"Народный депутат" - читать интересную книгу автора (Нушич Бранислав)

Действие первое

Комната в доме Еврема Прокича. Двери справа и в глубине. Слева два окна, на них чистые занавески и горшки с цветами. Между окон кушетка, покрытая ковром, по сторонам от нее большие деревянные кресла; там нее большое зеркало в золоченой раме. В левом углу в глубине большая железная печь, ее топят из коридора. Между печью и дверями – комод, на нем ваза с цветами, большие часы, коробки из-под конфет, портреты в рамках, гипсовые фигурки и тому подобное. Над комодом карандашные портреты Еврема и Павки. Вдоль правой стены от авансцены до дверей низкий буфет с тремя полками, на них чашки, вазочки. Посередине комнаты стол, накрытый скатертью, вокруг него стулья. Над столом висит большая лампа.

Комната провинциального городка 80-х годов XIX века, в убранство которой внесен вкус хозяйки дома, перенявшей кое-что во время поездок к родным в Белград.

Павка, Даница.

Павка (входит из правой двери и, увидев, что в комнате никого нет, идет к дверям в глубине и кричит в коридор). Поди сюда! Слышишь, я тебе говорю, поди сюда!

Даница входит.

Ты опять? Я же тебе тысячу раз говорила, чтоб ты не смела туда ходить…

Даница. Боже мой, мама!..

Павка. Вот тебе и «боже мой, мама!..» Я не хочу, чтоб ты туда ходила! Нечего тебе там делать! Вот так.

Даница. Мне показалось, что упал горшок…

Павка. «Упал горшок», хм! А больше тебе ничего не показалось! Почему это мне не показалось, что упал горшок?

Даница (про себя). Но ведь…

Павка. Что ты сказала?

Даница. Ничего!..

Павка. Слушай, ты! Моя мать за собой хвост не таскала, я тоже; и я не допущу, чтоб ты его таскала! Не допущу, понимаешь?!

Даница. Боже мой, мама, какой хвост?

Павка. Сама знаешь какой. Вот как начнут про тебя люди говорить…

Даница. Ну, люди!..

Павка. Конечно, люди!

Даница. А Мица Античева? Разве у нее не было длинного хвоста? Ну и что? Вышла же замуж!

Павка. А я не хочу отдавать тебя с хвостом, понимаешь? Больше ты никого не могла назвать, кроме Мицы Античевой?… Почему ты не вспомнишь Росу Яничеву? Какая была чудесная девушка, а что вышло? Начали люди о ней всякое болтать, и а-у, а-у, а-у, а-у… так по сей день все еще сидит да дни считает…

Даница. Считает дни потому, что нечего больше считать: денег-то нет… а были бы деньги…

Павка. А хоть бы они и были? Бог мой, когда люди начнут склонять…

Даница. А за что им меня склонят?

Павка. А вот за то, что тебе каждую минуту кажется, будто упал горшок… а он ведь молодой человек!

Даница. Знаю, но это совсем другое дело!

Павка. Ничего не другое, то самое. Ведь он еще до сих пор ничего определенного не сказал. Просто так всё: раза два-три забегала его тетка, поговорила о том, о сем, расспрашивала, сколько у тебя платьев и… вот и все. Одни разговоры – и больше ничего. Отцу я даже и не говорила, с какой стати я буду ему говорить пустые слова.

Даница. Это не пустые слова.

Павка. А что же!

Даница. Я знаю, что не пустые.

Павка. Ты знаешь; может быть, он тебе сказал? Господи, сама я виновата! Некого винить, сама виновата…

Даница. В чем же ты виновата?

Павка. В том, что не то затеяла. Все хочу сэкономить. Все говорила: «Сдай, Еврем, две комнаты; много нам пять комнат, зачем нам пять комнат». А вот тебе и на, вселился к тебе в дом молодой человек, а в доме у тебя дочь, девушка, вот и ломай теперь голову!

Даница. Все равно, не он, так другой вселился бы.

Павка. Вселился бы, конечно, но ведь могла бы и семья какая-нибудь вселиться… Да… Так слышишь? Пусть хоть все горшки попадают, но ты туда больше ходить не смей! Не знаю, и зачем это у меня горшки в коридоре стоят? Сегодня же Младен отнесет их на кухню.

Даница. Хм, горшки с цветами на кухню! Кто-то стучит. Войдите, пожалуйста!

Сима Сокич, те же.

Сима (е дверях). Добрый день!

Павка. Добрый день!

Сима. Хозяин дома?

Даница. Нет.

Сима. Видишь, я хотел… а ты его жена?

Павка. Да!

Сима. Видишь ли, я хотел его попросить кое о чем. Знаешь, если можно, госпожа, прошу тебя, замолви ты за меня словечко, скажи ему, христом богом его прошу, пусть он меня не преследует! И было бы за что, а то ведь не за что! Скажи, приходил, мол, Сима Сокич, тот, которого ты преследуешь из-за его жены…

Павка (растерянно). Из-за жены?… (Крестится.) Да что ты говоришь, побойся бога, неужто мой муж преследует тебя из-за жены?

Сима. Скажи ему, человек не виноват. Разок-другой побил свою жену, – вот и все. А кому ж ее бить, как не мужу?!

Павка. Я не понимаю, о чем ты говоришь?

Сима. Видишь ли, вот о чем. Жена у меня сбежала. Понимаешь? Говорит, бью ее. А я ее не бью. Боже упаси! Конечно, замахивался, не без того; ну, ударил раза два-три, как и полагается мужу. Но нельзя же назвать это злодейством. А она теперь говорит: надоело. И ушла от меня, будто найдет где-нибудь лучше. Вот ведь бабий ум. Пошла-то не куда-нибудь, а прямо к адвокату. А теперь твой муж обвиняет меня в тяжком преступлении и гоняет, как волка по горам.

Павка (облегченно). Ах, вон оно что!

Даница. Ты ошибся дверью. Адвокат живет не здесь.

Сима. А где же?

Даница. Вой там, вторая дверь. Пойдем, я покажу тебе.

Павка. Не смей! Ты отсюда никуда не выйдешь! (Симе.) Это здесь, по этому же коридору, только вон, вторая дверь.

Сима. Э, простите, я прочел табличку на доме и думал… Так ты говоришь, вторая дверь, да?

Даница. Да!

Сима. Э, спасибо, простите меня! (Уходит.)

Павка, Даница.

Павка. Не понимаю, почему этот человек до сих пор не прибил на свою дверь табличку: «Адвокат!» – или «Здесь адвокат!» – и нарисовал бы палец. (Показывает, как обычно рисуют на табличках указательный палец.) Чтобы к нам ежеминутно не ходили! Ходят, нервы трепят…

Даница. У нас ведь есть внизу на улице табличка.

Павка. На улице ест, а здесь нет. Еврем ведь давно велел ему повесить табличку и здесь тоже, а он все…

Еврем, те же.

Еврем входит озабоченный, карманы набиты газетами.

Войдя, делает знак Павке, чтобы она отослала Даницу, а сама осталась.

Павка (поняла его и обернулась к Данице). Ступай! Принеси-ка отцу кофе!

Даница уходит.

Еврем (после небольшой паузы, во время которой он о чем-то думал). Это… Павка… Я хочу сообщить тебе нечто важное…

Павка. А я тебе…

Еврем. Да подожди ты! То, что я хочу тебе сказать, гораздо важнее. Понимаешь, иду я утром по Торговой улице…

Павка. Ну и что же, дорогой мой?

Еврем. Да не перебивай ты меня!.. Ну вот, опять нужно начинать с начала. Понимаешь, иду я утром по Торговой улице, а господин начальник подошел ко мне, опустил руку мне на плечо и говорит…

Павка. А, знаю: опять выборы…

Еврем. Не мешай, какие выборы?

Павка. Я помню, в прошлом году перед выборами в общину господин начальник тоже опустил тебе руку на плечо.

Еврем. Нет, это не то. Опустил он руку и спрашивает: «Ну, как дела, хозяин Еврем?».

