"Ловцы звёзд" - читать интересную книгу автора (Кук Глен)

Глава пятая: 3048 н.э. Операция «Дрaкoн», взлет

– Сожалею, что вас напугала. – Улыбка волчицы не оставляла сомнения, что сангарийке сожаление вообще не свойственно. – Я Мария Элана Гонзалес. Атмосферные системы, способы вентиляции. Иногда занимаюсь гидропонной экологией, хотя диплома ни там, ни там не имею. Слишком была занята другими вещами. «Именно, – подумал бен-Раби. – У этой леди другие интересы. Звездная пыль и убийства».

– Мойше бен-Раби, – ответил он на случай, если она забыла.

– Необычное имя. – Она улыбнулась своей стальной улыбкой. – Еврейское?

– Так мне говорили. Я в жизни ни разу не был в синагоге.

– Вы, случайно, не писатель? – Она чертовски хорошо знала, что он писатель. Или что считает себя писателем. – Имя звучит так литературно…

– Да, пытаюсь.

Она собирается сорвать с него маску? Нет. Не стала на это напирать. И ни одной колючки из своего арсенала в него не всадила.

– А что вас заставило записаться сюда?

– Безработица.

– У космического слесаря? Шутите. Вы, наверное, в черном списке.

– Вроде того. В чьем-то. А вы зачем?

– За деньгами.

Вибрации ненависти начали проступать. Она великолепно владела собой, а бен-Раби не мог их скрыть. У него слишком болела голова для словесного фехтования или чтобы попытаться прощупать, какое у нее задание. Вооруженное перемирие продолжалось до самого прибытия лихтера к траулеру.

Мойше ни на секунду не забывал, что она – сангарийка и что она с удовольствием выпила бы его кровь. Просто он на время отложил эти факты в сторону.

По его вине погибли сотни из ее народа. И дети ее умирали медленной смертью. Она не может чего-нибудь не сделать. Ее заставят сангарийские традиции чести, требования Семьи.

Но она не будет действовать сразу. Она здесь на задании. Сначала она его выполнит, так что Мойше может на время расслабиться.

При всей его склонности к рефлексии и моральных принципах он не ощущал вины за то, что случилось на Сломанных Крыльях. И за последствия – тоже. Человечество и сангарийцы находились в состоянии войны, и первый выстрел сделали сангарийцы. Это была война скрытая, ведущаяся почти на личном уровне, но это не важно. Не важен и факт, что войну вели именно люди, а сангарийцы просто занимались бизнесом. Битвы – это битвы, жертвы – это жертвы, от чего бы и как бы они ни погибали.

Почти все его товарищи и современники ненавидели сангарийцев, но для него это был народ как народ, а воевал он с ними за то, что они делали и что собой представляли.

Он фыркнул. Такое мог бы сказать, и притом верить в свои слова, самый отъявленный расист.

Его тошнило от торговли звездной пылью как таковой.

– Беда моя в том, что я ничего не люблю и ничего не ненавижу, – пробормотал он про себя.

– Что?

– Извините. Думал при включенном языке.

Ему было все безразлично. Ничто его не трогало. Обезболивающие таблетки бросили его в нирвану. Или в бездонную черную яму, куда не доходил свет эмоций. Он не мог понять, куда именно.

И ему это было все равно. На все наплевать. И он погрузился в изучение загадки, которую звали Маус.

Бен-Раби считал, что знает Мауса лучше любого другого, за исключением адмирала. Они изучили друг друга на операциях, где работали вместе. Огонь тайной войны расплавлял их и сплавлял в единое целое…

И все равно Маус оставался ходячей тайной. И бен-Раби не понимал его и боялся.

Маус был единственный известный ему человек, который совершил убийство голыми руками. Убийство как явление не перешло в разряд ископаемых. Но из него ушло личное участие. Убийство стало механизированным делом, лишившись своей души. И это произошло так давно, что большинство гражданских не могли выдержать тех эмоций, которые испытывает человек в раже убийства.

У них закорачивало мозги, они превращались в зомби, и ничего не происходило.

