"Последний леший" - читать интересную книгу автора (Купцов Василий)Глава 2"Из славного из города из Муромля, из того ли села из Карачарова, выезжал удалой добрый молодец, Илья Муромец да сын Иванович, во далече-далече во чистое поле. Наехал удалой добрый молодец богатыря великого Святогора, и убоялся добрый молодец, старый казак да Илья Муромец, того ли Святогора богатыря. Приехал Святогор богатырь под тот сырой дуб, раскинул шатер белополотняный и вынимает из кармана жену красавицу. Разстилала она скатерти браныя, раставливала ества сахарныя и питьица медвяные. Наедался Святогор досыта и напивался он до люби, и стал почив держать. Этая жена богатырская обозрила Илью во сыром дубу и говорит ему таковы слова: "Ай же ты, удалой добрый молодец, сойди со сыра дуба, буде не сойдешь со сыра дуба, разбужу Святогора богатыря и придаст тебе смерть скорую". Убоялся Илья Муромец Святогора богатыря и слез со сыра дуба. Опять говорит таковы слова: "Сотвори со мной блуд, добрый молодец! Не то, разбужу Святогора богатыря, придаст тебе смерть скорую", Сделал он дело повеленое. Опять говорит таковы слова: "Поди со мной в карман, добрый молодец!" Зашел с ней вместе в карман. Проснулся Святогор от крепкого сна, обседлал своего коня богатырского и поехал ка Святым горам. Стал его добрый конь богатырский по колена в землю увязывать. И бьет богатырь коня по тучным бедрам. И спроговорит конь языком человеческим: "Возил тебя, Святогор богатырь, и твою богатырскую молоду жену, а не могу возить двух богатырей и третью твою молоду жену". Сунул он руку в глубок карман и вынимает оттуда молоду жену, и вынимает Илью Муромца. «Ты как зашел во глубок карман?» «Завела меня твоя молода жена наугрозою». И разсказал Илья Святогору богатырю, как попал во глубок карман. Брал Святого молоду жену, оторвал ей буйную голову, раздернул тело белое на четыре на четверти, частиночки раскинул по чисту полю. И назвались Илья да Святогор братьями названными, и поехали ко Святым горам. Наехали гробницу великую, выложена гробница красным золотом. Лег в ту гробницу Святогор богатырь: как по нем и устроена. «Покрой меня сверху досками, брат названный!» Как покрыл его досками, доски Божьим изволом приросли. «Открой меня, брат названный!» Илья Муромец и открыть не смог. Стал рубить доски саблей. Куда махнет саблей, там станет железный обруч. «Возьми, брат названный, мою саблю». Илья сабли и подынуть не мог. «Поди, брат названный, я тебе силы дам». Припал Илья к гробнице, и дунул Святогор духом богатырским. Взял Илья тую саблю: где ударит, там станут железные обручи. «Припади ко мне другой раз, названный брат, еще силы придам». Илья Муромец говорит на место: "Если еще припасть, то не понесет мать сыра земля: Силы у меня довольно". "Когда бы ты припал, дунул бы я мертвым духом и ты бы подле меня лег спать", Тут и остался Святого богатырь." — Чего это ты такое тут распеваешь? — сказитель сжался в комочек, но было поздно — огромная рука легко подняла схваченного за шиворот певца в воздух. — Да я что, я — ничего… — только тут до уличного гусляра дошло, в какой переплет он попал. Уж кого-кого, а Илью трудно было не признать. И, кажется, богатырь был явно чем-то недоволен! Это почувствовали и мальчишки, слушавшие певца — они, на всякий случай, отошли подальше и теперь с наблюдали с жадным интересом, что же будет дальше? — Стало быть, я в кармане сидел, а потом меня какая-та продажная бабенка заставила себя? И эти глупости теперь по всему Киеву распевают? — Да разве я со зла? Все так поют! — нависшая над сказителем смертельная опасность прибавила тому силы, если не в руках, так хоть в языке! — Все, говоришь? Ну, пошли ко двору княжьему, там разберемся, как это так «все поют»! И беднягу потащили ко двору… — Может быть и три дюжины рыбниц разных, но все равно это не уха будет! — произнес, как приговор проходившему до этого спору, Добрыня. — Правильно, в ухе ерш должен быть, да нечищенный, с чешуей! — поддержал старого богатыря Рахта. — Со слюнями… — добавил кто-то из молодежи и засмеялся. Кажется, шутка понравилась, смех был подхвачен. Известное дело — сытое брюхо, оно, к наукам, может и туго, зато посмеяться (да еще кое-что поделать, о чем умолчим) — в самый раз! Становится понятным, среди великого воинства шло обсуждение недавней трапезы, и, отнюдь не все были довольны и согласны. Видно, мало им, дружинникам, было посуды златой, Владимиром после того памятного случая исправно выдаваемой, им теперича еще и ершей подавай — а то белугами да севрюгами совсем уж закормили… Как раз в этот момент в Золотую Палату ввалился Илья с почти уже не сопротивляющимся уличным гусляром в руке. — Никак славный наш Илюша одолел врага нового, страшного? — Вы послушайте-ка лучше, какие о нас песенки по улицам распевают! — сказал Муромец зло, — Ты, Добрыня, еще о себе не слышал, услышишь — так и вовсе уши завянут! — Что ж, давай пригласим Баяна, да других гусляров — сказителей, пусть выслушают, да слово свое скажут! — Хорошо, зовите Баяна! Уличного гусляра заставили повторить еще раз. Молодые богатыри в самые забавные моменты хихикали… — Я знаю, откуда взялся этот эпизод с карманной женщиной! — заявил всеми уважаемый сказитель по имени или прозвищу — кто знает? — Черный Прынц. Ну, на самом-то деле Черный Прынц сказал по-другому, карманов тогда еще не придумали, а денежки носили в специальном мешочке, калитой называемом. Так и сказал «калитошной женщиной»… — Откуда же? — спросил Баян, настраивавший струны гуслей. Инструмент был у сказителя замечательный, ни у кого из гусляров не было столько струн — от самой короткой, детским голоском звучащей, до самой длинной, рокоту низкому мужа подражающий. — Я слышал сказку сарацинскую, из далеких земель к нам пришедшую. Там, где каган багдадский, по имени Шах-Рияр, в гневе на изменивших ему жен, направился со братом на охоту, да прилегли возле дерева отдохнуть… Черный Прынц был человеком известным. Можно сказать, ученым. В отличии от большинства сказителей, он записывал все услышанное и бережно хранил. Были у него и чужие, с далеких стран, грамоты. На китайской бумаге, на франкских пергаментах, на египетских папирусах. И везде — сказки да истории. Сколько языков знал Черный Прынц, сколько грамот народов разных — неизвестно. Да и откуда пришел он в Киев, с каких земель неведомых — тоже никто не знал. Но прижился, понравился, теперь зван ко двору и торчит там чуть ли не каждый день… — Давай, рассказывай, рассказывай! — все были рады послушать новую сказку. — Да ее всю и за год не расскажешь, она длинная уж очень, — покачал головой Черный Прынц, — да и не знаю я ее всю, расскажу только один кусочек малый, тот, что так похож… — Давай хоть кусочек! — Так вот, напились каган с братом из ручья, да сели отдыхать. Вдруг заволновалось море, да из него поднялся черный столб, возвысившийся до самого неба, и направился к их лужайке. Увидев это, оба брата испугались и забрались на самую верхушку дерева и стали ждать, что будет дальше. И вдруг видят, перед ними джинн. Джинн — это… — Да знаем мы, что такое джин, — перебил сказителя Сухмат. — Ты знаешь, а другие — не знают, — поправил побратима Рахта. — Ладно, — усмехнулся Черный Прынц, — пусть потом знающие расскажут незнающим! А я продолжу… Так вот, джинн высокого роста, с большой головой и широкой грудью, а на голове у него сундук. Это у них там обычай такой — таскать на голове сундуки и прочие тяжести… — Слышали и видели… — Так вот, сел тот джинн, отпер сундук, и вынул из него ларец, и открыл его, и оттуда вышла молодая женщина с стройным станом, сияющая, подобно светлому солнцу. — Это сарацинка-то подобна солнцу? — перебил один из богатырей, Сиявуш, — Скорее, углям али смоле! — Отчего ж, — возразил Сумхат, — попадаются очень и очень даже ничего… Черный Прынц совершенно не обращал внимания на замечания и продолжал рассказывать свою сказку. — Джинн взглянул на эту женщину и сказал: « О владычица благородных, о ты, кого я похитил в ночь свадьбы, я хочу немного поспать!» — и он положил голову на колени женщины и заснул; она же подняла голову и увидела обоих царей, сидевших на дереве. Тогда она сняла голову джинна со своих колен и положила ее на землю, и, вставши на дерево, сказала братьям знаками: «Слезайте, не бойтесь джинна». И они ответили: «Заклинаем тебя Аллахом, избавь нас от этого»… — А что, заклинать Аллахом — это действует? — заинтересовался Лешак. — Ни разу не видел, но кто знает? — пожал плечами Илья, — Может, просто не успевало подействовать, уже не на кого было… — и богатырь усмехнулся, вспоминая свои старые подвиги. — Женщина сказала: «Если не спуститесь, разбужу ифрита и он умертвит вас злой смертью!». Ифрит — это почти то же, что и джинн. Братья испугались, и спустились к женщине, а она легла между ними и сказала: «Вонзите, да покрепче, или я разбужу ифрита».От страха сказал царь Шах-Рияр сказал своему брату, Шах-Земану: «О брат мой, сделай то, что она велела тебе!» Но Шах-Земан ответил: «Не сделаю! Сделай ты раньше меня!» И они принялись знаками подзадоривать друг друга… Богатыри хохотали. Илья, кажется, забыл, зачем и с какими недобрыми намерениями он сюда пришел, ему тоже было очень весело. Черный Прынц, между тем, продолжал рассказ: — «Женщина воскликнула: „Что это? Я вижу, вы перемигиваетесь? Если вы не подойдете и не сделаете этого, я разбужу ифрита!“ И от страха перед джинном оба брата исполнили приказание, а когда они кончили, она сказала: „Очнитесь“ — и, вынув из-за пазухи кошель, извлекла оттуда ожерелье из пятисот перстней…» — Что, успели еще и пересчитать? — усомнился один из богатырей. — Немаленькое, видно, было ожерельице! — откликнулся другой. — «Знаете ли Вы, что это за перстни?» — спросила она, и братья сказали — «не знаем», Тогда женщина сказала: «Владельцы всех этих перстней имели со мной дело на рогах этого ифрита. Дайте же и вы мне тоже по перстню!». И братья дали женщине два перстня со своих рук, а она сказала: «Этот ифрит меня похитил в ночь моей свадьбы и положил меня в ларец, а ларец — в сундук. Он навесил на сундук семь блестящих замков, и опустил меня на дно ревущего моря, где бьются волны, но не знал он, что если женщина чего-нибудь захочет, то ее не одолеет никто!» Долго стоял хохот в горнице, богатыри, смеялись, мотали головами, всем понравилась история. Под шумок, давно отпущенный рукой Ильи, уличный сказитель тихонечко смылся. Но начатый разговор был продолжен. — Так, похоже, похоже, — заговорил Лешак, — настолько похоже, что я вот думаю, один ли был наш Илюшенька с той женщиной? В сказке-то царь был с братцем… А с кем мог быть Муромец, кто его участь тяжкую мужескую разделить мог? Никто не ответил, но все повернулись и посмотрели в сторону Добрыни. Лицо того начало медленно наливаться кровью. — Да вы что? Еще и меня позорить? — заревел богатырь. Кажется, дело шло к большому мордобою. Но положение спас молодой Сухмат, задавший непростой вопрос. — Ежели жена у Святогора в карман помещалась, то как же он тогда дело с ней имел? — Может, он сам большой был, а сучок махонький? — подзадорил компанию Лешак. Новый шквал смеха у всех присутствующих. — Да умолкните вы, — рассердился