"Клуб маньяков" - читать интересную книгу автора (Белов Руслан)Глава 4. Эти твари не могли поделить. – Локальная разборка. – Мадам Чернова заказывает и не скупится. – Мог бы умереть в постели.Сквозь щели меж глыбами струился мягкий свет. Его хватало, чтобы я до мельчайших подробностей мог разглядеть нависшую над лицом кобру. Она стояла в стойке, временами касаясь моего темени, и внимательно смотрела на омерзительно хищную птицу (буду дальше называть ее коршуном), расположившуюся на моем правом колене. Слева от меня, у стенки, на равном расстоянии от своих соперников, переминался с ноги на ногу лисенок. Да, коршун, кобра и лиса стали соперниками. Уже в течение часа эти твари не могли меня поделить. Происходи дележка на свежем воздухе, под солнцем, коршун, конечно же, моментально бы расправился и с лисенком и с коброй. Но низкие своды моего склепа не позволяли птице в полной мере использовать свои когти и скорость, и потому по своим возможностям она лишь ненамного превосходила бойцового петуха. И этот досадный факт раздражал коршуна. Свою животную злость он время от времени вымещал на моем бедре, изрядно облегченным лисом. Но от души он этого сделать не мог: стоило птице увлечься, как лис молниеносно бросался к ней за очередными перьями. Адекватного ответа у коршуна не находилось: шустрая бестия в момент надежно укрывалась под полого спадающей стенкой пещеры. А кобра, конечно, уползла бы куда подальше и от лисы, и от коршуна, но, во-первых, пещера оказалась короткой, а во-вторых, щелей и нор в ней не было никаких. А к выходу ее не пропускали соперники. Вот эта ползучая тварь и вымещала на мне злобу ожесточенными укусами. Вы можете спросить, почему я не сопротивлялся. Почему не пытался отогнать этих дрессированных тварей ногами, почему не пробовал придавить хотя бы одну из них телом? Как же, сопротивлялся, пытался, пробовал... Еще как... Но только измотался до крайней степени, не добившись ничего. И еще эта кобра... Врал Харон, что у нее удалены ядовитые железы... Был у нее яд, был... Хоть и немного, хоть и позднелетний, слабенький, но был. А то бы от чего вся голова моя стала нечувствительной, а сердце то бешено стучало, то замирало? И это бесконечное безразличие... Оно миллиметр за миллиметром охватило все мое сознание, все мое тело... Мне не хотелось думать, не хотелось двигаться, боли я фактически не чувствовал... Только зрение бесстрастно посылало в мозг информацию, посылало, хотя там ее практически ничто не ждало... Я смотрел на этих тварей безразлично, как мертвец, которому забыли закрыть глаза. ...После того, как в склепе воцарился мрак, лис начал охоту за коршуном. То там, то здесь, а то и на мне, завязывались яростные схватки. И, в конце концов, не видящая в полной темноте птица стала легкой добычей шустрого представителя семейства волчьих. После показательного съедения побежденного, лис немного передохнул и решил развлечься с коброй. Ночная прохлада к этому времени уже пробрала представителя холоднокровных до костей, и игра не получилась занимательной: очень уж вяло сопротивлялось замерзшее пресмыкающееся. Потаскав туда-сюда поборотую гадину, лис попробовал ее на вкус. Почавкал минут пять и, бросив объедки у меня в ногах, занялся главным своим трофеем. То есть мной. Обнюхал с ног до головы, вцепился, было, в плечо, но вцепился больше из вредности – есть ему после дичи и холодного явно не хотелось. Нехотя помуслякав мою дельтовидную мышцу, лис помотался по пещере и улегся спать в ее глубине. Я, вернее, то, что от меня осталось, осталось наедине с собой... Мыслей никаких не было. В безразличном мозгу сами по себе возникали картинки-кадры. ...Мы стоим у сломанной машины. Фархад чуть не плачет. Чувствует свою скорую кончину. ...Ахмед смотрит на меня. Сквозь меня. Видит меня подыхающим в этом склепе. ...Харон: «Ты принадлежишь мне». ...Крик из мобильника. Вера: «Не поверишь, милый, ужастик смотрю!» ...Наташа: «Пап, я кубик Рубика собрала!!! – Не может быть! Как это тебе удалось!?? – Очень просто! Я наклейки цветные переклеила! ...Снова Харон: «Я звонил ей... Она о том же просила. Сказала: «Оставьте их для меня»». Вера. Вера... Где она сейчас? Что делает? ...