"Ткачи Сарамира" - читать интересную книгу автора (Вудинг Крис)

Глава 11

Красный, словно кровь, рассвет занимался позади баржи, которая тащилась по реке на запад в Аксеками. Где-то в восточных пустынях Чом Рин свирепые ураганы разрывали землю, поднимая в небо красную пыль, закрывающую свет единственного глаза Нуки. Сарамирцы называли это явление Суранани – ярость Суран.

Легенда рассказывала, как Паназу, бог рек и дождя, был так очарован Наризой, дочерью Нарис, что попросил мудрую знахарку приготовить любовную настойку, которая заставит красавицу влюбиться в него. Но старуха оказалась не кем иным, как обманщиком Шинту. И Шинту подстроил так, чтобы в первой встречной женщине Паназу увидел свою возлюбленную Наризу. И так случилось, что первой, кто встретился богу на пороге дома, была его сестра Аспинис, богиня деревьев и цветов. Паназу, уверенный, что перед ним Нариза, выбрал момент и подлил ей в питье зелье, приготовленное Шинту. Воспылав любовной страстью, девушка провела с братом ночь. Но когда наступило утро и чары разрушились, они пришли в ужас от того, что совершили.

Но хуже всего было то, что от этой преступной связи брат и сестра зачали дитя. Они не осмелились признаться в случившемся матери, богине природы и изобилия Эню.

Аспинис сбежала, чтобы скрыть свой позор. Но девушка была любимицей богов, и ее длительное отсутствие обеспокоило их. Поэтому Оха и Изисия повелели разыскать беглянку.

Так начался Год Пустых Храмов, когда сарамирцы пережили страшнейшие бедствия. Боги отвернулись от их земли, разыскивая сбежавшую из Золотого Царства дочь Эню. Урожай на полях погиб, дули свирепые ветра, иссушая почву, голод пришел на землю Сарамира. Даже Нуки не обращал к Сарамиру свой взор, и солнце светило неярко и тускло в тот год. Люди собирались в храмах, чтобы молиться об избавлении от постигших страну несчастий, но боги не слышали их.

Когда же, всем на радость, Аспинис возвратилась из дикой местности, где скрывалась, боги вспомнили о заброшенных землях. И в Сарамире вновь заколосились поля, рыба выпрыгивала из водоемов, и домашний скот становился все жирнее. Аспинис никому не рассказывала о том, где пропадала. Но пронырливый Шинту, угрожая рассказать обо всем Эню, выведал, где богиня оставила ребенка. Аспинис, не подозревая в нем виновника своего позора, призналась, что бросила новорожденную дочь умирать в пещере далеко в пустыне.

Шинту, горевший желанием увидеть результаты своего вмешательства, отправился к пещере и нашел там дитя живым и здоровым. Все это время девочка питалась змеями и ящерицами, и от этого кожа на ее теле сморщилась, длинные волосы спутались. А глаза стали разными: один – зеленым, а другой – голубым. Шинту сжалился над бедняжкой и взял девочку в свой дом, где растил втайне от всех, назвав Суран. Она была замкнутым угрюмым ребенком, поскольку знала, как бессердечно обошлись с ней боги в младенчестве. Когда Суран выросла, то вновь возвратилась в пустыню, чтобы жить среди ящериц и змей, возненавидев все то, что любили ее родители. Суран, богиня пустынь, засухи и мора стала изгоем, и когда она бушевала, воздух наполняла красная пыль.

Сердце Тэйна тяжело билось в груди. Юноша сидел на носу старой баржи, чувствуя, как та, покачиваясь на волнах, медленно движется вперед. Это было низкое, неуклюжее судно, тяжело нагруженное рудой, которую добывали в шахтах гор Чамил. Грубые крики матросов звучали на разных диалектах. Чайки круто пикировали на судно и взмывали вверх. Они кружились в воздухе, принимая баржу за рыбацкое судно и надеясь на завтрак.

Вокруг послушника кипела жизнь, но это не доставляло ему радости. Тэйн смотрел на дощатую палубу, на которой сидел, красную от кровавого солнца, и изучал древесные линии.

Как эти линии похожи на него самого.

Линии шли одна рядом с другой и редко пересекались. Иногда они заплетались в завитушку или узел, но всегда продолжались с другой стороны.

