"Кортес" - читать интересную книгу автора (Дюверже Кристиан)

Куба (1511–1518)

Замышляя завоевание Кубы, Диего Колумб обратился к человеку из своего клана, ветерану путешествий в Америку Диего Веласкесу. Он сопровождал брата Первооткрывателя Бартоломея во время второго путешествия в 1493 году. С того самого времени Веласкес не покидал Эспаньолу, прожив на острове семнадцать лет. Ему удалось уберечься от лихорадок, стрел туземцев и заговоров и стать полновластным хозяином здешних мест. Веласкес происходил из благородной фамилии Куельяров. Он отличался большим ростом и жизнерадостностью, которая, однако, сочеталась в нем с жестокостью. Веласкес участвовал во всех «умиротворяющих» экспедициях испанцев и захватил огромные владения в западной части острова. Лас Касас оставил впечатляющее описание этого человека: «Нет никого богаче его; он весьма преуспел в искусстве проливать или помогать проливать кровь этого несчастного народа; все испанцы, живущие под его властью, любят его, поскольку характером он мягок и большой жизнелюб и говорит только об удовольствиях и пирах, как обычно поступают все легкомысленные холостяки, хотя при необходимости он умеет показать свою власть и заставить ее уважать; все его земли лежат в провинции Ксарагуа и тех краях, что подходят к якорным стоянкам перед Кубой. Он весьма красив телом и лицом и этим снискал еще большую любовь; он несколько склонен к полноте, но не утратил от этого ловкости; он умен; его считали туповатым, но он легко проводил свое окружение».[65]

Веласкес отлично освоился на новых землях. Он мог добывать пропитание не хуже индейцев и научился переносить тяготы войны в джунглях. Но в 1511 году ему было уже под пятьдесят, и приближающаяся старость начала напоминать о себе. Веласкесу был нужен помощник, находчивый и проворный. Его выбор и пал на Кортеса, который с радостью принял предложение. Но Эрнан не согласился с ролью военачальника, которую ему прочил Веласкес. Наученный собственным опытом, он испросил себе гражданскую должность с большой политической и финансовой ответственностью: Кортес был назначен казначеем экспедиции!

Можно только восхищаться, с какой ловкостью он провернул это дело. Для начала он убедил Веласкеса в своих верноподданнических чувствах, приложив все усилия, чтобы снискать его благосклонность и завоевать доверие. Он сумел войти в то, что сегодня назвали бы его кабинетом, получив должность секретаря. Одновременно Кортес заигрывал и с центральной властью, то есть с королем. Но как подступиться, если корона взяла сторону Диего Колумба, которому Кортес служить не желал? Да просто подмазать. Еще до отзыва Овандо осторожный король Фердинанд направил на остров в лице Мигеля де Пасамонте своего чиновника, которому был поручен контроль за перевозкой налога – королевской квинты. Этот «министр финансов» Индий был на самом деле единственным официальным каналом, который связывал Санто-Доминго и Кастилию. Кортес установил с Пасамонте приятельские отношения, и тот сделал его своим уполномоченным на Кубе. Эрнан оказался таким образом под двойной защитой – Веласкеса, назначенного Колумбом, и Пасамонте, назначенного королем. Кроме того, все золото экспедиции проходило через его руки. В двадцать шесть лет Кортес обрел власть.

В ноябре 1511 года Веласкес вышел из маленького порта Сальватьерра-де-ла-Сабана на западном побережье Эспаньолы. В его отряде было немногим больше трехсот человек. Экспедиция была тщательно подготовлена: по поручению Овандо капитан Себастьян де Окампо обошел на корабле вокруг Кубы еще за два года до описываемых событий. Все удобные бухты были нанесены на карту, ландшафт острова был изучен, равно как и его жители. На этом острове, не знавшем испанского владычества, пришельцы чувствовали себя как дома. Повторится сценарий Гаити, но в еще более быстром темпе: истребление индейцев, превращение их в рабов, жестокость, огонь, кровь, насилие; поиски золота и резня – без конца. У этого эпизода истории конкисты оказался именитый свидетель – Бартоломе де Лас Касас, который с уверенностью в своей правоте участвовал в этой насильственной христианизации.

Преодолев небольшое расстояние, отделявшее Кубу от Гаити, Веласкес высадился в заливе Баракоа. Великолепная растительность покрывала берег и склонялась к прозрачным водам бухты. Именно в этом месте, которое могло бы быть райским, Христофор Колумб установил в ноябре 1492 года крест,[66] привезенный из Кастилии, прежде чем облюбовал Гаити. У тайнос было почти двадцать лет передышки, но на этот раз дни их были сочтены.

Испанцев ждала достойная встреча. Устроил ее Хатуэй, который бежал на Кубу со многими своими соплеменниками, чтобы избежать полного уничтожения. Но от судьбы не уйдешь. Хатуэй с оружием в руках попытался во главе индейских воинов сбросить людей Веласкеса в море, но силы были неравны, и Хатуэй был захвачен в плен у Яра, возле Баракоа. К побежденному и приговоренному к смерти вождю подошел священник и спросил, желает ли он принять крещение, чтобы попасть на небеса. «А мои палачи – кастильцы, они крестились?» – спросил Хатуэй. «Да», – ответил священник. «Тогда они тоже попадут на небо? – уточнил вождь тайнос. – Тогда я не желаю креститься, чтобы не оказаться после смерти снова среди тех, кто истребил мой народ и собирается убить меня». Хатуэй был сожжен заживо.

Осторожный Веласкес призвал в подкрепление помощника губернатора Ямайки Панфило де Нарваес – впоследствии одного из главных действующих лиц во время завоевания Мексики. Умелый полководец, Нарваес справился с задачей и постепенно добился подчинения касиков, павших духом после событий на Эспаньоле и не желавших продолжать борьбу, заранее зная ее исход.

