"Крутен, которого не было" - читать интересную книгу автора (Купцов Василий)Так заведено у Гремячей речки…— Вот, всегда так, солнышко светит, на небе облака веселенькие, а дорога раздвоилась, — вздохнул Иггельд, попридержав жеребца, — вместо того, чтобы жизни радоваться, думать придется, куда ехать — направо ли, налево? — Я жизни не обрадуюсь, пока злыдня не изведу! — почему-то озлился Младояр. — А ежели всю жизнь проловишь? — Нет, уж в этот раз мы его достанем! — Тогда подскажи — куда путь держать? Налево, через Алин лес, прямо — на городец Смолянович, или направо — по чащобе продираться, с лихими людьми мечами махаться? — Что-то я лихих людей пока не встречал. Может — они только в сказах живут? — Это ты их не видал, а они тебя — наверняка. А теперь завидят — старичок да мальчонка, отчего ж не пограбить? — успокоил паренька лекарь. — Слушай Иггельд… — княжич замялся. — Ну, чего? — Брехали такое… Мол, ты с одного размаху от плеча и до ног воина в кольчуге да бронях разрубал? — Брехня. — Ну да, конечно… — хихикнул подросток, — Но ежели тать какой лихой? Покажешь удар? — Да куды ж нам, старикам, это вот богатырям… — Ну, покажешь? — не унимался Младояр. — Ладно, — махнул рукой лекарь, — как выберу пустоглаза похилее, так и быть — разрублю. — Мертвоглазых — не интересно, — мотнул головой княжич, — вот бы лихаря лесного? — Не о том разговор ведем. Ехать-то куда? — А ты камень заветный поищи! — хихикнул паренек. — Камня-то не видно, зато розог вокруг — видимо-невидимо! — в тон воспитаннику шутканул Иггельд. — Так то не про меня. — Отчего ж? — Да поздно уже, поперек лавки не уложишь, а вдоль — драть неудобно, — Младояр явно собирался взять верх в шутливой перебранке. Розги ему уже дано не грозили. — А вот молодые лакедемоняне соревнуются — кто больше розог в храме богини лесной выдержит… — И что, богине приятно на то смотреть? Оба захохотали. С одной стороны, отпускать шутки в адрес богов, даже чужеземных, не принято, но с другой — ведуны они, или нет?! — Вопрос не в том, как нам до Гремячей добираться, нам бы в другом не ошибиться. — В чем же? — Помнишь разговор о Бегуне? — И что? — Я так мыслю, — попытался объяснить ведун, — Белый Колдун его нам вот-вот подложит, где-нибудь на пути в его логово. Вот и вопрос — как бы не ошибиться! С одной стороны — городец проедем, остановимся, все честь по чести, с другой… — Смолянович не мал, мы с Бегуней можем лбами и не столкнуться! — А коли возьмем сейчас налево, только одна деревенька на пути и встанет, — продолжил старик. — Значит, там нас Бегуня и поджидает, — заключил Младояр. Запах Алина леса был какой-то свой, особенный. Это только для иноземцев все крутенские леса пахнут одинаково — хвоей да болотом. Младояр втягивал в себя воздух, силясь понять, что же лесная пряность придает Алину лесу тонкий аромат. Может, грибы здесь растут какие особенные? Не соскакивать же со скакуна, что б проверить?! Княжич порыскал глазами под кустиками. Ведь и особенные травы, тоже, случается, произрастают только в одном лесу, и более во всем свете таких не найдешь. Так то знатоком нужно быть. Вот проходим поверху, а слева — заболочено, в двух саженях роскошная князь-трава. «Ну, эту даже я знаю!» — мысленно усмехнулся паренек, — «Голыми руками не бери… Где-то в иных царствах даже держать эту траву дома — преступление, уж так ядовита. Иные злодеи знают, сколько князь-травы нужно, чтобы отравленный мучился неделю, могут даже так сделать, что умрет через пару месяцев. Хорошо, что в Крутене ядами не балуются!». Юноша снова принюхался, что, наконец-то, заметил Иггельд. — Да, тут дух стоит особенный, — кивнул лекарь. — А что так пахнет? — Кто ж его знает? Может, из-под земли чем несет… Дорога постепенно превратилась в еле заметную тропку, пару раз пришлось продираться сквозь свежие заросли. По всему видно — ходят этой дорожкой нечасто… — И разбойники тут, видать, худые, — высказался Младояр. — Отчего ж? — на этот раз наставник не ухватил хода мыслей княжича, — Ты все о запахе, голод отбивает? — Да нет же, я о том, что не ходят этой дорогой. А коли нет путников — с чего татям жиреть? Прямо из-под копыт выпрыгнул серый отъевшийся зайчара. И — наутек. — Вот и ответ! — подмигнул старик. — Ага, вот и я думаю, не пора ли заморить червячка? Путники спешились, разложили на зеленом мху скатерть, из котомки появилась снедь — хлеба нетронутый пока каравай, печеная свинина, головки лука… А что еще человеку надо, что б сытно и вкусно наесться?! — Глянь, Млад, а вон — лихой человек, — негромко заметил Иггельд, не сделав при том никаких телодвижений. Понятное дело, боялся спугнуть. — Где? — Слева от тебя, в полусотне саженей, прячется за молодой елью, что рядом с наклоненной сосенкой. — И впрямь, тать… С дубиной, и с ножом, — восхитился княжич, — он что, специально показывается, заманить хочет? А там еще прячутся? — Других пока не заметил, — пожал плечами старик. — Я его стрелой сниму! — похвастал княжич, — На спор? — Может, лучше позвать да угостить? — предложил Иггельд, — Небось, давненько хлебца не пробовал… Младояр привстал и помахал рукой разбойнику. Через несколько минут лесной человек уже угощался с «княжеского стола». Против ожидаемого, от него хоть и несло немытым телом, но не шибко, не более, чем от иного торговца на рынке. Разбойник был худ, лет тридцати. Простая рубаха, порты, бос… — Чем промышляем? — спросил разбойника Иггельд. — Да грибки спасают, только ими живем, — признался лесной человек, — и самому поесть, впрок насушить, а как наберется — продаем. Котомка разбойника и впрямь оказалась битком набита белыми грибами — все боровички один к другому, едины по размеру, ни одного перезрелого или червивого. Лесной человек явно не врал — так берут на продажу, для себя — чего ж вымеривать? — И долго копишь? — Как мешок с меня сухих наберется… — Сам на торги ходишь? — Нет, тут на опушке, где дорога раздваивается, есть место договоренное, там купчины ждут. Опять же, чего подкупить… — Место договоренное, это — где не грабят? — подмигнул ведун. — Кто ж рубит сук, на котором сидит? — равнодушно бросил лесной человек. Толку от дальнейших расспросов не было. «Грибной тать», назвавшийся именем Грыж, хоть и хаживал по всему необъятному Алину лесу, но в редкие селения заходить избегал, предпочитая одиночество, а общения на «договоренных местах» ему вполне хватало. — А слышал ли ты, Грыж, о Белом Ведуне? — спросил Иггельд. В серо-голубых глазах грибного татя мелькнул страх. Промолчал. — А сам ты из каких краев родом? — Зачем вам Белый Ведун? — переспросил Грыж, — Вроде, княжеского рода, кольца златые в ушах, а колдуна ищете? — А ты бы не советовал? — прищурился ведун. — К нему как ни подойди, все одно — плохо кончится. С подношением пришедши, даже ежели он исполнит просимое… Все одно — обернется против! Поезжайте, добрые люди, назад, живы останетесь и здоровы. — Ну, положим, в конце концов все равно умрем, — бросил Иггельд насмешливо, — вот только странно, как я понял, ты сам под Белым Ведуном ходил, а нам такие советы даешь. С чего бы это? — Я человек свободный, да с вами хлеба поел… Вашего… И зла вам не желаю… — А коли мы сбираемся того Белого Ведуна слегка укоротить, ровно на головушку? — задорно бросил Младояр. — Тем хуже для вас, — вздохнул тать. — Скажем, мы и впрямь за тем идем, — голос Иггельд был тверд, — ты бы нам помог, или помешал бы? — Я бы помог. — Стало быть, не жалуешь колдуна? — Да. — Ну, так помоги. — Чем? — Расскажи все, что знаешь о нем. — Я мало чего знаю, — развел руками Грыж. — Раз невзлюбил, стало быть — есть за что, — рассудил ведун, — так расскажи —как! Родителей я не помню, прижился сироткой у добрых людей, с младых ногтей отрабатывал свой хлеб, как мог. К двенадцатой весне ходил в подпасках. Мальчишек, которым исполнялось тринадцать, уводили куда-то. Месяц, а то и три их никто не видел. Возвращались они уже какими-то другими, почти не улыбались. Мои сверстники пытались их выспрашивать, ответ один — сами, мол, все узнаете. У меня было двое приятелей, оба старше меня. Сначала забрали одного, Чуху, он вернулся через три месяца, встретил меня — как чужого. Потом ни с того, ни с сего избил меня… Потом увели другого моего друга, Крыска, он так и не вернулся. Я спросил у Чухи, тот ответил, как сплюнул — «Не Судьба». Между тем, приближался и мой срок. Я все думал, что там такое — как мальчишек делают мужами? И боялся. Если Крыска, у которого отец слыл мужем уважаемым, что в воду канул, что же ждет меня, сирого? Ночами я не мог заснуть, представляя все более страшные сцены, ведь мальчишки — те, кто еще не бывал там — чего только не рассказывали. И еще я случайно увидел Белого Ведуна, он проезжал по какой-то надобности нашу деревеньку. Кажется, он заметил, вернее — почуял мой взгляд, и на мгновение наши глаза встретились. У меня так ножки и подкосились. Верно, это меня и спасло — теперь-то я знаю много, это мальчишка может смотреть куда угодно и на кого угодно, если же муж посмотрит в глаза — то вызов. А я уже приближался к тому возрасту, ночью баловал во всю. Вот я и думаю — когда я под взором Белого Ведуна на землю присел, колдун, небось, успокоился за меня… А вот я не мог найти себе места. К тому же слышал я, что сиротки, повзрослев, нередко сами из дома уходят. Так что мне терять? И я решился нарушить обычай. Как раз пришло время одному пареньку с хуторка в трех верстах от моей деревеньки. Ну, я уже пригляделся, знал — кто забирает. Как те люди мимо нас прошли, я тут же — ноги в руки, хлеба в котомку, да другой дорожкой — к хуторку. Высидел в кустах, дождался — увели мальчишку. Я следом, шагов двести-триста держал, за кустами зелеными прятался. Как сейчас помню, сердце билось, едва из груди не вырывалось. Ежели поймали б тогда — убили смертью лютой. Но я осторожный, да и везло, видать. Или — Судьба… Шли долго, но я лес знал, и сейчас ту дорогу показал бы! У Воронева камня, что на излучине, свернули тропкой налево, в самую чащобу. Я — за ними, вот чудеса — за буреломом — вишни посажены, как раз белыми цветами покрылись. А дальше, за священными деревьями — то ли озерцо, то ли прудик, с тисами. А за Виевым деревом — большой дом, ни дверей, ни окон. Покричали те люди, что мальчишку привели, сверху, а было в том доме два пола, открылось окошко потайное, спустили лесенку. Поднялись по ступенькам со скрипом — аж мне слышно. А я притаился, схоронился, решил выждать, сколько смогу. Не прошло и часа, как из большого дома крики донеслись, точно режут. У меня — мороз по коже. А там все кричат и кричат, я прислушался — не один мальчишка орал, два голоса точно, а может — и три. Так я и