Павка. Так я же тебе об этом и говорю! Как только приближаются выборы, так он у тебя спрашивает: «Ну, как дела, хозяин Еврем»? (Увидела у него газеты.) А, впрочем, чего я спрашиваю, когда твои карманы набиты газетами.

Еврем. Это просто так.

Павка. Нет, не просто так, Еврем. Я тебя знаю. Когда это просто так, ты идешь в кофейню, пьешь там кофе и читаешь газеты. А то и вовсе не читаешь, только заголовки смотришь – и все. А как дело идет к выборам, ты набиваешь карманы газетами, зарываешься в них и забываешь про лавку.

Еврем. Эх, эх… Опять ты перегибаешь!

Павка. Да где же перегибаю? Чего тебя в такую пору домой принесло?

Еврем. Пришел, понимаешь, газеты почитать. Почта пришла, а в лавке такой шум, что никак нельзя сосредоточиться.

Павка. Вот, вот. Я и говорю! Оставил лавку, чтобы газеты читать! Я, Еврем, тебе прямо скажу: как подходят эти выборы, у меня просто в глазах темнеет!

Еврем. Этого еще не хватало. А с чего это у тебя в глазах темнеет?

Павка. Опротивело мне это, вот что я скажу. Ну что бы тебе, как другие люди: пришли выборы, пошел, проголосовал – и все! Нет, ты ведь совсем другим человеком становишься: ни лавка, ни дом тебя уже не интересуют.

Еврем. Э, зря ты так говоришь. Иди лучше приготовь мне кофе. Знаешь, газеты приятнее читать за чашкой кофе.

Павка (уходя). Хорошо, Еврем. Но ты знай, не люблю я, когда подходят эти выборы! (Уходит.)

Еврем, Даница.

Еврем (достает из карманов газеты и кладет их на стол. Садится, сворачивает папироску, закуривает, разворачивает газеты и просматривает их). «Несколько слов накануне выборов». (Дальше читает про себя.)

Даница приносит кофе и ставит на стол.

Слушай, бог мой, раз уж ты тут, прочти-ка вот здесь!

Что-то непонятно. (Отдает ей газету, показывая место, которое нужно прочесть, а сам встает и, расхаживая по комнате, слушает.)

Даница (садится на его стул и читает). «Эволюция общества очень часто и во многом зависит от усилий и подвигов отдельных личностей, когда эти подвиги соответствуют социальным потребностям и современным стремлениям этого общества».

Еврем. Никак не пойму, о чем он пишет, но вижу – пишет здорово.

Даница (читает дальше). «Современное же общество стремится к полному уничтожению консервативных институтов, основанных на предрассудках и аморальных принципах, согласно которым интересы личности ставятся выше интересов общества, солидарности и равноправия…».

Еврем (про себя). Умные, черт возьми, эти журналисты. Сами пишут, сами читают и сами себя понимают. (Громко.) Как называется эта статья?

Даница (читает). «Несколько слов накануне выборов».

Еврем. Ну вот! И зачем писать так много, когда из заглавия видно, что скоро выборы, а это главное. Вообще-то, даже если б и другое заглавие было, все равно мы и сами знаем, что скоро выборы, так что в газетах об этом и писать-то незачем. А посмотри-ка, что там в середине.

Даница разворачивает газету.

Есть что-нибудь?

Даница (читает). «Россия».

Еврем. Не читай, пропусти!

Даница (читает). »Англия».

Еврем. И про Англию пропусти. Посмотри лучше новости дня: не был ли кто-нибудь из бывших министров во дворце? Ведь известно, если бывшие министры начинают ходить во дворец, значит, так и жди, приближается кризис!

Даница просматривает газету и читает про себя заголовки статей.

Ивкович, те же.

Ивкович (постучав, входит). Извините!

Даница вскакивает.

Еврем. А, это ты, господин Ивкович! Входи!

Ивкович (Данице). Я пришел извиниться. Вас опять беспокоят мои клиенты?

Даница. Да. Тут недавно был один, жаловался, бедняга, что вы преследуете его, как волка!

Ивкович. Хе, что поделаешь! Такова уж наша профессия. Но теперь они вас больше беспокоить не будут. (Достает из кармана табличку, на которой написано: «Адвокат».) Как только вы мне сказали, хозяин Еврем, я сразу же заказал эту табличку, но, вот видите, только сейчас получил!

Еврем. Вот и хорошо! Прибей ее на свои двери, тогда твои клиенты тебя скорее найдут!

Ивкович. Слава богу, что получил, а то ведь я уезжаю на два-три дня, и они бы вас опять беспокоили.

Даница. Вы уезжаете?

Ивкович. Да, в связи с выборами, должен съездить в Белград. На день, на два, не больше.

Еврем (вздрагивает). В связи с выборами? Ах, вот что! Так ты, значит, насчет выборов в Белград. Хм! Хм! (Подает за его спиной знаки Данице, чтоб она оставила их вдвоем.)

Ивкович. Так нужно!

Еврем. Ну конечно, конечно! (Еще энергичнее машет Данице, которая сначала его не поняла.)

Даница (наконец поняв). Извините, я должна пойти к маме, она меня только что звала, а я совсем забыла. До свидания! (Уходит.)

Ивкович. До свидания!

Еврем, Ивкович.

Еврем (оставшись с Ивковичем). А, это… что-то я хотел у тебя спросить, господин Ивкович? Ах, да, это… Едешь в Белград, значит, да?

Ивкович. Да, знаете, повидаюсь с друзьями, поговорим.

Еврем. О чем поговоришь? О выборах, да?

Ивкович. О выборах, о кандидате.

Еврем. Как о кандидате? Разве ваш кандидат не Петрович?

Ивкович. В прошлый раз был Петрович. А теперь… посмотрим… может быть, и не выдвинем его.

Еврем. Нового хотите?

Ивкович. А вы?

Еврем. Да видишь ли…

Ивкович. Опять Илича?

Еврем. Говорят, он самый подходящий!

Ивкович. А я слышал, Илич на этот раз не будет избран.

Еврем. Как это не будет?

Ивкович. Вы же знаете, что начальник в ссоре с Иличем, и… кто знает, как он все это там в верхах, в Белграде представил, но только я слышал, будто начальник сказал одному своему приятелю:»Знаешь, говорит, я Илича вычеркнул!»

Еврем. Да что ты?! Неужели прямо так и сказал?

Ивкович. Говорят даже, будто начальник получил из Белграда секретное распоряжение найти кандидата посговорчивее.

Еврем (с любопытством, приятно удивлен). Посговорчивее?

Ивкович. Ну да. Такого… более сговорчивого, более послушного.

Еврем (задумался, на лице у него играет блаженная улыбка. Рассуждает больше сам с собой). Хм! Смотри-ка, пожалуйста! А кто бы это мог быть? (Громко.) Как ты думаешь, господин Ивкович, кто из наших мог бы быть посговорчивее?

Ивкович (смеется). Не знаю, об этом лучше знает господин начальник!

Еврем. Да, ты прав, он знает! Так ты думаешь, Илич не будет избран?

Ивкович. Ну, как сказать, знаете, и у Илича есть свои люди. А уж если он дойдет до крайностей, мало ли что может быть!

Еврем. А вы бы очень хотели, чтобы он дошел до крайностей?

Ивкович. Говоря по правде, хотели бы!

Еврем. Э, это уж нехорошо, господин Ивкович Нехорошо, что ты пошел в оппозицию, а теперь вот еще радуешься несчастью Илича. А уж казалось бы, чего тебе искать? Живем мы в одном доме, под одной крышей, вот если б нам с тобой еще и в одной партии состоять, тогда можно было бы по-приятельски поговорить, а так…

Ивкович. Так мы можем разговаривать по-приятельски и не находясь в одной партии.

Еврем. Можем, не говорю, что не можем. Я, например, могу тебе сказать: «Господин Ивкович, дорогие в этом году сливы…». А ты мне ответишь: «Да, дорогие…». Ну, вот так мы можем поговорить и об орехах, и об овечьих шкурах. Но разве могу я по-приятельски говорить с тобой о политике, если я – правительство, а ты – оппозиция.

