"Сумасшедшая шахта" - читать интересную книгу автора (Белов Руслан)2. Кавалерово. – Воспоминания о 57-й партии – партайгенносе Карфагенов, коммунист Епифанцев и дамоклов топор. – Вызываю друзей и уезжаю на шахту.Проснувшись на следующее утро, я побежал к ручью и наловил к завтраку юрких хариусов. Поев и попив чаю на скорую руку, я без траурных речей и залпов в небо закопал останки Юдолина под ближайшей елью и пошел в Кавалерово. В Кавалерово я сразу же направился к дому, который в конце восьмидесятых годов был куплен ВИМСом для своих полевых партий в целях устройства в нем перевалочной базы и камералки. За десять баксов и Юдолинский перстень я из ностальгических соображений снял у его нового хозяина, бывшего сторожа нашей базы, домик, или, как его все называли, кубрик, когда-то сбитый мною в огороде из остатков старого сортира, а также досок, собранных по берегам протекавшей рядом Кавалеровки. Прошедшей зимой он служил хлевом, и потому мне пришлось поработать. Когда хлев превратился в относительно уютное жилье с электрическим освещением, был уже поздний вечер. Поужинав с Егорычем (так звали хозяина) жареной на прошлогоднем сале картошкой, я удалился в свой кубрик, расстелил спальный мешок на дощатой кровати и стал глядеть в окошко напротив. Все здесь было таким же, как и десять лет назад. Казалось, что вот-вот зазвенит умывальник и послышится довольное хрюканье умывающегося перед сном Карфагенова... ...Зимой мы хранили на этой базе полевое снаряжение, а летом, вывалившись из тайги, проводили там камеральные работы или просто пережидали затяжные приморские дожди и тайфуны. При доме была кухня с уютной столовой и маленькая покосившаяся банька, над дверью которой я как-то в августе в сердцах приколотил фанерную вывеску с надписью "Баня им. Бориса Пуго". И еще был большой, на пять соток, огород, в котором сторож весной высаживал для нас редиску, картофель, тыкву и фасоль. И еще помидоры и огурцы, уход за которыми производился согласно графику, составленному начальником партии Карфагеновым. Мы называли его партайгеноссе Карфагенов, но самым главным в нашей партии был пламенно-принципиальный коммунист Епифанцев Николай Павлович – руководитель Приморской группы Отдела олова ВИМСа. Я поступил в эту группу сразу после окончания аспирантуры. И не пришелся. Я всегда был человеком, плохо выносящим не сколько движение в общей колонне к поставленной кем-то цели, а сколько неминуемые в таких колоннах требования к всеобщей унификации внешнего вида и содержимого черепных коробок. А у нас в партии во всем царствовал порядок и тем не менее голова нашего руководителя часто болела по поводу его дальнейшего усовершенствования И по этому поводу неоднократно, как правило после ужина, собирались летучки. Однажды Епифанцев предложил лишать ужина тех, кто сядет за стол не в 19-00, а в 19-08. В другой раз мы два дня обсуждали тему перерасхода спичек за июнь месяц. Тогда все испортил неконформный студент Илья Головкин, неожиданно ушедший с середины второй сессии обсуждения и через пятнадцать минут явившийся с рюкзаком, набитым только что купленными им спичками... После того, как Епифанцев предложил своим сожителям каждый день лишать жизни по 10-ти (десяти) мух я ушел из дома. Сначала жил в огороде в четырехместной палатке. Со мной поселился подсолнух – его жаль было рубить при очистке площадки под палатку, такой он был красавец, и большой ярко-желтый паук Васька. И утром, когда я просыпался, разбуженный ударами молотка по обрезку рельса (так наша повариха созывала нас к завтраку), первым делом я видел склонившееся надо мной доброе лицо подсолнуха и висевшего над ним Ваську... Вечерами в моей палатке, а потом и в заменившем ее кубрике, собирались шофера и студенты нашей партии. Мы болтали и играли в преферанс. И пили, когда бог посылал. Над столом у нас висел уравновешенный на веревочке топор, называвшийся дамокловым. Он задумчиво вращался над нашими головами, как правило, сильно озадаченными очередным мизером Ани Гроссвальд, нашей молодой специалистки. Но очень скоро партайгеноссе Карфагенов, выполнявший также обязанности инженера по технике безопасности, тайно снял его в целях ликвидации источника повышенной опасности. И через три дня Епифанцев устроил мне истерику – всезнающий Карфагенов доложил ему, что вместо топора на ниточке появилась записка: "Ушел к своим. Прощай!" ...