"Долина Виш-Тон-Виш" - читать интересную книгу автора (Купер Джеймс Фенимор)

ГЛАВА XII

Души большинства, если не всех, обитателей Виш-Тон-Виша были той ночью настолько сильно встревожены мыслью, что силы невидимого мира готовы накинуться на них, что теперь, когда опасность предстала в осязаемом обличье, на сей счет не осталось ни малейших сомнений. Крик «Язычники! » срывался со всех губ; даже дочь и eleve76 Руфи повторяли его, пустившись с воплями бегать по дому. На какое-то мгновение ужас и изумление, казалось, ввергли осажденных в невероятное смятение. Но готовность молодых людей защитить себя, наряду с твердостью Контента, вскоре восстановили порядок. Даже женщины обрели подобие спокойствия, поскольку семейство слишком долго приучалось, как вести себя на тот крайний случай, когда они оставались без своих защитников, и не только в самый первый и страшный момент тревоги.

Неожиданный отпор оказал именно то действие, ожидать которого научил колонистов весь опыт их войны с индейцами. Шум и гам нападения прекратились так же внезапно, как и начались, и наступили такой покой и такая тишина, что человек, впервые ставший очевидцем подобной сцены, мог бы легко вообразить все это результатом какой-то дикой и страшной иллюзии.

В эти минуты всеобщего и глубокого молчания два искателя приключений, чье отступление, по всей вероятности, ускорило атаку, породив у индейцев искушение легкого доступа внутрь укрепления, покинули свое прикрытие из деревянных столбов и взобрались на холм к тому месту, где, как было известно Дадли, расположился Контент на случай ультиматума защитникам.

— Если дотошная разведка не обманула меня насчет сил язычников, — заметил незнакомец, — у нас будет время для передышки, прежде чем атака возобновится. Опыт солдата побуждает меня сказать, что благоразумие требует разузнать численность и расположение наших врагов, чтобы мы могли лучше организовать сопротивление с учетом их силы.

— А как это сделать? Ты же видишь: вокруг нас только тишь да ночная тьма. Ни сказать что-нибудь о численности врагов, ни сделать вылазку мы не можем, потому что это верная гибель для всякого, кто покинет частокол.

— Ты забываешь, что у нас в заложниках мальчишка. Это может дать нам некоторое преимущество, если использовать с умом нашу власть над ним.

— Я опасаюсь, что мы обманываем себя напрасной надеждой, — возразил Контент, направляясь, однако, во двор, который сообщался с главным зданием. — Я пристально изучал взгляд этого парня с момента его необъяснимого проникновения внутрь укреплений и обнаружил в нем мало того, что позволяет довериться ему. Счастье, если тайная договоренность с теми, кто снаружи, не помогла ему пройти за частокол и он не окажется опасным соглядатаем наших сил и действий.

— В отношении того, что он вошел в жилище, не трубя в раковину или не через задние ворота, не беспокойся, — отвечал незнакомец хладнокровно. — Если бы понадобилось, эту тайну легко объяснить. Зато в самом деле может потребоваться все наше умение, чтобы узнать, есть ли у него связь с нашим противником! Душа туземца не выдает своих тайн в отличие от зеркала, питающего тщеславие.

Незнакомец говорил как человек, который держит часть своих мыслей про себя, а его спутник слушал как человек, который понимает больше, чем стоит или благоразумно выдать. С этим тайным и в то же время двусмысленным взаимопониманием они вошли в здание и вскоре оказались в обществе тех, кого искали.

Постоянная опасность своего положения заставила семейство привыкнуть к методичному и строгому порядку обороны. На случай тревоги определенные обязанности возлагались и на физически самых слабых и самых робких. А в те минуты, что предшествовали приходу мужа, Руфь прилагала усилия, чтобы дать подчиненным ей женщинам несколько необходимых поручений, которых повелительно требовали обычай и в особенности чрезвычайность момента.

