Кукаркин ЕвгенийТехас-сити 47 года

Евгений Кукаркин

Техас-сити 47 года

Вообще то, докеры ко мне отнеслись хорошо. Хоть я и был эмигрантом, но последняя война с Германией заставила их уважать русских. Мой мастер, распределявший вновь прибывших на работу, похлопав меня по мощной груди, закивал головой.

- Здоровый мальчик. Россия это во, - он выставил большой палец. Пойдешь на разгрузку "Эри".

Как я уже узнал из разговоров с претендентами на работу в порт, "Эри" сухогруз, стоит у второго пирса, а это значит он привез сырье для химических заводов, которые сосредоточились в городе.

Сухогруз "Эри" продукт американской поточной индустрии, из той самой известной серии "Либерти", которую во время войны, сотнями шлепали на верфях Америки. После войны, они стали рабочими лошадками океанов и вот, на суда такого типа, перевозящие самые вредные грузы, в крупных портах посылают загружать или разгружать многочисленных нищих эмигрантов, как я, или прочую местную национальную шваль от мексиканцев до пуэрториканце. Это работа не для докерной элиты порта, обычно эти работают не с вредными веществами.

- Хорошо.

- Иди к Эди, он там за старшего, ты его найдешь по железной каске.

Я киваю головой и трогаюсь ко второму пирсу.

Эди действительно мотался по пирсу в военной каске с расстегнутым ремешком, Когда я к нему подошел и представился, он сразу спросил.

- Технику знаешь?

- Смотря что.

- Этим погрузчиком управлять можешь?

Он ткнул пальцем на старую, изношенную машину с нелепым ковшом на носу, по моему фирмы Цинцинати, стоящую у будки диспетчера.

- Наверно могу.

- Тогда иди к ней. Там с судна сгружают бочки, их уже скопилось на пирсе много, загружайся ими и отвози на грузовую площадку номер пять. Это вон там, - Зди ткнул пальцем в светлеющую крышу ангара. - Давай быстрей, время нет.

Погрузчик, с отодранным по бокам двигателя кожухами, грязен от отработанного масла и налипшей пыли. Я с сомнением разглядываю это чудо техники, черт знает какого года выпуска, но все же пальцами лезу в черное месиво и дергаю стяжку подсоса, несколько раз подкачиваю тросиком топливо и взяв за шнур магнето, сильно рванул на себя. Двигатель зачихал, выпустив через выхлопную трубу вонючий, черный столб дыма и затих. Опять подкачиваю топливо и еще раз рванул шнур. На этот раз двигатель взвыл и машину так затрясло, что она запрыгала на месте. Я залезаю в кабину и усаживаюсь на, блестящую от отполированной грязи, подушку сиденья. Вибрация сумасшедшая, даже лязгают зубы. Включаю скорость и отжимаю тормозные колодки. Погрузчик нехотя тронулся с места. Эди, наблюдавший за мной издали, помахал мне рукой и что то крикнул. Я поехал к группе докеров принимавших бочки с крана. Это были в основном смуглые мальчики, из южно американских государств. Ко мне на подножку машины вскочил жилистый паренек.

- Ты кто? - прокричал он мне в ухо, стараясь перебить звук двигателя.

- Николай...

- Я не про это, а где старый водитель?

- Не знаю, я сегодня первый день.

- Слушай Николя, меня звать Эрио, я здесь от наших..., поэтому давай заключим соглашение...

Пока мы говорим, его приятели закатывают мне в ковш бочки. Даже в кабине я почувствовал какой то резкий запах.

- Чего это мы возим? - перебиваю я Эрио.

- Щелочь. Так вот, давай сделаем так, чем больше бочек мы увезем от сюда, тем больше заплатят. Мы тебе в ковш будем закладывать на одну бочку больше нормы.

- Машина может не выдержать.

- Знаю. Но прежний водитель загружался и как видишь, с этой старухой, ничего.

- Черт с тобой, только закрепите их поудобней.

- Хорошо, Николя.

Он спрыгнул с машины и быстрые ребята скоро набили ковш, синими с красной полосой, бочками и тут я понял, почему лишняя бочка так не нужна. Обзор водителя сузился до щели, через которую можно увидеть только узкую полосу дороги.

До обеда мотался по территории порта, вывозя вонючие бочки со щелочью с пирса. Когда пробил гонг на обед, подогнал погрузчик к конторке Эди и выключил машину. В ушах стоит звон от рева двигателя, а тело еще не успокоилось от тряски.

- А здорово ты водишь погрузчик, - пробивается сквозь шум в ушах, голос Эди.

- Приходилось возится со всякими машинами...

- Понятно, - он с уважением оглядывает мою фигуру. - Там у основания пирса есть пожарная тумба. Когда смена кончится, вымой ковш погрузчика, иначе он сгниет от этой химии.

- Хорошо, Эди.

Мой начальник исчезает в будке диспетчера, я сажусь в тени под колесо машины. Рядом со мной опустилась еще одна фигура, это опять Эрио.

- Николя, классно работаешь.

- Привык.

- И где так привыкают?

- В Африке.

- Ишь ты, куда тебя занесло. А сам от куда?

- Из России.

- Так ты, русский?

- Русский.

- Ничего себе, а причем здесь Африка?

- Грустная история, не стоит про нее говорить.

- Ладно, ты почему ничего не ешь. Все обедают, а ты вон как.

- Так я сегодня здесь первый день, еще порядки не знаю.

- Пол доллара и я тебе обеспечу что-нибудь съедобное.

- Давай.

Эрио вскакивает и бежит к группе докеров, отдыхающих на краю пирса. Среди них болталось две фигуры с сумками, вот к ним то и прилип мой новый знакомый. Вскоре с большим свертком в одной руке и кружкой в другой, он подошел ко мне.

- На. Да бери же черт..., горячая.

Я беру кружку и чувствую ее температуру. Это кипяченое молоко. В свертке булка с маслом, бутерброд, намазанный гусиным паштетом, две помидоры и огурец.

- Деньги гони, - требует Эрио.

Я кладу пищу на колени, ставлю кружку рядом на асфальт и вытаскиваю из нагрудного кармана кошелек, отсчитываю пятьдесят центов.

- На.

Эрио опять опускается рядом и пока я ем, продолжает разговор.

- Тебя мастера заметили, теперь считай постоянное место осталось, - я не отвечаю, зубы заняты жестковатой булкой, только киваю головой. - Слушай, у меня у тебе предложение.

- Опять что-нибудь с бочками? - успел проглотить кусок.

- Нет, нет, ты по комплекции, судя по всему парень что надо. Каким нибудь видом спорта раньше занимался?

- Занимался.

- Чем?

- Гимнастикой.

- А... Жаль. Вот если бы ты увлекался боксом или борьбой, то я бы помог тебе заработать кучу денег. Впрочем, если хочешь - научим, я тебе помогу в этом, деньги найдем, а потом ты от нашего союза будешь выступать на соревнованиях. С такой мускулатурой, грех не драться на рингах.

- Нет, не хочу.

- Жаль, Николя, жаль. Ну, ладно, пойду к своим...

Эрио неторопливо поднимается и идет к своей группе парней. Я вижу, как он яростно жестикулируя, что то им объясняет

Рабочий день кончился поздно. Перед приходом смены, я, по совету Эди, подъехал к пожарной колонке с дырявым рукавом, вымыть машину. Сколько не откручивал вентиль, воды нет.

- Эй, - кричу скучающему мужику в морской форме, стоящему на краю пирса. - Не подскажите, почему нет воды?

Мужик подходит ко мне и с интересом следит за моими действиями.

- А хрен его знает. Я ведь служу на судне, а не на берегу. Но вообще то это безобразие, когда не работают средства пожаротушения...

- Конечно, безобразие.

- Сегодня я буду в управление порта, скажу им об этом.

Пришлось взять ведро с веревкой, прикрученное к кронштейну у переднего колеса, и прямо из моря выкачивать воду, чтобы сполоснуть ковш.

Большая очередь стояла к диспетчерской. Эди рассчитывался с докерами деньгами за сегодняшнюю работу. Я получил свои деньги и очень удивился большой сумме.

- Это мне?

- А кому же? Водители оплачиваются по высшей категории.

- Завтра, приходить сюда же? - спрашиваю Эди.

- Приходи, я тебя возьму. Мастеру скажу, чтобы ввел в технический состав.

За воротами порта работяги растекались по улицам или забивали автобусы, чтобы добраться до дальних районов города. Я двинулся к городу через центральную улицу, но тут меня окликнули.

- Эй, русский...

Я оглядываюсь, небольшая группа молодых пуэрториканцев стояла у забора.

- Чего надо?

Ко мне подошел худощавый парнишка.

- Русский, с тебя десять долларов.

- За что?

- Это плата, за то что ты работаешь здесь.

- А это видел.

Я показал ему фигу.

- Ты, дурак, русский. Здесь все платят и кто не хочет поделиться, тот сюда не ходит.

- Пошел ты...

Я повернулся, чтобы идти дальше, но тут же за спиной услышал свист. Хотел развернуться, но удар в спину, толкнул меня на метров пять вперед. Еле удержался и развернувшись, врезал кулаком в первую попавшуюся физиономию, оказавшуюся рядом. Парня подняло в воздух и он рухнул на своих друзей. Еще один подвернулся и получил удар в грудь. Этот грохнулся на землю сразу и затих. Злость влилась в тело. Теперь я пошел этих подонков, как медведь. Какой то, совсем юный мальчишка, лихо вертелся вокруг меня, размахивая рукой, в которой сверкало лезвие длинной финки Этого успокоил сначала ногой в живот, а когда он согнулся от боли, рванул за одежду и приподняв тощенькое тело, швырнул на двух типчиков. Молодые бандиты попятились и... вдруг побежали. Кто то меня окрикивает.

- Николя, полиция. Быстро сматываемся.

Это Эрио, откуда только взялся. Он манит меня рукой . А потом почти вцепляется в рукав и тащит к переулку, где идет погрузка людей на автобусы. Мы втискиваемся в первую попавшуюся, забитую до отказа машину и она тут же взвыв, нехотя поползла по дороге.

Через остановки четыре вылезаем и тут Эрио прорывает.

- Ну ты парень, даешь, раскидал мальчиков Гарсиа. А удар то какой правой, загляденье. Марио после такой оплеухи, месяц будет лечится.

- Постой, откуда ты знаешь про Гарсиа, Марио..., а потом, они меня сразу назвали русским, от кого узнали?

- Как они узнали, что ты русский не знаю, но Марио и Гарсиа, как и я, из Пуэрто-Рико, а со своими живу в ладу. Как -никак уже семь лет здесь. Куэрто, это тот который с ножичком на тебя..., наверно теперь обходить будет за несколько миль.

У меня все же возникло подозрение и схватив Эрио за ворот рубашки, подтянул его к себе.

- Вы это нарочно подстроили?

- Пусти, больно же... - чуть ослабил нажим. - Ничего мы не устраивали. Рэкет, он везде рэкет. И здесь свои ребята есть.

- Так вот, запомни, еще один такой наскок всякой швали на меня и я сверну тебе голову.

- Причем здесь я?

- При том, это твои соплеменники, а вы все здесь одной веревкой повязаны.

Я отталкиваю Эрио от себя и тот, ударившись спиной об стенку здания, пытается отдышаться.

- Чудак, с такой силой, ты бы зарабатывал здесь миллионы.

- Я еще хочу пожить спокойно.

- Не надо на меня обижаться, лучше пойдем в этот бар и отметим твой первый день работы.

Перед нами в сиянии огней рекламы находится питейное заведение.

- Хорошо, зайдем, - отхожу я.

Это заведение отделано разноцветным стеклом и зеркалами, здесь светло и уютно. Посетителей немного и медленная музыка, успокаивает душу. Эрио тащит меня подальше от стойки и подводит к столику у окна. Тут же задастая официантка с лицом крокодила, задержалась рядом с нами.

- Вам чего, мальчики?

- Николя, тебе водку? - взял на себя роль заказчика Эрио

- Водку.

- Моему другу водки, мне виски со льдом и... чего-нибудь легкое закусить. Ну, пошла...

Эрио профессионально, со смаком шлепнул ладонью по ее тугому заду. Официантка раздвинула в улыбке свой широкий рот с желтыми зубами и пошла к стойке.

- Давно в нашем городе? - спрашивает Эрио.

- Неделю уже.

- Жена, дети есть?

- Еще не обзавелся.

- У нас здесь женщин свободных полно, несколько ткацких фабрик, химические заводы, они, грешные, там в основном и работают. Есть такие конфетки, закачаешься. Хочешь я тебя познакомлю?

Официантка принесла выпивку и тощие салатики на каждого.

- За начало работы, - поднимает свои виски Эрио и лихо выпивает.

Я только поднес свою рюмку к губам, как услышал за спиной хрипловатый возглас по-русски.

- Николай, неужели... ты?

Чуть не поперхнулся от водки. За наш столик с шумом подсела толстоватая обрюзгшая личность. Я ничего не понимаю, смотрю на эти отвисшие щеки и не могу вспомнить этого типа.

- Вы кто?

Между тем незнакомец оглядывается на Эрио.

- Тебя, какашка, ведь я кажется знаю. Один раз уже встречался. Вроде тогда я обещал тебе пулю между глаз...

Мне показалось Эрио узнал незнакомца и струхнул, он умоляюще посмотрел на меня, потом на неожиданного соседа и залепетал.

- Я ни чего... я...

- Кыш от сюда.

Пуэрториканец подпрыгнул и бросился к выходу бара.

- За что это вы так его? - вежливо спрашиваю незнакомца.

- Это же вонючие пуэрториканцы. Я один раз его чуть не удушил. Хрен с ним, удушу в следующий раз. Так что, Николай, не узнал меня?

- Нет.

- Вспомни Испанию, тридцать девятый год, Гвадалахара.

Пытаюсь найти в его чертах что то знакомое и никак. И тут лицо незнакомца скривилось в улыбке и тогда нижние уголки губ нелепо опустились вниз.

- Самохин. Лейтенант Петр Самохин?

- Вспомнил. Да, это я.

- Но ты же...

- Я жив и как видишь, здоров.

Там, в тридцать девятом, Самохин для нас был предателем. В то время, как мы яростно отбивались от итальянских "Москито", немецких "Юнкерсов" и сдерживали, почти на отсутствующей линии фронта, наступление войск Франко, среди нас, русских летчиков, оказался один предатель, это лейтенант Самохин. Этот гад, спокойненько перелетел к франкистам и потом листовки с его обращением к нам, сыпались с неба, прямо на аэродромы. Я два раза летал над территорией врага и искал на аэродромах Саламандры знакомый до боли "Ишачок", но видно испанцы берегли летчика и куда то его спрятали в глубинку.

Теперь он здесь, сидит напротив меня, живой и невредимый и самое ужасное у меня нет к нему ненависти.

- Как ты изменился? - я разглядываю неузнаваемое лицо.

- А ты что, лучше меня? Вообще то не ожидал увить в такой дыре соотечественника. Как ты сам то здесь очутился? Ты, лучший летчик республиканской Испании, коммунист, самый верный ленинец и вдруг в Техас-Сити.

- Я здесь недавно, всего неделю.

- А до этого?

- Тебе то не все равно, где я был?

- Ты, случайно, не шпион? Вот крикну полицейского и сдам тебя куда надо. Будет шуму ойе-ей, шутка ли, самого прихвостня Сталина поймал.

- А я тебе перед этим, набью рожу и изуродую как следует, да так, что помнить будешь, до конца своих дней.

Странно, грожу, а злости все равно нет.

- Попробуй только, у меня кольт под ремнем, продырявлю, если только руку поднимешь и еще мои ребятки здесь меня берегут.

Но вижу, что он тоже это говорит без ярости, монотонно.

- Ладно, Самохин, живи. Прошло много времени, меня судьба после Испании тоже не баловала, так что давай лучше выпьем. Я ведь очень рад увидеть любого русского, так соскучился по родине. Эй..., - крикнул задастой официантке. Та услужливо подскочила и приготовила блокнот, - две водки и смени тарелку.

- Тоже принести салатик.

- Тащи.

Как только официантка ушла, Самохин тяжело вздохнул, сел поудобней.

- Хорошо, Николай, забудем нашу дурацкую перепалку. Давай выпьем.

- Любопытно мне только одно, куда ты исчез там, в Испании, после Гвадалахары?

