"Крутен, которого не было" - читать интересную книгу автора (Купцов Василий)

Необходима осторожность

Младояр едва нашел Иггельда — тот пользовал столетнего Дубогляда, жившего на самом краю города в подкосившемся теремке. Лекарь помнил — когда-то и дом был молод, взобравшись на второй этаж, подвыпившие гости любили горланить оттуда срамные песни. А теперь уже никто не рискнет взобраться по шаткой лестнице наверх — терем, того и гляди, завалится. И никому не хочется чинить прогнившие стены, умрет дед-сто-лет, снесут дом, да новый выстроят.

Княжич знал, что имя этого старика когда-то гремело во всех княжествах, понимавших речь внуков Сварога, Дубогляда считали отважнейшим воином, непобедимым поединщиком. Но богатырь не сделал того, что подобает отважному воину — он не погиб в битве, не умер от ран, не утонул в морском походе, и теперь старику предстояло то, чего втайне боится любой дружинник — умереть в собственной постели, в окружении плача да стенаний близких. Впрочем, хотя старик уже не вставал, день его смерти, может, уже и назначенный Судьбой, не был еще известен людям.

— Поживет еще! — заключил Иггельд бодрым голосом, наложив целебные мази на стариковские язвы, в голове же пронеслись совсем другие мысли: «Да не дадут боги дожить до такой беспомощности! Нет, надо уйти вовремя, при первом намеке на слабость. Когда сил не станет на меч броситься, бесполезно молить о помощи в этом деле у других — никто не исполнит. Младояра попрошу — разве поможет? Нет… Оно так, есть еще и яд, но такой уход — позор для старого вояки!»

Возраст давал о себе знать и лекарю, то ли дело в молодости — все в руках горело, а теперь — прислониться бы к теплой печке… Руки медленно собирали разложенные мази да тряпицы обратно в туясок, а мысли уходили все дальше, цепляясь одна за другую:

"Ведь есть же племена, где дети благонравные своих престарелых родителей в зиму собирают, на сани — и в лес. Пройдет дней с полдюжины — возвращаются дети любящие, косточки — в мешок, соберутся родичи — оплакивают, богам требу воздают.

А есть и такие, которые своих предков поедают, косточки обсасывают. А те — вроде и не против… «Лучше покоиться в родных желудках, чем в земле и глине!». Откуда сие? Ага, это на папирусе было, из земли Кеме. Странная грамота, хорошо — прочитал до Младояра, ведь припрятать пришлось! Сказка — не сказка, записал ее мудрец Эдель Ман, что жил две тысячи лет назад. Будто где-то далеко, меж звезд, поставили зеркало огромадное, и все, что на поверхности земли делалось, в том зеркале отражалось. Будто люди изготовили малые зеркала, да в них взглянули, и увидели то, что дважды отразилось. И будто такие дали далекие, что отражение до того большого зеркала две тысячи лет идет, и обратно — те же две тысячи. Итого — четыре. Заглянули люди в малые зеркала, да увидели, что в их мире четыре тысячи лет назад делалось… Не может, конечно, такого быть! Какой бог так зеркало отполирует? И, вообще, голову людям морочат придумками разными. Да еще и шутят. Мол, собрал воспитатель детишек, решил племя, давно когда-то жившее, да добрыми обычаями отличавшееся, в волшебном зеркале показать. Заглянули детишки — а там добры люди собственных мамок поедают, да нахваливают! Нет, в прошлое так просто не заглянешь, не дано нам знать, как народы в древности жили, кроме как по их же записям…"

— Там такое, такое! — именно эти слова выдохнул Младояр, легок на помине, едва старый лекарь вышел от больного.

— Что там такого-такого? — улыбнулся лекарь-волхв, уже по тону воспитанника учуявший, что ничего страшного и опасного не произошло, скорее — случилось нечто интересное…

— Волхонка берег в Козлиной излучине подмыла окончательно, земля обвалилась, а там — пещера открылась! А в той пещере — мертвые люди… — Затараторил отрок.

— Надеюсь, никого не покусали?

— Кто? — растерялся Младояр.

— Да твои мертвые люди!

— Не… — княжич расплылся в улыбке, — Сидят смирехенько!

— Что же, бывали времена, когда люди своих мертвецов не сжигали, а в земле хоронили, — пожал плечами старик, — да и сейчас такие народы есть. Многие южане считают, что земля, вода, ветер да огонь — священные стихии, а тело человеческое, тем паче — мертвое, погано, и потому нельзя умерших хоронить ни в одной из стихий.

— И как они обходятся, — заинтересовался отрок, — ну, эти народы южные?

— Строят такие домики без крыш, выкладывают на полки умерших, там их воронье разное и поедает начисто!

— А кости?

— Кости рядом прячут…

— Нет, в пещере не только кости, они там, как живые лежат! Один — точно, так дышит даже.

— Есть народы, что своих мертвецов, особливо знатных, потрошат, потом в смолах вываривают, что б мухи да жучки не поели, да так и хоронят. Луту даже пирамиды каменные складывали, что б в них те тушки потрошенные хранить, а иные, за Черными землями — только головы отрезают, мозги изымают, да сушат. — Иггельд почесал в голове, — А еще есть такие, что мертвецов высушивают, пока они такими легкими не становятся, ну — как…

— Рыба сушеная, — хихикнул Младояр.

— Вообще-то, хихикать над мертвыми нельзя, — покачал головой лекарь-волхв, — но сравнение довольно точное!

— Эти мертвецы, ну, в пещере… Не сушенные и не потрошенные! Они — будто вчера умершие. И не душные!

— Стало быть, волшба… Или еще чего, мне не ведомое! — заключил Иггельд.

— Волхвы пришли, вход в пещеру оберегами обвешали, руны писали, водой поливали, духом реки заклинали, огонь священный разводили у входа, да повелели держать неугасимо, двое ведунов остались… — произнеся все это на едином выдохе, княжич сбился.

— Ну, а еще что?

— Еще дружинников троих поставили, да велели всякого, кто в пещеру сунется, по харе…

— Да ну?! — засмеялся Иггельд, — А еще?

— Еще… Если кто чужой, ведун иноземный, или еще — можно и мечом…

— Вот как? — брови Иггельда приподнялись в изумлении, — Ну, так может, еще чего?

— А еще… Если кто из покойников, ну из пещеры… Если кто выйдет, тоже — мечами порешить…

— Чудеса!

— Пошли, пошли, Игг, посмотрим!

— А нас пустят? — вопрос прозвучал немного лукаво.

— Нас не только пустят, отец велел тебя найти, все рассказать, и что б ты пришел и посмотрел!

— Тогда пошли…

Любопытного народа — землепашцев, воинов, детишек, не говоря уже о снующих тут и там, как тараканы, торговцев, собралось вблизи открывшейся пещеры превеликое множество. Дружинники не подпускали близко, не говоря уже о том, чтобы разрешить войти внутрь, крутенцам приходилось довольствоваться взглядами издали, да наблюдением за жрецами. С утра здесь было проведена уйма обрядов, служителей богов, казалось, набежало не меньше, чем любопытных горожан. Разумеется, жрецов, за исключением нескольких волхвов, внутрь тоже не пускали. Вот люди богов и собрались, закончив каждый свой обряд, в кучку, и степенно — в отличии от галдящих горожан — обсуждая случившиеся. Иггельд решил обойти толпу с боку, ведь идти напролом через горожан — для лучшего из лекарей означало застрять в толпе на веки вечные. Каждый бы норовил поздороваться, да поговорить с лекарем — кто о своем бренном теле, кто о родных да близких. Младояр забежал вперед, пронырнул, словно рыбка, между разноцветными одеяниями и прочими ритуальными масками, так резко отличавшими группу жрецов, его воспитатель рискнул проделать тоже самое, но, разумеется, застрял. Сто пятидесятилетний Сардаж, жрец Дажбога, ухватил Иггельда за руку, да начал жаловаться, что совсем его внучок, дите малое, столетнее, занедужил, надо, мол, проведать, может травок каких попить… Положение спас Младояр, перехвативший руку Иггельда.

— Князь зовет! — буркнул юноша строго, будто его действительно послали за лекарем.

— Я зайду, непременно! — пообещал лекарь Сардажу.

Дальше старик и юноша продирались сквозь толпу гораздо успешней. Младояр просто тянул Иггельда за руку, и всем, пытавшимся заговорить с лекарем, оставалось лишь вздыхать, когда желанный собеседник ускользал, подобно червяку изо рта рыбины, в тот момент, когда у рыболова лопалось терпение… Кончилось путешествие конфузом, Младояр нырнул под руками дружинников, преграждавших, взявшись за руки, путь дальше, повалил что-то типа наскоро сколоченного заборчика и… Лишь крепко держащий за руку Иггельд спас княжича от падения прямо на угли огромного жертвенника.

Вскоре Иггельд уже беседовал с Асилушем, а Младояр — с отцом. Князь, кажется, уже давно решил, что младшему сыну «все можно», возражать против его желания слазить в запретную пещеру не стал. Все одно — ведуном станет. Да и после историй с белым волхвом и павшей звездой Дидомысл относился к Младу со смешанным чувством. Сейчас для сына настало время Вед, нельзя же препятствовать идущему по их пути?!

Вот и пещера. Входом в нее служил лаз в половину человеческого роста. Узковатый. Ни для юного тела Младояра, ни для широкоплечего, но по-стариковски сухощавого Иггельда такая щель препятствием не была, оба проскочили в дыру, не задев краев лаза.

Ход, ведущий в маленький зал, оказался короток — Иггельд насчитал двадцать шагов. Вырублен прямо в белом камне, идти пришлось, полусогнувшись, даже Младояр пригнул голову. Узкий коридор — княжич нечаянно задел поставленный для проводки света щит-зеркало, сбив луч. Ясное дело — там, дальше, стало темно, послышалась ругань. Младояр быстро отладил зеркало, солнечные лучи были видны воочию — светилась поднятая пришельцами тысячелетняя пыль.

Само захоронение занимало круглый зал шагов в десять в диаметре, здесь можно было стоять, не сгибаясь — до каменного потолка оставалось еще с две головы. Здесь было, на что посмотреть — множество каменных статуэток по всему периметру зала, три больших истукана, вырубленных, кажется, прямо на месте, как часть пещеры. И россыпи рисунков на стенах, потолке, незнакомые письмена — если только то были письмена. Рисунки многокрасочные, выполнены с мастерством необыкновенным, люди в странных одеждах, животные невиданные, по большей части — крылатые змеи. Иггельд даже головой поводил туда-сюда — проверял, изображения показались ему какими-то объемными, полурисунки-полурельефы, что ли.

