"Карми" - читать интересную книгу автора (Кублицкая Инна)

Глава 3

…Майярские армии, растекаясь от устья Вэнгэ, заполнили Сургару, практически не встречая сопротивления. Только в районе Тавина, где местное, исконно сургарское население разбавлено значительной долей пришлых майярских мятежников, армии были остановлены. Но положение сургарских войск было безнадежным: зажатые в кольцо, они не могли надеяться на отход, поэтому сражались с ожесточением смертников. Горту и Марутту, которые привели майярцев, тратить время на затяжную осаду не могли. Следовало опасаться, что саутханцы воспользуются этой войной, чтобы напасть на побережье Майяра, то есть в первую очередь на территории Горту и, возможно, Марутту.

Поэтому мир нужен был обеим сторонам — и Майяру, раз уж не удалась быстрая война, и Тавину, потому что его граждане хотели сохранить свои жизни и жизни своих семей.

Малтэр, ставший из-за болезни Руттула правителем Тавина, выслал к Горту тайных парламентеров. Действовал он от имени Руттула. Никто не подозревал, что сургарский принц умирает, и Малтэр понимал: узнай об этом майярцы, мир с ними был бы не так уж выгоден. Руттул — это имя имело вес, а Малтэр, увы, было не таким весомым. С внезапной злостью Малтэр понял, что является для Майяра только второстепенной фигурой. Но настоящее потрясение испытал Малтэр, когда получил ответ от Горту. Горту мог заставить Майяр пойти на мир с Руттулом, но Малтэр был совершенно неприемлем в качестве партнера по переговорам — он мог быть представителем сургарской стороны, на это Майяр соглашался, но договор о мире не мог быть подписан его рукой.

Малтэр бесился от негодования. А кого, скажите на милость, он мог представить Майяру? Руттул при смерти, а юная его супруга, принцесса Карэна Оль-Лааву, в настоящее время находится бог знает где. И Малтэр тянул время, уже мало на что надеясь, а майярцы пока верили его объяснениям.

Руттул умер на рассвете третьего дня года Ветра. В иное время подобное событие отменило бы новогодние праздники и погрузило страну в траур, но сейчас не было желающих праздновать в разоренной наводнением и чужими войсками стране — она и так была в трауре.

Малтэр, призрачные надежды которого на выздоровление Руттула развеялись, решил дожидаться двенадцатой новогодней ночи, когда, согласно майярскому обычаю, строжайше запрещено убивать, и идти с тавинцами на прорыв кольца, ибо больше ждать было уже нечего, но вдруг в начале пятой ночи в Тавине объявилась принцесса Карэна. Ее появление Малтэр был склонен объяснять не иначе как чудом, будто какие-то могущественные духи перенесли ее через майярские заставы и ощетинившуюся оружием цепь защитников Тавина. Разве иначе она могла незамеченной пробраться на осажденный остров?

Но она была здесь, и Малтэр, повеселев, тут же послал человека к Горту с сообщением, что договор будет заключен от имени принцессы Карэны.

Горту получил это известие в тот момент, когда его сын показывал ему сундуки с добытыми в Савитри документами. Записи Руттула Горту счел незначащими, на табличках и тетрадях, заполненных скорописью на неизвестном языке, задержал взгляд и велел сохранить, а архив принцессы, в большинстве состоящий из переписки с Малтэром и красочных эскизов платьев, счел сокровищем даже большим, чем сундук с драгоценными шелковыми и бархатными нарядами, также прихваченный молодым Горту из Савитри.

Гонец вошел, когда Горту рассматривал платье, в котором принцесса явилась на заседание Высочайшего Союза.

— Ладно, спрячь, — бросил Горту сыну и обернулся к посланцу: — Ну, как там Малтэр?

Гонец пересказал послание.

— От имени принцессы? — поднял брови Горту. — Разве она в Тавине?

— Да, господин, — ответил гонец, кланяясь. — Я видел государыню. Она в Тавине.

Горту, ничего пока не знавший о смерти Руттула, вовсе не ломал голову над тем, почему вдруг принцесса Карэна решила взять власть в свои руки. Горту давно понимал, что принцесса одержима, а смысл действий одержимых — хэймов — всегда останется темным для обычных людей. Но удивительным показалось Горту, что Руттул позволил принцессе поступать по-своему. Впрочем, решил Горту, Руттул не сумасшедший. Если самолюбие не позволяет ему подписать договор, кто его осудит, когда он предоставит эту неприятную обязанность своей высочайшей супруге.

