"Здравствуй, лето... и прощай" - читать интересную книгу автора (Коуни Майкл Грейтрекс)

Глава 16

С этого момента события стали разворачиваться настолько быстро, что я начал терять счёт стандартным дням и ночам, в то время как над головой описывало круги пылающее солнце Фу, а грум достиг своего пика. «Золотой Груммет» был постоянно открыт для посетителей, и Гирт, Эннли, Кареглазка и я часто работали посменно, а иногда все вместе, когда наплыв посетителей был особенно велик. Время от времени кто-то из нас, вконец измученный, уползал прочь и валился на кровать, чтобы поспать несколько часов, прежде чем снова вернуться к исполнению своих обязанностей. Мы с Кареглазкой никогда не пользовались тем преимуществом, что наши комнаты были расположены рядом.

Наступил период, когда посетителей стало мало, и Гирт предложил Кареглазке:

– Почему бы вам с Дроувом не передохнуть, не поплавать на лодке или не погулять? – Он с тревогой посмотрел в лицо дочери. – Ты выглядишь бледной, девочка. Тебе нужно побыть на солнце. Мы с мамой теперь сможем справиться и сами.

– Ты уверен, что всё будет в порядке, отец? – спросила Кареглазка, улыбаясь мне.

– Идите, идите, – засмеялась Эннли. – Пока Гирт не передумал. Да… и держитесь подальше от дальней стороны города, ладно?

– Почему?

– Парлы говорят, что они собираются сегодня забрать пушки, – угрюмо сказал Гирт. – Как им только хватает наглости? Вот почему здесь никого нет. Все пошли на волнолом.

Мы молча спустили лодку на воду; я знал, что мы оба думаем о Сильверджеке. Хотя группа людей все так же работала среди лодок на берегу, мастерская казалась опустевшей без волосатой фигуры и странной личности хозяина. Мне стало интересно, кому теперь принадлежит мастерская; были ли у Сильверджека какие-нибудь родственники, которые могли бы продолжить его дело. Во мне медленно нарастала ярость, когда я представлял себе, как он плывёт к берегу, сделав всё возможное, чтобы безопасно провести «Изабель» к причалу – лишь для того, чтобы парлы на набережной… что? Застрелили ли они его, когда он плыл к ним?

Потом медленное течение отнесло его в сторону Пальца, и можно было предположить, что стервятники или грумметы помогут избавиться от тела.

Вероятно, сейчас оно уже исчезло. С другой стороны, по мере отлива оно могло застрять среди камней под скалами и лежать там, со все ещё торчащей в нём обличающей арбалетной стрелой, опровергающей слова парлов о том, что он пропал без вести во время катастрофы.

Даже само это слово мне не нравилось; что значит «пропал без вести»? С «Изабель» никто не пропал без вести. Те, кто погиб, оказались в ловушке под палубой и были разорваны в клочья, когда лопнули котлы. Мы знали, что с ними случилось; их сожрали грумметы. «Пропал без вести» было утончённым и оптимистичным эвфемизмом, достойным лишь моей матери, предполагавшей, что когда-нибудь их могут снова найти, и всё будет в порядке.

– Слушай, ты собираешься плыть или нет? – сердито спросила Кареглазка.

– Извини. Я задумался, вот и все. – Лёгкий ветерок шевелил парус. – Поехали, – сказал я; мы забрались в лодку и оттолкнулись от берега.

Похожая на клей вода лениво колыхалась под нами. Сейчас, когда мы уже были в пути, моё мрачное настроение начало улучшаться. Я обнаружил, что смотрю на сидящую на носу Кареглазку, и от этого почувствовал себя ещё лучше.

Много лодок стояло на якоре; с канатов и цепей стекали длинные, медленные капли, падавшие на вязкую поверхность. Большинство рыбаков остались в городе, чтобы поглядеть, что случится, когда появятся парлы. Я надеялся, что неприятностей не произойдёт.