просидел у того дома день, заночевал прямо в лесу, потом еще день сидел, и еще… Хлеба по чуть-чуть только кусал, попить — к речке бегал, само собой, из тисового омута не пил. И все три дня — крики истошные… А на четвертый день к большому дому Белый Ведун приехал. Уж как я хоронился, он ведь — все чует! Пронесло меня, не заметили. А как хозяин наверх забрался, тут такой ор занялся, хоть ухи затыкай. Так до вечера продолжалось, а как солнце зашло, лесенку опустили. Смотрю — спускается Белый Ведун, злой-презлой, а за ним те люди злые, рожи красные, потом — спускают сверху тело мальчика. Понял я тут — мертв, замучили до смерти. Куда они бездыханное тело понесли, не знаю — побоялся следить. Гляжу — позвал Белый Ведун еще кого-то , показалась наверху рожа жуткая без носа, без ушей, веки вывернуты, аж синие. На шее оберегов — дюжины дюжин! Верно — тоже ведун, точно — заглавный в большом доме. Белый Ведун страшилище за собой зовет, а тот на лестницу показывает. Ну, главный хозяин прикрикнул, да махнул рукой, мол, не все ли равно, да — прочь. Страшилище послушалось, вслед зачастил, ноги в раскоряку. А лестницу так никто и не убрал. Тут я и понял, что настал мой час. Раз лестницу не убрали — стало быть, в большой доме никого не осталось! Выждал я, чтоб хозяева подальше отошли — да и забрался по лесенке вверх. Трус я, да вот осмелел почему-то! Может, от криков истошных и сам свихнулся… Быстро шмыгнул внутрь — там палаты с дверями, как в хорошем тереме, да стоны из-за дверей. Окон нет, если б не та дырка, через которую сюда залез — и вовсе темень была б. Открыл ближнюю дверь, оттуда голосов не доносилось. Светит свечка белого воска, полумрак, посреди — висит паренек незнакомый моих лет, вниз головой подвешен. Харю раздуло, аж кровь выпирает из вен застойная, синяя. Глаза открыты, на меня смотрит, да чую — не видит. Выскочил я из комнатенки, да в другую дверь. Там тоже свечка… И мальчишка висит, стон раздается, я поначалу не понял даже, на чем! Голенький, а ремни — вроде прямо от спины к потолку натянуты. Пригляделся — да ведь ремни прямо в тело, под кожу продеты, на живом висит. Стою — не жив, ни мертв, да все больше понимаю. На спине у парня — две раны от шеи до зада, широкие — то кожа вырезана. На ремни… И на эти ремни же — дав и подвесили… Рядом ножи лежат, схватил один — острющий! Зачем взял — не знаю, может — хотел парня освободить, да только — услышал за дверьми скрип половиц. Хозяева вернулись. Я так, с ножом в руке и выскочил, а навстречу, видать, только в дыру пролез, кряхтит — тот безносый. — А ты откуда? — вытаращился на меня, а я — на него, как заметил, что и язык раздвоен, что у гадюки, и вовсе оцепенел, — Кто тебя привел? Только это меня и спасло — безносому и в голову не пришло, что я сам сюда забрался, решил, видать — привели очередного мальчонку, да плохо заперли, непорядок… А потом он глаза опустил, нож в моей руке приметил, да как заорет. — А ну, отдай! А у меня в глазах все тот паренек, что на ремнях из собственной кожи подвешен. Нет, что угодно — но такого с собой проделать не дам! Опомнился я, да смекнул, как обмануть безносого. Протянул, было, нож — отдаю, вроде, тот — руку вперед, а я — по ней и резанул. Тот опомниться не успел, а я — налево скок, да ножом ему в бок! Страшила за рукоять руками, вынуть хотел, ему не до меня. Я — в дыру, смотрю — по лестнице один из тех, кто мальчишек приводит, мне навстречу забирается. На меня глаза круглые вытаращил, видать, решил — один из мальчишек убегает. — Стой! — Кричит. Я так на землю и срыгнул, перекатился, да прямо под ноги еще одному… Он уже и руки протянул грязные, на мизинцах — кончики отрублены. А я, как лежал, ногой ему меж ног! И бежать, не оглядываясь. Те — за мной, кричат, проклятья сыпятся. Ногой в тисовый омут, перепрыгнул, ядовитой водицы зачерпнул — и дальше побежал. Ну, а преследователи тиса побереглись, пока воду обегали, там еще и кусты колючие… Долго я бежал, оглянуться боялся, что в след кричали — не слушал. Так жив остался. И ушел подальше от Гремячей речки. Долго потом ходил по лесам. Что с тем безносым сталось — не знаю, выжил, нет ли… — Так что же, ты, Грыжатка, так и не стал мужчиной? — улыбнулся Иггельд. — Стал, — покрутил головой грибной тать, — долго бродил, пока люди добрые не подсказали дороги к избенке одной яги. Доброй слыла, всем имена взрослые дарила. Она старая совсем была, глухая, я раза по три заветные слова прямо на ухо ей кричал! Да какая там банька, только и побрызгала меня водицей, парой щепоток навьей пищи угостила, зато на то сальце, что я принес, прям накинулась. Три кривых зуба во рту, а враз сжевала. Ну, как положено, мне плечико пожевала, а как «съела», так имя дала, какое — не скажу! — А Грыжатой тебя с чего прозвали? — спросил княжич. — То другая история, не для твоих ушей, отрок! — огрызнулся разбойник, — Да я пошел… — Доброй дороги, боги в помощь! — пожелал лесному бродяге Младояр, совсем не обидевшийся — есть же вещи, о коих рассказывать не охота, да и ни к чему. — И вам, вои, Сварог да Макошь в помощь, а Влесу — без гнева… — Жуткий сказ, — признался Младояр, когда «воины княжьего рода» остались одни, — я о таком не читал. Зачем же так мучить мальчиков? Что за обычай такой?! Тропинка расширилась, жеребцы шли голова в голову, можно было спокойно поговорить. Тем более, до заката оставалось еще немало, сверху не капало, да и любая дорога укорачивается, коли ведется разговор в охотку. — Не нам обычаи менять, — осадил княжича лекарь, — довольствуйся хоть тем, что этот путь не для тебя. И, как я понял, не для всех… — Ты не ответил! — А был вопрос? — Да. Я спросил — зачем? Ведь под каждым обычаем зерно разума! — Почти все народы, празднуя повзросление отрока, подвергают тело нового мужа боли, только все по разному. Для одних — это настоящее испытание, скажем — для племен, занимающихся охотой. Не стерпел боли, закричал — оставайся еще год ребенком, без права перейти в мужской дом, а уж о том, чтобы жениться — и разговору нет. Это еще хорошо, иных струсивших в девичье платье наряжают и того, женским делом заниматься заставляют… На целый год. А вот у тех племен, все мужи которых — воины, смелость пытают, умение боль переносить — как себя поведет, сколько выдержит, соответственно и место займет, отличившийся — над всеми другими юношами малым воеводою… — Не о том разговор, — стоял на своем княжич, — тех обычаев — море бескрайнее, н они — разумны. А вот зачем пытать так, что умереть можно? — Иные племена людские устраивают испытание для того, что б волю богов прознать — Судьба ли мальчику жить, или умереть должен. Бывает — и без пытки болью. Просто надо прыгнуть — меж отравленных кольев, иль какие лепестки священные не потревожить. Иные — со змеями ядовитыми играют, счастье — у нас окромя гадюк ничего не водится, вот на юге, там… — Отвлекся, наставник, — осадил ведуна Младояр, — про змей чужеземных — потом! — Не пойму, о чем ты меня пытаешь? — рассердился Иггельд, — Я же не отрок, а ты не Самый Великий Колдун! — Я же объяснил, что хочу знать, а ты не понимаешь. — Если получаешь не тот ответ, ругай себя — стало быть, неверно спросил! — Ладно. — признал правоту наставника княжич, после чего немного помолчал, жеребцы прошли сотню саженей, за это время Младояр сумел сформулировать вопрос, — Мне показалось, что те испытания, которым подвергал друзей Грыжа Белый Ведун, не только запредельно суровы, они еще и бессмысленны для молодых парней, становящихся юношами. Ведь колдун не стремился убить мальчиков, здесь не было признаков отбора, как ты сейчас сказал — насчет воли богов. Еще раз — смысл? Я не нахожу ответа. — У тебя нет ответа, а у меня — целых два. — оказывается, Иггельд уже поразмышлял, предвидя суть вопроса воспитанника. Возможно, ведун просто заставил, заодно, привести беспорядочный рой мыслей в голове отрока в стройный, подобно воинскому, ряд. — Итак, первое. Долго продолжающаяся, близкая к нестерпимой, боль может привести к двум результатам. Первый — особое телесное состояние, когда кожа бледнеет, покрывается холодным потом, сердце бьется быстро, но пульс очень слабый. Тоже самое случается со многими тяжелоранеными после боя. Обрати внимание — не сразу после ранения, а чуть погодя. Помогает опий, согревание… Так, оставим лекарские дела. Если юношу доводят до такого, скорее всего, он — умрет. Смысл тут — отсеять тех, кто не перенесет ранений. Другой исход долгой чрезмерной боли — юноша как бы уходит в другой мир, ощущая себя в яви лишь равнодушным свидетелем мучений собственного тела. Боль как бы уходит. Нередко дух долетает до врат нави, испытуемому являются души предков… Переход от мальчика к юноше — это временное посещение нави, причащение тем светом. Ну, у яги причащаешься навьей пищей, получаешь тайное имя, по которому тебя знают только в мире духов, да в княжестве Вия. Повторю первый ответ. Причащение к нави с помощью боли. — А второй? — Второй, увы, касается нас непосредственно, — громкий стариковский вздох, — ты совершенно правильно вцепился в этот обряд, молодец! Дух испытывающего беспримерную боль мальчика может не уйти слишком далеко, опытный колдун не допусти этого. Отрок беззащитен в такой момент не только телесно, но и духовно. Избивая, мучая до полного отупения, ведун может затем оставить уже в душе мальчика своего рода надпись, внушить страх на всю жизнь, застолбить место бога… Короче, если в дальнейшем от мальчика, ставшего мужем, даже стариком с внуками, что-то потребуется — колдуну стоит слов сказать — и тот, кого Белый Ведун мучил, на ремнях из собственной кожи подвешивая, все исполнит. Теперь ясно? — Все мужчины, что за Гремячей живут — рабы Белого Ведуна? — Не сознающие этого… — добавил Иггельд, направляя жеребца чуть левее. Неожиданно старик резко притормозил, скакун аж встал на дыбы. Младояр, хоть и отреагировал достаточно быстро, все-таки столкнулся с наставником, благо, удержался в седле. — Это для нас! Можно было и не указывать, княжич уже заметил тоненькую нить, натянутую в сажени от земли. Только на всадника! Подросток повертел головой, ища самострел — ни права, ни слева! Иггельд спешился, Младояр тоже выпрыгнул из седла на мягкий зеленый мох. Обошли вокруг — вот они луки-самострелы, целых два, стрелки короткие, наконечники — как иглы острые с зазубринами. Такой не убьешь, но поранишь непременно, если не повезет — и через брони кольнет. Иггельд озирался — нет ли кого поблизости, может — здесь еще и засада? Вроде — никого… — Поставлена для всадника, — сказал Младояр. — И так понятно, — оборвал его Иггельд. — Стрелы отравлены. — Разумеется, — кивнул лекарь, — молочайный яд, запах