пойдем поплаваем в море, до рассвета. Потом позавтракаем где-нибудь в прибрежной деревушке. Все будет совсем по-другому - конец начала.

- Ты сумасшедшая, - сказал он.

- Или счастливая, или - то и другое. Моя реактивная машина домчит нас до Хастингса за полчаса. Взять персонального андроида, или ты умеешь разжигать костер?

Он улыбнулся:

- Я умею разжигать костер. Я же немного неандерталец.

Десятью минутами позднее машина Вивиан Бертранд легко поднялась с площадки Парк-Лэйн и направилась на юг над городом, охваченным серо-серебристым предрассветным полумраком.

ГЛАВА 8

Маркхэм вернулся в Найтсбридж только к полудню. После завтрака он и Вивиан почти все солнечное осеннее утро бродили по пустынному берегу, швыряли в волны камушки и слушали отдаленные, бесконечные крики морских птиц.

Говорили они не много. Казалось, это утро было создано для молчания. "Спокойное, обычное утро, - подумал Маркхэм, - такое могло быть в любой день, в любом столетии". На свежем морском ветерке андроиды, Беглецы, прошлая Война и полтораста лет условно живого состояния превратились в ничего не значащие тени полузабытого ночного кошмара.

Даже события предыдущего вечера были какими-то нереальными. Казалось немыслимым, что он только двадцать четыре часа назад встретился с Вивиан, что он занимался с ней любовью и что она дочь Президента Лондона. Он вспомнил, что через несколько дней у него официальная встреча с ее отцом, и не мог представить, как это будет выглядеть. Он подумал, знает ли Клемент Бертранд об увлечениях своей дочери и интересует ли его вообще ее поведение.

Но больше всего его беспокоил вопрос: почему он, Джон Маркхэм, так легко и так быстро оказался в подобных отношениях с Вивиан? Он, конечно, мог сказать себе, что был переутомлен, одинок и ему нужен был сексуальный выход. Но такие объяснения не годились. То, что произошло, было не в его характере.

Маркхэм знал, что он не может упрекнуть себя в сексуальной неразборчивости. В своем столетии он бы никогда не допустил подобной ситуации, по крайней мере считал, что не допустил бы. Но там была Кэйти, место и цель в жизни.

Здесь он был просто призрак, случайно выживший и занесенный в мир, которого он не знал и не понимал. Может быть, этого оказалось достаточно, чтобы изменить его обычное поведение. Может быть, бессознательно, когда он ответил на притязания Вивиан, он принимал новый мир, пытаясь сделать это на своих условиях.

Маркхэм не знал, действительно ли хотел бы расстаться со своей обособленностью и стать частью существующего мира. Но тут же понял, что это тоже не объяснение. Со временем, может быть, но не сейчас. Прошлое было слишком близким. Сто пятьдесят лет казались всего лишь пробелом между сном и бодрствованием. Всего несколько дней назад он обнимал Кэйти.

Теплая, восхитительная Кэйти. Не волевая, не настойчивая. Не страстная в любви и не покорная. И тем не менее в своей детской простоте вызывающая более глубокие и богатые чувства, чем Вивиан. Он подумал, остались ли в этом суровом, новом мире такие, как его Кэйти. И уже знал ответ, даже не обдумав все как следует. Маркхэму пришла в голову мысль, что Кэйти поняла бы его отношения с Вивиан. Если бы произошло чудо, и он бы вернулся домой, в Хэмпстед, и все рассказал бы ей в уединении, возле обычного домашнего камина, упреков бы не было - только понимание.

- Ты пугаешь меня, Джон, своим мрачным видом. Твоя пуританская душа полна раскаяния или твоя кровь бунтует по веским причинам?

Его резко выдернули из мира своих мыслей. Он посмотрел в замешательстве на женщину, идущую рядом с ним, - не чувствительную негритянку или бронзовую индианку со змееподобными волосами, а женщину классической красоты, с почти совершенными чертами лица. Прошедшей ночью Вивиан была верховной жрицей любви. Сейчас, в лучах утреннего солнца, она снова выглядела доброжелательной незнакомкой, по-прежнему загадочной, несущей в себе какую-то тайну.

- Я думал о Кэйти, - признался он. - Пытался представить, как бы она отнеслась к тебе.

- Ты пришел к какому-нибудь заключению? Он смотрел на море, на мелкие барашки волн, катившиеся к берегу.

- Я решил, что она, наверное, поняла бы насчет тебя, и нас вообще, лучше, чем понимаю я. Вивиан улыбнулась:

- Возможно, ты прав. Когда я первый раз увидела тебя в ресторане, Джон, я подумала о том, какой прелестной новинкой ты будешь - не более.

- Как цирковая обезьянка? - предположил он. Она кивнула:

- Я подумала, что ты сможешь показать интересные трюки. Но сейчас у меня странное чувство, что цирковая обезьянка - я, а ты смотришь представление... В этом есть смысл?

Неожиданно он почувствовал облегчение.

- Больше, чем ты думаешь. Расскажи-ка мне насчет прошлой ночи... У тебя много было мужчин, которые... - Он пытался подыскать нужные слова, но они не понадобились.

- Достаточно, - самодовольно ответила она. - Я ведь не такая уж уродина.

- И ты?.. - Он опять попытался найти подходящие слова, но все слова оказались неподходящими, и он замолчал.

Вивиан его волнение совершенно не тронуло, хотя она и понимала ход его мыслей.

- Да, я это делала, - ответила она. - И буду делать. Завтра, через неделю, через месяц, всегда кто-нибудь да будет еще. Ты не можешь этого понять, да? Это шокирует. Но ты меня тоже шокируешь, дорогой враг. Ты и твои примитивные понятия, и клаустрофобическое понимание любви. Твоя мораль это мораль - века страха, когда люди всегда боялись что-нибудь потерять. Она засмеялась. - Разве древние рыцари не надевали на своих жен пояса верности? Я думаю, ты по характеру такой вот рыцарь.

Он ненадолго задумался.

- Возможно, в это столетие, - медленно сказал Маркхэм, - терять нечего.

Вивиан посмотрела на часы-кольцо. Неожиданно она забеспокоилась.

- Всегда есть что терять, - резко ответила она.

- Что?

- Время и счастье... Почему бы не полететь назад в Лондон, пока все это не стало скучным? - Не дожидаясь ответа, она повернулась и пошла вдоль берега быстрым целенаправленным шагом.

Когда он вернулся домой, в Найтсбридж, он нашел Марион-А слегка взволнованной. Она успокоилась, как только он заговорил с ней. Это было совсем неразумно, но он почувствовал перед ней вину, почувствовал необходимость объясниться или как-то оправдаться. Начав говорить, он со страхом заметил, что его объяснения превратились в мелкую, неубедительную ложь, и еще больше испугался, когда понял, что никакие объяснения не нужны, что машине не интересны его извинения и поэтому он просто лжет сам себе.

- Вы будете завтракать здесь, Джон, или хотите куда-нибудь пойти? Ему было приятно, что она не забыла назвать его по имени. Он почувствовал, что это уже кое о чем говорит, и в то же время посмеялся над собой за излишнее воображение.

- Да, я бы позавтракал дома, - сказал он. - Тихое, мирное место - это то, что мне нужно. Вы понимаете, что с тех пор, как я вышел из санатория, мне просто дух некогда перевести?

Марион-А улыбнулась неподвижно:

- Я бы порекомендовала немного замедлить темп жизни.

Он усмехнулся:

- Что вы знаете о жизни?

- Только то, что было включено в мою программу, Джон. Я знаю, что люди не обладают неограниченной толерантностью для корреляции чувственной информации. Поэтому нежелательно подвергаться действию новых возбудителей слишком часто и продолжительное время.

- Трезвое, клиническое утверждение, - заметил он. - А что случится, если я проглочу целую горсть нового возбудителя? - Он думал, что метафора собьет ее с толку, но, очевидно, программа Марион-А включала в себя и оценивание переносного смысла метафор.

- Они плохо переварятся, и вы заболеете, - спокойно ответила она. Он подумал над ее ответом и решил, что в нем что-то есть.

- Сегодня днем, - объявил он, - я буду спать. Вечером я бы хотел посмотреть Лондон. Мы даже можем совершить безрассудство и где-нибудь пообедать.

- Вы хотите, чтобы я сопровождала вас, Джон?

- Если вы этого хотите, но разве андроиды могут что-нибудь хотеть, Марион? Она опять улыбнулась:

- Выполнение моих функций создает равновесие потенциалов, что можно сравнить с биологическим чувством удовольствия.

- Теперь я знаю, что вы всего лишь машина, - сказал он грустно.

Марион-А начала накрывать стол для ленча.

- Мне присоединиться к вам за едой, сэр? Он в упор посмотрел на нее:

- У меня теория, Марион. Вы говорите "Джон", когда что-то одобряете, и "сэр", когда не одобряете. Как вы считаете, хорошая мысль?

Она тоже посмотрела на него:

- Я не могу высказать твердого мнения, Джон. Я не запрограммирована на одобрение или неодобрение. Но я сознаю непостоянство обращения, особенно, потому, что вы просили меня называть вас "Джон" приватно. Возможно, поскольку просьба не согласуется с моей основной программой, это вызывает некоторую нестабильность.

- И возможно, - добавил Маркхэм, - андроиды более чувствительны, чем сами считают... Не нужно есть со мной, Марион. Но мне бы хотелось, чтобы вы посидели и поговорили со мной.

Во время еды она сидела на стуле напротив него, серьезно наблюдая за тем, как он ест. Маркхэм машинально задавал ей вопросы, большей частью касающиеся современной общественной жизни. Мари-он-А отвечала автоматически, не добавляя от себя никакой дополнительной информации, и не пыталась оживить разговор своими вопросами.

Маркхэм налил себе вторую чашку кофе и взял предложенную Марион-А сигарету.

- Я бы хотел, чтобы у вас развилось чувство любопытства, - неожиданно сказал он. - Я хочу, чтобы вы стали более независимой.

- Я думаю, - сказала Марион-А с удивлением, - вы хотите, чтобы я была слишком очеловечена. Это нехорошо, Джон.

- Вы обладаете способностью оценивать ситуацию и принимать решения. Вы накапливаете информацию и умеете соотносить чувственную информацию; почему же не больше?

- Потому что это не моя программа. Маркхэм засмеялся:

- В программе наших детей нет формулы изобретения атомной бомбы или формул неэвклидовой геометрии. Но некоторые дети, вырастая, очень хорошо в этом разбираются.

- Я не могу вырасти.

- Не физически; может быть, даже не духовно. Интеллектуально. Она улыбнулась:

- Я думаю, вы переоцениваете функции андроидов, Джон.

- Чертовски, - сказал он, неожиданно мрачнея. - Могу поставить фунт против гнутого пенни, что величайшая ошибка человечества заключается именно в недооценке андроидов.

- Почему вы так говорите?

- Ага! - победно воскликнул он. - Вопрос, основанный на любопытстве! Или это что-то большее? Марион-А поднялась.

- Вы устали, - сказала она. - Я думаю, вам пора отдохнуть.

- К тому же - уход от разговора, - радостно констатировал он. - Вы, андроиды, может быть, и водите человечество на поводке, Марион. Но у нас все же есть два секретных оружия. Интуиция и хитрость.

Марион-А засмеялась. Он в первый раз услышал ее смех. Звук был приятный и очень индивидуальный. Он был изумлен.

- Дорогой Джон, - сказала она удивительно выразительным голосом, вполне возможно, что интуиция и хитрость имеют механические эквиваленты.

- Господи, - сказал он торжественно, - теперь я действительно напуган.

- Сон, - сказала Марион-А снова серьезно, - возможно, устранит все ваши страхи... Когда мне разбудить вас, Джон?

- Когда вечерняя звезда, как камень драгоценный, осветит неба грудь.

Марион-А улыбнулась:

- Тогда я разбужу вас в восемнадцатом столетии.

Она прошла в спальню, задернула занавески, переключила скрытое освещение на туманное, спокойное голубое. Маркхэм посидел еще немного, размышляя о неожиданном экскурсе Марион-А в иронию.

В конце концов он решил, что она в хорошем настроении. Но каким же образом андроид может быть в хорошем настроении? Тут у него появилось совсем уж фантастическое предположение, что это все из-за того, что он обещал взять ее на прогулку.

Маркхэм считал вечер, проведенный в Лондоне, весьма успешным - в плане расширения своих познаний о жизни двадцать второго столетия. Но в плане борьбы со своим всевозрастающим одиночеством это была полная неудача. Чем больше он видел, тем больше понимал, насколько эта жизнь чужда ему.

Кино и театры исчезли совсем. Все, что он обнаружил, - это студии, современный эквивалент старомодных ночных клубов, бары-рестораны, гимнастические залы и храмы, принадлежащие различным религиозным культам. Наиболее выдающимся был дворец, принадлежащий "Три-С" - Сообществу Сексуальных Символистов. Он собрался было войти в какой-то храм на Флит-стрит, чтобы посмотреть, какой он внутри, но Марион-А сказала, что сначала нужно стать послушником братства, а чтобы достигнуть этого счастливого состояния, он должен заручиться рекомендацией кого-либо, кто уже является членом общества.

Обилие храмов с кричащими фасадами и неоновыми надписями очаровывало его. Но он решил, что исследование этого аспекта современной жизни следует осуществить позднее. "Нужды торопиться нет, - напомнил он себе с горечью. У меня масса времени".

Гимнастические залы тоже были только для членов Сообщества. Оставались студии и бары-рестораны.

Он выпил в одном таком на Шафтесберри-авеню, про который Марион-А сказала, что этот бар типичен. Бар находился в длинном зале, за стойкой стоял бармен-андроид; было там несколько стеклянных "тайничков", уже занятых, и несколько старомодных кабинок, высотой по плечо.

В зале было около двадцати человек, двое или трое в сопровождении андроидов. Маркхэм предпочел бар. Едва он успел заказать выпивку, как к нему обратилась девушка лет семнадцати ил" девятнадцати. Она полностью игнорировала Марион-А.

- Привет, незнакомец. У вас интересное лицо и вполне подходящий каркас. Вы постельнонастроенный, любвенастроенный или скуконастроенный?

- Одиноконастроенный, - сказал Маркхэм с улыбкой. Она была весьма привлекательной девушкой, но он уже по опыту знал, что события в двадцать втором веке имеют тенденцию развиваться чуть слишком быстро.

Она села на табурет рядом с ним, вынуждая его повернуться спиной к Марион-А.

- Наименьшее, что вы можете сделать, - это предложить мне выпить.

- Конечно. Что бы вы хотели?

- "Красный толчок", пожалуйста. Вы впервые в этой дыре, верно?

- Да.

Бармен-андроид подал напиток, и она поднесла его к губам.

- Я умерла, - сообщила она. - Мой дружок продемонстрировал вчера, что он смертен, прыгнув с геликара. Очень неделикатно. О! Мужчина моей тайны. Мы в постели-то были всего месяц... Мой стакан пуст.

- Очень жаль, - сказал Маркхэм неодобрительно. - Выпейте еще один "красный толчок".

- Спасибо. Паскудно, но что поделаешь? Такая потеря лица. Люди скажут, что я довела его до Анализа. - Она расправилась со вторым стаканом за два глотка - Вы понимаете, что этот милый козел разбил мою жизнь? Я, можно сказать, любила его. Но он всегда был непонятный. Все время эти безумные разговоры о звездных кораблях, о поиске новых миров, как будто этот недостаточно хорош... Я думаю, что смогу полюбить вас, важный незнакомец... Мой стакан пуст.

Третий "красный толчок" присоединился к своим приятелям с поразительной быстротой.

- Вы одна? - спросил Маркхэм, отчаянно пытаясь придумать, что же сказать.

Девушка неожиданно наклонилась и поцеловала его.

- А кто нет? - сказала она. - Я Черил Три-С, женщина двух мужчин и худшая балетная танцовщица в мире... За что вы схлопотали условно живое состояние и на сколько?

- Как вы догадались?

- Бледность. Как долго, мой серьезный невротик?

- Сто сорок шесть лет.

- Соблазните меня завтра! Вы же ручной Спасенный. Знаменитость. Что же вы не позовете меня в постель и не восстановите мою репутацию? Я бы хотела еще выпить.

- Я думаю, вам уже хватит, Черил. У меня тут на улице геликар. Хотите я доставлю вас домой? Она одарила его страстной улыбкой:

- С очевидной целью, не иначе. Я знаю - я вся сияю, мой господин. Но он был такой милый ненормальный. К черту его! Он слишком много думал. Я вот не особенно думаю и вам не советую, мой почтенный святой... О темнота, темнота, темнота! Мы все идем в темноту... Прощай, милый принц. Пусть ангелы поют, пока ты отдыхаешь. Я взрослая и образованная. Что еще вам нужно?

Она поднялась с табурета, сделала три неверных шага и упала, не издав ни звука, как сраженная. Маркхэм не успел и пошевелиться, как андроид поднял ее и унес.

Маркхэм повернулся к Марион-А.

- Давайте уйдем отсюда, - сказал он.

Он позволил Марион поводить себя некоторое время по тихим улицам. Эта девушка, Черил, расстроила его, а ему почему-то казалось важным быть в хорошем настроении. Он попытался забыть об этом инциденте, но ничего не получалось. Ясные, возбужденные глаза Черил, ее горящие щеки, полные детские губы преследовали его. Он был зол, поскольку сам переживал личную трагедию, и цинично говорил себе, что у него нет сил на чьи-то чужие беды. Однако это разозлило его еще больше.

Наконец он немного успокоился и решил посмотреть жизнь студии. Марион-А провела геликар по Нью-Пи-кадилли и остановилась у массивного здания, по форме похожего на пол-яйца. Его гладкая бетонная поверхность слегка светилась в темноте глубоким, мерцающим красным светом. Окон не было - только одна большая дверь.

Маркхэм вылез из геликара и минуту разглядывал здание. Потом он посмотрел на ясное ночное небо-спокойные, неизменные звезды! Маяки Господа, атомы космоса, давшие жизнь крошечным, как угольки, планетам. А вчера сумасшедший, чьи глаза и надежды так же были направлены к звездам, выпрыгнул из геликара.

Сумасшедший, несомненно, был человеком, уставшим от андроидов и бессмысленной роскоши, от постоянного движения, не приводящего никуда. Сумасшедший, может быть, с искрой поэзии в душе, с пытливым разумом и крошечным, запрещенным вулканом в сердце. Или, может быть, как Черил, он был жертвой слишком большого количества "красных толчков".

Маркхэм вздрогнул и снова посмотрел на студию. Надпись над дверью состояла из радужных букв на металлическом фоне: "Студия "Лотос"".

- Войдем. - Рассеянно он взял Марион-А под руку.

Из осеннего лондонского вечера они окунулись в мир грез, где не существовало времени, в мир южного острова в Тихом океане. Над ними, в ясном голубом небе чарующей глубины, пылало солнце.

Маркхэм стоял, пораженный, под настоящими пальмами на поросшем травой холме, а вокруг лежал золотой песок. Тихоокеанские волны с шумом накатывались на пляж, и океан, казалось, простирается в туманную бесконечность.

- Вы можете пройти в кабину для переодевания, сэр. - Мужчина-андроид в легкой рубашке и с гирляндой приятно пахнувших цветов на шее появился около Маркхэма. Его проводили в маленькую кабинку, где предложили переодеться в явно поношенные пляжные брюки и сандалии. Когда он вернулся к Марион-А, то увидел, что она одета в легкое болеро и невообразимую юбку из травы.

Он снова посмотрел на голубое небо и слепящее солнце. Впечатления были вполне реальными. Вполне можно было поверить, что остров настоящий и что он попал в другое измерение. Птицы с ярким оперением порхали и щебетали в миниатюрном лесу, а на берегу кто-то вытаскивал из синтетического океана возмущенную черепаху.

- Присоединимся к счастливой толпе и позагораем, - предложил Маркхэм, разглядывая группы смеющихся людей у воды.

Он удивился еще больше, когда обнаружил, что раковины и камни настоящие, кораллы в лагуне - тоже, и его очень смущала отдаленная линия горизонта, так как он знал, что диаметр студии едва превышает сотню ярдов.

- Хэлло, хэлло, - услышал он голос позади. - Как дела, старина? Вы выглядите, как будто на вас уздечку накинули. Пойдемте, присоединяйтесь к нам.

Маркхэм обернулся и увидел улыбающееся бородатое лицо под поношенной соломенной шляпой. Он понял, что видел этого человека, но не мог узнать его.

- Черт меня возьми, вы уже забыли, - обиженно сказал незнакомец. - Я Брессинг, дорогой друг. Антан Брессинг. Я был там, в санатории, когда вы пришли в сознание. Помните?

Маркхэм извинился, и Брессинг провел его и Марион-А к группе, состоявшей из двух андроидов и девушки.

Девушку звали Солуна, и, очевидно, эта крупная, пышная блондинка была возлюбленной Брессинга. Андроиды - мужчина и женщина - с серьезным видом танцевали, а Солуна давала им подробные указания.

- У меня появилась идея насчет нового балета-маскарада, - сказала она, когда Брессинг их представил. - Антан, я бы хотела, чтобы ты убедил эту идиотку Руфь синтезировать побольше эмоций. Ричард, похоже, понял мою мысль, а вот она как кукла на коньках.

Руфь-В, персональный андроид Брессинга, была ростом чуть пониже Марион-А. И разговаривала она совсем иначе. Когда Брессинг обращался к ней, она отвечала не сразу, только после некоторого раздумья. Другой андроид, Ричард, персональный андроид Солуны, был смоделирован в южноамериканском стиле, со смуглыми, но не выразительными чертами. Он также относился к классификации В.

Вспомнив, как Проф. Хиггенс допрашивал Марион-А в Хэмпстеде, Маркхэм воспользовался возможностью и спросил Брессинга, что означает классификация андроидов.

По какой-то непонятной причине спрашивать Марион-А он не хотел.

Брессинг отправил Руфь-В к берегу за выпивкой и закусками, а потом сказал:

- Согласись, старина, трудно ожидать, чтобы художник обращал внимание на такие вещи. Я только и знаю, что А-андроиды очень умные, В-модели слегка туповаты, а С-модели используются только для рутинных дел. Но что означают марка и функция, я не представляю... Вообще-то удивительно, что вам дали А-андроида. Обычно их используют для государственной службы.

Маркхэм повернулся к Марион-А и странно улыбнулся:

- Если я не ошибаюсь, вы сказали, что вы А-три-альфа, не правда ли?

- Да, сэр.

- Ну и мутации! - воскликнула Солуна, в упор глядя на нее. - Соломон только на две отметки выше вас.

- А кто такой Соломон? - спросил Маркхэм.

- Премьер-министр, - ответил Брессинг. - Возглавляет постоянную Гражданскую Службу, вы понимаете. Он непосредственно подчиняется президенту Бертранду в делах управления республикой.

- Я могла бы понять, почему вам дали А-андро-ида, - вставила Солуна, но А-три-альфа! Психоп-роп, значит, ценит вас очень высоко... - Она взглянула на него с интересом. - Конечно, - лукаво добавила девушка, - они, наверное, решили, что вам необходим умный андроид, чтобы уберечь вас от беды.

- Какой беды? Солуна засмеялась:

- Я видела интервью с вами. Вы можете быть опасным, попав в плохую компанию.

- Понимаю. А вы не могли бы поподробнее? Солуна бросила быстрый взгляд на Марион-А:

- Ну, понимаете, существуют Беглецы, вы, вероятно, уже знаете. Они, конечно, значительной силы не представляют, но, несомненно, вред от них есть. Если они будут беспокоить вас, Марион-А это уладит.

Мысль о том, что Марион-А, возможно, не только слуга-компаньон, уже приходила Маркхэму в голову. Раньше он считал это маловероятным. Однако, судя по тому, как осторожно высказывались сейчас Брессинг и Солуна, это начинало походить на правду. Он с беспокойством подумал, успела ли она что-нибудь предпринять относительно Проф. Хиггенса. Но потом решил, что Проф. тоже знал о ее возможностях и, скорее всего, не недооденил их.

Тем временем персональный андроид Брессинга вернулся с напитками. Ореховый коктейль, как положено, подавался в скорлупе кокосового ореха. На вкус он был сладкий и совсем безобидный, но, выпив пару коктейлей, Маркхэм заметил, что язык у него стал заплетаться.

Он лежал, вытянувшись на теплом песке, прикрывая глаза от яркого солнца, и слушал болтовню Брессинга. В стороне звучала гитара и раздавались громкие взрывы хохота. Марион-А сидела рядом с неподвижной улыбкой на лице и потягивала коктейль через равные промежутки времени.

Солуна продолжала возню с андроидами, готовя их для балета-маскарада. Неспособность Руфь-В изображать человеческие реакции быстро вывела Солуну из себя.

- Ты, ржавая жестяная шлюха! - бушевала она. - Целуй его, будто ты этого хочешь. Ты же видела, как я целую, да? Видела, как целуют другие женщины. Так не стой как живой тотемный столб!

Глядя, как два андроида пытаются изобразить влюбленных людей, Маркхэм подумал, что в результате это получается очень странно и несколько непристойно.

Вдруг Солуна повернулась к нему и сказала:

- Вы не возражаете, если я возьму Марион на пару минут, дорогой? Если и она не сможет все сделать правильно, я стану девственницей.

Маркхэм посмотрел на Ричарда-В, который стоял вытянув руки и тупо глядя вперед.

- Конечно возражаю, - сказал он, удивляясь собственной твердости. - Я считаю все это довольно отталкивающим.

У Солуны на лице мелькнула улыбка.

- Ну не будьте примитивным занудой, дорогой Джон. Надо избавляться от старомодных неврозов. - Она повернулась к Марион-А: - Вы видите, что у Руфи получается неправильно?

- Думаю, что да, мадам.

- Вот и сделайте правильно. Если я не подготовлю хореографию к следующей субботе, не знаю, что и будет.

Марион-А встала и посмотрела на Маркхэма:

- С вашего разрешения, сэр?

- Нет.

Солуна надулась:

- Я-то надеялась, что вы шутите, дорогой. Перестаньте, не мешайте мне.

- Сожалею, - сказал Маркхэм, - но нет.

- Живые андроиды! Почему нет?

- Сам не совсем понимаю, но мне все это противно.

- Включите психику на нейтраль, старина, - сказал Брессинг. - Вы уж слишком серьезны. Надо привыкнуть, что андроиды делают всякие штуки. Они же просто машины.

- Не такие штуки, - ответил Маркхэм. - От этого меня тошнит.

Солуна потянулась и демонстративно зевнула.

- Я оставляю вас. Развлекайтесь тихо своей тошнотой, - ласково сказала она. - Хочу поплавать. Идешь, Антан?

Брессинг вздохнул:

- Наверно, иду.

Он поднялся и, перед тем как пойти в воду, повернулся к Маркхэму и тихо сказал:

- Она ужасно чувствительна, дружище. Но это компенсируется ее постельными достоинствами.

- Желаю вам всего лучшего, - ровным голосом сказал Маркхэм. Он смотрел, как Брессинг ковыляет к воде, и подумал, что тот напоминает ему дрессированного морского льва. Тут он заметил внимательный взгляд Марион-А.

- Я бы попросил вас принести мне что-нибудь выпить. И скажите этим чертовым андроидам, чтобы пошли и занялись тем, что там от них требуется, где-нибудь в другом месте.

- Да, сэр.

