"Белый Пилигрим" - читать интересную книгу автора (Краснов Антон)ГЛАВА ПЯТАЯ, ПОЗНАВАТЕЛЬНАЯ Трилогий Горыныч живописует картину мира, а царь Уран Изотопович портит ее всеми доступными средствами— — Что воешь, бабка? — неласково спросила сонная Чертова, высовываясь из сеней, где ей постелила любвеобильная родственница. — Параська, иди помоги собрать завтрак на стол, а то мы тут еще долго торчать будем! Бабуля у нас по утрам квелая да сырая, на ревматизм грешит и потому поворачивается неохотно, лениво. А вы, мальчики, вчера опять отличились. Вы, наверно, подумали, что находитесь у себя дома. По крайней мере, Илья называл нашу бабку какой-то Людмилой Венедиктовной и убеждал ее в том, что… — Не стоит вспоминать, — поспешно вмешался я. — Заблуждения молодости… знаете ли. Гм-м… М-минералка, дай Макар-ки… бррр… М-макарка, дай минералки… — Какой тебе еще м-минералки?.. — выдавил тот, выливаясь из ступы пригоршней переваренного киселя, на который по какому-то недоразумению налипли очки. — Нет никакой минералки! Разве бабуся наколдует! И вообще, ехать пора! Наверно, мы разорили бабку минимум на двухмесячный запас провианта. Впрочем, если она в самом деле такая вегетарианка, какую из себя строит, то ей можно существовать и на подножном корму. Я имею в виду грибы, ягоды, шишки разные… Кикимора Дюжина сделала такой запас, будто мы отправлялись не к Зме… тьфу, не к Трилогию Горынычу, жившему согласно карте в шестидесяти верстах отсюда, а минимум в авторалли Париж — Дакар! Хотя, памятуя о кролокротах, никто возражать не стал. На прощание я всучил бабуле измочаленную книженцию — тот самый кулинарный сборничек «В помощь молодой хозяйке». Провожая нас, Баба-яга показательно всплакнула. Слезы промыли на ее буром лице две светлых дорожки. Гигиена тут, однако… Дорога к эксперту Горынычу была такой бессодержательной, что нет смысла ее описывать. Что толку в энный раз прочитать о вошедшем в традицию… э-э-э… вот. …Кажется, я продолжал обучать сыщиц Чертову и Дюжину дедуктивному методу. Вскоре мы увидели горы, и давшие отчество любезному Трилогию Горынычу. Машина не доехала до первых предгорных кряжей метров триста и заглохла. Кажется, кончился бензин, или чем там заправляли первые автоодры?.. Пришлось идти пешком. Ну вот, добрались. Горы, горы!.. Красота. Я задрал голову. Надо мною возвышалась трещиноватая, неровная, почти отвесная стена темно-синего зернистого камня, кажется, какой-то разновидности базальта. По каменистой площадке, на которой мы стояли, были разбросаны куски светло-серого пористого сланца. Кое-где бесплодный камень был покрыт зеленовато-бурым лишайником, и из расщелины угрюмо торчали колючие ветви какого-то кустарника, названия которого я не знал. Задрав голову еще выше, я максимально напряг зрение, и мне удалось различить, что над громоздящимися базальтовыми утесами вздымается уже совсем неприступная стена из блестящего черного камня, похожего на антрацит. На ее почти зеркальной поверхности не было и намека на выступы и углубления, которые хотя и не часто, но встречались в базальтовых громадах несколькими десятками метров ниже. Макарка, стоящий рядом и точно так же задравший голову, присвистнул: — Только не говорите, что для визита к Трилогию Горынычу нам нужно забраться на эту верхотуру! — Тем не менее это так, — кротко сказала Чертова и скромненько улыбнулась, видно втайне радуясь нашему замешательству. — То есть почти так. — А вы говорили, что ездили к нему неоднократно, — вмешался я, — и как же вы забирались на эти неприступные скалы? Ведь тут даже опытный альпинист со всем снаряжением спасует! — Ладно, — сказала Чертова, — не буду вас мучить. В конце концов все гораздо проще. И, открыв рот, она заорала так, что у меня заложило уши: — Уважаемый хозяин! Мы по вашу душу! Это я, Чертова, из сыскного агентства «Чертова дюжина»! Уважаемый Трилогий Горыныч! Будьте так любезны!!! Не думал, что у нее такая луженая глотка. Утверждают, что шум от проходящего мимо поезда измеряется сотней децибел. У последовательницы Шерлока Холмса в ротовой полости таилось по меньшей мере два тяжелогруженых состава. Так что результат не заставил себя долго ждать. Крупнозернистый базальт дрогнул и поплыл… сначала неуловимо, еле заметно, как если бы основание могучих скал окунули в туман. Я задрал голову и увидел, что черная антрацитовая стена трескается, как гигантское зеркало, распускается на огромные каменные полосы, похожие на клинки, и обрушивается на меня. — А-а-а!! …Конечно, это был мираж. Простейший мираж, наведенный многомудрым хозяином здешних мест, чтобы его не тревожили досужие путники. Истаяли, как и не было, базальтовые утесы, раскололась и исчезла неприступная антрацитовая стена, отбивавшая всякое желание идти дальше… И перед нами оказался внушительный грот с высоким, метров двадцати в ширину и ну никак не меньше пятнадцати в высоту, входом. Чертова лукаво улыбнулась и сказала: — Нет ничего проще. А вот и сам хозяин. Наверно, па этот раз он был не так увлечен чтением, как в прошлый раз. Когда я к нему приехала проконсультироваться по делу о похищении пятнадцати поросят с царской кухни, он читал одновременно три книги, при этом еще и делал отметки на полях. Я сорвала себе голос и… (Тут Чертова вдруг присела в каком-то подобии институтского книксена, не отрывая взгляда от входа в пещеру.) Здра-а-а-авствуйте, Трилогий Горыныч! Я, Нинка и Макар смотрели во все глаза… Зрелище, открывшееся нам, было одновременно впечатляющим, устрашающим и смехотворным. Да уж! Такого мне в самом деле еще видеть не приходилось. Итак: здоровенная туша размером со слона как минимум. Три головы на длинных шеях, короткие передние лапы и две задние — толстые, массивные. Вышел Горыныч из пещеры словно белый человек — чинно, в чем-то вроде просторного сюртука диковинного покроя; сюртук — величиной с чехол для небольшого самолета, не меньше! Самое забавное, однако, было не в этом. Головы. Да, головы. Две массивные головы на толстых, мускулистых шеях, средняя подвязана каким-то подобием шейного платка размером с хорошенькую простыню. Третья голова — чуть в отдалении, в сторонке. На длинной змеиной морде сидели очки, и выражение ее было откровенно обиженным и надутым. Две прочих морды выглядели хотя и вполне упитанными и довольными жизнью, но каждая, кажется, почитала своим долгом скорчить мину глубочайших раздумий о смысле бытия, о бренности, о Боге… И прочей тягомотине, которой вот уже несколько тысяч лет отравляют воздух философы. В левой передней лапе Трилогий Горыныч держал здоровенный пухлый том, который по своим размерам и массе вполне мог послужить чьей-нибудь надгробной плитой. Правая лапа была отягощена внушительной чашей вина. О, свои люди!.. То есть… гм… Не совсем люди, конечно, но… — Здравствуйте, Трилогий Горыныч, — вежливо поздоровался я. — День добрый, — синхронно ответствовали две упитанные головы, а третья, на отшибе, тоже пробормотала что-то вроде: «Ну, допустим, здравствую я весьма относительно… Гуманистические универсалии не терпят суеты… и… » Чертова буркнула в сторону: «Ну вот, кажется, не очень удачно зашли: Спиноза Горыныч опять фрондирует!» После этого она вступила с хозяином пещеры в диалог, быстро переросший в полилог, если учитывать количество голов Горыныча. Из него я понял, что Трилогий Горыныч занят изучением капитального труда Артура Шопенгауэра «Мир как воля и мое представление о нем», а также то, что две упитанные головы именуются соответственно Цицероном Горынычем и Сократом Горынычем. Фрондирующая (по меткому выражению Елпидофории Федотовны) голова звалась Спинозой [9] Горынычем. Чертова между тем уже заканчивала передавать приветы от Бабы-яги, а вместе с приветами передала Горынычу внушительный пирог с черникой. Головы немедленно затеяли смехотворную дискуссию по умозрительному вопросу, формулировку которого и за уши-то не притянешь! Цицерон Горыныч. Как вы полагаете, коллеги, сумеет ли кулинарное искусство уважаемой Бабы-яги послужить стабилизирующим фактором для… кхе… Спиноза Горыныч ( Сократ Горыныч — Как вам не стыдно! Это просто-таки пещерный антисемитизм! — стыдливо возмутился Спиноза Горыныч, выразительно кивая в темную глубину пещеры, где он с двумя другими головами (а равно туловищем, хвостом и лапами) проживал. — Возмутительное попустительство! Произвол! Вы таки давите большинством, пользуясь тем, что я соответственно меньшинство, к тому же — национальное! А еще вы злоупотребляете тем, что один из вас управляет левой половиной туловища, а второй — правой и хвостом в придачу! Конечно, легко обижать существо, состоящее из одной головы и ранимой души! — А вот коли не угомонишься, душа моя, — басом сказал Сократ Горыныч, при своем древнегреческом имени и благообразном устройстве мозгов порой проявляющий мужицкие ухватки, — так устроим тебе такой погром, что и в Жмеринке с Бердичевом не видывали! — В Александрии Египетской тоже немало их брата, евреев-то, — отметил знаток географии и этносоциологии Цицерон Горыныч, кажется, с ГОЛОВОЙ втянувшись в дискуссию и совершенно забыв о нашем существовании. — Житья никакого нету! Как летали туда на летние вакации, так никакого избавления, сплошной катарсис, матерь его! Чертова многозначительным кашлем напомнила о том, что у любезного Трилогия Горыныча гости. Только тут хозяин степенно пригласил нас в дом… тьфу ты, в пещеру. Впрочем, внутри она была обустроена совсем-совсем недурно. Евроремонта, конечно, не наблюдалось, но жить, и неплохо жить, можно. Трилогий Горыныч пригласил нас в ту часть пещеры, где свод достигал в высоту никак не менее полусотни метров. Наверно, здесь была своеобразная гостиная. Она освещалась, и довольно сносно, огромной аметистовой друзой, зависшей у свода. У меня, как у всякого корыстолюбивого человека, перехватило, пережало дыхание, когда я попытался представить себе стоимость этой драгоценности. Черррт!.. На всю жизнь хватит. Целому городу. Впрочем, где гарантия, что громадные кристаллы драгоценного камня под сводом пещеры — не очередной мираж?.. Хозяин сказал любезно (на двух из трех морд обозначилось нечто вроде улыбки, насколько вообще строение этих физиономий допускало мимические сокращения лицевых мышц): — Я вас слушаю очень внимательно. Макарка не переставая крутил головой по сторонам, ведя себя в этом плане ничуть не лучше любопытной Нинки. Я быстро оглянулся на этих сущих детей, большого и маленького, и заговорил: — Уважаемый Трилогий Горыныч… — Тут я чуть не прыснул от истерического смеха, потому что, честное слово, смех и грех глядеть на трехголовое чудище в «сюртуке», с двумя многомудрыми головами, носящими имена античных классиков, и с фрондирующей третьей головой-«евреем», нацепившей на плоскую змеиную морду очки. — Ува-жа… фр-р-р-р… в общем, я хотел задать вам несколько вопросов. Сами мы не местные, и госпожа Чертова указала на вас как на лучшего знатока устройства и законов этого мира. Собственно, сразу же после этих слов все мы почувствовали себя лишними. Трилогий Горыныч был из той редчайшей разновидности живых существ, что могут общаться сами с собой без малейшего намека на шизофрению. Тотчас же центральная и, верно, самая авторитетная голова, Цицерон Горыныч, изрекла важно: — О, вы обратились по адресу, молодой человек! Совершенно по адресу. — Это правда, — подтвердил Сократ Горыныч, — конечно, основные космогонические теории расходятся между собой, а мифы о создании земель Оврага и Мифополосы созданы уже в ракурсе обретения и познания Истинного мира… — Это все сплошь конформистские и жалкие теорийки, не имеющие ничего общего с действительностью— как метафизической и умозрительной, так и эзотерической и трансцендентной, — вставил противный Спиноза Горыныч. На еврея он не походил никоим образом, но после этих слов мне немедленно захотелось устроить ему погром. — Кроме того, уважаемые Сократ, Цицерон и Спиноза Горынычи, — вмешался Макарка, ничуть не смутившись громоздкостью терминов; в этом плане он человек закаленный, его батюшка устраивал ему интеллектуальные штурмы и покруче, — нам хотелось бы услышать, кто такие братья Волохи — подробно! А также что такое «Словник демиургических погрешностей» и шапка Белого Пилигрима. Для начала — все. По всей видимости, Трилогий Горыныч являлся в Мифополосе в самом деле чем-то вроде справочной. Платной?.. Об этом я тогда как-то не задумывался. Как показало недалекое будущее, — НАПРАСНО. Но на тот момент, когда были заданы все указанные выше вопросы, тема оплаты меня как-то не интересовала. А пока что мы уселись на громадном диване, размером с тенниснуюплощадку и застеленном соответствующего размера пушистым ковром, и приготовились слушать. Параська Дюжина, щуря левый, карий, глаз, украдкой пересчитывала провиант, добытый методом продразверстки у хлебосольной Бабы-яги… — В мозгу простого смертного едва ли уложится знание, которое я назвал Истинным… — пробасил Цицерон Горыныч. — МЫ назвали Истинным! — тотчас же влез с поправкой Сократ Горыныч. — Истинным это знание именуется потому, что оно включает в себя представление об Истинном — в противоположность Оврагу! — мире. Начало, что и говорить, было неутешительным. Я чувствовал себя примерно так же, как на экзамене по философии, когда преподаватель предложил мне проанализировать экзистенциалистскую доктрину Сартра и спроецировать ее на позитивистский метод онтогенеза… Или что-то наподобие. В такой ахинее немудрено и запутаться. Но если тогда, на экзамене, мне грозила ну максимум пересдача-другая, то теперь я должен понять это проклятое трехголовое чудо с его громоздкой заумью, иначе будет такое!.. Иначе!! Я даже не хотел думать о том, что могло быть в противном случае. Потому я вынул изо рта последнюю сигарету, отобранную у Макарки, и из уважения к лектору (-ам) постарался протрезветь хотя бы немного. — Во-первых, договоримся о терминах, — сказал Цицерон Горыныч. — Истинным миром называется ТОТ МИР, бледной тенью которого является Овраг, а проекцией мифологических и религиозных представлений на Овраг — Мифополоса. В которой мы в данный момент находимся. Трансцендентность, то бишь невозможность эмпирического познания действительности… Довольно! Засим я позволю себе задернуть стыдливый полог легкой цензуры. Потому что привести здесь речь всех голов Трилогия Горыныча в их живом и противоречивом взаимодействии — это окончательно запутать и себя, и вас, друзья. Ух!.. Попробую резюмировать все то, что мне удалось усвоить из сказанного Трилогием Горынычем в целом и каждой из его голов в частности. Приблизительно. Итак… Трилогию Горынычу известно о существовании другого мира, который он и называет И — творили. Венцом искусства любого из магов считалось создание своего собственного мира. Даже если это крошечный мир, в котором живут тараканы. Неважно!.. Ведь этих тараканов создал ты, ты — их создатель, ты — Бог тараканов! Говорят, что дерзкий Коэнн примерно так и дразнил коллегу Гилкриста, когда тот сотворил свой собственный мирок, населенный рукотворными же живыми существами, и дал ему свои же законы. Мирок был максимально примитивен, существа, его населяющие, были ненамного сложнее амеб, но ведь это была ЖИЗНЬ! Ибо почти ничто не отличает, не отделяет какой-нибудь микроб от всеведущего бородатого мудреца — по сравнению с теми пропастями, которые лежат между тем же микробом и мертвым камнем! Коэнн пошел куда дальше Гилкриста. Ему удалось создать собственный ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ мир. Он сумел стать Творцом с большой буквы. Собственный мир, подумать только!.. Этим миром и стал Овраг. За что, однако, такое название? А вот за что. Как гласят священные книги, Коэнн при всей своей божественной одаренности и тех возможностях, которые обеспечивались личными качествами и Но, сотворив так много собственными силами, маг Коэнн слукавил в главном. Он не стал создавать ЧЕЛОВЕКА. Наверно, он подумал, что даже со своей надличностной сущностью бессмертного Белого Пилигрима он остается смертным человеком, что он подвержен болезням и старости; что ему не хватит сил на неслыханное — самому создать