Муромец, — вам бы только языки почесать. Пусть Боян лучше споет, как оно было… Или, как надо петь, по крайней мере! — Пусть Боян споет! — согласились богатыри. Прославленный гусляр не спешил, дождался, пока в горнице установилась полная тишина, и лишь тогда тронул струны волшебных гуслей своих. Да, и гусли у Баяна были особенные, с целой дюжиной струн, не то, что у того бедняги, которого только что приволок Илья — на инструменте которого струн то и с полдюжины не было… Полилась мелодия, потом к ней присоединился голос, и началось чудо, когда перед глазами слушателей вставали живые картины того, что было когда-то, а может, и не было, но становилось явью теперь, через гений сказителя… Муромец погрузился в странное состояние. Он и слушал Бояна, и, вроде, не слышал его. Реальные события собственного прошлого переплетались у него в воображении со словами былины, с фантазией сказителя… " — Ты скажи, удалой добрый молодец. Ты коей земли, да какой орды? Если ты — богатырь святорусский, Дак поедем мы да во чисто поле Попробуем мы силу богатырскую. — Говорит Илья таковы слова: — Ай же ты, удалой добрый молодец, Я вижу твою силу великую, Не хочу я с тобой сражатиси, Я желаю с тобой побрататиси. — Святогор богатырь соглашается, Со добра коня да опущается, И раскинули оне тут бел шатер, А коней спустили во луга зеленыи, Во зеленыи луга они стреножили. Сошли они оба во белой шатер, Они друг дургу порассказалиси, Они сдруг другом да побраталиси, Обнялись они поцеловалиси, — Святогор богатырь да будет больший брат, Илья Муромец да будет меньший брат. Хлеба-соли оне тут откушали, Белой лебеди порушали И легли в шатер да опочив держать. И недолго, немало спали трое суточек, На четверты оне да просыпалиси, В путь-дороженьку да отправлялися." «Да, не так оно было, — думал Илья, — приукрашено, конечно, однако ж — в чем-то и верно!» "Как седлали оне да коней добрыих, И поехали оне да не в чисто поле, А поехали оне да по святым горам, По святым горам да Араратскиим. Прискакали на гору Елеонскую, Как увидели оне да чудо чудное, Чудо чудное, да диво дивное: На горы на Елеонския Как стоит тута да дубовый гроб; Как богатыри с коней спустилиси," «Да, недолго мы пробыли вместе! — думал Муромец, — совсем недолго! А сколько всего можно было совершить! И дернуло же его нелегкая полезть в тот гроб… Любопытство? Или судьба такая?» "Говорит Святогор да таковы слова: — А кому в этом гробе лежать сужено? Ты послушай-ко, мой меньшой брат, Ты ложись-ко во гроб да померяйсе, Тебе ладен ли да тот дубовый гроб. — Илья Муромец да тут послушался Своего ли братца большего, Он ложился Илья в тот дубовый гроб. Этот гроб Ильи да не поладился, Он в длину длинен и в ширину широк, И ставал Илья да с того гроба, А ложился в гроб да Святогор богатырь, Святогору гроб да поладился, В длину по меры и в ширину как раз. Говорит Святогор да Ильи Муромцу: — Ай же ты, Илья, да мой меньшой брат, Ты покрой-ка крышечку дубовую, Полежу в гробу я, полюбуюся. — Как закрыл Илья крышечку дубовую, Говорит Святогор таковы слова: — Ай же ты, Илюшенька да Муромец, Мне в гробу лежать да тяжелешенько, Мне дышать-то нечим да тошнешенько, Ты открой-то крышечку дубовую, Ты подай-ка мне да свежа воздуху. — Как крышечка не поднимается, Даже щилочка не открывается. Говорит Святогор да таковы слова: — Ты разбей крышечку да саблей вострою. — Илья Святогора послушался, Берет он саблю вострую, Ударяет по гробу дубовому. А куда ударит Илья Муромец, Тут становятся обруци железныи; Начал бить Илья да вдоль и поперек, Все железные обручи становятся. Говорит Святогор таковы слова: — Ах ты меньший брат да Илья Муромец, Видно тут мне, богатырю, кончинушка, Ты схорони меня да во сыру