Клиффорд Саймак Свалка

1

Они раскрыли тайну — вернее, пришли к разгадке, логичной и научно обоснованной, — но не выяснили ничего, ровным счетом ничего достоверного. Для опытной команды космических разведчиков это никак нельзя было считать нормальным. Обычно они с ходу брались за дело, выкачивали из планеты прорву информации, а потом вертели факты так и эдак, пока они не выстраивались в логической последовательности. А здесь таких фактов, настоящих конкретных фактов, просто не было — кроме одного-единственного, очевидного даже для двенадцатилетнего мальчишки.

Именно это беспокоило капитана Айру Уоррена, о чем он и сообщил Лопоухому Брэди, корабельному коку, который был его приятелем с юности и оставался таковым, невзирая на свою слегка подмоченную репутацию. Они блуждали по планетам вот уже более трех десятков лет. Даром что их разнесло по разные концы табели о рангах, они и по сей день могли сказать друг другу такое, чего не сказали бы никому другому на борту, да никому и не позволили бы произнести.

— Слушай, Лопоухий, — выговорил Уоррен. — Тревожно мне что-то.

— Тебе всегда тревожно, — отпарировал Лопоухий. — Такая уж у тебя работа.

— Эта история со свалкой…

— Ты хотел всех обставить, — заявил Лопоухий, — а я предупреждал тебя, чем это кончится. Я ведь говорил, что тебя загрызут заботы и ты лопнешь от сознания своей ответственности и напы… напыщ…

— Напыщенности?

— Точно, — подтвердил Лопоухий. — Это как раз то слово.

— Вот уж чего за мной не водится, — возразил Уоррен.

— Конечно, нет, тебя только тревожит эта история со свалкой. У меня в заначке есть бутылочка. Хочешь немного выпить?

Уоррен отмахнулся от соблазна.

— В один прекрасный день я выведу тебя на чистую воду и разжалую. Где ты прячешь свое пойло? В каждом рейсе…

— Усмири свой паршивый характер, Айра! Не выходи из себя…

— В каждом рейсе ты ухитряешься протащить на борт столько спиртного, что раздражаешь людей своим красным носом до последнего дня полета!

— Это личный багаж, — стоял на своем Лопоухий. — Каждому члену экипажа дозволено взять с собой определенное количество багажа. А я больше почти ничего не беру. Только выпивку.

— В один прекрасный день, — продолжал Уоррен, свирепея, — я спишу тебя с корабля, причем, за пять световых лет от ближайшей цивилизованной планеты.

Угроза была давней-предавней, и Лопоухий ничуть не испугался.

— Твои тревоги, — заявил он, — не доведут тебя до добра.

— Но разведчики ничего не выяснили. Понимаешь, что это значит? Впервые за время существования космической разведки мы нашли очевидное доказательство, что кто-то еще, кроме землян, также овладел космическими полетами. И не узнали об этой расе ничего. А обязаны были узнать. С таким-то количеством добра на свалке мы к нынешнему дню должны были бы настрочить о них толстенный том!

Лопоухий презрительно сплюнул.

— Ты имеешь в виду — не мы должны, а твои хваленые ученые.

Слово «ученые» в его устах прозвучало чуть ли не ругательством.

— Они толковые ребята, — заявил Уоррен. — Лучшие из всех, кого можно было найти.

— Помнишь прежние денечки, Айра? — спросил Лопоухий. — Когда ты был младшим лейтенантом и наведывался ко мне, и мы пропускали вместе по маленькой…

— Какое это имеет отношение к делу?

— Вот тогда с нами летали настоящие ребята. Брали дубинку, отлавливали пару-тройку туземцев, быстренько вразумляли их и за полдня выясняли больше, чем эти ученые со всей их мерихлюндией способны выяснить за целую вечность.

