"Дикое правосудие" - читать интересную книгу автора (Томас Крэйг)

4. Очень старые профессии

Пустынное солнце играло на лезвиях лопат, на хромированных деталях похоронных лимузинов, на автомобилях знаменитостей, бизнесменов и политиков. Отблески жесткого света ослепляли Лока даже через темные очки, усиливая и без того гнетущее ощущение присутствия гробов и темной ямы, в которую им предстояло опуститься через несколько минут. Необъятное безоблачное небо казалось таким высоким, как это может быть лишь в пустыне, но тем не менее оно давило на большую группу скорбящих, одетых в черное. Они сидели рядами, словно на выпускной фотографии колледжа, мужественно внимая последним словам пастора. Нетрудное мужество – оставаться в живых перед лицом смерти других людей.

За кладбищем слышался шум автомобилей, проносившихся по автостраде. Несмотря на раннее утро, в Фениксе уже было жарко. Трезубцы кактусов маршировали к горам на горизонте. Грейнджер плотно прижался к Локу, запах стариковского пота бил в ноздри. Отец Билли раскачивался на соседнем стуле с медленной, мерной неумолимостью маятника.

Ван Грейнждер сейчас так же опирался на Лока, как сам Лок опирался на Бет на тех, других похоронах, когда их посадили рядом с немногочисленными родственниками перед могилой, в которую опускали их родителей. Тогда голова Лока, казалось, была готова взорваться. Он ощущал тошноту и головокружение. Бет крепко держала его за руку, унимая его непроизвольную дрожь и слезы. Когда она ослабила хватку, рука онемела и покрылась синяками под перчаткой от давления ее собственного невысказанного горя. С мукой, которая всегда так легко возвращается, он вспомнил замечание соседа насчет Бет: «Странный ребенок. С виду не скажешь, что она такая бесчувственная».

Слезы подступили к его глазам. Он услышал эхо слов, которые хотел, но не мог произнести тогда: «Ты ничего не знаешь! Ты вообще не знаешь мою сестру!»

Лок смахнул слезы и подавил воспоминания привычными усилиями рассудка. Большинство приехавших на похороны были незнакомы и ему, и Бет. Губернатор штата и его пухлая жена, знаменитости Феникса, те, кто пользовался благотворительной помощью Фонда Грейнджера, бизнесмены, какие-то люди из правительства, сенатор штата со своей любовницей, несколько человек из «Грейнджер Текнолоджиз», которых он видел в вирджинском доме. Ряды незнакомых лиц, словно нанятых для представления «Похорон Года» на развороте светской хроники.

Блики света играли на ветровых стеклах автомобилей, взбиравшихся по склону горы Кэмел; городские небоскребы наблюдали за кладбищем с безопасного и удобного расстояния. Лок чувствовал себя здесь не в своей тарелке, отделенным от своего горя, от какого бы то ни было чувства связи с телами, лежавшими в гробах. Три дня назад содержимое одного из этих гробов было его драгоценнейшим знанием, квинтэссенцией его существования. Бет отдалилась на огромное расстояние с того самого момента, когда он увидел ее мертвой в доме. Образы гробов, погружаемых на борт скоростного «лиар-джета» Ван Грейнджера, возвращали в прошлое – к гробам, накрытым звездно-полосатыми флагами, прибывшим с далеких войн, к которым он не имел никакого отношения.

Ван Грейнджер, казалось, разрушался, как старая глиняная стена, глядя на мертвое лицо Билли. Он тяжело навалился на Лока – пугало, не способное отныне противостоять и легкому ветерку.

Профессионально осторожные, уверенные руки подняли гроб Бет и на веревках опустили в сухой краснозем. Старик с усилием выпрямился, и Лок, судорожно подхватив горсть земли, бросил ее на исчезающую крышку гроба. Серебряная табличка с именем издевательски блеснула в ответ. Затем настала очередь Билли. Тело старика вздрагивало, как немощное сердце, толчками разгоняющее кровь под кожей цвета рисовой бумаги. Лок вложил немного земли в ладонь Ван Грейнджера, и сухие комья посыпались в могилу Билли. Пастор стрекотал, словно насекомое.

Вскоре все было кончено, и на них надвинулись шепоты, шелестящий ветерок шепотов, предшествующий шквалу симпатии, от которого хотелось бежать. Земля сухо застучала о крышки гробов. Лок отвернулся, поддерживая Грейнджера за локоть и направляя его к ряду черных лимузинов.

Лейтенант Фолкнер позвонил незадолго до отъезда траурного кортежа. По его словам, удалось напасть на след некоторых драгоценностей Бет. Они допрашивали парня, купившего их, – «с таким послужным списком он наверняка запоет, мистер Лок…» Однако в голосе офицера полиции не звучало особой надежды. Картины и действительно ценные вещи, а вместе с ними и убийцы, оставались такими же недосягаемыми, как…

…как Бет. Теперь они закапывали ее могилу, такую же уединенную и нелепую, как и его помыслы, вызванные манией преследования. Чем они были – безумным порождением его горя или попыткой скрыться от действительности, нырнув в изменчивую пучину своего прошлого, где каждый мог оказаться врагом? Фантазии не выживают под небом пустыни при температуре девяносто с лишним градусов по Фаренгейту.

Лок провел податливое, бескостное тело Грейнджера под шумок соболезнований сквозь лес протянутых рук к заднему сиденью первого лимузина, а затем уселся рядом со стариком. Поскрипывала кожа, тихо гудел кондиционер. Лоб Лока пощипывало от пота, но его глаза оставались сухими.

Ему хотелось оказаться в одиночестве где-нибудь подальше от Феникса, подальше от гор Суперститьюшн, от пустыни и необъятного неба, от которого не защищали даже поляризованные стекла.

Лимузин тронулся с места, сделав медленный плавный разворот на гравийной дорожке, и покатил к воротам кладбища. Отец Билли, сидевший рядом с Локом, погрузился в пучину немой ярости и страха. Возможно, это происходило потому, что смерть неожиданно постучалась к нему в кабинет или в спальню или возникла рядом с его бассейном в тот момент, когда он меньше всего ее ожидал. Думал он о собственной смерти или о смерти Билли? Бет, разумеется, играла отведенную ей роль во вселенной Грейнджера. Билли был женат, значит, его жена должна быть похоронена рядом с ним.