выдает. — Поставлено на нас! — закончил княжич. — Что-то не разгляжу, на одной написано — Млад, а на другой — Игг? — Луки прикрыты толстым стволом ели, причем их легко увидеть, если ехать на Крутен, но для отправляющихся по направлению к Гремячей речке стрел не заметить, — объяснил паренек, потянувшись, было, к стреле. — Ты уверен, что дерево тоже не отравлено? Младояр отдернул руку. — А как же тогда заряжали самострел? — В перчатках, само собой… — объяснил Иггельд, затем покачал головой, добавив со вздохом, — А разряжать все одно придется! Два дерева впереди оказались срублены, густая хвоя крон напрочь перекрывали тропу. Слева буерак, справа, через полсотни шагов — кусты, посреди коих — видать уже кто-то продирался, намекая — вот тропинка. Что это засада, и старик, и юноша поняли без слов. Младояр извлек лук, изготовил стрелу. Воины спешились, да ринулись вперед, чуть пригнувшись. Мгновение — и оба притаились за деревьями. Ожидание. Кто не выдержит первым — они или те, кто там, в сплошном зеленом месиве кустарника? Птиц не слышно — кто-то есть! Через некоторое время из кустов донесся негромкий хрип. Молниеносно выпустив стрелу, Младояр вновь спрятался за деревом. Возня в кустах. Иггельд перекатился поближе, укрылся за поваленным стволом, вгляделся в кусты. Рука старика так и мелькнула — брошенный нож знал свою цель — глухой стон. Млад тут же выпустил еще одну стрелу, как раз там, где зашевелились зеленые ветки. Вновь возня — и прямо из кустов вывалился, как медведь, огромный человечище. Мало того, что ростом в сажень с парой вершков, еще и такой широкоплечий да толстый, не человек — бычий пузырь надутый! В руках — дубина, из брюха стрела торчит, а харя — что маска застывшая. Понятное дело, иные пустоглазые боли не чуют. Вслед богатырю выступили еще двое, с длинными ножами. Толстяк уставился пустым взглядом на Иггельда, да пошел на лекаря, замахиваясь огромной суковатой дубиной. Правее пошел другой мертвяк. Третий направился к Младояру. Старик легко перекатился налево, привстав — ведун перекувырнулся через голову, не выпуская из рук мечей, вот его седые волосы блеснули позади обоих. Толстяк поворачивался медленно, Иггельд успел ткнуть острием длинного клинка здоровяку под правое колено, и, не дожидаясь результата — встретил развернувшегося пустоглаза, того, что поменьше, лицом к лицу. Глупый замах длинного ножа легко отбит коротким кривым клинком, что держал Иггельд в левой руке, длинный меч правой делает свое дело — голова врагадер держится теперь только на хребте, вся мягкая часть шеи перерезана. Иггельд рассчитал, как всегда, верно — здоровяк завалился направо, не мешаясь. Осталось немногое — умертвить лежащего, что ведун проделал походя. «Никогда не играй с врагом, даже если у него нет шансов против тебя!» — мелькнуло в сознании Младояра, едва подросток понял, что у нападавшего на него пустоглаза нет никаких шансов, хоть он и на голову выше, и сильнее, небось. Движения замедленны, броней нет и в помине, с таким ножом супротив меча княжича и делать нечего. «Но я могу спотыкнуться, упасть. Нет, никакого риска!» — отрезвил себя паренек. Прыжок налево, вот правая нога отставлена чуть назад, левая быстро вперед, правая за ней, стремительный боевой танец, столь много раз повторенный на учениях. Враг вертит безмозглой башкой, уши красные — еще бы, только что жертва была перед ним, а вот — уже и скрылась из глаз! Младояр позволил себе удар с замахом. Увы, разрубить по-богатырски, так, чтобы надвое от шеи и до паха — не получилось, но удар нанес смертельный… — Моих три, — Иггельд нашел в кустах еще одного мертвяка, прямо над ямкой между ключиц торчала рукоять стариковского ножа. — Два с половиной, — не согласился княжич, вытаскивая стрелу из брюха здоровяка. — Да это так, десятая, — махнул рукой старик, все еще чувствуя себя добрым молодцем. — Хорошо, треть, — продолжал торговаться Младояр, — итого, ты двоих и две трети… — Нет, тут моих пять шестых! — А кто их растревожил первой стрелой? Быстрый осмотр трупов ничего нового поначалу не дал. Младояр, коему в голову пришла одна догадка, перевернул всех четверых, разрезал рубахи. Так и есть — у троих, включая здоровяка, на спинах — выпирающие продольные рубцы, видать — тоже вырезали ремни из кожицы. — Я вот чего думаю, Млад… — старик неожиданно посуровел. — Что? — Может, мало одного Белого Ведуна изничтожить? Ведь у него, поди, ученики есть. — Если убить всех, больше никто не будет вешат на ремнях из собственной кожи мальчишек? Я — за, коль будет вече! — Обычай изничтожить? — раздумывал ведун, — Если у нас с тобой, Младушка, на то право? Так тысячи лет поступали, а мы — враз перечеркнем? — Мы еще и Белого Ведуна не добыли! — вернул наставника из мира грез на сыру землю Младояр. Хуторок смотрелся бы весело — три аккуратные избенки, бревна свеженькие, ставенки резные, даже петушки на крышах раскрашены охрой да киноварью, вот только, увы, преобладал темно-бурый цвет. Кровь повсюду, измазаны двери, из окна свешивается чья та рука, под ней — багровая лужица-студень. Убийцы не пожалели никого — среди восьми убитых оказалось пятеро маленьких детей, и — ни одного взрослого мужа, даже подростка. Верно — на охоту пошли, тут-то хутор, где остались только бабенки да младенцы, и вырезали. Убивали не по-людски — у многих баб кишки намотаны вокруг шеи, младенцы сплошь обезглавлены, да не мечом — рядышком, как бы дополняя картину, пилы… — Зачем? — повторял княжич, следуя за наставником, как цыпленок за курой, из одного дома в другой, — Зачем, зачем… — Пока не пойму, — буркнул Иггельд, — на требы не похоже, да и обычая такого нет. Грабить тут нечего, да и не взято ничего. Эх, кабы знал наперед, так просто те пустоглазы не отделались бы… — Лишенные душ все равно ничего не сознают, — напомнил подросток, постепенно приходя в себя, — Да и потом… То не они! У тех, кого мы у кустов порешили, ножи чистые были. Ходячий мертвец за чистотой не следит, весь в дерьме ходит, разве пустоглаз клинок чистить станет? Иггельд, ни слова не говоря, быстрым шагом вышел прочь, зашагал к лесу. Младояр хотел, было, спросить — куда, но молодые глаза заметили отдельные капли потемневшей крови — то тут на светло-зеленой травинке, то там на пыльном листе лопуха, а все вместе эти бурые точечки складывались в дорожку. По ней и шел ведун. Уже за хутором стояло одинокое дерево, к нему был привязан щуплый человечек, весь — в крови, одежды порваны, голова — обессилено завалилась набок. Иггельд остановился, как вкопанный, не доходя дюжины шагов, жестом преградив дорогу и княжичу. Глаза искали ловушек. Нет, кажется — все чисто. Рядом сложены окровавленные ножи, даже пила, на зубьях которой нарочито оставлены кем-то куски кожи… Лекарь мягко подкатился к дереву, приподнял голову человечка за волосы. Младояр тут же узнал Бегуню. — Мертв? — Жив, — отозвался Иггельд, — и даже — в сознании… — Чего на помощь не звал? — спросил Младояр. — Убейте скорей! — молили запекшиеся губы отрока. Иггельд вытащил фляжку, дал испить Бегуне, затем — протер то место, которого касались губы парня. Взглянул на воспитанника — понял ли тот? «Яд мог быть нанесен на сухие губы, я о таком слыхал, потом умирает тот, кто целовал, или, как Иггельд — дал испить, потом — выпил сам,» — подумал Младояр. Привязанный облизнулся. Нет, не похоже, чтобы здесь было что-то отравлено. — Кто убил хуторских? — спросил ведун. — Я. Я их убил, — голова Бегуни моталась из стороны в сторону, — Мертвецы держали баб, Белый Ведун приказывал, а я… Мои руки — исполняли… — Крепко же тебя повязали, — молвил Иггельд, отвязывая отрока, и добавил, — кровью… — А что Белый Ведун наказал тебе о нас? — спросил Младояр жестко. — Убить, наверное… — равнодушно отозвался Бегуня, сразу по освобождению от веревок осевший на землю, — Как не ведаю, он во сне мне все нашептывал… Да и все равно… Убейте скорей! — Нет, милок, — покачал головой ведун, — ты, будь добр, наперед нам обо всем расскажешь, а уж сказнить тебя, иль нет — после решим, — Иггельд обернулся к воспитаннику, — значит так, Млад, вымой его, переодень, все, что на нем — сожги! А я покараулю, надеюсь, ты мне доверишь дозором походить? Хуторок, как и положено любой деревеньке — большой иль малой, — стоял на пересечении реки и дороги. Ну, речка тут была махонькая, считай — ручеек, но напиться, да кое-как отмыть грязь да кровь — годился. Туда и отвел Бегуню Младояр, захватив чистую рубаху и порты. Княжич бегло осмотрел раздетого отрока — против ожидания — ни единой ранки. «Интересно — вот, одним из спины ремни режет, мучает, а других — нет. Чем это он так Бегуню возлюбил, этот Белый Ведун?». Иггельд успел подобрать для Бегуни жеребца — дожидаться мужчин-хуторян не имело смысла. Не прошло и десятка минут, как тройка путников двинулась дальше. Ехали молча, ни ведун, ни княжич не о чем Бегуню не спрашивали, давая дозреть. Да и ловушек опасались. Иггельд то и дело притормаживал, едва замечал впереди хоть что-то необычное, нет, старик не шарахался от каждого кустика, но — опасался. К вечеру собрались тучи, воздух загустел, зашумели кроны деревьев. — Может, у меня, Млад, хворь такая, когда кажется — бывал здесь уже, — хитро прищурился Иггельд, — но помнится, когда-то, в молодости, я уже ходил этими местами. И если свернуть от тропы влево — найдем избенку охотную… Младояр сразу повернул налево, на едва приметное ответвление — если бы Иггельд не подсказал, и не заметил бы тропки. Память не подвела старика — не проехали и полуверсты — обнаружили подкосившийся домик. Дверь полуоткрыта. На небе уже грохотало, не смотря на густоту крон — что-то капало на головы. Скатившись на землю, Младояр встал слева от двери, Иггельд зашел осторожно справа, Бегуня, так и не понявший, кто он — пленник или все еще дружка в этом маленьком отряде, заглянул первым, повертел головой, левая рука махнула во тьме вверх-вниз, отрок сразу отпрянул, как учили. Но никаких ловушек заготовлено не было, войдя во внутрь, паренек убедился, что избушка пуста. Иггельд открыл дверь пошире, сунул голову, огляделся. — Давно никто не захаживал, видать, один я про это место помню, — отметил старик, осмотрев пол, заросший мхами да лишайником, — чего-чего, а порхать, что бабочки, по воздуху белые ведуны еще не научились. В сумке отыскалась свеча, ночь предстояла долгая — Бегуню так и распирало желание выложить все. Отроку казалось — расскажет, и чем-то станет легче… — Я нипочем не могу вспомнить, как оказался у Белого Ведуна. Заснул дома, да, меня отпустили переночевать у матери, наш дом недалеко, всего-то пробежать чуток. Я как-то считал, мне — три дюжины дворов