Ивкович. Так и не обязательно нам разговаривать о политике…

Еврем. В другое время, может, и не обязательно, но сейчас, когда подходят выборы, как же не говорить о политике? О чем же другом разговаривать накануне выборов?

Ивкович. Ну, если уж мы и поговорим о выборах, господин Прокич, будьте уверены, я всегда сумею сохранить к вам уважение.

Еврем. Да, да, знаю, сумеешь. Ведь я тебя только политически ненавижу, поскольку ты в другой партии, а в душе я тебя люблю.

Ивкович. Спасибо вам, господин Прокич! И я скажу вам правду: у вас я чувствую себя как дома, как будто вы мои родители – и вы, и госпожа Павка…

Еврем. Э, ну раз уж ты так себя чувствуешь, то хочу я тебя кое о чем спросить. Скажи ты мне… (заглядывает в газеты) что такое «индивидуум»?

Ивкович. Индивидуум – это особа, личность. Ну вот, я, например, индивидуум, вы – индивидуум!

Еврем. Выходит, моя Павка тоже индивидуум?

Ивкович. Да.

Еврем. Здорово! Спасибо тебе. Вот, знаешь, об этом я и хотел тебя спросить. Так ты говоришь, начальник получил секретный приказ – найти посговорчивее?

Ивкович. Да, я так слышал!

Еврем. Может быть! Может быть!

Ивкович. Вы разрешите вас покинуть, пойду прибью эту табличку.

Еврем. Э, да, да!.. Иди. С богом, господин Ивкович!

Ивкович. До свидания, господин Прокич! (Уходит.)

Еврем, мальчишка из лавки.

Еврем останавливается посреди комнаты, думает. По его лицу ясно видно, что какая-то мысль все больше и больше овладевает им. Он берет шляпу, собирается уходить но, дойдя до дверей, останавливается, возвращается и, чем-то озабоченный, садится на стул, думает.

Мальчишка (приносит бумажный пакет, на котором что-то написано). Хозяин, меня послал приказчик Йоца.

Еврем (берет пакет, читает, то приближая, то удаляя пакет от глаз). Подойди сюда, у тебя глаза лучше. Это что – «ф»?

Мальчишка (долго всматривается). Может, «ф», хозяин, а может быть, «р», а может, и «к».

Еврем. Скажи приказчику Йоце, что если он в другой раз вздумает мне что-нибудь писать, пусть берет пакет на два кило… И пусть пишет покрупнее. (С трудом читает.) «Господин Секулич-писарь просит двадцать динаров взаймы, вернет утром». (Про себя.) Все они утром возвращают, но… (Задумывается.) А ведь, пожалуй, он мне сейчас и понадобится… (Пишет на обороте пакета.) «Дай ему». (Отдает пакет мальчишке.) На, отнеси приказчику Йоце.

Мальчишка. Заходил в лавку господин Йовица, спрашивал тебя, хозяин.

Еврем. Хорошо!

Мальчишка (сталкиваясь в дверях с Йовицей). А вот и он! (Уходит.)

Еврем, Йовица.

Йовица (от дверей). Я зашел в лавку, мальчишки говорят – домой ушел.

Еврем. Откуда ты?

Йовица. Откуда? Да все оттуда; пришел вот, ветер меня принес!

Еврем. Садись! (Отходит к правой двери.) Даница! Принеси-ка еще чашку кофе.

Йовица (садится). Понимаешь, есть у меня несколько наполеонов, но я решил не выпускать их из рук, пока не спрошу у тебя о курсе.

Еврем. Ты об этом кому другому рассказывай, а не мне! Про курс ты и в любой лавке мог спросить, а ты, видишь, притащился сюда, будто я каждый день только и делаю, что наполеоны из руки в руку перекладываю. Но уж если ты по делу пришел, то говори!

Йовица. Да… и по делу тоже. У тебя, кажется, есть овечьи шкуры. Ты мне как-то жаловался, будто не знаешь, что с ними делать. Так вот, я скоро поеду в Белград…

Еврем. А с чего это ты, брат, вдруг про шкуры вспомнил? Были когда-то шкуры, да сплыли! Ты вечно так: девять переулков обойдешь, пока домой придешь. За другим ты пришел, не за шкурами.

Йовица. Ни за чем другим, только за шкурами!

Еврем. Эх, чтоб тебя! Не ты ли пил с магарыча, когда я эти шкуры продал, а?

Йовица (будто вспомнил). А разве мы тогда за шкуры пили?

Еврем. Нет, за ягоды!

Йовица. Совсем из памяти выскочило.

Даница приносит чашку кофе, ставит и уходит.

Еврем. Брось ты, ничего у тебя не выскочило, знаю я тебя. Если уж ты надумал покупать коня, то всегда сначала заведешь разговор об обручах и бочках.

Йовица. Такой уж у нас торговый порядок. А… ты утром был на Торговой улице?

Еврем. Был.

Йовица. А слышал что-нибудь?

Еврем. А что слышать? Есть что-нибудь новое?

Йовица. Знаешь, иду я утром по Торговой улице, а начальник подошел ко мне, опустил руку мне на плечо…

Еврем (удивленно и недоверчиво). Бог мой, на чье плечо?

Йовица. На мое плечо.

Еврем. Кто опустил?

Йовица. Господин начальник.

Еврем. Что ж это он, кого ни встретит, всем руку на плечо опускает! И что он тебе сказал?

Йовица. Говорит: «Бог мой, господин Йовица, плохи наши дела!»

Еврем. Какие дела?

Йовица. О политике человек говорил…

Еврем. А почему же они плохи?

Йовица. Говорит: «Наши, в Белграде, не хотели бы, чтоб Илич опять был депутатом».

Еврем (притворяется удивленным). Э, бог мой, как же это?

Йовица. Вот так и сказал, слово в слово.

Еврем. Не верю. Что ж это получается, брат! Илич – вполне подходящий человек, он на своем месте.

Йовица. Э, видишь, для них там, в верхах, не на своем!

Еврем. А как же теперь? А что говорит господин начальник?

Йовица. Говорит, надо другого найти!

Еврем. «Другого»! Как будто у нас здесь депутаты на деревьях растут, а мы их только собираем.

Йовица. Оно, конечно, так. Но если подумать серьезно, то и в самом деле, почему б не мог кто-нибудь другой?

Еврем (подозрительно). Мог бы, я не говорю, что не мог, но ты скажи мне, кто?

Йовица (делает вид, что думает). Мог бы… например, Мита Арсич!

Еврем. Да он вот-вот разорится!

Йовица. А Иова Црвлянин?

Еврем. А это не он сидел в тюрьме за то, что украл завещание?

Йовица. А отец Пера?

Еврем. Ну, отец Пера – достойный кандидат! Особенно если там в Скупщине нужны люди, умеющие зевать. Знаешь, батюшка как зевнет, так ему и мать родная не скоро рот закроет. Но он, чего доброго, увезет с собой свояченицу в Белград, и тогда нам не избежать скандала.

Йовица. Это верно!

Еврем. Кроме того, в Белграде много музыки. А он ведь, знаешь, какой: как музыку услышит, так подавай ему хоровод. Пусть это хоть похоронный марш будет. Тут-то оно еще куда ни шло, а там…

Йовица. Тогда уж я и не знаю, кого бы?…

Еврем (настороженно). И я не знаю.

Йовица. Тут ведь нужно найти такого человека, чтоб за ним никакого хвоста не было. А где ты в наше время такого найдешь? Вот я, например, и насчет тебя думал…

Еврем настораживается.

Но ведь и тебя нельзя. Помнишь спирт?

Еврем. Какой спирт?

Йовица. А тот, которым ты, как говорят, из-под полы торговал.

Еврем (обиделся). Слушай ты, хоть и говорят, будто я из-под полы спиртом торговал, но государству я убытка не нанес. Налоги всегда аккуратно платил. Про меня никто не может сказать, что я поставлял в армию гнилое мясо.

