"Чейз (Погоня)" - читать интересную книгу автора (Кунц Дин)

Глава 6

На лбу у Чейза, над самым правым глазом, красовалась двухдюймовая царапина и еще порез поменьше на правой щеке — результат падения в колючую изгородь; обе раны уже подсохли, кровь запеклась. Кончики четырех пальцев тоже оказались исколотыми о колючки, но это его меньше всего беспокоило: на фоне остального — сущий пустяк. Ребра ныли от лихих кульбитов по усыпанному гравием косогору, хотя, кажется, ни одно не сломано; грудь, спина и руки — сплошь в синяках от ударов о крупные камни. Обе коленки ободраны до крови. Помимо всего прочего, он лишился рубашки, которую разорвал надвое, чтобы защитить руки от шипов, да и брюки годились лишь на помойку.

Он сидел в “мустанге” у края аллеи влюбленных, оценивая нанесенный ему ущерб, и вовсе не чувствовал облегчения, которое, возможно, чувствовали бы другие, оттого, что отделался несколькими ссадинами, когда мог бы лишиться жизни. Его трясло от ярости, хотелось расколотить что-нибудь, врезать кому-нибудь как следует или в крайнем случае хотя бы завопить во весь голос от досады. Однако прошло несколько минут, и он задышал ровнее, острая боль во всем теле притупилась. Под влиянием здравого смысла поумерился его боевой запал. Он ничего не выиграет, если ринется очертя голову неизвестно куда, желая побыстрее отомстить. Не двигайся с места — подсказывал разум. Успокойся. Подумай как следует.

На аллее влюбленных уже появилось несколько машин; они жались к изгородям, возле которых сгустились сумерки. Еще даже не появились звезды, и кромка заката алела на небе, но влюбленные были тут как тут. Чейз поразился их бесшабашной смелости — возвращаться на место убийства, когда сумасшедший, который зарезал Майкла Карнса, еще на свободе. Интересно, запрут ли они сегодня дверцы машин.

Поскольку здесь, вполне возможно, дежурят полицейские патрули, на тот случай, если убийца вновь попытается на кого-нибудь напасть, им наверняка покажется подозрительным человек, одиноко сидящий в машине. Чейз завел мотор, развернулся и направился в город.

Дорогой он пытался вновь и вновь вспомнить все, что видел, дабы не упустить ни одной мельчайшей подробности, способной стать ключом к разгадке личности Судьи. Итак, у Судьи есть пистолет с глушителем и красный “фольксваген”. Он плохо стреляет, но, судя по тому, как ловко отъехал, хорошо водит машину. Судья нетерпелив, о чем говорит его пальба наугад. Вот и все.

Что дальше? Идти в полицию?

Но тут он вспомнил Уоллеса, его покровительственный тон и сразу отказался от этой затеи. Он уже пробовал искать помощи. Сначала у Ковела — и что же? Получил несколько бесполезных советов, вот и все. От полиции было еще меньше толку. Оставалось только одно: взяться за дело самому, открыть глаза, навострить уши и постараться выследить Судью прежде, чем Судья убьет его.

Приняв решение, он уже и не представлял, что можно поступить по-другому.

Миссис Филдинг, встретив его у дверей, удивленно отшатнулась, когда увидела, в каком он состоянии. Она приложила руку к губам и так жеманно ахнула, что создалось впечатление, будто она репетировала заранее.

— Что с вами? — спросила она.

— Я упал, — ответил Чейз. — Ничего страшного.

— Но у вас кровь на лице, — сказала миссис Филдинг. Чейз с интересом заметил, что она прижала руку не к груди, а к губам — халат же у нее был, как всегда, расстегнут на три пуговицы. — Только посмотрите на себя, вы весь в синяках и ссадинах!

— Правда, миссис Филдинг, со мной все в порядке. Небольшой несчастный случай, но, как видите, я держусь на ногах без посторонней помощи.

Она оглядела его повнимательнее, как будто тщательное изучение его ран могло ей что-то объяснить, и спросила:

— Вы опять пьяны, мистер Чейз? — Ее тон из озабоченного превратился в неодобрительный. Она впервые заикнулась о его пристрастии к виски с того самого времени, как узнала, что он герой.

— Совсем не пил, — ответил Чейз.

— Вы знаете, я не одобряю пьянства.

— Да, знаю, — сказал он, обойдя ее и поднимаясь по ступенькам. Лестница казалась бесконечной.

— Вы не разбили машину? — крикнула она вслед.

— Нет, — успокоил он.

Чейз поднимался с нетерпением, ожидая площадки, которая казалась неким убежищем. Но, как ни странно, на сей раз миссис Филдинг не испортила ему настроения, как обычно.