пройти от княжеских хором, а я-то верхом. Ничего не помню… — Его мать тоже ничего не помнит, — кивнул Иггельд, — ревела, когда вспоминала — мол, заснула с сыном, он — на печи, сама — внизу, просыпается утром, пусто в доме, дверь нараспашку, одежка валяется, Бегуни — нет! — Околдовали нас, — вздохнул Бегуня, — околдовали! — Слово такое есть, чтобы спящему шепнуть? — спросил княжич лекаря. — Слов-то много каких можно спящему нашептать, да зачем? Проще макового сока, высушенного, под нос покурить, а потом — делай, что хочешь. Бегуня-то молод совсем, только на тропу воинскую ступил, нет у отрока еще нюха на опасность. Бывалый воин просыпается, как бы ни устал за день, едва кто чужой на порог ступит. А лучше — до того… — Стало быть, проспал я врага, — обречено кивнул отрок. — Не бери на душу, молод ты пока. Придет время, и не тому выучишься, станешь воином знатным, никакая вражина к тебе и на сотню шагов не подберется, — попытался успокоить Бегуню старый вояка. — Ничему я не выучусь, после того, что было — одна у меня дорога, в Навь! — Может быть так, а может — и нет, — спокойно парировал Иггельд, — не во всем, что человек делает, его вина. Молчание. Отрок сопел, силясь продолжить едва начатый рассказ, его не торопили. — Если их одурманили маковым дымком, то отчего же запаха не осталось? — вдруг спохватился княжич. — За такой вопрос розог не жалко, — рассердился Иггельд. — Ах да, — смутился Младояр, — дверь нараспашку… Ветер запах вынес. — А голова у мамаши тяжелая после той ночи была, я спрашивал, — кивнул лекарь, — может и не маковое зелье, но что-то подобное… Вновь молчание. Наконец, собравшись с духом, Бегуня продолжил: — Я опомнился в каком-то темном, сыром месте, познабливало. Думаю, погреба какие-то. Горели светильники, числом два, прямо у моего носа. Воняло мертвечиной. От них, от всех — несет этим… Я связанный лежал, рядом — двое этих, пустоглазых, меня держат. Зачем? И так повязали, что не шевельнешься! — Видать, Белый Ведун из тех, кто каждый узел три раза повторяет! — заметил Младояр, — Боялся, не иначе… — От тех, кто всех боится, все зло и происходит, — согласился Иггельд, — ради собственного спокойствия кучу народа перережет. И считает себя правым — так, мол, спать спокойнее! Но ты, Млад, больше Бегуню не сбивай… — Так лежал я долго, а потом пришел Белый Ведун. Я его сразу признал. Сел возле меня, и так ласково по головке гладит. «Ну вот, отрок», — говорит, — «теперь ты в моей власти. Но скоро власть та вырастет побольше, будешь, милый, делать все, что скажу, и веревок не потребуется. Хочешь стать таким, как они?». Сердце у меня так и упало. А он все гладит и гладит, да шептать начал что-то на ухо. Странные вещи нашептывал, что, мол, руки да ноги у меня тяжелые, не поднять, что я их уже и не чую. Я, вроде, задремал, потом — все как во сне. Он что-то говорил, говорил, долго так… А потом разбудил меня. Велел пустоглазам развязать мои руки. Коснулся мне лба. И пропел эдаким сладеньким голосом: «Теперь ты мой, отрок, мой и только мой, и рученьки и ноженьки твои — только мои». Я весь сжался, не представляя, что это значит… «Встань!». Я встал. «Смотри» — сказал Белый Ведун, касаясь моих ладоней, — «ты не сможешь даже поднять рук». Я дернулся, но руки меня не послушались. «А теперь подними руки!» После его слов мои руки сами собой поднялись. «Вот видишь, твое тело исполняет мои приказы, хочешь ты этого, или нет. Ты будешь, отрок, меня слушаться?». Мой язык как бы прилип к небу, мне очень хотелось выкрикнуть «Нет!», но треклятое колдовство не давало даже рта раскрыть. Но я все же попытался покрутить головой. «Ты зря противишься, маленький раб, даже не став пустоглазом, ты все равно — мой раб. Сейчас сам убедишься. Подойди к моему мертвому слуге и целуй его ноги!». Я пытался сопротивляться, но мои ноги сами понесли вперед, колени как подкосились, я упал к ногам зловонного мертвяка и начал целовать его поганые ноги. Видит Небо, я пытался отвернуть голову, но тело исполняло наказ колдуна. «Теперь ты будешь моим рабом?» — спросил Белый Ведун. Мне удалось сквозь сжатые зубы прошептать «Нет!». «У нас мало времени», — сказал колдун, — «ложись, придется проучить тебя!». Я лег, мне было все равно, будет ли он меня пытать… Но Белый ведун, взяв в руки лампу, начал водить ею передо мной, что-то приговаривая. Мое тело одеревенело, как будто все закружилось, потом — как утонул. Когда я очнулся, рядом никого не было, пустойпогреб. Только лавка, стол, да чадящий светильник. Я попытался встать, тело легко послушалось меня. Дверь рядом, не заперта. Я дернулся, было, к ней — но почувствовал, как кто-то невидимый схватил меня за ноги. Я начал отбиваться. «Куда же ты, отрок, от меня не уйдешь» — это был голос Белого Ведуна, он шептал мне прямо на ухо, я даже чуял горячее дыхание возле шеи, но ведь рядом никого не было! «Ладно, иди, но знай, я — всегда рядом». Мои ноги выпустили. Я рванулся к полуоткрытой двери. Казалось, свобода совсем рядом, но вдруг получается — не могу выйти, мой лоб упирался в дерево, колют кожу занозки. Но глаза не видели пред собой дерева! И тут — снова шепот: «Теперь ничего в твоей жизни не случится без моего соизволения. Даже когда меня нет рядом, ты будешь исполнять мои наказы. Скоро ты примиришься, тебя даже приятно будет слушаться меня». Отрок замолчал. По мальчишеским щекам стекали слезы. Младояр остро почувствовал, что ни за какие коврижки не согласился бы оказаться на месте Бегуни, ни тогда, ни сейчас. — Неужели чары Белого ведуна столь сильны? — воскликнул княжич. — Какие чары? — пожал плечами Иггельд, — Не было никаких чар… — Как не было? — возмутился Младояр, — Ну, когда Белый Ведун рядом был, я еще понимаю, про «не сможешь поднять рук» я читал… — А погладив мальчонку по головке, даже ты сумеешь усыпить, — кивнул лекарь. — Но ведь Бегуня только что сказал — колдуна уже не было рядом, а он слышал голос Белого Ведуна, его не пускали невидимые руки… — А чего это нас с тобой в Священной Роще никакие такие руки ни за какие места не хватали? А?! — спросил Иггельд, слегка усмехаясь в усы. — Но, может… Все-таки Священная Роща… — Тогда отчего вся эта священность не помешала Белому Ведуну убивать направо да налево? — Что ты хочешь сказать, наставник? — спросил Младояр прямо. — Ты допустил ошибку, замещая знание о том, что видел отрок и тем, что… — …было на самом деле? — догадался княжич, — Я понял, Белый Ведун, усыпив Бегуню второй раз, попросту нашептал, что тот не должен его видеть… — И пустоглазов — тоже, — кивнул Иггельд, — так что ничего сложного. Еще он заранее нашептал мальцу, что дверь открыта, вот он, бедняга, и бился лбом в запертую… Бегуня недоуменно хлопал покрасневшими глазами, поворачивая голову то на старика, то на княжича. Удивление вскоре сменилось возмущением. — Стойте, стойте! Вы чего? Хотите сказать, что все это мне привиделось? — воскликнул подросток, — Нет, все это было, было! — Видишь ли, отрок, — попытался объяснить мальчику Иггельд, — тебя погружали в особый сон, а в нем приказывали, что ты должен видеть, а что — нет. И еще Белый Ведун внушил — слушай мои слова, и пусть ты увидишь все сказанное перед собой. А меня — глазам твоим не видеть! — Ничего не понимаю… — отрок вскочил, вдруг бросился на княжича, — Ну, ударь меня, Млад, сильно ударь! Я ведь не сплю. Звонко прозвучала пощечина, Бегуня замер, схватившись за вмиг побагровевшую от задушевного удара щеку. Так простоял несколько мгновений, затем — присел, обхватив голову руками. — Ты сказал, лекарь, что не было никакого колдовства, — бросил мальчик сквозь зубы, — так ответь мне прямо — во власти я у Белого Ведуна, или нет? — Во власти… — Во власти слов? — Да. — А как мне избавиться от такой власти? Выучить какие-то слова? — И это тоже, но не главное. Увы, отрок, у тебя два пути — либо остаться рабом, Белого Ведуна ли, иль кого другого, пожелавшего воспользоваться тобой, или стать самому ведуном, иль в отшельники уйти… Путей-то много, но воином тебе уже не быть! — Я не хочу жить рабом… Ничьим! — выкрикнул отрок, усвоившим одну из главных заповедей Крутена: свобода — бесценна! — Тогда подумай, к кому идти после того, как поможешь нам избавить Крутен от Белого Ведуна. — Так вы… Вы берете меня с собой? — обрадовался отрок, — Я… Я сам ему глотку перегрызу! — Боюсь, что стоит ему слово сказать… Отрок так и сел, все поняв. Задумался. Иггельд и Млад тоже молчали, давая мальчику придти в себя. — А если во мне проснуться какие-то его слова, когда мы ляжем спать? — голос Бегуни дрожал, — Вдруг моя рука сама возьмет нож? — Все в руках Судьбы, — пожал плечами Иггельд. — Как же быть? Может, будете связывать меня на ночь? — Нет такого узла, который бы однажды не развязался, — холодно бросил лекарь. Молчание. Старый ведун и его ученик явно знали выход, но хотели, чтобы Бегуня додумался сам. — А ты можешь сказать свои Слова? — прозвучал, наконец-то, долгожданный вопрос. — Кое-что могу, — кивнул Иггельд, — но придется тебя… — Усыпить? — содрогнулся от ужаса отрок. — Ты можешь освободиться и сам, — жестко отрезал лекарь, — два-три года в пещере, на ягодах да кореньях, научишься отделять душу от тела, с духами беседовать… Но если ты хочешь немного освободиться прямо сейчас, то без чужой крепкой руки тебе из этой трясины не выбраться! — Я согласен, усыпляй, — хмуро кивнул Бегуня. — Слушай, Бегуня, — подал голос Младояр, — тебе Иггельд плохого не сделает, ты же знаешь его, уж сколько лет раненых да больных пользует, злые люди ведь в лекаря не идут! Да и я буду рядом все время… Отрок взглянул на княжича с надеждой. Почти ровесники, а сколь велика разница! Казалось, протяни сейчас Младояр руку, и Бегуня вцепится в нее, что утопающий. — Я тебе верю, Млад. И тебе, и твоему наставнику. Но мне страшно… — мальчик растерялся, завершив совсем по-детски, — Ты давай… Подержи меня за руку… Когда будут усыплять… Младояр, неожиданно для себя, обнял беднягу за плечи, сжал руку. Вообще-то княжич не любил обниматься со сверстниками. Уж таким уродился — холодноватым. Но сейчас ему было искренне жаль этого отрока. Он уже давно не винил Бегуню в смерти брата, все понимая. — Ты должен лечь на спину и закрыть глаза, — велел Иггельд, — просто полежи немного, успокойся, согрейся… Млад, у тебя есть гребень? Княжич догадался, что от него требуется. Сел на широкую лавку, положил голову Бегуни себе на колени, начал расчесывать спутанные волосы мальчика костяным гребем, не спеша, осторожно так. Отрок прикрыл глаза, все более забываясь. По лицу Бегуни медленно расплывалось блаженное выражение. Не удержался от улыбки и лекарь, неожиданно поняв, что его воспитанник может