— Тут немного другая картина, — сказал Уоррен. — Тут же нет никаких туземцев…

По правде говоря, на этой планете вообще почти ничего не было. Она казалась заурядной в буквальном смысле слова и не смогла бы набраться незаурядности даже за миллиард лет. А разведка, само собой, не проявляла особого интереса к планетам, у которых нет шансов набраться незаурядности даже за миллиард лет.

Поверхность планеты представляла собой по преимуществу скальные обнажения, чередующиеся с беспорядочными нагромождениями валунов. В последние полмиллиона лет или что-нибудь вроде того здесь появились первичные растения. Мхи и лишайники заползли в расщелины и поднялись по скалам, но, кроме них, другой жизни здесь, по-видимому, не возникло. Хотя, положа руку на сердце, даже в этом не было полной уверенности, поскольку обследованием планеты как таковой никто не занимался. Ее не подвергали ни тщательному осмотру, ни детальной проверке на формы жизни: слишком уж всех заинтересовала свалка.

Они и садиться-то не собирались, а просто вышли на круговую орбиту и вели дежурные наблюдения, занося полученные рутинные данные в полетный дневник. Но тут кто-то из операторов заметил свалку, и с этой минуты их всех затянуло в неразрешимую, доводящую до бешенства головоломку.

Свалку сразу прозвали свалкой, и это было точное имя. По всей ее площади было разбросано… что? Вероятно, части какого-то двигателя, однако, по большому счету, нельзя было поручиться даже за это. Поллард, инженер-механик, лишился сна и покоя, пытаясь сообразить, как собрать хотя бы несколько частей воедино. В конце концов ему удалось каким-то образом соединить три детали, но и собранные, они не имели никакого смысла. Тогда он решил разъединить детали сызнова, чтобы понять, по меньшей мере, как они соединяются. И не сумел их разобрать. С этой секунды Поллард словно рехнулся.

Части двигателя — если это был двигатель — валялись по всей свалке, будто кто-то или что-то вышвырнуло их в безумной спешке, нимало не заботясь, как и куда они упадут. Но в сторонке аккуратным штабелем было сложено другое имущество — судя по всему, припасы. И среди этого — какая-то пища, хотя и довольно странная пища (если вообще пища). Были пластиковые бутылочки диковинной формы, наполненные ядовитой жидкостью. Были предметы из ткани — вполне возможно, одежда (дрожь пробирала при мысли, что за существа носили подобные наряды). Были металлические прутья, скрепленные в пучки при помощи каких-то гравитационных сил. И было множество другого добра, для которого не находилось вообще никакого определения.

— Им бы давно следовало найти ответ, — продолжал Уоррен. — Они раскалывали орешки покрепче этого. За месяц, что мы торчим здесь, им бы следовало не только собрать двигатель, но и запустить его.

— Если это двигатель, — уточнил Лопоухий.

— А что же еще?

— Ты мало-помалу начинаешь лепетать, как твои ученые. Наткнулся на что-то, чего не можешь объяснить, и выдвигаешь самую правдоподобную с виду версию, а если кто-нибудь посмеет усомниться в ней, спрашиваешь сердито: а что же еще это может быть? Такой вопрос, Айра, — это не доказательство.

— Ты прав, Лопоухий, — согласился Уоррен. — Конечно, это не доказательство. Оттого-то мне и тревожно. Мы не сомневаемся, что там, на свалке, космический двигатель, а доказательств у нас нет.

— Ну кому придет в голову, — спросил Лопоухий вспыльчиво, — посадить корабль, выдрать из него двигатель и вышвырнуть прочь? Если бы они учудили такое, корабль сидел бы здесь по сей день.

— Но если двигатель — не ответ, — ответил Уоррен вопросом на вопрос, — тогда что же там валяется?

— Понятия не имею. Меня это не беспокоит. Пусть другие ломают голову, если им это нравится. — Он поднялся и направился к двери. — У меня по-прежнему есть для тебя бутылочка, Айра…

— Нет, спасибо, — отказался Уоррен.

И остался сидеть, прислушиваясь, как Лопоухий, громко топая, спускается вниз по трапу.