Первым испанским городом на Кубе стал Асунсьон-де-Баракоа, основанный 4 декабря 1512 года. Подхалим Веласкес назвал остров isla Ferdinandina в честь короля Фердинанда. В довольно сюрреалистичной манере губернатор постарался воссоздать некое подобие двора, которым окружил себя Диего Колумб в Санто-Доминго. С этой целью в экспедиции, задуманной для заселения острова, приняли участие испанцы из благородных фамилий. Дабы подать пример, Веласкес обручился в Баракоа в 1512 году с Марией де Куельяр, фрейлиной вице-королевы Марии Толедской. Можно представить себе брачные торжества: над новобрачными вьется рой комаров, стражники обливаются потом под кирасами, у стен форта Себоруко плещутся волны залива, в которых отражается лунный свет. И веселый Кортес, предупредительный, как хозяин дома, переходит от одной группы гостей к другой, всегда готовый завязать душевный разговор, выведать сокровенные мысли, подметить во взгляде тень недовольства. Марии де Куельяр не суждено было вести семейную жизнь на острове: она умерла спустя неделю. Кортес оказал губернатору большую моральную поддержку.

В 1513 году молодую, неокрепшую колонию раздирали споры и распри. Причиной недовольства стали невыносимо тяжелые условия жизни и жажда наживы, которая привлекла сюда большую часть людей Веласкеса и не была пока еще в достаточной степени удовлетворена. Как бы то ни было, но по создавшейся атмосфере это маленькое конкистадорское общество напоминало банку с пауками, где каждый завидовал и пакостил другому и где все визири спят и видят занять место калифа. Веласкес с его переменчивым настроением и подверженностью влиянию не мог не способствовать росту недовольства среди своих соратников. Кроме того, усложнилась политическая ситуация на островах, и под нажимом Хуана Родригеса де Фонсека, члена особого Совета Кастилии по вопросам управления Индиями, корона предприняла попытку вернуть бразды правления, переданные семье Колумба: в Санто-Доминго прибыли аудиторы (oidores), что ослабило позицию вице-короля, создав противовес его власти.

Конфликт с одним из ближайших помощников[67] возник в связи с тем, что Веласкесу стало известно о готовящемся заговоре против него. Мятежники решили тайно сообщить аудиторам о притеснениях со стороны их начальника и избрали Кортеса своим полномочным представителем! В лагерь противников Веласкеса перебежал его собственный секретарь. Решив принять участие в весьма рискованной интриге, думал ли Кортес воспользоваться случаем и натравить центральную власть на Веласкеса, который был обязан своим положением исключительно доброму расположению Колумба? Что же мог такого сделать губернатор, чтобы его столь подло предало собственное окружение? Как бы то ни было, глубокой ночью под Баракоа Кортес был застигнут людьми Веласкеса, когда собирался тайно отплыть на Эспаньолу с тетрадью жалоб за пазухой. В любом заговоре обязательно найдется изменник, и вовремя предупрежденный Веласкес доставил себе маленькое удовольствие уличить Кортеса в кознях, поймав его на месте преступления. И вот наш герой заточен в крепость и в цепях ожидает, когда его поведут на виселицу. И опять Кортеса спасла женщина. Правда, эта история, замусоленная хронистами, дошла до нас в несколько искаженной форме. Гомара сочинил из этого злоключения Кортеса целый приключенческий роман в нескольких частях с дерзкими побегами, героическими подвигами и многочисленными переделками, из которых Эрнан всегда выходил с честью. В конце концов все закончилось полной победой доблестного рыцаря.

То, что можно с уверенностью предположить, так это наличие в Баракоа сторонников Кортеса, которые вынудили Веласкеса пойти на уступки, чтобы удержать власть. Кортесу удалось встретиться с губернатором наедине и заключить почетный мир. Нам известны только два условия, явившиеся результатом этих тайных переговоров. Прежде всего, Кортес уступал свою должность казначея (contador del rey) Амадору де Ларесу, который, по словам Лас Касаса, «не умел ни читать, ни писать, но восполнял этот недостаток осторожностью и ловкостью»;[68] взамен Веласкес обязался предоставить ему высокий административный пост бургомистра столицы. Амадор де Ларес был своим человеком, и Кортес ничего не терял. Он этим даже воспользовался, чтобы еще усилить свое влияние. Другим условием договора по требованию Веласкеса стало согласие Кортеса жениться!

Его свадьба, которая состоялась в начале 1514 года, по-видимому, являлась ключом к примирению с губернатором. Все свидетельства той поры подтверждают, что брак с Каталиной Хуарес был Кортесу навязан и что только этому союзу он обязан своим спасением и возвращением ему благосклонности властей. Несомненно, была какая-то история с женщинами между этими двумя мужчинами, но она осталась тайной навсегда.

Каталина, фамилия которой в текстах пишется то Хуарес, то Ксуарес или даже Суарес, происходила из благородной семьи, переселившейся в Санто-Доминго в 1509 году вслед за Диего Колумбом. Покинув Гранаду, она перебралась через Атлантику со всей семьей: матерью Марией де Маркаида, братом Хуаном и своими сестрами. Она была внучкой Леоноры Пачеко и родственницей маркиза Вильенского и графини Медельинской. Ее отец Диего Хуарес Пачеко утверждал, что их род происходит от дома Ниебла и герцогов Медины Сидонийской.[69] Хронисты – писали, что эта семья обеднела и дочери питали надежду выйти замуж за состоятельных людей. Неизвестно, как и почему Хуаресы в полном составе оказались на Кубе, но в любом случае они должны были войти в придворное окружение Веласкеса. Хуан, брат Каталины, завязал дружбу с Кортесом; одна из сестер, похоже, весьма нравилась губернатору. Все это, впрочем, не объясняет, почему Веласкес так настаивал, чтобы Кортес обвенчался с юной Каталиной, и почему этот союз стал платой за освобождение из темницы.

Зато мы знаем, почему Кортес не желал жениться: в то время он счастливо жил во грехе с тайнянкой, которая родила ему дочь.[70] Он даже крестил свою туземную подругу под именем Леоноры, а ребенку дал имя и фамилию своей матери – Каталины Писарро. Ничуть не считая этот союз мезальянсом, Кортес добился от Веласкеса обещания стать крестным отцом маленькой метиски, которое было исполнено.[71] Позже губернатор находил удовольствие называть Кортеса compadre.

Этот эпизод весьма показателен, поскольку Кортес впервые покидает испанский лагерь, чтобы обратиться к миру коренного населения. Решение основать семью с индейской женщиной уже говорит о многом, но, дав ребенку имя своей матери, Эрнан недвусмысленно заявил о желании включить девочку в генеалогическое древо своего рода. Его отношение к связи с Леонорой (которую он также наделит фамилией Писарро) как к настоящему брачному союзу подтверждается и тем, что в 1529[72] году он исхлопотал у папы римского признание маленькой Каталины законнорожденной; всегда проявлял к ней большую нежность и включил ее в завещание наравне с другими своими детьми. После завоевания Мексики он вызовет Леонору и Каталину к себе в Теночтитлан. Он сделает так, что мать его старшей дочери выйдет замуж за идальго Хуана де Сальседо, его неотлучного спутника с самой Кубы, который в 1526 году станет эшевеном (regidor) Мехико.

