Бахыш Бабаев Тутанхамон

— Да сохранит тебя Амон на веки вечные! — Слуга, стоявший с подносом сбоку от фараона, переложил на стол очередное блюдо. Двое других обмахивали молодого царя огромными опахалами. Вход в зал охраняли четверо вооруженных телохранителей.

— А это что? Снова мясо и снова без костей? А я желал на ребрышках… Ты помнишь? — Тутанхамон в упор посмотрел на слугу, который мгновенно изменился в лице.

— Да, мой фараон, — пролепетал тот, — я помню. Но жрец верховный…

— Что? — разозлился Тутанхамон. — Эйе? Позвать сюда Эйе!

— Слушаю и повинуюсь, мой Фараон, — испуганно оставив поднос, слуга бросился выполнять приказание.

— Подумать только, — продолжал бушевать фараон, — на завтрак мякоть, на обед — мякоть, на ужин — тоже мякоть. Так я скоро превращусь в Ипи, начальника столовой. Но не это меня пугает. Я просто хочу есть бараньи ребра, обыкновенные поджаренные бараньи ребра. А меня все время пичкают мякотью…

Не спеша, с чувством собственного достоинства, вошел верховный жрец Эйе. Ему под пятьдесят, но выглядит намного моложе. За ним — слуга.

Эйе, предчувствуя недоброе, сдержанно поклонился правителю.

— Ты нынче ужинал, Эйе? — последовал вопрос.

— Да, мой фараон, — почтительно склонив голову, отвечал Эйе, — да будешь ты цел, невредим, жив и здоров.

— Мясо было с костями или без?

— Без, мой фараон.

Фараон промолчал, глядя на седеющего жреца, который пользовался в Египте огромным авторитетом. Эйе был умным, хитрым, коварным человеком. Его любили во дворце и побаивались одновременно. Жена Эйе, неизвестно отчего скончавшаяся в прошлом году в третий месяц Засухи, когда-то была кормилицей Нефертити, тещи нынешнего фараона Тутанхамона. Вдобавок ко всему, Эйе был личным советником Энатона, мужа царицы Нефертити.

— Я заказывал бараньи ребра, но мне почему-то принесли одну мякоть. Как это понимать, Эйе?

— Но их нет, мой фараон.

— Кого нет?

— Бараньих ребер.

— А где они? Не могут ведь бараны быть без ребер.

Эйе ответил не сразу.

— Бараньи ребра и остальные кости заколотых нами животных поступают на рынок для продажи простолюдинам. Так заведено во всех странах, таковы указания всех фараонов. Так было даже во времена Эхнатона, от которого отвернулись все боги Египта.

— Погоди, — Тутанхамон поднял руку. Эйе умолк, весь обратившись во внимание. — А что можно приготовить из ребер и остальных костей?

Эйе снова почтительно поклонился.

— Мой фараон, на этот вопрос лучше ответит Ипи, сам начальник столовой.

— Позвать его.

Эйе перевел взгляд на слугу, покорно ожидавшего указаний. Слуга низко поклонился.

— Слушаю и повинуюсь.

Усердие слуги чуть не навлекло на него бедствий. Выбегая из просторного зала, он чуть не сшиб с ног царицу Анхеспаамон. Она едва увернулась от прыткого исполнителя, который вначале испуганно приостановился, но затем, в следующую секунду, растворился в проеме входа.

— Приятного тебе аппетита, мой повелитель. — Анхеспаамон приветливо поклонилась мужу.

Тутанхамон протянул руку и усадил её рядом.

— Благодарю, мое сокровище. Как ты себя чувствуешь?

— Немного лучше. Но тебя, я вижу, что-то омрачает?

Тутанхамон многозначительно посмотрел на Эйе, продолжавшего стоять у стола.

— Судьба моего народа — это моя судьба. На неё упорно надвигают тучи.

— Кто же это, о свет моих очей? — Анхеспаамон с состраданием взглянула на мужа.

— Любимый нами жрец Эйе. Верховный.

Эйе нетерпеливо сделал шаг вперед.

— Мой фараон…

— Молчи, Эйе.

В зал поспешно вошли слуга и Ипи — небольшого роста юркий и довольно полный начальник столовой.

— Не может быть, — возразила Анхеспаамон. — Он добр к нам.

Тутанхамон не ответил на приветствие вновь прибывших и обратился к жене, как бы извиняясь.

— Прости, родная. Очень важный государственный вопрос, решать который надо нам самим.

Анхеспаамон понимающе кивнула и направилась к выходу.

— Скажи, милейший, — повернулся фараон к Ипи, — что можно приготовить из тех костей, которые поступают на рынок для продажи простолюдинам?

Начальник столовой, насколько позволяло ему брюхо, вновь почтительно поклонился и, мельком взглянув на Эйе, отчеканил:

— Мой фараон, да сохранит тебя Амон для могущественного Египта. Отвечаю на вопрос — овощные супы и бульоны.

— Завтра я подготовлю указ. Отныне будет все наоборот.

Эйе и остальные удивленно переглянулись. Новый указ молодого фараона не сулил ничего хорошего.

— Я не понял, мой фараон, — не выдержал Эйе.

— Будет наоборот. Мясо будет поступать в продажу для простолюдинов, а кости нам. Желаю ощутить, как себя почувствуют мои верноподданные после овощного супа и бульона.

Эйе резко поклонился и вышел вперед.

— Но, мой фараон, кушский царь, наш должник, решит, что мы сошли с ума и перестанет выплачивать нам дань.

Тутанхамон улыбнулся.

— Я сменю его тобой, почтенный Эйе. Ты ведь давно уже рвешься к власти.

Старик сделал вид, что обиделся, но не затаил злобу.

— Покорно благодарю, мой фараон. Там все храмы разграблены ещё Эхнатоном.

Тутанхамон встал из-за стола, поправил расшитый золотом красивый пояс, на котором висел кинжал. Сделав несколько шагов взад и вперед и вероятно что-то обдумывая, он начал, не глядя на адресата.

— Почтенный Эйе. Четыре года назад я внял твоим уговорам и, вопреки воле Аменхотена IV, моего покойного тестя, перенес столицу из Ахет-Атона сюда, в Фивы. По твоему настоянию я разрушил культ солнечного Атона и возвеличил культ бога Амона. Я, по твоему совету, восстановил почти все храмы и выделяю им больше половины золота, которые беру в походах. Мой народ постепенно начинает доверять мне, хотя и дело-то не в доверии. Просто я человек. Я не могу не кормить людей. Пойми, сытый лучше работает, веселей. Труд двух сытых рабов намного качественнее дюжины полуголодных. На них мы держимся, Эйе, пойми.

Эйе, никак не ожидавший такого поворота дела, круто отвернулся и пал на колени.

— Неужели боги отвернулись от Египта? — в отчаянии воскликнул он, воздев руки. — О, бог Амон, помоги нам, сжалься над нами! Объясни своему сыну, могущественному царю Верхнего и Нижнего Египта, да будет он цел, невредим, жив и здоров, фараону Небхепруре, что он по молодости лет ошибается, что от нас отвернутся завоеванные нами же страны, что падет наш авторитет в глазах простолюдинов. — Он свирепо обернулся к Тутанхамону. Мой фараон, ты не знаешь простых людей. Это скоты, не знающие меры ни в чем. Ты им дашь мясо, они потребуют птицу. Ты им дашь птицу, они потребуют рыбу. Наконец они потребуют рабов и рабынь. Это может привести к ослаблению государства. Мой фараон, опасно ублажать народ. Такой подход к черни может нанести непоправимый вред интересом Египта. Простолюдинов надо держать всегда впроголодь, чтобы им едва-едва хватало на существование. Послушай меня, мой фараон, не навлекай ты на себя на беду. Не давай им силы. Они применят её против нас…

Жест фараона заставил его умолкнуть.

— Довольно, Эйе. Завтра двадцать третий день четвертого месяца Половодья. Поедем в Куш, на юбилейный хеб-сед местного царя. Распорядись насчет подарков.

Эйе покорно поклонился.

— Слушаю и повинуюсь, мой фараон.

В зал под нескрываемыми восхищенными взглядами мужчин вошла царица Нефертити, родная мать Анхеспаамон.

Тутанхамон приблизился к ней, поцеловал руку.

— Не подобает повелителю оказывать такое внимание своей теще. Да ещё при посторонних. — Царица улыбнулась — ей льстила услужливость зятя.

Эйе украдкой пожирал её глазами. Стройная царица Нефертити обладала редчайшей внешностью восточной красавицы. Про неё слагали песни даже малограмотные простолюдины.

Тутанхамон подвел царицу к столу, усадил её рядом.

— Ты мать моей супруги, а значит и моя мать. Как идет постройка дворца?

Нефертити потупила взор и, слегка покраснев, нехотя ответила:

— Неважно, повелитель. Тутмос, начальник скульпторов, взял на себя обязанности главного зодчего и куда-то скрылся.

— Куда же? — заинтересовался фараон и, заметив скованность царицы, добавил:

— Все свободны.

Ипи и слуги тотчас удалились. Эйе, однако, несколько задержался.

До завтра, уважаемый Эйе.

Нерешительно потоптавшись на месте, Эйе все же произнес:

— Осмелюсь доложить, мой фараон, что Тутмос никуда не скрылся. Как мне стало известно, он в Куше для того, чтобы тайно обвенчаться с очень красивой рабыней из Финикии.

Нефертити вспыхнула и залилась краской.

— Не может быть, — твердо возразила она.

— Именно так, — Эйе возликовал. Он ненавидел Тутмоса, к которому царица была благосклонна. — Кстати, — он обратился к фараону, — царица Нефертити сама сможет удостовериться в этом, если возжелает завтра с нами выехать в Куш.

— Прекрасная мысль. Смена обстановки — лучшее снадобье от тоски, поддержал фараон.

— Мне надо завершить постройку дома, — бесстрастно заключила царица. А в Куш какими судьбами?

— На хеб-сед. Не поехать нельзя. Он мой должник.

Нефертити шумно перевела дыхание.

— Ох уж эти хеб-седы… Кому они нужны, если народ знает, что умерщвление старого царя — всего-навсего обман?

Тутанхамон согласно кивнул.

— Да, матушка. Жизнь мельчает изо дня в день. Настоящий хеб-сед справляли наши предки. И справляли справедливо, ибо старый фараон действительно не вправе управлять государством.

Эйе насупился и жестко бросил:

— Старый лев все равно остается львом.

— Дряхлым и никому не нужным, — не глядя на него, презрительно перебила царица. — А потому и завистливым.

— Так ты поедешь, царица? — спросил фараон.

Нефертити ответила не сразу. Она вспомнила мужа, который всегда твердил, что не доживет до своего праздника. Боги отвернулись от меня, потому что я отвернулся от них, говорил он тогда.

— Мой муж не дожил до своего хеб-седы. А посмотреть этот праздник мне бы хотелось. Только не следует из моей поездки делать какие-то выводы, она смерила Эйе уничтожающим взглядом. — Пойду приготовлюсь, — добавила она и направилась к выходу. Но, увидев торопливо входящую дочь, остановилась.

— Мама, а я тебя ищу.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Нефертити, целуя благоухающие волосы дочери.

— Уже не болит, будто ничего не было, — пропела Анхеспаамон, прижимаясь к матери.

Эйе сделал шаг и поклонился.

— Мой фараон, позволь мне удалиться.

— Иди, Эйе, иди. Не забудь про подарки. Да, постой. Утром я подготовлю указ, а ты мне собери глашатаев.

— Какой указ? — спросила Анхеспаамон, усаживаясь и притягивая к себе мать.

— Невиданный в истории Египта и земли, — с вызовом воскликнул Эйе.

Тутанхамон помрачнел. Похоже, этот старый сановник злоупотребляет его благосклонностью.

— Мне виднее, дорогой Эйе. Ты свободен, — раздраженно проговорил он и отвернулся.

Эйе попятился к выходу.

— Поход на Палестину? — спросила Нефертити, выпив прохладительного напитка.

— Нет, моя царица. Вопрос внутригосударственного значения.

Анхеспаамон звонко рассмеялась.

— Как смешно. Не о моде ли идет речь?

— Ладно, иду собираться, — вздохнула царица и поднялась.

Тутанхамон подошел ближе к жене, затем в нерешительности посмотрел на царицу.

— Представляете? Мои поданные питаются овощными супами и бульонами. У них нет мяса, только кости. И я решил исправить положение.

— Каким образом? — полюбопытствовала юная жена.

— Кости нам, мясо простолюдинам.

Нефертити подскочила как ужаленная.

— Что же, вдове можно и отдельный дом, и кости… Ей все можно, — со смешанным чувством горечи и разочарования процедила она.

Анхеспаамон бросилась на выручку.

— Ты не права, мама. Он повелитель, ему виднее.

Фараон заметно огорчился. Не находя себе места, он принялся взволнованно ходить по залу.

— Стараюсь, стараюсь, а меня не понимают, — сокрушался он, — делаю все, чтоб царица Нефертити не чувствовала себя одинокой.

— Не обижайся, милый. Маме тяжело после кончины нашего зятя Сменхкара. После смерти отца Сменхкар, как тебе известно, продолжал его политику. Богохульническую, как теперь называют. А отца вообще уже зовут еретиком.

— Спокойной ночи, — бросила Нефертити и поспешно удалилась.

Дождавшись её ухода, Тутанхамон подошел к жене и неожиданно присел.

— Сокровище ты мое. Скажи ей как-нибудь при случае, чтоб не вмешивалась в мои дела. Я очень люблю и уважаю её, но в делах государственных мне никто не должен мешать.

За пять лет супружеской жизни Анхеспаамон никогда не видела мужа таким раздраженным. Несколько растерявшись, она попыталась его утешить.

— Успокойся, успокойся, мой любимый.

Бывает состояние души, когда успокаивающий больше раскаляет, чем умиротворяет.

Тутанхамон был неудержим.

— Я призван руководить народом, а не объедать его. Хотя бы ради человеческой справедливости. Народ — моя опора. Вот вернусь из Куша и сам лично проверю состояние дел простолюдинов.

— И я с тобой, не сердись ты только… Ну, пожалуйста.

— И так все фиванские жрецы смотрят на меня с нескрываемой ненавистью. Боюсь я их. Вот верховный жрец Эйе. Ты помнишь, как он огрызнулся? — фараон, видя сострадание жены, несколько успокоился и говорил уже тише.

— Оставь его в покое, — говорила жена. — Он муж кормилицы моей матери. Правда, несколько изменился после смерти жены. Но все равно — он близкий нам человек. Отец ему очень доверял.

— Да не очень, — Тутанхамон стоял на своем. — Что-то он взъелся на твою мать…

— Ах, тебе это просто кажется. Он любит маму как родную дочь. А ты все подозреваешь, подозреваешь, — пошутила она. — Правду говорят — Небхепрурв очень молодой и горячий. И что сгоряча можно натворить множество бедствий.

Тутанхамон сделал жест, означавший — мне все равно, пусть говорят что хотят.

— Никакой беды не будет. Я за справедливость и разум, которые должны сочетаться в каждом человеке, будь он обыкновенны простолюдин или же верховный жрец.

— А во мне есть такое сочетание? — кокетливо спросила жена, одарив его ослепительной улыбкой.

Фараон нежно обнял её и ласково произнес, понижая голос до шепота.

— В тебе есть все. Ты единственно реальное мое богатство. Я весь дышу тобой и не мыслю жизни без тебя. Пожалуй, только одно обстоятельство иногда ввергает меня в пучину сомнений.

— Какое, о повелитель моей души, — воскликнула она, не сводя с него восхищенных глаз.

Правитель убрал руку и, грустно покачав головой, горько признался:

— Ты часто слушаешься маму и этим терзаешь меня.

Анхеспаамон беспомощно развела руками.

— Я между двумя огнями, — вздохнула она. — Муж и мама. Как мне трудно. Бывая рядом с тобой, мне кажется, я предаю её. С ней — словно предаю тебя. Вы оба в равной степени мне дороги. Даже не знаю, как избавиться от ощущения ложного вероломства.

— О чем ты говоришь, милая? — встревожился супруг.

— Хандра напала. Но ничего, пройдет.

Фараон встал.

— Я не имею права ревновать тебя к ней. Она твоя мать, а, значит, и моя тоже. Но, я считаю, не надо ей вмешиваться в государственные дела.

Анхеспаамон быстро взяла себя в руки, переборов уже неуместную сентиментальность. Потеряв отца, изменившего богу Амону и потому теперь уже оскверненного, она лишилась и его преемника — мужа сестры Меритамон Сменхкара, который правил страной всего полтора года. Она не верила в его смерть. Как может умереть молодой и сильный мужчина, которого укусил какой-то комар? Однако личный лекарь фараона утверждал именно так — смерть наступила в результате укуса насекомого. После кончины Сменхкара единственным мужчиной в семье оставался юный Тутанхамон, которому едва исполнилось четырнадцать лет. И за эти годы молодой фараон сделал немало, чтоб завоевать признание коварных фиванских жрецов, по могуществу не уступающих самому фараону. Однако, чем больше угождал он жрецам, тем подозрительнее те относились к нему. Анхеспаамон скорее чувствовала это и не знала, чем помочь мужу. Теряясь в решениях данного вопроса и не находя единственно верного, она боялась за мужа.

— Будь уверен, — обнадежила она, не станет. Объясню я ей. Знаешь, она очень переживает за Меритамон…

— Знаю, — перебил он её. — И что нашла в этом Упнефере твоя сестра?

— Он хорош собой, а сестра моя вдова.

Тутанхамон подал руку жене, помог ей встать.

— В искренности его я сомневаюсь только потому, что слишком он убедителен в речах.

Она обиделась, скорее за сестру.

— Ты, по-моему, сомневаешься во всех, кого знаешь.

— Меня настораживает его готовность угодить. Тот, кто старается угодить, меньше выделяется благородством.

Звуки литавр и барабанного боя громким эхом отзывались в просторном полукруглом дворе царя Куша. Сам он сидел с гостями — Тутанхамоном, Нефертити, Эйе. Приезд гостей не очень-то обрадовал хозяина, хотя внешне он этого ничем не проявлял. Мысль о том, что в прошлом году он недодал правителю Египта тысячу рабов, приводила его в уныние.

Тем временем двое слуг вынесли на всеобщее обозрение тяжелую гипсовую статую кушского царя и уложили её посреди двора. Откуда-то появился палач с обнаженным мечом и, обращаясь к статуе, грозно начал.

— Мой царь, я посланник бога, прибыл за твоей душой. Мой царь, я посланник твоего народа, прибыл за твоим телом. Богу и твоему народу, по обычаю наших предков, суждено сегодня, в день тридцатилетия твоего вступления на престол, отправить тебя в потусторонний мир, ибо ты стал немощен и дряхл. Готовь себя в загробный мир — молись!

