"Экзамен для мужа" - читать интересную книгу автора (Крэн Бетина)

Глава 10

Элоиза предложила выбросить и заменить все деревянное старье, а также прислать какого-нибудь человека, чтобы он устроил очаг во дворе и не спускал глаз с кухарок, готовящих еду. После быстрого осмотра кухни, где стоял едкий запах гари, и кладовой, где царил невообразимый хаос, она посоветовала купить новую железную посуду для печи и основательно вычистить погреба.

Граф бросил на нее критический взгляд:

— А кто, по-вашему, будет делать эту работу? Элоиза задумалась.

— Идемте со мной, — вдруг произнесла она.

Когда они вышли за ворота и уже почти миновали скромный домик на краю деревни, кто-то окликнул Элоизу. Оглянувшись, она увидела старушку, с которой разговаривала два дня назад.

— Милорд, я не знаю, помните ли вы эту женщину… Она говорит, что была вашей кормилицей.

— Моя кормилица? Морна?

Оказалось на удивление легко уговорить его сесть на стоящую у крыльца скамейку. Элоиза принесла себе из до-мика стульчик и слушала рассказ старой Морны о матери графа, о тех временах, когда леди Алисия была хозяйкой в господском доме.

Леди Алисия почти не говорила по-английски и с первого дня страдала от холода и унылого вида Уитмора. Она не смогла завоевать сердце мужа, который давным-давно оставил его где-то в другом месте, а не владея его языком, не смогла завоевать и сердца людей. Она была одинока и часто грустила, вспоминая далекую родину, но вот наконец ей пришло время родить первого ребенка. После того как младенец появился на свет, она воспрянула духом и сделала все, чтобы стать хозяйкой замка.

И вот тогда в замке появились красочные знамена и гобелены, богатая мебель из Италии и с Востока, изысканные блюда и вина, которые леди Алисия привезла с собой из Бургундии. Уитмор становился одним из красивейших замков во всей Англии.

Потом была та незабываемая роковая ночь, когда графская любовница ворвалась в ворота, а затем вихрем влетела в почти законченную башню, требуя, чтобы граф выбирал между ней и своей богатой женой. Но выбор уже был сделан, а потому любовницу удалили из поместья.

Однако время шло, проходили годы, и старый хозяин замка все чаще вспоминал свою подругу и тосковал по утерянной любви. Граф и леди Алисия все больше отдалялись друг от друга, и когда она скончалась, произведя на свет второго, мертвого, ребенка, граф вспомнил о проклятии своей любовницы Энн, произнесенном в ту страшную ночь. С тех пор он начал видеть его действие в любом постигшем их несчастье.

Элоиза уже обратила внимание на попытки графа преодолеть эти предрассудки, но вместе с тем она почти физически ощущала, что несчастье матери пустило корни глубоко в его душе, угрожая его жизни и его счастью.

— Спасибо тебе, дорогая матушка. — Граф встал, собираясь уйти.

— Подождите. — Элоиза схватила его за рукав и повернулась к кормилице. — Матушка Морна, если бы мне захотелось вкусно поесть в вашей деревне, к кому бы вы посоветовали мне пойти? Кто в Уитморе лучше всех готовит?

— Ну, это все знают, — улыбнулась кормилица. — Лучший повар у нас Ральф, мясник. С барашком на вертеле он прямо чудеса творит.

Пока они шли по деревне, продолжая свои расспросы, им снова и снова повторяли имя мясника. Роксану, жену Блейна, и Джоанну, вдову бочара Майка, хвалили за их пироги и восхитительное тушеное мясо.

Навестив всех троих, Элоиза с графом попросили кулинаров явиться в господский дом и принять в свое владение кухню. Все трое ответили, что для них большая честь служить его сиятельству.

— Наверняка они почувствуют себя не столь польщенными, когда увидят, какой беспорядок достался им в наследство, — пробормотал граф, шлепая по грязи.

Встретившись на следующее утро с новыми поварами, Элоиза начала объяснять им, как должны выглядеть в благородном доме очаг и кухня. Первым делом нужно очистить помещение от мусора, всякого хлама и отбросов, а затем прикинуть, что требуется для приготовления вкусной еды.

— Неудивительно, что они портят все, к чему прикасаются, — с отвращением проворчала Джоанна. — Кого заставишь сунуть голову в очаг, из которого валит едкий дым, чтобы проверить, готова еда или нет?

— Что нам требуется, — заявил Ральф, — так это новый дымоход.