По всему периметру пещеры стояли, примерно в полусажени друг от друга, идолы. Удивительно искусно сделаны, как настоящие люди, только блестят. Иггельд пригляделся — ба, да это же трупы, просто их покрыли чем-то прозрачным, стекловидным, типа смолы. Ну, вот в гинтаре случается, попадаются паучки да мушки, их можно рассмотреть во всех подробностях. Трупы возле стен тоже, вроде в янтаре…

Эх, свету бы побольше, трудно в полумраке что-то разглядеть. Кого засмолили — молодых или старых — не поймешь, вроде лица чисты от морщин, но общее впечатление — старики. Одежды непонятно накрученные, тоже поблескивают. Можно подумать, их так, одетыми, в какие-то смолы гинтарные и окунали. Можно и подробнее осмотреть, только темновато. Факел бы сюда! Но мудрые волхвы знали заветы древних — не вносить в чужие захоронения открытого огня. Потому и пользовались только светом солнечным, зеркалами переданным. Не все так просто. Иггельд знал, что нередко нечестивцы, проникшие в подобное захоронение с воровской целью, погибали — либо сразу, либо опосля. Что-то тайное загоралось в воздухе от внесенного пламени, воры вдыхали и травились… Были и другие причины не вносить огня. От копоти быстро портились настенные рисунки. И, что немаловажно, мгновенно погибали свет-духи…

— Лампу вековую нашли? — спросил Иггельд, как и положено в таком месте, шепотом.

— Лампа есть, да уж не светится… — ответил один из младших жрецов, занятый зарисовкой рисунков. Известное дело — ведь все эти красоты могут и потускнеть через день-два, то ли от воздуха свежего, то ли от дыхания людского.

— Стало быть, много тысяч лет прошло, — рассудил Иггельд.

— Самая старая лампа светилась пять тысяч лет, — донесся старческий голос сзади. Иггельд повернулся — так и есть, неведомым образом Веяма, этот бродячий мудрец и знаток древнего, оказался там где надо. А ведь бродит по всем княжествам, где понимают родное слово, и в хиндейские, и в персидские захаживает. А сейчас — как почуял, где самое интересное!

— Я слышал о той лампе, — кивнул Иггельд, — ее свет был виден только в полной темноте!

— Может, и эта еще светится, — Веяма указал на шарообразную лампу, возвышающуюся под сводом пещеры, — но свет этот человеческим глазом неуловим, поскольку совсем слаб.

— Стало быть, кошку надо, пусть промяучит — есть свет, али нет, — шутканул Младояр.

— В каждой шутке есть доля шутки, только доля, — откликнулся Веяма, — может и не промяучит, но если хорошенько обдумать…

— Что же, будем считать, что одну дельную мысль подсказали, — заключил Иггельд, — но ведь ты звал меня не за тем?

— Понимаешь, иногда нужен лекарь…

— Им? — хихикнул княжич, указав на небольшие, аккуратно сложенные пирамидки из блиставших идеальной белизной черепов.

— Ну, во-первых, и им тоже, юноша, — усмехнулся старик, — ведь твой мудрый наставник без всякого колдовства скажет, от чего погиб тот или иной… Ну, а во-вторых, здесь есть работенка и посложнее, именно для Иггельда, только ему под силу… А в третьих…

— Что в третьих? — загорелся Младояр.

— В-третьих тебя неплохо было бы высечь, отроче, раз не уяснил до сей поры, что в твоем возрасте можно говорить, только когда взрослые, а тем паче, старики, тебя спрашивают! — закончил старец, наблюдая, как лицо княжича быстро приобретает цвет вареного рака — свет от ближайшего щита предательски бил прямо в лицо Младояра.

— Что же, посмотрим черепа, — кивнул Иггельд, решив, что княжич наказан достаточно — слова действовали на паренька сильнее ударов, — так, вот череп, очень интересный череп…

В ином случае Младояр уже кричал бы: «Что интересного? Где? Покажи! Расскажи!», но сейчас молчал, как воды в рот набравши. Пришлось Иггельду начать рассказывать и показывать так, без просьб…

— Во-первых, это череп старого человека, — погладив древнюю голову по куполу, начал старый лекарь-волхв, — как ты думаешь, Млад, почему я так решил?

— По зубам?

— Нет, зубы как раз, прекрасно сохранились, все на месте, вот только… — брови Иггельда поднялись от удивления, — да они же не настоящие, да, рукотворные! И вжились в кость! Чудеса…

— Наши ковали так не умеют!

— Так вот, почему череп старый… Смотри, Веяма, смотри, Млад — между костями нет зазоров, они полностью срослись. У человека срастается череп годам к восьмидесяти…

Младояр присел у пирамиды, руками не трогал, «перебирал» только глазами, разглядывая черепа и так, и эдак, не то, что голову наклоня — юноша даже снизу Вверх ухитрился заглянуть под крайний…

— Ну и что? — спросил лекарь.

— У них у всех, по крайней мере, у тех, что я вижу, — сразу поправился княжич, уже понимавший разницу между «как вижу» и «как есть». Иггельд как-то проучил отрока, привел к одному терему и спросил, какого он цвета. «Белого» не раздумывая, брякнул Младояр. Тогда наставник повел его вокруг — левая стена оказалась охряной, пошли дальше — выяснилось, что каждую из четырех стен странного строения хозяин выкрасил в другой цвет, — я их уже около дюжины осмотрел — у всех сплошная кость, без щелей.

— А теперь смотри сюда, — палец Иггельда указал на левую глазницу, — видишь малую дырочку?

— Так его убили перед требой? — предположил княжич, успевший забыть о недавнем назидании.

— Странно, если так, — засомневался Веяма, старик тоже успел забыть, кто из них кто — пришла пора ведовства, и каждое слово стало важным, неважно кем произнесенное — старым или малым, главное — что б помогло в поисках истины, — сомневаюсь, чтобы так можно вообще убивать…

— Нет, края дырки округленные, кость жила после этого ранения, стало быть, жил и человек. Это делали при жизни. Взгляни, княжич, нет ли у других? Руками все равно не трогай!

— Я помню! — откликнулся Младояр, коему не раз и не два повторялось, что к мертвому — руками не прикасаться, зараза — прилипчива!

На этот раз княжич возился дольше, свет зеркал поминутно тускнел — может, облака, а может — кто-то прохаживался меж зеркал… Наконец, Младояр встал, вид у него казался изумленным, как первый раз сокровенную часть любви увидевши!

У всех у них… Малая дырочка в левом глазу… Поближе к носу, в верхней части… — отрывисто доложил отрок.

— Лекарская наука знает, что будет, если это место продырявить? — спросил Веяма у Иггельда, коему теперь пришлось отвечать за всю «лекарскую науку».

— Нет, я не знаю, — покачал головой лекарь, — но могу предположить. Если туда сунуть длинное узкое лезвие, малость наклонив, можно рассечь пути между двумя половинами мозга. Ничего другого в голову не приходит…

— И что тогда? — спросил Веяма.

— Человек скотом становится, — вспомнил Иггельд, — где-то я читал, после такого ранения за воином, как за малым дитя, ходить приходится. Даже нос утирать…

— Но зачем превращать в беспомощные существа стариков? —удивился Веяма, — Они, по большей части, и так беспомощны…

— Но соображают, и приказать могут, коли князья, — объяснил лекарь, — а после такой раны человек слово силы уже не скажет. Да, и ведь не стариков так уродовали, нет — им, небось, в возрасте помоложе мозги дырявили! А потом они еще долго жили, я же показывал — дырочка подзаросла…

— Сделать человека беспомощным, а потом сопли подтирать ему до старости? — удивился Младояр, — Зачем? Может, так пожелали их боги?

— Или это были младшие братья князя тогдашнего, — предположил Иггельд, — слышал я о странах, где на гору власти взойдя, новый князь младших братьев своих ослепляет…

— Однако, многовато братьев было у древнего князя! — усомнился юноша.

— А кто тебе сказал, что эти пирамиды не собирались веками? — парировал Иггельд.

— По иному возражу, — молвил Веяма, — глянь — форма купола, очертания носовой дырки разные. Вот и скулы на этом черепе — выдаются вперед, а здесь — вширь. Стало быть — и лица у хозяев сих костей головных разные. Очень разные у них лица были! А у родичей — лица похожи.

— Ты прав, — признал Иггельд.

— Жаль, они уже ничего не расскажут, — брякнул Младояр.

— Они уже кое-что нам рассказали, как видишь, — напомнил Веяма, — и что старые были, и что в возрасте помоложе слабоумными их сделали посредством ножа… И даже что рукотворные зубы приживлять прямо в челюсть умели!

— И даже если эти черепа заговорили, они бы нам мало что поведали! — добавил Иггельд.

— Языка не поняли бы? — предположил княжич.

— Что языка не поняли бы, это — полбеды, можно и жестами изъясниться, — объяснил лекарь, — хуже другое. Они уже не люди были, так… Ели, пили, под себя ходили… Хотя поговорить было б мне интересно!

— Еще не все потеряно, — засуетился Веяма, — собственно, за тем и звали!

— Как так?! — в два голоса воскликнули Иггельд и Младояр.

— Да вот, лежит тут один в деревянной домовине, — Веяма приблизился к огромной каменной усыпальнице, — дерево внутри черное, не гниющее, снаружи красное, что янтарь пропитанное, окаменевшее. Потом домовина золотая. И снаружи — каменная!

— И ты… Осмелился притронуться?! — удивился Иггельд.

— Кощунство, оно понятно… — вздохнул Веяма, — Но ведь любопытство — оно страха сильнее, тебе ли, старый вояка, не знать? Дидомысл позволил…

— Тогда показывай!

— Нет, Асилуш пока не дозволяет, надо еще обряды провести, требы не все отданы. Сам знаешь, с Вием шутки не шутят, вот коли все пройдет гладко, боги навьи знака не подадут, что осерчали — тогда и приступим…

— А откуда же ты узнал, что там, коли Асилуш даже взглянуть не позволяет?

— Молодые жрецы крышку чуть сдвинули, дыханье задержав, как я им наказывал, да вон побежали, — улыбнулся Веяма, — а я, нос тряпицей с уксусом прикрыв, заглянул. Только зря опасался — прикрыто тело плитой хрустальной, плотно — видать. А он из-под прозрачного камня на меня и взглянул!

— Живой? — тихо спросил Младояр.

— Так мне показалось, — кивнул мудрец.

— Плиту, вижу, назад не задвинули? — кивнул Иггельд.

— Какое там…

— Так взглянуть нельзя?

— Пока нет, — молвил Веяма, — но завтра, думаю, позволят. А ты пока изготовься, лекарь. Все, что понадобится — сюда принеси. И вот еще… Коли оживет тот, что внутри… Они, слышал я, буйны после долгого сна! Ты лекарства приготовь, успокоительного.

— Кабы знал такие снадобья, — вздохнул лекарь, — окромя макового сока ничего в голову не приходит.

— И то — дело, — согласился ведун, — можно дымок использовать, сном сморить, если что…

— Или зараньше напустить, — вновь влез в разговор старших княжич, — прямо под плиту прозрачную… Мехом и дувануть!

— А что? — согласился Веяма, — Здесь есть разумное зерно — спящим и вынем, свяжем, а там — видно будет.

— Кого это вы вязать надумали? — к ведунам тихонько подобрался сам князь.

— А вот — его, — указал на каменную домовину Веяма.

— А справитесь? Волшба тут крута!

— Сначала одурманим, потом — повяжем, — объяснил Иггельд, — слышал когда-нибудь, князь, что б во сне ворожили?

— Во сне спят, — согласился Дидомысл, — но, все же — может, лучше не трогать?