Юноша чувствовал, что цель ускользает от него, словно смазанная жиром веревка. Кто он такой, какие у него права на запретное для тысяч, а может и миллионов, счастье? Небеса отмеряют подарки и благословения, как хотят, и многие более достойны их, чем простой послушник. Тейн дал обет и пришел в храм, чтобы искупить свое прошлое, а не из благородства или великодушия. Он должен вернуть честное имя. Сколько жизней, сколько жертв потребуется еще, прежде чем боги будут удовлетворены?

Тэйн испытывал тоску по священникам храма, который оставил, но не настоящую печаль. Когда они с Джин возвратились на рассвете в храм, то увидели ужасную картину. Тела святых отцов лежали по всему зданию в неестественных позах, подобно сломанным куклам. Послушник с трудом опознал каждого. Словно лица, которые он знал несколько лет, были заменены восковыми масками с остекленевшими, безжизненными глазами и широко разинутыми ртами, из которых вываливались распухшие языки.

– Они что-то искали, – сказала Джин.

– Или кого-то, – добавил Тэйн.

Взгляд девушки убедил Тэйна, что она поняла, о ком идет речь.

Позже послушник перенес священников из храма в лес, положил тела на траву возле алтаря и обратился к Нокту с просьбой записать их имена и сообщить об умерших Омехе. Он прочитал еще одну молитву Эню. Джин терпеливо ждала. Но когда Тэйн уже заканчивал, донесшийся до него приглушенный вздох девушки подсказал, что что-то идет не так.

Открыв глаза, Тэйн увидел на краю поляны медведей. Тяжелые, черные и коричневые звери, наполовину скрытые в листве, застыли, выжидающе наблюдая за молодыми людьми. Послушник поклонился животным и затем повел Джин к лодке, на которой священники обычно плавали в Запретную деревню, находившуюся неподалеку.

– Разве мы не должны похоронить их? – удивилась девушка.

– Это не наше дело, – объяснил Тэйн. – Лесные животные позаботятся о погибших. Их плоть будет возвращена природе, а души отправятся в поля Омеха.

Путешественники оплатили проезд на барже от Запретной деревни до столицы. Шестидневное путешествие предоставило достаточно времени для самоанализа. Юноша силился понять, почему его не мучает чувство потери, но так и не смог, и это смущало. Он лишился дома, все люди, с которыми жил последнее время, его наставники и друзья, и даже старый мастер Олек, все они умерли прошлой ночью. И все же Тэйн не чувствовал глубокой печали, а лишь ощущал вину за то душевное волнение, которое охватило его в предвкушении неизведанного будущего. Возможно, он никогда и не принадлежал к монашескому братству по-настоящему, но не хотел признавать это до сих пор. Возможно, именно поэтому ему не удалось обрести внутренний покой.

«Эню приготовила для меня другую тропу. Она уберегла меня от смерти и указала мое предназначение. Значит, я самый достойный из ее последователей».

Эта мысль сделала его необыкновенно счастливым.

Солнце уже стояло высоко над горизонтом, когда путники достигли Аксеками, но его свет по-прежнему не проникал на землю из-за пыльной красной завесы, которая закрывала небо. И столица Сарамира выглядела неприветливой на фоне багрового свода. На подходе к городу все чаще встречались развалюхи бродяг. Их хижины на сваях у расшатанных пристаней теснились на берегах. Иссушенные солнцем старики, отталкиваясь шестами, сновали на лодчонках по реке прямо перед баржей. Капитан не замедлял ход судна, не обращая на них никакого внимания.

Обитатели трущоб сидели возле своих лачужек, выделывая кожу или занимаясь ткачеством, бросая, кто настороженный, кто равнодушный, взгляд на неповоротливую баржу, которая двигалась мимо них вниз по реке Керрин. Эти люди доверяли только своим соплеменникам и с подозрением относились ко всем остальным.

Джин подошла и села возле Тэйна. Она расчесывала волосы, рассыпавшиеся по плечам, внимательно всматриваясь в темно-красную воду.

– Я думаю, ты ищешь Кайку ту Макаима не только для того, чтобы помочь мне доставить ей сообщение, – заявила посыльная.

