"Волшебники Маджипура" - читать интересную книгу автора (Силверберг Роберт)

6

Малдемар, входивший в Верхнее кольцо городов Замковой горы, помещался на юго-восточном склоне в прекрасном районе с теплым и спокойным климатом. Здесь из склона выдавался пик, который в любом другом месте планеты сам по себе казался бы весьма внушительной горой. Между этим пиком и Горой образовался широкий закрытый с трех сторон карман, наполненный плодородной почвой и богатый водой, которая хрустальными родниками и звонкими ручьями вытекала из тела гигантской скалы.

Предки предков принца Престимиона обосновались в этой части Замковой горы девять тысяч лет тому назад, когда любой вновь прибывший на Гору мог зарезервировать для себя надел, а самого Замка еще и в помине не было. Не было тогда в Малдемаре и принцев, а была лишь семья честолюбивых фермеров. Они прибыли сюда с низменностей Гебелмоля и принесли с собой саженцы прекрасного винограда, который, по их расчетам, должен был хорошо приняться на Горе.

В Гебелмоле эти виноградные лозы давали вполне приличное красное вино неплохой крепости и аромата, но на Горе оказалось, что чередование яркого солнечного света и периодов прохладного тумана является для этого сорта идеальным. И уже в первые годы после переселения стало ясно, что вино, которое собирались и дальше производить в Малдемаре, будет совершенно исключительным: густым, крепким, со сложным вкусом и богатейшим букетом — вино, достойное того, чтобы его смаковали короли и императоры. Урожаи были изобильными, гроздья туго наливались соком, обладавшим восхитительно нежным и в то же время терпким и запоминающимся ароматом. И все же, несмотря на то, что вино Малдемара сразу же обрело популярность, прошли столетия, прежде чем виноградники удалось расширить настолько, что виноделы смогли приблизиться к удовлетворению спроса (хотя многие поколения прилагали все силы для того, чтобы расширить производство). Но пока не наступил тот день, когда предложение сравнялось наконец со спросом, покупателям требовалось подавать заказы на малдемарское вино за десять, а то и больше лет вперед и терпеливо дожидаться своей очереди, надеясь на то, что виноград нужного года окажется не хуже, чем в предыдущие. Так продолжалось веками.

Простые трудолюбивые фермеры в конечном счете превращались в рыцарей, рыцари — в графов, графы — в герцогов, а герцоги — в принцев, а иногда и в королей, если только им удавалось достаточно долго сохранять свою землю и с неизменным успехом работать на ней. Когда великий герой древности лорд Стиамот уже в более позднее время, чтобы ознаменовать победу над метаморфами, перенес королевскую столицу из стоявшего высоко на склоне города Сти на самую вершину и построил там первый Замок, предки предков Престимиона уже довольно долго носили дворянские титулы в качестве награды за качество своего вина, а также, возможно, и за то количество, в котором они поставляли его на празднества короналей. Именно лорд Стиамот возвел графов Малдемарских в герцогское достоинство; не исключено, что это явилось данью восхищения тем вином, которое в особой бочке было доставлено на церемонию открытия Замка.

Кто-то из более поздних короналей — исторические сведения на этот счет оказались весьма неполными и противоречивыми, и никто не мог с уверенностью сказать, был ли это лорд Струин, или лорд Спурифон, или даже лорд Трайм — еще больше возвеличил Малдемаров, сделав их принцами. Но высочайших титулов на фамильном гербе не было. Никто из Малдемаров никогда не становился короналем. Престимион должен был стать первым в своем роду королем, но помешало вмешательство Корсибара.

— Похоже, мне так и не придется стать Хозяйкой Острова, — сказала мать Престимиона принцесса Терисса, с улыбкой, в которой можно было увидеть одновременно и облегчение, и сожаление, когда Престимион со своими спутниками прибыл в обширное родовое поместье, укрывшееся в глубине широко раскинувшихся по склону Горы виноградников. — А я-то уже настроилась на отъезд отсюда и даже начала собирать кое-какие вещи. Ну что ж, если я останусь здесь, то хлопот будет меньше. Но для тебя, Престимион, это, конечно, оказалось большим разочарованием?

— Мне доводилось разочаровываться куда сильнее, — ответил он. — Когда-то мне обещали в подарок верхового скакуна, но потом отец передумал, и я получил вместо него библиотеку исторических книг. Мне тогда было десять лет, но эта рана во мне все еще ноет.

Они от души рассмеялись. В этом доме всегда царила искренняя родственная любовь. Престимион обнял мать, которая уже двенадцать лет была вдовой, но все еще казалась красивой и молодой: с безмятежным овальным лицом и блестящими черными волосами, зачесанными назад и заплетенными в тугие косы. Лиф ее белого платья украшал ограненный драгоценный камень исключительной красоты и ценности: огромный прозрачный кроваво-красный с легким фиолетовым оттенком рубин в золотой оправе, в которую были вделаны еще два небольших сверкающих камня.

Это был рубин Малдемаров — дар короналя лорда Ариока. Вот уже четыре тысячи лет камень оставался семейной реликвией.

Но на руке матери Престимион заметил незнакомый амулет: золотой браслет, инкрустированный тонкими пластинками изумруда, надетый поверх рукава над самым запястьем. Эту безделушку можно было бы принять за простое украшение, если бы не магические руны, с чрезвычайной тонкостью выгравированные на изумруде. Они походили на мистические письмена, украшавшие коримбор, тот маленький амулет, который волшебник-вруун Талнап Зелифор навязал ему в Лабиринте и который Престимион — главным образом для того, чтобы доставить удовольствие Гиялорису и герцогу Свору — носил теперь на шее на золотой цепочке Септаха Мелайна. Во время прошлой краткой встречи с матерью в начале года он не видел у нее ничего подобного.

Теперь эти колдовские штучки проникли всюду, подумал Престимион, даже сюда, даже на руку его родной матери. И она, подозревал он, носит его не ради шутки и относится к нему не так, как он сам к этому коримбору, болтающемуся у него на груди.

— И что ты теперь будешь делать, Престимион? — спросила Терисса, провожая сына в его комнаты.

— Теперь? Теперь я буду отдыхать, буду хорошо есть, хорошо пить, буду плавать, спать и наблюдать, как корональ лорд Корсибар поведет себя на троне. И как следует подумаю о своем будущем.

— Значит, ты стерпишь похищение короны? Насколько я слышала, он действительно украл ее, без малейшего зазрения совести выхватил прямо из рук собственного отца. И Конфалюм столь же бесстыдно позволил ему это сделать.

— На самом деле он забрал ее у хранителя короны хьорта Хджатниса, в то время как его отец ошарашенно застыл в стороне. И все остальные тоже. Когда это произошло, все они пребывали под каким-то заклятьем, помрачившим их разум. Септах Мелайн находился там и все видел. Но, как бы то ни было, корона теперь у Корсибара. Конфалюм не желает воспротивиться этому или не способен на такой поступок, или и то и другое вместе. Дело сделано. Мир это принял. По всему течению Глэйдж народ поднял знамена в честь Корсибара. Гвардейцы из охраны Замка прогнали меня от арки Дизимаула; а ты, матушка, наверно, думаешь, почему я здесь, а не там? Они прогнали меня!

— В это невозможно поверить.

— Действительно. Но так или иначе, а верить приходится. Лично я верю. Корсибар стал короналем.

— Я хорошо знаю этого мальчика. Он храбрый, красивый, рослый, но эта работа ему не по силам. Быть похожим на короля с виду недостаточно, необходимо быть королем по своей внутренней сущности, А в нем этого нет.

— Ты права, — согласился Престимион. — Но он владеет короной. Замок и трон дожидаются его.

— Сын короналя не может наследовать своему отцу — таков древнейший закон.

— Матушка, сын короналя делает именно это прямо сейчас, пока мы ведем этот разговор. И это не закон, а всего лишь традиция.

Принцесса Терисса в полном изумлении взглянула на Престимиона.

— Ты удивляешь меня, сын. Ты что, собираешься простить столь вопиющее оскорбление и даже не попытаешься протестовать? Ты не намерен вообще ничего предпринять?

— Я же сказал, что подумаю, как себя вести.

— И что же это значит?

— А значит это вот что, — объяснил он. — Я намереваюсь пригласить кое-кого из самых могущественных людей королевства сюда, в Малдемар, послушать, что они скажут, и узнать у них, насколько сильна на самом деле их поддержка Корсибара. Я имею в виду, в частности, герцога Олджеббина, Сирифорна, Гонивола. А также, я думаю, Дантирию Самбайла.

— Это чудовище, — заметила принцесса Терисса.

— Да, чудовище, но сильное и влиятельное чудовище, а также, позволю тебе напомнить, наш родственник. Я поговорю с этими людьми. Я по самое горло налью их нашими лучшими винами и постараюсь выяснить, сидят ли они у Корсибара в завязанном мешке, или их можно оттуда вытащить — да или нет, если, конечно, они пожелают ответить мне. И потом я начну разрабатывать планы на будущее, если оно у меня есть. Но пока что я просто принц Малдемарский, что само по себе не так уж мало. — Он улыбнулся и коснулся талисмана на запястье матери. — Это что-то новенькое? — спросил он.

— Я ношу его последние два месяца.

— Изящная работа. И кто же ювелир?

— Я понятия не имею. Мне подарил его маг Галбифонд. Ты знаешь, что теперь у нас есть свой маг?

— Нет.