Рассмотрев внимательно этот аспект, мы, возможно, найдем в нем указание на истинную причину конфликта Кортеса с губернатором Диего Веласкесом. 1514 год ознаменовался резким изменением общественного мнения и распространением нового взгляда на конкисту. У истоков нарождающегося движения стоял доминиканец Антонио де Монтесинос, который учинил настоящий скандал в воскресенье 1511 года, подвергнув «резкой критике» Диего Колумба и encomenderos в своей ставшей знаменитой проповеди. Он обрушился на жестокость конкистадоров и прямо обвинил тех в истреблении индейцев ради одной лишь наживы и совершении тем смертного греха. Изгнанный адмиралом из Санто-Доминго и вернувшийся в Кастилию, он тем не менее был принят королем, и из его жалобы появились на свет «Бургосские законы» от 27 декабря 1512 года, которые стали первым юридически оформленным требованием хорошего обращения с индейцами. Дело сдвинулось с мертвой точки.

Другим катализатором стало завоевание Кубы. В 1514 году завершилось ее «умиротворение». Испанцы основали семь городов[73] и полностью овладели всем островом Фернандина. Но истребление туземцев не давало покоя наиболее порядочным людям. Операция, осуществленная Веласкесом и Нарваесом, была чудовищным преступлением против человечества. На земле, усеянной трупами, не осталось ничего, что составляло ее душу, разум и память; испанцы не оставили камня на камне от двухтысячелетней истории. Примечательно, что Лас Касас стал решительным защитником индейцев именно в 1514 году. Брат Бартоломе в свои двадцать восемь находился при Овандо в Санто-Доминго. Обладая характерной для того времени способностью сочетать несочетаемое, Лас Касас был одновременно и пастырем, и рабовладельцем-энкомендеро. В течение двенадцати лет он безжалостно эксплуатировал индейцев в своих владениях. Вместе с Кортесом он принял участие в кубинской экспедиции 1511 года и завоевании центральной части острова, получил за заслуги землю и repartiemento индейцев на Рио Аримао возле Ксагуа (в настоящее время Сиенхуегос). Он пользовался этими благами вплоть до достопамятного воскресенья на Пасху 1514 года, когда торжественно порвал со своим прошлым, вернул энкомьенду и решил посвятить свою жизнь делу защиты индейцев.

Кортес, который в течение стольких лет получал тот же опыт, что и Лас Касас, мог также прийти к подобному решению. Не исключено, что он примкнул к новому ультракритическому фронту, олицетворением которого стал будущий епископ Чиапаса. Можно задаться вопросом, не была ли супружеская жизнь с индианкой проявлением проиндейской позиции конкистадора? Легко представить себе ярость Веласкеса, если Кортес решил таким образом открыто выражать свое несогласие с его действиями и методами. В этом плане, обязав Кортеса обвенчаться с испанкой, Веласкес рассчитывал заставить его одуматься и вернуться в свой лагерь.

И именно тогда проявился неординарный характер Кортеса. Да, он кастилец. Да, он христианин. Но почему при этом он не может также уважать культуру индейцев? Ни на йоту не отступив от своих убеждений и проявив в какой-то степени чувство дипломатического компромисса, он дал согласие на брак с Каталиной Хуарес в обмен на признание Веласкесом его дочери-метиски. Губернатор, попавший в ловушку, стал одновременно свидетелем на свадьбе и крестным отцом маленькой Каталины Кортес Писарро, дочери кубинской индианки.

В 1514 году, когда испанцы смогли вновь обратиться к вопросам организации кубинских владений, было принято решение перенести столицу на новое место. Веласкес обратил взор на южное побережье, менее подверженное циклонам и обладающее более мягким климатом. Там, в глубине бухты с глубоководным рейдом, в хорошо укрепленном природой месте находилось поселение тайнос, которое отвечало всем требованиям. Городок располагался на высоком холме в центре долины. На его месте возникла новая столица – Сантьяго.[74] Когда-то Колумб искал для своих Ла-Изабеллы и Санто-Доминго пустынные места, где никто никогда не жил. Теперь же спустя двадцать лет испанцы на Кубе селились на местах с доиспанским прошлым. Они приходили, конечно, бесцеремонными захватчиками, но все же в их действиях проявилась новая тенденция к преемственности. Все семь городов, «основанные» в 1514 году, выросли на месте прежних селений тайнос, в которых пришельцы довольствовались обустройством центральной площади с церковью и муниципалитетом – cabildo.

На учебном плацу в Сантьяго для Веласкеса построили дом. Каменный. Почти копию дома Кортеса в Санто-Доминго: угловой, в один этаж, с голыми, чрезмерно толстыми стенами и бойницами вместо окон. Это сооружение отличалось двумя особенностями, ставшими символическими. Внутри размещалась печь, но не для изготовления хлеба, а для переплавки золота в слитки. Богатство и власть шли рука об руку. И потом, это было, наверное, последнее средневековое здание христианского Запада. Повсюду в Европе уже господствовал новый стиль. Суровый практицизм уступил место элегантности и открытости. Новые веяния ощущались даже в Санто-Доминго: Диего Колумб выстроил себе в этом стиле дворец, который называли alcazar. Фасад выходил в город гармоничной галереей в пять сводов, которая повторялась на втором этаже в удачно выдержанных пропорциях; стойки балконных перил и украшения крыши оживляли комплекс, вызывая игру света на камне дворца. В сравнении с ним особняк губернатора Кубы выглядел символом давно минувшей старины.

Кортес, являвшийся алькальдом Сантьяго, не мог не видеть, как одновременно уходят в прошлое два противостоящих друг другу мира: исчезала цивилизация тайнос и агонизировала удушившая ее средневековая Испания. Но именно жертва Кубы вызвала эту смену эпох и последовавший за ней прорыв.