— Поспеши, Чарити, в блокгауз и посмотри, в каком состоянии ведра и лестницы, если язычники вынудят нас укрыться там, запасы воды и средства отступления, чтобы в них не было недостатка на крайний случай. А ты, Фейс, поторопись в верхние комнаты и проследи, чтобы ни проблеска света не могло направить стрелы этих убийц на что-либо в комнатах. Поздно Думать, когда стрела или пуля уже в полете! А теперь, когда первая атака отбита, Марк, и мы можем надеяться ответить на уловки врага осторожностью с нашей стороны, ты можешь отправляться к отцу. Было бы слишком безрассудно искушать Провидение, если бы ты бросился без спроса и очертя голову навстречу опасности. Подойди сюда, сынок, и прими благословение и молитвы твоей матери, после чего ты с великой верой в Провидение займешь свое место среди бойцов в надежде на победу. Помни, что ты теперь достаточно взрослый, чтобы достойно представлять свое имя и родословную, и тем не менее в слишком нежном возрасте, чтобы отличиться не на словах, а на деле в такую ночь, как эта.

Мгновенный прилив крови, только оттенивший последующую бледность, выступил на челе матери. Она наклонилась и запечатлела поцелуй на лбу нетерпеливого мальчика, который, с трудом дождавшись этого выражения нежности, поспешил влиться в ряды защитников.

— А теперь, — сказала Руфь, медленно отводя взор от двери, за которой исчез паренек, и говоря с несвойственным ей хладнокровием, — а теперь позаботимся о безопасности тех, от кого мало толку, если только не использовать их в качестве караульных, чтобы поднять тревогу. Когда ты убедишься, Фейс, что в комнатах наверху нет никакого света, оставленного без присмотра, отведи детей в потайные комнаты. Там они могут следить за полями, не подвергаясь опасности стать случайной мишенью для дикарей. Ты знаешь, Фейс, мои частые наставления на сей счет. Никакие звуки тревоги или страшные вопли снаружи не должны заставить тебя покинуть это место, потому что там ты будешь в большей безопасности, чем в блокгаузе, по которому, несомненно, будут стрелять гораздо больше по причине того, что он выглядит сильно укрепленным. Тебя своевременно известят, если нам придется искать другое убежище. Ты спустишься, только если увидишь, что враги перелезают через частокол со стороны, нависающей над потоком, ибо там у нас меньше всего глаз, чтобы следить за их действиями. Помни, что со стороны наружных строений и полей размещены наши главные силы. Поэтому там у тебя меньше причин подвергать свою жизнь опасности, стараясь с чрезмерным любопытством высмотреть, что происходит. Идите, дети, и да хранит вас небесное Провидение!

Руфь наклонилась поцеловать щечку, которую ее дочь подставила для прощания. Затем она обняла другого ребенка, сказать по правде, едва ли менее близкого ее сердцу, поскольку он был сиротой, дочерью той, что была ей как сестра. Но в отличие от поцелуя, который она запечатлела на лбу Марка, эти объятия были торопливыми и явно пробудили менее сильные чувства. Ведь она подвергала мальчика явной опасности, тогда как остальных, под предлогом целесообразности, отсылала в место, как думалось, даже менее опасное, чем сама крепость, по крайней мере, пока врага можно было удерживать вне укреплений. Как бы то ни было, чувство глубокой материнской нежности завладело ее душой, когда дочь отошла, и, поддаваясь внезапному порыву, она вновь подозвала ее к себе.

— Ты будешь повторять особую молитву о защите от опасностей диких мест, — продолжила она торжественно. — В своей молитве не забудь помянуть того, кому ты обязана жизнью и кто сейчас подвергает свою жизнь опасности, чтобы защитить нас. Тебе известна скала христианина; положи свою веру к ее подножию.

— А те, кто стараются убить нас, — спросило преуспевшее в наставлениях дитя, — они тоже в числе тех, за кого Он умер?

— В этом не может быть сомнения, хотя способ воздаяния — это тайна Божия! Хотя они варвары в своих обычаях и закоснели в злобе своей, они такие же создания, как и мы, и такие же предметы Его попечения.