Йовица. Ну вот, сразу и вскипел! Не хватает еще нам поругаться. Не за этим я к тебе пришел; я ведь, брат, пришел к тебе как к человеку, как к приятелю, хотел с тобой по душам поговорить.

Еврем. Так ты и разговаривай, как человек. PI не вспоминай мне больше про спирт! Об этом теперь ни одного акта не сохранилось.

Йовица. Конечно, если их писарь съел за пятьдесят динаров.

Еврем. Если и съел, то, во всяком случае, он ел акты, а не гнилое мясо. Их и в других странах чиновники едят, но нигде в мире не было, чтобы солдаты ели гнилое мясо.

Йовица (возмущенный, поднимается). Ну, я пойду!

Еврем. Почему же так скоро?

Йовица. Да ты все норовишь уязвить!

Еврем. Не я, брат, а ты все время намекаешь на какой-то спирт.

Йовица. Слушай, богом тебя прошу, оставь ты это, давай поговорим, как люди.

Еврем. Так садись, садись!

Йовица (сел, после небольшой паузы). Видишь, Еврем, сам знаешь, дела не ладятся. Совсем разваливаются. Нос вытащишь, хвост завязнет, хвост вытащишь, нос завязнет… Не идут дела – и все тут…

Еврем. Да, застопорило!

Йовица. Застопорило, брат. А хочешь не хочешь, выкручиваться как-то надо. Вот человек и смотрит, кто бы ему мог помочь.

Еврем. Уж не думаешь ли ты пойти на государственную службу?

Йовица. Да что ты, избавь бог!

Еврем. А что же ты придумал?

Йовица. Есть у меня план. Если б ты… ты ведь мне друг, правда?… Ну вот, если б, скажем, ты и еще двое-трое таких, как ты с Торговой улицы, помогли мне… Сейчас ведь, знаешь, подходящий момент… Что если вместо Илича, скажем, в Скупщину пошел бы я.

Еврем (изумлен до глубины души). Ты?! В депутаты?

Йовица. А что особенного, Еврем. Ну, сам скажи, что я – мямля? Говорить я умею, ориентироваться могу. Имел я, слава богу, дело и с властями. И ты не думай, я не очень-то молчал. Пусть он там записывает, что хочет, а я говорил и говорил. Так что… я смог бы, смог бы быть депутатом! А ты меня знаешь, я в долгу никогда не останусь. Уж если мне помогут, то и я сумею своим приятелям отплатить. Ты ведь знаешь, что такое депутат… И потом… (Замолчав, смотрит на Еврема). Что ж ты на это скажешь, Еврем?

Еврем (встал и беспокойно ходит по комнате, с нетерпением ожидая, пока Йовица кончит). Так ты за этим пришел?

Йовица. За этим.

Еврем. Ну и ну, начал с денежного курса, перешел на овечьи шкуры, а кончил кандидатом в депутаты!

Йовица. Я же говорю…

Еврем. А ты об этом с господином начальником беседовал?

Йовица. Нет!

Еврем. Ас кем-нибудь другим?

Йовица. Ни с кем я не беседовал; я же сказал, решил сначала с тобой поговорить, а уж потом…

Еврем. А уж потом ни с кем больше и не говори. Только со мной, и больше никому ни слова. Набери в рот воды и молчи. Доверь это дело мне. Я и с начальником поговорю, и с народом, а ты не вмешивайся.

Йовица (воспрянул духом). А ты согласен?

Еврем. Я же тебе говорю, доверь это дело мне, а сам не вмешивайся.

Йовица. Ох, огромное тебе спасибо, Еврем. Я всегда говорил: сначала надо с Евремом побеседовать. Этот всегда… И еще я тебе скажу… Если и тебе туда хочется, то я согласен поделиться: сначала ты меня пустишь на два года в Скупщину, чтоб я немножко свел концы с концами, а потом сам иди, если захочешь. Вот как; если хочешь, можно и договор такой составить.

Еврем (хитрит). Да что ты, господь с тобой, зачем мне в Скупщину! Дела у меня идут, слава богу, хорошо, зачем же мне от своих пирогов за хлебом лезть.

Йовица. Вот-вот, правильно говоришь.

Еврем. Другое дело ты! Ты ведь сам сказал: в беде не растеряешься, говорить умеешь…

Йовица. Верно!

Еврем. И если ты меня послушаешься…

Йовица. В чем послушаюсь?

Еврем. Ступай отсюда прямо в свою лавку, будто никакого разговора у нас не было. И луку не ел и луком не пахло. И никому ни слова. А если кто спросит: «Как, мол, думаешь, кто будет депутатом?» Ты отвечай: «Не знаю, у меня своих дел по горло: кого народ выберет, тот пусть и идет!» Хорошо?

Йовица. Хорошо!

Еврем. Так и сделаешь?

Йовица (поднимаясь со стула). Конечно, раз ты говоришь, значит, так лучше.

Еврем. А уж остальное – моя забота. Ты теперь сиди в лавке и жди мандата.

Йовица (собирается уходить). Я, Еврем, честно говоря, только на тебя и надеялся.

Еврем (провожая его). А другие тебе и не нужны!

Йовица. Э, спасибо тебе, Еврем! (Уходит.)

Еврем (вслед ему). Иди прямо в лавку и никому ни слова!

Еврем, Младен.

Еврем (возвращается, очень взволнован, идет к правой двери). Младен! (Пауза.) Павка, пошли ко мне, черт его возьми, этого Младена! (Останавливается посреди комнаты и глубоко задумывается.)

Входит Младен.

Младен. Ты звал меня, хозяин?

Еврем. Ступай, знаешь, к этому, к господину Срете.

Младен. А, знаю!

Еврем. Если его дома нет, значит, он в «Национале». Найди его и скажи: «Господин Прокич просил, мол, прийти к нему сейчас на чашку кофе». Понял?

Младен. Понял! (Уходит.)

Еврем, Павка.

Павка (входит из правой двери). Слушай, Еврем, я сейчас видела, через рынок идет госпожа Марина, не иначе, к нам направляется.

Еврем. Ну что ж, пусть зайдет.

Павка. Я только хотела тебя спросить: ты не догадываешься, почему она в последнее время так часто стала к нам наведываться?

Еврем. А чего мне догадываться?

Павка. Конечно. Где тебе догадываться, когда ты сунул свой нос в политику!

Еврем. Не смей со мной больше так разговаривать. Куда бы я ни сунул нос, значит, так нужно Я знаю, что делаю!

Павка. Ну вот, разве с тобой можно о семейных делах советоваться, когда ты сразу… Забыла, о чем и начала.

Еврем. Ты спросила: «Догадываюсь ли я, чем тут пахнет?"

Павка. Ах да! Ты ведь знаешь, госпожа Марина – какая-то родственница этому господину Ивковичу.

Еврем. Ну и что?

Павка. Что-то она слишком много расспрашивает о Данице и расхваливает Ивковича, и вообще… Знаешь, позавчера она даже сказала мне: «Боже мой, госпожа Павка, выходит, мы породнимся». Понимаешь? Так прямо в глаза мне и сказала.

Еврем (не слушая ее, думает о чем-то своем). А я тут при чем?

Павка. Боже мой, Еврем, я же говорю тебе о твоей дочери!

Еврем. С каких это пор госпожа Марина стала моей дочерью? (Достает газеты и собирается читать.)

Павка. Да не она, а твоя дочь, Даница… Ты слышал, о чем я тебе говорила? Ты понимаешь, что госпожа Марина позавчера сказала?

Еврем (рассеянно). Да… да… понимаю… Пусть говорит, что хочет, нас это не касается!

Павка (крестится). Ию, ию, да как же не касается, побойся ты бога!

Госпожа Марина, Еврем, Павка.

Марина (входит). Добрый день! Здравствуйте, господин Прокич!

Еврем. Добрый день!

Павка. А я вас еще в окно увидела и говорю Еврему: «Вон госпожа Марина к нам идет».

Марина. Хорошо, что я вас застала, господин Еврем. Я собираюсь спросить у вас, как у человека и гражданина: скажите, ради бога, существуют в этой стране какие-нибудь власти?

