"Кровь Джека Абсолюта" - читать интересную книгу автора (Хамфрис Крис)

Глава 4 СЕМЕЙНАЯ ТРАПЕЗА

Джек бежал. Если то, что проделывали его ноги, сильно избитые и подламывающиеся, можно было назвать бегом. Острая боль в них, а также изрядно поплывшие после фирменного портера мозги превратили его перемещение по скользким булыжникам Хорс-Ферри-стрит в довольно рискованное предприятие. Даже на Джеймс-стрит, где вокруг площадки петушиных боев бесновалась толпа, ему так и не удалось обрести привычной твердости шага. В ритм он вошел, лишь миновав Букингемский дворец и углубившись в Грин-парк. Джеку, конечно же, строжайше запрещалось бывать там по вечерам, когда тьма изгоняла из его недр приверженцев променада и привлекала любителей совсем других упражнений. Сейчас в нем, казалось, трясся чуть ли не каждый куст, издавая вздохи, хихиканья, приглушенные стоны. Худшей репутацией пользовалась часть парка, примыкавшая к Пикадилли. Там зазевавшегося прохожего могли в один миг вырубить, обобрать и потом снова вернуться в засаду. Но это был самый короткий путь, и Джек выбрал его, чтобы, выскочив на Даун-стрит, облегченно вздохнуть и рвануть к Коллинз-корту.

Затем прыжок через невысокий забор привел его на задворки Брик-стрит, где, несмотря на наличие каменных особняков, все больше и больше заполняющих Meйфэр [8], многие из хозяев по-прежнему выращивали овощи и содержали скотину. Из-под ног его с отчаянным блеянием вывернулась овца, кто-то рассерженно закричал, но Джек не остановился. Он бежал к ярко освещенному дому, надеясь проскочить через кухню к себе, и надежды его оправдались.

Нэнси, хлопоча над котлом, не видела ничего; кроме того, она была взвинчена и неустанно бранилась.

— Грубиян! Скотина! Бездельник! Поцелуй меня в зад!

Эти и другие — много более крепкие — выражения отличным образом заглушили скрип деревянных половиц и ступеней, ведущих наверх.

Очутившись в своей комнате, Джек мигом сбросил с себя крикетный костюм и натянул свежую, салатного цвета рубашку, после чего облачился в изумрудный жилет, розовато-лиловый камзол и темные с прозеленью кюлоты. Как только был завязан голубой шейный платок, быстрый взгляд в зеркало сообщил франту, что он выглядит одновременно и модно, и презентабельно. Единственной проблемой было то, что кто-то куда-то убрал всю его обувь. Так что ему пришлось идти вниз в прежних, забрызганных грязью туфлях.

Нэнси, завидев его, громко вздохнула и сделала большие глаза. Джек развел руками и тоже вздохнул, затем решительным шагом вбежал в столовую, празднично освещенную всеми имеющимися там свечами.

— Матушка, — вскричал он, ослепительно улыбаясь, — поздравляю тебя с днем рождения!

Леди Джейн Абсолют, урожденная Фитциммон, поднявшись со своего стула, еще раз доказала, что не зря числилась в популярных актрисах в те дни, когда леди еще не была. В ее синих глазах засияла столь несказанная радость, а на губах заиграла столь мягкая всепрощающая улыбка, что вся она в этот миг словно бы засветилась и вполне могла бы сойти за воплощение неподдельной материнской любви, если бы не пятна гнева на бледных щеках и сердито раздутые ноздри.

Красота таила угрозу, но главная буря собиралась на дальнем конце стола.

— Ты, щенок! — громыхнул сэр Джеймс. — Где ты был?

— Наверху, отец.

Это явно был не тот ответ, которого ожидали.

— На… наверху? — изумился сэр Джеймс.