Каждый мог нажать на кнопку и запустить ракету на уничтожение корабля или тысяч душ. Много маленьких перепуганных каждых так и делали. И тот же каждый на следующую ночь спал спокойно. Его дело было кнопка, а не взрыв. Для убийств такого рода открывались широкие возможности в отдаленных космических битвах с сангарийцами, пиратами Мак-Гроу или в каперских операциях мелких государств. Но убить человека лицом к лицу, руками, ножом или револьвером… это требовало слишком большого личного участия. Люди Конфедерации не любили ни к кому подходить близко. Даже чтобы отнять жизнь. Люди знали, что возникновение такой нужды – это значит, что ты слишком глубоко влез.

Люди Дня Сегодняшнего не хотели видеть лица в своих снах Бен-Раби был слишком во власти своих ассоциаций и не умел управлять полетом своих мыслей. Маус. Межличностные отношения. Эти две соединенные силы сталкивали его в яму страха.

Мауса он знал давно, еще по Академии. Они вместе учились и вместе развлекались играми вроде гонок на солнечных парусниках в бешеных ветрах стареющей сверхновой. Их команда была непобедимой, и они всегда вместе пожинали урожай славы. Но постоянно отказывались быть больше, чем просто приятелями. Друзья – странные создания Они становятся обязанностью. Они превращаются в ходячий символ эмоционального долга и личной ответственности.

Он слишком сблизился с Маусом. Ему нравился этот странный коротышка. И он подозревал, что у Мауса те же проблемы. А в их профессии дружба – это помеха. Она мешает профессиональной отстраненности и может привести к беде.

Бюро им обещало, что после Сломанных Крыльев у них больше не будет совместных операций. И солгало, как всегда. Или эта операция была действительно критичной, срочной, требующей лучших работников Здесь можно гадать. Адмирал способен сказать, сделать и обещать что угодно, лишь бы работа была сделана.

Спешка бывала всегда, но на это жаловаться не приходится. Поспешность – неотъемлемая черта структуры современного общества. Изменения происходят так быстро, что политические, оперативные и эмоциональные правила устаревают за сутки. Решения и акции, чтобы быть действенными, должны быть внезапными.

И система постоянно тряслась под громовыми ударами опрометчиво принятых ошибочных решений.

Сейчас бен-Раби был участником одной из немногих старых и стабильных программ Бюро. Наложить лапу на звездных рыб было задачей номер один еще до его рождения. И он подозревал, что останется таковой и долго после его смерти.

Он боялся умереть от скуки. Очень мало было надежд, что его и Мауса отзовут раньше. Присутствие сангарийки изменило все правила.

Он оставил все надежды получить от задания удовольствие.

Как-то, когда-то, из-за сангарийки или из-за чего другого, ему или Маусу придется серьезно пострадать.

По шаттлу пронесся звон, и корабль вздрогнул. Бен-Раби бросил терзаться мрачными мыслями.

Лихтер ткнулся в материнский корабль, как поросенок в брюхо свиньи. Вслед за толпой Мойше пошел на борт звездолета. Он старался держаться поближе к бледной девушке-сейнеру. Не удастся ли продолжить с того места, на котором прервались?

Он подумал, чем же она его так привлекла. Неужели только тем, что проявила заботу?

Всех провели в большой общий зал, где их ждали несколько типов явно из высшего командования, «Еще одна лекция, – подумал Мойше. – Еще несколько тычков от скуки».

И оказался наполовину прав.

Не успели они устроиться, как один из высоких должностных типов заговорил:

– Я – Эдуард Шуто, командир вашего корабля. Добро пожаловать на борт служебного корабля номер три от траулера «Данион», принадлежащего к флоту Пейна. – Очевидно, этим церемониальная часть и ограничивалась. Командир продолжал:

– Мы законтрактовали вас в качестве срочной замены техников «Даниона», погибших при нападении акул. Откровенно говоря, звездоловы не любят посторонних и не доверяют им – в основном потому, что посторонние нам дают достаточно для этого оснований. Но ради «Даниона» мы постараемся добросовестно с вами сотрудничать до тех пор, пока не получим пополнения из наших яслей. В ответ мы просим только добросовестного сотрудничества с вашей стороны.

Бен-Раби снова почувствовал легкое щекотание, будто пером. Полуправды порхали вокруг, как сорвавшиеся с цепи бабочки. У этого человека была какая-то задняя мысль. Он широко и высоко ставил дымовую завесу, и за ней было что-то, что может представлять интерес для него и Мауса. Мойше мысленно поставил на этом месте птичку.

