Глава 2

Второе предупреждение из Фазисной системы привело Хьюланна в замешательство. Он напрочь забыл о необходимости встречи с травматологом. Такое небрежное отношение к своим обязанностям потрясло Хьюланна, и он решил исполнить свой долг перед тем, как пойдет на раскопки. Но компьютер – секретарь Баналога – назначил время встречи Хьюланна с главным травматологом после полудня. Поэтому Хьюланн отправился к месту работы, однако уже второй день подряд он приходил намного позже обычного.

Минуя сослуживцев, не проронив ни слова, он не мог не заметить на себе удивленные взгляды. Вдруг осознав, что выдвинутые вперед губы придают его лицу выражение стыда, Хьюланн немедленно взял себя в руки и принял хладнокровный, спокойный вид – и вот от его стыдливости не осталось и следа.

Он снова выглядел как счастливый охотник за костями на пути к богатому кладбищу.

Хьюланн вошел в знакомое полуразрушенное здание, затем спустился по ступенькам в подвал, освещая себе путь. Оставив позади провал в бесконечной веренице комнат, он снова оказался в том месте, где нашел вчера человеческого детеныша. Лео все еще был там.

Мальчишка сидел на куче одежды, натянув на себя два пальто, чтобы хоть как-то спастись от ледяного холода, и ел какой-то земной фрукт из пластикового контейнера. В контейнер, очевидно, был встроен элемент обогрева, так как над ним поднимался пар.

Хьюланн в недоумении остановился. Его глаза были широко открыты, веки подобно мехам гармоники покоились на выступающих костях над глазницами, нисколько не прикрывая их.

– Хочешь немного? – спросил Лео, протягивая ему кусочек фрукта.

– Что ты здесь делаешь?

Лео ничего не ответил, снова приступив к своей скромной трапезе.

– Ну куда же я мог уйти?

– В город, – подсказал Хьюланн. – Там, наверху, целый город.

– Нет. Там другие наоли. Город оккупирован.

– Тогда за его пределы! Подальше отсюда!

– С моей ногой уже лучше, – согласился Лео, – хотя я все равно не смог бы нормально идти. Но даже если б смог… Не забывай, что там война!

Хьюланн не нашелся что ответить. Первый раз в жизни он почувствовал, что не может управлять своими эмоциями. В нем возникло огромное желание упасть на колени, расслабиться и заплакать.

– Холодно, – заметил Лео, продолжая есть. – А на тебе ничего нет. Тебе не холодно?

Хьюланн пересек комнату, сел на кучу хлама напротив мальчика на расстоянии нескольких футов и как-то рассеянно проговорил:

– Нет, мне не холодно. У нас нет постоянной температуры тела, как у вас. Она изменяется согласно температуре вокруг. Хотя, конечно, не очень сильно. Да, еще наша кожа. Если мы хотим сохранить тепло в теле, мы делаем так, что кожа становится непреодолимой преградой для прохождения холода.

– А я вот замерз, – пожаловался Лео. Он отложил в сторону пустую банку, от которой все еще струился пар. – Я ищу персональный обогреватель с того самого момента, как рухнул город. И не могу найти. Может, ты принесешь мне один?

Наоли недоверчиво взглянул на мальчика и сам не заметил, как сказал:

– Может быть. Я видел их на раскопках.

– Это было бы здорово!

– Если я достану то, что ты просишь, ты уйдешь?

Лео снова пожал плечами, что казалось его самым примечательным жестом. Только Хьюланну очень хотелось узнать, что же означает этот жест.

– Куда мне идти?

Хьюланн как-то неопределенно провел рукой по воздуху:

– Подальше из города. Даже если там мало чего есть. Ты мог бы взять с собой еду и дождаться, пока мы уйдем.

– Десять лет?

– Да.

– Это глупо.

– Да, глупо…

– Отступаете туда, откуда начинали войну?

– Да, это так.

– А тебе не больно так? – поинтересовался Лео, наклоняясь вперед.

– Как?

– Когда ты втягиваешь губы и они накрывают зубы?

Хьюланн быстро обнажил зубы, прикоснулся рукой к губам и ощупал их.

– Нет, – протянул он, – у нас нет нервных окончаний в верхних слоях кожи.

– Ты выглядишь так забавно! – фыркнул Лео. Затем втянул губы внутрь рта, прикрывая ими зубы, попробовал что-то сказать и расхохотался.