человека! Ему не хватит сил, он надорвется и разрушит себя… И Коэнн схитрил. Он применил метод, который лично мне чем-то напоминает о бурной деятельности незабвенного Павла Ивановича Чичикова по приобретению Выход выходом, а все-таки попытаюсь пояснить, что имел в виду Трилогий Горыныч. Это — важно. Пояснять стану, конечно, в меру собственного разумения, а вот не поручусь, что я все правильно понял. Итак… м-м-м… примерно так: Коэнн не создавал новых людей, а рассматривал уже живущих в Истинном мире. Брал за точку отсчета какую-либо критическую дату в жизни этого человека (например, дату его Но на этом он не остановился. Метод темпоральной (временной) экстраполяции, продления жизни человека в другом мире, он дополнил еще одной своей хитростью. Обнаглевший маг не стал уже дожидаться, когда умрет тот или иной человек в Истинном мире. Коэнн придумал еще и метод Белый Пилигрим решил населить свой мир продолжениями и вариантами выдающихся людей. Он отладил канал между мирами, по которому наиболее выдающиеся представители земной цивилизации попадали в созданные Коэнном земли. Попадали БЕЗ ПРЯМОГО участия мага. Конечно, иначе и быть не могло: ведь Коэнн смертен… Коллекцию выдающихся людей Коэнна открыл фараон Тутанхамон, умерший в восемнадцатилетнем возрасте. Именно он стал правителем первого государства в мире Белого Пилигрима и правил им долго и счастливо. Впрочем, почему правил?.. Правит. Тут заключается еще одна хитрость Коэнна, но о ней чуть ниже. А пока что — о Темном Пилигриме, маге Гилкристе. Этот ударник магического труда, поняв, что он проиграл, принялся портить Коэнну жизнь. Собственно, я так понимаю, и Белый Пилигрим был совсем не агнец божий, и характерец у него был еще тот (насколько вообще можно верить Горынычу, приводящему ну совсем детальные подробности); однако Гилкрист был еще паршивее. Ломать — не строить, эта поговорка имела силу и в те мифические, невнятные времена. Не сумев создать ничего путного, Гилкрист принялся поганить рукотворный мир Коэнна. Начал он с того, что нащупал канал перехода из Истинного мира в созданный Белым Пилигримом. Для затравки он наплодил в Реке Коэнна, стержне мира, кровожадных крокодилов, которых доставил туда, верно, прямиком из Нила. Затем он навел дурное заклятие, и пойма Реки стала болотистой. Большого вреда, конечно, он не принес, но тем не менее… Сейчас это, вероятно, именуется психологическим прессингом. Мелкие пакости Гилкриста, возможно, до поры до времени и не особенно выбивали Белого Пилигрима из колеи. Он продолжал отделывать свой мир, как отделывают только что отстроенный особняк. Правда, его очень огорчало то, что с легкой руки Гилкриста его рукотворный мир в Школе магов называли Овраг. Почему Овраг? Да потому, что могущественные властители или мудрецы, владыки Истинного мира, будучи перенесены в мир Коэнна в качестве Позже появилась еще и Мифополоса. Сказочные существа из мифов и легенд, бесконечно приукрашенные воображением людей Истинного мира, получили воплошение уже в мире Оврага. Коэнн нашел отличное заклинание, которое трансформировало любой многослойный миф в его телесную форму. «Слово облекается плотью, и тень на стене прорастает и оборачивается чудовищем», — гласила древняя книга. Одновременно с созданием Мифополосы, существующей параллельно с Оврагом, Коэнн занялся усовершенствованием темпоральных характеристик Реки. Он добился того, чтобы на ее берегах появились люди из разных эпох. Ближе к истокам жили самые древние, и чем ниже по течению, тем новее эпоха. Время было ловко подменено пространством. Но двигаться вниз и вверх по Реке люди Оврага не могли: законы Коэнна исключали общение людей из разных времен, и никто не мог преодолеть охранные заклятия, отделяющие эпохи, соседствующие на берегах Реки, друг от друга. Но… Проще говоря, если бы появился человек, способный преодолевать охранные заклятия так, чтобы суметь пройти берегом Реки, он шел бы вверх по течению, углубляясь все дальше и дальше, и видел разновременные эпохи, плавно сменяющие одна другую. Время обратилось вспять: от закованных в панцири рыцарей-крестоносцев он пришел бы к гордым римлянам, от римских императоров пожаловал бы к египтянам, возносящим хвалебные гимны Амону-Ра, Осирису, Птаху и Хаторам, а оттуда, перевалив через череду холмов, спустился бы в долину пещерных людей, охотящихся на мамонтов и обменивающихся ударами дубины. Мифополоса существовала в созданном Коэнном, Белым Пилигримом, мире как бы отдельно от Оврага. Реальные люди, жившие когда-то в Истинном мире и теперь продолжающие жить на берегах великой Реки, не могли пересекаться с овеществленными продуктами собственной фантазии: чудовищами, химерами, демонами из мифов и легенд… Хотя время от времени в сети охранных заклятий случались сбои, и тогда Мифополоса появлялась в Овраге, а то и в Истинном мире. Равно как живущие в Овраге, словно в пантеоне, лучшие и самые выдающиеся сыны человечества время от времени проявлялись в Истинном мире: отсюда легенды о привидениях. Утверждают, что Александр Македонский, который жил в Овраге уже не как царь, а как спившийся пятидесятилетний скульптор, однажды так набрался вином, что умудрился вывалиться в Истинный мир и угодил в средневековый замок, где до смерти напугал его хозяина и гостя, известного поэта Байрона. Правда, двое последних злоупотребляли алкоголем и наркотиками, и Македонский мог им просто привидеться… — А потом Коэнн и Гилкрист умерли, и психоматрицы Белого и Темного Пилигримов получили новые воплощения, — занудно продолжал Цицерон Горыныч. — И вот еще… Создавая свой мир, так называемый Овраг, Коэнн, воплощенный Белый Пилигрим, не учел, что не только Истинный мир может влиять на Овраг и Мифополосу, но и Овраг с Мифополосой могут влиять на Истинный мир. Зато Гилкрист учел, и это отложилось в психоматрице Темного Пилигрима. Третий после Гилкриста Темный, некий иудейский мудрец из Иерусалима, написал огромную книгу о том, КАК можно обойти заклятия Коэнна и завладеть Оврагом, а потом перекинуть свою власть на Истинный мир. Пятый после Гилкриста Темный Пилигрим составил целое тайное учение… — А Белый? — спросил я. — Белый Пилигрим? Создатель Оврага всегда отличался несколько бессистемным подходом к решению своих проблем, — заговорил Сократ Горыныч. — В пору создания собственного мира он был довольно молод и легкомыслен. Сложно представить, что такое ЛЕГКОМЫСЛЕННЫЙ бог, но в нашем случае все обстоит именно так. Вместо того чтобы совершенствовать им же самим придуманные законы Оврага, он принялся создавать игрушки, талисманы, в которых слишком силен элемент случайности. При помощи этих талисманов он надеялся сбить спесь Темного. Описывать эти талисманы нет смысла: они здесь, в этой пещере. Это символ знания — книга; символ телесной мощи — вот эта шапка, дающая силу, быстроту и невидимость; символ Коэнн уж знает чего… легкого отношения к жизни, что ли — вот эта бутылка. — Мне кажется, коллеги, что они нам не доверяют, — прогнусавил Спиноза Горыныч. Остальные две головы подозрительно уставились на меня и Макарку. Спиноза Горыныч недобро щурился. Если честно, то в его словах была крупица истины. В самом деле, даже под существенным градусом слушать рассказ о том, что ты находишься в каком-то рукотворном мире, созданном несколько тысячелетий назад каким-то сумасшедшим магом, к тому же легкомысленно относящимся к своим магическим способностям… это, знаете ли!.. А кто поручится за то, что у Трилогия Горыныча нет справки по. форме 7Б? В наших больницах тоже полным-полно Наполеонов и Александров Македонских, и порой они рассказывают такое, что любой фантаст удавится от зависти: такое вовек не придумать! В конце концов, отчего не предположить, что у нас с Макаркой какая-то сложная форма коллективных галлюцинаций, никакого Трилогия Горыныча нет, а перед нами обычный санитар? Высказать эту мысль вслух я как-то не решился, к тому же все три головы смотрели на меня с максимальной подозрительностью. Потом Змей сказал: — Пророчество, которое наверняка содержится вот в