"Весенняя коллекция" - читать интересную книгу автора (Крэнц Джудит)

5

Может, Джастин и следовало бы испытывать некоторые угрызения совести — она так внезапно отправила Фрэнки в Париж, но она успокаивала себя тем, что новый гардероб и перспектива бурной деятельности встряхнут Фрэнки и, возможно, выведут ее из спячки, в которую она впала после развода.

«Да, — думала Джастин, бесцельно бродя от диспетчерской до своего кабинета и обратно, — давно было пора что-то с ней делать. Кто знает, что бы стало с бедной девочкой, если бы о ней вообще никто не позаботился? Пожалуй, что-нибудь в этом роде следовало придумать еще год назад, да как-то не складывалось». Она и уговаривала ее, и пыталась над ней подтрунивать, потом докатилась до того, что стала ее самым банальным образом пилить, но все было напрасно. Ослица упрямая, ее просто с места невозможно сдвинуть, слишком уж крепко она стоит на своих роскошных ногах, являющихся к тому же предметом ее неизбывной гордости. Джастин терпеть не могла, когда кто-то так легкомысленно ставил крест на собственной жизни.

Такая красотка — и лицо, и фигура, а относится к себе, как мачеха к Золушке. Впервые оказавшись с Фрэнки на улице, Джастин была потрясена, поняв, что та просто не замечает взглядов мужчин, восхищенных ее энергией, осанкой, удивительным, неповторимым обликом. Черт возьми, эта девчонка просто не имеет себе равных. Да, она сохранила балетную форму и так высоко несет свою головку, что кажется, будто ей это позволено свыше. Эта негодяйка каждое утро тратит двадцать минут на макияж, который был бы виден даже с балкона третьего яруса, а потом собирает волосы в пучок и, не глядя в зеркало, закалывает их парой шпилек.

Будь Фрэнки моделью, Джастин уволила бы ее за первый же лишний килограмм. А как она умудряется скрывать свои роскошные волосы! Слава богу, хоть паранджу не носит! Лицо у нее удивительное — не просто хорошенькое или красивое, оно живое, выразительное, притягивающее к себе, а Фрэнки будто и не подозревает, что она не как все. У нее одна драма в жизни — то, что на танцах пришлось поставить крест. Неужели ей не ясно, что современная деловая женщина, которая является на работу в таком виде, будто она собралась на утренний балетный класс, нуждается в услугах психотерапевта? Ладно, бог с ней, с этой Фрэнки, у Джастин и своих забот хватает.

Джастин прислушалась к голосам в диспетчерской. Все, как всегда, на телефонах, но чувствуется некая рассеянность, словно они действуют автоматически, а не ловят ухом любую могущую оказаться значимой интонацию.

Она тысячу раз говорила им, что, умей они объяснить, почему какая-то модель не пользуется спросом, она узнала бы о будущем не меньше, чем узнавала, поняв, кто именно сейчас особенно популярен. И получить такую информацию можно только от диспетчеров. Что это, затишье после праздников? Такого не бывает — фотографы работают круглый год. Но Джастин вовсе не хотелось идти и самой во всем разбираться. Бог и с ними, с диспетчерами.

Ей было почему-то… тревожно, будто должно случиться что-то ужасное. Чушь какая! Наоборот, самое время вздохнуть с облегчением. Она, словно парализованная двумя противоположными желаниями — скрыться или бороться с поднятым забралом, с трудом дождалась отъезда девушек во Францию, решив все-таки избежать расставленной для нее ловушки. Да и теперь, когда Фрэнки, девочки и команда «Цинга» отправлены, она понимала, что ничего еще не решено. Может, проблема в этом? Так или иначе, но без Фрэнки в агентстве стало пусто и неуютно. С ней Джастин привыкла обсуждать дела, делиться впечатлениями о том или другом человеке, зная, что за стены кабинета разговор не выйдет, в общем, полагалась на эту чертовку Фрэнки во всем.

А что, если Некер прилетит в Нью-Йорк и явится к ней?

Черт! Джастин вскочила на ноги, сердце у нее бешено забилось, будто он уже стоял в дверях. От этой безумной мысли она просыпалась по ночам уже три дня подряд. Джастин плотно прикрыла дверь и уселась за свой необъятный стол. Только здесь она чувствовала себя хозяйкой. Надо все тщательно обдумать, сурово приказала себе Джастин, иначе это станет у нее навязчивой идеей. Чего она добилась, не поехав в Париж? Только протянула время. Она всегда умела трезво оценивать ситуацию и сейчас отлично понимала, что встреча с Некером неизбежна. Так что сейчас она не действует, а сопротивляется, а это противоречит ее жизненным принципам.