К подписанию уже все было готово: Малтэр и Горту успели обсудить все статьи договора и прийти в конце концов к единогласию. У Горту порой возникало подозрение, что за Малтэром никого нет. Казалось Горту, что Малтэр ведет переговоры с двумя сторонами сразу. Его проволочки и сомнения могли быть вызваны тем, что он не имел поддержки в Тавине. Горту готов был уже оборвать переговоры и поискать связи с самим Руттулом. Но вот наконец Малтэр чего-то добился и в самом Тавине.

— Примут ли наших парламентеров?

— Да, — ответил гонец. — Все готово к встрече. Малтэр действительно тщательно готовился к подписанию договора. Не в его, конечно, власти было ликвидировать все следы недавнего наводнения в Тавине, но по крайней мере дом Руттула, где он готовил встречу, должен был выглядеть достойно. Поэтому в доме, который повелением Малтэра приводили в порядок, возникла суматоха. В Большой зале, куда придут парламентеры, переставляли мебель — часть вытаскивали в другие комнаты, а кое-что и вносили. Роскошные шандалы принесли из дома Малтэра, оттуда же приволокли ковры и стелили их на изуродованный водой паркет. Малтэр клялся, что повесит всякого, кто грязной лапой ступит на ковер, но несколько отпечатков уже запятнали ворс, и слуги отчищали грязь мокрыми щетками.

За этими хлопотами Малтэр забыл о принцессе, рассудив, что, если ей что-то понадобится, она всегда найдет кому приказать; когда же лодки с парламентерами отплыли от того берега, Малтэр вспомнил о сургарской государыне.

— Где госпожа? — спросил он.

— В кабинете Руттула, — ответили ему.

Малтэр бросился туда. Едва он распахнул дверь, в лицо ему ударил отвратительный запах горелой кожи.

Малтэр остолбенел. Принцесса жгла архив Руттула. Ей помогали трое слуг: один поддерживал в камине большой огонь, другой выдирал из книг и тетрадей листы, третий скоблил вощеные дощечки.

Принцесса выдергивала из шкафов свитки и книги, бегло просматривала их и бросала то своим помощникам, то в угол, где грудой валялись документы, уничтожению не подлежащие.

— Госпожа моя! — воскликнул Малтэр. — Что ты делаешь?

Принцесса обернулась к нему, и Малтэр, пронзенный ее полубезумным взглядом, решил, что видит перед собой не юную девушку, пусть даже и королевской крови, а какое-то потустороннее существо, принявшее ее облик.

«О боги, — пронеслось у него в голове. — Оборотень, настоящий оборотень. И в черное с золотом вырядилась… И тело Руттула схоронила в воде…»

Неожиданно Малтэр понял, что происходит. Существуют бессмертные хэйо, демоны, пожирающие человеческие души. Они вселяются в тело человека, подчиняют его своей воле и поглощают душу его, лишая надежды возродиться после смерти. И доев душу (а бренные тела от этого умирают), подыскивают другое тело. Грешник или праведник одинаково беззащитны против хэйо; существуют заклятия, которые навеки могут заключить хэйо в захваченном теле, но спасти от самого захвата не может ничто. Малтэр мысленно поблагодарил богов за то, что страшная участь минула его.

Почему никто не подозревал, что Руттул одержим хэйо? Ведь это очевидно. Хэйо захватил Руттула (да нет, какого-то безвестного человека) и провел его по жизни, подчинив своей воле. Обычно такие люди умирают очень быстро, но хэйо Руттула был, возможно, изгнанным ангелом, ведь такие духи редко проявляют алчность, а больше стремятся возвыситься хотя бы в земной жизни, раз уж не вышло на небе.

И следующей своей жертвой ангел-хэйо выбрал не абы кого, а высокорожденную даму, обладательницу знака Оланти.

Принцесса изменила своим привычкам; принцесса надела, как Руттул, черное платье с золотом — вопреки траурным обычаям; принцесса похоронила тело мужа в озере — зная, вероятно, что процедура похорон ничего не даст уничтоженной душе покойного.

«Но меч! — вспомнил Малтэр. — Почему она похоронила принца с оружием? Это имело бы смысл, если бы душа Руттула была жива. Ох, темны дела хэйо…»

— Прошу прощения, государыня, — с поклоном проговорил Малтэр, — сейчас прибудут майярские послы. Ты должна их встретить…

— Должна? — нахмурилась принцесса.