— Уже потрогали, — усмехнулся Веяма, — еще когда ход открылся — считай, напасть пришла! И теперь дело надо до конца довести, все доподлинно узнать, только знание одно и способно опасность отвратить!

— Да уж, заткнувши уши, да глаза прикрыв — еще никто от врагов не ушел, — согласился Дидомысл, — хоть и не по душе мне это копанье — да видать, так уж пряжа пошла…

Выбравшись из пещер, Младояр и лекарь разом зажмурились — до чего же ярко Солнце. И воздух чист, дышится легко, река рядом, свежо! Княжич огляделся. Народ и не думал расходиться, люди толпились, окружая жертвенники. Каждый хотел знать, что скажут боги, но жрецы пока помалкивали. Разглядывают внутренности — и только головой покачивают, понимай как знаешь! Новое движение — народ устремился к реке. Младояр поддался инстинкту толпы, бросился вослед.

У берега, ноги по колени в воде, стоял Речной Старец. Молча смотрел на толпу, что кричали — не слушал. Младояр, не снимая сапог, прыгнул в реку, сразу зачерпнув голенищами водицы. Подошел к старцу.

— Ну, что там, как прядется нить? — спросил княжич.

Старик опомнился, видать — вопрос попал, как стрела, точно в цель.

— Ни одного узелка, княжич, — казалось, Видящий даже удивлен, — гладка пряжа, будто ничего и не было… И не будет!

— Закопают все обратно! — сообщил Младояр наставнику.

— Князь повелел? — даже не удивился Иггельд.

— Нет, он не знает еще.

— Что, Асилуш так решил?

— Он тоже еще не ведает!

— А кто ж тогда ведает? — старик чуть наклонил голову, взглянул на княжича.

— Я!

— А ты откуда знаешь?

— Речной Старец мне шепнул, — гордо заявил Младояр, — сказал, что ничего не изменится!

— Эка мудрость, все знают, что все проходит и ничего не меняется, — махнул рукой Иггельд.

— Нет, он не о том, и не так говорил!

— Понимай, как знаешь, — отмахнулся Иггельд, — ты к пещере пойдешь?

— А как же… Вроде солнце высоко, дождика нет, в самый раз прогуляться, да волшебников в хрустальных домовинах попользовать-полечить!

Удивительно устроены люди! Казалось бы, дома дел по горло, сады да огороды, курята-поросята, опять же и любовью заняться — не грех. Так нет же, который день стоит толпа у пещер, мальчишки прибегают сюда, будто тут орехи раздают, да еще и на меду! Народ обсуждает то, да се, а сами — на пещеру глазами зыркают. Младояр уже слышал, дядя Яснополк балагурил, князю предлагал здесь теперь вече созывать, раз уж все горожане и так сюда хаживают!

Пока протискивались сквозь толпу, у Иггельда калиту срезали, счастье — было в ней всего два сребреника, да и те — затертые. Лекарь все больше к разговорам прислушивался, да и княжич — тоже, вот и не приметили вора. А сплетни, оно известно, впереди катятся. Не раз и не два доносилось — мол, сегодня живого мертвеца вынимать будут! Вот так, вот тебе и секреты тайные, знанья сокровенные, кои простому народу знать не положено. Как же! Будет он, народ, спрашивать — что положено, а что — нет? Мужи в чистые рубахи оделись, расшитые, синие да красные, девки щеки нарумянили, брови подвели, даже малышня беспортошная, и та — если не хари, то хоть носы умыла — местами…

Вот и пещера. Протиснулись, теперь не только стены мешают, народа набралось — что семечек в огурце. Да и сам огурец — не с грядки, а соленый, нет, в уксусе маринованный — дышать в этой пещере-кадушке нечем, духота да смрад…

— Что делать-то, Игг? — кинулся навстречу лекарю Веяма, голосок — беспомощный, — Домовину не вынести, а при всем этом народе плиту прозрачную снимать — непорядок. А вдруг да что? Опять же, пустим дурмана макового — сами надышимся, рядком уляжемся. Все заткнуто, последние зеркала то и дело закрывают задами-то!

— Я скажу князю, — буркнул Иггельд, разворачиваясь к выходу.

Нет, совсем не так представлял Младояр заботы ведовские, думал о том, что главное — заклятья да снадобья, оказалось же — наперед всего любопытных погнать, на то большая половина сил и уходит…

Княжич выбрался из пещеры, за ним — Веяма, мудрец, казалось, потерял все свое величие, временами норовя уцепиться за край рубахи паренька. Совсем старичок непривычен к толпе да толкотне, на рынок, небось, сам не ходит…

Вот и князь — головой вертит, не знает, видать — кого слушать, Иггельда ли, или все новых и новых просителей. Лекарь, завидев Веяма, поманил рукой.

— Вот, князь, слушай, что мудрец скажет! — громким голосом, стараясь перекричать толпу, сказанул Иггельд. А сам мудрецу и так, и эдак кажет — мол, давай, ругнись, и потверже!

— Князь, — собравшись с духом, рявкнул Веяма, вокруг так и стихли, вот уж не ожидали, — из пещеры надобно всех вывести, а мне в помощь четырех молодцов нехилых, да десяток дружинников с пиками серебряными!

Теперь смолкли все!

— И народ пусть отойдет подале, а то — как вырвется ракш, тьму лет просидевший, да наружу, наестся мяса человечьего, напьется кровушки…

Младояр едва не прыснул, стоявший недалече молодой жрец — то же едва сдержал улыбку. Зато остальные восприняли угрозу вполне серьезно, паники не было, но чистое пространство перед входом в пещеру начало само собой быстро увеличиваться. «Побегут или не побегут?» — гадал Младояр, — «Коли толпа испугается, затопчут многих. Зря Веяма так…».

— Ну, пока домовину не открывали, — раздался ясный голос Дидомысла, уж он-то понял задумку ведуна с ходу, — бояться нечего. А вот к полудню — отойдите, добрые жители Крутена, подальше! А еще лучше — в город идите, делами занимайтесь…

Ну, так его и послушали! Как же… Коли князь позвал бы на битву, али город защищать — враз бы за доспехами побежали. Ну, а отойти подальше — ладно, так и быть, разве что на пару шагов…

— Пошли, Игг, у нас дел по горло, — шепнул Веяма, — здесь и без нас управятся.

Младояр потянулся за стариками. Веяма вопросительно взглянул на лекаря — мол, а как с этим дружочком? Иггельд лишь кивнул — мол, пойдет с нами. Младояр юркнул в пещеру, на мгновение вообразив — вот сейчас, вот начнем! Да куда там… Битый час только и делали, что выпроваживали набившихся в колдовскую пещеру любопытных. Это посложней, чем там, на свежем воздухе. Ведь не может Младояр, в самом деле, в шею вытолкать собственного дядю, да еще и воеводу в придачу?! Дело продвинулось, когда в пещеру вошла четверка «нехилых» — каждый из молодцев не ниже сажени, да и плечи — соответственно. Затем протиснулись трое с пиками — наконечники со странным блеском, серебряные, что ли? Младояр вопросительно взглянул на Веяма — мол, а зачем серебро? За мудреца ответил Иггельд:

— Так уваженье внушает!

Оказалось, отец вновь предугадал все точно, только к полудню и навели порядок. Младояр, провозившись с жаровней, сам надышался макового дымка, теперь в глазах слегка поплыло, стало хорошо, да сонливо как-то… Иггельд приспособил небольшой мех, позаимствованный ради такого дела у златых дел мастера — кто ж лекарю откажет?! Потом каждый выпил по несколько капель из флакончика, Младояр знал, что в состав входит белена и еще что-то. Ядовито, конечно, но глаза прочищает!

Теперь, наконец-то, княжич сумел рассмотреть и домовину, и лежащего в ней. Тряпицы, прикрывавшие прозрачную крышку, сняли. Лежит, как живой, глаза прикрыты. А ведь Веяма рассказывал, что этот, безымянный, на него смотрел. Значит — может открывать и закрывать глаза. Но это ничего не значит. Младояр видел на рынке куклу работы заморской, та открывала глазки, да закрывала, коли уложишь… Чу — открыл глаза, взглянул на княжича, вновь прикрыл веки. Живой! Взгляд — осмысленный. А ведь те, чьи черепа пирамидкой сложены были — они все разума да воли лишены посредством ножа. А этот — понимает, взгляд разумный, внутрь проникает, волхв небось, колдун… И раны возле глазницы не видно — Младояр пригляделся — ни шрамика. Стало быть — настоящий владыка был…

Княжич решил повнимательнее осмотреть все. Ведь вечером надо записать — как видел, ничего не придумывая. Вот сама домовина. Выдолблена из единой глыбы, камень полупрозрачный, мутноватый, чуть желтоват. Или спекли усыпальницу из песка? Может быть. Домовина велика, длина сажень, да еще пара вершков, толщина в ладонь. Нет, так не годится, надо будет записать — толщина вершок с третью. Верхний край домовины стесан, отполирован, так что прозрачная крышка примыкает вплотную, без зазора. Кажись, между домовиной и крышкой какая-то мазь. Или клей… Если клей — трудно будет крышку сдвинуть! Теперь о крышке. Прозрачна, как вода. Это или кварц — хотя, сомнительно, где это видано, чтоб кристалл длиной почти в сажень? Да еще и стесать такой, отполировать? Скорее всего, это — стекло. Но — такого делать люди не умеют, уж слишком ровно да прозрачно. И велико. Но умение — дело наживное. Многие старые секреты мастерства утрачены ныне — так любой ведун скажет, да что ведун, и ремесленник каких историй про свое дело не поведает…

В каменную домовину вставлена деревянная, плотно сидит, без зазоров. Дерево окраски алой, явно пропитано какой-то смолой. Поверхность гладкая, полированная. Дальше идет домовина черного дерева, край на полвершка ниже красной каемки внешней домовины. Поверхность матовая, цвет глубокий — будто уголь, а не дерево. А дальше — последняя, металлическая часть усыпальницы. Цвет светло-желтый, возможно — сплав золота с серебром, или какой-то другой металл. Следов ржавчины нет, даже не потемнел нигде. Золотая домовина тонка, как лист дерева, на поверхности — тонкий узор: квадратики, треугольники…

Ладно, теперь осмотрим того, кто лежит внутри. Рост невелик, от сажени половина, да пядь. Лыс — что колено. Брови то ли выщипаны, то ли не растут вовсе. Цвет кожи — желтоватый, с пепельным оттенком. Может — оттого, что дышать ему нечем? Губы серовато-синие. Складки на коже. Одежда — вроде хитона, цвет серый, проглядывается местами узор — видать, от времени краски выцвели. Хотя — отчего им выцвести-то, сюда Солнце не заглядывало? Ноги босы, пальцы лишены ногтей. А, вот и на руках — тоже нет ногтей, что-то похоже на рубцы. Стало быть — вырвали ногти. Зачем? Погоди, погоди… Ногти да волосы растут даже у мертвецов, а уж спящий, да за века, весь волосами да ногтями изойдет!

— Отправляющийся в тысячелетнее путешествие должен избавиться от ногтей и волос, — произнес Младояр вслух.

