"Шесть серых гусей" - читать интересную книгу автора (Кулонж Анри)

3

3 декабря

— У тебя тут как в будуаре кокотки! — воскликнул Ларри, входя в кабинет Пола. — А мне выдали только складные металлические столы… Да и твоя комната в пансионе госпожи Хаверкрофт была гораздо роскошнее моей!

Пол обвел взглядом тяжелую резную и позолоченную неаполитанскую мебель, на которой в образцовом порядке высились стопки документов и книг.

— Не преувеличивай, — ответил он небрежно. — Знаешь, я с удовольствием обменял бы этот кабинет на такого парнишку, как твой Мерфи. Представляешь, у меня нет никого, кто бы печатал на машинке мои распоряжения. Впрочем, это не важно, ведь их все равно никто не читает.

— А кроме того, у Мерфи всегда прекрасное настроение, и с ним приятно поболтать, если, конечно, тебе по душе шотландский акцент, — поддразнил его Ларри. — Я с удовольствием отдам тебе вместо Мерфи майора Хокинса. Подумать только, я даже не имею права дать ему понять, что терпеть его не могу!

— Запасись терпением, прошу тебя! — воскликнул Пол.

Он открыл окно, выходившее в просторный сквер на улице Сан-Карло, и глубоко вдохнул влажный утренний воздух, словно пытаясь успокоиться перед ожидавшим его тяжелым испытанием.

— Расскажи-ка мне лучше об этом твоем осведомителе, раз уж ты считаешь, что он нам так необходим, — с неодобрением сказал он.

— Нам необходимо узнать то, что мы хотим, — вот и все.

Пол покачал головой с таким видом, словно уже все обдумал.

— Я нашел этого типа позавчера, — продолжил Ларри, — или, вернее, он появился передо мной, как выгнанная из норы лисица выскакивает перед носом у своры собак (ах да, помню, ты не любишь псовую охоту!). Так вот, позавчера он сам явился ко мне в кабинет. Можешь представить, пока мы мерзли у дома Шелли…

— Господи, из-за твоего великого человека я и в самом деле простудился!

— …Он спокойненько следил за нами из окна третьего этажа, который я считал нежилым, и, конечно, решил, что следим мы за ним. А поскольку рыльце у него в пушку — об этом я узнал уже позже, ознакомившись с его досье, — тут же предложил мне стать моим осведомителем.

— Надеюсь, ты сказал, что следили мы вовсе не за ним и что он сам бросился волку в пасть?

— Я предпочел оставить его в уверенности, что мы в курсе всех его мерзостей и преступлений и что ему представляется блестящая возможность откупиться. Потому что, несмотря на все твои сомнения, я совершенно, уверен, что нам необходим кто-то в этом роде и что этого человека послало нам само Провидение!

— Если, конечно, это было Провидение, а не знаменитые духи предков, о которых писал твой Шелли! — усмехнулся Пол. — Что касается моих, как ты выразился, сомнений, то они главным образом денежного свойства, поскольку у меня нет ни пенни. Заметь, мне почему-то кажется, что это к лучшему: когда ты платишь англичанину, то получаешь профессионального разведчика, когда платишь итальянцу, получаешь еще одного коррумпированного чиновника. Я думаю, ему будет приятнее, если ты пообещаешь подчистить его досье, хотя одна мысль об этом вызывает у меня отвращение… Я не хочу ничего об этом знать, и ты мне никогда ничего не будешь рассказывать.

— Хокинс уверил меня, что в штабе Пятой американской армии настоятельно рекомендуют заключать подобные сделки, — сказал Ларри, оправдываясь. — И прекрати перемывать косточки итальянцам: да будет тебе известно, я их уважаю и очень ценю.

— Потому что их уважал и ценил Шелли! — бросил Пол. — Ладно, не буду. Но что за советы дает наш штаб! Порок в храме добродетели! А чем занимается этот твой человечек?

— Называет себя адвокатом. Я был у него, не смог упустить возможность попасть в дом, порог которого мне не дали переступить семь лет назад.

— Я бы очень удивился, если бы ты поступил иначе!

— Мне казалось, что я найду там атмосферу эпохи Шелли, и что же? Представь себе обстановку: пустые комнаты, пятна сырости на стенах, из мебели только тяжелое овальное зеркало в раме красного дерева, которое, казалось, недоумевает, зачем оно стоит здесь, одинокое и всеми забытое, и отражает мрачный и зловещий свет с улицы. А потом произошло нечто странное. Мы провели с этим Сальваро около часа, пытаясь договориться, а когда я поднялся, чтобы уйти, в зеркале возник силуэт девушки-подростка — я не видел ее саму, только отражение. Она пристально и испуганно смотрела на меня. Во всем этом было что-то нереальное, словно ее фигурка внезапно материализовалась из воздуха в сером свете раннего утра. Через мгновение она исчезла, или, скорее, растворилась, как эльф в тумане.

Пол пристально посмотрел на приятеля.

— Ты уверен, что это не был призрак Мэри Шелли? — спросил он насмешливо.

— Меня бы это удивило ничуть не больше, — ответил Ларри. — Уходя, я даже проверил, не ждет ли внизу фиакр. И уверяю тебя, девушка вовсе не походила на одно из чудовищ доктора Франкенштейна.

— В твоих устах это значит, что она хорошенькая? — предположил Пол, неожиданно встревожившись.

— Скорее да, насколько я мог ее рассмотреть: в квартире царил полумрак.

Пол раздраженно взмахнул руками.

— Ты, кажется, сказал, что видел ее мельком! Тебе не показалось, что это та же женщина, что вышла из фиакра тогда вечером?

Ларри пожал плечами:

— Хотя моя беседа с синьором Сальваро и закончилась при столь странных обстоятельствах, она была небесполезна, и вот доказательство: первое донесение, которое я готов положить в нашу копилку. Слушай: знаменитые полотна из неаполитанского музея покинули тайник, в котором, как ты считал, они находились в полной безопасности.

— Как? — воскликнул Пол. — Их нет в Монтеверджино?

— Их перепрятали несколько недель назад. Но об этом мог бы тебе рассказать и доктор Малайоли, главный хранитель музеев Неаполя, с которым ты встречался позавчера вечером в кафе «Моччиа».

Пол удивленно уставился на друга:

— Как твой агент узнал о нашей встрече? Предполагалось, что она секретная!

— Вот что такое хороший осведомитель, старина! Он считает себя самым информированным человеком в городе. Впрочем, — добавил он укоризненно, — ты должен был бы знать, что никто не назначает секретных встреч в кафе на виа деи Милле!

— Адвокат, занимающийся темными делишками, завсегдатай баров, профессиональный доносчик… Поздравляю, прекрасный выбор! — воскликнул Пол. — А как твой шерлок холме понял, что с профессором Малайоли встречался именно я?

— В разговоре ты обратил его внимание на повреждения, которые нанесли бомбардировки дому Шелли. Не мне тебя за это упрекать, но бармен, который слышал ваш разговор и знал, что именно в этом доме живет Сальваро, тотчас же предупредил того, что какой-то американский офицер тревожится по поводу трещин на фасаде его жилища. Сальваро быстро сопоставил факты и понял, что ты и есть тот самый офицер, что был со мной тем вечером.

Пол встал и с озабоченным видом прошелся по комнате.

— Что касается местонахождения произведений искусства, то я подозревал, что главный хранитель от меня что-то скрывает. А правда состоит в том, что и он, и его коллеги считают нас грубыми ковбоями, которые упражняются в бросании лассо на головы бесценных статуй и понятия не имеют, кто такой Микеланджело!