— Это хорошо, — сказала она. — Пока у вас есть машина, вам легче будет искать работу. — Ее синие меховые тапочки зашлепали по коридору в направлении лестницы.

— Несомненно! — крикнул он.

Вот наконец и площадка. Чейз постоял, приходя в себя, опершись о полированные перила. Дальше он стал подниматься, перешагивая через две ступеньки, хотя ноги и плохо слушались, быстро миновал коридор второго этажа и взобрался в свою комнату по лестнице, ведущей на чердак. Войдя, он запер за собой дверь и с облегчением вздохнул.

Выпив стакан виски со льдом, Чейз наполнил ванну такой горячей водой, какую только мог вытерпеть, и забрался в нее, кряхтя, как немощный старик, страдающий от артрита или какого-нибудь недуга похуже. Вода хлынула в открытые раны, и у него дух захватило от удовольствия и боли.

Через сорок пять минут выбравшись из ванны, Чейз обработал самые глубокие царапины мертиолатом, надел легкие слаксы, спортивную рубашку, носки и кроссовки. Со вторым стаканом виски в руке он уселся в кресло и стал раздумывать, как поступить дальше. Необходимость предпринять активные действия одновременно будоражила его и пугала.

Прежде всего ему, пожалуй, следует поговорить с Луизой Элленби, подружкой убитого Майкла Карнса. Полиция допрашивала их каждого по отдельности, но кто знает, возможно, вместе они смогут вспомнить что-нибудь упущенное в ту ночь — какую-то важную деталь.

В телефонной книге значилось восемнадцать Элленби. Но Чейзу повезло, потому что он вспомнил, как Луиза рассказывала, что ее отец умер, а мать больше не вышла замуж. В книге оказалась лишь одна женщина по фамилии Элленби. Клета Элленби, жившая на Пайн-стрит, в районе Эшсайд.

Он набрал номер и стал ждать; после десятого гудка трубку сняли. Голос на другом конце провода, теперь спокойный и уверенный, явно принадлежал Луизе Элленби. В нем звучала томность, проникновенная женственность, которой он прежде не заметил и не мог даже себе вообразить. Она назвала свое имя.

— Это мистер Чейз, Луиза, — сказал он. — Помнишь меня?

— О да, конечно. — Похоже, она была искренне рада услышать его голос, впрочем, наверное, любому приятно разговаривать с человеком, который спас ему жизнь. — Как поживаете?

— Прекрасно, — ответил он, кивая, точно она могла его видеть. Потом спохватился и сказал:

— Вообще-то, признаться, довольно паршиво.

— В чем дело? — спросила она; теперь ее голос звучал озабоченно. — Не могу ли я вам помочь?

— Хотелось бы поговорить с тобой, если можно, — сказал Чейз. — О том, что случилось в понедельник ночью.

— Ну... конечно, о чем речь, — согласилась Луиза.

— Этот разговор тебя не расстроит?

— Нет, — беззаботно ответила она, не оставляя у собеседника ни малейшего сомнения, что это действительно так, и спросила:

— Вы можете приехать сейчас?

— Если тебе удобно, с удовольствием, — ответил он.

— Прекрасно. Сейчас десять — значит, через полчаса, в половине одиннадцатого. Подходит?

— Подходит, — подтвердил Чейз.

— Тогда буду ждать вас. — Она положила трубку.

Его ссадины начали подсыхать и стягиваться, и у Чейза появилось ощущение, будто он с головы до ног обмотан бельевой резинкой. Он встал, потянулся, нашел ключи от автомобиля и быстро прикончил свой стакан.

Пришло время ехать, а он вдруг почувствовал апатию. Внезапно ему стало ясно, насколько бесповоротно эта добровольно взятая на себя ответственная миссия изменит его жизнь, нарушит привычный уклад, который он выработал за долгие месяцы после демобилизации и больницы. Больше не будет утреннего праздного времяпрепровождения в городе, не будет дневного просмотра старых фильмов, не будет вечернего чтения и потягивания бренди до тех пор, пока не сморит сон. По крайней мере, всего этого он лишится на долгое время, пока не распутает эту историю и над ним не перестанет висеть дамоклов меч — Судья с его “судом” и тем, что должно последовать дальше. А если рискнуть и попробовать отсидеться здесь, в комнате? Поймают же Судью рано или поздно, пусть через несколько недель, ну, самое долгое — через несколько месяцев. И он, Чейз, останется в живых.

Но в следующий раз Судья может и не промахнуться...