Свежий ветерок вынес нас во внешнюю гавань, и стала видна толпа на волноломе. Похоже, там собралась большая часть горожан; люди стояли группами вокруг трёх больших пушек, установленных вдоль рельсов для вагонеток; их дула были смело направлены в сторону моря. Снежно-белые грумметы сидели на чёрном металле с расправленными крыльями, споря из-за территории. Птицы совсем не боялись толпы.

Несколько человек помахали нам, и я подплыл ближе, скользя вдоль каменной дамбы, на которой был построен волнолом.

– Когда придут парлы?! – крикнул я – Скоро. – Теперь можно было различить отдельные лица: я увидел Ленту и её отца. Вольфа нигде не было. Лента изо всех сил махала нам рукой. Мы ответили ей и поплыли дальше. Кареглазка изучающе разглядывала меня, и я почувствовал угрызения совести.

– Не останавливайся, иначе она захочет прогуляться с нами, – сказала Кареглазка. Действительно, Лента бежала вдоль волнолома параллельно нашему курсу и улыбалась нам. – Она тоже изменилась, – сказала Кареглазка. – Она с недавних пор стала другая, не такая угловатая. Она стала красивее…

Почему она такая мёрзло красивая? – во внезапном приступе отчаяния тихо всхлипнула Кареглазка, глядя на привлекательную девушку, которая махала нам рукой.

– Она взрослеет и становится более здравомыслящей, – сказал я. – Это происходит со всеми нами. Мы уже не будем прежними после нынешнего лета… и чем-то это меня пугает. Я чувствую себя так, словно очень многое и очень быстро потерял. Но многое и приобрёл, – поспешно добавил я.

Оживлённые комментарии, послышавшиеся с волнолома, спасли меня от неловкой ситуации. Кареглазка опустила парус, и наша лодочка почти сразу же застыла на вязкой поверхности. Мы ждали, глядя на дорогу, огибавшую дальний берег гавани. Рядом с нами поднялась суматоха. Крупная серебристая рыба, длинная и извилистая, некоторое время билась на поверхности, и грумметы сочли, что ею можно спокойно поживиться. Они с воплями кружили над нами, пикируя на рыбу и нанося ей удары острыми когтями, пока один из них не оказался слишком близко к голове. Рыба щёлкнула зубами, ухватила за конец крыла и, нырнув, сумела погрузиться под воду, увлекая за собой груммета. На поверхности, мгновенно успокоившейся, плавало несколько белых перьев. По воде расползлись потёки крови, не растворяясь в ней.

По дороге вокруг гавани с пыхтением проехали три паровых грузовика, непрерывно сигналя, чтобы расчистить себе путь. Их кузовы были забиты людьми в форме; за алыми мундирами военной полиции в первом грузовике следовали более тусклые оттенки формы охранников с завода в двух остальных. Грузовики остановились у начала волнолома, возле лежавших на берегу лодок, и военные спрыгнули на землю, держа наготове арбалеты.

– Надеюсь, никто не станет делать глупостей, – сказала Кареглазка. – Не нравятся мне эти люди. Похоже, они хотят стрелять, как в тот раз на новом заводе.

Люди кричали и размахивали кулаками, но в этом шуме слышался голос Стронгарма, призывавший к здравомыслию. Военные построились и маршем направились вдоль волнолома, впереди медленно ехавших за ними грузовиков.

Kишь один человек попытался преградить им путь, вырвавшись от удерживавших его товарищей и выскочив на дорогу перед солдатами. Я так до конца и не понял, что с ним случилось. Внезапно он исчез из поля моего зрения, а солдаты неумолимо продолжали шагать дальше. Они остановились возле первой пушки и подождали, пока к ней подъедет грузовик. За домами поднялся ещё один столб дыма; вскоре показался локомотив, толкая перед собой по рельсам передвижной кран. Платформа крана была заполнена людьми в алой форме.

За сравнительно короткое время пушки были погружены, военные забрались в грузовики и уехали, преследуемые проклятиями и тщетными угрозами.

Стронгарм стоял прямо над нами; голова его была опущена, плечи сгорбились.