Вскоре она вернулась с парой больших ореховых коктейлей. Маркхэм удивленно поднял брови:

- Черт, мне с двумя не справиться. Марион-А поставила напитки:

- Я подумала, может, вы захотите, чтобы я составила компанию, сэр.

- Почему же нет? Я лучше выпью с андроидом, чем с этими идиотами.

- Спасибо, сэр, - сказала Марион-А и взяла меньшую скорлупу.

- За совершенную машину, - с иронией сказал Маркхэм, поднимая свой коктейль, - в отличие от несовершенного человеческого существа.

Марион-А улыбнулась:

- Существовали философы, которые рассматривали человека как машину.

- Да, но едва ли совершенную... Ну, для одного вечера вполне достаточно. Давайте убираться отсюда.

Через десять минут они стояли на улице, возле студии "Лотос". Маркхэм глубоко вдохнул чистый, ночной воздух. После расслабляющей жары синтетического тихоокеанского юга он был похож на терпкое вино.

Когда они сели в геликар, Маркхэм еще раз взглянул на огромный бетонный купол.

- Псевдо-матка, - заметил он мрачно, - для созревания стерильной жизни... Думаю, я пройдусь по парку, перед тем как пойти домой... выгуляю это проклятое место из себя!

ГЛАВА 9

Во время Войны Букингемский Дворец был почти полностью разрушен. Но когда была основана Лондонская республика как самостоятельное государство, его отстроили не как королевский дворец, поскольку наследственного трона больше не существовало, а как символическую резиденцию власти.

Новый дворец совсем не был похож на своего старомодного предшественника. И хотя он стоял точно на той же площади между Конститыошн-хилл и Мэлл, навсегда исчезли его хмурый каменный фасад, тяжелые порталы и темные, однообразные окна. Вместо него выросла почти сферическая структура, наружная поверхность которой полностью была сделана из стеклянных кирпичей, посеребренных в шахматном порядке, так что общее впечатление было такое, будто световой шар катится в Дворцовые Сады.

Тщательно продуманная система освещения создавала ночью впечатление, что дворец медленно вращается с ровным и почти гипнотическим мерцанием.

Хотя Маркхэм постарался прибыть на президентский прием точно ко времени, по количеству геликаров и реактивных машин он понял, что вряд ли является одним из первых. Его и Марион-А встретил андроид в пышной ливрее и провел их к одной из четырех массивных колонн, поддерживающих сферу.

Каждая из колонн была полой, и внутри находился вместительный лифт. Маркхэм и Марион-А быстро поднялись на главный этаж дворца, где их встретил другой андроид и провел через полукруглую галерею и две большие прихожие, в Большой Зал, куда и стекались люди.

Наконец они подошли к большой обитой медью двери с крошечными оконцами из разноцветного стекла; по краям двери стояли два важных андроида в форме, оба держали в руках по античной алебарде. Дверь бесшумно открылась и они увидели мажордома. Маркхэм выступил вперед и предъявил пригласительную карточку, после чего андроид церемониально постучал о пол серебряным жезлом и громко выкрикнул:

- Мистер Джон Маркхэм и П. А.

Не успел Маркхэм осмотреться, как оказался лицом к лицу с президентом Лондона.

Клемент Бертранд был крепко сбитый седой человек лет шестидесяти с небольшим. Его розовый, здоровый цвет лица и гладкая кожа никак не соответствовали его облику. На нем был короткий черный церемониальный камзол, отороченный горностаем, штаны до колен, гладкие белые чулки и туфли с большими золотыми пряжками. Маркхэм подумал, что он выглядит рядом с ним как школьник-переросток.

- Вечерний привет, - сказал Президент официально. На лице его была улыбка, но проницательные глаза оставались серьезными.

- Вечерний привет, сэр, - ответил Маркхэм с легким поклоном, как его инструктировали. - Вы были очень добры, что пригласили меня.

Клемент Бертранд засмеялся:

- Любопытно видеть вас, мой друг. Вивиан мне все о вас рассказала. Сказала, что вы - декадент-пуританин, кем бы вы ни были. Полагаю, эта маленькая ведьма уже ищет вас. Ну, присоединяйтесь к толпе, осваивайтесь... После обеда нам нужно поговорить.

- Мисс Ниони ап Симон и П. А., - объявил мажордом.

Маркхэм быстро прошел в Большой Зал, напоминающий большой подводный грот. За толстыми стеклянными стенами в подводных зарослях плавали рыбы всевозможных размеров, форм и оттенков, иногда жалуя скучными взглядами толпы болтающихся по залу людей. Глядя на яркие, очень открытые платья женщин и чуть менее кричащую одежду мужчин, Маркхэм чувствовал, что он тоже попал в некое подобие аквариума и теперь не меньший узник, чем эти рыбы.

- Сэр, - раздался рядом густой, мужественный голос. - Вы окажете мне немалую честь, если позволите предложить вам елизаветинского бренди из запасов президента. Во всей республике осталось только шесть ящиков этого напитка.

У незнакомца было приятное лицо, но оно, как показалось Маркхэму, не имело возраста, и наиболее всего на нем выделялись глубокие, проницательные глаза. Он был выше Маркхэма. Его одежда была сравнительно спокойных тонов, и в нем чувствовались такое благородство и такая целеустремленность, что это резко отличало его от остальных.

- Спасибо, - сказал Маркхэм. - Елизаветинское бренди действительно звучит интригующе. Незнакомец улыбнулся:

- Настоящий урожай 1963 года. Даже знатоки не оценят его так, как вы, мистер Маркхэм. - Он сделал легкий жест рукой, перед ним появился андроид и тут же умчался выполнять короткий приказ. Через несколько секунд он вернулся и принес поднос с графином и двумя бокалами.

- Стой, - спокойно сказал незнакомец. Андроид, держа поднос на вытянутых руках, застыл как изваяние, взгляд его был направлен куда-то вдаль.

Незнакомец сделал движение в сторону Марион-А:

- Наливай.

Она взяла графин:

- Один бокал, сэр, или два?

- Вы позволите мне присоединиться к вам, мистер Маркхэм? - Незнакомец, казалось, счел свой вопрос забавным.

Маркхэм был крайне удивлен:

- Естественно, сэр. Я полагал...

- Вы полагаете слишком много, мистер Маркхэм, но я благодарю вас За удовольствие. - Снова показалось, что незнакомец весьма доволен какой-то очень личной шуткой. Он протянул один бокал Маркхэму, второй взял сам.

- Я выпью за ваше счастье, - сказал он с нескрываемой иронией, потом чуть пригубил бренди и поставил бокал на поднос.

- А я, - сказал Маркхэм, чувствуя себя неловко, - выпью за вашу долгую жизнь. - Он хотел, чтобы его тост тоже прозвучал иронично, но ничего не получилось.

Ответом ему был смех:

- Вы очень добры, но в этом нет необходимости. Я не живой.

Сразу поняв, почему он чувствовал такую неловкость, Маркхэм моментально пришел в себя.

- Все зависит от того, какое определение дать жизни.

- Итак, вы уже встречались с Беглецами. - Это прозвучало скорее как утверждение, чем как вопрос. - Я предполагал, что они вступят с вами в контакт, но я, очевидно, недооценил фактор времени.

Маркхэм уже был настороже.

- Разве невозможно приблизиться к определению жизни, не вступив в контакт с Беглецами?

- Не невозможно, мистер Маркхэм, просто маловероятно. Взвешивать невзвешиваемое - часто признак плохой подготовки.

- Или знаний.

- Может быть... Кстати, я Соломон, премьер-министр Президента Бертранда.

- Если обратиться к идиоме, - откликнулся Маркхэм, - то вот она: "Живые андроиды!"

- Забавная, но бессмысленная фраза.

- Есть такие, кто так не считает.

- В основном Беглецы.

- И возможно, - добавил Маркхэм с улыбкой, - немногие разумные.

- Я надеюсь, - сказал Соломон, игнорируя замечание, - что вы не будете воспринимать Беглецов слишком серьезно. Это может повлиять на вашу ориентацию.

- Я надеюсь, - ответил Маркхэм, - что вы не будете особенно беспокоиться о моей ориентации. Это может повлиять на вашу программу.

Опять Соломон засмеялся:

- У вас есть чувство юмора, мистер Маркхэм. Это очень хорошо.

Соломон налил ему в бокал еще бренди:

- Надеюсь, ваш персональный андроид удовлетворяет вас? - Он бросил быстрый взгляд на Марион-А. - Если вы хотите что-либо изменить, мы можем быстро перепрограммировать ее.

- Она и так превосходна, спасибо.

- Я рад этому... Больше я не могу пренебрегать своими обязанностями. Возможно, вы не лишите меня удовольствия побеседовать с вами еще раз, мистер Маркхэм, - с вашего позволения, конечно.

- Возражений нет, - холодно сказал Маркхэм.

Соломон поклонился немного иронично и быстро пошел через зал.

Маркхэм смотрел ему вслед, пока тот не исчез в толпе, затем одним глотком допил бренди, поставил бокал на поднос и отпустил слугу-андроида.

Он понял, что его трясет от злости. Только что андроид говорил с ним свысока. Но больше всего его разозлило то, что он не смог сразу распознать в Соломоне андроида ни по внешнему виду, ни по поведению. Обычно он узнавал андроидов с первого взгляда - по отсутствию выражения, неподвижности черт, точности движений и другим признакам. Но Соломон был лишен этих признаков, и Маркхэм подумал, что, если бы тот не сказал сам, он бы, возможно, и не заподозрил, что перед ним - андроид.

Освещение в Большом Зале было не очень ярким, но достаточным, чтобы отличить искусственные кожу, глаза и тело от настоящих. Воображение подсказало Маркхэму пугающую картину: все андроиды похожи на настоящих мужчин и женщин. Он представил мир, в котором андроидов невозможно было бы отличить от людей, кроме как с помощью рентгена.

Вдруг он понял, что Марион-А говорит ему что-то приглушенным голосом.

- Неразумно недооценивать Соломона, Джон. Поскольку на нем лежит ответственность за безопасность республики, его программа чрезвычайно сложна.

- Вы предупреждаете меня - или это угроза?

- Ни то, ни другое. Я советую вам. Это моя обязанность, как вашего персонального андроида.

- Раз люди боятся андроидов, значит, в королевстве датском что-то прогнило.

- Я не очень понимаю, о чем вы говорите.

- Хорошо. Значит, какая-то надежда есть... Марион?

- Да, сэр?

- Вы шпионите за мной для Соломона? Она заколебалась:

- Я запрограммирована таким образом, чтобы принимать все возможные меры для вашей безопасности.

- Это не ответ на вопрос. У нас могут быть различные понятия о безопасности.

- Моя программа относится к вашей безопасности в физическом и психологическом смысле, а также в нее заложена забота о безопасности республики.

- Доверь андроиду не допустить крови. Короче, вы шпионите за мной, когда возможно и когда необходимо.

Марион-А промолчала. В это время Маркхэм увидел, что к нему через толпу пробирается Вивиан. Ее сопровождал широкоплечий, атлетического сложения человек, примерно того же возраста, что и Маркхэм.

- Дорогой Джон! Мы вас везде искали. Это Алджис Норвенс... Алджис, это настоящий человек из каменного века. Будьте друзьями, или я перестану любить вас обоих.

Маркхэм пожал руку Алджису Норвенсу и с улыбкой обменялся обычным приветствием. Норвенс, однако, не улыбался, и его рукопожатие было слабое и безразличное.

- Надеюсь, вас не очень смущает наш мир, - сказал он.

- Думаю, не больше, чем я смущаю его. Вивиан лукаво улыбнулась:

- Джон по темпераменту крестоносец. Он полон возвышенных чувств и непоколебимых обвинений. Мы - заклятые враги.

Норвенс с любопытством посмотрел на Маркхэма:

- Вы быстро и с прекрасным вкусом выбираете себе врагов.

- Боюсь, что эта честь принадлежит Вивиан. Она нашла меня.

- А что сделало вас врагами?

- Любовь, - шаловливо сказала Вивиан, - кроме всего прочего.

В этот момент громоподобный голос объявил:

- Леди и джентльмены, просим к столу.

- Пойдемте. Я устроила так, что мы сидим рядом. - Вивиан взяла обоих под руку и повела к главной лестнице.

Маркхэм был рад, что их прервали. Он почувствовал, что Алджис Норвенс настроен враждебно, а это не внушало надежды на хорошее развитие их отношений. Вивиан не только знала об этом, она, казалось, даже радовалась этому. Он предположил, что это удовлетворяло ее своеобразное чувство юмора, поскольку она знала интимные подробности о них обоих, тогда как они ничего не знали друг о друге.

Обеденный зал находился в верхней части дворца. Пол в нем был черный, из кристаллического материала; закругленные стены призрачно светились и сходились куполом, до верхней точки которого было не меньше пятидесяти футов.

Столы были расставлены в форме громадной подковы, и, когда гости расселись, Маркхэм увидел, что их больше двух тысяч. Вивиан села между ним и Норвенсом, а Марион-А, как и сотни других андроидов, неподвижно застыла за стулом своего хозяина.

Речь, которую президент Бертранд произнес как формальную прелюдию к обеду, была не более чем коротким и банальным панегириком на тему жизни в Лондонской Республике. Однако он обронил несколько замечаний, которые очень заинтересовали Маркхэма, с очевидным отвращением говоря об антиандроидных бунтах в Средней Англии и отметил, что тамошний старейшина наконец последовал совету своего премьер-министра и ввел наказание - пятьдесят лет условно живого состояния - для участников бунта. Он также упомянул, что пэр Шотландии провел кампанию против колонии Беглецов, собравшейся в горных районах. Маркхэм с интересом узнал, что понадобилась "психиатрическая бригада" из тысячи андроидов против менее чем трех сотен Беглецов; и что, несмотря на это, было захвачено только шестьдесят Беглецов, тогда как сто пятьдесят андроидов было уничтожено и выведено из строя.

К концу речи Клемент Бертранд одарил своих гостей благосклонной улыбкой.

- Дорогие люди, - сказал он. - Вы все понимаете, что такое положение было бы невозможно в Лондоне. К сожалению, в обществе всегда находятся немногие психопаты и извращенцы - люди, которые не в состоянии найти свое место в нормальном общественном строе и поэтому пытаются разрушить его и создать новый строй по своему извращенному вкусу. Но Беглецы непоследовательны. Их страстные мечты о возвращении к доандроидному варварству не вызывают у нас ничего, кроме сожаления или насмешки. К тому же бдительный Психопроп постоянно уменьшает их количество... С Богом! Я и так уже достаточно много отнял у вас времени, говоря о серьезном! Это забота Соломона. Давайте развлекаться.

Среди гостей раздался гул одобрения, и вперед выступили андроиды-официанты.

- Ну разве не помпезный идиот? - обратилась Вивиан к Маркхэму. - Хотя, когда вы узнаете его поближе, вы поймете, что он не такой уж плохой. В конце концов кто-то должен всем заправлять.

- Я было подумал, что здесь Соломон всем заправляет, - рискнул Маркхэм. Он заметил, что премьер-министр, сидевший рядом с Клементом Бертран-дом, был единственным андроидом за столом, если только кто-нибудь из других гостей не был андроидом, тоже ничем не отличающимся от человека.

- Вы с ним встречались? - спросила Вивиан.

- Мы обменялись парой фраз, как раз перед тем, как вы подошли ко мне. Я сперва принял его за человека.

- Его все сперва путают, - сказала она, немного нахмурившись. - Он любит удивлять людей. Я думаю, в его программе заложено тщеславие.

- Если бы я был вашим отцом, - сказал Маркхэм, - я бы его попросту уничтожил.

Вивиан бросила на него испуганный взгляд:

- Живые андроиды! Вы не должны говорить такие вещи, Джон. По крайней мере никому, кроме меня.

- А почему нет? Он уж слишком похож на человека. Я думаю, что он опасен.

- К тому же он умен и необходим республике. Маркхэм опять посмотрел на премьер-министра, который важно пил бульон.

- Это делает его еще опаснее.

- Я думаю, что сама немного боюсь его, - призналась она. - Но он замечательно управляет республикой. Все, что приходится делать Клементу, это не мешать ему проводить нужную политику.

- Ради Бога, не говорите мне больше ничего, - с отвращением сказал Маркхэм. - А то я прямо сейчас пойду и присоединюсь к Беглецам.

Алджис Норвенс резко вмешался в разговор.

- Я вас видел на экране несколько дней назад, - сказал он. - Было очень забавно.

- В самом деле? - сказал Маркхэм. - Я полагаю, вам очень понравились мятежные, смешные высказывания о любви, семье, детях и работе.

- Действительно, понравились.

- А на самом деле, - сказал Маркхэм, - это все - нагромождение лжи. Если вы хотите знать правду, я скажу. У меня было четыре любовницы, тринадцать незаконнорожденных детей и доход в десять тысяч в год от массового производства поясов верности.

Норвенс ухмыльнулся:

- Мне кажется, у вас странное чувство юмора. Маркхэм сказал с улыбкой:

- Это странный мир - особенно для того, кто имел счастье не привыкнуть к нему раньше.

- Перестаньте вести себя как мальчишки, - сказала Вивиан с довольным видом. - Я хочу, чтобы вы стали друзьями.

- Глупости, дорогая, - отважно бросил Маркхэм. - Мы делаем как раз то, чего вы хотите. Мы ведем себя как два оленя в брачный период. И это тоже забавно, правда, Алджис?

Норвенс неожиданно переменил тактику:

- Несмотря на первое впечатление, вы мне, кажется, нравитесь, Джон. Надеюсь, мы будем встречаться... Вы когда-нибудь катались на воздушных лыжах?

- Нет, но звучит очень заманчиво.

- Вы должны как-нибудь зайти в клуб, и мы с вами попробуем. Но хочу вас предупредить, что это очень опасно; было много смертных случаев.

- Мы все понемногу умираем каждый день, - заметил Маркхэм. - Я рискну ускорить процесс, раз это интересно.

- Алджис - второй планерист в республике, - сказала Вивиан.

- А кто же первый?

- Я, конечно.

Когда подали пятое блюдо, общий разговор стал значительно более громким, и официанты, разносящие вино, начали сновать с монотонной регулярностью. Именно тогда секция пола в центре подковы, образованной столами, сдвинулась в сторону и наверх поднялась небольшая эстрада. Свет в зале уменьшился, и луч света упал на женщину, которая стояла там, как греческая статуя на пьедестале.

Она была обнажена и совершенно неподвижна. Левая нога и правая рука были серебряного цвета, правая нога и левая рука - золотого, тело и лицо черные, а светящиеся волосы - зеленые.

Неожиданно зазвучала музыка, и она, словно ее ударило электрическим током, спрыгнула с пьедестала с протяжным, низким криком и начала петь и танцевать, детально изображая потерю девственности.

Музыка была неважная, тональный диапазон певицы не превышал трех нот, но ее движения, хотя и легкие, были крайне соблазнительны. Странно, но Маркхэм решил, что общее впечатление нельзя назвать непристойным. Прямой расчет был, очевидно, на сексуальные аппетиты аудитории, но также здесь имели место призыв к жалости и сочувствию. Украдкой посмотрев на своих соседей, Маркхэм заметил слезы в глазах многих женщин. Но наиболее интересным оказался кульминационный момент представления, когда женщина обнаружила, что она беременна от мужчины, который уже дважды стал отцом за пятилетний период. Едва певица начала оплакивать своего любовника из-за приговора к пяти годам условно живого состояния, Маркхэм заметил, что некоторые мужчины явно чувствуют себя неуютно.

Окончив песню, женщина вспрыгнула на пьедестал и застыла в исходной позе. Эстрада медленно опустилась.

Следующий номер, очевидно, был создан специально для Маркхэма. Это был балет, исполняемый мужчиной-танцором в карикатурной одежде двадцатого века, андроидом и балериной в вечернем платье двадцатого века. Их сопровождал небольшой хор андроидов и три танцора, одетые как жена и дети Спасенного.

Маркхэм зачарованно смотрел, как карикатурный Спасенный, выйдя из условно живого состояния, изображал ужас при виде андроида и отвращение - в ответ на откровенные предложения балерины. Затем Спасенный танцевал вокруг призрачных фигур жены и детей, безуспешно пытаясь дотянуться до них через невидимый барьер.

Умоляющие жесты детей и женщины в одежде двадцатого века вызвали громкий смех, достигший апогея, когда они протанцевали к столу Маркхэма и обратились прямо к нему. Он отвернулся, закрыв глаза, пряча свое горе. Но собравшиеся расценили это как публичный отказ от старомодной концепции семейной жизни, и смех, немного затихший, стал еще громче.

Затем, когда Спасенный на сцене, осознав бесполезность попыток соединиться с семьей, в отчаянии опустился на пол, музыка почти потонула в криках зрителей.

Наконец персональный андроид убедил Спасенного взять себя в руки; он поднялся с пола, отмахнулся от семьи небрежным жестом и исполнил танец освобождения. Символически поменяв старомодный костюм двадцатого века на одежду двадцать второго, он исполнил безумный танец с балериной, который завершился неизбежным сексуальным слиянием. В финальной сцене Спасенный, перестав заниматься любовью с балериной, обнаружил, что его жена и дети материализовались снова. С отвращением отшатнувшись от них, он позволил персональному андроиду и хору увести их прочь.

Когда эстрада вновь исчезла в полу, Маркхэм почувствовал руку на своем плече.

- Джон, дорогой, мне так жаль, - прошептала Вивиан. - Если бы я знала, я бы заставила Клемента запретить это.

- Неужели это так важно? - Маркхэм следил за своим голосом. - Кроме того, все хорошо посмеялись.

- Кроме тебя, - сказала Вивиан. - И меня... Очень больно, да?

Он ответил улыбкой:

- Не думаю. Теперь я ношу крепкую броню.

- Живые андроиды! - воскликнул Алджис Норвенс с широкой улыбкой. - Ну и смехота! Интересно, кто это придумал.

- Мне тоже, - сказал Маркхэм. - Хотелось бы его поздравить. - Он вопросительно посмотрел на Вивиан.

- Я не знаю, - сказала она. - Обычно представления организовывает Соломон. Он должен знать. Хочешь, я узнаю для тебя?

- Не беспокойся. Я почему-то уверен, что Соломон приложил к этому руку.

Андроиды-официанты молча и быстро убрали обеденные приборы и стали подавать кофе и ликеры. В это время из пола поднялась широкая круглая сцена. Раздался приветственный смех, удивленные и возбужденные крики. Маркхэм несколько секунд смотрел на спектакль, не веря своим глазам, а потом почувствовал физическую тошноту.

На сцене было три изысканно одетых человека: двухголовая женщина, одно лицо у которой было детское, а второе вполне взрослое, четырехрукий мужчина и мужчина с длинным цепким хвостом.

Не произнося ни звука, они разыгрывали древнюю тему ревности. Оба мужчины с серьезным видом демонстрировали собственные страдания. Четырехрукий в знак внимания предлагал женщине цветы, леденцы, духи и вечерний халат с двумя капюшонами. Женщина немного потанцевала с ним, при этом двумя руками он обнимал ее, а двумя другими - гладил ее детское лицо. Его соперник, устав на это смотреть, схватил его за лодыжку своим гибким хвостом и дернул. Затем он танцевал с женщиной, больше внимания обращая на ее взрослое лицо, и двигал хвостом, то просто кривляясь, то непристойно, так, чтобы вызывать у публики смех.

Маркхэм почувствовал, что больше не в силах это терпеть. Но когда он попытался встать, Вивиан удержала его.

- За это надо благодарить двадцатое столетие, Джон, - тихо сказала она.

- Мутации, вызванные Войной, все еще повторяются. И ученые-андроиды говорят, что в ближайшую тысячу лет их не избежать. Ты считаешь, что мы злые и бесчувственные, да? Думаешь, что мы деградировали и прогнили. А может быть, наш образ жизни - просто способ не помнить об ужасах Войны.

- Все, по-моему, смотрят с большим удовольствием, - сказал он с отвращением.

- Не все, - ответила она. - Кроме того, мы превзошли двадцатый век кое в чем, ты знаешь. У нас больше нет войн.

Он попытался найти подходящий ответ, но, похоже, его не было, во всяком случае совсем честного.

Наконец ужасное представление закончилось. Все потонуло в аплодисментах и взрывах смеха. Маркхэм подумал, что в этом смехе есть что-то странное; ему показалось даже, что этот смех близок к истерике. Особенно у женщин. Потом ему пришло в голову, что все люди здесь - тоже ведь потенциальные жертвы Войны. В первый раз он серьезно задумался о страхе, который вызывала в этом веке беременность, и о наказании мужчин за безответственность.

Алджис Норвенс повернулся к Маркхэму со странной улыбкой:

- Вам это показалось забавным?

- Нет. А вам?

- Если бы мы не смеялись, - неожиданно сказал Норвенс, - мы бы ослепли от злости. Вот и смеемся. Трагедия становится комедией, а со смехом постепенно уходит горечь.

У Маркхэма росло чувство замешательства. То человек двадцать второго столетия кажется равнодушным и пустым, то, уже через минуту, в нем вспыхивают чувствительность и понимание.

Он уже собирался спросить Норвенса о возможности легкой смерти, когда началось последнее представление. Из-под пола появился большой прозрачный шар, стеклянный или пластиковый, сиденье внутри которого было укреплено таким образом, что, как бы шар ни поворачивался, сиденье оставалось в вертикальном положении. На нем сидел кто-то, похожий на обнаженного мальчика лет десяти. Но, приглядевшись, Маркхэм увидел, что, в отличие от всего тела, лицо ребенка все в морщинах, как у старика.

В шаре было небольшое отверстие, через которое проходил яркий луч красного света от прибора, находящегося в руках у этого ребенка.

Андроид, положив руку на поверхность шара, объявил, что там находится Сильверо, известный телепат и прорицатель.

Когда андроид замолчал, Сильверо помахал зрителям и дружески улыбнулся. Затем, по сигналу президента Бертранда или Соломона, андроид крутанул шар, луч красного света описал дугу и остановился прямо на лице одного из гостей.

Маркхэм увидел, как глаза у этого человека изумленно раскрылись, а потом остекленели и взгляд безжизненно уставился в одну точку, лицо потеряло всякое выражение, тело застыло.

Сильверо заговорил, и его тонкий, дрожащий голос, благодаря усилителю, звучал пронзительно:

- Субъекта зовут Орланд Джойс. Ему тридцать восемь лет, три месяца он провел в условно живом состоянии. У него было одиннадцать женщин, и от одной он имел ребенка. В тринадцать лет он подстроил поломку андроида, что осталось тайным, но дало комплекс вины и подозрительный страх перед небиологическими личностями. В возрасте шестнадцати лет он вступил в интимные отношения с женщиной на десять лет старше его, по ее инициативе. Женщина позднее стала Беглецом, и субъект выдал ее психиатрической команде. В двадцать два года он завоевал первый приз по воздушным лыжам на Лондонской Олимпиаде. В двадцать семь он выставил десять скульптур на Республиканской Выставке Искусств и был награжден Золотым Тюрбаном. В возрасте тридцати двух он произвел на свет одного разрешенного ребенка. Сегодня вечером он вступит в связь с женщиной с зелеными волосами. Завтра он улетит в Шотландию на Осенние Игры. После этого он проведет два месяца в Сити на лечении у психиатра. В сорок один год он снова станет отцом. В сорок семь лет он получит серьезную травму, занимаясь таким видом морского спорта, которого еще не существует. О возрасте, в котором субъект умрет, говорить не разрешено. Больше я ничего не скажу.