этой книге, «Словнике демиургических погрешностей», гласит: когда Темный и Белый Пилигримы снова встретятся и узнают друг друга, страшная война сотрясет Овраг и Мифополосу. И даже Истинный мир может не избежать катастрофы! — А в чем суть этой катастрофы? — пискнул Макарка. — Я как-то не очень… не очень понимаю. — Чудовища Мифополосы, которых держит в узде Гаппонк и его правая рука, зловредный и противоестественный маг Блумер, вырвутся сначала в Овраг, разрушив охранные заклятия и смешав людей всех эпох, организованно обитающих на берегах Реки. Чудовища Гаппонка? Гм… Видел я… К слову, Трилогий Горыныч сам не бог весть какой красавец. Фотогеничность, прямо скажем, практически на нуле. Кролокроты хоть теплокровные… млекопитающие. А этот трехголовый… говорящая ученая ящерица, блин! — Но это не самое страшное, — тем временем продолжал хозяин пещеры. — Видно, очередное воплощение Темного Пилигрима не теряет времени зря. Если уж вы сюда попали… значит, канал перехода из Истинного мира в Овраг и Мифополосу приоткрывается. — Да уж, — сказал я, — бабушка Яга сегодня пела песенку «Эх, дороги!». А еще у нее есть магнитофон, который орёт песенку «Геленджик» группы «Ленинград». Нисколько не удивлюсь, если в Овраге есть своя группа «Ленинград», кстати! И свой Шнур… Как Макарка схватил меня за ухо и притянул к себе, шепча: — Да ты что? Ты ему веришь, что ли? Это же бред, чистый бред! Вот, на, выпей лучше, а то так и свихнуться недолго! — Что-что? — осведомился Трилогий Горыныч. Макарка принял вид полной заинтересованности происходящим и спросил, от усердия даже приложив ко лбу палец: — Я вот что хотел спросить вас, уважаемый… гм… Трилогий Горыныч. Вы говорили об охранных заклятиях Коэнна, Белого Пилигрима, чьи талисманы сразу в таком количестве попали к нам. Тут вот… Э-э-э… А где же кончается этот ваш мир, Мифополоса? Что, его ограничивают какие-то непроходимые леса, или характерные болота, или горы? — Да нет. Никаких особенных границ нет, — ответил Сократ Горыныч. — Просто есть такие места, доходишь до которых — и все. Нет, ты можешь идти дальше в любую сторону, но рано или поздно возвращаешься на то же место. И так — каждый раз. Ничего другого не остается, как вернуться тем путем, каким ты пришел в это место. А шаг вправо, шаг влево… — Понятно. Лагерный устав. Очень мило. — Н-не понимаю, о каком лагерном уставе идет речь. Скорее, тут срабатывает, так сказать… — загадочно прищурился весь Трилогий Горыныч, даже фрондирующая еврейская голова Спинозы Горыныча; далее продолжал лишь Сократ Горыныч: — так называемый принцип Мебиуса. Только в случае с лентой Мебиуса два измерения сворачиваются в одно, а тут, стало быть, посложнее — три измерения переходят в два. Так замыкается круг. — Уф! — выдохнул Макар Телятников, как истый отпрыск профессора-гуманитария и сам гуманитарий, ни черта не соображавший в математике. — Ме-би-ус! Н-да, неудивительно, что после всего этого вы так позеленели, уважаемый Трилогий Горыныч. Канонический Змей за такое хамство немедленно проглотил бы языкастого наглеца. Возможно, перед этим он разделил бы его тушку на три части и по-братски поделил бы между тремя головами. Но Трилогий Горыныч, вне всякого сомнения, серьезнейшим образом отличается от канонического образца многоглавого страшилища, выведенного в сказках. Главным в его личности был не аппетит, не кровожадность, а стремление узнать новое. Сократ Горыныч, не переставая отравлять общий организм вином, спросил с интересом: — А что такое лагерный устав? — Простите? — Вот ты сказал: «лагерный устав», и это не звучит очень мило. Что такое устав? Я едва удержался от смеха, а Макарка с непередаваемо серьезным лицом проговорил: — Устав бывает разный. Бывает армейский. Очень полезная вещь. Пример? Пожалуйста! Вот вы, уважаемый Трилогий Горыныч, никак не можете определить, какая из ваших голов первая, какая вторая, а какая третья. На первенство претендуют все три. Возможно, Цицерону Горынычу это удается несколько лучше, и потому он полагает себя номером первым. Однако же Сократ Горыныч не хочет быть номером вторым, особенно ежели хорошо выпьет, то есть отравит общий организм алкогольсодержащей жидкостью. Замутив таким образом мозги, Сократ Горыныч тоже может претендовать на первенство. Спиноза Горыныч в душе, вне всякого сомнения, считает себя самой умной и просвещенной головой, потому и утверждает свое первенство. Правда, не делает этого вслух: все-таки не он управляет лапами и хвостом, а получить Для отъявленного уклониста, которым Макарка, в сущности, и являлся, он вел эту дурацкую речь очень даже уверенно. Затем он порекомендовал Трилогию Горынычу встать по стойке «смирно». После этого эстафету принял я. Пока Макарка в очередной раз — Теперь следует рассчитаться на первый-второй. Начиная с левого фланга, а это вы, Сократ Горыныч. Я не учел, что при таком раскладе наиболее амбициозная из всех голов, а именно Цицерон Горыныч, оказывалась неизменно второй, а первой — кто-то из пары Спиноза Горыныч — Сократ Горыныч, причем вне зависимости от того, с какого фланга начинать перекличку. Собственно, Трилогий Горыныч установил это опытным путем, несколько раз рассчитавшись на первый-второй. Как показало ближайшее будущее, зря мы с Макаркой пудрили ему мозги. Цицерон Горыныч, убедившись, что при любом раскладе всякий раз остается вторым, заорал, откинув философическую неспешность и раздумчивую деликатность: — Значит, это я второй? Я второй, а Спиноза с Сократом первые, что ли? — По всей видимости, адекватность примененной эмпирической методы… — начал совсем уж издалека Спиноза Горыныч, но Цицерон не стал его слушать и перекинул свой гнев на нас с Макаркой: — Вот вы как? Хороши же! Я поведал вам глубокое, могучее знание, а вы причисляете меня ко — Сердце Белого Пилигрима? — пробормотал я. — Это еще что такое?.. Кажется, до сих пор вы ни о чем подобном не упоминали вовсе. Или вы оставили информацию об этом… э-э-э… на закуску. На мгновение мне показалось, что во всех шести глазах страшилища мелькнули и рассыпались огненные искры. «На закуску»… Как бы мне самому не стать закуской! — Ты спрашиваешь? — Здоровенная передняя лапа Трилогия Горыныча как выстрелила, молниеносным, почти неуловимым для глаз движением выбросившись вперед и схватив с низкого столика «Словник демиургических погрешностей». — Что ты спрашиваешь, если книга, в которой содержатся ответы на ВСЕ мыслимые вопросы, находится в твоей власти и в твоем ведении? Просто нужно уметь прочитать эти ответы! — Лапы Змея Горыныча раскрыли том, и тотчас же страницы растопырились веером, а все три головы склонились над желтыми страницами. Через несколько минут Трилогий Горыныч не без выражения прочитал: — Вот! Сердце Пилигрима. «Сосуд, наполненный нечестивостью и верой, любовью и ненавистью, безумием и светлым разумом; сосуд, полный горечи и яда, отравляющий жизнь, но разве можно жить без этой отравы?.. Напиток в нем похож на… » Так, это не то!.. О! Вот: «И, чтобы враг не испил того напитка, разбей Сердце Пилигрима, ибо он создан для Тебя, и только Ты можешь обрести и утратить его… » — Погоди, — сказал Макарка, — сосуд… Сердце Пилигрима? А это случаем не наш портвейн? «Наполненный безумием и светлым разумом… » Это же явно про белую горячку. — Да, белая горячка — это еще тот светлый разум, — саркастично отозвался я. — Ты лучше молчи, Телятников, раз ничего умного сказать не можешь. — А кто тут что-то умное говорит… — начал было Макар, но тут же поспешно прикусил язык. Чертова, о существовании которой мы несколько позабыли, незаметно от Горыныча пихнула моего товарища в бок. К счастью, трехголовый философ был увлечен чтением и не услышал необдуманных слов Телятникова. Пещера погрузилась в тишину. Только бормотал что-то себе под нос Спиноза Горыныч, изучая написанную на древнееврейском языке часть «Словника демиургических погрешностей». Наконец его лапы пролистали книгу до самого конца, и Цицерон Горыныч сказал с легким вздохом разочарования: — Большой труд и еще большая мудрость потребна, чтобы