Льняные локоны, наполовину прикрывавшие лоб и личико, по которому проходили наиболее тонкие следы вен, прибавляли сияния коже, столь беспорочно чистой, словно теплые ветры этих широт никогда не обвевали чела девочки. Сквозь этот лабиринт завитков ребенок отвел свои глубокие, ясные голубые глаза, с удивлением и страхом обратив взор на смуглое лицо пленного индейского юноши, который в эту минуту был для нее объектом тайного ужаса. В неведении того, какой интерес он возбудил, парень стоял спокойно, надменно и, казалось, равнодушно, стараясь не проявить никаких признаков слабости или причастности к этой сцене женской чувствительности.

— Матушка, — прошептало дитя, еще не оправившееся от удивления, — а мы не можем отпустить его в лес? Я не люблю…

— Сейчас не время для разговоров. Ступай в свое укрытие, дитя мое, и помни как свои молитвы, так и предостережения, которые я перечислила. Ступай, и пусть небесный Промысел защитит твою невинную голову!

Руфь снова наклонилась и спрятала лицо в пышных волосах дочери. В течение минуты царило красноречивое молчание. Когда она выпрямилась, слеза блеснула на щеке ребенка. Последний воспринял поцелуй скорее с апатией, чем с участием. И теперь, отправляясь в верхние комнаты и покидая свою мать, девочка не отрывала пристального взгляда от лица юного индейца, пока стены между ними не скрыли его полностью от ее глаз.

— Ты была заботлива и верна себе, моя добрая Руфь, — сказал Контент, вошедший в эту минуту и воздавший должное самообладанию жены взглядом полнейшего одобрения. — Молодые парни не были так проворны, встречая врага у частокола, как твои девушки в заботе о своих менее обременительных обязанностях. Снаружи все опять спокойно, и мы теперь собираемся скорее на совет, чем ради боевых действий.

— Теперь надо отозвать отца с его поста возле пушки в блокгаузе.

— В этом нет необходимости, — вмешался незнакомец. — Время поджимает, ибо за этим затишьем может слишком скоро последовать буря, которую не усмирят все наши силы. Подведите пленника!

Контент сделал мальчику знак подойти и, когда он оказался на расстоянии вытянутой руки, поставил его точно перед незнакомцем.

— Я не знаю ни твоего имени, ни даже имени твоего народа, — начал тот после долгой паузы, за время которой, казалось, пристально изучал выражение лица парня. — Но я уверен, что, хотя самый порочный из духов может все еще бороться за овладение твоей дикой душой, благородство чувств не чуждо твоему сердцу. Отвечай, можешь ли ты что-нибудь сообщить касательно опасности, угрожающей семейству? Я многое узнал этой ночью по твоему поведению, но чтобы все было понятно, теперь пришло время тебе заговорить словами.

Юноша смотрел прямо в глаза говорящему, пока тот не кончил, а затем медленно перевел пытливый взгляд на встревоженное лицо Руфи. Казалось, будто он колеблется между своей гордостью и сочувствием. Последнее возобладало, ибо, победив глубокое отвращение индейца, он открыто и в первый раз с момента своего пленения заговорил на языке ненавистной расы.

— Я слышу крики воинов, — был его спокойный ответ. — Разве бледнолицые заткнули себе уши?

— Ты говорил с юношами своего племени в лесу, и ты знаешь об этом нападении?

Юноша не ответил, хотя стойко и без страха встретил острый взгляд допрашивающего. Понимая, что вопросов будет больше, чем ответов, незнакомец изменил манеру допроса, маскируя свои вопросы с немного большей хитростью.

— Не может быть, чтобы великое племя вышло на кровавую тропу! — сказал он. — Воины перебрались бы через бревна частокола, как через податливый тростник! Это пикоды, которые разорвали договор с христианами и теперь рыщут повсюду, как волки в ночи.

Внезапное и дикое выражение промелькнуло на смуглом лице мальчика. Его губы шевельнулись, и с них слетели слова, произнесенные тоном язвительного презрения. Однако он скорее пробормотал, нежели громко произнес:

— Пикоды — псы!

— Я так и думал: негодяи выбрались из своих селений, чтобы йенгизы77 могли накормить своих скво78. Но наррагансет или вампаноа — мужчина. Он презирает привычку таиться во мраке. Солнце светит на тропу, по которой он приходит. Пикод крадется в молчании, ибо боится, что воины услышат его шаги.