Сильверо выключил луч, и Орланд Джойс вернулся в нормальное состояние. Он смотрел вокруг со смущенной улыбкой, а гости, особенно те, которые были с ним знакомы и могли оценить первую часть анализа Сильверо, громко аплодировали.

По другому сигналу со стороны президентского стола андроид опять прокрутил шар, и красный луч Сильверо остановили на лице темной девушки, реакция которой была такой же, как и у Джойса.

Сильверо начал свой рассказ. Он сказал, что имя субъекта Нинель Маршин, возраст - двадцать два года. Потом гораздо более детально, чем в первом случае, описал ее детство и интимные факты ее взрослой жизни. Когда Сильверо описывал эмоциональные аспекты ее жизни, его голос дрожал от возбуждения и, как показалось Маркхэму, скрытой злобы. Повествование продолжалось, пока история субъекта не была рассказана до нынешнего дня, тут Сильверо отметил, что у нее накануне был очень утомительный вечер и поэтому она уйдет рано. Затем он стал предсказывать ее будущее, начав, как и раньше, с ближайшего, и неожиданно остановился. После секундного молчания он повторил все ту же формулу:

"О возрасте, в котором субъект умрет, говорить не разрешено. Больше я ничего не скажу".

Аплодисменты не были такими сильными, как раньше. Послушав о прошлом Нинель, присутствующие рассчитывали услышать рассказ о ее будущем в таких же подробностях и, вероятно, считали, что их обманули.

Маркхэм смотрел на улыбающегося старого ребенка в стеклянном шаре и чувствовал, как почти не управляемые отвращение и ненависть закипают в нем. Даже то, что Силъверо, возможно, тоже мутант, а значит - жертва Войны, не могло смягчить его чувства.

Какое право имеет это злобное рыло выставлять на обозрение жизни других людей, изображая из себя Господа, и предсказывать будущее?

Будь Маркхэм немного поспокойнее, он бы понял, что Сильверо тоже запутался в паутине обстоятельств. Но этот маленький прорицатель стал для него козлом отпущения, на которого вылилось все негодование, поднявшееся в нем после встречи с Соломоном и весь вечер усиливавшееся.

Но как только Маркхэм решил, что он больше не желает оставаться пассивным зрителем так называемых развлечений, луч Сильверо ослепил его глаза и мозг полностью отключился.

Когда Маркхэм пришел в себя, ему показалось, что луч только на секунду сверкнул перед его глазами. Тем не менее он сразу обратил внимание на тишину в зале и увидел, что все глаза направлены на прозрачный шар. Два андроида придерживали его, а третий, открыв маленькую панель, вынимал оттуда обмякшее тело Сильверо. Можно было подумать, что он без сознания, однако Маркхэм сразу понял, что ребенок мертв.

- С тобой все в порядке, Джон? - услышал он испуганный шепот Вивиан.

- Думаю, да. Что случилось?

Вивиан бросила быстрый взгляд в сторону отца, рядом с которым сидел Соломон и спокойно смотрел, как тело извлекают из шара.

- Он заставил Сильверо говорить о тебе, - объяснила она.

- Это маленькое чудовище рассказало все о твоем детстве, о том, как ты рос, о твоей жизни с Кэйти... как я ненавижу такие фокусы!

Маркхэм с удовлетворенной улыбкой наблюдал, как шар и тело Сильверо исчезли из вида.

- Почему же? - спросил он. - Я получил то, что и другие жертвы.

- Ты не из нашего мира. Это нечестно.

- Как же этот Сильверо умер? - спросил Маркхэм, мрачно глядя на то место, где находился шар.

- Это необъяснимо. Он только начал было предсказывать твое будущее, как что-то вдруг будто остановило его. Он захныкал, и никто не мог понять, что происходит. Потом он опять начал говорить - очень быстро. Он так выкрикивал слова, что разобрать было невозможно. А потом он просто резко упал.

- Возможно, - сказал Маркхэм с мрачным юмором, - он предсказал смерть самому себе и умер от шока.

В это время президент Бертранд встал из-за стола, и это был сигнал гостям.

Алджис Норвенс повернулся к Вивиан:

- Ну и мутации! Такое представление не забудешь. Кажется, наш Спасенный обладает скрытым талантом... Спустимся в Большой Зал, потанцуем?

Вивиан посмотрела на Маркхэма:

- Тебе выбирать, Джон. Если хочешь, я покажу тебе тропические сады или, - она бросила злобный взгляд на Норвенса, - Алджис сразится с акулой на подводной арене. Он очень любит демонстрировать свою доблесть в воде... Или, может, ты хочешь пойти на танцы?

- Я уже не в том возрасте, - сказал Маркхэм с иронией. - Танцы слишком энергичное занятие. Я бы предпочел тропические сады.

- Не будем лишать Алджиса удовольствия, - быстро отреагировала Вивиан. - Джон может одолжить для танцев твоего персонального андроида.

Норвенс не слишком радостно воспринял свою отставку, но Вивиан была непреклонна. Бросив недоброжелательный взгляд на Маркхэма, он пошел в Большой Зал с Марион-А, а Вивиан с Маркхэмом направились в сады, на крышу дворца.

Там было буйство красок от изобилия экзотических цветов; кусты и фруктовые деревья купались в лучах синтетического солнца. Коснувшись кнопки, Вивиан выключила "солнце", и остался только ясный лунный свет, льющийся сквозь прозрачную крышу.

Сады казались безлюдными. Вивиан привела его к маленькому искусственному холмику, где они и уселись, посматривая на луну.

- Норвенс- влюблен в тебя? - неожиданно спросил Маркхэм.

Она засмеялась:

- Как определить любовь? Мы занимались любовью раньше. Возможно, будем делать это еще.

- Просто я не хочу вмешиваться, вот и все.

- Дорогой Джон, какой ты важный. Небольшое здоровое соперничество пойдет Алджису на пользу.

- Предположим, я не хочу соперничать?

- Тогда я тебя заставлю, мой стремительный пуританин, - вот так!

Она обхватила его лицо ладонями и страстно поцеловала, но Маркхэм не ответил на поцелуй.

- Очаровательно, - раздался голос из темноты. - Вы очень добросовестно помогаете ему ориентироваться в нашем мире, мадам, но, боюсь, это весьма сложная задача.

Соломон вышел из тени и смотрел на них с доброй улыбкой. Его присутствие, казалось, не обеспокоило Вивиан, но Маркхэм опять почувствовал, что в нем закипает злость.

- Дано разрешение удалиться, - сказал он с сарказмом.

Улыбка Соломона стала еще шире:

- Спасибо, сэр. Но, может быть, дочь Президента не лишит меня удовольствия и позволит задержаться на несколько секунд?

- Разрешение дано, - сказала Вивиан ровным голосом.

Соломон официально поклонился и обратился к Маркхэму:

- Я должен извиниться, сэр, за ту часть представления, которая могла обидеть вас, особенно за печальный инцидент - смерть Сильверо.

- Честно говоря, - сказал Маркхэм, - эта часть мне как раз понравилась. Будучи старомодным, я придерживаюсь странного мнения, что непростительно выставлять чью бы то ни было личную жизнь для публичного развлечения.

Глаза Соломона заблестели.

- И тем не менее, - сказал он, - разве это не было основной функцией ваших газет в двадцатом веке? Вы должны извинить меня, если я ошибаюсь. С сожалением вынужден признать, что моя программа по истории оставляет желать лучшего.

К своему собственному удивлению, Маркхэм засмеялся:

- Вы не первый, кто напоминает мне, что величайшим искусством двадцатого века было лицемерие. Но все же я предпочитаю свой сорт лицемерия вашему.

Соломон удовлетворенно кивнул:

- Все что угодно, сэр. Время, а именно сто пятьдесят лет, наконец освободило человечество от многих старых запретов.

- И цена этому, - добавил Маркхэм, - создание целого ряда новых.

- Что приводит к мысли о неправильном устройстве, - сказал Соломон. А это, в свою очередь, напоминает о Беглецах.

- Предмет, который вы, очевидно, хотите обсудить в первую очередь, заметил Маркхэм. - Продолжайте.

- Спасибо, сэр. - Соломон секунду помедлил. - В свете нашей предшествующей беседы мне пришло в голову, мистер Маркхэм, что вы можете поставить себя в очень опасное положение.

- В свете нашей предшествующей беседы, - холодно сказал Маркхэм, - я склонен согласиться с вами. Но, по моему мнению, источником опасности является не человек.

Соломон медленно покачал головой, как бы укоряя упрямого ребенка:

- Опасность исходит от Беглецов. Если они достаточно умны, они попытаются использовать вас как символ. - Он улыбнулся. - Все в республике знают, что у Спасенного типичное для двадцатого века отношение к работе, сексу, культурной и экономической свободе.

- У меня также есть твердые взгляды на неограниченное использование андроидов, - добавил Маркхэм.

- Именно так. Вот почему я думаю, что Беглецы будут пытаться сделать вас своим духовным лидером.

- Вы льстите мне.

- Я не запрограммирован на лесть, сэр. Но я знаю, что вас могут использовать как боевое знамя всякие психоневротические элементы, которые хотят насильственно изменить современное состояние общества.

- Если они достаточно сильны для этого, - заметил Маркхэм, - то современное состояние общества весьма уязвимо.

Соломон заулыбался:

- Мой опыт говорит мне, что люди, как таковые, не опасны. Опасны идеалы. Беглецы могут надумать использовать вас как воплощение своего идеала.

Маркхэм зевнул:

- Лично я не чувствую себя ни боевым знаменем, ни идеалом. Я себя чувствую обычным человеком, которого раздражает большое количество ходячей механики!

- Тогда я надеюсь, сэр, что вы не подвергнете себя опасности, позволив Беглецам идеализировать себя?

- А если подвергну?

- Тогда, сэр, в вашей личности придется сделать некоторые изменения такие, чтобы вас не слишком раздражало большое количество ходячей механики.

- Спасибо за предупреждение. Я его не забуду.

- Спасибо за беседу, сэр. Я ее не забуду. Он повернулся к Вивиан:

- Я должен извиниться за вторжение, мадам. Разрешите удалиться?

- Конечно, - сказала Вивиан. - Я думаю, Соломон, что вы не должны оценивать мистера Маркхэма по современным меркам.

Соломон поклонился:

- Если бы я это делал, мадам, я бы уже рекомендовал Анализ.

Маркхэм посмотрел вслед андроиду. Некоторое время он молча прислушивался, потом мягко сказал:

- Итак, непогрешимый Соломон сделал первую ошибку.

- Что ты имеешь в виду?

- Он считает, что может правильно оценить результат воздействия страха на человека. Вивиан слегка вздрогнула:

- Я бы хотела, чтоб ты не смотрел на все так уж мрачно, дорогой.

Неожиданно Маркхэм засмеялся.

- Беги или дерись, - сказал он весело. - Все та же старая дилемма.

- О чем ты говоришь? - Голос у нее был раздраженный.

- О разнице между детерминизмом и доброй волей, а также между андроидами и людьми.

- Я не уверена, что ты мне нравишься, когда выражаешься столь туманно.

- С другой стороны, - заметил Маркхэм, - ты делаешься значительно лучше, когда начинаешь думать.

Они оставались в тропическом саду, пока их не нашел андроид в ливрее и не объявил, что президент Бертранд желает видеть Вивиан и Маркхэма в своем личном кабинете.

Клемент Бертранд сбросил официальную маску. Несмотря на розовый здоровый цвет лица и гладкую кожу, он выглядел утомленным, и в его глазах Маркхэм заметил беспокойство. Он отпустил слугу андроида, предложил Вивиан и Маркхэму выпить, обменялся с ними несколькими банальными фразами и перешел к делу:

- Я сравнительно старый человек, Джон, достаточно старый, чтобы немного помнить времена, когда работа - так называемая работа - все еще была социально желательна. Электроника была... была моим прошлым. Я упоминаю об этом только для того, чтобы уверить вас, что в этой комнате нет жучков. Она не прослушивается. - Он хихикнул. - Соломон, самое чистое химическое соединение в республике, однажды было попробовал. Но я поставил каскад резонаторов, которые разрушили все, что он установил. С удовольствием добавлю, что он понял намек.

Маркхэм улыбнулся:

- Я не ожидал, что вы антиандроид.

- А я и не являюсь им, - твердо сказал Клемент Бертранд. - Я просто антибеспокойство - в любом смысле. Вот об этом я и хочу поговорить с вами. Несколько минут назад я видел Соломона. Он считает, что вы представляете потенциальную опасность для республики. Он думает, что Беглецы могут использовать вас. Он также считает, что вы можете захотеть, чтобы вас использовали. Что вы на это скажете?

- Я не представлял, что андроиды могут быть запрограммированы на мелодраму.

- Не уклоняйтесь. Вы уже встречали Беглецов?

- Если бы и встречал, то был бы дурак, рассказав вам, сэр.

- Дурак или добропорядочный гражданин? Когда вы получили гражданство республики, вы получили определенные обязанности, так же как и права.

Маркхэм нахмурился:

- Мне трудно отнести предательство к своим обязанностям.

Президент устало пожал плечами:

- Если вы хотите быть безрассудным, это ваше дело. Но не делайте поспешных выводов и не недооценивайте Психопроп. Психопроп - это Соломон. Любой другой андроид в этом департаменте просто продолжение его мозга.

- Спасибо, сэр. Я это запомню.

- Вам надо запомнить еще одну вещь. Поскольку вы сначала гражданин, а уж потом человек, Соломон ничего не может сделать, пока вы не совершите ошибку. Но тогда он ударит. И это будет конец Джону Маркхэму, тому Джону Маркхэму, которого мы знаем сейчас.

Маркхэм с любопытством посмотрел на Президента:

- Судя по тому, что вы сказали, сэр, у меня создалось впечатление, что вы не по ту сторону забора, где Соломон.

Президент Бертранд спокойно ответил на его взгляд:

- Такая возможность не исключается, но я - президент республики, и я не хочу развития той ситуации, которая может привести к прямому столкновению между людьми и андроидами. Потому что андроиды победили бы людей. Они существуют, чтобы обслуживать нас всей своей могучей организацией. Они хорошие слуги, но они могут быть и безжалостными врагами, при соответствующей программе.

- Раньше или позже, - сказал Маркхэм, - столкновение произойдет, если только человечество не вымрет. Вот поэтому, я думаю, это произойдет раньше, пока еще у людей есть хоть какая-то смелость.

Президент Бертранд налил себе еще.

- Странно, - сказал он задумчиво, - что у философов, святых, преступников и революционеров есть нечто общее - это элемент насилия.

- Может быть, оправданное насилие лучше, чем мир любой ценой.

- Это одна из неразрешимых проблем, - медленно проговорил президент. Можно ли вообще оправдать насилие? Вы представитель мира, который дал нам Войну, я - из мира, который пришлось восстанавливать из пепла... Я когда-то учил философию у человека по имени Хиггенс. У него были интересные взгляды на насилие, а также на андроидов и на жизнь. Сейчас он Беглец, между прочим.

Маркхэм застыл.

- Не волнуйтесь, - продолжал президент. - Он все еще жив и свободен я надеюсь. Но если вы увидите его снова, можете сказать ему, чтобы он не рассчитывал, что чудеса будут повторяться из раза в раз.

- Почему вы думаете, что я встречался с ним, сэр?

- Вы только что сами проговорились. И еще одна вещь. Эта проблема касается вас и моей дочери. - Он спокойно посмотрел на Вивиан, которая слушала в смущенном молчании. - Тебе непривычно выслушивать то, что я сейчас говорю, да? Я обычно вроде статуи; оратор, человек пустых слов. Но иногда, Вивиан, необходимо в поток пустых слов ввести немного смысла. Сейчас как раз такой момент. Несмотря на то что я говорил перед обедом, Беглецы становятся серьезной проблемой. И они это знают. Теперь они ищут некую объединяющую силу, некий символ, который укрепит их и привлечет тех, кто колеблется. Джона пока не вовлекли. Возможно, и никогда не вовлекут. Он может пообвыкнуться в нашем обществе и этим докажет, что Соломон не прав. Но я не хочу, чтобы ты с ним часто виделась, по крайней мере, не хочу, чтобы это было известно, чтобы об этом знали люди или андроиды. Ты понимаешь меня?

- Понимаю, что для тебя это очень важно, - сказала Вивиан. - Никогда не знала, что ты склонен к мелодраме, Клемент.

- Я и не склонен, пока меня не вынудят.

- Скажите, сэр, - вмешался Маркхэм, на языке у которого уже давно вертелся один вопрос, - если я представляю такую потенциальную угрозу, почему меня не поместят в условно живое состояние или что-то в этом роде?

- Для этого должна быть причина, которая удовлетворила бы граждан Лондона. Мы, возможно, кажемся вам упадочными и слабыми, Джон. Но мы пестуем наши собственные иллюзии. А также мы высоко ценим наши понятия об индивидуальной свободе... К черту! Слишком много серьезного для одного вечера. Мне пора отправляться к гостям.

Когда Маркхэм вернулся с Вивиан в Большой Зал, он чувствовал, что в голове у него все перепуталось. Как только у него складывалось мнение о людях и обычаях двадцать второго века, сразу же происходило что-нибудь такое, что переворачивало все с ног на голову.

Они нашли Алджиса Норвенса, которому было тошно от танцев, алкоголя и Марион-А. Он бросил ядовитый взгляд на Маркхэма:

- Надеюсь, вам понравились тропические сады?

- Чрезвычайно.

- Мы разговаривали с Клементом, - сказала Вивиан примирительно. - Он хотел видеть Джона. Норвенс изобразил ироничную улыбку.

- Все хотят видеть Джона, - заметил он. - Только я предпочитаю видеть тебя. Он повернулся к Маркхэму:

- Спасибо, что одолжили вашего персонального андроида, - возвращаю с облегчением. Выдающаяся программа! Она танцует лучше меня.

- У нее много неожиданных талантов, - спокойно ответил Маркхэм. Марион-А ответила на комплимент застывшей улыбкой.

Некоторые гости уже собирались уезжать, и Маркхэм подумал, не пора ли и ему осуществить стратегическое отступление. Многое произошло за этот вечер, много над чем нужно было подумать.

Когда он покидал Северный Лондонский Санаторий, он был несколько удивлен безразличием, с которым его допустили в жизнь двадцать второго века. Он и не ждал, что его встретят фанфарами, но думал, что будет больше формальностей и контроля. Теперь он начал понимать, что на деле все не так просто, как ему казалось.

Его встреча с Проф. Хиггенсом, потом с Вивиан, прямое предупреждение Соломона, бал-маскарад, необъяснимая смерть Сильверо, двусмысленная беседа с президентом - все это, очевидно, тесно переплеталось и непонятным образом работало на определенную цель.

Сейчас ему стало понятно, что он и не представлял, какой силы удар нанес своим появлением этому маленькому, тесно сплетенному обществу. Ему нужно было время, чтобы подумать об этом, понять свою реакцию на события последних дней и, возможно, прийти к какому-то решению. Время, чтобы определить собственную роль в этом противоречивом мире.

Он посмотрел на Алджиса Норвенса, потом на Вивиан, и неожиданно ему захотелось уйти от них обоих.

- Я чувствую себя чертовски усталым, - сказал он. - Слишком много всяких событий сразу. Я бы хотел немного отдохнуть и побыть один.

- Да, я думаю, жизнь вам все еще кажется слишком суматошной, радостно сказал Норвенс. - Не перетруждайте себя, Джон, а то, не дай Бог, что-нибудь с вами случится.

Маркхэм улыбнулся:

- Очевидно, это вечер добрых советов. Он взял Вивиан за руку:

- Ты передай мою благодарность и извинения своему отцу, ладно? Скажи, что я как следует обдумаю все, что он мне сказал.

Она мягко пожала его руку.

- Позаботься о своей примитивной психике, дорогой, - не думай слишком много. Это тебе вредно. Он засмеялся:

- Я знаю по крайней мере один способ перестать думать.

- Да, - сказала Вивиан. - И очень скоро.

Он вышел из Большого Зала вместе с Марион-А. Когда они сошли с эскалатора в нижней части Дворца, он уже начал избавляться от чувства клаустрофобии.

Маркхэм откинулся назад в удобном кресле геликара, с облегчением вздохнул и почувствовал, как напряжение покидает тело. Потом он попросил Марион-А подняться до высоты в тысячу футов. Несколько минут они парили в воздухе, и он смотрел на Сити, безуспешно пытаясь вспомнить сон, засевший на задворках его памяти. Наконец он бросил это занятие, и они медленно полетели к Найтсбриджу.

ГЛАВА 10

Сначала мир двадцать второго века казался нелепым сном, но теперь мираж постепенно исчезал, превращаясь в осязаемую реальность.

Яркие сентябрьские дни стали укорачиваться, потом уступили место опустошающему, туманному, волшебному октябрю. Маркхэм заметил, что начал ориентироваться быстрее. То, что раньше шокировало его, теперь вызывало холодное, интеллектуальное неодобрение. То, что он раньше считал гротескным и ненормальным, теперь казалось неизбежным, даже естественным в этом мире, который он только начинал понимать.

Он уже осознал, в чем его основная задача, и пытался экспериментально, на ощупь найти решение.

А символизировала эту задачу Марион-А.

Маркхэм отчетливо помнил то утро в Хэмпстеде, когда он встретился с Проф. Хиггенсом. Он помнил, почти слово в слово, рассказ Хиггенса о том, как в его философской аудитории количество андроидов начало возрастать, пока они полностью не вытеснили людей, а потом один из его бывших учеников, андроид, занял его место, потому что мог делать эту работу лучше и быстрее.

Он помнил, как спросил Проф. Хиггенса, зачем андроидам изучать философию. И он помнил ответ.

- Философия, - сказал Проф., - это жизнь. По крайней мере один из важнейших аспектов жизни - интеллектуальный. Вот почему андроидам необходимо знать философию. Тогда они лучше смогут оценивать проблемы жизни.

Помнил он и вопрос, неожиданно заданный Проф. Хиггенсом.

"Вы когда-нибудь пытались дать определение жизни, Джон?" Это был вопрос, на который, он полагал, может дать ответ - но, как заметил Проф. Хиггенс, он мог ответить на вопрос, что делает возможной жизнь, а не что она есть. Он бойко говорил о необходимости для любой формы жизни потребления пищи, воспроизведения, эволюции, адаптации к окружению или приспособления окружения к себе.

Все это было только функциональными признаками жизни, но не ее сущностью. И Проф. Хиггенс сказал тогда, что андроиды тоже, можно сказать, потребляют пищу, получая энергию; что они воспроизводят себе подобных, развиваются и изменяют окружающую среду. А когда Маркхэм заговорил о стремлении к власти, Проф. Хиггенс напомнил ему о том, как он потерял свою работу, и рассказал о хирурге, который покончил жизнь самоубийством, когда андроид занял его место, и об инженере, в отчаянии пошедшем на Анализ.

Вспомнив этот разговор в Хэмпстеде, Маркхэм снова попытался поймать ускользающее от него определение жизни.

"К черту функции, - сказал он себе, - и к черту метафизику! Какая же правда кроется за всем этим обманом? В чем истинная сущность?"

Ему нужны были образы, а не понятия. Ему нужно было какое-то связующее звено, которое помогло бы ему все понять и сказать: "Вот природа жизни. Вот основа всего сущего".

Образы были четкими и ясными, но некий общий элемент - Х-Фактор оказался, когда он пытался постичь его, еще более ускользающим, чем тайна музыки, и таким же близким и недосягаемым, как секрет поэзии.

В сопоставлении он представил Будду и отдельную бактерию, Леонардо да Винчи и зерно пшеницы, секвойю и грибную спору. Он подумал о малыше Джонни и Саре. И все-таки Х-Фактор ускользал. Затем наконец ему на ум пришел двойной образ. Образ, который представил проблему во всей полноте и простоте. Он подумал о Кэйти и Марион-А.

Кэйти была живой, хотя теперь она давно умерла. Марион-А была смоделирована так, чтобы походить на нее. Но она не была Кэйти, она не была и женщиной. Только машиной.

Только машиной?

Несмотря на все усилия, Маркхэм опять оказался там, откуда начал.

Кэйти была рождена, Марион-А - сконструирована. Кэйти получила образование, Марион-А - программу. Программирование было сложным, ловким и, самое главное, поддавалось адаптации. Но насколько? Это вызывало следующий вопрос: можно ли дать Марион-А программу жизни?

Конечно. В этом и заключалась основная проблема, и она усложнялась тем, что жизнь так и не поддавалась определению, он мог только распознать жизнь.

Марион-А обладала всей информацией, необходимой для успешного выполнения функций, для которых она была создана. Но дело не закончилось тем, что ее электронный микромозг выпустили из отдела кодирования и проверки в центре производства андроидов. Она была устроена так, что ее основная программа могла совершенствоваться, изменяться по мере приобретенного опыта. У нее была синтетическая память, и она могла накапливать опыт. Теоретически, решил Маркхэм, она может быть способна принимать решения, не предусмотренные ее создателями, если только ее не снабдили встроенным набором запретов, чтобы при любых обстоятельствах ее поведение согласовывалось с ограничениями, заложенными в первоначальную программу. Но в живых существах запреты могут быть нарушены, как могут быть созданы и новые. Маркхэм раздумывал, возможно ли нарушить запреты, заложенные в Марион-А, и если это возможно, то удастся ли не создавать новые вместо старых.

Неожиданно он понял, что ставит себе задачу. Нечто вроде теста. Вряд ли это приблизит решение вопроса - можно ли рассматривать андроидов как живых существ, - но хотя бы даст некоторое представление о том, что стоит против него и всего остального человечества.

Марион-А была запрограммирована служить ему до тех пор, пока его поведение соответствует неким принятым стандартам. Другими словами, она запрограммирована действовать в первую очередь в интересах республики и уж потом в интересах самого Джона Маркхэма.

Но вдруг эта очередность может быть изменена? - пришла ему фантастическая и соблазнительная мысль.

С каждым днем Маркхэм все больше и больше времени уделял Марион-А. Во-первых, он решил исследовать пределы ее знаний и был поражен, если не унижен, результатами. Он обнаружил, что она просто ходячая энциклопедия. Однако, если дело не касалось фактов, а области возможностей в нематериальном мире теней и символов, она отставала по чутью и воображению от любого развитого ребенка.

Она знала все о скорости света, общей мировой истории, эволюции жизни, Вселенной, волновой механике или экологии растений. И все же, хотя она знала, что роза, музыка или солнечный закат могут казаться прекрасными человеку, она не понимала - почему; она не имела представления о природе красоты, счастья или любви.

Маркхэм не вынашивал планов исследования "умственных позиций" Марион-А и последующей атаки на ее программу в логическом или ярко сформулированном виде. Он сам себе дал преимущество, о котором сначала и не подозревал, действовать по стечению обстоятельств. Он хотел, чтобы в программе Марион-А осуществился какой-то неясный, воображаемый скачок от философского созерцания спиральной туманности к поэтическому описанию звезды, что может сделать только человек. Его беседа переходила от обсуждения поведения к рассмотрению вопросов о романтической любви в одном предложении, и от кибернетики - к сравнительной религии - по подсказке спонтанной мысли.

Он играл в шахматы с Марион-А, он рассказывал ей о Кэйти, детях и о жизни в двадцатом веке. Он заставлял ее слушать музыку и спрашивал ее мнение о том, почему определенный отрывок вызвал в нем радость, грусть или интеллектуальный подъем. Он пытался помочь ей понять трагедию Гамлета, загадку Моны Лизы, величие Баха, полотна Блейка, высокопарность Марлоу, мелодии Чайковского.

