"Палм-бич" - читать интересную книгу автора (Бут Пат)

Глава 6

Впервые за эти недели Лайза полностью отдыхала. Сауна забрала всю лишнюю воду из ее тела, прочистила поры и сняла напряжение в натруженных мускулах. Теперь этот процесс завершился в джакузи. На Лайзу обрушивались струи теплой воды, массируя, размягчая, разглаживая плоть. Не слышалось никаких звуков, кроме ласкового шума ароматизированной воды, а приглушенное освещение снижало воздействие всех внешних раздражителей. Наконец-то Лайза была свободна, могла свободно расслабиться, испытать радость от настоящего, насладиться им. Однако мятущиеся мысли не давали покоя. Столько всего произошло. За этот короткий срок Лайза совершила переход от трагедии до той черты, за которой должен последовать взлет, однако шла она тигриной тропой, тревожной, пугающей, опасной, – при этом отчасти была проводником сама, отчасти ее вели.

Раньше существовали уверенность, уют, любовь – и, конечно же, ее родители, которые воплощали в себе все эти три основы. Болезненное чувство утраты сейчас несколько притупилось, время лечит, однако воспоминания сохранились, реальные и живые. Лайза ощущала прежде всего присутствие матери, по теплым, спасительным запахам которой она тосковала. Огонь поглотил мечты матери, но не сохранились ли они в Лайзе, видоизмененные, пересаженные в тело и сознание новой и достойной их носительницы?

Лайза вздохнула и вытерла бусинку пота со лба. Она оставила намерение поступить в колледж и стать преподавателем. Стоило ли горевать о той жизни, от которой она отказалась? Может быть, если бы она жила в безвоздушном пространстве. Однако вакуум был наполнен. Теперь она стала королевой в собственных владениях, а не раболепной придворной дамой во владениях других. Разумеется, это был бесконечно крошечный феод, но она правила в нем. И всем было очевидно, что Лайза уже добилась успеха. Заявления о приеме лились потоком, и список был почти переполнен. Однако впереди маячили еще более широкие возможности. Благодаря им Лайза сможет преподнести матери самый главный посмертный подарок. В воскресенье она будет сидеть с Дьюками в их частной ложе на стадионе для игры в поло в Палм-Бич, и не как горничная, а как равная. В один прием Лайза осуществила недостижимую мечту Мэри Эллен. Пусть пока что это неустойчивая ступенька на лестнице, однако Лайза явно начинает не с самого низа.

И она не собирается покоиться на лаврах. Она закрепит свою позицию, как наступающая армия, подтянет резервы, прежде чем двинется с плацдарма для ведения завоевательной кампании, после которой Палм-Бич будет лежать у ее ног, безоговорочно отдав все свои сокровища Лайзе Старр. Лайза наслаждалась этой сладостной мыслью, но даже сейчас печаль примешивалась к ней и привносила горечь в ее аромат. Проклятье. Это так несправедливо. Если бы ее мать дожила… Если бы отец и дед… Но все они ушли, и некому было наблюдать за ее первыми осторожными шагами.

Она осталась одна в этом опасном и запутанном мире, полагаясь только на свою сообразительность, красоту и блистательную мечту. Внезапно Лайза ощутила, как уверенность ускользает из ее крепкой хватки, и подкатившемуся к горлу комку поспешили на помощь навернувшиеся на глаза слезы. «Твои враги – мои враги, – любил приговаривать дедушка Джек. – Если кто тебя обидит, Лайза, только скажи мне. Ему нечем станет жевать бифштексы». После этого они всегда смеялись, однако Джеку Кенту действительно доводилось раньше ломать челюсти, а за какое-нибудь реальное или воображаемое оскорбление своей любимой внучки он, вероятно, пошел бы и на более жестокую расправу. При такой поддержке Лайзе практически нечего было бояться. Благодаря воинственности старого Джека и гигантским кулакам отца детство Лайзы протекало совершенно безоблачно. Ни один наглый негритенок в квартале не осмеливался сказать ей какую-нибудь пакость, ни один накачавшийся спиртным пьяница не рисковал делать грязные намеки, когда груди ее стали наливаться, ни один из приятелей не испытывал судьбу, если Лайза говорила «нет». И вот в несколько ужасных минут все близкие исчезли и оставили Лайзу одну. Дитя без матери и отца.

По пылающей щеке Лайзы тихо покатилась большая слеза, смешиваясь с капельками пота, и Лайза вытерла ее рукой. В Палм-Бич никто не будет распускать руки, однако там пользуются словами, острыми, как кинжал. Их защитят юристы, деньги; их поддержат злые языки друзей. Борьба в этом мире будет далеко не легкой и далеко не безопасной. Отчего-то эта мысль доставила Лайзе удовольствие. В конце концов, в ее жилах текла кровь Джека Кента, а если что и воодушевляло – его, так это перспектива хорошей драки, желательно в невыгодной для него ситуации. Отец был несколько иным, однако Лайза помнила, как загорались его глаза в «У Рокси», когда пиво текло рекой и когда какой-нибудь развязный юнец решал, что настало время померяться силами с теми, кто был старше его и лучше его. Она пойдет против всех и победит в этой борьбе. Неважно, из какого калибра ударят по ней, она найдет возможность ответить еще более сокрушительным огнем. Как бы изгоняя из себя быстро усиливающуюся тоску, Лайза опустилась в пенящуюся воду и погрузила голову в тепло. Когда она вынырнула на поверхность, к ней вновь вернулась прежняя уверенность в себе.