Чейз проклинал всех, кто заставил его расстаться с безмятежным существованием — Захарию, местную прессу. Ассоциацию торговцев, Судью, доктора Ковела, Уоллеса, Таппингера, но он знал, что выбора у него нет. Единственное утешало: когда со всем этим будет покончено, он вернется в свою комнату, запрет дверь и снова начнет вести тихую, размеренную жизнь, к какой приучил себя за последний год.

Когда он выходил из дому, миссис Филдинг не прицепилась к нему, и Чейз счел это за добрый знак.

Мать и дочь Элленби жили в двухэтажном кирпичном доме, выстроенном в неоколониальном стиле, с маленьким участком. Располагался он в районе Эшсайда, где селились люди среднего достатка. В начале протянувшейся к дому короткой дорожки росли два голландских вяза, в конце — две карликовые сосны. Пара ступенек вела к белой двери с латунным молотком. Молоток, когда его поднимали и опускали, не только издавал короткое “тук”, но и приводил в действие дверной звонок, что не понравилось Чейзу, так же как ему не нравились зеркала в золоченых рамах, сувенирные пепельницы и яркие афганские ковры, которые он считал безвкусными.

Луиза сама открыла дверь. На ней ладно сидели белые шорты и тоненькая белая майка. Похоже, последние полчаса она провела перед зеркалом, красясь и расчесывая свои длинные волосы.

— Входите, — пригласила она, отступая, чтобы пропустить его.

Гостиная оказалась как раз такой, как он себе представлял: дорогая мебель в колониальном стиле, цветной телевизор, установленный на огромной вычурной тумбочке, вязаные коврики на натертом сосновом полу — повсюду признаки небрежности, с которой велось хозяйство: журналы, грудой валяющиеся на полке, засохшие круги от чашек на кофейном столике и следы пыли на нижних перекладинах затейливых стульев.

— Садитесь, — пригласила Луиза. — Диван удобный, и большое кресло в цветочках тоже. Все остальное — вроде стульев в школьном буфете. Мама обожает антиквариат и колониальный стиль. А я это барахло терпеть не могу.

Он улыбнулся и сел на диван:

— Извини, что я беспокою тебя так поздно вечером...

— Ничего страшного, — перебила она беззаботно и очень уверенно. Он с трудом узнавал всхлипывающую девчонку, которую в понедельник ночью извлек из машины Майкла Карнса. — Я уже окончила школу и могу ложиться спать, когда захочу. Кстати, обычно я ложусь в три — полчетвертого утра. — Она мимолетно улыбнулась, как бы меняя тему выражением своего лица. — Хотите, я сделаю вам коктейль?

— Нет, спасибо.

— Не возражаете, если я выпью?

— Валяй, — милостиво разрешил он. Он смотрел, как ее аккуратные ножки прошагали к стенному бару, скрытому в книжных полках. Доставая ингредиенты для коктейля, она встала спиной к нему, ее бедра искушающе напряглись, круглая попка выпятилась в его направлении. Это могла быть неосознанная поза девушки, в которой уже пробудилась женщина, но которая еще до конца не понимает, в какой соблазн может ввести мужчину ее упругое тело. Однако не исключено, что поза выбрана и умышленно.

Когда Луиза вернулась с коктейлем, который, как ему показалось, приготовила довольно профессионально, он заметил:

— А ты достаточно взрослая, чтобы пить?

— Мне семнадцать, — ответила она. — Почти восемнадцать, я окончила школу, осенью начинаю учиться в колледже, так что я уже не ребенок.

— Конечно, — сказал он, испытывая неловкость. Он слышал, как девушка говорила все это детективу. Что это с ним происходит, почему она вызывает у него эдакие родительские чувства? В конце концов, он старше ее всего на семь лет, это недостаточная разница в возрасте, чтобы читать девушке нотации о правилах поведения. Всего семь лет назад он был ее ровесником, однако тогда семнадцатилетние были-таки детьми. Он и забыл, как рано они теперь взрослеют, точнее, начинают считать себя взрослыми.

— Вы правда не хотите выпить? — спросила она, отпив из своего стакана.

Чейз снова отказался.

Луиза откинулась на спинку кушетки, скрестила голые ноги, и тут он вдруг сообразил, что сквозь тонкую ткань майки видны соски ее маленьких грудей.

— Знаешь, — сказал он, — до меня только что дошло: ведь твоя мама, возможно уже спит, если ей рано на работу. Я не хотел бы...

— Мама на работе, — перебила Луиза, застенчиво посмотрев на него. Может быть, она и сама не понимала силы воздействия этого взгляда: ресницы опущены, голова чуть-чуть наклонена набок. — Она работает официанткой в баре. Уходит на работу в семь, освобождается в три, а домой приходит около половины четвертого утра.