вполне справиться с делом и без него… — Приподними руки и ноги, — велел лекарь, — вот так, совсем чуть-чуть, — держи их так. Видишь — как неудобно, долго не удержать! Ноги такие тяжелые! Уже нет сил держать их… Ну и брось, пусть падают, куда упадут… Ты чувствуешь, Бегуня, какие у тебя тяжелые ноги и руки. Тяжелые и теплые… А сейчас тепло уже разливается по всему телу, все расслабляется, тебе хорошо, приятно… Иггельд сделал знак рукой Младояру — продолжай, мол, поглаживать по головке. Еще возбужденный недавно паренек теперь лежал в истоме, расслабленно улыбаясь. Иггельд не стал погружать его в глубокий сон, решив поработать по поверхности. Пусть помнит все — так даже лучше! К удивлению Младояра, Иггельд так ни разу и не произнес слов вроде: «Ты больше не будешь слушаться приказов Белого Ведуна», «Ты более не во власти…». Наказы наставника звучали совсем по иному: «Ты должен очнуться перед тем, как исполнить слова Белого Ведуна», «Когда изнутри зазвучит наказ Белого Ведуна, скажи об этом мне иль Младояру, мы — поможем!». Постепенно княжич начал понимать смысл выстраиваемых лекарем стен из слов. Иггельд ни разу не попытался отменить приказ Белого Ведуна, он лишь дополнял их, да так, чтобы дать возможность Бегуне взять дело в свои руки. «Перед тем, как поднять руку на спящего, громко закричи!». Просто здорово, по другому и не скажешь! Иггельд говорил много, подготавливая Бегуню к борьбе. Несколько раз прошелся о доверии к нему, Иггельду, и к Младояру. Закончил внушением, что, мол, он, Бегуня, его свободный дух — это одно, а тот мусор, что натолкал ему в голову злой колдун — совсем другое, этот мусор следует из избы вымести, но это потом, когда дух над телом возобладает. А пока — слушать только себя… Пробудился отрок легко, при первых же словах об утренней росе. Раз-два — и глаза настежь! Но с лавки вставать не спешил. — Хорошо-то как! Свежо да легко, будто ночь проспал, — хихикнул Бегуня, вроде как позабыв о собственных невзгодах, — А ты чего, княжич, чесать меня перестал? — Да вот, вшей с гребня выбираю! — не смог удержаться от шутки Младояр. — Каких еще вшей?! — вскричал отрок, вскакивая с лавки. Завшиветь в Крутенских краях считалось делом последним, баня-то на что?! — Да вот, вот, смотри сам! — княжич как бы выбирал что-то с гребня, — Ишь, поползла, глядь! — Да нет там ничего! — возмутился Бегуня, — Зачем позоришь?! На мгновение вспыхнула дружеская потасовка — без кулаков. Иггельд, наблюдая за пареньками, справедливо решил, что можно двигаться дальше — раз уж все готовы к драчке! Увы, вскоре Бегуня опомнился, вновь посуровел — видать, опять нахлынули воспоминания. — Почему вы не спрашиваете меня про то, что было на хуторе? — спросил отрок, — Или я уже все рассказал во сне? — Нет, не рассказал. Вообще-то я примерно представляю, — пожал плечами лекарь, — но если ты расскажешь сам, может — какие-нибудь подробности пригодятся. — Какие подробности? — Ну, вот ответь — все ли у живых мертвяков так же, как у людей? Едят ли они, пьют? — Я видел раз, как ел пустоглазый. Даже не жевал — прям, как волк, кусанул, захлопнулась пасть, да проглотилось. Пьют — что ни попадя, хоть из лужи, это я не раз повидал. Брызгают где попало, дом-не-дом, им все едино, да и нагадить могут. Лошади их боятся, даже вонь на дух не переносят. Мужских желаний у мертвяков, кажись, нет. Как спят — не пойму, они цепенеют, а сон это или нет — не знаю. — Глаза закрывают? — Бывает, и с открытыми глазами — вроде спят. Я бы побольше узнал, но когда меня возили, мешок на голову одевали, я даже не знаю, в каких сейчас краях… Привезли, вроде, мертвяки, но я все время шепот колдуна слышал, вот только ни разу не видел. Может, глаза он мне отводил? А потом, когда бабенок на хуторе похватали, мне тот голос все наказывал, как что делать. Я и так сопротивлялся, и эдак, а руки делали злое… Смотрите, вот эти предательские руки отпиливали младенцам головы! — закричал Бегуня, и с размаху ударил сам себя руками по голове. Иггельд с княжичем удержали парня от дальнейшего самоизбиения. — Тебе придется жить с этими воспоминаниями, — предупредил лекарь. — Бабенки так кричали, так кричали… — на юношу вновь нахлынули воспоминания. Иггельд и Младояр промолчали. — Но почему — жить? — опомнился отрок, — Не хочу жить! Ведь это я во всем виноват, кабы я знал — зарезал бы сам себя! Я — трус, да… — А разве тебе оставили оружья? — Нет, конечно, нет… Но потом, на хуторе, мои руки держали нож. Надо было зарезаться, а я — убивал других. — Положим, сумей ты освободиться от колдовства, руки занялись бы другим — пустоглазами? — Да, конечно. Но потом бы я… — Хорошо, что ты жив. Нам расскажешь, пригодится — с Белым Ведуном управиться! Бегуня слушался Младояра беспрекословно. Велел княжич спать — прилег у костра, да тут же и уснул. Что же до Младояра, то ему не терпелось задать дружке-наставнику один вопрос. — Ну, давай, поговорим, — предложил княжичу ведун, шутканув, — вижу я, отчетливо — и третьим глазом наблюдаю, и четвертым — чую: шило у тебя в заднице! — Насчет четвертого глаза потом расскажешь, — подхватил шутку подросток, — а сейчас о другом ответствуй. Ты говорил, что Белый Ведун будет нас на Бегуню ловить, и крючок сей нам должно заглотить. Бегуня у нас, так? — Иггельд кивнул в знак согласия, — Мы уже добрались до этого княжества в княжестве, где колдун — князь, правильно? — То есть, ты хочешь сказать, мы выполнили прежнее заданье? — Вот-вот, и куда теперь? — спросил Младояр, добавив с ехидцей, — Здесь же Священной Рощи нет! — Зато есть Большой Дом, — парировал старик. — Грибной тать рассказывал, вроде — редко туда Белый Ведун заходит. Предлагаешь покараулить? — За нами следить будут, докладывать, — покачал головой Иггельд, — сегодня засаду устроим — завтра Белый Ведун знать будет! Нет, сделаем проще. — Что? — Да сожжем этот его ,испытательный дом, долго ли? — Сам ведь говорил — вправе ли мы супротив обычая? — напомнил княжич, задорно глянув на старого лекаря. — Дык мы не против обычая, у нас война с колдуном, — хитро прищурился Иггельд, — а Бтакой дом, коли захотят — новый отстроят, будут и дальше в нем отроков в мужи посвящать. — Лучше пусть не отстраивают… Или — без этих… Ремней из спины… — Да, красочно сказывал Грыж, интересно, много ль приврал? — усмехнулся старик, — Главное — что б в пути не ошибся. Как он говорил — излучина, Вороней Камень, кусты с еле заметной тропинкой, вишни… — А потом тис возле черного омута, — обрадовался Младояр, — как все сошлось, даже спрашивать не нужно. — Ну, неизвестно… Грыжа могли нам и подставить, — вздохнул Иггельд, — ну, да ладно. А вот насчет просто — излучину-то мы найдем. А вот как с Вороньим Камнем быть? Как ты думаешь, на нем написано — вороний он, али воробьиный? — Вороны некоторые камни облюбовывают, — махнул рукой княжич, — у них там, небось, вечевой место, раз и камень так прозвали. — Тогда найдем, — согласился ведун, — я ложусь, твоя очередь сторожить — первая. Кстати, Бегуню привяжи! — Ничего, я покараулю, — Младояр посмотрел на мирно спящего отрока, — жаль будет его убивать, если что… — «Если что» — крикни громко, может — и опомнится, — посоветовал Иггельд. Жеребчик, позаимствованный в мертвой деревеньке, оказался совсем не плох, да и Бегуня — невелика ноша. Отрок то и дело вырывался вперед, а на вопрос ведуна — куда, мол, торопишься, ответил — «Может, в засаду попаду…». Видать, смерть не привечала Бегуню — до Гремячей добрались без происшествий. Младояр снял жирного дундука первой же стрелой, пока раскладывали костер — Бегуня притащил налима, пойманного голыми руками. Обед получился неплох. — Сегодня битвы не будет, — заявил княжич, поглаживая то впалое место, которое у других называется брюхом. — Не будет, — подтвердил ведун, — а завтра не будет ни обеда, ни костра! Гей, Бегуня, с какой стороны от нас излучина с Вороньим камнем? — О Вороньем камне не слыхал, — признался отрок, — а излучину влево, супротив течения, видел. И камень цвета желтого, иль серого — вроде стоял. Всадники вошли, один за другим, в прозрачную воду речки, копыта лишь чуть побрызгали, след остался — как будто собрались переходить. И лишь в воде повернули влево, не оставляя тем, кто их возьмется выслеживать, шансов определить, куда направились — вверх, вниз, или на ту сторону… Берег пологий, неглубоко, прошли не одну сотню шагов по воде. До излучины оказалось всего с три версты. — Ежели на камне сидит одна ворона, это Вороний камень, али нет? — любомудрствовал княжич, вперив взгляд в глыбу песчаника сажени в полторы высотой. Камень находился как раз напротив, по другую сторону реки. — Будем дожидаться вторую? — предложил Иггельд. Для перехода реки выбрали место пошире, в результате — замочили лишь колени. Иггельд направил жеребца вдоль кустов, только глупец пошел бы напрямки, туда, где торопыг ждут коварные ловушки. Ведун пропустил одно удобное место, другое, потом — наугад, видать — старик вошел, спешившись, в кусты. За ним направились гуськом подростки. Оно конечно, кустики неплохи, когда залезаешь в зеленое месиво с девчушкой, но вот так продираться — приятного мало. Пока что все шло так, как рассказывал грибной тать. Кусты сменились вишнями. Увы, еще только завязавшие плоды — не полакомишься! Чем дальше, тем медленней, осторожней продвигался ведун, казалось, закостеневшее стариковское тело заизвивалось, точно — уж. — Справа звук! — шепнул Младояр. Все остановились, прислушиваясь. Звук повторился, совсем слабый, вроде — и не слова кричал кто-то, а — просто. Постояли еще — тишина. — Верно, дом испытаний — там, — показал направо княжич. — Может быть, — кивнул старик, двинувшись туда, куда указал рукой воспитанник, — еще не князь, а уже перстом тычешь, — добавил Иггельд беззлобно. Спереди сквозь ветви проглянуло пустое место. Иггельд остановился, потом очень осторожно подобрался к поляне, стараясь остаться незамеченным. Понаблюдал, голова ведуна наклонялась то так, то эдак — не ветви же отворачивать, затем — уступил место воспитаннику. Младояр осторожно огляделся, стараясь не задеть ни листочка. Впереди простиралось, шагов эдак на пятьсот, свободное от леса пространство. Омут посреди, тис корни в воду опустимши — как и обещано. Чуть подальше, у самой чащобы — дом в два пола, не ниже, окон и дверей не видать. Княжич попытался понять, как там живут. Должна же быть печь, в которой готовят еду, а раз есть печь — и на крыше труба. А в этом доме, сколь ни приглядывайся, трубы не заметно. Нет ничего, напоминающего отхожее место. Даже просто помойки… А как они, кстати, умываются, где бочка с водой? Вроде, опять кто-то закричал. — Будем брать