"Когда он был порочным" - читать интересную книгу автора (Куин Джулия)

Глава 6

К тому времени, когда Майкл проснулся следующим утром, Килмартин-Хаус был уже в полном порядке и функционировал так, как положено резиденции графа. Во всех каминах весело плясало пламя, и роскошный завтрак был накрыт в малой столовой: яйца всмятку, ветчина, бекон, сосиски, гренки с маслом и мармеладом и его излюбленное блюдо - жаренная на открытом огне скумбрия.

Франчески, однако, нигде не было видно.

Когда он спросил, где она, ему подали сложенную записку, которую она оставила для него рано утром. Оказывается, она, опасаясь, что злые языки могут начать судачить на их счет, если они станут жить вдвоем в Килмартин-Хаусе, переезжает в дом своей матери - номер пять по Брутон-стрит, - пока Джанет или Хелен не приедут из Шотландии. Однако она просит его нанести ей визит сегодня же, так как уверена, что им многое следует обсудить.

И, подумал Майкл, она, наверное, права, так что, едва покончив с завтраком (во время которого он заметил, к великому своему удивлению, что ему не хватает йогурта и лепешек, с которых он привык начинать день в Индии), он вышел из дому и направился к дому номер пять по Брутон-стрит.

Он решил пойти пешком: идти было недалеко, да и потеплело значительно, никакого сравнения со вчерашним ледяным ветром. Но главное, ему хотелось окунуться в жизнь города, снова почувствовать ритм Лондона. Никогда раньше он не обращал внимания на запахи и звуки, характерные для столицы, на то, как сливается цоканье копыт с веселыми выкриками цветочниц и тихим рокотом разговоров респектабельной публики. Он слышал звук своих собственных шагов по тротуару и ощущал запах жарившихся на жаровне каштанов; вездесущий, хотя слабый, запах сажи - все это и составляло ни на что не похожий облик Лондона.

Это ошеломляло, что было странно, потому как он хорошо помнил, что точно такое чувство ошеломления он испытал, сойдя на берег Индии четыре года назад. Влажный тропический воздух, пряный и напоенный ароматом цветов, поразил его, нанес его органам чувств почти физически ощутимый удар, так что он долго потом был словно в полусне и не мог сообразить, что к чему. Реакция на Лондон не была, разумеется, столь же драматичной, но все же он чувствовал себя на улице чужим, и его захлестывали волны звуков и запахов, которые вообще-то не должны бы казаться ему такими уж незнакомыми.

Неужели он стал чужестранцем в собственной стране? Сама мысль об этом казалась дикой, и, однако, шагая в толпе по улицам, где были сосредоточены самые шикарные лондонские магазины, он не мог отделаться от ощущения, что чем-то выделяется из этой толпы, что всякий при одном взгляде на него понимает, что он другой, что он был отдален от их общего столь британского бытия.

Впрочем, подумал он, мельком взглянув на свое отражение в витрине, возможно, все дело в загаре.

Загар сойдет только через несколько недель. А может, через несколько месяцев.

Его мать будет жутко шокирована.

При этой мысли он не смог удержаться от улыбки. Ему очень нравилось шокировать свою мать. Наверное, он так никогда и не повзрослеет настолько, чтобы перестать находить в этом удовольствие.

Он свернул на Брутон-стрит и, миновав несколько домов, дошел до номера пятого. Ему случалось бывать здесь «о и раньше, разумеется. Мать Франчески всегда предпочитала толковать понятие «семья» в самом широком смысле из всех возможных, так что Майкл нередко оказывался приглашенным наряду с Джоном и Франческой на самые разнообразные празднества в семействе Бриджертон.

Когда он пришел, леди Бриджертон уже спустилась в свою зеленую с кремовым гостиную и сидела с чашкой чая за столом у окна.

– Майкл! - воскликнула она с нескрываемой теплотой, поднимаясь навстречу гостю. - Как я рада тебя видеть!

– Леди Бриджертон! - отозвался он, галантно целуя ей руку.

– Никто не умеет целовать руку, как ты, - заметила она с одобрением.

– Следует оттачивать лучшие из своих приемов, - промурлыкал он в ответ.

– Ты не представляешь, до чего мы, дамы определенного возраста, ценим твои усилия.

– А определенный возраст - это… - тут на губах его заиграла дьявольская улыбка, - тридцать один, наверное?