— Разумеется, — кивнул Веяма.

— Ежику понятно! — недовольно буркнул Игг, у которого что-то не получалось с мехом, — Лучше бы мне помог, чем зря время терять.

— Он время зря не теряет, он изучает, — затупился за княжича мудрец.

— А что у него в левой руке? Это такой анк?

— Похоже, — согласился Веяма.

— А в правой? — не унимался Младояр, — Что за сосуд? Он ведь держит указательным пальцем за крышечку!

— Вот это — главное, чего я опасаюсь, — признался ведун, — там может быть яд, а может — и дух какой сидеть. Слишком смахивает на оружие — то ли убить себя, то ли — других. Потому и усыпим для начала…

— Вот не знаю, что сначала — усыплять, или уксусом кропить, — вновь подал голос старый лекарь, — что забуянить может, оно понятно. А вдруг зараза какая под крышкой угнездилась. Пока одурманивать будем, сами пыль тысячелетнюю вдохнем, мало ли там тогда чем хворали. Бывает и такая болезнь, что вмиг по всему городу разносится…

— Так что — сначала уксус? — спросил Веяма.

— Духи так разные, я понимаю, яды — тоже, но зараза — она опаснее, — подтвердил Иггельд, — первым уксус пойдет, да с солью, а уж потом — остальное…

Настал решающий момент. Все находящиеся в пещере, по команде Иггельда, завязали носы-рты тряпицами, острый запах уксуса ударил Младояру прямо в нос, княжич заметил, как брызнули слезы у одного из дружинников. «Нехилые ребята» осторожно подвели под торчащий край прозрачной крышки железный прут. Несколько усилий — и прозрачная плита подалась, сдвинулась.

Древний с интересом наблюдал за действиями крутенцев из-под своей крышки. Кажется, даже собирался что-то сказать. А тут — Иггельд брызнул в щель уксусом. Гримасы недовольства, разочарования и возмущения поочередно сменили друг друга, княжич чуть не рассмеялся, наблюдая за лицом пришельца из прошлого. «Он еще не знает, что ждет его дальше!» — беззвучно посмеивался Младояр, помогая наставнику набрать сладкого макового дыма в мех. Сунули в щель, пустили. Впервые услышали голос древнего, вернее — яростное рычание. Проклинал, небось… Ничего, вот тебе еще сладкого дыма. Глаза долгожителя медленно закрылись, но Иггельд так ему не поверил, пускал дым — еще и еще! Наконец, уверившись, что древний заснул, сняли крышку. Вновь уксус — окроплена одежда. Старики — Иггельд с Веямой — раздели спящего, осторожно подняли тщедушное тельце, перенесли из домовины на приготовленное ложе, хитон — а больше ничего на древнем не было — оставили, где лежал, крышку «нехилые ребята» тут же прикрыли.

Иггельд осматривал тело, лежащее перед ним, щупал морщинистую кожу, нюхал. Веяма, вооружившись зажигательным стеклом, разглядывал что-то на лице и губах спящего. Младояр не видел раньше, чтобы зажигательным стеклом так пользовались, и как он не догадался, что им можно не только пугать, поднося к глазу. Оказывается, оно — инструмент ученого! Княжич одернул себя — не о том задумался. Сейчас редкий случай — рассмотреть человека, жившего тысячи лет назад. Даже — дюжину тысяч, не меньше. Ведь, в самом деле, предки Младояра пришли сюда почти двенадцать тысяч лет назад, имя каждого князя, сидевшего на земле крутенской, известно — и на камне, и на досках дубленных хоть сейчас прочесть… И никого живым бессмертным не закапывали, тем паче — пирамиды их черепов стариковских не складывали, о таком предание осталось бы, да записи! А до того тысячи лет здесь льдом все покрыто стояло, в древних свитках писано — высотой в версту! Опять же, в эпоху холодов никого здесь закопать не могли. Страшно и представить себе, сколь долго пролежал этот древний, лишь глазами моргая. Нет, скорее всего — проспал. А тут разбудили, да и вновь усыпили — насильно! Вот ведь нелада какая с древним-то…

— Думаю, смесь каких-то смол, — сказал Иггельд.

— Да, похоже, — согласился Веяма, — и лицо тоже снадобьем уложено, тоже смолы, да запах другой.

— А зачем его просмолили? Что б не портился? — ляпнул Младояр.

Стоявшие рядом — серебрены пики наизготовку — дружинники загоготали. «Просмолили колдуна, засмолили…» — повторил кто-то из «нехилых» за спиной.

— Все правильно, — бодренько откликнулся Веяма, — смолы затем нанесены, чтобы ни черви, ни жучки, ни зараза другая, даже глазу невидимая, ущербу телу сего древнего старца не нанесла. Хорошая, видать, смесь, надо вызнать — тоже пользовать будем!

— А зачем? —спросил один из дружинников.

— Как же, старичков сохранять, помазал сучок в молодости — и любись до старости, — объяснил другой.

— Раны мазать, дурья башка! — огрызнулся Иггельд.

— Да и не только в деле лекарском, — дополнил Веяма, — любую снедь, мясо скажем, изжарил, да смолой покрыл — и храниться годами будет. А я бы попробовал яблоки мазать. А еще фрукты из стран жарких, их сюда не довезешь — портятся…

Хорошо поговорили, помечтали, — прервал рассуждения Веяма лекарь, — наш-то сейчас опомнится. Так что давайте, ребятки, за работу!

— А что делать?

— Руки да ноги аккуратненько привязать тряпицами к доскам, что по краям, — Иггельд показал пальцем, — смотрите, чтоб вреда древней кожице не нанести! Но и чтоб не двинулся.

— А что он сделать-то нам может? — усомнился один из «нехилых», — Я ж его одним пальцем…

— Подумай сам, какое уменье иметь нужно, чтобы тысячи лет живым сохраниться? Какое ведовство?! А как сделает пальцем крюк повелительный, да вылезет откуда-нибудь древняя тварь…

— Вот из той крынки серебренной? — спросил княжич, указав пальцем через прозрачную крышку домовины, там лежали друг на друге игрушечки, бывшие в руках древнего человека.

— Может, и из нее! — серьезно ответил Веяма.

Вот и руки-ноги повязаны крепко-накрепко. Можно и будить, хотя и сам вот-вот проснется, сморщенные веки уже шевелятся. Веяма наклонился над древним, собираясь что-то сказать. Увы — в пещеру ввалился Асилуш, за ним — еще двое. Ну, первому из волхвов княжье слово в таких делах — не указ. Служитель Велеса отстранил Веяма, встал у изголовья, двое других волхвов — по бокам, руки распростерты над лежащим телом. Пошли Слова заветные, складные, Асилуш зачинал строфу, волхвы подпевали-подвывали. Иггельду с Веяма, в сторонку отошедшим, оставалось лишь смиренно ждать. Да куда там, из темного хода показалась голова Мудрой. Стало быть, еще и жрицы обряды проведут, прядь волос отрезать, да ноготок — это у них в обычае. Да вот где они у этого пришельца из прошлого их отыщут — вот вопрос?

Древний человек проснулся, увидел, что над ним делается, глаза испуганно забегали. Рот приоткрылся, кажется — произнес какие-то слова, да тихо, за волхованием Асилуш все одно — никто не услышал. Не прошло и часа, как служители Велеса закончили свой тяжкий труд, и сразу, без передышки — над тщедушным телом распростерли крашеные охрой пальцы старухи-жрицы. Этих-то древний испугался еще более. Может, никогда не видел старух, единственным одеянием которых являлись крашеные в черное сети. «Может, у них, в стародавние времена, так волховали над приговоренным к смерти? У многих народов жрицы Смерти — старухи» — размышлял юноша, — «Кто знает, о чем думает этот древний? Может, кричал — не ешьте меня, мое мясо давно протухло?». Княжич взглянул на наставника, потом — на Веяму. Интересно, о чем думают ведуны. Может, тоже посмеиваются тихонечко, вида не показывая?

Через два часа древний человек оказался, наконец-то, в распоряжении Веямы. Младояр окинул взглядом пещеру. Двое «нехилых», рассевшись по углам, дремали, мирно соседствуя с «засмоленными» мертвецами. Половина дружинников с пиками вышла на свежий воздух, остальные позевывали, трое пик прислонены к стенам — совсем бдительность потеряли! Хоть молчат, не балагурят — и на том спасибо.

Веяма пытался заговорить с древним. Тот тихонько отвечал — язык совершенно незнакомый, с присвистом. Похоже, ни тот, ни другой ничего не понимали. Что же, придется вспомнить науку мореходов. Не ту, как ветер парусами ловить, и не ту, как по звездам путь искать, а науку беседы в тех краях, где твоего языка никогда и не слыхали! Начало обычно. Веяма ткнул указательным пальцем себя в грудь, назвал имя. Подошел наставник, указал на себя, молвил: «Иггельд». Младояр, чувствуя себя участником великого деяния, также представился. Теперь очередь за древним. Он тих шепнул-просвистел: «Свагешт». Далее последовал урок строения человеческого тела, а также простейших движений. Проблему, как различить «говорить» и «есть» — ведь и то и другое связано со ртом, решили самым наглядным образом. Младояру сунули ломоть хлеба, весьма кстати — изголодался, с утра ни крошки — и пока он жевал, несколько раз повторили и название хлеба, и что такое «есть». Потом еще и водицей запил, опять же — урок древнему. Самое удивительное заключалось в том, что пришелец из прошлого схватывал ученье на лету, вскоре он уже произносил простые — из двух слов — фразы. Древний и так, и эдак пытался попросить — мол, развяжите меня, но старики-ведуны делали вид, что не замечают этого желанья.

Кормить или не кормить — вот в чем вопрос! Если кормить — то чем? Поить — понятно, ключевая вода еще никому не вредила. Предложили воды, предварительно сами испив. Древний произнес «не пить», для большей убедительности сжал губы! Вот те и раз. Не хочет пить! И от хлеба отказался…

— Хорошо, предположим, он не пьет, но и не мочится, — рассуждал Иггельд, — но жидкость уходит из организма и другими путями, через кожу с потом, а также с дыханием.

— Возможно, та смолка, что покрывает его тело, не выпускает влагу, — предположил Веяма.

— Но он дышит, — воскликнул Младояр, — вот и грудь поднимается, опускается…

— Сейчас все будет ясно, — прекратил спор Иггельд, поднося к ноздрям задремавшего от усталости древнего бронзовое зеркальце. Через мгновение прозрачная поверхность помутнела.

— Ясно, его тело теряет воду, — заключил Веяма.

В этот момент глаза Свагешта открылись, он с удивлением взглянул себе под нос, мгновение — и тоже осознал очевидное, древний перевел взгляд на кружку с водой, все еще находившуюся в руке Младояра, губ просвистели: «Пить!».

На ночь Свагешта закутали в теплую шкуру, не смотря на то, что древний казался безвредным, все же поставили сторожей. Рискнули, внесли масляную лампу, приладили у входа, чтобы не коптила. В темноте какой толк сторожить?

— Ты все еще опасаешься этого старичка? — спросил Младояр наставника, когда трое ведунов — два старика, да юноша, возвращались в Крутен.