Тэйн искоса посмотрел на спутницу, которая по-прежнему внимательно разглядывала что-то за бортом, и невольно залюбовался ее безукоризненным профилем. Джин действительно была красива. И любопытная вещь: казалось, с каждым днем девушка становилась все прекрасней. Обычно даже красавицы имеют недостатки: веснушки, или обветренные губы, или тусклые глаза. Эти изъяны лишь усиливают их прелесть. Но он не находил таких недостатков у Джин и был озадачен этим явлением.

За эти шесть дней она зарекомендовала себя хорошо образованной девушкой и опытной путешественницей. Трудно было представить, что Джин не могла сделать что-то, чего-то не могла достигнуть. Но почему тогда она всего лишь императорский посыльный? Почему выбрала опасную и пыльную дорогу? Что гонит ее в путь, не позволяя осесть на одном месте? Кто она на самом деле?

Джин выжидающе повернулась к послушнику, и Тэйн понял, что она ждет ответ. Но промолчал. Он и сам не мог понять, почему ищет Кайку. Просто та была последней родственной душой на всем белом свете.

– Как думаешь, мы сможем найти ее? – вместо ответа спросил Тэйн.

– Я могу найти Мисани, о которой ты упоминал. Это – Мисани ту Колай, дочь Бэрака Авана. Если Кайку с ней, наша задача значительно упростится.

Тэйн кивнул.

Юноша надеялся, что не ошибся, сообщив то, что знает, своей спутнице. Но что еще оставалось? Он и понятия не имел, как найти кого-то в таком большом городе, как Аксеками. К тому же Джин ни разу не дала Тэйну повода усомниться в себе. Однако сомнения в душе все же остались. Особенно учитывая познания посыльной о шин-шинах. К тому же послушнику не давал покоя тот странный свет, который он видел в ее глазах в лесу.

– Мы можем не опасаться демонов тени, по крайней мере, сейчас, – произнесла Джин. – Независимо от того, что привело их к храму, монстры не выследят нас на воде. Они могут лишь догадываться, куда мы следуем. И, возможно, направятся вслед вниз по течению берегом. Но демоны не подойдут близко к Аксеками. Город – место мужчин, эта территория не принадлежит духам.

– Значит, они прекратят преследовать нас? – уточнил Тэйн.

– Духи тени упорны, они не расстаются легко со своей добычей. Но если шин-шины выслеживают нас безо всякой цели, то остановятся, когда мы достигнем города. Или подождут неподалеку в надежде напасть на след, когда мы решим отправиться дальше.

Тэйн хотел спросить, откуда простой императорский посыльный так осведомлен о демонах и духах. Но, подумав, решил, что вряд ли узнает больше, чем она уже рассказала.

Столица поразила воображение странников величественными зданиями с куполами и шпилями, храмовыми ансамблями, спускающимися к реке. К северу улицы, а вместе с ними и здания, поднимались вверх до тех пор, пока склон не стал слишком крутым. И там, почти на обрыве, возвышался императорский дворец. Его стены покрывали тонкие листы полированного красного золота, блестевшие в солнечном свете. Городские улицы были чисто выметены и украшены колоннами, фонтанами и парками. Ничто здесь не походило на суматоху товарных складов. Только лишь галереи, колокольни, библиотеки, искусно сложенные из шлифованных камней и древесины, с изящными лестницами, украшенными металлическими перилами. Высокая ограда с громадными воротами, окружавшая императорский квартал из камня и золота, ослепляла своим блеском даже в приглушенных лучах глаза Нуки.

На юге находился знаменитый Речной район, где не было никаких дорог, а только каналы. Место модное и популярное, но в то же время и чрезвычайно опасное. Район застраивали так же хаотично, как и весь город. Люди, передвигавшиеся по каналам на лодках, были одеты столь вызывающе и неприлично, что многие почтенные граждане заливались стыдливым румянцем при встрече с ними. Но в Речном районе это никого не удивляло.

Тэйна поражало великолепие столицы. Он уже бывал в Аксеками прежде, но до сих пор испытывал благоговейный трепет при виде этого города. Жизнь его проходила в тихих лесах, где единственным громким звуком был хлесткий винтовочный выстрел на охоте. Здесь же все вокруг гудело: звуки тысяч голосов, скрежет телег, мычание быков в повозках, которые тащились по улицам. Казалось, город бурлил на берегах реки, ожидая, когда послушник выберется из своего убежища на барже, чтобы поглотить его. Неутихающий шум сводил человека с ума. Тэйн боялся столицы и желал одновременно. То же самое он мог сказать и о своем будущем.