Еврем. Как же… есть… есть, госпожа Марина. Вот господин начальник…

Марина. А если уж нет у нас властей, то есть у нас по крайней мере хоть настоящие граждане?

Еврем. Как же так нет! А кто бы тогда голосовал на выборах, если б не было граждан?

Марина. Ах есть, ну так я вас спрашиваю: почему же эти власти и эти граждане терпят такие безобразия? Понимаете, прохожу я сейчас мимо аптеки. (Павке.) Ах, дорогая моя… нет, это надо видеть самой, словами этого не расскажешь, это надо собственными глазами видеть. (Еврему). Прохожу я мимо аптеки и вижу, знаете, эту – секретаршу… Ее, прости меня господи! Представляете, на виду у всех… висит вот так. нет, вот так на окне, а этот лысый подпоручик под окном. Она ему, знаете, все так, так, так (показывает жестами), а он ей все так, так… Как в театре.

Павка. Ию, ию, ию! (Крестится.) А потом говорят – неправда, когда про таких в газетах пишут…

Марина. Давно бы нашим властям надо было положить этому конец, а гражданам следовало бы заявить свой протест.

Еврем. Что поделаешь, в каждом городе есть такие индивидуумы.

Марина. И ведь добро бы кто-нибудь солидный, а то секретарша. Вообще мне, конечно, все равно, но…

Павка. Каких только среди нас нет! Вот подождите, я вам расскажу, что я вчера слышала, так вы обеими руками перекреститесь!

Ев рем. Да, да… Это стоит послушать! Идите-ка туда, в комнату. Павка вам расскажет, что она вчера слышала, а вы перекреститесь обеими руками. Идите, идите, это стоит послушать!

Павка (приглашает госпожу Марину). Пожалуйста!

Марина (идет к двери, останавливается перед фотографиями, висящими на стене). Боже мой, неужели это все ваши родственники?

Павка. Да, это Евремовы. Бог не обидел!

Марина. И все живы?

Павка. Почти все.

Марина. И все здесь живут?

Еврем. Все здесь.

Марина. Много у вас родственников. (Павке.) Пусть это будет ему тоже как приданое. Подумать только, сколько голосов в семье… Но хоть их и немало, я все же прошу вас… (Уходит в другую комнату, продолжая говорить.)

Павка уходит следом за ней.

Еврем, Срета.

Еврeм (когда госпожа Марина упомянула о голосах, вздрогнул, очнувшись от своих дум, и, как только женщины ушли в другую комнату, подходит к стене и начинает считать фотографии, притрагиваясь к каждой указательным пальцем. Увидев вошедшего Срету, прерывает свое занятие). А, это ты? Входи, входи!

Срета. Добрый день, господин Прокич, как дела, как здоровье? (Берет табакерку Еврема, лежащую на столе, и сворачивает папироску.)

Еврем. Это… видишь, какое дело… хотел я тебе… Да, хотел я с тобой кое о чем поговорить…

Срета. Так, так… а о чем, господин Прокич?

Еврем. Да… как тебе сказать… всегда ведь найдется о чем поговорить. Но я хочу поговорить об общих делах…

Срета. Ах, об общих? Ну что ж, хорошо, господин Прокич, можно, как говорится, и об общих делах; почему не поговорить, можно поговорить!

Еврем. Знаешь… мы можем, например, поговорить с тобой о политике… выборы-то уже, как говорят, на пороге.

Срета. Да, да, точно, на пороге!

Еврем. Я слышал, мне сказали по секрету, будто начальник получил из Белграда какое-то письмо: вроде как Илича в этом году не будут выдвигать в депутаты.

Срета. Гляди-ка, бог ты мой! Я этого не слышал! А почему?

Еврем. Они, видишь ли, и вообще в ссоре, начальник и Илич, а теперь там, в Белграде, согласились с начальником и хотят найти кого-нибудь посговорчивее.

Срета. Гляди-ка, бог ты мой! А кто это тебе сказал?

Еврем. Это… об этом ты, брат, не спрашивай, это секрет.

Срета. Ну да, понимаю… Хватит, терпели его!

Еврем. Вот именно!

Срета. Я все, брат, хочу у тебя спросить, почему ты не продашь свой дом под окружную канцелярию? А что? Разве другие свои дома не продают? Я не говорю, что я продавал, но уж если поставить каждую вещь на свое место, то позволительно спросить: для чего тебе такой домище?

Еврем. Ты же видишь, я полдома сдаю жильцам. Да вообще, что такое ты говоришь, с какой стати?!

Срета. Ну, а разве ты не мог бы продать свой дом государству? Конечно, мог бы!.. А потом, разве мы ему не давали список наших, которых угнали в тюрьму?… Спросим-ка, что он для них сделал. Выхлопотал помилование своему шурину, а нас всех оставил с носом.

Еврем. Да, да!

Срета. А потом насажал, брат, в общине всю свою родню на теплые местечки: от протоиерея до живодера. К весовщику придешь – его родственник. К писарю придешь – опять его родственник. А ведь, слава богу, достаточно еще в Сербии людей, имеющих дома, которые можно продать, и родственников, которых нужно назначить на службу или освободить из тюрьмы. Так ведь я говорю?

Еврем. Так, Срета, так! Ух, если бы он был не в нашей партии, вот было бы здорово выложить ему все это на собрании. Слушайте, мол, какой у вас был депутат. Но ведь этого нельзя… это… Скажи мне, как ты думаешь, кто бы из наших вместо него мог быть депутатом?

Срета. Да как же я тебе могу сказать, браг мой! Ведь если мы каждую вещь поставим на свое место, то, пожалуй, он единственный, кто хоть мало-мальски подходит, а все остальные как-то тяжелы на подъем, да и глупы…

Еврем. Это ты правильно говоришь, все остальные и на подъем тяжелы, и глупы…

Срета. Вот, скажем, если хочешь, начнем с тебя…

Еврем (с радостью подхватывает). Да, да, видишь ли, Срета, как раз об этом я и хотел тебя спросить! Видишь ли, они там в Белграде ищут более покладистого человека, а разве ты не находишь, что я покладистее Илича?

Срета (теперь ему все ясно). Так-так-так-так!.. (Щелкает, языком.) Ну вот, теперь уже можно каждую вещь поставить на свое место!

Еврем. Вот я и говорю… а насчет того, что я тяжел на подъем… так это…

Даница, те же.

Даница (входит из правой двери). Мать хочет' о чем-то говорить с госпожей Мариной по секрету и сказала, чтоб я пошла посидела в этой комнате. (Срете.) Добрый день!

Срета. Добрый день! Добрый день!

Еврем. А знаешь, я тоже не хотел бы, чтоб ты слышала, о чем мы тут разговариваем с господином Сретой. Иди-ка ты лучше в другую комнату.

Даница (радостно). Можно, я выйду в коридор?

Еврем. Иди, ради бога!

Даница радостно убегает.

Те же, без Даницы.

Еврем (ходит по комнате, пытаясь восстановить ход мыслей, прерванный приходом Даницы). Но ведь ты не скажешь, что я не умею говорить? Умею. А где нужно, и смолчать сумею.

Срета. Это ты умеешь!

Еврем. Ну, а уж если чего и не сумею, то ведь в Белграде умных людей много – подскажут, когда нужно говорить, а когда молчать.

Срета (все это время думал). Э, подожди-ка, брат ты мой, давай уж мы сначала поставим каждую вещь на свое место… Ты прежде скажи мне, какие у тебя отношения с начальником?

Еврем (стучит указательным пальцем правой руки по указательному пальцу левой руки). Вот так!.. Взять хотя бы сегодня утром: иду я, понимаешь, по Торговой улице, а господин начальник подошел, опустил мне руку на плечо, словно брату родному, и говорит…

Срета. Постой… постой… я о другом хочу спросить: скажи-ка мне лучше, брат мой, за каким лешим понадобилось тебе стать депутатом, когда ты на своих мелких делах зарабатываешь гораздо больше, чем будешь получать за свое депутатское звание?

