"Разлучница" - читать интересную книгу автора (Леманн Кристина)

Сотрудники фирмы по обслуживанию торжеств с интересом рассматривали гостей, толпившихся у здания «Курхаус». Все дорожки вплоть до морского моста были заняты людьми. Небо затянули тяжелые тучи, которые, отражаясь в море, придавали ему свинцовый оттенок. Какое сочетание белого, серого и зеленого! Ни один художник не смог бы придумать ничего лучше.

Жениха и невесты пока не было. Перед «Гранд-отелем», гостиницами «Хаус Мекленбург» и «Курхаус» прогуливались мужчины в парадных костюмах с колой в руке.

«Друзья Северина», — подумала Жасмин. Пожилые женщины и мужчины медленно подтягивались к главному зданию, время от времени приостанавливая торжественную процессию. Жасмин с Лаурой и Роней заняли место позади всех. Фальк все еще не появился. Жасмин сохраняла внешнее спокойствие, хотя внутри у нее все кипело от желания увидеть его.

У входа в курортный ресторан стояли Адельтрауд и Гюнтер. Они чинно приветствовали всех, кто проходил мимо.

На Понтере Розенштоке был светло-серый костюм с алой розой в петлице. Адельтрауд надела на церемонию черное платье с красно-зеленым рисунком, которое прекрасно гармонировало с ее черными глазами, сиявшими ярче, чем бриллианты в ее серьгах, колье и кольцах.

— А, вот и вы, — приветливо сказала она и подмигнула Роне, ласково проведя рукой по огненно-черной челке девочки. — Для вас в первом ряду зарезервированы места.

Одна из сотрудниц, обслуживающих свадьбу, провела их в бальный зал через ресторан, где стояли празднично накрытые столы. Жасмин, которая была одета в безупречный светло-фиолетовый костюм, ничего не оставалось, как пробираться вперед через толпу гостей с Роней в ее пиратском наряде и Лаурой, похожей на хиппи. Люди что-то бормотали им вслед. В конце зала, у стены со светло-зелеными колоннами, украшенными белоснежными пилястрами, она увидела покрытый белой штофной тканью стол. На нем стояла ваза с букетом цветов и трехлучевой светильник, который должны были использовать для брачной церемонии.

Места в первом ряду пока были свободны. Жасмин пропустила Роню вперед. Лаура плелась следом.

Когда гости уселись и воцарилась тишина, в зал вошли Адельтрауд с Гюнтером и фрау Тиллер. Жасмин молча кивнула матери Николь, хотя и не была уверена, что та ее узнала. Они медленно двигались вперед вместе с двумя женщинами, которые, по словам Рони, были сестрами Адельтрауд, и заняли места неподалеку от них.

Наконец, следуя свадебному сценарию, появился Северин. Он вошел с правой стороны через боковую дверь. На нем был светло-серый костюм, черный с металлическим отливом жилет поверх рубашки и серебристый галстук. В петлице красовался букетик из маленьких кремовых роз.

Фальк шел рядом с братом. В темно-синем костюме из ткани цвета незрелого бургундского винограда, серебристой рубашке, галстуке в серебряный горох и с алой розой на лацкане пиджака он выглядел неотразимо. Судя по его прическе, он даже побывал у парикмахера. Его волосы в ярком свете люстры блестели, как вороново крыло. Он довел брата почти до стола и слегка хлопнул его по плечу. Затем, как всегда, вызывающе поднял подбородок, посмотрел на гостей и, не обращая внимания на Жасмин, занял свободное место около матери.

Очевидно, Николь, следуя традициям испанской свадьбы, решила заставить своего жениха немного подождать. Оставалось надеяться, что это не продлится более получаса, так как по Северину было видно, что он не в состоянии долго ждать. Жасмин заметила, что над его верхней губой выступил пот и он чуть ослабил узел галстука. Наверное, Северин, как и его друзья, почти не спал этой ночью и жениться будет как во сне.

Наконец появилась невеста и тишина в зале была нарушена.

Шурша нарядами и шушукаясь, гости дружно обернулись назад.