землю, Ты бери-тко моего коня да богатырского, Наклонись-ко ты ко гробу ко дубовому, Я здохну тиби да в личико белое, У тя силушки да поприбавится. — Говорит Илья да таковы слова: — У меня головушка есть с проседью, Мни твоей-то силушки не надобно, А мне своей-то силушки достатоцьно, Если силушки у меня да прибавится, Меня не будет носить да мать-сыра земля, И не наб мне твоего коня да богатырского, А мни-ка служит верой-правдою Мни старой Бурушка косматенький. Тута братьица да распростилиси, Святогор остался лежать да во сырой земли, А Илья Муромец поехал по святой Руси Ко тому ко граду ко Киеву, А ко ласковому князю ко Владимиру. Рассказал он чудо чудное, Как схоронил он Святогора да богатыря На той горы на Елеонскии." Все разошлись, лишь Илья остался сидеть в задумчивости. Его взгляд был устремлен куда-то вдаль, он о чем-то думал. В таком состоянии его и застал Рахта. Молодой богатырь любил и уважал Илью, тот, кажется, тоже привечал молодца. По крайней мере, отвечал на его вопросы в тех случаях, когда другого бы прогнал прочь… — О чем ты задумался, Муромец? — спросил Рахта, — О Святогоре? — Да. — О том, что стало с ним в той страшной домовине? — Нет, я знаю, что он погиб, — ответил Илья, — я не знаю другого. — Чего же еще знать? Где кости его, сожжены ли по обряду? — Нет, кости его в гробу, и никто да ничто с тем гробом сделать не сможет! Сказители правду говорят. — И огонь? — Да, и огонь. Не сказал былинник, что пробовал я, согласно порядку русскому, сжечь тело богатыря великого. Да не взял чистый огонь заветное дерево. Видно — то дерево из царства подземного, мертвых царства… И огонь тут нужен был особый, из глубин подземных добытый. — А правду говорят, что Святогор был Змеиного племени? Что дед его — повелитель Царства Мертвых? — О том мне неведомо, да и не все ли равно? — Илья нахмурил брови, желая показать, что дальше на эту тему говорить не станет. — Тогда о чем же ты думу думаешь? — настаивал на своем Рахта. — Где теперь Святогор? Где бессмертный дух его? В чьем он теле? — Илья произносит слова медленно, задумываясь над каждой фразой. Наконец, заветное молвил, — Или нет его больше нигде? — А что ведуны говорят? — заинтересовался Рахта, — Иль не спрашивал? — Как же, пытал — молчат. Говорят — не знаем. — Так пусть узнают, — загорячился молодой богатырь, — им вход в мир духов да богов не заказан! — Да узнали бы они, коли речь о простом человеке шла, — вздохнул Илья, — все бы прознали, и где дух его, и в ком возродился для жизни новой… А как слышат, что про дух Святогоров прознать хочу, так все отнекиваться начинают. То ли боятся, то ли вопрос такой для них заказан… — Может, найти все же ведуна какого искусного? — Скорее, нужен смелый, — заметил Муромец. — Или совсем глупый, что б не боялся, — засмеялся Рахта. — Ну да, как твой Нойдак! — Нойдак? — Рахта сразу посерьезнел. Ему явно было не по душе вовлекать нового друга в такое опасное дело. Если уж ведуны, лучшие из лучших, отказываются, — да Нойдак не сможет, он неумеха! — нашелся, наконец, он. — Может и не сможет, — вроде бы согласился Илья, — но ты приведи все-таки его ко мне, поговорим, послушаем, что он сам скажет! — Ладно, будь по твоему, приведу, — вздохнул Рахта, — но скажи хоть, поведай, зачем тебе знать? — Верю я, что тот, кто умер, заново жить в новорожденном начинает, — сказал Муромец задумчиво. — И я в то верю, так что ж? — Вот и мыслю я, — продолжал Илья, — если Святогор теперь мальчиком родился — найду да помогу ему богатырем стать, всему выучу, коли девочка он — защищу от напастей, а коли богом стал — поклонюсь ему… — Хаживал ли ты в мир духов? — Нет Нойдак там не был, но Нойдак знает дорогу, и у Нойдака есть знакомый дух, он поможет, — ответил