Ясли сейнеров были единственными в своем роде. Наземники мало что о них знали. Их использовали как романтическое место действия в головизионных драмах.

Естественно, что эти спектакли имели мало отношения к реальности.

Ясли сейнеров были спрятаны среди мертвых планетоидов где-то в глубоком космосе. Там жили старики и дети звездоловов, уча и учась. Лишь здоровые сейнеры зрелого возраста уходили с флотами в космос и рисковали в опасностях вроде той, что постигла «Данион».

В отличие от родителей в Конфедерации звездоловы отдавали своих детей суррогатным родителям из любви. Они не считали молодых обузой, которая лишь мешает наслаждаться моментами быстротечной жизни.

Бен-Раби слишком мало видел своего отца, чтобы выработать к нему какое-то эмоциональное отношение. А что он мог думать о своей матери? Она была той, кем была, и не могла быть никем другим. Дитя своего общества, сформированное средой высокого давления. Годы и предубеждения разъели соединявшую их тонкую пуповину, и теперь они принадлежали к разным племенам. Выросший между ними барьер было не пробить даже соединенными усилиями обеих сторон.

Навещать ее – ' – это было только зря терять время отпуска, но ведь был еще и ребенок.

Как там Грета? О Господи, он же теперь черт знает сколько о ней ничего не услышит!

И почему его так ужасало поведение собственной матери? Он мог это понять, еще когда уходил. Он вышел из этого мира навсегда. Вся Старая Земля была орущим крысиным рассадником, забитым людьми, ищущими новых ощущений и пороков как забвения мрачной реальности своей ограниченной и мелочной жизни.

– Свет! – приказал командир корабля. Бен-Раби очнулся от воспоминаний. В центре потемневшего зала возникла голограмма, будто по заклинанию не уверенного в себе волшебника, помигала секунду и вдруг рывком застыла внушающей благоговение формой. – Звезды, которые вы здесь видите, переданы сюда с астрогационного учебного модуля второго уровня. Наши головизионные техники восстановили изображение корабля по моделям, используемым при синтезе отображения контроля состояния в центре инженерного управления на борту «Даниона». Перед вами «Данион», который станет вашим домом на ближайший год.

В произносимое имя «Данион» он вкладывал все, что это слово для него значило: дом, страна, убежище, работа.

На фоне звезд возник корабль. Это был странный предмет, вызвавший у Мойше ассоциацию с клубком осьминогов. Нет. Скорее это было как система городских трубопроводов и кабелей, если убрать дома, улицы и землю, а то, что останется, заставить вертеться на фоне звезд. Широко тянулись переплетения труб. Там и сям присутствовали шары, конусы, кубы, а временами – широкие серебристые поля, развернутые будто для того, чтобы ловить звездный ветер. Между километровыми рукавами магистралей простирались широкие сети. Вся эта сумасшедшая конструкция была усыпана бородами тысяч антенн всех возможных типов. Все вместе впечатляло своим размером и отталкивало причудливостью.

В теории корабль для глубокого космоса не обязан иметь правильной формы корпус. И большинство малых специализированных кораблей такой формы не имели. Корабль вообще не был обязан иметь какую-нибудь определенную форму, хотя сложные соотношения между двигателями, гасителями инерции, редукторами эффекта увеличения массы, темпоральными регуляторами и системами искусственной гравитации требовали, что-, бы размер в направлении движения чуть более чем вдвое превышал размер в перпендикулярном направлении для корабля, предназначенного для полета с околосветовыми или сверхсветовыми скоростями. Но сейчас это был первый увиденный бен-Раби по-настоящему асимметричный большой корабль. Летающие стальные джунгли. Человечество предпочитало обтекаемые корабли еще тогда, когда межзвездные путешествия были всего лишь мечтой. И даже теперь конструкторы предпочитали заключать все внутрь оболочки, способной генерировать общий защитный экран.

Даже самое смелое воображение гоняющихся за новизной голостудий никогда не создавало корабля так переплетенного и перепутанного, как эта масса пряжи, с которой поиграл котенок.

Удивился не только бен-Раби. Молчание взорвалось незамедлительно.

– Какого черта они не дают этой хреновине рассыпаться? – недоуменно спросил кто-то.