Малтэр, испугавшись, что ляпнул неподобающее, низко склонился перед ней.

— Я уже почти все закончила, — сказала принцесса. — С ними ничего не случится, если минуту подождут?

— Прошу прощения, государыня, — повторил Малтэр. — Но… Как же знак Оланти?.. Принцесса ответила:

— Да, принеси его. Он у меня в спальне в лаковом ларце.

Малтэр, торопливо поклонившись, метнулся за ларцом.

Парламентеры уже высадились на тавинской пристани, когда он, запыхавшись, преподнес ларец принцессе и бросился встречать майярцев.

Он успел принять почтенный вид и с достоинством проводить послов в Большую залу Руттулова дома. Для майярцев были приготовлены мягкие кресла; напротив них стояло почти такое же кресло, но более высокая спинка подчеркивала сан той, что это кресло займет.

Раз уж государыня запаздывает, это должно выглядеть церемониально, решил Малтэр, и когда принцесса, завершив сожжение Руттулова архива, направилась к Большой зале, Малтэр шепотом спросил, как объявлять титул — «вдова Руттула» или «жена Руттула».

— Объяви — Карэна, и все, — сказала принцесса. — Нечего лишний раз марать имя Руттула о их подлые уши.

Подлые? Тут Малтэр мог бы возразить, но перечить не стал. Майяр выслал послами знатных господ, выше прочих — сан молодого Горту, но он еще слишком юн, и главой посольства был объявлен Ваорутиан, второй сын младшего Ирау.

Герольд выкрикнул имя принцессы, и та вошла, принимая поклоны послов. Она была побежденной, но высокий сан защищал ее от неуважения.

Дождавшись, пока она сядет, опустились в свои кресла и знатные майярцы. Малтэр встал рядом с принцессой. Он принял от майярцев заготовленный документ, уже утвержденный печатями Горту, Марутту и Кэйве, передал писцу, прочитавшему его вслух, а потом вручил принцессе.

Она взяла в руки развернутый пергаментный свиток, просмотрела каллиграфически выписанный текст и протянула руку за пером.

— У меня еще нет печати с моим полным титулом, — сказала она, подняв синие глаза на Ваорутиана. — Устроит ли великий Майяр моя подпись?

Ваорутиан склонил голову:

— Разумеется, государыня. Но прошу подписаться полным титулом.

Принцесса задержала на нем взгляд, потом опустила глаза и решительно начертала на пергаменте: «Принцесса Карэна, государыня Сургары, владетельная госпожа Арлатто и Арицо, дочь Лаави сына Аргруу, потомка Нуверре Отважного, вдова Герикке Руттула, сургарского государя».

Писец тут же посыпал написанное песком.

Принцесса встала и этим заставила майярцев стоя выслушать следующее:

— Государь Сургары, мой супруг, умер. Волею его я назначена наследницей. Прошу передать это Высочайшему Союзу.

«После чего, — вспоминал Ваорутиан, — государыня удалилась» .

— Лиса, — отозвался Горту о Малтэре. — Крутил, крутил, а все-таки нашел принцессу. Какова она? — спросил он сына.

— Мне показалось, она больна, — ответил юноша. — В зале холодно было, а она ворот теребила — задыхалась. И лицо горело…

— Когда займем Тавин, первым делом отыщешь ее, — приказал Горту. — Будь предупредительным и старайся ей не перечить, но будь рядом, понял?

— Да, конечно, — сказал юноша.

Тавин, разорение которого начало наводнение и продолжил захват его майярцами, переживал трудные дни. Сава в договоре настояла на том, что жителей пощадят, оставят в живых; но что для тавинца жизнь, когда иноземные солдаты рыщут по домам, тащат имущество, беззастенчиво ищут спрятанные драгоценности, круша то, что не могут унести?

Бывало, что какая-нибудь хозяйка, возроптав, порывалась защитить свои самые нарядные тряпки, но крепкая рука мужа оттаскивала ее в сторону и зажимала рот. Будут кости, мясо нарастет… Будут люди — будет и имущество. Не в первый раз через Сургару идут завоеватели. К тому же привычка тавинцев иметь доли в заграничных предприятиях и кораблях оставляла недоступными для грабителей значительные деньги, — Тавину нечего было беспокоиться за свое будущее.