Поскольку каменщика в Уитморе не нашлось, расстроенная Элоиза позвала человека, который — в чем она уже имела случай убедиться — лучше всех знал, как разжигают и поддерживают огонь. Паско сначала не пожелал оказать ей услугу на кухне, но, когда она воззвала к авторитету графа, согласился помочь. Он бесстрашно влез на дымовую трубу, чтобы изучить проблему со всех сторон. Грязный, засорившийся дымоход — таков был его вердикт. После непродолжительного совещания Паско решил взять с собой на крышу двух мальчиков и попытаться его прочистить.

Естественно, Элоиза не могла стоять в стороне, спокойно слушая глухие удары и скрежет, а потому сунула голову в очаг… как раз под целый ливень сажи, смешанной с обуглившимся жиром! Она отскочила, моргая и выплевывая слежавшуюся золу. Разумеется, именно в этот момент появился граф с сэром Майклом, чтобы сообщить ей, что они отправляются на северные поля взглянуть, как там обстоят дела с пахотой и севом, а затем устроить нагоняй кузнецу.

Перил увидел разгневанную, плюющуюся «Знатока мужчин» с черным, как ее одежда, лицом, и согнулся от хохота. Испуганные поварихи вручили Элоизе льняное полотенце, однако не решались прикоснуться к ней самой, ибо до сих пор не имели опыта в обращении с монахинями. Сразу разобравшись в обстановке, граф взял Элоизу за руку и повел к колодцу.

— Не нахожу в этом ничего смешного, — раздраженно пробурчала Элоиза, в очередной раз выплевывая золу.

— Потому что не видите себя со стороны. — Он поставил ее возле корыта, нажал ладонью на затылок и вынудил опустить голову в воду. — Теперь закройте глаза.

Не обращая внимания на ее сопротивление, он начал смывать с ее лица сажу. В результате белый апостольник и платье оказались грязными, да к тому же намокли. Когда водная процедура закончилась, Элоиза отвела его руки, с закрытыми глазами нащупала полотенце и вытерла лицо.

— Теперь все в порядке? — спросила она и нахмурилась, увидев его закушенную губу.

— Все, — кивнул он. — Кроме серых разводов.

— Что? — Элоиза попыталась разглядеть свое отражение в воде.

— Дайте сюда.

Граф выхватил у нее полотенце и стал тереть ей щеки. При каждом протестующем вопле он нежно поглаживал кожу пальцами, чтобы ее успокоить, и постепенно она снова приобрела здоровый розовый цвет. Когда он стер последние разводы у края апостольника, оказалось вполне естественным, что его пальцы нащупали булавки, скрепляющие покрывало. Несколько быстрых движений, и он сунул ткань ей в руки.

— Что вы делаете? — Она задохнулась от негодования, заметив, что он тянет завязки апостольника. — Перестаньте, прошу вас!

Ее попытки вернуть все детали одежды на место привели к тому, что они соскользнули еще ниже, открыв голову. Элоиза окаменела, а когда подняла глаза, обнаружила, что он с явным интересом рассматривает ее волосы.

Покраснев от унижения, она дернула апостольник вверх — и увидела, что на них с графом потрясенно взирают сэр Майкл Даннолт и новая кухонная челядь.

— Какой позор, ваше сиятельство! — Элоиза быстро накрыла голову покрывалом, криво, но все же хоть как-то прикрыла ее.

— Я только хотел… стереть остатки сажи… Проклятие! — тихо выругался он, когда проследил за ее взглядом и увидел зрителей.

Побагровев, граф молча повернулся и зашагал к конюшням, а Элоиза бросилась в главный зал.

Ну и какого дьявола он сорвал с нее покровы, обнажил ей голову, пялился на рыжие волосы? Да потому, что ему нестерпимо хотелось сделать это уже несколько дней, честно признался себе граф. А избавив ее от проклятого вдовьего траура, запустить руки…

— Я сто раз видел, милорд, как вы бросались в самую гущу сражения, — добродушно заметил догнавший его

Майкл. — Но мне еще никогда не приходилось видеть, чтобы вы столь открыто навлекали на себя беду.

— Что? — Перил не остановился, даже не взглянул на него.

— Я думаю, что добродетельная сестра могла бы пустить в ход зубы и ногти.

— Я только помог ей вымыть лицо, — проворчал граф.

— И помогая, вы обнажили ей голову, — подчеркнул Майкл. — Женщины весьма чувствительны к подобным вещам.

— Женщины? Она не женщина. Она монахиня.

— Вы так думаете, милорд? — лукаво блеснув глазами, осведомился Майкл.

— Я это знаю. — Перил выплеснул на капитана все свое разочарование и неловкость. — Она монахиня… давшая обет смирения, благочестия и послушания Господу… обученная церковью вести дела поместья. У нее есть знания и способности, чтобы организовать работу и сделать поместье богатым. Почему же еще я дал ей такую свободу в обращении с моей собственностью?