– Что я хотел бы знать, так это как вы умудрились построить нечто подобное без того, чтобы головизионщики всей вселенной не слетелись, как мухи на мед?

Кто-то более технически подкованный задал вопрос:

– Командир, какой системой вы пользуетесь для синхронизации двигателей? На корабле такой величины двигателей должны быть сотни. Даже при использовании сверхпроводников и импульсных лазеров такие системы будут ограничены скоростью света. Запаздывание наиболее удаленных…

Бен-Раби потерял нить разговора. Очередной сюрприз налетел и двинул его под дых кованым сапогом. Он находился на борту такого же корабля, какой они с Маусом видели с поверхности Карсона. Обычный межзвездный корабль устаревшего типа, используемого теперь только свободными торговцами приграничья. И на голограмме появился точно такой же корабль, подходивший к траулеру. А сюрприз был в соотношении их размеров. Служебный корабль стал иголкой, падающей в океан металлолома. На голограмме он уменьшался, а «Данион» раздувался до эпических размеров.

Мойше даже не мог прикинуть его истинные размеры. Самые скромные предположения потрясали. Траулер был никак не меньше тридцати километров в поперечнике, двадцати в высоту и шестидесяти в длину. Неимоверно. На Старой Земле есть страны меньше этого корабля.

А из центрального переплетения корабля отходили эти серебристые паруса и сети.

Он что, на солнечных ветрах летает?

Не может быть. Звездные рыбы держатся вдали от звезд, что с обитаемыми планетами, что без них. Они пасутся далеко в Великой Тьме, где их не отыскать.

Он никак не мог воспринять этот корабль как настоящий.

Его нормальные мозговые шестеренки заскочили на пару делений. До того, как объявился этот корабль, он считал, что может воспринять любую новизну и странность. Изменения во вселенной в порядке вещей, и новизна не должна подавлять.

Но это задание обещало слишком много нового и неизвестного. Он был погружен, как tabula rasa[1], в абсолютно незнакомую вселенную.

Ничто, созданное Человеком, не имеет права быть таким дьявольски огромным.

Снова зажегся свет и поглотил гаснущую голограмму. Бен-Раби огляделся. Не только у него челюсть отвисла, как переспелая груша, готовая упасть. Несмотря на предупреждение, все верили, что находятся уже на борту траулера. Разница культур мешала им поверить, что у звездоловов есть что-то лучшее.

Мойше начинал понимать, как плохо он подготовлен к заданию.

Свою домашнюю работу он выполнил. Он проглотил все, что Бюро знало о звездоловах. Он изучал домыслы наряду с фактами. Он знал все, что было известно.

Известно было слишком мало.

– Это все, что вам нужно знать о внешнем виде «Даниона», – объявил командир корабля. – Его внутренности вы будете видеть куда чаше, и вам придется хорошо их узнать. Мы хотим, чтобы наши деньги окупились.

«У них есть право этого требовать», – подумал Мойше. Они платили вдвое против обычной ставки космонавта, а ее уж никак не назовешь скудной.

Командир говорил дальше, повторяя теперь инструкции офицера безопасности. Потом он перепоручил наземников матросам, которые развели их по каютам. Нервозность бен-Раби несколько поуспокоилась. Эта процедура повторялась на каждом военном корабле Флота.

У него оказалась отдельная каюта. Приставленный к нему сейнер помог ему устроиться. По неохотным ответам матроса Мойше заключил, что на корабле, возможно, придется пробыть несколько дней. Флот Пейна занимался тралением далеко от Карсона.

Как только человек вышел и бен-Раби превратил голую каюту в спартанскую келью, он лег поспать. Разумеется, после поиска жучков и скрытых камер. Но сон не приходил. Его мозг еще должен был переварить все сюрпризы. Кто-то постучал. Наверное, Маус. Этот человек никогда не звонил в звонок. По этой причуде его можно было узнать.

И в самом деле Маус.

– Привет! – сказал он. – Меня зовут Масато Ивасаки. О, вы тоже в системе распределения жидкостей?

Он протянул руку, и Мойше ее пожал.

– Бен-Раби. Мойше. Рад познакомиться. «Дурацкая игра, – подумал он. – Но приходится в нее играть, если хочешь, чтобы люди верили, будто вы только познакомились».