— Он помогает нам, предсказывая погоду, дожди, туманы, а также определяет сроки сбора винограда. Он опытный винодел: знает все истинные заклинания.

— Истинные заклинания… — Престимиона передернуло. — Брррр.

— Он также сказал мне, что ты не станешь короналем после смерти старого понтифекса. Я узнала это от него всего лишь дней через пять после того, как ты отправился в Лабиринт.

— Брррр, — снова поежился Престимион. — Похоже, что это было известно всем, кроме меня.

В долине Малдемара не было ни одного уголка, который не радовал бы глаз, но виноградники и поместье принцев Малдемарских занимали самую лучшую ее часть. Земли принцев были расположены в идеально защищавшей от непогод гигантской раковине, вплотную примыкавшей к склону Горы. Естественные стены даже не позволяли видеть из поместья Замок. Из природных явлений здесь бывали лишь легкие ветерки да не слишком густые туманы.

И здесь, в вечнозеленом районе между Кудармарским хребтом и смиренной речкой Земуликказ, на многие мили раскинулись земли семьи, а средоточием этих земель, воплощавшем все их великолепие, являлся блестящий, замечательный замок Малдемар, сложное здание с белыми стенами, состоявшее из двух сотен помещений, три главных крыла которого украшали высокие черные башни.

Престимион родился в замке Малдемар, но подобно большинству принцев из высоких родов провел большую часть жизни в Горном замке, получил там образование и возвращался в фамильный дом лишь на несколько месяцев в году. После смерти отца он являлся формально главой семейства и старался бывать здесь при всех важных семейных событиях, но обретение им статуса предполагаемого наследника лорда Конфалюма в последние годы требовало его почти постоянного присутствия в Замке короналя.

Теперь все это закончилось, и вернуться в собственные покои родного гнезда было, пожалуй, даже приятно. Ему с детства принадлежали прекрасные апартаменты на втором этаже; оттуда открывался изумительный вид на холм Самбаттинола. Сквозь высокие полукруглые окна, в которые вместо стекол были вставлены вырезанные искусным ювелиром из Сти пластины прозрачнейшего кварца, в комнаты вливался яркий солнечный свет; стены покрывали фрески, на которых художники из Хаплиора нежными голубоватыми, аметистовыми и топазово-розовыми тонами изобразили бесконечное множество причудливо запутанных радующих глаз цветочных узоров.

Здесь Престимион принял наконец ванну, отдохнул, переоделся и встретился с тремя своими младшими братьями. Они так сильно изменились и выросли за год его отсутствия, что он увидел перед собою почти незнакомых молодых людей.

Все трое яростно возмущались подлым поступком Корсибара. Самый младший — пятнадцати лет — Теотас выразил горячую надежду, что Престимион немедленно начнет войну против беззаконного сына Конфалюма, и был готов, если понадобится, отдать жизнь ради короны своего брата. Восемнадцатилетний Абригант, на полторы головы выше всех братьев ростом, был почти столь же неистов. Даже преданный искусству любитель парадоксов Тарадат двадцати трех лет от роду, самый близкий из троих к Престимиону как по возрасту, так и по жизненным устремлениям, имевший куда большие способности к сочинению ироничных стихов, нежели к владению оружием, похоже, был охвачен жаждой мести.

Престимион обнял каждого из них и заверил всех по очереди, что в любом действии, какое он только предпримет, им будет отведено достойное место. Но он отослал их от себя, не сообщив ничего определенного насчет того, в чем эти действия могут заключаться.

По правде говоря, он и сам не имел понятия об этом. Было еще слишком рано составлять планы, если их вообще нужно было составлять.

Первые недели после возвращения он провел в сладостном безделье и порой ощущал, как боль его горького разочарования уступает место более легкому настроению, которого он не знал после событий в Лабиринте.

Ему казалось неблагоразумным покидать поместье и появляться в расположенном поблизости большом городе Малдемаре, так как он не хотел слышать, ни как тамошние жители клянутся в преданности лорду Корсибару, ни как неистово убеждают его самого — а ведь его там сразу же узнают — начать гражданскую войну против узурпатора. Целыми днями он купался в приятно прохладной воде озерца, устроенного в запруженном русле Земуликказ, прогуливался в парке, окружающем замок Малдемар и охотился на билантунов и хамгаров в собственном заповеднике. При нем постоянно находились Септах Мелайн и Гиялорис. Вскоре к ним присоединился и Свор, который ненадолго съездил в расположенный неподалеку город Фрэнгиор: там жила женщина, к которой он питал неожиданную для столь желчного и хитрого человека устойчивую привязанность. Вернулся он оттуда в удрученном настроении.

— Весь город увлечен Корсибаром, — сказал он Престимиону. — Он уже вернулся в Замок и по-королевски обосновался там. А его портреты расклеены по всему Фрэнгиору.

— А в Малдемаре такое же положение? — поинтересовался Престимион.

— Там тоже попадаются его портреты, хотя их гораздо меньше. Там есть и ваши портреты, хотя их постепенно снимают. А в целом настроение в городе в вашу пользу.

— Я должен был ожидать этого, — сказал Престимион. — Но не намерен как-либо поддерживать эти настроения.

Иногда в часы одиночества Престимион копался в богатой библиотеке замка Малдемар, листая те самые книги по истории, которые так разочаровали его в детстве. Их страницы были полны захватывающими описаниями славных подвигов героев давно минувших лет; там рассказывалось об учреждении понтифексата при Дворне, о смелых исследованиях Замковой горы в те дни, когда она была совершенно непригодна для обитания, о войне Стиамота против меняющих форму, об экспедициях на выжженный солнцем юг, на бесплодный север и через непреодолимые пучины Великого океана. Престимион переворачивал лист за листом, и его глаза постепенно подергивались туманной пленкой, когда он читал хроники короналей и понтифексов, чьи имена ничего или почти ничего не говорили ему: Хемиас, Скаул, Метирасп, Гунзимар, Мейк и многие, многие другие. Но упоминания о насильственном захвате трона ему не попались ни разу.

— Неужели мы настолько добродетельные люди, — однажды сказал он Свору, — что за тринадцать тысяч лет не устроили ни одного государственного переворота?

— Но ведь в нашем королевстве обитают одни святые, — елейным тоном ответил Свор, закатывая глаза.

— А если допустить, что попадаются и люди похуже? — заметил Престимион.

Свор задумчиво побарабанил пальцами по пропитанной многолетней пылью кожаной обложке книги, которую Престимион держал в руках.

— Тогда, возможно, некоторые темные эпизоды нашей истории каким-то образом выпали из поля зрения историков и потому не вошли в эти толстые тома.

— И вы считаете, Свор, что это произошло случайно?

— Случайно или намеренно. Я не могу сказать по этому поводу ничего определенного. — Но по плутоватому огоньку, загоревшемуся в темных глазах Свора, было ясно, что он намекает на преднамеренное сокрытие правды. Престимион не стал развивать эту тему. Свор очень часто видел повсюду заговоры и мошенничество, причем, как правило, без всякого основания, а просто потому, что его собственные размышления вечно двигались по окольным путям. Однако сам Престимион считал маловероятным, что незаконный захват короны короналя случился впервые за все эти многие тысячи лет.

Конечно, существовал Дом Записей, где хранились капсулы памяти, в которых были навечно запечатлены самые сокровенные воспоминания обитателей Маджипура со времен лорда Стиамота. Никем не редактированные сведения из этих капсул могли бы дать куда более верное представление о событиях древности, чем эти массивные, но ненадежные своды исторических знаний. Но Регистр памяти душ был строго-настрого закрыт от посторонних, да и в любом случае капсул было бесчисленное количество, многие и многие миллиарды, так что тот, кто не знает наверняка, где и что он ищет, вряд ли сможет найти среди них что-нибудь полезное. Ведь в Доме Записей не существовало никакого общего каталога, а если бы он и был, то вряд ли в него стали бы включать рубрику «Королевский трон, узурпация». А при случайном поиске в архиве, хронологическая глубина которого превышала семь тысяч лет, потребовалось бы не меньшее время, чтобы найти что-то полезное.

Престимион решил выбросить эту проблему из головы. В конце концов, наличие прецедента мало что значило. Как с сожалением, но твердо сказал понтифекс Конфалюм, дело сделано. Власть теперь принадлежит Корсибару. Престимион не видел пока никакой перспективы и в ожидании своего часа предался удовольствиям времяпрепровождения в своем доме в кругу родных и друзей.

Верховный канцлер герцог Олджеббин получил приглашение Престимиона посетить Малдемар, находясь в обществе еще одного из пэров королевства Сирифорна Самивольского. Они прогуливались вдвоем по террасе канцелярии Олджеббина, находившейся возле двора Пинитора, почти в самом сердце Замка, возле Башни Стиамота, которая являлась старейшим из всех строений на вершине Горы. Олджеббин и Сирифорн, а также Великий адмирал Гонивол и еще кое-кто из важнейших представителей администрации Конфалюма намеревались позавтракать в обществе с несколькими людьми из ближайшего окружения Корсибара: Фаркванором, Фархольтом, Мандрикарном Стиским и еще двумя-тремя кандидатами в новое правительство.

Молодой оруженосец из свиты Олджеббина беззвучно подошел к герцогу и протянул ему конверт из серого пергамента, запечатанный ярко-фиолетовым воском. Герцог Олджеббин без единого слова взял его и засунул куда-то в складки одежды.

