Юлий Крелин Без затей

***

Где-то, когда-то, давно уже, встретились в больнице два хирурга. Казалось бы, а где же еще хирургам встречаться, как не в больнице? Но очутились они здесь не по долгу службы, а, словно все нормальные люди, по болезни, вопреки привычной шутке обывателя: «А мы думали, врачи не болеют».

Старший, Дмитрий Григорьевич, пришел проконсультироваться к своему бывшему шефу и учителю, обеспокоенный болями в животе. Страшного ничего не оказалось, просто, не бог весть какая, сильная почечная колика или что-то вроде этого, и, пробыв на больничной кровати около суток, Дмитрий Григорьевич навострился домой, дав слово самому себе начать обследование и лечение амбулаторно у себя в отделении. Он сидел в палате, угнездившись в кресле, которое коллеги притащили из коридора, проявив максимум заботы сверх дозволенной больничным уставом, тем более что второй больной, молодой хирург Георгий Борисович, был работником их отделения. Георгий Борисович лежал после недавнего аппендицита и каждое свое движение сопровождал легкой гримасой, обозначавшей, по-видимому, боль и неудобство. Конечно, не худо бы такие кресла поставить во все палаты, заметил кто-то, да ведь не поместятся… В четырехместной всегда стоят шесть коек. Впрочем, эта палата тоже была рассчитана на одного, а вот ведь нашлось свободное пространство для двоих да еще и кресла.

Оба хирурга неплохо проводили время — разговаривали днем, если их не отвлекали приходящие друзья-коллеги, и всю ночь, когда не спалось. Хирургам всегда найдется что обсудить да вспомнить, как двум охотникам, застрявшим в какой-нибудь лесной сторожке. А уж двум-то больным и вовсе есть о чем порассуждать: о болях при аппендиците, о болях при почечной колике и о том, колика ли это, если боль была терпимой. Оба знали симптомы и вовсе отбрасывали индивидуальность. Почему-то считали, что все у них должно быть как у всех. Пожалуй, рассуждали они не как доктора, а как больные, узнавшие симптоматику по энциклопедии. И так бывает.

У врачей, особенно у хирургов, чаще всего основные жизненные контакты завязываются в больницах. Главные встречи, главные события, собственные болезни и, конечно, друзья — все оттуда. Старший из коллег, Дмитрий Григорьевич, сейчас как раз устраивался на другую работу, ему предлагали заведовать отделением в новой больнице. В свою очередь, он пригласил к себе работать Георгия Борисовича — после окончания ординатуры, через два месяца, больницу как раз откроют…

Так началась их дружба, которая продолжается по сей день на всех страницах нашего повествования до самой последней точки.

А вот и еще два персонажа.

Нина — молодая женщина, химик по образованию, собою недурна. Вспоминается она мне сейчас в той давней своей ипостаси — подругой тоже нестарого удачливого журналиста Глеба Геннадьевича.

Вспоминается… вспоминается… Это было когда-то. Не сейчас. Вот они стоят у подъезда ее дома. Вот они прощаются, он уходит. Домой ли? Куда еще? Рядом с Глебом Геннадьевичем — большая собака неопределенной породы, скорее всего беспородная. Несколько раз собака оборачивалась, по-видимому, смотрела на Нину и то ли приветственно, то ли прощально помахивала… нет, кивала хвостом.

Глеб шел, Нина стояла, собака оборачивалась и кивала…

Так было когда-то, давно.

А нынче… Все, что нынче, будет дальше.

Лев Романович Златогуров в те времена был человеком энергичным, здоровым, сравнительно молодым, пикнического сложения, стало быть, и роста не больно высокого. Хотя все, кроме здоровья, пожалуй, при нем и сейчас. Работал он тогда, да и сейчас тоже, директором какого-то завода. Для нас с вами не имеет значения, что это был за завод. Лев Романович с таким же успехом мог бы и не быть директором. Впрочем, вряд ли — слишком энергичен, пробился бы… Энергия для энергии, «чистая энергия».

Вот он идет из своей конторы к машине. Ему полагается персональная машина с шофером, но он предпочитает ездить на своей и сам сидит за рулем. Он любит осознавать, чувствовать, ощущать, как ему подчиняется все, вплоть до неодушевленных предметов. Хотя машину свою он неодушевленной не считает — она для него живая, он ее холит, лелеет, заставляет служить. И она ему верно служит.

Вот идет он к своей машине. Средний рост, средняя упитанность, упругая походка уверенного в себя человека, которому подчиняется все, вплоть до этой железной коробки на четырех колесах. Нет препятствий на его пути. Идет не останавливаясь, не спотыкаясь, ничего не обходя, — путь от директорского кресла до машины свободен.

И, наконец, еще один доктор — Марат Анатольевич Тарасов. Ничего особенного с ним не происходило: учился, выбивался в люди, попал работать в больницу под начало к Дмитрию Григорьевичу. В студенчестве занимался спортом, скорее всего боксом, а может, и футболом. Невысок, крепок, коренаст, быстр. Легко завязывает контакты. Похоже, его мало заботят сродство душ и внутренняя, так сказать, структура контрагента. Дружить надо со всеми, считает он. С каждым можно найти общий язык. А от общего языка до общих дел — рукой подать. Стерпится — слюбится. Все ему хороши. Язык-то общий, да тональность в каждом случае разная. Но это уже дело ума, установки, нужды.

Ну вот, пожалуй, и все главные люди, что должны встретиться на последующих страницах. Пока так. А там посмотрим…