Мой партер изучающе смотрит на меня.

- Я ведь не хотел перелетать к франкистам, просто самолет отказал, пришлось сесть на их аэродроме.

- Мог бы выпрыгнуть с парашютом.

- Куда? К тем же франкистам, ведь висел над их территорией

Странно, но я вдруг заколебался и... поверил ему

- Они из тебя сделали идола, нам листовки с твоей речью пересылали.

- Знаю, все за меня написали.

- Я ведь искал тебя там...

- И это знаю.

- Что же потом?

- Ничего. Война кончилась, но в Испании еще оставалось много сторонников республиканцев и агентов НКВД, мне говорили, что эти меня ищут, чтобы отомстить. Франкисты предложили уехать за границу. Я выбрал Америку и с сорокового года здесь.

Подошла официантка, принесла водку и опять тарелочки с салатами.

- Давай выпьем за встречу, - предлагаю я.

- Давай. А что было с тобой?

- А я ведь тоже влип. После разгрома республиканцев, бежал во Францию, а там интернировали и посадили в концлагерь. Перед самой войной с Германией, нас вывезли в Алжир, где на нефтяных скважинах так и проработал до этого года.

- Значит, в Россию так и не вернулся?

- Нет.

- Ну и правильно сделал.

- Я хотел, но... боялся.

- Где ты сейчас работаешь?

- Сегодня первый день работал в порту на погрузчике.

- Понятно, а я заправляю здесь десятком ресторанов и магазинов. Вот этот бар мой.

- Неплохо устроился.

- Плохо. Все время в напряге, там конкуренты, там бандиты, там хулиганы, то полиция, то налоговики, за всеми надо следить и свою шкуру оберегать. Видишь вон того парня, - Самохин кивает на стойку, у которой развалившись на высоком табурете за нами следит неряшливый парень. - Это моя охрана. Уже два раза спасал.

- Семьей то здесь обзавелся?

- А как же. Дочке уже четыре года. У меня дом неплохой. Слушай, Николай, поехали ко мне, я тебе своих покажу. Ведь жена тоже русская, давно родной речи не слыхала...

- Нет, не могу. Я сегодня должен разобраться с квартирным вопросом...

- Где ты поселился?

- На улице Адамса, шесть.

- Знаю этот дом и хозяина знаю. Знаешь что, я ему сейчас позвоню и все твои вопросы мигом отпадут.

- Ты так меня хочешь в гости заполучить?

- Жена обрадуется.

- Черт с тобой, пошли.

- Тогда я сейчас.

Самохин с шумом отрывается от стола, подходит к стойке и о чем то разговаривает с официанткой и барменом. Перед ним появляется телефон, бывший лейтенант звонит и что то резкое говорит невидимому собеседнику. Потом еще несколько раз куда то позвонил и вскоре вместе с охранником оказался у моего столика.

- Все, пошли.

- А... я еще не расплатился.

- Вся выпивка и жратва за счет заведения.

На улице нас ждал "Форд" последней модели.

Миниатюрная женщина, с белыми кудряшками волос, с восторгом глядела на меня, протянула руку и вдруг певуче заговорила на родном языке.

- А меня звать, Глаша.

- Николай.

- Господи, это уже второй русский здесь.

- Неужели в этом городе так мало наших?

- Может есть и больше, но пока я знаю одну, она учительница в местной школе.

- Между прочим, Николай, это отличная женщина, - поддерживает разговор Самохин.

Соседние двери вдруг медленно открылись и на пороге показалась маленькая девочка с пальцем во рту.

- А вот и Машенька, - заулыбалась ей Глаша, но заговорила на английском языке, - иди моя хорошая сюда, я тебя с дядей познакомлю.

Девочка подошла, мама подхватила ее на руки и поднесла ко мне. Машенька доверчиво протянула ручку.

- Купи мне сипед, - заковеркала она слова по-английски.

- Это значит, - переводит мать, - просит купить велосипед. Дядя тебе обязательно купит, если будешь есть кашку.

Девочка надулась и, обхватив шею мамы, отвернулась от меня.

- Пойдем, дорогая, спать. Скажи дяде, спокойной ночи...

- Спокойной ночи, - эхом отозвалась Маша.

Глаша уходит и я задаю вопрос Самохину.

- Где ты нашел такое чудо?

Он понял мой вопрос правильно.

- В карантине. Когда приплыли в Нью-Йорк, я там ее бедняжку и нашел. Отец Глаши русский белоэмигрант, не выдержал напряженной перевозки через океан и скончался на пароходе. Вот тогда эту несчастную девушку я и взял к себе.

Глаша пришла через минут пять и принялась накрывать стол, а мы тем временем вспоминали Испанию, Россию и все события происходящие в ней.

- Как ты думаешь? - спрашиваю Петра. - Нам можно будет когда-нибудь вернуться домой?

- Не знаю. Пока обстановка там такая, что дороги нет. Мои друзья из окружения губернатора штата, привезли из России мне один документ, выпущенный во время войны, толи 44, толи 45 года. В нем дядя Джо приказал считать всех военнопленных врагами народа. Так что тебе и мне ничего не светит.

- Но я же был интернирован, не по своей вине, это не плен.

- Может быть. Тогда скажи мне, почему же ты здесь? Почему ты из Алжира не поехал на родину?

Я с грустью киваю головой.

- Я боялся. Бесконечные слухи о судьбах наших людей в России, заставили меня приехать сюда. В Алжире я познакомился с женой сотрудника посольства, она меня кое чему просвещала.

Самохин ухмыльнулся.

- Небось охмурил женщину?

- Я ее немного любил, но она с мужем вернулась на родину год назад.

- Не повезло тебе.

- Мужчины, - позвала Глаша, - за стол.

Весь вечер я провел в семье Самохина и поздно ночью вернулся домой. Мой домовладелец с неправдоподной улыбкой на лице, встретил на лестнице.

- Николя, я узнал приятную новость, что ты являешься другом господина Самохи...

- Да, мы вместе с ним служили в армии, в одной части.

- Какая радость. Я хочу вам сообщить, что квартплату вы мне можете заплатить попозже. Живите спокойно, никто вас не будет тревожить.

- Спасибо.

- Передавайте привет господину Самохе.

- Хорошо.

Хозяин подобострастно кивает головой.

Утром я опять в порту. Мастер сразу выделяет меня из толпы.

- Подойди сюда, русский. Я тебе забираю в команду обслуживания. Это значит, мы за той закрепим технику и будешь постоянно работать.

- Хорошо, мастер.

- Эди сейчас на третьем пирсе, загружает "Моблан". Топай к нему.

И я потопал.

На этот раз мне достался не "Цинцинати", а вполне хороший, почти годовой эксплуатации, "Форд" с мощными стальными вилами перед носом. Эди передавая его мне говорит.

- У тебя будет сменщик, неделю работаешь утром, неделю вечером. Машину сдавайте друг другу в хорошем состоянии. После работы, всегда промывать. Понял.

- Да.

- С тебя тридцать долларов...

- А... это...

- За то, что я тебя пристроил, дубина.

- Понял. Плачу сейчас.

Рассчитываюсь с Эди и он мне на последок выдает.

- Каждый месяц будешь платить.

Киваю головой в ответ, говорить то нечего. Тоже своего рода рэкет.

- На седьмом складе, - продолжает объяснять Эди, - мешки с селитрой. Значит загружаешь их там и сюда на пирс, под кран. Давай действуй, время не ждет.

Форд завелся сразу. Вибрации почти никакой и водить его даже приятно. Лихо влетаю в распахнутые ворота седьмого склада и чуть не пробиваю ножами погрузчика фигуру Эрио, который застыл перед машиной, подняв руку.

- Чего, с ума сошел? - ору на него, высовываясь из окна.

- Привет, Никола. Думал, кого поставят на этот погрузчик, тебя или другого? Оказалось, что тебя.

- Чего ты встал поперек?

- Давай подъезжай к этой стенке...

Это не стенка, а аккуратно сложенные бумажные мешки, почти до потолка. Несколько полуголых пуэрториканцев, ловко скидывали мешки сверху и укладывали их в деревянный поддон. Я подкатил к поддону, подцепил его вилами и застыл, дожидаясь пока наполнят мешки до нормы.

- Выходит, Самоха твой знакомый? - спрашивает Эрио, единственный бездельник в бригаде этих докеров.

- Выходит так.

- Тебя могут здесь убить только за это.

- Кто, твои ребята?

- Наши давно воюют с твоим приятелем.

- Чем же он вам не понравился?

- Самоха куклуксклановец, самый страшный главарь бандитов в городе. От него воют все кланы в городе. Для него прихлопнуть человека, все равно что плюнуть.

- Только поэтому ты удрал от нас вчера?

- Конечно. Всадил бы мне пулю между глаз, поди потом доказывай, что ни в чем не виноват...

- А мне он показался нормальным человеком. Мы с ним выпили, там в баре, а потом твой страшный бандит, пригласил меня к себе домой, где мы с ним хорошо накачались водкой.

- Врешь.

- Почему же. Он оказался моим старым знакомым. Во время войны в Испании, мы с ним служили в одном полку и летали на самолетах.

Эрио как то сразу потускнел.

- Все, поддон загружен, поезжай.

Обедаю все так же отдельно от всех. В этот раз сам купил жратву у пришедших на пирс торговцев. Только раскрутил я яйцо, как ко мне подошел Эрио и какой то незнакомый мне пуэрториканец.

- Слушай, русский, - говорит незнакомец, - может ты уберешься от сюда. Покинешь, так сказать, нас спокойно.

- Это почему?

- У нас своя территория и здесь не нужны соглядаи куклуксклана.

- Я никакого отношения к куклуксклану не имею. Но если вы будете настаивать на моем уходе, пожалуюсь их главарю на вас. Войны хотите?

Они переглядывается и Эрио мотает головой.

- Нет. Я не хочу чтобы в городе после твоей смерти вырезали всех наших и их семьи.

- Тогда о чем разговор?

- Мы пришли к тебе с мирным предложением.

- Не уговаривайте, я никуда не уйду.

- Очень жаль.

Они собирались уйти, но я остановил.

- Эрио, послушай меня. Помнишь вчера я сказал, что если меня заденет хоть один из твоих друзей и родичей, я тебе оторву голову. Так вот, договор останется в силе.

На силу надо отвечать силой. Эти подонки только ее и уважают. Пуэрториканцы мне ничего не ответили, ушли молча.

Обед кончился, я загрузился мешками и подъехал по пирсу под кран. Перед моим погрузчиком замелькали смуглые фигуры докеров, но, мне показалось, что их было в два раза больше. Вдруг дверца машины приоткрылась и мешок с селитрой чуть не выбил меня на другую сторону кабины. Я сумел открыть дверцу с этой стороны и выпрыгнул на асфальт. Два десятка парней окружили погрузчик. Самый здоровенный пуэрториканец, крутил тридцати килограммовый мешок с селитрой, как будто забавлялся легким мячиком. Видно, он то в меня и запустил первоначально мешок. Ну что же, ребята, начнем. Я делаю прыжок льва на самого, по виду, слабого. Он пискнул в моих объятьях, подбрасываю его выше головы и швыряю в мешочника. Пока они катятся и барахтаются на асфальте, ударом в челюсть, укладываю ближнего. Двое парней успели вцепится в руки. Стряхнул их легко, стукнув друг друга лбами, а потом, схватив за шиворот роб, спихнул с пирса в воду. Еще двое лезут с ножами, с этими надо позверее. Первого перехватываю за руку и на глазах ошеломленных нападающих, ломаю его руку в кости. Дикий вопль пронесся над портом. Второй хотел отпрыгнуть, но из-за близости своих друзей не смог уйти далеко. Похоже, я сломал ударом кулака, ему грудную клетку. Кто-то попался под руку еще, этого шлепком отправил прямо в воду. Наконец, передо мной появился и здоровяк с мешком. Я увернулся от тридцати килограммового груза и мешок просвистев мимо уха вместе с хозяином пронесся мимо меня и тут я уперся в его спину буквально вынес к краю пирса и столкнул. Острая боль резанула спину. Оборачиваюсь, еще один с ножиком, успел гад порезать. Перехватываю его руку и взметнул вверх, похоже не рассчитал. Парень пролетел метров пять и грудью врезался в бетонную тумбу, для крепления судов, скатился с нее и затих. Нападавшие попятились, я выдернул верхний мешок с поддона и швырнул в них. Хоть никого не задел, парни увернулись, но все отскочили уже подальше. Теперь они галдели, выкрикивая, наверно, ругательства на своем языке, но никто уже не наступал на меня. Ко мне подошел Эди.

- Лихо ты их. Я получил удовольствие, когда смотрел. А теперь ответь мне, кто заплатит за простой и порванные мешки?

- Вот эти, - киваю на сбившихся в кучу пуэрториканцев.

- Посмотрим. Эй, ну-ка пойдите сюда, - крикнул Эди моим врагам.

От группы отделяется парень и подходит к нам.

- Вот что, - говорит ему Эди, - или вы исчезните от сюда навсегда, или во время сумеете загрузить пароход, выбирай.

- Мы загрузим все вовремя.

- Тогда собери вот эту падаль, что раскидана здесь, - Эди показывает на тела, валяющихся его соплеменников, - и наверстываете время. Николя, вас сегодня трогать не будет. Так, Николя?

- Не буду.

Парень кивает головой и идет к своим. Я обращаюсь к Эди.

- Эди, что там у меня на спине, посмотри.

Поворачиваюсь к нему спиной и задираю рубаху. Старший присвистнул.

- Повезло тебе парень. Кто то из этих, попал ножичком тебе в ремень брюк, потом лезвие соскочило и малость попортило кожу. Это ерундовая царапина, у меня есть йод, сейчас смажу рану и если кровь быстро свернется, до конца смены потерпишь. Я во время последней войны, перевязывал своих ребят Арденах, так что толк в ранах знаю.

Эди исчезает в диспетчерской и вскоре возвращается с бутылкой йода и куском бинта. Пока он смазывает мою спину, пуэрториканцы уносят своих побитых товарищей, помогают подняться из воды, сброшенным с пирса и собирают разбросанные мешки.

Въезжаю в ворота склада и остановившись у горы мешков, сразу спрашиваю первого попавшегося грузчика.

- Где Эрио?

Тот мотает головой, делая вид, что меня не понимает.

- Передай ему, что он покойник.

После этого сажусь за руль и жду, когда мне набросают груз.

До конца смены никто меня не тревожил.

У меня в квартире гости. В моей комнате сидит Самохин и хозяин дома. Как только я вошел, хозяин тут же вскочил, заизвенялся и исчез. Петр поздоровался и сказал.

- Николай, я за тобой. Не хрена здесь отсиживаться, поехали справлять день рождения Катерины.

- Кто это?

- Глашина подруга, ну та которая тоже русская. Мы о ней говорили тогда.

- Но я же без подарка.

- Ерунда, купи ей цветы и вполне достаточно. Основной подарок это ты. Катька, страсть как тоскует по родине, вот теперь отведет душу.

- Тогда сейчас переоденусь.

Переодеваться мне придется в единственный костюм песочного цвета, который по дешевке приобрел в Алжире. Там жарко и такая одежда ни кому не нужна. Рыжий галстук мне подарила жена служащего посольства, с которой я был знаком. А вот шляпу приобрел здесь, как приплыл в Нью-Йорк. Самохин оглядел и усмехнулся,.

- Ты как попугай, но ничего, так даже интересно. Поехали.

- А Глаша где?

- Где ей быть то, наверно уже там у Катьки. На такси махнула.

Это огромное кирпичное здание с широкими окнами. Коридоры длинные и кажется им нет конца. Самохин постучал в дверь под номером 784 и тут же она распахнулась и молодая белокурая женщина бросилась ему на грудь.

- Петька, черт косматый, долго нам тебя ждать? - сказала она по-русски и чмокнула его в щеку.

- Да вот... я привел тебе молодого человека.

Теперь она обратила на меня внимание и оторвавшись от Петра, протянула мне руку.

- Катя.

- Николай.

- Значит вы и есть тот новый русский, что появился в нашем городе.

- Разве я уже так прославился?

Она заулыбалась.

- Нет, но Глашенька мне так много наговорила о вас, что я представляла вас Голиафом.

- Теперь разочаровались...

- Нет, нет, ни в коем случае, вы очень похожи.

- Катька, - рявкает шутливо Самохин, - какого хрена ты держишь нас перед дверью?