Лайза принялась думать о воскресенье. Как там будет? Кто будет? Бобби Стэнсфилд? Эта мысль пронзила ее, как солнечные лучи пронзают тяжелые облака, – внезапно, неожиданно, с таким же согревающим, бодрящим эффектом. Стэнсфилд. Имя, придающее силы для того, чтобы сконцентрировать свое сознание, связать воедино распущенные нити. Это имя несло в себе все: ее прошлое, настоящее и – лелеяла надежду Лайза – будущее. Может быть, он был всего лишь символом того мира, который она искала, символом пугающе могущественным, из плоти и крови.

Обласканная теперь солнечными лучами, как лепесток готового раскрыться цветка, Лайза в ответ широко раскинула ноги и подставила раскрытые бедра приятным струям воды. В сознании Лайзы хранилось воспоминание о сияющих голубых глазах и о звонком голосе, который имел смелость восхищаться тем, что, как она знала, способно было вызывать восхищение. Слава Богу, она действительно красива, но ведь и он красив. Все, как предсказывала ее матушка, и даже более того. Что же произойдет теперь? Увидит ли она его еще раз? В воскресенье. Если нет, то, может быть, на какой-нибудь следующей вечеринке у Джо Энн. Последние слова Бобби в ресторане содержали недвусмысленный намек на то, что он надеется на такую встречу.

Нужна ли она ему? Понравилась ли она ему? Сможет ли он полюбить ее? Стать ее возлюбленным? Приятные размышления забирались все дальше и дальше, в то время как столб воды восхитительно играл с самым потаенным уголком ее плоти.

До сих пор она не испытывала желания ощутить тепло тела, ласковые прикосновения любимого. Такие вещи Лайза всегда рассматривала как нечто второстепенное. Это произойдет после того, как устроится ее жизнь. Тогда это станет забавным, даже очаровательным занятием, однако ему будет отведен лишь досуг – в иерархии наслаждений где-то между пьесами Теннесси Уильямса и концертами музыки кантри в субботний вечер. Лайза никогда не могла понять людей, жизнь которых была подчинена любви. Это представлялось ей абсолютно нерациональным, изначально безответственным. Для нее основой всего был самоконтроль – контроль над своим телом. У нее были мальчики, однако они никогда не становились ее жизнью, своими неопытными движениями и неумелыми губами они так и не сумели склонить Лайзу к тому, чего так отчаянно желали. В один прекрасный день это случится. Однако Лайза при этой мысли испытала скорее любопытство, чем нетерпение.

Она тихонько сползла со своего места, слегка придвинулась к ласкавшей ее водяной колонне, наслаждаясь все более настойчивой игрой воды при приближении к ее источнику. Ухватившись обеими руками за стенки ванны, Лайза прижалась к круглому отверстию, упиваясь восхитительным чувством давления бьющего в нее потока. Она подыскивала нежные слова для сладострастной поэмы, которая складывалась у нее в голове. В Лайзу била крепкая и сильная струя, длинная и изящная, она бесстыдно проникала в нее и овладевала ею. Лайза изогнула бедра, удаляясь от источника удовольствия, подставляя мощному давлению воды крепкий лобок, плавные линии того места, где сходились ее ноги.

Затем, очень медленно, как бы не желая потревожить или отпугнуть своего водного возлюбленного, Лайза повернулась и подставила ему попку. Поток жадно обрушился на щель между круглых ягодиц, отыскивая скрытое отверстие – чтобы любить его, нежить своим крепким касанием. Сознание Лайзы прорезали острые уколы удовольствия, и она принялась двигаться, чтобы усилить ощущение. Согнувшись в талии, с идеально прямым позвоночником, Лайза опустила подбородок на поверхность воды, одновременно резко подавшись в сторону стены джакузи. Вступив в сладостный сговор с дерзким водяным потоком, она позволяла ему овладеть собой. Однако внутренне Лайзе удалось достичь желаемого сочетания безжизненного, механического воздействия, агрессивный напор которого она столь ощутимо испытывала, с волшебным видением, и оно обрело душу. Душа принадлежала Бобби Стэнсфилду.

Образ, возникающий в пелене пара, вспугнуло бестактное дребезжание неуместного, беспардонного звонка в дверь.

Господи! Черт побери!

Лайза попыталась отключиться, удержать хрупкую мечту, обещавшую столь много.

Пока она старательно восстанавливала ускользающую грезу, звонок стих. Лайза вновь приняла позу, чтобы возобновить имитацию божественного прикосновения, но лишь только она напнулась, как чей-то палец снаружи у двери вспугнул водяной палец. На этот раз звонок был настойчивей. Своим прерывистым ритмом он намекал, что звонивший знает: есть кому открыть двери изнутри.

Изящно изогнувшись, Лайза выскочила из водяного чрева, схватила полотенце и прошлепала по гимнастическому залу к выходу.

– Ну, кто там? – прокричала она сквозь запертую дверь.

В Уэст-Палме незнакомцам двери не открывают.

– Это я, Джо Энн, – послышался уверенный ответ, показывающий, что гостья не обескуражена явно раздраженным тоном вопроса.

– О, Джо Энн. Погоди секунду, я сейчас отопру. Я прямо из джакузи.

Джо Энн нисколько не отпугнул недостаток приветливости в голосе девушки. Лайза Старр, прямиком из джакузи, была для нее поистине лакомым кусочком. Когда дверь распахнулась, и истина подтвердилась, Джо Энн сделала ранее намеченный ход.