Барабаны и литавры стихли. Царь стал на колени и, прочитав молитву, сел на свое место.

— Во имя благополучия народа, — громогласно заревел палач и сильным ударом меча отрубил статуе голову.

Нефертити ахнула. Закрыв лицо руками, она инстинктивно прижалась к Эйе, испуганно причитая:

— Как страшно… Я боюсь… Я хочу…

Предусмотрительно оглядевшись, Эйе убедился в том, что его не видят. Незаметно для окружающих обнял царицу.

— Я тоже хочу, — страстно прошептал он, задыхаясь в моментально охватившем его экстазе.

— Обряд свершен, хеб-сед окончен. Старого фараона нет. Пусть здравствует молодой, — заканчивает палач.

Слуги уносят останки статуи. Царь Куша нехотя встает, обегает трижды двор, после чего усаживается, тяжело дыша.

— Тридцать раз ты должен был обегать двор.

Кушский царь хитровато прищурился и шутливо погрозил пальцем.

— Мой писарь в документах укажет тридцать, дорогой правитель Небхепрура.

— Ты и дань свою вот так вот завышаешь? Разное — в бумагах и на деле?

Успокоившись, Нефертити удивленно уставилась на Эйе, который никак не убирал руку с её стана.

— Странно мне… Обнимаешь как-то странно. То ли как дочь, то ли… Не пойму тебя, Эйе.

— Как хочешь, мечта моя.

Она презрительно сбросила его руку, отодвинулась.

— Очнись, дурак ты старый.

Фараон Куша побагровел от последних слов владыки Египта. Совсем юнец, а мыслит как мудрец. Поэтому, грозно насупив брови, он встал и поклонился Тутанхамону.

— Царю Верхнего и Нижнего Египта, могущественному фараону Небхепруре, да будет он жив и здоров, цел и невредим, все свои долги я отправлю точно в срок и, если позволят условия, с некоторыми излишками.

— Не верю я тебе. Ты великий лгун, искусно маскирующийся под благодетеля.

Хозяин Куша в бешенстве обнажил меч.

— Может, спор наш разрешат мечи?

Тутанхамон, не ожидавший такого поворота событий, выхватил свой.

Гулкие удары оружия высекли искры. Весь клокоча от зависти к молодому и красивому юноше, волею судьбы ставшему сильным мира сего, фараон Куша пытался проткнуть ему горло.

— Он убьет его, — запричитала Нефертити.

— Идти против всех — идти против себя. Одинаково, — бесстрастно заключил Эйе.

— Останови же их.

— Бог Амон пускай их остановит.

Рослый, атлетического сложения мужчина, вбежал во двор и принялся разнимать дерущихся.

— Десять палочных ударов ты получишь дома, — сердито вскричал Тутанхамон, опуская меч.

— Слушаю и повинуюсь, мой повелитель. Но лучше мне быть побитым, чем, — он обернулся к царю Куша, — чем кому-то убитым. Зачем умирать в день своего хеб-седа?

— Ах, Тутмос, Тутмос, — вздохнула царица.

Эйе торжествующе повернулся к ней.

— Я же говорил — он в Куше, — ехидно напомнил он.

Тутмос подошел к Нефертити, почтительно скрестил руки на груди, поклонился.

— Моя царица, прошу меня простить за столь неожиданный отъезд. Мой брат решил жениться на рабыне из Финикии. Возникли трудности, устранить которые смог только я, применив служебное положение.

Эйе, завистливо наблюдавший за Тутмосом и Нефертити, решил отличиться.

— Тебя видели с этой самой рабыней. Очень красивая, говорят. Ничего не скажешь.

Тутмос пропустил адресованные ему слова мимо ушей и, не спуская пылкого взгляда с царицы, пояснил:

— Это мой родной брат. Царице, наверное, известно, что мы близнецы.

Царица промолчала, глядя не на Тутмоса, а куда-то мимо. Казалось, она вся была поглощена своими мыслями и ничего не замечала вокруг. Наконец она подняла голубые глаза на Тутмоса.

После смерти мужа Нефертити дала себе зарок — не выходить замуж. Однако жречество никак не было согласно с её решением. Сороковой день траура был не за горами. Египет ждал нового фараона. Эйе и сторонники торопили царицу — выбери мужа, нового царя. Но крутой и своенравный характер царицы не позволял переступить гордыню. Вдобавок ко всему, она просто не хотела выходить замуж не любя. Дни летели быстро. И вот тогда-то она приняла решение. После снятия траура провозгласила фараоном мужа старшей дочери — Сменхкара, который, сохранив приверженность религиозным догмам Эхнатона, рьяно принялся за старое. Фиванские жрецы, затаив злобу против нового царя, искали удобного случая, чтоб рассчитаться с ним и вернуть себе былое благополучие. Тутмоса тогда она ещё не понимала…

— Когда можно будет приступить к прерванным работам, Тутмос?

Кушский царь придвинулся к Тутанхамону, обиженно отвернувшемуся от всех.

— Прости меня, Небхепрура. Я погорячился. — Затем он повернулся ко всем. — Приглашаю на праздничный обед.

Тутмос подался вперед, приблизившись к царице, и тихо ответил:

— Богиня моя, строительство твоего дома будет завершено к началу второго месяца Всходов.

Тутанхамон дружески похлопал по плечу недавнего обидчика.

— Я прощаю тебя, кушский царь. К тому же, если признаться честно, захотелось поесть.

Кушский царь знаком подозвал слугу.

— Обедать будем здесь. Дорогой Небхепрура, ты не возражаешь? Здесь так прохладно…

— Отлично, отлично.

«Ты ещё попляшешь, мальчишка», — подумал хозяин, а вслух произнес:

— Передай повару — если попадется хоть одна кость, пусть пеняет на себя.

Тутанхамон поднял руку.

— А мне только поджаренные ребра.

Присутствующие удивленно переглянулись, но смолчали. Фараон Куша тупо захлопал глазами.

— Мой фараон, — обиженно выдавил он, — в нашем городе не принято угощать костями.

— А я хочу поджаренные ребрышки, — упрямо повторил Тутанхамон.

Эйе решил отомстить за уязвленные чувства мудреца и отвергнутого любовника.

— Мой фараон, не забывай — мы в гостях, — повысил он голос.

Тутмос вопросительно взглянул на царицу.

— Я не понимаю его.

— Мой зять совсем ещё ребенок. Так и норовит против течения.

Тутанхамон поднял руку.

— Довольно, — вскричал он Эйе. — Египтом правлю я. И не смей мне больше указывать. — Затем он повернулся к слуге. — Слушай мой приказ. На первое — всем подать овощной бульон. На второе — поджаренные кости. Десерт — на усмотрение хозяина, царя Куша. Мясо животных немедленно отправить на рынок. За невыполнение данного приказа все виновные будут жестоко наказаны. Ты понял?

Слуга тотчас склонил голову.

— Теперь иди.

Наступила напряженная пауза. Все понимали, приказ есть приказ. Небхепрура не прощает провинившихся. Он уже успел наказать Ипи по дороге в Куш десятью палочными ударами.

Молчание нарушил осмелевший на правах хозяина кушский царь.

— Мой фараон, прости, но это самый нелепый приказ, который я когда-либо слышал. Я повинуюсь, но простолюдины просто обнаглеют.

— Этим, кстати, я укрепляю твою власть.

— Боюсь, что подрываешь.

Тутанхамон безнадежно развел руками. Никто не желает считаться с его дальним прицелом в политике.

— Никто мня не понимает. Никто. Вот что меня печалит.

Тутмос подошел к Тутанхамону, поклонился.

— Мой фараон, царица Нефертити отказывается от обеда.

Нефертити раздраженно дернулась.

— Овощной суп успел надоесть уже в дороге, — зло бросила она.

Эйе воздел руки к небу, обращаясь к нему.

— Могущественный Египет начал разлагаться. Я тоже отказываюсь от обеда.

Двенадцать рабов, тяжело дыша, приволокли огромный золоченый стол с резными рожками. Четверо внесли во двор массивный золотой трон, предназначенный фараону Египта. Вскоре подошли и слуги с яствами на подносах.

— Дорогие гости, — обратился хозяин Куша, — не будем ссориться. Перекусим и посветлеем в мыслях. Уважаемый Эйе, садись здесь, рядом со мной. Дорогой Небхепрура, сюда, во главу стола, так, так. — Улучив момент, он прошептал Эйе:

— Потом поговорим.

Тутанхамон, едва усевшись, принялся за еду.

— Жареные ребра — моя слабость. Рекомендую всем.

Нефертити недовольно фыркнула, однако уселась.

— Простые египтяне скоро ожиреют, а мы превратимся в свору облезлых собак.

Тутмос услужливо протянул ей горячие лепешки и, когда Нефертити протянула руку, он легонько прижал её палец.

— До конца своей жизни буду служить тебе с собачьей преданностью. Верь мне, — страстно прошептал он.

— Не все собаки преданны, однако, — вполголоса заметила она.

— Ты не просто царица. Ты царица моей души, моей жизни. Ты гимн любви. Я всю жизнь любил тебя. Потому и не женился. Попрошу Небхепруру… Хочу официально…

Царица покачала головой.

— Не надо. Повремени немного. Построим дом, а там будет видно.

— Объедение, — причмокнул Тутанхамон, закончив трапезу.

Кушский царь тоже одобрительно закивал.

— По чести говоря, не ожидал. Вкусно…

— Вкусно, — передразнил его Эйе. — Каждый день даже жена надоедает.

Общий смех действительно развеселил. Заулыбались даже телохранители фараона, обычно суровые.

— Ловелас ты старый, Эйе, — пошутил Тутанхамон.

— Я ещё не старый, — встрепенулся тот.

— Ему только подай, — подлил масла в огонь кушский царь, — тут же сцапает. Орел.

— Да? — изумился Тутанхамон. — Я и не подозревал о его таких способностях.

— Как же, как же… По-моему в Египте не осталось ни одной рабыни…

— Как тошно, — презрительно сморщившись, прервала царица. Перестаньте, ради Амона.

— Кушский царь придвинулся к Тутанхамону и продолжил тише.

— Дни и ночи мечтает об очередной жертве.

— Так вот почему я его редко вижу на приемах!

— Понаблюдай-ка за ним. Приглянулась ему, кажется, твоя теща. Волком на неё смотрит, глаз не спускает.

Тутанхамон резко отодвинул тарелку и уставился на хозяина города.

— Ты шутишь, царь.

Желая сгладить недавнюю ссору, царь Куша во что бы то ни стало стремился завоевать доверие молодого фараона.

— Я его знаю, — продолжал он шептать, — будь уверен в правоте моих догадок. Не пропустит ни одной красивой женщины. А теща у тебя, я бы сказал, первая красавица в Египте.

Тутанхамон сидел пораженный. Эйе, тот самый Эйе, который вместе с женой ухаживал за Нефертити в её детские годы и который почти что приходится царице отцом по возрасту…

— Да я ему глаза выколю, лишу мужского достоинства, — мрачно процедил он сквозь зубы.

Царица, покончив с едой, довольная, откинулась назад. Настроение заметно приподнялось. Она уже не жалела о приезде в Куш, где встретила все-таки Тутмоса, рассеявшего её подозрения.

— Ну, как обед, уважаемый Эйе? — весело спросила она.

— В обществе царицы Нефертити не может быть невкусных блюд.

Кушский царь довольно усмехнулся.

— Вот, пожалуйста, крючок закинут.

— Но ведь рыба царская, — не верил все ещё Тутанхамон.

— Именно оттого ещё вкуснее и желанней.

Тутанхамон встал.

— Я прогуляюсь, — ни на кого не глядя, бросил он и заторопился к выходу. Телохранители поспешили за ним.

Кушский царь придвинулся к Эйе.

— Так дальше нельзя. Надо что-то придумать, — вполголоса предложил он. — Он опозорит нас на весь мир.

Е сделал ему знак — тише, дескать, услышат. Убедившись, что их не подслушивают, пожаловался тоже.

— Мне порою кажется — я схожу с ума. Молокосос проклятый. Унижает меня везде и всюду. А Аменхотеп IV и Сменхкар, если ты помнишь, очень уважали меня.

— Помню. Поговори с его женой.

Эйе раздраженно повел плечами.

— Она его безумно любит, но вмешиваться в государственные дела не станет. Больше чем уверен, царь.

— А как в Фивах отнеслись к новому указу Небхепруры?

Эйе горько вздохнул, развел руками. Вопрос задел его больное место. Богатые храмами Фивы приносили баснословные прибыли фиванским жрецам, во главе которых находился сам Эйе. Регистрация этих прибылей, поступающих большей частью в государственную казну, производилась им самим. Лишь четвертая часть этих доходов выделялась на благоустройство города, который, конечно же, не благоустраивался в силу личных интересов верховного жреца.

— Жертвоприношений становится все меньше и меньше. Храмы почти обезлюдели. Местное жречество в крайнем негодовании.

— Надо предусмотреть крайнее, — прошептал хозяин Куша.

Тутмос наклонился к нежному ушку Нефертити.

— Бесценная моя, я так соскучился по тебе.

— Ты закончил мой портрет — Царица отпила прохладительного напитка и повернулась к своему обожателю.

— Давно. Перед самым приездом сюда. Скорее бы домой, скорее бы к тебе.

Эйе подозрительно огляделся.

— Надо подумать, как это сделать. Очень все рискованно. Ты осознаешь всю степень ответственности?

— Другого выхода не вижу, — заключил кушский царь и, завидев входящего фараона, встал, подтолкнув локтем Эйе. Тот оглянулся и встал тоже.

— Прошелся по рынку, — возбужденно говорил Тутанхамон. — Народ ликует. Скорее, большинство. Остальные в каком-то странном замешательстве. Никак, думаю, не сообразят, как воспринять новый наш указ.

Кушский царь сдержанно улыбнулся.

— Народ — стадо животных, которое привыкло подбирать с земли. Доброта твоя не всем понятна.

— Указ твой ошеломляет их, — поддержал Эйе.

Тутанхамон резко подошел к Эйе и, глядя ему в глаза, жестко произнес.

— Я поступил так, как подсказала совесть. И не следует более возвращаться к этой теме. Тебе спасибо, царь, за гостеприимство повернулся он к другому. — Остальным приказ — готовиться. Эйе, выезд на рассвете.

Эйе и кушский царь молча поклонились. Тутанхамон в сопровождении телохранителей удалился.

Тутмос встал и демонстративно поклонился Нефертити.

— Моя царица, позволь мне попрощаться с братом.

— Ступай, Тутмос. Погоди. — Она сняла с себя перстень, увенчанный крупными алмазами. — Поздравь молодых от моего имени.

— Твоя щедрость безгранична, как моя преданность. Но я должен тебя попросить…

— Говори.

— В связи с женитьбой надо освободить брата от налогов и ввести его в хонты.

Нефертити подняла глаза на царя Куша. Тот сделал вид, что не слышит.

— Ты слышишь, царь? — спросила она.

— Слышу, моя царица, но помочь не смогу. Это противозаконно.

Эйе сделал кислую мину.

— Женитьба на финикийке? Она же враг.

Нефертити смерила его испепеляющим взглядом. Эйе казался ей лицемерным.

Она из враждебной страны, это верно, но любовь…

Эйе грубо прервал её.

— Какая там любовь, какая там любовь! Настоящий любви нет. Есть только идеал. Чем ближе мы к нему, тем дальше он от нас. Любви нет, есть истинная жажда наслаждений.

Царица презрительно отвернулась и подошла к царю Куша.

— Он с возрастом, по-моему, дуреет. Вопрос, однако, так и не решен.

Тот пожал плечами и отрицательно покачал головой.

— Я не имею права нарушать букву закона. Куш подвластен Египту. И в виде исключения рассмотреть данный вопрос и решить его положительно сможет только Небхепрура. Обращайся к нему. И если он даст мне такое указание, тоя выполню твою, царица просьбу.

— Ох, как все сложно, — вздохнула Нефертити. — Необходимо указание сверху, чтоб человека сделать человеком.

— Кроме того, — добавил Тутмос, — невеста брата должна принять наше подданство.

— После выкупа, — поспешно ответил кушский царь.

Эйе сидел в своей комнате и уже несколько часов подсчитывал прибыль в государственную казну. Таблички с цифрами порядком надоели ему, но он упрямо работал. Лазурита и бирюзы явно было меньше, чем за прошлый месяц. Оливкового масла, смолы и жира Куш недодал на сей раз тоже.

Он призадумался.

Если так пойдет и дальше, фараон учредит новый поход. Скорее, на Сирию. Золото и серебро в казне катастрофически тает, не принося ощутимой прибыли. Следовательно, оседает в народном кармане. Немху зажрались царской милостью, позволяют себе что угодно. Участились даже случаи купли и продажи рабов и рабынь. Рабовладельцы в крайнем отчаянии — с ними начинают конкуренцию. В храмы теперь уже, редко заглядывают даже уэбы. И во всем этом виноват новый указ фараона, — подумал он и поднял голову.

В дверях стоял темнокожий слуга, вероятно эфиопского происхождения. Эйе кивком подозвал его. Слуга тотчас подскочил и поклонился.

— Найди мне Упнефера, начальника слуг, — последовал приказ.

Слуга повиновался.

Эйе снова уткнулся в таблички, но вскоре почувствовал, что работать не в состоянии. Ненависть, внезапно всплывшая в воспаленном сознании, стала угрожающе нарастать. Она была направлена только против одного человека, волею которого Египет, думал Эйе, придет в упадок. Новая реформа Тутанхамона грозила преобразованиями, которые несомненно подрывали авторитет власть имущих и неуклонно вели к экономическому спаду в стране. Нужны походы, думал Эйе, и чем больше, тем лучше. Поубавится мужчин, поубавятся силы, нам противостоящие.

— Мой господин, я к твоим услугам.

Эйе вскинул глаза. Перед ним стоял Упнефер, худенький стройный юноша с впалыми щеками, весь внешний облик которого излучал стремление выполнить любое порученное ему дело.

Глава жрецов невольно усмехнулся. Такие, как Упнефер, без зазрения совести могут взойти по трупам на вершину славы. В данном случае именно такой и устраивал.

— Ты можешь сесть, Упнефер, — Эйе встал и, принялся в раздумье расхаживать по комнате.

— Как ты себя чувствуешь, мой мальчик?

Упнефер чуть не прослезился от умиления. Второй человек Египта интересуется его здоровьем.

— Да будешь ты цел, невредим, жив и здоров, — воскликнул он, — я в себе чувствую силу быка.

— Хвала всемогущему. Эйе внезапно остановился и поглядел на него в упор. — Ты уже выполнил указание фараона? — строго вдруг спросил он.

Упнефер на мгновение растерялся, затем, быстро сообразил, о чем идет речь, утвердительно затряс головой.

— Да, мой господин. Брат Тутмоса уже введен в хонты. Я ещё вчера разослал глашатаев.