— Это когда они не воруют чучела из зоологического музея, — коварно напомнил Ларри.

— Хватит об этом! Руководство Управления по охране памятников должно было быть заинтересовано в том, чтобы сообщить мне, где находятся укрытия.

— Ах, эти знаменитые ricoverfl. Если бы ты знал, где они расположены, это могло бы помешать проведению разрушительных бомбардировок и обстрелов…

— Как ты думаешь, твой адвокат знает о них что-нибудь еще?

Ларри пожал плечами:

— Прежде всего я думаю о том, что теперь сведения об укрытиях, как, впрочем, и обо всем другом, он нам станет выдавать по чайной ложке. В этот раз я обошелся пачкой «Кэмела», но в будущем, полагаю, этого будет недостаточно.

— Как тебе кажется, он очень жадный?

— Он хочет получать достаточно для того, чтобы прокормить себя и свою дочь.

— Откуда ты знаешь, что это была его дочь? — оживился Пол.

— Потому что он хочет продать ее мне, — просто ответил Ларри.

Пол нахмурился:

— Как это — продать?

Ларри вытащил из кармана листок и протянул приятелю.

— Держи, читай: слог витиеватый и выспренный. Пишет он так же, как и говорит. Письмо написано вчера, а получил я его сегодня утром.

«250, Ривьера-ди-Кьяйя

Четверг, 2 декабря

Сиятельный господин лейтенант.

Я буду счастлив, если во время вчерашнего утреннего визита смог убедить Вас в том, что, несмотря на всю свою слабость, вызванную перенесенными лишениями, я в состоянии оказать Вам некоторые услуги, которые могут стать бесценными в нынешние времена. Несмотря на все препятствия, я сумею незамедлительно доказать Вам, что я именно тот человек, что Вам нужен, а тот факт, что я вынужден буду просить у Вас вознаграждение за свои услуги, объясняется лишь желанием — моим и моей дочери Домитиллы — выжить.

Нас двое в этом готовом разрушиться доме. Я не стал говорить Вам о ней не потому, что хотел ее спрятать (да и зачем, мне это делать?), но для того только, чтобы не превращать в мелодраму переговоры, которые и без того представлялись мне достаточно щекотливыми. По правде говоря, если бы Вы ее случайно не увидели, я Вам о ней ничего бы не сказал».

— Здесь по крайней мере чувствуется искренность, — сказал Пол, подняв голову от письма.

— Читай дальше, и увидишь, куда она приведет.

«К слову сказать, я заметил, что, увидев мою дочь в коридоре, Вы не остались равнодушны к ее очарованию. Вот почему я позволил себе написать нижеследующее и обращаюсь к Вам с убедительной просьбой принять все всерьез. Поскольку я — в силу обстоятельств и по причинам, Вам известным, — не могу обеспечить ей защиту, благополучие и воспитание, которых она вправе была бы ожидать от своего отца, я с пониманием отнесусь к тому, что она будет время от времени благосклонно принимать знаки Вашего внимания в том случае, если Вы гарантируете ей регулярное питание. Она обладает веселым и верным характером и, вне всякого сомнения, жаждет завязать с благородным человеком Вашего положения, к тому же офицером, отношения, которые позволят ей расцвести и принесут счастье, которого она не видит и на которое не может надеяться в будущем под моей крышей, разрушенной бомбами и бедствиями.

Надеясь быть Вам полезным и приятным, прошу Вас, Ваше превосходительство, располагать мною и приношу уверения в моей глубочайшей Вам преданности. Сальваро д'Амброджио, адвокат».

— Это ж надо! — воскликнул Пол, возвращая Ларри листок. — «Благосклонно принимать знаки Вашего внимания». Содержание стоит формы! Собственную дочь! Оказывается, я еще многого не знаю о разврате и человеческой низости!

— Ты обратил внимание, как он заканчивает письмо: «Приношу уверения в моей глубочайшей Вам преданности». То же самое выражение он употреблял — я нашел это в его деле, — когда предлагал порнографические фильмы полковнику Шоллю, гауляйтеру Неаполя.

— Его письмо само по себе просто-напросто порнография! Этот тип ведет себя как вульгарный сводник! А ты здорово вляпался, чего я и опасался с самого начала, — добавил Пол.

— Как это «вляпался»? — непонимающе переспросил Ларри.

— Ты слишком долго пялился на малышку, и вот результат.

— Но я едва мог ее разглядеть…

— Поверь мне, подобные проходимцы хуже цыган! Ты на секунду задерживаешь взгляд на девушке, и — оп, тебе приставляют нож к горлу и заставляют жениться! Ты хоть понимаешь, что стал для него легкой добычей: с погонами, состоятельный (по крайней мере он так считает) и, самое главное, наивный (вспомни историю с Одри).

Ларри посмотрел Полу в глаза.

— Ты никогда не любил Одри, — с упреком произнес он. — А она была очень милой.

— Речь не об этом, а о том, что с тобой она стремилась не столько пережить великую страсть, сколько сменить социальную среду.

Ларри пожал плечами.

— Не ты первый, не ты последний, — продолжал Пол. — Представляешь, один подполковник из нашего генерального штаба спутался с неаполитанкой и теперь никак не может от нее отделаться… Он на ней вроде как женился, но не сказал, что у него есть законная супруга в Пенсильвании… Кроме того, она требует, чтобы он исполнял свой супружеский долг ежедневно, и при таком режиме бедняга за две недели похудел на пятнадцать фунтов.

Ларри не смог удержаться от смеха.

— Мне его не жалко!

— Советую не ходить больше к этому Сальваро. Я тебя знаю: если малышка мила и соблазнительна, ты не сможешь удержаться. Обещай мне! — почти умолял Пол.

— Обещаю, что не вернусь туда. Кстати говоря, я и не собирался.

Пол, казалось, немного успокоился.

— Надеюсь, ты понимаешь, что все это было подстроено ими обоими, потому что она решилась привлечь твое внимание только тогда, когда ты уже собрался уходить! — сказал он.

Ларри поморщился.

— Я об этом уже думал и согласен с тобой.

— А ты… ты и в самом деле смотрел на нее так, как написано в письме?

Ларри возмутился:

— Я уже сказал тебе, что видел только отражение в зеркале!

— Все равно, — продолжал Пол, — он все сделает, чтобы снова затащить тебя к себе. Позволь теперь мне самому заняться розыском картин. В конце концов, это больше мое дело, чем твое. На Ривьера-ди-Кьяйя пойду я и, можешь быть уверен, буду холоден как мрамор, даже если девица будет пытаться меня соблазнить!

— Об этом и речи быть не может, — быстро проговорил Ларри.

— Послушай, — убеждал его Пол, — я скажу этому изголодавшемуся человечку, что я пришел вместо тебя потому, что поиск и охрана произведений искусства — моя обязанность, что первые сведения, переданные тобой, меня заинтересовали и что я жду продолжения и готов платить.

— Платить? Чем? Ты говорил, что денег у тебя не больше, чем у меня!

— Я притворюсь, что в моем распоряжении весь золотой запас Соединенных Штатов.

Ларри помотал головой:

— Ты не сможешь долго водить его за нос, и вся работа пойдет насмарку. Кроме того, ты не понимаешь психологию этого типа! Он будет оскорблен такой неожиданной заменой, подумает, что его письмо меня обидело, и ни ты, ни я ничего не получим. К тому же он настаивал, что готов иметь дело только с одним собеседником. Представляешь, говоря о наших предполагаемых отношениях, он употреблял слово «доверие»!