В 1515 году был отозван корыстолюбивый Диего Колумб. А 23 января следующего года, когда на престол Франции вступал Франциск I, в Мадригалехо скончался испанский король Фердинанд. Его кончина вызвала тяжелейший кризис престолонаследования, к которому мы еще вернемся. Регентом Кастилии стал кардинал Сиснерос. Зная об антильской драме, он попытался восстановить духовный порядок в Санто-Доминго, передав коллегиальное управление трем монахам-иеронимитам.[75] Стремясь привнести гуманность в управление Индиями, восьмидесятилетний регент хотел избежать борьбы за влияние между францисканцами и доминиканцами, уже утвердившимися на новых землях. Триумвират приступил к исполнению своих обязанностей в декабре 1516 года. Скоро его усилил четвертый брат. Почти в то же время, в апреле 1517 года, на Эспаньолу прибыл постоянный судья Алонсо де Зуазо, которому поручалось расследовать все спорные дела.

Как же тут не увидеть связи между этой озабоченностью проблемой индейского населения, которую первым проявил Лас Касас в 1514 году, и появлением духа Возрождения? Хотя до этого времени никто не интересовался судьбой Нового Света, который еще не скоро получит собственное имя,[76] нельзя упускать из виду поворот в общественном мнении, происшедший в 1515 году. Молниеносный захват Кубы, быстрое и безжалостное истребление тайнос заставили задуматься о законности действий испанцев, аморальности геноцида и в то же время о слабой жизнеспособности подобной колонизации.

Кортес был среди тех, кто задавался этим вопросом и разрабатывал собственную контрмодель, которая строилась на скрещении рас. Политика, проводимая Кортесом в Мексике, была продумана им уже в 1515 году и основывалась на опыте, накопленном за двенадцать лет жизни на Гаити и Кубе. Циники тут же напомнят о рабстве, эксплуатации рабочей силы и будут видеть в главнокомандующем Мексики всего лишь конкистадора, более хитрого и ловкого, чем другие, но преследовавшего те же цели личного обогащения и закабаления местного населения. Принять такую позицию значило бы пройти мимо глубокого понимания важного этапа колонизации Америки, а также не заметить одной человеческой истины: Кортес любил индейцев.

Трудно сказать, какие чувства испытывал девятнадцатилетний Эрнан, ступив на пристань Санто-Доминго, равно как невозможно установить, когда и при каких обстоятельствах Кортесом овладел интерес к культуре аборигенов, но, видимо, это было мгновенное озарение, быстро переросшее в твердую убежденность. Так же, как и многие его товарищи, Кортес получил энкомьенду за заслуги в карательных экспедициях против туземцев. Поразительно, но много времени спустя, уже когда он стал влиятельным человеком в Мексике и завистники начали его судебную травлю, открывая процесс за процессом, никто не смог раскопать ничего, абсолютно ничего о его прошлом в Санто-Доминго и на Кубе, что могло бы бросить тень на Кортеса. Если бы он организовал бессмысленную резню тайнос или плохо обращался с работавшими на него индейцами, это лыко обязательно попало бы в строку сфабрикованного дела. Учитывая, что в микросообществе островных колонистов все знали все обо всех, отсутствие компромата говорит о многом. Не мешало бы также найти объяснение и тому факту, что мексиканские индейцы любили Кортеса и защищали его; вероятно, потому, что и он любил их. Несомненно, что Кортес очень скоро проникся симпатией к индейцам, и это чувство не покидало его в течение всей оставшейся жизни.

Кортес был практиком, а не философом. Он старался действовать не словом, как Лас Касас, а делом. Кортес отлично понимал положение вещей. Кубе уже ничто не могло помочь. Поэтому с 1515 года он ищет место, где бы он мог воплотить в жизнь свое видение мира. Только придя к власти, он сумел бы доказать, что общество можно устроить иначе. Его взгляд обратился к материку. Какие же были альтернативы? «Золотая Кастилия»? Эти панамские земли оспаривались несколькими конкистадорами. Бальбоа, один из уцелевших участников экспедиции Охеды, пересек перешеек и 29 сентября 1513 года, войдя в воду по колено, принял во владение Тихий океан, который он назвал Южным морем. Почти в то же время, но в Кастилии, Педро Ариас де Авила, известный также как Педрариас Давила, устроил свое назначение губернатором Дарьена. (Показательный конфликт между колониальными конкистадорами и дворцовыми интриганами, изобретателями и прихлебателями, воинами и щелкоперами.) Флорида? Хуан Понс де Леон высадился там со своей армадой в Пасхальное воскресенье 1513 года и окрестил новую землю по имени этого христианского праздника (Pascua Florida). Понс де Леон был ветераном колонизации, сопровождавшим еще Христофора Колумба во втором его плавании. В бытность свою энкомендеро в Юме, восточнее Эспаньолы, он попытался завоевать Пуэрто-Рико, но был изгнан оттуда восставшими индейцами. Он принадлежал к типичным представителям Средневековья и долгие месяцы тщетно искал источник молодости на земле Флориды, потеряв почти всю команду в этих бесплодных поисках ушедших времен. Бразилия? С момента подписания Тордесильясского договора эта территория принадлежала Португалии; официально она была занята с провозглашением ее собственностью Кабраля в 1500 году, и Испания не имела намерения оспаривать свершившийся факт. Рио-де-ла-Плата, открытая Хуаном Диасом де Солисом в 1515 году? Слишком далеко и непохоже на ставший привычным Карибский мир.

Остается только Мексика. Все говорит о том, что в 1514–1515 годах Кортес думал именно о Мексике, которая вовсе не была terra incognita.[77] Достаточно взглянуть на карту, чтобы понять, что эта территория, расположенная всего в двухстах километрах от западной оконечности Кубы, просто не могла остаться не замеченной испанцами, чьи корабли бороздили Карибское море в течение двадцати лет. Христофор Колумб во время четвертого плавания в 1502 году повстречал лодки мексиканцев возле Гуанакских островов близ Гондураса, но те направлялись на запад, а Колумб решил взять противоположный курс на восток. И он повернулся спиной к Юкатану, до которого оставалась всего неделя плавания под парусом. В период с 1500 по 1510 год на этот полуостров должно было наткнуться немало исследователей, но в то время умами еще владела концепция Колумба, и все искали… Индию, то есть обходной путь в Китай. Все мореплаватели, среди которых были Виченте Янес Пинсон и Хуан Диас де Солис, возвращались разочарованными тем, что не смогли реализовать заветную мечту.