Эйе промолчал, затем подошел к этому ревностному служителю и усадил его рядом с собой.

— Ты молод, тебе надо расти, — вкрадчиво начал он, зорко следя за выражением лица собеседника. — Я поговорю с повелителем. В Южном Оне нам нужен человек. Как ты на это смотришь?

Упнефер залился краской, глаза его заблестели каким-то неестественным светом. Уже вообразил себя правителем этого города, подумал Эйе. Подчиненный вдруг порывисто встал и плюхнулся на колени, целуя ноги верховному.

— Встань, встань. Я знал, что ты меня очень любишь и готов выполнить любое мое поручение.

— Ты только прикажи! — с пафосом вскричал Упнефер.

— Сядь. — Эйе вдруг нахмурился и испытующе поглядел на начальника слуг. — То, что я сейчас попрошу, должно оставаться в строжайшей тайне. Ты понял?

— Понял, мой господин. — Упнефер мгновенно избавился от иллюзий.

— Как зовут эту рабыню?

— Финикийку? — почти сразу догадался начальник слуг.

— Да.

— Истерим, мой господин.

— Истерим?

— Да, мой господин.

— Красивое имя. Ты должен привести её сюда. Но так, чтобы никто не знал. А тем более Тутмос и его брат. Сможешь?

— Нет ничего легче, мой господин. Когда?

— Чем быстрее, тем лучше. А теперь ступай.

Упнефер покорно повиновался и вышел.

Эйе достал костяные четки и принялся перебирать их.

Всем утру нос, невесело подумал он, вспоминая Тутмоса и Нефертити, сладко что-то друг другу нашептывавших, как два влюбленных голубка, там, в Куше. Ты меня опередил, Тутмос. Ну что ж, попробую отыграться.

Царица Нефертити с детских лет привлекала внимание верховного жреца. Выходя замуж за Эхнатона, который благодаря жене стал фараоном, Нефертити, как положено девицам знатного происхождения, всплакнула, уткнувшись в грудь Эйе. Этот плач Эйе будет вспоминать потом долгие годы. Пользуясь положением старшего, жена которого всю жизнь обхаживала будущую царицу, Эйе поцеловал её в лоб, мгновенно ощутив запах незабываемый благовоний, исходивших от царицы. Эйе хорошо помнил это день. Он тогда сделал шаг назад, боясь в порыве молниеносно охватившей его страсти сделать непоправимое.

А стройная голубоглазая женщина вызывала вдохновение придворных поэтом. Ей посвящали стихи, оды. Ее образ пытались запечатлеть художники и скульпторы. Странно, но этот нечестивец Эхнатон никогда и ни к кому её не ревновал, хоть и был настоящим уродом. Казалось, он даже не замечает свою жену, любящую его самоотверженно. Парадокс. Красавица любит урода, а он занят политикой. Свержением культа старых богов и возвеличиванием новых. Тьфу!

Впрочем, Эйе никогда не завидовал Эхнатону. Аменхотепа IV он просто боялся. В этом не было ничего предосудительного, так как его боялись все, даже жена, его безумно любившая, и все шесть родившихся потом девочек. Три умерли ещё в детстве — их забрала чума, свирепствовавшая тогда в обоих Египтах.

Нефертити! Эйе все время думал о ней, иссыхая долгие годы в безысходной пламенной страсти. Десять лет своей жизни он принес бы в жертву всемогущественному Ра за одну ночь с этой неземной красавицей.

Вспомнив Тутмоса, он вновь налился ненавистью. Надо будет как-то очернить их в глазах фараона, отомстив одновременно и Тутмосу, и Нефертити, отвергнувшей его, Эйе, и Тутанхамону, везде и всюду унижающему его.

Вошел темнокожий слуга и доложил об Упнефере.

— Пусть войдет, — распорядился Эйе и сел за рабочий стол.

Исполнительный Упнефер бесшумно юркнул в комнату, держа за руку испуганную смуглолицую рабыню.

— Эйе недовольно поднял брови.

— Истерим? — коротко спросил он.

Рабыня утвердительно кивнула, со страхом следя за каждым движением всесильного сановника.

— Ты свободен, Упнефер, — безразлично сказал он.

Упнефер почтительно склонил голову и попятился к выходу.

— Сядь, красавица. Кто твой хозяин?

— Гончарный дел мастер, господин, — залепетала та.

— Как его зовут?

— Собекмос.

— Сколько он заплатил за тебя?

— Я не знаю, — доверительно ответила рабыня, чувствуя, что сюда её привели по какому-то другому поводу.

Эйе вновь встал и принялся расхаживать по комнате, производя впечатление глубоко задумавшегося человека, занятого исключительно государственными интересами. Исподволь он разглядывал молодую рабыню, похожую на не сорванный пока цветок. Рабыня сидела на коленях, отчего тонкое белое полотно её одежды причудливо облегало крутые до восхищения бедра.

И этой красоткой будет обладать брат моего врага, завистливо подумал он неожиданно повеселев. Сливки будут мои, утешил он себя.

— А захочет ли он продать тебя, этот твой Собекмос? — спросил он, останавливаясь перед ней.

— Не знаю, ничего не знаю. Но он не прикасался ко мне.

— Значит, ты стоишь дороже, — полуутвердительно, полувопросительно произнес Эйе, отходя от неё и садясь за стол. — Вот что, красавица. Я хотел бы тебе помочь, хотя владыка великого Египта запретил куплю-продажу рабов. А ты, как мне известно, хочешь выйти замуж?

Рабыня, сидевшая с опущенной головой, склонилась ниже.

— Как зовут твоего избранника? — повелительным тоном спросил Эйе.

— Уна.

— Обещая помочь, если будешь слушаться меня.

— Буду, — прошептала рабыня.

Эйе вздрогнул от неожиданности. Неужели легкая победа?

— Уна не должен ничего знать.

Рабыня задрожала от зловещего намека. Сделав усилие над собой, она залпом выпалила.

— Я честная девушка, господин.

— Рабыня, — деловито поправил Эйе.

— Да, рабыня. Но рабыня честная, — не сдавалась та.

— Эйе решил сменить тактику.

— Ты должна мне принести разрешение от своего хозяина, если он согласен на выкуп. Кстати, чем ты выкупишь себя? У тебя ведь нет ни золота, ни серебра.

Она растерянно повела плечами и промолчала.

— А я бы мог тебя выкупить в обмен на твою покорность. Выкупил бы и отпустил бы с миром, Что скажешь?

— Мне нечего сказать, господин. У меня за душой нет и меди.

— Вот видишь, — оживился Эйе, но быстро взял себя в руки и продолжал сдержанней. — Я дам тебе много золота, и ты будешь счастлива со своим Уной. Если захочешь, введу его в хонты.

— Я, право, не знаю, — заколебалась Истерим.

— Не бойся могущественного Эйе. Подойди к нему, дитя мое, — пропел он, чувствуя, что инициатива переходит к нему.

Рабыня, потоптавшись немного, нерешительно подошла к нему и стыдливо отвернулась.

— Будь поласковее со своим господином, — прошептал он, обнимая её за бедра.

Рабыня от неожиданности отпрянула, но в следующее мгновение оказалась в железных тисках озверевшего от одиночества мужчины, который грубо начал срывать с неё одежды.

— Не надо, взмолилась она, чувствуя бессмысленность сопротивления.

— Я сделаю тебя жрицей, — задыхаясь от волнения, выдавил он и, подхватив её, обреченную, на руки, потащил в смежную комнату, в открытую дверь которой виднелось широкое ложе, увенчанное с четырех сторон золотыми уреями.

Личный советник фараона Маи пребывал в отличном расположении духа. По его просьбе Небхепрура назначаил сына своего советника правителем Южного Она. Радости старика не было границ. Честный и порядочный Маи таким же воспитал и собственного сына.

Служа ещё Эхнатону, Маи завоевал себе широкую популярность при дворе и в народе. Египтяне любили его. Он всегда был готов прийти на помощь, помогал несправедливо обиженным, разоблачал незаконно наживающихся. Человек аналитического ума, жизнерадостной энергии, он пользовался всеобщим уважением. Экономические прогнозы, выдававшиеся им в эпоху Аменхотепа IV, и по сей день, как правило, оправдывались. После кончины Эхнатона его цена и занявший престол Сменхкар, всецело доверявший советнику.

Для Тутанхамона Маи был не только советником. Фараон относился к Маи как к собственному отцу, который всегда направит заблудшего сына на путь истинный.

Хмурый и чем-то озабоченный Небхепрура нашел советника в дворцовом саду.

Увидев фараона, Маи хотел было поклониться, но Тутанхамон остановил его.

— Ты же знаешь, как я тебя люблю, Маи, — укоризненно начал он, и советник понял — что-то случилось. — Эйе предлагает выступить против Сирии, — озадаченно добавил он и вопросительно глянул на советника.

Маи задумался. Годовой бюджет государства в последнее время не приносил желаемых результатов. Процент прибыли заметно снижался, что не могло не насторожить Эйе, предложившего поход на одну из самых богатых стан Востока — Сирию. Вдобавок ко всему, подвластный Куш перестал продавать Египту живую силу — рабов. Торговля рабами велась только с Финикией, которая, кстати говоря, тоже стала постепенно ограничивать свои потенциальные возможности. Выходило, что кризис в экономике начал наступать на пятки.

— Они хорошо вооружены, — произнес он.

— Знаю. Тем не менее, что-то надо делать.

— И живут хорошо. Средний уровень жизни их простолюдина намного выше нашего.

Тутанхамон присел рядом со стариком, вертя в руках массивную золотую трость — символ высшей власти.

— Мне кажется, поход необходим, — поднял голову старец. — Однако не помешала бы и проверка подсчетов верховного жреца.

— Откровенно говоря, Эйе не внушает мне доверия, — признался фараон. Но его поддерживают моя жена и её мать. Они ему слепо верят, чем и обезоруживают меня.

— Не горячись, мой фараон, не горячись. Каждой обвинение требует подкрепления доказательствами. А их у тебя нет.

— Выходит, мы должны выступить?

— Это был бы лучший выход из создавшегося положения. Если Сирия станет в будущем платить нам дань, то мы очень быстро поправим здесь свои дела. И вот тогда не лишней была бы и проверка подсчетов Эйе. Сдается мне, определенную часть доходов он присваивает.

Тутанхамон встал. Поднялся и Маи.

— Выступаем через три дня. Маи, ты объявишь сбор. Всех заместителей войска пришли ко мне.

— А Куш способен нам помочь людьми?

— Я распоряжусь послать туда гонца с моим приказом.

Маи отвел глаза.

— Мне неприятен царь Куша. Может, мы воздержимся от его помощи?

— Но он мой должник, — удивился Небхепрура. — И если он поможет мне, я прощу его долг.

Маи низко поклонился.

— Могущественному владыке виднее. Однако, осмелюсь подсказать вот что. Новый продовольственный указ пришелся по сердцу простолюдинам. Может, нам стоит поискать добровольцев среди свободных людей?

Тутанхамон задумался и ответил не сразу.

— Займись этим ты, дорогой Маи.

— Слушаю и повинуюсь, мой фараон, — Маи почтительно поклонился.

— Вечером жду у себя, — бросил на прощание фараон и торопливо зашагал к дому.

Рабыня Истерим, шатаясь, медленно брела по городским улочкам, выведшим её наконец на центральную городскую площадь, всю запруженную людьми. На помосте стоял царский глашатай, рядом на корточках примостился писец.

— Египтяне, — говорил глашатай, фараон Небхепрура обращается к вам. Сирийские войска уже на подступах к Фивам. Враг хорошо вооружен. Мы должны защитить нашу землю от вероломных захватчиков, дать им решительный отпор. Во имя Ра присоединяйтесь к дружине фараона, который днем и ночью заботится о вашем благополучии.

Толпа загудела. Откуда-то вынырнул молодой крестьянин в лохмотьях и решительно вступил на помост.

— Запиши меня, — обратился он к писцу.

— И меня, — подскочил второй.

— За Небхепруру — хоть в огонь, — шагнул на помост третий.

Со всех сторон на площадь стекались горожане. Толпа быстро росла, соответственно росла и численность добровольцев, изъявивших желание участвовать в походе фараона Небхепруры.

Истерим постояла немного, затем, безразлично взмахнула рукой, двинулась дальше, совершенно не соображая, куда и зачем идет. Покружив по городу, она нехотя направилась домой и ещё издали заметила Уну, нетерпеливо поджидавшего её.

Заметив невесту, Уна поспешил навстречу.

— Ты где была? — удивился он.

Она испытующе поглядела на него, затем опустила глаза.

— Гуляла по городу. Слышал новость?

— Какую?

— Война против Сирии.

Уна, однако, был возбужден чем-то другим, и ему не терпелось поделиться приятной новостью.

— Гляди, — торжественно объявил он и разжал пальцы.

На ладони, сверкая всеми цветами радуги, красовался массивный золотой перстень с крупными алмазами.

— Откуда? — оцепенела вдруг Истерим.

Уна испуганно огляделся, затем прошептал ей на ухо:

— От самой царицы. Она благословляет нас. Этим перстнем ты избавишься от своего Собекмоса и мы наконец поженимся. Да будет она цела, невредима, жива и здорова. Перстень очень кстати.

Истерим взглянула на будущего мужа.

Он весь светился счастьем, ощущением взаимной любви, беспредельной нежности.

— Держи, — он незаметно опустил подарок царицы в карман возлюбленной. Та несколько отстранилась.

— Что с тобой? — удивился Уна.

— Завтра. Завтра я проведу выкуп. Хозяина все равно пока нет дома. Приходи завтра, — закончила она и, не попрощавшись, вошла во двор.

Уна недоуменно посмотрел ей вслед, пожал плечами. Постояв немного, он решил, что она очень устала или прихворнула: женщина, как-никак. Потом он вспомнил о предстоящих свадебных приготовлениях и, приободренный ими, насвистывая, ушел по своим делам.

Истерим, войдя во двор, огляделась. Хозяина действительно не было дома. Хозяйку она заметила в дальней углу двора, сидящей под ветвистым деревом. Она укладывала малыша, то и дело сгоняя с его невинного лица назойливых мух. Рабыня достала толстую и длинную, мехов в двадцать, бечевку, и незаметно вышла на улицу.

Орудуя локтями, она снова пересекла центральную, многолюдную. Уже, площадь и двинулась к югу, к видневшимся вдали роскошным особнякам властителей города. Дойдя до дома Эйе, она остановилась и огляделась. На улице никого не было. Достала перстень и, размахнувшись, с силой запустила его на веранду.

Звук упавшего предмета напугал Эйе меньше, чем перстень, угодивший ему в бульон. Остолбенев от неожиданности, он некоторое время сидел как пригвожденный. Затем, хлопнув в ладоши, вызвал слугу.

— Выясни, кто это, — приказал он, кивком указывая на перстень.

Слуга повиновался.

Эйе извлек перстень и чуть не задохнулся от волнения. Он мог принадлежать только одной женщине. Он был в этом уверен, ибо хорошо помнил подарок Эхнатона своей супруге.

Истерим бежала, не оглядываясь, крепко прижимая к груди свернутую в клубок бечевку. Добежав до веского отвесного берега Нила, она привязала один конец веревки к едва заметному пеньку, вторым концом обвязала увесистый камень весом полторы — две сотни дебенов и, подхватив его, подняла глаза к небу.

Оно было чистое, голубое, прозрачное. Единственное целомудрие в этом мире, подумала рабыня, и сделала шаг вперед. Мутные воды величественной реки жадно поглотили свою жертву.

Эйе ломал себе голову, глядя на перстень царицы. Мысль о том, что она вздумала с ним пококетничать, казалась уж слишком нереальной. А впрочем, утешал себя Эйе, кто знает? Может, она рассорилась с Тутмосом и теперь, чтобы отомстить ему, заигрывает со мной? Ох, эти женщины, прекрасное и коварное племя. И зачем только бог создал мужчин зависимыми от капризов женщин? Неужели нельзя было наоборот?

Слуга, посланный верховным жрецом, вернулся ни с чем. Злоумышленника и след простыл, а вокруг нет ничего подозрительного.

Впрочем, Эйе уже оправился, и доклад слуги выслушал без особого интереса. Он отпустил его и принялся, как обычно в минуты волнения, расхаживать по залу.

Постепенно входя в воображаемое действие, он представил себе, как Нефертити под покровом ночи неслышно отпирает дверь его спальни, затем бесшумно подходит к нему, приложив указательный пальчик к губам. Затем она нежно ласкает его и ложится рядом…

Эйе остановился и почесал затылок. Дьявол, а чего на свете не бывает? Он умен, прозорлив, благороден. Служит третьему фараону. Он один из тех немногих, которых Небхепрура оставил при дворе, разогнав, чуть ли не всех прежних сановников. Значит, он, Эйе, ценный служитель фараона. И любая знатная дама сочтет за честь разделить с ним ложе. Он подошел к столу и взял перстень. Снова, в который раз, тщательно осмотрев его, убедился перстень её, царицы Нефертити. Понюхал. Ему показалось, что драгоценный камень все ещё хранит несравненный запах неповторимого тела богини Египта. По-моему, она меня приглашает, заключил он и вызвал слугу.

— Мои нарядные одежды… И побольше ладана, — распорядился он.

Слуга помог ему одеться, затем вопросительно уставился на хозяина.

«Наверное, не приду», — понял он.

Слуга понимающе кивнул и вышел вон.

Путь к особняку, в котором временно обосновалась царица Нефертити, пролегал через небольшую оливковую рощу. Вечер был лунный, ясный. Соловьи пели свои песни, и это пение почудилось Эйе добрым предзнаменованием. Он ускорил шаг и чуть не поплатился за это. Неожиданно и ярко засветили факелы, озаряя темень далеко вокруг. Остановившись и привыкнув к свету, увидел дом, у стен которого горели эти факелы. Перед домом у небольшого круглого фонтанчика сидели Нефертити и Тутмос о чем-то мирно беседуя.

Эйе быстро спрятался за дерево, едва не возопив от горького разочарования. Все рухнуло, иллюзии разлетелись в пух и прах. Это они, Тутмос и Нефертити, сидят рядом и воркуют. И не о строительстве дома, конечно. Вытащив перстень, он снова осмотрел его, затем глянул на них. Губы его сжались в бессильной злобе. Постояв несколько минут, он рванулся с места и исчез во тьме.

Утром, позавтракав с женой, Тутанхамон послал гонца за кушским царем и вышел в сад в сопровождении супруги.

— Государственные дела заслонили твою любовь, мой повелитель, упрекнула Анхеспаамон, украдкой любуясь нежными очертаниями милого лица. Ты почти не уделяешь мне внимания днем.

Тутанхамон, не оборачиваясь, взял её за руку и прижал к сердцу.