Нойдак. — Так ты умеешь уходить в мир невидимый? — Нойдак еще не умеет, но будет учиться. — И когда же ты будешь учиться? Сегодня будешь? — Нойдак может сегодня учиться. У Нойдака есть зелье, Нойдак насушил, все как надо… — Тогда попробуй! — почти приказал Илья, — что тебе нужно, скажи? — Нойдак принесет зелье, и еще будет нужен бубен, — обрадовался возможности снова стать настоящим колдуном Нойдак, — но вы должны помогать… — Как? — Тоже стараться, чтобы Нойдак улетел… — сообщил северянин, — а что тебе надо, Илья, в мире духов? — Мне нужен не мир духов, а мир мертвых, но туда пути нет, я знаю, — сказал богатырь, — но из мира духов можно кое-что прознать о том, что делается в страшном месте. Теперь слушай, что я хочу… Муромец начал подробно и вразумительно объяснять Нойдаку, о ком и что надо спрашивать, а если встретит — что б привет от побратима передал, да спросил… Через час в доме Рахты собрались четверо, нет, точнее, пятеро, но пятого — Духа — не видел никто, а слышал только Нойдак. Кто были четверо? Понятно — Илья, два побратима — Рахта с Сухматом, да Нойдак. Богатыри сели по углам, а Нойдак встал посередине горницы и начал сосредотачиваться. Незадолго до этого действа молодой колдун успел побеседовать со своим Духом. Тот весьма обрадовался возможности пообщаться с Нойдаком на другом уровне — как он выразился, пообещал послужить ему проводником — правда, он и сам не знает, где… Ничего не поделаешь, каков колдун-неумейка, таков и его Дух-незнайка! Нойдак решил, в конце концов, что сосредоточился уже вполне достаточно и завыл дурным голосом ту колдовскую песнь, которой научил его старый колдун. Поначалу его пение вызвало лишь снисходительную усмешку у старого богатыря, но постепенно Муромец втянулся, ведь он дал слово помогать маленькому колдуну. Подхватили ритм и побратимы, прямо с того момента, как Нойдак начал отмерять такты песни ударами в бубен. Богатыри сопровождали действо ритмическими хлопками в ладоши — ведь у них был уже немалый опыт участия в обрядах, многие из которых сопровождались примерно такими же — по ритмике — песнями. Постепенно все втянулись в процесс волхования. Нойдак знал, что надо делать дальше. Ритм его песни все нарастал, колдун повернулся, завертелся, все быстрей и быстрей. Высушенный порошок мухомора уже был втянут в левую ноздрю резкими вдохами, кажется, он уже начинал действовать — в глазах Нойдака все кружилось, кружилось, даже быстрее, чем вращался он сам… Он уже больше не пел, только бил и бил в бубен, все быстрее и быстрее, остальные участники уже отбили ладони, но все же старались не отстать от темпа. Наконец, все окончательно закружилось в глазах маленького колдуна, над ним стремительно завращался потолок, который начал стремительно приближаться к его глазам. Тела Нойдак больше не ощущал… Наступила тишина. Тело молодого северянина лежало посередине горницы — такое маленькое и жалкое. Кажется, он не дышал, изо рта показалась пена. А может, он умер? Рахта хотел было подойти к другу, но Илья жестом остановил его. — Он сейчас далеко, — сказал Илья. Побратимы не стали возражать. Ведь даже разбудить спящего и то — не всегда позволительно, ведь если дух человеческий отлетел от тела во время сна, то может к пробуждению и не вернуться, а пока дух еще не нашел своего тела, человек ведет себя очень странно, как будто бы это кто-то другой! Чего уж говорить о ведунах, души который улетают далеко-далеко, посещают небесные и подземные миры? Разбуди его в такой момент — и останется тело без души, а самой душе — пленницей быть где-то там, в далеком неведомом краю… Наконец, Нойдак очнулся. Медленно перевел мутный взгляд с одного богатыря на другого, что-то прошептал… — Ну, что, Нойдак, — спросил Илья, — встретил ли ты Святогора? Нойдак промолчал. — Иль узнал, где душа его? — спросил Рахта. — Нет, Нойдак не встретил Святогора, — ответил северянин, — и про душу Нойдак спрашивал… — И что? — Нет его души! — Как нет? Куды ж она девалась? — удивился Муромец. — Или не было вовсе у первого богатыря души? — усомнился Сухмат. — Была душа, была, — сказал Нойдак, — но теперь зовет Нойдак: «Святогор! Святогор!»