— Как же ты наивен! Признайся, тебе хочется снова увидеть эту девушку, ведь верно? Ты хочешь узнать, насколько реально это видение!

Ларри рассмеялся:

— Ну, не начинай все сначала! Во всяком случае, у меня нет жены в Пенсильвании.

Пол притворился, что рвет на себе волосы.

— Готово, ты попался! Ты видел ее в зеркале долю секунды и…

Ларри сделал ему знак замолчать.

— Повторяю, истинная причина, по которой я хочу вернуться туда, не Домитилла.

— Как же! И доказательство тому — то, что ты запомнил ее имя.

— Я узнал его из письма, как и ты! Мне бы очень хотелось, чтобы Сальваро познакомил меня с хозяином дома, который живет на втором этаже, старым Креспи. В противоположность квартире Сальваро квартира Креспи, кажется, не изменилась с прошлого века, и я хотел бы побывать там до того, как все рухнет. Более того, возможно, у Креспи со времени Шелли остались какие-нибудь документы, которые помогли бы мне прояснить многие загадочные моменты его пребывания здесь.

— Ты думаешь, Креспи — это тот старик во фраке, который приехал в фиакре?

Ларри посмотрел на друга.

— Я думаю также о девушке, — добавил он. — Мне кажется, что Домитилла Сальваро и была той женщиной, которая приехала вместе с ним.

— Ты полагаешь, что между этажами может быть… связь? — спросил Пол.

К своему величайшему удивлению, Ларри почувствовал, что ему неприятно думать об этом.

— И впрямь таинственный дом, — пробормотал он. — Именно поэтому я не могу упустить возможность проникнуть туда. Знаешь, о чем я подумал? На деньги, что Хокинс ежемесячно выделяет агентам, надо будет пригласить Сальваро в ресторан. Необходимо привязать его к себе любым способом, а этот мне кажется весьма подходящим.

Пол широко раскрыл глаза.

— Ресторан в Неаполе! Ну и ну! Покажи мне хотя бы один!

— Мне говорили, что есть подпольные. Надо — значит надо. Я жду от него известий: он должен оставить мне записку в почтовом ящике.

— Хочешь, я пойду с тобой? — настаивал Пол. — Я соскучился по свежей рыбе и спокойно могу наскрести несколько долларов, чтобы оплатить счет.

Ларри покачал головой:

— Уверяю тебя: если мы придем вдвоем, то ничего от него не добьемся.

— Понимаю, — бросил Пол, — ты хочешь говорить с ним о Шелли, а не о картинах! Ты уже забыл про наше соглашение…

— Я так много о нем думал, что у меня возникла идея, как его профинансировать, — ответил Ларри. — Помнишь, я рассказывал тебе о «тополино», который оставил в Палермо? Представь себе, я воспользовался тем, что «Герцогиня Бедфордская» шла оттуда в Неаполь, и велел привезти машину сюда, чтобы продать.

Пол, ничего не понимая, смотрел на приятеля.

— Ты же не собираешься платить этому проходимцу такие деньги!

— Во всяком случае, я могу заинтересовать его комиссионными. Это привяжет его ко мне…

— Комиссионные! Ты не в Сити! Он не успокоится, пока не ограбит тебя или не найдет способ заполучить половину стоимости автомобиля!

— Все равно, машина уже в пути, и я…

Раздался телефонный звонок. Пол снял трубку:

— Капитан Прескот. Да. Да, Уолтере. Но это скорее… Да, это обнадеживает. Да, такое распоряжение позволит мне… Хорошо, я спускаюсь.

Пол повесил трубку и с минуту простоял в задумчивости.

— Это был сотрудник генерального штаба генерала Грюэнтера. Генерал хочет издать приказ, касающийся моей работы, и рассчитывает в ближайшие дни дать его на подпись Айку… Этот приказ, я уверен, изменит всю мою жизнь! Мне не придется больше врать, как я врал майору Тридцать четвертого полка. Генерал хочет, чтобы я просмотрел текст вместе с ним… Если бы он знал, — добавил Пол, удовлетворенно хмыкнув, — что этот текст был у меня готов уже несколько недель назад.

Дрожа от возбуждения, он лихорадочно разыскивал в портфеле нужный документ.

— Ну, что ты об этом скажешь? — спросил он, победным жестом доставая лист бумаги. — «Сегодня, — начал он читать, — мы ведем бои в стране, внесшей неизмеримый вклад в наше культурное наследие, в стране, особо богатой памятниками, которые мы обязаны беречь настолько, насколько это позволяет война. Если нам приходится выбирать: разрушить знаменитый памятник или пожертвовать жизнями наших солдат — жизнь последних стоит неизмеримо больше, и памятник должен исчезнуть, это наш принцип. Но выражение „военная необходимость“ иногда используют там, где стоит говорить скорее о военном удобстве или даже об удобстве личном. Я не хочу, чтобы этими словами прикрывали попустительство и равнодушие. Таким образом, в обязанности командиров воинских частей входит определить, при содействии офицеров-специалистов, местонахождение исторических памятников, расположенных на линии фронта или в уже оккупированных нами зонах. Это распоряжение касается всех и должно соблюдаться неукоснительно».

— Однако! — воскликнул Ларри. — Так ты приобретешь себе новых друзей!

— Тем лучше! — воинственно заявил Пол. — Как ты думаешь, я еще успею это переписать?

— Не знаю, как это происходит у вас, но в британской армии не принято заставлять ждать начальника генерального штаба, — ответил Ларри.

К своему величайшему разочарованию, Ларри обнаружил, что для него нет сообщения ни в отделе писем на первом этаже, ни в штаб-квартире контрразведки на четвертом. Слегка расстроенный, но готовый на все, только бы не видеть офицерской столовой и не слышать тяжеловесных шуток майора Хокинса, он вышел из здания и сел на скамью у входа в парк вилла Коммунале. Луч солнца, игравший на верхушках пальм, напомнил ему вдруг о том, какой очаровательной была когда-то эта уютная площадь, какие великолепные клумбы цвели за решеткой парка. Рядом с этим парком, в первый свой приезд в Неаполь, он назначал свидания Ливии. Она была племянницей его преподавателя итальянского языка в Оксфорде. Ей было двадцать лет, и когда она не ходила в теннисный клуб, то посещала, правда, далеко не столь усердно, занятия в институте восточных языков, здание которого располагалось в самом центре старого Неаполя. Длинная темная коса с трогательной простотой ниспадала на ее безупречные блузки и приталенные пиджачки. В институте она начинала тогда изучать английский и спрашивала «Do you like Italian wine?»41 с таким милым акцентом, что у Ларри внутри все переворачивалось, как, впрочем, и от вида ее попки. Однажды, собрав все свои сбережения и с большим трудом добившись согласия родителей Ливии, он пригласил девушку в театр «Сан-Карло». Она рыдала, слушая Тито Скипа42 в «Федре» (если память ему не изменяет) Ильдебрандо Пиццетти43. По ее бледным щекам струились ручейки черной туши, но она так и не позволила ему себя поцеловать. «Она похожа на графиню Гвиччиоли, которой был пленен Байрон», — подумал тогда Ларри, пытаясь избавиться от чувства вины перед беременной Одри. Он вздохнул, глядя на начинающую оживать площадь, и думал о том, кто теперь исполняет музыку Пиццетти, и о том, где теперь Ливия. Он смутно опасался, что она может оказаться замужем за одним из тех государственных служащих, кто злоупотреблял служебным положением и нарушил свой долг, — за одним из тех, за кем он сейчас охотится. Он вдруг представил себе, как заявится к ней в дом, к безутешной семье и заплаканным детям. Но узнает ли она его? Ее образ (не забылась только коса) исчез из его памяти, как мыльный пузырь, увлекаемый порывами холодного ветра, дующего со стороны Позилиппо, где она тогда жила.