— В тихом омуте… — пожал плечами Иггельд.

— А ты не задумывался, княжич, о тех черепах продырявленных, какая связь у них с этим умником? — спросил Веяма.

— Не понял, объясни!

— Понимаешь, вот черепа, их хранят вместе с бессмертным стариком. Стало быть — не простых людей. Предположим — князей… Причем, княживших до старости!

— Дурнями княживших? — напомнил Младояр.

— Вот-вот, каждый княжил лет по пятьдесят, их там — больше сотни, итого — пять тысяч лет проходят, один властитель сменяет другого, но то — не подлинные князья, подстава. Показать народу, жертвы какие богам принесть… А подлинные властители — другие. Так?

— Может быть, может… — ответил за княжича Иггельд, лекарь явно заинтересовался ходом мыслей мудреца.

— А вот этот Свагешт, он ведь здесь лежит, предположим, не менее двух десятков тысяч лет. Почти бессмертный. Так?

— Так, — откликнулся княжич.

— Ну, если он в домовине пролежал две тьмы, отчего же не предположить, что и до этого он жил долго, скажем, тысяч пять…

— И был тем самым подлинным властелином, по приказу которого… — молвил Иггельд, хоть и не договорил, но и Младояра озарило.

— Тогда Свагешт — страшное чудище, — тихо прошептал княжич.

Лампада давно затушена, а Младояру — редкий случай — не спалось. Изрядно наворочившись на лавке, юноша встал, прошелся по палатам. Наставника обнаружил по легкому храпу. Подошел поближе — храп сменился ровным дыханием. Просто так к старому воину не подобраться, даже когда он крепко спит.

— Чего, Млад, бродишь? — спросил Иггельд недовольно, кто же любит, когда средь ночи будят, — Приснилось что?

— Да я и не засыпал.

— Чего так?

— Вы тут с Веямой меня страшными страстями забросали, потрудились, я вот все думаю…

— Себя на месте древнего представляешь, али вдруг наколдует чего?

— Да нет же, я не о том. Вот ты всегда, когда объяснить чего хочешь, или предсказать — два предположения делаешь, иной раз даже больше. А тут приговорили — мол, Свагешт этот — жил пять тысяч лет, да все эти годы калечил народ… А я сразу не сообразил, вы меня совсем задавили…

— Лучше скажи — крутенец задним умом крепок!

— Я вот о чем. Может — и впрямь князей калечили, ума лишая. Служили те властители жертвой богам, или еще что-то такое. А потом пришел ведун, да сказал, что не надо больше никому голову дырявить, я, мол, один за всех жертвой стану, ради того готов залечь в домовину на веки вечные…

— Забавно, да верится с трудом, — голос наставника продолжал оставаться недовольным, — шел бы ты спать, Млад…

— А я вот еще чего думаю… Наш народ помнит предков своих, хранит в памяти, как пришли сюда тьму лет назад, двенадцать тысяч весен помнит, а дальше — пустота, будто и не жили вовсе. Вот и пирамиды в стране Кеме двенадцать тысяч лет стоят. И Великие Камни… Сколько ни слышу, ни читаю — все на двенадцати кончается!

— Отчего же, в той же Черной Земле жрецы хвастают, что аж сорок тысяч лет записи ведут…

— А кто те записи видывал? Книги их все — переписанные. И кумиров новых сооружают по старым. Даже самой древней книге Тота — и той, сами же луту гордятся — двенадцать тысяч…

— Ты о том с Веямой поговори, он — знаток, получше меня все знает! Я одно слышал. Те пирамиды, что в горах Крыши Мира запрятаны — куда старше…

— И строили их не люди, а боги-гиганты-змеи крылатые, — в голосе Младояра, разносившемся по палатам во тьме, сквозила насмешка, — я не к тому речь веду!

— А к чему?

— Сами же говорили, раз живем здесь, на этой земле, двенадцать тысяч лет, и никаких Свагештов, да князей с головами продырявленными не помним, вывод: это захоронение древнее.

— Ну, еще бы, раз и дух-лампа, считай, погасла, — подтвердил ведун.

— А еще много тысяч лет здесь льды по всем землям лежали! Получается, я уже уяснил — много больше лет, чем на каком-либо свитке записано. Вот я и думаю — у нас в руках единственный свидетель далеких времен, кроме него — и нет ничего. Выходит — бесценен Свагешт?

— Угу, он тебе такого нарасскажет, уши развесь, рот открой — подкинет великих истин, два дня отплевываться будешь!

— Может, миссия у него такая — принести нам знания об ушедших эпохах? — продолжал мечтать княжич, — Сколько же всего он рассказать может! Какие люди жили, как одевались, в одежды тонкие, иль шкуры грубые, что на полях росло, какой скот пасли. Небось, таких зверей помнит, гигантов… От них только кости остались. И знания древние — все при нем, как по воздуху летать, как с богами говорить…

— Да он, Свагешт, небось, только и мечтает, что еще кому дырок в голове понаделать, — оборвал сладкие грезы юноши старый скептик, — иди почивать! А коли не спится, поймай молодицу, а нет девицы…

Младояр окончательно разобиделся. Наставник его не понимал, что ни скажешь, один ответ — пошел спать! Может, и впрямь пойти побродить, кого словить, потискать — кто и сам того желает? Тут же вспомнилась Сойка, ее большие глаза. Вроде измены получится. Хотя кто она ему? Но все равно… Нет, пожалуй — надо попробовать еще раз заснуть!

Караул в пещере сменился уже пару раз. Дружинники откровенно зевали, недоумевая — и чего сторожить этого крепко-накрепко привязанного, сушеной рыбе подобного… Вскоре заскучал и Младояр, заявившийся в пещеру ни свет, и заря. Веяма продолжал учить Свагешта языку внуков Сварожьих, Иггельд понаблюдал немного, да пошел прочь, мол — больные ждут.

Младояр, дабы не терять времени зря, решил рассмотреть то, что осталось в домовине. А именно — одежду Свагешта, да два предмета, что зажимал древний в ладонях. По просьбе княжича прозрачную крышку сдвинули — помогли оставшаяся пара «нехилых» молодцев, остальным нашлись иные дела, поважнее, чем торчать в пещере. Веяма не возражал, бросил только — одежду трогай, а к серебряным реликвиям не прикасайся!

Сразу сильный запах уксуса в нос — Иггельд не пожалел кислоты, стремясь изничтожить зародыши болезней, кои могли притаиться в складках древней одеяния. Княжич потеребил хитон, пощупал между пальцами. Краски выцвели, но — сама ткань! Ведь и одежда из льняного волокна, и шерсть, и шелк, даже то, что соткано из хлопковых нитей — любое полотно быстро ветшает. А эта — сохранилась. Конечно, если пропитать смолой, другое дело. Но это сукно — мягкое, тонкое, шелковистое. Нет, не пропитано оно ничем. Таковым уродилось — вечным. Кстати, что же это за ткань? Не шерсть — точно, не лен… Похоже на шелка хуасей, но — потверже. Тот шелк, что привозят из стран желтокожих людей, от других тканей тем и отличается, что на нем вши не живут. Так, посмотрим. Нет следов насекомых, нет гнид, чистая материя. Хотя, ежели все чистое в домовину заложить, да плотно закрыть — откуда кровососам взяться? Из ничего ничто не появляется — эту истину княжич усвоил накрепко! Край одежды обметан, стежки ровные, один к одному, будто и не рука портного работала, а игла — сама!

— Что такое интересное, Млад? — Веяма краем глаза приметил, что княжича что-то заинтересовало.

— Шитье больно ровное, один стежок к другому, я такого не видел. Волшебная иголка, что ли?

— Лет двадцать назад жил в славном граде Александрии один умелец, — ведун повернулся лицом к юноше, невесело усмехнулся, — соорудил он из колес да шестеренок механизм хитрый, в нем игла сама шила, да еще и полотно подтягивало… Быстро да ровно!

— И где этот чудесный механизм? — так и подскочил на месте Младояр.

— Разломали ту чудную машину, а умельца побили чуть не до смерти…

— Кто? Почему? Не слышал я, что б на Александрию враги нападали…

— Да портные ночкой темной собрались, да порешили дело. Не нужна им такая машина, только заработка лишит, сам подумай, коли один работник за пятерых справляется, остальным четырем что? По миру идти… Так вот! — закончил мудрец.

Младояр все возился с одеждой. Застежек не нашел, все на завязочках. Покрой простой. Ткань — неизвестна, походит более всего на шелк. Шита иголкой, ведомой не пальцами человеческими, а чем-то иным, возможно — хитрым механизмом, вроде того, о котором только что поведал Иггельд.

Теперь эти два серебряных предмета. «Нет, ошибка!» — одернул себя юноша, — «Правильно — два изделия из металла серебристого цвета». Опасны ли они? Вот крестик с кольцом, его почитают жрецы Черной земли, кажись, анком зовется. А вот малый флакончик, что в нем? Может, чудище бестелесное засело? Или яд? Лучше руками не трогать. А вот крестик — можно. Младояр потянулся, было, рукой к реликвии, но тут же отдернул назад. Зачем рисковать? Княжичу вспомнился сказ о мече с хитрой пружинкой да скрытым лезвием, кто чужой брал такой в руки — без пальцев оставался. А вдруг тут иголка какая с ядом?

— Щипчики возьми! — посоветовал Иггельд.

Княжич оглянулся. Ага, вернулся, не стерпел! Видать, не очень-то больные ждали… И — вот чудеса, стоит старик спиной — а все видит, понимает, и знает, что Младу делать! Ну — ведун истинный… Или просто зеркал вокруг многовато?

Вооружившись малыми щипчиками из лекарского набора наставника, юноша осторожно приподнял анк. Тяжел! Свинец? Нет, по цвету не похож. Но не серебро — точно. Опять металл, людям не ведомый, вроде того, из которого та кольчужку сплетена, только тот — легчайший, а этот — тяжелейший. Все у этого древнего удивительное — и одежда, и металлы… Младояр осторожно приподнял тускло поблескивающий сосудик. Тоже — тяжел. Легкое движение рукой туда-сюда — нет, жидкости внутри нет, флакончик не выделывает кренделей, подобно ведру с водой. Что-то странное… Княжич поднес руку поближе, лишь самая малость осталась до того, чтобы коснуться тяжелого металла. Так и есть — он еще и теплый какой-то! Младояр слышал о предметах, теплых самих собою — нет ничего опаснее. Кто-то живой внутри…

Княжич почувствовал на себе взгляд, приподнял голову. Это Свагешт уставился на него. Мгновение — и колючий, подобный вражескому — на поле брани — взгляд, сменился эдаким благожелательным, ну — прямо как у доброй кормилицы. «Вот это да!» — подумал Младояр, — «Теперь — верю, такой мог князьям мозги выковыривать! А тому, что он наговорит — не поверю!».

— Свагешт сказал, что нельзя трогать этот маленький кувшинчик, — предупредил Веяма княжича. Старики уже начинали понимать то, что просвистывал древний, пытаясь говорить на языке сварожичей.

— Само собой, — откликнулся юноша, — сосудик теплый, внутри что-то живое, потрешь — выскочит!

