"Клуб маньяков" - читать интересную книгу автора (Белов Руслан)

Часть вторая. Клуб маньяков.

Глава 1. Фрейд – это сила. – Ее друзья и приятели. – Сто двадцать рублей с копейками.

Проснувшись утром, я минут пять лежал, вспоминая ночную отлучку Веры. Сначала мне казалось, что она мне приснилась, потом – что была наяву. Конечно, наяву. Урчал сливной бачок? Урчал. Стояла милицейская машина с вращающимся маячком? Стояла.

Но потом я припомнил, что прошедшей осенью в ходе компании против моли сжег кремовый плащ Веры вместе с другой старой одеждой в изобилии складированной на чердаке. И, следовательно, мне все приснилось.

Уверовав в это, я расшифровал свой сон по методике Фрейда. Получилось, что Вера в своем любимом стареньком плаще символизирует мою тоску по первым годам жизни с ней, безоблачным и счастливым годам. Работающий сливной бачок символизировал вчерашний половой акт, в котором я был душевно неискренен по отношению к партнерше. А милицейская машина с проблесковым маячком – мою неуверенность в завтрашнем дне и излишнюю суетливость.

Короче, первая моя ночь в качестве супруга маньячки обошлась без особых осложнений, да и утро прошло как обычно. Наташа крепко спала, Вера, чмокнув меня в щеку, убежала на работу, Светлана Анатольевна на кухне с интересом читала Иоанну Хмелевскую.

Поздоровавшись и отметив, что теща выглядит недовольной, я пошел во двор и к своему огромному удовольствию не обнаружил там ни расчлененных частей человеческих тел, ни окровавленных платков, ни каких-либо других свидетельств противоправных поступков своей трогательной половины. И оставшиеся в живых соседи были на месте и занимались своими повседневными делами. На калитке, правда, оставались бурые пятна. Они несколько испортили настроение.

«Ну, и черт с ними, что случилось, то случилось», – подумал я, наблюдая через забор как улыбчивая Юлия, внучка бабы Фроси, отдает распоряжения полудюжине опухших от пьянства бомжей, нанятых ею, видимо, для выноса и уничтожения рухляди, загромождавшей дом.

...Симпатичная Юлия – современная женщина, преуспевающая и многого добившаяся. Вера утверждает, что они подруги с раннего детства, но особенной теплоты в их отношениях я не замечал.

Кроме Юлии у Веры еще две подруги. Одну зовут Натальей. Она могла бы выглядеть симпатичной, если бы постоянно не жаловалась на здоровье в частности и жизнь вообще. Я не люблю бывать в ее обществе. Волны несчастья, исходящие от нее, гнетут и кажутся заразными.

Другую подругу зовут Мариной. Хорошенькая в меру, улыбается то озорно, то загадочно. Пишет какую-то механическую диссертацию, танцует в Дворянском собрании и живет с симпатичным молодым дьяконом. Хочет ребенка, но врачи сказали, что слишком долго она его не хотела. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, что более-менее значимые деньги никогда не будут отягощать ее кошелька. Также взгляда хватит, чтобы понять, что события, неординарные или неожиданные, вряд ли взбудоражат ее жизнь. Марина близка мне чем-то, и я с удовольствием с ней общаюсь.

Но лучше бы моя милая женушка дружила с Юлей. Она мне нравится. Внешне. Открытая улыбка. Женщина во всем. От мизинца до взгляда. С ней хорошо сидеть, идти, разговаривать, молчать, остального я не пробовал. А в голове у нее все, как у Веры. Детей не рожает – работа не позволяет, да и лучше это сделать со следующим мужем. Нынешний – некачественный. Или пробный, как она говорит. Его интересует только машина. Он даже яичницы сам сделать не может и, чтобы утолить голод, ждет жену с работы. Таких я называю тамагочами[2].

«А сам ты что за человек?» – может спросить читатель.

Не знаю. Точнее, знаю, но не хочу говорить. Ну, хорошо, хорошо! Как вы уже, наверное, поняли, я – неудачник. Так получилось, что в детстве некому было мне объяснить, в каком мире я живу, и как в нем добиваются успеха. Более того, я до сих пор не знаю, что такое успех и почему его надо добиваться кем-то становясь. Не объяснили. Ведь у нас, у людей так: скажешь ребенку, что бога нет, так он вырастает атеистом. Скажешь, что есть – вырастет верующим. Все (получается, что даже Бог) зависит от слов человека, которому доверяешь.