С ревом промчался полицейский джип, похожий на тот, что сопровождал Пола во время их встречи, и нарушил ход его мыслей. Теперь он думал о другом. Он спрашивал себя, не означает ли реакция Пола на его рассказ о визите к Сальваро и на полученное от него письмо, что ему придется столкнуться с еще более мелочной дружеской опекой, чем в то время, когда оба они жили на квартире у мисс Хаверкрофт. «Таралли!» — весело кричали дети на углу виа Гаэтани. С тех пор как в лавочках начали иногда появляться эти теплые сладкие пирожки, стало казаться, что город, понимая, что ему помогут пережить эту зиму, возрождается для радостей жизни. Ему захотелось купить пирожок, чтобы причаститься этой вновь расцветшей легкости бытия, и он встал, чтобы позвать одного из маленьких торговцев.

— Signor tenente!44 — окликнули его сзади.

Это тоже был детский голосок, но он не принадлежал ни одному из юных разносчиков. Ларри обернулся. Мальчик с осунувшимся личиком, шедший за ним следом, испугался собственной храбрости.

— От господина адвоката, — пробормотал он, неловким движением протягивая Ларри сложенный вчетверо листок бумаги.

— Ты за мной следил? — спросил Ларри, но ответа не получил. Маленький гонец умчался в сторону набережной. Ларри видел, как он вприпрыжку бежал по парапету и исчез, чтобы больше не появиться. Ларри развернул листок и сразу узнал почерк:

«Новые сведения по интересующей Вас теме. Встретимся в час пополудни в „Генуэзской траттории“, Французская площадь, 12, сразу за площадью Муниципио».

«Французы были бы рады узнать, что здесь есть улица их имени, надо бы сводить сюда пассию Пола», — подумал Ларри, язвительно ухмыляясь, — настолько темным и грязным был переулок с этим названием. Хорошее настроение покинуло его, как только выяснилось, что под номером двенадцать не было никакой траттории. Между тем справа от дома номер десять виднелся узкий проход, в который Ларри сначала не решался войти, поскольку там разгуливали целые полчища тараканов. Голод, мучивший молодого человека еще минуту назад, сменился приступом тошноты. Он осторожно двинулся по проходу. Навстречу ему из темного дворика вышла женщина, держа в руках половую щетку, на которую была намотана тряпка. Она прошла мимо, даже не взглянув на Ларри.

Когда она возвращалась, Ларри, прижавшись к стене, чтобы ее пропустить, спросил:

— Где здесь «Генуэзская траттория»?

Женщина кивком указала на дверь в нише, которую Ларри не заметил. Не зная, сможет ли форма защитить его, если траттория окажется ловушкой, Ларри сделал несколько шагов вперед и вошел.

В пустой комнате стояло полдюжины столиков, покрытых линолеумом. Несмотря на грязь перед входом, заведение казалось чистым, а от плиточного пола шел тот же отвратительный запах креозота, что и в военном госпитале в Баньоли, где он проходил обследование перед зачислением в военную контрразведку. На одной из стен виднелись стихи, полустертые буквы которых еще можно было разобрать.

Amice, alliegre magnammo e bevimmo Chi sa s'a I'autro munno n'ce vedimmo?

Ларри едва успел прочитать эти вирши вслух, как в помещение вошел Амброджио; лучше сказать — проскользнул, чтобы дать представление о его бесшумном появлении. К вящему удивлению Ларри, создавалось впечатление, что адвокату это место незнакомо. Он с опаской приблизился к окну, потом внимательно посмотрел под дверь, чтобы убедиться, что тараканы не нашли способа проникнуть в помещение. Наконец он заметил Ларри и, едва сдержав удивленное восклицание, церемонно поприветствовал его, сняв шляпу, и, не ожидая приглашения, уселся напротив.

— Мой посыльный боялся, что не найдет вас.

— Сядьте лицом к окну, — сказал Ларри. — Я не хочу, чтобы вы сидели против света, а мне надо быть рядом с дверью.

—Я вижу, здесь царствует доверие, — произнес Амброджио печально.

— Доверия как раз и нет, — резко ответил Ларри. Адвокат немного помедлил, затем тяжело поднялся и переменил место.

— Быть может, вы не знаете местного диалекта, — сказал он, указывая на надпись на стене. — Предупреждаю, это совсем не Шелли, по крайней мере мне так кажется. «Друзья, будем есть и пить весело — кто знает, увидимся ли мы в ином мире?» — старательно перевел он. Он прочел надпись невыразительным и унылым голосом, что придавало всей сцене оттенок шутовства.

— Ну, прежде всего, Шелли и сам был веселым собутыльником, — сухо произнес Ларри. — Кроме того, я вовсе не горю желанием встретиться с вами в ином мире, а в нашем мире рассчитываю видеться с вами только на строго определенных условиях. И первое из них заключается в том, что вы никогда не будете писать мне таких странных писем, какое я получил сегодня.

Сальваро застыл.

— Это письмо не только странное, но и весьма бестактное, — продолжал Ларри. — Я едва взглянул на вашу дочь. Она вышла из коридора в тот момент, когда я уже уходил, словно хотела привлечь мое внимание. Итак, я нахожу ваше предложение неприличным, оскорбительным для меня и унизительным для девушки и спрашиваю: какая муха вас укусила?

Амброджио тяжело вздохнул, понимая, что он снова сам себя перехитрил. Сегодня адвокат выглядел еще более нездоровым и бледным, но Ларри отметил, что его впалые, плохо выбритые щеки и небрежная одежда странным образом контрастировали с ухоженными ногтями.

— Она хочет уйти от меня, — глухо произнес он, — и я в некотором роде ее понимаю.

— Это меня никоим образом не касается, — оборвал его Ларри. — Единственное, что я могу для вас сделать, — это обеспечить кое-какой едой, может быть, небольшим доходом в обмен на полезные сведения, и обещать, что всегда буду готов вас выслушать. Проявите немного старания, — добавил он, — и я, быть может, соглашусь благосклонно отнестись к вашему делу. Если мои условия вас не устраивают, вы можете уйти прямо сейчас. Кстати, нами так никто до сих пор и не занялся, — добавил он, показывая на пустой зал.

— Я слишком голоден, чтобы вот так уйти, — признался Амброджио.

— В таком случае не следовало назначать встречу здесь, — сердито произнес Ларри. — Неужели вы думаете, что в этой мерзкой забегаловке есть что-нибудь съедобное! К тому же вам, как мне кажется, незнакомо это место!

— Когда я был адвокатом, то и в самом деле не посещал подобных заведений. Я ходил к «Паркеру» или к «Чиро»…

— Тогда почему надо было стремиться именно сюда и пробираться сквозь толпы тараканов?

Амброджио опустил голову, сделав вид, что не обратил внимания на выпад Ларри, и подался вперед.

— У них есть лангуст, — прошептал он.

— Лангуст! Поразительно! — воскликнул Ларри. — А в штабе, кажется, доедают аквариумных рыбок! Откуда вы это узнали?

— Моя агентура, — ответил Сальваро с тем же таинственным видом, с каким накануне говорил о своих связях.

— Так вот, вашу агентуру надо хорошенько встряхнуть, — нетерпеливо произнес Ларри. — Я никого не вижу, а времени у меня мало.