— Как ты можешь так говорить, любимая? — Он осыпал её руку поцелуями.

Анхеспаамон стыдливо отняла руку. Они остановились.

— Через два дня выступаем, — заявил он, избегая её взгляда.

— Сирия?

— Да.

— Сколько дружин в наличии?

— Около сорока. Но есть и добровольцы. И их немало.

Анхеспаамон тяжело вздохнула.

— Народ тебя любит, верит тебе. Но мне что-то неспокойно. Я часто вижу во сне отца.

— Что бы это значило?

— Не знаю. Надо спросить пифию.

Откуда-то вынырнул слуга и, поклонившись, доложил:

— Мой фараон, тебя просят принять Тутмос и какой-то немху.

— Тутмос? И немху? Странное сочетание. Ладно, пусть ждут в приемной.

Слуга поклонился и ушел.

— Я хотела попросить тебя, — Анхеспаамон заглянула в глаза мужу.

— Я весь внимание, цветок ты мой.

— Меритамон просит твоего разрешения…

— Упнефер? — с отвращением спросил фараон.

— Да. Они хотят пожениться.

Тутанхамон промолчал, глядя на жену. Та не выдержала и отвела взгляд.

— Он и мне не нравится, — оправдывалась она. — Но не мне с ним жить.

— Я не возражаю. Но учти — он мне не нравится.

Анхеспаамон засияла и тронула его за рукав. Муж повернулся к ней не сразу.

— Благодарю тебя. — Она прильнула к нему, и их губы слились в поцелуе. Затем, обсуждая предстоящие свадебные хлопоты, они медленно двинулись к дворцу.

Тутмос и немху ждали в приемной. Впрочем, не Тутмос, а брат его, Уна, которого фараон видел впервые.

— Ты брат начальника скульптора? — безошибочно догадался он.

— Да, повелитель, — поклонился Уна. Немху, стоявший рядом, последовал его примеру.

— Слушаю.

Уна поклонился вновь, после чего возбужденно заговорил.

— Мой фараон, да будешь ты цел, невредим, жив и здоров во веки вечные. Встречу с тобой устроил мне брат. К тебе попасть очень трудно. Дело в том, что со вчерашнего дня куда-то исчезла моя невеста. Это немху, которого зовут Собекмос, её хозяин.

— Так она рабыня? — спросил фараон.

— Да, мой повелитель, рабыня. Однако она вчера должна была заплатить хозяину свой выкуп. Вчера, во второй половине дня, она ушла из дому и куда-то исчезла. Я прошу тебя начать поиски.

Тутанхамон вспомнил, что недавно подписал указ о введении Уны в хонты. Хонт и рабыня? Странно.

— А… это та самая финикийка? — спросил он.

— Повелитель, — поклонился Собекмос, — она украла у меня длинную веревку.

Уна сердито покосился на Собекмоса.

— Я верну тебе твою веревку или её стоимость, — раздраженно сказал он. — Повелитель, прикажи найти её.

— А, может, она где-нибудь… — фараон многозначительно взглянул на Уну.

— Нет, нет, — перебил его хонт, — это исключено.

Фараон усмехнулся. До сих пор ему не приходилось разыскивать чужих невест. Но Уна брат Тутмоса, его преданного служителя. Не помочь нельзя.

— Вот что, — поднялся, наконец, Тутанхамон. — Я поручу это дело верховному жрецу. Идите к нему, он примет вас.

Жених и хозяин рабыни Истерим молча поклонились и ушли.

Тутанхамон вызвал слугу и велел ему немедленно разыскать Эйе. Минут через пятнадцать появился Эйе и поприветствовал фараона.

— Уважаемый Эйе, помоги двоим несчастным. Потерялась рабыня. Вчера вечером. Один из них её хозяин, а другой жених.

Эйе насторожился. Рабыня и невеста… Неужели Истерим?

— А как зовут ее? — взволнованно спросил он, предчувствуя недоброе.

— Не знаю, Эйе, не знаю. Ты выслушай их. Кстати, жених покажется тебе очень знакомым. Родной брат Тутмоса.

У Эйе екнуло сердце. Значит, она. И перстень, возможно, вчера швырнула она. Но как он попал к ней? Перстень царицы к обыкновенной рабыне?

Все эти мысли молнией пронеслись у него в голове, однако он так и не сумел найти ключ к этой загадке. Единственное, что он усвоил себе четко перстень, Тутмос, его брат и рабыня. Следовательно, перстень царицы попал в руки рабыни через этих братьев. Но каким образом? Неужели царица…

— Ты что молчишь, Эйе? — спросил Тутанхамон, подходя к окну.

Надо всех опередить, подумал Эйе. Опередить во что бы то ни стало.

— Мой фараон, — осторожно начал он, — со вчерашнего дня в Фивах происходят странные явления. Кто-то теряет свою невесту, кто-то находит чужой перстень. Я и сам теряюсь в догадках. Может с исчезновением этой рабыни связана и эта находка? — говоря это, он извлек из кармана украшение царицы.

Тутанхамон обернулся. На столе красовался алмазный перстень царицы Нефертити.

— Где ты его нашел? — удивился фараон, разглядывая находку.

— Странно, мне очень странно… Неудобно как-то и говорить. — Эйе смущенно отвел глаза.

— Да говори же, — нетерпеливо приказал фараон.

— У дома Тутмоса.

Тутанхамон резко поднял голову, и Эйе показалось, что судьбы ворковавших вчера вечером любовников уже предрешена.

— Ты думаешь… — грозно начал Небхепрура, сверля глазами верховного жреца.

— Ты позволишь сказать правду? — отчаянно вдруг вскричал Эйе.

Тутанхамон, тяжело дыша, прислонился к стене.

— Говори, — зловеще прошептал он.

— Я давно подозревал, что они… Одним словом, найдя вчера вечером этот драгоценный камень, я решил незамедлительно передать его владелице. Я направился к ней, но не дошел до нее. Они сидели рядом у фонтанчика и о чем-то шептались. Поэтому я вернулся назад. Решил вначале доложить тебе.

— Молодец, — прохрипел Небхепрура. — Молодец. Перстень царицы в доме Тутмоса! Значит, она там была!

— Может, по вопросу строительства её дома? — подлил масла в огонь Эйе.

Тутанхамон метнул в него уничтожающий взгляд, который ничего хорошего не сулил ни Нефертити, Ни Тутмосу.

— Ты лучше меня знаешь законы права. Какая кара ожидает вступившего в прелюбодеяние?

— Его до смерти забивают палками или бросают в воду.

Тутанхамон хлопнул в ладоши. В дверях показался слуга.

— Передай стражникам найти и привести ко мне Тутмоса. Живо!

Слуга поклонился и исчез.

Тутанхамон свирепо посмотрел на Эйе. Тот вздрогнул.

— А женщину, развратно себя ведущую?

Эйе опустил голову.

— Говори, я приказываю!

— Ее сажают на кол, мой повелитель.

Тутанхамон подошел к столу и стукнул по нему кулаком.

— Царица в объятиях подчиненного? Я переверну Фивы, уничтожу Тутмоса. Какой негодяй. А царица? Каково? А перстень? Ей подарил этот перстень её покойный муж, а она его беспечно роняет в доме любовника!

— А, может, не обронила? Может, подарила?

Тутанхамон в бешенстве пнул ногой золотой трон.

— Это ещё хуже! Я велю укоротить ей руки!

Шумно распахнулась дверь, и четыре стражника ввели испугавшегося не на шутку Тутмоса.

— Прочь!!! — вскричал фараон блюстителям порядка. И когда они вышли, обратился к Тутмосу, тыча ему под нос перстень Нефертити. — Узнаешь?

Тутмос виновато опустил голову.

— Узнаешь?! — нетерпеливо взревел Тутанхамон.

— Да, мой повелитель.

— Как он попал к тебе? Я спрашиваю, как он попал к тебе?

Тутмос молчал. Говорить было бессмысленно. Правда навлекла бы беду на царицу, а лжи не поверят.

— Говорит же, неблагодарное отродье… — Тутанхамон кипел от негодования. Похоже, Эйе прав. Тутмос связан с царицей любовными узами.

— Где ты был вчера вечером? И с кем? — не унимался фараон.

Последние слова заставили вздрогнуть Тутмоса. Он понял, что отпираться бесполезно. Упав на колени, он принялся целовать пол у ног фараона.

— Пощади, правитель, пощади! — взмолился он и горько зарыдал.

— Стража! — вскричал фараон. — Казнить его палками. Немедленно!

Вошедшие, схватив его за руки и ноги, поволокли вон.

Эйе, еле дыша, подошел к фараону.

— Мой фараон, твое честолюбие оценит бог Амон. Да продлит он твою жизнь на веки вечные, ниспослав тебе здоровья и силы для общего блага могущественного Египта. Нефертити мать твоей жены. Будь снисходителен к ней.

Тутанхамон резко повернулся. Глаза его были налиты кровью и странно блестели. Приглядевшись, Эйе заметил слезы.

— Какой пример она может показать своим дочерям? А?! Молчишь? А моему народу? Нет, справедливость должна быть везде и во всем. — Он снова хлопнул в ладоши.

Вошел слуга, поклонился и выжидательно посмотрел на хозяина.

Тутанхамон молчал.

Эйе поклонился.

— Разреши принять тех двоих.

Фараон махнул рукой — не до тебя, мол. Эйе вышел и направился к себе.

— Найти мою жену, — приказал фараон.

Эйе важно прошел мимо поджидавших его Собекмоса и Уны.

— Господин! — хором взмолились они.

— Сейчас, сейчас. — Он даже не взглянул в сторону мужчин и быстро вошел к себе. Темнокожий слуга молча поклонился и вопросительно уставился на хозяина.

— Холодное козье молоко, — приказал Эйе.

Прохладная влага придала ему уверенности в правоте своих поступков и решимости в будущем. Немного придя в себя от страха, пережитого у Небхепруры, Эйе понял — путь к славе и власти усеян несправедливостями, которые надо безжалостно преодолевать. Политик не должен знать жалости, иначе он не политик. Очень важна цель, а не средства её достижения. Вот Тутмос. Он получил свое. А за что? Любовь? Хм… Придворный вельможа не может и не имеет права любить. Верховный зодчий и начальник скульпторов все Египта. Полюбил — вот и расплата. Эйе вздохнул. Все-таки жаль беднягу. Лишился жизни на тридцать пятом году жизни! Это средство, подумал Эйе, а цель ещё далека. Несправедливость, по его глубокому убеждению, насилие, жестокость, беспощадность — вот главные моральные качества правителя целого государства. Без них он не продержится у власти. Все были такие, подумал Эйе, на том и власть держится. И до нас и после нас. При любых условиях жизни народ и правитель должны быть непремиримыми соперниками. Есть из общего котла они никогда не смогут. А Небхепрура вздумал пойти против навечно установленных правил. Мясо им, а кости нам. Этот его шаг дорого обойдется ему, как в свое время дорого обошелся Эхнатону, а затем Сменхкару. Небхепрура поправил положение, но ввел новшество. Как могут государственные чиновники питаться одними костями, в то время как простые немху, это оборванное, грязное стадо двуногих животных, употребляют жирное мясо? Абсурд! Но ничего… Потерпим ещё немного! Против течения плывет только безумец, против ветра плюет только дурак.

Вошел слуга и вновь вопросительно уставился на хозяина.

— Ладно, зови, — понял он принял озабоченный вид.

Собекмос и Уна молча поклонились.

— Чем могу быть полезен? — деловито осведомился Эйе, внимательно разглядев вошедших.

— У меня пропала рабыня.

— Это моя невеста, — жестко поддержал Уна.

— А что я могу поделать?

— Мы просим разыскать её.

Эйе пожал плечами. Исчезновение рабыни, которой он насильно овладел, мало интересовало его.

— Когда ты её видел в последний раз? — обратился он к Собекмосу.

— Вчера утром, господин.

— А ты?

Уна промолчал. Не хотелось говорить правду при хозяине Истерим.

— А ты? — повторил свой вопрос Эйе.

— Несколько дней назад. Точно не помню.

Эйе неодобрительно покачал головой.

— Хорош жених. Даже не помнит, когда в последний раз виделся с любимой. У тебя есть жена и взрослые члены семьи? — обратился он к Собексмосу.

— Только жена. Ребенок слишком мал.

— Приведи её. Я должен допросить. Я пока приступлю к поискам. Идите.

Просители благодарно поклонились и вышли. Вошел слуга.

— Отряду охранной службы приступить к розыскам. Тщательно обследовать весь город. — Он помолчал, потом горько добавил. — Возможно, она покончила с собой. Особое внимание уделить прибрежной полосе реки. Выяснить по городу, не было ли вчера каких-нибудь несчастных случаев. Ступай, да поживей.

Слуга исчез.

Анхеспаамон, закрыла лицо руками и горько зарыдала.

— Не могу поверить… Не могу… Как она могла?

Тутанхамон стоял у окна, прислонившись к нему. Ему было жаль супругу, которая только что узнала о недостойном поведении своей матери.

— И я не могу, однако, это именно так.

— Она опозорила весь наш род, — всхлипывала Анхеспаамон. — Боже, как я несчастна, как я несчастна!

Небхепрура был невозмутим. Перстень, найденный Эйе, слишком наглядная улика. Кроме того, Эйе вчера своими глазами видел их вместе у её дома. Свидание, думал Тутанхамон, должно было состояться именно у него, а не у нее. Потому что он живет один, а царица окружена многочисленной свитой, рабами и рабынями.

— Я должен её наказать, — твердо заявил Небхепрура. — Этого требует закон, преступить который я не имею права.

Анхеспаамон умолкла, подняла голову.

— Поступай как считаешь нужным. Хоть и мать она мне, но закон есть закон. Отныне у меня нет такой недостойной матери.

Небхепрура порывисто подошел к ней, взял её за руки.

— Я знал, что ты любишь и понимаешь меня. Прости.

— Полсердца, которое принадлежало моей матери, теперь тоже будет принадлежать тебе.

Фараон отошел от жены и хлопнул в ладоши.

Вошел слуга, поклонился.

— Царицу Нефертити.

— Может, мне уйти? Неприятно слушать оправдания матери.

— Останься. Я хочу, чтоб ты сама убедилась.

Анхеспаамон нерешительно подошла к мужу.

— Какое наказание ожидает царицу?

— В лучшем случае ей отрубят руки.

Супруга фараона вздрогнула, пошатнулась от жестокости, ожидавшей её мать.

— А в худшем? — не совладав с собою, спросила она.

— Видишь ли… Поскольку у неё нет мужа, она свободная женщина. Но это не давало ей права…

— Замолчи, — сделав гримасу, прервала она.

— А в худшем случае её бросят в воду.

Дверь шумно распахнулась, и в зал влетела разъяренная Нефертити. Глаза её метали молнии.

— За что ты казнил Тутмоса, Небхепрура?

Тутанхамон сделал над собой усилие, чтоб не нагрубить ей в присутствии жены.

— Прелюбодеяние жестоко наказывается.

— Но я любила его, и мы решили пожениться, — вскричала царица.

— Надо было предупредить об этом. — Фараон пытался сдерживать себя.

Анхеспаамон подошла к царице, плюнула ей в лицо.

— Ты больше не мать мне. Развратница!

Глаза Нефертити расширились от ужаса, негодования, затем она сникла в безысходной горечи. Она молчала, готовая провалиться сквозь землю. И вдруг, упав на пол, она громко зарыдала.

— Нет его… Его уже нет. Ты слышишь? Проклятый Амон, его уже нет, нет, нет!.. Почему я живу? Пожалей меня, Ра, возьми к себе!

Тутанхамон сделал знак слуге. Тот понял. Поспешно вышел и вернулся со служанкой царицы. Та бросилась к своей хозяйке.

Госпожа… госпожа, возьми себя в руки… Госпожа, здесь мужчины… Здесь посторонние. Воды! Воды! — Она обернулась к слуге. Тот бросился к двери и через минуту принес целый кувшин.

Через некоторое время, уже несколько оправившись, Нефертити сидела на тахте. Уставившись в одну точку, она молчала и была безразлична ко всему и ко всем. Покорилась обрушившемуся на неё бесчестью.

— Я возвращаю тебе твой перстень, царица. Будь верна хотя бы ему. Небхепрура выставил на стол находку Эйе.

Нефертити нехотя взглянула на перстень, затем вскочила, как ужаленная.

— Откуда он у тебя?

— Его нашли у дома того человека, душа которого уже на небесах.

Нефертити промолчала. Она вспомнила тот день, тот замечательный день в Куше, когда она подарила его. И Тутмоса, влюблено порхающего возле нее.

— Отправьте меня к нему, — тихо попросила она.

— Кольцо было забыто в доме? Или подарено? — мрачно спросил Небхепрура.

— Я подарила его. — Она подняла глаза и свирепо огляделась по сторонам. — О-о, как я вас всех ненавижу!

Тутанхамон сделал жест. Слуга понимающе кивнул и вышел из зала.

— Подарить подарок покойного мужа… любовь… мужчине, постороннему мужчине, — поправился Небхепрура. — За это укорачивают руки.

— Я ненавижу, ненавижу всех, вас всех!!! — истошно закричала она.

Вошли стражники и обступили царицу. Она брезгливо дернулась, встала.

— Прочь! Пойду сама. — Смерив Небхепруру уничтожающим взглядом, она смачно сплюнула и вышла. Стражники обернулись к Тутанхамону.

— Выселить в Карнак. Нет, стойте! Лучше в Ахет-Атон, где столько лет она прожила с мужем. Выделить дом, рабов и рабынь. Все.

Служанка Нефертити громко запричитала. Анхеспаамон, закрыв лицо руками, не говоря ни слова, выбежала из залы. Стражники поспешили за преступницей.

Вошел Упнефер и почтительно поклонился.

— Чего тебе? — недовольно спросил фараон, взволнованно шагавший из угла в угол.

— Мой фараон, да будешь ты жив и здоров, цел и невредим. Я пришел к тебе с просьбой.

— Выкладывай.

— Я пришел за твоим благословением. Позволь мне жениться на Меритамон и стать твоим родственником.

Небхепрура недобро усмехнулся.

— Стать родственником? Неплохо сказано. Что же, можно. Только ты женишься на ней, а не на мне. Учти это. Теперь иди, мне некогда.

Упнефер странно заморгал глазами, однако сразу повиновался.

Весть о кончине рабыни Истерим, труп которой извлекли из реки служители охранного отряда, привела Эйе в уныние. Он глубоко переживал утрату красивой рабыни. Тогда, в тот день, он даже подумал о том, что хорошо бы выкупить её. Да он и предлагал ей выкуп. Он даже хотел ввести её в жречество. А она, она… Бедная рабыня, Увял цветок, который должен был бы цвести под опытным наблюдением верховного жреца. Смуглая красавица, впервые уступив, покончила с собой.

