"Храм Миллионов Лет" - читать интересную книгу автора (Жак Кристиан)

32

Первый раз после своей коронации Рамзес вошел в кабинет отца в Мемфисе. Никаких украшений: белые стены, окна с решетками, большой стол, кресло с прямой спинкой для царя и плетеные стулья для посетителей, шкаф с папирусами.

У Рамзеса комок подступил к горлу.

Дух Сети все еще жил в этих строгих стенах, где он работал столько дней и ночей на благо и процветание Египта. Здесь не было смерти, а лишь постоянное присутствие воли того, кого не заменить.

Обычай требовал, чтобы сын построил свой собственный дом и создал свою обстановку, по своему вкусу. Таково и было намерение молодого фараона до того, как он вошел сюда.

Через одно из окон Рамзес долго смотрел во внутренний двор, где стояла царская колесница, затем он коснулся стола, открыл шкаф, где лежали чистые папирусы, и сел в кресло с прямой спинкой.

Дух Сети его не отторг.

Сын наследовал своему отцу, отец принимал своего сына как хозяина Обеих Земель. Рамзес сохранит этот кабинет нетронутым, будет работать там во время пребывания в Мемфисе и сохранит в убранстве эту строгость, которая поможет ему принимать решения.

На большом столе лежали две гибкие ветки акации, связанные у концов льняной веревкой. Волшебные палочки, которыми пользовался Сети, чтобы найти воду в пустыне. Как точно было рассчитано это мгновение в обучении Рамзеса, еще не ведавшего о своей судьбе! Он понял тогда, что фараон сражается с тайной мироздания, постигая законы существования материи.

Править Египтом означало не только управлять государством, но и вести диалог с невидимым.

Стариковскими плохо слушающимися пальцами Гомер размял листья шалфея и набил ими трубку из большой раковины, которая теперь задымилась, как и положено. Между двумя затяжками он позволял себе глоток крепкого вина, сдобренного анисом и кориандром. Сидя под деревом лимона в кресле с мягкой подушкой, греческий поэт наслаждался тихим вечером, когда его служанка объявила о приходе царя.

Увидев Рамзеса перед собой, Гомер был удивлен его величественной осанкой.

Поэт с трудом поднялся.

— Сидите, прошу вас.

— Вы изменились, Великий Царь!

— Великий Царь… Вы не станете подобострастным, дорогой Гомер?

— Вы были коронованы. Когда монарх выглядит так, как вы, его должны уважать. При виде вас сразу становится понятным, что вы больше не экзальтированный подросток, которого я наставлял… Смогут ли мои слова достигнуть слуха фараона?

— Я счастлив видеть вас в добром здравии. Вы довольны своей жизнью?

— Я укротил служанку, садовник молчалив, повар талантлив, а писец, которому я диктую свои поэмы, кажется, ценит их. Чего еще желать?

Гектор, черно-белый кот, прыгнул к поэту на колени и замурлыкал.

Как обычно, Гомер умастил свои руки и плечи оливковым маслом. По его мнению, не было продукта более чистого и благоуханного.

— Вы намного продвинулись?

— Мне удались слова Зевса, адресованные богам: Цепь золотую теперь же спустивот высокого неба, Свесьтесь по ней; но совлечь не возможете с неба на землю Зевса, строителя вышнего, сколько бы вы ни трудились! Если же я, рассудивши за благо, повлечь возжелаю, — С самой землею и с самым морем ее повлеку я И моею десницею окрест вершины Олимпа Цепь обовью; и вселенная вся на высоких повиснет…

— Другими словами, все, как у меня, — мое царствование еще не утвердилось и мое царство колеблется от порывов ветра.

— Но, живя почти в одиночестве, как я мог узнать об этом?

— Разве вдохновение поэта и болтовня слуг не служат вам источником информации?

Гомер поскреб белую бороду.

— Это весьма возможно… Неподвижность — это не препятствие. Ваше возвращение в Мемфис было желательно.

— Я должен был решить одну деликатную проблему.

— Назначение верховного жреца Амона, который не предаст вас, когда вы начнете действовать, я знаю… Удачно проведенное дело и, похоже, разумное. Выбор старика без амбиций свидетельствует о редкой политической прозорливости со стороны молодого правителя.

— Я ценю этого человека.

— Почему нет? Главное, что он подчиняется вам.

— Если Юг и Север разделятся, Египет будет разрушен.

— Забавная, но притягательная страна. К своему стыду, мало-помалу я привыкаю к вашим обычаям до такой степени, что начинаю менять вкус своего любимого вина.

— Заботитесь ли вы о своем здоровье?