Грянул свадебный марш: «Рум бам-ба-баа, рум би-ба-баа… Невеста шла под руку со своим отцом. Карл Хайнц Тиллер был одет в нарядный черный костюм. На его жилете поблескивала цепочка от дорогих часов, а лысина блестела как отполированная. Они торжественно шли вперед под аккомпанемент восхищенного бормотания гостей. Николь была на голову выше своего отца и выглядела потрясающе. Ее светлые волосы были искусно уложены в высокую прическу, с которой ниспадала фата, расшитая жемчугом. Сжимая в руке букет кремовых роз, слегка смущенная Николь расплывалась в улыбке, демонстрируя удовлетворение и гордость.

Жасмин подумала о своих чувствах. Ее гнев и жажда мести испарились, будто их и не было. Ее давняя подруга Николь, вся в золоте и шелке, шагала по красной ковровой дорожке навстречу своей заветной мечте — деньгам.

Она торжественно приближалась к Северину. Когда до него оставалось каких-то два-три метра, Николь с триумфальной улыбкой на лице гордо подняла голову. Северин приготовился принять невесту из рук ее отца. Он протянул правую руку, сделал маленький шаг навстречу и споткнулся. Среди гостей послышался взволнованный шепот. У Северина закружилась голова, и он вдруг упал на пол, как марионетка, у которой обрезали все нити.

Николь в ужасе отшатнулась от него. Фальк вскочил со своего места и уже в следующую секунду был около брата, нащупывая у него на шее пульс.

— «Скорую», срочно! — обернувшись к присутствующим, закричал он.

Его полный страха взгляд встретился с глазами Жасмин, но Фальк сделал вид, что не заметил ее. В памяти Жасмин отчетливо запечатлелась трагическая картина происходящего. Она видела, как Адельтрауд в ужасе поднесла руки к лицу, и Понтер обнял жену за плечи; как шептались гости, когда Николь в истерике топала ногами и звала своего отца; как внезапно глаза Рони наполнились слезами, и Лаура вышла из зала, прижимаясь к стене; как над Северином склонился стройный седой мужчина, чтобы оказать ему медицинскую помощь.

Свадебный марш утих. В один миг люди, пришедшие на праздник, оказались в положении, которое никто не мог представить даже в страшном сне. Некоторые из них продолжали сидеть на своих местах, откинувшись на спинку стула, другие подходили поближе к родственникам жениха и невесты и с любопытством глазели на необычную суматоху. Жасмин видела сквозь толпу, как худощавый доктор грустно покачал головой. Фальк снял пиджак и прикрыл лицо мертвого Северина.

Наконец Жасмин решила покинуть зал. Она взяла Роню за руку и почувствовала, какая она холодная. Сделав пару шагов вперед, Жасмин обернулась и увидела, как Фальк склонился над телом брата.

— Давай, кто первым добежит до морского моста, — предложила она Роне и помчалась к воротам, которые отделяли территорию гостиницы от пляжа. Так как она должна была еще закрыть ворота, было очевидно, что Роня окажется первой.

— Я первая, я первая!

Они медленно шли по мосту.

— А Северин поправится? — тихо спросила Роня.

— Боюсь, что все слишком плохо, — ответила Жасмин.

Роня кивнула.

— Он умрет?

Жасмин обхватила девочку рукой и прижала к себе.

— Но почему? — спросила Роня.

Жасмин заметила, что она вся дрожит.

— Роня, я не знаю. Никто не может точно сказать, почему людям приходится умирать. Это знает только Бог. Но он никогда не предупреждает людей об их смерти.

— Но это несправедливо.

— Ты только подумай: Северин умер в лучший момент своей жизни. Некоторые люди живут долго, у них есть много времени, чтобы стать несчастными. А Северин был счастлив. Его душа точно попадет в рай.

— Рая нет. Пасхальный заяц и младенец Христос, который дарит подарки, — все это выдумки, — угрюмо произнесла Роня.

Жасмин уселась вместе с Роней на одну из скамеек. Под ними тихо плескалась вода, ударяясь о столбы моста.

— Роня, послушай, — сказала она. — Есть хорошая ложь, с помощью которой взрослые стараются объяснить детям разные вещи. Ты права, пасхальный заяц не приносит яйца на Пасху, а младенец Христос не разносит подарки. Это делают родители по его поручению. Но что касается рая, тут совсем другое дело. Никто не знает, куда отправляется человек, когда умирает. Тело в любом случае остается здесь, его хоронят на кладбище. А вот душа… Она куда-то улетает. Представь, что ты умерла.