Хьюланн тоже рассмеялся, глядя, как мальчик копирует его мимику. Неужели он и правда так выглядит? Втянутые губы делали лицо наоли загадочным; или он, по крайней мере, привык рассматривать это именно так. Но в такой пародийной версии он действительно выглядел смешным.

– Что ты делаешь? – Мальчик прямо-таки закатился от смеха.

– Ты о чем? – спросил Хьюланн, глядя поверх него. Тело его застыло. Руки и ноги не двигались.

– Что это за шум? – Мальчик удивленно посмотрел на Хьюланна.

– Шум?

– Какой-то хрипящий звук.

Хьюланн смутился:

– Ну, так мы выражаем веселье, радость.

Смех. Как у тебя.

– Это похоже на бульканье в забитой чем-то водосточной трубе, – заметил Лео. – Неужели мой смех тоже такой противный для тебя?

Хъюланн снова засмеялся:

– А ты издаешь какое-то странное журчание. Я не замечал этого раньше. Похоже на то, как кричат некоторые птицы в моем мире. Огромные и волосатые. Ноги у них длиной около трех футов, а клюв маленький-маленекий!

Они смеялись до тех пор, пока не устали.

– Сколько ты сможешь оставаться здесь сегодня? – спросил мальчик после нескольких минут приятной тишины.

Хьюланн снова почувствовал себя подавленным.

– Недолго. А ты – и того меньше. Ты должен уходить. Немедленно,

– Я же уже сказал, что не могу, Хьюланн.

– Никаких возражений! Ты должен сейчас же бежать отсюда, или я сделаю то, что обязан был сделать с самого начала. Я сдам тебя палачам.

Лео даже не шелохнулся. Хьюланн встал.

– Уходи! – скомандовал он.

– Нет, Хьюланн…

– Уходи! Сейчас же уходи! – Он схватил мальчика с пола, удивившись, насколько тот был легким. Он тряс Лео до тех пор, пока на лице человечка не выступили пятна. – Сейчас же! Или я сам тебя убью! – И Хьюланн бросил его на пол.

Лео не сделал ни малейшего движения, чтобы убежать. Он посмотрел на Хьюланна, потом на разбросанную на полу одежду. И принялся подтягивать ее к себе и закрывать тело, чтобы удержать тепло. И вот уже незакрытыми остались только глаза, которые пристально смотрели на Хьюланна.

– Что ты со мной делаешь! – воскликнул Хьюланн. Гнев уступил место раздражению. – Лео, ты не должен заставлять меня делать это. Пожалуйста. Ты поступаешь очень плохо.

Ответа не последовало.

– Неужели ты не понимаешь, что дела ешь? Ты делаешь из меня преступника… предателя.

Порыв ветра проник в развалины и закружил пыль вокруг них. Хьюланн не замечал этого. Мальчик начал глубже зарываться в свое гнездо.

– Лучше бы ты позволил крысе убить меня. Глупый ребенок! Зачем ты предупредил меня? Кто я тебе? Думаю, для тебя было бы лучше, если бы я был мертв, а не жив.

Лео слушал.

– Какой я глупец. Я предал свой народ.

– Война окончена, – напомнил Лео. – Вы победили.

Хьюланн согнулся от острой боли в желудках.

– Нет! Нет! Война не окончена, пока полностью не истреблена одна из сторон. И никому не будет пощады в этой войне.

– Не может быть, чтобы ты верил тому, что сейчас говоришь.

Хьюланн молчал. Конечно же он не верил – мальчик был прав. Возможно, он никогда не верил. И только сейчас осознал, что война была какой-то ошибкой. Человеку и наоли пока, еще не удавалось сосуществовать даже в состоянии "холодной войны". Они были слишком чужими, чтобы найти хоть что-то общее для понимания друг друга. А тут этот ребенок. Такой доступный. Такой беззащитный. Они же общаются, и это значит, что вся теория о несовместимости людей и наоли разваливается прямо на глазах. Войны можно было избежать. – Понимаешь, – вздохнул Хьюланн, – у меня нет выбора. Я должен открыть эти подвалы для того, чтобы их тщательно исследовали ученые из моей команды. Я не могу скрыть их наличие. Я буду протягивать сюда свет. Если ты не уйдешь, когда я позову остальных, это твои проблемы. Больше меня это не касается.

Он встал и принялся за работу, намеченную на этот день. Два часа спустя ему следует быть у травматолога. Хьюланн торопился. Когда почти все подвалы были освещены, наоли вернулся и посмотрел на мальчика.

– Следующий подвал – последний, – произнес он. – Я уже все сделал.