Еврем (смущенно). Да… знаешь… тут дело не в заработке, а так… доверие народа… почет. И так как-то…

Срета. Хорошо. Теперь давай начистоту, давай поставим каждую вещь на свое место. Ты ведь знаешь, Еврем, я специалист по таким делам.

Еврем хочет что-то сказать.

Знаю, что ты хочешь сказать: если, мол, я был бы специалист, то не сидел бы год в тюрьме за недостачу.

Еврем. Я не то хотел сказать.

Срета. Именно это ты хотел сказать. Я же вижу, что ты это хотел сказать. Но, брат, тут дело другое, тут – судьба. Такое с каждым может случиться. Никто не знает, что его ждет впереди. Вот, скажем, сегодня ты здоров и все у тебя в порядке, а наутро, смотришь, тебя уже волокут в суд за недостачу. Хорошо, скажем, ты торговец, у тебя недостачи быть не может, а вот если б ты был, как я, сборщиком налогов, вот тогда бы я посмотрел…

Еврем. Это так!

Срета. Ты думаешь, мне обидно, что меня зовут Срета № 2436 – это номер судебного дела, по которому меня осудили на год. Ничего подобного! Наоборот, брат мой, этот номер помог мне выйти в люди в этом городе. Ну, вот ты сам скажи: было ли какое-нибудь дело, которое обошлось без меня? Ну, говори? Скажем, если надо распространить ложный слух по городу – подай сюда Срету. Если надо какое-нибудь политическое собрание сорвать – к кому обращаются? К Срете! Фальсифицировать избирательные списки – опять подавай сюда Срету. Опротестовать выборы – опять Срету. А я уж и не говорю о таких мелочах, как распространение листовок, свидетельствование в суде, приветствие правительственных чиновников, составление статей, телеграмм против насилия и тому подобное…

Еврем. Да, конечно… Потому я и хочу с тобой…

Срета. Я сам вижу, что ты хочешь со мной, но хочу ли я с тобой – вот в чем вопрос…

Еврем. Я же тебе сказал…

Срета. Дело не в том, что ты сказал. Тут, брат, дело в расчете. Играть надо уметь. Скажем, у тебя, например, в руках король, а у меня – туз! Вот ты и ответь мне в масть, если хочешь, чтоб я поставил тебя на свое место.

Еврем. Я отвечу, почему же не ответить… Только я не понимаю, как это?

Срета. Сейчас поймешь. Ты ведь видишь, сам ты ничего не можешь для себя сделать. Ты это признаешь? Ну вот, хорошо. Тогда я бросаю туза. Теперь ты меня понимаешь?

Еврем. Нет, не понимаю.

Срета. Не понимаешь? Ладно. Сейчас поймешь. Видишь ли, у меня на жену записан тот большой участок земли за городом… там два гектара… Так вот, надо, чтобы правительство купило у меня эту землю. Пусть там построят больницу, казарму, теплицу или тюрьму – мне все равно что, – для меня главное, чтоб правительство купило у меня эту землю. Понятно?

Еврем. Понятно!

Срета. Ну вот, а затем, брат, я пятнадцать лет прослужил практикантом, прежде чем стал сборщиком налогов, и все эти пятнадцать лет я работал не на себя, а на государство. Так вот, спрашивается, неужели я не вправе требовать, чтоб государство признало эти годы службы!

Еврем. А № 2436?

Срета. Об этом ты не беспокойся. Уж если ты станешь депутатом, это делается просто. Пересмотр дела… новое доказательство… оправдание по суду… пенсия, понимаешь?

Еврем. Понимаю.

Срета. И вот еще что, брат ты мой, я хотел бы чем-нибудь заняться.

Еврем. Хочешь опять на государственную службу?

Срета. Какая служба, бог мой, до каких пор мы будем висеть на шее у государства! Мало ли других занятий, помимо государственной службы. Надо только каждую вещь поставить на свое место.

Еврем. Да, да, ты верно говоришь!

Срета. Тут у нас, брат, всегда есть тысячи мелких дел и крупных доходов. Надо только не хлопать ушами. Вот, скажем ты – депутат, а как депутат ты не можешь получить разрешение на постройку казармы на моем участке. Но ты можешь сделать это на мое имя. Так ведь? Или, скажем, другое – в этой стране ты, как депутат, не можешь срубить на свое имя ни одного дерева, а на мое ты можешь вырубить хоть все леса на горах. А там еще – амнистия! Сколько людей в тюрьмах понапрасну сидит? Бог ты мой! Вот тебе еще одно благородное дело. Надо только ушами не хлопать. Теперь ты меня понимаешь?

Еврем. Понимаю!

Срета. Ну, вот я и говорю: я кинул туза, а теперь ты открывай свои карты.

Еврем (смущенно). Только… это…

Павка, те же.

Павка (выходит из другой комнаты). Еврем, я вот хочу тебя спросить…

Еврем. Ради бога, не спрашивай, мне не до вопросов!

Павка. Она открыла карты!

Еврем. Кто открыл карты?

Павка. Госпожа Марина.

Еврем. О господи, и чего это ей пришло в голову открывать сейчас карты? Разве ты не видишь, что у меня полно забот?

Павка. Но ведь ей надо ответить что-то определенное!

Еврем. Прошу тебя, Павка, пойди ты в свою комнату и тоже открой ей карты!

Срета. Правильно, каждую вещь надо поставить на свое место.

Павка. Боже милостивый, да что же мне ей сказать?

Еврем (рассеянно). А я, думаешь, знаю… это… например, если она бросила короля, то ты бросай туза! (Вздрогнул.) Нет, не то… Скажи, что надо каждую вещь поставить на свое место. Поняла?

Павка (крестится). Боже милостивый, ты так говоришь, будто речь идет не о твоей дочери.

Еврем. Да, о дочери. Только я не люблю, когда эти детские дела так оборачиваются… У меня сейчас других забот по горло.

Павка. Скажи хотя бы, что ответить госпоже Марине?

Еврем. Откуда я знаю, что ей ответить. В конце концов, скажи, пусть, мол, подождет, пока выборы пройдут…

Павка (возмущенно). Да что с тобой, боже милостивый! Я вижу, ты совсем ничего знать не хочешь! Ну, хорошо же. Тогда я сама буду решать, как мне бог подскажет!

Еврем. Ну и решай с богом, а я… я об этом подумаю.

Павка. Думай, думай, если… А я знаю, чего хочу! (Уходит.)

Еврем. Срета.

Еврем (после небольшой паузы). Вот ведь принесла нелегкая… будто сейчас время для этого.

Срета. Жена, видишь ты, не может решить этого вопроса без тебя.

Еврем. Так-то так, но… (Задумывается.) А Илич?

Срета. Что Илич?

Еврем. А что если он, например, не послушается совета начальника и не откажется снять свою кандидатуру, а ударится в крайности… За него ведь многие голосуют, ему народ доверяет!

Срета. Хм! «Народ доверяет»? Доверие, брат, это такой же товар, как и все остальное. Брось его на весы, посмотри, сколько потянет, вынимай кошелек и плати. Я не говорю, что все пойдет совсем как по маслу. Илич, конечно, может взбеситься, но твое дело – деньги готовить, вот что я тебе скажу!

Еврем. Как ты себе это представляешь?

Срета. А вот так: у тебя, господин Прокич, есть деньги, у господина Илича – народное доверие. Теперь давай поставим каждую вещь на свое место. Илич еле-еле концы с концами сводит, а у тебя, господин Прокич, кое-где даже через край переливается. Он не успевает расплачиваться, а ты не успеваешь получать – деньги к тебе со всех сторон сыпятся.

Еврем (смущенно). Правда, не совсем уж так…

Срета. Оставь ты, раз я говорю, значит, так! Ну, ладно. Если так, приду я к нему и скажу:»Ну-ка, дорогой, давайте взвесим ваше народное доверие и откажитесь-ка вы от него перед своими избирателями в пользу господина Прокича». Вот как это делается!

Еврем. Ты смотри как здорово!