Амброджио нехотя встал и просунул голову за занавеску, отделявшую зал от кухни.

— Маурицио! — позвал он.

Почти тотчас появился человек в майке. Оглянувшись и убедившись, что в траттории никого нет, Амброджио спросил заговорщицким тоном:

— Вас зовут Маурицио? Это правда, что у вас есть лангуст?

— Конечно, господин адвокат, пойман сегодня на заре около Прочиды45. Истинная правда.

Амброджио мечтательно закрыл глаза, преклоняясь перед величием свершившегося чуда.

— Значит, это правда, — прошептал он. — И… сколько он нам будет стоить?

Он заметно волновался. Трактирщик склонился к самому его уху.

— Тысячу, — тихо проговорил хозяин траттории.

— Тысячу лир! — воскликнул Амброджио. — Маурицио, я человек серьезный и хотел бы, чтобы вы назначили разумную цену.

— Тысячу, — упрямо повторил трактирщик. — Цена неизменна, как неизменно число соратников Гарибальди: тысяча!

Амброджио повернулся к Ларри.

— Этот разбойник запрашивает с нас немало, — прошептал он.

— Я добавлю бесплатно два бокала фраскати46, — сказал хозяин, выходя из комнаты, словно желая оставить их одних для того, чтобы они могли все обсудить, прежде чем принять столь важное решение.

Ларри откашлялся.

— Все зависит от того, какие сведения вы принесли, — сказал он. — Они могут стоить лангуста или тарелки морских блюдечек за десять лир.

Адвокат высокопарно ответил:

— Я могу дать только то, что имею. Судить вам.

— Послушайте, Сальваро, не хитрите! — повысил голос Ларри. — Мне почему-то кажется, что вы знаете гораздо больше! Тысяча лир — это деньги. Я хочу сначала получить сведения.

Амброджио, казалось, задумался.

— А я хочу посмотреть на эту тварь, потому что для лангустов сейчас немного поздновато, — с подозрением нахмурился он. — Маурицио, покажи-ка мне его!

Трактирщик появился с блюдом, покрытым клетчатым полотенцем, и торжественно поставил его на середину стола. Ларри с тревогой заметил, что на ткань моментально слетелись мухи. Эта деталь не ускользнула и от взгляда Амброджио, который тотчас же приподнял полотенце. Он молча посмотрел на ракообразное, сдвинул брови, нагнулся понюхать и тотчас же выпрямился, зажав нос.

— Черт побери! — закричал он. — Вы шутите! Этот лангуст не красный и даже не голубой! Он зеленый!

— И запах чувствуется на расстоянии, — подхватил Ларри.

Амброджио, ободренный поддержкой, с угрожающим видом двинулся на трактирщика и заговорил, постепенно повышая голос:

— Слышишь, что говорит господин офицер? Неудивительно, что я не знал о существовании твоей лавочки, отравитель! Ты говоришь, его поймали сегодня утром! До войны — вот это правда! Падаль! Я умираю с голоду, а ты издеваешься надо мной! И именно тогда, когда у меня есть деньги, чтобы купить что-нибудь вкусное! Ты что, думал, я настолько голоден, чтобы проглотить тухлого лангуста? Разбойник! Мерзавец! Ты мне за это заплатишь! Идемте отсюда, лейтенант, — произнес он величественно, делая над собой усилие, чтобы успокоиться. — Я знал, что этот квартал не для нас. Истратим нашу тысячу в другом месте.

— У меня есть сом, — промямлил растерянный хозяин.

— Найди какого-нибудь простофилю среди солдат союзников и попытайся отравить его! Обезьяна! Тюремное мясо!

С театральным жестом, призванным выразить всю глубину его досады, Амброджио покинул тесную тратторию. Пока они шли по проходу, он продолжал громко выкрикивать оскорбления, но как только заведение исчезло из виду, произошло превращение, достойное комедии дель арте: из рыгающий проклятия фанфарон на глазах у Ларри превратился в жалкую спотыкающуюся марионетку. Щеки, казалось, ввалились еще больше, а лицо приобрело оттенок восковой бледности. На углу переулка на него напал приступ неудержимого кашля.

— Все кружится, — прошептал он, прислонившись к стене.

Ларри старался побороть в себе сострадание.

— Вы не знаете какого-нибудь другого места, где мы могли бы поесть?

— «У тетушки Альбы» всегда есть яйца в вине. Это недалеко, в двух шагах отсюда, — неохотно ответил Амброджио. — Там можно есть, не опасаясь за здоровье, но пара яиц за сведения, которыми я располагаю… Не хочется продавать их слишком дешево!

— Тем хуже для вас, господин адвокат.

Ларри притворился, что уходит, но, увидев, что Сальваро не двинулся с места, вернулся.

— Хотите, я скажу вам одну вещь? У меня с собой нет тысячи, которую просил этот обманщик.

Амброджио был изумлен:

— А что бы мы сделали, если?..

— Съели бы лангуста, а потом… я оставил бы под тарелкой купюру в сто лир и мы бы быстро ушли. Для этого я и занял ближайший к двери столик, — ответил он небрежно.

— Но в конце концов этот каналья поймал бы именно меня! — воскликнул Амброджио.

— В таком случае, мой бедный друг, вы уладили бы это дело по-свойски, как разбойник с разбойником! — воскликнул Ларри, делая жест, как будто умывает руки.

Лицо его собеседника застыло.

— Еще раз повторяю: я не бандит, а человек, находящийся в нужде! — воскликнул он. — Чего вы хотели этим добиться? Вы бы не получили от меня больше никаких сведений!

— Я пошутил, Сальваро… На самом деле, если бы этот лангуст оказался свежим, я отдал бы вашему приятелю все деньги, что у меня были, то есть двести тринадцать лир, и подвеску в форме рога буйвола, которую я нашел на теле какого-то бандита, убитого на виа Форчелла. Кажется, она немало стоит.

Амброджио кивнул:

— Еще бы! Рог буйвола защищает от предсказателей и колдунов, которые издревле считаются одной из, с позволения сказать, достопримечательностей нашего города. Все их боятся до смерти…

— Кажется, подвески оказалось недостаточно, чтобы обеспечить нас достойным обедом. Представьте себе, я тоже рассчитывал поесть.

— Так вы не собирались бросать меня!

— Да нет же, я пошутил, Амброджио. Мы нужны друг другу.

Ларри впервые назвал его по имени, и Сальваро, казалось, воспрял духом.

— Мне это нравится больше, гораздо больше, — пробормотал он. — Ну что, идем к тетушке Альбе, если, конечно, сумею туда дотащиться, в чем я совсем не уверен.

Искомое заведение в самом деле находилось поблизости, на Каталонской улице. Каталонцам повезло не больше, чем французам, подумал Ларри, такой узкой и темной показалась ему эта улочка. Траттория «У тетушки Альбы», однако, ничем не походила на предыдущий притон, хотя была такой же пустынной.

Приятный, если не сказать кокетливый, интерьер, на стенах — гравюры в рамках под стеклом с видами извергающегося Везувия, на сервировочном столе — букет целлулоидных цветов. Юная официантка одарила их широкой улыбкой. К несчастью, только для того, чтобы сообщить, что не было главного, самого основного, что составляло цель их путешествия от площади Витториа (по крайней мере цель столь же важную, как и получение информации): не было вкусной и ароматной, как в прежние времена, еды.

— Ничего нет, все кончилось, — огорченно сказала девушка.

Рядом с Ларри раздался вздох, перешедший в приглушенный стон.