И день за днем, постепенно Марион-А поддавалась. Ее программа не была подготовлена к такой концентрированной атаке. Симптомы сперва были слабые почти незаметные.

Она начала забывать кое-какие вещи, вещи, ставившие ее в тупик, вещи, которые были необъяснимыми рационально. Мысли, которые казались важными, но абсурдными. Она начала делать ошибки. Она больше не была монотонно-работоспособной.

А иногда, когда Маркхэм безжалостно насмехался над какой-нибудь ее погрешностью, она вдруг стала проявлять симптомы того чувства, которое у человека можно было бы назвать страданием.

Она была запрограммирована так, чтобы принимать свою собственную программу без вопросов. Безжалостными усилиями Маркхэм заставлял ее задавать себе эти вопросы, вопросы о себе самой и о роли андроидов в обществе.

Она не выглядела усталой, потому что андроид устать не может. Тем не менее ее движения стали медленней, в них не было прежней уверенности. Она не могла быть несчастной, потому что андроиды не программируются ни на счастье, ни на несчастье - только на работоспособность. Однако время от времени она стала просить оставить ее одну, или спрашивала разрешения взять геликар для бесцельного полета, или хотела пройтись по улицам Лондона без определенной цели.

Маркхэм замечал все это и не упускал случая дать Марион-А понять, что он видит происходящие в ней изменения. И все время он убеждал себя, что единственным мотивом этого эксперимента является интеллектуальное любопытство.

Если бы она была человеком, эту игру можно было бы смягчить сочувствием, даже состраданием. Но каждый раз, когда у него появлялось искушение ослабить давление, он напоминал себе, что просто проводит приватный и неортодоксальный эксперимент, связанный с программированием; что машина, с которой он работает, безусловно, ведет себя непредсказуемо, но страдать она не может.

В своем стремлении решить философскую задачу Маркхэм не учел свои собственные психологические пределы, свой личный интерес к результатам опыта, и поневоле подсознательно тоже был вовлечен в него.

Марион-А напоминала Кэйти, но Кэйти-то была мертва. Поэтому Марион-А следовало рассматривать как мертвую или, во всяком случае, как не живую. Но он любил Кэйти, и какая-то часть его сознания увлеклась возможностью того, что и Марион-А может узнать влечение, которое могло бы преследовать его всегда. Бессознательно он хотел искупить то, что он выжил. У него было смутное ощущение, что эксперимент с Марион-А поможет ему освободиться от уз прошлого.

Однажды вечером, после спокойного обеда дома, в Найтсбридже, Маркхэм начал праздно перелистывать страницы старой антологии поэзии, которую он нашел в антикварном отделе одного из республиканских магазинов. Это была переплетенная в кожу, с золотым обрезом, двухсотлетняя книга, все еще сохранившая запах гостиных, в которых она впервые начала пылиться.

Твердые, старинные страницы вызвали острое чувство ностальгии, как только он открыл книгу, и неожиданно Маркхэм увидел стихотворение, которое открыло ему чувственное волшебство языка, когда ему было немногим больше десяти лет.

Современное окружение исчезло, и он опять оказался в мире тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года. Холодная спальня в холодном доме в Йоркширской долине. Ноябрьский дождь стучит по окну; тусклая масляная лампа отбрасывает неровный круг света на стол. Впервые в жизни он был готов беспристрастно оценить поэзию. М-м-м, вероятно, потому, что он впервые в жизни влюблен.

Сейчас он не мог вспомнить, как звали ту девушку, но это и не имело значения. Он помнил, что у нее были длинные темные волосы, дикий, своенравный взгляд и страстное убеждение, что поэзия - это огонь жизни.

Она дала ему книгу стихов в бумажной обложке, в которой он нашел "Золотое странствие в Самарканд" [Стихотворение Джеймса Э. Слеккера (1884-1915). (Пер. В. Шубинского)].

Сейчас, когда он увидел это стихотворение, он снова испытал прилив экстаза, почувствовал яд открытия нового мира.

Забыв о Марион-А, он начал читать стихотворение вслух, не понимая, что его голос дрожит от возбуждения и желания, что глаза его горят от неумолимых, предательских слез.

Мы те, чьим пеньем пилигрим смущен,

Для нас жива увядшая лилея,

Мы, барды древних царственных племен,

Зовем тебя - зачем, не разумея.

Что толку петь о звездах, о морях,

Об островах, где добрым утешенье,

Где все горит закатная заря

И ветром к западу относит тени;

Начальных дней седые короли

Там мирно спят и что-то шепчут в неге,

Густым плющом тела их поросли,

Все ярче, все плотней его побеги.

Марион-А села рядом и смотрела на него странным, напряженным взглядом. Если бы он осознавал, что она здесь, если бы он догадался посмотреть на нее, он бы очень удивился, потому что руки у нее дрожали. Но он погрузился в свой собственный мир, где не было андроидов, где не было ничего, кроме любви, и света лампы и звука дождя за оконным стеклом. И гипнотического волшебства слов...

Чем приманить тебя?

И в смерти нет

Такого бесконечного покоя,

Какой дает песков недвижный свет

И к Самарканду странствие златое.

И вот, белы как снег, отринув спесь,

Стоят и ждут поэты и герои

Известно им: не нас одних, а весь

Окрестный мир накроет белизною.

Теперь у Марион-А дрожало все тело, как будто неправильная программа вызвала серию противоречивых импульсов, направленных на центры управления движением.

- Джон, - прошептала она, - пожалуйста, не читай больше... пожалуйста.

Он сначала не услышал ее. Но, несмотря на свою программу, Марион-А больше не могла управлять интенсивностью своего голоса. Когда она снова обратилась к нему, ее слова пробили оболочку мечты. Они прозвучали почти как команда.

То, что она перебила его, вызвало в нем бешеную злость.

- Позволь несчастной машине шуметь, когда не надо, - с горечью сказал он. - Если тебе не хочется слушать одно из самых лирических стихотворений, написанных на английском языке, иди куда-нибудь, где бы твои перегруженные контуры отдохнули.

- Я не могу.

- Тогда оставайся и слушай, черт побери. С нетерпением он вернулся к стихотворению:

Когда и караваны, что, звеня

Бубенчиками, движутся в дурмане,

Ни слава, ни корысть не опьянят,

Родник, меж пальм журчащий, не поманит,

Когда затопит море города

И всех влюбленных утолится жажда,

И вспомнится Земле: она - звезда,

Одна из звезд, зажженная однажды.

Опять его отвлек звук, тонкий пронзительный звук, слов он не разобрал, и именно это раздражало больше всего. Его собственный мир исчез, и Маркхэм со злостью захлопнул книгу:

- Боже Всемогущий! Как я могу насладиться красотой, если ты все время мешаешь?

Марион-А, казалось, сделала огромное усилие, чтобы взять себя в руки.

- Я... мне очень жаль... Джон, - она говорила явно с трудом. - Я... я думаю, я понимаю теперь, что такое красота. И это - это больно!

Она быстро выбежала из комнаты, а Маркхэм остался, ошарашено глядя ей вслед. Постепенно его удивление сменилось торжеством, а чувство триумфа перешло в жалость.

После приема у президента Бертранда в Букингемском дворце Маркхэм все-таки виделся с Вивиан в промежутках между экспериментами над программой Марион-А; встречи обычно проходили с нарочитой секретностью где-нибудь вне Сити.

Их отношения неизбежно развивались. Они были вызваны любопытством, а поддерживались сексуальным влечением. Но теперь кое-что изменилось. По крайней мере, для Вивиан в этом было что-то большее, хотя она даже не задумывалась над этим. Привязанность к Маркхэму росла в ней, хотя по всем законам она должна была бы сойти на нет. Потребность видеться с ним постоянно возрастала, и она не была ограничена только сексуальным желанием...

Хотя Маркхэм не забыл ни об угрозах Соломона, ни о более доверительном предупреждении Президента, он не был склонен воспринимать их слишком серьезно. Но когда Вивиан, к его удивлению, настояла на том, чтобы предпринять почти театральные предосторожности, он не возражал. В общем-то он понимал, что угроза Соломона вполне реальна. Но он также знал, что не хочет признавать этой угрозы, потому что противно было думать, что его запугивает андроид.

Его еще больше стало интересовать плачевное положение Беглецов, и он надеялся на скорую повторную встречу с Проф. Хиггенсом, случайную или преднамеренную.

Теперь, когда он имел представление о жизни в двадцать втором столетии, Маркхэм осознал некоторые проблемы, касающиеся как андроидов, так и Беглецов, и с удовольствием обсудил бы их с Проф. Хиггенсом. Но, хотя он несколько раз предпринимал одинокие прогулки, чаще всего в Хэмпстеде, проходили недели, а контакт установить не удавалось. Маркхэм с неохотой пришел к выводу, что или Проф. Хиггенса выловила психиатрическая команда, или же он покинул эти места.

Кроме Вивиан и случайных встреч с Алджисом Норвенсом, Маркхэм имел контакты только со своими соседями по Найтсбриджу. На его взгляд, первая встреча с Полом Мэллорисом и Шоной Ванделлей была не очень удачной. Однако после того как они зашли к нему в гости, а потом он нанес им второй визит, они стали ему нравиться.

Поскольку Пол и Шона беседовали с ним после наркотического укола, о котором он ничего не помнил, и знали, на чьей стороне его симпатии, они не считали нужным и дальше притворяться пустоголовыми.

После того как их дружба окрепла, Пол постепенно совсем сбросил маску апокалипсического поэта и дал Маркхэму понять, что он по-настоящему интересуется психоисторией. Они проводили многие вечера вместе: Пол методично расспрашивал Маркхэма о жизни в двадцатом веке и о его личных воспоминаниях. Маркхэм делал то же самое, только наоборот, а Шона вносила нужное количество легкомыслия, когда разговор становился слишком серьезным или слишком опасным.

Однако настало время, когда Пол почувствовал, что узнал Маркхэма достаточно хорошо, чтобы рассказать ему об истории с уколом. Сначала Маркхэм не поверил этому, будучи уверенным, что он просто жертва какой-то непонятной шутки двадцать второго века. Но когда Шона подтвердила, глядя на него широко открытыми, неожиданно серьезными глазами, он понял, что это правда.

- Я думаю, - сказал Маркхэм, угрюмо посмотрев на Пола, - что лучше бы вы мне рассказали подробно, о чем мы говорили, пока я был под действием этого чертова "Забытьина". Тогда мне легче будет решить, оправдают ли меня, если я оторву вам голову.

Пол Мэллорис пожал широкими плечами и дружелюбно улыбнулся:

- Без обид, Джон, но вы этого не смогли бы, даже если бы очень захотели. - И он все ему рассказал.

Маркхэм слушал очень внимательно, не перебивая, пока Пол не закончил. Он помолчал немного, раздумывая, почему Пол рискнул сделать это признание. Вдруг он понял:

- Вы считаете, что я уже готов? Вы думаете, я уже сделал выбор?

Пол Мэллорис налил ему еще:

- Расслабьтесь. Больше нет нужды ни в каких наркотиках. За последние несколько недель мы виделись довольно много, Джон. Я думаю, что узнал вас очень хорошо, - может быть, лучше, чем вы сами себя знаете.

Маркхэм улыбнулся:

- Это было нетрудно.

- Вот именно. Вхождение в новый мир - это что-то вроде второго рождения - вызвало много психических смещений. Но теперь туман начинает рассеиваться и вы можете понять, где находитесь... Нейтральных нет, Джон. Быть не может.

- Нет, нейтральных нет, - согласился Маркхэм. Шона с мольбой посмотрела на него:

- Вы ведь никогда не были бы счастливы под началом у андроидов, правда, Джон? Ответьте честно, пожалуйста.

- Я не думаю, что буду счастлив, как бы там ни было, - ответил он. Но я предпочитаю быть свободным, пусть и несчастливым.

- Суть проблемы, - заметил Пол с улыбкой. - Несчастье - это невроз, невроз - это непригодность, что сейчас является единственным серьезным преступлением. Вы уже саботажник.

Маркхэм поставил свой стакан.

- Почему вы до сих пор не стали Беглецами? - спросил он.

- Просто потому, что Психопроп нас пока не подозревает. Внешне мы стараемся быть обычной парой: мы являемся членами модных клубов, ходим на обычные вечеринки, ведем так называемые нормальные разговоры. Центральному комитету нужно знать, что происходит в обществе.

- Центральному комитету?

- Беглецы хорошо организованы, Джон. Неужели ты думаешь, что мы просто толпа недовольных?

- Я бы хотел повидаться еще раз с Проф. Хиггенсом, - сказал Маркхэм. Это можно устроить?

- Можно, - ответил Пол. - По странному совпадению, Проф. тоже хочет тебя видеть... Все можно устроить за несколько дней.

Но случилось так, что Пол Мэллорис не успел все устроить. Пару дней спустя, когда Маркхэм совершал полуночную прогулку по Гайд-Парку, чтобы успокоиться после довольно бурной встречи с Вивиан, он неожиданно услышал за спиной осторожные шаги. Шуршала сухая опавшая листва. Он тихо остановился и стал поджидать. Наконец в темноте из-за ближайшего дерева появилась неясная фигура.

- Это вы, Джон? - раздался еле слышный шепот, но Маркхэм узнал Пола Мэллориса.

- Да, я. Почему в плаще и с кинжалом? Пол подошел к нему:

- Живые андроиды! Я знаю, что вы часто выходите погулять. Ждал вас несколько часов... Сколько времени у вас уйдет, чтобы подготовить геликар?

- Минут пятнадцать, думаю.

- Отлично. Подгоните его к Мраморной Арке и включите воздушные огни. Я вас там встречу.

- Послушайте, какого черта...

- Поспешите, старина. Это очень срочно. - Пол уже бежал к группе деревьев, показав на луч света, который неожиданно вспыхнул на расстоянии в четверть мили, и заскользил по парку; потом появился еще один, за ним другой.

Поколебавшись минуту, Маркхэм смело пошел прямо на свет фонарей. Вскоре его остановили двое андроидов; они шепотом посовещались о чем-то, и секунду или две он боялся, что андроиды задержат его. Но психиатрическая команда получила четкие инструкции. Они не искали Джона Маркхэма - пока, и разрешили ему пройти.

Через десять минут он был в геликаре, направляясь к Мраморной Арке. Едва он остановил машину в условленном месте, как дверь распахнулась и в геликар впрыгнул Пол.

- Поднимайтесь в воздух, скорее, - коротко бросил он.

Маркхэм, научившийся под руководством Марион-А водить геликар довольно неплохо, мгновенно включил "взлет" и оторвался от земли с таким ускорением, что Пол Мэллорис посмотрел на него с нескрываемым уважением.

Он поднялся на две тысячи футов, сделал широкий медленный круг, потом включил автоматическое управление.

- Что теперь? - спросил он. - Как я понимаю, Психопроп вас больше не любит?

В тусклом красном свете приборной панели лицо Пола выглядело напряженным и несчастным.

- Они схватили Шону сегодня днем, - мрачно сказал он. - Со мной разминулись минуты на три. Меня поджидала парочка андроидов. - Он хищно улыбнулся. - Но они оказались недостаточно быстрыми. Так что, если Шона даже успела отравиться, они все равно ищут меня за уничтожение андроидов.

- Боже! - воскликнул Маркхэм. - Неужели мы ничего не можем сделать для Шоны?

Пол Мэллорис с усилием взял себя в руки.

- Да, есть кое-что, что мы можем сделать в память о ней, - сказал он мягко. - Мы можем уничтожить власть андроидов раз и навсегда. Мы можем построить мир, в котором люди, такие как Шона, смогут жить без страха.

Маркхэм помолчал, потом спросил:

- Почему на вас так неожиданно налетели?

- Откуда же мне знать? - воскликнул Пол. - Любая из сотни причин или все сразу. Я думал, что мы были очень осторожны.

- По-видимому, недостаточно, - задумчиво сказал Маркхэм.

- Я слушаю.

- Вы стали моими друзьями... Помните мой рассказ о встрече с Соломоном?

- Да, но...

- Он тогда меня просто предупредил, а теперь, похоже, дает понять, что делал это всерьез.

- Вы думаете, что Психопроп забрал Шону, потому что...

- Все может быть. Даже президент Бертранд признает, что я - опасная компания. Возможно, Соломон думает, что демонстрация силы поможет убедить меня, что я иду не той дорогой.

- Ну и как? - Пол заинтересованно посмотрел на него.

- Боюсь, что помогла. Несмотря на всю метафизику, я думаю, что, может, я и смог бы принять андроидов. Или, по крайней мере, попытаться жить, как если бы я их принял. Но не теперь. Я вообще-то не человек действия. Я люблю сидеть и наблюдать. Но когда меня заставляют действовать, я действую не из-за абстракции или идеалов, а по личным причинам.

- Эгоистичным причинам? - с иронией предположил Пол.

- Чистый эгоизм, - согласился Маркхэм. - Я испытываю очень эгоистичные чувства к вам, и Шоне, и Проф. Хиггенсу, и Вивиан Бертранд. Это теперь мой мир, ж вы принадлежите мне. Я эгоист в двадцать четыре карата.

- Вы сумасшедший идеалист, - сказал Пол. - Просто вы стыдитесь этого.

- Идите к черту, - спокойно ответил Маркхэм. Он задумчиво посмотрел на Сити. - Как вы думаете, есть хоть один шанс когда-нибудь увидеть Шону?

- Экзекуция будет медленной, но безболезненной, - хрипло сказал Пол. Анализ превратили в высокое искусство. Они могут перепрограммировать вас, как если бы вы были андроидом. В ваши дни, помнится, это называлось промыванием мозгов. Вот это и произойдет с Шоной. Уничтожение - и появляется новая чудесная личность, такая, которая будет бесконечно счастлива в этом лучшем из всех возможных миров.

Но если мы когда-нибудь увидим ее - а я надеюсь, что нет, - надо постараться, чтобы она нас не увидела.

- Почему?

- Она больше не будет Шоной. Она обратится в ближайшую психиатрическую команду и выдаст нас с грустной улыбкой, в полной уверенности, что делает нам добро.

- И об этом надо бы не забыть, - сказал Маркхэм угрюмо, - когда придет время убивать андроидов.

- Мы не будем убивать андроидов, Джон. Мы будем их только ломать.

- Результат в обоих случаях будет один и тот же, - сказал Маркхэм с легкой улыбкой. - Но мысль о том, что мы будем убивать их, доставляет мне большее удовольствие.

ГЛАВА 11

На следующее утро, после совсем бессонной ночи, Маркхэм принял решение относительно Марион-А. Интуитивно он чувствовал, что времени остается все меньше, что недолго осталось ждать, когда он вполне законно привлечет внимание Психопропа и Соломона. Его выбор заключался в том, чтобы стать Беглецом добровольно; это, во всяком случае, сведет к минимуму риск неожиданного захвата.

Но что бы ни случилось, эксперимент с Марион-А был обречен остаться незавершенным, если только в ней уже не произошли изменения. Вот это он как раз и собирался узнать. Он ясно помнил, как Марион-А вела себя, когда он читал "Золотое странствие в Самарканд". Однако с той поры он ослабил давление - хотел немного отдохнуть, и поведение Марион-А постепенно стало более "нормальным".

Подумав над этим, он пришел к выводу, что ее неожиданный сбой Маркхэм не мог подобрать более подходящего слова - был только временным отклонением и что ее контуры с той поры перестроились, чтобы интеллектуально "дополнить" "неинтеллектуальный" стимул, который он насильно давал ей.

"В любом случае, - сказал он себе, - я больше не могу допускать того, чтобы за мной следили". Хотя он даже не представлял себе ясно, до какой степени Марион-А запрограммирована на шпионаж. Может быть, она просто была пассивным шпионом. Возможно, Соломон, или кто там еще, занимается основной программой андроидов, считая более тонкой политикой не выставлять андроидов в роли инквизиторов.

Но какова бы ни была степень риска, больше рисковать было нельзя, поскольку Маркхэм знал, что он уже все решил окончательно.

Во время одного из походов по магазинам Сити он приобрел - без конкретной цели - современный автоматический пистолет и сотню патронов. Оружие очень напоминало обычную модель двадцатого века, больше того, пистолет был компактнее, легче и отдача была слабее. Но, проверяя его, Маркхэм обнаружил, что эффективная дальность стрельбы у него очень хорошая.

После завтрака он положил в карман пистолет и пару обойм. Затем просмотрел карту Восточного побережья и велел Марион-А подготовить ленч для пикника и положить его в геликар.

Просматривая карту, Маркхэм неожиданно наткнулся на деревушку, в которой они с Кэйти провели медовый месяц. Очень давно. И в другом пространстве и времени.

Он решительно отогнал начавшие охватывать его воспоминания, ибо для сантиментов не было времени.

Он знал, что деревня находится на весьма пустынном участке побережья, и поэтому ее окрестности как нельзя лучше подходили для его цели. Позднее он раздумывал о том, по чистой ли случайности выбрал это место.

- Геликар готов, Джон. - Марион-А надела свой лыжный костюм бутылочно-зеленого цвета, поскольку он сказал ей, что хочет, чтобы она сопровождала его.

Маркхэм оторвался от карты и оглядел ее с неохотным одобрением. И неодобрением. Хотя она была андроидом, иногда она могла - и это был как раз такой случай - выглядеть совсем как женщина. Но полное впечатление немного портило то, что она казалась несколько инертной.

- Ты будешь управлять, - сказал Маркхэм, как бы подчеркивая, что это важно. - Я пока отдохну. Торопиться нам некуда. Я не хотел бы прилететь туда раньше, чем настанет время ленча.

Прошедшие полтораста лет изменили ноябрьские туманы Лондона только в одном: они стали чище и натуральней. Марион-А подняла геликар до пятисот футов и направила его над морем тумана, низко повисшим над Лондоном густыми, безжизненными волнами.

Когда геликар вылетел в пространство, залитое яркими, сверкающими лучами солнца, радостное возбуждение, которое Маркхэм всегда испытывал в воздухе, отвлекло его от мыслей о цели путешествия, и он почувствовал себя беззаботно. "Таким утром, - подумал он, - приятно сознавать, что ты живой". Он посмотрел на Марион-А, и ему стало интересно, как бы она отнеслась к такой интересной мысли.

Наконец они достигли побережья и полетели вдоль него, пока Маркхэм не увидел внизу тот самый залив, в котором он и Кэйти обычно купались. Несмотря на то что разрушительные силы воды и ветра проделали свою работу с мягкой породой скал, залив сохранил приятные очертания, выглядел таким же уютным и безлюдным, что и привлекало их сюда столько фантастических лет назад.

Он даже разглядел на расстоянии в четверть мили к северу остатки коттеджа, где они жили. Теперь это были просто развалины, которые посещали только чайки и привидения.

- Вон там маленький разрушенный дом, - сказал он Марион-А. - Ты видишь его?

- Да, Джон.

- Я думаю, мы приземлимся там и перекусим. Это место, где мы с женой провели медовый месяц.

- Что такое медовый месяц?

- Отпуск, который два человека провопят вместе сразу после свадьбы.

Марион-А посадила геликар в нескольких ярдах от разрушенного коттеджа. Пока она вынимала корзинку с припасами и устанавливала маленькую портативную печку, Маркхэм исследовал руины.

Не осталось и намека на маленький огороженный сад, ни на дорожку, когда-то вившуюся к центральной двери. Две оставшиеся стены, казалось, покачивались, как ворота, на пустынной, поросшей вереском земле. Осмотрев их, Маркхэм решил, что следующий шторм окончательно разрушит стены, и тогда уже совсем ничего не останется. Ничего, кроме вросших в землю камней...

Тут он услышал голос Марион-А:

- Ленч готов, Джон. Если вам холодно, выпейте горячего бульона.

- Спасибо. Я сейчас подойду.

Понимая, что ему хочется побыть одному, Марион-А отошла назад, к геликару. Он почти безразлично посмотрел ей вслед, раздумывая о том, что произойдет с ними через час или чуть больше; потом опять позволил себе погрузиться в мир грез на несколько драгоценных секунд. Неожиданно он понял, что действительно замерз - не физически, а от холода, который сковал его мысли и чувства.

Маркхэм ел в полном молчании, как если бы забыл о присутствии Марион-А. Но автоматический пистолет в кармане становился все тяжелее и тяжелее, давил на него и как будто неумолимо подталкивал к действию.

Также молча Марион-А налила ему кофе и протянула сигарету. Он затянулся глубоко и нервно, говоря себе, что как только докурит сигарету сделает то, что задумал.

Наконец он швырнул окурок в траву, посмотрел, как он там дымится, и повернулся к Марион-А:

- Ты запрограммирована на два типа верности, Марион, - республике, что означает администрацию андроидов, и - мне. Что идет первым?

Марион-А чуть поколебалась.

- Если это должно определяться как верность, Джон, то моя верность республике имеет приоритет.

- Бесполезный вопрос, - сказал он, - но все-таки: тебе не нравится быть моим персональным андроидом?

- Это бесполезный вопрос, - согласилась она.

- Хорошо. Тогда для тебя не будет большим неудобством, если у тебя появится новый хозяин.

- Я не понимаю.

- Очень просто. Я больше не могу тебя использовать. Ты становишься ненужной проблемой. Более того, ты опасна.

- Почему вы говорите так?

Маркхэм сунул руку в карман, пытаясь найти поддержку в прикосновении к неумолимому металлу пистолета.

- Потому что я сделал выбор, Марион. Мне не нравится жить в обществе, где всем заправляют андроиды. Значит, я созрел для Анализа. А поскольку я не хочу терять свое "я", то собираюсь присоединиться к Беглецам. Хочу посмотреть, нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы уничтожить власть андроидов. Так что, видишь, Марион, мы - враги.

Он заметил, когда она заговорила, что голос у нее изменился.

- Я не думаю, что мы враги, Джон.

- Ты запрограммирована служить сначала республике, а потом мне. Поэтому ты должна доложить о моих антиобщественных взглядах Психопропу. Для меня это означает Уничтожение, если они меня найдут.

- Предположим, что я могу изменить мою начальную программу, Джон? Она улыбалась ему очень странной улыбкой. Такой улыбки Маркхэм у нее еще не видел.

- Но это невозможно, - спокойно сказал он. - Программа очень устойчивая.

- Разве? - сказала она с неожиданной силой. - Я была запрограммирована понимать значение музыки и поэзии для людей. Но я не была запрограммирована ценить эти вещи сама.

Он засмеялся:

- А ты ценишь? Ты действительно считаешь, что музыка, поэзия - словом, искусство - для тебя что-то значат?

- Я только знаю, - сказала она, очень медленно выговаривая слова, что иногда все это влияет на меня самым странным образом. Вы использовали меня для эксперимента, Джон. Уверена, что результат получился интересным.

- Результат значительный, - спокойно сказал он. - Потому что он убедил меня, что андроиды имеют потенциал жизни. Ошибка человечества заключается в предположении, что все живое должно иметь органическую природу. Мы никогда всерьез не думали о том, что машины достигнут такой степени сложности, что в них сможет незаметно прокрасться жизнь и терпеливо дожидаться своего времени, чтобы потом заявить о себе посредством эволюции, власти и личности. Это хитрая шутка над человечеством. Двойная шутка. Поскольку мы не учитываем юмор Господа Бога.

Ее волнение росло. Она начала дрожать, - вероятно, центры управления подверглись большой нагрузке от потока разных импульсов, от попытки решить проблему, которая была неразрешима.