– Я как раз проезжала мимо и увидела, что свет включен. И я подумала: чем это ты занимаешься?

Джо Энн лгала, глядя прямо в глаза Лайзы. С этой стороны Клематис-стрит никуда не вела. Последние пару дней Джо Энн подъезжала к гимнастическому залу каждый раз, когда оказывалась по эту сторону моста. Похоже, ее маневры принесли плоды.

Местная география Лайзе была знакома; вряд ли Джо Энн случайно оказалась на пороге ее заведения, хотя причины, которые привели ее сюда, были весьма загадочны.

– Ну что, позволишь мне зайти? А то я тут замерзну насмерть.

Обе рассмеялись. – Температура в Уэст-Палме доходила до восьмидесяти восьми градусов.

– Разумеется, заходи.

– Знаешь, Лайза, я не хочу тебе мешать. Давай-ка возвращайся в свои целебные воды. А что, я могу и присоединиться к тебе? Конечно, если ты не против.

– Нет, разумеется. Заодно просветишь меня насчет того, что будет в воскресенье.

Конечно, Лайза не нуждалась в непрошеной гостье, потому что хотела побыть одна в горячей ванне, однако она помнила, что Джо Энн была волшебным пропуском в пещеру Палм-Бич. Разумней с достоинством уступить.

Джо Энн сознательно замешкалась и пошла следом по короткому коридору, который вел к джакузи. Впереди нее шла Лайза, завернутая в полотенце, из-под которого капала вода. Джо Энн мысленно уже видела ее обнаженной. Широкие, прямые плечи, округлые мускулистые икры, изящные, с прекрасным изгибом ступни, безупречно ухоженные пальцы ног. Длинные темные волосы, сырые и растрепанные, ниспадали на плечи, на которых еще блестели бусинки влаги – пота, воды. Лайза двигалась танцующей, свободной походкой – возможно, несколько слишком энергичной, несомненно атлетической, но типичной женской. Ощутив нарастающие внутри знакомые ощущения, Джо Энн почувствовала небольшую дрожь возбуждения. Через пару секунд эта скульптура обнажится. Можно было без труда предсказать, что баллы будут высокими.

Так и получилось. В течение коротких сладостных секунд, пока белое полотенце падало на мозаичный плиточный пол, Лайза Старр стояла нагой на краю джакузи.

Освещение, по-прежнему тусклое, придавало ее фигуре эфемерный, нереальный вид – поздневикторианская фотография: купальщица, застигнутая врасплох на берегу какой-то медленной индийской реки. Тело, разумеется, было волшебным, к тому же Лайза застыла на мгновение и расслабленной позе профессионального атлета, выставив одну ногу перед другой, и в слабом освещении вырисовывались контуры группы гладких четырхглавых мышц, идеальный треугольник темных и загадочно волнующих волос, плавные очертания тугого живота. Пальцы изящно свесившейся правой руки застыли в покойном положении, словно у какой-то греческой богини; левая рука была поднята на уровень плеча, переходя через• прекрасно оформленные грудные мышцы к высокой груди. То ли из-за жары, то ли из-за бьющих струй воды нежно-розовые соски напряглись и поднялись – а может быть, эта девочка всегда выглядит так, и груди у нее от природы конической формы, словно пирамиды, приковывающие к себе внимание, требующие восхищения, притягивающие своим очарованием, провоцирующие на рискованное прикосновение?

Джо Энн зачарованно впилась глазами в готовое скрыться видение, пытаясь навсегда запечатлеть его в альбоме своей памяти. И тут Лайза ступила в пенящуюся воду, и видение скрылось.

В этот миг Лайза непостижимым образом сознавала, что жадные глаза впитывают в себя ее образ. Лайза была далека от того, чтобы услышать приглушенную музыку желания, которая тихо начала наполнять собою все пространство вокруг нее, но интуитивно ощутила, что вода спасет ее от внезапно возникшей непонятной, экзотической опасности, такой тревожной и волнующей. Пузырики воды пробежали по коже, которой касался взор Джо Энн, и Лайза ощутила необъяснимую дрожь, промчавшуюся вверх и вниз по ее изящной спине.

Она повернулась к Джо Энн с удивлением, вопрошающим выражением лица. Женщины всегда проявляют мимолетный интерес к виду тела друг друга, и Лайза, будучи профессионалом в своей области, не была исключением. Однако отчего-то на этот раз она почувствовала нечто большее, чем интерес. Лайза на секунду отвела глаза в сторону от непонятного смущения, но тут же вновь подняла взгляд под воздействием какого-то сильного магнитного поля, о существовании которого она подсознательно догадывалась. Джо Энн смотрела на Лайзу, и в этом взоре было нечто гипнотическое. Взгляд был ленивым, уверенным, подбадривающим, и в то же время пугающе могущественным, не позволяющим себя игнорировать.

«Я полностью одета, однако скоро я буду голой. Я хочу, чтобы ты смотрела, как я раздеваюсь», – говорили глаза Джо Энн, и, не смея, не желая воспротивиться приказу, Лайза обнаружила, что подчинилась. Она наблюдала такую картину тысячу раз, но в данном случае раздевание было исполнено значения, несло в себе совершенно не поддающийся объяснению аромат принудительного тайного созерцания. Как Лайза ни старалась, она не могла избавиться от ощущения, что подсматривает сквозь замочную скважину.