— Не говорите так, или я больше не буду верить в силу рога буйвола, — загробным голосом произнес Амброджио.

— Я испекла немного пирожков, но как только прохожие почувствовали запах, они прямо-таки набросились на них, и те исчезли, не успела я их вынуть из духовки.

— Может быть, вы испечете немного и для нас… — в отчаянии попросил Амброджио.

— У меня больше нет ни сахара, ни муки, синьор, а сладкие пирожки без этих ингредиентов…

Когда она произнесла слово «ингредиенты», лицо Амброджио вытянулось. На него было жалко смотреть.

— У меня есть яйца в вине, — сказала официантка, словно желая его подбодрить. — По два яйца на человека.

— Я не собираюсь предоставлять вам информацию за два яйца! — воскликнул Амброджио.

— Вы съедите и мою порцию, — пообещал Ларри.

Амброджио помедлил, потом нехотя сел за один из чистеньких столиков. На стене, словно в насмешку, висело довоенное меню.

— «Яичница с молодыми кабачками, фаршированными моццареллой, — начал читать адвокат жалобным голосом. — Спагетти с грибами в белом соусе. Отбивная по-милански».

— Лучше выучите это наизусть, — бросил Ларри, — для тренировки памяти.

Девушка принесла два стакана марсалы. В тот момент, когда она собиралась разбить яйца и смешать их с вином, Амброджио ее остановил:

— Дайте их мне отдельно, а вино оставьте себе. Алкоголь мне не нужен.

— Я не имею на это права, синьор. Надо есть здесь, именно поэтому все и смешивают.

Амброджио оторопел, а девушка бросила взгляд на Ларри:

— Но если господин офицер не возражает…

— Да, да, конечно, — нетерпеливо кивнул Ларри.

Она молча завернула четыре яйца в газету «Маттино». Ларри выпил свое вино, пытаясь заставить собеседника сделать то же самое, чтобы тот стал немного разговорчивее. Но его усилия оказались напрасными.

— Шестьдесят лир, — сказала официантка.

Под тяжелым взглядом Амброджио Ларри отсчитал деньги. Адвокат взял яйца, осторожно прижав их к груди.

— Вы хотите высидеть из них цыплят? — спросил Ларри.

— Надо же, вы дешево отделались! Четыре яйца за важнейшую информацию, которую я собираюсь вам сообщить!

— Прекратите, наконец, кривляться, Амброджио, — ответил Ларри раздраженно. — Если вы будете моим осведомителем, жить вам станет гораздо легче… Вот увидите, это совсем не трудно.

— Хорошо, — неохотно ответил адвокат. — У меня есть агент на заводе по производству фруктовых соков возле Кассино, в ста километрах отсюда по дороге в Рим. Я говорю не об аббатстве, а о городе у подножия холма. Заводская служба доставки получила заказ на изготовление трех тысяч деревянных ящиков, похожих на те, в которые они обычно упаковывают свою продукцию.

— Это заказ от немецких властей или от монахов монастыря?

— Не знаю, но мой собеседник заметил, что весь ноябрь по дороге сновали немецкие военные грузовики.

Ларри нагнулся к Сальваро.

— А ваш… агент — это кто-то из монастыря? — спросил он. Амброджио помотал головой.

— Вы могли бы по крайней мере сказать, монах это или рабочий с завода! Это очень важно!

Лицо Сальваро оставалось бесстрастным. Ларри попытался зайти с другой стороны.

— По вашему мнению, этот заказ на ящики мог быть связан с перевозкой произведений искусства из аббатства?

— У меня давно нет своего мнения, — устало ответил Амброджио.

— Хорошо бы вам им обзавестись! — повысил голос Ларри. — Вы знаете гораздо больше, чем говорите!

Амброджио пожал плечами:

— Колонна немецких грузовиков едет в монастырь не для того, чтобы перевозить индульгенции!

— Прекратите шутить! Я хотел бы поговорить серьезно, Амброджио. Не думаете ли вы, что в этих ящиках находились картины из Неаполитанской пинакотеки?

— Если картины и переехали в аббатство, то это могло произойти не менее трех месяцев назад! С тех пор они могли уплыть куда угодно… А я вам рассказываю о недавних событиях. В монастыре имеются не только картины…

Ларри нервно дернул себя за нос и подозвал официантку.

— Синьорина, не могли бы вы положить в этот пакет еще несколько яиц? Я вам заплачу еще двадцать лир.

— Два яйца на человека, я не могу дать больше…

— Нас должно было быть трое, с нами должна была прийти дочь этого господина, — сказал Ларри, кладя на стол сорок лир.

Девушка заколебалась.

— Хорошо, раз вы так просите, лейтенант, — почти застенчиво проговорила официантка и осторожно принесла еще два яйца.

— Надеюсь, ваша дочь любит яичницу, — сказал Ларри. Амброджио устало улыбнулся.

— Я давно не видел столько яиц, — прошептал он.

Воцарилось молчание, которое нарушал только звук далеких голосов.

— Коль скоро вы вспомнили о ней — заметьте, разговор начали вы, а не я, — мне бы не хотелось, чтобы вы обижались на письмо, полученное вами утром… Если бы вы знали, в каком положении оказался я… и она… Она хочет оставить меня. И я ее понимаю. Вы не представляете, какое трудное было у нее детство. Мать ее умерла, когда ей не было и двенадцати лет… А потом сразу началась война. Поэтому я, наверное, слишком стеснял ее свободу. Она считает, что я не разрешаю ей выходить на улицу, что я виноват в том, что в ее жизни не было молодых людей, что я незаконно держу ее под арестом… И все потому, что она хотела стать медсестрой в военном госпитале в Баньоли и ухаживать за ранеными союзниками… Это в пятнадцать лет, можете себе представить! Мне известно, что говорят о Баньоли и как раненые относятся к медсестрам! Я считаю, что не держу ее взаперти, но нет смысла ничего ей объяснять. Она злится на меня. Хуже, она меня презирает.

Он казался подавленным и говорил глухим, срывающимся голосом, которого Ларри прежде у него не слышал.

— Она думает, что во всем виноват я, — продолжил адвокат, — даже в смерти ее матери. Несчастье случилось в декабре, вечером, и может быть, именно поэтому каждую зиму на нее накатывает это… Я нанял грузовичок, чтобы перевезти на мебельный склад в Вомеро47, туда, наверх, привезенные из итальянских полярных экспедиций сувениры, которые смог выкупить… Не знаю, говорил ли я вам, — продолжал он, подняв голову, — но в тот период жизни я страстно увлекся полярными экспедициями герцога Савойского и Умберто Нобиле. Особенно исследованиями этого последнего и его знаменитыми дирижаблями. Имя Нобиле о чем-нибудь вам говорит?

Голос его понемногу окреп, лицо оживилось: теперь это был совсем другой человек.

— Да, немного, — ответил Ларри, удивившись, что беседует с Амброджио на столь необычную тему. — Мне было лет десять, когда он перелетел через Северный полюс. Я не думал, что вас это интересует.

— Интересует? Страстно увлекает, вы хотите сказать? Ведь Нобиле был родом из Лауро, маленького городка неподалеку отсюда, и мой отец только о нем и говорил. В 1928 году, когда я служил в армии, мне удалось получить место в экипаже корабля «Город Милан», который сопровождал вторую экспедицию Нобиле на дирижабле «Италия». Это намного лучше, чем Эритрея! Тогда я и увлекся Арктикой. Я находился рядом с тем местом, куда упал дирижабль и где разбили лагерь Нобиле и восемь его спутников… Об этом говорил весь мир… Они просидели семь недель в своей красной палатке, прежде чем их спас русский ледокол. Меня так захватила спасательная операция, что позже, в память о времени, проведенном на Шпицбергене, я выкупил — в то время я еще мог себе позволить подобные фантазии — часть оборудования экспедиции. В частности, кусок знаменитой палатки, который значит для меня столько же, сколько частица Креста Господня… В благодарность Нобиле подарил мне кольцо, которое я ношу не снимая, — добавил адвокат и показал Ларри перстень темного золота с выгравированной надписью «Италия. 1928».