Эйе со свойственным ему жизненным опытом прекрасно понимал, отчего рабыня решилась на этот крайний шаг. Но он также с достоинством для себя мысленно отвергал эту причину самоубийства. Жизнь рабыни оборвалась не из-за него, утешал он себя, а из-за безнадежности создавшегося вокруг неё положения. Ей нечем было выкупить себя, а её жених очень беден. Где ему взять пятьсот кедетов золота?

Глядя на озадаченные лица мужчин — Собекмоса и Уны, он вдруг пришел к выводу — кто-то должен понести наказание за смерть этой красивой смуглой рабыни. Вспомнив те минуты блаженства, которые она ему доставила два дня назад, он помрачнел. Истерим больше не придет к нему. От этой мысли родилась ненависть, внезапно обрушившаяся на Собекмоса, жена которого тоже была здесь и стояла у дверей.

— Эй, — сердито позвал он её, — поди сюда!

Женщина молча повиновалась.

— Как тебя зовут? — грозно спросил Эйе.

— Хедеткаш, — испуганно проговорила она.

— Это твой муж?

Хедеткаш утвердительно кивнула.

— Ты была дома в тот злополучный день?

— Да, господин.

— А твой муж?

— Его не было целый день. Он был в своей мастерской.

Эйе гадко усмехнулся.

— А откуда ты знаешь, что он целый день был в мастерской? Ну, ладно. Допустим, он был в мастерской. А она? Рабыня? Уходила в тот день куда-нибудь?

— Она никуда без моего разрешения не уходила. Но в тот день за ней пришли какие-то люди.

— Что за люди? — насупился Эйе.

— Они ничего не сказали, господин. Грубо вошли во двор и велели ей следовать за ними.

— Эйе торжествующе повернулся к Уне.

— Я так и знал. Я так и знал! — Он повернулся к Собекмосу и угрожающе произнес: — Ух, преступник.

Собекмос сделал шаг вперед, побелев, как полотно.

— Заткнись! — заорал Эйе.

Уна растерянно переводил взгляд то на одного, то на другого.

— Ничего не понимаю.

— Сейчас поймешь, — пообещал Эйе и снова обратился к Собекмосу. — За что ты убил её, негодяй?

— Я не убивал ее! — отчаянно воскликнул Собекмос. — Я не убивал ее!

— Тогда, значит, он — повернулся Эйе к Уне. Но это ведь нереально. За что жених должен убивать свою невесту? За что? В Фивах только два человека могли её убить — или ты или он. Жених, думаю, отпадает. Ему это было незачем. Тем более, что он её в тот день даже не видел? Так?

Уна, что-то хотевший возразить, осекся.

— Так, — грустно согласился он.

— Как показала твоя жена, пришли какие-то люди и забрали её. Интересно, кто их подослал? Ясно одно — их подослал человек, знающий рабыню и захотевший с ней поразвлечься. Как ты думаешь, Уна? Логично?

— Вполне.

— А знает её только хозяин, который и подослал своих людей.

— Но я никого не подсылал!

— Кто же тогда? Может быть, я? — Эйе сделал круглые глаза.

— И не ты, тише ответил Собекмос.

— Подлый шакал, — набросилась на мужа Хедеткаш, — думаешь, я не видела, как ты подглядывал за ней, когда она купалась? Чтоб ты ослеп!

— Так он ещё и подглядывал? — обрадовался Эйе. Ревность жены в данном случае была на руку.

— Еще как, — приободрилась Хедеткаш. — Все время подглядывал на эту грязную рабыню, а на меня не обращал внимания.

— Ты понял, Уна? — обратился Эйе. — Она ему давно нравилась, и он искал случая, чтоб соблазнить её. Случай не представился, так как жена, заподозрив перемену мужа, не оставляла их вдвоем. Кроме того, она не могла отлучиться из дому ещё из-за малыша. Тогда он выманивает её из дому, подослав своих людей. Попытка соблазна видимо не удалась, так как сердцем владел ты. И вот тогда этот мерзавец, обезумев от вожделения, насилует её. Боясь огласки, он душит её, а потом создает видимость самоубийства. Думаю, так оно и было.

Неподвижно сидевший до сих пор Уна мгновенно вскочил и сильным ударом в челюсть свалил с ног Собекмоса. Женщина испуганно завизжала. Через минуту вошли стражники.

— Заключить его под стражу, — приказал Эйе.

Стражники подошли к Собекмосу.

— Я не убивал, — упал на колени Собекмос.

— Проверим, — пообещал Эйе. — Может, он? — Он показал на Уну. — Тогда отвечать придется ему. Но он, — Эйе повернулся к стражникам, — как вы видите, родной брат нашего покойного Тутмоса, мир праху его, из благородной семьи. К тому же жених красивой девушки. Нет, — он обернулся к Собекмосу, настоящий убийца ты. Ты — животное, которое ради своей скотской похоти, ради минутной услады способно погубить жизнь ни в чем не повинной девушки. Увести его!

С самого утра Небхепрура был в дурном расположении духа. Напряжение последних дней сказывалось на настроении — оно было подавленным. Самоубийство рабыни, казнь Тутмоса, изгнание Нефертити. Вдобавок, вынесения приговора ожидал и какой-то несчастный немху, заподозренный в убийстве. Последовательность событий воспринималась молодым фараоном как угроза. Нутром он чувствовал — не к добру все это. Тем не менее он готовился к выступлению против Сирии, оснащал свои дружины оружием и щитами, которых не хватало.

Щитов настоящих было слишком мало. Бронза, этот редкий металл, производилась в Куше и стоила очень дорого. В Египет её завозили редкие купцы и перепродавали втридорога. Здесь её раскупали ремесленники, большинство которых изготавливали мотыги, кирки, лопаты, словом, орудия для подсобного и сельского хозяйства. Только отдельные ремесленники по заказам немногих вельмож позволяли себе такую роскошь.

Сирийская армия была хорошо вооружена и каждый её воин имел в своем распоряжении прекрасный бронзовый щит.

Небхепрура заметно мрачнел, вспоминая об этом. Гарантия личной безопасности дружинника была ничтожна мала. Поэтому в этой войне, думал он, решающее слово должно быть за лучниками. Однако он все же выделил около четырехсот дебенов — почти половину государственной казны — на приобретение бронзовых щитов.

Царица Нефертити, едва не скончавшись от потрясения, жила уже в Ахет-Атоне, где наместник выделил ей особняк и рабов. Тутанхамон глубоко переживал случившееся и почувствовал себя виноватым перед супругой. Анхеспаамон, в свою очередь, сама избегала частых встреч с мужем. Позор за поступок матери, как тень, неумолимо преследовал её.

Тутанхамон поднял глаза. В дверях стоял слуга, спешивший что-то доложить.

— Прибыл царь Куша, — поклонился он.

— Проси его. — Общение с человеком, которого нечасто видишь, иногда благотворно действует на состояние души.

Вошел кушский царь, поклонился.

— Да будешь ты жив и здоров, цел и невредим, о великий повелитель Небхепрура. Пусть сохранит тебя Амон для могущественного Египта и для его верных рабов, — воскликнул прибывший.

— Рад тебя видеть, царь. — Небхепрура в знак уважения и приветствия чуть склонил голову. — Как ты доехал?

— Когда твой гонец прибыл ко мне, повелел спешно готовиться и, не задерживаясь, примчался к тебе. Рад услужить тебе, Небхепрура. — Он вновь поклонился.

— Я доволен тобой, царь. И мне нужна твоя помощь. Завтра я выступаю против Сирии. Рассчитываю на десять твоих дружин. Поможешь?

— Но у меня их всего восемь.

Тутанхамон испытующе поглядел на царя Куша. Похоже, не обманывает.

— Хорошо. Одну — охрану Куша. Остальные послезавтра в полдень должны быть под Карнаком, куда подойду я. Помнишь равнину, где провел свое последнее сражение Сменхкар?

— Помню, великий Небхепрура.

— Кстати, — Тутанхамон встал и взволнованно стал прохаживаться. — Мне нужны щиты. Не деревянные, а настоящие, бронзовые. И, чем больше, тем лучше.

— Сколько у тебя дружин?

— Тридцать восемь. Двадцать дружин составили добровольцы. Всего пятьдесят восемь.

Кушский царь восхищенно присвистнул.

— Дорогой Небхепрура, ты пользуешься глубокой симпатией у своих подданных. Двадцать добровольных дружин — это здорово.

— Итак, договорились? — поднялся Небхепрура.

— Иначе и быть не могло, — поклонился гость.

— Передохни и возвращайся. Время не терпит.

— Слушаю и повинуюсь. — Кушский царь попрощался и вышел.

Небхепрура вызвал слугу и дал ему поручение найти личного советника. Через несколько минут Маи появился перед фараоном.

— Почтенный Маи, я редко обращаюсь с просьбой такого рода, но мне нужна поддержка. Я так расстроен случаем с Нефертити. Что ожидает меня в этом походе? Слава или бесчестье?

В его голосе ощущалась тревога, в глазах стояла невыразимая грусть.

Маи улыбнулся. Этот молодой фараон, почти юноша, временами впадает в сентиментальность. Однако эта слабость вовсе не мешает тем сводам справедливых законов, которые он сам же провозглашает.

— Мой фараон, — ответил он, — я обращался к пифии и вот что она изрекла. Великого Небхепруру ожидает блестящая, во веки веков немеркнущая слава, сказочные богатства. Почитающий богов щедро вознаграждается ими. Ты обретешь бессмертие в этом походе.

Тутанхамон обиженно посмотрел на советника — льстит или говорит действительно то, что слышал.

— Уважаемый Маи, ты же знаешь, как я далек от тщеславия, — грустно проговорил он. — Ты единственный, к кому я отношусь с глубокой симпатией. Не льсти мне.

Маи широко улыбнулся и качнул головой.

— Ошибаешься, мой фараон. Я сказал то, что слышал. Ни больше, ни меньше… — Он запнулся.

— Договаривай, — встрепенулся фараон.

— Нет, я уже кончил, — раздумчиво произнес он, — только будь осторожен. Не доверяй особо Эйе, он лицемерен. — Маи умолчал о последнем предсказании пифии, согласно которому после победного триумфа Египет ожидают черные дни.

— Иди, Маи, иди. — Необъяснимая тоска овладевала фараоном все больше и больше. Он желал оставаться один.

Маи удалился.

Центральная городская площадь Фив была запружена многотысячной толпой. Собравшиеся ожидали конца казни. Некоторые женщины украдкой вытирали слезы, слыша стоны истязаемого. Мужчины, хмуро молчавшие, с ненавистью смотрели на двоих палачей, поочередно взмахивавших длинными палками с бронзовыми наконечниками. Впрочем, не все наблюдатели сострадали несчастному.

— Так ему, так ему…

— Насильник проклятый…

— Убивать, конечно, не стоило…

— Закон есть закон…

— Смерть развратнику…

Вездесущие босоногие мальчишки шныряли то тут, то там. Любопытств сильнее страха смерти.

— Он уже умер, — воскликнул кто-то в толпе.

Толпа забурлила.

— Где? Где?..

— Не может быть…

Грязные заросший мальчуган лет восьми-девяти давно уже наблюдал за пожилым уэбом, из-за пояса которого заманчиво выпирал краешек небольшого кошелька. Искушение было велико, и, переборов страх перед возможным наказанием, мальчуган нерешительно приблизился к его владельцу. Выждав удобный момент и воспользовавшись суматохой, он страшно закричал и, больно ткнув уэба кулачком, другой рукой виртуозно извлек намозоливший глаз кошелек.

— Ты что? — побагровел от возмущения тот.

— Больно же, — застонал мальчик, показывая ноги.

— Да пошел ты! — разозлился мужчина и подскочил, надеясь дать ему пинка. Однако мальчуган предусмотрел и эту возможность и, ловко увернувшись, задал стрекача. Тучный уэб смачно проклял оборванца и, довольный, похлопал себя по поясу. Выражение лица его тут же изменилось. Лихорадочно ощупав себя, он убедился, что нет главного.

— Держите вора! — истошно завопил он. — Украл! Ограбил! — Он бросился в ту сторону, куда убежал мальчик.

— Тридцать четыре, — опуская палку, считал палач.

— Тридцать пять, — ударил второй.

Минуты через три мальчик был найден. Пожилой уэб нанес ему несколько страшных ударов, отчего у малыша носом пошла кровь.

— Я покажу тебе! — остервенело лупя воришку, не унимался он.

Люди вокруг, наблюдавшие эту сцену, равнодушно молчали. Одним было жаль мальчика, другим — уэба.

— Сорок два, — остановился палач и наклонился над преступником. — Он уже не дышит.

Толпа ахнула и замерла.

— Сорок три, — поднял было палку второй, но первый остановил его.

— Он уже мертв.

— А мне-то что, — проговорил второй и ударил казненного. — Нужно пятьдесят, значит пятьдесят.

— Тьфу! — презрительно сплюнул первый и отошел в сторону.

— Сорок четыре, сорок пять, — продолжал второй палач, работая уже за двоих.

Внезапно послышался конский топот и через некоторое время показался небольшой отряд личных телохранителей фараона.

— Разойдись! Разойдись! — нервно выкрикивали они, очищая путь.

Вскоре появилась процессия дюжих рабов, несших на плечах крытые ярким шелком носилки. Тутанхамон приподнял занавес и велел остановиться. Носилки опустились. Молодой фараон вышел. Толпа, как по команде, попадала ниц.

— Что здесь происходит? — спросил он.

Первым поднялся пожилой уэб, подвергшийся ограблению.

Держа за руку мальчугана, все лицо которого было измазано кровью, он быстро засеменил к повелителю.

— Мой фараон, — торжественно объявил он, — вот это преступник, вор. Его надо судить.

— И что он сделал? — поинтересовался фараон.

— Украл мой кошелек.

Тутанхамон оглядел мальчика, однако промолчал.

— Чем ты занимаешься? — спросил он уэба.

— Мой дед и мой отец были мясниками. Глядя на них, я тоже стал мясником.

— Умница. Это ты его так разукрасил?

— Я.

— За своеволие я могу наказать тебя. Покажи кошелек.

Тот повиновался.

— Сколько там? — спросил Небхепрура.

— Двадцать три золотом и тридцать два серебром.

— Отдай все мальчику, — сказал фараон и отвернулся. Взгляд его упал на помост, где свершилась казнь.

Уэб недоуменно хлопал глазами, нелепо держа в руке свой кошелек. Один из телохранителей фараона дал ему пинка.

— Ты что, оглох? А ну отдай.

Пожилой уэб испуганно всучил сой кошелек мальчику, затем поспешно заковылял прочь.

— Кто? — спросил фараон, подходя к палачам.

— Насильник и убийца, — четко отвечал второй.

— Кто утвердил приговор?

— Сам верховный жрец.

Фараон осмотрел бездыханное, окровавленное тело бедного Собекмоса.

— Труп передай семье.

— Но… — попытался возразить второй палач.

— Молчать!

— Повинуюсь.

Толпа одобрительно загудела. Откуда-то вынырнула Хедеткаш и бросилась в ноги Тутанхамону, заливаясь горючими слезами.

— Мой повелитель, — умоляла она, — я не верю в злодеяние мужа. Произошла роковая ошибка, жертвой которой пал он.

— Кто этим занимался?

— Верховный жрец.

Тутанхамон мгновенно переменился в лице. И разбирал это дело Эйе, и смертный приговор вынес Эйе.

— Если вернусь из похода, займусь сам.

Женщина упала вновь и принялась целовать землю под его ногами. Фараон порывисто вскочил в паланкин, процессия тронулась.

Попрощавшись с фараоном, кушский царь направился к Эйе. Слуга преградил ему путь.

— Господин занят, — пояснил он в ответ на недоуменный взгляд гостя.

Царю пришлось подождать.

У Эйе в это время находились начальник столовой Ипи и начальник слуг Упнефер, выслушивающие последние наставления перед походом. Упнеферу, в частности, предписывалось обеспечение людьми. Ипи — продовольствие. Обсуждали и новый указ Небхепруры, который, к всеобщему одобрению, затушевывал предыдущий. Как-то на днях фараон сам отказался от бульона и потребовал мяса. Его в царской кухне не оказалось, поэтому Ипи пришлось съездить на рынок. После этого Тутанхамон поправил свое новшество — и мясо и кости отныне стали употреблять все — и простолюдины и придворные сановники.

Наконец Эйе встал. Встали и подчиненные.

— Ипи, ты свободен, а ты останься.

Когда Ипи вышел, плотно прикрыв за собой дверь, Эйе улыбнулся Упнеферу, нетерпеливо порывающемуся выйти.

— Поздравляю тебя. Меритамон интересная женщина.

Упнефер слегка покраснел и отвел глаза.

— Что ты? — удивился Эйе.

— Она вчера сказала, что зря за меня вышла замуж.

— Чего это вдруг?

— Говорит, ты женился на мне потому, что хочешь упрочить свое положение.

— Женщины глупы, — махнул рукой Эйе. — А она тебя любит?

— По-моему даже больше, чем я её, — похвастался Упнефер, и глаза его засверкали недобрым светом.

— Отлично. Женщина должна любить больше. Это её святой долг. Любить и ждать — главные заповеди.

Вошел слуга и низко поклонился.

— Уже полчаса дожидается царь Куша.

— Куша? — оживился Эйе. — Что же ты не впустил его?

— Господин, ты же сам велел никого не впускать.

— Хорошо, пригласи его.

Упнефер поднялся.

— Мой господин, ты знаешь, как я люблю и глубоко уважаю тебя. Поэтому считаю своим долгом предупредить.

Эйе напрягся.

— Я случайно подслушал разговор двух сестер, Анхеспаамон и Меритамон. Речь шла о тебе. И, насколько я правильно понял, вернувшись из похода, Тутанхамон начнет проверку твоих подсчетов. Что-то ещё было сказано о какой-то рабыне, о какой-то казни.

— Молодец, — не сдержался Эйе и в знак признательности порывисто обнял его. — Ты просто молодец! Ты мне друг, а друзей я никогда не забываю.

Вошел кушский царь и приветливо поклонился. Эйе заторопился навстречу.

— Рад тебя видеть, дорогой царь.

Упнефер вопросительно взглянул на Эйе.

— Иди, Упнефер, иди. Потом договорим.

— Кто это? — спросил кушский царь после ухода Упнефера.

— Способный малый, который очень стремится к власти.

— К власти? К власти стремятся, по-моему, все. Разве не так?

Эйе был в приподнятом расположении духа. Как все удачно складывается! Как хорошо, что он узнал эту новость, ведь приезд Тутанхамона не сулил ему ничего хорошего. Теперь вот перед ним расселся человек, ненавидящий так же, как и он, фараона Египта. Слава Амону, подумал он, теперь уж недолго.