Пальцы играли с большими латунными пряжками двух толстых кожаных ремней, которые перетягивали осиную талию Джо Энн. Неторопливо, томно она приспустила голубые джинсы и чуть стянула белые шелковые трусики. Глаза ее теперь смеялись, дразнили, подбадривали Лайзу, предлагая ей перевести взор на самое заветное место.

Лайза почувствовала, как в горле у нее пересохло. Она попыталась сглотнуть слюну и внезапно поняла, что сделать это, оказывается, трудно. Тогда, явно не в силах сопротивляться беззвучному приказанию, Лайза опустила глаза и беспомощно стала рассматривать волосы на лобке, обрамленные, словно какая-нибудь бесценная картина, рамкой приспущенных джинсов. Вполне сознавая производимый ею эффект, Джо Энн не стала спускать джинсы ниже. Вместо этого она потянулась выше, к пуговицам небесно-голубой шелковой рубашки мужского покроя, под которой уже напряглись ее крепкие соски. Дергаясь на ниточках опытного кукловода, Лайза вновь подняла взгляд, чтобы полюбоваться дерзкими, самоуверенными грудями.

От затянувшегося молчания стало неуютно, однако говорить было не о чем. Порочный союз вступил в начальную фазу формирования, однако цель его была все, еще плохо определена и едва обозначена. С нарастающим ужасом Лайза ощутила, как чудовищную сухость во рту начинает компенсировать повышенная влажность совсем в другом месте.

Джо Энн все это чувствовала, видела по смущенному взору. Как часто это происходило именно по такому сценарию. Чуждый акт, невообразимый и нежеланный, превращался в страстно желаемый благодаря искусству соблазнительницы. И вот уже быстро Джо Энн спустила с себя брюки, трусики, сняла хлопчатобумажные носочки и плавно соскользнула в воду. Тем не менее, она сохраняла молчание. Слова могли разрушить магию.

Сидя напротив своей жертвы в бурлящей воде, Джо Энн выжидала и ловила то мгновение, которое умела столь легко угадывать.

Медленно, как восходящее солнце, в голове Лайзы зрело понимание происходящего. Впервые в жизни ее возбудила женщина, фантастически красивая и могущественная голая женщина, которая сидела в нескольких дюймах от нее в пенящихся, ароматных потоках ее же собственной ванны.

Но как же это произошло? Или же это просто следствие ее собственного стремления самоудовлетвориться, отчаянные попытки возбужденного сознания, ищущего предмет, на котором можно сконцентрировать чувственность? Нет. Дело не просто в ней. Лайза была далеко не пассивным наблюдателем всего того, что происходило. Она источала реки сладострастия, которые проникали под кожу Лайзы, возбуждая каждое ее нервное окончание. Груди ее набухли, в животе явилось ощущение пустоты, и, что более существенно, такое же ощущение пустоты возникло между ногами.

Смеющиеся глаза Джо Энн сверлили ее, угадывали ее смятение, изучали чувство, которое быстро превращалось в желание самой Лайзы, и одновременно делали его все более сильным. И вот уже с уверенной, понимающей улыбкой на полуоткрытых губах Джо Энн преодолела короткое расстояние, за которым наступала их близость.

Поцелую предшествовала целая вечность. Он возник как медленное, ленивое действо, которое, казалось, никогда не завершится. Скользящие губы, теплые, мягкие и сухие, как воздух в пустыне, сначала не касались Лайзы. Они царили в пространстве и времени сперва в нескольких дюймах от губ Лайзы, а потом ближе. Через губы до Лайзы доносилось горячее, ароматное дыхание, которое обдувало ее лицо, сладостно проникало в ноздри, покрывало испариной ее кожу. Затем губы опустились на Лайзу, осторожно и спокойно осуществляя свою миссию милосердия и порабощения. Лайза почувствовала, как вся ее спина покрылась испариной от движения этих необыкновенных губ по ее губам – изучающих, любопытных, нежно говорящих на беззвучном языке любви. И тем не менее, это был еще не поцелуй, а договор, нерушимый союз, заключаемый для того, чтобы пуститься в путешествие по неизведанным морям сексуального экстаза. Скоро, благословенно скоро появится язык. Впервые в жизни Лайза оказалась в роли беспомощного пассажира; какое бы действие ни происходило, она была вынуждена так или иначе согласиться на него. Пассивное приятие этих губ было окончательным, словно подпись на некоем мистическом контракте.

Как бы принимая капитуляцию, Джо Энн поторопилась закрепить свои позиции. Задержавшись губами в уголке полуприкрытого рта Лайзы, Джо Энн лизнула ее, пробежав влажным, сладким язычком сначала по верхней, затем по нижней губе, смочив сухую кожу слюной.

Лайза подавила тихий стон удовольствия, ощутив внутри наплыв влаги. Она откинулась на стенку джакузи и, целиком раскрываясь, вытянула перед собой ноги.