Обычно она ведет себя иначе. Не прячется, открыто высказывает свое мнение, не тянет с принятием решений. Ей нравилось видеть себя настоящей деловой женщиной, хозяйкой собственной судьбы.

И все же, думала Джастин, фундамент, на котором она строит свою жизнь, имеет трещину. Когда ей было тринадцать лет и у нее только-только начались первые месячные, мать сказала ей, что ее отец, который, как она думала, погиб во Вьетнаме, жив.

— Он был моим первым возлюбленным и оставил меня, как только я поняла, что беременна. Больше я его не видела. Я вынуждена рассказать тебе об этом, потому что ты стала женщиной, Джастин, и можешь забеременеть. Ты должна знать, что любой мужчина, даже если ты думаешь, что он любит тебя, может сделать такое с тобой, Джастин. И тебе нельзя забывать о том, какой урок получила от жизни я.

— Но кто мой отец? — пытала она мать. — Каким он был? Как он мог тебя бросить? Где вы познакомились? Долго ли ты его знала? — Вопросам ее не было конца, пока она наконец не поняла, что мать, сколько бы Джастин ни убеждала ее, что имеет на это право, больше ничего не расскажет ей об отце.

— Про этого человека, — всегда отвечала Хелена, — тебе, дорогая, знать ничего не нужно. Я хотела только предостеречь тебя. Если бы ты была мальчиком, я могла бы вообще тебе ничего не рассказывать. Тема закрыта, Джастин. Думаю, я имею право остальное оставить при себе.

«Да, — подумала Джастин, — мама была замечательной женщиной, только очень упрямой».

Когда Джастин подросла, Хелена Лоринг рассказала ей кое-что еще. Джастин узнала про то, как мама взяла себя в руки, оказавшись в полном одиночестве и с ребенком во чреве. Сняв со счета деньги, которые она откладывала, получая их на дни рождения и зарабатывая что-то в каникулы, она отправилась рожать в небольшой городок под Чикаго, где никто ее не знал. Желая быть независимой, она скрыла рождение Джастин даже от собственных родителей и рассказала им об этом только несколько недель спустя. И еще сказала, что сама во всем виновата, поэтому собирается воспитывать ребенка без посторонней помощи.

Когда Джастин было три недели, Хелена нашла милую и порядочную женщину, которой и поручила заботы о малютке, а сама пошла работать продавщицей в лучший универмаг города. Работала Хелена Лоринг так упорно, что скоро стала заместителем заведующего, потом заведующей секцией и наконец дослужилась до исполнительного директора всего универмага.

Джастин знала, что мать любила ее больше жизни и отвергала всех поклонников, которые пытались за ней ухаживать. У нее были друзья — семейные пары и одинокие женщины, но всем им она дала понять, что после смерти горячо любимого мужа она решила больше никогда не выходить замуж…

— Риск. — Джастин сказала это слово вслух, и на нее нахлынули все те чувства, которые она испытывала, думая об этом. Ее мать была чересчур скрытной и тем, что было у нее на душе, делилась только с дочерью, да и то как бы вскользь. Дедушка и бабушка Джастин умерли, когда она была еще ребенком, и других родственников, кроме матери, у нее не было. В школе ее любили, но тайну своей матери она не раскрыла даже ближайшим подругам, потому что не могла никому доверять в таком тесном кружке, где все сплетничали обо всех. В старших классах все знали, что первая красавица школы Джастин Лоринг, у которой не было недостатка во внимании со стороны мальчиков, может в лучшем случае весело потрепать кого-нибудь по щеке, не более того.

В семнадцать лет Джастин нашел агент из «Вильгельмины», и она переехала в Нью-Йорк, твердо помня наставления своей матери. Правда, из любопытства она завела несколько романов, но первый же из них только подтвердил слова мамы. Несколько раз в жизни Джастин готова была влюбиться, но всякий раз отношения расстраивались, не став по-настоящему серьезными. В ее жизни всегда было много мужчин, но все они существовали как бы на периферии, а главным всегда была ее работа в агентстве.