- Ой, извините, заходите, пожалуйста.

В небольшой комнатке роскошный порядок, все вещи аккуратно расставлены на своих местах и прикрытые кружевными салфетками, даже свеже выстиранные занавески, при прикосновении к ним, скрипят от крахмала. Мы сидим за столом , где по-русски вывалены в тарелки пирожки с капустой и на деревянной подставке устроился большой круглый пирог с вишневым вареньем. Бутылка виски для мужчин и дешевого красного вина расположились среди остальных скромных блюд закусок. Катя раскраснелась от вина и развлекает всех нас необычными школьными приключениями, где непослушные мальчики и девочки всегда попадают впросак. Глаша пьяно улыбается, с восторгом смотрит на нее и вдруг задает необычный вопрос.

- А они похожи на наших?

Катя спотыкается на недоконченной фразе, сначала недоуменно смотрит на нее и потом как бы проснувшись, серьезно говорит.

- Нет, не похожи. Наши дети как воск, их лепить можно, а эти уже пришли со своими проблемами, с ними труднее.

- А вы на родине преподавали? - спросил я.

- Да, немного успела, работала в школе во Владивостоке, где-то года два, потом перед самой войной, Джек вывез меня сюда.

- Джек это ее муж, - поясняет мне Глаша.

- Джек американец?

- Да.

- Вы вышли за муж за иностранца? - удивился я.

- Так получилось.

- Николай задает эти вопросы потому, - вмешался Самохин, пытаясь объяснить Кате почему я так удивлен, - что нас там воспитывали так. В каждом иностранце мы видели потенциального шпиона. Хорошо еще Джек оказался таким энергичным и пробивным, сумел все таки вытащить Катю из России.

- А где Джек?

В комнате наступила тишина, потом Катя сказала.

- Он погиб в начале войны. Японцы торпедировали его пароход, никто не спасся.

- Извините.

- Ничего. Я уже привыкла...

- Николай, что там у вас произошло сегодня в порту? - переводит разговор на новую тему Петр.

- Вроде ничего.

- Говорят была драка.

- А... про это. Немного повздорили, но потом все вроде уладили.

- Неплохо уладил, трое придурков оказались в больнице.

- Самохин, откуда ты все знаешь? Ведь прошло то всего несколько часов.

- А для чего в этом городе телефоны, мне все сообщают.

- Ну хорошо. Я не понравился кое кому, вот и сцепились.

- Кому же ты не понравился? Всего то второй день работаешь и уже приобрел врагов.

- Не знаю.

- Господи, что творится, - говорит Глаша.

- Странно, - тянет Самохин. - И почему именно тебя? Я ведь знаю здешние порядки, даже рэкетиры дают срок своим жертвам, а тебя прихватили сразу.

- Понятия не имею в чем дело.

- Ладно, я постараюсь выяснить, кто там против тебя копает.

- Мальчики, хватит вам про драки, - восклицает Катя. - Сегодня у меня праздник. Давайте выпьем, чтобы больше не было войны.

- Правильно, - поддерживает ее Глаша.

Вечер проходит незаметно, только мы выпили чай, выдули всю бутылку виски и остатки вина, наступило около двенадцати вечера. Глаша встрепенулась и засобиралась домой.

- Петя, нам пора.

- Да, поехали, а то там охранник уже наверно заснул в машине. Николай, ты с нами?

- Николай, а может ты останешься? - вдруг говорит мне Катя. - Чего тебе таскаться так далеко и тревожить Самохиных. В нашем, так сказать, общежитии, есть свободная комнатка, там одна ткачиха укатила на западное побережье, оставила мне ключ. Выспишься здесь, а утром прямо на работу. Порт то от нас недалеко.

- Пожалуй, это неплохой вариант. Петр, Глаша, вы уж поезжайте, я останусь здесь.

- Давай, оставайся, - ухмыляется Самохин. - Пошли Глаша. Катенька, все было прекрасно. До свидания, лапочка.

Самохины уходят. Катя поспешно собирает все со стола и моет посуду в крохотной кухоньке. Пока она делает свои дела, я примостился на диване и...

Кто то меня толкает в бок.

- Коля, подвинься, я замерзла.

Щупаю рукой и попадаю на голое тело..., но оно теплое... Тогда раскрываю глаза. В комнате полумрак, но рядом со мной разглядел голову Кати.

- Снимай одежду, я тебе помогу, - шепчет она.

Сегодня в порту обычная работа. Я перевожу с пирса в ангары тюки с хлопком. Докеры. чтобы не дышать пылью, намотали на лица тряпки и платки. Мне, для предохранения, пришлось поднять стекла в кабине машины и переносить несносную жару. Рубаха сразу прилипла к телу и мне ничего не осталось, как ее снял. Наступил долгожданный обед. Пуэрториканцы сразу побрели к спуску в воду, чтобы там смыть свою грязь и поесть, а я поставил свой погрузчик к краю пирса, как раз с наветренной стороны и распахнул дверцы. Морской ветерок приятно охладил тело.

- Эй, - слышу окрик.

По моему это меня. У дверцы стоит аккуратненький парень в светло зеленом костюме в крупную клеточку из белых полос, на голове соломенная шляпа, а на ногах светлые гетры. На груди фотоаппарат, подвешенный за шею тонким ремешком.

- Вы меня?

- Да вас. Мне сказали, что вы тот самый единственный русский, который работает здесь в порту...

- Кто говорит?

Парень с любопытством разглядывает мое тело.

- Классная у вас фигура, такие бицепсы. Все совпадает. Позвольте представиться. Фоторепортер газеты "Техас - Сити дейли" Джон Клинтон.

- Меня звать, Николай. Так кто же все-таки обо мне что то треплется?

Джон растягивает рот в улыбке.

- Неизвестное лицо позвонило к нам в редакцию и сообщило, что в наш город прибыл известный боксер из Африки, а так же, что вы русский и сторонник кук-лук-склана...

- Нет, нет...

Я протестующе поднял руку, но репортер продолжал.

- Я не поленился поднять подшивки "Нью-Йорк таимс" за 45 год и 46. Представляешь, нашел маленькую заметку, где говорится о том, что в Мае 1946 года в Париже состоялся первый послевоенный чемпионат Европы по боксу и в среднем весе победу одержал представитель колониальной Франции, русский по национальности, проживающий в Алжире, это вы Николай... Ведь я не ошибся, правда?

- Ошибся, это не я.

Джон с усмешкой смотрит на меня.

- Я не поленился и запросил иммиграционный отдел в Филадельфии, там в вашей анкете есть запись о том, что вы занимались любительским боксом и были чемпионом Европы 1946 года.

Вот, зараза. Это мне посоветовал Пьер Дюмарье, мой приятель и друг, с которым я работал на нефтяных промыслах в Алжире. "Когда приедешь в Америку, - поучал он, - то обязательно сообщи, что ты чемпион. Там американцы любят, когда к ним приезжают известные личности и обычно дают таким поблажки..." Он оказался прав, эта запись в моем личном деле произвела на чиновников иммиграционной службы значительный эффект, меня не посадили на карантин, как остальных бедолаг, а быстрее отпустили на свободу и даже дали право выбора местожительства. Так я оказался здесь, в Техас-Сити.

- Послушайте, Джон, это ошибка, - упорствовал я.

- Мне кажется, вы зря скрываете свое прошлое.

И тут этот пронырливый тип быстро поднимает фотоаппарат и... щелкнул меня.

- Джон, не надо...

- Мы с вами еще встретимся, Николай.

Клинтона сдуло, как ветром. Я устало опустился на спинку сидения. Неужели опять все начнется сначала.

Хозяин дома встретил меня с испугом.

- Николай, вы сегодня вечером никуда не идете?

- Нет, а что?

- Как что? Сегодня же куклуксклановцы устраивают... выступления.

- А я то здесь причем?

- Ну да... вы, наверно, не причем. Говорят, они сегодня идут в район Стейнли, где недавно поселились иммигранты с Юга и будут жечь их дома. Глава куклуксклана поклялся отомстить пуэрториканцам за нападение на белых. Господи, что там теперь будет.

У меня неприятно захолодило в груди. Черт, неужели это из-за меня.

В порту дождь. Я еще в закрытой кабинке погрузчика чувствую себя сухим, а вот докерам приходится тяжелее. В своих грубых робах, они выглядят мокрыми курицами. Мне показалось, что сегодня нет пуэрториканцев и порт обслуживают в основном ирландцы и выходцы из Европы. Идет разгрузка парохода из Европы, он привез ткацкие станки. Длиннющие ящики заталкивают мне на вилы и машина с трудом тащит их в дальние ангары. Когда загружался на пирсе, в правую дверцу погрузчика постучали. Я перегнулся и открыл ручку. Рядом на сиденье плюхнулась мокрая фигура, она скинула капюшон.

- Эрио. Сволочь.

Я хотел, схватить его за горло.

- Николай, постой, не надо. Я пришел объяснится.

- Гнида...

- Я не организовывал драку, - торопливо говорит сосед. - Но я узнал, кто это сделал.

Любопытство пересилило неприязнь.

- И кто же?

- Это дельцы спортклуба "Молодые львы".

- Что им от меня надо?

- Они хотели бы иметь вас у себя...

- Странный способ, значит для этого нужно меня изуродовать. Это они наняли всякую шваль, чтобы меня избить?.

- Во первых, они вас проверяли, действительно вы боксер или нет...

- Откуда они узнали, что я боксер?

- Им кто то позвонил из Филадельфии...

- Еще что?

- Потом, клуб давно в неприятных отношениях с господином Самохой с его белыми друзьями, у которых свой клуб, обширные связи со спортом и свои спортсмены. Эти два общества давно спорят друг с другом и это иногда переходит все границы.

- Но я не в клубе господина Самохи и тем более не хочу участвовать на ринге...

- Поэтому вам все время и будут подсылать всяких мальчиков, которые каждый раз будут представлять массу неприятностей. "Молодым львам" очень нужны опытные боксеры, они так просто вас из своих лап не выпустят.

- А если я уйду к их конкуренту, господину Самохе?

- Это другой вопрос, тогда борьба за приз восточного побережья будет решаться только на ринге. Не думаю, чтобы вы, после поступления в клуб, работали здесь, в порту.

- Ты только это хотел мне сообщить?

- Нет. Еще кое что. "Молодые львы" предлагают вам большую сумму денег, если вы перейдете к ним и хотели по этому поводу, переговорить с вами.

- Значит ты посредник от этого клуба?

- Да. Можно так сказать, даже не посредник, а парламентер.

- Нет, я не пойду в ваш клуб и к господину Самохе не пойду. Я хочу жить спокойно.

- Опомнись, Николя, тебе уже покоя не видать. Дельцы хороший товар из своих лап уже не выпустят. Тебе так и так придется решить какую сторону принять.

- Знаешь что, Эрио, катись-ка ты от сюда, пока цел.

Мой собеседник удрученно шмыгнул носом и открыл дверцу.

- Пока, Николя, зря ты так со мной... Ты же наверно слышал, что вчера в нашем квартале был погром?

- Мне об этом говорили.

- Мне кажется, это господин Самоха из-за тебя устроил резню.

- Может быть, но я господину Самохе ничего не говорил и не жаловался на вас. Поэтому меня винить не в чем.

- Я тоже так своим говорю, но вчера сожгли несколько домов и убили мирных жителей. Если это сделали из-за тебя, не слишком ли дорогая плата...

- Повторяю еще раз, не старайся меня в чем то обвинить. Я очень сожалею о случившемся.

- Но многие думают по другому...

- Слушай, ты мне надоел, - рассердился я, - убирайся-ка по добру, по здорову...

Дверь захлопнулась, по прежнему с наружи хлещет дождь.

Я как чувствовал, что Петр будет ждать меня в моей квартирке. На столе лежат свежие газеты и Самохин, при моем появлении, тычет пальцем в газетное фото.

- Это правда о чем здесь говориться?

- Я еще не читал. Не знаю, что там.

- Что ты чемпион Европы по боксу.

- Это было давно...

- В прошлом году, не так уж давно. Значит ты стал боксером и не мог мне об этом рассказать сразу же.

- Зачем, я бы хотел забыть о своем прошлом.

- Ну нет, о таком забывать не следует. Значит так, пока конкуренты не поломали тебе все ребра, пора заняться делом. Я беру тебя в наш клуб со средней зарплатой две тысячи долларов в месяц, не считая командировочных, призовых, массажистов, тренеров и прочих прилипал от спорта, которые бывают нужны...

- Но я не хочу...

- Кроме этого, - не замечает моего протеста Петр, - ты переедешь жить в хороший дом, оплату которого я беру на себя. Сейчас собирай шмотки и поедем туда.

- Я никуда не поеду.

- Не обижай меня.

- Петр, я тебе все объясню, почему не могу и не хочу. У меня психологический синдром. Понимаешь, на соревнованиях в Европе, я убил человека...

- Эка невидаль, да в Испании ты убил десятки, но чего то там не страдал и никакого синдрома не было.

- Да, тогда убивал, но я убивал врагов и к ним к меня сострадания не было, а в этот раз был не враг, а обычный неплохой парень, причем из нашего же клуба. Я не рассчитал малость и...

- Понятно. В общем отказываешься?

- Да, отказываюсь.

- Ну что же, - Самохин почесал оставшиеся волосы пальцем, - может ты и прав. Я еще посоветуюсь со спецами, как сломать этот... твой синдром. Ну а теперь, поговорим о другом. Как сегодня работалось? - вдруг перешел неожиданно он на другую тему.

- Нормально.

- Так и должно быть, мы этим желторотым вчера вправили мозги.

- Ты не перегнул палку, говорят, были жертвы.

- Николай, без жертв войны не бывает. Просто эти пуэрториканцы и мексиканцы обнаглели, теперь будут потише, поверь мне.

- Мне трудно поверить, они просто пока слабее тебя, но потом когда будут посильнее, припомнят все что ты с ними сделал.

- Чушь. Америка уважает силу и белые должны быть самой ведущей и сильной расой...

- Ты же русский и в России об этом даже не мыслил.

- Я отверженный русский, но я давно за границей и давно понял, как надо здесь бороться за свою судьбу...

- Хорошо... Борись, черт с тобой.

- А ты по-прежнему ни как не можешь оторваться от идеологии Маркса. Жаль, но я думаю, что время тебя все же исправит. Ну ладно, чего то засиделся у тебя, а у меня еще много дел.. Пока, Николай.

Он уже на пороге повернулся ко мне.

- Нам домой звонила Катя, просила, чтобы ты связался с ней.

- Хорошо.

Катя встретила меня ласково. Она обняла, нежно целовала и мы так долго стояли перед раскрытыми дверями.

- Сегодня останешься у меня? - спросила она.

- Останусь.

- Ты извини, знаешь, как неприятно быть все время одной. Наверно бог создал мужчину, чтобы сократить одиночество женщины.

- А я то думал, что бог нас создал для другого.

Она придавила пальцем мои губы.

- И для другого тоже.

Сегодня Эди как-то смотрит на меня совсем по другому.

- Русский, помнишь я у тебя брал деньги, возьми свои тридцать долларов, - говорит он, протягивая мне зелененькие.

- Что произошло, Эди?

- У тебя слишком сильные покровители, а я хочу жить.

- Причем здесь покровители?

- Бери, бери. Сегодня загружаем сухогруз "Кэри", ящики будем брать прямо из вагонов, состав стоит на седьмой ветке.

После этого обиженный начальник отваливает от меня. Кажется, в этом порту я совсем потерял друзей.

В мой погрузчик, не спрашивая моего разрешения, залезает знакомая фигура репортера, Джона Клинтона.

- Привет, Николай.

- Привет. Зачем пришел, не видишь, я работаю.

- Работай, я тебе мешать не буду, посижу только рядом и все.

Ковш погрузчика уже загрузили ящиками под завязку и машина натружено воя, тащит груз на пирс.

- Джон, зачем ты меня ославил в газете?

- Ты очень обиделся?

- Конечно.

- Ладно, я скажу. Это заказ. В городе все время идет открытая и закрытая борьба между кланами, группировками, дельцами. В ход идет все, от подлогов, убийств до компроматов. Мне приказали найти на тебя материал, я нашел.

- Но почему я?

- Господин Самохин слишком видная фигура в нашем городе и все то, что он делает, с кем водит дружбу, сразу попадает в поле зрения друзей и недругов. Вот ты и попался.