— Это как будто я заснула и никогда больше уже не проснусь, да? Но если ты спишь, то узнаешь об этом после того, как просыпаешься. Как же мне узнать, что я умерла, если я не проснусь? — Роня смотрела на нее широко открытыми глазами.

— Именно поэтому люди и верят, что после смерти их душа покидает землю и отправляется в рай. Вот там мы и узнаем, что мертвы.

— Понятно.

Они еще долго сидели на мосту Хайлигендамма и думали, как это быть мертвым.

Жасмин видела, как по ту сторону огромной лужайки пришла машина «скорой помощи». Потом приехал похоронный автомобиль. Все больше и больше гостей появлялось на дорожках, тянувшихся вдоль пляжа и вокруг террасы. Вскоре оба автомобиля уехали.

Как только сотрудники обслуживающей фирмы пришли и себя и стали приглашать гостей в ресторан, Жасмин решила, что им с Роней тоже пора возвращаться. Между «Гранд-отелем» и зданием «Курхаус» стояли Адельтрауд, Гюнтер и Фальк. Немного в стороне от них с носовым платком в руках стояла Николь и ее мать. Карл Хайнц Тиллер задумчиво прохаживался рядом с ними. Лаура, казалось, никого не замечала. Возле нее стоял молодой человек, которого Жасмин узнала не сразу. Это был Ахим Хансен, жених из Красной ратуши, старый друг Фалька и Северина времен техно-вечеринок. Этот тесный круг дополняли две сестры Адельтрауд.

— Папа! — закричала Роня и, бросив Жасмин, подбежала к отцу.

Фальк, не в силах даже улыбнуться, все-таки прижал дочь к себе. Гюнтер Розеншток был очень бледный, но держался молодцом. Адельтрауд с покрасневшими от слез глазами тихонько всхлипывала. Она пожала Жасмин руку и с первого взгляда на внучку поняла, что Роне ничего не нужно объяснять.

— «Мерцательная аритмия» — так говорит врач, — коротко объяснила Адельтрауд. — Хроническая болезнь сердца, ничего нельзя было сделать.

Жасмин выразила Гюнтеру свои соболезнования. Костлявая рука Розенштока-старшего показалась ей ледяной.

В знак благодарности он слегка кивнул ей, и Жасмин подошла к Фальку. Его реакция была неожиданной: не успела она подать ему руку, как он вздрогнул и чуть не отпрянул в сторону. Жасмин испугалась.

— Мне очень жаль, — сказала она.

Фальк явно избегал смотреть на нее и едва прикоснулся к протянутой руке. Жасмин решила покинуть этот узкий семейный круг, понимая, что здесь, рядом с ними, ей не место.

Северин, любовь ее жизни, был мертв. Из-за разрыва с ним она выбрала себе такую странную профессию. Наверное, она должна была почувствовать удовлетворение, оттого что он не достался Николь, и безутешное отчаяние в связи с его смертью. Но Жасмин ничего не чувствовала, кроме спокойствия. В ней не было ни обиды, ни злобы, ни ревности, ни зависти.

Если человек именно так ощущает свободу, то это просто приятно. Некрасиво, но приятно. Стоя на лужайке под низким серым небом, вдыхая полной грудью свежий морской воздух, она думала о том, что так, наверное, чувствует себя человек, которого только что выпустили из тюрьмы. Он находится в незнакомом месте и не знает, куда ему идти, но его переполняет радость от сознания, что он свободен в своем выборе.

Свадебное пиршество превратилось в поминки, которые для Фалька были просто невыносимы. Между тем кто-то успел позаботиться, чтобы из длинного стола с местами для молодых и их родителей сделали круглый стол, и теперь семья не выделялась среди приглашенных на свадьбу гостей. Когда Фальк, его родители, Николь с отцом и матерью, Ахим, Лаура, Роня, обе тетушки вошли в ресторан, то все уже сидели на своих местах. Им подали выпивку и закуску — заливного цыпленка с абрикосовым соусом и салат из цикория. Атмосфера, конечно, была удручающей, так как у всех перед глазами еще стояла разыгравшаяся трагедия. Но если посмотреть на это по-другому, жизнь безудержно двигалась вперед, и люди с трудом могли сохранять мрачный вид, зная, что их ожидает отличный ужин и изысканные вина.