В 1511 году испанское судно, возвращавшееся с Дарьена в Санто-Доминго, потерпело крушение у Ямайки. Человек двадцать команды спаслись в шлюпке, которую ветром и течениями вынесло к побережью Юкатана. В руки майя попало с десяток испанцев. Уцелели только двое, всех остальных принесли в жертву. Двух счастливчиков звали Гонсало Герреро и Джеронимо де Агилар. Последний сыграл не последнюю роль в завоевании Мексики Кортесом. В 1513 году, возвращаясь из Флориды, Понс де Леон достиг северной оконечности Юкатана. Не исключено, что были и другие случайные контакты, но только первооткрыватели не могли воспользоваться успехом, поскольку открытие без мандата было нарушением субординации! Открытие можно было совершить только на основании соответствующего контракта – капитуляций. Этим объясняется запоздалое обнаружение Мексики: административный процесс был забюрократизирован, и Веласкесу как губернатору Кубы запрещалось проводить «заселение» вне острова.

Впрочем, с 1517 года история ускорила свой бег. Воспользовавшись неопытностью только что прибывших в Санто-Доминго иеронимитов, Веласкес получил от них право снарядить суда для ведения rescate, то есть торговли с соседними островами. Под этим невинным словом скрывались изъятие золота у туземцев и обращение их в рабство. Под прикрытием такой довольно ненадежной лицензии Веласкес намеревался захватить лакомый кусок, на который давно положил глаз, – завоевать Мексику. Но действовать надо было осторожно. В качестве разведчика он послал несколько простоватого богатого идальго Франсиско Эрнандеса де Кордову. Веласкес передал ему три корабля с тремя сотнями солдат, почти все из которых откололись от экспедиционного корпуса Педрариаса Давиды в Панаме. Среди них находился и Берналь Диас дель Кастильо, который впоследствии будет вести хронику приключений Кортеса.

8 февраля 1517 года маленькая флотилия вышла из порта Аксаруко (сегодня Харуко), который служил базой снабжения при подготовке экспедиции.[78] Первая загадка. Зачем назначать пунктом сбора крошечный индейский городок с узкой бухточкой, когда рядом к востоку расположен огромный залив Матансас, а к западу лежит великолепный рейд Пуэрто-Карденас с удобными якорными стоянками? Только желание скрыть приготовления могло определить такой выбор. Есть и вторая загадка. По словам Диаса дель Кастильо, они достигли земли только на двадцать первый день плавания, когда им открылась северная оконечность Юкатана с деревушкой майя Экаб. До того каравеллам достаточно было трех дней, чтобы обогнуть полуостров. Где пропадали суда Кордовы все эти двадцать один день? Где они побывали? Последняя загадка. Учитывая, что официально целью экспедиции были Гуанакские острова возле Гондураса прямо к югу от Кубы, почему шкипер взял курс на запад?

Диас дель Кастильо о многом умалчивает, сообщая, что «мы плыли наудачу».[79] Лас Касас, признавая, что плавание к Юкатану заняло не более четырех дней, объясняет потраченное время задержкой в порту Сантьяго, из которого экспедиция вышла только в конце февраля, и остановкой в Пуэрто-дель-Принсипе![80] Сервантес де Салазар выдвигает иную версию: он открыто обвиняет Кордову в организации экспедиции, которая под предлогом захвата рабов преследовала цель завоевания Мексики в его личных интересах.[81] Сорок дней, прошедшие с выхода из Сантьяго и до попытки высадки на материке, по мнению хрониста, указывают на то, что Кордова взял курс прямо на залив Кампече. Другими словами, официальная версия была лживой, но причины вполне объяснимы. Шкипером флотилии был не кто иной, как Антон де Аламинос. Это был старый моряк, соратник Христофора Колумба, который знал Карибское море вдоль и поперек. Он был шкипером у Понса де Леона при открытии Флориды и видел Юкатан на обратном пути: он знал, где находится Мексика, и именно поэтому на него пал выбор Веласкеса. Де Аламиносу были даны четкие указания твердить всю дорогу, что Юкатан – остров: он знал, что это не так, зато политически и юридически все выглядело корректно, так как Веласкес имел разрешение только на исследование соседних с Кубой островов. Никакого материка. Значит, Юкатан станет островом.

Путешествие Эрнандеса де Кордова, стоившее жизни очень многим его участникам, оказалось крайне полезным для Веласкеса. Испанские команды отмечали, что майя носят одежду из хлопка, живут в настоящих городах с каменными домами, возводят высокие пирамиды для чествования своих богов и в их святилищах много идолов. Также они открыли, что майя умеют сражаться, располагают доспехами из плотной хлопковой ткани и не испытывают недостатка отваги в столкновениях с захватчиками. Каждый раз, когда мореплаватели пытались ступить на берег, чтобы запастись водой, их осыпали градом стрел и прогоняли прочь. Тем не менее испанцам все же удалось прихватить несколько военных трофеев в городе Экабе, который они окрестили Gran Cairo (Великий Каир): керамические фигурки, несколько предметов из меди, принятой конкистадорами за золото, и двух пленных индейцев, ставших впоследствии переводчиками. Кордова вышел к острову Лас-Мухерес, достиг мыса Каточе, крайней точки Юкатана, затем проник в Мексиканский залив и в конце марта спустился к Кампече, а затем Чампотону (Потончану). Майя дали отпор пришельцам, и потери в людях вынудили Кордову повернуть назад. Запасы пресной воды подходили к концу, и шкипер Аламинос предложил завернуть во Флориду, чтобы восполнить их там. Это говорит о сильном страхе, который майя сумели внушить испанцам. Ценой больших страданий и всего на двух судах остатки экспедиции достигли Пуэрто-Карденас на побережье Кубы. Те, кому посчастливилось остаться в живых, получили ранения, пали духом и были сильно истощены. Капитан Франсиско Эрнандес де Кордова отправился домой в Санкти-Спиритус, чтобы залечить там свои раны. Кое-кто, правда, поспешил в Сантьяго с отчетом губернатору.

Веласкеса результаты экспедиции ничуть не охладили. Он долго пытался допрашивать молодых пленных майя, окрещенных Мельхиором (Мелхорехо) и Юлианом (Хулианильо), которые так и не проронили ни слова. Он с восхищением рассматривал идолов, захваченных капелланом экспедиции, посчитал добытое золото многообещающей приметой и тут же решился подготовить новый поход.