— Любовное письмо от Престимиона? — спросил Сирифорн.

Олджеббин поднял на него кислый взгляд.

— Если бы я умел читать сквозь запечатанные конверты, то сказал бы вам. Но я не владею этим искусством. А вы?

— Этот конверт очень похож на то письмо, которое я сам получил от Престимиона не более чем час назад. Давайте-ка, Олджеббин. Распечатайте его. Я отвернусь, если так вам будет спокойнее.

Такого рода холодные шутки были обычным стилем их общения. Они были дружны уже много лет, но не упускали случая продемонстрировать друг другу свои острые зубы. Обоим, и герцогу Олджеббину и принцу Сирифорну, было за пятьдесят, а знакомы они были, как могло показаться, с самого рождения, если не раньше. Оба в чрезвычайно юном возрасте заняли важное положение в Королевском совете.

Олджеббин, которому принадлежало огромное поместье неподалеку от Стойензара, на юге Алханроэля, полное через край столь экстравагантной роскоши, что даже он сам, посещая его, чувствовал порой нечто вроде смущения, был родственником Конфалюма с материнской стороны. Очень вероятно, именно он стал бы короналем, если бы понтифекс Пранкипин не прожил так долго. Но Пранкипин оказался почти бессмертным, и Конфалюм пробыл на посту короналя сорок три года вместо обычных пятнадцати-двадцати. Ну а сам Олджеббин после двух десятилетий пребывания при Конфалюме в должности Верховного канцлера и в качестве его предполагаемого наследника был вынужден признаться себе и короналю, что больше не стремится занять трон. Это послужило началом головокружительного, хотя и неудавшегося возвышения Престимиона.

Именно Олджеббин предложил Конфалюму в его преемники кандидатуру Престимиона. Ощущать себя силой, стоящей за троном и поддерживающей его, было, пожалуй, главным удовольствием его жизни. Он был широкоплеч, говорил басом и с прирожденной величавостью носил богатые парчовые одеяния ярких расцветок, удачно сочетавшихся с копной густых светло-русых волос, в которых до сих пор не было заметно седины. Глаза его смотрели тепло и проницательно, черты лица казались мелкими по сравнению с великолепной шевелюрой, а держался он столь величественно, что за его манерами можно было заподозрить самолюбование.

Сирифорн в противоположность ему никогда ни на одну минуту не желал стать короналем и поэтому провел всю жизнь в самом средоточии властной мощи, где каждый искал его расположения именно потому, что он не представлял ни для кого угрозы. Принц принадлежал к одному из древнейших родов Маджипура, его генеалогическое древо восходило (несмотря даже на несколько имевшихся спорных моментов) к великому лорду Стиамоту, помимо которого его украшали еще несколько имен древних королей: Канаба, Струин и Геппин.

Ходили слухи, что он ухаживал за матерью Престимиона, а позднее остался близким другом семейства Малдемаров, хотя Тиресса и выбрала себе в мужья другого. Сирифорн был одним из богатейших людей на планете, он владел несколькими имениями в различных частях Алханроэля, а также обширными земельными угодьями в Зимроэле. Одевался он всегда элегантно и держался легко и изящно. Волосы у него были светлые, кожа очень гладкая; он был невелик ростом, но хорошо сложен, несколько напоминая внешним обликом Престимиона, хотя Сирифорн всегда держался более расслабленно, не обладая той внутренней энергией, которая составляла отличительную черту принца Малдемарского. Со стороны могло показаться, что Сирифорн ничего не принимает всерьез, но те, кто был знаком с ним достаточно хорошо, знали, что это только внешнее впечатление. Ему было что защищать — огромную собственность, — и, как большинство подобных людей, в душе он оставался глубоким консерватором и придерживался в жизни знакомых излюбленных путей.

Герцог Олджеббин быстро пробежал глазами письмо, затем прочел его еще раз, на этот раз внимательно, и лишь после этого решил поделиться его содержанием с Сирифорном.

— Как вы и предполагали, оно от Престимиона, — наконец сказал он.

— Да. И он приглашает вас отобедать с ним в Малдемаре.

— Именно так. Попробовать вина нового урожая. И поохотиться в его заповеднике.

— То же самое он написал и мне, — сообщил Сирифорн. — Что ж, достоинства его вина нам хорошо известны.

Олджеббин настороженно взглянул на принца.

— Вы что, собираетесь поехать к нему?

— А почему бы и нет? Разве Престимион не наш старый друг? Да и его гостеприимство хорошо известно — это не такое приглашение, от которого стоит запросто отказываться.

Олджеббин легонько побарабанил кончиками пальцев левой руки по письму, которое продолжал держать в правой.

— Новое царствование только началось. Разве вы не считаете, что наша присяга лорду Корсибару обязывает нас в эти дни постоянно находиться в Замке, чтобы начинающий правитель мог воспользоваться нашей мудростью?

Сирифорн ехидно улыбнулся.

— То есть вы боитесь, что поездка в Малдемар вызовет его неудовольствие?

— Я не боюсь ничего в этом мире, Сирифорн, и вы хорошо это знаете. Но я не стал бы походя оскорблять короналя.

— Значит, ответ на мой вопрос — все-таки «да». Олджеббин растянул губы в быстрой, прохладной, совершенно неискренней улыбке.

— Пока мы не знаем, как лорд Корсибар на самом деле относится к Престимиону — сказал он, — согласие принять это приглашение может быть расценено короналем как провокация с нашей стороны.

— Корсибар предложил Престимиону пост в правительстве еще в то время, когда мы все находились в Лабиринте.

— И оно, насколько мне известно, не было принято. В любом случае, это предложение было всего лишь простой данью вежливости. Вы сами это знаете, я это знаю, и, очевидно, Престимион тоже это понимает. И поэтому я повторяю: нам следует выяснить истинное отношение Корсибара к Престимиону.

— Мы оба можем смело высказать предположение на этот счет и, думаю, без риска сильно ошибиться. Но он никогда не решится проявить свое отношение на деле. Он будет стараться нейтрализовать Престимиона, но не посмеет причинить ему реальный вред. И кстати, я не слышал, что Престимион отклонил предложение Корсибара.

— Во всяком случае, он не принял его.

— Пока что не принял. Вам не кажется, что он хочет кое-что рассчитать, прикинуть, так сказать, рукава к жилетке? С какой еще стати он стал бы приглашать нас в Малдемар?

Олджеббин взял Сирифорна под руку и отвел к самому краю террасы.

— Ответьте мне на такой вопрос, — полушепотом заговорил он. — Что вы станете делать, если выяснится, что Престимион втайне готовит восстание против лорда Корсибара и желает выяснить, может ли он надеяться на нашу поддержку?

— Надеюсь, что он пока еще не зашел настолько далеко.

— Ведь уже была свалка у ворот, когда стражники отказались впустить Престимиона. И разве вы станете возражать, что могут быть и другие столкновения? А затем, возможно, и кое-что посерьезнее. Вам не приходит в голову, что он в конечном счете намеревается восстать против Корсибара?

— Я думаю, что он пока что все еще переваривает поступок Корсибара.

Равно, как и я, Олджеббин, как и я. И, полагаю, как и вы.

— Да, Сирифорн, я понимаю разницу между белым и черным. И согласен, что присвоение короны было поспешным и крайне неприличным.

— Не только неприличным, но прежде всего незаконным.

Олджеббин покачал головой.

— Я не стал бы высказываться столь решительно. Не существует никакого формального закона о престолонаследии. Что является, как все мы теперь понимаем, большим упущением в нашей конституции. Но то, что он сделал, неприлично. И не имеет оправдания. Это вопиющее нарушение традиции.

— Ну что ж, Олджеббин, по крайней мере, в глубине вашей души уцелел еще небольшой клочок честности.

— Вы очень добры, изволив заметить это. Но вы уклоняетесь от ответа на мой вопрос. Согласится ли Престимион смириться со сложившейся ситуацией, а если не согласится, то на чьей стороне вы окажетесь?

— Я считаю, так же как и вы, что узурпация трона была чудовищным, презренным поступком, и вызывает у меня глубочайшее отвращение, — с несвойственным ему жаром произнес Сирифорн. Но он тут же скрыл свой пыл за кривой усмешкой: — Конечно, это чудовище очень популярно. Народу нравился Престимион, но он сразу же принял и Корсибара. К тому же людям недостает нашего знания прецедентов и традиции. Все, чего хотят те, кто живет здесь, на Замковой горе, — это видный собой красивый корональ, который может благосклонно улыбаться, проезжая в процессиях по улицам города. А Корсибар как раз таков.

— Дайте мне прямой ответ, Сирифорн, — уже с некоторым раздражением в голосе сказал Олджеббин. — Предположим, что Престимион говорит: надеюсь, что вы поддержите мое восстание. Что вы ответите ему на это?

— С вашей стороны, задавать такой вопрос крайне бестактно.

— Тем не менее я задаю его. При чем здесь такт; мы вдвоем обсуждаем серьезный вопрос.

— Тогда я вам скажу вот что. Я понятия не имею о том, что намеревается делать Престимион. Я уже дважды говорил, расцениваю узурпацию престола Корсибаром как преступление. Но теперь он помазанный корональ, и восстание против него будет изменой. Один неправильный шаг может повести к другому и так далее, и тому подобное, до тех пор пока не наступит конец света. А я могу потерять при этом слишком много; больше, чем кто-либо другой.