– Тебе надо менять работу, – сказала теща, как только я уселся завтракать. – Я понимаю, ты любишь геологию, тебе нравятся твоя работа в институте и уважение коллег, но ведь сто долларов это смешно для уважающего себя мужчины... Вера получает во много раз больше...

– Да я только об этом и думаю... – почернел я. – Не берут никуда... Возраст – есть возраст. Столько резюме по кадровым агентствам разослал, газеты с объявлениями постоянно покупаю. Геологи сейчас нигде не нужны... В других институтах платят еще меньше, если вообще платят. В Министерстве геологии оклады такие же, а в приличные фирмы можно устроиться только по знакомству.

– У Юрия Борисовича есть хороший знакомый в милиции. Он может устроить тебя в охранное агентство. Охранники на рынке получают больше трехсот долларов, плюс...

Теща замолчала. Она была воспитанным человеком и слово «навар» произнести не смогла. Его произнес я, и Светлана Анатольевна, кивнув, продолжила:

– Работа – сутки через двое... Пойдешь?

– Пойду... Куда денешься? Фиг с ней, с этой наукой... Охранником, так охранником. Но хотелось бы не делать резких телодвижений... Может быть, сначала по совместительству устроиться?

– Это мы уладим... Вот тебе записка, иди с ней к начальнику отдела кадров агентства. Оно на Пролетарской улице, ты знаешь. Он даст тебе направление на медкомиссию...

Пришел я на Пролетарскую раньше времени открытия агентства. Минут на пятнадцать раньше – так торопился. Пришлось ждать на скамеечке. Уселся и вспомнил свой институт.

...В Научный геоинформационный центр я перешел из ВИМСа. Перешел, покусившись высокими окладами и тем, что центр возглавлял космонавт Лебедев, дважды герой Советского Союза. В отделе кадров мне сказали, что если пойдет так, как задумал Лебедев, то сотрудники института будут получать по тысяче баксов, не меньше.

Планы у прославленного космонавта были действительно грандиозными. Он хотел создать РГИК, то есть региональный геоинформационный комплекс. Этот комплекс должен был включать аэрокосмический мониторинг, различные наземные средства наблюдения, сбора и передачи всевозможной информации (от экологической информации до информации по минерально-сырьевым ресурсам). Представьте себе некое подобие «Интернета», в котором заинтересованные лица и организации ежечасно могут получить оперативные данные по паводкам, движению саранчи, опустыниванию, разливам нефти, толщине снежного покрова, автомобильным пробкам на Садовом кольце, по спелости зерновых и видам на их урожай, различным экстремальным ситуациям и так далее, и так далее, и так далее.

Но на все это были нужные деньги. А их не было. И мы спасались субарендой. Так на наших этажах появились предприниматели с бриллиантовыми перстнями на руках. За ними пришел запах дорогого кофе, длинноногие сверхмодно одетые девушки и блестящие мальчики с озабоченными умными глазами. Предприниматели часто менялись: скоренько надув клиентов, они испарялись, оставляя нам в плату свои кофеварки, ковры и компьютеры, но, к сожалению, не длинноногих своих секретарш.

Они испарялись на Канары, а мы работали... За неполные сто у.е. И весело работали. Взрывы смеха поминутно раздавались из комнат нашей лаборатории. Мы брались за любую работу, однажды даже подрядились искать с помощью аэрофотоснимков топляк на дне Волги. И нашли дистанционный метод поисков, хотя и сами того не ожидали. А заказчик сбежал, не заплатив сполна. Отмыл деньги и исчез в неизвестном направлении.

И так все время. Предприниматели испарялись, заказчики убегали, а мы весело работали. Нет, достаточно... Если охранникам платят в три раза больше, чем ученым, то значит, они обществу нужнее.

В отделе кадров сидел молодой мускулистый человек, назвавшийся Анваром. Скептически просмотрев заполненный мною личный листок, одарил презрительным взглядом («Куда ты лезешь, мышь белая?) и кинул на стол направление на медкомиссию.

Вконец раздавленный пренебрежением жителя параллельного мира, я поехал на работу. На одиннадцатом этаже первой арбатской «книжки» настроение мое испортилось еще больше – пришли три приглашения на международные конференции по дистанционным методам поисков полезных ископаемых. В Лас-Вегасе, Мехико и Сиднее. Участие в них оплачивалось приглашающей стороной. Все оплачивалось, кроме питания и авиабилетов. Короче, тысяча баксов – и я в Сиднее...

