"Возвращение в грядущее (Фантастические романы с иллюстрациями)" - читать интересную книгу автора (Казанцев Александр)

Глава пятая ДИКИЙ СПУТНИК

Наталья Витальевна стояла на крыльце бледная до неузнаваемости.

Надя испуганно бросилась к ней:

— Что с дедушкой?

— Он спит. В забытье со времени вашего ухода на прогулку. Все из-за этого заседания Звездного комитета! Но теперь дед ничего не должен знать! Я держу его на снотворном.

— Что он не должен знать?

— В космосе творится такое… не берусь объяснить… по видео идет непрерывная передача.

— Мама! Что ты говоришь? Ведь там Никита!

— И он там, и мы здесь — все в одном положении…

— Какая опасность! Ничего не понимаю! Я — гуманитарианка! И не желаю разбираться ни в «технических побрякушках», ни в том, что там случилось между звезд.

— У тебя, Звездочка, наконец появится шанс стать яркой звездой. Притом «сверхновой».

— Ну если наша Наденька шутит, значит, нет ничего страшного! — И Кассиопея тряхнула красивой головкой так, что серьги закачались.

— Она не шутит. И вы не правы, — мрачно заметил профессор Бурунов.

Войдя потом в дом, они все стояли перед видеостереоэкраном. Он походил на проем в стене. Казалось, что в соседней комнате, не отгороженные даже стеклом, находятся люди. Один из них, коротко стриженный, в очках с тяжелой оправой, говорил:

— Как уже сообщалось, спасатели Бережной и Вязов на своем космоплане приступили к операции перевода блуждающего спутника на безопасную орбиту. Еще три космоплана с другими спасателями вышли в космос с той же целью. Энергоблок звездолета «Крылов», несмотря на неизбежную из-за этого отсрочку его вылета, выводят из резонансного режима получения внутривакуумной энергии.

— Какой резонанс в космосе? Это ведь не концертный зал! О чем он говорит, этот дядя в допотопной прическе и таких же древних очках? Кто их теперь носит? — реагировала на сообщение Кассиопея.

Бурунов только покачал головой:

— Вижу, вам, Кассиопея, неведомы тайны внутривакуумной энергии. А вам, Надя?

— Мне Вязов обо всем рассказывал. Лучше, чем в университете.

— В таком случае мне пусть Бурунов все объяснит. Ведь он профессор, а не штурман, — потребовала Кассиопея.

— Готов. Но кроме затронутых вами вопросов старомодности, — поклонился молодой профессор.

— Почему я должна вспыхнуть какой-то там сверхновой звездой? Я желаю это знать! — продолжала Кассиопея, забыв, что она «гуманитарианка».

— Судя по сообщению, Земле действительно грозит серьезная опасность, начал Бурунов. — Освобожденная энергия вакуума невообразимо велика, превосходя все известное![6] Потому использование ее допускается лишь для звездных рейсов на безопасном расстоянии от Земли, при условии надежного регулирования процесса резонансного разрушения квантов вакуума. Если выделение энергии станет бесконтрольным, то на месте столкновения модуля звездолета с блуждающим спутником вспыхнет как бы сверхновая звезда, правда, масса ее не превзойдет массу земного шара.

— Который превратится в перегретую плазму, — горько добавила Надя, теребя свою косу.

— Ну знаете ли! — возмутилась Кассиопея. — Если Сократ к концу жизни понял, что ничего не знает, я и знать такого не хочу!

— Нет, почему же? — вмешалась Наталья Витальевна. — Поняли же люди, что пользоваться бездумно внутриядерной энергией недопустимо, надо и сейчас понять все о внутривакуумной энергии.

— Опасность велика, но маловероятна. Надо, чтобы модуль звездолета и блуждающий спутник одновременно оказались в точке пересечения их орбит. Однако это возможно. Думаю, что Бережному и Вязову не составит труда перевести опасное космическое тело на безопасную орбиту, исключив всякое нежелательное совпадение.

— Вижу! Вижу Дикий спутник в иллюминаторе, — крикнул Вязов, подброшенный при этом к самому потолку, где он ухватился рукой за поручень. В другой руке Никита держал электронный бинокль, приближающий далекие предметы почти вплотную.

— Через иллюминатор видишь или его иллюминаторы заметил? — спросил Бережной.

— Иллюминаторы пока не видно. Может, не тот бок?

— Не тот бок! Не тот бок! — проворчал Бережной. — А может, вовсе не бок, а спинка космической рыбки?

— Не знаю, как насчет рыбьей спинки, но звезда эта вроде бы с хвостом.

— Как с хвостом?

— Посмотрите сами, — и Вязов протянул командиру бинокль.

— Э! — воскликнул тот. — И впрямь рыбка в космосе как бы с космами.

— Напрашивается каламбур на вашу рифму. Можно?

— Валяй!

— Это ты сам? Сейчас?

— С вашей помощью, командир.