Граф снова зашагал к конюшням, а сэр Майкл, не растерявшись, хитро произнес:

— Действительно, почему?

— Господи, наверное, у меня помутился рассудок, если я согласилась привести его дом в надлежащий вид! — простонала Элоиза, садясь на край узкой койки и растирая усталые ноги.

Два бесконечных дня она руководила слугами и присланными из деревни женщинами, которые приводили в порядок главный зал.

— Они совершенно ничего не могут сделать без постоянных понуканий и контроля. Они как дети. Столкнувшись с малейшей трудностью, они сразу теряют интерес к работе и предаются безделью или озорству. Два дня я только и делала, что бегала вверх-вниз по лестнице между кухней и главным залом, решая то одну, то другую проблему! Где складывать чашки… Как убирать сгнивший тростник — метлами или граблями… стоит ли мыть каменный пол водой и тереть его щеткой. Здесь какой-то Орден Постоянных ворчунов, которые только и делают, что стоят, облокотившись на свои метлы, и жалуются, что это напрасная трата времени, поскольку всего не переделаешь даже за целый год. — Элоиза легла на койку, прикрыла глаза ладонями и опять застонала. — Если я больше никогда не увижу сгоревший железный горшок или обглоданные куриные кости, я буду просто счастлива.

— Я тоже, — вздохнула Мэри-Клематис. — Сегодня мне принесли очередные «мощи». Целых три штуки.

Элоиза открыла глаза и нахмурилась, увидев, что подруга держит три почти одинаковые кости, на одной из которых сохранился подозрительный кусок мяса с сухожилием. Мэри-Клематис развернула полотняную тряпицу и показала подруге целую груду костей.

— Похоже, у святого Петра было по крайней мере четырнадцать пальцев, и теперь они все у меня. Представляешь, какое счастье?

Элоиза громко засмеялась. Подруга, самочувствие которой наконец стабилизировалось, пересела со стула у окна к ней.

— Прости, Элли, что я тебе не помогала. Но с завтрашнего утра я начну делать свою часть работы. — Помолчав, она осторожно спросила: — Ты уверена, что должна помогать ему в таких делах? По-моему, к оценке мужа это совершенно не относится.

— Зато дает возможность получше изучить его характер. — То же самое Элоиза несколько дней говорила и себе. — Настойчивость, любовь к порядку, сила… ну и прочее. Ты знаешь.

— О, я понимаю, — восхищенно протянула Мэри-Клематис. — Я бы ни за что до этого не додумалась. Когда ты примешь обет, настоятельнице следует назвать тебя «сестра Мэри Попрыгунья».

Элоиза от изумления открыла рот, а потом захохотала.

— Надеюсь, к тому времени, как я вернусь в монастырь, аббатиса уже перестанет присоединять к именам названия цветов и растений. Иначе, зная ее любовь ко мне, я скорее всего должна буду отзываться на «сестру Мэри Полынь».

Они хохотали, пока у них не заболели животы, а когда немного успокоились, Мэри-Клематис, более склонная к размышлениям, задала вопрос, от которого у Элоизы на миг остановилось сердце.

— Как ты думаешь, кого она пришлет ему в невесты? — И поскольку Элоиза не ответила, пояснила: — Аббатиса. Кого, по-твоему, она пришлет? — Затем ей пришел в голову более интересный вариант. — Скажи, кого бы ты выбрала ему в невесты?

Элоизе показалось, будто ее швырнули в глубокий колодец.

— Если он вообще получит невесту, — пробормотала она.

— А разве нет? — Мэри-Клематис сердито взглянула на подругу. — Я имею в виду, что граф очень старается и Господу известно, как ему нужна леди-жена. Итак, более-менее зная его сиятельство, кого бы ты выбрала? Элайна такая красивая… Элен — веселая, с нежной душой… есть еще Лизетта — смуглая, темноволосая.

Элоиза встала и сунула ноги в комнатные туфли.

— Это не мое дело, Мэри-Клематис, — произнесла она резче, чем следовало в данной ситуации. — У меня нет пока никакого мнения. Предлагаю тебе направить свои мысли на более плодотворные размышления.

Чтобы спастись от растерянной подруги и смятения чувств в своей душе, она сбежала в заброшенную часовню. Там, среди тишины и покоя, Элоиза опустилась на колени, сделав то, что редко делала в последнее время, — начала молиться.