— Да, сэр. У себя. Я сочинял в честь матушки оду. Конечно же, я слышал, как вы меня звали. Но матушка всегда говорила мне, что в момент вдохновения ни на что отвлекаться нельзя. И вот — стих готов. Он еще не отделан, но я хотел бы его вам прочесть. «В прекраснейшей стране свершилось чудо… «

Озвучив сию заимствованную из чужих виршей строку, Джек демонстративно набрал в грудь воздуха и был бесконечно счастлив, когда его прервали. Экспромты обычно не удавались ему.

— Оду?!

Покрасневшее лицо отца стало пурпурным. Это произнесенное с явным отвращением слово отверзло пути потокам совсем иных слов. Браниться сэр Джеймс учился в деревне, а совершенствовался в солдатских бараках. Его лексикон, казалось, включал в себя ругательства из всех мыслимых языков. Завитой парик привставшего Абсолюта сбился на правое ухо, фалды зеленовато-голубого камзола растопырились, словно перья, и весь он сейчас походил на разъяренного бойцового петуха.

Раздавленный этим натиском, Джек посмотрел на мать, надеясь найти в ней поддержку. Однако щечки красавицы по-прежнему пятнал сердитый румянец, а радость в синих глазах заменила печаль, и это расстроило его еще пуще. Вспышки гнева родителя, пока тот не дрался, терпеть было, в общем-то, можно, Джека гораздо горше язвил ее молчаливый упрек. Он опустил голову, невыносимо страдая, что причинил боль самому дорогому для него существу, и, когда сэр Джеймс умолк, чтобы глотнуть горячего пунша, поспешно сказал:

— Я очень виноват перед вами, отец. А перед матушкой втрое. Оправдать меня в какой-то степени может лишь мое желание дописать поздравительный стих. Если мне позволят продолжить, я, возможно, сумею убедить вас, что терял время не зря.

Он рассчитывал на взрывную натуру отца и на снедающий его голод. Сэр Джеймс Абсолют был не из тех, кто способен отложить трапезу из-за каких-то там виршей. Воплощением высокой поэзии для него был перемахивающий через ограду скакун. Впрочем, Джек, если что, сумел бы воспроизвести стишок из Овидия, осевший в его памяти после знакомства со скабрезным сборничком, купленным Фенби на ярмарке святого Джайлза [9]. Правда, мать, всегда много читавшая, могла уличить сына в мошенничестве, однако до этого не дошло. Отец среагировал так, как и ожидалось.

— К черту ваше стихотворение, сэр! — заорал он нетерпеливо.

— Сэр Джек, — нежно сказала мать. — Мы сможем поговорить о поэзии позже. Когда нашему супу не будет грозить опасность остыть.

Голос ее, звучный и музыкальный, усмирял галерки крупнейших театров и придавал невыразимую прелесть всему, что она говорила.

— Он может тронуть даже жестокосердых и успокоить идущих ко дну, — заявил однажды сэр Джеймс.

Магия этого голоса подействовала на него и сейчас. Со стихающим рыканьем он плюхнулся на свое место и потянулся за ложкой. Осознав, что гроза миновала, Джек с облегчением сел на свой стул.

Черепаховый суп поглощали в угрюмом молчании. Несколькими напряженными фразами общего плана обменялись под маринованного, поданного вместе с рейнским угря. После жареного поросенка, орошенного калчевеллой, Абсолюты несколько оживились. Леди Джеймс соизволила пересказать супругу и сыну содержание своего последнего одноактного фарса, щедро нафаршированного завуалированными нападками на правительство, которых могли не заметить лишь дурни. В устрицах Джек только поковырялся, он их не любил, зато отдал должное портеру, который был ничуть не хуже, чем в «Пяти огнях», и подвиг его на детальное описание крикетного матча и своего триумфального участия в нем. По счастью, он не забыл объявить, что игра состоялась днем раньше, чтобы никто не усомнился в правдивости изложенной им поначалу легенды. Его рассказ взбодрил сэра Джеймса, который тоже учился в Вестминстер-скул и считался одним из лучших бэтсменов, пока один инцидент (о подробностях сказано не было) не вынудил его уйти в армию в свои четырнадцать лет. Потом телятину в остром соусе сдобрил великолепный кларет, затем подожгли пудинг герцога Камберленда, запив его медовухой, и разговор потек сам собой.