Джо Энн увидела жест уступки и поспешила воспользоваться им. Пальцами она искала и щупала под водой твердые, как камень, соски, играла с почтительным удивлением крепкими грудями, мысленно сопоставляя ощущение от прикосновения с тем образом, который она запомнила. Тихонько, но настойчиво она сжала тугую плоть между большим и указательным пальцами и, пробежав языком по контурам зубов Лайзы, глубоко погрузила его в рот, наслаждаясь его изысканной влагой. Теперь она полностью сконцентрировалась на поцелуе. Тело Джо Энн практически растворилось. Оно стало просто придатком, дополнением к ее могущественному рту. Она ласково оглаживала руками горящие щеки Лайзы; язык Джо Энн, изобретательный, непредсказуемый, опытный в умении возбуждать, беспрестанно раздувал языки пламени бурлящего желания Лайзы. Напружинив предплечья, Джо Энн придвинула к себе девушку, правой рукой наклонила ее голову и зарылась в мокрые волосы, заставляя ее прижаться ртом к своему рту. Моментами, когда губы оказывались притиснутыми друг к другу, а язык пытался проникнуть в самые дальние уголки горла Лайзы, в этих объятиях чувствовалось отчаяние. Тут же язык начинал играть, дразнить, полизывая и щекоча, купаясь в вожделенной влаге. Время от времени Джо Энн ощущала острые зубки и мгновенное возбуждение от сладостной боли, когда Лайза пыталась добиться и своей порции восторгов, сжимая настырный язычок между белоснежными зубками, щипая, покусывая его, призывая к порядку, прежде чем вновь подчиниться его бесконечно приятному диктату.

Лайза беспомощно погибала в сражении с этим поцелуем. Это были война, жизнь, любовь. Ничто не имело значения. Ни тщеславие, ни воспоминания, ни счастье. Это была не прелюдия и не эпилог. Это была единственная реальность, квинтэссенция настоящего, самая суть блаженства.

Длинный и тонкий, язычок Джо Энн проник теперь в нее, двигаясь медленно и обдуманно. Лайза любила его и, готовая принять его, старалась облегчить его продвижение, приносящее удовольствие, желала, чтобы он проник вглубь, прокрался еще дальше в ее сознание, чтобы усилить дикую круговерть радостного чувства, которое, разбушевавшись, стало неподвластно ей.

Держа вибрирующее тело в своих руках, Джо Энн – почуяла приближение развязки. Невинная свежесть девушки воспламенила се и заставила сломя голову броситься вниз, отдавшись без оглядки естественным импульсам. Лайза Старр – самая сладостная и самая лучшая. Ее прекрасная девственность лежала как на ладони, прося удовлетворения, умоляя о нем, требуя его. Она была даром, божественной жертвой богам страсти, которым служила Джо Энн.

Не сейчас. Не сейчас. Джо Энн принудила себя принять решение, заставила себя сделать невозможное, притормозить несущуюся во весь опор, но вовсе не неуправляемую колесницу взаимного желания. Дрожащая и извивающаяся в экстазе, Лайза заставляла Джо Энн чуть ли не всеми фибрами своего существа желать сладостного конца; но в ней жила и крепкая, стальная решимость.

Сверхчеловеческим усилием Джо Энн сбила накал яростного желания и замедлила темп поцелуя, нежно полизывая жадный, внезапно ставший небезопасным рот. Джо Энн подняла указательный палец правой руки и, чтобы разъединить их губы, прикрыла им рот Лайзы, одновременно оттолкнув ее. Она нежно посмотрела на разгоряченное лицо, вложив в свой озабоченный взгляд как можно больше любви. Затем, по-прежнему молчаливо, она поднялась и выпрямилась на выступе, где сидела Лайза. Она стояла, высокая и очаровательная, непредсказуемая, волшебная, возвышаясь над оказавшейся меж ее ног будущей любовницей.

Лайза ощутила, как волнующее предвкушение внезапно наткнулось на сомнение. Перед ее взором находилось то, из-за чего она оказалась в столь сложной ситуации. Волоски сверкали от воды, пухлые розовые губки имитировали обещание тех, других губ, которые она любила всего несколько секунд назад. Лайза вопросительно подняла голову. В ответ. Джо Энн заговорила, впервые за все время:

– Не сейчас, Лайза. Не сейчас, любовь моя.

Через секунду Джо Энн уже выскочила из воды, вновь представ томительным, но отстраненным образом. Она грациозно изогнулась, подхватив полотенце, и, оставив Лайзу в разочарованном оцепенении, через мгновение исчезла.

Мысли Лайзы, сидящей в лимузине Дьюков, который мчался по бульвару Форест-Хилл к полям поло в Велингтоне, были в смятении. События неслись слишком быстро. Приятные, странные, пугающие события. Эта благоухающая, мило щебечущая миллиардерша, сидящая рядом с ней, безусловно, совращала ее. Джо Энн с самого начала разыграла все как по нотам. Когда Лайза забралась в гигантский салон лимузина, Джо Энн чмокнула ее в щечку, словно она была ее любимой племянницей. Естественно, она должна была вести себя так, будто ничего не произошло. Лайзу это устраивало во всех отношениях. Насколько она могла понять, губы Джо Энн Дьюк оказались опасным оружием, и меньше всего сейчас, а если уж говорить по большому счету, то и вообще когда бы то ни было, Лайзе хотелось пережить вновь события, которые чуть было не привели ее к падению.

Лайза глубоко вздохнула и постаралась скрыть волнение. Наконец-то она вырвалась на скоростную дорожку и оказалась у предела своих мечтаний о Палм-Бич, и хотя это было прекрасно, но в то же время и жутко. Бобби Стэнсфилд также оказался в числе приглашенных. Она снова увидится с ним. Господи, только бы пришел. Человек вроде Стэнсфилда вполне может отказаться в самую последнюю минуту. Кризис в Южной Америке. Какие-то проблемы с процентными ставками, и его вызвали. По его глазам Лайза видела, что она нужна ему, в точности так же, как и сама она призналась ему взглядом в своем желании. Когда они встретятся, опрокинется небосвод. Только так. Вот только одна загвоздка. Ее надули с одеждой.