Неделю спустя перед губернатором предстал умирающий Эрнандес де Кордова, который добрался с Тринидада до Сантьяго на индейской пироге. Веласкес не постеснялся объявить, что Кордова не будет участвовать в следующей экспедиции, а руководить ею будет выбранный им новый командующий Хуан де Грихальва. Того, кто открыл дорогу в Мексику и снарядил экспедицию на собственные средства, цинично использовали и выбросили на задворки истории. Кордова скончался через несколько дней, успев отправить в Кастилию высокопоставленным друзьям и родственникам[82] несколько писем, в которых описал «свое» открытие Мексики и подлость Веласкеса, решившего ее заполучить. Разоблаченный губернатор больше не мог держать все в секрете и поэтому сам перешел в наступление: готовясь выйти в море, он сообщил в Испанию, что им открыта новая неизведанная земля по названию Юкатан, и требовал назначить себя adelantado.[83] При помощи этого титула, который сам по себе ничего не давал, Веласкес хотел уйти из-под опеки Диего Колумба, вице-короля Индий, чья власть опиралась на хунту монахов иеронимитов Санто-Доминго. Кстати, именно они, одураченные в очередной раз, дали добро на организацию новой экспедиции. Не дожидаясь ответа из Кастилии, губернатор начал подготовку к походу.

Начальником экспедиции был избран молодой Хуан де Грихальва, двадцативосьмилетний племянник Веласкеса. Что мог подумать Кортес о таком назначении? Он с трудом сдерживал себя. Мексика открывала последнюю возможность реализовать свои планы, пока Новый Свет не будет аккуратно разбит на участки и поглощен начавшейся колонизацией.

В 1517 году Кортес был влиятельным человеком на Кубе. Мэр столицы, «на короткой ноге» с домом губернатора, любимый колонистами за ставшее легендарным дружелюбие, Кортес должен был быть не хуже Веласкеса осведомлен о результатах «тайной экспедиции» Кордовы. Если он хотел реализовать свои мексиканские проекты, час пробил: было бы логично поговорить с губернатором. Достаточно было махнуть рукой, и весь остров бросился бы к кораблям! Только тут фокусник Веласкес вынул из цилиндра хрупкого и занудливого Грихальву. Если это имя ему шепнул сам Кортес, то ход весьма ловкий с его стороны: Грихальва не обладал нужным характером, и Кортес мог в удобный момент выступить в роли спасителя. Если же Кортес не участвовал в экспедиции не по своей воле, то тоже не беда: он выступит третейским судьей. На этот раз Веласкес снарядил корабли за свой счет и сильно потратился, а Кортес, напротив, богател. К тому же у губернатора по-прежнему не было полномочий на «заселение» Мексики, разрешение имелось только на ведение торговли. Кортес мог спать спокойно: не Грихальва перейдет Рубикон. А вот от его помощников можно было ждать всего. Тремя кораблями командовали яркие, сильные личности и авантюристы большого масштаба: Педро де Альварадо, будущий губернатор Гватемалы, Франсиско де Монтехо, будущий adelantado Юкатана и губернатор Гондураса, Алонсо де Авила, один из главных действующих лиц завоевания Мексики, который впоследствии попадет в руки французских корсаров.

Экспедиция вышла из Сантьяго в конце января 1518 года. Четыре корабля собрались сначала в заливе Матансас на севере острова, где были приготовлены припасы для двухсот человек экспедиционного корпуса, солдат, матросов и вспомогательных тайнос (naborias). Выйдя в море в конце апреля, флотилия обогнула мыс Святого Антония (cabo Guaniguanico) первого мая.[84] Шли знакомым маршрутом, так как Грихальва нанял трех шкиперов из экспедиции Кордовы. Третьего мая достигли острова Косумеля, который немедленно окрестили Санта-Крус в честь праздника обретения честного креста, отмечавшегося в тот день по христианскому календарю. Высадка на Косумель была предпринята со всей осторожностью, но испанцы нашли только брошенный город, оставленный всеми жителями за исключением юной и очаровательной индианки-тайнос родом с Ямайки, которую захватили в плен майя.[85] Последние бежали в глубь города, выслав ее в качестве вестника. Майя сообщили через нее, что не желают устанавливать контакты с испанцами. Тогда Грихальва совершил сюрреалистический акт, торжественно зачитав в пустом городе requerimiento. Это был текст, который в нескольких сжатых положениях провозглашал индейцам, что их земли были дарованы папой кастильским королям и поэтому они являются их вассалами и должны повиноваться. Документ этот читался в первый раз Педрариасом Давилой в 1514 году при высадке в Дарьене. Оглашать его являлось одной из обязанностей конкистадоров; в действительности этот документ узаконивал применение силы в случае неподчинения. Этакий псевдоюридический фиговый листок экспроприации.

И вот Грихальва, стоя у подножия оставленных пирамид в окружении своей испанской охраны на огромной центральной площади под палящим солнцем, передает слово своему нотариусу.[86] Шум прибоя перекрывал звуки бессмысленного воззвания на непонятном для аборигенов языке. Сознавая нелепость обращения к ветру, Грихальва распорядился прикрепить текст рекверимиенто к стене главного храма, доведя дело до полного абсурда! Как будто майя умели читать по-испански! В этом выразилась вся зашоренность испанских властей, убежденных в собственном превосходстве и безразличных к людям, населявших американские земли. Новый Свет для веласкесов и грихальв был абстрактным понятием, мечтой о богатстве, райским миражом, не имеющим ничего общего с реальностью. Новая волна, которую породил Кортес, напротив, отличалась стремлением в полной мере использовать коренное население в политической игре конкисты, учитывая реальное положение вещей.