Он прервал свой монолог, словно испугавшись, что официантка, небрежно вытиравшая тряпкой пыль с искусственных цветов на сервировочном столе, услышит его рассказ.

— Я спрашиваю себя, не эта ли красная палатка стала причиной моего несчастья, — продолжил он, понизив голос, когда девушка удалилась. — Все эти реликвии занимали слишком много места в квартире на Ривьера-ди-Кьяйя, которую вы видели. Надо ли говорить, что тогда она была хорошо обставлена. И вот я нанял грузовичок, куда мы погрузили все это барахло: палатку, колышки, снегоступы, части потерпевшей крушение гондолы и бог знает что еще…

Он замолчал, задумался и, казалось, еще больше осунулся. Официантка вышла из зала.

— Это случилось на углу улиц Бернини и Чимароза. Несколько деталей каркаса палатки были плохо закреплены и отвязались на повороте; я отвлекся и не заметил встречного грузовика. Удар пришелся прямо на жену. Она промучилась два дня и умерла. Я был в прострации. Вещи отвезли на склад хозяева автомобиля. Я проклял это место и приезжал туда с тех пор только один раз. Теперь одно имя Нобиле приводит меня в ужас.

Он снова замолчал. Его руки дрожали.

— Домитилла так меня и не простила. Тогда и начались наши раздоры. Я уверен, что именно из-за этого рокового дня она хочет уехать из дома. Поэтому, с легкомыслием, свойственным ее возрасту, она решила выйти замуж за первого офицера союзников, который встретится ей на пути. Если она ему понравится, конечно.

— Скажите вашей дочери, что я офицер только волею случая и войны. В мирное время я всего лишь скромный преподаватель литературы, поставивший себе целью написать биографию, которая не будет иметь успеха у покупателей. У меня нет ни связей, ни дома, ни состояния, и ваша дочь быстро разочаруется, поверьте мне. Так это она заставила вас написать это письмо? — спросил он, немного помолчав.

Амброджио колебался.

— В каком-то смысле да.

— В каком-то смысле мне это нравится больше, — бросил Ларри и продолжил: — Она даже не может утверждать, что видела меня!

— Я знаю ее привычки. Должно быть, она незаметно следила за вами и подслушивала. Вы очень хорошо говорите на нашем языке, и она скорее всего не упустила ни слова из нашего разговора. Она сказала мне, что слышала историю о вашем поэте и юной итальянке… Это письмо… она почти продиктовала мне его.

В его голосе зазвучали фальшивые нотки.

— Ваша беда в том, Сальваро, что вы всегда перегибаете палку, — сурово произнес Ларри.

— Не надо на меня за это сердиться, — грустно ответил тот. — Я не могу больше ни кормить ее, ни воспитывать. Для нее я неудачник, ничего не добившийся в жизни. Даже когда мне удается принести в дом еды (вот хотя бы эти яйца), она даже не притрагивается к пище, утверждая, что все это несъедобно. Весит она сейчас не больше сорока кило. А между тем… Вы представить себе не можете, как она красива! Не понимаю, откуда у меня такая дочь.

— Прекратите расхваливать товар, вы мне отвратительны! — сердито прервал его Ларри. — Я не намерен встречаться с вашей дочерью, ясно?

Он почти сорвался на крик, и встревоженная официантка просунула голову в дверь. Амброджио закрыл лицо руками.

— Отныне мы будем встречаться с вами не у вас дома, как и сегодня, — продолжал Ларри. — И нет нужды использовать в качестве посыльных маленьких чистильщиков сапог. Мне не нравится, когда за мной следят или ходят по пятам. В будущем вам следует просто опускать послания на мое имя в почтовый ящик.

Амброджио кивнул.

— Не спешите утверждать, что больше не переступите порога моего дома, — с тревогой сказал он, заметив, что Ларри собирается уходить. — Вчера мне посчастливилось встретить на лестнице дона Этторе, и, несмотря на наши разногласия, я позволил себе рассказать ему о ваших исследованиях, касающихся прежнего жильца. Он ответил, что с удовольствием примет вас и даже полагает, что у него есть кое-какие документы, которые могут быть вам интересны.

Бегающий взгляд и торопливая речь адвоката ясно показывали Ларри, что тот придумал все от начала до конца и разыгрывал свою последнюю карту, чтобы убедить его вернуться на Ривьера-ди-Кьяйя. В этом настойчивом желании представить ему свою дочь было что-то патетическое и трогательное.

— Для того чтобы встретиться с доном Этторе Креспи, вы мне не нужны, — сухо ответил Ларри, стараясь не поддаваться эмоциям. — И если я решу переступить порог его дома, вас об этом никто предупреждать не будет. Напротив, от вас мне требуются только информация, которую вы, полицейский осведомитель, должны для меня добывать. Американцы, судя по всему, сидят на мели так же, как и мы, я долго искал способ заплатить вам и подумал вот о чем. Насколько я могу судить, общественный транспорт в Неаполе почти не работает… Сколько надо времени, чтобы дойти пешком от Пьедигротга до Меркато?

— Больше часа, это точно… Что касается транспорта… Разве вы не заметили, что трамваи стоят?

— Послушайте, так случилось, что я владею маленьким «фиатом-тополино», который велел доставить сюда из Палермо. Как вы думаете, я смогу получить здесь за него хорошую цену?

Амброджио внимательно посмотрел на собеседника. Учуяв выгодное дельце, он сменил тон и деловито спросил:

— Машина на ходу?

— В прекрасном состоянии. Бумаги в порядке. Шины довоенные, почти новые.

Адвокат смотрел на меню в рамочке с таким выражением, словно теперь мог заказать себе все, что угодно.

— Это и в самом деле редкий товар, особенно теперь, когда снова выдают карточки на бензин… Я мог бы узнать цену, честную цену, скажем так. Минимум пятьдесят тысяч, может, больше…

— Предположим, я поручу эту сделку вам: сколько процентов комиссионных вы запросите?

Амброджио быстро заморгал.

— Это будет зависеть от цены, за которую мне удастся продать автомобиль, — уверенно ответил он.

Он и в самом деле преобразился, расправил плечи, глаза его оживленно заблестели.

— Я могу также заняться административными формальностями, крайне скучными и обременительными, — добавил он.

— Сколько они займут времени?

— Как минимум целый день, особенно если в сделке участвуют военные. Машину надо будет продать прямо в порту, — уточнил он. — В городе не пройдет и часа, как ее украдут.

Он бросил взгляд на дверь и нагнулся к Ларри.

— Мы могли бы вообще не оформлять никаких бумаг… — понизив голос, произнес адвокат. — Машина прибыла из Палермо, таможенные сборы платить не надо… Все шито-крыто. Покупатель сам всем займется, никаких налогов, и вы получите на двадцать тысяч лир больше.

— Ах вот как! — возмутился Ларри. — Натура берет свое! Я целыми днями борюсь с разными жуликами, а вы мне что предлагаете?! И речи об этом быть не может. Я требую, чтобы все было законно. Я даю вам десять процентов комиссионных, но только в том случае, если договор будет оформлен по всем правилам!