Лео по-прежнему молчал.

– Тебе нужно уходить.

– И снова тот же ответ:

– Мне некуда идти.

Хьюланн стоял, не сводя глаз с ребенка. Наконец, словно очнувшись, он начал выкручивать раскаленные лампочки, после повыкручивал столбы, которые сам же и вбивал, смотал провод и отнес все в дальний подвал, который находился у выхода. Вернувшись обратно, он положил свой фонарь рядом с мальчиком:

– Сегодня вечером у тебя будет светло.

– Спасибо, – ответил Лео.

– Я закончил свою работу.

Лео кивнул.

– Возможно, завтра я смогу завалить щель в развалинах, которая ведет в эту комнату, и попытаюсь сделать так, чтобы сюда никто не смог проникнуть. Тебя никто не потревожит.

– Я помогу тебе, – кивнул Лео.

– Знаешь, – лицо Хьюланна напряглось так сильно, что даже мальчик смог увидеть признаки невыносимого страдания, – ты… ты… мучаешь меня.

И он ушел, оставив мальчику свет.

– Входите, Хъюланн, – сказал травматолог Баналог, дружелюбно улыбаясь, впрочем, как все травматологи улыбаются своим пациентам. От врача прямо-таки исходили тепло отцовской нежности и чувство какого-то преувеличенного благополучия, что не очень-то помогало, а только добавляло клиенту забот.

Хьюланн сел справа от Баналога. Травматолог занял свое привычное место за столом, откинувшись на спинку мягкого стула, и притворился расслабленным.

– Прошу прощения, что вчера забыл уточнить время нашей встречи, – извинился Хьюланн.

– Ничего страшного. – Баналог говорил спокойно и мягко. – Это только показывает, что чувство вины в вас не столь велико, как полагает Фазиссистемный компьютер. В противном случае вы не смогли бы продолжать работу так, как вы ее выполняли.

Баналогу было интересно, удалось ли ему скрыть столь явную ложь. Казалось, Хьюланн несколько оживился. Значит, его слова прозвучали весьма убедительно. И теперь травматолог был уверен в том, что археолог осознает вину и делает все возможное, чтобы не показать этого…

– Я и не предполагал, что у меня комплекс вины, пока Фазисная система не сообщила.

Баналог махнул рукой в знак того, что с Хьюланном не происходит ничего серьезного.

Дело в том, что пациент должен быть хоть немного расслабленным. Врач придвинул стул поближе к столу, положил на него руки и начал нажимать кнопки на своем многоцветном пульте управления.

Над головой Хьюланна что-то зашевелилось. Когда он поднял голову, чтобы посмотреть на источник шума, то увидел, как, подобно заходящему на посадку вертолету, на него спускается серый тусклый колпак медицинского робота. Он замер в двух футах над Хьюланном, распространяя во все стороны сияние Диаметр колпака составлял фута четыре.

Баналог снова нажал какие-то кнопки – и прямо из пола, невдалеке от Хьюланна выросло устройство в форме цилиндра, состоящее из различного вида крайне чувствительных линз и сенсоров, и остановилось на уровне глаз пациента.

– Я думал, что такое оборудование используется только в тяжелых случаях, – нервно проговорил Хьюланн, теряя самообладание, с которым вошел в этот кабинет В голосе его появились признаки беспокойства. Казалось, он не в силах преодолеть охвативший его ужас.

– У вас сложилось превратное представление, – возразил Баналог так, будто заниматься всем этим ему порядком надоело. – Для выявления тяжелых случаев у нас в арсенале имеются гораздо более изощренные технологии.

– А вы не боитесь, что я дам ложные показания?

– Нет, не боюсь. Не хочу вас обидеть, Хьюланн, это противоречит моим принципам, но не забывайте, что мозг представляет собой крайне интересное явление. Ваш собственный сверхразум может лгать вам. В то время как вы будете сидеть и рассказывать мне, что вы сами думаете по поводу вашего комплекса вины, эти приборы покажут объективную картину всех ваших внутренних тревог. Мы ведь и сами не знаем, что творится у нас в подсознании.

Приборы слегка загудели, как будто возвращались к жизни из вязкого сна. Некоторые сенсоры засветились зеленым и стали похожи на глаза наоли. Другие мигали желтыми и ярко-красными огоньками.

По телу Хьюланна поползли мурашки, когда он почувствовал, как в него проникают все знающие бесчувственные волны, считывающие информацию для травматолога.

– Значит, это необходимо? – спросил он.