Порвав письма и выбросив их в мусорную корзину, я уселся от расстройства играть в «Линии». Оторвал меня от экрана Плотников, пришедший с планерки. Сказал, что Валерия Валериановича, заведующего лабораторией ГИС, нашли вчера зарезанным на задах подмосковного гаражного кооператива.

Я почернел второй раз за утро. Валера, одинокий, бездомный, нищий, был очень неплохим человеком. И всегда наливал мне рюмочку-другую по первому требованию. В шкафчике с отчетами у него постоянно водилась бутылка коньяка или водки.

Успокоившись, я пошел в туалет, выкурил сигарету, поглазел на золотые купола храма Христа-спасителя и направился к замдиректора скандалить по поводу того, что деньги по договорам исполнителям практически не перепадают. Поскандалил от души и уехал проходить медкомиссию в академическую поликлинику. Там, в регистратуре, взял направления на анализы и сел дожидаться очереди на сдачу крови. И тут же окунулся в свои злободневные мысли:

«Фиг с ней, с этой наукой. Все равно работы нет, раз в три месяца удается заказ подхватить. Если повезет. На субаренде помещений только и выезжаем. Директор выезжает. И приходится из пустого в порожнее переливать. А иначе конец институту, сократят к чертовой матери. Но дело не в работе. Дело в жизни. Если не разберусь в этой кровавой истории, я – труп.

Так, с чего же начать? Конечно, с друзей Веры.

...Всех своих друзей Вера приобрела в литературном клубе, когда-то функционировавшем в доме культуры одного московского мясокомбината. После распада клуба, вернее, упадка, они частенько собирались у Веры в Подмосковье. Приезжали и после нашей свадьбы.

Наиболее уважаемым среди уважаемых был организатор клуба Емельян Емельянович Статейкин, бывший комсомольский функционер, с конца перестройки работавший в крупной американской фирме на весьма прилично оплачиваемой должности. Крепкий, небольшого роста, с пристальным изучающим взглядом, он всегда был центром всех сходок клуба.

Мне Емельян Емельяныч напоминает человека, у которого в кармане по странному стечению обстоятельств поселилась мина с часовым механизмом. Мина тикает, а он смотрит настороженно: не слышит ли ее собеседник?

На межусобойчиках Емельян иногда мастерски играет на гитаре. И становится при этом другим человеком. Видимо, аккорды заглушают тиканье и он расслабляется.

Вера рассказывала, что некоторое время Емельян Емельяныч ходил у нее в женихах, ходил до тех пор, пока она не надела туфли на высоком каблуке и не оказалась в результате этого на пару сантиметров выше кавалера. Несколько раз я пытался завести с ним разговор на вольную тему, но каждый раз он отвечал настороженным взглядом.

«Из него ничего не вытрясешь, – решил я сразу. – У него внутри все само на себя замкнулось... Замкнулось... Как у психа? Как у маньяка! Точно, как у маньяка! Недаром они с Верой друг к другу тянулись»...

– Опять пошла чай пить! – возмущенно сказала женщина, сидевшая рядом. – Если она каждые пятнадцать минут чаевать будет, мы до вечера кровь не сдадим...

«Может быть, Олега взять за пуговицу? – не приняв предложения завязать беседу, продолжил я вычисление возможных информаторов.

Олег, второй Верин приятель, бывший морской офицер, капитан-лейтенант по званию, занимался торговлей импортной косметикой и был заморским фруктом. То есть то ли буддистом, то ли кришнаитом. Не пил, не курил, мяса не ел и не по-нашему молился. В его доме была сплошная Индия (или Тибет, бог его разберет), то есть ни грамма мебели. В первый свой приход к нам (не к Вере, а уже к нам), он, сел к Вере на диван и принялся поглаживать ей спинку (и не только спинку), чем немало меня, провинциала, удивил. Придя в себя, я устроил небольшую разборку, в ходе которой выяснилось, что эти движения всего-навсего были тибетско-массажными и что вообще религия, оглушившая капитан-лейтенанта, напрочь отрицает секс. В течение следующих встреч, я пытался с ним заговорить, но каждый раз он отвечал не по теме. Или непонимающим взглядом.

«Этот тоже ничего не скажет, – вздохнул я, поморщившись. – Да и под каким соусом я к нему подвалю? К кришнаиту? То есть к психу на русской почве? Харя Кришны, харя Кришны. Тьфу!