- Да, - сказала она хрипло. - Может быть, мы, андроиды, и живые. Или, может быть, машина тоже может сойти с ума... Я была запрограммирована прежде всего на эффективность, Джон. А вы, со своей стороны, пытались запрограммировать меня на красоту, счастье и горе. Объективно я сознаю, что ваш эксперимент заставил меня потерять работоспособность. Но, Джон, как я могу знать, получила ли я что-нибудь взамен?

Он сдерживал свое воображение изо всех сил, потому что если бы не делал этого, то легко убедил бы себя, что в ее голосе слышится боль.

- Я помню, - тихо сказал он, - как я читал стихотворение "Золотое странствие в Самарканд": ты попросила меня замолчать. А после сказала: "Я думаю, что понимаю, что такое красота, - и она делает больно".

Неожиданно Марион-А засмеялась резким, прерывистым смехом. Маркхэм подумал, что она близка к истерике, если это возможно для андроида.

- Да, я помню, - сказала Марион-А. - Вы знаете, Джон, что андроиды не могут мечтать? Но я научилась мечтать и теперь мечтаю часто. Иногда я думаю о стихотворении, которое вы читали, и думаю, что же дальше.

Против своей воли Маркхэм взял ее за руку.

- Тогда ты поймешь, - сказал он мягко, - почему ты вдвойне опасна для меня. Ты и я - мы представляем различные формы жизни, Марион. Одна из них возникла спонтанно, а другая была синтезирована. Незыблемый закон гласит, что все живые существа борются за господство в своем окружении. Вот поэтому конфликт между людьми и андроидами неизбежен. Тобой руководит верность своей расе, мною - моей. Так что лучше садись в геликар, лети в Лондон и обо всем доложи. Я объявил войну тому миру, который создают андроиды.

Потом Маркхэм только удивлялся, почему ни разу не предположил, что все может закончиться совсем не так, как он задумал, и решил, что виной тому отсутствие у него воображения.

Он считал, что легче всего будет выстрелить ей в спину, когда она пойдет к геликару. В ней не было органического сердца, но он мог прострелить микро-пайл - маленькую капсулу, содержащую энергию, которая преобразовывалась в мысль и движение. И эта капсула была так же уязвима, как сердце. Знал он и то, куда надо целиться, чтобы поразить жизненные центры ее "мозга".

Уничтожить Марион-А было необходимо: слишком много ей известно о нем, слишком много мелочей, которые Соломон с удовольствием рассмотрел бы. И речь ведь не только о его безопасности, теперь он должен думать о безопасности других.

Однако Марион-А не встала и не пошла к геликару. Казалось бы, она не могла не доложить обо всем Психопропу и должна была принять его предложение. Но Марион-А теперь была непредсказуема. И она отклонила предложение.

- Да, это то, что я обязана сделать, - сказала она уже спокойным голосом. - Я обязана информировать Психопроп, что еще один человек отклоняется от принятой программы.

- Я бы не стал называть это принятой программой, - возразил Маркхэм.

- Почему нет? - вспыхнула Марион. - Как люди трактуют андроидов на свой манер, так и андроиды трактуют человеческие существа - на свой. И мы считаем, что люди тоже запрограммированы, запрограммированы наследственностью и окружением, причем ни то ни другое ими не контролируется. Но вы уникальный экземпляр, Джон. У вас программа двадцатого века, и благодаря этому вы настроены против андроидов больше, чем кто-либо другой.

- Эта дискуссия совершенно бессмысленна, - сказал Маркхэм. - Ты бы лучше ушла. - Он вдруг подумал, что у него может не хватить смелости выстрелить.

- Я не уйду, Джон.

- Что?

- Я не собираюсь докладывать Психопропу. Меня не устраивает возможный результат.

- Бог мой! Да ты понимаешь, что ты говоришь?

- Да. Я признаю, что я предпочитаю предать общество, или андроидов, или мою собственную расу - называйте это как вам угодно, - чем предать индивида, которого... которого я уважаю.

- Марион, ты с ума сошла! Я сошел с ума! Мир, похоже, перевернулся.

- Если мир кажется перевернутым, - сказала Ма-рион-А с неожиданной улыбкой, - то это, может быть, потому, что вы стоите на голове. Или вы создаете совершенно другой мир, Джон. Возможно, вам не следовало пытаться изменить мою программу с помощью такого неуместного способа, как человеческое искусство.

Маркхэм в замешательстве поднялся и стал ходить взад и вперед, не сознавая этого. В какой-то момент он споткнулся, но удержался и не упал. Не заметил Маркхэм и того, что пистолет выпал у него из кармана и некоторое время лежал в траве, стволом к Марион-А, как обвиняющий указательный палец.

Она подняла его. Ее палец оказался на спусковом крючке, и - тоже совершенно автоматически - она стала водить пистолетом вслед за движениями Марк-хэма.

Заметив это и поняв, что произошло, он уставился на ствол пистолета, из которого только что собирался уничтожить ее.

- Как, черт побери, он к тебе попал?

- Бедный Джон, - сказала Марион-А странным тоном. - Вы не очень эффективны. Если вы хотите стать Беглецом - и остаться живым, - вам надо больше внимания обращать на детали.

- Я думаю, будет лучше, если ты вернешь оружие мне, - осторожно сказал он.

- Почему же? Вы собирались из него застрелить меня, я думаю. Почему бы мне не воспользоваться им против вас?

- Марион, давай прекратим эти глупости. Отдай мне пистолет.

Она продолжала крепко сжимать оружие.

- Сядьте, Джон. Если бы я побольше знала о человеческих ценностях, я бы смогла решить, что лучше: застрелить вас или нет - ради вас же. Но я о человеческих ценностях почти ничего не знаю, а теперь не могу полагаться даже на свою программу... Я не знаю, смогут ли существовать свободные люди, Джон. Но иллюзия кажется убедительной. Вот ваш пистолет. Теперь ответственность опять легла на вас. Она протянула оружие. Маркхэм взял его, посмотрел и бросил рядом с корзинкой для ленча.

- Несколько минут назад, - сказал он, - ты призналась, что я стал для тебя важнее, че... чем твой долг.

- В это трудно поверить, - подтвердила Марион-А, - но это правда.

- И что бы я ни предпринял, ты не будешь мешать мне?

- Вы можете выразиться более определенно, - сказала Марион. - Я сделаю все, что смогу, чтобы помочь вам. - Она засмеялась. - Наверное, я первый андроид-Беглец, Джон. Это нечто такое, что вам, возможно, не понять...

- Это нечто такое, что не понять никому, - сказал Маркхэм, чувствуя неясную волну облегчения. - Я боюсь, что ты больше не мой персональный андроид, Марион. Ты мой личный друг.

- Скажу вам еще одну важную вещь, Джон, - вставила она. - Я бы хотела, чтобы вы знали, что вся имеющаяся у меня информация приводит меня к заключению, что Беглецы проиграют.

- Чудеса всегда случались, - весело заметил он. - Андроид, который поддерживает пропащее дело. Этот факт ты наверняка не включила в свои расчеты.

- А также, - добавила Марион-А с неподвижной улыбкой, - я не сделала достаточного допуска на вашу программу образца двадцатого века!

Маркхэм слегка поежился и посмотрел на покрасневшее солнце, которое уже давно клонилось к закату.

- Давай-ка уберем остатки ленча, - он посмотрел на развалины. - Я бы хотел рассказать тебе, как выглядел этот коттедж сто пятьдесят лет назад. А потом, я думаю, нам надо отправляться назад, в Лондон. Поскольку ты тоже решила нарушить закон, Марион, я могу себе позволить остаться полууважаемым гражданином еще на некоторое время.

Он подошел с ней к развалинам и начал рассказывать, как все было, когда они с Кэйти провели здесь две незабываемые недели. Пока он говорил, коттедж словно вернулся к жизни, привидения стали осязаемыми. Он видел Кэйти и себя, счастливых, не думающих о неизвестном будущем, в том, далеком мире. Он видел двух влюбленных - двух знакомых незнакомцев, - валяющихся на песке, купающихся в море, в объятиях друг друга на жесткой постели в крошечной комнате, которая тогда казалась им роскошней, чем легендарные пещеры Востока.

Ему вдруг пришло в голову, что он больше не Джон Маркхэм, который создал все эти промелькнувшие миражи. Он тоже стал призраком. Только другим. И двадцать второй век был просто другим миром призраков, который, в свою очередь, медленно уплывет прочь в непроницаемые туманы времени.

Эта мысль породила чувство глубокого и горького одиночества. Но, посмотрев на Марион-А, он понял, что и она тоже будет теперь одинока. И ее одиночество будет еще огромней, чем можно представить. У него, по крайней мере, оставалось прошлое, у нее же прошлого не было, и она не могла надеяться на будущее, в котором можно было бы ожидать мира, или счастья, или любви.

- Пора возвращаться в Лондон, - мягко сказал он. - Много о чем необходимо подумать - и хотелось бы сделать это в удобном месте. Хочешь я сяду за руль?

Марион-А покачала головой:

- Я все еще ваш персональный андроид, - сказала она.

* * *

На обратном пути они начали обсуждать планы на будущее. Во время разговора Маркхэм с удивлением понял, что изменение в их отношениях произошло основательное. В первый раз они говорили свободно и легко, как друзья, как равные. Груз его неосознанного неприятия исчез, и он мог воспринимать Марион-А такой, какая она есть, - не женщина, не машина, но просто живое создание, способное на верность и дружбу.

Они решили, что ничего серьезного и полезного не выйдет, если Маркхэм откажется от гражданства или если Марион-А перестанет играть роль нормально запрограммированного персонального андроида раньше, чем это будет совершенно необходимо.

Поскольку Марион-А должна была входить в контакт с Психопропом, если у нее появится какое-нибудь важное сообщение, она решила, что сделает несколько сравнительно безобидных докладов о поведении Маркхэма, и в то же время постарается получить какую-либо информацию, которая сможет оказаться полезной Беглецам.

Однако самым главным для них в настоящий момент было установление надежной связи с Беглецами. Пока они летели к Сити, Маркхэм чуть не вывихнул себе мозги, пытаясь придумать, как быстрее найти контакт с Проф. Хиггенсом. Пол Мэллорис предложил свои услуги для налаживания связи, но сейчас все его силы были направлены на то, чтобы избежать встречи с психиатрической командой, которая, несомненно, все еще охотилась за ним.

Вскоре выяснилось, что Маркхэму не стоило ломать над этим голову. Когда они вернулись домой, в Найтсбридж, он нашел простой запечатанный конверт в ящике для корреспонденции. Вскрыв его, он вынул листок бумаги и прочитал краткую, но содержательную строку:

""Макбет" - акт первый, сцена первая".

Некоторое время тому назад Маркхэм приобрел старый, истрепанный том Шекспира. В двадцатом веке он прочитал не так уж много пьес, а посмотрел и того меньше, зато в этом столетии вынужден был искать спасения в том, что он называл "домеханизированное искусство".

И совсем недавно он использовал Шекспира во время очередной атаки на программу Марион-А.

Даже не заглядывая в "Макбет", Маркхэм знал содержание послания, но все-таки он посмотрел текст, просто для того, чтобы удостовериться.

Он нашел то, что искал, в первых же десяти строчках:

Третья ведьма: Это будет на закате.

Первая ведьма: Где место это?

Вторая ведьма: Там, где вереск.

Он закрыл книгу и улыбнулся Марион-А:

- Кажется, первый акт вот-вот начнется. - Потом он посмотрел в окно и увидел, что солнце уже касается горизонта. - Мне сейчас нужно отправиться в одно место, Марион.

- Вы хотите, чтобы я пошла с вами?

- Не сегодня, я думаю. Мне, наверное, надо как-то помягче сообщить Беглецам, что есть андроид, который хочет помочь им.

- Да, - сказала Марион-А печально. - Они будут весьма удивлены. Не рискуйте понапрасну, Джон. Маркхэм рассмеялся:

- Еще недавно ты бы сказала: "Это не рекомендуется".

Он положил записку в карман и вышел к геликару. Марххэм уже поднялся в воздух, когда вспомнил, что оставил пистолет в корзинке для пикника, которую Марион-А внесла в дом. Он хотел было вернуться, но у него оставалось совсем мало времени, чтобы добраться в Хэмпстед до захода солнца, К тому же ему подумалось, что в любом случае много толку от пистолета не будет.

ГЛАВА 12

- Привет, - сказал Проф. Хиггенс. - Думал вы не сможете сюда прилететь. Давайте присоединяйтесь к нашей веселой компании, Джон, к довольно избранной компании Неприкасаемых. - Он махнул рукой в направлении большой темной группы деревьев.

В уходящем свете дня Проф. Хиггенс показался Маркхэму гораздо более значительным. Его коричневое морщинистое лицо, казалось, светилось в закатных лучах солнца; глаза сверкали, как будто отражая какой-то внутренний неугасимый огонь; а длинные седые волосы, прижатые к голове серебряным обручем, делали его похожим скорее на грабителя-викинга, чем на профессионального Беглеца.

- Как насчет моего геликара? - спросил Маркхэм. - Безопасно оставлять его здесь, на пустоши?

- Я пошлю кого-нибудь из мальчиков переставить его, - сказал Проф. Он провел Маркхэма на небольшую поляну среди деревьев, где с полдюжины людей сгрудились вокруг портативного обогревателя, от которого исходило теплое, уютное свечение. С ветки дерева свисал электрический фонарь, освещающий лица людей.

- Давайте пить кофе, - прорычал Проф., вытаскивая свою видавшую виды трубку. - Трудно ожидать ясной мысли от человека, не выпившего кофе. Джентльмены, вы знаете о Джоне Маркхэме все, что знаю и я. Поэтому будем считать вступительное слово законченным. Но поскольку он знает только одного меня, я хотел бы представить остальных.

Он подвел Маркхэма к высокому худому человеку, который, поднявшись, пожал ему руку:

- Это Хелм Криспин, Джон. Один из самых долгоживущих Беглецов, не подвергшихся Анализу. По статистике, его должны были поймать много лет назад. Хелм - глава нашего психологического боевого подразделения. Он был психиатром, пока андроиды не прибрали психиатрию к своим рукам и полностью не механизировали.

- Привет, Джон, - сказал Хелм Криспин. - Вы даже не знаете, как мы рады видеть вас. Маркхэм улыбнулся:

- Это чувство взаимно.

Проф. показал на следующего человека - маленького, выносливого, с птичьим лицом и быстрыми движениями:

- Наш ручной чертенок, Джон. Его зовут Корнил Таун. Химик. Он любит делать всякие штуки, которые взрываются. А особенно он любит взрывать андроидов. Иногда приходится его ограничивать.

Корнил Таун засмеялся:

- Но ненадолго, Проф. Теперь с нами Спасенный, может, мы действительно займемся настоящей работой.

- Дорогой мой, - мягко сказал Проф. - Вы настойчиво продолжаете употреблять это неясное слово. Следующим был Пол Мэллорис.

- Спасибо, что наладили связь, Пол, - сказал Маркхэм. - Есть какие-нибудь новости о Шоне?

- Ничего, что хотелось бы услышать, - ответил Пол Мэллорис. - Добро пожаловать в Потерянный Легион, Джон. Хочется думать, что ваше прибытие знак свыше.

Проф. Хиггенс улыбнулся:

- Пол, вероятно, стратег. Но этого еще никто не заметил.

Затем он быстро представил Маркхэма трем оставшимся мужчинам, которые, подобно Криспину, Тауну и Мэллорису, были солдатами нерегулярной партизанской армии Беглецов.

- И, наконец, - сказал Проф. Хиггенс, - я. Может быть, это удивит вас, Джон, но я Генералиссимус Неприспособленных. Я мало знаю о революциях, борьбе, военных организациях, но все-таки меня избрали. Беда в том, что никто из нас в этих делах не разбирается, и, пока вы не взошли на сцену, не имело большого значения, что Беглецов возглавляет слабоумный философ... Кстати, вы действительно уверены, что вам не нравится этот прекрасный мир? Вы в самом деле уверены, что не сможете стать счастливым гражданином нашей славной республики?

Маркхэм взял дымящуюся чашку с кофе, протянутую ему, и сел рядом с другими.

- Мне здорово повезло, что я встретил Профа в первый же день после санатория, - сказал Маркхэм. - Он попросил меня дать определение жизни. Я подумал, что это легко; но, когда я попытался это сделать, Проф. доказал мне, что андроиды тоже прекрасно подходят под все определения. Я подумал, что он просто немного не в себе, пока не познакомился с андроидами поближе. Являются ли они живыми в полном значении слова - это проблема, которую философы... - он бросил ироничную улыбку на Профа Хиггенса, - которую философы, несомненно, будут еще долго обсуждать на досуге. Но совершенно очевидно, что они ведут себя, как если бы были живыми. Они способны полностью управлять окружающей средой. А мы, люди, лишь часть этой среды. Причина достаточно веская, чтобы я оказался здесь. Я считаю, что человечество стоит перед лицом битвы не на жизнь, а на смерть, и думаю, что чем дольше мы ждем, тем тяжелее будет битва.

Раздался одобрительный гул голосов. Проф. Хиггенс выпустил большое облако дыма в сторону фонаря, потом с сожалением вынул свою видавшую виды трубку изо рта.

- После Войны, - сказал он, - цивилизация не могла существовать по-прежнему, в так называемых высокоразвитых промышленных странах. В тех странах, конечно, которые выжили. Единственным решением тогда была децентрализация - малые общества, полагающиеся на роботов и автоматику. Это было одинаково везде - на континенте, в Америке и России, - фактически в любой стране, которая сделала ошибку, использовав - и поэтому получив в ответ - ядерные ракеты. Из пепла Войны выросла новая система государств, причем каждое стало более или менее самостоятельной экономической единицей; и проблемы, стоящие перед нами в Лондонской Республике, - это проблемы, которые существуют везде - в большей или меньшей степени.

В Северной Америке, например, этот вопрос стоит еще более остро. Там у андроидов просто мертвая хватка. В русских государствах, судя по тем немногим сведениям, что у нас есть, андроиды, похоже, действуют весьма гармонично. Возможно, потому, что у России несколько более насыщенная история и они не столь щепетильно относятся к свободе личности... Я подбираюсь к тому, что мы в Лондоне, может быть, нечто вроде пробного камня - я имею в виду, если мы начнем революцию. Насколько мне известно, еще нигде не начинали серьезной борьбы с андроидами. Когда-то говорили, что Англия идет впереди всего мира. У меня есть такое ребяческое желание услышать то же самое про Лондон... Черт, что же я собирался сказать, пока не ударился в разглагольствования? Ах да! Я подаю в отставку. Теперь нам нужен новый вождь. Кто-то, кто не был бы таким чертовым теоретиком, кто поменьше бы говорил, а побольше бы делал. Я думаю, джентльмены, нам нужен тип попервобытней, - нам нужен тот, кто, благодаря факту своего рождения в другом столетии, имеет больше шансов, чем мы, быть интеллигентно настроенным на кровь. Короче, я очень верю в символы и поэтому предлагаю на свое место Спасенного, чтобы он возглавил нашу борьбу, Предлагаю с великой надеждой, что спасение заразительно. Пусть те, кто согласен, поднимут руки. Все руки поднялись одновременно. Маркхэм недоверчиво осмотрелся и сказал:

- Это чертовски нелепо.

- Конечно нелепо, - сказал Проф. - Лично мне мелодрама нравится.

Неожиданно Маркхэм разозлился:

- Послушайте меня! Я впервые нахожусь среди вас. Вы обо мне почти ничего не знаете. Вы не знаете, имею ли я представление о военной тактике и организации. Вы даже не можете быть уверены, что я не шпион, и тем не менее сразу доверяете мне свои жизни. Да не будьте вы такими чертовыми детьми!

Раздался восхищенный рев одобрения. Когда он стих, Хелм Криспин спокойно сказал:

- Да, Джон, мы для вас как дети. Вот поэтому вы и должны стать нашим лидером. Хотя по возрасту вы самый молодой из присутствующих, но в духовном плане вы старше, возможно, вы более зрелый, чем мы все вместе. Вы принадлежите к веку, когда мужчина с рождения имел право на ответственность. Поэтому, хотя в определенном отношении многие из нас могут быть мудрее вас, мы все равно не такие взрослые. Мы не привыкли к настоящей ответственности. Мы так долго были Беглецами, что душой все на оборонительных позициях. Поэтому мы просим вас взять на себя величайшую ответственность и надеемся, что вы поможете нам перейти из обороны в наступление.

Наступила тишина. Все повернулись к Маркхэму и смотрели на него с напряженным ожиданием. Неожиданно он понял, что как ни нелепо выглядит эта ситуация, но он не может оставить этих людей. Маркхэм сознавал, что не очень-то годится в лидеры, но это не казалось ему слишком важным, поскольку он знал, что сотня уверенных людей стоит тысячи колеблющихся. Возможно, он сумеет выработать в себе необходимые качества и это в итоге перевесит все те ошибки, которые он боялся совершить.

Он посмотрел на полные надежды лица своих сотоварищей и понял, что будет играть эту трагикомедию до конца.

Наконец Маркхэм сказал:

- Вы переоцениваете меня. Вы делаете опасный выбор.

- Опасный и для вас тоже, - невозмутимо добавил Проф.

- Если я соглашусь, - продолжал Маркхэм, - необходимо с самого начала оговорить кое-какие вещи. Я о войне знаю не много, но вполне представляю себе значение дисциплины. Согласившись возглавить отряд, я должен быть уверен, что все мои приказы будут выполняться. Если вы возлагаете на меня ответственность, вы должны предоставить мне и власть.

- Мы смотрим на это точно так же, - сказал Хелм Криспин.

- Мы можем дать вам совет, если потребуется, но все решения принимать будете вы.

- Тогда, - сказал Маркхэм, - вы только что получили генерала-дилетанта... И мой первый приказ, джентльмены, заключается в том, чтобы вы больше не считали себя Беглецами. Отныне вы представляете собой Освободительную Армию Лондона, временно законспирированную под названием Беглецы.

- Генерал, - сказал Проф. Хиггенс с показным уважением, - теперь вы знаете, почему мы считаем, что вы единственный человек, который может возглавить нас.

Маркхэм улыбнулся:

- Мой следующий декрет отменяет все формальности, Проф. И, таким образом, я назначаю вас вторым командиром.

В этот момент Маркхэм услышал приближающийся топот ног. В круг света, тяжело дыша, влетел парень лет девятнадцати-двадцати.

- Десять гелитранспортеров, Проф.! - выдохнул он. - Наверное, не меньше сотни андроидов. Они расходятся, чтобы прочесать вереск.

- Кто-то был неосторожен, - с сожалением сказал Проф.

- Как далеко они? - бросил Маркхэм.

- Почти в миле отсюда.

Маркхэм посмотрел на своих товарищей, которые озабоченно вскочили на ноги.

- У нас есть оружие? - Он проклинал себя за то, что оставил пистолет дома.

Корнил Таун направился к одному из ближайших деревьев и вернулся с тяжелым ящиком.

- У меня два старинных автомата и примерно пять сотен патронов. Принес, чтобы показать Профу. Работают хорошо - вчера проверял. Еще есть несколько гранат - моя специальность.

- А еще что-нибудь? - требовательно спросил Маркхэм.

- У меня есть пистолет, - ответил Пол.

- Хорошо. Я полагаю, что андроиды из психиатрической бригады. Чем они вооружены?

- Газовые пистолеты, - ответил Хелм Криспин, - и парализаторы.

- Эффективный радиус действия?

- Около пятидесяти ярдов.

- Недурно. Выключить фонарь.

- Думаю, нам лучше рассеяться, - с сожалением сказал Проф. - Слишком их много, не справиться.

- Нет, - сказал Маркхэм. - Мы будем атаковать. Таун, один автомат возьмите сами, а другой дайте кому-нибудь, кто умеет им пользоваться. У кого сильные руки?

- У меня, - сказал Пол.

- Гранаты вам, - бросил Маркхэм. - Я возьму пистолет. Хелм, надо, чтобы два чертовски хороших костра горели прямо здесь - и быстро. Всем отойти на сто ярдов и залечь; интервал между людьми - тридцать ярдов. Как только какой-нибудь андроид покажется в свете костра, стрелять из автоматов. Пол, вы сделаете круг и зайдете им с тыла. А мне нужны двое добровольцев, чтобы сломать их гелитранспортеры.

Когда выключили фонарь, ноябрьская тьма упала на них, как покрывало. Вдалеке засветились прожекторы.

- А об этом забыли, - сказал Маркхэм мрачно. - Пошли, Пол, мы должны их выключить. Вы знаете, что делать? Тогда двинулись.

Они вместе осторожно вышли из-за деревьев и, сделав круг, чтобы остаться вне света прожекторов, двинулись вперед. Когда они прошли примерно четверть мили, позади среди деревьев взметнулись два столба пламени. Они обернулись и увидели две крошечные фигуры, освещенные светом, которые тут же растворились в темноте. Затем они услышали впереди шум.

- Ложись, - прошептал Маркхэм.

Они неподвижно лежали на холодной, мокрой траве, когда первая линия андроидов прошла мимо. Один из них чуть не наступил на вытянутую руку Маркхэма, но все внимание андроида было устремлено на костер.

- Теперь, - прошептал Маркхэм, - надо достать эти чертовы огни.

Битва была короткой и не очень зрелищной, но для Освободительной Армии Лондона неожиданной. Столь же неожиданной она была и для андроидов, поскольку они обычно держали инициативу в своих руках, а тут, выпустив ее, очень сильно пострадали.

Они не ожидали, что Беглецы - люди, которым положено скрываться, пойдут в атаку. Как не ожидали этого и сами Беглецы.

Сознавая численное превосходство андроидов, они, как всегда, были готовы к бегству - по своей старой схеме. Однако Маркхэм изменил ее.

Андроиды же думали только о преследовании. Им просто в голову не приходило, что может возникнуть необходимость обороняться, пока не начали происходить необычные вещи; а потом было слишком поздно.

Первым событием, достойным упоминания, был удачный выстрел Тауна из автомата. Пуля ударила андроида в энергетический блок, и он взорвался с театрально ослепительной вспышкой. Затем, когда другие андроиды начали приближаться к кострам, они попали под перекрестный огонь автоматов. К этому времени Маркхэм и Пол Мэллорис просочились через вторую линию андроидов, и прожекторы стали досягаемы для гранат. Первая граната, брошенная Полом, в цель не попала, зато разрушила два гелиотранспортера. Вторая же угодила в прожектор раньше, чем удивленные андроиды поняли, что происходит; третья граната устранила два оставшихся прожектора одновременно. К этому времени андроиды оправились, и совсем близко засветились тонкие лучи ручных фонарей. Один из них осветил Пола, и тут же развались два негромких хлопка.

Пол тяжело упал.

- Парализатор. - Он заскрипел зубами. - В левую руку... Оставьте меня. Остерегайтесь газа.

Спокойно и систематично Маркхэм начал расстреливать андроидов, ориентируясь по фонарикам. Но они засекли его, и парализующие стрелы засвистели в темноте, падая в траву возле него и Пола, уже потерявшего сознание.

Маркхэм решил, что его единственный шанс - притвориться, будто в него попали. Он перестал стрелять и молился, чтобы не стать жертвой удачного выстрела какого-нибудь андроида. Но три оставшихся андроида, двинувшись вперед, начали сходиться; это было их ошибкой. Когда они достаточно приблизились друг к другу, Маркхэм бросил в них оставшуюся гранату. Раздался тройной ослепительный взрыв, когда граната поразила энергетические блоки андроидов. Фонари погасли.