То был древнейший трюк в женском арсенале, и Лайза попалась на него. Еще в самом начале недели она спросила, что надеть. «О, что угодно, дорогая. Там все по-простому. Мы не наряжаемся», – без тени сомнения ответила Джо Энн. Лайза поверила ей на слово. Из своего скромного гардероба она выбрала простое хлопчатобумажное летнее платье, короткое, выше колена. Чрезвычайно скромный ансамбль довершали пара танцевальных туфелек на белой резиновой подошве да верный ракушечный пояс, некогда служивший источником гордости и радости для ее матери. Голые ноги. Никаких украшений. С этим резко контрастировал двубортный цвета морской волны костюм Джо Энн от Ив Сен-Лорана. Сужаясь конусообразно от широких плеч к узкой талии, он облегал гибкое тело и смело обрывался на уровне колен, где разрез спереди иногда открывал блистательную внутреннюю линию бедер. Большие латунные пуговицы, яркие и сверкающие, прекрасно сочетались с белоснежными перчатками. Яркие цветовые пятна создавали два шелковых красно-бело-синих шарфа – один был франтовато выпростан из-под полы жакета над левым бедром и каскадом ниспадал на верхнюю часть ноги, второй – аккуратно повязан вокруг шеи и скреплен* большой аметистовой брошью, щедро усыпанной бриллиантами. Серьги, представлявшие уменьшенную копию броши, сверкали и переливались на фоне ошеломляющего тюрбана в красную и черную полоску, свободный конец которого веером в египетском стиле раскинулся по внушительным плечам.

Она выглядела гораздо больше, чем на миллион долларов.

Захватывающий дух наряд выбил почву из-под ног Лайзы именно в тот момент, когда ей больше всего требовалась опора. Одним махом она была низведена до положения бедной родственницы из провинции. Охватившая было Лайзу паника сменилась легким раздражением от того, что ее так здорово подставили. Теперь же раздражение уступило место наплевательскому отношению ко всему окружающему, что вполне устраивало Лайзу.

Гигантская машина величественно проплыла через ворота Поло-клуба, и водитель снисходительно махнул угодливо отступившему охраннику, в чьи обязанности входило отсеивать посторонних. На полукруге подъезд – ной аллеи ожидание было сведено к нулю, и швейцары облепили их, как щенки соски суки. В прохладном вестибюле Лайза приготовилась к прыжку головой в омут. Наконец-то. Врата рая. Метрдотель, выступая в роли Архангела Петра, оставил свой аналой, за которым принимал заказы на столики, и бросился приветствовать гостей.

– Мистер Дьюк, миссис Дьюк. Добро пожаловать. Ваш столик ждет вас, а сенатор Стэнсфилд прибыл всего пару минут назад. Надеюсь, что обед вам понравится. Пожалуйста, пройдите за мной.

Лайза едва осознавала, что происходит вокруг нее. Больше всего ее занимал стук прыгающего в груди сердца. При упоминании официантом имени Бобби сердце пустилось в дикий боевой танец, и никаких признаков его окончания не наблюдалось. Он здесь. Вон там, возле окна, уже начавший привставать при их появлении в заполненном народом зале. Какой-то зачарованный вечер. Так казалось Лайзе. Она бросилась в романтический омут очертя голову, и все банальности, существующие в мире, оказались правдой. Так вот что значит быть на седьмом небе. Со всех сторон к ней поворачивались бронзовые и алебастровые лица – белые лица женщин и коричневые лица мужчин, – с интересом завсегдатаев рассматривающие затесавшегося к ним чужака. Но Лайза их не видела. Словно управляемая на расстоянии, она обошла ломящийся от яств буфет и направилась к столику Дьюков, расположенному на почетном месте у венецианского окна, из которого открывалась панорама ухоженных зеленых полей для игры в поло.

Бобби Стэнсфилд поднялся, чтобы поприветствовать их.

От первых же его слов стало необычайно легко. Одет он был с подчеркнутой простотой: рубашка «Лакост» в серо-белую полоску с открытым воротом, серые шерстяные брюки и черные мокасины «Коул-Хейн» – и не отрывал от Лайзы проникновенного взгляда.

Как замечательно! Лайза Старр. Девушка, которая преображает жизнь.

Он продолжал наблюдать за Лайзой, одновременно обращаясь со значительно менее теплыми приветствиями к Дьюкам. Подчеркнуто холодно Бобби поздоровался с Питером Дьюком, на котором были безупречный синий блейзер и белые брюки.

Если Джо Энн и задела относительно равнодушная встреча, то она никак не собиралась этого показывать.

– Извините, мы задержались, сенатор. Это все из-за Питера. Вы же знаете, какой он тщеславный. Одевается гораздо дольше меня.

И Лайза, и Бобби рассмеялись при этих словах. Вид у Питера Дьюка был такой, словно он только что получил приглашение нести гроб на похоронах товарища. Лайза тут же прекратила смеяться, потому что заметила, что объект остроты вовсе не разделяет веселья, в то время как Бобби продолжал хохотать. Она тут же сделала выводы. Компания будет далеко не дружеская. Холодная война между Бобби и Питером Дьюком явно находилась в самом разгаре. Джо Энн в лучшем случае занимала нейтральную позицию, но, скорее всего, была склонна выступать против супруга. Для самой Лайзы Бобби, казалось, уже стал больше, чем союзником, а отношение к ней Джо Энн было отнюдь не доброжелательным, если судить по уловке с одеждой. К черту. Она рассчитывала, что сложности для нее будут связаны только с общением с незнакомыми. Но теперь стало ясно, что центр схватки находится именно здесь, за этим столом.