— Значит, вы постараетесь сохранить нейтралитет в любой борьбе за трон, которая может развернуться между Престимионом и Корсибаром?

— По крайней мере, до тех пор, пока не пойму, у которой из фракций больше шансов на победу. Я думаю, — продолжил он после короткой паузы, — что это и ваша позиция, Олджеббин.

— Ага. Наконец-то вы высказались напрямик Но если вы намереваетесь оставаться нейтральным, то почему принимаете приглашение Престимиона?

— А что, разве он объявлен вне закона? Мне всегда нравилось его вино, он всегда славился щедрым гостеприимством; он мой старый и дорогой друг. Как и его мать. Если он в один прекрасный день все же решит начать войну против Корсибара и если Божество улыбнется ему и приведет к победе, я не хотел бы, чтобы у него в памяти отложилось, что я пренебрег им в то время, когда ему было тяжело и больно. Так что я поеду. Светский визит без всякой политической подоплеки.

— Понимаю.

— Вы же являетесь действующим Верховным канцлером лорда Корсибара, и, конечно, это делает ваше положение куда более щекотливым, чем мое.

— Разве? Почему же?

— Ни один поступок Верховного канцлера не может быть свободен от политической подоплеки, особенно в такое время, как сейчас. Если вы примете приглашение, может показаться, что вы придаете персоне Престимиона больше значения, чем того хотел бы Корсибар. Корсибару это может не понравиться. Если вы хотите и дальше держаться за свое кресло, то не стоило бы походя оскорблять короналя, — Сирифорн дословно повторил слова собеседника и искоса взглянул на канцлера.

— Что вы имеете в виду, говоря, что хочу держаться за свой пост? — ощетинился Олджеббин.

Сирифорн спокойно улыбнулся.

— Да, он взял вас из правительства Конфалюма. Но надолго ли? Вы же знаете, что Фаркванор спит и видит, как бы занять ваше место. Дайте ему любую зацепку, и он утопит вас перед Корсибаром.

— Я уверен в том, что сохраню свое положение, пока сам этого хочу. И позвольте еще раз напомнить вам, Сирифорн, я никого не боюсь. И уж, конечно, не графа Фаркванора.

— Тогда поезжайте вместе со мной в Малдемар. Олджеббин умолк и какое-то время смотрел под ноги. От негодования, вызванного словами Сирифорна, его глаза горели таким огнем, который, казалось, мог расплавить каменный пол террасы. Затем его взгляд внезапно смягчился.

— Ладно, — сказал он, — мы поедем туда вместе.

— В этом бочонке, который стоит по правую руку от меня, — сказал Престимион, — знаменитое вино десятого года правления Пранкипина и лорда Конфалюма, которое, по всеобщему признанию, является наилучшим вином в этом столетии. В этом — вино тридцатого года Пранкипина — Конфалюма. Знатоки тоже высоко оценивают его, в особенности за необычайно насыщенный цвет и тонкий аромат, но оно все еще довольно молодое и должно дозреть, прежде чем проявит все свои качества. А в этом бочонке… — Он указал на архаичный с виду, сужавшийся с обоих концов под необычно острыми углами бочонок, в клепки которого глубоко въелась пыль. — В этом бочонке остатки самого старого вина, которое только есть в наших погребах. Если только я правильно разобрал надпись на этой выцветшей наклейке, оно поставлено в одиннадцатый год Аминтилира — Келимифона, то есть двести с лишним лет тому назад. Возможно, оно стало за эти годы немного водянистым, но я принес его, адмирал Гонивол, чтобы вы смогли попробовать вино, которое было выжато еще в то время, когда понтифексом был ваш великий предок.

Он оглядел зал, встретившись пристальным взглядом с глазами каждого из гостей и одарив всех по очереди теплой улыбкой; сначала Гонивола, который прибыл первым вскоре после полудня, а затем Олджеббина и Сирифорна, приехавших в одном парящем экипаже часом позже.

— И наконец, — продолжал Престимион, — у нас тут есть первый бочонок с вином урожая этого года. Оно, конечно, пока еще всего лишь сырье, а не то, что принято называть вином. Но я знаю, что люди, которые хорошо понимают толк в вине, попробовав эту кислятину, смогут понять, каким это вино обещает стать через несколько лет. А я могу признаться вам, что хранитель моих погребов, замечательный знаток своего дела, считает, что, когда вино сорок третьего года Пранкипина — Конфалюма полностью созреет, оно станет лучшим из всех вин, которые когда-либо были здесь изготовлены. Господа, позвольте мне предложить вам отведать сначала этого молодого вина и двигаться во времени вспять, пока мы не дойдем до самого древнего.

Они сидели в дегустационном зале замка Малдемар, темном, похожем на естественную пещеру подземном хранилище, вырубленном в зеленом базальте, где на убегавших во мрак стеллажах лежали бесчисленные бутылки, покрытые толстым слоем пыли. Помещение тянулось на изрядное расстояние в направлении Горного замка, а по обеим сторонам этой подземной галереи располагались ряды бочек и стеллажей с бутылками, содержавшими наилучшие вина Малдемара. Эти погреба являли собой сокровищницу, содержимое которой стоило многие и многие миллионы реалов. Вместе с Престимионом были неразлучные Септах Мелайн, Гиялорис, и Свор, а также старший из его братьев Тарадат. Все трое гостей прибыли без сопровождения. Был приглашен также и четвертый, прокуратор Дантирия Самбайл, но он прислал письмо, в котором говорилось, что неотложные дела не позволяют ему сейчас покинуть Замок и потому он приедет через день-другой.

— Абелет Глайн, не будете ли вы так любезны поухаживать за нами? — сказал Престимион.

Абелет Глайн уже более пятидесяти лет заведовал винными погребами в замке Малдемар. Это был неправдоподобно тощий, похожий на скелет человек с выцветшими почти добела некогда голубыми глазами и беспорядочно торчащими в разные стороны лохмами седых волос. О нем говорили, что он выпил лучшего в мире вина больше, чем кто бы то ни было из людей, когда-либо живших на свете. Перед тем как наклониться, чтобы вынуть затычку из первого бочонка, он прикоснулся к рохилье, приколотой у него на груди, сложил вместе указательный и большой пальцы левой руки — жест, призванный отогнать злых духов — и чуть слышно пробормотал какое-то короткое заклинание. Престимион не подал и виду, что его раздражает это суеверие. Он глубоко любил старого винодела и во всем потакал ему.

Затем старик разлил вино по особым бокалам, поднес его всем сидевшим за столом и сам первым пригубил свой бокал. Все присутствовавшие последовали его примеру; так же, как и старый винодел, прополоскали рот вином и сплюнули его в стоявшие на столе тазики. Гостям были хорошо известны приемы дегустации вин. К тому же это вино было пока что слишком молодым, для того чтобы его пить, — виноделы назвали бы его виноматериалом. Но они все с довольными лицами закивали, каждый произнес по нескольку одобрительных слов.

— Это будет нечто чудесное, — пробасил Олджеббин.

— Если вы не возражаете, я хотел бы отправить десять бочек в свои погреба, — сказал Сирифорн.

Ну а обросший темными косматыми волосами Гонивол, нёбо которого было не более чувствительно, чем у гэйрога, и который, по всеобщему мнению, не был способен отличить вино от пива, а пиво от ферментированного драконьего молока, торжественно сообщил, что из этого сырья и впрямь выйдет вино неоценимых достоинств.

Престимион хлопнул в ладоши, и сразу же появились двое слуг с большими подносами. Они подали порезанный толстыми ломтями хлеб, который помогал устранить изо рта привкус вина перед дегустацией следующей пробы, и легкую закуску из тонко нарезанных, почти прозрачных кусочков копченого мяса морского дракона в соусе-маринаде из мейрвы. Когда гости немного закусили, Престимион подал своему виночерпию знак, чтобы тот разлил другое вино. Эту пробу, сказал он, уже не следует выплевывать.

Затем вино было должным образом продегустировано, допито и закушено мгновенно поданной рыбой с пряностями и стойензарскими устрицами, которые все еще чуть заметно шевелились в своих раковинах. Настала очередь прославленного вина десятого года Пранкипина — Конфалюма, которое вызвало благоговейные вздохи, оживленные переговоры за столом и лицемерно-сочувственные замечания о том, как не повезло Дантирии Самбайлу, который лишил себя возможности попробовать это чудо.

— Интересно, если бы во всех бочках было одно и то же вино, смогли бы они это заметить? — шепотом спросил Свор у Септаха Мелайна.

— Тише, тише, никакой непочтительности, — также шепотом отозвался Септах Мелайн, кинув на соседа взгляд, исполненный неподдельного ужаса. — Здесь собрались великие знатоки и к тому же мудрейшие люди королевства.

Напоследок они перешли к древнему вину времен Аминтилира. Оно, конечно, за минувшие два столетия полностью утратило все свои предполагаемые высокие качества, однако это не помешало Великому адмиралу Гониволу расхвалить его сверх всякой меры. У него на глазах даже чуть не выступили слезы радости от доброты Престимиона, который дал возможность своим гостям таким необычным образом почтить память величайшего из представителей его рода.

— А теперь давайте поднимемся наверх, — предложил Престимион, — и присоединимся к моей матери и еще нескольким друзьям, приглашенным к обеду. А после обеда нас ожидает еще старое бренди, которое, надеюсь, тоже доставит вам удовольствие.