- Сейчас то ты зачем ко мне пришел?

Погрузчик встал перед группой докеров и они проворно стали стаскивать ящики с ковша.

- Видишь ли какое дело. В пуэрториканском квартале куклуксклановцы сожгли несколько домов, убили жителей. В нашей газете, как и в других, отделались небольшими заметками о несчастьях и жертвах возникших в результате пожаров. Заметь, о куклуксклановцах ни слова. Ходят слухи, что причиной нападения, явился ты...

- Это слухи.

- Но ты здесь дрался с пуэрториканцами?

- Дрался.

- И кто кого?

- Я пока отделался порезом.

- А они, несколькими перекалеченными, которые очутились в больнице. Неплохо, для человека схватившимся с двадцатью отпетыми бандитами. Но почему ты дрался с ними, можешь сказать?

- Ты берешь интервью для новой статьи или хочешь просто узнать?

- Просто узнать, напечатать это в газете нельзя, во первых, хозяин не разрешит, а потом быть распятым на горящем кресте совсем не хочу.

- Не уж то господин Самохин такой страшный?

- Страшный. Я так, например, боюсь.

- Теперь послушай, Джон, я тоже не хочу раскрываться. Так что больше не задавай мне идиотских вопросов и не тяни из меня жилы...

- Ладно. Не буду.

В это время мне освободили погрузчик и я развернувшись, поехал за новой порцией ящиков.

- Останови здесь, - просит Джон.

Я торможу и он выпрыгивает из машины наружу. Так ничего и не сказав на прощание, Клинтон исчез за углом склада.

Смена кончилась. Работяги волнами выходили из ворот порта. Я иду один и мне чудится, что вокруг меня вакуум, ни одного прощально слова, ни одного приветствия. Перешел улицу и тут услышал клаксон автомобиля. Рядом остановился Форд, в раскрытое окно махал рукой Самохин.

- Николай, - крикнул он, - иди сюда.

Залезаю в его машину и она медленно пробивается через толпы рабочих подальше от порта. На заднем сиденье сидит здоровенный парень, который настороженно следит в окна. Через несколько перекрестков толпа рассосалась и Форд быстрей понесся по улицам.

- Знаешь куда едем? - спрашивает Петр.

- Нет.

- Сегодня соревнования в клубе "Молодых львов", серьезное соревнование, на звание чемпиона юго-восточного побережья. Я хочу показать тебе какие здесь спортсмены и какие бешенные деньги гуляют на этих сборах.

- Ты даже меня не спрашиваешь, хочу ли я этого или нет...

- Я тебя просто пригласил. Кстати там будет Катя и тебе наверняка будет неудобно бросать девушку одну.

- Ну ты даешь... Я даже не переоделся и не пообедал.

- Это ерунда. Мы сейчас с тобой заедем в забегаловку, поедим, а по поводу одежды не стесняйся, в клубе шикарно не одеваются, есть оборванцы и похуже тебя.

- Успокоил называется. Пригласил девушку, а вот как одет неважно...

- Хорошо. Поедим, потом заедем к Самуэлю, там подберем тебе что-нибудь из одежды, полегче.

В большом зале клуба яркий свет прожекторов с трудом пробивает облако из табачного дыма. Все места и проходы забиты публикой. На ринге, симпатичная полураздетая девушка, бродит с рекламным плакатом о покупке самых лучших котлет на побережье. Наши места в пятом ряду. Катя уже здесь и дружески машет нам рукой.

- Мальчики, сюда.

Только мы сели, как вспышка чуть не ослепила глаза, это настырные фоторепортеры успели сфотографировать нас.

- Проклятье, - ворчит Петр.

Я сижу рядом с Катей и она мне шепчет на ухо.

- После выступления пойдем ко мне.

- Хорошо.

На ринге крупный белый, с распухшим лицом и прилизанными редкими волосами, напротив - тощий, длинный, негр, совсем лысый, но с живыми черными глазами.

- Черная пантера, против быка, - комментирует Петр.

- Они из каких клубов?

- Моих здесь нет. Белый из "Молодых львов", а негр завоевал кубок Больших озер.

- И за что дерутся?

- Ты имеешь в виду деньги? Приз пятьдесят тысяч долларов и право выступать на чемпионате Америки.

- Почему же ты не выставил своего бойца?

- В таком весе у меня никого нет. Вот если бы ты...

- Ладно, ладно... мы же договорились.

Бой начался осторожно, худощавый негр, легко двигаясь, длинными руками щупал кожу противника, белый старался отбиться и шел глыбой на сближение. Катя сидела рядом и переживала за бойцов, она иногда вскрикивала, кричала, оглушая меня резкими звуками.

- Бей... еще... еще..., дай ему, аа...

Петр был сосредоточен, он внимательно изучал бойцов на ринге.

- Как ты думаешь, кто победит? - вдруг спросил он, резко повернувшись ко мне.

- Негр.

- Почему ты так думаешь?

- Он подвижен и гибок... и потом у него хорошая дыхалка.

Наконец то белый загнал своего противника в угол и только хотел его обработать, как тот ловко изогнулся, нырнул под его локоть и просто протек в узкое пространство между канатом и корпусом бойца на свободу. Катя взвизгнула, Самохин хмыкнул.

- И все же, я бы не положился на негра, впереди много раундов...

В воздухе с клубами табачного дыма пахло расизмом. Белые болельщики, не стесняясь в выражениях, поносили черного бойца и угрожали ему.

На седьмом раунде наступила развязка, белый парень пропустил удар в глаз, потом жуткий удар в нос, да такой..., мне показалось, что хрустнули все хрящи и нос перекосился на правую сторону. Кровь хлынула на мокрое от пота лицо и он замотал головой, пытаясь стряхнуть красные капли ползущие в глаз. Рефери сделал вид, что ничего не видит. И пока несчастный боролся сам с собой, черный сумел достать его вторично перчаткой. Это был конец. Парень стоял на одном колене и пока судья отсчитывал секунды, заливал ковер кровью, пытался прийти в себя, но так и не пришел.

Самохин, Катя и я едем в машине. Петр не может успокоится.

- А ты бы положил негра? - спрашивает он.

- Не знаю, но наверно положил бы.

- Почему ты так уверен?

- Я считаю, что европейский класс бокса выше американского, там думающий бокс. Это просто не слепая возня с ударами, а применение хитрости, ловкости и неоднократного изменения тактики, сбивающего противника с толку. Вот тебе пример, в этом бое, в первом раунде, сколько сильнейших ударов белого парня, пришлось в воздух?

- Ну... много. Не считал.

- А я машинально просчитал, двадцать один. И почему? Негр сумел разгадать движение руки.

- Значит черный борется по европейски?

- Нет, по-американски. Он выиграл так быстро, потому что содрал кожу на лице у своего противника, потому, что его рука на ладонь длиннее и еще потому, что подготовлен физически лучше.

- Николай, я ставлю призом сто тысяч долларов, если ты выступишь против этого типа, Техасу нужна победа..

- Не надейся, Петр.

- Ну и дурак. Это же слава, твое вхождение в элиту американского спорта.

- Все, Самохин, кончай. Сказал не буду, значит не буду.

В машине стало тихо. Проехали еще два квартала и остановились.

- Катя, твой дом, - говорит Самохин.

- Катя, пойдем я тебя провожу, - предлагаю я.

Мы выбираемся из машины и Петр, не попрощавшись, укатил в темноту города. Катя прижалась ко мне.

- Ты знаешь, я так счастлива, что встретила тебя. Такой сильный, мощный, уверенный, за тобой как за каменной стеной.

Мы целуемся и потом отправляемся в ее гнездышко.

Только один раз Катя задала мне вопрос.

- Может быть ты все таки вернешься в бокс?

Я прижал пальцем ее губы.

- Тсс... Никогда.

В порту мне достался пирс №0, где загружали огромный пароход. На борту белой краской четко вырисовывалась надпись "Гранкан". Я вез к нему со склада кипу бумажных мешков с аммиачной селитрой. Подкатил к крану и с удивлением обнаружил, что ни одного докера для разгрузки нет. Куда все делись? И тут заметил, что возле судна столпилась большая толпа. Заглушил погрузчик и поспешил туда. Среди обступивших судно людей, мелькнула знакомая каска Эди. Я пробился к нему.

- Эди, меня некому разгружать...

- Погоди, ты не видишь, судно дымит.

Я поднял голову, из четвертого трюма валил густой белый дым. Несколько пожарных расчетов лихо подкатили к борту "Гранкана".

- Во, видно дело то серьезно, уже пожарников вызвали, - замечает Эди.

- Но это же наш трюм, мы в него селитру загружаем.

- Вот поэтому то докеры и не работают. Все здесь.

Действительно, в толпе любопытных, помимо служащих порта, моряков и пожарных, мелькают брезентовые робы докеров. Пожарные стали соединять шланги к колонкам.

- Интересно, чем они будут тушить пожар, ведь в пожарных колонках воды нет, - говорю я.

- Откуда знаешь?

- Сам меня посылал вымыть машину, я пытался, а там ни капли.

- Тогда сейчас будет потеха.

Действительно сколько ребята не пытались крутить вентиль на колонках, воды шланги не поступало. Старший пожарник что то заорал, ребята стали отсоединятся и бросились по трапу вверх, таща за собой на судно шланги.

- Чего это они?

- Будут подсоединятся к судовой пожарной магистрали, - поясняет Эди.

В этот момент, когда первый пожарник добрался по трапу до верхней палубы, перед ним, как монумент возник моряк в форме офицера.

- Назад. Куда несетесь. Без вас справимся, - стал орать он.

- Но ведь у вас...

- Вы испортите водой груз. Я приказал закрыть люковые крышки. Сейчас пустим туда пар и все кончится.

С визгом накатывалась люковая крышка трюма и вскоре дым прекратился.

- Спектакль окончился, - комментирует Эди. - Всем докерам на работу, заорал он в толпу.

- Куда мне селитру? - спрашиваю я его.

- Сейчас тебя разгрузят прямо под краном и отправляйся за следующей партией.

Между тем раздасованые пожарные спустились с трапа на пирс и стали заправлять шланги в машины. Докеры пошли работать и толпа любопытных несколько разрядилась. Я отправился к своему погрузчику и сел в кабину. Подошло несколько парней, они стали сдергивать с ковша мешки с селитрой и складывать их штабелем в поддон крана. Только освободили ковш и вдруг как... ухнет. Все сразу повернули головы к "Гранкану". Искореженные люковые крышки четвертого трюма, были сброшены на палубу судна. Из самого трюма в небо вырвались ядовито оранжевые языки пламени. Желтый дым столбом устремился вверх, постепенно разбухая и дугой отклоняясь к северо-востоку. Не уехавшие пожарники опять схватились за шланги и бросились по трапу вверх. На этот раз никто им путь не преграждал. Вскоре было видно, как вырвавшиеся из брандспойтов тугие струи воды ушли в огонь... Кто то постучал по кабине моего погрузчика. Я оглянулся. У распахнутой дверцы стоял репортер Джон Клинтон.

- Николай, ты свободен? Подвези меня к воротам порта. Нужно срочно сдать материал в газету.

Я подумал, что наверно сегодня нам "Гранкан" не загрузить и пока нас перераспределят на новую работу, уйдет уйма лишнего времени, поэтому кивнул головой.

- Садись.

Мы несемся по территории порта. Ковш от толчков гремит и раскачивает машину.

- Как ты так рано сумел очутится здесь? - спрашиваю Джона.

- Надо иметь подход к девушкам. У меня везде есть свои паиньки. Вот и одна, которая работает здесь в порту, позвонила в редакцию и сообщила мне, что дымит пароход.

- Когда это было?

- Час назад. Но я успел не только заснять дым, я успел сфотографировать взрыв, это будет сенсационный материал.

- Я бы на твоем месте подождал, надо узнать чем дело кончится.

- Не могу, к девяти, сделаю гранки для свежего номера, мне просто надо попасть туда.

- Смотри, дым то становится гуще, - я киваю в сторону горящего судна.

- Успею, сдам материал и опять сюда.

Я подвез его к воротам и Клинтон, он как пуля вылетел из машины и помчался к проходной. Неторопливо разворачиваюсь и опять направляюсь к пирсу №0.

Доехать мне до места работы не удалось. Там где стоял "Гранкин" в небо взметнулся гигантский язык оранжево коричневого пламени, в сотни раз больше, чем тогда, когда вырвало от взрыва крышки люков четвертого трюма. Ужасный грохот последовал за ним и перед моим изумленным взглядом, склады, постройки, видневшиеся портовые краны, стали рассыпаться и подниматься в воздух. Погрузчик получил сильный удар от взрывной волны, стекла лопнули, запорошив меня всего, тело вжалось в сиденье, а голову придавило к стенке, за которой визжал двигатель и тут же я провалился в темноту...

Очнулся от того, что кто то тряс мою руку. Надо мной склонилась грязная взлохмаченная голова.

- Где я?

Парень видно отвечает мне, так как шевелятся его губы. Я ничего не слышу. Приподнимаю гудящую голову и не верю своим глазам. Лежу на каких то искореженных бетонных перекрытиях с вывернутой арматурой, усыпанным камнями, лепешками черного ила, морской травой, мертвыми чайками и дохлой рыбой. Рядом с нами полу изуродованный погрузчик, колес у него нет, дверц тоже. Двигатель и противовесные блины вырваны из клюзов рамы машины и валяются рядом, воняя бензином.

- Что же такое?

Незнакомый парень продолжает что то говорить и вдруг его слова медленно стали проникать в мой мозг.

... Смотрю и глазам не верю. Нефтеналивной баржи нет. Ну думаю, проберусь все таки к пирсу, посмотрю что с пароходами, а тут на пути в развалинах твоя развороченная машина. Ты лежишь, вся рожа в крови, рядом с чушкой металла и не двигаешься. Думал тебе конец. Однако, пригляделся, а у тебя пальцы шевелятся...

То что у меня с рожей что то невпорядке, я понял сейчас, ее ужасно щиплет и над лобной частью появилась дикая ноющая боль

- Где я, куда попал?

- Я на грузовике загружался хлопком у шестого склада. А тут как грохнет... Меня вместе с машиной и складом выбросило прямо сюда к четвертому пирсу...

- Как к четвертому?

Я мотаю головой пытаюсь сообразить. Страшно гудит голова и ноет лицо. Значит я почти от нулевого пирса летел к четвертому, чушь какая-то.

- Помоги мне подняться.

Незнакомец за руку подтягивает к себе. Я встаю и пытаюсь побороть головокружение. Огляделся вокруг и понял что не чушь. Стою на груде развалин и через клочья дыма вижу бывший порт. Ни "Гранкана", ни нулевого пирса не было, вместо них, только горящее от нефти озеро. Вокруг этого места в радиусе, примерно, метров пятьсот, ни одного уцелевшего строения, только груды строительного мусора, дальше вперемешку с бетонными глыбами, помятые и искореженные машины, станки, краны и то, что хранилось на складах и везде дым..., огонь..., дым... Еще дальше, у седьмого пирса горят два парохода, с трудом, но видно, как там суетятся крошечные люди, пытаясь сбить пламя водой. А вот поперек пятого пирса боком стоит нефтеналивная баржа. По всей видимости, ее емкости пробиты, нефть уже залила пирс и льется в воду. Почему она не горит? - с удивлением подумал я. Потом понял, что возможно скоро она и вспыхнет, если горящая вода от бывшего нулевого пирса, медленно заполняющая реку достигнет этого места.

- Как же это...?

Мой незнакомец понял вопрос по своему.

- После взрыва была большая волна, баржу подняло и выкинуло, а сюда вынесло рыбу и всякую мразь...

Мы стояли на развалинах бывшего бетонного пакгауза, единственный пятачок, где нет пожара, зато кругом все горело и дымилось. Горела вода, пылали строения на том берегу реки, горел вдали город Техас Сити.

- Что же теперь делать то? - задаю сам себе вопрос.

- Я попытаюсь пробраться к барже, - отвечает мне парень. - Может там кто и живой остался, нужна помощь. А потом пароходы, судя по всему, тушат, значит там есть люди...

- У баржи опасно, она скоро может загореться.

- Вижу, огонь вверх по реке идет медленно, его течение относит в океан, пока нефтяное пятно с баржи доберется до него, я успею все осмотреть.

- Я помогу тебе.

- Не надо. Ты выглядишь ужасно и еле-еле стоишь. Тебе нужно в город, к врачу. У тебя лицо...