Волосы матери частью выбились из прически, она уже позволяла себе ставить локти на стол, а сэр Джеймс сбросил камзол, и Нэнси пришлось трижды вешать его на стул, пока он там не утвердился. Стряпуха вся раскраснелась и после четвертого приглашения даже на пару минут подсела к столу, чтобы выпить с хозяевами стаканчик портвейна. Чего-чего, а чопорности или чванства в доме Абсолютов не было напрочь. Отец Джека провел больше половины жизни в казармах, пока на поле боя под Деттингеном сам король Георг не произвел его в рыцари, а затем смерть брата Дункана не принесла ему титул барона. Леди же Джейн поднялась к своему положению из самых низов благодаря красоте, певучему голосу и интуиции, подсказавшей ей особенную, берущую за душу манеру игры. Талант, который распознал в ней Джеймс Куинн, привезя ее в «Друри-Лейн» [10] из дублинского захолустья.

Именно такими Джек любил своих родителей больше всего — смеющимися, освобожденными от каких-либо условностей или официоза. Подогретые возлияниями и праздничной обстановкой, они перешучивались и флиртовали друг с другом, ибо, как это ни странно, пыл прежних лет в них еще не угас. Джек наслаждался атмосферой раскованности и взаимной любви, хотя распрекрасно знал, что она эфемерна. Завтра мать с отцом возвратятся к своим делам, а он отправится в школу. До каникул или очередного семейного торжества, как придется. Кроме того, пламя живого веселья могло в любой миг быть погашено прямо сейчас. Темой, которую Абсолюты не упускали возможности обсудить. Ею являлись пути становления младшего Абсолюта.

Эту услугу застолью оказал бренди. Контрабандный французский бренди и ледяной, настоянный на индийских лимонах шербет. Стоимость и того и другого чуть ли не превосходила остальные затраты на трапезу, что заставило сэра Джеймса задуматься о деньгах. А мысль о деньгах навела его на мысль о будущем Джека.

— Так вот, сын, — важно сказал он, вылавливая последний лимон из розетки, — у тебя, надеюсь, была возможность обдумать последний наш с тобой разговор?

Разговора, собственно, не было. Был монолог, словесное извержение, обрушившееся на младшего Абсолюта после пяти стаканов кларета приблизительно с месяц назад. Его суть сводилась к тому, что содержание Джека и плата за его обучение почти дочиста опустошили фамильные сундуки и что теперь в свои шестнадцать ему следует отправляться на все четыре стороны и самому зарабатывать себе на жизнь.

— И о чем это вы говорили, сэр Джеймс?

Мать отставила свой бокал. Она казалась очень спокойной, но локти ее сползли со стола и прижались к бокам. Леди Джейн приготовилась к бою.

— Мальчик сказал, что собирается в армию, вот и все, — пробормотал уклончиво ее муж.

Это было явной ложью, и Джек возмущенно прокашлялся, но мать среагировала быстрей.

— В армию? Я впервые слышу об армии. — Еще одна ложь, но она не остановилась на ней. — А я-то думала, что у нас все решено. Джеймс, дорогой! Мы ведь это уже обсуждали? У Джека ясная голова, ему хватит мозгов, чтобы преуспеть на любом другом поприще… более мирного толка.

Голос леди Джейн всегда завораживал мужа, но, хлебнув бренди, сэр Джеймс становился упрям как осел.

— В зад мозги! — заорал он воинственно. — От них человеку нет проку! Мне, например, никогда в жизни не приходилось пользоваться мозгами! И что же? Разве я сделался от этого плох?

— Вы кривите душой, сэр, — был ответ.