Лок протер глаза, когда автомобиль влился в поток движения. У него возникло ощущение, будто смерть может оказаться чем-то вроде инфекционной болезни. Ван Грейнджер заразился ею и теперь со страхом ожидал ее начала.

– С вами все в порядке? – пробормотал Лок.

Грейнджер покачал головой. Его сероватая кожа свободно свисала со щек, словно плохо подогнанная маска.

– Ублюдки убили его.

Лок скривился, не услышав упоминания о Бет.

– В его собственном доме!

Лок увидел жестокость, присутствовавшую в характере старика, – ту, которая привела его в силы специального назначения во Вьетнаме. Этой чертой обладал и Билли, в полной мере проявлявший ее в Афганистане. Скрюченные пальцы старого Грейнджера душили что-то невидимое у него на коленях, однако терпели поражение, не чувствуя реального врага, не имея власти и полномочий. Он не мог сжечь их дома#769;, разбомбить их деревни, кем бы они ни были.

– Что мне делать? – услышал Лок чей-то незнакомый голос. – Что у меня теперь осталось?

Воронцов посмотрел на лицо мертвеца, запечатленное в мертвенном сиянии фотовспышки, провел пальцем по увеличенной фотографии. Потом он поднял голову.

– Значит, след ведет в никуда?

Дмитрий мрачно кивнул, снова напоминая обманутого ребенка. Это выражение стало уже обычным для него.

– Санитар из больницы Фонда Грейнджера. Мы знаем о нем все. Ты проверял его комнату в общежитии, ты можешь дать отчет о его передвижениях, привычках, друзьях, сексуальных склонностях, – все, кроме того, почему он был заинтересован во встрече с Хусейном.

Дмитрий стыдливо кивнул.

– Он даже не был наркоманом?

– Нет.

– И по результатам обыска нет никаких оснований предполагать, что он занимался распространением наркотиков?

– Никаких.

Воронцов вздохнул и покачал головой. Глаза жгло, словно под веки насыпали песку. На улице неохотно занимался день, окна были покрыты морозными разводами.

– Значит, не обнаружив героина на квартире у Хусейна, мы проверили каждого подозреваемого, проследили каждую ниточку, так? И ничего не нашли.

Воронцов невольно симпатизировал Дмитрию, ерзавшему на своем стуле. Сам он не мог испытывать такого острого чувства вины. Mea culpa.

– Послушай, я никого не виню, – добавил Воронцов. – За исключением, быть может, того ублюдка, который успел вовремя выдать план операции. Но не тебя и не Любина, доказавшего умышленность взрыва.

Любин улыбнулся и провел рукой по своей густой шевелюре, а затем разом посерьезнел, словно сочтя такое выражение более подходящим для дискуссии.

– Итак, что будем делать? Это не настоящие террористы, верно, Любин? То есть это не какая-то отдельная группа, собирающая средства на оружие контрабандой героина?

– Это один из обычных источников дохода, товарищ майор. А вы как думаете?

– Нет, – твердо ответил Воронцов. – Единственные здешние террористы – это янки и русские предприниматели, – он горько усмехнулся. – Все было сделано слишком аккуратно. Террористы ведь не стали бы открыто предупреждать нас?

Любин покачал головой.

– А значит, мы имеем дело с хорошо организованным бизнесом.

– Частью чего-то большего?

Воронцов пожал плечами. Солнце устало карабкалось по горизонту над автостоянкой.

– Надеюсь, что нет. Но террористы… это исключено. Они выпадают из общей картины. Они не смогли бы противостоять искушению взорвать газовую скважину или участок газопровода – хотя бы для того, чтобы заявить о себе. Да и кем они могут быть в конце концов – Труппой Арктических Рейнджеров – борцов за свободу? Страна полна дерьма, но это мафиози и гангстеры, а не политики. Кого волнует политика?

– Тогда нужно отправиться в больницу и прижать кое-каких засранцев из нарокологического отделения, – предложил Дмитрий.

– …или двинуть к шлюхам. Какой у нас любимый бордель? – глаза Воронцова оживленно блеснули. – Мы держали его под наблюдением до того, как приезд Хусейна перевернул все вверх дном.

Воронцов с опозданием подавил зевок. Бессонница была обычной гостьей в опрятной квартирке, где редко появлялся еще кто-нибудь, кроме него самого. Когда музыка приедается, книги перестают интересовать, а мысли так же мрачны, как и лицо, которое отражается в оконном стекле, становится нечего любить, нечего ожидать, не на что надеяться.

– У нас не было проверенной информации.

– Я знаю, – Воронцов встал и прошелся по кабинету к столу, где стояла кофеварка. Он наполнил чашки подчиненных, затем собственную. Кофе сближало, усиливало чувство общности, даже конспиративности.

Он был рассержен. Очень рассержен.

– Мы думали, будто кое-что нащупали, когда двое наркоманов умерли там от передозировки. Бордель казался удобным центром распространения, так как он обслуживает рядовых иностранных рабочих, а они-то и доставляют товар в Новый Уренгой. Но все пошло прахом, – Воронцов наклонился над исцарапанной крышкой стола. Его руки, сжатые в кулаки, лежали на двух стопках рапортов и свидетельских показаний. Потом он резко выпрямился и закурил сигарету.

Дмитрий с Любиным облегченно потянулись за своими сигаретами. Табачный дым, неизменный спутник раздумий, заполнил небольшой кабинет.

– Итак, кто же это? Уборщицы, санитары, сиделки из наркологического отделения или девки и их клиенты из лучшего борделя в городе? – он выпустил струю дыма в потолок.

Любин сиял от удовольствия. Он был впервые неофициально допущен к доверительному разговору.

– Можно попробовать провести облаву в борделе, прежде чем слухи успеют… – Дмитрий умолк на полуслове и с силой потер лицо руками.

– Ничего, ничего. Мы постоянно должны напоминать себе, что у них есть источник информации внутри этого здания, – Воронцов мрачно взглянул на Любина. – Может быть, у них на крючке дюжина сотрудников. Так-то, молодой человек, от жизненных фактов никуда не уйдешь.

Он глубоко затянулся. «Мальборо», любимое курево американских ковбоев. Он слишком много курил: бессонными ночами, беспросветными днями.