- Что с ним?

- Оно все в крови и кое где снята кожа.

Провожу пальцами по щекам и чуть не вскрикиваю от боли. Успел прощупать свисающие остатки кожи и мокроту лица.

- Не трогай, кое где подсыхает.

- Хорошо, я пойду в город звать на помощь.

- Попытайся пройти. Возьми мой платок, держи у рта, может не задохнешься от дыма.

Прежде чем отдать мне свой голубой платок, парень окунул его в лужу с дохлой рыбой, долго отжимал и наконец протянул.

- На. Только не прижимай к ранам...

- Спасибо. Как тебя звать?

- Тэд.

- Возвращайся живым, Тэд.

Шагнул от него, как пьяный, панели сначала поплыли перед глазами, потом прояснились и я потихонечку стал шевелить ногами. Вроде могу ходить, только еще почему то болит бок. Здесь надо спускаться, здесь гора кирпичей. А это что? Это труп мужчины, раздавленного блоком кирпичной стенки. Когда спускался с развалин блокгауза нашел еще двоих мертвых. Среди гор мусора появился хоть какой то на вид проход и тут я увидел как горят камни. Жуткое зрелище, когда даже через мокрый платок, еще пахнет при этом, жаренным мясом и каким то противным химическим веществом.

Иду почти час, обходя пожарища и огромные завалы из строительного мусора и металла. Проклятый дым все же пропитал легкие и приходится кашлять и сплевывать всю эту гадость. Мало того, что голова болит от ран, так еще теперь раскалывается от отравления дымом. И вдруг, на пути встретил живого человека. Он сидел на камнях, уныло уставившись в землю. Что то знакомое было в его фигуре. Это был мастер Эди.

- Эди.

Закопченное лицо в мятой каске недоуменно уставилось на меня.

- Ты кто?

- Я русский... на погрузчике.

- А... Видел, как вышло? Я рад, что ты остался жив.

- Чего ты здесь сидишь?

- Я запутался, не знаю куда идти. Уже хожу по развалинам целый час и не могу выбраться. Все время попадаю сюда.

- Пошли со мной.

- Пошли. Хоть куда-нибудь, только выведи.

Он встает и идет за мной кряхтя и постанывая.

- Как ты остался жив? - спрашиваю его.

- Сам не знаю. Зашел в свою конторку, присел на диванчик а тут как ухнуло... Очнулся под какими то развалинами, так же на диванчике. Долго выбирался из под бетонных балок, и вот все брожу...

Мы проходим через плотный желтый дым. Эри и я зажимаем носы и поторапливаемся, стараясь побыстрей проскочить этот участок. Когда выскочили на горящие остатки какой то древесины, Эри оторвал от лица руку.

- Сера зараза. Здесь горит столько химии, что если не погиб от взрыва, то погибнешь от отравы. Я уже так надышался, что не могу блевать. Голова болит жутко.

Я взял верное направление, наверно по интуиции. В Африканских пустынях мне приходилось бродить по пескам и всегда в точки промыслов выходил точно. Вот и бывшие ворота порта. Здесь поменьше дыма и вроде идти получше. Уже можно сообразить где улицы, оформленные кое где горящими, или разрушенными, или полуразрушенными домами. Даже появились первые люди. Человек в форме полицейского подскочил к нам.

- Вы из порта? Там еще есть кто-нибудь?

- Может быть и есть, но в основном мертвые, - говорит Эди.

- А я видел живых, они остались на пятом и седьмом пирсе, - отвечаю я.

- Стойте здесь, не уходите. Я сейчас позову медиков и еще кой кого.

Полицейский побежал за угол развалин, а мы опустились на разбросанные по тротуару кирпичи.

- Сейчас бы выпить что-нибудь, - мечтает Эди. - Горло все дерет от дыма. А башка, как после парового катка...

К нам подходят несколько человек, по форме определил, что это офицеры полиции и армии, а также трое гражданских.

- Вот они вышли из порта, - показывает на нас пальцем полицейский, первый встретивший нас.

- Вы откуда? В каком месте работали? - спрашивает старший полицейский чин.

- Мы с нулевого пирса, - отвечает Эри.

- С нулевого? Где стоял "Гранкан".

- От туда.

- Но там, по моему...

- Там нет ни пирса, ни "Гранкана, ни людей. Все погибли.

- Вот этот говорит, что видел живых людей, - теперь расторопный полицейский показывает пальцем на меня.

Все сразу уставились на мое страшное лицо.

- Говорить можете? - спрашивает старший чин.

- Могу.

- Где вы видели людей?

- На пятый пирс забросило нефтеналивную баржу. К ней отправился шофер Тэд, который меня нашел в развалинах, он пошел искать живых. А на седьмом пирсе горели два парохода, там люди старались затушить пламя...

- Горели два парохода? - вдруг удивился Эди.

- Да.

- Тогда сейчас будет тоже самое что и с "Гранканом". Я знаю все портовые дела. Там стоят "Хай-флайер" и "Вильсон Киин". Они тоже загружались селитрой. Ведь это она взорвалась на "Гранкане", правда?

Гражданские кивают головой.

- Надо всех живых вывести из города, - говорит старший полицейский чин, армейским офицерам. - Если это правда, то вот-вот пароходы взорвутся, города не будет совсем.

- Может взрыва не будет, они сумеют затушить...? - неуверенно говорит офицер.

- Будет, не будет, все равно на всякий случай, обезопасьте всех.

Эти начальники собирались уходить и тут Эди завопил.

- Ребята, дайте хоть глоток воды.

- Сейчас к вам пришлем санитаров и воду, - сказал полицейский.

Усталый пожилой человек в белом халате склонился надо мной.

- Как у вас дела? - равнодушно спросил он.

- Рожа вся побита стеклом.

- Вижу, а больше ничего...?

- Остальные болячки заживут.

- Потерпите, я сейчас...

Этот эскулап грязными пальцами ковыряется в моем лице.

- Ай, черт, - выругался я.

- Ничего, похоже кости целы, глаза не задело, кожа потом нарастет. Только одна ранка и самая опасная, но на вас может быстро заживет. Сейчас я вас перебинтую, а там сами смотрите.

- Много работы? - спрашиваю его.

- Жутко. Я уже не помню, скольких обработал. Только успеваю принимать от посыльных бинты и йод.

Мужик не церемонясь, прямо по ранам обтирает мне лицо йодом и наворачивает на голову бинты.

- Я пошел дальше, - говорит он, оглядывая мою голову. - Неплохо получилось. Если выберетесь от сюда, постарайтесь попасть к настоящему врачу.

- Спасибо.

- Сейчас идите в приемный пункт. Знаете где школа 290 ткацкой фабрики?

- Знаю.

Еще бы мне не знать, там работает Катя.

- Идите туда.

Эскулап уходит. Я оборачиваюсь к Эди.

- Эди, пошли дальше.

Эди сидит на кирпичах и тупо улыбается, в его руках бутылка какого то пойла, оставлено жалостливым полицейским.

- Во... полегчало, хоть голова и раскалывается, но... полегче.

На улицах дым и вонища, пахнет чем то горелым, но это не так как в порту. Хоть ветерок и выметает это все это куда-то на север, но новые запахи и клочья дыма опять проникают везде. Солдаты выгоняют жителей из сохранившихся домов и подвалов, стараются их вытеснить к очищенным дорогам, где на автомобилях вывозят из города. Раненых свозят в больницы или в школы, приспособленные для лечения. Я и Эди приплелись к школе 290 где-то около двух часов дня. Меня сразу загнали в сортировочную, а моего товарища по несчастью, оставили во дворе, где на спортивных матах валялись легко раненые и отравленные жители города. Женщины в форме армии спасения, бегали среди них, стараясь облегчить страдания несчастных.

В комнатке, окно завешено одеялом, за столом горела настольная лампа и женщина в белом халате кивнула головой. Она, как автомат, подвинула к себе пустой бланк карточки и забубнила.

- Фамилия, имя...?

- Николай Кушелев.

- Где проживали? Где работали?

Я терпеливо объясняю.

- Живу на улице Адама 6, работал в порту грузчиком.

Она подняла на меня измученные глаза.

- Вы у меня первый от туда.

Я киваю головой.

- Что у вас? - но она и без того видит, что со мной. - Впрочем, запишу травма головы. Проходите в восьмую комнату, там врач сейчас свободен, возьмите с собой карточку.

В коридоре полно перевязанных людей, кто сидел на полу или подоконниках, кто шатался без дела. У восьмой комнаты, нелепо подогнув ноги, сидела, прислонившись к косяку, похрапывающая женщина. Я перешагнул через ее ноги и прошел в комнату. В ней так же заделано окно, только учебными досками, но светят зато, две лампочки на потолке и настольная. Сидящий за столом немолодой врач, взглянул на голову.

- Вас кто перевязывал, Фаинберг?

- Не знаю, какой-то мужчина смазал лицо и перевязал голову.

- Садитесь, я сейчас вас размотаю.

Я сел на стул, врач подошел с ножницами и стал разрезать бинты. Через минуту я орал от боли, но этот лекарь, словно не слышал меня, содрал последний клочок бинта и зацокал языком.

- У вас много порезов, но вот здесь есть одна некрасивая ранка. Потерпите, операционная занята, я кое что посмотрю сам.

Я закрыл глаза, чувствую как врач копошится надо лбом. Вдруг резкая боль ударила по мозгам. Я приоткрыл один глаз, другой не мог, теплая кровь затекла в него. Этот живодер держал в руках блестящие щипцы, с зажатым в них куском стекла.

- Придется вам долго полежать, эта штучка, - врач крутит перед моим глазом стеклом, - чуть поцарапала вашу лобную кость. Хоть не пробила череп, но это все равно неприятно. Я вас сейчас опять забинтую. Вы извините, сестры все нарасхват, так что придется это сделать мне.

Он обработал раны, какой-то желтой вонючей жидкостью и стал обматывать голову бинтом. И тут глухой удар потряс все здание, потом другой. Доску с окна сорвало, лампочки разлетелись, а стены затряслись и посыпалась штукатурка с потолка. Вдруг как ухнет, все подпрыгнуло, стены зашатались.

- Вон из здания, - орет врач, бросив бинты.

Он первым выскакивает из кабинета и споткнувшись о ноги проснувшейся женщины валится на пол в коридор. В здании началась паника, везде крики, вопли и мечущиеся люди. Я не могу никак справится с бинтом, наполовину накрученным на мою башку, на половину размотавшимся и валяющемся на полу. Собираю свободный кусок бинта гармошкой и складываю в карман. В коридоре становится потише , выхожу и вижу полный разгром. Везде мусор, валяющаяся мебель, битые стекла. В одной части коридора в потолке видна огромная дыра, пол пробит тоже и из него над досками торчит большое чугунное кольце с несколькими звеньями якорной цепи. Боже ты мой, да это же настоящий якорь. Вот это, да. Он же из порта. Я подхожу поближе и заглядываю в пролом вниз. Лапы якоря распластались на бетонных плитах подвала, там же лежит наполовину раздавленный человек.

Выхожу из школы и не узнаю местность. Город интенсивно горел вновь. Везде новые развалины и новые пожары. Тушить уже было некому и бесполезно, все что могло гореть, выгорало, заполняя улицы дымом. Оставшиеся в живых легко раненые и отравленные люди разбредались по еще не очень дымным просветам улиц. Группа солдат национальной гвардии, в нелепых противогазах, на носилках пытались унести тяжелораненых куда то в дым.

- Николай, это ты?

- Эди?

Все в той же железный каске и грязным лицом, передо мной стоял мастер Эди.

- Видишь. Я говорил, что два парохода набиты селитрой и тоже взорвутся, так оно и есть. Лежал на здесь на матрасе и тут как грохнет. Представляешь, все небо заполнилось огнем и... мимо нас... на город. Мы оказались, как под зонтиком...

- Там, крышу школы пробил якорь с одного из пароходов...

- Значит не смог перелететь, - философски заметил Эди.

- Нам надо выбираться от сюда.

- Опять в дым... Здесь какая-то женщина давала мне таблетки от головной боли, чуть сняло... Вон, военные оставили противогазы, пошли хоть их натянем.

Это были противогазы не военных, просто очищали классы и выкинули в окно школьные защитные средства. Хорошие маски уже разобрали, остались с рваной резиной, битыми очками и мятыми контейнерами для фильтрующего элемента. Эди выбрал две попорченные маски, вывернул из них фильтры и один протянул мне.

- На. Дыши через эту железяку. Больше ни чем помочь не могу. Ну, тронулись. Эта школа загорится нескоро, каменная стена временно сдержит огонь, но мы ждать не будем. Каждый час промедления грозит опасностью. Если пожар разгорится во всю в городе, нам вообще не выйти.

Горели все дома в городе, это был жуткий факел. Жара, дым, развалины, все встало на нашем пути. Несколько неподвижных фигур лежало на дороге, но мы их даже не проверяли, живы они или нет. Все брели, и брели на север. Попадались живые, лица у многих обмотаны тряпками, у некоторых противогазы. Военные и добровольцы несли раненых на носилках и руках. Толи мы присоединились к ним, толи они к нам, но вся эта толпа неравномерной цепочкой, двигалась в одном направлении, огибая развалины и горящие стены. Вышли на более или менее свободные от кирпичей и мусора окраины города. Здесь уже было много военных и полиции. Первая, увиденная нами, пожарная машина с эмблемой соседнего города уже развернулась и пыталась сбить пламя с трехэтажного дома. Наши фильтры мало помогали. Вернее помогали, но всю дрянь горевших улиц, мы все же вдохнули и уже брели как в беспамятстве. Я крепился из последних сил и когда передо мной мелькнул костюм гвардейца, рухнул перед ним на асфальт.

Очнулся в больнице. Рядом десятки коек. Негритянка в белом халате, склонилась надо мной.

- Ну как себя чувствуете, больной?

- Где Эди?

- Не знаю, о ком вы?

- В каске такой...

Она растеряно пожимает плечами.

- Нет... не видела. Вы очень здорово отравились от угарного газа... Вас с трудом откачали.

- У меня был товарищ, вместе выходили из порта...

- Я же говорю, не знаю. Лучше скажите, как ваше имя и фамилия...

- Сколько я лежу здесь?

- Уже четвертый день. Говорите фамилию.

- Николай Кушелев.

- Кушелеф?

- Пишите как угодно.

- Где работаете, где живете?

Начались нудные вопросы. Негритянка от меня отстала, только тогда, когда ее позвали в дальнем углу комнаты. Чуть саднило лицо, я пошевелил рукой и дотронулся до него. Куча бинтов и ничего больше.

Эди так и не появился. Я расспрашивал всех врачей, больных, но никто не мог сказать, куда делся человек в армейской каске. Зато меня нашла Катя. Она пришла через два дня утром, села на край кровати и тихонько позвала.

- Коля...

- Катя?

- Лежи, лежи...

- Как ты меня нашла?

- По спискам. В газетах опубликовали списки, всех больных, раненых и тех, кто зарегистрировался... Там твоя фамилия.

- С тобой все в порядке? Как ты вышла из города?

- Вместе с классом. Нас учили, что делать в случае нападения противника, вот мы без паники, дружно и спаслись. Все вышли из школы, а тут подоспели полицейские, прямо на автобусах вывезли из города.

- А я был в той школе, что вы покинули. Там открыли госпиталь, а потом после второго взрыва на нее упал якорь...

- Это ужасно. Как ты себя чувствуешь?

- Ничего. Поправляюсь. Слишком здорово отравился от дыма, но теперь ничего... Вот еще лицо...

- Мне говорил врач, что у тебя все будет нормально. Лицо заживет, но будет в шрамах.

- Что же теперь ты будешь делать дальше? Где жить?

- Пока осталась при школе. Ее разместили в спортзале здешнего городка, а потом посмотрим... Сенат штата обещал найти жилье для учителей, но с условием, что все вернуться в Техас-Сити.

- Но этого города уже нет...

- Построят. Американцы умеют быстро строить.

- Ты про Самохиных чего-нибудь слышала?

- Глаша с девочкой живет со мной. Когда в порту раздался первый взрыв, их нашли в полуразрушенном доме военные и привезли сюда, но позже нас. Приезжих не знали где разместить, а я случайно ее увидела на скамейке парка, где пока временно поместили всех. Забрала к себе, вот теперь вместе. С ними все в порядке, а вот где Петр, не знаю.