Экспедиция продолжалась. Грихальва проявлял большую нерешительность. Сначала он направился к югу, к Тулуму, затем прошел вдоль побережья Юкатана вплоть до залива Асунсьон, который исследовал 13 мая. Далее последовал мятеж его капитанов, не желавших идти завоевывать страну майя: они знали, что один из них, потерпевший крушение, Гонсало Герреро, женился на дочери касика майя из Четумала и повел индейцев на вооруженную борьбу со своими кастильскими соплеменниками. Грихальва уступил. Последовало возвращение на Косумель. Курс на мыс Каточе, затем вниз к заливу Кампече. Полностью повторился сценарий предыдущей экспедиции. Высадка в Чампотоне. Град стрел, рукопашная. Огнестрельное оружие, – несмотря на свою смертоносность, – не произвело впечатления на майя, которым всегда удавалось нанести испанцам урон, прежде чем отступить. Семь убитых, шестьдесят раненых, среди которых и сам Грихальва: он получил три стрелы и потерял два зуба. Корабли плыли дальше, более не предпринимая попыток высадки. Запасы воды были на исходе. Майя не желали вести торговлю и отказывались от любых контактов.

Продолжая спускаться на юго-восток, флотилия достигла острова, покрытого мангровыми зарослями (сегодня он называется Кармен). Испанцы открыли, что за этой узкой полосой земли лежит большое внутреннее море. Шкипер Аломинос заключил из этого, что Юкатан – остров. Он назвал место Бока-де-Терминос[87] и решил, что его воды сообщаются с заливом Асунсьон.

Пребывая в заблуждении с географической точки зрения, испанцы тем не менее интуитивно нащупали истину: эта «горловина с четкими границами» действительно являлась межевой линией, отделявшей владения майя от земель науа. Они уже обратили внимание, что переводчик Хулианильо, захваченный Кордовой, перестал понимать местных жителей. Испанцы увидели города и десятки тысяч индейцев, собравшихся на берегу, чтобы получше разглядеть пришельцев. Окрестный пейзаж также изменился: почувствовалась рука человека. Но главное, пожалуй – это перемена в отношении к ним людей: в устье реки Табаско, которую начальник экспедиции назовет своим именем и за которой останется название Грихальва, испанцев встретило посольство императора Монтесумы. Они получили подарки в знак мира и были приглашены местными касиками на пир.

Роскошные украшения из дорогих перьев и богатые одежды из вышитого хлопка не привлекли к себе такого внимания гостей, как несколько безделушек из золота, показанных чужеземцам. Единство команды распалось. Утративший покой при виде богатства и уровня развития страны науа Альварадо и подложил свинью Грихальве, уйдя со своим кораблем самостоятельно исследовать рио Папалоапан, которую он назвал своим именем по примеру начальника, чей авторитет он сильно подорвал. Однако Альварадо был настигнут и призван к порядку. Мятежный капитан вернулся в строй, правда, не надолго. В конце июня испанцы стали на якорь возле местечка, которое станет впоследствии городом Веракрус. Грихальва назвал этот рейд именем Святого Хуана из Улуа, поскольку в тарабарских разговорах с туземцами два слова повторялись беспрестанно – Мехико и Кулуа. Последнее слово испанцы подхватили и называли так хозяев Мексики ацтеков, живших в столице Теночтитлане. Кулуа, или кулуаки, на самом деле были жителями Колуакана – города-спутника Мехико, который находился в зените славы до прихода ацтеков к власти в XIV веке нашей эры.

Отношения с тотонаками, населявшими побережье, установились просто великолепные: в обмен на иголки, стекляшки и гребешки они дали испанцам большое количество золота и медных топориков, которые Грихальва принял за золотые. Очевидно, изобиловала богатствами мексиканская земля. Встал естественный вопрос: продолжать торговать или заселять?

«Заселить» означало официально захватить землю, провозгласить рекверимиенто, основать город и удерживать его силами горстки испанцев против множества врагов. Грихальва не чувствовал в себе необходимых сил, поэтому аргументировал свой отрицательный ответ капитанам тем, что Веласкес дал ему право только на торговлю (так оно на самом деле и было). Наиболее воинственные Альварадо и Авила подталкивали его к самочинному захвату.[88] Разочарованный Альварадо заявил, что возвращается назад, и ушел, хлопнув дверью. Между двумя конкистадорами все же была достигнута дипломатическая договоренность: Альварадо официально возвращался на Кубу, чтобы доставить раненых и собранное золото, а также передать Веласкесу донесение Грихальвы. Внешние приличия были соблюдены.

Пока Альварадо добирался до Кубы против ветров и под проливными летними дождями, Грихальва решил продолжить исследование в северо-западном направлении. До Тукспана, пока берега населяли тотонаки, все шло превосходно, но затем в районе Пануко начались земли гуацтеков, и испанцы вновь столкнулись с враждебностью местного населения. Сочтя, что он уже достаточно повидал, и наворовал, и таким образом обеспечил себя до конца своих дней, Грихальва приказал взять курс на Кубу. Это возвращение, отягощенное междоусобицами, техническими проблемами и неблагоприятными погодными условиями, длилось целую вечность.

На Кубе уже начали беспокоиться. Наступил сентябрь, а об экспедиции еще не было никаких вестей. Прошло уже четыре месяца. Губернатор решил снарядить каравеллу, чтобы отправить ее на поиски Грихальвы. Эту задачу он возложил на Кристобаля де Олида. Где-то в конце сентября, после отъезда Олида, до Кубы каким-то чудом добрался Альварадо. Можно представить себе сцену встречи с Веласкесом: губернатор не может отвести горящих глаз от добычи и слушает, как Альварадо честит своего начальника, не допустившего «заселения». Бессовестный Веласкес, запретивший племяннику заселение, так как сам не имел на то разрешения, публично обрушился на своего протеже. Тот был теперь виноват в послушании. Об этом не замедлили сообщить Кортесу: Эрнан понял, что пришел его час, но надо еще суметь выиграть партию.

Естественно, теперь уже просто не могло не быть следующей экспедиции… для заселения. Оставалось только выбрать начальника и подыскать приемлемое юридическое обоснование. С последним затруднений не возникло: новая экспедиция отправлялась на поиски трех пропавших испанских кораблей. Кто посмел бы не дать разрешения на столь гуманную и бескорыстную операцию? Само собой, о богатствах Мексики никто не обмолвился и словом. Однако Веласкес никак не мог определиться с руководством экспедицией. Кандидатов было множество. Эрнан действовал осторожно, не открывая своей заинтересованности: его верные люди стали трубить повсюду, что лучше Кортеса никого не найти. Не исключено, что Веласкес внял аргументу в виде весомого кошелька, но так или иначе назначение состоялось. С одной стороны, надо было торопиться выйти в море до того, как объявится Грихальва и разрушит алиби. С другой стороны, Кортесу не хотелось лишаться опыта, полученного предшественником, да и кораблей на Кубе не хватало, и стоили они весьма недешево. Но Кортес сумел найти выход из этой ситуации.