На стенке кубрика я писал стихи, посвященные Марине, научной сотруднице одной из наших полевых партий: Правда, я начал их писать не Марине, а Ане Гроссвальд, крутившей плодотворный роман с Лешей, одним из наших студентов-рабочих. Смешно было смотреть, как Ира и Леша мяли друг другу ручки, сидя перед костром после таежных маршрутов. Особенно если учесть, что Леша, перед тем как попасть в мединститут, несколько лет работал санитаром в морге и любил рассказывать вечерами об органокомплексах[2] и неожиданно оживших желто-серых мертвецах. Но потом я по уши влюбился в Марину и смог дотесать эти строки до более или менее удобоваримых. Когда Марина уехала в город к мужу, снизу я приписал другие: Улыбнувшись этим стихам, вернее себе, когда-то писавшему их, я вышел из кубрика и побрызгал на буйно разросшиеся вокруг одуванчики. Вернувшись, попытался заснуть, но не получилось. И опять начал вспоминать вимсовские дни. ...Я проработал в этих краях шесть полевых сезонов. По заказу местной геологоразведочной экспедиции наша научно-исследовательская партия искала новые перспективные площади, то есть добросовестно прочесывала пятью маршрутными группами каждый квадратный километр нашей площади, где наличествовал хоть какой-нибудь намек на присутствие оловянной минерализации. ...Маршрут в приморской тайге! Это что-то! Сколько раз слезы навертывались на мои глаза, когда я намертво застревал в подлеске, густо переплетенном лианами лимонника и прочей ползучести. Тайга вцепляется в расползшиеся ноги, вывернутые руки и шею, грызет компасную кобуру, отрывает полевую сумку и присваивает молоток. И все, что ты можешь сделать – это сдаться на милость победителю и лишь тогда он выпустит тебя из своей ловушки, чтобы через несколько десятков метров снова играючи поймать, но уже в буреломе или болоте. ...Маршрут в приморской тайге... Да это невозможное дело! Особенно вдали от ручьев и речек. Разве можно заниматься геологией, когда каждую минуту ты должен определять по карте свое положение на местности? Стоит отвлечься на прослеживание какой-нибудь рудной зоны, и ты заблудился! И надо лезть на ближайшую сопку, потом, когда выяснится, что с нее ничего не видно, возвращаться на то место, положение которого на карте ты знаешь или вовсе на исходную точку. Или просто наугад наносить точки наблюдений на карту. ...А энцефалитные клещи! Со всех кустов они сыплются на тебя десятками, если не сотнями. Целым их отделениям удается проникнуть к твоему беззащитному телу и они, в жадном восторге предвкушения крови, начинают возбужденно бегать по груди, спине, голове. И тогда надо раздеваться, брать в руки карманное зеркальце и снимать с себя этих ненасытных паразитов... Но через неделю таежных маршрутов ко всему этому безобразию привыкаешь, перестаешь осматриваться сначала ежечасно, а потом и ежедневно и тогда клещи вгрызаются в тебя сначала по самые уши, а потом и по самую задницу... Но иногда мы выбирались из тайги и уезжали на чудесное море. ...Берега Японского моря неописуемо красивы. Обрывистые, покрытые кучерявыми дубовыми рощами... Причудливые скалы-останцы... Искрящиеся слюдяные пляжи... Лиманы, полные рыбы... На море мы ставили палатки на их перемычках, купались, ныряли за гребешками – он доказал, что мразь не он, а бархатными вечерами прогуливались с девушками по уютным лунным пляжам... Однажды днем, накупавшись до изнеможения, я заснул под скалой на теплом песке. Я спал, как, наверное, спят в раю, глубоко и безмятежно. А проснувшись, увидел милое, любящее и любимое лицо Марины... Я не верю, что испытанное мною тогда, хоть кто-нибудь испытывал на седьмом небе. На следующее утро я пошел на переговорный пункт звонить Юрке Плотникову. Всю дорогу до пункта я думал, как сообщить ему о сути дела, да так чтобы телефонистки ничего не заподозрили. И вспомнил о солодке. Еще в те времена, когда мы работали в геоинформационном институте космонавта Лебедева, наш коллега Свитнев предложил всей нашей лаборатории стряхнуть с себя социалистическую пыль и по капиталистически подзаработать, а именно – ехать в Каракалпакию заготавливать солодку[3], которая, как он утверждал, на Западе пользуется ажиотажным спросом. – Заработаем тысяч по сто баксов, я узнавал, – божился он. – И делов-то куча: нарубил в пустыне, побросал в вагон, привез в Москву и получай баксы. С деньгами у Свитнева было совсем туго. На те гроши, которые он получал в институте, содержать жену и