– Ладно, нанесем визит сегодня вечером. В конце концов, мы искали этот проклятый героин во всех других местах. Он не мог быть весь отмерен, продан и впрыснут за последние два дня! Так что, может быть, мы его там найдем… – Воронцов раскрыл первый попавшийся под руку отчет, затем второй, третий. Имена, даты, подозреваемые… Сотрудники госпиталя, уборщицы, проститутки, рабочие-газовики, приходившие в бордель, чтобы напиться, заплатить за секс, потом подраться на улицах… и забрать героин обратно на газовые скважины или в город.

Он сделал неопределенный жест и отодвинул папки в сторону.

– Как насчет ОМОНа? – спросил Любин. – Они на нашей стороне?

– Нет. Они винят нас в смерти одного из своих парней и требуют, чтобы мы нашли того, кто это сделал. А что касается помощи… забудьте о ней.

– Значит, мы остались сами по себе? – Дмитрий выглядел вполне довольным таким положением дел.

Солнце постепенно утрачивало свой кровавый оттенок, но по-прежнему низко висело над горизонтом.

– Похоже на то. Что делал этот санитар в квартире Хусейна? Он должен был что-то знать. Он никому не приходился родственником в этом доме и, насколько нам известно, вообще не был знаком с Хусейном. Наркотики и больница – лучшее прикрытие, чем бордель.

– Но больница субсидируется американцами и в значительной степени управляется ими, – напомнил Дмитрий. – Использовать бордель как прикрытие безопаснее.

– Бордель принадлежит Теплову, но он не занимается наркотиками. Это мы установили.

– Через пассажиров с рейса Хусейна никаких зацепок. И через экипаж тоже. Большинство прилетевших уже вкалывает на газовом поле. Автобусы компании забрали их прямо в аэропорту.

– А твой информатор… наш единственный информатор?

Дмитрий печально покачал головой.

– Он держится на расстоянии или пытается это делать. Или же его держат на расстоянии.

– Ладно, значит, рейд на бордель. Собери ребят, но пока не говори им, куда мы отправимся.

В дверь торопливо постучали, и она распахнулась, прежде чем Воронцов успел крикнуть «Войдите!». Марфа Тостева вошла в кабинет, на ходу снимая меховую шапку и разматывая свой длинный шарф. Ее глаза припухли, нос покраснел.

– Ты уже лучше себя чувствуешь? – с подозрением спросил Воронцов.

Она опустилась на жесткий стул и отдышалась.

– Я в полном порядке. Только что поговорила с Носковым, водителем такси. Хотите услышать, что мне удалось узнать?

Она вынула из кармана пальто свою записную книжку и раскрыла ее, не замечая озадаченного выражения на лице Воронцова, пока не встретилась с ним взглядом.

– В чем дело? – спросила она.

– Какой еще таксист?

– Тот человек, который вез Роулса. А Роулс – тот самый американец, которого недавно убили. Помните, майор? – она не скрывала сарказма.

Воронцов прищурился и провел пальцем по крышке стола. На окнах блестели морозные узоры.

– Это уже не наше дело, – тихо сказал он. – ГРУ забрало его себе.

– Вы хоть понимаете, каких усилий это стоило – с температурой за тридцать восемь ходить по пятам за этим паршивцем? Его постоянно не было на месте, а ГАИ категорически отказывалась помочь!

Воронцов примирительным жестом поднял руки.

– Хорошо, докладывай. Кстати, сегодня вечером мы собираемся нанести визит Теплову.

– Я слышала о другом визите… Мне очень жаль, – добавила она, повернувшись к Дмитрию, но тот лишь пожал плечами. Она опустила голову и начала читать: – «Как выяснилось, Носков возил Роулса по городу почти всю прошлую неделю…» Довольно необычно. «Роулс не пользовался лимузином компании и сам не водил машину. У Носкова и в самом деле новое такси, но все же не „ЗИЛ“ и не „мерседес“. Как и ожидалось, большинство поездок Роулс совершал в офисы „Грейнджер–Тургенев“ и других компаний. Дважды ездил на строительные участки, пять раз в госпиталь…» Должно быть, страдал чесоткой, – она криво усмехнулась.

– Есть что-нибудь важное? – нетерпеливо спросил Воронцов.

– Прошу прощения, майор, вы не заснули? – ядовито осведомилась Марфа.

– Не остри!

– Извините, – сдавленно пробормотала она.

– Я передам это Бакунину, – Марфа громко захлопнула записную книжку и вздохнула. – Хорошо, значит, сегодня вечером. Мы знаем, что Теплов делает деньги на стороне: сдает комнаты нелегальным иммигрантам. Он прячет их, снабжает едой, даже газетами… Не исключено, что в конце концов он решил побаловаться торговлей героином!

Столики вокруг бассейна были заставлены пустыми бутылками. Ветерок, задувавший из пустыни, нес с собой тепло. Сдутые со столов салфетки, словно медузы, лежали на дне бассейна, хорошо различимые под слоем прозрачной воды. Последние гости давно ушли, стремясь побыстрее отделаться от груза чужого горя, а возможно, от молчаливого, напряженного спокойствия Ван Грейнджера, отталкивавшего так же сильно, как электрическое поле. Старик был настороже.

Джон Лок сидел за одним из столиков, и парусиновый зонтик над его головой хлопал, как флаг на ветру. Феникс возникал из темнеющей пустыни пятнами и островками неона, похожими на лужицы мерцающего металла, пролитого на ложе пустыни из какой-то гигантской плавильной печи. Отдаленные горы напоминали сгорбившихся древних животных, ждущих прихода ночи. Лок непроизвольно вздрогнул и налил себе бокал шампанского. Бутылка скользила в подтаявшем льду, наполнявшем серебряное ведерко. Дом за его спиной возвышался безмолвной сумрачной угрозой. Он не имел представления, да и не желал знать, где именно находится Грейнджер. Домохозяйка или дворецкий позаботятся о нем сегодня вечером.

Скорее по привычке, чем из интереса, он проверил содержимое автоответчика в своей квартире. Новые выражения соболезнования – так много, что он раскаялся в своей затее. Строгий женский голос, голос нелюбимой учительницы, сообщивший ему, что центр имени Кеннеди снимает бронь с билетов, которые он заказал для себя и Бет в качестве сюрприза на ее день рождения… Джоанна, неловко и скованно предлагающая свое осторожное, ненавязчивое сочувствие: «Мне действительно жаль, Джон, так жаль…» Но все сообщения казались зашифрованными сигналами из далеких галактик, значившими все меньше и меньше.