Имя Корсибара в тот вечер не было упомянуто ни разу. Во время обеда, накрытого на восемнадцать человек в малом банкетном зале, одна за другой следовали перемены изысканных блюд, и разговор шел об охоте, о будущем урожае винограда, о новой сезонной выставке картин духовного содержания, но ни слова не было сказано по поводу смены правительства. И так продолжалось очень долго, еще несколько часов, пока группа дегустаторов вин не перешла в прежнем составе в гостиную с огромными окнами, где их ожидало столетнее малдемарское бренди в прекрасных шаровидных бутылках, выдутых вручную. Престимион щедрой рукой налил всем в большие пузатые бокалы по доброй порции своего очередного сокровища.

— А что новенького в Замке? — осведомился он, когда все удобно устроились в креслах, Его голос звучал очень спокойно, а вопрос не был адресован никому конкретно, как бы задан в пространство.

В комнате наступила продолжительная пауза. Все трое гостей или рассматривали на свет содержимое своих бокалов или с чрезвычайно сосредоточенным видом потягивали напиток. Престимион, приятно улыбаясь, ожидал ответа, словно задал какой-то совершенно невинный вопрос, касающийся погоды или фасона одежды.

— Там сейчас очень много дел, — выговорил наконец Олджеббин, когда в молчании уже начало ощущаться напряжение.

— Неужели?

— При смене власти всегда проводится большая уборка, — сказал герцог.

Против обыкновения, он сейчас чувствовал себя неловко, оказавшись в центре внимания. — Вы только представьте себе; чиновники мечутся как угорелые, защищая свои должности, если чувствуют опасность лишиться их, или же дерутся за высшую ступень. Словом, жизнь в Замке бурлит и клокочет.

— И к какой категории вы относите себя, господин мой Олджеббин? — спросил Свор, прикоснувшись губами к своему бренди.

Олджеббин заметно напрягся.

— Должен заметить, что Верховный канцлер — это все же больше, чем просто чиновник, что бы вы ни думали на этот счет, любезный Свор. Но если серьезно, новый корональ повторно утвердил меня в этой должности.

— Прекрасно! За это обязательно следует выпить! — воскликнул Септах Мелайн и, вскочив на ноги, высоко поднял руку с бокалом, — За Верховного канцлера Олджеббина, ныне и присно!

— За Олджеббина! — дружно подхватили присутствующие, размахивая руками. — За Олджеббина! За Верховного канцлера! — и все разом осушили бокалы, чтобы не дать себе возможности задуматься над тем, что этот тост являлся, в общем-то, лишь ничем не обоснованным пожеланием.

— А что корональ? — спросил Престимион, когда все умолкли. — Надеюсь, он без труда справляется со своими новыми обязанностями?

И снова ответом ему послужило напряженное молчание. Гости опять принялись рассматривать свои бокалы, словно это были магические хрустальные шары.

— Он мало-помалу вникает в дела, — с какой-то развязностью заговорил наконец Сирифорн, побуждаемый яростными взглядами Олджеббина. — Ведь это все же тяжкое бремя.

— Куда тяжелее всего, что ему когда-либо доводилось поднимать, — проворчал Гиялорис. — Человек должен с осторожностью браться за тяжести, если не уверен, что у него хватит сил их удержать.

Престимион, держа бокал в левой руке, правой налил всем бренди из непочатой бутылки.

— Действительно, народ приветствует возвышение Корсибара, — сказал он, когда все вновь взяли бокалы в руки. — Я видел на всем протяжении Глэйдж, с какой поспешностью они развешивали его портреты и готовились праздновать его прибытие. Полагаю, что его очень хорошо принимали. — Он быстро обежал горящим взглядом лица гостей, словно желая намекнуть им, что в его мягких спокойных словах имеется подтекст. Но те и сами уже поняли это.

— Сейчас у него медовый месяц, — хрипло сказал Гонивол. Он густо покраснел от обильной еды и питья, и это было заметно даже сквозь густую поросль, почти сплошь скрывавшую его лицо — Такое время бывает у каждого нового короналя. Но когда посыплются его декреты, народ может запеть иную песню.

— И не только простой народ, — добавил Сирифорн, протягивая хозяину бокал, чтобы тот вновь его наполнил. Его лицо тоже раскраснелось, а в глазах вспыхнул огонь.

— Что вы говорите? — с невинным видом осведомился Септах Мелайн. — Неужели даже у таких людей, как вы, могут быть причины чего-то опасаться?

Сирифорн пожал плечами.

— Любая большая перемена, тем более такого масштаба, нуждается в тщательной оценке и анализе, любезный Септах Мелайн. В конце концов, лорд Корсибар один из нас. У нас нет никаких оснований сомневаться в том, что мы будем пользоваться при нем теми же привилегиями, какие имели и раньше. Но ведь никому никогда не ведомо, какие реформы и перестановки может замышлять новый корональ. Позвольте мне напомнить вам, что никому из нас еще не приходилось прежде переживать смену правителя.

— Вы совершенно правы, — безразличным тоном вставил Престимион. — Какое это странное время для всех нас. Позвольте мне теперь предложить вам особого ароматического бренди. Мы выдерживаем его после перегонки шесть лет в кеппинонговых бочках, куда для особого привкуса кладут несколько ягод ганни.

Он махнул рукой Септаху Мелайну. Тот поставил перед каждым из присутствующих новые бокалы и ловко наполнил их. Престимион внимательно следил за тем, как гости пили, как будто беспокоился, смогут ли они по достоинству оценить изысканный напиток, а затем обратился к ним прямо:

— А вы, господа? Каково ваше личное отношение к переменам? Скажите мне, они полностью устраивают вас?

Олджеббин настороженно посмотрел на Сирифорна, Сирифорн на Гонивола, а Великий адмирал на Олджеббина. Чья очередь была выкручиваться, отвечая на трудный вопрос?

Все молчали, не было слышно даже обычного в таких случаях уклончивого бормотания.

— А как вы восприняли метод прихода Корсибара к власти? — уточнил вопрос Престимион. — Неужели вы не были шокированы? Или, по-вашему, то, что корональ выбирает себя сам, является хорошим нововведением?

Олджеббин набрал полную грудь воздуха и медленно беззвучно выдохнул. Разговор наконец дошел до сути, и это его ни в коей мере не радовало. Но он ничего не сказал. Как и Гонивол.

Первым не выдержал затянувшейся паузы Сирифорн.

— Не хочет ли мой господин Престимион подтолкнуть нас к государственной измене?

Престимион удивленно вздернул брови.

— Измена? О какой измене вы говорите? Я задал прямой вопрос, касающийся политической философии. Меня интересует ваше мнение по поводу проблемы теории власти. Или, может быть, члены правительства не имеют убеждений в конституционных вопросах или стесняются говорить на эту тему в кругу друзей? А вы находитесь здесь среди друзей, принц Сирифорн!

— Да. Здесь так любят друзей, что меня накачали лучшим в мире вином, накормили до отвала тончайшими яствами, а теперь еще угощают изумительным бренди, от которого я не нахожу в себе сил отказаться, хотя, кажется, скоро лопну, — сказал Сирифорн. Он поднялся и деланно зевнул. — А теперь я, кажется, в состоянии только спать. Возможно, было бы лучше отложить обсуждение конституционных вопросов и философских проблем до утра. Так что, с вашего позволения, принц…

— Подождите, Сирифорн! — вдруг свирепо вскричал Гонивол. Великий адмирал, изменив своей обычной холодной и отстраненной манере поведения, вскочил на ноги. Его изрядно покачивало от выпитого, и он с очевидным усилием заставлял себя держаться вертикально. Его глаза сверкали, на лице было написано такое горячее, граничащее со злобой раздражение, какое можно было видеть разве что у графа Фархольта, когда того охватывал гнев. — Мы сидим здесь уже весь вечер, попиваем вино Престимиона и играем с ним в забавные словесные игры, — хрипло пробормотал он плохо повинующимся языком и, качнувшись в сторону Сирифорна, расплескал содержимое своего бокала. — Пришло время говорить правду, и вы останетесь здесь. — Он повернулся к Престимиону: — Вы согласны со мной, принц? Вы, как я понимаю, клоните к тому, что не намерены признавать коронацию Корсибара и желаете выяснить, на чьей стороне мы окажемся, если вы восстанете против него?

Олджеббин, и без того напрягшийся после первого же вопроса Престимиона, вытянулся при этих словах, как струна.

— Вы пьяны, Гонивол, — выдавил он. — Заклинаю вас именем Божества, прошу вас, сядьте, или… или…

— Замолчите! — огрызнулся Гонивол. — Мы имеем право знать. Ну как, Престимион? Вы дадите мне ответ?

Растерянный Олджеббин неуверенно поднялся на ноги и сделал несколько заплетающихся шагов в сторону Гонивола, словно намеревался силой заставить его умолкнуть. Сирифорн поймал канцлера за руку, оттащил на место и повернулся к Престимиону.

— Что ж, принц. Мне жаль, что мы дошли до этого, но я полагаю, что именно таким и было ваше намерение. Я тоже хотел бы услышать ваш ответ на вопрос адмирала.

— Хорошо, — ответил Престимион, — вы его услышите. Я отношусь к Корсибару, — продолжал он ровным голосом, — именно так, как вы и предполагали. Я считаю его самозваным короналем, незаконно захватившим власть.

— И намереваетесь свергнуть его? — полуутвердительно спросил Гонивол.