двоих детей было невозможно. Часто, приходя утром на работу, он, красный от стыда, рассказывал, какими словами вчера его называли жена и шестнадцатилетняя дочь: – "Подонок ты, подонок! – кричит одна, – Мне стыдно, что ты мой отец". Другая кричит: "Оставь эту мразь, не пачкайся"[4]. И Сашка Свитнев дергался из стороны в сторону, пытаясь ухватится за полу подрастающего российского капитализма. Прикинув все "за" и "против", мы решили послать гонца и все узнать на месте. Гонцом был выбран я, в который раз холостой. Приехав в Каракалпакию, я сразу же выяснил, что сбором и продажей солодки занимается крупная организация с обширной дилерской сетью. В общем, ничего, кроме круглых в удивлении глаз специалистов, я в своей поездке не видел. Коллеги встретили провал легко и скоро все забыли. Через пару месяцев Свитнев уволился из института и создал свою контору по очистке нефтяных загрязнений и увеличению нефтеотдачи промышленных скважин. Еще через год он явился в лабораторию и грохнув бутылкой "Black Label" об стол, сказал: – Ну, братва, я свою солодку настриг! Теперь ваш черед. Через некоторое время и Юра Плотников устроился в какой-то очень известной иностранной фирме и стал зарабатывать по полторы тысячи долларов в месяц. И с тех пор при встрече они непременно спрашивали меня о моих успехах в стрижке солодки. Но больше, чем на сотню-другую в пересчете на доллары я никогда не тянул... Потому что не гордый Лев, как Юра, не расчетливые Весы, как Сашка, а просто Рыба... Эта астрология со всеми ее знаками меня просто поражает. Я ни в какие чудеса не верю, материалист до мозга костей, то есть четко знаю, что произошел от предков шимпанзе и через некоторое время совсем умру, но знаки эти меня достают. Почему люди, рожденные примерно в одно и то же время, похожи? И почему они похожи чем-то на существа и вещи, давшие имена зодиакальным созвездиям? Ведь созвездия, это каждый знает, от фонаря называли? И в разных странах по разному? Но ведь похожи. На Овнов, Козерогов, на Весы похожи. Тельцы-мужчины мне напоминают породистых быков на лугу. Занимаются своим делом, фиг их с первого раза достанешь. Очень обстоятельные во всем люди. А Девы? Это вообще явление, особенно женщины. Будь я учителем в мужской гимназии, я бы на каждом уроке советовал бы ученикам держаться от них подальше. А если не получиться, то гулять с ними подальше от загса. О, господи, какие они гордые, эти Девы! Порох, а не женщины. Чувство собственного достоинства, вкус, активность, заметное пренебрежение к знаниям! Пятьдесят процентов разведенок – это Девы. Но им на это наплевать. Замуж выскочить им делать нечего, потому как могут они мужика охмурить, так охмурить, что он от счастья жмуриться будет. Ох уж эти Девы! Глазки потупят, вкусненькое сготовят, в постельку сами затащат. А оттуда пинком, если не угодишь в области послушания. Порох, а не женщины. О Весах и говорить нечего. Весы они и есть Весы. Вот Сашка Свитнев. Говорит мало, его почти не видно. А как решить чего надо, головоломку какую-нибудь научную или из области взаимоотношений с директором института, все его зовут. Посидит, минуты две в стол внимательно глядя, подумает и выдает по теме чуть ли не специальную теорию относительности. И сразу всем ясно, что дело он говорит, а остальное чепуха. Женщины-Весы не совсем такие. Они тоже хорошо думают и рассчитывают, но иногда сбои у них происходят по поводу высвобождения темперамента, зажатого точным созвездием. Я так думаю, что мужчины-Весы персонифицируют весы обычные, рычажными, их еще называют. А женщины-Весы – весы пружинные. И пружинка их внутренняя иногда наружу от напряжения выскакивает. От Львиц бы тоже подальше держаться. Но не всегда это удается. В частности – мне. Львицы – это Львицы. Мужику рядом с ними хорошо. Если, конечно, он политес соблюдает и гриву свою вовремя расчесывает. Львицы добычливы, завсегда мяску сожителю накоцают. Но себе на уме. Их глазами следует есть, комплименты регулярно говорить, а кому это надо? За кусок мяса и еженедельный доступ к телу? Не, Львицы – это не то. Вера, экссупруга моя – Львица. Хороша была, пока я ей бананы чистил и больше ее получал. Козерогов тоже хороши. Упрямы, честны, лесть за чистую монету принимают. Разъяряются часто и рогами бьют, куда не надо. И потому редко удачливы, хотя куда угодно забраться могут. Рыбы... Рыб я хорошо знаю. Сам такой. Рыбы живут не как люди. Они