- Если жив, найдет вас. Мне больные говорили, что всех кто выбрался из Техас-Сити, раскидали по городам штата. Во всех больницах штата полно раненных.

- Про тебя есть заметка в газете...

- Что ты говоришь? И что там пишут?

- Знаешь такого Джона Клинтона? Этот репортер сумел сделать великолепные кадры последних минут "Гранкана". Он там пишет, что последнего кого видел в порту, это тебя на погрузчике.

- Да, действительно так.

- Но в газете есть и другое. Там написано, что из людей работавших в порту никого не осталось в живых.

- Это уже врут. Я и Эди вышли.

- Кто такой Эди.

- Мастер. Руководил докерами при погрузке парохода.

- Какое ужасное событие произошло с нами.

- Ты права. Теперь все надо начинать с начала.

Удивительная вещь, я оказался только одним живым свидетелем трагедии в порту. Эди пропал и его не могли нигде найти. В больницу зачастили корреспонденты, представители комиссии по расследованию, полиции, прокуратуры. На первых страницах газет замелькали мои бинты на физиономии, но эти же и газеты помогли еще одной встрече.

- Николай, привет.

- Петр... здравствуй.

Живой и невредимый Самохин уже сидел на стуле и с интересом рассматривал мое лицо.

- Нормально, видно скоро все заживет.

- Где ты болтался столько времени?

- Ясно где, удрал из города, когда раздался первый взрыв, мотался по штату в поисках семьи и вот наконец нашел все же тебя.

- Как Машенька, обрадовалась, увидев тебя?

- О чем ты говоришь, я же не нашел ни Глаши, ни дочки.

- Они живут здесь в этом городе, вместе с Катей.

Самохин подскочил и вцепился в одеяло.

- Ты их видел, где они?

- В спортивном зале городка разместились ребята из школы, где преподавала Катя, там и Глаша.

Самохин отшвырнул одеяло и понесся от меня по коридору.

Часть бинтов с лица сняли и в зеркало можно было видеть молоденькие шрамы голубоватого цвета. Доктор рассматривая лицо заметил.

- Раньше шрамы украшали воина.

- К сожалению, я не воин.

- А мне сказали, что вы боксер, чемпион Европы. Можно считать, что воин.

- Кто же это сказал?

Доктор обернулся к старшей сестре.

- Про какую газету вы говорили?

- Вот она, док.

Женщина вытаскивает из пачки бумаг газету и передает врачу, тот мельком взглянув на нее, протягивает мне. Я чуть не онемел. Опять на первой странице я в боксерской форме, на ринге, правда это снято со старой фотографии и поэтому все как-то размыто. Быстро охватываю взглядом текст. Что же за идиот это писал?

"... Штат Техас готов выставить своего боксера на чемпионат Америки Николая Кушелева. Бывший чемпион Европы, один единственный выживший из всей трагедии в порту города Техас-Сити, несмотря на свои раны и ушибы, после лечения готов сразится на ринге со своими противниками..."

Подписал это дерьмо какой то Эрио Пальме.

- Какой говнюк это накатал?

- Простите, господин Кулешоф, - говорит док. - Я не знаю автора статьи, но очень люблю спорт и как врач могу вам сказать. Через неделю вы выпишетесь и если начнете интенсивно тренироваться, то через четыре месяца сможете выступить от нашего многострадального штата. Вы теперь гордость штата, его знамя, человек, который несмотря на все невзгоды, все же будет биться от его имени. Ваши кожа вполне к этому времени окрепнет и выдержит все удары перчаткой.

Я сдержался, чтобы не наговорить ему гадости. Вроде до трагедии в городе все успокоилось, так на тебе, Техас -Сити сгорел, а какой-то идиот поднимает меня, как национального героя. Док отвалил к следующему больному, а я почувствовал, что с этого момента за моей спиной будут происходить непонятные вещи.

Меня поселили в отдельную палату и тут же с кучей газетчиков в комнату нагрянул губернатор штата. Этот устроил театральное представление, заставив меня сниматься во всех позах, как знаменитую модель. Он меня и полу обнимал, и жал руки, и на моей кровати вел дружескую беседу.

- Я рад, что такой мужественный человек, прошедший через муки ада, весь израненный, сумел побороть все свои несчастья и согласился выступить за родной штат...

- Я еще не имею гражданства, - шепнул я ему на ухо.

- Будет, - не моргнув глазом ответил тот.

- И не давал согласия ни на какие соревнования.

- Дадите, - лучезарно улыбается подлец. - Вы гордость нации, - громко запел он, явно для газетчиков, - и я уверен, что сможете показать всему миру, какие бывают настоящие американцы.

Только этот тип ушел, как в палате опять гости. Ворвался Самохин, вместе с Глашей.

- Николай, что я слышал, наконец то ты поумнел.

- Слушай, Петр, похоже весь мир сошел с ума. Только что прошла ужасная трагедия, погибли тысячи людей, бесчисленное количество раненых, десятки тысяч без крова, а страна начала искать героя этой трагедии и готова выставить его на посмешище.

- Николай, брось нести этот бред. Я буду твоим импресарио и финансирую всю подготовку к матчу. Как прочел газету, где тебя представили на чемпионат Америки, сразу связался с всеми отделениями нашей организации и те дали согласие помочь. Тысячи взносов уже стали поступать на мой счет.

- Какой организации? Кук-лук-склана?

- Ты чем недоволен? Все самые лучшие белые люди юга страны объединись под знамена, чтобы дать отпор зарвавшимся негроидам и латинос, этим дикарям пустынь и тропиков. Да они тебя на кресте сожгут, если ты хоть слово скажешь, против выступления на чемпионате. Для этих настоящих людей, ты теперь тоже символ победы и возрождения Техаса.

- Коля, - это ласковая Глаша, гладит мою руку. - Коля, подумай, надо начинать жизнь сначала, может это твой шанс. Ты уже давно не мальчик, попал в страну, где мне тоже не все нравится, но раз мы здесь живем, то должны как то подлаживаться под ее законы, быт и нравы. С тем багажом, что ты прибыл сюда, просто тебя сломают, ты... погибнешь. Катя тебя любит, ты ее тоже, может этот шанс даст вам настоящую дорогу в жизни.

- Правильно Глашка говорит, - вторит ей Самохин. - Если ты даже и проиграешь чемпионат, все равно для всех южан ты герой. Парень через все прошедший, может и проиграть, но самое важное, все будут думать, что Техас не пал духом, не стонет от несчастий, а дает даже последних лучших бойцов на чемпионаты чуть ли не мира. Фактически же это так, чемпион Америки среди профессионалов, есть чемпион мира. Это тебе не засраные любители от европейских клубов...

Я понял, что уже говорить о чем либо бесполезно. За меня все решили.

Утром следующего дня мне из канцелярии губернатора привезли документы, оформленные через эмиграционные службы, где Америка признает меня своим гражданином. Принесли пачку газет, на первых страницах фотографии, где я кривляюсь с губернатором. Почти все газеты превозносят меня как лучшего, несгибаемого американца года. Потом пошло еще хуже. В мою комнатку в больнице стали ломится всякие пройдохи и бизнесмены, предлагая выставится в их рекламе; любопытные и почитатели, готовые сфотографироваться со мной или получить автограф; десятки репортеров газет и радио, готовые найти дополнительные факты, чтобы возвеличить национального героя. Когда пришел Самохин, я взмолился.

- Петр, ты можешь оградить меня от этой толпы.

Тот сразу все понял.

- Подпиши вот эти бумаги, и считай, что теперь ты, как на курорте.

- Что это?

- Контракт.

- И что в этом контракте?

- Прочти сам.

Я сосредоточился и стал вникать в строчки. Через час, после дополнительных разъяснений Петра, я подписал контракт. Все, я взошел на Голгофу. После этого, ко мне приставили внушительную охрану, у меня появился секретарь и юрист, для работы с посетителями.

Через неделю выписали из больницы и Самохин, рано утром, отвез меня в один из южных городов Америки, где на специальной спортивной базе лучшие тренера стали вводить меня в форму. Туда же он перевез свою семью и Катю, которую уговорил оставить школу.

Прошло четыре месяца. Наступил последний месяц этого года. Ближе к Рождеству Америка словно забыла, о трагедии в Техас- Сити, все газеты смакуют чемпионат по боксу среди профессионалов в Чикаго.

Этот город встретил нас холодом и сугробами снега. Глаша очень радовалась этому и, сделав в руках снежный комок, все вздыхала.

- Ну надо же, как в России.

В раздевалке тоже прохладно. Весь мой штат от юриста до массажиста уже собрался здесь. Катю с Машей мы отправили в зал и теперь все готовят меня. Петр ходит перед скамейкой, на которой массажист разминает мне тело и разглагольствует.

- Помнишь, ты мне после соревнований в Техасе говорил, что сможешь победить негра, которого видел на ринге.

- Говорил.

- Ну вот и побеждай. Этот негр попался тебе.

- Вот здорово. Сколько же матчей нужно сыграть, чтобы быть чемпионом?

- Три.

- Передышки то будут?

- Будут, но небольшие, день или два.

Дверь в раздевалку вдруг открылась и ворвалось несколько человек. Судя по деловитости и наличию фотоаппаратов, это корреспонденты.

- Куда? - орет на них Петр, пытаясь заслонить меня грудью. - Охрана, мать твою, для чего вы здесь. Гоните их всех от сюда.

Но ушлые ребята уже щелкают фотоаппаратами и прыгают вокруг нас. Вдруг знакомый голос позвал.

- Николя.

Я развернулся в эту сторону, в хорошем клетчатом костюме, в гетрах, передо мной стоял Эрио.

- Эрио, мерзавец, как ты здесь оказался?

- Благодаря тебе и вот этому господину. - Это кивок в сторону Самохина. - Помнишь, ты мне обещал голову оторвать за то, что мои соплеменники пытались тебя отделать.

- Ах ты, какашка, - взвизгнул рядом Петр, - попался наконец.

Он воинственно засучил рукава и двинулся на пуэрториканца.

- Самохин, стой. - Петр застывает и недоуменно смотрит на меня. - Так, все таки, почему ты благодаришь меня?

Я поднялся со скамейки, несмотря на протестующие жесты массажиста, и вплотную подошел к Эрио.

- Потому что я бежал тогда из Техас-Сити и этим, оказывается спас себе жизнь. Все мои друзья погибли в день аварии, а я жив.

- Сейчас ты будешь мертв, - Петр все же махнул рукой и задел плечо пуэрториканца.

- Стоп, - вовремя перехватываю его второй замах. Все окружающие корреспонденты щелкают затворами , стараясь не упустить момент скандала. - А почему ты здесь?

- Я корреспондент газеты Дейли...

- Ах ты сволочь, так это тебя надо благодарить, что ты начал компанию, чтобы меня втянули в эту клоаку. Ты и есть Эрио Пальме.

- ... Я...

Он попятился от меня и испугался видно не зря. Я тихонечко двинул ему в скулу и, сметая несколько скамеек, незадачливый газетный щелкопер улетел к шкафчикам.

- Так его, мерзавца, - торжественно вопит Петр. - Охрана, всех уволю, если не уберете лишних из раздевалки.

Два здоровенных охранника, тренер, спарринг партнер и сам Самохин выталкивают корреспондентов за дверь, туда же пошатываясь уходит Эрио. Я снова ложусь на скамейку.

- Зря ты так разошелся, - вдруг говорит мне тренер. - Здесь были газетчики, они эту историю раздуют.

- Не волнуйся, все будет в порядке, - воинственный пыл еще не сошел с лица Петра, - я сегодня поговорю со своими ребятами, они найдут этого говнюка и обзвонят все редакции. Эй, мистер...

Он пальцем подзывает нашего юриста и что то шепотом говорит ему на ухо. Тот послушно кивает головой.

Вот и ринг, кругом чисто по-американски, вой, свист, аплодисменты и столбы табачного дыма. Катя и Глаша сидят, как почетные гости, в первом ряду. Я подмигиваю им, женщины расцветают в улыбке. Появляется мой противник - негр, он забирается в свой угол и размахивает руками перед публикой, вызывая вопли радости своих болельщиков. На ринге появился один из организаторов соревнования и поднял руку, прося зал помолчать.

- Сегодня у нас великий день. На чемпионате Америки 1947 года, среди профессионалов боксеров выступают два великих гиганта. Победитель Северных штатов, чемпион Великих Озер, непревзойденный Джери Джонсон...

Рев и свист стоит в зале и выступающий мужик долго трясет рукой добиваясь молчания.

- Его партнером будет, национальный герой Южных штатов, самый мужественный человек Америки, чемпион Европы 1946 года Николай...

И тут вопли не дали ему досказать фамилию, звуковой эффект потрясающий, будь-то бы все любят меня и знают давно. Организатор пожал плечами и сполз за канаты. Рефери проверяет перчатки и кивает головой.

- Готовы, - он поднял руку и вот зазвучал гонг, - начали.

Я танцую, это такой термин, когда ноги ни секунды не находятся в спокойном состоянии, легкие прыжки, непрерывное движение корпусом. Руки не у головы, как у всех боксеров, а у живота, расслабленно мотаются, соблазняя противников бить в лицо. Не стою на месте и каждый сантиметр ринга кажется моим достоянием. Мой партнер по-прежнему гибок и пытается провести разведку боем. Вот его первый взмах в сторону головы, мимо, еще несколько ударов в воздух и тут я в его глазах увидел уважение. Без конца кручусь вокруг него, выделывая невиданные вензеля по ковру. Такое создается у всех ощущение, что это не маленькая площадка, отделенная канатами, а огромная площадь, где можно свободно... танцевать. Джонсон теперь становится очень осторожным. Иногда по-американски, он решительно бросается на меня и пролетев мимо, тут же одергивает себя и продолжает редкие взмахи перчаткой. Я еще не шевельнул рукой, он же сделал около двадцати выпадов перчаткой и не задел меня не разу. В зале много недовольных, они шумят и орут всякую ерунду, подталкивая нас к развязке. Идут секунды первого раунда и вот гонг. Зрители недовольны. Я в своем углу и слышу с двух сторон голоса. Слева Петр.

- Да врежь ты ему, что это за бокс. Все же видят, что ты лучше его.

Справа тренер.

- Не спеши. Попробуй хотя бы задеть его, когда он расслабится. Этот один удар сразу все решит.

- Что ты там говоришь, старый верблюд, - возмущается Петр. - Надо добивать противника, видно же, что тот уже давно понял с кем имеет дело.

Опять удар гонга. Я по прежнему танцую на ковре. Видно тренеры здорово накачали негра и он отважно пошел на сближение. Его мелькающие перчатки прошли в нескольких миллиметрах от моей кожи, а я опять уклонился и нахожусь за его спиной. Теперь Джонсон впал в ярость, он прыгает по рингу и без конца идет в атаку. Еще взмах в пустоту и... я его поймал. Клевок от живота в нос, откинул беднягу на канаты. Это был мой первый удар. Зал затих. Я не иду на добивание, по прежнему танцую недалеко. Кровь поползла по темной коже лица и первые капли блямбочками расползлись по ковру. Джонсон вытер нос тыльной стороной перчатки, размазав красную жидкость на синем фоне и принял стойку. Рефери не дает сигнала об остановке, только взмахивает двумя руками, продолжайте бой. Теперь Джонсон парализован, это поняли все, лицо прикрыто перчатками, в глазах - поражение. Спасительный гонг, развел нас по своим углам.

- Так его, - вопит Петр, - еще два удара и заканчивай.

- Думаю, - шепчет тренер, - что теперь он все время будет стремится войти в клинч. Не давай сближаться, Джонсон и все другие ребята ради победы смогут сделать какую-нибудь подлость или пакость...

Опять нас призывает в бой гонг. Негр, все также в глухой защите, вертится почти по центру ковра. Я коварно подставляю ему свое лицо, но он даже не бьет. Хотя нет... соблазн уж очень велик и выждав момент, он вкладывает в взмах всю силу удара. Перчатка со свистом проносится мимо носа и тут Джонсон подломился и рухнул на ковер. Никто сначала ничего понял, только тренер поднял большой палец к верху. Он видел этот коварный удар, с поворотом корпуса вбок и в левую скулу. Рефери склонился над Джонсоном и считает секунды.

- ... восемь, девять, десять.