— Ошибаешься, дорогой царь, — истерично рассмеялся он. Мне, вот, к примеру, власть не нужна. Я прожил жизнь так, как я хочу. И не жалею об этом. А к власти никогда не стремился.

— Если он покорит Сирию, то станет одним из самых богатых фараонов в истории Египта, — недовольно перевел тему разговора царь. — Плевать на власть, если у неё какой-то вздорный мальчишка. Я говорю прямо — я не могу более ему подчиняться. Задушил бы его вот этими руками, — он ожесточенно потряс кулаками.

— И я такого же мнения. Что ты предлагаешь?

— Убрать.

— Но как?

Кушский царь извлек из-за пазухи маленький мешочек с желтым порошком.

— Вот, — прошептал он, воровато озираясь. — Вот как.

Эйе принял мешочек, понюхал его.

— Приятно пахнет.

— И убирает приятно, — зло усмехнулся царь. — Несколько дней в постели, затем — вечный покой. Нужен человек, который бы отважился на такое мероприятие.

— Человека я найду, — уверил Эйе.

— Как мы договоримся? — многозначительно посмотрел царь.

Верховный жрец не сразу понял его.

— Я подпишу независимость Куша, и ты перестанешь выплачивать мне дань. Тебя это устроит?

— Вполне. Небхепрура разорил меня. Это правда, что он изгнал Нефертити?

Эйе тяжко вздохнул при имени царицы.

— Да, мой друг. А любовника её казнил.

Кушский царь ехидно улыбнулся.

— Какой позор. А что царевна?

— И она отвернулась от матери. И её сестра.

— А ты? — не удержался царь.

Эйе сердито вскинул брови.

— О чем ты?

Гость не ответил. Равнодушно оглядев комнату Эйе, он лениво зевнул и встал, собираясь уходить.

— Мне пора. Итак, договорились?

Эйе пытливо глянул на него.

Кушский царь был почти ровесник ему, однако высокий рост, привлекательные черты лица, мягкие, изысканные манеры, свойственные людям более молодого поколения, делали его гораздо моложе своих лет. Пользуется успехом у женщин, завистливо подумал Эйе. Рабыня Истрим не артачилась бы с ним. И Нефертити, наверное, не устояла бы. И вновь, уже в который раз за свою жизнь, воспоминание о царице затуманило ему голову, захлестнуло волной отчаяния к ней и ненависти к мужчинам, выглядевшим внешне интереснее него.

— Договорились, — вслух произнес он и мысленно проклял его. — В случае победы над Сирией возвращайся сюда. Будь рядом, так мне спокойнее.

— Повинуюсь, друг мой. — Царь вежливо поклонился и вышел.

Четвертый день первого месяца Всходов был жарче обычного. Вчера лил редкий здесь проливной дождь, поэтому грязь чавкала под ногами дружинников Небхепруры. Несколько дней назад они покинули Карнак, где, встретились с воинами кушского царя. Последний выполнил свое обещание — около трех тысяч бронзовых щитов пополнили снаряжение египтян.

Шествие замыкали вооруженные до зубов колесничие. Впереди шли лучники, за ними следовали копьеносцы, за копьеносцами двигалась армия. Сам фараон и его свита под охраной личных телохранителей находились в центре колонны благодаря настойчивым просьбам Эйе.

— Подходим к Мегиддо! — доложили Тутанхамону.

Он выехал из колонны и обернулся.

— Подтянуться.

Это слово эхом прокатилось по следовавшим за ним войскам. Вскоре армия подтянулась под натиском наступавших с тыла колесниц, несколько приободрилась. Обычно за приказом подтянуться следовал приказ стоять.

— Стой! — приказал фараон и поскакал вперед. За ним устремились четверо телохранителей.

— Заместителя войска лучников ко мне!

Вперед вышел немолодой мужчина с колчаном стрел, висевшим на ремне через плечо.

— Слушаю мой фараон.

— Что это за крепость? — спросил фараон, указывая вперед.

— Крепость Чару, мой фараон. Это крепость — ворота Сирии. За нею самый опасный город этой страны. И если мы его возьмем, считай, Сирия в наших руках.

— Что за город?

— Город Кадеш.

Тутанхамон нахмурился. Он слышал про этот город, который зорко охранялся и днем и ночью. Его тесть Амехотеп IV, когда-то выступил здесь, однако ушел пораженный. Вероятно, здесь добывают и плавят золото, догадался фараон.

— Что это за местность?

— Мы на подступах к Мегиддо, мой фараон.

— Спешиться! — последовал приказ. — Привал.

Отдохнув часа два и распорядившись о выдаче вина, Тутанхамон решил выступить с краткой речью перед штурмом крепости.

Хлопнув в ладоши, он знаком приказал удалиться музыкантам и танцовщицам. Эйе, кушский царь, Упнефер, Маи находились здесь же, в шатре. Фараон встал. Его примеру последовали остальные.

Упнефер, всех заместителей войска ко мне. Армии построиться, приказал Небхепрура.

Барабанный бой и литавры возвестили о начале сбора. Тутанхамон в сопровождении заместителей войска и личных телохранителей объехал колонну и стал в центре.

— Дорогие соотечественники. Сегодня нам предстоит тяжелый бой с вечными врагами наших предков — сирийцами. Мы бы не пошли на них, если бы не узнали об их коварных планах. Не далее, чем месяц назад мне донесли, что сирийцы готовятся выступить против нас. Они возмечтали захватить Египет, предать забвению города и села, обратить в рабство нас самих, надругаться над нашими матерями, женами, сестрами. Поэтому я предпринял решение опередить врага, выступить первым и нанести ему сокрушительный удар. Как вы считаете, прав ли я?

Гул одобрительных возгласов прокатился по колонне.

— Я знаю, — продолжал Тутанхамон, — вы меня поддерживаете. Потому что вы, египтяне, самый мужественны народ в мире. По воле Ра в нас течет красная кровь, сладкая для друзей и горькая для врагов. Так повелось, что мы от рождения терпеливы ко всякого рода несправедливостям, глотаем их, как горькие снадобья. Мы молчим и терпим до определенной черты, до часа испытания. Но когда настанет этот час, ничто в мире не сможет остановить нашего египтянина. Обезумев от постоянного унижения, он бросается вперед и рушит все на своем пути, пока не достигнет желаемой цели. И он прав, ибо им руководит справедливое чувство возмездия за нанесенные оскорбления. Горе тому, кто унижает целый народ и, в первую очередь, нас, египтян.

Во имя справедливости я послал гонца в Сирию с предупреждением. Мы не нападаем на них врасплох, мы дали им возможность подготовиться к сражению. Сегодня мы должны положить конец их притязаниям на наши земли. И, наконец, заверяю — каждого египетского воина ожидает слава на Родине. Так будем же беспощадны к врагам наших предков.

Громогласно «ура», бурные одобрительные возгласы слились со звуками барабанного боя и литавров и сотрясли воздух. Слава Небхепруре, скандировали египтяне, слава Египту. Фараон поднял руку.

— Стойте!

Издалека стремительно приближался всадник на гнедом скакуне. Подскакав к правителю, он лихо соскочил с коня и, отвесив поклон, испуганно отчеканил:

— Они выступают, мой фараон. Они уже давно готовы к этому сражению.

Эйе, стоявший рядом с Тутанхамоном, нагнулся к нему.

— Они твердо были уверены в том, что мы попытаемся отомстить за прошлое поражение.

Тутанхамон жестом отпустил гонца и повернулся к заместителям войска.

— Какую тактику ведения боя предлагаете вы?

Вперед вышел седеющий военачальник.

— Мой фараон, я участвовал в том позорном походе на Сирию при Эхнатоне. Их ударная сила — копьеносцы, которых они в то время разместили по флангам. В центре находились колесничие, выстроенные острым треугольником. Они и вклинились молниеносно тогда в наши ряды и поселили панику. Наши растерялись и были атакованы копьеносцами. Потом за дело взялись лучники и перестреляли наших, как куропаток.

Кушский царь, кашлянув, обратил на себя внимание.

— Я предлагаю, — начал он, — выстроиться нам именно так, как выстроились тогда они.

— Мне кажется, начинать надо лучниками, — мрачно предложил фараон.

— И это неплохо, — не осмелился возразить военачальник.

— Фланги укрепить лучниками, а центр предоставить копьеносцам. А впрочем, тебе виднее.

Воин покорно поклонился и встал в строй.

— Идут, — тревожно возвестил кто-то.

Все разом повернулись к крепости.

Сирийцы шли молча, в шахматном порядке, глядя прямо перед собой. Впереди на белом коне, в сопровождении личной охраны, ехал царь. Это был крепкий мужчина лет сорока, полный решимости и самоотверженности.

— Приготовиться, — скомандовал Небхепрура.

Египтяне заняли исходные позиции согласно решению фараона.

Противник приближался.

Выступление без сопроводительной музыки должно было психологически воздействовать на врага, посеять в нем неуверенность в своих силах. Это незамысловатый прием был известен Небхепруре по рассказам участников предыдущего похода.

Сирийцы остановились у небольшого косогора. Царь и его свита взобрались на него и выжидательно уставились на египтян.

Неписаное правило выступления — прошел первый, так и начинай первым.

Небхепрура пристально вгляделся. Конь нетерпеливо топтался под ним, натягивая поводья, словно рвался в бой. Эйе едва заметно кивнул. Фараон поднял руку и, переждав несколько секунд, опустил её.

— Вперед, — воскликнул он и первым ринулся в атаку.

Небхепрура дрался ожесточенно и рьяно, орудуя мечом в правой руке и копьем в левой. Телохранители прикрывали его, не спуская глаз с отважного фараона, за которым след в след сражался кушский царь. Теплая красная жижа словно приклеила руки к оружию. Разгоряченный, повелитель Египта не замечал этого, нанося вправо и влево смертоносные удары. Вот подскочил лихой сириец и метнул в фараона копье. Небхепрура вовремя увернулся. Копье, миновав юного правителя, вонзилось в грудь кушского царя. Тот громко охнул и начал сползать вниз. Тутанхамон обернулся. Кушский царь корчился в предсмертных судорогах. Вражеское копье плотно сидело в его груди. Война есть война. Жертвы на ней неизбежны.

Эйе зорко наблюдал за ходом кровопролитного боя. Он стоял все там же, на небольшом холмике в окружении немногочисленного отряда лучников.

Наконец фараон обернулся и подал знак. Эйе понял. Обратил свой взор к начальнику лучников. Поймав его взгляд, верховный жрец вытянул вперед руку, означавшую направление удара. Лучники вступили в битву.

Свист спущенной тетивы слился со стонами пораженных сирийцев. Копьеносцы Тутанхамона теснили, прижимали противника назад, к крепости.

Странно приподнявшись в седле, на мгновение застыл один из личных телохранителей фараона. Затем неуклюже замахал руками и рухнул на землю мертвый, насквозь проткнутый стрелой.

Неожиданно под фараоном захромала лошадь. Сделала несколько шагов и упала, придавив ногу седока. Фараон вскрикну от боли. На помощь стремительно подскочили двое телохранителей и помогли ему высвободиться. Воин, помогший ему встать, упал в объятия фараона от вонзившегося в шею копья. Кровь брызнула в лицо Тутанхамону. Он бережно опустил на землю умирающего и в следующую минуту вскочил на его коня.

Солнце склонялось к закату. Вся равнина, на которой шла вот уже несколько часов схватка, была усеяна телами погибших.

Верховный жрец велел одному из охранников спешно разыскать и привести Ипи, который после наказания исполнял в этом походе обязанности войскового повара. Слуга помчался к длинному царскому обозу, расположенному в самом центре египетских дружин. Эйе устало зевнул и оглядел поле брани.

Тутанхамон почувствовал усталость. Кроме того, неприятно липли пальцы рук. Неожиданно развернувшись к подбежавшему сзади сирийцу, он метнул копье. Сириец однако оказался не из робкого десятка и вовремя подставил щит. Фараон сделал вид, что готовится нанести удар мечом. Нападавший ждал именно этого. Но Тутанхамон, подпустив врага, вдруг резко ударил его ногой по лицу, Сирией взвыл от боли и, уронив оружие, закрыл лицо руками. Тутанхамон поднял было меч, но в следующую минуту отказался от своего намерения. Сирией был совсем ещё мальчик и очень был похож на юного вора с площади.

Ипи подскакал к Эйе, поклонился.

— Бой подходил к концу. Дружинники и мы очень устали и хотим есть. У тебя все готово?

Поклонившись ещё раз, Ипи отрапортовал:

— Да, мой господин. У меня все готово.

— И для нас? — Эйе многозначительно посмотрел ему в глаза.

— И для вас, мой господин, — понял его повар.

— Молодец, Ипи. Сразу по приезде в Фивы буду просить фараона о твоем назначении на старое место.

Ипи благодарно кивнул.

— Да сохранит тебя Амон, мой господин! Что-то не вижу я царя Куша.

— Он мертв, Ипи! Мертв!

— Мир праху его. — Ипи был потрясен известием.

— Кстати, — Эйе поманил его пальцем. Ипи подошел ближе.

— Так, говоришь, все готово? — тише спросил жрец.

— Все, все, мой господин. И порошок всыпал.

— Кто-нибудь видел? — строже спросил Эйе.

Ипи уверенно покачал головой.

— Поклянись.

— Клянусь твоей головой и молоком моей матери.

Эйе, внимательно оглядев слугу с ног до головы, задумчиво прищурился. Все задуманное им шло как нельзя лучше.

— Заслужи его милость, — прошептал он. — Возьми меч и дерись рядом с ним. Так, чтобы он видел.

— Повинуюсь, мой господин. — Ипи взобрался на коня, поскакал к обозу. Подвесил короткий кинжал к поясу, взял щит и меч. Через несколько минут Эйе видел его уже в самой гуще сражения, там, где неистово бился сам фараон.

Эйе попросил лук у стоявших рядом.

— Хоть издали поупражняюсь в стрельбе, — ответил он на недоуменные взгляды своих охранников. Отъехав немного в сторону, он стал искать Ипи.

— Ко мне, дружина! — воскликнул фараон, видя, что его обстиупают. Египтяне бросились на выручку правителя. Ипи подскочил одним из первых и, не успев сразить даже одного противника, упал. Изо рта его густо пошла кровь, глаза были расширены от ужаса. Стрела неприятеля вонзилась ему в горло, и он конвульсивно дергался, бессмысленно разводя руками, то сжимая, то разжимая кулаки.

Забыв об опасности, Небхепрура наклонился над ним. Несчастный умирал мученической смертью.

— Прости, Ипи.

Ипи приподнялся, желая что-то сообщить, но в самый последний момент закрыл глаза и упал бездыханный.

Эйе опустил лук и, довольный, подскакал к своей свите.

— Ну как? — хмуро спросил его Маи. — Сразил ты хоть одного врага?

— О, да, — Эйе передал лук и колчан со стрелами. — Конечно, я сразил только одного. Одна стрела — и нет одного противника. — Он вздохнул. Когда-то я был метким стрелком. Эх, годы, годы…

Фараон примчался на взмыленном жеребце. Руки, плащ, лицо — все у него было в крови. Он спрыгнул и повалился на землю.

— Останови сражение, Эйе. Я устал и хочу есть. И пошли гонца к царю Сирии. Я хочу с ним сразиться. Если он убьет меня, вы уйдете побежденными.

Эйе распорядился.

Заиграли литавры. Сирийцы отошли к крепости, египтяне вернулись в распоряжение лагеря.

Когда фараон вошел в свой шатер, яства уже были готовы. Слуга поставил перед ним его золотую миску, в которой ещё дымилось поджаренное мясо. Эйе, как и было ему положено, сел рядом.

Тутанхамон ел с аппетитом, запивал холодной родниковой водой. Впечатление от проведенного им боя переполняло его, распирало сознанием собственного достоинства и личной отваги. Уроки фехтования, которые проводил с ним покойный тесть, не пропали даром и сегодня сослужили ему службу.

— Мясо что-то сладкое, — рассеянно пробубнил он, вспоминая юного сирийца, пощаженного им. Мужественные глаза этого противника поразили его своей храбростью, решимостью погибнуть не попросив пощады.

— Специальный соус Ипи, да будет земля ему пухом. — Эйе сделал вид, что поглощен едой и воспринимает её как самую обыденную — Эх, бедный Ипи, притворно вздохнул Эйе и принялся вновь за еду.

Маи, сидевший справа от фараона, тяжко вздохнул.

В шатер вошел слуга и поклонился. Фараон поднял голову.

— Прибыл посланник Сирии.

— Пусть войдет.

Вошедший почтительно склонил голову.

— Мой царь готов сразиться с тобой, о владыка Египта.

Небхепрура поднял голову.

— И принял условие?

— Принял, господин. Победитель беспрепятственно вступает на территорию враждебной страны и овладевает ею.

— Хорошо, — ответил Небхепрура. — Можешь идти.

Прибывший отвесил поклон и удалился.

Эйе кончил есть и напряженно размышлял. Поединок никак не устраивал его. С гибелью Небхепруры Египет становился подвластным Сирии. Но ничего, успокоился он, даже если он умрет, я попробую договориться с царем Сирии.

… Два всадника стояли друг против друга на небольшом расстоянии. Недолго стучала барабанная дробь, затем стихла. Оба врага разъехались в разные стороны и повернулись друг к другу вновь. Многотысячное войско замерло. Наступила напряженная тишина.

Небхепрура подхлестнул коня, отчего тот заржал, встав на дыбы, затем стремительно рванулся вперед. Пришпорив свою лошадь, сирийский царь поскакал навстречу.

Первый удар Тутанхамон пришелся на подставленный щит сирийца. Не теряя времени и не давая египтянину опомниться, он нанес сокрушающий ответный удар, от которого Тутанхамон еле успел увернуться. Снова разъехавшись, оба во всех опор помчались друг на друга.

Сирийский царь выставил копье, которое неминуемо должно было поразить на скаку либо седока, либо лошадь. Тутманхамон сделал то же самое, но, приблизившись, довольно резко взял в сторону. Сирийский царь, не встретив сопротивления, чуть не вывалился из седла. Тутанхамон благополучно ускакал прочь.

Громогласный гул одобрительных возгласов прокатился по рядам египетских дружин. Ловкость и смекалка фараона приятно удивил их.

Сириец злобно заскрежетал зубами и выхватил в бешенстве меч. Тутанхамон, окрыленный поддержкой своих, смело бросился в атаку.

Завязался жестокий бой. Удары мечей высекли искры, которые хорошо были видны в наступивших сумерках. В каждый размах сириец словно вкладывал самого себя, наносил мощные удары, от которых только и защищался Тутанхамон. Враг не давал юному фараону опомниться и перейти в наступление. Очень скоро Небхепрура понял — надо изматывать. Сириец свирепел на глазах. Так может выйти из себя игрок, проигрывающий слабому сопернику.