крепость, или в осаде сидеть? — тихо спросил княжич. — Денек посидим, присмотримся, — решил Иггельд. — Однако ж, какая здесь трава высокая, — заметил Младояр, — а домина — и вовсе весь зарос, какая-та кашка-ромашка, и с меня ростом! — Не до того… — отмахнулся Иггельд, — Мы в походе ратном, нам о другом думать надо. — Я могу разведать сходить! — преложил Бегуня. — Сначала понаблюдаем, — стоял на своем старик, — и с сего момента разговорчики прекратить, сидеть будем тихо! — Что толку молчать, коли жеребец заржет? — Да, в этом вся сложность, — согласился ведун, — скакунов отведем подальше, пусть себе пасутся. Если обнаружат — то их, а не нас. — Нас еще поискать придется! — согласился княжич. — Искать? Хм… Мышки коты искали… Вечерело, с неба немного покапало, да на том и кончилось. Странно, продолжало оставаться тепло, даже жарко, будто что-то грело изнутри. Младояр места себе не находил, Бегуню аж трясло. — Место здесь особенное, — шепотом объяснил Иггельд, — не зря для дома испытаний выбрано. Княжич молча повернулся к наставнику, Бегуня тоже придвинулся поближе, ожидая объяснений. — Есть такие дыры в земле, откуда мощь выходит невидимая, — продолжал старик тихонько, — кто умеет той навьей силой подпитываться — тому в ворожбе подмога, остальные людишки — или тепло чуют, или холод, смотря, что за место. Тепло — когда тебя греют, холод — коли твою силу отымают. Сам же приметил — травы тут великие! Ежели сюда ослабленного ранами страдальца — быстрее поправится, а коли болезнь изнутри грызет — такой вмиг загнется. Ежели недоноска откармливать — на пользу. Зато тот, кто немного головой занеможет, здесь с ума сойдет. Хотя, что это я, как говорится, кто о чем. А вшивый о бане! — Потому здесь и выживают после пыток, и новая кожа нарастает, — шепнул княжич. — Там кто-то идет! — голос Бегуни заикался. Иггельд осторожно высунулся, Младояр подполз поближе. Еще не настолько стемнело, что б не подивиться приметной внешности проходившего мимо человека — бритый наголо, ни ушей, ни носа… Урод не проявлял никакой озабоченности, шел мимо вишен — будто у себя по дому. Вот, обошел чернеющий в сумраке вечера омут, направился напрямки к дому. «Гей, там!» — донеслось до Младояра. Все происходило, будто ожил рассказ Грыжа. Сверху открылась потаенная дверка, спустили лестницу. Безносый полез наверх. — Видать, не сдох после Грыжаткиного ножика, — прошептал Младояр. — Твои выводы поспешны, — заметил Иггельд. — Как? Почему? — удивился княжич, но ведун не ответил. Старая история — мол, должен сам найти ответ! Ответ пришел по утру, громко шлепая по росе. Младояр глазам не поверил — к испытательному дому шел все тот же безносый. Неужели он выбрался ночью, ведь караулили?! Месяц за тучкой вполовину светил, темновато, но уж лестничку как-нибудь заметили бы. Али можно выйти из большого дома где-то сзади? Или — подземный ход? — Нет здесь подземного хода, — шепнул Иггельд, в который раз угадав ход мыслей воспитанника. Вот так и поверишь, что ведуны умеют читать мысли. Но Младояр уже знал, что для таких чудес надо просто-напросто уметь думать за другого. Княжич и сам пару раз напугал таким способом сверстников, даже раз — Гориполка. Эх, братец! Вот наверху открылась дверка, в утренних лучах блеснула безволосая голова. Ба! Острый глаз Младояра преподнес подарочек — княжич разглядел, что у того, наверху, нет ни ушей, ни носа. — Это у них такой брадобрей, — объяснил старик, — бреет все — и бороду, и голову, заодно — и ушки с носом подчистую! — Так замаешься, — попытался поддержать шутку княжич. — Ничего, трудно только в первый раз, — увы, до Иггельда в деле остроумия Младояру было еще далеко! Молчали долго. Бегуня маялся, садился то поближе к Младояру, то посматривал на Иггельда, поминутно выглядывал из ветвей — что там, возле большого дома… Ведун и княжич сидели молча, вперившись взглядами друг в дружку, словно беседа какая неслышная идет, Младояр лишь пожевывал зеленую травинку. «Чего это они?» — мелькало в голове отрока, — «Вот и впрямь в народе говорят — держись от князей да ведунов подальше, их все одно не понять!». — Сегодня вечером или завтра? — спросил княжич. — Завтра поутру, — отозвался Иггельд, — ночью переберемся к тису. — А Бегуня? — Нарядим отвлечь внимание, когда опустят лестницу… — Эх, если б сам Белый Ведун заявился! — размечтался Младояр. — Нам что, часто везло? — охладил парня старик. — А ежели все-таки явится? — Все так же, Бегуню пустим вперед! — А если колдун опять его заморочит? — Какая разница, чем бы ни занимался, лишь бы отвлекся, — пожал плечами Иггельд. Со стороны большого дома послышался приглушенный крик. — А дом этот все одно — сожжем! Утро выдалось туманное, ветра не чувствовалось вовсе. Перебрались к тису, там княжич с Иггельдом немного пошушукались, Бегуня только и слышал, что — «сейчас и носа собственного не увидишь». — Иди к дому, покричи, — велел Иггельд, — они все равно не поймут, кто… — А ежели не откроют? — Ломись! — Да, вперед, Бегуня, — подбодрил Младояр, высекая искру кремнем — огонь пригодится, — такой случай упустить, что б густым туманом не воспользоваться… Отрок пошел прямо к большому дому. Удивительное строение — окон и дверей нет вовсе, да и не прорубалось, вроде. Бревна не первой весны, почерневшие, отсырели, мхом поросли. — Гей хозяева! — закричал Бегуня, — Пустите путничка заблудимшися! Нет ответа. Внутри — как повымерли. — Гей в доме! — заорал отрок еще громче, — Отворите ворота, путник поесть-испить, да в баньке попариться желает! Откуда-то изнутри раздался стон. Потом — еще. — Чего стонать? — крикнул Бегуня, — Надо двери открывать! — Кто это тут развоевался? — послышалось сверху. Бегуня поднял глаза, где-то в тумане вырисовывалась торчащая голова — черт лица не разберешь. — Не видишь, воевода пожаловал? — Ты один, что ли? — Вдвоем бы не заплутал! — Ну, так и шел бы дальше… — А ты дорогу покажь! — Повернись к дому спиной, да иди вперед, никуда не сворачивая, — посоветовали сверху. — А кто это в доме стонет? — спросил Бегуня, добавив, как бы про себя, — Надо бы и впрямь воеводе сказать… — Ладно, парень, заходи, для тебя корочка хлебца найдется! — хозяева мгновенно переменили тон. — А как же я зайду? — А по лесенке… Сверху опустилась деревянная лестница, грубо сколоченная, даже не обстругана, с такой заноз понахватаешь… Отрок полез наверх, но остановился у самого окошка. — Ну, ты чего? — сказала голова, на которой, как и ожидал отрок, не обнаруживалось ни носа, ни ушей. — А ты — красавец! — Какой есть, залазь, — урод протянул руку, схватил отрока повыше ладони, и добавил враз переменившимся тоном, — сейчас познакомишься! — Ой, дяденька, больно! — притворно закричал Бегуня, перехватывая зажатой правой рукой запястье безносого, левая же мгновенно схватила за рукав у локтя, поворот, да потяг на себя… Урод привык иметь дело с деревенскими мальчишками, военному делу не выученными, то, что подросток — это хоть и очень молодой, но все ж — воин, ему и в голову не приходило. Безносый потерял равновесие, увлекаемый за вывернутую руку — вывалился прямо на Бегуню. Отрок оказался юрким — спрыгнул с лестнице, увлекая за собой врага. На землю упали вместе, хрустнули кости, свидетельствуя — уж вывих безносому обеспечен, а может — и кость переломана! Урод закричал диким голосом, из окошка наверху высунулась другая харя. Бегуня чуть-чуть покружил вокруг лестницы, удирая от первого безносого — и, одновременно, выманивая из дома второго. Тот спрыгнул — в обоих руках — по ножу. Отрок рванул вперед, что было сил, ноги сами потащили его по направлению к тису. Позади несся второй безносый, громко топая и выкрикивая угрозы — что, де, он сделает с мальчишкой, когда поймает, какое место отрежет, а какое — оторвет. Обо всем позабыл, ножи машут по сторонам, что ветряк… Отрезвление наступило в то мгновение, когда впереди возникли из тумана высокая фигура воина в кольчуге. Иггельд просто один раз ударил безносого в лоб, тот и упал бездыханный, выронив железо из рук. В тот самый момент Младояр приставил акинак к горлу первого урода. А Бегуня уже приготовил веревки! Мало связать безносых, заткнуть им рты, предстояло обследовать дом испытаний. А вдруг там скрывается Белый Ведун?! Или просто — кто-то из его подручных? Мысли о том, что можно просто поджечь строение, не возникло ни у кого, ведь ясно же слышались стоны изнутри. Младояр старательно разжигал наскоро изготовленные факелы, сальце загустело, только шипит, да гасит огонь. Наконец, оба факела разгорелись. Первым вновь сунулся Бегуня, по лестнице вверх, в зубах — отобранный у безносого длинный нож, вторым полез Младояр. Вот и чернеющее окно в страшный дом, отроки, один за другим, пролезли вовнутрь. Коридор, какие-то двери, за каждой могла таиться опасность. Парни встали напротив дверей в разных концах коридора, переглянулись, ожидая Иггельда. Вот и голова старика показалась из проема. Пора! Младояр махнул рукой, отроки разом ударили ногами в двери — каждый в свою, мгновение — и они внутри. Ведун спокойно наблюдал, готовый броситься на помощь любому из парней. Ни звука. Через короткое время молодые люди вышли обратно, поочередно помотав головами — помещения оказались пустыми. Еще две комнаты, на этот раз княжич и Бегуня ввалились туда, не отбивая сапоги о двери. Младояр тут же выскочил, разочарованно махнув рукой, отрок задержался. Иггельд указал княжичу пальцем — стой, где стоишь, а сам проследовал в комнату, куда только что зашел Бегуня. Старик не сразу понял, что такое пытается высветить отрок, факел покачивался — то туда, то сюда. Ага, под широкой лавкой кто-то прятался. Иггельд пригляделся — ага, мальчишка лет двенадцати, голый и весь в крови. Старик попытался вытянуть беднягу из-под лавки, но встретил неожиданно яростное сопротивление, мальчишка даже укусил ведуна за руку — ну, чисто маленький хищник в норе затаился, рукам не дается. Иггельд вернулся к ожидавшему дальнейших распоряжений Младояру. Осталась еще одна комната. Получив еле заметный кивок, княжич отпихнул ногой дверь — акинак вперед, факел вверх. Понятое дело — выбьют из рук короткий меч — так есть еще длинный, а вот без света — плохи дела. Воевать и в этот раз не пришлось. Зато перед глазами княжича предстала именно та картина, которую родило воображение молодого человека в ответ на рассказ Грыжа. В центре комнатенки висел мальчик, руки свешивались вниз — даже не связаны. Вообще нет веревок. У испытуемого не оставалось сил даже поднять голову, лишь тихие стоны нарушали тишину помещения. Света неожиданно прибавилось — это Бегуня с факелом. Дикий крик — Младояр повернулся к двери. Вот в чем дело — орал