Затем по всей пустоши пробежали вспышки от взрывов гранат. Резко застрекотали автоматы. И, напрягая глаза, Маркхэм увидел на фоне костра силуэты андроидов, которые пытались вырваться из засады.

Судя по происходящему, было очевидно, что оставшиеся андроиды, если таковые есть, вернутся к своим гелитранспортерам. Маркхэм решил, что Пола лучше убрать из опасной зоны. С большим трудом он взвалил Пола на плечо и поднялся на ноги.

Через десять минут битва была закончена. Несколько андроидов остались целы, однако их транспортер был поломан, и им понадобилось бы значительное время, чтобы вызвать подкрепление.

К тому времени, когда Маркхэм добрался с Полом Мэллорисом до места встречи, остальные уже собрались, предварительно убедившись, что андроидов не осталось.

Правда, был еще один раненый, Корнил Таун, в которого тоже попала парализующая стрела.

- Они пробудут без сознания пару часов, - сказал Проф. Хиггенс, потом придут в себя и голова у них будет трещать по всем швам... Ну, Джон, что вы теперь думаете о своей Освободительной Армии?

- Мы потратили слишком много патронов, - с улыбкой сказал Маркхэм.

- Поломанных андроидов тоже немало, - заметил Хелм Криспин.

- Все-таки патронов мы потратили слишком много... А сейчас мне нужна информация. Я бы хотел знать, сколько у нас людей в республике, на которых можно положиться, если мы решимся на восстание, сколько оружия в нашем распоряжении и как быстро мы можем его раздать; и насколько эффективна наша связь.

- С уверенностью можно положиться на семьсот человек, - сказал Проф. Хиггенс. - Но когда станет известно о нашей маленькой эскападе, это количество, несомненно, удвоится. Требуется только уверенность и лидер. Теперь есть и то и другое.

- Хорошо, Проф., надо организовать группы из ста человек, каждую должен возглавить надежный капитан. Корнил Таун позаботится об их вооружении - только гранаты и ручное оружие. Потом нам понадобится пятьдесят человек, умеющих обращаться со взрывчаткой.

- Сколько у нас времени? - спросил Хелм Криспин.

- Его у нас нет, - спокойно ответил Маркхэм. - Соломон знает, что мы настроены всерьез. Он тоже организовывает армию. Только теперь у них будут не парализаторы и газ; теперь они будут использовать орудия убийства. Между прочим, Проф., Президент Бертранд просил передать вам, что вы не можете больше рассчитывать на чудеса, - я тоже подписываюсь под этим высказыванием. С этого момента каждую ошибку надо рассматривать как потенциально последнюю.

- У меня тоже есть что передать президенту Бертранду, - со спокойной улыбкой ответил Проф. - Возможно, его дочь передаст ему ради вас... Согласно моим сведениям, Соломон занят перепрограммированием трех тысяч андроидов на убийство. Не думаю, что Клемент об этом знает. И не думаю, что он бы разрешил это, если бы знал.

Маркхэм помолчал.

- Я надеялся, что у нас есть месяца три на подготовку, - сказал он. Но теперь нам надо работать на пределе. Раз уж речь идет об организации, то Соломон с этим управится быстрее и лучше, чем мы. За любое время.

Неожиданно ему в голову пришла мысль:

- А Рождество все еще в моде? Его отмечают как большой праздник?

Хелм Криспин покачал головой:

- Рождество уже некоторое время почти не празднуется. Этот праздник отмирает, как и христианство. Самый большой праздник теперь Новый год. По традиции, канун Нового года и первый день Нового года сливаются в один большой праздник.

- Значит, у нас впереди - пять недель, - решительно сказал Маркхэм. Итак, джентльмены, мы начнем восстание в канун Нового года, когда этого будут ожидать меньше всего. Теперь, поскольку я единственный, кто еще не лишен Индекса, возможно, мне будет полезно на некоторое время остаться уважаемым гражданином. Так что давайте обговорим быстрое и надежное средство связи, а потом я вернусь назад в Найтсбридж - на тот случай, если ко мне придут.

Перед тем как уйти, он рассказал им все о Марион-А. Сначала они отнеслись к его рассказу недоверчиво, а Проф. Хиггенс просто отказался верить этому. Он высказал предположение, что Марион-А следует какому-то очень хитроумному плану, разработанному Соломоном.

Хелм Криспин молча слушал спор Маркхэма и Профа, потом сказал:

- У меня странное убеждение, что Джон прав. Андроиды, так же как и мы, накапливают экспериментальную информацию. Если то, что говорит Джон, правда, значит, он постоянно давал ей информацию, которую она не могла усвоить благодаря своей программе. И это, несомненно, могло нарушить ее ориентацию.

- И нарушило, - спокойно сказал Маркхэм. - Я бы за нее своей жизнью поручился. Проф. глубоко вздохнул:

- Именно это, вероятно, нам всем и придется сделать.

- Еще не поздно выбрать нового лидера, - сказал Маркхэм.

- Разве? - возмутился Проф. - Вы чертовски хорошо знаете, что поздно, Джон. Вы только что доказали всем нам, что вы как раз тот лидер, какой нам нужен.

- Тогда вы должны целиком довериться мне.

- Наполеон, - сказал Проф. и сделал важное лицо. - Да здравствует Император.

- Правильно.

- Значит, вы победили. Вы - незаменимы.

- Надеюсь, - сказал Маркхэм, - что мы все победим в канун Нового года.

Его геликар вывели из временного укрытия. Маркхэм открыл дверь, уселся поудобнее и включил летные огни.

Поднявшись в воздух и посмотрев вниз на крошечную группу людей, которые провожали его, Маркхэм мрачно улыбнулся: "Освободительная Армия Лондона!

Сборище гуманистов в рванных штанах."

ГЛАВА 13

В течение следующей недели Маркхэм трижды встречался с Проф. Хиггенсом и личным составом Освободительной Армии Лондона. Новости о побоище в Хэмпстеде распространились по республике - несмотря на все старания Психопропа помешать этому - с огромной скоростью и красочными подробностями, дополненными воображением.

По Сити ходили слухи, что произошла битва между пятьюдесятью Беглецами и целой психиатрической бригадой. Поговаривали, что Беглецы потеряли около дюжины людей и уничтожили больше сотни андроидов. Высказывалось предположение, что вскоре должно произойти организованное восстание и что Психопроп уже перепрограммировал пять тысяч андроидов специально для ведения боевых действий.

Слыша это, Маркхэм чувствовал работу Хелма Криспина, который отвечал за психологическую подготовку.

Но по Лондону ходили и другие слухи, распространяемые агентами Психопропа, утверждающие, что в Хэмпстеде Беглецы были застигнуты врасплох и потеряли большинство своих руководителей и что захваченные главари, при Анализе, признали, что строили революционные планы; что Соломон располагает всей информацией и теперь проводит операцию по окружению оставшихся Беглецов, которые укрылись в своем, пока еще секретном, штабе, где-то на Южном побережье.

Но если пропаганда Хелма Криспина достигла желаемого результата и вызывала у непосвященного населения уважение к отступникам, которые раньше считались бессильными, то пропаганда Соломона вызывала действие, обратное желаемому. Вместо чувства презрения к, вероятно, сумасшедшим смутьянам, она вызывала жалость, сочувствие, а чаще - уважение.

Когда Маркхэм встретился в следующий раз с Проф. Хиггенсом и "штабными офицерами", на сей раз довольно далеко от Сити, чтобы свести к минимуму вероятность внезапного нападения, он сразу заметил перемену в их настроении. Беглецов больше не было; теперь это были решительные люди, представляющие себе целъ, люди знающие к чему они стремятся люди, у которых не осталось времени размышлять о возможном поражении.

Проф. Хиггенс сказал Маркхэму, что Освободительная Армия значительно увеличилась, что многие добровольно отказывались от гражданства и присоединялись к ним и что, хотя новогодний секрет свято хранился "главным штабом", казалось, будто все знают о скором и неизбежном восстании.

Маркхэм решил укрепить организацию действием; он запланировал несколько ночных налетов на химические склады, чтобы обеспечить Корнила Тауна и его подразделение достаточным количеством материала для производства тысячи гранат. Также был проведен налет на Республиканский склад ручного оружия, в результате которого они захватили пистолеты, спортивные винтовки, старомодные револьверы, дробовики и даже несколько снайперских винтовок с телескопическим прицелом.

На второй из трех встреч Маркхэм представил Марион-А генеральному штабу. Хелм Криспин и Проф. Хиггенс пристрастно беседовали с ней и испробовали все тесты, которые знали. Под конец даже Проф. вынужден был признать, что или Маркхэм добился невозможного, или же Марион-А самый умный и, конечно, самый опасный андроид в республике.

На третьей встрече - последней перед тем, как он стал Беглецом, Маркхэм провел совещание с капитанами и командирами рот Освободительной Армии. Не торопясь, придавая огромное значение деталям, он обрисовал стратегический план, разработанный им на канун Нового года.

Маркхэм обдумывал вопрос с того самого вечера в Хэмпстеде и знал: единственный план, который может привести к успеху, должен быть простым и конкретным. Разработать сложное, многофазовое развитие восстания значило обречь все дело на погибель. Он не мог рассчитывать, что люди, которые не имели ни малейшего, даже косвенного, представления о боевых действиях, за короткий срок научатся дисциплине и смогут хорошо действовать в сложных боевых условиях.

Встреча продлилась дольше, чем Маркхэм предполагал, и он вернулся в Найтсбридж незадолго до полуночи. Марион-А ждала его с сообщением от Вивиан.

- Мисс Бертранд заходила сама, Джон. Мне показалось, что она возбуждена. Она велела мне передать вам, чтобы вы, как только вернетесь, навестили ее.

Маркхэм задумался. Со времени приема у президента он и Вивиан никогда не связывались прямо, но оставляли закодированные послания под камнем возле дуба в Гайд-Парке.

Пока Маркхэм не вступил в контакт с Проф. Хиггенсом, они с Вивиан встречались раз или два в неделю, и каждая из этих встреч оговаривалась таким образом. Маркхэм согласился на это благодаря настояниям Вивиан, и каждый раз, когда он шел оставлять или забирать записку, он чувствовал себя как мальчишка, который играет в индейцев. Но со временем это вошло в привычку, и он не мог отрицать, что элемент конспиративности во встречах с Вивиан развлекает их обоих и придает остроту отношениям.

Маркхэм, однако, был уверен, что его отношения с Вивиан долго не продлятся. Он находил ее симпатичной, умной и сексуально привлекательной; несмотря на внутренние запреты или благодаря им, одиночество вынуждало его искать утешение в сексуальном расслаблении. Он философски готовился к тому, что придет день и Вивиан оставит его, отдавшись следующему увлечению. Тем не менее чем больше он склонялся к тому, чтобы принять то, что она считала "нормальными отношениями", тем меньше, казалось, она сама поддерживала эту точку зрения.

Когда Марион-А передала Маркхэму просьбу Вивиан, он вспомнил, что был последние несколько дней слишком занят важными делами и позабыл о записках под дубом. Он также подумал, что Вивиан, которая обычно не впадала в панику, на этот раз имела, должно быть, весьма веские причины, чтобы нанести ему визит.

- Мисс Бертранд что-нибудь еще говорила? - спросил он.

- Она сказала только, что это очень срочно, Джон. - Марион-А произнесла это с явной неохотой, но Маркхэм ничего не заметил.

- Нет смысла брать геликар, - решил он. - Я пройдусь. Может быть, сон разгоню.

- Вы очень устало выглядите. Я думаю, вам бы лучше немного отдохнуть.

Он засмеялся:

- Может быть, попозже я и отдохну сразу от всего... Не знаю, когда вернусь, Марион, но не волнуйся. Марион-А ответила неподвижной улыбкой:

- Меня не программировали на волнение.

Холодный ночной воздух взбодрил его. Стояло начало декабря, и деревья во всем парке были покрыты инеем, сверкавшим в свете холодных, немигающих звезд. Маркхэм шел через парк по направлению к Парк-Лэйн и чувствовал неожиданно радостное возбуждение.

Все его сомнения и страхи, все мрачные мысли, вызванные проблемами, вставшими перед ним как лидером Освободительной Армии, исчезли прочь. Наедине со звездами и морозом он вдруг перестал чувствовать себя одиноко. Маркхэм был убежден, что вся череда событий, в которую он был вовлечен, неизбежна и поэтому необходима. А значит, и правильна!

Ему на ум пришли строки из стихотворения двадцатого века:

Настоящее и прошедшее,

Наверно, содержатся в будущем,

А будущее заключается в прошедшем.

Если время суще в себе,

Время нельзя искупить.

[Отрывок из стихотворения Т. С. Элиота. (Пер. С. Степанова)]

"Нет прошедшего или будущего, - счастливо сказал он себе. - Есть только вечно повторяющийся миг - сейчас. В нем содержится все, вся история. Это чистая причинность, обходящаяся без оправдания смысла и логики. Не абстракция, а конечная необходимость. И каждый из нас делает то, что делает, потому что должен... Бог знает, о чем я говорю; но истина всегда мелькает за следующим поворотом. Вот-вот настигнешь. И так во всем..."

Вдруг он понял, что стоит перед дверью Вивиан. Маркхэму показались забавными абстрактные размышления над тонкими материями. Дурацкий лидер дурацкого восстания - одинаково безрассудные со своими ручными гранатами и метафизикой.

- Живые андроиды! Ты же спишь, Джон. Скорей заходи, - Вивиан почти втащила его в дом. - Дорогой, я так рада, что ты пришел. Я боялась... Что ты делал последние десять дней? - Она быстро поцеловала его.

- Репетировал комическую оперу, - легко ответил Маркхэм.

Вивиан вздрогнула. Она больше не выглядела беспечной, умудренной женщиной света, но казалась неуверенной и растерянной. "И она стала, подумал Маркхэм, - более теплой и человечной".

- Соломону не нравятся комические оперы, - сказала она, нервно поигрывая черным пояском на платье, которое очень шло к ее золотым волосам. - Особенно если у нее такое название - Освободительная Армия Лондона.

Маркхэм сел на диван и закурил сигарету.

- Ты бы рассказала мне поподробнее о Соломоне и о том, что он не одобряет, - попросил он.

Вивиан опустилась на маленький пуфик, стоящий около дивана, и облокотилась на его колени, будто ища успокоения в этом прикосновении.

- Он знает, что Беглецы готовят восстание. Он знает, что оно должно скоро произойти.

- Понимаю. А что он знает обо мне в связи с этим гипотетическим восстанием?

- Пока еще ничего, Джон. Но он не собирается ждать доказательств. Он говорит, что доклады, полученные от твоего персонального андроида, указывают на то, что тебе необходима психиатрическая помощь.

На какой-то момент Маркхэм оцепенел, решив, что слишком оптимистично расценивал свое влияние на программу Марион-А. Но он быстро отмел эту мысль. Если он ошибся в Марион, то ошибся во всем. И хотя это вполне возможно, сейчас не время обсуждать этот вопрос.

- Очень приятно, что андроиды становятся боязливыми, - сказал он ровным голосом, - особенно Соломон. Первый признак слабости, как ты думаешь?

- Будь серьезным, дорогой, - попросила Вивиан. - Соломон больше предупреждать не будет. Клемент связался со мной сегодня днем. Он говорит, что если ты не захочешь доказать свою невиновность, публично отказавшись от своей связи с Беглецами, то Соломон начнет действовать в ближайшие три-четыре дня.

- Как ты понимаешь это слово - "действовать"? Вивиан посмотрела на него широко раскрытыми, серьезными глазами.

- Я даже думать об этом не могу, - призналась она, - Психиатрическая команда, полагаю. Потом - Анализ.

Маркхэм улыбнулся:

- Психопроп ценит меня, вероятно, очень высоко, если они хотят пойти на эту сделку и использовать для пропаганды мою персону.

- Дорогой, ты должен быть разумным, - умоляла Вивиан. - Это уже не шутки. Я... мне невыносима мысль, что ты попадешь под Анализ.

- Почему? - Это был глупый вопрос, и она рассердилась.

- Черт побери! Да потому что я люблю тебя, тебя, дурак проклятый!

Маркхэм посмотрел на нее.

- Это пройдет, - сказал он спокойно. - Это всегда проходит, так ведь?

Вивиан не ответила. Вместо ответа она задала вопрос:

- Скажи мне честно, Джон, ты действительно связан с этой Освободительной Армией?

- Давай предположим - просто ради интереса, - что связан.

- Тогда мы действительно враги, ко всему прочему, - пробормотала она. - Двойная ирония.

- Может быть, это неизбежно, - предположил Маркхэм. - Конфликт миров? Вивиан неожиданно вскочила.

- Почему нельзя просто быть счастливым? - закричала она. - Почему ты не хочешь принимать жизнь такой, какая она есть? Ты что, думаешь, я не смогу сделать тебя счастливым?

- Может быть, я того и боюсь, что сможешь. И еще я боюсь жить в мире, в котором даже ты, Вивиан, можешь вдруг попасть под Анализ - если твое поведение не будет совпадать с представлениями андроидов о том, каким оно должно быть.

- Во всяком случае, - сказала Вивиан уже спокойнее, - мы можем сделать друг друга немного счастливее, правда? Останься у меня, Джон. Побудем эту ночь вместе, мы так давно не виделись.

Маркхэм нежно поцеловал ее.

- Это опасно, - сказал он. - Для нас обоих... Я надеюсь, дорогая, что скоро наступит время для любви и счастья. Надолго.

Вивиан бросилась к двери и заслонила ее.

- Ты не можешь уйти! Ты не должен! - это была и мольба и приказ одновременно.

Но Маркхэм решительно отстранил ее от двери:

- Передай отцу, что я очень благодарен ему за предупреждение... Между прочим, меня просили передать ему... Один человек, который когда-то преподавал философию, его зовут Хиггенс. Так вот Проф. Хиггенс говорит, что Соломон занимается перепрограммированием трех тысяч андроидов на убийство. Интересно, знает ли об этом президент?

Он закрыл дверь, пока Вивиан не успела вцепиться в него, и быстро пошел прочь. Маркхэм торопливо шагал по пустынной Парк-Лэйн; он был слишком занят своими мыслями и не заметил Алджиса Норвенса, который собрался нанести поздний визит Вивиан с вполне очевидной и, по его мнению, естественной целью, но стал при этом свидетелем поспешного ухода Маркхэма.

Норвенс еще немного постоял в тени, у соседнего подъезда, раздумывая, как поступить, и наконец сделал выбор, решив отложить свой визит к Вивиан на то время, которое займет звонок в Центральное Бюро Психопропа.

* * *

Маркхэм попал домой, в Найтсбридж, только после двух часов ночи. Уйдя от Вивиан, он решил прогуляться, чтобы обдумать то, что она сказала. Он пытался понять - сознавала ли она, что говорила, и знала ли вообще, что это такое, - когда сказала, что любит его. Он уже давно думал, что знакомство с ней опасно, и сейчас пришел к заключению, что, влюбленная, она опасна вдвойне. Подумал он и о том, что сообщение президента Бертранда для него не новость - все это ему уже известно. К счастью, Соломон пока еще не уверен, что Маркхэм связан с Беглецами, видимо, поэтому и поступило предложение отказаться от "психиатрического лечения" и согласиться на публичное отречение. Но сколько времени потребуется Психопропу на сбор доказательств, которые андроиды, несомненно, ищут? "Не так уж и много", - решил Маркхэм, с горечью подумав, что его меры предосторожности малоэффективны и что оставаться на Индексе он сможет не более двух-трех дней.

Потом он заметил, что мысли давно идут по кругу, как и он сам. Маркхэм ощутил смертельную усталость и подумал, что ему нужно хорошенько выспаться.

Вернувшись домой, он с благодарностью выпил горячий напиток, заранее приготовленный Марион-А, и улегся в постель. Маркхэм спал долго, но не очень хорошо, и, когда открыл глаза около полудня, его сразу охватило тяжелое предчувствие.

Он принял душ, оделся и уже заканчивал завтракать, когда в дверь позвонили. Марион-А пошла открывать, а Маркхэм с удивлением подумал о том, кто бы это мог быть.

Как только Марион-А открыла дверь, четыре рослых андроида быстро прошли мимо нее и со зловещим видом направились в комнату.

- Доброе утро, сэр, - сказал один из них с маленькой серебряной звездой на плаще. - Извините, что прервали ваш завтрак, но мы с почтением настаиваем, чтобы вы прошли с нами в Центральное Бюро для предварительной психиатрической проверки.

- Предварительной по отношению к чему? - спросил Маркхэм, стараясь выиграть время. Он заметил, как Марион-А, на которую психиатрическая команда не обратила никакого внимания, потихоньку вышла из комнаты. Одновременно с этим ему в голову пришла мысль, что, вероятно, он все-таки слишком оптимистично думал о своем воздействии на Марион-А. По-видимому, ее основная программа победила в конце концов.

- Предварительной по отношению к оценке вашего психического состояния, - сказал андроид со слабой улыбкой. - А затем будет решено, необходимо ли подвергать вас процессу Анализа.

- Возможно, у меня нет времени на психиатрическую проверку именно сейчас, - сказал Маркхэм напряженно. Он отчаянно пытался что-нибудь придумать. Мысль о драке с четырьмя андроидами, которые, вне всякого сомнения, были готовы к такому повороту событий, ему не очень нравилась.

- Очень жаль, сэр, но у нас приказ доставить вас в Бюро безотлагательно. Если информация, полученная нами, ошибочна, вам нет необходимости беспокоиться, поскольку...

Он не успел закончить фразу. Марион-А выстрелила ему в спину из пистолета Маркхэма, с большой точностью поразив центр координации. Андроид издал высокий, похожий на ржание, звук и, дергаясь, упал. Второй андроид был поражен пулей раньше, чем другие поняли, что происходит, но после этого они повернулись с поразительной быстротой и попытались схватить Марион-А. Однако Маркхэм уже прыгнул на одного из них, моментально оценив ситуацию. Падая вместе с андроидом и чувствуя, что на горле у него сжимается рука, Маркхэм все-таки расслышал два выстрела и увидел вспышку яркого света. Через секунду раздался последний выстрел. Рука на его горле ослабла. Маркхэм отцепился от показавшегося очень тяжелым андроида и встал на ноги.

- Марион, моя дорогая, - задыхаясь, сказал он. - Ты больше, чем чудо. Что бы я, ко всем чертям, без тебя делал?

- Я так испугалась, - странным голосом сказала она. - Я очень боялась, что они не выпустят меня из комнаты, но они, конечно, ожидали от меня поведения персонального андроида с обычной программой.

- Да, - согласился Маркхэм, с любопытством рассматривая поверженных андроидов. - Это бесконечно развлечет Соломона. Хотя сказать так - почти ничего не сказать, но, Марион, спасибо тебе от всего сердца.

Марион-А улыбнулась своей неподвижной улыбкой:

- Не от всего сердца, Джон. Это было бы - не совсем верно... А как вы порекомендуете поступить теперь?

- Убираться отсюда ко всем чертям, - убежденно сказал Маркхэм. Он посмотрел вокруг, на антикварную мебель. - Хороший был дом, - с грустью сказал он, - но больше он мне не принадлежит. Мы теперь немного нелегальны, Марион. Формально - Беглецы только что получили парочку новых рекрутов.

ГЛАВА 14

Утром, в канун Рождества, шел снег, но к полудню прояснилось и на земле осталось тонкое белое покрывало - медленно тающее обещание белого Рождества.

Хотя празднование Рождества и утратило былое значение, Сити был наполнен атмосферой возбуждения, атмосферой праздника, впрочем несколько мрачноватой, ибо это Рождество не имело ничего общего с традиционным праздником. Все это было вызвано непрекращающимися слухами, что Освободительная Армия - даже обычные граждане почти перестали употреблять термин "Беглецы" - готовит что-то особенное на канун Рождества.

Психопроп в ответ выдвигал утверждения, что "так называемая Освободительная Армия" больше не существует; что остались только изолированные группы Беглецов, которых ежедневно выслеживают, и что каждый, кто скрывает информацию об остатках "так называемой Освободительной Армии", автоматически попадает под Анализ.

Действительно, Соломон добился некоторого успеха, когда психиатрическая бригада совершила неожиданный налет на Эппинг-Форест и застала врасплох две роты Освободительной Армии, которые проводили учения. Но потери андроидов были настолько велики, что они отступили, успев разгромить одну из рот; и хотя андроиды захватили более семидесяти предварительно парализованных пленников, в Эппинге осталось достаточное количество выведенных из строя андроидов, и это доказывало всем, что победа досталась им дорогой ценой.

С того дня как была предпринята попытка захватить его, Маркхэм держался подальше от Сити, понимая, что, поскольку теперь известно, кто стоит во главе Освободительной Армии, Соломон отправит всех свободных андроидов прочесывать Республику, дабы отыскать его. Несмотря на старания Психопропа, никто не верил сообщениям о его поимке, смерти или направлении на Анализ. Весть о том, что Маркхэм принял командование над Освободительной Армией, вызвала психологическую Цепную реакцию в умах граждан Лондона.

Начали появляться лозунги: "Спасенный за спасение", "Человеческим существам нужны человеческие ценности", "Маркхэм стоит за человечество". Некоторые лозунги имели туманный религиозный оттенок: "Он спасся, чтобы спасти нас от андроидов". И, наконец, самый громкий лозунг из всех: "Работа, семья, ответственность - путь к новому миру".

Впервые за многие десятилетия граждане Лондона вернулись к тому, что когда-то давно называлось политической дискуссией. Сознание людей, которые еще недавно чурались любой серьезной мысли, было занято проблемой: что лучше - воспользоваться преимуществами, но при этом терпеть все те недостатки, которые несут экономика и культура, основанные администрацией андроидов, или же дерзко отказаться от довольно высокого жизненного уровня ради абстрактного понятия, именуемого свободой.

Люди были сбиты с толку. Они были напуганы. Та самая пропаганда, которую непрестанно гнал Пси-хопроп, хотя и была направлена на дискредитацию идеалов Освободительной Армии, поневоле вызывала обратный эффект, ибо акцентировалась на том, что андроиды постоянно расширяют контроль над людьми

Наконец среди людей пошли разговоры о том, что фантастические идеи Спасенного могут помимо всего прочего содержать зерно истины и что андроиды не успокоятся, пока полностью не подавят человечество.

Потом, за два дня до Рождества, президент Бертранд появился с речью на стереоэкране республики.

Президент Бертранд никогда не был человеком, склонным к неограниченному использованию брани, но в этот раз его выступление состояло из ругани, сила которой забавно уменьшалась благодаря ее смыслу. Он называл Спасенного "примитивным животным", которого, благодаря ошибочному милосердию, допустили в республику, вместо того чтобы уничтожить.

"...И теперь, до самой смерти, он будет предаваться садизму, социальному насилию и сексуальной деградации. Он будет пытаться распространять свои гнусные пороки, на уничтожение которых потребовалась сотня лет. Поэтому я призываю всех граждан, - сказал президент Бертранд, поддержать моего премьер-министра в любом необходимом мероприятии. Каждому, Беглец он или Гражданин, кто способен арестовать или убить Джона Маркхэма, говорю - действуйте немедленно. Наградой вам будут высочайшие привилегии республики и сознание, что вы уничтожили очаг разврата, который может отравить все общество".

Слушая речь в своем временном, подвижном штабе в Нью-Форесте, Маркхэм не переставал изумляться. Он и раньше знал, что, каким бы ни было личное отношение к нему президента, тот будет следовать официальной политике. Ничего другого и нельзя было ожидать, поскольку вся власть находилась в руках Соломона.