Было непросто обнаружить хоть какое-то свидетельство, что пленник сочувственно выслушал как похвалу, так и порицание, ибо его бесстрастное лицо было холоднее мрамора.

Незнакомец пытливо, но тщетно всматривался в его черты, а затем, подойдя так близко, что положил руку на обнаженное плечо парня, добавил:

— Мальчик, ты слышал много трогательных вещей, касающихся характера нашей христианской веры, и стал предметом многих горячих молитв. Не может быть, чтобы такой обильный и добрый посев целиком развеялся втуне! Говори! Могу ли я снова доверять тебе?

— Пусть мой отец поищет на снегу. След мокасин уходит и приходит.

— Это правда. До сих пор ты показал себя честным. Но когда клики войны отзовутся в молодой крови, соблазн присоединиться к воинам может оказаться слишком сильным. Есть у тебя какой-нибудь залог, заклад как ручательство, чтобы отпустить тебя?

Мальчик посмотрел на допрашивающего взглядом, который ясно выразил, что он не понял смысла его слов.

— Я хотел бы знать, что ты можешь оставить мне в доказательство, что мы снова увидим тебя, если откроем ворота для выхода в поля.

Однако взгляд пленника оставался удивленным и растерянным.

— Когда белый человек встает на тропу войны и хочет довериться противнику, он подкрепляет свою веру, удерживая в своих руках жизнь дорогого тому человека как гарантию на-дежности. Что ты можешь предложить, чтобы я знал, что ты вернешься, выполнив поручение, с которым мне приходится тебя послать?

— Тропа свободна.

— Свободна, но нет уверенности, что ею воспользуются. Страх может заставить тебя забыть, куда она ведет.

На сей раз пленник понял, в чем заключались сомнения другого, но, словно не желая снизойти до ответа, отвел глаза в сторону и принял одну из тех неподвижных поз, которые так часто придавали ему вид темной статуи.

Контент и его жена прислушивались к этому краткому диалогу с видом людей, владеющих некими секретными сведениями, позволяющими подавить удивление, которое иначе они могли бы испытать, став свидетелями столь явных доказательств тайного знакомства собеседников. Однако оба проявили несомненные признаки изумления, когда впервые услыхали звуки английской речи из уст мальчика. По крайней мере, это давало проблеск надежды на соучастие человека, ощутившего такое доброе отношение со стороны Руфи и как будто признательного за это. И Руфь немедленно ухватилась за эту многообещающую надежду как заботливая мать.

— Пусть мальчик отправляется, — сказала она. — Я буду его заложницей, а если он обманет, меньше причин бояться будет в его отсутствии, чем в его присутствии.

Очевидная правда последнего утверждения, вероятно, была более весома для незнакомца, чем такой никчемный залог, как женщина.

— В этом есть резон, — согласился он. — Что ж, ступай в поля и скажи своим людям, что они пошли не той тропой; что она привела их к жилищу друга. Здесь нет пикодов, как нет никого из людей манхэттов79, а только христиане-йенгизы, которые давно ладят с индейцами, как один честный человек ладит с другим. Ступай, и когда твой сигнал послышится у ворот, они откроются, чтобы снова впустить тебя.

Говоря это, незнакомец сделал мальчику знак следовать за собой, позаботившись, когда они вместе покинули комнату, дать ему наставления относительно всех мелочей, способных помочь выполнению цели миролюбивой миссии, для которой его избрали.

Несколько минут сомнений и опасливой неопределенности сопутствовали этому эксперименту. Незнакомец, увидев, что его посланцу позволили выйти, возвратился в помещение и присоединился к обществу. Несколько минут он мерил жилище широкими шагами человека, целиком занятого интересующим его делом. Временами звуки его тяжелой поступи замирали, и тогда все внимательно прислушивались, стремясь уловить любой звук, который позволил бы им понять, что происходит снаружи. В середине одной из таких пауз в полях раздался вопль, похожий на крики восторга дикарей. За ним последовала мертвая и зловещая тишина, наполнившая время после быстротечной атаки еще большей тревогой, чем когда опасность носила очевидный и знакомый характер. Но никакое внимание, которое приковывала самая сильная тревога, не давало дополнительного ключа к разгадке того, что предпринимали враги. В течение долгих минут полуночный покой царил как внутри, так и за пределами крепости. Среди этого затишья щеколда двери поднялась, и их посланец появился той бесшумной походкой и с сосредоточенным выражением, которые отличали людей его расы.