прочитать эту книгу. К тому же мне кажется, что она еще НЕ дописана. Тут, в конце, несколько новых листов, и последняя фраза звучит так: «Тот, кто придет за мной, спросит: кто Я? И отвечу: Я — это Ты, но у каждого из нас свое Сердце Белого Пилигрима, и пусть тот, кто отдаст свое Сердце за слезы мира, допишет эту книгу…» — Надо сказать, что у вашего Бога очень плохой почерк, — пробормотал Макарка. — Интересно, а он что, тоже пил из этой бутылки? Тогда у вина нехилая такая выдержка. Несколько тысячелетий, а? Раритет… Хотя для такого срока выдержки вкус у него довольно паршивый… Трилогий Горыныч протянул мне книгу и сказал: — Возьми. Сейчас она нужна вам больше, чем мне. Именно вы, и никто иной, должны найти Сердце Пилигрима. Потому что зашевелились силы тьмы, и Гаппонк с Блумером чувствуют, что Темный где-то рядом. Границы, отделяющие нас от Истинного мира, становятся проницаемы. Сумели же братья Волохи попасть к вам, а вы сюда, в Мифополосу? Сумели. Вручили они свое наследство именно вам, и никому иному? Вручили. А то, что Мифополоса и Овраг уже влияют на Истинный мир… Ведь выросли у твоей девчонки рожки и копытца, так? — возвысил он голос— И после этого ты еще находишь в себе силы отпираться от своей миссии, предопределенной тебе самой судьбой?! (У меня зачесались руки: так захотелось запустить в эти три морды чем-нибудь увесистым.) Наш мир устроен великим Коэнном так, что здесь ничего не происходит ПРОСТО ТАК! — Хреново устроен, — пробормотал Макарка, — наверно, этот великий Коэнн недурно выпил, когда клепал свои законы и заклятия… Вот из этой бутылки и выпил. — И он немедленно продублировал предполагаемое действие великого Коэнна, то есть хватил полновесный глоток «Портвейна 666». Трилогий Горыныч продолжал греметь всеми тремя головами (полифония, однако): — А если вы не сумеете найти Сердце Пилигрима, то я не постыжусь вспомнить, каким я был до перерождения, до того, как внешние силы Истинного мира, просочившись в наш мир, изменили меня и сделали таким, какой я сейчас!.. Я стану кровожадным, беспощадным, обрушусь на вас и безо всяких затей… — … и мне не надо ни мармелада, ни шоколада, а только маленьких-премаленьких детей, — невольно подобрав рифму, помертвевшими губами тихо договорил я. — … испепелю!!! — Это мы удачно зашли, — сказал Макарка. — «Испепелю». Серьезный консультант подобрался. Благодарим вас за доверие, Трилогий Горыныч. Конечно, мы постараемся сделать все, что в наших силах. Сердце Пилигрима, гм-гм. «Сосуд, наполненный нечестивостью и верой, любовью и ненавистью… » Конечно, это очень точное, можно сказать, детальное указание. Думаю, после такой исчерпывающей характеристики нам остается только пойти и подобрать Сердце. Да-с. Ну, мы пока что пойдем, а тут Елпидофория Федотовна с гражданкой Дюжиной хотели с вами посоветоваться по какому-то аналитическому вопросу… Мы снаружи подождем. Уф! — Клиническая персона. Наверно, сказывается то, что в одном теле, то есть туше, живут сразу три личности, одна другой умнее, а сбоку фрондирующий еврей. — Не знаю, как ты, Макарка, а я ему поверил. Хотя, конечно, этот Трилогий Горыныч — особа неоднозначная. Рассуждает о высоких материях, о сотворении миров, а головы на первый-второй рассчитать не может. — Да не о том ты говоришь! Тут из пещеры вышла Нинка и направилась прямо к нам. — Вы куда убежали? — спросила она. — Вот, книжку забыли. И шапочку. А ты что такой злой, Илюшка? — Не вижу особых причин, чтобы быть добрым, — буркнул я. — Слышала, как эта Годзилла трехголовая нас строит? «Испепелю»! — Он теперь там с тетями разговаривает, — сказала Нинка, — ой, как смешно, там третья голова, которая эта… Глюкоза… — Спиноза. — Угу. Эта Спиноза сказала, что две головы все неправильно говорят, а они ему собственным хвостом ка-а-а-ак дадут! Ой, там смешно, там весело! — Очень весело, — сказал я. — У нас к тому же топливо кончилось, как бы пешком идти не пришлось, вот. Правда, я пока что точно не представляю себе, куда мы пойдем. Искать это Сердце Пилигрима? Да легче перелопатить все наличные стога сена в этой стране — в поисках иголки! Там хоть знаешь, ЧТО искать. А тут — ну точно как в сказке: пойди туда — не знаю куда, принеси тоне знаю что. — А ты и представь, что ты в сказке, — отозвался Телятников, — чем дальше, тем страшнее. Из пещеры вышли Чертова и Дюжина. Обе были довольно мрачны, и главная сыщица сказала: — Значит, так. Сейчас едем в столицу. Нужно встретиться с царем, нас уже записали на прием. Это Трилогий Горыныч сообщил, он у царя в нештатных советниках обретается. Ох, не хочется ехать в стольный град, — вырвалось у нее, — а тут все-таки придется. Да и вам… вам, верно, тоже. Собственно, а что вам еще остается? У вас задача еще туманнее, чем у нас с Параськой. — Вот это точно, точно, — поддакнула зеленоволосая кикимора, что-то жуя. До столицы добрались дня через два. После довольно безобидных приключений, попеременно то веселых, то печальных, мы чинно въехали в город. Честно говоря, если бы ДО посещения столицы здешних земель я не стал свидетелем (и активным участником — тоже) стольких событий, которые попросту не укладывались в голове, я удивился бы виду города. Стольный град совершенно не походил на традиционный русский город типа Новгорода или Пскова. Более всего он напоминал то ли Таллинн, то ли Калининград — с ярко выраженной североевропейской архитектурой, узкими старинными улочками, булыжными мостовыми, шпилями остроконечных башен. В зданиях преобладал серый цвет. Центр города располагался на холме, и на самой его вершине виднелась внушительная крепость, напоминающая кремли старинных русских городов — с зубчатыми крепостными стенами, с тремя мощными, массивными донжонами, вздымающими над городскими крышами свои каменные громады и надменно разглядывающими все и вся сквозь узкие отверстия бойниц. На территории крепости находились два главных здания столицы: дворец царя Иоанна Федоровича, который принуждал именовать себя теперь Ураном Изотоповичем, и Храм Белого Пилигрима, чей купол царил над всей крепостью. Храм был самым высоким зданием города, и на тонком шпиле на огромной высоте парил над столицей символ веры в Белого Пилигрима — круг с расходящимися от него тремя лучами, символизирующий перекресток с тремя дорогами. Все это поведала нам милейшая гражданка Чертова, которой Макарка немедленно посоветовал в случае невозможности продолжать детективную деятельность устроиться экскурсоводом. Автомобиль проследовал через весь город и пошел в гору. Дорога довольно приличная. Правда, на коротком подъеме пришлось проехать через три шлагбаума, возле каждого из которых охрана в красных мундирах, перетянутых белыми ремнями (любят здесь неброско одеться, а?), задавала нам глупейшие вопросы и сверялась с каким-то списком, представленным с Холма. Холм, насколько я понял, — это неофициальное название правительства, вроде как у нас Белый дом. — Бюрократы, — ворчал Макарка, когда в очередной раз его обыскали и снова вынули бутылку, давая ему лишний повод приложиться к ней, — тут, я смотрю, чинуши не хуже наших. А что, Елпидофория Федотовна, вы тоже хотите взять нас к царю Урану Изотоповичу? И нас даже пропустят? Кстати, а царь живет в Мифополосе или в Овраге? А то я как-то путаюсь в здешних широтах и долготах… гм… Но не суждено Макарке пребывать в длительном неведении: вскоре он получит ответы на все интересующие его вопросы, даже на те, которые он, собственно, и не думал задавать. Правда, прежде нам пришлось вынести настоящий перекрестный допрос в здешнем опорном пункте царской лейб-гвардии, мрачного вида двухэтажном каменном здании в ста шагах от громадных въездных ворот в крепость. Приторно вежливый офицер в красном плаще задавал нам вопросы a la «а что вы делали до 26 октября 1917 года?» или «а в каких вы отношениях с Осипом Эмильевичем Мандельштамом?». Спасибо и на том, что вежлив он был в самом деле безупречно и в глаза лампой не светил, как это практикуется у милейших следователей НКВД (если хотя бы половина из того, что нес Трилогий