— Этот Египет населен врачами! У моего изголовья побывали зубной, глазной и простой врачи! Они предписали мне столько снадобий, что я отказался их принимать. Только глазные капли, которые улучшают немного мое зрение… Если бы они были у меня в Греции, возможно, мои глаза остались бы здоровыми. Я туда не вернусь… Слишком много переворотов, конфликтов, вождей и царьков, поглощенных соперничеством. Чтобы писать, нужны комфорт и спокойствие. Приложите все усилия, чтобы создать великий народ, Великий Царь.

— Мой отец начал это дело.

— Я написал такие строки:

Сердца крушительный плач ни к чему человеку не служит: Боги судили всесильные нам, человекам несчастным, Жить на земле в огорчениях: боги одни беспечальны. Вы не избегнете общей участи, и, однако, ваши обязанности ставят вас над этим человечеством, подверженном страданиям. Разве ваш народ верит в счастье, наслаждается им и даже строит его не потому, что фараоны в течение стольких веков стремились к этому, сохраняя стабильность порядка?

Рамзес улыбнулся.

— Вы начинаете понимать тайны Египта.

— Не сожалейте о своем отце и не пытайтесь подражать ему; станьте, подобно ему, незаменимым.

Во всех храмах Мемфиса Рамзес и Нефертари совершили ритуал и, наконец, почтили присутствием верховного жреца города, обязанного координировать ремесленные школы, в которых учились гениальные скульпторы.

Пришел тот миг, который они мечтали оттянуть, — позирование. Царь и царица, сидя на троне, увенчанные коронами, со скипетрами в руках должны были оставаться неподвижными нескончаемые часы, чтобы позволить скульпторам, «дающим жизнь», выгравировать на камне изображение вечно молодой царской четы. Нефертари достойно вынесла испытание, в то время как Рамзес выказывал множество знаков нетерпения. На второй же день он заставил прийти Амени, не в силах оставаться в бездействии.

— Уровень паводка?

— Удовлетворительный, — ответил личный секретарь царя. — Крестьяне надеялись на большее, но служащие накопительных бассейнов настроены оптимистично. Мы не будем нуждаться в воде.

— Как дела у нашего советника по земледелию?

— Он доверяет мне административную работу и не показывается в кабинете. Он ходит от поля к полю, от хозяйства к хозяйству, решает тысячу и одну проблему день за днем. Это не обычное поведение для советника, но…

— Пусть продолжает! Есть возражения среди крестьян?

— Урожаи хорошие, амбары полны.

— Стада?

— Рождаемость увеличилась, смертность уменьшилась по данным последней переписи. Ветеринарные службы не сообщили ни о каких тревогах.

— А мой возлюбленный брат Шенар?

— Образец ответственности. Он объединил своих служащих, рассыпался в похвалах и призвал каждого служить Египту сознательно и ревностно. Он очень серьезно относится к своему посту, консультируется с советниками и с почтительностью относится к нашему другу Аше. Шенар становится ответственным работником и человеком дела.

— Ты всерьез, Амени?

— С управлением не шутят.

— Ты беседовал с ним?

— Конечно.

— Как он принял тебя?

— Вежливо. Он не возражал, когда я попросил его представлять мне еженедельный отчет о своих действиях.

— Удивительно… Он должен был бы выпроводить тебя.

— Мне кажется, он принял правила игры. В такой степени, что ты контролируешь его. Чего ты боишься?

— Не терпи ни одного нарушения с его стороны.

— Излишняя рекомендация, Великий Царь.

Рамзес встал, положил скипетр и корону на трон и отпустил скульптора, чей эскиз принимал форму. Нефертари с облегчением последовала примеру царя.

— Позирование — это пытка, — признал монарх. — Если бы мне рассказали об этой ловушке, я бы избежал ее! К счастью, наш портрет будет сделан однажды и навсегда.

— У каждой должности свои требования: Твое Величество не может не считаться с этим.

— Осторожнее, Амени, возможно, с тебя тоже сделают статую, если ты станешь мудрецом.

— С таким существованием, которое заставляет меня вести, Великий Царь, у меня нет никаких шансов!

Рамзес приблизился к другу.

— Что ты думаешь о моем управляющем Роме?

— Человек действенный и неуравновешенный.

— Неуравновешенный?

— Он бесконечно, дотошно влезает сам во все мелочи и ищет совершенства.

— Итак, он похож на тебя.

Задетый Амени скрестил руки.

— Это упрек?

— Я желаю знать, раздражает ли тебя поведение Роме?

— Напротив, оно успокаивает меня! Если бы все управление вело себя так же, у меня не было бы больше забот. В чем ты его упрекаешь?

— Сейчас ни в чем.

— Тебе нечего опасаться Роме. Если Твое Величество больше не задерживает меня, я побегу в кабинет.

Нефертари нежно взяла руку Рамзеса.

— Амени неизменен.

— Он сам себе государство.

— А как знамение, ты получил его?

— Нет, Нефертари.

— Я предчувствую его.

— Какую форму оно примет?

— Я не знаю этого, но оно приближается к нам, как всадник на всем скаку.