живут в плотной среде, среде, которая проникает в плоть гораздо глубже, чем воздух, она пронизывает плоть... И соединяет ее в одно со всем миром. И появляется причастность. И ближний становиться твоей частью. И ты говоришь с ним, как с собой. И получаешь по ушам. Они бывают двух видов. Водолеистые И, как я, овнистые. Вы правильно улыбнулись. К последнему слову букву "г" запросто можно добавить. Ради красного словца не пожалеют и отца. Так охарактеризуют, что не отмоешься. Очень на Овнов похожи. Инертны как в покое, так и в движении. Если лежат, то фиг их поднимешь. Если бегут – лучше не останавливать. А водолеистые рыбы... Теща бывшая, Светлана Анатольевна, водолеистая. Со стороны кажется, что у нее вся жизнь из пустого в порожнее. Вроде муж есть, вроде квартира, вроде работала, вроде ездила куда-то. Вроде читает много. А наружу ничего не выходит. И ничего за десятки лет не меняется. Но это, как говориться, вид сбоку. А если изнутри... Если изнутри, то Рыбы, как водолеистые, так и овнистые в аквариуме живут. В глухой воде и за стеклом. И очень не любят, когда их трогают руками. Даже если гладят. И еще одна странная вещь. Очень странная. Рыбы весьма похожи, ну, не похожи, а смахивают на "рыбу". На доминошную. Ведь "рыба" в домино – это ситуация, в которой игра сама на себя замыкается. То есть замыкается в своеобразном аквариуме. Есть еще сыгранные кости, есть еще игроки, в руках которых они нетерпеливо стучат, а игры нет. Уползла, спряталась в себя. Начинай с начала! Почему эту ситуацию назвали "рыбой"? Потому что ничего из нее не вытащишь толкового. Как из Рыбы. Как из меня. Но все это, конечно, чепуха. Я как материалист до мозга костей говорю. Люди все на 90 процентов одинаковы. А остальные 10 процентов сами про себя выдумывают. Как я только что. Но все равно Тельцы очень похожи. И Девы, и Козероги, и Рыбы. А все остальное чепуха. Дозвонившись до Плотникова, я сразу же ему сказал: – Юр, слушай меня внимательно. Я звоню из переговорного пункта поселка Кавалерово. Это в Приморском крае, ты знаешь. Короче, неделю назад, я рядом с одной глубокой заброшенной шахтой нашел кучу солодки самой подходящей марки... – Западногерманской, надеюсь? – усмехнулся Плотников на другом конце провода. – Почти угадал. Так вот, накосить ее можно вагон и маленькую тележку. В связи с этим запиши три адреса моих корешей с телефонами и срочно посылай их с косами в Кавалерово. Сбор 25-го августа на переговорном пункте в 16-00. – Понятно, – зевнул на том конце провода Плотников. – Но поясни свою мысль примером. Ты что, в самом деле на свою солодку нарвался? – Еще какую! – крикнул я в трубку. – Приезжайте мне сапоги чистить, не пожалеете! – Можно вырваться на пару неделек. Сколько дело стоит? Тысяч десять-пятнадцать? – Смеешься! Уже на зеленую десятку из самой маленькой дырочки просыпалось. – Сто? – Хреново у тебя с фантазией. – Лимон? – Я думаю, целая авоська! – Их надо заработать, украсть или найти? – Their is necessary get from mine[5]. – Давай, говори что надо, записываю. И я продиктовал ему воронежские координаты Борьки Бочкаренко, душанбинские Коли Баламутова и Сергея Кивелиди. Первому я попросил передать, чтобы он захватил снаряжение для подводных съемок и мониторинга, а второму – самый лучший акваланг для погружения на возможно большие глубины. Выйдя из переговорного пункта, я сразу же зашел на почту и написал одинаковые телеграммы Бочкаренко и Баламутову с просьбой срочно приехать в Кавалерово. "Хоть Плотников и не обманет, но кто знает... Подстраховаться никогда нелишне. Может быть, заболеет или завтра утром в командировку в Лондон пошлют", – думал я, отправляя телеграммы. "А что теперь? – спросил я себя, выходя из почты на залитую ярким солнцем улицу. – До 4-го августа две недели ровно. Надо, наверное, смотаться на шахту и все посмотреть своими глазами. Вот будет кино, если в ней ничего не окажется или она взорвана. Может быть она взорвана? Может! Убили ведь Юдолина... Значит, ребята с этим делом крутые связаны... На все способны... Заодно на шахте можно поискать тросы и кабели. А если на ней люди живут? Там же огромное здание, мастерские и всякие другие постройки... Это будет конец... "Кто такие, зачем пришли, что надо, мотайте отсюда"... Может быть и Юдолин поцапался не с блатными, а со сторожами. Ну, накрутил себя! Аж голова заболела! Пойду поем что-нибудь и сегодня же уеду на шахту". |
|
|