Срета. Ну вот, видишь, если мы так сделаем и договоримся, как порядочные люди, то можно смело сказать, что каждая вещь поставлена на свое место.

Еврем. Так ты думаешь?…

Срета. Я думаю, Прокич, депутатом будет не кто-нибудь, а именно ты.

Еврем. И я… это… буду избран?

Срета. Конечно, будешь избран!

Еврем. Большинством голосов?

Срета. Ясное дело – большинством, разве меньшинством избирают! Только с начальником ты сам договоришься, тут уж я ничего не могу сделать. Лучше всего поговорить об этом с писарем Секуличем; он в этих вопросах тертый калач и начальника в два счета вокруг пальца обведет.

Еврем. Да, это правда, он человек опытный. Все так говорят.

Срета. А когда будешь с ним говорить, скажи ему, бога ради, пусть он меня оставит в покое. Совсем замучил, второй раз штраф за какую-то ерунду хочет содрать. Теперь, когда мы в такое серьезное дело ввязываемся, некогда нам заниматься какими-то следствиями. Пусть он все акты в стол спрячет! А ты, смотри, будь с ним повежливее. (Собирается уходить.) И смотри, не скупись. А я пойду посмотрю, что там на Торговой улице творится, да и о тебе где надо шепну, нужно ведь твое имя в оборот пустить, пусть люди привыкают… Вот так мы и поставим каждую вещь на свое место.

Еврем. Хорошо, хорошо, иди действуй!

Срета. Ты еще увидишь, чего стоит Срета № 2436! (Уходит.)

Еврем, Даница.

Еврем, проводив гостя, возвращается, о чем-то думает.

Даница (входит из коридора). Господин Срета Ушел?

Еврем (очнулся от дум). Где ты сейчас была?

Даница. Там, в коридоре…

Еврем. А там не было слышно, о чем мы здесь разговаривали?

Даница. Нет. Я все время разговаривала с господином Ивковичем. Даже если бы я и захотела, все равно не могла бы вас услышать.

Еврем. С господином Ивковичем разговаривала. А что он тебе сказал… О чем вы разговаривали?

Даница. Об очень важных делах.

Еврем. О важных делах? Разве он с тобой говорит о важных делах?

Даница. Да так вот… сказал, что уезжает в Белград, хочет выставить свою кандидатуру в народные депутаты, сказал…

Еврем (прерывает ее). Что сказал?

Даница. Сказал, в Белград поедет…

Еврем. Да не это, другое…

Даница. Что другое?

Еврем. Да ведь ты только что сама сказала!

Даница. Ах это!.. Сказал, что хочет выставить свою кандидатуру в народные депутаты.

Еврем. Кто хочет выставить свою кандидатуру?

Даница. Да он, господин Ивкович. «Друзья, – говорит, – настаивают». Он не хотел, а приятели настаивают, и там в Белграде тоже…

Еврем. А начальник?

Даница. Он говорит, что его выдвинет оппозиция…

Еврем. Ах, оппозиция! Постой, какая оппозиция? Откуда оппозиция? Чему оппозиция? Кому оппозиция? А? Это мы еще посмотрим! Иди, иди, скажи ему: «Мы еще посмотрим!» А в самом деле, ступай, скажи ему, что он… Постой! Ступай, скажи ему, что… Постой! Да ступай ты к дьяволу и не смей никому ничего говорить, слышишь?

Даница удивленно и растерянно смотрит на него и уходит в правую дверь. Еврем возбужден, ходит по комнате, о чем-то разговаривает сам с собой, размахивая руками.

Спира, Спириница, Еврем.

Спириница (следом за ней Спира). Э-э-э-э, зятюшка, светлые твои очи!

Спира. Да брось ты, бога ради, какие тут «светлые очи»! Как это ты можешь с места в карьер?

Спириница (набросилась на. лужа, крестится). О господи всемогущий, вразуми ты его! Проклятый человек, даже рта раскрыть не дает!

Спира. Да раскрывай, кто тебе запрещает! Но уж если раскрываешь, то говори что-нибудь путное.

Спириница. А у тебя ума палата! Отстань, несчастный… (Плюет на пего.) Тьфу, тьфу, тьфу… Скажи спасибо, что я тебя на людях не хочу срамить!

Спира. Опять начинаешь! Благодари бога, что мы в чужом доме, а то бы я тебя…

Спириница. Посмотрите на него, влез в чужой дом и командует. Бродяга…

Еврем (встав лежду ними, пытается их успокоить). Да бросьте вы! Ведь не ругаться же вы сюда пришли?!

Спириница. Конечно, нет, но ведь он первый начал…

Еврем. Успокойся, прошу тебя! Ох, люди божьи, у меня ведь и так голова разламывается от забот, а тут еще вы пришли ругаться!

Спириница (обиженно). Мы можем и уйти. Ми можем и в другом месте ругаться, не обязательно здесь!

Еврем. Да я не то хотел сказать.

Спира. Подожди, прошу тебя. Давай сначала выясним главное. Понимаешь, приходил тут твой мальчишка, говорит, Павка его послала, чтоб мы скорее приходили… Говорит, важное дело, касается твоей дочери.

Еврем. Да, да, госпожа Марина открыла карты.

Спириница. Ой! Какие карты?

Еврем. А ты разве не знаешь, что она родственница господину Ивковичу?

Спириница. Уж не о Данице ли?

Еврем. Да, о ней!

Спириница. А когда же это было?

Еврем. Да только что!

Спириница. Сейчас?

Спира. Нечего тут раздумывать! О чем тебе с нами советоваться? Господин Ивкович – человек молодой, порядочный…

Спириница. Случай очень хороший, и если вы меня спрашиваете…

Спира. Да подожди ты, ради бога. Разве ты не видишь, что я уже начал говорить…

Спириница. Да если ты начнешь, то не остановишься.

Спира. Я еще и двух слов не сказал!

Спириница. А мне ты и одного не дал сказать!

Еврем. Да уймитесь вы, ради бога!

Спира. Вот я и говорю, случай не плохой, человек он молодой, адвокат, работает хорошо.

Еврем. Да я и сам знаю, но ведь он – оппозиция.

Спира. А тебе-то что до этого?

Спириница. И у батюшки Анты зять – оппозиция, а посмотрел бы ты, как они хорошо живут.

Еврем. Да, но… это… как бы вам сказать… он может выдвинуть свою кандидатуру в депутаты.

Спириница. Он?!

Еврем. Да!

Спира. Так тем лучше!

Еврем. Э… это… что я хотел сказать… да, это, знаешь… и я, то есть, не я, а господин начальник… вернее, не начальник, а там, в Белграде… или, лучше сказать, народ… здешний народ… хочет, чтобы я был депутатом…

Спира (удивленно). Ты?

Еврем (прикладывает палец к губам). Тесс! Это пока еще тайна, это еще не окончательно.

Спира. А что? Давно бы так. Из нашей семьи никто еще не был депутатом, а семья у нас вон какая… большая.

Спириница. А ты чего притаился, чего ты прячешься? Почему бы и тебе не быть депутатом? Уж если Еврем может, то и ты, пожалуй, смог бы…

Спира. Да нельзя же так, жена!

Спириница. Для тебя нельзя. Для тебя вообще ничего нельзя, если ты…

Спира. Еврем, видишь ли, пользуется доверием.

Спириница. А почему ты не пользуешься доверием?

Еврем. Да подождите вы, не ругайтесь: это же еще не решено, заяц пока еще бегает в лесу.

Спира. А если даже и решено, я не вижу, чем это может повредить Данице?

Еврем. Как же ты не видишь? Я – кандидат правительства, а он – кандидат оппозиции; он смотрит, как бы меня победить, а я смотрю, как бы его победить. А потом, разве ты не знаешь, я ведь должен всякими словами обзывать кандидата оппозиции; ведь если я не буду ругать противника, то с чем же тогда я появлюсь перед народом?

Спира. Да, это так.

Еврем. И он меня будет ругать.