— Что внутри, Свагешт? — спросил Иггельд озабоченно.

Пришелец из прошлого что-то засвистал, быстро и непонятно. Младояр взглянул на ведунов — те тоже, казалось, ничего не поняли. «Голову морочит!» — решил княжич.

— Завтра, пожалуй, попросим Свагешта рассказать о себе, да о других, — сказал Иггельд Младояру.

— Обучился нашему говору?

— Да, и так быстро — на удивление, — восхитился Иггельд, — говорят, малых детей легко обучить чужому языку! А ты как думаешь?

— Читал я другое, — княжич поразился собственной учености, — те толмачи, которые много языков выучили — бывает, и дюжину, и две…

— Беседовал я с одним — люди говорили, полста превзошел, — кивнул лекарь, — проезжал Крутен, дальше на север направлялся, все ему мало! Как иной мореплаватель стремится весь свет на кораблике обойти, как завоеватель — весь мир под свою руку взять, так и тот мудрец — все языки познать стремился. Так что ты сказать хотел?

— Только то, что… Рассказывают те знатоки, что каждый следующий язык дается им легче. Труднее всего — второй выучить, третий, а уж десятый — запросто!

— Вот оно в чем дело! — восхитился догадкой княжича Иггельд, — Наш-то Свагешт тоже не одну дюжину языков превзошел, то-то же он иные слова отгадывал!

— Может, и ваш он — но не мой!

— Чего это ты так на него взъярился? — подивился ведун, Третьего дня — так защищал.

— Взгляд поймал змеиный… — ответил Младояр.

И наставник — понял!

Свагешта все-таки развязали. Уж как он убедил ведунов в том, что безопасен — княжич не знал, может голову заморочил Иггельду да Веяма? Но и Асилуш не против! Младояр спросил отца — тот заходил посмотреть, как идут дела, ежедневно. Дидомысл только пожал плечами — мол, я опасности не вижу, старики — тоже, вот только эта тряпица, она — мешает! Иггельд заставлял дышать в пещере через полотно, не смотря на то, что прошла уже неделя, и никто не занемог. «Есть болезни, что только через три недели проявляются», — объяснил он воспитаннику. Младояру не верилось, что в этой пещере, пересыпанной солью и обильно, много раз, политой уксусом, могла остаться какая-нибудь зараза. Да и Свагешт, наверняка, здоров — уж за тысячи лет скрытая зараза точно бы его уела, а он — здоровехенек!

Настала пора вопросов и ответов. Одним из первых прозвучал волновавший и стариков, и Младояра вопрос — чьи это черепа с дырками? Ответ оказался более чем неожиданным:

— Это мои черепа! — заявил Свагешт, не скрывая гордости.

— Объясни! — потребовал Веяма.

— Я жил в них всех до пятнадцатилетнего возраста, — рассказал древний, — после чего дух мой выпускали на волю через особое отверстие, но так, чтобы тело оставалось жить. За телом ухаживали, а я летал свободно по всем пространствам, где хотел…

— Что, если дух выпустить, а тело не умертвить — душа не уходит жить ни в зверя, ни в птицу, не улетает в вирий? Не отправляется в Навь? — попытался расспросить Свагешта Веяма.

— Вы — дикари, верящие, что станете после смерти зверями да птицами?

— Бывало такое, — парировал Веяма, — много раз случалось, что умершая мать птахой к детям возвращалась, заботилась, беду предотвращала… И отец волком приходил, в голодную зиму мяса приносил!

— Сказки все это! — оборвал мудреца Свагешт.

— И то, что после смерти дух в младенца переселяется — тоже сказки? — Иггельд прищурился.

— Откуда ж тебе знать, какой дух переселился и куда?

— Случается, что память у птахи духовной в нави не отшибает, вдруг расскажет девочка или мальчик, где жили раньше, как звали… — Веяма начал спокойно рассказывать то, что знал даже Младояр.

— И что, верили тем рассказам?

— Так проверяли, и не раз, — продолжил мудрец, — года два тому назад привезли лопари девочку пяти лет к нам в Крутен, та малышка говорил, что она — дружинник у нашего князя. Привели девочку в дружину, она всех по именам назвала, да такое о себе рассказала, что никто знать и не мог. Проверяли и так, и эдак — ни разу не соврала малышка. Весь город только о том и говорил две недели!

— А ты ту девочку видал? — спросил древний.

— И видал, и расспрашивал, — кивнул Веяма.

— И я с ней беседовал, — вклинился Иггельд, — она мне рассказала, куда ей, когда она отроком была, стрела попала, как я обломок извлекал, даже о чем говорили, пока ее, вернее — его… — лекарь чуть запутался, — Когда пользовал — припомнила…

— Сие — колдовство, да и только, — упорствовал Свагешт, — после смерти поедается дух человеческий чудищами, что повсюду рыщут, только глазу они не видимы. У кого третий глаз открыт — подтвердят! Дух все возле тела обитает, захоронишь мертвеца под землю — рядышком на камешке сидит. Пока не сожрут! А мой дух съесть не могли, потому как тело живо оставалось.

— То не душу поедают, а отсвет тела, — не согласился с пришельцем из прошлого Веяма, — душа бессмертна!

— Нет, только я обманул законы смерти, мой дух получал свободу, а когда тело умирало от старости — я вселялся в младенца, заранее избранного. И так — триста тридцать три раза! Я был царем своего народа, пока я правил, люди жили счастливо да богато…

— Как же ты правил, ежели летал где-то в пространствах? — усомнился Иггельд.

— В том и секрет идеального царя — не мешать людям богатеть! Лучший правитель тот, чья душа далеко…

— Да? — подивился Веяма, — А как враги придут?

— Для врагов — змеи огневые на заставах, свое дело знают! А я дал счастливую жизнь народу на тысячи лет. Пока злые люди не заточили меня здесь…

Увы, следующее утро Иггельд и Младояр занимались совсем другим делом. Большой семье — десяти горожанам — не повезло. Или повезло? Тут трудно сказать. Не повезло в том, что вся семья отравилась грибами. И сколько уму-разуму учить! Глупые бабы — собрали молоденьких белых грибов, едва показавшихся из-под земли. Целая поляна маленьких боровичков! Вот и позавтракали, обжарив грибки в конопляном масле. Еще о полудня всех разом затошнило, у отравленных потемнело в глазах, начались корчи. Хорошо — соседи зашли по какому-то делу, все понявши — позвали лекаря. Благо — Старые Палаты совсем недалеко, сразу — к лучшему врачевателю.

— Грибки — дело пропащее, — на бегу бросил Иггельд княжичу, тащившему на себе короб с лекарствами.

— Умрут?

— Смотря, чего поели, — ответил лекарь.

У двухэтажного терема собрались добрые люди с ближних домов. Вот только вздыхали, но ничего не делали.

— Всех отравленных на двор! — скомандовал Иггельд, — Воду, кружки, молока, льняного масла! Меда, соли…

— Смотри, Игг, как зубы сжаты! — Младояр прекрасно знал, что первое, чем следует заняться при отравлении — это промыть желудок. А как влить воду или молоко, если больной бьется в судороге, а рот не раскрыть?

— Держи покрепче! — велел лекарь двум мужикам, — Хрена, редьки под нос! А ты, Млад, найди рвотного камня…

Двое девочек были еще в сознании. Им насильно влили в рот, с трудом разжав челюсти, смесь молока и масла. Малюток тут же вырвало — грибами. Удалось напоить еще троих, теперь к смеси добавили меда и соли. Остальным щекотали во рту пером, заставили выпить малость рвотного камня. Из терема принесли кипятку, делали горячие припарки на живот. Не прошло и пары часов, как всю семью, одного за другим, начало поносить.

Нашли пару «боровичков», так и застрявших в лукошке. Мужики рассматривали, качали головами, этим бабам глупым — руки бы поотрывать. Перепутать только что народившихся мухоморов с боровичками? Чего только на свете не бывает…

— Повезло им, — заключил лекарь, — живы будут!

Уходя, Иггельд наказал не кормить больных, но давать побольше молока с медом.

— Знаешь, что самое интересное? — спросил Иггельд воспитанника, умывая руки.

— Что? — Младояр уже вытирался.

— Все стояли, да смотрели, руки опустимши. От нас чего требовалось? Просто приказ отдать…

— Ну, а ты что скажешь, Млад?

Старики вдоволь наспорились меж собой, видать захотелось услышать «глас младенца, истину глаголящий».

— Не верю я ему, — угрюмо сообщил юноша, — ничему не верю. И ведет себя странно…

— В чем же странность? — заинтересовался Веяма.

— Не знаю… — протянул Младояр, — Ну… Попал в руки неизвестно кого, может — злодеев, о пощаде не молит, нет, не то… Ну, не обещает, мол — вы меня пощадите, а я службу сослужу!

— Значит, не особо боится смерти, — заявил старик, — прожил немало, мудрость обрел, смерть ему не страшна!

— Не видел я еще старика, который бы смерти не боялся, — возразил Иггельд, — уж поверь мне, Веяма, тысячи пред моими глазами прошли, никто пожить побольше не отказался бы. Разве что — боли когда нестерпимые. Но у Свагешта ничего не болит, выглядит истощенным, но — здоровеньким!

— Может, и так, — неожиданно согласился мудрец. Младояр уже не раз наблюдал, самые мудрые не пускаются в пустые споры, когда чуют, что не правы, — вот еще в пользу твоих слов: Свагешт ни разу не потребовал с князем встретиться.

— Ага, видел сам, — зачастил княжич, — иной пленник перво-наперво, мол, ведите к воеводе, иль прямо до князя, я такое, мол, знаю!

— Свагешт смерти не боится, вот только — почему? Знает секрет возрождения? Может вселиться в любого младенца? — рассуждал Веяма, — А если он к ней стремится, то почему не добивается? Мог бы как-нибудь нас обидеть, испугать, попытаться убить… На копья броситься?

— Может, так и сделает, но пока — не готов еще, может, чего-то не хватает, — предположил Иггельд.

— Ему нужен анк и теплый сосуд, — сразу продолжил мысль наставника княжич.

— Отчего же именно они? — усмехнулся Веяма.

— Во первых, он их в руках держал, пока спал…

— Ну, может, он из того теплого сосуда подпитывался, им согревался? — старик посмотрел на княжича — мол, давай твое «во вторых».

— А больше у него ничего нет! — привел основной аргумент Младояр.

— Ошибаешься, — покачал головой Веяма, — у него нет под рукой, как раз, основного!

— Чего же? — заинтересовался Иггельд.

— Ну, сам подумай, друже, — улыбнулся старик, — он знает секрет переселения духа. Но ведь тебе известно, что не во всякое тело можно поселиться. Годятся лишь…

— … младенчики! — догадался Младояр.

— А поскольку самый юный из нас, — мудрец кивнул на княжича, — уже вырос настолько, что в него дух вселиться не в силах, ему нужно убедиться, находится ли подходящее дитя поблизости…

— А почему поблизости? — не понял Иггельд, — Ведь он сам говорил — летал свободно по мирам.

— Во-первых, он слаб. А во-вторых, мы же не будем проводить таинство по его рекомендациям, придавать дополнительную силу его душе… Может, и реликвии те ему необходимы.