– А вы, случайно, не играете в шахматы? – спросил Маус. – Я ищу кого-нибудь, с кем можно сыграть. – Он был запойным шахматистом. «Доведет его это когда-нибудь до беды, – подумал бен-Раби. – Агент не может позволить себе иметь постоянные привычки. Но кто он такой, чтобы наводить критику?» – Я прошел по коридору туда и обратно, но никого не нашел.

Можно было не сомневаться, что он так и сделал. Маус работал тщательно.

– Играю, но плохо. И давно уже не играл.

Часа этак четыре. Из-за игры они чуть не опоздали в космопорт. Маус нервничал перед взлетом, и ему надо было успокоиться. У бен-Раби были свои причины.

Маус прошелся по каюте, выискивая жучков. Бен-Раби закрыл дверь.

– Не думаю, что они есть. Пока что. Я ничего не нашел.

Маус пожал плечами:

– И что ты думаешь?

– Хреново. Только с голоду за такую работу. Мы летим на мифической сверхновой бомбе.

– Эта баба? Ага. Беда в чистом виде. Еще я заметил пару людей Мак-Гроу. Ты думаешь, она с командой?

Он плюхнулся на вторую койку.

– Вряд ли. По собственному выбору – нет. Она одиночка по натуре.

– Выглядит не очень хорошо, – задумчиво протянул Маус. – Мало информации. У меня ощущение, как у слепого в комнате смеха. Лучше ездить поосторожнее, пока не узнаем местные правила движения. – Он поднял глаза вверх. – И как надуть здешних туземцев.

Бен-Раби сел на свою койку. Несколько минут они молчали, пытаясь представить себе будущее.

И не видели никакого преимущества, за которое можно ухватиться.

– Три недели, – сказал Маус. – С этим я справлюсь. Потом целый год отпуска. Я не буду знать, что делать.

– Погоди заказывать гостиницу. Мария… эта сангарийка… это плохое предзнаменование, Маус. Не думаю, что это само собой рассосется.

– С этим я справлюсь. Ты ведь не думаешь, что я собираюсь здесь торчать целый год?

– Ты помнишь, что говорил этот тип в Блейк-сити? Это может быть до конца нашей жизни. Причем очень короткой.

– Ба! Просто волну гнал.

– Ты готов поставить на это свою жизнь? Голова Мойше напомнила о себе страшным резким ударом. Он не знал, сможет ли вынести такую боль. И эта непреодолимая потребность…

– Что с тобой?

– Голова разболелась. Наверное, атмосферное давление изменилось.

А как ему, черт побери, работать, когда все тело болит, а ум вообще готов соскочить с нарезки? Можно было позавидовать древним артистам меча, которым приходилось беспокоиться только о том, чтобы клинок был острым.

– Лучше нам подстраховать свои ставки, Мойше. И начать планировать на долгий срок – на всякий случай.

– Я думал, ты с этим справишься. Маус пожал плечами:

– Надо быть готовым ко всему. Я тут пошатался вокруг. Эти сейнеры насчет хобби чокнутые не хуже нас. У них клуб нумизматов, и клуб филателистов, и архаистские группы по периодам… в общем, все как надо. Так вот я о чем думал: почему нам не организовать шахматный клуб для наземников? И будет повод нам встречаться.

– А у тебя будет повод поиграть.

– И это тоже. Понимаешь, многие сейнеры тоже играют. Может быть, мы подцепим несколько, с которыми можно будет и пообщаться.

Он подмигнул и усмехнулся. Вероятно, сейнеры, с которыми он собрался общаться, были женского пола.

Мойше не мог постичь Мауса. Маус почти всегда имел довольный вид. И это сбивало с толку. У этого человека груз одержимости был потяжелее, чем у него. А человек, чьей профессией был томагавк, должен был, по мнению бен-Раби, иметь коэффициент довольства близкий к нулю.

Бен-Раби вообще никогда людей не понимал. Казалось, что все остальные живут по другим правилам. Маус пожал плечами:

– Держишь пальцы крестом? Думаешь, Бэкхарт нас вытащит? Я бы против него не поставил. – Бен-Раби никогда не знал, какое он занимает место в обширных и извилистых планах адмирала. – Ладно, я здесь уже слишком долго просидел. Нет смысла привлекать к себе внимание с самого начала. Я видел, как эта девица давала тебе таблетки. В чем дело? Голова?