Спира. Непременно. Но опять же, я не вижу в этом ничего особенного. Это ведь по политическим мотивам; а по политическим мотивам у нас в Сербии кого хочешь можно отругать, а потом опять…

Еврем. Ну да, все это хорошо, если я буду избран; а если он будет избран, тогда, выходит, я останусь отруганным ни за что.

Спир а. Опять ничего особенного!

Еврем. Да, но, кроме того, я и по обязанности, в интересах партии должен его ненавидеть. Не могу же я любить кандидата оппозиции.

Спира. Ну, теперь это вовсе не так строго, как было раньше. Раньше, если кто кого ненавидел, то уж ненавидел, как собаку, и дрались до конца – не на жизнь, а на смерть. А теперь все стало куда мягче. Разве ты не видишь, что сейчас в любом деле компаньоны из разных партий? На вывеске торгового заведения, например, читаешь: «Симич и Петрович».

Спросишь, кто такие, оказывается, Симич – правительственная партия, а Петрович – оппозиция. Вот и попробуй, лиши их прав на владение предприятием! А то еще и так бывает! Тесть Павлович, а зять Янкович, тесть за правительство, а зять за оппозицию. И ничего – дело идет как по маслу. Тесть – депутат, зять – окружной начальник; или зять – депутат, а тесть – председатель общины. Наловчились люди, поэтому так и получается!

Еврем. Так-то так, но ведь неудобно ему приходить к нам именно сейчас, накануне выборов.

Спириница. А разве госпожа Марина настаивает на том, чтобы именно сейчас все было сделано?

Еврем. В том-то и беда, что именно сейчас. Вон они сидят в комнате, улаживают…

Спириница. Ию, а вы меня здесь целый час продержали. Что же ты мне раньше об этом не сказал? (Торопливо уходит.)

Еврем, Спира.

Еврем. Нет уж, что нельзя, то нельзя! После выборов – пожалуйста, можно разговаривать. А потом… кто знает, вдруг это просто ловушка?

Спира? Какая ловушка?

Еврем. Очень простая. Знаешь, какие ловушки устраивают накануне выборов. Очень даже может быть. Нет, и слушать не хочу. Вот после выборов можно будет разговаривать. Ступай-ка ты, Спира, туда к ним тл. скажи, что после выборов можно будет разговаривать!

Младен, те же.

Mладен (приносит какую-то бумагу). Господин Срета просил отнести вам эту записку. Еврем. Срета? Это он тебе дал?

Младен. Да. (Уходит.)

Еврем (с любопытством разворачивает бумагу и с трудом разбирает). «Сейчас я говорил с Секуличем. Начальник сказал, что позовет тебя к себе и будет с тобой разговаривать. Значит, можно считать, что дело наполовину сделано. Пьем за твой счет!» (Возбужден, смущен, рад.) Спира… Спира…

Спира. Слышу…

Еврем. Дело наполовину сделано!

Спира. Должно быть, и впрямь сделано. Раз сам начальник тебя зовет на беседу, а тут еще и Секу лич на твоей стороне… тут уж…

Еврем. И уже пьет за мой счет!

Спира. Ну, конечно!.. Поздравляю тебя, Еврем!

Еврем. Дай бог, Спира! Дай боже, брат! (Обнимает Спиру.)

Павка, Спириница, Марина, те же.

Павка (выходит из комнаты, за ней Марина и Спириница. Марина бистро мдет к двери, ведущей в коридор: она торопится, известить Ивковича о том, что переговоры увенчались успехом). Еврем, скорее скажи мне: «Милая ты моя!».

Еврем. Тссс! Постой! Сначала ты мне скажи: «Милый ты мой».

Павка. А я говорю, скажи, раз я тебя прошу!

Еврем. Ну ладно: милая ты моя!

Павка, Я во имя божье дала согласие на обручение Даницы.

Еврем. А я дал согласие стать депутатом.

Спириница (Еврему). Ию, да он даже и не обрадовался!

Спира. Не лезь, когда тебя не спрашивают, слышишь?

Спириница. Отстань ты от меня. Дай мне хоть слово сказать. Я только говорю: отец, а счастью своего ребенка не радуется.

Еврем. Кто сказал, что я не радуюсь? Я радуюсь, но… слышала, Павка, что я сказал: я во имя божье согласился стать депутатом.

Павка. Бог ты мой сразу две радости!

Даница, Младен, те же.

Даница входит, за ней Младен.

Павка. Иди, иди сюда! Поцелуй у отца руку!

Даница целует руку Еврему.

Марина (входит из коридора, за ней Ивкович). Иди, иди сюда! Поцелуй у матери руку!

Еврем (испуганно, смущенно, не знает, куда девать руку, которую Ивкович подошел поцеловать). Нет, подождите, бог мой!

Все. Целуй, целуй. Чего уж тут! Будьте счастливы! Дай боже!

Павка. Младен, беги скорее к куму Стеве и скажи ему…

Еврем. Постой! Впрочем беги… к куму Стеве, и к Арси, и к приятелю Мике, да скажи им…

Спира. Скажи им, что дочь господина Прокича – Даница…

Спириница. Да дай ты, ради бога, человеку самому сказать, что он хочет!

Спира. Молчи! Не мешай мне!

Еврем. Постойте, братья, не торопитесь! Давайте прежде поставим каждую вещь на свое место.

Жандарм, те же.

Жандарм (входит из коридора). Господин начальник послал меня к тебе, хозяин Еврем, чтобы ты явился к нему по важному делу.

Еврем (счастливо улыбаясь, все более смущается). Он именно так и сказал, да?

Жандарм. Точно так.

Еврем. Спира, вот тебе и половина дела!

С пир а. Все, все, а не половина!

Павка. Да иди же ты, Младен, к куму Стеве и скажи ему…

Еврем. Стой, стой, ради бога! Как видишь, ваше дело отпадает, вообще-то не то чтобы совсем отпадает, но пока… (Павке.) Хорошо, что ты хочешь? Хочешь, чтоб Младен позвал кума Стеву? Хорошо, это мы знаем. (Ивковичу.) А ты что хочешь?

Ивкович. Хочу поцеловать вам руку!

Еврем. И это знаем! (Жандарму.) А ты что?

Жандарм. Господин начальник…

Еврем. Очень хорошо… и это знаем…

Павка. Так пусть Младен идет?

Еврем. Пусть идет… иди… а впрочем, постой скажи куму Стеве…

Павка. И приятелю Мике…

Спириница. И господину Арси…

Еврем. Ну хорошо, а что ж он им скажет? (Вспомнил.) Ах да, скажи им: господина Прокича выдвинули в депутаты…

Павка. А про Даницу?

Еврем. А насчет Даницы скажи так: жена народного депутата, то есть дочь народного депутата, вернее, зять народного депутата… то есть… сам не понимаю, что говорю! Закружили вы мне голову, сам не знаю, что говорю! И в самом деле не могу понять, у кого в руках король, а у кого туз… (Ивковичу.) Ну, конечно, раз уж и ты открыл свои карты!.. (Набрасывается на Младена.) Да ступай же ты и скажи им, что хочешь.

Младен убегает. Все смеются, радуются и поздравляют друг друга.

Павка. А жандарму-то ты ничего не ответил. Человек ждет.

Еврем. Ах, да! (Подходит к жандарму и опускает ему руку на плечо.) Ты, брат, если тебя спросит господин начальник, скажи ему так: опустил, мол, мне господин Прокич руку на плечо; он знает, что это значит. А насчет прийти, скажи, что я сейчас приду.

Жандарм. Все ясно. (Отдает честь и уходит.)

Ивкович. А вспомните ли вы, наконец, и обо мне, господин Прокич?

Еврем (опускает ему руку на плечо). Вот, и тебе я опускаю руку на плечо.

Спира. Так, брат. Давно бы надо было так сделать.

Спириница. Не лезь, если тебя не спрашивают!

Спира. Да оставь ты меня, жена, в покое… Хоть раз будь человеком…

Спириница. Да как же я тебя оставлю, если ты все время говоришь и говоришь…

Продолжают препираться до тех пор, пока занавес не опускается.