Когда подали суп-пюре из редиса и лососевых клецок, галицких речных раков в панцире с томатным соусом и молодым горошком, Гюнтер Розеншток взял себя в руки и произнес речь. Дрожащим голосом глава семейства сказал, что праздник, самый лучший, который только может представить себе отец, превратился в траур. Он благодарен всем присутствующим за то, что они пришли. Он испытывает удовлетворение, оттого что здесь собрались друзья и близкие, которые могут проститься с Северином. Потом он добавил, что Северин был надеждой всей его жизни, и быстро поклонился Николь. Глядя на несостоявшуюся невестку, Гюнтер Розеншток сказал, что она действительно многое потеряла, но по-прежнему будет считаться членом их семьи. Николь в первый раз за сегодняшний день расплакалась.

Фальк воспринимал все, что происходило вокруг, как какой-то абсурд.

Официанты принесли новые блюда — это был целиком жаренный окунь из озера Мюриц со средиземноморскими овощами и картофелем, политым оливково-тимьянным соусом, свиная вырезка, приготовленная в темном пиве, и кольраби в масле.

Фальк сидел как на иголках; казалось, что он больше не в силах терпеть это застолье. Но он все же оставался на своем месте между Адельтрауд и Николь, ловко пользуясь приборами и избегая взглядов Жасмин. Он все время думал о том, что Северин, возможно, не умер бы сегодня, если бы вчера на мальчишнике Фальк был рядом с ним.

— Одним словом, это было скучно, — рассказывал ему Ахим, который перед десертом вышел на террасу, чтобы покурить. Стряхивая пепел на пол, он заметил: — Мы уже не школьники, которых пара проституток доводит до экстаза. Как-то все неуместно и несвоевременно. И кому такая идея взбрела в голову?

— Николь. Ей очень хотелось устроить девичник с мужским стриптизом.

— Мы тоже старались изо всех сил, чтобы Северин поддался соблазну, — продолжал Ахим. — Надо отдать должное девушке из торта, хотя у нее и не получилось ничего. Знаешь, мне показалось, что Северин неважно себя чувствовал, но потом он отошел к бару и хорошенько с нами напился.

Фальк полез в свой пиджак, достал из него маленький пакетик с тремя оранжево-красными таблетками с маркировкой WY.

— Может, Северин принимал это? Я нашел у него в кармане.

— О! — воскликнул Ахим. — Понятно.

— Да как он мог вообще пойти на такое? — с горечью воскликнул Фальк. — Он ведь знал, что с того времени, когда он перебрал на пляжной вечеринке, у него серьезные проблемы с сердцем.

— Боже, я того случая никогда не забуду, — сказал Ахим. — Он тогда ни с того ни с сего упал — вот как… как сегодня. Если бы ты не начал так быстро действовать, то, может быть, Северин еще в ту ночь…

Фальк замотал головой.

— А может, и нет. Иногда мне кажется, что у Северина была просто какая-то страсть заглянуть по ту сторону… И вот сегодня у него получилось. Боюсь, что мне придется рассказать родителям всю правду. — Фальк тяжело вздохнул.

— Но почему именно сейчас, когда все уже кончено? — Ахим успокаивающе положил свою ладонь на его руку.

В это время в ресторане начали подавать десерт — запеченные в тесте цветы черной бузины, консервированные в роме фрукты и мороженое. Управляющая фирмой по обслуживанию торжеств подкараулила Фалька у двери, чтобы получить от него указания, как закончить это мероприятие. Она пояснила, что ее послала Николь Тиллер. На вечер был запланирован бал, и нужно было решить, стоит ли распускать джаз-оркестр. Кроме того, необходимо дать распоряжения по поводу размещения гостей, которые не едут сегодня домой. Фальк только сейчас подумал о том, какую огромную работу им приходилось проделывать.

— Обратитесь… Обратитесь к Жасмин Кандель, — ответил он растерянной молодой женщине. — Вы ведь знаете, кто это?

Она кивнула.

— Да, она позаботилась, чтобы столы были переставлены.

«Ах, Жасмин», — с благодарностью подумал он, но сразу же прогнал от себя мысль о ней. В том, как расстроить свадьбу, Жасмин была профи.