Дом Малтэра не избежал общей участи, но Малтэр, который не бросал разбойничьей привычки делать заначки в самых неожиданных местах, с отстраненным интересом наблюдал, какие из его тайников удалось обнаружить. Через три дня, когда возбужденную солдатню удалили из города, Малтэр лишился разве что пятой части своего достояния.

Дом Руттула не тронул никто: дом Руттула был одновременно и домом принцессы Карэна, дочери майярского короля и сестры майярского короля. Дом никто не охранял, двери его были не заперты, а Малтэр приказал дворне делать вид, что ничего чрезвычайного не произошло, и заниматься повседневными делами. Разумеется, у слуг все валилось из рук: им было трудно не думать о том, что происходит в городе с их родными и близкими. Но внешний порядок соблюдался: невозмутимый с виду мажордом распоряжался, приказывая готовить завтраки, обеды и ужины, сервировать стол по всем правилам, убирать дом даже тщательнее, чем обычно, — вообще, придумывал всей дворне дела, которые они и выполняли весь день, пока не валились с ног от усталости.

Мажордом же контролировал винный погреб; против обычая, он отпускал теперь дворне к ужину не разбавленное вино, а крепчайшие винные выморозки: мужчинам — половину стакана, женщинам — четверть. Напиток снимал напряжение. Но мажордом не знал, как разрядить напряжение, которое скопилось в Саве. Он не мог заставить ее работать и не мог спаивать ее выморозками; он предлагал к каждой трапезе крепкое вино, но Сава, которая почти ничего не ела, почти ничего и не пила. Она или как тень бродила по дому, или сидела в спальне Руттула, тупо уставившись в стену. Пожалуй, следовало бы увести ее оттуда, и мажордом сделал пару таких попыток, но она неизменно возвращалась обратно, не выказывая, впрочем, никакого упрямства. Ей говорили, что пора обедать, — она шла в столовую и машинально ковыряла вилкой в тарелке; ей сказали, что следует помыться с дальней дороги, — она шла в баню и безучастно сидела на скамье, пока служанки терли ее мочалками, мыли волосы, обтирали полотенцами, одевали и расчесывали. Единственное, чему она воспротивилась, — это когда ее хотели одеть в другое платье. Нет, она хотела именно это, черное с золотой вышивкой, имитирующей шитье на костюме Руттула.

Майярцы не появлялись, если не считать нескольких солдат, заходивших в дом поглазеть. Они прошли по комнатам, пугая прислугу, переговариваясь вполголоса. Видно было, что пришли они не грабить, хотя мажордому после их ухода показалось, что в столовой пропало несколько фарфоровых безделушек. Однако и серебряный сервиз, и парадный золотой, и фарфоровый, в свое время подаренный Саве, хоть и были на виду, остались совершенно целыми.

Имя принцев Карэна охраняло дом лучше всяких хокарэмов и стражников.

Когда к дому Руттула приехал принц Горту, сопровождаемый Малтэром, молодой принц, выбившись из сил, дремал в кресле у дверей кабинета. Увидев отца, он вскочил на ноги.

— Она больна, — доложил он.

— Этого и следовало ожидать, принц, — заявил Малтэр, уже успевший изложить Горту свою догадку о хэйо. — Когда в человека вселяется демон, он первое время болеет, пока не привыкнет.

Горту качнул головой:

— Она и раньше была одержимой. Разве ты не замечал?

— Не замечал, — отозвался Малтэр. — Она всегда была обычным ребенком. Может быть, чуть более непоседливой, чем это полагалось бы девочке.

— А ты никогда не спрашивал себя, почему ее отдали в Сургару? — спросил Горту.

— Из государственных интересов, — ухмыльнулся Малтэр.

— Не только, — покачал головой Горту. — А скажи-ка, где ее знак Оланти?

— У нее, — ответил Малтэр.

— У нее, — подтвердил молодой Горту.

— Необходимо заставить ее отказаться от Оланти, — твердо сказал Горту. — Безразлично, кому она его передаст, главное — чтоб отдала.

Молодой Горту заметил сигнал одного из своих людей.

— Она идет сюда, — предупредил он, и почти сразу же в дверях появилась бредущая как во сне принцесса в сопровождении мажордома Манну. Сава равнодушно кивнула в ответ на поклоны мужчин.

— Прошу прощения, государыня моя… — проговорил Горту, и она остановилась, выжидающе глядя в сторону.