Кайку стояла на коленях перед зеркалом в гостевой спальне. Лицо, которое там отражалось, казалось незнакомым, хотя красный блеск уже ушел из глаз, и теперь они были естественного карего цвета. С тех пор как она взглянула в зеркало после пожара, мир перевернулся с ног на голову. И как жить дальше, Кайку не знала.

Снаружи доносились голоса слуг, вернувшихся с похорон. Мисани должна прийти с ними. Кайку подумала, что сейчас не самый лучший момент, чтобы покидать дом Колай.

Она не рыдала. Не могла. Надо сдерживать слезы, чтобы подавить пламя, подумала девушка в какой-то момент. Но правда заключалась в том, что Кайку не чувствовала печали. Горе, выплеснувшееся наружу, не согнуло ее. Теперь оно не имело над ней никакой власти. Вместо него бедняжка чувствовала в груди тяжесть, будто в сердце образовался маленький камень, подобный темной жемчужине в раковине. Как можно теперь чему-то доверять, даже тому, что видела и слышала сама, когда двадцать лет безмятежного счастья и благодушия разбились на мелкие куски за один трагический день? Разве можно кому-нибудь доверять?

Кайку предстоял трудный выбор: сдаться или продолжать бороться.

Она выбрала последнее.

После вчерашнего пожара Мисани замкнулась в себе и отгородилась от подруги, словно стеной. Пламя потушили быстро, и дом почти не пострадал. Но ущерб, нанесенный отношениям, казался огромным. Еще вчера лучшая подруга, сегодня Мисани была холодна с Кайку и закована в броню безразличия. Когда возникала необходимость общаться, Кайку казалось, что Мисани требуется большое усилие, чтобы разговаривать с ней.

– Ты умерла, – сообщила подруга, пока слуги тушили пожар. – Это обычное явление: порченый не подозревает о своих отклонениях в течение многих лет, пока кто-то или что-то не вынудит их проявиться.

– Что ты говоришь? – Кайку потребовала объяснений, надеясь, что подруга не сможет подтвердить свои слова. – Ты же не священник, что ты можешь знать? Как можешь утверждать, у меня внутри не злой дух, а что-то другое?

Мисани отвернулась.

– Учителя мало рассказывали нам о порченых. Они преподавали манеры, чистописание, ораторское искусство, но ничего не сообщали о людях с отклонениями. Эти знания не подходят для образованных, утонченных, благородных девушек, таких, как мы с тобой. Но я много узнала, проведя несколько лет при дворе. Например, то, что порченый есть даже в императорской семье. – Мисани сказала это, понизив голос, словно боялась, что кто-то может их подслушать, хотя отсутствие дверей в большинстве комнат в домах Сарамира подразумевало, что подслушивание строго порицается, и повторить услышанное тайком было равносильно тому, чтобы сказать непристойность. – Среди выловленной рыбы с каждым годом все больше испорченной. В каждой вытащенной сети рыбаки находят крабов с тремя клешнями, рыб с лишними плавниками, омаров без глаз. И таких отклонений все больше.

Она говорила напряженно, словно пыталась подавить отвращение. Кайку до сих пор не осознала того, что произошло. И Мисани пыталась разъяснить подруге свои чувства. До Кайку доносились тревожные крики слуг, тушивших пожар, звон ведер, в которых таскали воду, чтобы залить огонь. Ей казалось, что это происходит где-то очень далеко.

– Однажды я увидела девочку, жившую в деревне у нашего поместья, – продолжила Мисани, стоя спиной к подруге. – На нее было страшно смотреть: кожа в разноцветных пятнах, выпадающие волосы, слепая и хромая. Но к чему бы ни прикасались руки несчастной, на этом месте тут же вырастали цветы. Даже на коже, Кайку. Даже на металле. Ее держали в загоне для скота. Она убила собственную мать, когда была еще младенцем. После того как бедная женщина позволила дочери дотронуться до своего лица, корни цветов проросли через глаза. И она задохнулась от цветов, которые распустились во рту. – Мисани замолчала, словно не могла говорить, но через минуту продолжила: – Я никогда не видела людей, охваченных злым духом. Но мне доводилось видеть и слышать о порченых. Некоторые могли вызывать пламя, просто находясь в комнате. Кое-кто сгорел заживо, а остальных убили ткачи. У людей, умевших вызывать огонь, были общими два признака. Все они женщины. И у всех в момент возгорания глаза краснели, как у тебя. – Мисани наконец посмотрела на подругу. Ее пристальный взгляд был тверд и серьезен. – Порченые опасны. Ты – опасна. Представь, что могло бы случиться, если бы в комнате вместе с тобой находилась и я?