Ему хотелось – о Боже, как ему хотелось думать о другом! Но на свете не оставалось ничего, способного заполнить пустоту. Он занимал в мире свое собственное место, но у него словно подрубили корни, и у Лока не было ни воли, ни даже желания пускать их заново. Его место останется пустым.

Лок отхлебнул тепловатого шампанского и снова наполнил бокал. В сумерках зажигались все новые и новые городские огни. Поместье Грейнджера располагалось за высокой оградой на склоне горы Кэмел, по-хозяйски возвышаясь над Фениксом. Самолет проплыл в небе по направлению к аэропорту Скай-Харбор; его сигнальные огни мигали среди первых звезд. Колибри исчезли вместе с солнцем.

Пора было уезжать. У Ван Грейнджера оставались слуги, и Лок в любом случае не мог сделать ничего, чтобы смягчить его горе или хотя бы ослабить признаки приближавшейся душевной болезни. Он мог лишь превратиться в еще одного слугу в этом доме, подавлявшем его своей иллюзией умиротворенности с намеком на вневременное существование. Ему хотелось вернуться в Вашингтон, заняться каким-нибудь рутинным делом, но старик льнул к нему, словно слепец к прохожему на переходе через улицу.

В открытом окне возникло лицо горничной. Встретившись с ее вопросительным взглядом, Лок махнул рукой, и лицо исчезло. Итальянские черепицы просторного патио бледно светились в полумраке. Огромный дом, выстроенный в стиле мексиканской гасиенды, озарился призрачным светом, лившимся из-за зашторенных окон. Перед уходом лечащий врач Грейнджера обещал дать старику снотворное.

Телефонный звонок ударил по нервам Лока, и его рука автоматически потянулась к трубке. Должно быть, кому-то до него понадобилось позвонить, и переносной телефон был поставлен на его столик. Лок поднял трубку, прежде чем вспомнил, что любой из слуг мог бы ответить на звонок.

– Да? Прошу прощения, это резиденция мистера Грейнджера, – собственный подобострастный тон заставил его улыбнуться.

– Я хочу лично поговорить с мистером Ван Грейнджером. Пожалуйста, соедините меня с ним.

– Мне очень жаль, но сейчас он не в состоянии ответить на ваш звонок.

Тон голоса изменился, словно начался другой разговор, не имевший ничего общего с первым.

– Я хочу передать ему мои искренние соболезнования, – услышал Лок. – Я прочел в газете о гибели его сына.

– Я передам ему ваше сообщение, мистер?..

– Я хочу выразить свои соболезнования лично мистеру Грейнджеру.

– Боюсь, в данный момент он находится под воздействием снотворного. Я сообщу ему о вашем звонке, как только он проснется. Это мистер?.. – Какой-то азиат – Лок понял это по пришепетыванию, легкому проскальзыванию шипящих созвучий в слогах.

Наступило непродолжительное молчание. Затем, словно отрывок из третьего разговора, в совершенно ином тоне:

– Скажите Грейн… мистеру Грейнджеру, что я звоню по срочному делу. Меня зовут Нгуен Тянь.

Значит, вьетнамец.

– Вы скажете ему, – утвердительно произнесли на другом конце провода.

– Я передам. У него есть ваш номер телефона?

– В данный момент я нахожусь в Фениксе. Деловая поездка. Я остановился в «Билтморе», – голос намеренно смягчился. – Я старый друг мистера Грейнджера.

«Старый друг, который не пришел на похороны», – подумал Лок.

В трубке стихло. Затем отрывисто, требовательно:

– Меня зовут Нгуен Тянь. Я знаю, он хотел бы поговорить со мной, и настоятельно советую вам разбудить его. Буду ждать его звонка.

– До свидания, – произнес Лок в ответ длинным гудкам.

Он отодвинул телефон, возмущенный настойчивостью вьетнамца. Какой-то деловой вопрос, неподписанный документ, ссуда или вложение капитала… Бог ты мой! Да, этот парень явно не буддист. Лок усмехнулся, но что-то – либо крепчавший ветерок, либо холодок в словах собеседника – заставило его поежиться. Нгуен Тянь, по существу, угрожал Ван Грейнджеру. Он имел власть над стариком и считал, что Грейнджер не может заставить его ожидать ответа.

«Этот вьетнамец в точности такой же, как Тургенев, – подумал Лок. – Человек, которого Ван Грейнджер боится или должен бояться…»

Сейчас дом казался нематериальным, выброшенным на горный склон по прихоти какого-то великана. Ветер становился все холоднее. Лок размышлял, но не мог объяснить себе происходящее.

– Послушай, Носков, твоя история не произвела впечатления на моего шефа. Придется тебе пошевелить мозгами и придумать что-нибудь получше.

Марфа Тостева улыбнулась таксисту, усевшись в его машину и хлопнув дверцей. Такси стояло третьим в очереди перед отелем «Метрополь». Другие водители притопывали ногами на утреннем морозце, курили и переговаривались друг с другом. Их дыхание белыми облачками поднималось к небу.

– Я все вам рассказал. Больше мне ничего не известно… товарищ офицер, – Носков провел рукой по приборному щитку за рулевым колесом, словно смахивая пыль. В салоне новенького французского автомобиля посторонние запахи отсутствовали. Обогреватель работал, чехлы на сиденьях были чистыми и опрятными.

Но почему Роулс пользовался этим автомобилем? В его распоряжении был лимузины компании, «мерседес» или длинный «ЗИЛ», которым представители «Грейнджер–Тургенев» пользовались для того, чтобы произвести впечатление на русских чиновников из Москвы. Однако Роулс нанял «рено» на эксклюзивной основе, с почасовой оплатой. За куда меньшие деньги он мог бы арендовать лучший автомобиль в агентстве Герца.

– Что натворил американец? – с хитринкой спросил Носков.

– Получил пулю в затылок. Ты что, не читаешь газет? – Марфа расслабилась на пассажирском сиденье, наслаждаясь теплом, исходившим от обогревателя. Носков хмурился, словно обдумывая возможность предложения взятки – испытанного оружия в борьбе с правоохранительными органами.

– Читаю. Но у вас получается, будто вы интересуетесь Роулсом, а не убийцей, верно?

«Верно, – подумала она. – Я вообще не должна быть здесь. Это превышение служебных полномочий». Но она пришла, потому что безразличие Воронцова жестоко уязвило ее, а таксист был единственным, кто мог навести на верный след.