Она ставит будильник на семь пятнадцать. Встает в семь тридцать. Надо поваляться в постели. Отойти ото сна. Но сегодня будильник не звенел. Сказала на работе, что будет к обеду. Вчера был праздник. Нет, не вчера. Сегодня. Легла в семь утра. После того, как спустила свое ночное развлечение в яму. В колодец. Выгребной колодец. ...Проснулась в двенадцать. Дочь у матери. Тетки с мужем нет. Дала вчера сто долларов и попросила ночевать «на этаже». Так они называют свою квартиру в Королеве. ...Поднялась. Пошла чистить зубы. И вспомнила меня. «Зубы надо чистить после еды, понимаешь, после еды! Не по утрам, а после еды!» Усмехнулась: «Попросил перекрутить пленку». Она перекрутила. Сломала гостю второй мизинец. ...Чистит зубы. Звонит мобильник. – Мадам Чернова? – Да. Во рту паста. Выплевывает. «Как не вовремя!» – Вас беспокоит... Как бы вам это сказать... В общем, я – банальный гангстер. Ваш муж сейчас у меня... – В самом деле? «Выгляжу неважно. Круги под глазами. Надо было еще поспать». – В самом деле. Я тут подумал... Может быть, вы захотите приобрести его у меня? – Приобрести? И в какую сумму вы его оцениваете? «Перед работой заеду в салон. Там меня приведут в порядок». – Пятьдесят тысяч. – Лир, йен, тугриков? – Ха-ха! Ценю юмор, особенно женский. Но я имел в виду привычные американские доллары. – Вы хотите пятьдесят тысяч за человека, который на двадцать лет меня старше, который зарабатывает тысячу долларов в год и вдобавок изводит меня своей душевной простотой? Это не серьезно. – А сколько вы можете за него дать? – Сколько?.. Нет, я ничего за него не дам... – В таком случае я его убью. Он умрет мучительной, поверьте, весьма мучительной смертью. – Весьма мучительной? Погодите, погодите. Насколько я понимаю, вы звоните мне из пустыни и, следовательно, вы имеете возможность пользоваться спутниковой связью? – Certainly, madam. – И Интернетом? – Аск. – А случайно у вас нет цифровой телекамеры? – Случайно есть. У вас, русских, неправильное представление о Белуджистане. По сравнению с рынком в Заболе ваш Митинский рынок – захудалая лавчонка, с неадекватно завышенными ценами. – И вы можете передать мне кое-какие записи? – Естественно. – За десять минут я плачу вам тысячу долларов. За каждые следующие – по пятьсот. – Неплохо. С предоплатой, само собой разумеется? – Естественно. Пятьдесят процентов. И, пожалуйста, оставьте ему... ну... эти... – Половые органы? – Да. И глаза. Я не люблю бесполых и слепых мужчин... Они жалки. – Договорились! Ваш адрес? Вера сообщила ему свой адрес, записала, куда пересылать деньги (для этого пришлось идти в прихожую), дочистила зубы и пошла на кухню завтракать. То есть обедать. Вечером, запершись в гостиной, Вера смотрела фильм, присланный Хароном. Он стоил двух тысяч долларов. Весьма четкий, с хорошей цветопередачей. Все видно до мельчайших деталей... Эта яростная лиса, вырывающая мясо из бедра, просто замечательна. Да, замечательна. А ужас в глазах этого недотепы и неудачника? Разве такое увидишь в кино? И этот плешивый просто великолепен. Прирожденный артист и мастер своего дела. Джек Николсон, да и только. Как органично он ковыряет ножом в ране! А вот отрезание уха... Выглядит пошловато. Конечно, трудно судить о художественной ценности незаконченного эпизода... Просмотрев фильм, Вера задумалась: «Он еще жив. Вряд ли этот бандит будет его убивать... Капля крови – доллар. Кто же режет курицу, несущую золотые яйца? Но что же случилось? Почему эпизод с ухом не был отснят? Почему? Неужели он вырвался! Вырвался! Выскользнул! Он всегда выскальзывает! Без кожи, без ушей, но выскальзывает... Ну и пусть! Пусть приедет искалеченный, раздавленный, безвольный и... и опущенный!?» Вскочила, нашла мобильник, набрала номер Харона. – Я вас слушаю, мадам Чернова! – Не могли бы вы его... Не могли бы вы с ним... – Переспать? – Да. – Сколько минут вы потянете? – Двадцать. И не из-за денег. Такие фильмы продолжительностью более двадцати минут выглядят затянутыми... – Хорошо, договорились на двадцать минут. – А он у вас? Мне не нравится ваш голос. – Да, у