Все это было вчера. С тех пор гостья находилась в комнате одна. Никто из слуг не осмеливался нарушить ее одиночество. Все это время Кайку раздумывала над тем, что ее теперь ожидает и как следует поступить. Выбор был небольшой.

Девушка уже слышала горестный плач слуг, подошедших к дому. Они вернулись с похорон молодой служанки Йокады, которая стала единственным свидетелем происшествия, первой вбежав в пылающую комнату. Бедняжку обвинили в том, что она оставила в комнате госпожи горящую жаровню, не притушив пламя. И вчера вечером служанка отравилась, чтобы искупить свое преступление. Кайку сомневалась, что несчастная ушла из жизни добровольно. Скорее всего, Йокада даже не догадывалась, что выпила яд.

Придворная жизнь превратила Мисани в безжалостную, хладнокровную особу.

Кайку не питала на этот счет никаких иллюзий. Подруга защищала не ее, а всю свою семью.

Последствия могли оказаться ужасными, если бы вскрылось, что в их доме нашел приют порченый. Еще хуже то, что наследница дружила с нечистым существом с самого детства. Это губительно отразилось бы на всем семействе Мисани. Товары, которыми они торговали, могли бы обесцениться, а среди людей распространились бы слухи о странной рыбе в заливе Матакса. Присутствия Кайку в фамильном особняке было достаточно, чтобы разрушить благополучие семьи Колай. Мисани не могла допустить, чтобы длинный язык служанки навлек гибель на их дом.

Мисани вошла в комнату, не постучавшись, и обнаружила Кайку сидящей перед зеркалом. Девушка пристально посмотрела на отразившуюся в зеркале подругу.

– Слуги сообщили, что ты ничего не ела этим утром, – сказала Мисани.

– Я боялась последовать за бедняжкой Йокада, – сухо и холодно, словно разговаривала с врагом, ответила Кайку.

На хрупком бледном лице Мисани, обрамленном пышными черными волосами, не отразилось никаких чувств.

– Я не такое чудовище, чтобы пытаться убить подругу. Даже в сложившейся ситуации.

– Я уже ни в чем не уверена. – Кайку была непреклонна. – Возможно, ты изменилась за прошедшие годы. А может, я никогда не знала, какая ты на самом деле.

Мисани встревожили перемены, произошедшие в характере подруги. Кайку нисколько не стыдилась своего нынешнего состояния, а напротив, судя по воинственному тону, осуждала ее за слабость и предательство. Кайку всегда была упряма и своенравна. Но держаться так вызывающе после всего, что произошло, она, по мнению подруги, теперь просто не имела права.

Кайку встала с коленей и повернулась лицом к Мисани. Она была на несколько дюймов выше подруги и теперь смотрела на нее свысока.

– Я ухожу, – спокойно произнесла Кайку. – Ты пришла сюда, чтобы спросить меня об этом?

– Я пришла совсем за другим, Кайку. – Мисани решила не обижаться на подругу за резкость. – Я хочу рассказать, что узнала о маске. Для тебя будет лучше, если ты отправишься на Фо и там поищешь ответы на свои вопросы. Уверена, ты понимаешь меня.

– Я многое могу понять, но не все принять. – Кайку по-прежнему держалась холодно и отстраненно.

В разговоре возникла пауза.

– Вот цена нашей дружбы, Кайку. Я не убила тебя, хотя ты должна понимать, насколько опасно для моей семьи твое пребывание здесь. Ты знаешь – если откроется, что ты порченая, мы все пострадаем.

– А меня убьют ткачи. – Кайку грустно улыбнулась. – Я слишком дорожу своей жизнью, чтобы позволить ей оборваться так нелепо. Мне казалось, ты тоже считаешь человеческую жизнь бесценной.