– Мне нужны более подробные сведения, Носков.

– А иначе?..

– Я могу устроить тебе неприятности – возможно, небольшие, но тем не менее досадные. Договорились?

– Ладно, – мрачно буркнул таксист. От его одежды в салоне воняло застарелым потом. Почему Роулс, чистенький и ухоженный, целую неделю сидел за спиной этого человека в потрепанной душегрейке?

– Ты возил его в больницу и на ближайшие газовые скважины. Ты подвозил его к вертолету, когда он собрался в служебную командировку. Расскажи мне все о том вечере, когда ты посадил его в такси и отвез к месту убийства.

– Я не имею никакого…

– Хорошо, хорошо, я почти верю тебе.

– Чертовы менты, – буркнул водитель.

– Что верно, то верно. Тебе, должно быть, жаль, что тебя не допрашивает один из твоих приятелей? Ладно, меня не интересует, кому ты платишь, – только Роулс и только события того вечера.

Носков проехал вперед, встав на второе место в очереди. Одна из дорогих шлюх исчезла в недрах побитого американского автомобиля. Ее шифоновый шарф развевался за плечами, словно королевская мантия. Высокие каблуки, стройные ноги. Поневоле позавидуешь… Носков, наблюдавший за Марфой, недобро усмехнулся, словно угадав ее мысли.

– Тот вечер, – угрожающе повторила она.

– Все было так, как я уже рассказывал. Я отвез его за город. Он сказал: «Все будет в порядке, езжай домой». Утром он собирался позвонить мне, – Носков пожал плечами. – Вот и все.

Марфа вздохнула.

– В какое время он вызвал тебя?

– После полуночи. Я как раз собирался ложиться спать.

– Когда ты подъехал, он уже ждал тебя?

Носков кивнул, потирая свой узкий подбородок, поросший, короткой щетиной.

– Он разговаривал с Антиповым. Об этом я тоже уже говорил.

– Он сразу же сел к тебе?

– Да.

– В каком настроении он был?

– Как обычно, очень доволен собой. Почему бы и нет? У него куча денег и классная работа, а я был для него просто пустым местом.

– Но платил он хорошо, – Марфа заглянула в свою записную книжку, перелистав несколько страниц. – Ты видел лимузин, ожидавший снаружи, когда ты забирал Роулса?

– Где стояла машина? – тихо спросил Носков.

– Антипов утверждает, что на другой стороне улицы, – возможно, в сорока метрах отсюда. Вон там, – она указала рукой, повернувшись на сиденье.

– Может быть.

– Ты не заметил, поехал ли он за тобой?

– Уличное движение было еще довольно оживленным. Я не заметил ничего особенного.

Марфа в упор посмотрела на него. «Скользкий от природы, – подумала она. – Скажет только то, что будет вынужден сказать». Она кивнула.

– Ты не видел, останавливался ли какой-нибудь автомобиль на том месте, где ты высадил Роулса?

– Там? Ну, может быть. Вообще-то мне было не до того. Очень хотелось спать.

– И тебе не показалось странным, что он попросил высадить его посреди тундры?

– Он платил. Его слово было законом. Он сказал, что с ним все будет в порядке: кто-то подберет его. Конфиденциальная встреча – так он это называл. С глазу на глаз, чтобы никто не подслушал. Он не был встревожен. По-моему, он считал, что ему не придется долго ждать.

– Так и случилось, верно?

– Я не знаю! – взвился Носков. – За кого вы меня принимаете?

– Будешь так волноваться, заработаешь ранний инфаркт. Ты видел, как он садился в лимузин, который ехал за вами?

– Я не говорил, что за нами кто-то ехал.

– Ты видел, как он садился в лимузин, или нет?

– Нет. Когда я в последний раз посмотрел на него в зеркало заднего вида, он стоял на обочине дороги.

Марфа снова пролистала свои записи и ненадолго задумалась.

– Тебе приходилось возить Роулса в другие, необычные места?

– Вроде борделя? Нет. Он иногда выписывал себе девушку, правда, не в тот вечер.

– Ты подвозил ее?

Носков кивнул.

– Как ее зовут?

– Вера. Это все, что я знаю.

– Где ты забирал ее?

– В коктейль-баре «Шератон». Я не знаю, где она живет.

Ручка Марфы забегала по бумаге.

– Ты возил к Роулсу кого-нибудь еще? – без особой надежды спросила она.

– Нет… Впрочем, возил одного доктора из больницы. Американца, который там работает.

– Роулс был болен?

– А кто его знает? Может, он страдал чесоткой. Я же несколько раз возил его в больницу.

– Та же самая шутка, что и в прошлый раз. Моему шефу она не понравилась.

– Ходят слухи, что он вообще никогда не смеется.

– А ты бы смеялся, если бы тебе пришлось работать следователем в этой дыре и иметь дело с жлобами вроде тебя? Как звали того доктора-американца?

– Не помню.

– Вспомнишь, если постараешься, – заверила она.

– Смит?

– Попробуй еще раз. Почему тебе так нравится гадить по мелочам?

– Это нормальное поведение по отношению к ментам… в этой дыре, – ехидно отозвался Носков. – Его зовут Шнейдер. Доктор Дэвид Шнейдер. Это все? – он вывел автомобиль на первое место в очереди. – Мне пора заниматься делом.

– А я вредно влияю на твой бизнес? То-то и оно, – Марфа застегнула пальто, поправила шарф и открыла дверцу автомобиля. Комфорт и тепло улетучились в одно мгновение. – Советую больше не ездить по тонкому льду, Носков!

Когда она хлопнула дверцей, таксист скорчил гримасу и непристойно выругался за поднятым стеклом. Марфа улыбнулась и укоризненно покачала головой.

Еще одна шикарная шлюха, окруженная невидимым облаком дорогих духов, продефилировала мимо, даже не взглянув на нее. Высокая, хорошо сложенная, но с суровым лицом, и в глазах – ни иллюзий, ни разочарований. У Марфы внезапно улучшилось настроение. Она помахала рукой Носкову и направилась в кофейный бар отеля.

Американский врач по фамилии Шнейдер и черный лимузин, который Носков скорее всего видел, но пытался забыть. Не то чтобы он знал нечто конкретное – просто это его не касалось. Ему платили не за хорошую память, а угрозы Марфы не представляли для него опасности.