Он начал с двух столпов любого предприятия – финансового обеспечения и юридических контрактов. В последнем он проявил большое знание дела. Он послал своего приятеля Хуана де Сальседо, будущего мужа своей кубинской подруги, к иеронимитам в Санто-Доминго за разрешением Веласкесу организовать экспедицию. Сальседо добыл у монахов подписанную бумагу. Затем Кортес на месте составил контракт, который заставил подписать Веласкеса. «Написанный лучшими чернилами», – вспоминал Диас дель Кастильо.[89] Кортес нашел общий язык с секретарем губернатора Андресом де Дуэро, и «инструкции», подписанные Веласкесом в пользу Кортеса в субботу 23 октября 1518 года, явно делались на заказ. Все было политически выдержано: и забота о ближнем, и христианское рвение, и научный интерес, и выгоды для короны, и антирабовладельческая направленность, и пр. Поскольку юридические рамки, ограничивавшие губернатора Кубой и близлежащими островами, остались прежними, Юкатан именовался островом Санта-Мария-де-лос-Ремедиос, а Центральная Мексика к западу от перешейка Тегуантепек – островом Улуа на местном наречии или Санта-Мария-де-лас-Ниевес на испанском. Дабы не привлекать внимания, ни о каком заселении даже не упоминалось, и проект был преподнесен как незначительная операция. Но не исключено, что у Кортеса уже имелись далекоидущие планы в этом вопросе.

Финансовое обеспечение экспедиции скоро устроилось с помощью казначея Амадора де Лареса, занявшего этот пост благодаря Кортесу. Эти тайные сообщники образовывали самую мощную финансовую группировку на Кубе. Они обязались снарядить за свой счет семь кораблей, тогда как Веласкес должен был подготовить остальные три. Все расходы по содержанию личного состава и обеспечению продовольствием нес только Кортес. Следует обратить внимание на величину капиталовложений, которые были не по силам одному Веласкесу. То приятное впечатление, которое Кортес произвел на Карла V, основывалось именно на этом выгодном для конкистадора соотношении сил: он поднес Мексику короне «на тарелочке», не попросив из казны ни гроша.

Но, спрашивается, откуда у Кортеса такие средства? Из накопленного за пятнадцать лет махинаций – деловых, политических и финансовых. Но деньги не имели власти над Кортесом. Он был чужд роскоши, накопительства и бережливости. Он видел в золоте лишь средство управления людьми и умами, средство воплощения давно вынашиваемой мечты – построения другого мира.

В мексиканскую экспедицию, в которую отправился в октябре 1518 года, он вложил все, что имел… и даже сверх того. Он потратил всю свою наличность, заложил имения, продал рабов и влез в громадные долги, свято веря в свою звезду. Кортес пустился в авантюру. Но никто ни минуты не сомневался в его успехе, да и как человек, которому всегда везло, мог потерпеть неудачу? Очевидно, что, несмотря на многие отличные качества Кортеса, доверием команды он был обязан главным образом своему благополучию.

Но в тот момент успех Кортеса зависел от хронологии событий. 7 ноября на Кубу вернулся Кристобаль де Олид, посланный на поиски Грихальвы. Официально сообщалось, что он не нашел никаких следов экспедиции; попав в шторм и потеряв все якоря, он решил повернуть назад. Рассказ Олида непоследователен, но тому имеется объяснение. Прежде других тайно оповещенный о его возвращении, Кортес купил молчание Олида в обмен на участие в экспедиции. Олид сообщил Кортесу ценные сведения: на самом деле он видел флот Грихальвы, экспедиция направляется на Кубу и будет здесь через несколько дней. Кортес больше не мог медлить. Пошел обратный отсчет времени.

Кортес, тайно готовившийся к отъезду, постоянно показывался на людях подле Веласкеса. В воскресенье 14 ноября он присутствовал на мессе в Сантьяго вместе с губернатором и тремя сотнями человек команды, уже отобранных для экспедиции. Он старался успокоить и удержать под своим контролем губернатора, которого осаждали толпы претендентов, жаждущих возглавить поход. Грихальва достиг берегов Кубы, но не у Сантьяго, как на этот раз ошибся в своих воспоминаниях Диас дель Кастильо, а в Сан-Кристобаль-де-ла-Гавана на юго-западном побережье острова.[90] Это было всего в трех-четырех днях плавания от Сантьяго! Для Кортеса отсчет велся уже по минутам. Хотя о возвращении Грихальвы знали пока еще немногие, эта весть быстро облетела бы весь остров. Альварадо немедленно отправился в Гавану, чтобы убедить Грихальву отправиться со своими судами к Тринидаду, который Кортес выбрал базой для завершения подготовки экспедиции.

Эрнан оказался в тяжелом положении: с прибытием Грихальвы изменился расклад, Веласкес собрался аннулировать контракт, а противники злорадно потирали руки. Но Кортес выдержал удар: спокойно и решительно он дал отпор одним и подкупил других. Его люди деликатно намекнули, что не оставят от Сантьяго камня на камне, если не отправятся в плавание вместе с Кортесом. Веласкес особо не упорствовал, но его доверенные люди попытались захватить склады продовольствия. Кортес тут же наложил руку на всех животных скотобойни и все находившиеся там запасы солонины, подкупив сторожей.[91] Ночью 17 ноября 1518 года Кортес приказал команде подняться на борт. Жребий был брошен. На рассвете корабли экспедиции подняли паруса. Веласкес, предупрежденный в последний момент, наблюдал с причала за отплытием своего протеже, не зная, что предпринять. Кортес не отказал себе в удовольствии подплыть в шлюпке, чтобы попрощаться с губернатором, который никак не мог сообразить, как ему следует себя вести в подобной ситуации. Стоял ли перед ним друг, который приумножит его славу и богатство, или мятежник, который его предаст? Спокойствие и непринужденность Кортеса сказались благотворно, и Веласкес не пытался мешать. Он не желал рисковать будущим. За Кортеса стоял весь остров. Губернатор вдруг почувствовал себя старым и уставшим: Кортесу тридцать три, у него талант и власть.

Тишину нарушил отдаленный звон колокола. В вышине прокричал орел. Паруса каравелл скрылись за горизонтом.