— Да, — вздыхала тетушка Адель, когда они сидели в гостиной Пеерхагена, окутанной сумеречной темнотой. — Этот вечер мы представляли себе иначе.

У бара не хватало фигуры Северина. Он всегда делал коктейли и выпивал как минимум в два раза больше того, что наливал другим. Будучи хорошо воспитанным, Фальк понимал, что должен ухаживать за дамами и предложить им выпить, но у него не осталось никаких сил. Поэтому тетушка Адель взяла эту обязанность на себя. Все словно парализованные сидели на диванах и в креслах. Николь сбросила свадебное платье и надела джинсы, ее мать, напротив, не хотела облачаться в какую-то обычную одежду, которая не могла подчеркнуть всех достоинств ее стройной фигуры модели — результата кропотливой работы пластических хирургов. Карл Хайнц Тиллер снял свой пиджак. Адельтрауд переоделась в удобную домашнюю одежду, Гюнтер Розеншток был в свитере. Вот только у тетушек и Жасмин не было возможности снять праздничную одежду. Фальк не замечал, что на нем было. Ахим вынул из петлицы его пиджака алую розу и бросил ее в кусты.

— Если кто-то внезапно умирает, всегда приезжает полиция, — объяснила тетушка Адель. — Когда муж сестры моего другого зятя неожиданно умер, они устроили настоящий допрос. Каждому казалось, что он виновен. — Пожилая женщина принялась со всеми подробностями описывать этот случай, а фрау Тиллер из вежливости внимательно слушала.

Фальк, решительно тряхнув головой, повернулся к своим родителям.

— Я не знаю, — начал он, — что скажет судебный мед-эксперт, но думаю, что вы должны кое-что знать.

Николь тотчас же встрепенулась.

— Фальк, нет! Не надо.

Но он спокойно достал из кармана пакетик и высыпал на ладонь три красные таблетки.

— Вот это я нашел в кармане пиджака Северина. Вы, наверное, знаете, что собой представляют синтетические амфетамины, а эти таблетки, содержащие метамфетамины, в пять раз эффективнее. Словом, одна такая таблетка — просто наркотическая бомба. Боюсь, что Северин принял вчера вечером такую таблетку, а сегодня еще одну. Вот его сердце и не выдержало.

Гюнтер Розеншток сделал глубокую затяжку и невольно сжал свою сигару, а Адельтрауд испуганно прикрыла рот ладонью.

— Раньше, будучи юношами, — продолжал Фальк, — мы баловались амфетаминами. Северин, похоже, не избавился от этого до сих пор. Человек привыкает к ним не только физически, но и морально. Таблетки помогают чувствовать себя уверенно.

— И почему же, — не сдержался Гюнтер Розеншток, — почему мы должны верить всему, что ты говоришь?

— Что?

— Северин не может сейчас подтвердить твои слова. А если это ты снабжал его наркотиками? На этом можно хорошо заработать, не правда ли?

Фальк снова, как в детстве и юности, почувствовал, что в него вонзили нож. Огромный кинжал, казалось, проткнул глотку и дошел до внутренностей. Только когда ему удавалось сохранять спокойствие, эта боль была более сносной.

— Что? — закричала тетушка Адель, прервав рассказ о своем умершем родственнике. — О чем вы говорите?

Фальк медленно наклонился, чтобы не было так больно, и сказал:

— Отец, я был бы счастлив, если бы мне не пришлось доказывать, что я не виноват в смерти Северина. Но если полицейские устроят обыск в комнате Северина, они наверняка найдут какие-нибудь доказательства, что Северин покупал наркотики.

Гюнтер Розеншток сделал две затяжки и, прищурив глаза, спросил:

— А чего же ты тогда так разнервничался, Фальк? Я ведь не утверждаю, что ты что-то сделал. Я лишь предположил, что могут быть и другие объяснения тому, почему у Северина оказались наркотики. Ведь ему их могли и подбросить.

Фальк сделал глубокий вдох.

— Жасмин! — внезапно выкрикнула Николь. — Это сделала Жасмин!

Все в изумлении посмотрели сначала на Николь, а потом на Жасмин.

Николь выпрямилась в своем кресле и злобно сверкая глазами, включилась в разговор. Похоже, она отошла от шока.