мальчишка, которого отрок приволок за собой, кричал он не от боли, а со страха, увидевши, что ему предстояло бы… Бегуня держал оба факела, пока ведун с Младояром снимали подвешенного. Отрок так и не понял, как пропустили ремни — под кожей или глубже — лекарь тут же извлек их. — Это что же… — первые слова, произнесенные в доме испытаний, пришлись на Бегуню, — У него полоски на спине вырезаны… Как ремни? — И на них же подвесили, — подтвердил княжич, добавив, как бы между прочим, — обычай в этих местах такой… Мальчишка, все еще удерживаемый Бегуней, орал все громче, видать — совсем парня свели с ума, дикий рывок в сторону — и лишь топот ног за дверьми. — Шею бы не сломал, — вздохнул Иггельд, потом, покачав головой, лекарь бегло осмотрел все еще лежавшее перед ним на лавке окровавленное тело, — так, отроки, вынесите его на свет, да привяжите, не забудьте. Да, Млад, проверь — хорошо ли связаны те, безносые… Теперь факелы держал Иггельд. Парни легко подхватили мальчишку — кожа да кости, вынесли вон. Ведун же, оставшись, занялся подробным осмотром комнаты. Ничего лишнего — только ножи всех размеров на столике, в углу — груда ремней, словно змей клубок, Иггельд видел такое в странах, где потеплее. Сколько же мальчуганов, едва вступающих в мужской возраст, оставили здесь часть собственной кожи? Неужели так испытывали всех местных?! Старик прошелся по комнатам. Чего-чего, а кожаных ремней оказалась здесь предостаточно, вот и на лавке остались такие — привязывали ими же. Розги в бочонке с водой — Иггельду пришла в голову догадка, попробовал малую капельку на вкус — так и есть, соленая, да еще как! В комнату зашел Младояр. — Не хочешь испробовать соленой розги? — пошутил Иггельд, указав в угол, где стоял бочонок. — Через кольчугу? — тут же отбрехался княжич, — Ну как, много чего по лекарскому делу нашел? — Ни мазей, ни трав, — ответил ведун, — считали, что и так все зарастет! — А еще что? — Младояр был явно не в своей тарелке, но бодрился. — Здесь, видать, начинали, вот под этой лавкой мальчишка прятался, битый, запуганный, но со спиной нетронутой. А уж потом резали ремни, да подвешивали. — Надолго? — Спроси безносых! — Спрошу, — кивнул Младояр. — Если успеешь, — усмехнулся Иггельд, — их, небось, уже спрашивают… — Сейчас, сейчас заплачу от жалости к бедняжкам, — передернул плечами Младояр, — А что еще здесь? Каким богам требы шли? — Кумиров не нашел, да и вообще — только ножи да ремни повсюду… — Тогда спустимся вниз, — предложил княжич, — должны же они были здесь как-то готовить пищу, запасы держать? — Мне показалось, что кормежка здесь не в обычае, — заметил Иггельд, — но осмотреть дом стоит! Мертвечиной тут несет… Вскоре княжич нашел лестницу вниз, часть пола в крайней комнате приподнималась за деревянную ручку. Полезли — княжич первым, помахав в темноте факелом, тут же подпалившем свеженькую паутину. Сразу видно — спускались туда не часто. И в последние дни — точно не лазили, такую паутинку не минуешь! Так же, как и наверху, дом был разделен здесь на комнаты. Пол — просто земля, какая-та смердящая, что ли… — А вот источник аромата, — молвил Иггельд, едва заглянув в первую же комнату. Младояр сморщил нос. Да, труп годовалой выдержки, не меньше! — И это не мальчик, — заметил ведун. — Ухи, нос — на месте, — добавил Младояр. — Вот они как с недругами поступали, — кивнул Иггельд, — просто забывали их здесь… Еще в двух комнатах нашли по сгнившему трупу, а в третьей — аж два, сидевших друг напротив друга. — Смотри, Млад, этот — куда посвежее, — указал старик воспитаннику, — видать, привязали живым еще, да так, чтобы на мертвеца смотрел. И… веки вырезали, — добавил, приглядевшись. В последней комнате нашли вырезанные сердца, печенки, мужские части. По лавкам расставлены головы, сгнившие, некоторые — со вскрытыми черепами. — Приготовили для каких-то обрядов, да побросали, — решил Младояр. — Видать — пытать мальчишек куда веселее, — согласился Ведун, — пошли отсюда, больше здесь делать нечего. Дневной свет ослепил глаза. Иггельд воткнул факелы в землю. — Когда подпалим? Сразу или подождем? — спросил княжич. — Подождем, а то Белый Ведун не успеет на помощь! — решал старик. — Я листьями подорожника раны прикрыл, — доложил Бегуня, — правильно? Возле дома испытаний остался только один из мальчишек, тот, которого подвешивали, второй, видать, сбежал. Паренек продолжал лежать, как положили, глаза бессмысленно смотрели перед собой. Вся спина — обложена листьями подорожника, отрок постарался. — Все правильно, — похвалил старик, — вот только листья следует выбирать почище… Ну, я еще мазь употреблю, заживет! — А с этими что делать? — княжич указал на безносых. — А… Делайте, что хотите, — отмахнулся Иггельд, — чем громче покричат, тем скорее Белый Ведун заявится. А коли задержится — домик подпалим. — Делать что хотим… — Ну, ты же княжич, почти князь, тебе карать иль миловать, — поддел воспитанника Иггельд. — Насчет миловать это ты загнул! — живо откликнулся Младояр. — Слушай, княжич, — Бегуня поклонился Младояру, видать — воспринял сказанное всерьез, — отдай мне уродов! — Никак, понравились? — удивился княжич. — Требу воздам, — Бегуня отказывался воспринимать шутливый тон. — С чего это ты? — Мне все одно не жить, — попытался объяснить отрок, — но я столько неправеды наделал… Пусть и колдун мою руку направлял, но ведь из-за меня твоего брата… И в деревеньке… Скажи, Иггельд, ты же ведун, как после всего Коло повернется, кем я по смерти стану? Червем? — А ты думаешь, жертвы тебе помогут? — Может, и помогут… — Видишь ли, Бегуня, — вздохул Иггельд, — требы богам приносят, а как Коло повернется — то никому неизвестно, даже Пряхе. Все боги под ним ходят, и жертвами Великое Вращенье не ускорить, ни замедлить… — Тогда я найду ясень, — стоял на своем Бегуня, — не зря же он — нас создавал! — Где же это ты здесь ясень отыщешь? Да и не примет он человеческой жертвы. Вот, вишь — тис над черной водой, Вий завсегда рад! — Я же не Белый Ведун, да будет он проклят! — воскликнул отрок, бросившийся бегом куда-то к лесу, что возвышался за испытательным домом. — Куда это он? — удивился Младояр. — Ясень искать, — равнодушно пожал плечами Иггельд. — Слушай, Игг, а ведь мы с тобой никогда не говорили о жертвах богам. У меня есть вопросы… Или вопрос… — Есть ли от них толк? — Ну, да… — Если властителю приносят подарок, то это вовсе не означает, что князь или кто-то там еще исполнит просимое. Это во-первых. А второе — есть ли сам князь, то бишь — бог, коему эта самая жертва приносится? Я ничуть не сомневаюсь в существовании высших сил, а ты? — Ну… — вопрос почему-то застал Младояра врасплох, — Конечно! — Но вот богов, как их воплощение, да и вообще, как нечто зримое — я не встречал. И никто из моих знакомых, находящихся в разуме — тоже. Я, и многие другие, думаем так — их, скорее всего, вообще нет. — Но как же?! — возмутился Младояр, — Ведь описаны деяния Великих Богов, я сам читал «Путь Сварога»… — Я не отрицаю, что некоторых героев прошлого обожествили, более того — их дух может являться смертным… — Вот-вот, я же сам, вернее, мой дух отправлялся в путешествие в иной мир. Там были другие духи! — Но не боги, — заметил Иггельд, — к тому же, вспомни обряд. Ты выпил волшебного пойла, у тебя замутился разум. Может, твоя душа и летала куда, иль это — просто грезы? — Но когда дух улетает в тонкий мир, там он встречается с другими подобными себе, беседует. И не только с духами дальних, но и ближних! А потом, уже наяву, можно проверить, вспомнить, что говорили, сравнить — о чем беседовали. И еще — сколько раз, путешествуя без тела, приносили вести о войнах, пожарах, наводнениях — и лишь через много дней приходили вести? — Все это так, но, будь добр, укажи связь между всем сказанным — и реальным существованием богов. Кстати, разговор мы начинали с жертв оным высшим существам. Может, ответишь теперь на свои вопросы сам? Младояр замолчал, обозлился. Посмотрел на связанных безносых, бросил сквозь зубы: — Но иногда очень хочется! — А кто ж тебе запрещает? — усмехнулся ведун, — Бери нож, острый ли, тупой, на твое усмотрение, пускай кровь, посвящай деяние хоть Велесу, хоть Хорсу. Есть еще боги дальние, Баал там, тоже примет твое воздаяние с удовольствием. Будда… — Я слышал, те ведуны, что поклоняются Будде, запрещают человеческие… Младояр замолчал — возвратился Бегуня. Обветренное лицо злое и отрешенное одновременно. Взял нож, молча направился к пленникам. — Ну как, отрок, нашел ясень? — спросил ведун. — Дался этот ясень! — огрызнулся паренек. — Вот и славненько, — казалось, Иггельд чувствовал себя несколько неуверенно — парни больше не слушались его беспрекословно, — пусть покричат погромче, что б Белый Ведун услышал! Бегуня ничего не ответил, нож отрока уже распарывал одежду на безносом. Младояр отвернулся. — Помочь не хочешь, смотреть тоже? — Не люблю я этого, — признался княжич. Воспоминания о том, как прошедшей зимой он сам держал в руках окровавленный нож, и без того не давали Младояру покоя. Он часто вспоминал ту скитскую княжну… — Ну и режь, все одно Слова не открою! — послышалось со стороны готовящейся требы. — Больно нужно мне твое Слово! — засмеялся Бегуня. Раздался леденящий душу крик, потом еще и еще. Иггельд тоже отвернулся. Пока отрок, не спеша, резал пленников, Младояр с ведуном молчали. — Что за Слово такое? — спросил Младояр наставника. — Хм… Может, при испытаниях им особое Слово говорят, а потом забыть велят. Слышал я такое, и через десять лет по тому Слову взрослый муж послушным становится. — Так надо было вызнать! — Поздно… Крики пробудили изрезанного мальчонку, лекарю нашлось дело — объяснить пареньку, как дальше пользовать раны. Вот странно — только что лежавший без сил мальчик уже вполне устойчиво стоял на ногах, в серо-голубых глазках появился блеск, едва увидел, что проделывают с его мучителями. — До дома доберешься? — спросил мальчика княжич. — Добреду. — Через вишни, к Гремячей реке, а там — найдешь! — Найду, — ответил паренек, подходя к Младояру, — дай шепну! — Ну, шепни… Мальчуган обхватил руками шею княжича, прижался ртом к уху и что-то прошептал. — Это оно и есть? — Авось, сгодится… — Ну, ты, малый… — Иггельд догадался что к чему, — Ты это лучше… Позабудь! Ага, — закивал паренек, направляясь к тому месту, где сейчас лилась кровь. Казалось — только что не облизывается! — Все мальчишки кровожадны, — отметил Иггельд. — Тогда я уже взрослый, — последовал незамедлительный ответ княжича. Увы, сколько ни кричали безносые мучители мальчишек, никто на помощь им не явился. Напрасно глаза проглядели — ни в лесу, ни со стороны вишен — не то, что