Леди Бриджертон была из тех женщин, чья миловидность с годами только усиливается, но, услышав комплимент, она так и просияла.

– В этом доме ты всегда будешь дорогим гостем, Майкл Стерлинг.

Он усмехнулся и, повинуясь ее приглашающему жесту, уселся в кресло с высокой спинкой.

– Ах, Боже мой! - воскликнула леди Бриджертон и слегка нахмурилась. - Приношу свои извинения. Ведь теперь тебя следует называть Килмартином.

– Просто Майкл устроит меня как нельзя лучше, - уверил он ее.

– Конечно, прошло уже четыре года, - продолжала она, - но так как я совсем не видела тебя в это время…

– Вы можете называть меня так, как вам заблагорассудится, - спокойно сказал он. Как странно! Ведь он наконец-то привык к тому, что к нему обращаются «Килмартин», что титул вытеснил его фамилию. Но то было в Индии, где никто не знал его в качестве просто мистера Стерлинга и, что важнее, никто не знал Джона, который был графом до него. Но когда это обращение слетело с уст Виолетты Бриджертон, он едва не потерял присутствие духа, тем более что когда-то она, как и многие тещи, привычно говорила о Джоне «сын».

Но если она и почувствовала, что ему неловко, то ничем не выдала этого.

– Что же, если ты так любезен, - сказала она, - то и я должна ответить тебе тем же. Пожалуйста, зови меня отныне просто Виолетта. Давно бы, собственно говоря, следовало.

– Ах нет, никак невозможно, - быстро возразил он. И говорил он искренне. Она была леди Бриджертон. Она была… ну, он и сам толком не понимал, кем она для него была, но уж точно не Виолеттой.

– Но я настаиваю, Майкл, - сказала она, - а тебе должно быть хорошо известно, что обычно я добиваюсь своего.

Победить в споре с этой дамой было невозможно, так что Майкл только вздохнул и сказал:

– Не уверен, что смогу целовать руку Виолетте. Это будет чересчур уж интимно, вам не кажется?

– Только попробуй перестать целовать мне руку!

– Пойдут сплетни.

– Моя репутация как-нибудь это выдержит.

– Да, но выдержит ли моя? Леди Бриджертон рассмеялась:

– Ах ты, негодяй!

Он откинулся на спинку своего кресла.

– Так мне и надо.

– Не хочешь ли выпить чаю? - Она сделала движение в сторону чайника из тонкого фарфора, стоявшего на столике в другом конце комнаты. - Мой совсем остыл, так что «л я позвоню, чтобы нам принесли свежего.

– С удовольствием выпью, - сказал он.

– Полагаю, ты разлюбил наш чай после стольких-то лет в Индии, - заметила она, вставая и направляясь к шнурку звонка.

– В Индии все просто другое, - сказал он, также поспешно поднимаясь на ноги. - Не знаю, как объяснить это, но ничто не имеет такого вкуса, как наш английский чай.

– Может, все дело в качестве воды?

– Может, все дело в качестве дамы, разливающей чай? Она засмеялась:

– Вам, милорд, необходимо жениться. И немедленно.

– В самом деле? Почему же?

– Потому что сейчас ты являешь собой ужасную угрозу для всех незамужних женщин.

Он вновь не удержался от игривой реплики:

– Надеюсь, вы и себя включаете в их число, Виолетта. И тут в дверях раздался голос:

– Ты что, флиртуешь с моей матерью?

Это была Франческа, разумеется, облаченная в безупречно идущее ей бледно-голубое утреннее платье, украшенное довольно затейливо брюссельским кружевом. Вид у нее был такой, словно она намеревалась проявить к нему строгость.

Но не слишком в этом преуспела.

Майкл смотрел, как обе дамы усаживаются, и на губах его заиграла таинственная усмешка.

– Я объездил весь мир, Франческа, и могу заявить без всяких оговорок, что редко мне встречались женщины, с которыми я бы флиртовал с большим удовольствием, чем с твоей матерью.

– Я приглашаю тебя отужинать сегодня с нами, - заявила Виолетта, - и предупреждаю, что не приму никаких отказов.

– Весьма польщен, - ответил, посмеиваясь, Майкл.

– Ты неисправим, - проронила Франческа.