— Ну и хлопец! Конечно, это не Данте или Петрарка, ради которых я итальянский язык выучил, но для экспромта годится. Словом, молодец! Если каламбуры в такую минуту в голову лезут, значит, к настоящему делу готов! И давай тогда, «чудо-людо», собирайся на «рыбалку», влезай в скафандр, как в пластиковую шлюпку с реактивным мотором, забирай с собой линь вместо лески. А от сочинения стихов пока воздержись. Может быть, спиннинг понадобится?

— Да я вроде с гарпуном, — и Вязов поднял, как перышко, тяжелый (в земных условиях) крюк и погрозил им кому-то.

— Добре. Для закрепления крюка электроэрозийный резак захватишь с собой, заодно пробу возьмешь, от Дикого спутника на память.

— Да уж помнить будем, — заметил Вязов.

— И мне помоги в свой скафандр влезть. Страховать тебя буду.

Так, казалось бы, полушутя, переговаривались спасатели. Строки великого поэта: «Забил заряд я в пушку туго и думал: угощу я друга! Постой-ка, брат мусью!» — были им ближе службистики: «Так точно!», «Никак нет!».

Сам Бережной в уже надетом на него скафандре помог Вязову надеть такой же пластиковый герметический шлем. Потом командир отдраил шлюз в шлюзовую камеру, откуда насосы выкачивают воздух, позволив тем наружному люку в космос открыться автоматически.

Вязов не раз выходил в открытый космос и радовался, что снова и снова, как впервые, испытывал захватывающее ощущение свободного парения над исполинским земным шаром. Вспоминались детские сны, когда неведомо как, без всяких усилий, взмываешь в воздух, забыв о весе. И хотя выходы в космос стали для него будничными, они все равно наполняли все его существо праздничностью, сознанием могущества, счастьем полета без уз тяготения.

И пусть в первый миг комок всегда подступал у него к горлу и чуть кружилась голова, как при взгляде в пропасть, все равно ощущение это было неповторимо и волшебно!

Земной шар, который Вязов только что видел через иллюминатор, теперь, ничем не отгороженный, поражал своей величиной и «компактностью». Его можно было окинуть взглядом от одного выпуклого, освещенного солнцем, края до другого, затененного, не поворачивая для осмотра горизонта головы, как там, внизу, на его поверхности.

И походил бы этот земной шар на гигантский глобус, правда, без линий широт и меридианов, если бы пятна материков и морей не выглядели бы такими, «неглобусными», неземными, чужеродными. Местами эти пятна закручивались «спиральными туманностями» или разрывались проемами, через которые проглядывали настоящие земные континенты и океаны. Облачный покров, окутавший наполовину затененную голубоватую планету, напоминал полупрозрачное одеяние, в которое стыдливо рядилась прекрасная Земля.

Преодолев первые волнующие ощущения свободного полета среди «пристальных, немигающих» звезд рядом с ослепительным косматым солнцем, Вязов сосредоточил свое внимание на космическом теле, до которого ему предстояло добраться.

Причудливый обломок — каприз неведомого взрыва — издали (без электронного бинокля) походил на диковинное животное морских глубин с головной частью или туловищем, за которым тянулся прозрачный шлейф, казавшийся уже не серебристым, а золотистым из-за просвечивающих через него звезд.

— А космическая Вероника, распустив свои волосы, оказалась рыженькой, — передал командиру через шлемофон Вязов.

— Ладно тебе рыженькими бредить. А я вот гляжу в иллюминатор, и он обрывком бумаги, от листа оторванным, мне представляется. Откуда только газовый хвост у него, как у кометы, взялся?

— Попробуем прочитать, что на этой космической бумажке написано, пообещал Вязов и включил реактивный двигатель.

Скафандр чуть вздрогнул, но космонавт не ощутил бы движения, если б Дикий спутник не стал заметно увеличиваться в размерах, надвигаясь на него.

— Как заарканишь нашу вуалехвостку, — слышался в шлеме Вязова голос Бережного, — линь понадежней закрепи.

— Не беспокойтесь, командир. Крючки зацеплю под самые жабры.

— Не сорвалась бы!

— Так я ее не просто крючком поддену, а морским узлом линь завяжу. Еще одним взрывом не оторвешь.

— Валяй, валяй! И пощупай там, разберись, прав ли был Сергей Петрович Божич, не зря ли сомневался мистер Джон Бигбю!

— Мне поднырнуть под «луну» придется. С той стороны, может быть, что и увижу, кроме гладкой стенки, как с этой.

— То, что стенка гладкая, тоже дорогого стоит. Но поторапливайся. Не только время, но и спутник Дикий летит прямо на наш звездолет.

— Есть! Вижу подходящее местечко. Выступ, а подле него выбоина, словно из нее кусок вышибли.

— Ты там не фантазируй! Вышибли! Я посмотрю, как ты «пробу» вышибешь. Ангелы небесные здесь с кувалдами, что ли, летают!

— Так я вроде ангела, если не с кувалдой, то с электроэрозийным резаком. Сейчас под стенку нырну.