Когда Джастин исполнилось тридцать, она было собралась пройти курс психотерапии, но решила, что это займет слишком много времени, а пользы от него, судя по ее подругам, немного. Она даже подумывала, не выйти ли ей замуж за более-менее подходящего человека, а потом быстро развестись, чтобы пройти обычный ритуал. Тогда бы никто уже не задавался вопросом, который она постоянно читала в глазах окружающих: почему она не выходит замуж? Но от этого ее удержали гордость и здравый смысл, и еще то, что она и без развода чувствовала себя полноценной личностью. Пусть люди думают о ней все, что угодно, — ей наплевать. Да, конечно, у ее матери было довольно однобокое представление о мужчинах, но, понаблюдав за перипетиями любовной жизни своих манекенщиц, Джастин пришла к выводу, что на мужчин полагаться нельзя, что мать права и выражение «хороший мужчина» — это просто нонсенс.

Несколько месяцев назад, когда мама поняла, что жить ей осталось недолго, она позвонила Джастин домой и сказала ей, что ее отец — Жак Некер.

— Почему ты решила рассказать мне об этом сейчас? Мне уже, слава богу, тридцать четыре года, — сказала Джастин, которую это и удивило, и рассердило. — Мне не нужен отец, которого я не знаю. Ты что, забыла, я выросла без него. И зачем ты так долго ждала, мама, целых двадцать лет, если все равно собиралась мне об этом рассказать?

— Я не собиралась ничего тебе рассказывать, дорогая. Тебе знать и не надо было, а он этого не заслужил. Я понятия не имела, что с ним, пока он не преуспел и о нем не стали писать повсюду. Когда он женился, я ждала, что у него появятся дети. Шли годы, и я узнала, что детей у него нет. Теперь, когда мой конец близок, я по-другому смотрю на вещи и понимаю, сколького я из-за него лишилась. Он забрал у меня мою жизнь, Джастин, а я, девочка, не верю, что нас ждет что-либо после смерти. Поэтому я решила отомстить ему. Только это меня хоть немного утешит.

— Как отомстить, что ты, мама?

— Альбомы с фотографиями, — ответила мать, презрительно рассмеявшись.

— С фотографиями? С какими… с моими?

— Да. Начиная с той, которую сделали, как только ты родилась. Фотографии, на которых я тебя купаю, еще совсем крошку, твой первый день рождения, ты в детском саду, в школе, в детских спектаклях, лучшие снимки, сделанные, когда ты была моделью… Все альбомы теперь у него. Мне они больше не понадобятся.

— Почему?!

— Пусть он поймет, чего лишился в жизни. Пусть пострадает… С моими страданиями это не сравнить, но все же… Мне этого будет достаточно. Разве непонятно?

— Но что… Что он сделает? — спросила она, пораженная жестокостью, звучавшей в голосе матери

— Дорогая Джастин, а что он может сделать? Он не может ни обидеть тебя, ни помочь тебе. Ты, как и я, не зависишь от мужчин. Но я могу представить себе, что он будет чувствовать, и мне этого достаточно, чтобы умереть спокойно. — Мать долго молчала, измученная разговором. Уже позже, когда Джастин приехала к матери, чтобы провести с ней последние дни, она увидела на ее губах улыбку победительницы. Ее поддерживала мысль, что она все-таки нашла способ отомстить Некеру. После этой беседы Хелена Лоринг замкнулась в себе, с Джастин почти не разговаривала, ни улыбка эта таилась в уголках ее губ почти до самой смерти, которая наступила через несколько дней.

Письма от Некера стали приходить спустя неделю после смерти матери. Джастин долго думала, что делать, а потом решила просто отсылать их назад нераспечатанными. Так она чтила память покойной, так и только так она могла отблагодарить ее за то, что мать отдала ей лучшие годы жизни, которую разрушил Жак Некер.

* * *

Сидя у камина в гостиной, Джастин подумала о том, что редко она так рада бывала очутиться дома. Ничего необычного в агентстве не произошло, и ни к чему ей было так выходить из себя.

Она наконец расслабилась, дом баюкал ее, успокаивал. Куда бы она здесь ни взглянула, везде она видела результаты тяжелого десятилетнего труда. Дом она купила три года назад, когда цены на недвижимость в Нью-Йорке немного упали, и ни секунды об этом не жалела, даже выписывая каждый месяц огромный счет по закладным. «Удивительно приятно, — думала Джастин, прихлебывая чай, — иметь свой собственный дом, который стоит здесь уже сто лет, в котором жили многие поколения людей».