Он ответил ей невыразительной улыбкой. Все хорошо, решил он. Утром все пошло именно так, как он и надеялся: и он, и Франческа постепенно вживались в свои прежние роли. Он снова был бесшабашным покорителем сердец, а она делала вид, что бранит его, то есть все было так, как и до смерти Джона.

Вчера ночью он просто растерялся. Он не ожидал встретить ее. И не сумел заблаговременно привести в порядок свое «общественное лицо».

И не то чтобы все было наигрышем. Он и на самом деле всегда был склонен к бесшабашности и, вероятно, действительно был неисправимым сердцеедом. Мать его по крайней мере любила повторять, что он очаровывал дам уже в возрасте четырех лет.

Просто когда он был с Франческой, было жизненно важно, чтобы этот аспект его личности доминировал, не давая ей возможности увидеть то, что таилось глубже.

– Какие же у тебя планы теперь, когда ты вернулся? - спросила Виолетта.

Майкл обернулся к ней, зная, что на лице его изображено смущение.

– Да я, в сущности, не знаю, - сказал он, со стыдом думая, что это чистая правда. - Полагаю, некоторое время уйдет на то, чтобы понять, что именно потребуется от меня в моей новой роли.

– Франческа может очень помочь тебе в этом отношении, - заметила Виолетта.

– Если она сама пожелает, - спокойно сказал Майкл.

– Ну разумеется, - подтвердила Франческа и чуть подвинулась, чтобы пропустить горничную с подносом, - ты можешь рассчитывать на меня во всем.

– Однако быстро у вас все, - пробормотал Майкл.

– Я жить не могу без чая, - объяснила Виолетта, - пью его день-деньской. И потому прислуга теперь все время держит на плите кипящий чайник.

– Ты будешь пить? - спросила Франческа, взявшая на себя обязанность разливать чай.

– Да, спасибо, - ответил Майкл.

– Никто не знает Килмартин так хорошо, как Франческа, - заявила Виолетта с гордостью матери-наседки. - Она будет тебе неоценимой помощницей.

– Я не сомневаюсь, что так оно и есть, - отозвался Майкл, принимая чашку из рук Франчески. Она не забыла, как он пьет чай - с молоком, без сахара. Почему-то это было ему безмерно приятно. - Она была графиней Килмартин в течение шести лет, а в последние четыре года еще и «графом» в придачу. - Заметив изумленный взгляд Франчески, Майкл пояснил: - Если не номинально, то во всех прочих отношениях. Ну же, Франческа, ты не можешь не понимать, что это чистая правда.

– Я…

– И это к тому же комплимент, - добавил он. - Я у тебя в таком долгу, что вряд ли когда-нибудь смогу отплатить. Я никогда бы не смог позволить себе столь продолжительного отсутствия, если бы не знал, что поместья находятся в таких умелых руках.

– Спасибо, - пролепетала она. - Поверь, это совсем не затруднило меня.

– Возможно, но все равно моя благодарность не знает границ. - И он поднес чашку к губам, давая возможность дамам вести беседу так, как им заблагорассудится.

Что они и сделали. Виолетта принялась расспрашивать его о пребывании в Индии, и он сам не заметил, как принялся рассказывать о дворцах и принцессах, караванах и карри. Правда, он умолчал о мародерах и малярии, сочтя, что это неподходящие темы для дамской гостиной.

А вскоре он вдруг понял, что сам получает от разговора несказанное удовольствие. И пока Виолетта рассказывала что-то о бале, на котором она была в прошлом году и где все было устроено «по-индийски», он подумал, что, возможно, принял верное решение.

Может, дома действительно будет неплохо.

Час спустя Франческа уже держала Майкла под руку, прогуливаясь по Гайд-парку. Солнце наконец пробилось сквозь пелену облаков, и когда она заявила, что не в силах усидеть дома в такую хорошую погоду, Майклу волей-неволей пришлось предложить ей сопровождать ее во время прогулки.

– Почти как в старые времена, - заметила она, подставляя лицо солнцу. Очень может быть, что она так заработает кошмарнейший загар или по меньшей мере веснушки, ну да все равно она будет казаться белой, как фарфор, рядом с Майклом, по лицу которого сразу было видно, что он недавно прибыл из тропиков.

– То, что мы гуляем вместе? - спросил он. - Или то, как ловко ты вынудила меня навязаться тебе в сопровождающие?

Она попыталась сохранить серьезное выражение лица.