— Да, я хотел бы видеть его свергнутым. Да. Я уверен, что его правление принесет всем нам множество бедствий. Но его свержение — это не такое дело, которое можно совершить одним взмахом волшебной палочки.

— Значит, вы просите у нас помощи? — сказал Сирифорн. — Говорите с нами прямо.

— Я всегда говорил с вами прямо, принц Сирифорн. И хочу напомнить вам, что не сказал ни слова о том, что намереваюсь предпринимать какие-либо действия против Корсибара. Но если восстание начнется… повторяю, если оно начнется, то я вложу в него все свои силы и средства. И мне хотелось бы думать, что вы трое поступите точно так же.

Престимион посмотрел на Гонивола, перевел взгляд на Сирифорна, а затем на Олджеббина.

— Вы знаете, что мы разделяем ваше негодование теми путями, которыми Корсибар достиг трона, — медленно, с трудом подбирая слова, сказал Сирифорн. Мы из тех людей, которые предпочитают старые традиции, мы трое. Нам трудно найти оправдание его недостойным и, выражаясь вашими словами, незаконным действиям.

— Да, — вздохнув, согласился Олджеббин.

— Слушайте, слушайте! — воскликнул Гонивол, резко опустившись, почти упав в свое кресло.

— Значит, я могу считать, что вы будете со мной? — безжалостно спросил Престимион.

— С вами в чем? — быстро уточнил Сирифорн. — В неодобрении узурпации власти Корсибаром? Тут мы полностью с вами! Мы скорбим о случившемся. — Олджеббин что-то невнятно промычал и кивнул. Гонивол тоже согласно закивал головой. — Конечно, — продолжал Сирифорн, — сейчас нам следует действовать крайне осторожно. Власть находится в руках Корсибара, и он, учитывая переходный период, естественно, находится настороже. Мы не станем совершать никаких поспешных или непродуманных поступков.

— Я вас понимаю, — сказал Престимион. — Но когда наступит время, если оно, конечно, наступит…

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вернуть этот мир на путь истинный. Обещаю вам это от всего сердца.

— Я тоже, — промолвил Олджеббин.

— И я, — произнес Гонивол, с трудом ворочая языком. — Вы сами знаете это, Престимион. Я исполню свой долг. Несмотря на опасность для моего собственного положения. Несмотря… опасность… Несмо… пас… — Он откинулся на спинку кресла, его глаза закрылись, и спустя несколько секунд послышалось негромкое похрапывание.

— Пожалуй, на сегодня достаточно, — полушепотом бросил Престимион Свору и Септаху Мелайну. Он поднялся на ноги.

— Господа, — бодро заявил он, — думаю, что настало время завершить дегустацию бренди. Господа…

Гонивол уже крепко спал. Олджеббин, казалось, тоже засыпал, а Сирифорн, хотя и заставлял себя усилием воли держать глаза открытыми, с трудом смог найти дверь. По знаку Престимиона Гиялорис поднял Великого адмирала на ноги и, обняв за талию, скорее понес, чем повел в предназначенные ему комнаты. Септах Мелайн взял под руку пошатывавшегося Олджеббина, а Тарадата Престимион отправил вслед за принцем Сирифорном: тот в своем нынешнем состоянии вполне мог заблудиться в замке.

После того как все разошлись, Престимион и Свор остались вдвоем и налили себе еще по глотку бренди.

— Ну, и что вы об этом думаете, мой коварный друг? — беззаботным тоном спросил Престимион. — Со мной они или нет?

— О, с вами, конечно, с вами, всей душой!

— Вы так считаете? На самом деле? Свор улыбнулся и взмахнул рукой.

— О да, Престимион, безусловно, они с вами, эти трое великих и прославленных дворян. Они сами об этом сказали, следовательно, это должно быть правдой. Вы сами слышали их слова. То есть они с вами, пока сидят здесь, в вашем доме, и пьют ваше бренди. Но, подозреваю, когда они вернутся в Замок, их мнение может перемениться.

— Я тоже так думаю. Но как, по вашему мнению, они предадут меня?

— Полагаю, что нет. Они будут выжидать и следить за вашими действиями, чтобы оставить себе простор для маневра. Они присоединятся к вам, если вы выступите против Корсибара и получите шанс на успех. Вернее, если будет ясно, что победа уже у вас в руках. Ну а если вы упустите свой шанс, то они будут утверждать под любой присягой, что никогда ни единым словом не высказывали вам своего одобрения. По крайней мере, так мне кажется.

— И мне тоже, — сказал Престимион.

Ранний рассвет обещал ясный безоблачный день и сдержал свое обещание, но гости Престимиона показались из своих апартаментов нескоро. Они позавтракали вместе в час, куда больше подходивший для обеда, а во второй половине дня под теплым изумрудным солнечным светом дружно и успешно охотились в Малдемарском заповеднике, добыв множество билантунов, сигимойнов и других мелких зверушек. Слуги Престимиона унесли добычу, чтобы приготовить ее к обеду. Этим вечером разговор не касался темы, обсуждавшейся накануне; говорили только о легких и приятных вещах, как это приличествует богатым и знатным господам, наслаждающимся кратким отдыхом на природе.

На следующий день гости отбыли обратно в Замок. Всего лишь час спустя после их отъезда в замок Малдемар примчался гонец с известием о приближении прокуратора Ни-мойи, а почти по пятам за ним явился и сам прокуратор в сопровождении свиты, насчитывавшей человек пятьдесят, а то и больше.

Престимиона такое нахальство только позабавило.

— По крайней мере, не пятьсот, — философски заметил он, встречая у ворот Дантирию Самбайла, окруженного шумной ордой. — Но, думаю, у нас найдется место для всех. Вы совершаете великое паломничество, кузен?

— Это было бы слишком поспешно с моей стороны, кузен. Никто пока что не предлагал мне корону.

Прокуратор был богато разодет: чрезвычайно дорогая безрукавка из черной кожи, расшитая почти до самого подбородка сверкающей граненой золотой чешуей, из-под которой виднелся еще золотой с серебряной каймой пластрон7 с выгравированными на нем незнакомыми Престимиону размашистыми криволинейными письменами.

— Но я не стану бессовестно проедать ваши припасы, — сообщил гость, когда они бок о бок с хозяином направились к замку. — Это будет лишь краткий визит. Я предполагаю выехать завтра утром.

— Так скоро? — удивился Престимион. — Но почему? Вы можете оставаться у меня сколько хотите, хоть до будущего года.

— Как раз до завтра я и хочу пробыть у вас. Мне предстоит продолжительная поездка — кстати, именно поэтому я явился к вам с непростительно большой свитой. Я возвращаюсь домой, в Ни-мойю.

— Не дождавшись церемонии коронации?

— Корональ любезно позволил мне уклониться от присутствия на ней, учитывая длительность предстоящего мне путешествия. Ведь я уже три года не был дома. Лорд Корсибар считает, что я сделал ему хорошее предложение: показаться в Зимроэле как раз в это время и рассказать о том, что здесь случилось. Вы же понимаете, что Корсибара не так уж хорошо знают на других континентах, и я должен сообщить моим людям о его достоинствах.

— Что вы и сделаете в высшей степени лояльно, вложив всю душу и сердце, — сказал Престимион. — Ну что ж, пойдемте. Я предлагаю вам попробовать вино последнего урожая, а также еще два-три вина постарше. Позапрошлым вечером у нас был здесь грандиозный банкет; участвовали Олджеббин, Гонивол, Сирифорн и я. Жаль, что вы не смогли принять в нем участие.

— Я так и подумал, что тот человек, который встретился мне недалеко отсюда, был Гонивол.

— Мы провели очень интересный вечер.

— Интересный? С этими тремя? — Дантирия Самбайл закатился презрительным смехом. — Но, полагаю, в вашем положении для вас хороши все друзья, которые решатся побывать у вас. — Он подозвал одного из слуг и что-то прошептал ему на ухо.

Тот опрометью бросился прочь и мгновение спустя вернулся вместе одним из членов свиты прокуратора, худощавым, смуглым, горбоносым, одетым в обтягивающую одежду человеком. Престимион был уверен, что уже когда-то видел его.

— Так где ваше вино, Престимион? — спросил Дантирия Самбайл.

— Самое лучшее — в подвале.

— Тогда — в подвал. Пойдем с нами, Мандралиска.

Мандралиска. Теперь Престимион его вспомнил. Дегустатор ядов, быстроглазый, одетый в зеленое боец на дубинках, благодаря которому Престимион выиграл пять крон у Септаха Мелайна. У него было злое лицо, мрачный и холодный взгляд, тонкие плотно сжатые губы и угловатые скулы. Дегустатор оценивающе смотрел на Престимиона, как будто прикидывал, насколько вероятно, что принц приготовил к приезду его хозяина смертоносный напиток.

Престимион почувствовал, как по его телу пробежала горячая волна ярости. И, несмотря на все усилия сдержаться, его голос прозвучал резко, как удар хлыста.

— Прокуратор, у нас нет необходимости в услугах этого человека.

— Он ходит со мной повсюду. Это мой…

— Да, дегустатор ядов. Мне уже говорили о нем. Вы настолько не доверяете мне, кузен?

Бледные щеки Дантирии Самбайла покрылись темно-красными пятнами. — Это мой старинный обычай: всегда давать ему пробовать все, что я намереваюсь съесть.

— А мой старинный обычай — возразил Престимион, — открывать двери только перед теми, кого я хочу видеть. А таких людей я довольно редко травлю ядами.