– Не необходимо, Хьюланн. Но в противном случае все выглядело бы так, будто с вами не все в порядке. Но ведь вы же не чувствуете себя больным? Надеюсь, то, что с вами происходит, не так уж страшно. Это не необходимость, а стандартная процедура в подобных случаях.

Хьюланн кивнул и подчинился. Ему придется быть предельно осторожным и следить за своими словами: отвечать по возможности честно – но в то же время не открывать всей правды.

Опрос начался издалека.

– Вам нравится ваша работа, Хьюланн?

– Очень.

– Сколько лет вы занимаетесь археологией?

– Семьдесят три.

– А до этого?

– Я был писателем.

– Как интересно!

– Согласен.

– О чем вы писали?

– Книги по истории. Истории сотворения мира.

– Археология в таком случае стала естественным продолжением вашей деятельности.

– Полагаю, да.

– Чем вас привлекает археология? Постойте, я хотел сказать, почему вам нравится вести раскопки?

– Я испытываю искреннее волнение при воскрешении прошлого, когда неожиданно что-то находишь, а также удовольствие в процессе познания.

Баналог проверил данные, которые высветились у него на столе, и, чтобы не нахмуриться, снова посмотрел на Хьюланна и выдавил из себя улыбку:

– Связано ли ваше чувство вины с работой именно на этой планете?

– Я не понимаю, о чем вы.

– Ну, не чувствуете ли вы, будто отбываете что-то вроде наказания, реконструируя, так сказать, повседневную жизнь людей?

Так продолжался опрос. Тестирование… Зондирование… Вскоре Хьюланну стало ясно, что Баналог узнавал намного больше, чем пациент намеревался позволить ему узнать. Хьюланн старался отвечать как можно лучше, но и сдержать проницательного травматолога с его умными машинами не было никакой возможности.

Затем произошло самое страшное. Баналог подался вперед и доверительно сообщил:

– Конечно, Хьюланн, вы понимаете, что ваша подсознательная вина есть не что иное, как совесть.

– Я…

Баналог нахмурился и сделал знак замолчать перед тем, как Хьюланн начнет все отрицать.

– Да, да. Я вижу это, Хьюланн. Но есть и еще что-то, что вы скрываете от меня.

– Ничего.

– Пожалуйста, Хьюланн. – Лицо Баналога выражало страдание. – Это для вашей же пользы. Да вы ведь и сами все знаете.

– Да, – признал с неохотой Хьюланн.

– Тогда скажите мне.

– Я не могу.

– Вы будете чувствовать себя виноватым?

Хьюланн кивнул. Баналог снова откинулся в своем кресле и долго молчал. Машины продолжали ковыряться в мозгу Хьюланна, пронзая его своими невидимыми щупальцами. Баналог отвернулся к окну и смотрел, как в тусклом свете падает снег. Снег шел уже целый день, и все основательно покрылось белым слоем пороши, хотя таять снег перестал только в полдень. Баналог обрабатывал детали, которые ему удалось обнаружить, систематизируя их в голове, пока не нашел следующий вопрос:

– Хьюланн, это имеет какое-то отношение к тому, что вы нашли во время раскопок?

Датчики на столе яростно замигали.

– Нет, – отрезал Хьюланн.

Баналог никак не отреагировал на ответ. Его внимание было поглощено данными машин.

– Что вы нашли?

– Ничего.

– Что же это такое, что вы считаете столь важным, что упорно скрываете, подвергая себя риску стирания памяти и реструктурирования.

Хьюланна охватил неподдельный ужас. Внезапно он увидел, как мир вокруг него рушится, осыпается, превращается в пыль, уносимую куда-то холодным ветром. Его прошлое будет стерто промывающими память технологиями.

У него отнимут первые двести восемьдесят лет жизни. У него больше не будет прошлого, о котором он сможет рассказать своим детям. Клеймо позора ляжет на десятки поколений его семьи.

Баналог приподнял голову, его веки скользнули вниз, скрывая шок в глазах.

– Хьюланн! Вы нашли в развалинах чело века! Живого человека! Нашли! – выдохнул терапевт.

А Хьюланн уже видел, как Лео вытаскивают из разбитого и обуглившегося здания. Затем возник образ испуганного детского лица. И финальная картина – маленькое, растерзанное, кровоточащее тельце на замерзшей земле, после того как палачи сделают свое дело.

Он вскочил с кресла с легкостью, которой сам от себя не ожидал. Эта легкость сохраняла ему первые двести лет жизни. Хьюланн не стал обходить стол, а прыгнул прямо через него, сметая на своем пути аппаратуру, которая яростно замигала, словно сопротивляясь.