– И то и другое, разумеется. Ты раньше часто ходил со мной гулять. Всякий раз, когда Джон оказывался занят.

– Это верно.

Они еще некоторое время шли в молчании, а затем он сказал:

– Я был удивлен, когда обнаружил сегодня утром, что тебя нет.

– Надеюсь, ты понимаешь, почему мне было необходимо уехать, - сказала она. - Конечно, мне на самом деле вовсе не хотелось уезжать: когда я попадаю в дом моей матери, мне всякий раз кажется, что я снова возвращаюсь в детство. - Она почувствовала, как губы ее сами собой сжались. - Я обожаю маму, но я уже привыкла жить своим домом.

– Ты хочешь, чтобы я устроил себе резиденцию в другом доме?

– Нет, вовсе нет, - быстро сказала она. - Ты теперь граф. Килмартин-Хаус принадлежит тебе. Кроме того, Хелен и Джанет должны были выехать всего лишь на неделю позже меня; они вот-вот прибудут, и тогда я смогу перебраться обратно.

– Выше голову, Франческа. Ты в силах вынести это? Она бросила на него взгляд искоса:

– Ты, да и любой другой мужчина, кстати сказать, этого понять не можешь, но мне гораздо больше нравится быть в положении замужней женщины, чем дебютантки. А когда я нахожусь в номере пять по Брутон-стрит, где живут сейчас и Гиацинта, и Элоиза, я чувствую себя точно так, как тогда, когда только начала выезжать в свет и было столько связанных с этим правил и ограничений.

– Ну, не так-то ты их и чувствуешь, - заметил он. - Если бы ты была дебютанткой, то тебе ни за что бы не позволили идти гулять со мной.

– Верно, - согласилась она. - Особенно с тобой, надо думать..

– И как, скажи на милость, это следует понимать? Она засмеялась:

– Ну же, Майкл. Не думаешь ли ты, что тебе удалось заставить всех забыть о твоей ужасной репутации за те четыре года, что ты отсутствовал?

– Франческа…

– Ты превратился в легенду!

На лице его выразились изумление и ужас.

– Это правда, - настаивала она, недоумевая между тем, чему это он так удивился. - Господи, дамы до сих пор о тебе говорят!

– Надеюсь, они не тебе это говорят, - пробормотал он.

– Мне в первую очередь. - Она шаловливо улыбнулась. - Все дамы желали знать, когда ты собираешься вернуться. А теперь, когда распространятся слухи о твоем возвращении, станет еще хуже. Должна признаться, это престранная роль - быть поверенной тайн самого отъявленного повесы Лондона.

– Поверенной тайн, значит?

– А как еще можно назвать это?

– Нет-нет, поверенная тайн - вполне подходящее выражение. Просто если ты думаешь, что я поверяю тебе все…

На лице Франчески появилось сердитое выражение. Как это было похоже на него - многозначительно оборвать фразу на полуслове, заставить ее воображать невесть что!

– Так, значит, ты поведал нам не все индийские приключения?

Он только улыбнулся в ответ. Дьявольски.

– Очень хорошо. Позволь мне тогда перевести разговор в более приличное русло. Так что же ты все-таки собираешься делать теперь, когда ты вернулся? Займешь свое место в парламенте?

Он, судя по всему, даже не задумывался над этим вопросом.

– Именно этого желал бы Джон, - добавила она, понимая, что давит на него самым что ни на есть бессовестным образом.

Майкл только посмотрел на нее мрачно, и по глазам его она поняла, что он вовсе не одобряет такую тактику.

– И жениться тебе тоже придется.

– А ты, значит, собираешься взять на себя обязанности свахи? - заметил он брюзгливо.

Она пожала плечами:

– Если ты пожелаешь. Уж верно, я справлюсь с этим делом получше, чем ты сам.

– Боже милосердный! - буркнул он. - И это мой первый день дома. Неужели необходимо заниматься этим прямо сейчас?

– Да нет, конечно, - уступила она. - Но скоро все равно придется. Ты ведь не становишься моложе.

Потрясенный, Майкл в изумлении уставился на нее:

– Я даже представить себе не могу, кто еще посмел бы разговаривать со мной в таком тоне.

– Твоя мать, например, - сказала она с довольной улыбкой.

– Ты, - сказал он с нажимом, - не моя мать.