Правда, после ста лет эксплуатации дом был в таком состоянии, что нуждался, как выразился агент по продаже недвижимости, «в заботе и внимании». Будь он в отличном или хотя бы в хорошем состоянии, Джастин не могла бы позволить себе купить четырехэтажный дом в районе 60-х улиц. «Забота и внимание, черт подери!» — думала Джастин, продолжая любоваться мраморной каминной доской. Если бы ее бедный домик был человеком, его немедленно следовало бы положить в больницу, а потом отправить месяца на три в санаторий.

Крыша была в порядке, об этом она позаботилась сразу, как переехала, но все остальное было приблизительно в том же состоянии, в каком было при покупке. Она сделала только косметический ремонт, переклеила обои и расставила свои любимые викторианские безделушки так, чтобы необходимость капитального ремонта не бросалась в глаза.

На аукционах и в антикварных лавках Джастин всегда привлекали вещи немодные, потрепанные, часто сломанные — потертые коврики и подушки, зеркала с потемневшей от времени амальгамой, мебель с облезлой позолотой, то есть все то, что торговцы называли, пожимая плечами, «траченым».

Возможно, это была защитная реакция на весеннюю свежесть и безупречность девушек, которых она видела каждый день, а может — на безликие современные интерьеры, в которых не было даже намека на ностальгию по прошлому, но стоило Джастин увидеть стул или лампу, которым нужно было пристанище, и она тут же брала их под свою опеку.

Но всему есть предел. Даже Джастин в конце концов оказалась загнанной в угол дышащим на ладан отоплением, еженедельно протекающими трубами и кухней с ванной, настолько старомодными, что домработницы задерживались у Джастин всего на несколько месяцев, хотя их просили только убираться и оставлять какой-нибудь ужин в холодильнике. «А этого не скроешь никакими викторианскими безделушками», — мрачно думала Джастин, ожидая прихода строительного подрядчика с отличными рекомендациями.

Ну откуда она знает, что он ее не оберет до нитки? Интересно, почему про подрядчиков это известно заранее? Чем они заслужили столь устойчивую репутацию? Если когда-нибудь Джастин и жалела о том, что не замужем, так это сейчас. Переговоры с подрядчиком должны ложиться на плечи мужчины, а не женщины, хотя бы до тех пор, пока не появятся на свете первые подрядчики-женщины. «Для этого, и только для этого нужен муж», — думала она.

Тут раздался звонок в дверь, и она пошла открывать. Хотя бы пунктуален, но он таким и должен быть, это же лучший способ произвести благоприятное впечатление, получить работу и начать дырявить стены и полы во всех комнатах, а потом исчезнуть, не отвечая на телефонные звонки и оставив ее с таким кошмаром, за который уже ни один другой подрядчик не возьмется. Да, эти штучки ей известны, но она тоже кое-что приготовила, напомнила себе Джастин, открывая дверь.

— Мисс Лоринг? Я — Эйден Хендерсон, — сказал мужчина, неожиданно радушно улыбнувшись. «Очень умно, — подумала Джастин, пожимая ему руку. — Человек несведущий даже может поначалу принять его за порядочного».

Джастин отличалась умением оценивать людей с первого взгляда, она интуитивно чувствовала человека, только мельком на него посмотрев, и научилась при ближайшем знакомстве уже уточнять для себя детали.

Эйден Хендерсон казался человеком честным, надежным, сведущим. «А каким ему еще казаться? — подумала она подозрительно. — Как еще маскироваться подрядчику? Честный вид — это оттого, что у него открытый взгляд, голубые глаза, симпатичный сломанный нос, хорошей формы голова и еще много чего. Он приятен на вид, но не чересчур красив, что было бы подозрительно. Он высокого роста, что, увы, внушает доверие — по статистике, чем выше кандидат, тем больше у него шансов победить на выборах; крепкого сложения, у него очки в роговой оправе — а, вот откуда впечатление надежности. Очки — это отличная деталь», — холодно отметила она, готовая поспорить, что со зрением у него все в порядке.

Хуже всего то, что и одет он был со вкусом — как бы человек физического труда (а у подрядчиков труд физический?), но имеющий некоторое образование. В меру поношенная спортивная куртка, приличный твидовый пиджак, расстегнутая у ворота темно-синяя рубашка — этот Эйден Хендерсон не такой уж простак. Наверное, он работал над своим имиджем долгие годы.

— Я в восторге от вашего дома, — сказал он, когда она вешала его куртку на вешалку.