Воронцову это не понравится. Если он узнает…

…А ему придется узнать. Шнейдер был заведующим наркологическим отделением. Почему Роулс захотел увидеться с ним в своем номере, словно вызвал врача на дом? Стоило порасспросить Шнейдера, но для этого требовалось получить разрешение у Воронцова.

– Для вас это добром не кончится! – проревел Воронцов во всю мощь своих легких.

– Ради Бога, майор, – Теплов, содержатель борделя, дергал его за рукав. Обычное благожелательное выражение на его лице сменилось… чем? Нервозностью, чувством оскорбленного достоинства?

Они столпились в узком холле старого дома. Теплов, его мадам и двое вышибал стояли напротив Воронцова, Марфы, Дмитрия, Любина и группы милиционеров. Они напоминали две компании, опаздывающие на поезд и прорывающиеся в противоположных направлениях. Холодный ночной сквозняк проносился над ними и мимо них, словно тоже совершая плановый рейд.

– Пожалуйста, майор, не свистите!

Воронцов демонстративно поднес свисток к губам, надеясь припугнуть хозяина борделя. Вышибалы выглядели озадаченными, как и мадам – толстуха с ярко накрашенными губами, в шелковом халате, свободно облегавшем ее необъятные телеса. Люди из отдела нравов, как правило, вели себя гораздо вежливее. Но, с другой стороны, они обычно заглядывали сюда лишь для того, чтобы получить взятку в деньгах или натурой.

– Смотри, чтобы никто не выскочил из окна без подштанников, Теплов! На улице дрянная погода.

Воронцов наклонился к маленькому бородатому мужчине. Теплова было трудно ненавидеть и невозможно было поместить в жесткие моральные рамки. Марфе, судя по всему, было гораздо проще выражать свое презрение Соне – местной мадам и (в отделе нравов с наслаждением обсасывали эту сплетню) требовательной любовнице крошечного Теплова.

– Мы пришли не взятки собирать, поэтому просто не вмешивайся в наши дела, а мы постараемся вести себя как можно тише. Договорились?

Судя по выражению лица Сони, она хотела возразить, но Теплов быстро кивнул.

– Постарайтесь не расстраивать моих клиентов, майор! И моих девочек…

Воронцов рассмеялся. Любин улыбался до ушей, словно ребенок, попавший в магазин игрушек. Лицо Дмитрия выражало обычное нетерпение.

– Я постараюсь, Теплов, постараюсь.

Он слышал, как наверху открываются и закрываются двери. Каждый, кто решит бежать через окно, будет доставлен обратно сотрудниками милиции, окружившими дом.

– Хорошо, приступаем. Ты знаешь, что нас интересует. О мелочах можешь не беспокоиться.

Теплов облегченно вздохнул, словно Воронцов был неким респектабельным клиентом, склонным к садизму, но готовым хорошо заплатить за свой визит.

Милиционеры начали подниматься по лестнице. Воронцов услышал, как кто-то завизжал от боли, затем послышался хриплый смех. Он улыбнулся уголками губ.

– Сегодня у тебя нет важных посетителей, Теплов? Я очень на это надеюсь.

Теплов с жаром замотал лысой головой. Затем он, казалось, вспомнил нечто, противоречившее его уверенности, но сразу же замаскировал свое беспокойство выражением полной покорности судьбе. Соня пожала плечами и отвернулась, предварительно наградив Марфу надменным взглядом.

– Торопитесь, у вас не вся ночь впереди! – прорычал Дмитрий, поднимаясь по ступеням на площадку второго этажа, где начали собираться взъерошенные полуодетые девицы, предвкушавшие замешательство своих клиентов и готовые подразнить милицию.

– Что вы ищете, майор? – заговорщицким тоном прошептал Теплов, словно мог предложить любой продукт с черного рынка. – Вы же знаете, я ни во что не впутываюсь и строго слежу за своими девочками.

Воронцов похлопал маленького человечка по плечу, развернул его и подтолкнул в сторону его кабинета в глубине первого этажа. Они прошли через две комнаты с кричащей обстановкой, освещенные красными лампами, – почему всегда красными? – заставленные кушетками и диванами. Тихо играла музыка. Затем они миновали кухню, где повар-араб в переднике резал овощи, не обращая внимания на посетителей.

Кабинет Теплова был маленьким и аккуратным, как и его хозяин. Один угол занимал огромный сейф, оставшийся, возможно, еще с дореволюционных времен. Стол стоял перед окном, выходившим на кладбище с полуразвалившейся старой церквушкой. Старый, богатый персидский ковер и два кресла с низким столиком между ними завершали обстановку.

Теплов закурил сигарету и закашлялся. Воронцов принял предложенную сигарету и золотую зажигалку. Перед тем как закурить, он взвесил ее на ладони, словно ручную гранату.

– Ты ведь не собираешься предложить ее мне?

Теплов укоризненно покачал головой. В его коричневых выразительных глазах застыла вековая обида.

– Садитесь, майор.

– Благодарю. А ты тем временем открой-ка сейф.

Теплов озадаченно посмотрел на инспектора, но затем понял, что это не требование взятки, высказанное в самой прямой и обескураживающей манере.

– Там нет наркотиков, майор. По крайней мере, нет того, что вы ищете. Две-три девочки балуются гашишем, но кто может винить их в этом после тяжелого вечера? Кое-кто из клиентов мог без моего ведома протащить с собой возбуждающее… но ничего серьезного.

– Значит, ты слышал?

– О вашей последней неудаче? Да, майор.

– Что еще ты слышал?

Теплов набрал комбинацию, прикрывая замок своим телом. Затем он неохотно распахнул тяжелую дверцу. Воронцов присел на корточки рядом с ним, пошуршал бумагами, отодвинул кучки банкнот, перехваченные резинками, обнаружил фотографию с изображением молодого Теплова и стройной Сони, но не стал делать замечаний по поводу своей находки или ребенка на руках у женщины. Перебрал папки, бухгалтерские книги. Ничего. Он не был разочарован, так как не ожидал существенных открытий. Что-то мог дать допрос клиентов… а может, и нет. Его снова охватила усталость и безразличие.

– Закрой дверь.

Воронцов вернулся в кресло.

– Выпьете, майор?

– Почему бы и нет? Виски.

Теплов наполнил бокалы и опустился на стул за письменным столом. Виски было превосходным.

– Я слышал, вы потеряли человека вчера вечером. Я не играю в такие игры и вообще не состою в высшей лиге.