– И то слава Богу, - парировала она. - Я бы давным-давно умерла от сердечного приступа. Как она до сих пор выдерживает, представить себе не могу. Он даже остановился.

– Ну уж не такой я ужасный. Она пожала изящными плечами:

– Неужели?

И он не нашелся что сказать. То есть просто потерял дар речи. Такой разговор им прежде доводилось вести бессчетное количество раз, но сейчас все было по-другому. В отличие от прежних времен в тоне ее была резкость, а в словах язвительность.

А может, он раньше просто не замечал их?

– Ах, Майкл, к чему такое выражение лица? - сказала она и легонько похлопала его ладонью по локтю. - Ну конечно, репутация у тебя чудовищная. Но ты так бесконечно обаятелен, что тебе всегда всё прощают.

Неужели она именно таким его видит? Впрочем, чему тут удивляться, ведь он сам много лет культивировал именно такой образ.

– А теперь, когда ты граф, - продолжала Франческа, - мамаши станут из кожи лезть, чтобы пристроить за тебя своих драгоценных дочерей.

– Я трепещу от ужаса, - отозвался он негромко. - От сильного ужаса.

– Как же не трепетать, - сказала она без тени сочувствия. - Это будет форменное сумасшествие, уверяю тебя. Еще хорошо, что я успела сегодня предупредить свою мать и взять с нее клятву, что она не станет навязывать тебе Элоизу и Гиацинту. С нее бы сталось, между прочим, - добавила Франческа со смаком.

– Если мне не изменяет память, ты в свое время тоже не без удовольствия навязывала мне своих сестер.

Губы ее чуть дернулись.

– Это было много лет назад, - сказала она, взмахивая рукой с таким видом, словно отметала этот его аргумент. - Из вас бы никогда не вышло хорошей пары.

Он не испытывал ни малейшего желания ухаживать за какой-нибудь из ее сестер, однако не в силах был удержаться от того, чтобы слегка не поддеть Франческу.

– Из меня и Элоизы или из меня и Гиацинты? - осведомился он.

– Обе не годятся, - раздраженно сказала Франческа. - Но я подыщу тебе кого-нибудь, ты не нервничай.

– А я нервничал?

Она продолжала, будто он ничего и не говорил:

– Думаю, надо будет представить тебя подруге Элоизы, Пенелопе.

– Это мисс Федерингтон? - спросил он, смутно припоминая толстоватую невысокую девочку, которая никогда не подавала голоса.

– Она и моя подруга, разумеется, - добавила Франческа. - Думаю, она тебе может понравиться.

– Она что, уже научилась говорить? Франческа сердито посмотрела на него:

– Оставляю это замечание без внимания. Пенелопа - прехорошенькая и в высшей степени умная девушка, надо только подождать, пока она справится со своей застенчивостью.

– И как долго придется ждать? - вяло поинтересовался Майкл.

– Думаю, она бы прекраснейшим образом уравновесила тебя, - объявила Франческа.

– Франческа, - сказал он с нажимом, - ты не будешь устраивать мой брак. Ты поняла?

– Ну, кто-то…

– И не надо говорить мне, что кто-то должен заниматься этим, - перебил он. Франческа все так же была для него открытой книгой, как и годы назад. Ей всегда хотелось устраивать его личную жизнь.

– Майкл, - сказала, вернее, вздохнула она со страдальческим видом, на что не имела никакого права.

– Я только что вернулся, в городе всего один день, - сказал он. - Один день. Я устал и, хоть солнце наконец выглянуло, все равно жутко мерзну, и багаж мой еще не распакован. Умоляю, дай мне хоть неделю сроку, прежде чем планировать мою свадьбу.

– Неделю, значит? - отозвалась она с хитрым видом.

– Франческа! - В голосе его послышались угрожающие нотки.

– Ну хорошо, - пошла она на попятный. - Но только не говори мне потом, что я тебя не предупреждала. Вот когда ты выйдешь в свет и девицы на выданье загонят тебя в угол, а их мамаши так и вцепятся в тебя…

Он содрогнулся, представив эту картину. Тем более что пророчество ее имело все шансы сбыться.

– …вот тогда ты станешь умолять меня о помощи, - заключила она, глядя на него с довольным видом.