— Как вы можете что-нибудь говорить, не осмотрев его? — спросила Джастин настороженно.

— Им можно восхищаться, и не осматривая его внутри, — рассмеялся он. — Снаружи он отлично сохранился. Много ли в округе осталось таких домов?

— Наверное, тысячи, — бросила она через плечо, ведя его в гостиную. — Или десятки тысяч.

— Вовсе нет. Обычно люди сносят наружную лестницу на первый этаж и делают вход прямо с улицы.

— Правда? Что ж, рада за них. Хотите чаю? — спросила она как можно суше.

— Это было бы здорово, спасибо, — ответил Хендерсон, идя за ней на кухню. — Боже мой!

— Да, — сказала Джастин, не сдержав улыбки. — У многих ли сохранилась та плита, которую установили сто лет назад?

— И даже тот же самый чайник.

— Нравится? — спросила она.

— Ужасно! Это что-то потрясающее — словно путешествуешь во времени. Рей Брэдбери наоборот. Можно? — спросил он, усаживаясь за кухонный стол.

Джастин ждала, когда закипит чайник, и краем глаза наблюдала за подрядчиком. Для Армани слишком американец, профессионально классифицировала она, для Ральфа Лорена резковат, для Кальвина Кляйна, безусловно, крупноват, Тимберленд любит авантюризм. Может, «Мэн»? Нет, там надо что-нибудь экстравагантное. Для чего бы он подошел? «Мальборо» — наверное. «Докерс»? Пожалуй. «Господи, ну он же не модель, — напомнила она себе, заваривая чай, — он подрядчик, хитрый, вероломный и изворотливый».

— Вы давно владеете этим домом? — спросил Эйден Хендерсон, кладя в чай сахар.

— Четыре года, — ответила Джастин, садясь за стол.

— А какие работы вы собираетесь произвести?

— Чем меньше, тем лучше. Я бы вообще тут ничего не трогала, но мне сказали, что кое-чем просто необходимо заняться.

— Вашему мужу тоже нравится все викторианское?

— К счастью, мне не надо советоваться с мужем по вопросам интерьера. Или чего-нибудь еще. Скажите, мистер Хендерсон, а одежду вам выбирает жена? — спросила она неожиданно для себя самой.

— Нет. Она ушла в лучший мир.

— Ох, простите… я не знала…

— Она не умерла, — поспешно добавил он. — Она ушла к парню, который все шьет себе на заказ. «Сулка». И «Данхилл», кажется.

— Понятно.

— Такова жизнь, — бодро сказал он. — Хорошо, что детей не было. У вас есть дети?

— Конечно, нет.

— Я не обидел вас своим вопросом?

— Теоретически — нет, но, поскольку я только что сказала, что не замужем, то, наверное, да.

— Я понял, что вы замужем. Про вас иначе и не скажешь. Если, конечно, вы не лесбиянка.

— Вышло так, что нет, но что это за вопрос? Вам что, нужна такого рода информация о людях, которые собираются нанять вас на работу?

— Мисс Лоринг, подрядчику надо рассказывать все. Иначе как он поймет, что именно вам нужно?

— Мне нужны тепло в доме и горячая вода, — ответила Джастин, не сдержав улыбки.

— Это я вам обещаю, — уверил он ее. — С этого надо начинать. Но вы, возможно, поймете, что хотите чего-нибудь еще.

— Ага! Теперь вы начнете уговаривать меня переделывать то, что я вовсе не собираюсь переделывать.

— Ни за что. Можем остановиться на отоплении и горячей воде, — серьезно сказал Эйден Хендерсон. — Я беру десять процентов за то, что договариваюсь об объеме работ, нанимаю хороших исполнителей и слежу за тем, что они делают. Работы у меня достаточно, и сюда я пришел по просьбе ваших друзей, которые считают, что вам нужен подрядчик. «Срочно нужен», — так они сказали. «Она в отчаянном положении, Эйден, пожалуйста, постарайтесь ей помочь».

— Где вы учились? — спросила вдруг Джастин, лишь бы не говорить о том, как необходимы ей его услуги.

— В университете Колорадо. Я из Денвера.

— Футбол? — саркастически хмыкнула она. Ковбой, поэтому и выглядит таким стопроцентным американцем.

— Нет. Легкая атлетика и бокс. И, естественно, лыжи.

— Разумеется. Как это я сразу не догадалась, что вы не могли не заниматься лыжным спортом.