нас. Простите за незавершенность эпизода с ухом. Понимаете, у нас тут не Арбат. И даже не Солнцево. У нас тут армейские патрули с пулеметами на быстроходных машинах... Видите ли, вашего супруга ищут... Но сейчас он находится в надежном месте... – Когда вы пришлете фильм? – Завтра к вечеру... – Вы что-то недоговариваете... – Да, мадам Чернова, не договариваю. Вы проницательны... – В чем дело? – Понимаете, этот плешивый, вы видели его в фильме... Он спрятал вашего мужа в небольшой пещере... Связанным спрятал. – Ну и что? – Он... спрятал его не одного. В пещеру он поместил также лиса, коршуна и кобру... Вошел, понимаете ли, в раж. – О господи! Этот человек мне определенно нравится! Если бы он еще установил бы там телекамеру! – Он умеет обращаться лишь с одноволновым приемником... И то неуверенно. – А мой супруг... Он... Он выживет в такой компании? – В этом-то все и дело... Мы не можем сейчас к нему подъехать: вокруг его склепа крутятся армейские патрули. – Вы можете потерять несколько тысяч долларов... – Что поделаешь... Иншалла... Но я льщу себя надеждой, что наше сотрудничество каким-то образом продолжится... – Не исключено. Держите меня в курсе. Да, если он все-таки скончался, снимите его труп, раны и тому подобное... – Непременно, мадам Чернова. – Но имейте в виду, что я очень хочу получить этот фильм. Я подразумеваю фильм с... Ну, вы понимаете. Задаток в размере двух третей оговоренной суммы я вам перечислю немедленно. – Клянусь аллахом, я сделаю все, чтобы он был у вас. Кстати, я нравлюсь женщинам. – Я не люблю кавказцев, они деспотичны. Звоните. Пока. Я все это видел воочию. В полной темноте, полумертвый, но видел. И зауважал Веру. Она – не человек. Не женщина. Она – скала. Я – сильный, грубый, прямолинейный, всю жизнь мялся, колебался, рефлексировал, отступал, приноровлялся. А она – нет. Она слабая, хрупкая, неустойчивая, всегда неумолимо шла к цели. В этом диалектика жизни. Плесень съедает все. А камень рассыпается в песок. ...Скоро проснется шакал. Шакал? Оговорка. Оговорка... Фрейд говорил, что оговорка выдает то, что гложет подсознание. Значит, думаю о Шакале... Сидит у меня в подсознании вместе с Верой. В печенках. Ну и фиг с ними. Фиг с ними. ...Скоро проснется лис. И захочет есть. Захочет вкусненького. Моих внутренностей. Печеночки, почек... ...Если я смогу перевернуться, то накрою его своим телом и раздавлю. Он будет визжать, но я поднатужусь и выдавлю из него кишки. ...Зачем? Чтобы протянуть свои часы? В одиночестве? Или дождаться Харона? ...Нет, пусть просыпается лис. Пусть убьет. Пусть съест. Придет Харон, разберет завал и увидит рыгающего лиса и мои изглоданные кости. И начнет рвать волосы на своей груди. ...Хорошая картинка. Харон рвет волосы над моими останками. Скорбит. ... Лев Толстой хотел пострадать. Сесть в тюрьму, на каторге поошиваться. Хотел понять себя до последней клеточки, до последнего атома. Хотел все испытать. Вот бы его сюда. А меня в Ясную Поляну... В пышную графскую постель. А ведь я мог умереть в постели... Обложенный подушками... Пролежни – кулак поместится... Лекарства на столике... Притихшая Наташа... Измученные родственники. Заплаканная мама... Сестра, обдумывающая, как лучше похоронить... Сын, озабоченно поглядывающий на часы. Серьезные, ко всему привыкшие медсестры... Наташа. Моя кровиночка. Зачем ей все это? Я отдал ей душу. Показал, что мир разный. Разный, если ты его разнишь. Если ты его встряхиваешь, перекрашиваешь. Если ты по нему ходишь... Если страдаешь от него и радуешься им. Если знаешь, что люди слепы и потому часто сталкиваются лбами... Не желая того. ...Валька. Сын. Соперник. Умру – полюбит, будет всем рассказывать, какой мировой у него был папаня. Нет, надо умереть. Надо. Хватит. С меня довольно. Я добровольно. Долой волю к жизни, долой инстинкты самосохранения. К черту. Я убью себя сам. Остановлюсь... Остановлю сердце... Поехали. Двадцать ударов в минуту. Девятнадцать. Восемнадцать. Семнадцать... Шест...над...цать... Де...сять... Пять. Что это? Кто-то разбирает вход в мой склеп!!? Нет!!! Не надо!!! Не трогайте... Оставьте меня в покое... |
|
|