— Надо сказать отцу, чтоб матерей с детьми малыми близко к пещере не подпускали, — неожиданно для самого себя выложил вполне практическое соображение Младояр.

— Ты прав, отрок, — кивнул Веяма, — и еще… Надо рассказать все это волхвам да жрецам, пусть каждый скажет слово!

— А я уже знаю, какое слово молвит князь, — сказал Младояр.

— Какое же, Млад?

— Велит зарыть обратно!

Младояр впервые сидел лицом к лицу с пришельцем из прошлого. Юноша разглядывал старика, многое в облике Свагешта дивило княжича, кое-что оказывалось непонятным. Вот, скажем, лицо почти серое, пепельное. Губы синеватые, и, опять же — с сероватым оттенком. Что может означать эта серость? У больных — указывает на слабость сердца, предвестник смерти. Дышит незаметно — грудь почти не двигается. Оттого и говорит с присвистом, дыханье бережет. Странный нос у Свагешта, такое впечатление, что продолжается вверх, даже меж бровей бугорок. Да полно — человек ли это вообще?

— Что ты так пристально разглядываешь мое лицо, юноша? — просвистел древний.

— Те черепа, что сложены пирамидой, принадлежат к другому народу, — заявил Младояр, — у них нос до бровей, а у тебя — выше!

— Это совсем чуть-чуть…

— Я не слышал о людях с такими носами, — подростку стало даже немного страшно — с кем он играет сейчас словами?

— В самом деле, Свагешт, ты не все нам поведал, определенно — что-то не рассказал, — согласился с княжичем Веяма, — отчего те черепа — человечьи, а ты выглядишь, как пришелец со звезд?

— Последний раз я вселился не в обычного младенца, — объяснил древний, — к нам прилетел в крылатой колеснице странный человек, Коча, говоривший кощунственные речи. Моим людям понравилось то, что он говорил, они не сознавали, сколь лживы его посулы. Этот Коча убеждал людей изменить обычаям предков. Он, конечно, много знал, научил людей… Но Великие Духи Предков, оставшись без еды, разгневались на мой народ!

— Коча запретил человеческие жертвы? — предположил Веяма.

— Значит, вы слышали о нем? — в свою очередь, спросил Свагешт.

— О нем — нет, но такие истории обыкновенны, ко всем народам прилетали на небесных колесницах великие наствники, первым делом запрещавшие человеческие требы, — пожал плечами мудрый старец, — так что, этот Коча полюбил женщину твоего народа?

— Да, они любили друг друга, но Коча отказался совершить обряд, как положено, он пожалел принести в жертву предкам даже оленя! И женщина понесла от него, не став женой его пред ликом Великих Предков. Разгневались Предки, осудили люди.

— А ты в это время витал свободным духом в пространствах? — поинтересовался Иггельд.

— Да.

— И все видел, все слышал? — Веяма продолжил, поймав мысль приятеля на лету.

— Да, я все видел и негодовал вместе с Великими Предками!

— И нашептывал на ушко людям?

Свагешт вздрогнул, как от удара, замолчал. «Удивительно, ведь он далеко не умен!», — подивился Младояр.

— Люди убили Кочу? — продолжил Веяма, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос, слишком очевидного…

— Его покарали Предки! — просвистел Свагешт гневно.

— А люди, тем не менее, решили сделать его сына царем?

Вот и еще один вариант сказки… Веяма слушал почти без интереса — разумеется, кое-какие детали разнились с тем, что оставили в записях жрецы земель Луту и Ура, Хиндеи и Крыши мира — но в целом, одно и то же. Мореплаватели, изредка уходившие на запад, за великое море, встречались с жителями другой земли, далекой. И туда тоже приходили светлокожие мудрецы, отучавшие приносить в требу богам людские жизни.

Младояр же сидел с горящими глазами, ему еще не наскучили истории про великих бородатых — тьфу — учителей, объяснивших глупым людям, как пахать да сеять, подтирать носы и места иные, положившие конец людоедству и так далее.

Что же до Иггельда, то лекарь почти не слушал, но отнюдь не по причине многомудрости, как у Веямы. Нет, дело в том, что наставник княжича сразу не поверил в рассказ Свагешта, слова древнего пролетали мимо ушей старика, зато Иггельд не упускал ни единого изменения мимики. Он бы и за ручку подержал бы рассказчика, пульс посчитал… Иггельд припомнил старую сказку про влюбленного юношу, заболевшего от неразделенного чувства. Опытный лекарь в том сказе, держа парня за руку, называл женские имена, и ускорившийся пульс выдал сердечную тайну. А потом еще и то, где живет любимая… Хотя, этот пришелец из прошлого врет, и не краснеет. Может, все, что говорит — ложь. Зачем? Непонятно…

— Жили люди дико, творя зло направо и налево, да сами того бедный народ и не понимал. Злым богам поклонялись, несли им в жертву все —и еду, и одежду, и пленников с войны, и лучших воинов, и нежнейших девушек. Всех, всех изводили жрецы на каменных алтарях, сжигали лучшие вещи, бросали в пропасть драгоценные камни. У пленников беспощадные служители злых богов вырывали сердца, бросая их в огонь. А тела тех, кого богам посвятили, поедали простые люди, если же в требу шли девушки, мясом их лакомились сами жрецы. Говорили народу — не для себя стараемся, лишь отдавая сердца человеков богам ненасытным, лишь так — можно отдалить конец света. Высчитали жрецы, по звездам да по луне, что наступит гибель и людям, всей земле вскорости, только о том и думали…

И пришел в те времена к людям Коча. С ним — друзья его. И стал Коча учить людей. Как пшеницу сажать, где сады сажать, чем огороды копать. Возрадовались люди. И коз, и буйволиц поразвели, кончился голод, настали лучшие времена. Сделали люди Кочу владыкой над собой. Правил мудрый пришелец милостиво, никого смертью не наказывал, на соседние народы войной не хаживал, лишь посылал туда товарищей своих, чтобы всех научили землю обрабатывать.

А еще запретил Коча приносить в жертву богам людей. Осерчали на князя жрецы, они и жить уже не могли без вида крови человеческой, не ласкали уши их боле выкрики предсмертные. Но не стали люди храмов выступать против Кочи в открытую, решили выждать, а пока — народу шептали слова разные. Известное дело — к хорошему быстро привыкаешь, не прошло и двух поколений, как стало казаться людям, что всегда жили хорошо, и хлебами колосятся поля многие века, и скот разводят издревле. А тут пришли семь неурожайных лет кряду. Вновь заговорили жрецы о конце света, да о том, что давненько человеческих треб богам не приносили, мол — голоден Бог Времени, гневается… И во всем князя обвиняли. А Коча, видать, тоже из рода полубогов происходил — время шло, а он ничуть не старился. Начались в народе волнения, а тут, к несчастью, еще и падеж скота пошел. Вот жрецы и объявили — нужно принести много-много жертв. И, главное — отдать богам божье дитя — самого Кочу. Схоронился Коча в своем тереме, защищали князя друзья его, да дети друзей. Да что толку, если целый народ против тебя? Всех повязали, да повели в храмы, где и были вырваны сердца во славу Светил. А потом верховный жрец принес в жертву и самого Кочу…

Свагешт замолчал, всем видом демонстрируя крайнее возмущение деяниями тогдашних жрецов.

— А что стало с телом Кочи? — спросил Веяма.

— Народ разорвал его тело на мелкие-премелкие кусочки, и каждый взял себе по одному…

— И что сделали с теми кусочками? — продолжал допытываться старик.

— Ведуны засушили, приготовили талисманы, а простые люди… — Свагешт замолчал.

— Съели? — спросил Иггельд строго.

— Некоторые даже в сырую…

— А потом начался великий мор? — лекарь перехватил инициативу в беседе, Младояру казалось, что наставник заранее знает ответы на вопросы, что нашкодившего мальчишку расспрашивает!

— Не сразу, сначала у тех, кто съел мясо Кочи сырым, схватило живот, и лилась потоком жидкость, пока человек не худел, истощаясь все более. Тело покрывалась сыпью, черными пятнами, кожа лопалась под ними, потом припухло в… — Свагешт не находил нужного обозначения, его словарный запас был маловат.

— Узлы припухли, под мышками и в пахах?

— Да, а потом разорвались, оттуда полился…

— Гной, белый, вонючий?

— Зеленый! — поправил древний.

— И сколько вымерло?

— Никто не выживал, пытались оградить больных, но заразу разносили мыши и крысы, заболевали даже те, кто спрятался в лесу, в землянках!

— А кто ж тогда тебя захоронил?

— Это тело принадлежало сыну Кочи, его не взял мор, — напомнил свое «происхождение» Свагешт.

— Так, так, — кивнул Иггельд, заем обернулся к Веяме, — на сегодня, пожалуй, хватит!

Младояр с нетерпением ждал, что скажут старики. Но вот уже половину пути до города прошли, а сколько ни оборачивался княжич на Иггельда и Веяма, толку не было, ведуны молчали.

— А хорошо, что мы все уксусом залили, а то бы и на наш род зараза перекинулась бы! — не выдержал юноша.

— Никакого мора не было, — буркнул Иггельд.

— И вся история с Кочей — тоже вранье! — в свою очередь, будто нанося последний удар языком-топором по почти срубленному Иггельдом деревцу красивенькой истории, добил княжича Веяма.

— Как — не было мора? Почему история Кочи — вранье? — набросился на стариков Младояр.

— Ты ему скажи, — кивнул приятелю Иггельд.

— Понимаешь, Млад, я сначала особо и не слушал, а потом — стало интересно. Я много читал и слышал подобных историй, и рассказанное Свагештом было похоже на все известное ранее. При этом истории про умных учителей диких людей разняться между собой, в одних есть какие-то свои детали, отсутствующие в рассказах других народов, зато у тех — что-то свое… А в рассказе Свагешта было всё, понимаешь, вот если бы я придумал историю о Великом Учителе, пришедшем к какому-нибудь Заболотному народцу, я бы пересказал ее именно так, как это сделал древний. И еще — у каждого народа в легенде об Учителе — какой-нибудь свой, особенный элемент. Свагешт ничего нового не сказал, понимаешь, юноша?

— Он придумал новую сказку, используя старые, как дед внукам, когда уже все рассказано-пересказано?

— Вот-вот, именно!

— И еще. Понимаешь, Свагешт говорил, что боги ничему, мол, не научили древний народ, мол, до прихода Кочи люди ни пахали, ни сеяли, не знали иных домашних животных, кроме собаки…

— И что?

— А то! Те племена, которые не обрабатывают поля, и не разводят скотину, никогда в народы не собираются, тем более — не ведут войн, не заводят храмов да жрецов. У нас такие живут на Севере — мужчины бьют морского зверя, жены — по лесам корни да ягоды собирают. Вот и подумай, как такой маленький род сможет толпы пленников на алтарь выкладывать? Ну, самое большее — кинут в требу реке иль морю девушку по весне… Вывод — или соврал Свагешт, что люди до Кочи ничего не умели, либо выдумал, что охотой живя, тьму народа на требы до крови жадным богам перевели!