Сэр Джеймс язвительно засмеялся, потом приложился к стакану.

— Ладно. Я расскажу вам, для чего нужны мозги. Частенько я видел, как они выливаются на поле боя, если вы поняли, что я имею в виду!

Он триумфально посмотрел на супругу и сына. Те обменялись недоуменными взглядами. После продолжительной паузы леди Джейн рискнула спросить:

— Скажи, дорогой, на что ты… намекаешь?

— Я намекаю? Ах да, намекаю. — Сэр Джеймс ткнул в сына пальцем и подался вперед. — Мой намек понять просто. — Он продолжал тыкать в Джека пальцем, словно это движение могло прояснить смысл его слов. — От мозгов мало пользы, когда стираешь их с рукава. А? А?

Джек понял, что должен что-то сказать, и произнес:

— Сэр, простите, но вы говорите загадками.

Отец, тяжело дыша, встал и оперся о стол.

— Боги! Я что, говорю с вами на хинди? Это ведь ясно как дважды два. Жизнь слишком короткая штука… проносится в один миг. Конечно, многие удивляются, когда она вдруг кончается. Так используй все, что она может дать, покуда ты жив. Армия для того — самое лучшее место. А теперь, — он откачнулся назад, выдвинув угрожающе подбородок, — я потолковал тут со старым приятелем, набирающим полк в Канаду. Разумеется, это обойдется недешево, но… — Сэр Джеймс, помахав рукой, улыбнулся. — Но… по крайней мере, он выйдет в люди. Он, как-никак, наш единственный сын.

— Мне до сих пор не все ясно, сэр. — Голос леди Джейн был пугающе холоден. — Давайте посмотрим, так ли я вас поняла? Отдавая должное мозгам вашего отпрыска, вы намерены отправить его туда, где больше всего шансов, что… что какой-нибудь дикарь их поджарит.

Сэр Джеймс заморгал глазами, но не отступил.

— Пусть он вначале поджарит мой зад! Наша страна, мадам, ведет войны. Абсолюты всегда сражались: я… мой отец… так было всегда. Мой отец умер в восемьдесят, и я проживу ничуть не меньше… чтобы обоим вам до смерти надоесть. Сейчас, мадам, мы говорим о долге.

— Что ж, у меня не было столь выдающихся предков, и я не могу похвалиться собственным прошлым, — парировала леди Джейн, пуская в ход акцент дублинских улиц. — У меня есть всего лишь мой опыт. И он учит меня, что именно верность себе есть величайший долг каждого человека. Людям больше не надо прятаться за варварскими тенями фамильных гербов. Каждый мужчина просто обязан занять свое место под солнцем.

— И женщина, ма, — добавил Джек, хорошо знавший, как к ней подольститься.

— Конечно. Я говорю вообще.

— Вообще… поцелуйте меня в зад! — промычал сэр Джеймс, в очередной раз используя самый веский свой аргумент. — Все эти ваши… философские принципы, леди, никому не нужны. Они идут против здравого смысла и кастрируют нашего сына. И чем же, по-вашему, он должен будет заняться? Заваривать каким-нибудь унитариям [11] чай? Сыпать остротами перед мужланами в захолустьях? Или таскаться по столичным кофейням?

— Мне бы хотелось лишь, чтобы он по назначению использовал данные ему Богом таланты. Есть много способов служить родине… не рискуя при этом лишиться мозгов. Нет уж! Джек едет в Кембридж.

Сэр Джеймс задохнулся и приложился к стакану.

— Кембридж? Умоляю, мадам! Что же он будет там делать?

— Изучать классиков, например. И… и латынь.

— Латынь? Латынь! Из нее ему понадобится всего одно слово. Одно слово… вместе с умением его склонять. — Сэр Джеймс забубнил, барабаня рукой по столу. — Bellum, Bellum, Bellum, Belli, Bello, Bello! Война! Война! С войны! На войну! — Он ликовал, сияя как медный начищенный горн. — Этой латыни, мадам, ему с лихвой хватит. Ну а второй язык, ему нужный, — французский. Чтобы читать перехваченные документы. Чтобы допрашивать пленных. — Он повернулся к Джеку. — Ты с прилежанием изучаешь тарабарщину лягушатников, сын?