Лента подошла к отцу и обняла его, поднявшись на цыпочки и шепча что-то на ухо. Он мрачно усмехнулся, обнял её своей громадной рукой за плечи, и они вместе ушли.

– Послушай, Дроув… – грустно сказала Кареглазка. – Извини, что я наговорила столько глупостей про Ленту. На самом деле она мне нравится, честное слово.

К тому времени, когда мы обогнули маяк и двигались вдоль обращённой к морю стороны волнолома, против западного ветра, толпа рассеялась. Пушек, в течение трёх дней служивших символом решимости Паллахакси защищаться, показать нос властям, заявить о собственной независимости, больше не было.

Мне вспомнилось то время, когда отец держал меня под домашним арестом после скандала в «Золотом Груммете».

Мы с Кареглазкой чувствовали себя подавленно. На небе ярко светило жаркое солнце, воздух был тяжёлым и влажным. Хотя грумметы полностью очистили поверхность океана от мелкой рыбы, из глубины теперь всплывали рыбы покрупнее и лежали вокруг, сопротивляясь слабо или отчаянно, в зависимости от того, как долго продолжалась их агония. На поверхность из глубины всплывал разнообразный мусор – пропитанные водой и полусгнившие куски дерева, толстые водоросли, всякие отбросы. От океана исходил дурной запах.

– Может быть, всё-таки это была не слишком удачная идея – отправиться на лодке в море, – сказала Кареглазка. – Может, вернёмся и просто пойдём погуляем? Сегодня мне здесь не нравится.

– Давай проплывём ещё немного, – сказал я. – Может быть, за Пальцем будет не так плохо. А сюда приливная волна приносит мусор со всех окрестностей. – У меня было кое-что на уме, но я не желал расстраивать Кареглазку. Я хотел посмотреть, плавает ли все ещё тело возле скал, и если да, то попытаться выяснить причину смерти…

Кареглазка грустно смотрела на воду, и я понял, что её занимают те же мысли. Если тело не было унесено отливом, оно могло плавать неподалёку.

Каждый раз, когда мы сталкивались с каким-либо плавающим предметом, она вздрагивала и тревожно смотрела за борт.

– Дроув, – внезапно сказала она, глядя в море, – мне кажется, здесь есть грумоходы. – Она показала на мелькнувшее на горизонте белое пятно.

– Наверное, это грумметы, – попытался я её приободрить. – Так или иначе, будем держаться ближе к берегу. Мы всегда сможем выскочить на камни, если что-нибудь случится. – Я направил лодку в сторону скал.

Мы миновали то место, где видели тело, но от него не осталось и следа.

Неподалёку кверху брюхом плавала большая чёрная рыба; на ней стоял груммет, вонзив когти в блестящую плоть и подозрительно глядя на нас.

Вскоре Кареглазка с видимым облегчением успокоилась, когда вода стала чище и мы обогнули Палец.

– Его больше нет, – сказала она, глубоко вздохнув, словно задерживала дыхание на несколько минут. – Его больше нет, нет, нет!

– Его убили парлы. Я пытался расспросить Местлера, но он ничего не сказал. Наверное, его застрелили сразу после того, как мы видели его плывущим к берегу. Вероятно, этим мерзлякам он больше не был нужен.

– Пожалуйста, давай не будем об этом, Дроув. Посмотри, тебе нравится моё платье?

Я улыбнулся наивности, с которой она сменила тему разговора.

– Да, но что случилось с жёлтым свитером?

– О… – она покраснела. – Мама сказала, что я не должна его носить.

Она сказала, что он… понимаешь, слишком мал. Он действительно был мне слишком мал.

– Слишком сексуален, она хотела сказать. Она испугалась, что я… э…

– Я смущённо замолчал, уставившись в воду.

– Смотри, вон новый причал, – как ни в чём не бывало сказала Кареглазка. – Как ты думаешь, им теперь будут часто пользоваться, после того как «Изабель» затонула?