– Ну разумеется, - сказал он, одарив ее отеческим взглядом, чего, как он знал, она терпеть не могла. - И когда это произойдет, обещаю должным образом пасть ниц у твоих ног, раздавленный сожалениями, раскаянием, стыдом и прочими малоприятными чувствами, какие только ты предпишешь мне испытывать.

И тут она засмеялась, отчего на сердце у него сразу потеплело. Вот всегда он знал, как ее рассмешить.

Она повернулась к нему, улыбнулась и похлопала его по руке.

– Хорошо, что ты вернулся.

– Хорошо, что я вернулся, - отозвался он. Он произнес эти слова механически и сразу же с удивлением понял, что и в самом деле ему хорошо. Трудно, но хорошо. Да и на трудности жаловаться вряд ли стоило. Трудности были все прежние, а он был человек привычный.

Они уже успели значительно углубиться в Гайд-парк, и народу вокруг теперь было значительно больше. На деревьях еще только-только начали набухать почки, да и холодновато было, так что гуляющая публика и не думала искать тени деревьев.

– Надо было мне взять хлеба для птиц, - пробормотала Франческа.

– Ты хочешь пойти на пруд, на Серпентайн? - изумился Майкл. Когда они раньше гуляли с Франческой в Гайд-парке, то всегда избегали берегов Серпентайна как чумы. Там было полным-полно нянек с детьми и стоял жуткий шум и крик (причем няньки порой вопили похлеще, чем их питомцы), и Майкл лично был знаком с человеком, который получил на берегах Серпентайна батоном по голове.

Очевидно, никто не удосужился объяснить малышу, который обещал стать в будущем недурным крикетистом, что хлеб, прежде чем бросать, следует разломить на куски помельче, чтобы птицам было удобнее, а прохожим безопаснее.

– Мне нравится бросать хлеб птицам, - сказала Франческа, словно оправдываясь. - Кроме того, там сегодня будет не так уж много детей. Еще слишком холодно.

– Нас с Джоном холод никогда не останавливал, - мужественно подыграл Майкл.

– Да, это потому, что вы шотландцы, -парировала она. - У вас кровь и полузамерзшая бойко бежит. Он ухмыльнулся:

– Уж такие мы, шотландцы!

Собственно, это было шуткой. Из-за многочисленных браков семью можно было считать английской в той же, если не в большей, степени, что и шотландской, но, учитывая, что поместья Килмартинов были расположены в приграничных графствах, Стерлинги цеплялись за свое шотландское происхождение, считая его символом благородства.

Майкл с Франческой нашли скамейку недалеко от Серпентайна и сидели, бездумно глядя на уток, скользивших по поверхности воды.

– А ведь могли бы эти утки подыскать себе место и потеплее, - заметил Майкл. - Где-нибудь во Франции, например.

– И отказаться от всей той еды, которую бросают им дети? - ухмыльнулась Франческа. - Не такие утки глупые.

Он только плечами передернул. Никогда он не считал себя знатоком поведения пернатых.

– А как тебе показался климат Индии? - спросила Франческа. - Там действительно так жарко, как рассказывают?

– Даже жарче, - ответил он. - А может, и не жарче. Не знаю. Полагаю, имеющиеся описания вполне достойны доверия. Проблема в том, что ни один англичанин не в состоянии по-настоящему понять смысл этих описаний, пока сам не окажется там.

Она посмотрела на него вопросительно.

– Там жарче, чем можно себе представить, - пояснил он.

– Это звучит… впрочем, не знаю я, как это звучит, - призналась она.

– Трудно не столько из-за жары, сколько из-за насекомых.

– Это звучит ужасно, - решила Франческа.

– Тебе там вряд ли понравилось бы. Жить продолжительное время, во всяком случае.

– Вообще-то мне хотелось бы попутешествовать, - негромко сказала она. - Я всегда об этом думала.

Она умолкла и кивнула с рассеянным видом - раз, другой, третий, - так что он уже решил, что она делает это неосознанно, когда сообразил, что взгляд ее прикован к какому-то предмету вдали. Она не могла отвести глаз от чего-то, и он просто терялся в догадках, что бы это могло быть. Вид, открывавшийся перед ними, оживляла одна только озябшая нянька с детской коляской.

– На что ты смотришь? - спросил он наконец.

Она ничего не ответила, только продолжала все так же смотреть вдаль.

– Франческа?

Она повернулась к нему:

– Я хочу ребенка.