— Да, отец.

Ответ был вполне искренним. Так как в Вестминстер-скул современными языками не занимались, отец нашел ему преподавателя на стороне. Французского ювелира из Сохо. Помимо того, Джек еще, опять же по воле родителя, брал уроки фехтования и верховой езды. Он очень любил эти занятия, но в Сохо спешил с особым благоговением, связанным, правда, не столько с тягой к учителю, сколько к его молоденькой дочке. Мысль о Клотильде заставила его внутренне вострепетать, а перепалка тем временем продолжалась.

Леди Джейн, пользуясь тем, что муж опять потянулся за бренди, кинулась в очередную атаку.

— Совсем не важно, что он станет там изучать. Много важнее, с кем он будет учиться. Постарайся понять это, Джеймс! В Тринити-колледже [12] он завяжет знакомства с сыновьями выдающихся деятелей Британии и потом сможет использовать эти связи для избрания в палату общин, чтобы вместе с радикальными депутатами привносить высмеиваемые вами философские принципы в жизнь нашей отсталой страны.

Джек только вздохнул. Его мать, происходившая из семейства смутьянов и заводил, демонстрировала свой бунтарский дух везде, где только можно. И даже вошла в окружение некоего пустомели Уилкса [13], к большому неудовольствию собственного супруга, приверженца добропорядочных тори. Все, что выходило из-под ее пера, было продиктовано высшими соображениями и стремлением к много лучшему миропорядку.

Сэр Джеймс, однако, смотрел на вещи более прозаически.

— В палату общин? — Он громко икнул. — Ты… ты хоть представляешь, женщина, во что это нам обойдется? Ты, часом, не сбрендила, а?

Все это было лишь эпизодом давно полыхавшей войны, и оба противника были захвачены пылом очередной схватки. И он, и она, ухватившись за спинки своих стульев, ели друг друга глазами так, словно, кроме них, в помещении не было никого, ни Нэнси, с привычным усердием собиравшей посуду, ни Джека, из-за которого разгорелся сыр-бор. Он, собственно говоря, вообще теперь мог уйти в полной уверенности, что этого никто не заметит, однако победа одной стороны оказала бы самое непосредственное влияние на его дальнейшую жизнь. Не совпадавшее с личными планами Джека, не имевшими, в свою очередь, ничего общего ни с политикой, ни с войной.

— Как вам это ни удивительно, дорогие родители, я уже выбрал свою жизненную стезю.

Дорогие родители обернулись. Под их гневными взглядами Джек слегка сник. Но поскольку именно здесь и сейчас решалась его судьба, он, переведя дух, рискнул продолжить.

— Я хочу стать поэтом.

Молчание, которым было встречено это заявление, было глубоким, напряженным и гораздо более устрашающим, чем предшествующий ему спор.

— Ну… возможно, отчасти и драматургом.

Последняя реплика была реверансом в сторону матери, но Абсолюты продолжали молчать. Сэр Джеймс, задыхаясь, тяжело втягивал воздух. Поскольку он явно утратил дар речи, первой решилась заговорить леди Джейн.

— Джек, дорогой, — произнесла она увещевающим тоном, — поверь, порукой тому мой собственный опыт, театр не место, где можно заработать на жизнь.

Прекрасно понимая, какое цунами обрушится на него с другого края стола, Джек спешно занялся вербовкой союзника.

— Но именно потому я буду писать и стихи. А также статьи. В прошлом месяце мою заметку опубликовал «Джентльмен мэгэзин». — Точнее, несколько строк, но они стали его дебютом в печати, отчего он пришел в совершенный восторг. — Возможно, когда-нибудь я достигну вашего уровня, матушка. Чтобы, как и вы, убеждать, агитировать, ниспровергать.