– Думаю, да. Его бы не стали строить лишь для одного корабля. Там разгружались рыбацкие лодки… Ракс! Смотри!

На камне сидел грумоход, греясь на солнце. Увидев нашу лодку, он с ворчанием поднял голову и скользнул в воду примерно в пятидесяти шагах от нас. Быстро разгоняясь на ластах, он буквально прыгал по плотной поверхности в нашу сторону.

– Ложись, Дроув! – поспешно сказала Кареглазка.

Во рту у меня пересохло от страха, и я подчинился, соскальзывая вниз, пока не оказался на дне лодки. Кареглазка тоже опустилась на дно, тревожно глядя на меня. В отсутствие ветра лучи солнца грели сквозь одежду, и я вспотел, хотя не только из-за жары.

Лодка качнулась, когда грумоход резко тряхнул её. Послышалось яростное рычание. Нас окатило градом маслянистых капель, когда тварь в ярости ударила всем телом о тонкий борт. Потом на какое-то мгновение стало тихо, и мы замерли, прислушиваясь к хриплому дыханию грумохода.

Лодка слегка накренилась, и на нас упала тень. Я отодвинулся в сторону, плотнее прижимаясь к Кареглазке, когда над бортом появилась тупая голова, поворачиваясь в разные стороны, близоруко оглядывая внутренность лодки обманчиво добродушными глазами. Дыхание зверя наполнило лодку запахом рыбы, и я осторожно сглотнул. Долгие секунды зверь и я смотрели друг на друга.

Потом с недовольным ворчанием чёрная голова исчезла, и лодку резко тряхнуло, когда грумоход оттолкнулся от неё и с плеском унёсся прочь. Мы лежали, стараясь не дышать, в то время как парус безвольно повис, жара усилилась, и стало ясно, что лёгкий ветерок окончательно утих. Наконец я снова принял сидячее положение и рискнул бросить быстрый взгляд за борт.

Море было плоским, словно зеркало. Одинокий грумоход резвился шагах в ста от нас, охраняя какую-то тушу и яростным ворчанием отгоняя ныряющих грумметов. Кареглазка приподнялась рядом со мной, стараясь не привлекать внимания грумохода слишком резкими движениями.

– Что будем делать, Дроув? – прошептала она. – Если мы попытаемся грести к берегу, он нас увидит.

Я посмотрел в сторону земли, оценивая расстояние.

– Надо что-то делать, и быстро, – сказал я. – Нас относит все дальше. – Я окинул взглядом океан, цвет которого стал однотонно-серым, когда тучи на время заслонили солнце. Неподалёку простиралось большое водное пространство, казавшееся более тёмным, чем остальной океан. Ещё дальше, возле выхода в устье, на плоской поверхности виднелись длинные складки, словно одна большая приливная волна двигалась в нашу сторону.

– Что это? – спросил я. Голос Кареглазки дрогнул.

– Это… это грумоходы, Дроув. Целая стая; так они обычно действуют.

Тот, видимо, отбившийся бродяга.

– Гм… И что они собираются делать?

– Они просто накинутся на нас… В прошлом году один рыбак попался стае грумоходов. Они прыгают в лодку, и…

Объяснять более подробно не было необходимости; я живо представил себе стаю могучих тварей, каждая размером с человека, атакующих нашу маленькую лодочку, переваливающихся через низкие борта…

– …у нас не очень много времени, Дроув, – тихо говорила Кареглазка.

– Жаль, что мы потеряли столько времени зря, вместо того чтобы лучше узнать друг друга. Пожалуйста, поцелуй меня… скорее.

Я наклонился и крепко её поцеловал, и она прильнула ко мне и заплакала у меня на плече, пока я наблюдал за грумоходами, мчавшимися к нам прожорливой стаей. Я поднял со дна лодки весло и взвесил его в руке; это было всё, чем мы располагали. Ещё никогда в жизни я не был так испуган, и тем не менее я думал о Кареглазке и о том, что мёрзлым грумоходам придётся сначала убить меня, прежде чем они смогут добраться до неё…

Кареглазка застыла в моих объятиях; она повернула голову и глядела на воду.