Небхепрура вдруг почувствовал, что у него онемели пальцы. В висках гулко отдавались удары. От напряжения заныла голова. Внезапно сирийский царь взял в сторону, и Тутанхамон, не встретив преграды, упал на землю, не выпуская из руки меча. Видимо, не ожидавший такого оборота событий, сириец удивленно уставился на упавшего с коня фараона, позабыв воспользоваться этим падением. Тутанхамон не стал обращать внимания на ушибленное колено, ловко вскочил и хотел было бросится к коню. Растерявшийся на мгновение сириец сразу же пришел в себя и поднял руку с копьем в надежде раз и навсегда пригвоздить неприятеля к земле. Пеший фараон покорно замер, но в последний момент легко отвел мечом острие копья. Сириец не удержался и рухнул на землю, прямо к ногам Небхепруры. Последний, не мешкая, всадил в упавшего меч.

Восторженные крики в честь победителя сотрясали воздух. Эйн, который равнодушно наблюдал за единоборством, отчего-то обрадовался тоже. Маи заплакал от умиления.

Сирийцы уныло повернули назад и вскоре при свете вспыхнувших факелов у крепостных стен египтяне увидели только что вывешенный белый флаг.

Крепость Чару, ворота Сирии, была взята.

Только подойдя гораздо ближе, можно было определить, что крепостные ворота Чару были обиты массивным листовым золотом, которое ярко сверкало под лучами утреннего солнца. Невольно зажмурившись от великолепия, египтяне пришли в неописуемый восторг. Они вошли в крепость и к полудню достигли города Кадеша, расположившегося на живописном берегу быстрой реки Оронт. Здесь решено было сделать привал и вызвать правителя Кадеша для переговоров о налогообложении.

Египтяне разбили лагерь на побережье, возвели шатры, разожгли костры. Маи всюду и неотлучно следовал за Небхепрурой, рассказывая ему об обычаях и традициях сирийского народа, его способностях и недостатках. Эйе не переставал удивляться всему увиденному здесь, в Сирии. Его поражали манеры и амбиции этого народа, который, как ему показалось, ведет себя гордо, с достоинством, независимо. Удивляла также чистота, царившая на улицах города, строгость местных женщин, осведомленных уже о падении Сирии. Всюду ощущались роскошь и изобилие. Нередко он видел золоченые входные двери дворов, принадлежавших, вероятно, знатным горожанам Кадеша.

Внезапно он и сопровождавшая его свита остановилась. Перед ними величественно возвышался красивый храм, купол которого был покрыт золотом. Рамы в многочисленных окнах храма также были инкрустированы этим благородным металлом. Потоптавшись немного, они спешились и вошли в него.

Толстый, благообразный, небольшого роста жрец, почтительно и с достоинством наклонив голову в знак приветствия, торжественно и молча провел их в центральное помещение храма. Эйе и его люди ахнули при виде столь богатого убранства этого помещения.

Пол его был покрыт гладким белым алебастром. Словно его только что вычистили. Крутые стены в полумраке поблескивали золотым отливом и высвечивали в центре огромную золотую статую человека-быка с распростертыми крыльями — сирийского бога, которому здесь поклонялись. Глаза статуи были инкрустированы лазуритом и казались живыми. Здесь, очевидно, не нужны были факелы — блестящий белый пол освещал и в сумерках. Не в силах что-либо выговорить, Эйе только развел руками, восхищаясь увиденным. Даже самый дорогой храм у нас в Фивах выглядит жалким и убогим по сравнению с этим, подумал он и жестом пригласил свиту следовать за ним. Они вышли из храма и направились в лагерь.

Тутанхамон отдыхал. Слуга доложил — у фараона внезапно разболелась голова, и он лег спать, даже не пообедав. Эйе отправился к Маи, подсчитывающему потери.

— Ты даже не можешь себе представить, чем мы овладели, — жадно блестя глазами, выпалил он, входя в шатер.

Маи недовольно поднял голову.

— А, это ты, Эйе… Садись, садись.

Эйе с удовольствием плюхнулся на подушку.

— Кругом золото, одно только золото. Мы взяли золотой город.

Маи снисходительно улыбнулся.

— А ты не знал, что Сирия добывает золото? Имеет свои месторождения.

— Не знал, ну конечно не знал, — радовался Эйе. Мысль о возврате Египта в былую золотую эпоху до реформы Эхнатона приятно кружила ему голову, не давая сосредоточиться на чем-то конкретном.

Маи тронул его за рукав. Эйе моментально слетел с небес и глянул на Маи. Тот показался ему расстроенным.

— Что-нибудь случилось? — встревожился Эйе.

Маи грустно опустил голову.

— Фараон приболел. Головная боль, тошнота. Не мог даже есть.

Эйе притворно вздохнул и безнадежно развел руками.

— Простуда в это время года неизбежна. Днем жарко, вечерами холодно. Даже не знаешь, как одеться. Думаю, ничего страшного. Отлежится и пройдет.

— Пусть сжалится Амон, — почти взмолился Маи.

Эйе прикусил губу. Вот оно что. Действие порошка не замедлило сказаться. Покойный царь был прав. Несколько дней, и Тутанхамона не станет. Не станет этого мальчика Небхепруры, всюду оскорблявшего его, Эйе. Унижающего его, Эйе. О, Амон, подумал про себя верховный жрец, помоги мне и Египту, которым не может управлять этот молодой фараон. После смерти Небхепруры я должен взять власть в свои руки. Должен избавить расшатавшуюся от свободолюбия страну. А выйдет ли она замуж за меня? — вспомнил Эйе про Анхеспаамон и тяжело вздохнул.

По неписаному, но ставшему традицией закону, престолонаследие в Египте шло по женской линии. Фараон не имел права завещать трон своему сыну. Только дочери, точнее, зятю, женившемуся на его дочери. И именно во имя будущего страны фараон обязан был иметь дочь. Если же она не рождалась царицей, владыке Египта разрешалась женитьба на женщине не знатного происхождения.

Эйе прекрасно понимал, что после кончины Небхепруры Анхеспаамон не скоро придет в себя. Молодые подвержены бурным страстям — и в радости и в горе. Кроме того, пятнадцатилетняя царица слишком благоразумно воспитана и не посмеет возразить старшему во имя главной политической цели — поддержки могущества Египта. Не беда, что я старик, а она слишком молода. В политике возможны все меры для достижения поставленной перед собой цели. Кроме меня просто некому, меня с детства знают Анхеспаамон и Меритамон, две царевны. Доверяют мне, как родному отцу. Отец? — мысленно улыбнулся Эйе и предвкушении заерзал на подушке.

Анхеспаамон как две капли воды была похожа на свою мать, божественную царицу Нефертити.

Итак, Упнефекр, который только что женился на Меритамон, отпадает, так как боги Египта не приемлют молодых фараонов. Первое свидетельство тому Сменхкар, вторым — по милости всевышнего — будет Небхепрура. Анхеспаамон я должен убедить в необходимости моего назначения, подумал Эйе.

— Что ты умолк? — спросил Маи, складывая глиняные и пока ещё не выжженные таблички с письменами. — О чем думаешь?

— О фараоне, — задумчиво ответил Эйе и взглянул на Маи.

Сдержанные, уравновешенный советник фараона всегда раздражал Эйе своими медлительными манерами и неприятными маленькими глазами. Слишком долго засиделся он во дворце, подумал Эйе.

— Однако, до сих пор нет известий от повелителя этого города.

Эйе удивился.

— Почему?

— Не знаю. Небхепрура вызвал его. И как видишь, его пока нет. Меня это настораживает.

— Надо усилить охрану, — встревожился Эйе. — И разбудить Небхепруру. Он встал, но в это время в шатер заглянул сам фараон. При виде его Маи приподнялся и почтительно склонил голову.

— Да ниспошлет тебе Ра здоровья во имя Египта, — поклонился Эйе, скользнув по нему взглядом. Небхепрура показался ему вполне здоровым и таким, каким бывал всегда.

— Я рад тебя видеть, Эйе, — фараон дружески похлопал его по плечу и уселся. Вид его был сосредоточенным, казалось, он что-то переживает, о чем-то беспокоится. — Мне кажется, — обратился он к Маи, — нас водят за нос, чтобы выиграть время. Гибель сирийского царя — это ещё не победа над Сирией. Где правитель Кадеша?

— Его пока нет.

— Вот видишь! Усилить охрану вокруг лагеря. Послать гонца к хозяину города. Я разнесу его в пух и прах, если мне окажут здесь сопротивление.

Маи вышел поручить приказ.

— Как ты себя чувствуешь, мой фараон? — осторожно осведомился Эйе.

Тутанхамон, размышлявший о создавшемся положении, понял вопрос не сразу.

— А-а, — рассеянно начал он, — все прошло. Меня страшно мутило, и я подумал, что чем-то прогневал богиню Мут.

— Я подумал о том же, — согласно закивал жрец.

В шатер влетел перепуганный Упнефер и, не отдышавшись даже, выпалил скороговоркой:

— Мой фараон, со стороны города к нам движутся отряды кадешских войск. С верховья этой проклятой реки Оронт сюда плывут бесчисленные ладьи, до отказа забитые дружинами.

Тутанхамон в мгновение ока вскочил на ноги.

— Трубить сбор! Лучникам занять исходные позиции! Оборону укрепить копьеносцами! Колесницу — в укрытие!

Почти сразу заиграли литавры, застучала барабанная дробь. Дружинники Небхепруры, свежие и отдохнувшие, поджидали приближавшегося противника. Однако не доезжая на расстояние выстрела из лука, сирийские ладьи остановились.

Фараон обратил свой взор на наступавших из города. Как и при битве у Чару, они шли без сопровождающей музыки. Шли шеренгой, молча, четко запечатлевая шаг, словно шли не на смерть, а демонстрировали свое могущество.

— Коварство сирийцев подобно коварству гиксосов, — воскликнул Небхепрура и обнажил свой меч. — В бой!

Мощная лавина египетских войск стремительно ринулась в атаку.

Заскрежетали щиты от сильных ударов, завязались ожесточенные бои, послышались первые стоны раненых и умирающих.

— Упнефер! — скомандовал Тутанхамон.

Тот сразу подскакал к фараону и замер в ожидании приказа.

— Возьми человек сто лучников и поднимись к верховью реки, к ладьям. Не давай им высадиться. Если хоть один сириец доберется сюда вплавь, я своими руками прикончу тебя! Выполняй!

Сражение длилось до заката солнца. Поле боя было превращено в кровавое месиво. Невозможно было определить потери свои и противника. Сирийцы дрались упорно, до последнего дыхания. В вечернем воздухе царил хаос из криков, ругани, стонов, звона металла.

Тутанхамон вдруг ощутил боль в животе и пригнулся. Это было как нельзя кстати. В джебе от его головы просвистела стрела.

Маи спешился и подошел к нему.

— Ты ранен, мой фараон?

Боль уже несколько отошла, и фараон, выпрямившись, посмотрел на советника.

— Спасибо, Маи. Ты единственный, на кого я могу всегда положиться. Подойди ближе.

Маи приблизился к фараону, который стал что-то вполголоса говорить ему. Эйе, сидевший на лошади, был неподалеку и ревниво наблюдал за ними.

Ряды сирийцев заметно редели, но и египтяне несли большие потери. Однако дружинники Небхепруры численно превосходили врага — в резерве фараона стояли десять ещё не вступивших в бой дружин.

Небхепрура видел, как пал один из его заместителей войска, тот, который участвовал в войне с сирийцами ещё при Эхнатоне. Тутанхамон прежде часто называл его учителем, обучавшим его искусству ведения боя. Ярость охватила его. Обнажив меч, он пришпорил коня и бросился в самую гущу противника, нанося лихорадочные удары направо и налево. За ним обрушились на сирийцев и личные телохранители фараона.

Откуда-то прискакал гонец от Упнефера и, не найдя фараона, доложил Эйе.

— Мой господин, славные воины господина Упнефера храбро сражались за честь и независимость могущественного Египта. Сирийцы и их ладьи потоплены, оставшиеся в живых сдались в плен. Сам господин Упнефер ранен, но не опасно. Скоро прибудет.

— Соколы! — Эйе одобрительно кивнул и жестом отпустил его.

Внезапно заиграли литавры на стороне противника. Сирийские воины, застыв на мгновение, стали бросать оружие.

Сражение было проиграно…

Тутанхамон, запыхавшийся от физической нагрузки, поскакал к своей свите.

— Кажется, победа, — радостно объявил он.

Сирийцы, побросав оружие, подходили к ним. Тутанхамон дал указание подсчитать пленных и трофеи. Этим, как и прежде, занялся Маи.

— Поджарить мясо и выдать вина моим доблестным воинам, — распорядился Небхепрура и заспешил в свой шатер, почувствовав приближение рвоты. Не доскакав до него, он вдруг остановился. Густая темная масса съеденного и выпитого за день фонтаном хлынула изо рта. Отдышавшись и несколько придя в себя, он присмотрелся и заметил красные кровяные сгустки на рвоте.

Озадаченный, он зашел в шатер и прилег. Стало легче. Прояснилась голова, и он вдруг поймал себя на том, что невольно думает о смерти. Да, да, именно о смерти. Не будь болезненной схватки там, на поле боя, у реки, он бы сейчас лежал бездыханный. Как тот заместитель войска, отважно сражавшийся и погибший во имя благополучия Египта. Как Ипи, которого он как-то наказал, отстранив его от должности.

Фараон вспомнил о жене, прелестной Анхеспаамон. Она должна теперь быть рядом с пифией, подумал он, которая ей предугадает мое состояние. Анхеспаамон, вероятно, молится и по нескольку раз в день ходит в храм бога Амона, выделяет щедро золота обыкновенного и золота белого. А его так мало в казне, нетерпеливо подумал он, и оглянулся.

За шатром уже разожгли факелы. Слышались веселые голоса, шутки, песни. Дружинники праздновали победу. Вкусно запахло разжигающим аппетит жареным мясом.

Простолюдины меня любят, с гордостью подумал фараон, а дворцовые сановники нет. Интересно, почему? Эйе меня, к примеру, совсем не выносит. Не могу доказать, а вот чувствую. Упнефер стал мне родственником, но в нем нет и капли благородства. Родственник… Царица Нефертити… Тутмос… Не надо было казнить Тутмоса и ссылать царицу. Как это так получилось? Как вернусь в Фивы, вызову пифию. Пусть предскажет ближайшее будущее.

Тутанхамон встал и приподнял полог шатра. С реки повеяло прохладой, от которой он съежился. Почувствовав озноб, он накинул плащ и вышел. Двое охранников стояли у выхода, двое сидели у разгорающегося костра. Хлопнув в ладоши, он вызвал слугу.

— Маи, ко мне!

Слуга исчез и затерялся в море костров, вокруг которых, усталые и довольные, отдыхали славные воины доблестного Египта.

Тутанхамон вновь ощутил набегающий на него озноб. Вернувшись в шатер, он прилег и тепло укрылся. К его великому удивлению, холода он не ощущал. Дотронувшись до лба, понял — горячий. Странно, подумал он, сильный жар. Рвота с кровью, а теперь вот жар. Надо вызвать лекаря.

Вошел Маи и, поклонившись, участливо спросил:

— Тебе плохо, мой фараон?

Тутанхамон удивленно уставился на него.

— Как определил?

— Тепло, а ты накрыт.

Тутанхамон грустно вздохнул и рывком сел.

— Почтенный Маи, завтра же подсчитай потери дружин. Выдели учетчиков отдельно для продовольствия и трофеев. Определи вес ежедневной нормы добычи золота — здесь, в Кадеше. Мужчин до сорока лет от роду взять в рабство. Исключительно неженатых. Женщин, не состоящих в браке, тоже. Короче — ты сам знаешь, что тебе делать. А в ночь мы выступим дальше. Какие у них тут ещё города?

Маи задумался, затем ответил:

— Мой фараон, Аркату и Тунипа. Самые большие населенные пункты Сирии после Кадеша. Но мне думается, нам незачем на них идти.

— Почему?

— Основное население, цвет Сирии — это крепость Чару и Кадеш. Их падение равнозначно всей Сирии. Именно поэтому предлагаю одну дружину послать в Аркату и Тунипу для заключения договора о налогообложении. Думаю, дружины хватит вполне.

— А нам здесь поджидать их?

— К чему? — удивился Маи. — Мы можем отправиться домой, в Египет.

Фараон призадумался. Маи, похоже, был прав. Зачем гнать бессмысленно тысячи людей на два города завоеванной уже страны? А выступив назавтра в ночь, на третий день они смогут достигнуть Египта, родных Фив. Он вдруг остро ощутил отсутствие жены, которую в равной степени уважал и любил. Его неудержимо повлекло в далекий Египет, к далекой Анхеспаамон…

— Да будет по-твоему, — согласился он. — Маи, вызови моего лекаря.

Маи тотчас вышел, а Тутанхамон снова прилег. Во рту было сухо, противно сосало под ложечкой. Неприятные тошнотворные волны периодически накатывались на него, приводя в непонятное и раздражительное состояние. Порой кружилась голова и мерзли ноги. Он снова вспомнил о жене, тревожно поджидавшей его, и улыбнулся. Приятные воспоминания, связанные с ней, заволокли его романтическим туманом. Он прикрыл веки и вскоре забылся безмятежным сном.

Когда Маи и лекарь фараона вступили в шатер, правитель Египта мирно посапывал, приоткрыв во сне нежные юношеские губы и по-детски подперев щеку ладонью. Они переглянулись и, удивленные, вышли вновь, успокоившись.

Весь следующий день Небхепрура чувствовал себя гораздо лучше. Он был весел, много шутил, катался на ладье, уцелевшей и оставшейся от сирийцев. По предложению Эйе он осмотрел тот чудесный храм, который так поразил верховного жреца. Небхепрура пообещал выделить ровно половину дохода главному храму в Фивах бога Верховного и Нижнего Египта Амона, по воле и благосклонности которого Египет вновь вступил в золотую пору своего существования. В полдень он принял парламентера от Кадеша — сутулого и высохшего старика-жреца, сопровождаемого рабами-эфиопами. Жрец был немногословен. Приветствовал фараона, сказал, что отныне Кадеш является неотъемлемой частью могущественнейшего Египта, что его горожане смиренные и покорны и что они ждут дальнейших указаний фараона во имя и для блага процветания всего Востока. Затем жрец выразил просьбу народа о разрешении захоронить трупы погибших сирийцев, Эйе, присутствовавший при этом, наотрез отказал, мотивировав отказ сопротивлением, оказанным сирийцами. Гибель сирийского царя в поединке должна была предотвратить всякое сопротивление новой власти, сказал он. Жрец стоял, понурив голову, и Небхепрура вдруг стало жаль его.

— Пусть хоронят, — коротко разрешил он.

Старик очень обрадовался и, упав к ногам фараона, стал целовать их.