Даже во время своей сценической бытности леди Джейн старалась не покупаться на комплименты и вовсе не собиралась уступать и сейчас.

— Джек, — сухо сказала она, — ты слишком молод. Тебе просто не о чем писать.

От возмущения Джек онемел. Как это не о чем? Да тем вокруг — пропасть! Взять хотя бы его дневники, в них куча событий и персонажей. Зря он, что ли, вел наблюдения, анализировал, обобщал? Или у него нет стихов? Да их целая пачка! Написанных в стиле, которому, по мнению одного из наставников, мог позавидовать сам Томас Грей [14]. И разве он уже не одолел почти половину своей первой пьесы «Ифигения, или Последняя трагическая любовь»? Ну, по правде сказать, получилась только первая сцена, зато просто потрясная! Вопрос вовсе не в том, о чем писать, а за что браться в первую голову. Не о чем! Надо же! Мать несет чушь.

Из двоих Абсолютов-мужчин первым обрел голос старший.

— Поэт… трус… слабак! — прокричал сэр Джеймс. — Так ты рассчитываешь, что я стану кормить и одевать тебя, пока ты будешь сидеть в своей комнатенке и водить по бумаге пером?!

— Пока у меня есть перо и бумага, я не буду нуждаться в деньгах, — высокопарно ответил Джек. — И вполне смогу прокормить себя сам.

Просто удивительно, зачем и куда его понесло? Должно быть, выпивка делала свое дело. Распоряжение родителей разбавлять каждый стакан водой Джек игнорировал уже с четырнадцати лет и умел без особых потерь для себя выдувать приличную дозу. Подводило не тело, язык. Вот и сейчас, когда надо бы промолчать, с него сорвалось именно то, что, без сомнения, должно было вывести из себя чересчур накачавшегося родителя.

Так оно и вышло.

— Ты, щенок! — Сэр Джеймс выпрямился во весь свой рост, стул его, грохотнув, врезался в стену. — Боже милостивый, вы, похоже, глумитесь надо мной, сэр! И это в благодарность за потраченные на вас деньги? За то, что вас превратили из корнуолльского увальня в какое-то подобие джентльмена? За то, что вам собираются купить офицерский патент? А вы… вы… — Он угрожающе качнулся, чтобы шагнуть в сторону сына, который, зная его повадки, в тот же миг счел за лучшее спрятаться за спину матери. — Черт меня побери, если я не лишу тебя своей поддержки и не наложу арест на те два пенса, что ты от меня получаешь! Нет, негодяй! Ты узнаешь меня! Я заставлю тебя понять, что к чему, я заберу тебя из твоей вшивой, провонявшей вигами школы! И загоню тебя в армию! В артиллерию! Да! А все наследство отпишу Крестеру, как более умному парню!

Во время этого монолога все трое перемещались вокруг стола, потом сэр Джеймс наддал и, зацепившись ботинком за складку ковра, грохнулся на пол.

— Муж, — закричала леди Джейн, бросаясь к нему.

— Отец! — Джек встал с ней рядом.

— Дерьмо собачье, — объявил сэр Джеймс.

Лежа, он явно что-то узрел и в изумлении замер.

Джек посмотрел вниз. Его туфли были вымазаны свежей красно-коричневой грязью.

— Ах, — вырвалось у него.

Сэр Джеймс поднялся на колени.

— Ода, говоришь? Вдохновение? Да? Где же оно посетило тебя? В саду у Тейлоров или в спальне?

Он уже стоял на ногах совершенно спокойный и словно бы протрезвевший. Джек понимал, что сулит это спокойствие. Ложь в семье Абсолютов была самым страшным грехом, каравшимся незамедлительно и жестоко. Шансов у виноватого на этом ристалище не было, а потому, как только родитель пошевелился, Джек вильнул в сторону и со всех ног кинулся к двери.