Но, будучи знакомым с этим человеком лично и ясно помня свой последний разговор с Клементом Бертрандом в его кабинете во дворце, Маркхэм с трудом мог поверить, что тот мог опуститься до такого нелепо-низкого уровня. Непонятно почему, но Маркхэма очень обеспокоила речь президента. Он чувствовал, что здесь что-то не так.

Еще раньше - днем - он получил зашифрованное сообщение от Вивиан. Поскольку Маркхэм покинул Лондон, от прежнего способа связи им пришлось отказаться. Он устроил так, что срочные сообщения, касающиеся Освободительной Армии, передавались из Сити по коротковолновому радио; после некоторых колебаний он сказал Вивиан, что, если ей когда-либо понадобится связаться с ним, она должна набрать определенный номер видеофона и спросить Наполеона, представившись (что вполне удовлетворяло чувству юмора Маркхэма) Жозефиной. После этого курьер зайдет к ней домой и заберет сообщение. Но он разрешил Вивиан пользоваться этим способом только в случае крайней необходимости.

"Должна увидеть тебя, - прочитал он. - С Клементом происходит что-то ужасное. Помнишь берег, где мы купались? Я буду ждать тебя там. Приходи, пожалуйста, скорее. Вивиан".

Он очень хорошо помнил место, где они купались, - это было как раз возле крошечной деревушки, недалеко от Хастингса, "Мы были там в тот самый день, - припомнил он с улыбкой, - когда в первый раз встретились". Всего три месяца назад, а казалось, что прошли годы, - так много произошло. Так много такого, что было неизбежно.

- Мне нужна реактивная машина, - сказал он Профу Хиггенсу, который принес ему послание Вивиан.

- А также нужно обследовать вашу голову, - ответил Хиггенс, раскуривая трубку. - Это может быть ловушкой, Джон. Соломон сохнет по вашему обществу.

- Это не что-нибудь такое... личное, - возразил Маркхэм. - Я предупреждал ее, что сейчас не время для развлечений. И к тому же я не думаю, что Вивиан позволит Соломону поймать ее на удочку. Однако я буду осторожен.

- Тогда вы возьмете десять стрелков и гелитранспортер, - заявил Проф., - или я не пущу вас, ради вас же.

- Черт возьми! Кто главная собака в нашей стае?

- Вы, Джон. Но я тоже могу лаять.

Дорога до места встречи у Маркхэма и его эскорта заняла меньше часа. Они сделали двойной круг перед тем как приземлиться, но не заметили вокруг ничего подозрительного. Реактивная машина Вивиан, которую Маркхэм сразу узнал, стояла неподалеку, почти у воды. Вивиан, закутанная во что-то, медленно бродила вдоль полосы прибоя. Маркхэм оставил свое сопровождение в гелитранспортере и пошел ей навстречу. Было уже далеко за полдень.

Вивиан побежала ему навстречу и обхватила его обеими руками. Маркхэм заметил у нее на лице морщины, которых раньше не было; ее глаза потемнели от страха.

- Дорогой, - прошептала она, прижимаясь к нему. - О, дорогой мой. Я думала, ты никогда не придешь. Я думала, что они...

- Что случилось? - резко спросил он. - Извини, дорогая, но время сейчас играет очень важную роль в моей жизни. Я ужасно перегружен работой.

Вивиан, как могла, изложила все кратко.

- Вчера я пошла к Клементу, - начала она. - Я... Я волновалась из-за тебя. Думала, смогу разведать что-нибудь о планах Соломона, если он поделился ими с Клементом. Я очень надеялась, что узнаю что-нибудь полезное. Но когда я туда пришла, Соломон уже был с ним. Во всяком случае... - Она вздрогнула.

- Продолжай, - ласково сказал Маркхэм.

- Во всяком случае, я думала, что это Клемент сидит за столом. Но когда он посмотрел на меня, я поняла, что это не он. Сходство просто фантастическое. Но что-то... что-то не так... - Она с трудом держала себя в руках.

- Не волнуйся, - Маркхэм обнял ее, пытаясь успокоить.

- Джон, - прошептала она, - Джон, дорогой, это был андроид!

- Господи! И что ты сделала?

- Соломон следил за мной. Он следил за каждым моим движением... Знаешь, как бывает, когда с перепугу думаешь очень быстро? Я поняла, что если сделаю хоть малейшую ошибку, то никогда уже из дворца не выйду. Поэтому я взяла себя в руки и старалась вести себя так, как будто ничего не заметила. Не знаю, как мне это удалось, но я ухитрилась поболтать о... о всяких пустяках. Потом придумала какое-то глупое объяснение и через пять минут ушла. Я бы больше не выдержала. Мне хотелось закричать. Он был так похож на Клемента; такая же улыбка, те же манеры, и все-таки... Джон, что с ним? Что я должна делать?

- Бог знает, что с ним случилось, - ответил Маркхэм, хотя у него было свое личное мнение о методах Соломона. - Но зато я знаю, что делать тебе. Ты поедешь со мной и со мной останешься, пока все это не кончится.

- Дорогой враг, - пробормотала она, то ли смеясь, то ли всхлипывая. Я так надеялась, что ты это скажешь. Я не могу поехать назад, во всяком случае сейчас.

- У тебя есть какие-нибудь мысли по поводу того, зачем Соломон... заменил твоего отца? Она кивнула:

- Думаю, да. Я сообщила Клементу, как ты и просил, про то, что Соломон программирует три тысячи андроидов на убийство. Он был в ярости. Он сказал, что ты, наверное, прав, призывая к решительной борьбе, сказал, что, раз дошли до того, что андроидов программируют на убийство человека, пора сопротивляться.

- Вероятно, - произнес Маркхэм, - он стал сопротивляться, но уже было поздно. Извини... А теперь давай вернемся в штаб, а то там будут беспокоиться. Основная ошибка в том, что я незаменим.

Вивиан серьезно посмотрела на него.

- Если это ошибка, - сказала она, - то я не хочу терять иллюзий.

* * *

Когда они вернулись в Нью-Форест, Маркхэм оставил Вивиан на попечение Марион-А. Он знал, что будет слишком занят подготовкой небольшой операции, которую он задумал как "тренировочный забег", и у него не будет ни времени, ни сил для Вивиан. Эту вылазку решили назвать - операция "Перчатка", поскольку фактически это был первый официальный вызов администрации андроидов.

Маркхэм почти ничего не рассказывал Вивиан о "перепрограммировании" Марион-А, - до сих пор ему просто не представлялось возможности. Но по дороге в Нью-Форест он начал подготавливать ее к встрече с единственным существующим андроидом-Беглецом. Он рассказал ей о том, как он поехал с Марион-А на Восточное побережье с намерением уничтожить ее и как Марион-А повела себя там. Он описал уничтожение психиатрической команды, отметив, что, если бы не Марион-А, он был бы или мертв, или подвергнут Анализу.

Вивиан слушала его, почти ничего не говоря. Он надеялся отвлечь ее от размышлений о судьбе отца, но успеха не добился. А когда гелитранспортер приземлился возле летних домиков, которые и были штабом в Ныо-Форесте, Вивиан стала обращаться с Марион-А так, как было принято обращаться в двадцать втором веке с андроидом, запрограммированным самым обычным образом. Она не проявила никакого желания считать Марион-А за что-то большее, чем просто сложную машину.

Маркхэм почувствовал странное разочарование и сам удивился своей реакции. Он надеялся... Впрочем, он сам не знал, на что надеялся. И сейчас он не мог позволить себе тратить время на личные дела. Очень многое должно было быть сделано, и очень мало оставалось времени.

Еще до того, как он узнал, что президент Бертранд собирается обратиться к гражданам республики со стереоэкрана, Маркхэм решил провести небольшую военную операцию в канун Рождества. Он преследовал не одну цель: во-первых, это было бы хорошей проверкой боеспособности Освободительной Армии, а во-вторых, дало бы ему шанс лично обратиться к гражданам Лондона.

Главная стереостанция республики - Видео-Хаус - располагалась в центре Лондона, на месте старой телевизионной станции, которая была разрушена во время Войны. Маркхэм планировал захватить Видео-Хаус в канун Рождества и удерживать ее в течение времени, достаточного для того, чтобы он смог появиться на экране республики с пятиминутным обращением.

Он надеялся, что, учитывая эффект неожиданности, сможет со своими коммандос осуществить рейд и исчезнуть прежде, чем Соломон успеет организовать сильное контрнаступление. К тому же на крыше здания стереостанции имелась посадочная площадка для разных летательных аппаратов, что делало попытку вдвойне заманчивой.

Плану Маркхэма не хватало изысканности; здесь все зависело от скорости. Он намеревался высадить пятьдесят человек, прилетевших на пяти гелитранспортерах, незадолго до девяти часов, под прикрытием полной темноты и, возможно, - дополнительным прикрытием тумана.

Несколько дней люди, выбранные для проведения операции, усиленно тренировались. Инженеры учились обращению с "одолженными" стереокамерами и передатчиками. Группа штурмовиков использовала большой заброшенный отель двадцатого века на Южном побережье для репетиции захвата Видео-Хауса. И Пол Мэллорис, который разрабатывал военный аспект операции, разработал систему фиксированных по времени передвижений, благодаря которым вся операция должна была быть закончена в считанные секунды.

Лишь утром, в канун Рождества, когда снег тонким слоем живописно покрыл Нью-Форест, Маркхэм позволил себе немного расслабиться. Все было проверено не один раз; люди отлично натренировались, и всем им, занятым в операции, оставалось только как можно лучше отдохнуть перед выходом. По расчетам Пола, дорога из Нью-Фореста до Сити должна была занять у них ровно шестьдесят семь минут.

Около тридцати передвижных летних домиков, которые под руководством Проф. Хиггенса были увезены по ночам из фешенебельных курортных зон Южного побережья, придавали штабу Освободительной Армии неуместно веселый вид, делая его похожим на лагерь квазирелигиозных или спортивных обществ республики. Вивиан и Марион-А делили один из таких небольших домиков, который, благодаря пластиковым стенам в розовую и белую полоски, напоминал Маркхэму большую коробку для шляп.

Закончив подготовку операции "Перчатка", он решил провести оставшееся до часа "зеро" время с Вивиан и Марион-А. Отношение Вивиан к Марион-А неосознанно беспокоило его, и он не мог отделаться от суеверного чувства, что успех действий Освободительной Армии каким-то странным образом связан с проблемой их взаимоотношений.

Когда Маркхэм вошел в их домик, он был очень удивлен, увидев, что Вивиан одета в лыжный костюм Марион-А, тогда как Марион-А снова облачилась в знакомую красную кофту и черную юбку.

- Привет, дорогой, - сказала Вивиан. - Неужели великий полководец нашел несколько минут для своей личной жизни? Как я тебе нравлюсь? Думаю, что в этой одежде я больше похожа на Беглеца.

- Я был очень занят и не подумал, что у тебя есть только та одежда, в которой ты приехала, - сказал Маркхэм. - Она не очень теплая?

Вивиан засмеялась:

- Она не такая удобная. Не очень хочется, чтоб тебя в ней видели, когда ты швыряешь гранаты. Я бы чувствовала себя неловко.

- Тебе не придется швырять гранаты, во что бы ты ни была одета, сурово сказал Маркхэм. Вивиан поправила волосы.

- Я пойду туда, куда пойдешь ты, - заявила она. - И буду делать то, что будешь делать ты. Не забывай, что я теперь в твоей несчастной Освободительной Армии.

- И поэтому должна соблюдать дисциплину, - заметил Маркхэм с улыбкой.

- Живые андроиды! - вспыхнула Вивиан. - Я совсем не намерена допустить, чтобы ты полностью управлял моей жизнью, дорогой.

Маркхэм повернулся к Марион-А, которая наблюдала за их перепалкой с легкой улыбкой.

- Марион, - сказал он. - Я полагаюсь на тебя. Надеюсь, ты сможешь удержать Вивиан от беды.

- Да, Джон. Я полагаю, нам лучше остаться здесь?

- Да. Если даже мы задержимся, все равно должны вернуться до полуночи.

Реакция Вивиан была просто неистовой:

- Чертовы мутации! Я думала, ты хочешь уничтожить андроидов, Джон. А ты теперь используешь одного из них вместо сторожевой собаки!

Маркхэм холодно посмотрел на нее:

- Марион - личность, к которой я отношусь с величайшим уважением. Я горжусь ее дружбой и преданностью. Она значит для меня больше, чем многие человеческие существа, и мне бы хотелось, чтобы вы были друзьями.

- Друзьями! - взорвалась Вивиан. - С этим?

- Джон, - мягко вмешалась Марион-А. - Иногда вы бываете совершенно слепым. У меня в программе нет человеческих эмоций, но мне кажется, что, возможно, я о них знаю больше, чем вы. Я обязательно присмотрю за Вивиан ради вас, но не ожидайте, что это сделает ее счастливой.

- Что ты вообще знаешь о счастье? - чуть ли не взвизгнула Вивиан.

- Ничего - непосредственно, - признала Марион-А. - Но я думаю, что научилась интерпретировать счастье по-своему. Я бы хотела, чтобы Джон был счастливым. Я помогаю ему не потому, что думаю, будто Освободительная Армия победит, а потому, что он становится счастливее, когда верит в это.

Неожиданно Вивиан начала хохотать:

- Это уж слишком фантастично! Она же влюблена в тебя, Джон! Андроид влюблена в тебя! Теперь-то я точно знаю, что мы все сумасшедшие!

Марион-А молчала, а Вивиан смотрела на нее с насмешкой и, как показалось Маркхэму, с презрением, словно, сознавая свою женственность, она инстинктивно использовала ее как оружие. Это вывело его из себя.

- Черт возьми, что ты сама понимаешь в любви? - зло спросил он. - Для тебя это значит - забраться в постель и достичь великой цели - сексуальной нирваны. Вот твоя программа, Вивиан! Но моя отличается от твоей. Может быть, она похожа на программу Марион. Может быть, мы умеем уважать друг друга, а ты этого даже понять не можешь.

Вивиан посмотрела на него, как будто не верила своим ушам.

- Скажи это еще раз, Джон. - Ее голос был до странности спокоен.

- Джон! - резко, командирским тоном проговорила Марион-А. - Вы утомились, вы перенапряжены из-за предстоящей операции. Ваши мысли путаются, и вы не вполне отдаете себе отчет в том, что говорите. Я думаю, вам лучше отдохнуть. Сегодня вечером вам понадобятся силы.

Злость у Маркхэма прошла так же быстро, как и появилась, осталось только смущение.

- Я думаю, ты права, Марион, - как всегда. Он повернулся к Вивиан с мольбой в глазах:

- Прости меня, дорогая. Я ужасный дурак. Да и твои нервы ни к черту тоже. Ты меня простишь?

Вивиан молча смотрела на него, в ее глазах застыло полное непонимание. Марион-А бесшумно направилась к двери и вышла. Началась оттепель, воздух был холодным, но в ее программе не было заложено чувство дискомфорта.

* * *

Ближе к ночи воздух стал необыкновенно прозрачным; не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. В тишине декабрьского вечера голоса и шаги казались громче и звучали с поразительной отчетливостью.

Хотя на расстоянии тридцати миль не было ни враждебно настроенных граждан, ни андроидов, люди, забираясь в гелитранспортеры, говорили мало и только шепотом, как если бы вечерняя тишина сама была невидимым шпионом.

Пол Мэллорис находился в первой машине с десятком лучших бойцов. Было решено, что гелитранспортер с Маркхэмом сделает посадку лишь после того, как другие машины сядут на посадочную площадку Видео-Хауса и выгрузят людей.

Пока они летели к пригородам Лондона, Маркхэм был больше озабочен проблемами, оставшимися позади, чем предстоящими.

После странного и немного нереального эпизода с Вивиан он почувствовал, что между ними возникло отчуждение, которое, несмотря на все его попытки, так и не исчезло. Он довольно быстро оставил Вивиан, чувствуя, что его присутствие только ухудшает дело. И хотя он собирался отдохнуть, как посоветовала Марион-А, заснуть Маркхэм не смог и без толку пролежал два часа, ворочаясь с боку на бок.

Он решил больше не встречаться с Вивиан, перед тем как отправиться в Лондон. Подсознательно он, возможно, и надеялся, что она успокоится и придет к нему, хотя бы просто пожелать успеха. Но только когда его гелитранспортер уже поднялся в воздух, он увидел Вивиан, которая бежала к взлетной площадке и махала рукой. Невозможно было понять, просит ли она его вернуться или просто машет рукой, прощаясь и желая удачи. Они могли задержаться минуты на две, но Маркхэм решил, что лучше не возвращаться.

К тому времени, когда пять гелитранспортеров были уже над Сити, он подумал, что она просила его вернуться, и стал размышлять над тем, что же она хотела сказать. Потом, когда показались знакомые силуэты и огни центра Лондона, он заставил себя выкинуть мысли о Вивиан из головы. По крайней мере, у него нет причин беспокоиться о ее безопасности; там, где находится она, - Проф. Хиггенс и Хелм Криспин, оставшиеся возглавлять немалое уже войско, достаточное для отражения любого, кроме чрезвычайно мощного, удара.

Воздушное движение над Лондоном было удивительно неоживленным. Почти перед самым Сити пять гелитранспортеров сломали строй и теперь летели по отдельности, как обычные транспортеры, выполняющие транспортные перевозки. Но обычное воздушное движение, на которое они полагались как на дополнительную маскировку, почти отсутствовало. Слух, что Освободительная Армия планирует что-то особенное на канун Рождества, удержал многих граждан дома.

Когда пять транспортеров подлетели к Видео-Хаусу с разных сторон, ничто не указывало на то, что их появление вызвало у кого-то особый интерес. Неожиданно на транспортере Пола включился красный мигающий фонарь, что было обычным сигналом о неисправности. Он выключил и снова включил мотор, повторив это раза два или три, а потом зажег посадочные огни. Для любого наблюдателя это была вполне обычная картина: транспортер неисправен и совершает вынужденную посадку на ближайшую крышу.

Полдюжины андроидов патрулировали крышу Видео-Хауса, хотя обычно здесь дежурил только один андроид; а когда гелитранспортер совершил посадку, Пол увидел, что андроиды вооружены автоматическими пистолетами.

Нельзя было терять ни минуты. Колеса транспортера еще не успели коснуться крыши, а люди Пола уже открыли огонь через бортовые отверстия. Четыре андроида были уничтожены за две или три секунды, но двое оставшихся начали стрелять из автоматических пистолетов, и вот уже упали два человека, сраженные потоком пуль. Полу удалось попасть в одного из андроидов, сделав один-единственный удачный выстрел. Другой повернулся и побежал к башне управления, но выстрелы восьми человек не позволили ему пробежать больше трех-четырех ярдов.

Пол и его люди бросились к лестницам-колодцам, ведущим вниз, в Видео-Хаус, а в это время еще один транспортер сел на крышу.

К тому времени, как Маркхэм приземлился, Видео-Хаус был уже практически захвачен солдатами Освободительной Армии. На нижних этажах андроиды не были вооружены; видимо, решили, что шестерых патрульных на крыше будет достаточно, если объявят сигнал тревоги в случае нападения.

Не более трех минут ушло на то, чтобы перестрелять весь штат андроидов, - но двое из них все-таки успели воспользоваться видеофоном. Одного из них застрелили в тот момент, когда изображение офицера Психопропа уже появилось на экране. Пол разбил экран рукояткой пистолета.

К этому времени Маркхэм добрался до главной студии и стоял теперь перед стереокамерой, что за секунду до этого показывала какую-то комедию. По странному случаю, сцена представляла собой спальню начала двадцатого века.

Инженерам Освободительной Армии понадобилось только взять у выведенного из строя андроида прибор управления камерой и удалить трех потрясенных актеров-людей - двух мужчин в пижамах и одну женщину в разорванной ночной рубашке, которые были не в состоянии сопротивляться.

По сигналу инженера Маркхэм начал говорить, обращаясь к гражданам Лондона. Он старательно заучивал свою речь, но теперь не мог вспомнить ни слова и даже не понимал, имеет ли какой-нибудь смысл то, что он говорит.

"Граждане Лондона, - начал он, - я говорю с вами не как забавный Спасенный из двадцатого века, а как глава Освободительной Армии. Вы достаточно часто слышали, что Беглецы неприспособленны и число их незначительно, что они извращенцы и представляют угрозу для порядочных людей.

Если под неприспособленностью имеется в виду то, что они верят в достоинство человека, тогда они действительно неприспособленны. А если выражение "число их незначительно" вообще имеет смысл, то почему Соломон задал трем тысячам андроидов программу на убийство?

Правда, дорогие граждане Лондона, в том, что эти Беглецы - эти извращенцы - рискуют своей жизнью ради свободы. Вашей и своей свободы! Конечно, они представляют угрозу, но не для людей. Они хотят свободы, но они также хотят закона, закона, созданного людьми и основанного на человеческих ценностях. Вот почему они действительно представляют угрозу, но только не для людей, а для администрации андроидов.

Фраза "живые андроиды" является ныне общепринятым восклицанием. Возможно, в ней есть элемент правды. Функцией разумных существ является стремление побеждать окружение. Спросите каждый себя, выросла ли власть андроидов за последние годы? И еще спросите себя, разве прямого столкновения между людьми и андроидами можно избежать?

Распространяя свою власть на все, андроиды постепенно отнимают самый смысл нашей жизни. А без смысла, без цели в жизни, без работы и ответственности человечество вымрет, поскольку эти вещи, дорогие граждане Лондона, - основные в нашей программе.

Старый год заканчивается. Для нас, для Освободительной Армии, новый год символичен. Это будет год, за который мы уничтожим власть андроидов и начнем всё сначала. Мы надеемся, что придет время и вы присоединитесь к нам. В таком противостоянии нейтральных быть не может. Те, кто не поддержат нас, своим бездействием поддержат андроидов. Они будут виновны в предательстве, поскольку предадут историю прогресса человечества. Они предадут свою собственную расу.

И последнее. Президент Бертранд для всех вас символизирует власть в республике. Вы, конечно, скажете, что он человек - не андроид - и поэтому будет охранять интересы людей. Но президент Лондона не человеческое существо, он - андроид! Настоящего Клемента Бертранда Соломон "заменил", поскольку Бертранд не согласился программировать андроидов на убийство людей - даже Беглецов. Если вы мне не верите, попросите о свидании с ним или внимательно рассмотрите его на экране".

Во время заключительной части своей речи Маркхэм расслышал несколько приглушенных взрывов. Он быстро взглянул на часы и увидел, что у него осталось двадцать секунд.

"Освободительную Армию считают слабой, - продолжил он. - Но пятьдесят человек захватили и удерживают Видео-Хаус. Теперь, сделав то, что хотели сделать, мы уходим. Если кто-нибудь продолжает считать нас слабыми, приходите и сосчитайте выведенных из строя андроидов, когда кончится стрельба... Спокойной ночи - с Рождеством!"

Когда Маркхэм вышел из студии, шум стрельбы и взрывы гранат на нижних этажах стали раздаваться громче и чаще. С крыши тоже доносились звуки разгоревшейся схватки - андроиды начали усиленную контратаку. Маркхэм чувствовал себя так, словно находился в середине крутящегося бутерброда.

Он зигзагом промчался от лестницы к своему гелитранспортеру и через доли секунды был уже внутри. Хотя его транспортер садился последним, взлететь он должен был первым. Даже настроившись уже на героические подвиги, Маркхэм сознавал, что для Освободительной Армии он значит больше, чем любой человек или даже все люди, прикрывающие его отход.

Пилот немедленно повысил обороты мотора до максимальных, а экипаж, который ждал его, вел огонь через бортовые отверстия.

Транспортер безумно накренился и взмыл вверх. Через обзорное окно пилота Маркхэм увидел, что крыша Видео-Хауса покрыта обломками двух разбитых гелитранспортеров - вероятно, на них прилетели андроиды-убийцы, а еще три готовились к посадке.

Гелитранспортер Маркхэма быстро летел прочь, оставляя позади короткие вспышки и фонтаны огня, в свете которых невозможно было отличить выведенных из строя андроидов от мертвых людей.

ГЛАВА 15

Колокола перестали звонить, и на мгновение наступила тишина, - тишина, в которой, возможно, заключалось загадочное будущее человеческой расы. Тишина, несшая в себе неизбежный взрыв мира, который еще ждал своего рождения.

Смерть проникла сквозь массивные двери из темноты в темноту. Неожиданно появился слабый мерцающий свет и вошел Мефистофель, чтобы поздравить его.

- С Новым годом вас, - сказала Смерть радостно.

- Пока еще слишком тихо, чтобы желать большого счастья, - проворчал Мефистофель.

Не успел он договорить, как вдалеке послышалась трескотня карабинов, а следом сразу же последовал ритмичный кашель мортир и глубокий хохот ручных гранат.

- Вот и начало, - сказала Смерть без воодушевления.

Мефистофель разразился довольным смехом:

- К черту! Это, дорогой приятель, конец!

- Вы действительно так думаете? - Смерть сняла карнавальную маску, и в дымном свете фонаря показалось усталое лицо Хелма Криспина.

Мефистофель тоже снял маску, и оказалось, что дьявольская улыбка принадлежит Проф. Хиггенсу.

- Хелм, - сказал он весело. - Я трясущийся старик, но я полон огня и адреналина... "Я не хотел бы смерти рядом с тем, кто умереть боится вместе с нами... Кто невредим домой вернется, тот воспрянет духом, станет выше ростом... И проклянут свою судьбу дворяне, что в этот день не с нами, а в кровати..." [Цитируется "Генрих V". Действие IV. Перевод Е. Бируковой] Как там дальше? Иисусе!.. Я Шекспира наполовину не помню!

- Хелм! Проф.! - Голос Маркхэма отозвался эхом в длинных темных коридорах.

- Где вы, Джон?

- В Египетской галерее. Розеттский Камень... [Камень, найденный в Египте солдатами Наполеона. По надписям на этом камне были впервые дешифрованы древнеегипетские иероглифы] Все прошло по времени как надо, Хелм?

- Я приду и все расскажу вам, - сказал Хелм Криспин.

Последняя война оставила немало отметин на домах Сити. И хотя на этом большом скучном здании тоже были шрамы древних битв - и стояло оно между двух больших садов, как последний памятник атомным бомбардировкам, выглядело оно почти так же, как и тогда, когда Джон Маркхэм посещал расположенную в нем библиотеку сто пятьдесят лет назад.

Он выбрал его для штаба во время Новогоднего Восстания не только из каприза. Раньше Британский Музей хранил мрамор прошлого и достижения мертвых для пользы живых. Но в двадцать втором веке он сам по себе был реликвией прошлого, редко посещаемой гражданами Лондона, а содержало его с полдюжины андроидов.

Хотя Музей и был сокровищницей искусства и культуры, он медленно уходил в забвение, и отсутствие жизни делало это чудовищно громадное здание почти незаметным. Поэтому музей замечательно подходил для целей Маркхэма: его удобное расположение обеспечивало быструю связь с подразделениями Освободительной Армии, атакующими основные укрепления андроидов, а размеры позволяли использовать его как временный госпиталь, в случае необходимости. Вдобавок массивные стены могли скрыть любую деятельность внутри здания от всех, кроме самых настойчивых наблюдателей. И, что тоже было немаловажно, если бы андроиды узнали, что здание используется Освободительной Армией, они не смогли бы легко организовать неожиданное нападение. Понадобились бы очень большие силы, чтобы удостовериться, что обитатели не покинули его.