«Небеса святые! — вздохнул Горту, разглядывая ее. — Бедная, она и в самом деле больна…»

Спутанные волосы, обмотанные парчовым шарфом, наброшенный на плечи лисий плащ, оттеняющий бледное лицо и бесчувственные, потухшие глаза.

— Как ты собираешься теперь жить, государыня? — спросил Горту.

Она, чуть двинув плечом, подтянула сползающий плащ и сказала тихо:

— Не знаю.

— Позволю себе посоветовать, государыня, — мягко сказал Горту. — Тебе надо сейчас уйти от дел, отдохнуть от суеты жизни в тихом месте, а управление Сургарой поручить… ну, скажем… Малтэру.

— Ладно, — равнодушно согласилась она.

— …А твой знак Оланти надо отдать на хранение Пайре или кому другому из твоих вассалов.

— Ладно, — опять согласилась она.

— Где же твой Оланти? — спросил Горту. Принцесса рассеянно провела ладонью по груди и сказала тихо:

— Не знаю.

Горту метнул в сына убийственный взгляд: «Не уследил!» Тот, при всем своем почтении к отцу, только пожал плечами: разве было приказано следить за Оланти?

Принцесса между тем побрела дальше.

Мажордом шумно вздохнул и сказал:

— Что ж, пойду собирать вещи.

— Манну, опомнись! — воскликнул Малтэр, направляясь вслед за Савой.

Тот остановился на пороге и проговорил, обернувшись:

— Хуже, чем сейчас, государыне не будет. Малтэр, забыв о приличиях, горячо закричал:

— А если ее там убьют?

— Нет, — уверенно произнес Манну. — Государыне не грозит смерть по велению высокого принца Горту. Госпожа — хэйми, а принц Горту никогда не причинит вреда никому из хэймов. Марутту — тот может, Ирау — способен по глупости, но не Горту.

И вышел.

— Однако… — промолвил принц. — Не приказать ли его высечь?

Малтэр хмуро проговорил:

— Тебе, высокий принц, что-нибудь говорит имя Тагир-Манну Тавинский?

Тагир-Манну из Тавина был довольно хорошо известен в Майяре своими философскими трактатами. Его оригинальные мысли не встречали одобрения у ортодоксальных богословов, но с интересом изучались школярами. Популярность же среди прочих слоев населения Тагир-Манну получил за свои «Диалоги», написанные на понятном всем майярцам гертвирском диалекте. «Диалоги» с удовольствием читались и слушались всеми майярскими сословиями, каждый мог выбрать диалог на свой вкус и о самых разных предметах. В «Диалогах» могли беседовать знатные дамы, служанки, уличное простонародье, достойные купцы, богословы, школяры, солдаты, крестьяне, ремесленники, паломники, нищие, священники, монахи. Содержание диалогов было наставительным, нравоучительным, познавательным, злободневным, порой забавным, порой печальным, но всегда живым и увлекательным. Иногда случалось, что после прочтения «Диалога принцессы с астрологом» какая-нибудь знатная дама начинала интересоваться астрономией, а «Диалог переписчика книг с купцом» увлекал простого уличного писца к изучению каллиграфии.

— Так это Тагир-Манну? — спросил Горту.

Малтэр кивнул.

— Интересно, — заметил Горту. — Я бы хотел пригласить его к себе.

— Манну никогда не покидает Тавин, — сказал Малтэр. — Он полагает, что лучше жить на пепелище в Тавине, чем во дворце, — но далеко от него. Манну разве что в Герину на воды ездит, и то ненадолго. Чудак!

Пусть Манну и был чудаком, однако в доме Руттула уважением пользовался.

Сборы были недолгими. Слуги проворно упаковали вещи принцессы, для Савы привели смирную лошадку, и в окружении майярского эскорта она наутро двинулась в путь. Принцесса казалась совершенно безучастной, безропотно подчинялась всему и молчала, как немая, даже на прощание не сказала ни одного слова.

А два дня спустя в Тавине появился Стенхе. Мажордом Манну встретил его, не задав ни одного вопроса, только велел прислуге собрать стол для вернувшегося хокарэма. Стенхе тоже молчал. Когда же он стал задавать вопросы, стало ясно, что ему уже известно и о смерти Руттула, и о неожиданном появлении принцессы.

Манну сообщил, что госпожа принцесса по причине плохого здоровья была отправлена в Савитри.

— Ты тоже считаешь, что я поступил глупо? — спросил мажордом хокарэма. — И зря доверил госпожу гортусцам?