— Понятно.

— Вы испугались? — спросила она с улыбкой. — Ну, что мы с вами здесь вдвоем?

— Конечно нет, — ответил он, тоже улыбаясь, откинулся на спинку дивана и повернул голову так, чтобы видеть ее. Но теперь-то он точно знал, что ее чувственные позы — не случайность, они продуманы до мелочей.

— Итак, с чего начнем? — спросила она, явно вкладывая в эти слова двойной смысл.

Чейз сделал вид, будто не заметил этого, и в течение получаса заставлял Луизу вспоминать ту ночь, сопоставляя ее воспоминания со своими собственными, выспрашивая у нее подробности и требуя, чтобы она в свою очередь расспрашивала его, в надежде натолкнуться на какую-нибудь мелочь, которая оказалась бы ключом к разгадке или хотя бы позволила видеть все это безумие в более упорядоченном виде. Нет, они не вспомнили ничего нового, да и надежды было мало, но она отвечала на все его вопросы, искренне стараясь припомнить события той ночи. Она говорила о них с безразличием стороннего наблюдателя, и казалось, подобный тон не стоил ей никаких усилий, как будто это вовсе и не с ней произошло.

— Ничего, если я выпью еще? — спросила она, встряхивая свой стакан.

— Валяй.

— Может быть, вы тоже хотите?

— Нет, спасибо, — отказался он, понимая, что ему нужно сохранить трезвую голову, хотя он и не способен вполне трезво мыслить.

Луиза стояла в той же соблазнительной позе и смешивала коктейль; вернувшись на кушетку, она села гораздо ближе к нему, чем сидела раньше.

— Я кое-что вспомнила. Вы спросили меня, было ли у него на руке кольцо, и я ответила, что было. Но я совсем забыла сказать, как он носил его.

Чейз подался вперед, желая услышать что угодно, пусть сейчас это покажется пустяком.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — проговорил он.

— Это было мизинное кольцо, — сказала она.

— Что-что?

Она пошевелила мизинцем на свободной руке:

— Мизинное кольцо, ну, которое носят на мизинце. Вы разве такого никогда не видели?

— Конечно видел, — сказал он. — Но не понимаю, что этот факт дает нам нового или важного.

— Ну-у, — протянула Луиза, придавая своему лицу абсолютно бесстрастное выражение, — лично я видела такие только у девушек и у голубых.

Чейз задумался. Похоже, они недаром потратили время. Это уже кое-что.

— Так ты полагаешь, убийца может быть... гомосексуалистом?

— Не знаю, — пожала плечами она. — Но кольцо он точно носил на мизинце.

— А ты сказала об этом Уоллесу?

— Да я только сейчас сообразила. Вы заставили вспомнить те события, и меня как будто осенило.

Чейз был доволен. Куда как приятно, пусть медленно, по крупицам, но собирать сведения о Судье — начиная с самого первого обрывка информации. Потом он передаст все это в полицию с презрением человека, которого они списали со счетов, сочтя, что у него пограничный случай психического расстройства со сложными галлюцинациями. Звучит по-детски, ну и пусть. Он уже давно не доставлял себе детских удовольствий.

— Это наблюдение может помочь, — сказал он. Она скользнула поближе к нему, точно хорошо смазанная машина, предназначенная исключительно для того, чтобы соблазнять, — сплошные округлые формы и золотистый загар.

— Вы думаете, мистер Чейз?

Он кивнул, пытаясь сообразить, как лучше всего отделаться от нее, чтобы не обидеть, чувствуя тем временем, что она прижалась к нему бедром.

Чейз резко встал и сказал:

— Мне надо идти. Теперь у меня есть конкретный факт, и это больше, чем я рассчитывал. — Он лишь слегка покривил душой: вообще-то он совсем ни на что не рассчитывал.

Луиза тоже встала, почти вплотную придвинулась к нему.

— О, еще рано, — проворковала она. — Жаль, что вы не останетесь и не составите мне компанию.

Чейз чувствовал букет женских ароматов — духов, мыла, свежевымытых волос, намека на секс, — эти запахи способны заинтриговать мужчину, но он вовсе не был заинтригован. Только возбужден. Удивительное дело: в первый раз за много месяцев его возбудила женщина. Но возбуждение и интерес — разные вещи. Хотя она и стройная, и хорошенькая, но не вызывает у него ничего, кроме полового влечения, которое он не считал надежным мерилом отношений между мужчиной и женщиной.