… — И никто не отвечает? — спросил Рахта с тревогой. — Нет, — покачал головой Нойдак, — отвечают все! — Как все, кто все? — удивился Илья. — Деревья на земле русской отвечают, озера отвечают, каждая травинка отвечает, все отвечают… — Когда Святогора зовут-призывают, по имени кличут? — Когда Святогора по имени кличут, зовут-призывают! — подтвердил молодой колдун. Ни Муромец, ни Рахта, ни, тем более, Нойдак, не сказали никому ни слова о том, что случилось той ночью. Не стерпел лишь Сухмат. Рассказал остальным богатырям. Раз, потом — второй, уже с новыми подробностями. Потом — для Черного Прынца, так, что б тот записал. — Что-то у тебя все рассказы разные! — заметил Лешак, — Горазд ты на выдумки, как я посмотрю! — Так человеку затем голова и дадена, чтобы ею выдумки придумывать, да придумки выдумывать! — парировал Сухмат. — А я думал, что голова для того, чтобы ею есть! — сказал толстый Дород. — Дурень! — оборвал его Василько, явившийся сюда известно за чем, он всегда только за тем и приходил, — Голова у человека для того, чтобы ею пить! — Стало быть, не испугался Нойдак духов потусторонних? — спросил Ратибор. — Ну, насчет не испугался, это сильно сказано, — подавляя улыбку, ответствовал Сухмат, — точнее, теперь ему из-за этого путь в мир духов заказан! — Это как? — Лешак уже предвкушал ответ. — Дело в том, — начал рассказ Сухмат, — что Нойдак только по началу не испугался, а, попав в мир духов, перепугался так, что душа его сначала ушла в живот, отчего тот забурлил, а потом — пошла дальше по кишкам к известному месту… — И он обделался? — Как бы не так! — засмеялся Сухмат, — ведь он был уже духом, без тела, и находился в мире духов… — И что? — Вот он и обделался там, — все уже смеялись, — но как дух, невидимым нам, но очень даже видимым да пахучим для них… Все им там, в их мире и… обо… — А ведь туда и боги заглядывают, — с деланным осуждением покачал головой Лешак, — что Перун да Велес скажут? — Ну, Велесу к навозу не привыкать, все — скотский бог! — заметил Рагдай, — он, поди, и не учует… Велеса богатыри не слишком привечали — пусть ему волхвы кланяются, да пастухи, а у них, воинов — Перун есть! Не то, чтобы дружина не чтила богов, нет… Но многие богатыри частенько вспоминали деревенское детство, причем не те моменты, когда деревянных истуканов на капищах мазали кровью жертвенных животных, а те развеселые случаи, когда доставалась большая дубина и богов охаживали по угловатым бокам с обязательным предъявлением претензий и подробными объяснениями — за что и по какому случаю! И они, мальчишки, кричали вместе со своими сородичами, подбадривая ведуна: «Так его, всыпь ему как следует, что б заботился о роде родном да племени своем!» Да и что бог — можно помолиться, а не станет помогать — по слабости иль по злобе — можно и другого подобрать. Вон, князь, Хорса Солнечного как приветил, за Перуном сразу, вторым поставил. Ничего, придет время, выкинем, не наш он Хорс, не русского роду-племени да закону! Да, именно так, не Рода племени! — И, главное, никто теперь убирать там не хочет! — добавил к своему рассказу Сухмат. — Да, — согласились богатыри, — теперь, да в таком случае, Нойдаку показываться в мир духов да богов опасно — побьют ведь! — И еще как! — смеясь, добавил озорной выдумщик. |
||
|