– Ага. Может быть, даже моя обычная мигрень. Голова такая, будто ею в футбол играют. Маус подошел к двери.

– Так сыграем партию сегодня вечером?

– Разумеется, если вы не против играть с любителем.

Бен-Раби смотрел ему вслед, чувствуя себя дураком. Вокруг не было никого, кто мог бы услышать их прощальные слова.

Система общего оповещения объявила обед для пассажиров. Маус обернулся:

– Как вы насчет обеда?

Бен-Раби кивнул. Хотя секунду назад болело невыносимо, сейчас трассер не подавал признаков жизни.

На них явно пытались произвести впечатление. Еда была великолепна. Такой обед на Флоте подавали, когда на борту бывали почетные гражданские гости. Все, конечно, было из гидропонных баков и утилизаторов, но в высшей степени вкусно. С каждым глотком бен-Раби вспоминал об ужасах кают-компании через шесть месяцев полета, когда кончаются все запасы свежего и замороженного. С некоторой точки зрения задание начинало казаться перспективным.

Он поискал глазами эту девушку, Эми, но нигде ее не увидел.

Потянулись ленивые дни. На переходе делать было практически нечего. Он почти все время сидел в своей каюте, бездельничая, возясь с «Иерусалимом» и стараясь не слишком предаваться воспоминаниям. Иногда заходил Маус и еще некоторые люди, с которыми он познакомился – поиграть в шахматы или просто поболтать.

Наземники начали осваиваться и знакомиться. Свободные одиночки находили себе пары. Маус, вообще не склонный к целомудрию, нашел себе девушку на второй день. И она уже хотела к нему перебраться.

Всем, кроме семейных пар, были выделены отдельные каюты. Места хватало. Корабль был рассчитан на перевозку тысячи человек.

Маус немедленно стал среди наземников лидером и заводилой. Идея шахматного клуба процветала.

Одним из тех, кто в него вступил, был тот сейнер, который старался напугать их в Блейк-сити.

Его звали Ярл Киндервоорт. Он не скрывал, что занимает высокий пост в полиции «Даниона». Бен-Раби снова поразился размерам траулера. Корабль настолько огромный, что имеет собственные регулярные полицейские силы, с сыщиками и оперативниками в штатском… просто невероятно.

Они называли себя Внутренней Безопасностью. В том, что бен-Раби узнал об их структуре, он не видел ничего напоминающего подразделение безопасности в Службе. Функции, несомненно, присутствовали, наспех разработанные в ответ на прибытие посторонних, но само ведомство выглядело как полицейское управление столичного города.

Шахматный клуб Мауса послужил вдохновляющим примером. Открылись еще полдюжины других, каждый с архаистическим уклоном.

В век, когда не было ничего постояннее утренней росы, люди, которым требовалось что-то постоянное, обращались к прошлому.

Ко всему движению архаистов бен-Раби относился с продуманным презрением. Он видел в нем убежище для слабых, для моральной трусости и нежелания взглянуть в лицо Дня Сегодняшнего без стратегических убежищ в дне вчерашнем, куда можно сбежать от мучительных требований Сегодня.

Архаизм бывал до чертиков забавен. Бен-Раби помнил, как по головидению показывали пузатого мужика, шагающего по Нью-Йорку в одежде ассирийского солдата на битву с легионами фараона из Нью-Джерси.

А бывал и дьявольски мрачен. Иногда они начинали верить всерьез. Он до сих пор вздрагивал, вспоминая рейд на храм Ацтекских Ревивалистов в Мехико-сити.

Как-то он попросил Мауса посмотреть рабочий вариант своего романа. Он все-таки сумел протолкнуть его до несчастливого конца.

Маус долго морщился и наконец сказал:

– По-моему, все как надо. Я же ничего не понимаю в необъективном искусстве.

– Значит, не получилось. Лучше мне все переделать, чтобы было как следует. Понимаешь, тебя должно зацепить, даже если ты не понимаешь, о чем тут, черт побери, идет речь.

– Ну, Мойше, меня вполне зацепило. Его тон был гораздо информативнее слов. Он ясно выражал мнение Мауса, что бен-Раби зря тратит время.

Мойше чуть не заплакал. Для него этот роман значил очень много.