— Ну, ныряй, ныряй, ангел небесный!

Вязов проплыл под космической громадиной и оказался с другой ее стороны. Не освещенная солнцем, она казалась совершенно темной. В вакууме ведь нет рассеянного света. Непроглядно черное и яркое соседствуют рядом. И Вязов ничего не мог рассмотреть с внутренней (да, именно с внутренней!) стороны стенки, которая все-таки была отчетливо вогнутой, в то время как с освещенной стороны — выпуклой!

Но никаких желанных деталей искусственного сооружения на темной части обломка Вязов рассмотреть не мог. Впрочем, они могли здесь и не быть! Кто знает, какую роль выполняла эта часть гипотетического звездолета, если верить, что осколок принадлежал ему?

Требовалось скорее закрепить линь и еще успеть взять «пробу».

Легкое прикосновение крюка вызвало, к удивлению Вязова, брызнувший сноп искр. Но едва он включил электроэрозийный резак, случилось нечто невероятное, как бы из-за электрического замыкания. Дикий спутник содрогнулся, тряхнув скафандр Вязова. Затененная часть обломка ярко осветилась пламенем, вырвавшимся из скрытых в нем дюз.

Вязов с замиранием сердца понял, что невольно включил дремавшие сотню лет реактивные двигатели (скорее всего рулевые) погибшего чужепланетного звездолета.

— Эй, Никита! Ты что, с ума сошел? Зачем запустил двигатель своего скафандра? Ты понимаешь, что делаешь? Прешь прямо на модуль звездолета!

— Это не мой двигатель, — доложил Вязов, — заработали неведомо отчего инопланетные двигатели, ожил обломок звездолета.

— Эх, растяпа! Удружил! Теперь никакой буксир не поможет. С Земли уже тревогу бьют, им все видно. Да и сам я вижу — столкновения не избежать! Тоже «спасатели»! — гремел в шлеме Вязова гневный голос Бережного.

— Отсюда их не выключить, — имея в виду заработавшие двигатели, доложил Вязов.

— Сам понимаю. Нестерова помнишь?

— Летчика? Еще бы!

— Иду, как он, на таран. Держись, Никита!

Вязов сразу все понял, вспомнив о Нестерове, первом русском авиаторе, совершившем мертвую петлю, а во время войны 1914 года — первый в мире таран, стоивший ему жизни.

И спустя полтора столетия, когда неведомый осколок вдруг ожил в космосе и ринулся на модуль звездолета, Бережной не задумался. Крюк линя еще не был закреплен — обломок чужепланетного корабля уже не отдернуть. Осталось только пойти на первый в мире космический таран, как пошел на первый воздушный таран Нестеров, русский голубоглазый летчик, любитель музыки и поэзии, страстно увлеченный авиацией, которую обогатил несколькими своими проектами и небывалыми, никому еще не известными приемами высшего пилотажа.

Бережной тоже был голубоглазым, правда, не таким молодым, как Нестеров, в своей летной жизни на Земле он испытал немало сверхновых самолетов и взлетолетов, проявляя отвагу и риск в сочетании с техническим расчетом и содружеством с конструкторами. Перейдя в космос, он оставил следы и на Луне, и на Марсе, отыскав там действовавшие когда-то автоматические станции земных предков.

Теперь он не задумался, кто полетит вместо него спасать пропавший звездолет. Он вообще не думал о ком-нибудь, кто остался на Земле. Он думал о всех на ней живущих и чувствовал только свой Долг, который для него был выше всего на свете.

Одетый в скафандр, чтобы по закону космоса прийти на помощь вышедшему в открытый космос товарищу, Бережной видел в передний иллюминатор, как надвигается на него Дикий спутник. Он двигался вбок, словно старался уклониться от грозившего ему удара.

Бережной, как и погибший в таране Нестеров, ловко маневрировал рулевыми двигателями, чтобы перехватить «Дикаря», вооруженного достижениями былой цивилизации, чтобы настичь его и ценой собственной жизни сбить в сторону.

Удар был страшным.

В условиях невесомости законы инерции действуют неизменно.

Пластиковый эластичный скафандр Бережного вырвало из кресла у пульта, прорвало им упругую переборку и ударило о стенку кабины, прогнув ее так, что она дала трещины. Воздух при этом мгновенно улетучился.

Несмотря на тройную упругость скафандра, переборки и стенки кабины космоплана, Бережной, не осознав перелома рук, ног и черепа, потерял сознание…

Вязову, находившемуся с противоположной стороны ожившего обломка чужепланетного звездолета, даже не пришло в голову спастись бегством, включив реактивные двигатели скафандра. И он ощутил удар во всей его силе, смягченный лишь упругостью его пластикового скафандра, который обрел в результате этого собственную скорость того же направления, в каком летел таранящий космолет. Но скафандр Вязова не удержала никакая стенка кабины, и он, сохранив космонавту жизнь, полетел в свободный космос. Вязов же, как и его командир, потерял сознание.