Горыныч, правда, почему бы не напороться и на них?). Наконец нам был выписан пропуск на посещение приемного зала царя и великого государя Урана Изотоповича. Насколько я понял из нескольких фраз, которыми перекинулся вежливый офицер с другим сотрудником охраны, глава государства должен дать нам аудиенцию в присутствии своего первого министра, которого почему-то называли Синей Бородой. Вот уж воистину из сказки! Причем весьма кровожадной. Впрочем, что я грешу на царя и местную бюрократию? В самом деле, что, им впускать к главе государства кого попало? Особенно если учесть, что мы с Макаркой до сих пор были в той одежде, в какой нас застали врасплох бравые оперативники. Я — в шлепанцах, Макарка и вовce в тапочках моей бабушки со стоптанными задниками. На эти-то тапки и смотрел гвардейский офицер, снимая с нас показания. Попробуйте попасть на прием к президенту Путину в бледно-розовых тапочках!.. Так что о здешней бюрократии больше не буду. Местного самодержца пришлось, однако, подождать. Сыщица Чертова, очевидно, нервничала, расхаживая широкими мужскими шагами по приемной зале. Шаги гулкими бильярдными шарами разлетались по углам. Пинка поблескивала любопытствующими глазенками, крутя головой и цепляясь взглядом то за роскошные хрустальные люстры, освещающие просторное это помещение, то за старинную мебель; время от времени она подбегала к огромным арочным окнам, выходящим в зимний сад, и разглядывала галерею, где и были расположены примечательные экспонаты сада. Вероятно, здешний правитель был любителем экзотической зелени. Ещё бы!.. Застекленная галерея, где располагался зимний сад, весьма впечатляла. Нинка даже залезла на подоконник и задрала голову. Сквозь прозрачный свод было видно голубое небо, и тянулись, тянулись к своду внушительные банановые деревья, смешивая свои лоснящиеся листья с характерными остроконечными листьями магнолий, с длинными побегами вьющихся растений, спирально взбирающихся по стволам финиковых и банановых пальм и спадающих с высоты гигантскими зелеными каскадами. Нинка, которая до того видела бананы только на базарном прилавке в сопровождении сакраментального: «Э, пакупай, слющь!.. Савсэм дешево отдам, да!» — приоткрыла рот… Ребенка можно понять. У всех этих растений, названий которых большей частью не знал ни я, ни Макарка, был изысканный, гламурный вид. Меж громадных пальм мелькали бамбуковые беседки в нарочито восточном (или как тут у них?) духе, с фонариками из полупрозрачного шелка, распространяющими мягкий рассеянный свет на большие пурпурные цветы в голубых прожилках с лиловато-черными пестиками, на жасминные соцветия и серебряные колокольчики, на гирлянды листьев и бордюры из тюльпанов, цикламенов, гиацинтов и вереска. Н-да… государь любит природу. — Илюшка, смотри… апельсины! — А ты что, думала, они растут прямо в супермаркетах и уже расфасованные по пакетам? — влез Макарка и хотел добавить что-то еще, но тут створки дверей распахнулись, и появился царь Иоанн Федорович. Это был высокий благообразный мужчина с ухоженными усами и бородой, с маленькими поросячьими глазками, тонувшими в обильных кожных складках массивного лица. Одет он был в белый сюртук с орденской лентой, а на кривоватых ногах красовались высокие сапоги. В его правой руке была трость, на которую он опирался при ходьбе не хуже, чем его коллеги из Истинного мира в свое время опирались на царский посох. Царь был не один: его сопровождал толстый медлительный человек с окладистой бородой странного синеватого оттенка. Кажется, это его именовали Синей Бородой на пропускных пунктах охраны, а?.. — Эге-ге-м-м! Сколько народу ко мне! А много народу — мало кислороду, а ведь как я забочусь об обогащении атмосферы этим полезным газом! — таким замечательным манером царь начал аудиенцию. — А, Дмитрий Иваныч? Верно я говорю? — Совершенно правильно изволили заметить, ваше величество, — скрипучим голосом начал человек с синеватой бородой. — Кислород обеспечивает процесс окисления, при котором… — Ладно, Дмитрий Иваныч. Потом, потом!.. Эге-ге-м-м! Здравствуйте, господа! Елпидофория, а кто ж это такие? Кого ты ко мне привела? А то мне сообщают: приехали из сыскного агентства, а с ними какие-то подозрительные личности да ещё девочка маленькая! — Царь покосился на тапочки Макарки и мои шлепанцы элитной китайской фирмы «Reabakk», но ничего по этому поводу не сказал. А высказался по совсем другому поводу: — А вы присаживайтесь, господа, что вскочили? Вот на этот диванчик. («Диванчик» — четырех метров в длину.) Или, еще лучше, пройдемте в зимний сад. Там обогащенная атмосфера. Правда, Дмитрий Иваныч? Тот закивал и снова принялся что-то скрипеть, непонятно с какого перепугу ввернув во фразу термин «промискуитет» и еще какие-то «государственные преференции», но энергичный царь его уже не слушал. Через несколько минут мы расположились в бамбуковой беседке на большом диване, обтянутом шелком. Царь уселся напротив нас и некоторое время, полуприкрыв глаза, с явным удовольствием вдыхал пряный аромат каких-то больших лиловых цветов с оранжево-черными пестиками, растущих прямо в беседке. — У меня не в порядке легкие, — словоохотливо сообщил самодержец, — и врачи рекомендовали… хе-хе-с!.. А вам известно, что на днях я учредил новый орден? Кстати, чуть не забыл сказать: я в прескверном настроении, милостивая государыня. (Царь с удивительной легкостью перепрыгивал с темы на тему.) Да, да! В прескверном, отвратительнейшем, омерзительном настроении, вот так! Потому, собственно, я и передал Трилогию Горынычу мою просьбу… — Никаких Змеев Горынычей не существует, — занудно проскрипел синебородый министр. — Это мифологическое построение, призванное отразить взаимоотношения человека и природных стихий, которые… Царь сморщился так, как будто раскусил зловонного зеленого клопа, имеющего обыкновение обитать в малиннике: — Дмитрий Иваныч! Господин главный министр! Ну нельзя же все время так, честное слово. У вас даже цвет лица нездоровый. Да-с! О чем я говорил? Ах, ну да! Конечно же, я говорил о том, что нахожусь в отвратительном расположении духа! Бесспорно, бесспорно! Бес-спс… Третье «бесспорно» договорено не было, потому что, произнося первые два, его величество изволил дергать за стебель ползучего растения, да так, что оно оторвалось от своей опоры и рухнуло прямо на самодержца. Министра подбросило кверху, и он бросился избавлять царя-батюшку от последствий его неуемной активности. Чертова помогала Дмитрию Ивановичу стягивать с царя зеленый вьющийся шлейф, из-под которого раздавалось: — Нет, нет, и не говорите!.. (Хотя все остальные как раз молчали.) И не говорите, мне решительно, р-р-решительно не везет! Мало того, что какие-то возмутительные канальи обчистили мою библиотеку, что вчера я объелся и у меня было расстройство желудка… так еще на меня падают растения из собственного зимнего сада! — Государь, вы вызвали нас сюда, верно, не для того, чтобы сетовать на ваш прекрасный зимний сад, — почтительно, но твердо выговорила Чертова. — Ваше время очень дорого, и… — Ну конечно, моя дорогая! Я так понимаю, эти люди — ваши новые коллеги, которые могут помочь в работе? Эгеем-м-м… Своеобразная манера одеваться у вас, сыщиков. Впрочем, вы люди эксцентричные. Ладно… — Царь вцепился пятерней в свою бороду, словно желал вырвать целый клок ее, и сказал: — Дело вот в чем. Из государственной библиотеки похищены несколько весьма и весьма ценных книг. Сам первый министр спускался в книгохранилище и обнаружил труп главного библиотекаря! Естественно, что я тотчас же дал указание министру полиции, но толку от розыскных мероприятий не воспоследовало никакого! Впрочем, сам первый министр скажет более точно! Я, знаете ли, склонен увлекаться мелочами… (О-ого, кажется, удалось обнаружить в его величестве определенно положительное качество: он не чужд самокритики.) Дмитрий Иваныч, прошу вас. Синебородый министр откашлялся и начал: — Вот в чем штука. Время от времени я провожу инспектирование главного книгохранилища страны. В отдельном помещении у нас хранятся