Я гляжу на негра, а душе ужас, почему он не шевелится...? Но вот дернулась голова, бессмысленный взгляд пошел по рингу. Слава богу, все в порядке. А в зале творится черт знает что.

В раздевалке возбужденный Самохин комментирует матч.

- Ну надо же как здорово. Всего то несколько ударов и конец. Но как ты уклонялся, потрясающе...

Тренер смотрит на меня тепло.

- Знаешь, Николай, мне с тобой было работать легко. Ты многому обучен в Европе и я старался, чтобы ты сохранил все самое лучшее от туда и не переходил в этот грубый американский стиль. Очень хорошая работа. Я восхищен.

Катя и Глаша сидят здесь же в раздевалке на скамейке. У Кати от восторга огромные круглые глаза, Глаша, тепло улыбаясь, смотрит на меня. В дверь просовывается голова охранника.

- Господин Самохин, здесь пришли ваши... Не могли бы вы выйти...

- Иду.

Петр уходит и все оставшиеся бурно переживают прошедший матч. Я уже помылся и только натянул трусы, как в раздевалку ворвался Самохин.

- Девочки, Николай, смотрите сколько телеграмм.

Он вываливает на стол охапку конвертов. Я взял ближайший и у меня неприятно прошли мурашки по спине: "Куклуксклановская организация города Детройта гордится истинным американцем страны. Смерть евреям, смерть неграм..."

- Петр, что это такое?

- Не видишь что ли? Все настоящие американцы, все патриотические отделения и организации страны поздравляют тебя.

- Черт знает что творится.

- А ты что хотел? Без нашей поддержки ты бы ста долларов не собрал. А так, мы не скрываем, откуда финансируется твоя подготовка.

- Я вообще не хотел заниматься этим.

- Мальчики, хватит, - это Глаша. - Мы победили и не хватало нам по этому поводу еще рассорится. Предлагаю всем отправится в какое-нибудь заведение и отпраздновать первую победу.

Этот призыв имел у всех успех, мы стали поспешно собираться. Я оделся и под усиленной охраной все двинулись на выход.

- Только не вздумай пить, - тихо говорит мне тренер уже в коридоре.

- Сейчас не имею на это право.

Утром наш номер навещает Глаша. Она приносит кучу газет. Везде обо мне хвалебные статьи, только две или три, с явно либеральным уклоном преподнесла читателям злобные выпады. Здесь все: и то, что я нехороший русский; и то, что я открыто примкнул к расистам; и то, что нанес побои одному из корреспондентов и вообще, какой я национальный герой, просто один из портовых служащих, которому повезло при нелепой трагедии в Техас-Сити.

- Какая скотина, - комментирует Катя статью, лежа в кровати. - Здесь подписался какой то Ирвин Мэтью.

- А вот еще, - вторит ей Глаша, - Корреспондент газеты Дейли после того, как был избит мистером Кулешовым в раздевалке, отказался подавать на него в суд. Он не хочет, чтобы это было новым поводом для выступления расистов.

- Слава богу, - Катя стала выбираться с кровати, - не хватало нам трепать нервы перед следующим боем.

Откровенно говоря, мне все статьи не нравятся и хвалебные, и ругательные. Что то здесь везде попахивает националистическим душком.

С новым противником сложнее. Когда он появился на ринге, я понял, что это будет самая трудная ступень к моему восхождению на олимп. Мощный торс, развитая грудная клетка, бычья шея и маленькие глазки на низко лобном лице, все это вместе с энергией ненависти и представлял знаменитый Том Челенджер, по кличке Бык Убийца. Он сразу же пошел в атаку. Перчатки Тома мелькали, то справа, то слева. Я танцую и уклоняюсь, для пробы сумел нанести два мгновенных удара в лицо, но для этого типа такие удары, словно комариные укусы. Фактически какая то карусель, где мне приходится все время выходить ему за спину. Вот и сейчас, ловко обхожу его выпады и опять у него сзади. Том разворачивается и в эти секунды успевают послать перчатку вперед. Точно, брызги пота веером разнеслись от лица. Бык Убийца словно споткнулся и замотал головой. Но тут прозвучал гонг. В своем углу, опять слышу восхищенный треп Петра и осторожные наставления тренера.

- Судя по всему, - шепчет тренер, - у него что то с почками. Видишь под глазами набрякшие мешки. Для проверки пощупай его левую сторону, чуть ниже ребра. Если скорчит рожу, то это значит, что Бык скоро выдохнется, он подозрительно быстро потеет... Потом постарайся сыграть перчатка в перчатку. Тогда он будет выкладываться в удары и к концу третьего раунда просто на него будет печально смотреть.

Идет второй раунд. Челенджер опять месит воздух перчатками. Для острастки отбиваю его несколько ударов и, поймав момент, сильно бью ниже ребра. Том отпрыгивает и я вижу как скривился его рот. Но боец опять в атаке. Несколько ударов в голову совсем не остановили его пыл. Да это же машина, хорошо, черт, подготовлен. Опять удар под ребра. Сегодня ты, голубчик, будешь писать кровью. Мой соперник просто истекает потом. Я машинально отбиваю его несколько ударов и стараюсь поймать эту мокрую лужу еще раз ниже пояса. Опять гонг. Мы расходимся по углам и тут тренер говорит.

- Похоже он готов...

- Почему?

- Ты посмотри на его.

Челенджер сидит на скамеечке выпучив глаза, рот широко открыт. Его обтирают мокрым полотенцем и пытаются влить воду в горло. Петр толкает меня в колено.

- Добей его, сукиного сына.

Идет третий раунд. Бык ушел в защиту, медленно ворочается и еле-еле топчется на месте. Я не торопясь обрабатываю его корпус и между перчаток вижу мучительный взгляд боли. Он продержался до конца раунда и с трудом добрался до стула. Петр недоволен.

- Что ты возишься? Врежь по морде.

- Его бить уже не надо, - отвечает за меня тренер. - Они выкинули полотенце.

Тренеры Тома машут рефери полотенцем. В зале помешательство от воплей и свиста. Судья подходит к моему противнику и о чем то переговаривает с его окружением, потом выходит на середину ринга и подзывает меня. Он берет мою руку и тянет вверх...

Меня уводят в раздевалку. Опять собирается весь обслуживающий персонал. В двери вбегают Катя и Глаша.

- Ой, что там делается, - тараторит Катя. - Парень, с которым ты дрался, не мог подняться с табуретки. Его в таком полусогнутом состоянии унесли на носилках.

- Так ему, - вопит Петр, - пусть знают наших.

- Он истекал потом от боли, - вдруг говорит мой тренер.

- Как это?

- Ну когда организму больно, это естественно вызывает у него ответную реакцию. Но надо отдать парню должное, не смотря на боль, он продержался третий раунд. Вот такие мужественные ребята только и могут драться за первое место.

- Господин Самохин, - вмешивается массажист, - сегодня боя между Красавчиком Терри и Гигантом Саймоном не будет.

Все сразу же повернули в его сторону головы.

- Как это?

- Красавчик Терри отказался от поединка. У него поврежден глаз и врачи не рекомендовали ему выступать.

- Да он трус, - взорвался Петр.

- Ну вот, теперь наш противник Гигант Саймон, - вздохнул тренер.

- Это хорошо или плохо? - осторожно спрашиваю я.

- Хорошо, потому что ты удивишь его многими приемами и техникой ведения боя, плохо, потому что тренировал его года два назад - я.

- Значит вы знаете все его недостатки? - поймал мысль Петр.

- Увы, знаю.

- Так это же хорошо.

- Может быть и да.

Тренер задумчиво смотрит, как я обрабатываю маленькую "грушу". Она с бешеной скоростью мотается перед нашими глазами.

- Плохо, - вдруг говорит он.

- В чем дело?

Я обхватываю грушу и застываю.

- Гигант Саймон имеет одно колоссальное достоинство, скорость его удара несколько долей секунды, это в два раза выше чем у его партнеров, почему большинство его соперников и оказываются в нокауте...

- Мне это тоже грозит?

- Мне кажется в этом бою на ринге победит тот, кто быстрей выдохнется, мы увидим невиданный спектакль, ловкость и гибкость против мгновенных, быстрых ударов. И еще запомни, Саймон очень хорошо подготовлен, его ударить по корпусу, это все равно, что мягко погладить по коже.

- Я понял.

- А если понял, то постарайся догнать отскакивающую "грушу" вторым ударом.

- Как это?

- Очень просто. После первого удара она отскочит, так вот вторым ударом поймай ее на отскоке.

- Это невозможно, тренер.

- Возможно. Этому научился Гигант Саймон.

Вокруг матча необычный ажиотаж. Меня прячут в доме отставного генерала, согласившегося временно предоставить нам свое жилье, и не показывают никому. Зато газет в доме вдоволь и чего здесь только нет. Закладываются бешенные суммы на матч, разбираются до косточек претенденты, но вот в одной я нашел странную заметку, напечатанную весьма большим шифром. Там говориться примерно следующее: "... Если чемпионом мира среди профессионалов станет Николай Кушелев, то навряд ли Америка сможет гордится им. Ярый националист, куклуксклановец, будет, как грязное пятно на чистой кофточке Америки. Ни одна европейская или мировая ассоциация спорта не может признать расиста чемпионом, особенно после великой войны с фашизмом. Фактически это будет дутый чемпионат, который не признает ни одна страна мира..."

Я показал эту статью Кате. Она возмутилась.

- Как так можно. Ты прошел через такие испытания в Техас-Сити, там был отравлен, ранен, вся Америка признавала тебя героем и вдруг... - фашист.

- Все может быть. Я попал в нехорошие руки.

- Ты имеешь в виду Петра?

- Да. Самохин, его куклуксклан, а также национал патриоты сильно подпортили мне репутацию.

- Что же делать? - Катя растеряно смотрит на меня.

- Пока отказываться от боя нельзя. Я буду драться С Саймоном, а вот что дальше будет, не могу сказать.

- Коленька, я тебя люблю, - Катя прижалась ко мне. - Если проиграешь этот бой или тебя обидят и не наградят, я буду с тобой. Мы уедем куда-нибудь, работу найдем, квартиру, глядишь и жизнь наладится. Поверь мне, у нас все будет в порядке.

Я обнял эту удивительную женщину, которая всю жизнь борется за свое существование.

- Хорошо, Катенька.

Еще не начался бой с Сайманом, на меня начали давить психологически. Утром рано принесли газеты и я с ужасом увидел, что как будь то бы по мгновению палочки, все издания выступили против меня. На первых полосах меня ругали, пачкали грязью и требовали убрать с чемпионата, как зарвавшегося фашиста и националиста. Мои предчувствия оправдались, кто то более могущественный, чем куклуксклан, решил поставить на Гиганта Саймона.

Здание, где находится зал с рингом, было окружено сотнями демонстрантов с плакатами. Здесь было все, и что я фашист, расист, куклуксклановец, и красный агент КГБ, и что мне пора убираться из Америки. Маленькая группка моих приверженцев совсем не гляделась, со своими крестами и эмблемами куклуксклана. Полиция и доброжелатели с трудом помогли протиснуться через толпу к черному ходу гигант холла. Мне кричали пакости в лицо, грозили кулаками и палками, но надо отдать должное моим противникам, никто из них не ударил и бросил чем-нибудь. В раздевалке у всех унылое настроение, даже Петр не скрывает своих беспокойств.

- Надо же, пришло много писем и все с угрозами и возмущениями. А эти вшивенькие страны, как Аргентина, Мексика, Англия и даже проститутка Франция, прислали от своих федераций, официальные послания с требованием, чтобы ты прекратил участвовать в этом чемпионате. Какое дело то этим сволочам, они даже ни одного своего представителя еще ни разу не выставили на ринг Америки...

- Коля не фашист, - утверждает Катя.

- В этом нечего сомневаться.

- Однако почти все газеты сейчас трубят об этом.

- Вот даст Колька по зубам Саймону, сразу все прекратится.

- При таком давлении, трудно победить, - замечает тренер.

- Не нагоняй тоску. Массажист, чего расселся давай готовь парня к бою, - шипит Петр.

- Самое важное, - подсказывает мне тренер, - отключись от толпы, пропусти мимо ушей ее вопли, сосредоточья только на бое.

Гигант Саймон стоит на ринге, как глыба из костей и мяса. Огромный лоб изрезан морщинами, короткие волосы, как у Гитлера свисают наискосок, а глаза маленькие и злые. Толпа ревет от восторга при виде своего кумира. Меня же встречают в это раз плохо, жидкие хлопки и крики возмущения. Вышел рефери, проверил перчатки и, не дав нам пожать руки, развел по углам. Раздался гонг. Я как всегда, закружился по площадке, выписывая невероятные кружева. Саймон ходит за мной в раскачку, уверенно ступая по ковру. Его несколько ударов пришлись в воздух, но это ни сколько не изменило тактики. Я ударил его в раскрытый живот над пупком, никакого эффекта, зато почувствовал упругость твердой мускулатуры. Пользуясь своей подвижностью, сумел двинуть перчаткой в скулу, его голова чуть мотнулась, зато я еле-еле успел отклонится, мимо ухо просвистел знаменитый Саймоновский удар. Несколько раз сумел прорваться сквозь защиту этого типа, бил точно в лицо, но ничего... глыба как мельница невозмутимо идет за мной. Вот и я не успел отклонится, удар в скулу отбросил почти на канаты, хорошо что я после этого машинально нырнул и ушел из под локтя Саймона на центр ринга. Звучит гонг.

Петр, как всегда призывает к победе, тренер шепчет на ухо.

- Все хорошо, ты провел неплохую разведку боем, теперь дай ему понять, что и ты можешь и другое.

- Я не могу понять, где его уязвимые места.

- Левая бровь. Самая неприятная точка для него. Ему уже дважды делали операцию на этом месте, зашивали, лечили... Я это точно знаю. Поэтому молоти по этому глазу, пока не зальешь его кровью.

- Надо еще прорваться к этому глазу и самому не получить пару оплеух.

- Вот и прорывайся...

Звучит гонг. Саймон вылетает на центр ковра, как пружина. Я пошел ему навстречу. Это было удивительное побоище. Перчатки резко стучали и хлопали при встрече друг с другом. Похоже Саймон насторожился, его удар всегда встречал подготовленный, встречный. Он чуть ослабился и я тут же ударил своего противника в левый глаз. Первый раз Саймон отскочил, смешно задергал ресницами, морща нос. Второй удар он получил, когда слишком увлекся, пошел в атаку, я сумел отклонится и сбоку нанес скользящий сокрушительный удар вдоль брови. Думал, что снесу ее вместе с волосами. Только брызги крови разлетелись по ковру. Что там у него на физиономии, не успел рассмотреть, гигант нелепо отпрянул к углу, схватившись перчаткой за лицо. Я не успел подскочить к нему ближе, прозвучал гонг. В зале такой шум, что не слышно голоса рефери.

- Все неплохо, - шепчет тренер, - теперь обмани его. Саймон будет беречь свой глаз, предполагая, что это твоя цель, а ты его поймай на прямой. Его левая перчатка в защите выше, чем правая, значит правая сторона вся твоя.

- Но правой он работает...

- Вот видишь, значит она вдвойне твоя, чаще будет открываться...

Гигант выбрался на ринг с нашлепкой над глазом, тот в свою очередь набух и лишь из узкой щелочки меня сверлил злобный зрачок. Но в этом раунде мне сначала не повезло. Саймон сумел нанести свой сокрушительный удар, а моя перчатка просто не успела настроиться, пойти ему навстречу. Так, моя же рука и попала мне в глаз. Теперь я кручусь по ковру и уже не думаю о его глазе, надо продержаться хотя бы минуту, чтобы придти в себя. Пьяное состояние прошло и теперь мне удалось опять зацепить его, правда слабо по щеке, но вот... Это был потрясающий удар, Саймон просто защищал глаз, я же попал ему ниже, под скулу. Парень рухнул неудачно, его развернуло лицом на канаты, он протер их физиономией, а потом затих в углу. Тут ударил гонг, кончился раунд. Тренер и помощники утащили тело Саймона в угол и стали его откачивать. Зал визжал каким то диким воплем.

- Кажется, ты победил, - говорит мне тренер.

- Как ты его, как ты его..., - захлебывается от восторга Петр.

- Что у меня с глазом?

- Будет синяк.

Тренер осматривает лицо. Гонг призывает на ковер. Я поднимаюсь и иду к центру ринга, но что это... тренеры Саймона выбросили на канат белое полотенце. Сам он отупело смотрит на потолок, чуть вздрагивая руками, из разодранной брови без конца течет кровь, которую тут же массажист размазывал по лицу какой то грязной тряпкой.