— Жасмин, — произнесла она громко и четко, — с самого начала хотела помешать моей свадьбе с Северином. Да, Адельтрауд, а ты что думала? Жасмин так и не смогла мне простить, что Северин бросил ее пять лет назад, потому что влюбился в меня. И так как у нее, несмотря на все старания, не получилось разлучить нас, она решила ему сегодня отомстить…

— Не спеши, Николь! — жестко остановил ее Фальк. Чувство справедливости в нем было сильнее презрения, которое он испытывал к этой восхитительной молодой особе с рыжими волосами. — Это неправда! Жасмин не имеет ни малейшего отношения к смерти моего брата, потому что она… Она любила Северина.

— И именно поэтому она его убила! — не унималась Николь. — Эта стерва решила, что если Северин не достался ей, то он не должен быть и со мной. Вот как!

— Что за жуткие утверждения? — вмешалась тетушка Адель. — Жасмин, это вы фрау Кандель, правильно? Почему вы молчите? Ваша старая школьная подруга обвиняет вас в том, что вы убили моего племянника.

Жасмин покачала головой.

— Я очень сожалею, — ответила она, изо всех сил стараясь говорить со спокойной уверенностью. — Я должна у всех вас попросить прощения за свою бестактность, что не уехала раньше. У вас большое горе, и вам нужно побыть всем вместе без посторонних. Могу лишь добавить, что смерть Северина потрясла меня не меньше, чем вас. Я думала остаться и поддержать Николь, которая сейчас…

— Ах, вот что ты думала! — истерично закричала Николь. — Хотела порадоваться моему горю! Да ты…

Жасмин быстро поднялась и взяла свою сумочку.

— Прошу простить меня. Если у кого-то появятся вопросы, на которые я смогу ответить, я жду вас сегодня вечером в гостинице «Хус Ахтерн Бум». Там же я оставлю свой адрес в Берлине.

С этими словами она покинула гостиную.

— Ты не посмеешь уйти! — вопила Николь. — Не позволяйте ей так просто уйти. Она убила Северина!

— Успокойся, дитя мое, — проворчал отец Николь. — Успокойся. Фрау Кандель присоединилась к нам только в Хайнигендамме. Фальк ведь сказал, что она не имеет отношения к этому.

— Кроме того, — заметил Фальк, — метамфетаминами нельзя убить преднамеренно. Жасмин ведь не могла рассчитывать на то, что… — Из-за картины, все еще стоявшей перед его глазами, ему не удавалось подобрать нужные слова. — Если бы Жасмин и собиралась сделать что-то подобное, то прибегла бы к другим методам.

— Что ты имеешь в виду? — не утихала Николь. — Фальк, может, ты тоже об этом подумывал? Ты что, с ней заодно? Лишить меня мужа и обеспечить себе хорошенькое наследство! Кому теперь достанутся все дома Северина в Берлине?

Ты уже не один раз пытался убрать Северина. Забыл, что было в это воскресенье на яхте? А что ты скажешь о той вечеринке на пляже двенадцать лет назад?

— Николь! — не выдержав, закричала Адельтрауд. — Прекрати сейчас же! Хватит!

Понтер Розеншток вытащил изо рта сигару и положил ее в пепельницу.

— Фальк, о какой истории идет речь? Я требую объяснений.

— Отец, я не знаю, смогу ли рассказать все, как оно есть. Главное, чтобы ты верил мне.

— Фальк, — дрожащим голосом произнесла Адельтрауд, — пожалуйста, не молчи! Говори все, не надо ничего скрывать. Мы верим тебе. О Боже, Северин мертв, а мы сидим тут и не понимаем этого. — На ее глазах выступили слезы. Она вытерла их платком и умоляюще посмотрела на сына.

У Фалька запершило в горле, он глубоко вздохнул и, чувствуя легкое покалывание в кончиках пальцев, решительно произнес:

— Хорошо, я расскажу. Дело было в мае, двенадцать лет назад. Лаура призналась нам, что беременна, и поставила нереальные условия. Она требовала денег на аборт, возмещение морального ущерба и деньги за молчание. Именно поэтому мы решили устроить вечеринку на пляже, чтобы… проучить ее. Ахим должен был переспать с ней, чтобы мы потом сказали, что Лаура спит со многими, а значит, ребенок может быть от кого угодно.

— Для этого существует тест на определение отцовства, — сухо вставила тетушка Адель.