После того случая, когда она измазала на кухне лицо, а граф обнажил ей голову и так пристально разглядывал ее волосы, он время от времени смотрел на нее, и каждый раз ее сердце подпрыгивало. Взгляд его золотисто-карих глаз с темными ресницами и непокорным внутренним светом она ощущала почти как прикосновение. Или ласку.

Элоиза испустила тяжелый вздох.

Она активно помогала ему восстановить поместье, чтобы он смог подготовиться к приезду невесты, и у графа нет оснований заигрывать и любезничать с ней. Должно быть, это ее упрямое женское тщеславие стремится найти в его взгляде какой-то личный интерес. Она ведь считала, что давно избавилась от суетного желания нравиться мужчинам, которое присуще ее полу. Наверное, в монастыре почти не было соблазнов, потому она так и решила, а теперь видит, как сильно заблуждалась. Да, побороть грехи, тщеславие и гордость намного труднее, чем она думала.

Ей нужно выбросить из головы всякие искушения, относящиеся к его сиятельству, и не отклоняться от истинной цели своей миссии в Уитморе. Она попросила у Всевышнего прощения, руководства, терпения и моральной силы для выполнения своего долга… Умолчала она лишь о том, чего действительно хотела.

На следующее утро, чистя кладовую и расставляя все по местам, кухонная прислуга обнаружила трехстворчатую ширму, которую использовали, чтобы укрепить полки. Они позвали Элоизу, и та, осмотрев находку, заявила, что это ценная вещь.

Когда Ральф с помощником отнесли ширму на солнце и стерли с нее пыль, все увидели черные лакированные поверхности, инкрустированные замысловатыми рисунками из перламутра и золотыми цветочными узорами. После более тщательной очистки ширма должна была стать потрясающе красивой. Элоиза послала мальчика за графом.

— Изумительно. Похоже на что-то восточное, — произнес он, проводя рукой по рисункам, и покачал головой. — Я видел такие вещи в богатых домах, однако не мог представить себе, что нечто подобное есть и в Уитморе.

— Почему? Это же часть вещей, принадлежавших вашей матери. Вдруг обнаружатся и другие? — предположила Элоиза.

— Другие?

— Помните, старая Морна говорила, что в доме было полно дорогих вещей. Да и мадам сказала, что она перенесла в свою комнату только самые любимые вещи вашей матери. Значит, их было намного больше. Что случилось с остальными?

— Может, их давным-давно продали? — пожал плечами граф.

— Но наверняка не все. Если бы мы сумели найти такие же вещи, как эта ширма, вы могли бы продать их, чтобы заплатить налоги. — Элоиза направилась к двери мадам.

— Если они не проданы, то наверняка давно сгнили, — проворчал граф ей вслед.

Она замерла с поднятой рукой.

— Потому что были прокляты? Вы это имели в виду?

Он сам постучат в дверь, и вскоре они уже стояли рядом с француженкой. Сначала их вопросы смутили мадам Флермор, потом она села и с обреченным видом кивнула на обстановку своей комнаты.

— Берите, что пожелаете, сеньор. Теперь это все ваше.

— Нет-нет, мадам, вы не так нас поняли. — Граф сел на стул возле кушетки. — Мы просто хотели бы узнать, нет ли в замке других вещей. Что случилось с остальными, когда умерла моя мать?

Француженка потерла лоб, вспоминая.

— Я забрала вещи ее сиятельства… а остальное взял себе Седжвик. — Она покачала головой. — Мне неизвестно, что он с ними сделал. Вы должны спросить его.

Почтенный управляющий долго чесал седой затылок, подбородок, живот, словно это помогало ему вспомнить события давно минувших дней.

— Да, милорд. — Седжвик наконец постучал себя пальцем по носу, стараясь выглядеть очень хитрым. — Собрал их, а потом спрятал, вот что я сделал. Знал, что когда-нибудь про них спросят.

— А где ты спрятал вещи, Седжвик? — нетерпеливо спросил граф.

— Ну, это было… это было… — Старик опять задумался, не зная, что ответить. — Черт, я должен вам показать.

Он с трудом поднялся со стула и, волоча ноги, повел Элоизу и графа на кухню.

— Тут была дверь, — растерянно сообщил он, потирая лысину и глядя на сплошную каменную стену. Граф взял его за плечи и повернул лицом ко входу в подземные кладовые. — Ага… это здесь. — Седжвик шагнул в темноту и сразу остановился. — Я не вижу в этой тьме даже собственную руку!

Когда граф схватил масляную лампу и осветил кладовую, старик повеселел:

— Уже лучше. Так, где тут дверь?