– Не состоял, это верно. Но, может быть, у тебя появились амбиции? Так случается, когда милиция демонстрирует свою беспомощность.

– Включая и вас? – пробормотал Теплов.

Воронцов вскинул голову. Его глаза угрожающе сузились.

– Поосторожнее, – резко сказал он. Владелец борделя пожал плечами. – Если здесь не найдется вещественных улик, я могу забрать тебя за отказ сотрудничать и промурыжить двадцать четыре часа на допросе.

– Я взял за правило ни о чем не знать, – быстро сказал Теплов.

– Почему?

– Зачем спрашивать, если одного из ваших людей разорвало в клочья?

– Тебе угрожали?

Над ними слышались шаги и голоса. Из холла и снаружи доносились невнятные протесты. Доски пола скрипели от топота тяжелых сапог, выдававшего возбуждение погони.

– Нет. Я просто не лезу в эти дела. Что бы вы ни искали, майор, оно находится не здесь.

– Ты умный засранец, верно?

– Приходится, в этом-то городе. Не слишком ли вы торопитесь, майор?

– Убитый американец – он когда-нибудь приходил сюда?

– Нет. Он пользовался одной из девочек Кропоткина, высококлассных специалисток, которые работают в отелях. Специальный заказ, личные услуги, – он вздохнул. – Когда-то я устремлял свои замыслы в этом направлении, но Соня отговорила меня.

– А наркотики были бы…

– Они были бы выходом в другую лигу, где играют по другим правилам, значительно более опасным, – Теплов подался вперед. – Будьте осторожны, майор. Насколько мне известно, вы терпимый человек, а отдел нравов запрашивает разумную мзду.

Воронцов допил остатки виски.

– Кто именно?

– Да бросьте, вы же на самом деле не хотите этого знать. Но все, что я слышал – а у меня нет ни имен, ни подробностей, что бы вы там ни думали, – наводит на мысль, что дело большое и хорошо организованное, – Теплов развел руками. – Разве вы не понимаете, как…

На его лице неожиданно отразилось разочарование, словно он упал в грязную канаву, поскользнувшись на узкой тропке. Крики снаружи стали более громкими и настойчивыми. В дверях появился Дмитрий с раскрасневшимся возбужденным лицом.

– …Выпрыгнул из окна второго этажа, – выдохнул он. – Какой-то араб. Ждал минуты, чтобы дать деру.

Воронцов заметил, что черты Теплова на мгновение как бы затуманились. Затем на них снова легла маска усталого безразличия. О чем-то догадывается или подозревает? Возможно. Воронцов подошел к Дмитрию.

– В какую сторону он побежал?

– Через кладбище, мимо церкви. У меня не было фонарика…

– Заводи машину, а я отправлюсь за ним. Встретимся на другой стороне кладбища.

Промелькнул коллаж из сердитых, нервных, разъяренных и виноватых лиц. Воронцов выбежал за дверь, скрипя сапогами по смерзшемуся снегу. Дмитрий сразу же бросился к машине.

Воронцов пригнулся, стараясь заметить убегающую фигурку на фоне морозного сияния, но так ничего и не увидел. Дыхание облачками вилось вокруг его лица. Подоспел сержант, за ним неуклюже выскочил Любин, споткнувшийся на ходу.

– Он точно побежал к церкви, товарищ майор, – возбужденно сообщил сержант. – Я не открывал огонь. Вы сказали…

– Все в порядке. Давай за ним.

Мерзлая почва была изрытой и бугристой. Воронцов поскользнулся на обледенелом могильном камне и едва не упал.

– Сержант, включите фонарик, – сердито распорядился он.

Впереди замелькал луч света. На заснеженной траве обозначились черные отметины – следы беглеца.

– Как он выглядел?

– Темное пальто, маленького роста. Думаю, араб.

Они добежали до церкви и помедлили у замшелой стены. Когда сердце Воронцова успокоилось, из всех звуков остался только звук их дыхания. Майор кивнул.

– Свети на следы.

Стена тускло поблескивала инеем. Звуки их шагов и дыхания рождали эхо, похожее на хлопанье занавесок на ветру. След, по которому они шли, ни разу не отклонился от прямой линии, не замер в неуверенности. Сзади доносился рокот автомобильных двигателей и слабые крики протеста: два милицейских «уазика» готовились увезти задержанных.

Но почему убегал этот человек? Трудно было представить себе служащего городской администрации или работника газовой компании – неважно, женатого или нет, – испугавшегося ареста в борделе Теплова или посчитавшего, что он не сможет нахальством или подкупом отделаться от ареста. В сущности, клиенты обычно бывали гораздо больше недовольны прерыванием совокупления, чем задержанием в качестве обычных подозреваемых.

Воронцов услышал звук другого двигателя: мощный, мерный рокот большого автомобиля. Визг шин.

Двор церкви выходил на узкую извилистую улочку старого города. В лицо Воронцову ударил свет фар… Куда, черт побери, подевался Дмитрий?

– Быстрей! – прошипел майор.

Они рванулись к покосившимся воротам. Большой автомобиль уже отъезжал, мигая красными стоп-сигналами.

– Вот дерьмо!

– …лять по шинам? – услышал он.

– Хрена с два достанешь! Где Дмитрий?

Большой автомобиль – черный «мерседес»? – свернул за угол и скрылся из виду. Затем в дальнем конце улицы появилась машина Воронцова. Где-то залаяла собака. Распахнув дверцу на ходу, Воронцов ввалился в салон, плюхнувшись на переднее сиденье рядом с Дмитрием. Любин успел запрыгнуть на заднее сиденье, но сержант опоздал – ему осталось лишь наблюдать за их исчезновением.

– В какую сторону?

– Налево!

Бампер автомобиля ударился о мусорный бачок или, возможно, о тележку, оставленную посреди улицы. Огни другого автомобиля исчезли. Это был «мерседес», теперь уже сомневаться не приходилось. Темное пальто, «мерседес», не хочет оказаться на допросе… Кто? Почему?

Старый город сжимал их узкими улочками, съежившимися домишками, деревянными оградами и сараями, мелькавшими в свете фар. Прошлое России проносилось сериями отрывочных, бессвязных образов.

– Снова налево!