несколько десятков томов, представляющих особенную ценность. Там находятся подлинники важнейших исторических документов, сочинения отцов храма, летописи, культовые книги. О последних речь пойдет особо. Я — атеист, скептически смотрю на религиозные предрассудки и разного рода мистику. Но тут… честно говоря, в нашем случае я даже готов пойти на некоторые уступки и допустить, что все происходящее имеет какую-то мистическую подоплеку… — Факты, господин министр, излагайте факты. — Факты. Прекрасно! Будут вам факты. Не далее как три дня назад, во второй половине дня, я в сопровождении своего личного охранника спустился в книгохранилище. Мне нужно было поработать с текстом древнего автора Броманта, отличного химика, предвосхитившего многие идеи позднейших ученых и даже некоторые мои. Я — тоже химик, — важно отрекомендовался Дмитрий Иванович и пригладил синюю бороду, верно, приобретшую такую окраску из-за взаимодействия с медным купоросом. — Сочинения Броманта хранятся в том самом отдельном помещении, в так называемой — Стены покрыты свинцом, чтобы обеспечить оптимальную сохранность ценных книг? — уточнила Чертова. — Совершенно верно. Уже на подходах к свинцовой комнате книгохранилища я почуял недоброе. Отсутствовала охрана. Обычно там дежурят двое гвардейцев и всегда находится один из двух главных Хранителей библиотеки, они сменяют друг друга. А в тот раз… Охраны не было. Вообще не было, понимаете? Пустое книгохранилище, железная дверь, ведущая в свинцовую комнату, распахнута настежь. На полу, испещренном кровавыми разводами, на этом холодном каменном полу, сером и потрескавшемся, как губы мертвеца… — Ясно. На каменном полу, — прервала министра Чертова. — Это я усвоила. Что же вы увидели на полу, господин министр? — На полу я увидел труп главного Хранителя, который недавно заступил на смену. Бедняга уже остыл… хотя в книгохранилище вообще очень холодно, там даже летом нужно сидеть едва ли не в тулупе. А гвардейцы и вовсе пропали, хотя им некуда деться из книгохранилища, туда только один путь. Я вошел в свинцовую комнату и с ужасом обнаружил, что несколько ценнейших книжных экземпляров пропали! Пропал летописный свод Несториуса «От истоков земли», пропала книга Каллиоста «Сонм духов», пропали, наконец, два громадных тома Иоанна Солнечноликого, его сакральное сочинение «Божественное предписание как сумма слагаемых, неизменных вне зависимости от инвариантности человеческих судеб»! Книга, представляющая собой огромную историческую ценность, хотя я совершенно и не согласен с ее содержанием! Главное, я не понимаю, как можно было незаметно вынести около десятка фолиантов, ведь один том Иоанна Солнечноликого весит, как упитанный взрослый мужчина! — Так, — сказала сыщица Чертова, — я все-таки полагаю, что нам следует спуститься в книгохранилище. Там будет как-то нагляднее. — Да ну что вы в самом деле, куда так спешите, милая моя, — поморщился царь Уран Изотопович. — Дмитрий Иванович еще только начал рассказывать, а вы уже рветесь вниз, в хранилище! В конце концов, мы еще не обедали. Он расскажет еще немало интересного, о чем вы будете потом размышлять. Продолжайте, Дмитрий Иванович. Против указаний самодержца особенно не попрешь. Елпидофория Чертова вынуждена была умерить свой сыскной пыл. Министр продолжал: — Хранитель был убит ударом какого-то тяжелого предмета. Удар пришелся слева, возле астериона, проще говоря, того места, где соединяются височная, теменная и затылочная кости… — А еще проще? — вставил Телятников, шаря рукой по собственной голове. — Где этот… астер… Астерикс, Обеликс… где это? — Вы не там ищете, молодой человек. Это за левым ухом. Удар был такой силы, что у Хранителя проломлен череп и даже повреждены шейные позвонки. Но это еще ничего… — Первый министр чуть понизил голос— Я приказал тщательно обыскать свинцовую комнату. И что же?.. За полками, стоящими у дальней стены… обнаружена… обнаружена огромная дыра в стене!! Верно, именно этим путем туда проникли убийцы и воры, но мне до сих пор непонятно, как они смогли пробить каменную кладку толщиной в полметра и слой свинца в дюйм! Честно говоря, при этих словах у меня пробежал мороз по коже. Чертова тоже встрепенулась, а лицо Параськи Дюжиной стало почти белым. Министр же продолжал со все возрастающим жаром, тряся бородой и усиленно жестикулируя с риском зацепить какое-нибудь висячее растение и повторно обрушить его на царя, чинно восседавшего рядом: — Я приказал обследовать ход, но гвардейцы наотрез отказались лезть в дыру, не приводя уважительных причин своего отказа. В конце концов нашелся один достойный человек, но он НЕ ВЕРНУЛСЯ. В самом скором времени я намерен заняться поднятием боевого духа личной охраны государя, а также пресечь панические настроения и дурацкие слухи, которые среди них распространяются. — А КАКИЕ именно слухи распространяются среди личного состава лейб-гвардии государя, господин министр? — вкрадчиво осведомилась Чертова. — Какой смысл повторять эти бредни?.. — Ну, во-первых, если она спрашивает, значит, этот вопрос уместен, — немедленно вмешался царь-батюшка, — иначе я просто не платил бы ей таких денег за расследования и не поручал важных дел! А во-вторых, Дмитрий Иваныч, не забывай, что ты прежде всего ученый и мною поставлен на министерский пост, чтобы блюсти интересы науки! Я о том, что каждый должен заниматься своим делом, и боевой дух моей гвардии и без тебя подымут — те, кому этим положено заниматься. Кстати, надо приказать высадить в зимнем саду страстоцветы, — как всегда, к месту заметил Иоанн Федорович. Я фыркнул в кулак. Дмитрий Иваныч снова потряс своей анекдотической синей бородой и сказал: — Ну, хорошо. Они утверждают, что этот ход проделали какие-то мифические животные, которых и быть не может в природе, потому что биологические роды и виды уже установлены и классифицированы. Гвардейцы, в том числе и офицеры, окончившие военную академию и, кажется, не подверженные суевериям, называют этих якобы животных свинобегемотами… баранокозлами… э-э-э… запамятовал, как их… — Кролокротами, — тихо подсказал я. — Вот-вот, молодой человек! — встрепенулся Дмитрий Иванович. — Кролокротами, именно так. Это надо же придумать такое дурацкое название!.. Если уж и выдумывать каких-то сказочных страшилищ, то следует дать им название посолиднее. Желательно — на латинском языке, как это предписывает серьезная наука. Вот это я понимаю. А то — кролокроты! Это даже… хулиганство какое-то! Молчание. Потом слово взял я: — Если бы вы, уважаемый Дмитрий Иванович, видели этих хулиганов, вы бы так не говорили. — И если вам не нравится их название, то претензии вовсе не к гвардейцам, к-которые якобы придумали это н-название, — встрял Макарка, чуть заикаясь то ли от волнения, то ли от возлияний, — а к некоему Гаппонку, мерзкому типу, который нас даже и в глаза не видел, а уже натравил своих тварей. Конечно, ни я, ни Телятников в особенности не задумывались над возможными последствиями подобных отзывов. Царь Уран Изотопович посмотрел на нас с явным интересом и уже открыл было рот, чтобы сказать какую-нибудь крайне уместную фразу, что-либо о погоде или о том, что высота бордюров в стране превышает допустимую величину, отчего подданные спотыкаются и падают чаще, чем то продиктовано интересами государственной безопасности… но сказать он ничего не успел. Потому что Дмитрий Иванович побагровел и… — Вздоррр!!!! — закричал первый министр, едва не выпрыгнув от гнева из своего министерского мундира. — Что вы такое несете! Это возмутительно! Это… это пещерное мышление, какие-то темные деревенские суеверия! Вздор, бред, сущая бессмыслица! Никаких кролокротов в природе не существует, потому что все законы науки опровергают такую возможность! Это выдумки, бредни оккультистов! Может, вы мне скажете, что существуют оборотни… черти, кикиморы? Тут Нина пригладила ладошкой рожки на своей голове. Зеленоволосая куколка Дюжина закусила нижнюю губу и недобро прищурила разноцветные свои глаза, но предпочитала помалкивать. Дмитрий Иванович изволил бушевать далее: — Бросьте мне разводить эту антинаучную муть! Возможно, вы мне скажете, что существуют также колдуны и ведьмы, водяные и лешие? Нет, конечно, могу понять людей, которые распространяют подобные дурацкие слухи! Например, мой ассистент, который помогает мне в химических опытах, позволяющих определить оптимальное соотношение спирта и воды в водке, недавно до того — Д-да? — буркнул Макарка, мотнув головой и ощупывая под одеждой «три шестерки». — Очень интересно… — Так, зачем вообще вы привели сюда этих молодых людей? — повернулся Дмитрий Иванович к Чертовой. — Лично я вижу их в первый и, надеюсь, в последний раз! Они могут как-то поспособствовать продвижению расследования по делу, которое я только что изложил? Или единственное, что последует из их присутствия здесь, — это то, что в народе появятся новые слухи, еще более фантастичные и нелепые! Хотя уж кому-кому, а обывателям нет никакого дела до бесценных книг, которые хранятся в подвалах под царской резиденцией! Так что, ваше величество, лично мне кажется, что присутствующие здесь молодые люди — лишние и их нужно удалить. Ведь о хищении книг из царского книгохранилища запрещено говорить под страхом смертной казни. — Да они и так все слышали, — сказал царь, расчесывая полусогнутыми пальцами правой руки бороду. — Ой, да что ты напускаешь такую секретность, Иваныч? Уже и так весь город судачит об убийстве Хранителя и исчезновении фолиантов. И все, между прочим, под страхом смертной казни. Что, не так? К тому же моим испытанным сыщицам из «Чертовой дюжины» виднее. Если они сюда пришли в сопровождении этих молодых людей, значит, это приносит какую-то пользу делу. Вот так. Я привык доверять своим людям. — Вот это правильный подход, ваше величество, — бодро сказал я и поднялся с дивана. Не знаю, зачем я это сделал", но получилось так, что из-под рубашки вывалился «Словник демиургических погрешностей», который вернул мне любезный Трилогий Горыныч. Я нагнулся и, подняв томик, хотел было снова сунуть себе за пазуху, но вдруг перехватил направленный на меня взгляд синебородого министра. Ох ты!.. Что это сталось с уважаемым Дмитрием Ивановичем, ведь он смотрит на меня так, как будто это я убил их незадачливого Хранителя ценных книг и украл… — Ты!!! — вырвалось у первого министра. — Ты, вот ты!.. Откуда это у тебя? Не знаю, какой черт шепнул мне слова, которые я сказал ему в ответ. Наверно, я такой от природы — чрезвычайно удачно выбираю момент и выражения: — А это, так сказать, мой букварь. Я эту книжку с собой все время ношу. Почитываю вот. А что такое? Первый министр на мгновение замер, глядя на меня широко открытыми глазами, в которых застыли изумление и гнев. Потом сорвался с места и, подскочив ко мне с прытью, как-то не очень приличествующей такому толстому, такому важному бородатому господину, располагающему креслом министра, вырвал у меня злополучный томик стариков Волохов. Ох, Дмитрий Иваныч!.. Судя по тому, какая ярость заметалась в его желтоватых глазах, книжица снова навлечет на меня беды, причем такие, что все предыдущие мои несчастья покажутся легким завтраком на летнем лугу. Премьер-министр обежал беседку по периметру, сшиб две кадки с какими-то яркими растениями и, не снижая крейсерской своей скорости, подлетел к царю: — Государь, взгляните! — А что такое? — несколько удивленно осведомился тот. — Что ты такое у молодого человека отобрал? А? — Вот! Вот!!! — Грудь министра вздымалась, как перекачанные кузнечные мехи. — Видите эту книгу? Видите, нет? Это бесценная древняя рукопись, по всей видимости, копия с еще более древнего произведения!.. Вот, взгляните на этот экслибрис, ясно указывающий на принадлежность этой книги к нашей библиотеке! Экслибрису несколько веков, а эта книга была три дня назад украдена из книгохранилища… из самой свинцовой комнаты! Озадаченный глава государства переводил взгляд своих маленьких глазок с меня на разгневанного министра. — То есть как… ты же говорил, Дмитрий Иваныч, что украденные книги размером чуть ли не с человека! А эта — совсем маленькая… то есть — обычная… — Обычная? — вскипел министр. — Это манускрипт, содержащий бесценные тексты, до сих пор не расшифрованные до конца! Это так называемый «Словник демиургических погрешностей». Название, впрочем, позднейшее, оно дано тексту уже задним числом, сам он куда древнее этого названия… Но все эти подробности никоим образом не касаются того, что тут только что произошло. Ибо я обнаружил одну из украденных книг! Мы с Макаркой растерянно переглянулись. Нет, решительно нам не избежать упорной судьбы, которая, верно, побилась с каким-то дьяволом об заклад, что непременно упрячет меня за решетку. Или куда похуже, но тоже с лишением свободы… Я попытался оправдываться, но,, право, лучше бы я этого не делал, потому что мои слова прозвучали откровенно фальшиво и жалко: — Но это вовсе не моя книга. Я ее нашел. То есть мне ее дали. Макарка, подтверди… Макарка закивал головой. Любой китайский болванчик, выполняющий сходное действие, показался бы кладезем мудрости на фоне круглой морды Телятникова с глупо вытаращенными круглыми же, как у кота, глазами. Говорить следовало совершенно иное. Следовало упирать на логику, говорить о том, что бессмысленно добиваться аудиенции у царя для того, чтобы явиться туда с украденной у него же ценной книгой и глупейшим образом подставиться… Можно было заявить, что отобрал эту книгу у настоящего преступника, и все бодро валить на стариков Волохов, а стоящие тут же Чертова и Дюжина, пользующиеся известным доверием царя, меня поддержали бы. Подтвердили бы мои слова. К тому же сам советник царя, почетный эксперт Трилогий Горыныч, видел у меня эту книгу и объявил о том, что она попала ко мне не просто так… Все вышеприведенное я мог бы сказать, если бы мой язык, такой традиционно болтливый в случаях, когда велеречивость была отнюдь не обязательной, не замедлил присохнуть к гортани после первых же жалких и раздавленных слов в оправдание… Я беспомощно оглянулся на двух сыщиц: ну что же, дескать, подтвердите, что я совсем не!.. Но те предательски молчали. Потом Дюжина вдруг ляпнула и вовсе не нужное: — А мы для того их и привели, фтобы… Неизвестно, что имела в виду чертова кикимора! Но, вне всякого сомнения, первый министр с его зловещей синей бородой, словно взятой из кровожадной сказки, не замедлил понять это в самом невыгодном для нас свете. Ну конечно же!.. Что еще он мог подумать, кроме того, что сыщицы специально привели нас сюда, чтобы вывести на чистую воду прямо на глазах царя. С той театральной эффектностью, с которой это любил делать мистер Шерлок Холмс, чьему дедуктивному методу я так ловко, так близко к тексту обучал по пьянке Чертову и Дюжину (попросту пересказывая им сюжеты из Конан Дойла). Царь, моргая, смотрел на нас. Потом он разинул рот, и нам довелось почувствовать на себе мощь царской глотки: — Стра-а-ажа!! Макарка Телятников растерянно глянул на меня, теребя на переносице очки, и вдруг, вскочив с дивана, предпринял самое идиотское, что только вообще могло прийти в его голову: бросился бежать… Я застонал и схватился за виски. Ну, все. Теперь нас точно упекут на сто метров ниже уровня земной поверхности, в какое-нибудь вонючее холодное подземелье со слезящимися стенами и агрессивными мокрицами, там обитающими. Попытка побега — косвенное подтверждение виновности. Особенно — Потому что Макарка недалеко убежал. На самом выходе из галереи зимнего сада он натолкнулся на рослого гвардейца в красном форменном мундире и тотчас же получил такой удар по физиономии, что повалился мертвым снопом. При этом грянулся неразумной своей башкой о расписную вазу, из которой врастопырку торчало очередное экзотическое растение с плотными, мясистыми листьями, утыканными колючками. Ваза опрокинулась и разбилась, засыпав барахтающегося Макарку землей, а напоследок сверху повалилась проклятая растительная хреновина со всеми своими листьями и иглами… Я вытащил «три шестерки» и с отчаянием стал переливать содержимое бутылки в свою болтливую глотку. |
||
|