Элоиза с графом недоуменно переглянулись, вывели его назад, на кухню, потом опять ввели в кладовую и водили Седжвика туда и обратно до тех пор, пока не сообразили, что он имел в виду совсем не ту дверь. Они тщательно обследовали кладовую за штабелями бочек, за полками, за крюками, на которых висели тушки домашней птицы различной степени готовности, но обнаружили только сплошные каменные стены. Тогда они вернулись в тот дальний закоулок, где Элоиза и кухонная прислуга отыскали ширму.

При свете теперь уже двух ламп стали видны необработанные глиняные кирпичи в каменной стене. Древний известковый раствор оказался настолько скверным, что граф без особого усилия выбил один кирпич, а потом с кухонными мальчиками быстро разобрал всю кладку и открыл арочный проход.

Седжвик выглядел озабоченным.

— Старые вещи, которые ты спрятал, — напомнил граф, передавая ему лампу и слегка подталкивая вперед.

— А? Вещи? Какие ве… О! Тут была дверь… может, они здесь…

Седжвик вступил в коридор, поднял над головой лампу и зашаркал по грубому полу. Граф двинулся следом, освещая им с Элоизой дорогу.

Проход внезапно закончился в большой комнате, где не было ничего, кроме старых бочек, сложенных в углу. Но старик не остановился, и они, пройдя еще немного, спустились в другой коридор, имевший несколько ответвлений. На каждом перекрестке им приходилось ждать Седжвика, который бормотал себе под нос что-то вроде рифмы, видимо, помогавшей ему вспомнить дорогу.

— Когда все это было сделано? — спросил граф, после того как они преодолели третий коридор. — Я понятия не имел, что под домом существуют погреба, а тем более целые лабиринты.

— Но это ведь настоящий замок, и в нем должны быть подвалы и кладовые. На случай осады. Место, чтобы прятать ваши ценности… вашу семью, — объяснил Седжвик. — Ваш отец… он-то знал, как сооружать эти подземелья.

— Рад слышать, что он хоть в чем-то знал толк, — буркнул граф.

Наконец они добрались до тяжелой дубовой двери, и Седжвик облегченно вздохнул. Он тут же принялся дергать и тянуть доски, а когда они не поддались, начал колотить по ним, пинать их ногами, на все лады ругая ни в чем не повинную дверь.

Передав Элоизе лампу и отодвинув в сторону рассерженного старого слугу, граф ухватил железное кольцо наверху, дернул за него, высвободил задвижку, и дверь открылась.

Элоиза едва сдерживала волнение, когда они обходили огромное помещение, заглядывая в бочки и деревянные ящики, открывая сундуки и разглядывая шикарную мебель. Стерев паутину с массивного кресла с высокой спинкой, она увидела резной герб, инкрустированный знакомыми цветами — пурпурным и голубым, рядом стояло не менее дюжины стульев, не таких массивных, как кресло, однако тоже красивых, и достаточно большой стол. В ящиках возле стены лежали подсвечники, деревянные тарелки с гербом, которыми когда-то пользовались в Уитморе, и твердые рулоны чего-то завернутого в мешковину. Это оказались великолепные гобелены, совсем не пострадавшие от времени.

— Должно быть, здесь хранится все ценное имущество дома, — проговорила Элоиза, посмотрев на графа. — Если приложить немного старания, ими еще вполне можно пользоваться.

Граф одарил ее ослепительной улыбкой.

— Нам потребуется помощь, чтобы вынести отсюда все эти вещи, — ответил он, выходя из комнаты.

Вернулся он с несколькими мальчиками по прошествии примерно часа, причем был очень сердитый. Его сопровождали Майкл, Паско и Уильям.

— Это настоящий лабиринт, — проворчал он. — Я с трудом нашел отсюда выход. Мы принесли веревки и горшок с краской, чтобы пометить дорогу к кухне.

Элоиза не знала, долго ли граф отсутствовал, потому что была поглощена осмотром сундуков и каждого отдельного предмета, которыми в свое время пользовались обитатели замка. Когда люди графа и кухонная челядь постепенно освободили комнату от вещей, Элоиза огляделась в поисках Седжвика, чтобы спросить у него, все ли они нашли.

Старика нигде не было.

— Что-то давно я его не видела, — тревожно сообщила она графу. — Вы не думаете, что он ушел и…

Они недоуменно переглянулись.

— Седжвик! — позвал граф. — Ты здесь?

Из первых трех коридоров ответа не было, в четвертом они услышали лишь гулкое эхо голосов.

— Старый глупец, — пробормотал Перил, когда они шли по боковому проходу, останавливаясь и снова окликая Седжвика. — Я ведь знал, что не должен спускать с него глаз.