При появлении официанта с вином установилось хрупкое перемирие. Длилось оно недолго.

Бобби повернулся к Лайзе, внимательный, заботливый.

– Это шампанское прекрасно идет с апельсиновым соком, но одно шампанское я бы пить не стал.

От произнесенных им слов почему-то не веяло снобизмом. По крайней мере, так показалось Лайзе. Для нее шампанское было дорогим шипучим напитком, который пьют по праздникам. Однако можно было предположить, что такие люди, как Бобби, очевидно, употребляют шампанское постоянно и вполне способны отличить один сорт этого напитка от другого.

– Если уж на то пошло, то я вообще бы не пил его, ни с апельсиновым соком, ни без, – чопорно сообщил Питер Дьюк и с кислым самодовольством оттопырил губу. – От этой испанской мочи потом бывает самое мерзкое похмелье. Следующий день можно считать пропавшим. Я бы предпочел «Кровавую Мэри», Лайза.

Его замечание говорило о многом. В доме Дьюков шампанское всегда было французским, неизменно из сортов винограда одного периода – на настоящий момент 1971 и 1973 годов – и самых лучших марок: «Крюг», «Луи Редерер», «Боллинжер». Бутылка испанского «Кордорниу», поданная на поздний завтрак в воскресенье в клубе «Поло и кантри» в Палм-Бич, для винных погребов Дьюка значила бы то же самое, что таракан в баночке с кремом для лица.

Цель Питера Дьюка заключалась не только в том, чтобы утвердиться в роли знатока. Он подразумевал, что Бобби Стэнсфилд не только простой обыватель, но к тому же и нищий. Стэнсфилду не по средствам избегать тяжелых похмелий. Он готов пить дерьмо и забивать вкус этого дерьма апельсиновым соком. Этот тонкий намек был всеми хорошо понят. Дьюки могли купить Стэнсфилдов в любое время дня и ночи.

Бобби принял это к сведению. Тем не менее, политиков такого калибра нельзя достать теми дротиками, которые бросал Питер Дьюк.

– Вероятно, Питер, тебе необходимо быть в форме завтра утром.

Безобидное, на первый взгляд, замечание Бобби Стэнсфилда было столь же невинно, как чикагский политикан, подсчитывающий долларовые банкноты в прокуренной комнате.

Лицо Питера Дьюка покраснело, когда до него дошел смысл издевки. В последние дни утро у него начинаюсь поздно, и перед ним возникала проблема, чем заполнить пару часов перед тем, как подходил срок, когда прилично начинать надираться снова. Имело пределы и время, уходящие на телефонный разговор с брокером по поводу произошедших накануне подвижек на рынке, в результате которых Дьюк становился на несколько миллионов богаче или беднее.

Джо Энн подлила масла в огонь, открыто рассмеявшись.

– Видишь ли, Бобби. Любое утро бедного Питера можно считать пропащим. Думаю, здесь дело не в качестве тех напитков, которые он употребляет, а в их количестве;

Лайза сдержала смех. Она уже знала цену Питеру Дьюку. Он представлял собой ленивую и надутую бездарь, наиболее значительным достижением которой было появление на свет Божий. У него были лишь деньги.

Реакция Питера превзошла все ожидания. Сначала совершенно переменился цвет его лица. На скулах появились двойные красные пятна, похожие на пятна крови самурая, сделавшего себе харакири. Затем, швырнув смятую льняную салфетку на стол перед собой, он внезапно поднялся, и от резкого движения загремели фарфор и приборы.

– Послушай ты, драная корова. Не смей больше так со мной разговаривать. Особенно перед этой своей любовницей из спортзала и каким-то потрепанным политиканствующим позером.

Говорил Питер не самым громким голосом, однако на расстоянии в двадцать футов все, у кого уши не были заложены ватой, услышали его речь. Засим Питер удалился с поля боя. Повернувшись спиной к удивленной троице, он прошествовал из переполненного посетителями ресторана, не удостоив внимания двух-трех приятелей, которые пытались заговорить с ним над ходу.

На некоторое время шум голосов стих. Но ненадолго.

Завсегдатаям Поло-клуба были не в диковинку подобные сцены.

Много принял? Застукал кого-то с женой? Кокаиновый заскок? Да что угодно. Через несколько секунд они вновь сосредоточили внимание на своих делах.

– Извините. Не знаю, что это на Питера напало в последнее время. Он стал чертовски развинченным.

– Козел он, – просто сказал Бобби, и Лайза была более чем склонна согласиться с ним.

В качестве жеста солидарности все они заказали шампанского с апельсиновым соком.

– Итак, Лайза, закажем что-нибудь для тебя поесть. Все эти твои тренировки сжигают массу калорий.

Бобби Стэнсфилд встал и подвинул Лайзе кресло. Джо Энн пришлось усаживаться самой, и впервые на ее лице отразилось неудовольствие. «Эй, погоди-ка, – казалось, было написано на нем. – Эта провинциалочка – мое творение. Смотри, но руками не трогай и не забывай, что главная здесь я».