— Этим же вечером Лаура поняла, что выгоднее получать деньги на протяжении двадцати лет, чем взять их один раз, — ответил Фальк. — Но главное не в этом. В тот вечер кто-то привез из Ростока очень сильные наркотики. Я не смог удержать Северина, и он принял сразу две таблетки. Через два часа он потерял сознание: ему было так плохо, что он чуть не умер.

— Фальк, тебе обязательно нужно было это рассказывать? — всхлипнув, спросила Адельтрауд.

— Северин ни при каких обстоятельствах не хотел, чтобы вы узнали, что он балуется наркотиками. Во всяком случае, не ты, отец. Северину хватило той сцены, которую ты устроил ему в шестнадцать лет, когда застал его с сигаретой во рту. Страх перед тобой всегда пересиливал доверие Северина к тебе. Поэтому у тебя и не получилось столкнуть нас лбами. Я знал, что Северин никогда не сознается в том, что принимает наркотики.

— И все-таки, — перебила его Адельтрауд, — ты должен был рассказать, если не отцу, то хотя бы мне.

— Как я мог доносить на собственного брата? Считайте это юношеской незрелостью, но…

— И ты только сейчас говоришь об этом! — воскликнул Розеншток-старший.

— Подожди, пусть он договорит. — Адельтрауд умоляюще посмотрела на мужа.

— Это просто возмутительно, что Фальк именно сейчас, когда Северин мертв, выставляет его в плохом свете, только чтобы…

Гримаса исказила лицо Фалька. Он резко встал и, едва сдерживая себя, чтобы не наговорить лишнего, с болью в голосе произнес:

— Хорошо, отец. Пусть тогда тебе обо всем расскажет Ахим, а еще лучше Лаура, если тебе хочется, чтобы твой сын предстал в хорошем свете. Думаю, что мне здесь больше нечего делать. Счастливо. — Он повернулся к двери.

В тот же миг к нему подскочила Адельтрауд.

— Фальк, прошу тебя! Ты не можешь сейчас оставить нас. Не уходи.

— А какой смысл, мама? — Он осторожно убрал от себя ее руки и отступил к двери. — Я понимаю, что все сейчас взволнованы и раздражены. Возможно, в другой раз. Вы… вы ведь знаете, где меня можно найти.

Адельтрауд тяжело вздохнула и посмотрела на мужа, который совершенно спокойно потянулся за сигарой и поднес ее ко рту. Уходя, Фальк еще раз обернулся.

— Пять лет назад, — тихо сказал он, — я просил у вас дать мне еще один шанс. Вы… дали мне его, за что я вам очень благодарен. Но дело было еще и в том, что я… Я тоже хотел дать вам еще один шанс, и в первую очередь тебе, отец.

Гюнтер Розеншток наблюдал за сыном, не вынимая сигары изо рта.

— Очевидно, — продолжил Фальк, чувствуя невыносимую душевную боль, — в этом не было необходимости. Мне очень жаль. Счастливо.

Он так быстро вышел из гостиной, оставив за собой недоуменное молчание, что ничего потом не помнил, кроме лица матери с полными слез глазами и табачного дыма от сигары отца. Выбежав из дома, Фальк запрыгнул в свой старый «Мерседес», резко развернулся перед гаражом, так что щебень полетел в разные стороны, и поехал к воротам. Он чуть не врезался в них, не заметив, что они были открыты только наполовину.

Фальк не видел, выбежал ли кто-то из дома, чтобы остановить его, или нет. Он посмотрел в зеркало заднего вида, но все расплывалось из-за навернувшихся на глаза слез. Он вытер глаза, чтобы лучше видеть дорогу, и помчался от Пеерхагена.

У них не было никакой необходимости догонять его. Все знают, что его можно найти на яхте. Когда страх и растерянность пройдут, они, возможно, сделав трагическое лицо, сядут в машину и приедут к нему.

Но они не приедут.

Отец не станет терпеть такого непослушания. Ему нужно покаяние, в то время как другие люди называют это компромиссом.