— А ты, Игг, в чем ты уличил Свагешта? Почему не поверил в мор? — Младояр перенес свои «почему» на лекаря.

— Да тоже самое, Младушка, то же самое…

— Как — тоже самое?

— Хворь, нашим старичком выдуманная, повторяет признаки других болезней, моров, причем — сразу всех! Пойми же, он перемешал в своем рассказе моровую язву, оспу черну и кишечные корчи.

Княжич задумался. Казалось, голову так и распирает — слишком много всего за раз. Удивительные истории, которые хочется слушать, забыв закрыть рот — и все это оказывается ложью, обманом! Значит, Свагешт и раньше врал…

— Может, и звать его не Свагешт? — последняя мысль прозвучала вслух.

— Может быть, — кивнул Иггельд.

— Наверняка, он не поведал нам подлинного имени, — подтвердил Веяма, — более того, обладая многими именами, этот древний, скорее всего, выдумал еще одно, специально для нас!

— Тогда может — хватит слушать эти сказки?! — княжич вновь забыл, что он — самый младший, даже еще не ведун.

— Отчего же, пусть говорит, может — что интересное скажет, — улыбнулся Веяма, — или ты, отрок, чего другое предложишь, дельное?

— Я бы тем сосудиком занялся, тепленьким. Что в нем, или кто?

— А вот от этого самого сосудика, лучше тебе, дитятко, держаться подальше, — голос Иггельда прозвучал неожиданно строго, как ведро холодной воды на голову бедняге Младояру.

— Видишь ли, отрок, — объяснил Веяма, — коли там, внутри, греется, что это может быть? Прикинем! Первое — сидит там, свернувшись, дух-исполнитель. А они — добрыми не бывают, тебя посади на тысячу лет, а потом выпусти — небось, всех, на кого взгляд упадет, перекусаешь? Так?

— Пожалуй, — улыбнулся княжич.

— Второе: внутри — самогреющееся вещество, такие бывают, — мудрец взглянул на Млада, как бы ища подтверждения, — вот Иггельд скажет…

— То, что само греется, опасно для людей, — откликнулся лекарь, — от прикосновения к таким вещам люди болеют, иногда — сходят с ума.

— Третье, например, волшебное там что-то, — продолжил Веяма, — а всякая волшба от чужаков закрыта, больше того — сунешься, как в болото, не зная броду — пожалеешь! Чем заветнее талисман, тем огражден защитой плотнее.

— А еще? — спросил Младояр.

— Ну, надеюсь, ты не будешь со мной спорить — если б там живой зверек сидел, иль обычный дух, давно б помер, али силы ушли бы настолько, что охладел бы…

— Заметь, Млад, дух-светильники в пещере давненько истощились, — поддакнул Иггельд.

— Отчего же зверь не может просидеть десять тысяч лет и живым остаться? Слышал я, оттаивали замороженные…

— Вот именно, замороженные! А вот отдавать тепло десять тысяч лет — никакое живое существо, особливо еды не вкушая, точно не сможет!

— Да, это точно, — кивнул Младояр, проглатывая слюну. Упоминание о съестном, даже вскользь, заставило желудок сжаться. Юноше представился блин, такой намасленный, со сметаной, да, еще и с медом…

— А в Старых Палатах и пожрать-то нечего! — добил княжича наставник. И вот так всегда!

Младояр никогда не поверил бы, что попадет сюда, на вече волхвов. Уж скорей — в тридевятое княжество на змее крылатом, чем юноше безусому на запретное капище, когда здесь мудрые старики собираются. Да — вкруг боги с деревянными ликами высятся, со всех сторон — волхвы, жрецы, да и ведуньи — тоже. Больше половины лиц — незнакомы, многие закрыты масками звериными. Прежде княжич считал, что бороду поганую лишь Белый ведун отращивал, да вот еще увидел стариков с бородами. Видать, отшельников созвали, со всех пещер, да и отшельниц, что в избенках посреди леса живут, входы-выходы мест заветных оберегают. Прикрыты лица, может — ягам показывать их не пристало. Речь держал Веяма, степенно, видать — привык, потом — Иггельд добавлял. Рассказали многое, считай — все, что узнали о Свагеште, пересказали его россказни — лишь мелочи опустили. А когда Младояр услыхал, что его кличут — испугался. Взошел на говорильный камень, огляделся — ниже его мудрецы стоят — еще боле перепугался княжич. Только сейчас осознал, что отца-то на вече не позвали. Выходит — князь им — не указ?

Ничего страшного не случилось, поспрашали отрока маленько, что, мол, он добавит к рассказу стариков. Асилуш подбодрил — мол, у тебя глаза юные, нос — чуткий, может — усмотрел чего, иль унюхал, а Веяма с Иггельдом пропустили? Успокоился Младояр, рассказал подробно, что чем пахло, да какого странного, с железным отливом, глаза у Свагешта. Спросили старики — а что юноше самым удивительным показалось, что запомнилось. Тут-то Младояр про сосуд самогреющийся и вспомнил, рассказал, да добавил, что Иггельд с Веяма ему даже прикасаться к той штуке не велели…

— И это хорошо, — кивнул Асилуш, вслед ему закивали другие волхвы.

— Иди, отрок, встань на место, — отпустил волхв княжича, — да помалкивай, более у тебя Слова здесь нет.

Всходили на камень ведуны — кто бодро, а которые — еле-еле, от старости да немощи кряхтя, посохами стуча. Говорили разное, каждый — по своему, да в сущности — лишь в одном расходились. Первые предлагали Свагешта сжечь, а пещеру закопать, другие — не сжигать древнего, а живьем в пещерке и оставить. И часа не прошло — куда и делась степенность мудрых старцев? Заволновались, каждый свое кричит, руками машут, посохами друг дружке грозятся.

В Крутене вече устраивали редко, на памяти Младояра — лишь четыре раза. Народ, на звон собравшийся, через короткое время из разумных человеков превращался будто зверя дикого, друг на дружку с кулаками бросились, кровь лилась из разбитых носов — благо, что с оружием приходить запрещали. Князь после каждого вече клялся, что этого безобразия никогда боле собирать не станет. Да что толку — есть такие решения, кои вождь народа сам принимать не только не может, но и не захочет. Скажем — попросили помощи соседи, война у них, или неурожай. Нам-то, какое дело? Воинов послать, али зерном ссудить — это же каждого коснется. Решит князь сам, с народом не посоветовавшись — весь Крутен на него обиду затаит, потому как с любым решением лишь половина согласна до его принятия, а уж после — все только ругать горазды. А уж если вече порешило — с князя взятки гладки!

Младояр, как и велено было, помалкивал, лишь головой круть-круть — все ждал юноша, окрасятся ли разбитые носы у мудрых старичков алой кровицей, иль, может, вцепится какая ведунья товарке в волосы? Вот пара волхвов, один — в черной маске волка, другой — с крашеными рогами, что у быка, спорят жарко, руками размахивают. А эту, в балахоне — пора успокаивать, пророчит, небось, беды на наши головушки! Когда такая тебе напророчит, враз поверишь. А тут — где волхвов да ведуний столько, что яблоку негде упасть, и все со всеми не согласны… Ну и как поверишь такой Светлуше, балахоном прикрытой, если рядом другая, простоволосая да в сети одетая, предсказывает все наоборот?

Похоже — обошлось, утихомирилось вече. Но гул продолжался, что раскаты грозы уходящей, где уж мудрецам к одному мнению придти?! А те, кто богов слушает — был бы один бог, куда ни шло, а когда не считано? Вот каждый за своего бога и кричит. Позвали Веяму последнее слово сказать. Недолго говорил мудрец.

— Я так мыслю, — обвел ясным взглядом капище, — не следует вершить действий, кои назад поворотить невозможно. Сожжем древнего человека — а как понадобится что у него спросить? Уж лучше посадим снова в домовину, да закопаем. Может, внуки мудрее нашего будут, раскопавши, чего полезное для себя найдут?

Позвали Иггельда:

— Не стоит оставлять детям да внукам долги наши! Послали боги задачу, нам и решать ее. Выпустить Свагешта из пещеры нельзя, если хоть что-то из его рассказов — правда, принесет он Крутену великое горе. Мой приговор — сжечь!

Вновь заволновалось вече, каждый кричал — мол, из его храма никто не убежит… Вновь с одной стороны — «сжечь!» кричат, а с другой — «схоронить!». Тут взмахнул руками Асилуш, призывая к молчанию.

— Вот что я думаю, — молвил верховный волхв, — коли нас, мудрецов, половина одно кричит, а другая половина — иное, спросим дите малое, ведь его устами боги глаголят!

— Какое еще дите?

— А вот, — и Асилуш указал на Младояра, — ты скажи, отрок… Сжечь то чудище в облике человека, иль живого схоронить?

Вновь Младояр выше всех, смотрит сверху вниз, а на горизонте — алая заря, пора вече распускать.

— Рассказывал древний человек, что умеет после смерти в другие тела переселяться, — напомнил княжич, — может, и врал, а может — и нет. Как сожжем его — вдруг в кого вселится? Не хотел бы я, чтоб этот Свагешт в меня залез! А коли закопаем живьем — так он в своих телесах и останется, дух его — как птаха в клетке, взаперти. Мое слово — пусть дальше в темнице мается!

Вновь заходило вече ходуном, да только тех, кто кричал «схоронить живьем» явно поприбавилось. Поднял руки Асилуш, да огласил приговор…

— А лекарю, да ведуну, и отроку — всей троице, к чужаку касавшейся, месяц в пещере голодными сидеть, ключевой водой очищаться, — добавил жрец, — что же до остальных, кто в пещеру захаживал, срок отшельничества им — семь дней!

Рассвело. Жрецы повели Младояра с наставником и Веямой в дальние пещеры, идти пришлось лесом, долго — только к вечеру и прибыли на место. Не всякому смертному дарована честь побывать в заветных пещерах. Вот и княжич удостоился чести!

— Как там, внутри? — спросил Младояр у Веямы.

— Кто ж его знает, нет обычая освещать Священную пещеру, — вздохнул старик, — а жаль! Иные подземелья красоты неземной. Был я в Шурьих пещерах, так там…

— Расскажи, — попросил княжич.

— Я спускался в Шурьи не один, со мною было двое местных ведунов, как же без провожатых. Спустились…Факелы осветили каменные стены, огонь бликами отразился в родничке. А ход вел внутрь горы. Рисунки бурые на стенах, звери невиданные, слоны, шерстью покрытые, олени с рогами преогромными… Спустились ниже — вот красота-то! Откуда-то сверху, вперемежку с водицей, свет капает, сокровенное место подсвечивая. Купол на многие сажени ввысь уходит, сверху каменные сосульки спускаются.

— Смотри слюнями не захлебнись! — вернул размечтавшегося юношу на землю Иггельд, — Уже стемнело, скоро поведут…

— Ну как, княжич, выдержишь искус? — спросил Веяма.

— Выдержите ли вы? —усмехнулся юноша.

— Мы? — удивился мудрец.

— Ага, это ведь вам плохо придется! Я вопросы задавать цельный месяц буду, а вам, беднягам — все рассказывать, да рассказывать!