Проход стал наклонным, потолок низким, и графу приходилось нагибаться, чтобы не задеть его головой. Потом коридор вдруг резко оборвался, превратившись в большую сводчатую комнату, заполненную бочками, сундуками и чем-то напоминающим роскошные предметы мебели. Но они не стали осматривать тайник, потому что наконец услышали слабый голос Седжвика.

Управляющий сидел в полной прострации на сундуке, привалившись к стене и тяжело дыша, однако, когда граф захотел помочь ему встать, он воспротивился, требуя, чтобы сначала его напоили.

— У нас же ничего с собой нет, — попыталась урезонить старика Элоиза, беря его за другую руку. — Вы должны пойти с нами. Вы не можете здесь оставаться.

— Только глоток вина, — настаивал Седжвик, еле ворочая сухим языком. — Просто глоток, и все… каплю или две…

Она взглянула на графа и покачала головой.

— Обратно идти далеко… может, позволим ему отдохнуть перед дорогой? — Они усадили его на место. — Отдохните, Седжвик, потом мы отведем вас на кухню, вы там выпьете эля. Хорошо?

Вынужденная задержка дала им возможность обследовать деревянные ящики, корзины и какие-то большие предметы, среди которых обнаружился даже прекрасный резной алтарь. Сердце Элоизы ликовало, когда она извлекала из кучи все ценные вещи, представляя, как они вернутся на свое законное место в заброшенной часовне Уитмора. Пока граф осматривал деревянные детали, видимо, предназначенные для сборки какого-то громадного каркаса, Элоиза взяла лампу, прошла по коридору и увидела другую комнату. Миновав ее, она попала в очередной коридор, затем в следующий…

Она уже хотела повернуть назад и вдруг обнаружила огромный погреб, заполненный дубовыми бочками, ряды которых поднимались до высокого, обшитого деревом потолка. Стерев паутину и слой пыли с ближайшей из бочек, Элоиза увидела на массивной дубовой пробке маркировку. Эперне. Она исследовала несколько соседних, очистила еще две. Сансер. Пьерфит. Господи, да это же бочки с вином! Несчетное количество! Целый склад бочек. Из Франции.

Элоиза ошарашено заморгала, стараясь поверить в то, что ей это не снится. Но когда она стукнула по днищу и услышала характерный глухой звук, то бросилась назад в ту комнату, где оставила графа к Седжвика.

— Ваше сиятельство! Вы должны пойти со мной. — Она схватила его за руку и потащила к двери.

— Какого дьявола…

— Вино! — выпалила Элоиза. Старик мгновенно вскинул голову и открыл глаза. — Много вина. Французского вина. Идемте же!

— Я знал, что оно где-то здесь! — вскричал Седжвик. Граф неохотно шагнул в сторону, позволяя ему идти первым. — Ваш отец, упокой, Господи, его душу, любил эль. К вину пристрастия не имел. Когда она приехала чуть ли не с целым судном таких бочек, он велел убрать их подальше с его глаз.

— Значит, все это французское вино было частью богатого приданого леди Алисии? — спросила Элоиза.

— Ну да, она привезла его, — ответил Седжвик. Взгляд у него стал осмысленным, а когда они подходили к винному погребу, он начал потирать ладони и хихикать в предвкушении. — Глоток вина, как я просил! Один маленький глоточек.

Они вошли в погреб, и лампы осветили огромные бочки. Граф ходил вдоль рядов, изучая маркировку и постукивая по днищам, и его улыбка становилась все шире.

— Да, оно тут… но, может, давно испортилось? — неуверенно спросил он, поймав взгляд Элоизы.

Тем временем Седжвик доковылял до ближайшей бочки и начал выдергивать пробку, бормоча:

— Мне нужен глоток вина, один маленький глоточек… После тщетных попыток старик пришел в отчаяние и начал бить по деревянной затычке.

— Подожди, — остановил его граф. — Давай сделаем все как положено.

Оглядевшись в поисках чего-нибудь подходящего, он увидел на стене деревянный молоток, узкий длинный черпак и несколько оловянных кружек.

Граф поставил бочку на бок, загнал разбухшую пробку внутрь и подставил черпак под струю. То, что он разлил по кружкам, имело прозрачный красный цвет хорошего вина с легким ароматом ягод и дуба. Никакого уксусного запаха.

Облизнув губы, Седжвик протянул дрожащие руки к кружке, сделал шумный глоток и задержал вино во рту. Когда Элоизе показалось, что он сейчас выплюнет, старик проглотил его, беззубо улыбнулся и жадно присосался к кружке.

— Вино хорошее! — торжественно возвестила Элоиза. — Прекрасное вино!