— Ты встретил воинов своего племени? — нетерпеливо спросил незнакомец.

— Шум не обманул йенгизов. То не был девичий смех в лесу.

— А ты сказал своим людям, что мы им друзья?

— Слова моего отца были сказаны.

— И услышаны? Были ли они достаточно громкими, чтобы достигнуть ушей молодых воинов?

Мальчик промолчал.

— Говори! — продолжал незнакомец, горделиво выпрямившись, как человек, готовый грудью встретить самый тяжелый удар. — Тебя слушают мужчины. Трубка дикаря набита? Раскурит ли он ее в мире или сжимает в руке томагавк?

Лицо мальчика отражало чувство, проявлять которое для индейца было несвойственно. Он участливо обратил взгляд на добрые глаза встревоженной Руфи. Затем, медленно выпростав руку из-под легкой одежды, частично прикрывавшей его тело, бросил к ногам незнакомца пучок стрел, завернутый в блестящую и полосатую кожу гремучей змеи.

— Это предупреждение, которое нельзя истолковать превратно! — сказал Контент, поднеся к свету хорошо знакомую эмблему непримиримой враждебности и выставляя ее на обозрение своего менее сведущего сотоварища. — Мальчик, что такого сделали люди моей расы, что твои воины до такой степени жаждут их крови?

Выполнив поручение, мальчик отошел в сторону и, казалось, не имел желания наблюдать, какой эффект это послание может произвести на окружающих. Но при этом вопросе внезапная сила страсти заставила его почти забыть все благородные чувства. Беглый взгляд на Руфь успокоил его чувства, и он остался таким же невозмутимым и молчаливым, как всегда.

— Мальчик, — повторил Контент, — я спрашиваю тебя, почему твои люди жаждут нашей крови?

В темных глазах индейца мелькнул проблеск, сверкнувший быстрее и ярче электрической искры. Казалось, эти глаза испускают лучи, блестящие, как взгляд змеи. Его тело словно распирало от внутренних усилий духа, и на миг во всей полноте явил себя яростный и неконтролируемый взрыв свирепой страсти. Однако чувство победило лишь на мгновение. Поразительным усилием воли он вновь обрел самообладание и, подойдя так близко к тому, кто задал этот самый вопрос, что дотронулся пальцем до его груди, юный дикарь сказал высокомерно:

— Взгляни! Этот мир очень широк. В нем есть место для ягуара и оленя. Почему йенгизы и краснокожие столкнулись?

— Мы тратим драгоценные минуты, пытаясь понять жестокую натуру язычника, — вмешался незнакомец. — У его людей конкретная цель, и с помощью опоры христианина мы дадим отпор их силам. Благоразумие требует от нас поместить парня под стражу, после чего мы починим частокол и докажем, что мы мужчины.

Против этого предложения не могло последовать никаких разумных возражений. Контент был готов запереть своего пленника в погребе, когда подсказка жены заставила его изменить свое намерение. Вопреки неожиданному и свирепому выражению лица юноши, между ними, посредством взглядов, исполненных доброты и участия, возникло такое взаимопонимание, что мать не хотела отказаться от всякой надежды на содействие мальчика.

— Миантонимо! — сказала она. — Хотя остальные не доверяют твоим намерениям, я тебе верю. Поэтому идем со мной. Я обещаю тебе личную безопасность, но прошу тебя стать защитником моих малышек.

Мальчик ничего не ответил. Но когда он безучастно проследовал за ней в комнаты, Руфь вообразила, что прочла подтверждение верности в выражении его красноречивых глаз. В ту же минуту ее муж и Смиренный покинули дом, чтобы занять свои посты у частокола.