— Какая сложная фраза. А что вы, собственно, хотели этим сказать?

— Наверное, я просто завидую людям, которые могут позволить себе кататься туда-сюда по горам, вызывая при этом всеобщее восхищение. Я начала работать с семнадцати лет.

— И чем вы занимались?

— Была манекенщицей.

— Я так и подумал. Честно говоря, ваша фотография висела у меня над кроватью, когда я был студентом.

— Если вы знали, то зачем же спрашивали?

— Это было… дайте сосчитать, сейчас мне тридцать шесть, значит — шестнадцать лет назад. Вы были потрясающим ребенком. Но сейчас вы настолько красивее, что может показаться, что вы просто другой человек.

— Только отопление и горячая вода, ничего больше!

— Все еще думаете, что я собираюсь вас раскручивать? Послушайте, — сказал Эйден серьезно, — давайте я найду вам другого подрядчика, а мы начнем все сначала.

— Что начнем?

— Мне кажется, что вы поняли.

— Серьезно? — спросила Джастин с иронией.

— Совершенно серьезно. — Он снял очки и внимательно на нее посмотрел. — Абсолютно серьезно.

— Нет, — ответила Джастин. «Я же стараюсь быть благоразумной, — думала она, — и руководствоваться только здравым смыслом, какое к этому имеет отношение его шрам над бровью и еще один, чуть побольше, — на подбородке, из-за которых он кажется таким симпатичным, таким надежным человеком, ну прямо Харрисон Форд». Спортивные травмы? Следы боксерских боев? Автомобильная катастрофа? И тут Джастин с ужасом поняла, что ей безумно хочется об этом узнать.

— Нет? Что — нет? — спросил Эйден, смущенный ее прямым ответом.

— Мне не нужен другой подрядчик. Считайте, что вы наняты.

— Отлично. А теперь я могу пригласить вас поужинать?

— Это совершенно другое дело.

— И каков будет ответ?

— С удовольствием принимаю приглашение. — Первое впечатление всегда верное, напомнила себе Джастин, делая страшное умственное усилие, и вообще не правильно, не по-американски относиться к человеку с предубеждением только потому, что он — представитель сомнительной профессии. Это все равно что не участвовать в голосовании потому, что не доверяешь политикам. В корзине могут попасться и хорошие яблоки.

— Завтра?

— А почему не сегодня? Я умираю с голоду. И микроволновая печь у меня сломалась, — соврала Джастин.

— Нельзя пользоваться микроволновой печью в такой кухне. Пробки вылетят.

— Значит, плохо мое дело, да?

— Это плохо только для Ист-Сайда. Итальянская кухня? Тайская? Мексиканская?

— А вы едите… мясо? — спросила Джастин. Ей почему-то захотелось оставить его здесь, на кухне, в ее доме.

— Конечно. И мартини пью.

— Кажется, мне необходим бифштекс. Я немного… ослабла.

«Кокетничаешь, — сурово сказала себе Джастин, — кокетничаешь, как старая полковая лошадь». Она стала кокетничать, как только его увидела, хотя он, естественно, об этом и не подозревал. И ей не было стыдно ни капельки.

— Я тоже. Но это — приятная слабость.

Джастин смотрела на его руки, пытаясь все-таки опомниться. Но руки у Эйдена были большие и мягкие, надежные. У него замечательные пальцы. Ей захотелось взять его руки в свои. Джастин взяла со стола очки Эйдена и посмотрела в них, но ничего разглядеть не могла — все расплывалось. Значит, настоящие. Она положила очки обратно и вдруг подумала, какой у него беззащитный вид. Беззащитный, добрый, несет с собой тепло и горячую воду… Кто осудит ее за то, что она его наняла?

— Бифштекс я могу приготовить прямо здесь, — предложила она, сообщая о том, что пришло ей в голову несколько секунд назад. — Конфорки пока что работают, а бифштексы у меня есть. В буфете — бутылка джина. А еще — вермут и даже… — Она судорожно пыталась придумать что-нибудь еще.

— Даже?

— Даже маринованные луковки для коктейля. Могу сделать «Гибсон». У меня прирожденный талант к коктейлям.

— За «Гибсон» я все отдам.

— Значит, решено? — спросила Джастин с видом гостеприимной хозяйки. Эйдену Хендерсону предстояло попробовать единственное блюдо, которое она умела готовить. А детали контракта они обговорят позже.