Ее смех веселым эхом отразился от стен.

Граф тоже засмеялся и протянул Элоизе ее кружку. Она взяла ее, вдохнула аромат, пригубила и выпила. Благородный напиток словно атлас скользнул по ее языку… наполнил рот благоуханной теплотой, а голову такими божественными парами, что у нее выступили слезы на глазах.

— Оно превосходно! Конечно, я не разбираюсь в вине…

— Только в мужьях! — усмехнулся Перил.

— Но должна сказать, что вкус у него такой, будто все земные радости спрессованы и влиты в одну-единственную кружку.

— Все земные радости? — Граф дразняще поднял бровь. — А откуда сестре Элоизе из монастыря Добродетельных невест знать, каковы на вкус земные радости? Или вы имеете «стандарты» и на них тоже?

— Я… мы… хорошо осведомлены, милорд, — быстро нашлась Элоиза. — Достаточно хорошо, чтобы представить, каким замечательным вскоре станет Уитмор, когда в главный зал вернется прекрасная мебель, а часовня наконец будет вычищена и отремонтирована. Только представьте, милорд, удивление королевского посланника, когда вы примете его в главном зале с шикарной обстановкой, вкусной едой и превосходным вином… а затем отправите его к королю, которому он преподнесет это же самое вино, только в большом количестве.

После того как граф снова наполнил черпак, Элоиза, больше не колеблясь, протянула ему свою кружку. Пока старик предавался мечтам, они тщательно проверили бочки, оценивая качество вина из каждого района и прикидывая стоимость того, что находилось в погребе. Не меньше нескольких сот золотых монет… не считая церковной десятины. Этого вина хватит, чтобы заплатить налоги королю, а также исправить вред, который нанесли Уитмору работники, пренебрегающие своими обязанностями.

Они шли по проходу между рядами бочек, чувствуя, как действует на них вино, и все больше осознавая близость друг друга. Элоиза любовалась его длинными мускулистыми ногами, а граф был поглощен созерцанием ее пушистых ресниц и раскрасневшихся щек. Занятые своими эмоциями, они не заметили, что лампа Седжвика погасла.

Вернувшись к открытой бочке, они снова наполнили кружки. Элоиза смотрела на его губы, блестевшие от вина, и невольно облизнула свои, но в этот момент ее лампа, в которой кончилось масло, вспыхнула в последний раз и погасла, и лишь фитиль еще тлел в сгустившейся вокруг них темноте.

Не сразу до нее дошло, что случилось, и она взглянула на графа, осушающего свою кружку. Если погаснет и его лампа… Она не додумала свою мысль до конца, ибо самым важным сейчас было то, что она здесь с Перилом Уитмором и незнакомый, восхитительный жар опалил огнем ее тело, поднимаясь все выше и выше, пока щеки ее не вспыхнули горячим румянцем.

Граф вздрогнул, когда погасла вторая лампа и в погребе стало совсем темно.

— Боже мой! Лампы! — вскричал он, увидев, как мало осталось масла в его собственной лампе. — Идемте!

Он схватил Элоизу за руку и поспешил к выходу.

— А С… Седжвик…

— Мы придем за ним.

— Н… но мы никогда не доберемся до кухни.

— Можно попытаться, — ответил граф и потащил ее за собой.

Увы, было слишком поздно. Они успели дойти только до первого ответвления, как его лампа прощально мигнула и наступила кромешная тьма.

— Что же нам теперь делать? — испуганно спросила Элоиза.

Секундное молчание, затем движение, и она услышала, как граф ведет рукой по шершавой каменной стене коридора, нащупывая путь к винному погребу.

— Идти назад и оставаться с Седжвиком. Когда мы не вернемся в кухню, Майкл и другие придут за нами. Они знают этот лабиринт и обязательно нас найдут. Это всего лишь вопрос времени.

Наконец они почувствовали, что стена кончилась, и по изменившемуся эху своих шагов догадались, что находятся в большой комнате, к тому же храп Седжвика помогал им ориентироваться в темноте. Граф провел ее вдоль ряда бочек и остановился.

— Что теперь? — испуганно спросила Элоиза, придвигаясь к нему в холодной темноте.

— Будем ждать. — Его руки легли ей на плечи. Она вздрогнула и ощутила слабость в ногах, когда граф обнял ее и прижал к себе. — Нам остается только ждать.

Его губы, сладкие от вина, теплые, удивительно мягкие, коснулись ее рта. Да, ей остается только ждать. Его прикосновений, его поцелуя… ждать, когда он сожмет ее в объятиях, заставив почувствовать именно то, что она так хотела почувствовать. Теплоту. Удовольствие. Их связь друг с другом.