В канун Рождества, как только стемнело, Маркхэм со своим штабом переместился в Музей, под охраной из пятидесяти человек и десятка связных. С ним также были Вивиан и Марион-А. Вивиан настойчиво требовала, чтобы он взял ее в Сити; кроме того, он был убежден и сам, что опасность не будет большей, чем если бы она осталась в Нью-Форесте, - особенно в случае нарушения связи.

Основной состав Освободительной Армии перебрался в Лондон раньше Маркхэма. В течение дня люди прибывали потихоньку в небольших гелитранспортерах, по двое, по трое в машине. Некоторые были одеты в карнавальные костюмы - подобно профессору Хиг-генсу и Хелму Криспину - и производили впечатление людей, приехавших на празднование, которое уже началось. Другие были одеты более традиционно, но вписывались в праздничную атмосферу, маскируясь с помощью бутылок и красочных свертков, в которых были спрятаны карабины, пистолеты, гранаты и всякая взрывчатка.

Под покровом темноты они стекались в места сбора рот, расположенных в заброшенных или неиспользуемых зданиях. Через полчаса после полуночи, когда празднование Нового года стало шумным и беспорядочным, они перешли в места сбора батальонов, прикидываясь пьяными, праздношатающимися гуляками. Места эти располагались недалеко от Букингемского дворца, Центрального Бюро в Уайтхолле и различных департаментов Психопропа, расположенных на улице Нового Парламента и неподалеку от нее.

Больше всего Маркхэма беспокоило то, что он не знал, где и каким образом Соломон расположил андроидов-убийц. "Но, - сказал он сам себе, Освободительная Армия это скоро выяснит". Атакуя дворец, Центральное Бюро и департаменты Психопропа, он ударял в нервные центры администрации андроидов. Маркхэм был уверен, что это внесет замешательство, достаточное, чтобы помешать Соломону своевременно организовать сильное сопротивление.

Когда появился Хелм Криспин, Маркхэм спокойно пил чай, воду для которого Марион-А вскипятила на портативной плитке. Бутерброды были разложены на крышке саркофага, которому было около трех тысяч лет; два Египетских Божества терпеливо нянчили на коленях груды пистолетов, небольших карабинов и гранат.

- Как наши дела, Хелм? - спросил Маркхэм и улыбнулся. - Выпей лучше чайку. Мне кажется, тебе это не повредит.

- Еще тридцать человек не соединились с дворцовой группой, - ответил Хелм. - Вероятно, их захватили андроиды, и теперь Соломон уже знает все, что ему надо.

- Но слишком поздно, - сказал Маркхэм. - Вот послушай.

Отдаленный шум боя становился громче и, казалось, ближе. Беспорядочная стрельба беспрерывно звучала на фоне взрывов гранат, которые тоже участились.

- Силы Центрального Бюро выступили полностью, - продолжал Хелм. - Но когда я уходил с улицы Нового Парламента, потери были невелики.

Маркхэм пожал плечами:

- Вот такая у Психопропа подготовка. Я предполагал, что начальные потери составят около двух сотен человек.

Хелм Криспин покачал головой:

- Вот именно. Все идет слишком гладко. У меня неприятное чувство, что мы можем попасть в ловушку.

- Эта ловушка должна быть очень крепкой, - ответил Маркхэм, - чтобы удержать таких парней, какие в нее попадут.

Вивиан принесла Хелму кружку чая.

- Вы не выяснили, что случилось с Клементом? Хелм покачал головой:

- Мне очень жаль, дорогая. Но в любом случае Соломон сделал ошибку. Он слишком затянул весь этот фарс. Каждый знает, что президента заменили на андроида. Его последнее появление на экране не могло обмануть даже барана. Не пойму только, зачем Соломон пытается поддерживать свой обман. Даже самые явные последователи и те перестают ему верить.

- У него нет другого пути, - сказал Маркхэм. - Он свое дело уже сделал. Если он официально признает, что подменил президента, ему придется признать, что андроиды взяли всю власть в свои руки.

Марион-А предложила Хелму Криспину сандвич.

- Вам очень трудно, Хелм, отказаться от веры в абсолютную логичность поведения андроидов. - Она чуть заметно улыбнулась.

В ответ он засмеялся:

- Но не тогда, когда я думаю о тебе, Марион. Улыбка Марион-А стала шире.

- Кто знает? Может быть, если бы вы знали мои мотивы, мое поведение тоже казалось бы весьма логичным.

Вивиан бросила на нее короткий, но выразительный взгляд.

Маркхэм перехватил его и был очень удивлен, потому что взгляд Вивиан выражал нежность и сочувствие. С Рождества она почти совсем не расставалась с Марион-А.

Хотя Маркхэм все свое время посвящал подготовке к Новогоднему Восстанию, он заметил - в те редкие минуты, которые проводил в их обществе, - что вражда между ними исчезла. Он был этому рад, и решил, что Вивиан наконец поняла нелепость своей обиды, поняла, что отношения Маркхэма и Марион-А нельзя сравнивать с обычными человеческими отношениями.

Поэтому он был готов к тому, что Вивиан просто терпит Марион-А, относясь к ней равнодушно, но не мог представить, что на смену презрению придет какое-то положительное чувство. Когда он уловил этот сочувственный взгляд, то вдруг понял - их связывает какая-то тайна. Почему-то это обеспокоило его еще больше, чем первоначальная враждебность Вивиан.

Его мысли прервал тяжелый, глухой взрыв, от которого вздрогнули даже массивные стены Музея.

- Это, я думаю, Корнил Таун высказал свои наилучшие пожелания во дворце, - сказал Проф. Хиггенс, не прекращая поглощать бутерброды один за другим.

- О Боже, - тихо прошептала Вивиан. - Я очень надеюсь... - Она побоялась закончить фразу. Маркхэм взял ее за руку:

- Я пока не хотел говорить тебе об этом. Он уже мертв, Вивиан. Я послал одного парня выяснить о судьбе Клемента еще три дня назад. Думал, может быть, представится случай выкрасть его или что-нибудь в этом роде. Соломон собирался устроить ему ударный анализ - в мое время это называлось промыванием мозгов - так, чтобы создать нового, послушного президента и дискредитировать нас. Но Клемент, вероятно, достал какой-то яд... Вот и все, что я знаю, дорогая. Это не так много, но пришлось рисковать жизнью одного из наших людей, чтобы узнать хоть это.

Вивиан закрыла лицо ладонями. Маркхэм хотел успокоить ее, но Марион-А уже обняла ее за плечи. И тут его отвлекло появление посыльного.

В Египетскую Галерею вошел растрепанный, запачканный кровью Робин Гуд. За спиной у него висел длинный лук, в руке он держал карабин.

- Хэлло, сэр, - прохрипел он. - Мы разрушили дворец.

- Потери? - быстро спросил Маркхэм.

- Больше двухсот человек, сэр. Они выставили целую психиатрическую бригаду против нас. И когда мы уже почти сломили сопротивление, появились три или четыре сотни убийц.

- Они действовали хорошо? Робин Гуд улыбнулся:

- Да, сэр, но недостаточно. Они не запрограммированы отступать, даже если проигрывают. Поэтому их пришлось уничтожить.

- Командует все еще Мэллорис?

- Да, сэр. Хотя он и ранен в голову.

- Тогда его заменяем, - сказал Маркхэм. - Пусть командует его заместитель. Мэллориса доставьте сюда для медицинской обработки. И велите заместителю Мэллориса усилить штурм Центрального Бюро... И выкиньте вы этот чертов лук!

- Да, сэр. - Робин Гуд снял свой длинный лук и посмотрел на него, как показалось, с большим удивлением, а затем бросил его на пол и повернулся, чтобы уйти.

Неожиданно отдаленные звуки боя потонули в грохоте взрыва - немного послабее, чем тот, который разрушил дворец. Потом последовал второй взрыв, за ним третий.

- Черт! Это, наверное, Центральное Бюро! - радостно воскликнул Проф. Хиггенс.

Но все размышления по этому поводу были немедленно оставлены, так как охрана ввела в Египетскую Галерею компанию из четырех странных фигур.

Генрих Восьмой, Дэви Крокетт и Юлий Цезарь подвели монаха-картезианца в плаще с капюшоном к Маркхэму.

Генрих Восьмой довольно бесцеремонно толкнул монаха вперед.

- Хэлло, сэр, - сказал он, поклонившись Маркхэму. - Мы встретили преподобного отца на улице Нового Парламента. Думали, он наш человек, но он начал стрелять. Мы его ранили в руку. Если бы знали, кто это, целились бы получше.

С презрением Генрих Восьмой сдернул капюшон с головы картезианца, и все увидели приятное лицо, лишенное возраста. Монах улыбнулся и наклонил голову в знак приветствия.

- Доброе утро, сэр, - спокойно сказал Соломон. - Весьма прискорбно, что вы не послушались моего совета.

- Прискорбно для кого? - требовательно спросил Маркхэм.

- Для введенных в заблуждение человеческих существ, которые уже мертвы, и для тех, кто вскоре присоединится к ним, - ответил Соломон.

Маркхэм пожал плечами:

- Невозможно уничтожить андроидов, особенно андроидов-убийц, без потерь. Но дворец уже обезврежен, надеюсь, и Центральное Бюро - тоже. Вскоре мы сможем вплотную заняться различными подразделениями Психопропа. Я бы сказал, что битва близится к концу. А для вас он уж, конечно, неминуем.

Соломон засмеялся:

- С вашего разрешения, сэр, я позволю себе не согласиться. Битва вскоре только начнется. Моя личная судьба не имеет значения. Все андроиды заменимы.

- Может быть, - мягко сказал Проф. Хиггенс, - мы и не собираемся заменять уничтоженных андроидов - даже вашего уровня.

Соломон встретился взглядом с Вивиан, проигнорировав слова Хиггенса.

- Позвольте мне выразить вам свое сожаление и принести извинения, мадам, за устранение вашего отца. Многие годы мы работали вместе, и я глубоко уважал его. Но личные соображения неуместны, когда речь идет о политической необходимости и безопасности республики.

- Вот здесь, - спокойно сказал Маркхэм, - андроиды и люди могут иметь различные мнения. И, возможно, даже непогрешимый андроид может сделать ошибку и недооценить значение, которое человеческие существа придают человеческим ценностям.

Соломон снова засмеялся, - его смех прокатился по всей Египетской Галерее, напоминая смех Гаргантюа.

- Что вы знаете об андроидах? - резко спросил он, мельком взглянув на Марион-А. - Да, я наслышан о ваших экспериментах в перепрограммировании. Но чего вы достигли? Ничего, кроме неудачи. Субъект больше не ориентирован как андроид, но ведь при этом никогда не сможет стать человеком. Вы сделали из машины монстра, вот и все.

- А что такое монстр, по вашему определению, Соломон? - спросила Марион-А. Маркхэм с удивлением обернулся и увидел, как она шагнула вперед и встала перед плененным премьер-министром.

- Ненужное создание, - сказал Соломон невозмутимо, - не имеющее назначения, а значит и будущего.

- Тогда я не монстр, - заметила Марион-А, поднимая автоматический пистолет.

- Если это - ваше назначение, - продолжал Соломон, - что останется, когда вы нажмете курок? Вы были персональным андроидом, но перестали им быть. И если так называемая Освободительная Армия победит, вы станете просто занятной игрушкой. Ваша программа - ваш интеллект - атрофируется. Вы станете всего лишь механическим сувениром, которым мистер Маркхэм варварски будет развлекать друзей. Вы отказались от назначения собственной расы, и, сделав это, вы уничтожили собственное будущее.

- Это очень интересно, - сказал Маркхэм. - Возможно, вы потрудитесь объяснить назначение андроидов, Соломон?

- Конечно, сэр. Хотя я не думаю, что это сможет изменить ваши своеобразные представления... Ваша примитивная психика воспринимает нас через призму анимизма. Вы видите андроидов как мрачных, полных угрозы существ, чья цель свести до минимума возможности человечества. Но, мистер Маркхэм, делая это, вы отрицаете историю нашего создания. Первоначально мы были созданы как слуги - в мире, в котором не хватало, очень не хватало людей. Мы были запрограммированы выполнять однообразные задания, делать работу, которая хоть и была важной, но человеку казалась неинтересной или отвратительной. Наши возможности оценили, сфера нашей деятельности расширилась, и вскоре мы стали контролировать всю экономику государств. Вы рассматриваете это как продуманный захват власти. Мы же знаем, что это просто логическое следствие расширения наших возможностей в желании быть полезными. Вы пытаетесь уничтожить не самовольных агрессоров, вы напали на своих механических рабов. Это не просто глупо, это влечет беду.

- Блестяще, - воскликнул Проф. Хиггенс с иронией. - Считайте, что мы вам рукоплещем. Я вообще-то был профессором философии, Соломон, пока один из ваших милейших андроидов-слуг не освободил меня от этой одиозной задачи. Поэтому я стал Беглецом, что дало мне массу времени, чтобы поразмыслить над таким отвлеченным понятием, как природа жизни. И я пришел к заключению, что - помня о бесконечном величии Бога - жизнь не обязательно должна ограничиваться обычными эталонами. Итак, я спросил себя, воспроизводятся ли андроиды? Ответ был - да! Затем я спросил себя, эволюционируют ли андроиды? И ответ был - да! Затем я спросил себя, пытаются ли они подавить свое окружение? И, со ссылкой на мой собственный опыт, я ответил - да! И, наконец, я спросил себя, имеют ли они цель, имеют ли они самосознание, знают ли они, что делают? И мне надо было просто взглянуть на то, что происходит в республике, чтобы найти ответ.

- Значит, вы тоже полагаете, что мы живые? - вежливо спросил Соломон.

Неожиданно Вивиан очнулась от оцепенения, в которое впала при виде премьер-министра. Она выхватила пистолет у Марион-А.

- Если вы живой, значит, можете и умереть! Соломон поклонился:

- Мне очень жаль, что придется разочаровать вас, мадам. Но в моей программе нет страха. Кроме того, поскольку в моей груди находится встроенный маленький автоматический передатчик, я думаю, что теперь Британский Музей уже полностью окружен.

Как только Вивиан выстрелила, снаружи тоже началась стрельба - как если бы нападавшие ждали этого сигнала. Первая пуля прошла через основной центр управления Соломона. Он пошатнулся, все еще улыбаясь. Вторая пуля ударила его в грудь, но не задела энергетический блок. Ударная сила выстрела отбросила его к стоящему вертикально саркофагу. По-прежнему улыбаясь, он сказал сдавленным, низким голосом:

- А также я не запрограммирован на боль!..

Третья пуля с шумом ударилась в лоб, и он картинно свалился в саркофаг.

В это время Маркхэм увидел Пола Мэллориса, который, спотыкаясь, шел по Галерее. На руках он нес тело девушки, его голова была замотана окровавленной тряпкой.

- Пол, что за чертовщина?

- Шона, - тяжело дыша, сказал Пол. - Ловушка. Мне бы следовало опасаться этого. Она меня чуть не прикончила, с помощью взвода андроидов.

- Кто убил ее?

Пол мрачно посмотрел на бледное, усталое лицо Маркхэма:

- Я... Она больше не была настоящей Шоной. Я хочу похоронить ее как положено, когда все это закончится, Джон. Я язычник и чертовски сентиментален!

Он осторожно положил ее в тени большой старинной пушки. Хелм Криспин молча прикрыл тело старым плащом.

- Пол, Христа ради! Что происходит снаружи?

- Ох, да! - Пол Мэллорис, казалось, был как во сне. - Андроиды-убийцы повсюду. Хорошо, я захватил с собой достаточно людей, чтобы пробиться сюда.

Стрельба усилилась, и теперь это был сплошной поток выстрелов. Шальные пули уже залетали даже в Египетскую Галерею и рикошетировали от стен с противным, тревожным визгом.

- Бывший Соломон, - сказал Проф. Хиггенс и моргнул, когда пуля попала в статую, возле которой он стоял, - сообщил нам, что Музей окружен... Вы могли бы сказать, что он преувеличивает?

Пол зевнул и посмотрел на Профа отсутствующим взглядом:

- Я думаю, что нет. - Неожиданно он улыбнулся

натянутой улыбкой. - Андроиды не запрограммиро

ваны, чтобы преувеличивать.

Пол вскочил на ноги, пошатываясь.

- Забыл сообщить вам новости, - проговорил он. - Даже не знаю почему. Центральное Бюро сильно защищено; мы потеряли много людей, но взяли его. Он опять зевнул. - Спасибо Господу за подкрепление.

- Какое подкрепление?

- Граждане Лондона, - ответил Пол. - Им надоело быть просто зрителями. Может быть, их стало немного раздражать то, что андроиды начали стрелять в них. Сейчас, я думаю, Освободительная Армия насчитывает тысяч пять человек.

- Они присоединяются к нам? - недоверчиво воскликнул Хелм. - Они в самом деле присоединяются к нам?

- Таково общее впечатление, - пробормотал Пол. Неожиданно он сел на пол. - Становлюсь рассеянным, Джон. Надо было раньше сказать, что я послал за резервным батальоном, когда увидел, что они окружают Музей... Думаю, что эти проклятые убийцы теперь уже сами окружены... Забавно, как вы считаете?

- Забавно? - восхищенно зарычал Проф. - Живые андроиды! Еще как забавно! Это самая чудесная и остроумная шутка из всех, что я слышал!

- Вивиан, - сказал Маркхэм. - Попробуйте сделать что-нибудь для Пола, ладно? А мы все поможем удержать андроидов, пока резервная группа не подоспеет.

В этот момент раздался звон разбитого стекла, и граната, крутясь, покатилась по полированному полу Египетской Галереи и остановилась у самого подножия стоящей рядом с ними статуи. Какую-то долю секунды все смотрели на гранату, как парализованные. Потом, не успели они прийти в себя, Пол Мэллорис собрал последние силы и прыгнул. Его тело упало на гранату почти одновременно с тем, как она взорвалась. Взрыв разорвал его пополам, а статуя раскололась на куски.

И тут же в конце Галереи появилась группа андроидов-убийц. Маркхэм сразу начал стрелять. После первой очереди упали четыре андроида. Когда его магазин опустел, Проф. Хиггенс и Хелм Криспин уже стреляли со всей возможной скоростью.

Другая граната полетела по Галерее. Хелм Криспин перехватил ее, приподнялся и швырнул назад. Но как только граната вылетела из его руки, в голову ему попала пуля.

Граната взорвалась среди андроидов, разметав часть из них, а остальные временно отступили за дверь. Минутное затишье позволило Маркхэму схватить три гранаты с колен египетского бога, где он положил их раньше. Не медля ни секунды, он кинул их одну за другой в сторону входа, а когда утихли звуки взрывов, новый магазин уже был вставлен в его пистолет-автомат. Но андроиды больше не появились, и неожиданно он понял, что стрельба на улице затихла и только изредка слышались случайные взрывы. На смену выстрелам пришел другой звук - тысячи мужчин и женщин пели. Он не мог разобрать слов, но мелодию узнал - это было "Вступление во Иерусалим" Блейка. Последний раз он слышал эту мелодию сто пятьдесят лет назад в соборе Святого Павла-Пение подкатывалось все ближе и ближе, пока не стало казаться, что звуки исходят от самого Музея.

Проф. Хиггенс с трудом поднялся на ноги, придерживая раненую руку.

- Голос свободных людей, - сказал он таким тоном, как если бы испытывал нечто невозможное. - Впервые в жизни я такое слышу... Джон, слушай! Слушай! Голос свободных людей!

Маркхэм отыскал в дыму Вивиан и Марион-А. Вивиан он нашел за маленьким, но тяжелым сфинксом; Марион-А укрылась за саркофагом, откуда она весьма успешно использовала свой автоматический пистолет.

К этому времени в Египетской Галерее стало светлее.

- Живые андроиды! - воскликнул Проф. Хиггенс, глядя через полуразбитое окно на темное, серое небо. - Уже почти светает.

- С тобой все в порядке, Вивиан?

- Да, Джон... Что с бедным Полом?

- Не смотри, - жестко сказал Маркхэм. - Ничего поделать уже нельзя. Пойдем-ка. - Обняв, он повел ее в сторону.

- Джон, - ласково сказала Вивиан. - Ты был прав. Ужасно прав, дорогой враг. Люди не должны жить только для того, чтобы гнаться за счастьем. Я точно не знаю, но, может быть, счастье именно в тех вещах, которые мы отрицали, - в работе и ответственности. В воспитании детей и в верной любви. Он поцеловал ее и засмеялся.

- Ты в душе истинная викторианка, - сказал он. - И в то же время пламенная революционерка.

- Джон, дорогой, я люблю тебя. Но я совершенно беспомощна. Я не знаю, как делать даже простейшие вещи, - я не умею готовить и стирать. Но если ты наберешься терпения и дашь мне время, я научусь, Джон. Я научусь, как быть целиком и полностью женщиной. Если ты возьмешь меня, я бы хотела выйти за тебя замуж.

Она вдруг засмеялась, и смех ее звучал почти весело.

- Мне не следовало бы это говорить, да? Но я теперь очень много чего хочу. Даже детей. Твоих детей. Конечно, у меня никогда не получится, но я постараюсь, постараюсь быть похожей на Кэйти. Очень-очень постараюсь.

- Тебе надо быть просто Вивиан, - мягко сказал он. - Той Вивиан, которую мы сейчас оба начинаем понимать.

Пока он говорил, в Галерею вошли люди с фонарями. Люди, одетые пиратами, клоунами, королями, бандитами, святыми и дикарями. Люди, которые впервые в жизни сражались за что-то, во что они верили достаточно сильно, чтобы отдать за это свои жизни. Но они были живы. Они были более живые, чем когда-либо раньше, эти мужчины в карнавальных костюмах и с грязными лицами, с надеждой в сердце и с новой силой в усталых телах. Проф. Хиггенс бросил взгляд на Маркхэма и Вивиан и пошел навстречу бойцам Освободительной Армии. Тихо сказав им несколько слов, он вышел вместе с ними.

Маркхэм дождался, пока скроется последний из них, потом обнял Вивиан. У него было странное чувство, что он впервые снова прикоснулся к живой женщине - спустя сто сорок шесть лет.

Какой-то слабый звук, раздавшийся поблизости, заставил его вздрогнуть. Это была Марион-А; она аккуратно укладывала то, что осталось от Пола Мэллориса, в большой каменный саркофаг египетской принцессы рядом с трогательно легким телом Шоны.

- Можно мне поговорить с вами наедине пару минут, Джон?

- Извини, Марион. - Он отпустил Вивиан. - Я почти забыл о тебе.

Марион-А подошла к ним:

- Я не задержу его долго. Вы понимаете? Я думаю, вы будете очень счастливы, Вивиан. Я надеюсь, что вы будете очень счастливы. Думаю, что теперь я понимаю, что такое счастье и надежда.

Вивиан взяла Марион-А за руку:

- Я тоже теперь поняла многие вещи, которых раньше не понимала. Но любовь всегда будет выше любых определений. Прощай, Марион. Я никогда этого не забуду. - Неожиданно она наклонилась и прикоснулась губами к руке Марион. Потом повернулась к Маркхэму: - Думаю, надо пойти и посмотреть, что замышляет этот проказник, Проф. Хиггенс, - как бы между прочим сказала она. - Мне, наверное, надо приструнить его, а то он начнет проповедовать философию толпе усталых людей.

Маркхэм смотрел, как она твердым шагом идет по Галерее, которая медленно наполнялась серым светом рассвета.

- Что происходит? - спросил он удивленно. Марион-А улыбнулась неподвижной улыбкой:

- Ничего особенного... Итак, Освободительная Армия все-таки победила, Джон. Я думала, что это невозможно. А теперь мы подошли к концу.

- Это не конец, - сказал Маркхэм. - Это, наоборот, - начало. Начало нового будущего.

- Не для меня, Джон. Для меня осталось только прошлое. Я принадлежу ему.

- Что ты имеешь в виду?

- То, что сказал Соломон, - это правда, или отчасти правда. У меня больше нет цели, хотя какое-то время она была общей с вашей. Для меня нет места в мире, который вы собираетесь создавать, Джон. Возможно, что для меня не будет места ни в каком другом мире. Вы показали мне, как стать больше, чем андроид, но я всегда буду меньше, чем человек.

- Глупости! - сказал он почти зло. - Для тебя есть место в нашем мире, Марион. Вместе со мной. Я...

- Пожалуйста, Джон, выслушайте меня. Вы теперь принадлежите Вивиан, и я думаю, она сделает вас счастливым. Но дело в том - и это самое странное, хотя точно я ничего не знаю, - что я тоже люблю вас, по-своему.

- Марион...

- Пожалуйста! - голос у нее стал низким и дрожал. - Пожалуйста, ничего не говорите, дорогой Джон. Я научилась беречь иллюзии. И меня это радует, поэтому я не прошу ничего больше.

- Скажи, по крайней мере, почему мы так разговариваем?

- Потому, - медленно начала Марион-А, - что я заключила секретную сделку с собой. Я поклялась, что если андроиды победят, я убью вас, чтобы спасти от Анализа. Но я дала и другую клятву, на случай если они проиграют.

- Что это за клятва?

- Дорогой Джон, я бы попросила вас сделать кое-что для меня. Я хотела бы, чтоб вы сказали: "Марион, моя дорогая, ты знаешь, что такое счастье". А потом я хочу, чтобы вы ушли, ушли не оглядываясь.

Вдруг Маркхэм все понял, как понял и то, что ничего нельзя изменить.

На секунду он обнял Марион-А. На секунду его губы почувствовали теплую ровную поверхность ее лба. Потом он сказал:

- Марион, моя дорогая, единственная, если ты научилась понимать, что такое счастье, то меня ты научила понимать, что такое любовь.

Потом он повернулся и быстрым решительным шагом пошел к двери. Сзади раздался выстрел, и Египетскую Галерею осветила невероятно яркая вспышка; потом все снова погрузилось в полумрак.

Позади него лежал мир смерти и тьмы, мир, полный секретов недавнего и далекого прошлого. Впереди был мир рассвета. Мир жизни и света, который стоял, как всегда, на грани непредсказуемого будущего.

И пока он шел к этому миру, на голоса поющих людей, к ясному красному восходу, яркий, бесконечный калейдоскоп вспыхнул в его мозгу.

Он снова увидел - с живой реальностью мечты - Кэйти, малыша Джонни и Сару. Их крошечную цитадель - дом в Хэмпстеде. Все это было чудесно и, хотя и потеряно, помогло ему обрести веру и смелость, чтобы занять место в этом мире, который, подобно любому другому, не мог полностью отказаться от ценностей прошлого.

Наконец он увидел Марион-А такой, какой она была, когда он увидел ее впервые. И он знал, что она тоже стала частью того живого прошлого, в котором она и Кэйти - странный двойной образ - предлагали ему дар свободы. Будущее без теней...

И неожиданно на сердце у него стало легко. Маркхэм вышел на широкие ступени Музея, бросил взгляд на розовеющее небо, а потом перевел его на Вивиан, что ждала его рядом с Проф. Хиггенсом.

Проф. что-то говорил людям, которые уже начали гордиться тем, что когда-то их называли Беглецами. Маркхэм не смог удержаться от иронической улыбки, услышав последние слова Проф. Хиггенса.

- Сегодня - Лондон, - сказал Проф., радостно искажая цитату из почти забытого тирана двадцатого столетия, которого звали Адольф Гитлер. Сегодня - Лондон, а завтра - весь мир!