Его взгляд, излучавший гнев, оскорбленную гордость и обжигающее презрение, встретился с глазами Дантирии Самбайла и долго не отрывался от них.

Ни тот, ни другой не говорили ни слова. Но затем прокуратор, видимо, сделавший в уме какие-то расчеты, отвел глаза, улыбнулся и сказал мягким примирительным тоном:

— Ну что ж, Престимион. Я, конечно, не стану обижать моего дорогого родственника. Ради вас я позволю себе нарушить мой старинный обычай.

Он резко, как будто хотел ударить, махнул левой рукой, и дегустатор яда, бросив холодный вопросительный взгляд на своего хозяина и чрезвычайно недоброжелательно поглядев на Престимиона, скрылся. Двигался он, казалось, крадучись, но при этом очень быстро.

— Ну, а теперь, — провозгласил Престимион, как будто ничего не случилось, — в подвал! Я налью вам пару бокалов лучшего, что у меня есть.

Они вместе спустились по лестнице в темные катакомбы.

— Там, наверху, вы упомянули о положении, в котором я нахожусь, — сказал Престимион, открывая бутылку и наливая вино. — Он уже почти полностью успокоился и теперь держался совершенно непринужденно. — И каково же мое положение, на ваш взгляд?

— Я бы сказал, что оно до неприличия неудобное. Корону утащили у вас из-под самого носа, выставив дураком перед пятнадцатью миллиардами жителей планеты. — Дантирия Самбайл сделал добрый глоток и облизал губы. — Ну, по крайней мере, вас всегда прокормят виноградники! Вам не составит труда налить мне еще?

— Ну что, теперь, после первого бокала, вы доверяете мне больше? А что, если это яд замедленного действия?

— Тогда и вы, и я отойдем в мир иной в один и тот же час, — отозвался Дантирия Самбайл, — поскольку я видел, что вы пили то же самое, что наливали мне. Но я никогда не сомневался в вас, кузен.

— Тогда зачем был нужен Мандралиска?

— Я же сказал вам. Это моя привычка, мой старинный обычай. Простите меня, кузен, — с почти искренним раскаянием сказал Дантирия Самбайл, глядя на хозяина кроткими, как у блава, подернутыми влажной пленкой глазами. — Если это яд, то самый изумительный на вкус из всех, которые когда-либо видел мир. Умоляю вас, налейте мне еще глоток, ибо если он не убьет меня, то доставит мне несравненное наслаждение. — Прокуратор снова рассмеялся, подняв грубое, словно неумело вырезанное из твердого дерева лицо к склонившемуся над ним Престимиону. Когда его бокал вновь наполнился до краев, он, усмехаясь широкой варварской улыбкой, поинтересовался: — А где те трое ваших товарищей: похожий на паука франт, непобедимый фехтовальщик, большая обезьяна борец и этот трусливый маленький толагайский герцог? Я думал, что вы неразлучны с ним.

— Они ушли на охоту. Вы же знаете, что нас не предупредили заранее о вашем прибытии. Но они вскоре присоединятся к нам. Ну а мы тем временем можем поговорить по-родственному, без любопытных ушей ваших лакеев. — Престимион поднял бокал и несколько секунд рассматривал вино на просвет. — Вы сказали, меня выставили дураком. Но так ли это? Неужели я действительно кажусь всему миру таким глупцом? Вы же знаете, что меня ни разу не называли официально наследником престола. Корсибар действительно украл корону, это факт, но можно ли утверждать, что он украл ее у меня?

— Если вам так приятнее, кузен, будем говорить, что он украл ее из воздуха, — сказал Дантирия Самбайл. Он поднялся и сам налил себе еще вина. Стоя рядом с Престимионом, он выглядел угрожающе. Это впечатление создавалось не столько благодаря большому росту гостя, сколько из-за массивности его туловища, твердо покоившегося на широко расставленных ногах. Он уже раскраснелся от выпитого, отчего его бесчисленные ярко-оранжевые веснушки не так сильно бросались в глаза, зато удивительные аметистовые глаза выделялись на этом фоне еще сильнее. Но цепкий взгляд этих глаз сказал Престимиону, что прокуратор все еще практически трезв, хотя и старается казаться опьяневшим. А гость веселым, почти дружеским тоном вновь обратился к нему: — Ну, и каковы ваши планы, Престимион? Вы, наверно, постараетесь скинуть Корсибара с его насеста, не так ли?

— А я-то сам надеялся услышать от вас совет на этот счет, — спокойно ответил Престимион.

— Значит, у вас есть какие-то планы?

— Не планы. Намерения. Даже не намерения, а возможные намерения.

— Которые потребуют возможной армии и мощных возможных союзников.

Выпейте со мной, кузен, не сбивайтесь с ритма и не вынуждайте меня опустошить ваши погреба в одиночку! Откройте мне, что у вас на сердце и под сердцем, дорогой Престимион!

— Вы думаете, этот будет мудро с моей стороны?

— Я вверяю вам свою единственную жизнь, когда пью ваше вино. Говорите, ничего не опасаясь, кузен.

— В таком случае, я покажусь вам очень тупым и прямолинейным.

— Ну и что! Не стесняйтесь, валяйте.

Ни для кого не являлось секретом, что Дантирия Самбайл был негодяем из негодяев. Но Престимион давно знал: хороший способ разоружить злодея — возможно, наилучший — состоит в том, чтобы раскрыть перед ним свою душу. Поэтому он решил быть полностью откровенным с прокуратором.

— Пункт первый, — сказал Престимион, — короналем должен был стать я. Никто, обойди хоть всю планету, не будет этого отрицать. Я лучший, специально подготовленный кандидат. Корсибару далеко до меня.

— А пункт второй?

— Переходим к нему. Короновав сам себя на глазах у всех, Корсибар совершил бесчестное, черное, богохульное деяние. Такие поступки неизбежно влекут за собой высшее возмездие. Возможно, если нам повезет, он сам быстро уничтожит себя вследствие своей собственную глупости и высокомерия: это очень плохое сочетание. Но может получиться и так, что он протянет достаточно долго, для того чтобы навлечь гнев Божества на всех нас, если мы безропотно смиримся с его властью.

— Гнев Божества… — повторил Дантирия Самбайл и весело подмигнул. — Так вы говорите о гневе Божества? Ах, кузен, а я-то всегда считал вас рациональным человеком, скептиком!

— Каждый знает, что не вижу проку в волшебниках и тому подобной чепухе. В этом смысле я скептик, но это не значит, что я безбожник, Дантирия Самбайл. Я верю, что во вселенной имеются силы, которые наказывают зло. Мир пострадает, если Корсибар не встретит сопротивления. Даже отбрасывая мои собственные, личные амбиции, я считаю, что ради общего блага его обязательно следует остановить.

— Ах, — без выражения проговорил прокуратор, вздернув густые рыжие брови. И немного погодя повторил: — Ах. А что же гласит третий пункт?

— Первых двух достаточно с лихвой. Вот не прошло и двух минут, как вы все обо мне узнали. — Престимион налил себе вина и тут же наполнил придвинутый бокал Дантирии Самбайла. — Мои планы. Мои намерения. Даже мой символ веры. И как вы теперь поступите? Помчитесь к Корсибару, чтобы предупредить его?

— Вряд ли, — ответил прокуратор. — Я же не такая поганая скотина, чтобы выдавать тайные мысли своего родственника, которыми тот поделился со мною. Но вы поставили перед собой рискованную и трудную задачу.

— Но насколько она трудна, по вашему мнению? — спросил Престимион, покачивая в руке бокал и с глубоким интересом рассматривая налитое в нем вино. — Дайте мне самую реалистичную оценку. Не скрывайте от меня ничего.

— Я всегда был реалистом, кузен. Возможно, в чем-то неприятным для многих человеком, но реалистом. — Прокуратор поднял руку и принялся загибать толстые пальцы. — Такой пункт, как вы это назвали бы: Корсибар владеет Замком, который почти неприступен и является объектом поклонения для народа по всей земле. Пункт следующий: контроль над Замком означает контроль над гвардией Замка. Еще один пункт: армия тоже с ним, поскольку армия — это громадное безголовое животное, лояльное к любому человеку, который наденет на голову корону, а сейчас ее носит Корсибар. И еще: Корсибар очаровательный парень, и народ в массе своей, похоже, восхищается им. И, кажется, последний пункт: он получил хорошее образование, всю жизнь изучал на практике обычаи, протоколы и бытовые установления Замка. В общем и в целом он, вероятно, станет вполне приличным короналем.

— В последнем пункте я с вами не согласен.

— Я и не сомневался в этом. Но я куда меньше, чем вы, верю в милосердие и мудрость Божества. Я считаю, что Корсибар может худо-бедно справиться с задачей. Рядом с ним такие люди, как Олджеббин и Сирифорн, которые всегда смогут указать ему надлежащий путь, ну и лукавый маленький Фаркванор тоже проницательная бестия, нравится он вам или нет. Этот двухголовый маг Корсибара, су-сухирис, тоже очень умный и по-настоящему опасный стратег. И, конечно, нельзя забывать о сестре.

— О Тизмет? — переспросил Престимион, раскрыв от удивления глаза. — А она-то тут при чем?