— Нет, — сказал он. — Мне нужно повидать еще кое-кого.

— В такое-то время?

— Да. Одного-двух человек, — подтвердил он, чувствуя, что теряет инициативу.

Луиза поднялась на цыпочках и лизнула его губы. Не поцеловала — просто очень быстро провела розовым язычком.

Тут он понял, почему не доверяет своему половому влечению. Хотя Луиза с виду женщина и ведет себя более чем по-женски, но на самом деле она до женщины не дотягивает. Конечно, уже не ребенок, не девочка. Но ей не хватает жизненного опыта, закалки. Она всегда была под опекой родителей, в результате и возник этот чувственный лоск, который мог легко привести их обоих к бурному взрыву чувственности, — но после этого останется только опустошение и злость. О чем они будут, к примеру, разговаривать после того, как он трахнет ее?

— Дом в нашем распоряжении еще несколько часов, — уговаривала она. — И кушетка нам не понадобится. У меня огромная белая кровать с белым пологом и золочеными ножками.

— Не могу, — сказал он. — В самом деле не могу, потому что меня ждут.

Луизе хватило женской интуиции, чтобы понять: она проиграла. Девушка отступила на шаг и улыбнулась Чейзу:

— Но я хочу отблагодарить вас. За то, что вы спасли мне жизнь. За это полагается большая награда.

— Ты ничего не должна мне, — сказал он.

— Должна. Как-нибудь в другой раз, когда у вас не будет неотложных дел, да?

Поскольку злить ее было ни к чему — сотрудничество с ней могло понадобиться Чейзу позже, он наклонился, поцеловал ее в губы и сказал:

— Ну, конечно, в другой раз.

— Прекрасно, — сказала она. — Я знаю, что нам будет хорошо вместе.

Такая лощеная, быстрая и легкая — ни одной задоринки, чтобы зацепиться. Интересно, подумал Чейз, помнят ли ее любовники, с кем они только что спали?

Он сказал:

— Если детектив Уоллес снова будет допрашивать тебя, не могла бы ты... забыть о кольце?

— Конечно могу. Но почему вы занимаетесь этим расследованием в одиночку? Я так и не спросила.

— У меня есть на то причины, — ответил он. — Личные.

Вернувшись домой, Чейз стал обдумывать новый факт, и теперь он уже не казался ему столь важным. То, что Судья носил кольцо на мизинце, еще не доказывало его сексуальной извращенности — так же как длинные волосы не показатель революционного настроя и склонности к насилию, а крошечная мини-юбка вовсе не говорит о том, будто ее обладательница всем доступна лишь потому, что открывает ноги выше допустимого общественной моралью предела. И даже если Судья гомосексуалист, от этого найти его ничуть не легче. Конечно, в городе есть места, где собираются геи, и Чейз знал их почти все, если только они не повыходили из моды. Но в этих злачных местах пасутся сотни людей, и нет никакой гарантии, что их посещает Судья.

Чейз разделся; мрачное настроение вернулось к нему, и, взяв с буфета стакан, он подошел с ним к холодильнику, бросил два кубика льда, взялся было за бутылку виски, но понял: для того чтобы заснуть, ему вовсе не нужно пить. До смерти уставший, он забрался в постель, оставив лед таять в пустом стакане, протянул руку и выключил ночник. Темнота была тяжелой и теплой и в первый раз за долгое время действовала на него успокаивающе.

Уже засыпая, он стал думать, не глупо ли поступил, отвергнув открытые сексуальные притязания Луизы Элленби. Он провел много месяцев без женщин и без стремления к ним. Луиза вызвала у него возбуждение, и в определенном смысле ее, наверное, можно считать совершенством: ее движения, скорее всего, были бы умелыми, уверенными и захватывающими дух. Почему он решил, что, кроме быстрого спаривания, кроме оргазма, должно быть что-то еще?

Может быть, он удержался от соблазна из боязни оказаться еще глубже втянутым в суету окружающего мира, поступиться своими драгоценными привычками? Отношения с женщиной, пусть самые мимолетные, наверняка пробьют брешь в стенах, которыми он так тщательно отгородился ото всех.

Повернувшись на бок, Чейз зарылся лицом в подушку; ему больше не хотелось об этом думать. Однако у него не было выбора: мысли приходили без приглашения. И вскоре ему пришло в голову, что с ним происходит нечто непонятное, он даже не мог решить, хорошо это или плохо. Он отверг Луизу Элленби, чтобы сохранить свои сексуальные привычки, — но тут же нарушил не менее важный ритуал, неотъемлемо входивший в его отшельническую жизнь, в его покаяние: он не выпил своего стакана виски.