Обняв Перила за талию, она слилась с ним в страстном поцелуе, сначала только подражая ему, затем учась и совершенствуясь. Здесь, в этом подземелье, не было ни внешнего мира, ни короля, ни церкви… никаких законов, кроме удовольствия, никаких вероучений, кроме нежности и желания.

Он опустился на пол, потянув ее за собой. Элоиза охотно подчинилась. Когда он снял с нее покрывало, она не стала сопротивляться. Когда он развязал ее апостольник, она и не подумала возражать. Одним рывком был удален шнурок, стягивающий ее волосы, и они упали ей на плечи.

— Господи, до чего я люблю твои волосы, — прошептал он, зарываясь в них лицом. — Они как живой огонь. Даже сейчас я чувствую их жар.

Он потер ими щеки, затем взял в ладони ее лицо и начал целовать. Элоиза ощущала его горячее дыхание, и вкус вина на губах, и сладость языка, и дрожь его рук, когда он прикасался к ее лицу и волосам.

Потом его ладони, скользнув вниз по спине, легли на ез ягодицы, что показалось ей вполне естественным продолжением удовольствия, и Элоиза начала утолять собственное любопытство. Она сунула руки ему под тунику, погладила спину, которая была твердой и гладкой, но совсем не похожа на женскую. Когда он напрягся, она провела по его спине ногтями и тут же в испуге отдернула руки. Но он лишь крепче прижал ее к себе.

— Сделай так еще, — попросил он.

Элоиза снова и снова проводила ногтями по его позвоночнику, а когда повторила те же движения по ребрам, он застонал. До сих пор она считала одежду покровом благопристойности, но, очевидно, это была только защита от возможных прикосновений. Его рука легла ей на грудь, пальцы начали поглаживать сосок, и по ее телу пробежала дрожь наслаждения.

— Тебе это нравится? — прошептал он, не отрываясь от ее губ.

— Да, — с трудом вымолвила она.

— Хочешь большего?

А не жадность ли это — хотеть большего? Жадность — грех. Но сейчас здесь нет греха, только нежность и удовольствие.

— Да.

— Вот этого? — Его рука скользнула ко второму соску, подвергнув его тем же сладостным мукам.

В ответ Элоиза еще теснее прильнула к нему, ощущая себя сосудом, наполненным желанием.

Он первым услышал эхо голосов: «Милорд! Вы тут, милорд?» — и застыл. Лучше бы ему этого не слышать… лучше бы они их сразу не нашли… лучше бы они вообще не смогли их найти…

Почувствовав, как он вдруг замер, она затаила дыхание и тоже прислушалась. Когда голоса стали громче, он выпустил ее из объятий, и Элоиза соскользнула с его колен на пол.

Несколько секунд единственными звуками в темноте были отдаленный шум и еле слышный шорох затягиваемых на платье шнурков. Нащупав покрывало с апостольником, он вложил их ей в руки, быстро сжал ее пальцы, затем поднялся, поправил тунику и позвал своих людей.

Свет, ворвавшийся в погреб, показался им ослепительным после кромешной тьмы. Граф, моргая и прикрывая глаза рукой, пошел навстречу спасителям. Послышались радостные голоса, смех и удивленные возгласы, когда люди узнали об их находке. К тому времени как Элоиза появилась из-за бочек, апостольник и покрывало вернулись на свои места, одежда была в порядке, и она снова выглядела несколько чопорной, но весьма неглупой сестрой, которая приехала в Уитмор вместо невесты графа.

Спасители, подняв Седжвика, прошли мимо нее по коридору, и Майкл случайно заметил ее рыжую прядь, свисающую из-под апостольника и покрывала. Он тут же вручил Перилу лампу и заявил, что он и его люди пойдут первыми.

Граф задержал Элоизу в комнате под тем предлогом, что им нужно осмотреть одну из находок. Когда голоса удалились, он взглянул на ее раскрасневшиеся щеки, на припухшие губы, и сердце у него сжалось.

— Твои волосы, — хрипло проговорил Перил. — Они падают тебе на спину.

Покраснев, Элоиза сняла покрывало, однако не захотела, чтобы он помогал ей, и оттолкнула его руки. Негнущимися пальцами она собрала роскошную гриву в пучок, спрятала под апостольник, и к тому времени как покрывало снова заняло свое место, в глазах у нее стояли слезы, а плечи напряглись.

— Элоиза…

Она посмотрела на него чуть ли не с ненавистью, потом, испытывая отвращение к себе и зажав рот ладонью, чтобы не разрыдаться, опрометью бросилась в коридор.