– Когда-то считала, – согласилась подруга. – Но с тех пор многое изменилось.

– Но я не изменилась, Мисани. Если бы я заболела лихорадкой, ты ухаживала бы за мной и не отходила от моей постели, даже рискуя заразиться. Если бы за мной охотились убийцы, ты защитила бы меня, использовав власть всего вашего семейства, даже сама подвергаясь опасности. Но это… с этим ты не можешь мириться. Я заражена и причиняю тебе неудобство, Мисани. Я не хотела быть особенной. Как же ты можешь обвинять меня в том, что я такой родилась?

– Просто то, что я вчера узнала, – помедлив, решилась Мисани, – вызывает во мне отвращение.

Слова подруги причинили Кайку боль, она сжалась как от удара хлыстом. Но возразить не смогла.

– Можешь взять любую одежду, – сквозь зубы продолжила Мисани, – и еду на кухне. Возьми все, что захочешь. Взамен я прошу лишь об одной любезности. Уходи после заката, чтобы тебя никто не увидел.

Кайку гордо подняла подбородок вверх.

– Я ничего не прошу у тебя, и сама никому ничего не должна. Я хочу забрать только то, что принадлежит мне: маску моего отца, одежду, в которой пришла сюда, и мешок. Я уйду отсюда, как только получу их.

– Как пожелаешь. – Мисани сделала паузу, словно хотела сказать что-то еще, но не решилась и, повернувшись, вышла из комнаты.

Кайку вышла через главные ворота, как только слуги вернули ее вещи. Отец Мисани отсутствовал, поэтому ей не пришлось выбирать, поблагодарить ли за гостеприимство или уйти, не попрощавшись. Кайку чувствовала, что слуги смотрят ей вслед. Внешний вид подруги госпожи, выходящей из дома в брюках и ботинках – одежде для путешествия – не мог не вызвать пересудов. К тому же некоторые полагали, что именно Кайку виновна в смерти Йокады. Но вся эта суета больше не волновала девушку.

«У меня теперь есть цель. Мое предназначение в том, чтобы отправиться на остров Фо. Там я попытаюсь узнать, кто и почему убил мою семью».

После того как утихла буря, духота только усилилась. На ясном небе засияло яркое солнце, и Кайку непроизвольно сощурилась. Улицы императорского квартала, как всегда, сияли чистотой.

Девушка твердо решила не думать о том, как подруга обошлась с ней, пока не окажется подальше от некогда гостеприимного дома. Она не позволит прошлому помешать ее планам. В деньгах Кайку не нуждалась. Теперь ее путь лежал в доки.

Особняк семьи Колай остался позади. Кайку свернула на узкую боковую улочку, защищенную от солнца склонившимися деревьями, и почти столкнулась с Тэйном, который шел навстречу с какой-то женщиной.

На мгновение оба остолбенели от удивления. Наконец, к Кайку вернулся дар речи.

– Приветствую тебя, Тэйн, – с трудом выговорила она. Неожиданная встреча потрясла ее. – Что ты делаешь в Аксеками?

– Мы искали тебя, – ответил юноша и указал на свою спутницу. – Это – Джин, посыльная.

Кайку повернулась к женщине, которая шла рядом с Тэйном, и ее лицо залила мертвенная бледность. Звонкое щебетание птиц, весело порхавших на деревьях, затенявших переулок, казалось, затихло.

– Что с тобой? – Тэйн легонько потряс девушку за плечо. – Тебе плохо? Ты заболела?

Сознание отказывалось верить тому, что видели глаза. Слабые различия в фигуре, волосах, губах, коже… Но все это ничего не значило. Кайку в упор смотрела на посыльную. Не может быть… Но она была уверена, что не ошиблась.

– Она не больна. – Джин отстранила юношу и, схватив Кайку за ворот, грубо притянула к себе так, что их носы почти соприкоснулись. Тэйн, оторопев, застыл в изумлении. – Ты ведь узнала меня, не правда ли, Кайку?

Кайку кивнула, внезапно испугавшись.

– Азара, – выдавила из себя девушка, с трудом переводя дыхание.

– Азара, – подтвердила посыльная, и Кайку почувствовала острый укол лезвия в живот.