А как же Николь? Она, несмотря ни на что, прижилась в семье, не требуя, чтобы ее понимали, и не страдая от того, что этого понимания нет. Наверное, с такой четко намеченной целью, как у нее, любые препятствия нипочем. Для нее главное — выгодно выйти замуж. Она даже умудрилась приставать к нему, когда Северин на одной из вечеринок в Ростоке флиртовал с какой-то блондинкой. Наверное, Николь хотела быть уверенной, что может выйти и за другого сына, если с первым ничего не получится.

Фальк содрогнулся от отвращения, которое неожиданно прояснило его мысли. Стараясь аккуратно вести машину и не нарушать правил, он быстро преодолел извилистую дорогу ночного Кюлюнга.

В Кюлюнгсборне он свернул в сторону железной дороги и выехал на неровную булыжную мостовую улицы Нойе Рае, которая вела к гостинице «Хус Ахтерн Бум». Он припарковал машину и заглушил мотор. Над ярко освещенным холлом горели два окна. Он заставил себя выйти из машины.

У регистрационного стола никого не было, но дверь в кабинет Лауры была приоткрыта. Протянув руку, чтобы постучать, Фальк вдруг услышал голос Лауры:

— Ну вот, теперь он получил то, что хотел. Старый Розеншток, скорее всего, назначит его управляющим фирмой.

— Как бы я хотела, — резко ответила ей Жасмин, — чтобы мы прекратили обвинять друг друга. Никто не желал смерти Северина, а Фальк тем более.

Он постучал и распахнул дверь. Лаура, сидевшая за письменным столом, со свойственной ей медлительностью повернулась в его сторону. Жасмин прислонилась к подоконнику и, казалось, дрожала.

— Жасмин, — сказал он, — можно тебя на пару минут?

Она оторвалась от подоконника и подошла к двери. Фальк отвел ее в сторону от регистрационной стойки и остановился на ковре, который лежал прямо под желтоватыми лампами, укрепленными на низком потолке.

— Для начала, — глухо произнес он, — позволь поблагодарить тебя за помощь сегодня днем. Я растерялся и не знал, что делать. Во-вторых, я бы хотел извиниться за эту неприятную сцену в гостиной Пеерхагена. Нельзя было тебя отпускать таким образом. И в-третьих, я хотел… — Он болезненно скривился. — Я хотел попросить тебя забыть о нашей семье.

Жасмин в изумлении застыла. Она молча смотрела на него своими светлыми, немного потухшими глазами.

— Возможно, ты так и собиралась сделать. У меня нет желания в чем-то тебя обвинять, но твоя миссия в какой-то степени выполнена. И я надеюсь, что мы никогда больше не увидимся.

— Но почему? — еле слышно спросила она.

— Я думаю, ты и сама догадываешься. Но возможно, ты действительно нуждаешься в объяснении, потому что, играя в свои игры, не привыкла задумываться над тем, что о тебе знают и думают другие… — Фальк вздохнул. — Я видел, как ты брала у Николь чек, и понял, что она выкупила у тебя твою… твою любовь к Северину. И честно говоря, Жасмин, это уже для меня слишком.

Он успел только заметить, как на глаза Жасмин навернулись слезы, но не видел, как они ручьем текли по ее щекам, потому что быстрым шагом вышел из гостиницы и сел в свой «Мерседес».

Он повернул ключ зажигания, завел мотор и поехал вниз по улице. На Шлос-штрассе, возле вокзала, Фальк свернул в сторону Фульгена и порта. Ключ от машины он бросил в ящик охранника стоянки и вышел на мол к «Santa Lucia». Сняв обувь, Фальк ступил на яхту.

Не прошло и часа, как у него уже была сводка прогноза погоды, рассчитанный маршрут, вода, продовольствие на десять дней и семечки для Кико. Яхта была готова к отплытию. Управляющему портом Фальк оставил записку с указанием своего маршрута. В половине десятого, когда уже совсем стемнело, он зажег лампы, отвязал тросы и покинул порт. В открытом море он поднял паруса и, идя по течению через Любекскую бухту, взял курс на Гедзер. Через час он уже достиг международного морского пути из Любека в Петербург и изменил направление в сторону Готланда. Он шел без остановки всю ночь. Хотя со спутниковым наблюдением и автопилотом было легче управлять судном, ему приходилось все время быть начеку, чтобы не столкнуться с большими грузовыми судами.

Около десяти часов утра в лучах пробивающегося сквозь тучи солнца он увидел остров Борнхольм, зеленеющий вдали, как изумруд.