— А если мне удастся получить за нее больше семидесяти тысяч?

— Это увеличит сумму ваших комиссионных, но я не хочу никаких «левых денег», понятно?

Амброджио состроил неодобрительную гримасу, словно все сказанное Ларри глубоко противоречило его принципам.

— Хорошо, — неохотно согласился он.

— Автомобиль прибывает в понедельник на борту «Герцогини Бедфордской». Я передам в комендатуру порта копии документов, необходимых для заключения сделки. Вы принесете их мне вместе с деньгами. Я предупрежу союзные власти, что у меня будет посредник, но доверенности вам не дам.

— Я получу около семи тысяч, — успокоился Амброджио. — Да, это изменит всю мою жизнь! Взамен я дам вам сведения!

— Я на это рассчитываю, — сказал Ларри.

Они встали. Маленькая официантка тайком посматривала на них, и Ларри не смог уйти просто так. Обведя широким жестом картинки с видами Везувия, он сказал, улыбаясь:

— Хорошо еще, что сейчас ведет себя тихо. Только мирный дымок над вершиной…

— Да, это счастье. Судьба и так нас не пощадила, — тем же тоном ответила официантка. — Я помню извержение тридцать третьего года, мне было тогда четыре…

— А я помню извержение двадцать девятого. Мне было немного больше, — ответил Амброджио игриво.

Он словно стал другим человеком и даже улыбнулся девушке, когда та принесла ему пакет для яиц.

Они вышли из переулка на широкий, оживленный и шумный перекресток улиц Медина и Сан-Феличе. Амброджио, сгорбившись, осторожно шел рядом с Ларри, всем телом защищая свое сокровище от спешащей толпы.

— Мое первое поручение: постарайтесь проследить за развитием событий в Монтекассино, — вполголоса говорил Ларри. — Этот заказ на ящики ничего мне не говорит. Нельзя допустить, чтобы Кессельринг48 воспользовался отступлением, чтобы вывезти сокровища из монастыря…

Кто-то толкнул Амброджио, он оступился и чуть не уронил яйца.

— Осторожнее! Что скажет ваша дочь!

Амброджио рассмеялся своим дребезжащим смехом, как будто то, что Ларри заговорил о его дочери чуть более тепло, радовало его не меньше, чем обещание комиссионных.

— Когда в последний раз я видел итальянца с яйцами, — сказал он, — это были тухлые яйца, и он нес их, чтобы метать в портрет Муссолини.

— А вы присутствовали при его аресте?

— Я осыпал его оскорблениями. Я верил в фашизм, знаете ли, верил, что он сможет разбудить и возвысить Италию. Когда мы взяли Аддис-Абебу, я вместе со всеми вышел на улицу. Я сделал все, чтобы меня туда не послали, но плакал от счастья! Я вырезал фотографию Клары Петаччи и поместил ее в свой маленький пантеон рядом с Нобиле и Бадольо. Видите большое здание почты? До тринадцатого сентября на ее фасаде красовался огромный плакат с портретом дуче, но яйца были большой редкостью, и нельзя было даже подумать о том, чтобы…

Ларри не сразу понял, почему стена из серого мрамора, на которую показывал Амброджио, вдруг начала рассыпаться. В то же мгновение спускавшаяся вниз улица Монтеоливетто словно выпрямилась и, подобно лестнице Иакова, устремилась к небу, ставшему вдруг мутным и сероватым, как стены Кастель-дель-Ово. Все произошло стремительно, и Ларри, вспоминая потом те события, был уверен, что здание почты рухнуло, прежде чем он услышал взрыв. Тот был настолько силен, что, как показалось Ларри, его подняло в воздух, со всего маху швырнуло на землю, и он на несколько минут потерял сознание. Когда он пришел в себя, то увидел, что лежит посреди улицы в пыли, и эта едкая пыль мешает ему дышать. Он встал, спотыкаясь, и инстинктивно укрылся под стеной. Лежавшие вокруг него тела были покрыты сероватым саваном, словно пеплом Помпеи. «Terremoto! Terremoto!»49 — кричала где-то рядом с ним обезумевшая от ужаса женщина. Ему тоже захотелось кричать, но из горла не выходило ни звука. В насыщенном пылью воздухе, задевая его, сновали призрачные фигуры людей, воздевавших к черному небу руки в вечном жесте мольбы и гнева. Пыльная мантия закрыла небо, и наступили сумерки. Неожиданно он замер. Одна из теней, единственная, сохранившая спокойствие в этом хаосе, вдруг показалась ему похожей на силуэт, который он недавно видел в мертвенно-бледном отблеске зеркала. В полумраке он смог разглядеть ту же осторожную походку, ту же грациозность движений, ту же копну кудрявых черных волос. Казалось, фигура танцует на развалинах в залитом молочно-белым светом мире, в котором отсутствует сила тяжести.

Он резко обернулся.

— Вы, случайно, не… — начал он.

Но она уже исчезла в объятой ужасом толпе. Он не сразу вспомнил, где находится. Пыль постепенно оседала. Вдали, на фоне светло-голубого чистого неба снова стали видны склоны вулкана с вздымающимся маленьким султаном дыма, о котором он говорил с официанткой, похожим на пышное и безобидное кучевое облако: мирный прелестный пейзаж. Тут он вспомнил об Амброджио. Господи! Куда он делся?

Он посмотрел по сторонам. В нескольких шагах от него адвокат, стоя на коленях, разговаривал сам с собой. Его пиджак был покрыт вязким желе, состоявшим из смеси яичного белка и пыли. Он дрожал.

— Разбились все, — прошептал он подошедшему Ларри. Он говорил обреченным тоном человека, которому судьбой было не дано даже донести до дома пакет с яйцами.

— Бомба на почте! — крикнул кто-то.

— Вы думаете, это бомба? — спросил Ларри.

— Конечно! Я знаю, как это бывает. Пятьсот килограммов, никак не меньше. Я слышал, что такая же взорвалась в июле в Пьедигротте. Бывшие союзники, отступая, оставили после себя много сюрпризов. Теперь нам придется с этим жить.

Его голос заглушил грохот танкеток, прокладывавших себе путь сквозь развалины. В самом начале улицы Монтеоливетто, которая снова, как и прежде, плавно уходила вниз, стоял плакат, на котором было написано по-английски: «Не забудьте включить сигнал поворота», который тяжелая машина мимоходом смяла. Амброджио шел рядом с Ларри, опустив глаза и слегка расставив руки, словно он все еще нес свой драгоценный груз. Перед тем как подойти к расположенным в центре города кафе, он попытался стряхнуть с костюма пыль, стараясь, как показалось Ларри, придать своей внешности хоть немного респектабельности.

— Вы обязательно сможете найти еще яиц теперь, когда у вас есть деньги, — сочувственным тоном сказал Ларри. — В этой чертовой стране еще остались курятники!

Амброджио вздохнул.

— О прибытии машины предупредите меня накануне, — коротко попросил он.

— Надеюсь, ваш покупатель окажется человеком более серьезным, чем тот тип в траттории!

Адвокат не ответил и ушел не попрощавшись. Ларри смотрел, как он удаляется в сторону площади Муниципио вместе с успокоившейся толпой, напоминавшей ему сейчас воды залива, по которому только что прокатился смерч. Ларри вновь вспомнил о странной фигуре в полумраке. Он дорого бы дал за то, чтобы узнать, увидит ли еще Амброджио свою дочь или же таинственная «пленница» покинула ненавистного отца навсегда.