В зале сумасшествие, не понять кто друг, кто враг. Под этот вой, судьи выносят мне большой кожаный пояс чемпиона. Я хожу по рингу, размахивая поясом, и думаю, что это последний раз. Навряд ли я еще выйду на помост...

В раздевалке стоит восторженная обстановка. Петр заказал ящик шампанского и теперь все упиваются шипучим напитком. Катя стоит за моей спиной и гладит по волосам.

- Ты доволен? - спрашивает она.

- И да, и нет.

- Тебя тревожит весь этот шум с газетами?

- Очень. Америка только что выиграла войну с фашизмом и теперь она навряд ли допустит международного скандала из-за какого то жалкого эмигранта, которого обвиняют в пособничестве нацистам.

- Может все обойдется?

- Не могу тебе что то определенное сказать по этому поводу.

- Петр то наверняка поможет.

- Боюсь, что и его могут прижать.

Ко мне подходит тренер с бокалом шампанского, садится рядом и шепчет на ухо.

- Вижу, что ты не очень то доволен этой победой?

- Мне с самого начала не хотелось участвовать в этом дерьме.

- Как раз хотел сделать тебе предложение. Я вижу в какую яму ты попал и, зная свою страну, скажу, что более могущественные силы, очень не хотели, чтобы ты был чемпионом, но раз ты стал, то теперь будут давить другими путями. Николай, может тебе уехать куда-нибудь в отпуск?

Мне нравятся такие мужики, которые все понимают. Он был отличным советником во всех боях, хоть это и варварские подходы, но благодаря им, я победил.

- Куда? У меня здесь нет родственников и хороших знакомых.

- Может в Канаду. У меня там есть один знакомый, ему нужны хорошие тренеры, понимающие в боксе.

- А что делать с поясом?

- Оставь его здесь, своему адвокату. Если уж будет очень жарко, он от твоего имени вернет его комитету.

- А деньги, тоже вернуть?

- Ни в коем случае, надо чтобы твой друг Самохин, устроил шум в газетах, о том, что тебя, как представителя штата Техас, оскорбляют черные недоумки севера. Националистический юг не даст комитету ни шанса на передачу чемпионского титула другому. Эту ошибку можно исправить только в следующим году, когда будет новый чемпионат, но тебя то уже там точно не будет.

- Значит, мне нужно сейчас бежать в Техас-Сити?

- И как можно скорей, а потом в Канаду, чтобы не осложнять себе дальнейшую жизнь в самом штате. Я тебе дам адрес, куда тебе бежать и постараюсь, чтобы из Канады побыстрей пришел вызов. Тебе сейчас надо уйти законно, чтобы не дать твоим врагам расправиться с тобой.

- Ребята, кончайте шептаться, - обращается к нам Катя, - пора собираться домой.

- Хорошо тренер, я согласен. Если сможете, пришлите вызов в Техас-Сити.

- Прощай, Николя.

С трудом пробились через толпу почитателей и психов к машине. Самохин, я, Глаша и Катя втискиваемся в нее и едем к дому отставного генерала. Здесь я не стал скрывать своего разговора с тренером и передал его своим друзьям. На мою сторону сразу же встали Катя и Глаша, Самохин закрутил головой.

- Нет, нет и нет, мы им надерем задницу в следующем году.

- Нам бы пережить скандал этого года, - замечает Глаша.

- Еще никакого скандала нет.

- Сейчас нет, а завтра будет. Я же не слепая тоже вижу, что происходит вокруг.

- Надо срочно бежать в Техас, - подсказывает Катя.

- Хорошо, - кивает головой Самохин, - завтра отправляемся в Техас, а там посмотрим.

- Ну вот и договорились, - облегченно вздыхаю я.

Из Чикаго мы удрали под утро. Сели на ранний поезд в штат Техас и укатили, незамеченные корреспондентами и журналистами.

Город Техас-Сити встретил хорошей погодой. Солнце грело наши одежды и лица. Кругом идет интенсивная застройка, много новых домов и шикарных зданий появились на убранных улицах. Петр ведет машину к центру города и останавливается у новенького двухэтажного строения.

- Вот здесь мы поселимся.

- Что это? - спрашивает Глаша.

- Наш дом. Пока мы готовились к чемпионату и проводили его, мои люди сумели купить этот участок земли и построить для нас такое здание.

- Петр, какой ты умница.

- Это еще не все, правительство штата, для тех кто здесь до трагедии имел участки земли, свои дома, заведения, выделило ссуду на восстановление зданий, так что я почти заново построил свой бизнес. Все сумел организовать.

- А школу, интересно, построили? - спрашивает Катя.

- Наверно. Потом узнаем. А сейчас прошу, заходите. Николай, Катя, там в правом крыле дома на втором этаже, для вас выделена комната с ванной. Так что, пока заселяйтесь.

- Спасибо, Петр, - за меня отблагодарила Катя.

Мы с Катей устраивались спать.

- Какие у тебя планы на завтра, - спросила Катя.

- Пойду в порт, устраиваться на работу.

- Это конечно твое дело, но Петр будет недоволен,. Если ты считаешь, что это необходимо для тебя, то иди, я же направлюсь в школу. Может мне удастся опять устроится и получить от школы жилье. Не век же нам сидеть на шее Петра.

- Ты у меня умница.

Я поцеловал ее.

У ворот порта стоит толпа безработных. К моему удивлению, меня узнали. Послышались дружеские возгласы и поздравления.

- Николай, привет.

- К нам прибыл чемпион Америки.

- Мы тебя поздравляем.

- Кушелев пришел...

Меня похлопывают по плечу, дружески пожимают руки. Кто то протягивает газету и карандаш, чтобы я нанес автограф, кто то протягивает семейную фотографию. В это время полуоткрывается щель ворот и мастер - распределитель орет.

- В очередь. Не шуметь. Кого ткну пальцем, тот пойдет на разгрузку "Майры" на второй пирс.

Я сразу стал неинтересен парням, они ринулись занимать свои места. Вижу как мастер ловко отделяет от очереди здоровых парней и счастливчики бегут за ворота к своему месту работы.

- Николя, - рядом со мной толстый молодой человек, - если ты хочешь посмотреть, как отстроен порт, пойди скажи мастеру, тебя пропустят.

И тут я понял, меня не примут всерьез, если я скажу, что прибыл работать. Подхожу к мастеру, тот оглядывает и уже готовится ткнуть пальцем, как кто то из толпы сказал.

- Это же пришел посмотреть на новый порт чемпион Америки по боксу, Николай Кулешов.

Лицо мужика сразу ожило.

- А... Так вы... хотите поглядеть... Конечно проходите.

Я не стал говорить правду, зачем сюда явился, прошел за ворота и двинулся по полу знакомым новым дорогам к пирсам.

Вот место, где был когда то первый пирс. Его так и не построили, большой водоем раскинулся передо мной. У второго пирса стоит судно "Майра", из серии Либерти, такие я видел, когда появился здесь первый раз. Направляюсь туда.

Еще не успели поставить все портовые краны и теперь сотни докеров по трапам таскали мешки на судно. По средине пирса будка мастера. Я подошел к ней. Ко мне спиной стоит человек в кепке и сипло рычит на нерадивых работников.

- Какого дьявола стоишь? Пошел...

- Эди...

Человек неуверенно разворачивается и я вижу худое, изможденное, но знакомое лицо моего бывшего начальника.

- Николай.

Он подошел ко мне, обнял и... заплакал.

- Ты чего, Эди?

- Я рад тебя видеть, Николай.

- Я пришел...

- Вижу. Я все знаю... Ты стал чемпионом...

- А ты вернулся на работу.

- Вернулся, но больным, без семьи и дома. Только мои бывшие связи помогли мне, а так... кто бы доверил это место.

- У тебя как с временем? Встретимся вечером.

- Нет, Николай, не могу. Пить мне нельзя, а вспоминать старое не хочу...

- Хорошо, чем тебе помочь?

- Ничего не надо, Николай. Я рад видеть тебя

И предательская слезинка опять потекла по щеке. Мы опять обнялись.

- Николай, мне надо работать. Ты иди, - шепчет Эди на ухо.

У меня еще одна встреча. Уже на подходе к воротам, вдруг знакомый голос позвал.

- Николай...

- Эрио. Вот только здесь тебя не хватало.

С фотоаппаратом на груди стоит мой бывший враг, а теперь корреспондент газеты "Дейл", Эрио, как его там, кажется Пальме.

- Я приехал из Чикаго, чтобы взять у тебя интервью.

- Тебе не кажется, что я тебя сейчас выброшу в воду.

- Не выходи из себя, Николай. Я не хочу быть твоим врагом.

- Я не могу простить тебя из-за того, что ты затащил меня на ринг.

- Это была ошибка. Я понял это потом.

- Заткнись.

- Николай, мне нужно от тебя интервью.

- Не надо и не преследуй меня.

Я пошел к ограде, охранник чуть приоткрыл ворота, чтобы пропустить в город.

Школа на месте, она застеклена, подремонтирована и подкрашена. Катя пришла на перемене, по ее лицу было видно, что она довольна .

- Ты знаешь, - затараторила она, - у них не хватает учителей. Меня сразу же подключили к работе.

- Прекрасно. А я так и не устроился на работу, из меня... чемпиона Америки, докер не получился.

- Ну и ладно, найдешь, что-нибудь потом... Ты сейчас иди домой, мне еще придется задержаться.

- С жильем решился вопрос?

- Я узнала, что те кто до трагедии имел свою квартиру и служил при муниципалитете, получат что-нибудь в замен. Ты иди, мне некогда.

Петра дома нет, Глаша открыла дверь.

- Николай, где ты был? Петр перепсиховался за тебя.

- Искал работу.

- Мог бы предупредить. Петр сказал, если ты появишься, чтобы никуда не исчезал.

- Я иду на верх, отдохну.

Петр приволок пачку газет.

- Эти сволочи, - орет он с порога, - покатили на наш штат бочку. Все называют тебя беглецом и требуют, чтобы губернатор и правительство штата от тебя отреклись.

- Ты же обещал защиту от своих приверженцев.

- Обещал. Она будет. Сегодня по штату прокатится волна возмущения...

- Это сегодня, а завтра.

- Завтра кое кто успокоится и все будет потише. А губернатор никуда не денется, он зависит от нас, пусть только попробует вякнуть. Я же знаешь где был? Я был у самого Генри Херста. Его поддержка значит выше, чем все губернаторы вместе взятые.

- Ну-ну. Я пока ко всему отношусь скептически.

- Да брось ты. Вот увидишь, утром все будет спокойно. Лучше пошли в столовую, там у меня стоит бутылочка отличной водки, посидим, поговорим.

- Пошли.

Глаша пристроилась к нашему столу и после первой стопки, я постарался вернуться к разговору о переезду в Канаду.

- Петр, и все же, я хочу уехать.

- Ни в коем случае. Ты не бойся всего этого шума. Я тебе уже говорил, завтра все наладится. Ты отдохнешь немного и потом приступим к тренировкам.

- Я больше не выйду на ринг.

- Этого ты не сделаешь.

- Сделаю.

- Ладно не будем сейчас делать резких заявлений, поживем увидим.

- Петя, - вдруг вступила в разговор Глаша, - а почему бы Коле действительно сейчас не уехать куда-нибудь. Ты говорил про отдых. Вот пускай он и отдохнет в Канаде. Пусть весь этот шум спадет и он тогда вернется...

- Нет, нет, Колька удерет и мы его от туда будем вытаскивать канатом.

- Но он же свободный человек.

- Нет, не свободный, он подписал контракт.

- На год, - подсказал я, - на год. Но это не значит, что я должен драться в следующем году, для подтверждения звания чемпиона. Через пол года наш контракт тю..тю... И по договору, у нас не оговорено, где я буду тренироваться, в Техасе ли, в Неваде или в Канаде.

Петр нервно забарабанил пальцами по столу.

- Давай не будем спешить. Еще по стопочке, ребята, и баста. Мне еще надо отдохнуть и вечером пробежаться по делу...

Утром, Петр удрал за газетами и пришел в дом в удрученном состоянии.

- Сволочь, гнида, - ругается он во всю.

- Ты это чего? - спрашиваю его.

- Наш губернатор дерьмо, он продался центру и готов выставить тебя чуть ли не в комиссию по анти американской деятельности.

- А твой хваленый Херст?

- Не знаю в чем дело, забыл наверно.

- Ваши то выступали?

- Выступали, заметки об этом есть только мелким шифром.

- Значит мне все же от сюда пора смываться.

- Наверно ты прав. Поезжай на отдых в Канаду. Раз ты говоришь, что вызов уже должен придти, то с документами я тебе помогу, деньги у тебя есть...

- Как Катю уговорить?

- Зачем уговаривать то. Скажи, что билеты уже купил, завтра отъезжаете.

Катя сдалась сразу же.

- Раз билеты есть, то поехали. А как с документами?

- Петр обещал достать.

- Значит Новый Год мы будем справлять там?

- Наверно так и будет.

ПРОШЛО ДВАДЦАТЬ ЛЕТ.

Мы прибыли в Техас-Сити на теплоходе. Катя очень волновалась, увидев очертания города.

- Ты знаешь, я не вижу знакомых домов. Господи, как все изменилось.

- Папа, так это здесь был взрыв?

Это мой сын, семнадцатилетний оболтус. Мы его взяли с собой, чтобы он без нас не выкинул что-нибудь в пустующем родном доме. Сергей прошел тестирование в Колумбийский университет и теперь две недели перед началом занятий проведет с нами.

- Здесь. Вон там справа порт. Я там работал на погрузчике...

- И что, весь порт был уничтожен?

- Весь и город весь.

- Город? Но здесь столько зданий...

- Их отстроили потом.

- Твой папа и еще один его товарищ единственные, кто спаслись в порту, - вступает в разговор Катя.

- Здорово. А ты мне ничего об этом не говорил.

- Я тебе говорил о трагедии города.

Теплоход подходит к пирсу и среди встречающих я вижу женщину с двумя девушками.

- Смотри, смотри, это Глаша, - тычет в них пальцем Катя. - Та старшая, эта Маша, а по младше - Мария. Глаша! - кричит она и машет рукой.

Женщины не слышат и мотают голами, оглядывая судно.

Глаша немного постарела, она долго прижимала меня к своей груди и даже прослезилась.

- Столько времени прошло, Коля.

- Да, Глашенька.

- У нас вторая дочка родилась. А Петя не дожил.

Про Петра я уже все знаю. Двенадцать лет назад какой то мексиканец убил его в ресторане из пистолета. Он отомстил за своих родных, погибших на горящем кресте кук-лук-склана. Я разглядываю дочерей и нахожу их красивыми.

- А вот мой сын, - толкаю вперед Сережку.

Глаша обнимает его тоже, Катя уже перецеловала девчонок и вскоре наша компания усаживается в две машины, одной управляет Катя, другую ведет Маша.

Это был все тот же двухэтажный дом, купленный Петром после активной застройки города, но здания стоящие рядом были другие. Глаша водит нас по дому и вспоминает первые дни, когда мы появились здесь.

- А это... - Глаша копается в настенном шкафу и достает яркий кожаный пояс... - Узнаешь?

- Но это же... чемпионский...

- Да, да. Чемпионский пояс, который ты выиграл в 47 году. Петр его утащил у адвоката, которому ты передал на хранение и никому не отдавал. Спортивный комитет Америки требовал выдачи пояса, но так ничего и не получил. Петр хотел вернуть регалии чемпиона тебе. Я хочу сказать, он твой.

- Спасибо Глаша.

Я передаю пояс сыну и он с удивлением его рассматривает.

- Ваши комнаты, там же, наверху, а Сережа может разместится в левом крыле дома, недалеко от вас, - объясняет катя.

Утром, следующего дня, мы идем к школе, где когда то преподавала Катя. Здание все такое же, грубо подмазанное и покрашенное, только недалеко от него, на большом бетонном постаменте стоит огромный черный якорь. Рядом табличка: "В память о трагедии в городе Техас-Сити. 1947г."

- Это остался единственный памятник в нашем городе, - с грустью говорит Глаша.

- Как все быстро забывается, - замечает Катя.

- Но мы то помним все.

- Остальные тоже не должны забывать.

Осень - зима 2002