Туда он не мог повернуть, там слишком узко, но, может быть, он не знал об этом… Вероятно, направляется к одной из хорошо освещенных деловых улиц, чтобы затеряться там. Если так, то сейчас надо срезать порядочный кусок пути. Искаженное ужасом лицо в дверном проеме, морщинистый лоб, остатки седых волос. Собака, в последний момент успевшая выскочить из-под колес… Автомобиль так подскочил на рытвине, что у всех лязгнули зубы. Любин наклонился с заднего сиденья; Дмитрий протер затуманившееся ветровое стекло.

– Теперь направо!

Автомобиль свернул в кривой переулок, опасно скользя на чистом снегу. «Мерседес» здесь не проезжал – хорошо! Окна домиков укоризненно подмигивали скудными маленькими огоньками.

…Свет, движение…

– Улица Фурманова! – воскликнул Дмитрий.

– Ждем! – отрезал Воронцов.

Автомобиль высунул нос из переулка старого города, словно оголодавший бродячий пес. Воронцов выгибал шею, глядя в обе стороны вдоль улицы Фурманова. В основном офисы, перемежавшиеся кварталами жилых домов. Здесь было чище и тише, чем на большинстве улиц и аллей нового города. Пешеходы. Редкие автомобили, везущие владельцев домой с работы. Неторопливая вечерняя деятельность. Черный «мерседес»? Он должен появиться из-за…

Воронцов глубоко вздохнул.

– Есть! – торжествующе прошептал он.

Черный лимузин вывернул с Московского проспекта, за два квартала от них, и торопливо пристроился в линию движения, слегка притормозив на скользкой мостовой. Водитель, невидимый за ветровым стеклом, увеличил скорость.

– Перережьте ему дорогу! – завопил Воронцов. – К дьяволу преследование, просто остановите его!

Он пристегнул ремень безопасности, Любин поспешно опустился на заднее сиденье. Дмитрий с разгону вылетел на улицу, и «мерседес», казалось, потрясенно застыл на долю секунды. Дмитрий ехал наискосок, отжимая его к тротуару. Внезапно черный лимузин увеличил скорость, словно таран, направленный на Воронцова. Тот напрягся в ожидании удара и как можно дальше отодвинулся от двери. «Мерседес» вильнул, но неумолимо приближался. Дмитрий по-прежнему направлял «волгу» под углом к линии его движения.

Столкновение. Дверь выгнулась внутрь и уперлась Воронцову в бедро. От столкновения с более тяжелым «мерседесом» автомобиль отбросило в сторону. Любин ругался на заднем сиденье. Лоб Дмитрия кровоточил после удара о ветровое стекло, на котором остались кровавые брызги. «Мерседес»…

…Другой автомобиль врезался в кирпичную колонну, первую в арочном проходе над тротуаром. Пассаж придавал более элегантный вид витринам дорогих магазинчиков, посещаемых в основном гангстерами да иностранными служащими нефтяных и газовых компаний. Ложечки для вдыхания кокаина, шарфы от Барберри, туфли от Гуччи, кружевное нижнее белье, английские сигареты.

Воронцов толкнул изуродованную дверь. В бедре засела тупая боль, но нога не кровоточила.

– Не открывается, сволочь! – в ярости пропыхтел он.

Капот «мерседеса» изогнулся, поднявшись горбом, ветровое стекло покрылось мелкой сетью трещин. Воронцов снова навалился на дверь и распахнул ее. Выпрямившись на нетвердых ногах, он зашагал к лимузину.

Дверца со стороны водителя лимузина раскрылась без труда. Человек за рулем был мертв. На мгновение Воронцов ощутил, как разочарование окутывает его, словно плотный туман. Потом он приподнял легкое тело. Кровь с головы и рта мертвеца осталась у него на руке, черная в неоновом свете ближайшего уличного фонаря. Он огляделся по сторонам. Любин махал рукой, подгоняя автомобили, водители которых замедляли ход, чтобы поглазеть на аварию. Дмитрий, прижимавший ко лбу окровавленный носовой платок, подошел к Воронцову.

Воронцов выключил зажигание и, словно заправский коммивояжер, перевел автоматическую передачу, в нейтральное положение. Его взгляд переместился на узкое смуглое лицо мертвеца. Араб, а возможно, казах или узбек. Небрит. Пальто было мертвецу впору, но почему-то казалось на нем неуместным. Кашемировое, судя по фактуре ткани. Воронцов обыскал труп и вытащил бумажник из внутреннего кармана. Шарф от Барберри, мимолетно заметил он. Это тоже казалось неуместным в сочетании с грязными ногтями и сальными волосами. Покойнику не подходили ни такая машина, ни такое пальто.

Воронцов раскрыл бумажник. Крупные долларовые купюры, настоящая валюта. Ничего русского. Много сотен долларов. Удостоверение личности… Он развернул сложенный кусочек картона.

– Что там?

– Здесь сказано, что он работает монтажником на одной из скважин. Иранец.

Воронцов снова посмотрел на пальто, на мертвое анонимное лицо. Иранский паспорт. Человек родился в местечке, о котором Воронцов никогда не слышал. Неквалифицированный рабочий. Сотни долларов. Газовые компании платили иранцам в рублях.

Воронцов протянул бумажник Дмитрию, нагнулся над телом с ключами в руке и открыл отделение для перчаток. Большой пакет, перехваченный резинкой. Только сейчас ему в глаза бросились золотые кольца на неухоженных пальцах с грязными ногтями. Он вскрыл пакет.

Паспорта. Дюжина паспортов. Американские, швейцарские, австрийские, один британский… Майор тасовал их, как карты. Улица казалась тихой и пустой. Полный тупик.

Лицо мертвеца смотрело на него невидящими глазами и как будто насмехалось над ним. Знающая, самодовольная ухмылка. Потеки крови не делали лицо трупа менее ехидным.

Воронцов снова перебрал паспорта. Американский, британский, швейцарский, голландский… Сотни долларов. Кашемировое пальто и золотые кольца. И все это в распоряжении какого-то подсобного рабочего из Ирана.

– Отбуксируйте автомобиль в гараж для экспертизы, – тихо сказал Воронцов. Выпрямившись, он протянул пачку паспортов Дмитрию, непонимающе смотревшему на него. – Я хочу, чтобы машину разобрали на части и обыскали, миллиметр за миллиметром.

Воронцов повернулся к мертвецу, чья голова свесилась на плечо за окошком автомобиля.

– Кто ты такой, черт тебя побери? – спросил он.