– Смотрите, идет! – толкнула меня в бок соседка, увидев возвращающуюся медсестру. – Если повезет, через пятнадцать-двадцать минут мы с вами пойдем.

– Как здорово, – ответил я механически и вновь окунулся в свои мысли: «Может быть, у супругов Ворончихиных поинтересоваться?»

...У Дмитрия Ворончихина, ответственного секретаря литературного кружка, тяжелый взгляд исподлобья и нездоровые зубы, а у Ларисы, его пухленькой и симпатичной жены, зубы волчьи, то есть выдаются вперед. Я пытался несколько раз с ними заговорить, но каждый раз они отвечали мне ничего не значащими фразами.

Нет, и Ворончихины ничего не скажут, – решил я. – Тем более, что Дмитрий всегда смотрит на меня как на сукиного сына, которого предпочла Вера.

– Не проспите, – тронула мое плечо общительная соседка. – Сейчас я захожу, за мной – вы.

– Спасибо, – натянуто улыбнулся я и немедленно вернулся к своим мыслям.

...Еще приходили к нам несколько розовощеких молодых людей. Явно растительного происхождения. В основном они сидели и радостно улыбались. Или говорили о чем-то несущественном. Точнее шелестели листвой. Их я отверг сразу. Не скажут... А может, Маргариту с мужем поспрашивать?

...Маргарита. Умненькая, красивая, открытая... Спелый персик. Преуспевающий юрист. Один из немногих «моих» людей в кружке... Мне всегда приятно на нее смотреть. И она меня выделяет. На междусобойчиках старается сесть рядом. И ходит следом. «Преследует», не обращая ни на кого внимания. Вера всегда наблюдает за нами с саркастической улыбкой... Муж Маргариты, Викеша – один из растительных молодых людей. Милый, худенький, молчаливый. Листвой не шелестит, наверное, из хвойных.

Нет, Маргарита ничего не расскажет. И муженек ее тоже. А Леша?

...Приятный парень, этот Леша. Улыбчивый, простой, симпатично так лысеющий. Трогательно любящий стареющих родителей. Мы бы подружились, но слишком уж он уравновешен. Нормальный мужик. То есть нормализован классно. И настоящий интеллигент. Доцент. Танцует полонезы в дворянском собрании. Обхаживает там княгиню. Если он и заметил что-нибудь необычное в Верином поведении, все равно не скажет. Потому что неблагородно. Или потому что одним лыком шит?

Да... Инородный я элемент в их кругу... Инородный... Или просто они не хотят допускать меня да чего-то отнюдь нелитературного? Не хотят открыть мне объединяющую их тайну? Вполне возможно...

Кто там еще у нас остался? Остались Марина с Алевтиной. Марина ничего не скажет о подруге. А вот Алевтина... Одинокая, подслеповатая, несчастная... Ее можно расколоть. Напеть о том, что разочаровался в Вере... Что нуждаюсь в простой женщине, которая бы заботилась и прощала... И она клюнет. Продаст подругу с потрохами....

Как же я, подлый, сразу о ней не подумал!?

Так... Она работает на компьютерных курсах, ее Вера вместо себя устроила, после того, как попала в Экономическую школу. Кончает ровно в пять... На нее можно у «Балчуга» «наткнуться»... Сейчас половина пятого... Как раз успею... Вот только бы заставить себя смотреть с интересом... Надо пропустить сто грамм для храбрости... Вернее, для нарушения резкости в глазах. Обязательно надо.

...Кавалер драный. А денег у тебя сколько? Сто двадцать рублей с копейками. В кафе, даже завалящем, не посидишь. Не тащить же ее в чебуречную а-ля-фуршет?

Придется к ней ехать. Слава богу, в Королеве живет. На одну станцию ближе меня.

А если в постель потащит? Признаюсь, что менструации третий день. Ха-ха. Или сошлюсь на свое провинциальное происхождение. Скажу, что у нас в Моршанске не принято с первого раза в постель ложиться...

Не поверит. Сама из Ташкента.

Во! Эврика! Напьюсь якобы в стельку! И ее напою.

Опасно. У нее что-то с печенью. Помрет еще на манишке...

Ну ладно, все это вопросы тактические. Решим их на марше».

– Ваша очередь, – потряс мое плечо мужчина, сидевший справа.

Я встал, вошел в кабинет отбора крови и, усевшись на стул, протянул медсестре руку. И забыл обо всем на свете: чего я в жизни боюсь, так это неотвратимого укола стальным перышком.