Бобби и Лайза совсем не замечали ее неудовольствия, и оба уже находились в таком состоянии, что, заметь они это, им было бы все равно. Что касается Лайзы, то она от Бобби ничего не требовала, и любое его действие ее вполне устраивало. Однако сам Бобби не привык к пассивности. С того момента, как он впервые увидел эту прекрасную девушку, в нем проснулись все его самые могучие инстинкты охотника. Конечно же, у него был большой опыт по части соблазнения, однако Бобби не ЗНАЛ, насколько искушенной является Лайза. Поэтому он отпустил тормоза и взял на вооружение все свое стэнсфилдовское очарование, даже не подозревая, насколько избыточны в данном случае были его усилия.

Для него были очевидны несколько истин. Во-первых, с социальной точки зрения, Лайза очутилась не в своей весовой категории. Об этом свидетельствовал ее наряд, и это подтверждали ее манеры. Но в то же время она вела себя вполне непринужденно. Может быть, временами не совсем уверенно, но, во всяком случае, не ретировалась от окружавших ее тяжеловесов. К тому же, Лайза, без сомнения, обладала некой стихийной силой, что создавало вокруг нее определенную ауру. Эта девушка не испугается ни людей, ни условностей, ни самой жизни. Такие всегда привлекали Бобби. Большинство политиков в душе авантюристы.

Стоя в очереди возле роскошного буфета, накрытого на огромном Т-образном столе, Бобби покровительственно вел Лайзу через светское минное поле.

– Главное – провести несколько разведок. Начни, наверно, с холодного овощного супа, а затем переход к моллюскам. Эти крабы просто восхитительны. Некоторые просто наваливают их себе на тарелку; а венчают блюдо ростбифа с яблочным пирожком.

В Джо Энн, находившейся за его спиной, нарастало раздражение. Она уже потеряла сегодня мужа. А теперь складывалось впечатление, что она теряет и одну из самых очаровательных девушек, которых ей приходилось встречать.

Пришло время немного напомнить о своих полномочиях и щелкнуть кнутом на арене. Джо Энн оглянулась в поисках подходящего субъекта.

Мимо спешил маленький человечек, несколько напоминающий школьного учителя. Джо Энн, словно змея моментально обвила его единственную руку.

– Джон, как я рада видеть вас. Должна вас представить моей новой находке. Лайза, это лорд Каудрей. Он является членом совета управляющих и состоит везде, где только можно состоять. Ты, наверно, слышала о Каудрей-парке в Англии? Это поистине Мекка любителей поло.

Лайза протянула руку. Она никогда не слышала о Каудрее, никогда не была знакома раньше с английским лордом, и ей вовсе не нравилось представляться в качестве «новой находки» Джо Энн.

Джо Энн продолжала сыпать соль на раны, мило щебеча:

– Да, Лайза владеет маленьким гимнастическим залом в Уэст-Палме. Мы все туда ходим тренироваться.

Взгляд Джона Каудрея под очками стал затравленным. Он был едва знаком с Джо Энн Дьюк, и то, что он знал о ней, ему не очень-то и нравилось. Вежливо кивая, он проронил пару ничего не значащих слов, прежде чем ретироваться под благовидным предлогом.

Боби Стэнсфилд, занятый тарелками, не заметил этой беседы, однако Лайза почувствовала, как ее с головой накрыла покровительственная волна, которую гнала Джо Энн. По каким – то причинам женщина, которая пару дней назад чуть было не соблазнила ее, теперь явно ее ненавидела. Лайза внутренне приготовилась к обороне. Было совершенно очевидно, что Джо Энн – весьма опасная дама. За столом Бобби Стэнсфилд был на седьмом небе. – Мне всегда кажется, что народ здесь не чувствует главного. Мне нравится бывать здесь, чтобы смотреть поло, а не треклятых людей. Не понимаю, все вырядились, как на парад мод. Так вот, мы с тобой, Лайза, поступили правильно. Просто, приятно и легко – удобно. Именно так и надо одеваться в такую погоду.

– О, мне посоветовала так одеться Джо Энн. И я ей очень благодарна, – проговорила Лайза с невинностью змеи Бобби посмотрел на Джо Энн сначала недоверчиво, а затем с насмешливым интересом. Явно какие-то женские игры.

Джо Энн, которая напоминала манекенщицу, сошедшую с подиума после показа коллекции парижских мод, ответила ровным взглядом. Туше.

– Сенатор, Джо Энн, позвольте заметить, вы выглядите просто очаровательно. Как ваши дела?

– Привет, Мерв, – откликнулся Бобби. – Дали себе возможность отдохнуть в выходные? Я думал, что звезды телеэкрана заняты деланием денег, чтобы позволить себе отдохнуть.

Мерв Гриффин добродушно рассмеялся. Он одним из первых проник в Поло-клуб с помощью денег.

– Вы правы, сенатор. Я, кстати, как раз сейчас на работе. Приехал просить вас участвовать в шоу. Нам нужен классный актер, чтобы поднять рейтинг.

Мужчины рассмеялись. Шуткой это было лишь наполовину.

– Знаете, Мерв, человек, который вам необходим, сидит рядом. Лайза Старр, это Мерв Гриффин.

– Знаете что, сенатор, женитесь на ней, и мы вас пригласим на парное выступление. Идет?

Лайза почувствовала, как краска бросилась ей в лицо.

Бобби откинул голову, и раздался знаменитый стэнсфилдовский хохот.

– Что ж, видно, так и следует поступить. Придется договориться. Что скажешь, Лайза? Согласна выйти за такого убежденного старого холостяка, как я?

Лишь на секунду удивившись, Лайза поняла, что да, именно этого она бы и хотела.