Баналог пытался закричать.

Но Хьюланн врезался в кресло, где сидел травматолог, и они оба повалились на пол. Хьюланн успел заткнуть врачу рот правой рукой с такой силой, что тот был лишен всякой возможности позвать на помощь. Банапог пытался отбиваться. И, несмотря на то что он был старше лет на сто, ему почти удалось освободиться.

Тогда Хьюланн с размаху ударил его по голове. Врач рухнул на пол. Веки широко открытых зеленых глаз медленно сомкнулись.

Хьюланн ударил еще раз, для верности, но Баналог был уже без сознания. Какое-то время Хьюланн мог все обдумать и решить, что же ему делать дальше.

Делать дальше…

Он вдруг до конца осознал, в каком положении оказался. Горькая правда реальности ошеломила его. Хьюланн заметил, что слабеет от одной мысли о том, что сделал. Его прямо-таки выворачивало наизнанку. Наоли почувствовал, как второй, более восприимчивый желудок поднимается мощной волной, пытаясь попасть в полость первого. Но ему удалось справиться с этим. Подумать только, еще несколько мгновений назад он был кандидатом на стирание памяти и реструктурирование. Это было ужасно. Однако все происшедшее потом оказалось намного страшнее. Он стал предателем. Избил Баналога, чтобы избежать наказания и спасти человеческого детеныша. Ему этого не простят. Его уничтожат без суда и следствия.

Когда-то он думал: самое страшное, что с ним могут сделать, – это лишить прошлого. И такое наказание представлялось более страшным, чем стать просто предателем. Сейчас он понял, что ошибался. В конце концов, он мог бы дать детям наследие своих будущих свершений. Но что ожидает детей перебежчика? Только безрадостное существование на протяжении нескольких столетий.

Что же можно сделать? Ничего. Ничто не поможет ему спасти имя своей семьи. Единственным утешением оставалось только то, что ему уже удалось воспитать нескольких детей. Хьюланн поднялся и начал обдумывать следующий шаг. Поначалу единственно достойным выходом казалось самоубийство. Но даже это не сможет вернуть ему доброе имя, и потому смерть не имела смысла Теперь ему оставалась только собственная жизнь – и ее-то он и должен спасать.

И жизнь Лео. Тоже Ведь, в сущности, именно из-за этого мальчика он разрушил всю свою жизнь. Позволить теперь, чтобы Лео убили, означало превратить все в фарс. Первое, что нужно было сделать, – это обезвредить Баналога, чтобы он не поднял тревогу до того, как Хьюланн и мальчик окажутся вне досягаемости Второй Дивизии.

Перенеся бессознательного травматолога под колпак, под которым еще недавно сидел он сам, Хьюланн поискал что-нибудь для того, чтобы связать его. Ничего подходящего не оказалось. В конце концов он содрал шторы с обеих сторон окна и разорвал их на полоски. Намочив эти полоски в туалетной комнате, примыкавшей к кабинету, Хьюланн привязал Баналога к стулу. Сначала он связал Баналогу ноги, потом руки, а затем обмотал его плечи, грудь и прочно прикрепил веревки за спинкой стула. Оставалось только привязать колени.

– Этого, пожалуй, будет достаточно, – сказал Баналог.

Хьюланн выпрямился и изумленно посмотрел на врача.

– Придется сильно попотеть, чтобы выбраться отсюда, – заметил Баналог.

Хьюланн хотел что-то сказать, но травматолог оборвал его:

– Не надо. Ты поступаешь так, как считаешь нужным. Ты болен, Хьюланн. Поэтому не знаешь, что для тебя лучше.

Хьюланн развернулся к двери.

– Погоди! Еще две вещи, о которых ты позабыл. Сделай мне инъекцию сладкого наркотика для ослабления связи с Фазисной системой. И кляп в рот.

Не произнося ни слова, Хьюланн подошел к столу травматолога, нашел наркотик в центральном ящике и наполнил иглу большой дозой сильнодействующего препарата, после чего осторожно ввел состав в вену на шее Баналога. Затем засунул ему в рот кляп. Хотя, по мнению Хьюланна, все, что он делал, было бессмысленно. Что заставило Баналога действовать с ним заодно? Хьюланн едва удержался от искушения выдернуть изо рта Баналога плотно смотанный кусок драпировки и спросить об этом. У него не было времени. Бежать! Бежать без промедления!