— Там видно будет, — хмуро ответил Стенхе. — А Маву что считает?

— Маву?

Стенхе поднял голову:

— Ты что, не видел Маву? Он не появлялся?

— Нет. Принцесса была одна.

— Странно. А почему вы так быстро отправили ее в деревню? Дали бы несколько дней опомниться, отдохнуть с дороги…

— Но так оно и было. Принцесса уехала на пятые сутки.

— На пятые сутки? — Стенхе поднял на Манну глаза. — На пятые сутки?

Он посчитал по пальцам.

— В чем дело? — с тревогой спросил Манну.

— Не сходится, — тихо произнес Стенхе, отвечая скорее себе, чем мажордому.

— Что не сходится?

Стенхе ответил задумчиво:

— Нет, ничего. Вели седлать лошадь. Я должен ехать.

— В Савитри, конечно? — спросил мажордом.

— В Савитри, — повторил Стенхе как эхо и добавил с горечью: — Святое небо! Если б я знал… А теперь я могу опоздать.

В Савитри принцессы не было. Ее там не могло быть. Не для того Горту увез Саву из Тавина, чтобы оставить ее в Сургаре. Сейчас она была тенью Руттула, наследием Руттула, его преемницей и в этом качестве была опасна Великому Майяру даже сейчас — больная, почти невменяемая. В этой хрупкой девушке была невероятная взрывоопасная сила — она могла стать во главе сургарцев и снова поднять в Майяре смуту. Следовало немедленно изолировать ее от озлобленных сургарцев, спрятать, утешить, успокоить, переключить ее внимание на незатейливые радости жизни — снять ту усталость, которая обрушилась на нее за эти дни. А помимо этого, Горту задумал выдать Саву замуж за своего сына, того самого, за которого она была сговорена чуть не с пеленок. Когда-то Горту не решился взять в свой дом девочку-хэйми. Все к лучшему в этом лучшем из миров: Руттул сумел укротить демоническую энергию Савы и сделал из нее настоящую принцессу, разумную, рассудительную, — настоящую государыню, способную управлять страной. Горту понимал: с ней будет трудно, но он хотел принять ее в семью и иметь своей союзницей. А то, что в качестве приданного Сава принесет Карэну и Сургару, было лишь, дополнительным и не самым важным доводом в пользу этого брака. А пока… пока Сава не пришла в себя настолько, чтобы понимать, чего от нее хотят, следовало поместить ее в месте укромном, скрытом от любопытных глаз, в месте не просто спокойном, а успокоительном, где заживут душевные раны, где Сава обретет свою былую жизнерадостность.

Горту не мог держать Саву в месте, которое явно связывалось бы с его именем. Шпионы начнут искать сургарскую принцессу именно в тех местах, где жили его родственники и верные вассалы. И Горту нашел такое место. Небольшой — всего-то две дюжины инокинь жили тут, вознося богам свои молитвы — монастырь, расположенный на Святом острове Ваунхо, монастырь, куда безбожников хокарэмов допускали лишь по специальному разрешению, а значит, самые ловкие шпионы — хокарэмы-райи — не могли беспрепятственно, как везде в Майяре, совать сюда свои хищные носы.

И сургарцев на Ваунхо не жаловали. Здесь вообще не терпели всяких смутьянов. Фанатичные паломники могли растерзать или избить до смерти всякого, на кого им укажут.

Дама, которая была настоятельницей монастыря, в родстве с принцем не состояла. Она была дочерью покойного принца Шалари, брата короля Лаави, дяди теперешнего Верховного короля и принцессы Савири. Лет двадцать пять тому назад эта высокорожденная госпожа любила тогдашнего принца Горту и до сих пор сохранила самые нежные воспоминания об этой любви. В нынешнем принце Горту она с умилением находила сходство с его отцом и относилась к нему с материнской заботой. И сделала бы для него все, что бы Горту ни попросил, разве только не стала бы богохульствовать. И просьбу его — принять на несколько месяцев больную девушку, в какой-то степени родственницу ей и невесту юного Лоано, наследника Горту, — исполнила с удовольствием.

Саву окружили теплотой и лаской; к ее услугам было все, чего бы она ни пожелала, но Сава не желала ничего. Единственным ее желанием было остаться одной, а ее окружали сострадательные взоры, успокаивающие медовые голоса.

Саве не нужно было такое утешение.