Позже Небхепрура вызвал Упнефера и велел ему выступить в Аркату. Упнефер сильно прихрамывал — стрела угодила ему чуть ниже ягодицы. Однако рана была не опасная и он покорился воле правителя. Дружина, которую возглавил он, была потрепана в предыдущих боях и составляла теперь человек пятьсот с небольшим. После Аркату предстоял город Тунипа, который также должен был быть обложен данью. Чтобы избегнуть непредвиденных боевых инцидентов, предусмотрительный Упнефер за два часа до выступления отправил гонцов в эти города.

Фараон, не любивший вина, с удовольствием выпил за обедом. Потом он осмотрел город и по приезде в лагерь вызвал Маи. Тот явился незамедлительно.

— Докладывай, — приказал фараон.

Маи принес шестиугольные глиняные таблички, письмена на которых ещё не успели затвердеть и сложил их перед фараоном.

— Такого похода не было даже при Эхнатоне, — восхитился он и, перебирая таблички, начал считать.

— Изображения, идолы и фигуры Амона-Ра, царя богов и других богов 2756, людей — 107615, различные скот — 490386, земли — около 2000 сегат…

— Подожди, — с досадой прервал его фараон, — меня более интересуют драгоценности. Этот город, по-моему, забит золотом.

— Да, мой фараон, — поклонился Маи, — мы овладели сказочными богатствами. Вот, послушай. Золото прекрасное — около 72000 дебенов, серебра — около 110000 дебенов, вкупе золота и серебра — около 182000 дебенов, лазурит настоящий — около 47000 дебенов, свинца и олова, вместе взятых — около 5000 дебенов…

— Прекрати, — недовольно прервал его фараон.

Маи умолк и вопросительно уставился на повелителя.

— Выясни, сколько дебенов золота они добывают в вдень. Половина их теперь будет принадлежать нам. Потом подбери мне кого-нибудь из наших для правления этим Кадешом и согласуй этот вопрос с Эйе. И последнее — сегодня в ночь возвращается в Египет. А теперь иди, я хочу отдохнуть.

Раздражительность, с которой говорил Небхепрура, удивила Маи. Присмотревшись, он решил, что фараон неважно себя чувствует.

Оставшись один, Небхепрура прилег. Он действительно чувствовал себя неважно, хотя, в общем-то ничего не болело. Неожиданная вялость притомила его, и теперь, лежа, почувствовал, что сильно устал. Однако, выспавшись и почувствовав себя немного лучше, он на закате для объехал нескончаемую колонну своих дружин и, убедившись в готовности египтян к походу, отдал приказ.

Ярко пылающие факелы отсвечивали в водах Оронта, колебались при редких дуновениях сирийского ветра. Египтяне двинулись к Чару и на рассвете миновали эту крепость. Здесь, на месте первого боя с сирийцами, решено было сделать привал.

Через три дня египтяне торжественно входили в родные Фивы.

Эйе низко склонился перед Небхепрурой, восседавшим на золотом троне.

— Слушаю тебя, Эйе.

— Да будешь ты цел, невредим, жив и здоров, мой фараон, — ответствовал Эйе. — Я принял гонца, посланного Упнефером из Сирии. Аркату и Тунипа сдались Египту. Поздравляю тебя, мой фараон.

— Я тебя тоже, Эйе.

Эйе вновь поклонился.

— Ты велел, о повелитель, выделить наместника для Сирии.

— Не для Сирии! Для Кадеша.

— Я предлагаю царем Сирии назначить Упнефера. А он, в свою очередь, сам определит правителей своих городов.

Небхепрура промолчал. Назначение Упнефера удаляло его от фараона, предоставляло Упнеферу полную свободу действий. Эйе знал, на что рассчитывал. Удалив Упнефера, он тем самым избегал возможности огласки истории с рабыней Истерим. Одновременно он чувствовал неприязнь фараона к новому родственнику.

— А как на это смотрит Маи?

— Он думает также. Назначение Упнефера будет достойным царским подарком родственникам. — Эйе имел в виду и Меритамон, которая с удовольствием покинула бы Фивы и облегченно вздохнула бы где-нибудь в уединении с мужем. Небхепрура понял это.

— Готовь указ и вызови глашатаев.

Эйе покорно склонил голову и, попрощавшись, удалился.

Он ликовал. Задуманное как нельзя лучше претворялось в действительность. Он обещал Упнеферу повышение и сдержал свое слово. Упнефер становится царем Сирии. Приехав на днях, он заберет Меритамон и уедет обратно. Царица Нефертити в изгнании.

— Слава Амону, — вожделенно шептал он, направляясь к себе, — слава Амону, не забывающему своего покорного слуги.

Небхепрура прошелся по комнате после ухода Эйе. Предложение верховного жреца устраивало его — лишь бы не встречаться с этим Упнефером ежедневно. Он вызвал слугу и велел ему подготовиться к охоте. Слуга вышел. Небхепрура, постояв немного, вдруг внезапно дернулся и резко схватился за живот. Сильные колики скрутили его, заставили притаить дыхание. Когда боль понемногу стихла, он вновь вызвал слугу.

— Лекаря! Мне плохо!

Слуга бросился исполнять приказ, а фараон, осторожно передвигаясь, вышел из комнаты и направился по длинному коридору в свои покои.

Анхеспаамон, завидев мужа в таком состоянии, на мгновение растерялась. Затем бросилась к нему, помогла добраться до ложа.

— На тебе лица нет, мой повелитель. — Она помогла ему разуться, лихорадочно суетясь, словно обхаживала ребенка. — Та, верно, застудился или съел что-нибудь не то.

— Не знаю. Какая-то сухость во рту, ноги начинают снова мерзнуть.

— Пойду за пифией, — бросилась к выходу жена.

— НЕ надо, — остановил её фараон. — Сейчас явится лекарь, и я поправлюсь.

— Что же мне делать? — задумалась Анхеспаамон, видя его мучения. Ноги мерзнут? — она тотчас подсела к его ногам и принялась усердно массировать.

— Не утруждай себя, милая. Лучше сядь так, чтобы я тебя видел.

Анхеспаамон повиновалась и, придвинув золоченый табурет, подсела к мужу, наблюдая и сострадая ему.

Небхепрура оглядел жену. Никогда раньше она не казалась ему такой прекрасной, какой выглядела сегодня. На жене было длинное белое платье из тонкого сирийского полотна, которое прелестно облегало её красивую грациозную фигурку, схваченную в талии золотым поясом, инкрустированным камнями лазурита, бирюзы и другими самоцветами. Глубокий вырез на груди доносил головокружительный запах мирры и других благовоний, которые приманивали и звали. Лебяжью шею Анхеспаамон украшала золотая подвеска в виде ладьи со скарабеем и уреями, также привезенная из Сирии. Платье хорошо сидело на ней, и Тутанхамон знал, что этот его подарок особенно дорог жене.

В покои стремительно ворвались Маи и личный лекарь фараона. Оба были возбуждены хворью правителя и забыли даже поклониться в знак приветствия.

— Что беспокоит моего фараона? — участливо спросил лекарь, внимательно обследовав его.

Небхепрура мучительно улыбнулся и развел руками.

— Сильные боли в животе.

— Язык.

Фараон открыл рот.

— Желтый-желтый. И ноги, наверное, мерзнут?

— Да.

Лекарь приложился к сердцу.

— Здесь порядок, — заключил он и посмотрел на Маи. — Мне надо принести настойки из специальных трав.

— Иди, — разрешил Маи.

Небхепрура прикрыл веки и повернул голову к стене. Анхеспаамон, сидевшая до сих пор молча, не выдержала. Громко зарыдав, она выбежала из помещения.

Маи испуганно наклонился над фараоном.

— Небхепрура, милый, что с тобой? А? Ну, что с тобой?

Фараон сделал слабое движение. Маи теперь увидел красные пятна, выступающие на руках правителя.

— Позаботься о ней, если меня не станет. — Фараон снова повернулся к Маи.

— Что ты, правитель? О чем ты говоришь? Тебе ещё жить и жить.

Небхепрура снова прикрыл веки.

— Знаешь, Маи, я был бы счастлив более, если бы родился обыкновенным простолюдином. И жил бы, наверное, дольше. Странно, но я чувствую, как зовут меня Эхнатон и Сменхкар. И боги зовут меня.

Маи испуганно дотронулся до оголенных пяток молодого фараона и содрогнулся. Они были очень холодны. Лицо Небхепруры белело на глазах. Маи понял, что теряет юного правителя.

— На помощь! Сюда! На помощь!!! — истошно завопил он, обезумев от страшной догадки и мечась по просторному помещению. — На помощь, — крикнул он и, в бессилии что-либо предпринять, горько заплакал.

На крики сбежались все придворные и, увидев умирающего фараона, враз заголосили. Женщины рвали на себе волосы, до крови царапали лицо. Расталкивая всех, к мужу пробралась Анхеспаамон. Она на секунду остановилась перед ним. Увидев жену, Тутанхамон приподнял голову и попытался что-то сказать. Однако речь не получилась, и он только простер к ней руки. Анхеспаамон судорожно вцепилась в них. Несколько секунд муж и жена смотрели друг другу в глаза. Увидев лицо страдающей жены, Тутанхамон успокоился. Какое счастье иметь такую красиву и любящую жену. Мягкая улыбка в последний раз заиграла на его губах и, сделав попытку встать, он вдруг неожиданно откинулся назад.

Небхепруры, одного из самых молодых фараонов Египта, не стало.

Анхеспаамон страшно закричала и бросилась на труп мужа. Мужчины и женщины, находившиеся здесь, заголосили громче. Душераздирающие крики и плач сопровождались проклятиями богам, принявшим преждевременно Небхепруру в свое лоно.

В царские покои проворно проник лекарь с маленьким глиняным сосудом с настойкой из специальных трав. Только пробравшись к фараону, он понял, что больше не нужен ему. С сожалением оглядев скончавшегося, он так же тихо и незаметно исчез.

Откуда-то, запыхавшись, появился Эйе в сопровождении только что прибывшего Упнефера. Остановился перед ложем и долго глядел на прекрасные, благородные черты лица умершего фараона. Слезы жалости к этой молодой, загубленной им жизни непроизвольно выступили на его глазах. Воздав последние почести умершему фараону, верховный жрец покинул это страшное место. На смену сентиментальному Эйе вышел расчетливый верховный жрец.

Придя в себя, могущественный второй человек Египта сразу же хладнокровно приступил к разработке дальнейших действий. Первым делом он вызвал главного заместителя египетского войска и поручил ему усилить охрану Фив. Затем укрепил свою личную охрану. Потом последовал специальный секретный приказ, требующий до поры умалчивать о смерти фараона.

Снова в дверях появился чернокожий слуга с немым вопросом в глазах.

— Кто? — коротко спросил Эйе.

— Упнефер.

— Пусть войдет.

Упнефер, не поклонившись верховному жрецу, решительно шагнул к нему.

— Я пришел просить благословения, — глядя прямо в глаза Эйе, сказал он.

— В чем же, сын мой?

— Моя жена, царевна Меритамон, предлагает занять трон мне.

— Но у нас есть свод законов, согласно которым фараона определит овдовевшая царица.

— Фараоном должен стать я, — раздраженно сказал Упнефер и схватился за ручку кинжала.

Такой поворот событий никак не входил в планы верховного жреца. Желая остудить его, он довольно вежливо пригласил Упнефера садиться. Тот сел, несколько успокоившись.

Эйе начал издалека.

— Лично я ничего против тебя не имею. Ты мне нравился всегда и, если помнишь, нас с тобой связывает общая тайна.

Упнефер вспыхнул, но промолчал. Он хорошо помнил эту тайну, связанную с рабыней Истерим. И вряд ли Меритамон, узнавшая об этих гнусностях мужа, решилась бы выдвигать его на пост правителя Египта.

— Волей Амона получилось так, что мы с тобой стали друзьями. Настоящими друзьями, которым не нравился один-единственный человек. Стоит ли нам теперь портить отношения? Я повторяю ещё раз — я очень люблю тебя и вовсе не против твоего желания. Но, с одной стороны буква закона, а с другой… — Он внимательно посмотрел на Упнефера.

— А с другой? — нетерпеливо спросил Упнефер.

— Не хотел, но так и быть, скажу. С другой стороны, боги Египта против твоего правления.

— Боги? — изумился Упнефер. — Почему же?

— Сменхкар, потом Небхепрура. Оба были молоды. Один правил два с половиной года, другой — пять с лишним лет. Если ты займешь престол, боги начнут отсчитывать твои дни. И успокоятся, как ты сам уже понял, после третьей жертвы. Теперь думай сам. Если надумаешь, я попрошу царицу Анхеспаамон сделать исключение для свода закона.

Давая понять, что разговор окончен, Эйе встал и подошел к окну. Упнефер, однако, продолжал сидеть.

— Так кто же все-таки займет трон? — спросил он Эйе.

Эйе равнодушно пожал плечами.

— Согласно нашим законам, вдова фараона должна незамедлительно выйти замуж и провозгласить мужа фараоном. Следующий пункт закона гласит о том, сто если она не желает выйти замуж, то имеет право назвать фараоном кого-нибудь из близких родственников. Все, как видишь, в её власти. Я лишь исполнитель. Кстати, я должен тебя поздравить. По моей просьбе покойный Небхепрура назначил тебя наместником Сирии.

— Правда? — Упнефер даже подскочил от радости. Эйе сразу понял, что перед ним открыт путь к трону, который минуту назад преграждал этот недалекий юнец.

Эйе неторопливо подошел к шкафу, заполненному глиняными табличками, и, найдя нужную, протянул Упнеферу. Тот жадно схватил её, пробежал глазами.

— И печать Небхепруры… И даже выжжена, — восхищенно проговорил он, не отрываясь от приказа.

— Мир праху его! — горестно воскликнул Эйе.

— Мир праху его! — не менее притворно повторил Упнефер.

— Не теряй времени, сын мой. Отправляйся в Сирию и приступай к своим обязанностям. Это очень богатая страна.

— Слушаю и повинуюсь, мой господин.

— Да, кстати. Собери как можно больше золота ко дню похорон Небхепруры. Как бы та не было, но Сирию взял он. Следовательно, похороны должны быть царские и даже лучше. Народ его любил, и мы должны считаться с этим. — Я понял, мой господин. Я могу идти?

— Иди. Да хранит тебя Амон.

После его ухода Эйе велел вызвать парасхитов. Приняв их и сделав соответствующие указания, Эйе послал за каменотесами и золотых дел мастерами. Первым явился золотых дел мастер, давно славившийся своим искусством. Эйе не знал его имени, но хорошо помнил лицо.

— Вот что, мастер, — жестко приказал он. — Даю тебе десять дней на скульптурное изображение покойного фараона. Материала, то есть чистого золота, добытого Небхепрурой в походе на Сирию, не жалей. Все, чего он достиг в этой жизни, должен унести с собой. Золотое изображение фараона должно в точности соответствовать лицу покойного. Даже за небольшое отступление я жестоко накажу тебя. Иди.

Мастер молча поклонился и вышел. Вошел слуга и доложил о прибытии каменотесов.

— Только одного, главного, — раздраженно объявил Эйе.

Когда вошел мужчина средних лет с богатырскими плечами и тяжелой заросшей головой, верховный жрец явно занервничал. Помыть, одеть его — и перед ним не устоит даже Нефертити, завистливо подумал он, неприязненно кивая в знак приветствия.

— Сколько тебе надо времени на сооружение большой подземной усыпальницы?

Каменотес вежливо поклонился.

— Срок определяешь ты, господин. Мое дело повиноваться.

Ответ понравился Эйе, но он не подал виду.

— У тебя в запасе тридцать девять дней. Успеешь?

Мастер снова поклонился.

— Должен, мой господин.

— Небхепрура не успел приступить к возведению своей пирамиды. Поэтому мы его похороним в земле. Через десять дней к тебе примкнут золотых дел мастера. Стены усыпальницы будут из золота, потолок из алебастра. Главный вход в неё должен быть надежно защищен от грабителей и воров. Ты хорошо все понял?

— Да, мой господин.

— Можешь идти.

На следующий день Эйе нашел царицу Анхемпаамон в саду, где она любила проводить время с мужем. Приблизившись к ней, жрец заметил, что она не плачет. Но приглядевшись повнимательней, понял — слезы выплаканы все. Она сидела одна, без служанок, которые обычно всюду сопровождали её.

— Пусть минуют Египет черные дни, — пылко сказал он. — И тебя, мря царица.

— Они уже настали, Эйе, настали, — в горестном раздумье ответила она. — Вот сижу и думаю, может, и мне за ним?

В этих словах было столько невыразимой печали, что Эйе искренне посочувствовал ей.

— Не подобает царице рассуждать так, — растроганно сказал он. — Царице великого Египта, славу и богатство которого приумножил любимый нами Небхепрура. Душа его вознеслась и присоединилась к богам, откуда он наблюдает за нами.

Анхеспаамон при имени мужа закрыла лицо руками и беззвучно зарыдала. Эйе выждал и, когда царица успокоилась, продолжал:

— Все жрецы фиванских храмов требуют от нас нового фараона Египта, солгал он. — Тебе, царица, надлежит назвать его имя.

— Ах, мне уже все равно, — безразлично вздохнула Анхеспаамон. — Назови кого хочешь.

Эйе промолчал и, выждав паузу, добавил:

— Ты ведь знаешь наши законы…

— Я не хочу выходить замуж и делить свое ложе с кем-то после Тутанхамона.

— Но Египет не может оставаться без правителя. Страна раздробится и выйдет из подчинения. Простолюдины обнаглеют и сотрут нас с лица земли. Ты понимаешь, что говоришь, дочь моя?

Убедительность тона смирила молодую царицу.

— Будь ты, — сказала она тихо и опустила голову. — Все равно больше некому.

У Эйе перехватило дыхание. Неужели мечта может осуществиться?

— Для этого, — глухо ответил он, не слыша собственного голоса, — ты должна объявить меня своим мужем.

Она медленно подняла голову и посмотрела на верховного жреца.

— Только для престижа могущественного Египта, — прошептала она и скрепила своей печатью глиняную табличку, которую предусмотрительно прихватил с собой Эйе. — Обещай, что никогда не воспользуешься правами мужа.

— Обещаю, — пылко воскликнул Эйе.

— И Маи почему-то уехал, — грустно сказала она.

— Маи? — приятно удивился новый фараон.

— К сыну. Сказал, что устал очень. Приедет только на один день, к похоронам, и снова уедет. Поэтому только тебе я доверяю Египет. Тутанхамон должен быть похоронен роскошней Сменхкара.

— И богаче самого богатого фараона в истории страны.

Анхеспаамон недоверчиво глянула на него, шумно перевела дыхание, встала. Затем они молча двинулись по дорожке, ведущей к дворцу, мимо оголенных фруктовых и финиковых деревьев, навстречу неизвестному будущему.