— А вы не знаете? Она и является реальной движущей силой в этом семействе, — сообщил Дантирия Самбайл, приоткрыв в усмешке квадратные короткие зубы. — Кто, по вашему мнению, мог настолько заморочить голову бедному недоумку Корсибару, чтобы тот решился захватить корону? Его сестра! Очаровательная леди Тизмет собственной персоной! Нашептывая ему в ухо все время, пока мы находились в Лабиринте, пиная, подталкивая, подкалывая и пощипывая его. Она рассказывала ему изумительные сказки о его выдающихся достоинствах и высоком предназначении, толкала его все дальше и дальше до тех пор, пока ему ничего не осталось, кроме как сделать шаг в единственном оставленном ему направлении. Ах, если бы эта сестрица стала поваром, она готовила бы только очень острые блюда!

— И вы знаете это наверняка?

Прокуратор поднял перед собой руки ладонями вперед, что, видимо, означало полную искренность.

— Я знаю это из самого достоверного источника — из собственных наблюдений. Я не раз подслушивал их заговорщицкие беседы во время Игр. Он беспомощен перед нею, как жалкий травоядный блав. Она гонит его, словно пастух с кнутом, а он идет туда, куда она прикажет.

— То, что он, по большому счету, слаб — мне давно известно. Но я никогда не предполагал, что она обладает настолько сильной волей и решимостью.

— Вы никогда не знали ее, кузен. Она любит Корсибара превыше всего на свете. Ведь они близнецы и лежали, сплетясь, в материнском чреве. Я нисколько не удивлюсь, если выяснится, что они вступили друг с другом в кровосмесительную связь. Но в уравнение следует также добавить еще и ее ненависть к вам.

Престимиона это неожиданно уязвило. То, что Тизмет была предана своему брату и считала своим долгом защищать его, не вызвало у него ни малейшего удивления. Но любовь и преданность к одному вовсе не обязательно должны были подразумевать ненависть к другому.

— Ненависть ко мне?..

— Вам не случалось когда-нибудь пренебречь ею, Престимион?

— Я знаком с нею в течение многих лет. Но никогда не был близок к ней.

Я, конечно, восхищаюсь ее красотой и изяществом, как и все окружающие. Возможно, даже сильнее многих. Но тем не менее между нами никогда не было даже никакого намека на более тесные отношения.

— А может быть, проблема заключается именно в этом. Возможно, она когда-то сказала вам нечто такое, что вы не пожелали услышать. Вы же знаете, что женщина может затаить ужасную злобу против мужчины, который, как ей справедливо или ошибочно показалось, пренебрег ею. Но так или иначе — сложилось именно такое положение, какое есть. И перед вами стоят именно те препятствия, которые я перечислил. Весь мир на стороне Корсибара. У вас нет никаких преимуществ, кроме вашего собственного убеждения в том, что вы являетесь истинным и законным короналем, а также ваших выдающихся знаний и убежденности и, как я полагаю, веры в то, что Божество хочет видеть на троне вас. Хотя, должен заметить, в этом случае Божество нашло очень странный способ, для того чтобы возвести вас на него. Правда, я полагаю, Престимион, что если бы Божество выбирало для осуществления своих намерений более прямые пути, то мир был гораздо скучнее, но зато мне было бы куда легче верить в существование великих сверхъестественных сил, управляющих нашими судьбами. Вы согласны?

— Так вы считаете, что мне не удастся завладеть троном?

— Я сказал только, что это будет очень нелегко. Но действуйте, попытайтесь, возьмитесь за дело. Если вы начнете, то я буду с вами.

— Вы? Но ведь вы же направляетесь в Зимроэль, причем именно для того, чтобы еще больше укрепить положение Корсибара!

— Да, он попросил меня об этом. Ну, а что я буду делать на самом деле — это еще вопрос.

— Позвольте мне разобраться. Вы хотите сказать, что фактически предлагаете мне свою поддержку? — недоверчиво спросил Престимион.

— Между нами узы крови, мой мальчик. А также любовь.

— Любовь?

Дантирия Самбайл наклонился к Престимиону и улыбнулся самой теплой улыбкой, на какую был способен.

— Вы должны бы знать, кузен, что я люблю вас! Я вижу мою любимую мать, когда смотрю на вашу: они могли бы быть сестрами. Ведь мы происходим от одной плоти, вы и я. — Его странные глаза, глядевшие на Престимиона, светились ярким аметистово-фиолетовым огнем. В них виделась пугающая зловещая сила, но вместе с нею и таинственная нежность. — Вы воплощение того, чем мне хотелось бы стать, если бы я мог перестать быть самим собою. И какой же радостью было бы для меня видеть наверху, в Замке, вас, а не этого дурня Корсибара! И я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы оказались там.

— Какое вы ужасное чудовище, Дантирия Самбайл!

— Конечно, этого у меня не отнимешь. Но я ваше чудовище, дражайший Престимион. — Он снова без предложения наполнил свой бокал. — Отправляйтесь со мной в Зимроэль. Ни-мойя станет базой, с которой вы начнете войну против Корсибара. Вместе мы наберем миллионную армию, построим тысячу кораблей, стоя плечом к плечу, переправимся через море и придем в Замок вместе, как братья, которыми мы и на самом деле являемся, а не как отдаленные и порой неприязненно относящиеся друг к другу родственники, которыми нас считает мир. А, Престимион? Разве не замечательная картина?

— И впрямь замечательная, — усмехнулся Престимион. Но голос его был холоден. — Вы хотите втравить меня в войну с Корсибаром, чтобы мы уничтожили друг друга, а это расчистит вам прямую дорогу к трону. Или я не прав?

— Если бы я когда-либо стремился к трону, то просто попросил бы лорда Конфалюма уступить его мне, когда ему надоест на нем сидеть. Я сделал бы это намного раньше, чем вы выросли настолько, чтобы обхватить ладонью женскую грудь. — Лицо прокуратора стало уже совершенно пурпурным, но голос был тверд; могло показаться, что он совершенно спокоен и просто болтает о пустяках для развлечения. — Кто мог бы перебежать мне дорожку? Этот глупец Олджеббин? Да Конфалюм скорее передал бы корону первому попавшемуся скандару, чем ему. Но нет, нет, меня не привлекает Замковая гора. Корональ может владеть Горой, а я владею Зимроэлем, и мы оба довольны.

— Особенно если вы сможете говорить, что корональ обязан вам своей короной, не так ли?

— Ах, вы снова и снова подозреваете меня, дорогой Престимион. Вы тратите впустую слишком много драгоценных сил, атакуя мои мотивы, которые порою бывают совершенно искренними. Возможно, ваше собственное прекрасное вино затуманило вам разум. Давайте начнем с начала. Вы хотите быть королем, а я предлагаю вам свою помощь как ваш любящий родственник, готовый поддержать вас во всем, а также и из глубокого убеждения, что трон по закону принадлежит вам. Силы, имеющиеся в моем распоряжении, отнюдь не стоит считать незначительными. Так скажите мне здесь и сейчас: вы принимаете мое предложение или отказываетесь от него?

— Ну, а как вы сами думаете? Конечно, принимаю.

— Какой разумный мальчик. Теперь далее: вы поедете со мной в Зимроэль, чтобы создать там свою военную базу?

— Нет, не поеду. Боюсь, что если я покину Алханроэль, то вернуться сюда мне будет не так уж легко. К тому же это мой дом; мне здесь спокойнее. Я останусь здесь, по крайней мере в ближайшее время.

— А что будет дальше — покажет время, — скаламбурил Дантирия Самбайл.

Он широко улыбнулся и громко хлопнул огромной ладонью по столу. — Ну вот! Готово! Ну и трудная же это работа: предлагать вам помощь. Теперь вы, по крайней мере, покормите меня?

— Ну конечно же. Пойдемте.

Когда они вышли из подвала, прокуратор остановился.

— И еще одно. Корональ лорд Корсибар намеревается вскоре пригласить вас в Замок для участия в церемонии его коронации.

— Не может быть!

— Мне сказал об этом сам Фаркванор. Приглашение передаст Ирам Норморкский. Возможно, он уже выехал в Малдемар. Что вы скажете ему, кузен, когда он обрадует вас?

— Скажу, что поеду, — Престимион в шутливом изумлении закатил глаза, — А как бы вы поступили на моем месте, кузен?

— Естественно, поехал бы. Все остальное было бы трусостью. Если, конечно, вы не намереваетесь уже сейчас вынести на всеобщее обозрение ваш разлад с лордом Корсибаром.

— Сейчас это было бы преждевременно.

— То есть у вас не остается никакого иного выбора, кроме как отправиться в Замок.

— Именно так.

— Меня радует, что наши мысли совпадают. А теперь, Престимион, где ваша еда? И, если это возможно, побольше.

— Обещаю вам, кузен, что вы не останетесь голодным. Надеюсь, что знаю ваши аппетиты.

Тем вечером они с Дантирией Самбайлом прекрасно провели время в замке Малдемар, хотя Престимион за эти несколько дней съел и выпил со своими гостями больше чем достаточно.

Но он держался, как и подобает гостеприимному хозяину, и видел на следующее утро, что прокуратор и его свита покинули поместье в прекрасном настроении. Проводив их, он вернулся в свой кабинет, чтобы вместе с тремя друзьями подвести итоги состоявшихся встреч. Они говорили несколько часов и вполне могли бы засидеться на всю ночь, позабыв даже об обеде, но их прервали. В дверь постучал слуга.

— Прибыл граф Ирам Норморкский, — сказал он. — Он принес принцу послание от лорда короналя.