Белого Ведуна, иль каких пустоглазых слуг, даже зеленой веточки на дереве не пошевелилось. Когда все смолкло, Иггельд подошел к месту расправы. Бегуня с ног до головы забрызган алой кровью, кое-где уже чернеющей, залита зеленая трава, багровые капельки аж в семи шагах. — Доволен? — Нет, — отрезал Бегуня. — Сбегай к речке, помойся! — посоветовал Иггельд как-то снисходительно, будто мальчишка лазил за медом, да перепачкался. — Нет, сначала терем спалим! — Как скажешь, — не удержался от шутки ведун, но отрок, казалось, воспринял его слова всерьез. — Пусть горит ярко, — забормотал отрок, — да будет дым столбом до небес, увидит колдун, прибежит, прилетит, прискачет… — Подожжем, подожжем! — заплясал на месте мальчишка, только что полумертвым валялся — а вот те! Парни похватали факелы, побежали к дому испытаний. То там, то тут тыкают — влажное дерево загораться не спешит, а где тут соломки взять? Младояр, в свою очередь, входил в роль. Расселся, что князь, руки в боки, да наблюдает, как другие за него работу делают. Иггельд, по недолгому размышлению, присоединился к воспитаннику. Если есть князь, то отчего бы и ему тоже не повоеводить-побездельничать? — Знаешь, Млад, что человек может делать дольше всего? — Пировать? Спать? — Мудрые люди говорят, что есть три таких дела — смотреть на огонь, на воду, да как другие работают. А пожар — это и то, и второе, и третье! — Ну, положим, тушить мы не собираемся, — возразил княжич, — и, вообще, глупы твои мудрые люди. На самом деле нет ничего милее, чем чесать, там где чешется! — Да, банька нам не помешала бы, — согласился ведун. Большой дом разгорался на славу. Бегуня что наколдовал — дым поднимался столбом, известное дело — нет ветра, стрижи в вышине, сверху не закапает, не жди. Вот ежели б колдун в гости пожаловал?! Младояр не выдержал, прихватив длинный меч, понесся, что ошпаренный, к лесу, затем паренек обежал все открытое пространство по периметру, жадно вглядываясь в сумрак зеленой чащобы. Бегуня присоединился к Младояру, потыкался в заросли вишен. На пожар остался смотреть только мальчонка, застыл перед огнем, что истукан, ничего вокруг не замечает. Иггельд подошел к пареньку, проверил, хорошо ли держатся повязки с целебной мазью. Кажется, мальчик его даже не заметил. Старик побродил некоторое время вокруг, следя за рыскающими возле леса отроками. Чем дальше, тем очевидней становилось, что Белый Ведун здесь не появится. И почто они все это затеяли с испытательным домом? Парни, тем временем, углублялись в лес все дальше. Откуда-то издалека, со стороны леса, раздался крик, кажись — Бегуня звал. Меч как-то сам оказались в руках — и бегом вперед. Биться не пришлось — звал-то Бегуня, но не на помощь. Княжич уже рядом, успел до Иггельда, оно понятно — ноги молодые! То, что нашел отрок, разыскивая ясень, ввело Младояра в полное недоумение. Аккуратный пенек, поблизости от поляны, лишь молодая поросль вишен закрывает вид на горящий дом испытаний. А на пеньке — кусок бересты, будто для письма изготовлен, да чистый. Приколот к пню кривым клинком, ручка резная, с мертвой головою. И горстка мелких серебряных монет — горкой на бересте. — Это нож Белого Ведуна, — прошептал Бегуня. — Что это значит? — спросил Младояр. Иггельд почти сразу ухватил суть, и чем дальше вникал, тем более багровел. Стыд и злость бурлила в старике вперемежку. Вот, получил плату за работу! — Почему ты молчишь, Игг? — княжич чуть не заикался, впервые он наблюдал, как лицо невозмутимого прежде наставника быстро наливается кровью, все более багровея. — Меня провели, как щенка! — бросил сквозь зубы ведун. Уже за вишневыми зарослями, у самой реки, воины остались втроем — весь перевязанный мальчуган, снятый с ремней в испытательном доме, побрел бодреньким шагом к себе домой. Его отпустили, предварительно расспросив — далеко ли живет, знает ли дорогу — оснований для беспокойства не нашлось. Таиться уже не было смысла, трое воинов расположились на обед прямо у Вороньего Камня, причем княжич не утерпел, взобрался на валун, его сапожки, прежде красные, а теперь порядком полинялые, свешивались над головой привалившегося к разогретому песчанику Бегуни. Иггельд ел больше обычного, он неплохо знал свой организм. Немало на свете людей, коим, чтобы успокоиться, надо выпить хмельного. Само собой, в таком небезопасном походе, как этот, когда попеременно чувствуешь себя то охотником, до дичью, одурманить голову вином равноценно самоубийству. Кто у него, бывалого воина, в спутниках? Воспитанник Младояр, мальчик умный, военной науке ученый, да вот только — не совсем от мира сего, то и дело задумывается о чем-то далеком. Оно понятно, место ему — среди свитков, лучшее занятие — беседы с мудрецами, а вовсе не смертная игра по лесам — кто кого раньше прикончит! Второй спутник — того хуже. Мальчишка, ни ростом, ни силой не вышел, как стрелок — ничто по сравненью с княжичем, вот давеча — три стрелы послал за молоком, а Младояр первой же обед добыл! А что колдун нашептал Бегуне, то лишь навьим владыкам ведомо. В любой момент, как знак условный получит — на своих же кинется! Или не кинется, переломит чужую волю? Ладно, даже коли справится с ведовством, все одно — не боец. То и дело задумывается, глаза пустеют, разговоры о смерти — ищет ее, понятно, груз того, что понаделал, пусть невольно — но давит. Вот и выходит, все на Иггельде, старике на седьмом десятке лет, и держится. Ему бы дома сидеть, сбитень пить, да молодежь учить. Ну, больных пользовать, в конце концов! А он поперся в леса незнакомые, вдвоем с воспитанником безусым, на здешнего владыку охотиться… И надо же быть таким глупцом, уже и глаза буквиц не видят, приходится свиток отодвигать подальше, голова, небось, тоже ослабела — известное дело, старый — что малый! А тут еще мысли какие-то о винце трехлетнем, том, что в фляжке, там, в нижней сумке? Нет, надо просто наесться до сыта, до отвала, человек с полным брюхом — спокоен. Не на всех действует, но Иггельду повезло — от сала пьянеет… — Эй, Бегунька! — окликнул княжич сверху, — Ты хоть понял, почему Белый Ведун нам серебра отсыпал? — Нет, княже… — отрок от неожиданности слегка «перепутал», но, быть может, для него Младояр и представлялся князем, — Чтобы обратно возвращались? — предположил Бегуня. — Нет, это за то, что мы испытательный дом сожгли, да безносых перебили! — объяснил княжич. Спрыгнув с камня, Младояр уселся рядышком с Бегуней, рука — на плечо отроку, как своему, но глаза — уже на Иггельда, — Вроде, разобрался я… Ведь ниоткуда не следовало, что безносые с Белым Ведуном — одна дружина. Только Грыж сказал, да и то — если разобраться… Ну, видели Белого Колдуна с безносыми, ходил он в испытательный дом, ну и что? Я так думаю, в открытую не воевали, а сжить со свету компанию уродов он давно мечтал. Так? — Да, так, — кивнул Иггельд, настроение которого становилось все безмятежней, — безносые болью да мукой себя владыками ставили, каждый муж, в этих краях рожденный, им в руки попадал… А Белый Ведун страхом брал, и воинство у него другое — все больше ожившие мертвецы, да и метод… Вот, вспомним, как он Бегуню своим рабом сделал? Не бил, ремней со спины не нарезал. Усыплял да нашептывал! Сейчас-то я понимаю, безносые с Белым Ведуном — что кошки с собакой. Эх, провел нас Грыж, ох, провел! — Ты думаешь, Игг, грибной тать — слуга колдуна? — Может, и его человек, а может — и нет. Вот, скажем, затаил Грыж на безносую компанию обиду, да что говорить — не мог не держать на них зла! А тут мы с тобой, да прямо — вот, мол, идем Белого Ведуна бить. Тать сразу и сообразил, что да как, рассказал свою историю, уверен — и не соврал! А получилось так, что мы по его наводке и пошли. — То есть Грыж мог по указке Белого Ведуна действовать, или сам додуматься? — переспросил Младояр. — Нет же, нет! — вскричал Бегуня, сделав попытку вскочить с места — да рука княжича оказалась тяжелей, чем на первый взгляд — отрок осел, да молвил потише, — Тот, кто вам все это наговорил, такой же, как я! — Что ж, может быть, — кивнул ведун, — тот, кто не стал на всю жизнь ничего не подозревающим рабом безносых, желанная добыча для Белого Ведуна. Все так, да могло быть и не так. Истина нам неизвестна. — Вот поймаем Грыжа, да выясним! — откликнулся Младояр. — Пыткой? — спросил Бегуня. — Зачем? — подмигнул княжич, — Просто усыпим, да спросим во сне. Отрок почему-то поежился. Старик понял — почему… — Верно глаголишь, княжич, — и добавил с ехидцей, — вот изведем Белого Ведуна, сядешь, Млад, на его место, будешь усыплять да внушать… До княжича, наконец, дошло — он принялся усердно прятать глаза, да надолго замолчал. Вечер выдался сухим. Лес никак не мог успокоиться. Соловьи начали раньше времени, уселись — один справа, другой — слева, да настраивают свой птичий инструмент по очереди — то в левом ухе свист, то — в правом. Младояр почувствовал, как закипает кровь в жилах… — Полнолуние? — Ага, — кивнул ведун, — надо бы связать Бегуню. — Связать? — удивился княжич, — его что, оборотнем сделали? — Глупости, причем здесь оборотни… Этой ночью он будет сам не свой, может — попытается нас порезать. — Потому что Ночная Хозяйка в силе? — Да ты все за свое, — рассердился Иггельд, — пойми, надо всегда искать простые объяснения. Ведь колдун обязательно нашептал Бегуне, что б нас поубивал, так? — Ну, да… — Но ведь не сразу, мы должны привыкнуть к отроку, перестать его опасаться, так? — Ну… — Убивать проще ночью… — Понятно, понятно, но — причем здесь полнолуние? Сил прибавляет? Али — злости? — Совсем ты, Млад, в лесу оглупел! Колдун должен был время назначить, а как? Если шепнуть — порежь княжича на десятую ночь — что же, считать он будет? Другое дело, нашептать: «Станет луна полной, не спи, найди нож…». Бегуня не сопротивлялся, даже слова не сказал, покорно дав связать себя по рукам и ногам. Отвернулся, плечи вздрагивают. Младояр догадался — плачет… Примерно в полночь поднялся шум. Связанный отрок метался, переворачивался, руки дергались в бессильном желании сбросить путы. Младояр попытался успокоить Бегуню, ненароком подставил ладонь — и был укушен! Отрок не отзывался на имя, рычал, брызгался слюной. Так продолжалось часа два, Бегуня постепенно слабел, рвался все меньше. К утру впору было ложиться одыхать. — Все болит! — признался Бегуня, будучи разбужен на заре. — Я тебя не бил, — угрюмо бросил Младояр. — Руки болят… И ноги… Я рвался? — А ты ничего не помнишь? — Вроде как я сам не свой, в голове — как будто раскаты грома, — отрок, и впрямь, выглядел оглушенным, — кружится все… — Ну и ладно, — вздохнул старик, развязывая малого, — теперь — до следующего полнолуния… |
||
|