– Смотри! – выдохнула она. – Дроув, смотри!

Тёмная тень под водой приобретала форму, и её очертания становились всё более отчётливыми. На поверхность всплывали и лопались все новые пузыри, издавая запах сырой древесины, верёвок и смолы. Я перегнулся через борт, напрягая зрение, и смог различить палубы, сломанный рангоут, люки – все это медленно поднималось из глубин канала Паллахакси. Это было жуткое зрелище, я забыл об опасности и о грумоходах и содрогнулся, глядя, как с океанского дна поднимается «Изабель»…

Иззубренный конец сломанной мачты разорвал поверхность воды в двадцати шагах от нас, отрезанный от плававшего внизу остова простиравшейся над ним серебристой плоскостью. Однако вскоре появилась чёрная рулевая рубка, бесформенная, с выбитыми окнами, но её всё ещё можно было узнать.

Появились крышки люков с тихим стоном, вызванным медленно вытекавшей вязкой водой и входившим в трюмы воздухом. Вскоре была видна уже вся палуба, с которой стекала вода, словно тяжёлая ртуть.

Я опустил весло в воду и оттолкнулся, отводя лодку на некоторое расстояние, в то время как грумоходы были все ближе, и я слышал их голодный лай. Они заметили нас; они уже смыкали свои ряды, готовясь к нападению. Потом лодка ударилась о тяжёлое дерево «Изабель», и я ухватился за леер, пока Кареглазка вскарабкалась на палубу. Я последовал за ней, всё ещё держа в руке весло, но второпях поскользнулся, лодка выскользнула из-под меня, и я упал, ударившись головой о чёрный корпус, и провалился в темноту…

Мои пальцы цеплялись за что-то твёрдое, я полз вперёд и вверх, все ещё в полубессознательном состоянии, подгоняемый ужасом перед хищниками, которые сейчас, возможно, уже почти настигли меня; как долго я был без сознания, как долго?.. Я с трудом приподнял голову и увидел силуэт Кареглазки на фоне яркого неба; она стояла надо мной, подняв над головой весло, и колотила, колотила по прыгающим вокруг нас тварям.

Я продолжал ползти, и палуба подо мной начала теперь приобретать форму.

Я чувствовал, как грум слегка покачивает её, и слышал отчаянный крик размахивавшей веслом Кареглазки.

– Убирайтесь отсюда, мерзляки, убирайтесь отсюда, убирайтесь!..

Я встал, шатаясь, пытаясь стряхнуть пелену с глаз; потом шагнул вперёд и осторожно взял весло из рук моей Кареглазки, продолжавшей колошматить по неподвижным телам. Я сбросил три тела за борт. Трупы с приглушённым всплеском ударились о воду. Грумоходы немедленно накинулись на них, с низким сопением разрывая и пожирая собратьев. Вскоре они умчались по направлению к югу.

Кареглазка прижимала руки к щекам, начиная приходить в себя. Её ноги и плечо были исцарапаны, а красивое платье разорвано и клочьями свисало с талии. Я обнял её, подвёл к крышке люка и усадил, потом разорвал остатки своей рубашки, намочил и начал промывать её раны так осторожно, как только мог. У неё был глубокий порез на плече, из которого сочилась кровь, но её прекрасная грудь была невредима, и я осторожно поцеловал её, насухо вытирая. Потом я поколебался, но решил, что есть вещи поважнее скромности.

Я поставил её на ноги и снял остатки одежды. У неё было слегка поцарапано бедро, я промыл его и поцеловал и вымыл её всю, пока она не начала улыбаться и погладила меня по волосам, когда я стоял возле неё на коленях.

– Теперь ты, – настойчиво сказала она, и я разделся; она обмыла меня, медленно и очень тщательно. Я даже не заметил, поранился или нет. Она отступила на шаг и окинула меня долгим и откровенным взглядом, потом улыбнулась.

– Кто говорил, что с нами никогда ничего не случится? – сказала она.