Майкл Крайтон
Крылья

ПОНЕДЕЛЬНИК

Эмили Янсен с облегчением вздохнула. Долгий перелет близился к концу. В иллюминаторы заглядывало утреннее солнце. Крошка Сара, сидевшая на коленях матери, прищурилась от непривычно яркого света. Она с шумом высосала остатки молока из бутылочки и оттолкнула ее крохотными кулачками.

– Тебе понравилось? Вот и славно, – сказала Эмили. – А теперь мы постоим столбиком…

Она прижала малышку к плечу и похлопала ее по спинке. Малышка с бульканьем отрыгнула воздух, и ее тельце расслабилось.

Тим Янсен, сидевший в соседнем кресле, зевнул и протер глаза. Он проспал всю ночь, весь путь от Гонконга. Эмили никогда не спала в самолете; она слишком нервничала.

– Доброе утро, – произнес Тим, бросая взгляд на запястье. – Осталась всего пара часов. Что слышно насчет завтрака?

– Пока ничего, – ответила Эмили, покачав головой. Они летели из Гонконга чартерным рейсом “Транс-Пасифик Эрлайнс”. Сэкономленные деньги пригодятся в будущем, когда они станут обустраиваться в Колорадо, куда на должность ассистента профессора Тима пригласил местный университет. Полет оказался довольно приятным – они сидели в первом салоне, – но стюардессы работали неорганизованно, разносили пищу в неподходящие часы. Эмили пришлось отказаться от ужина, потому что Тим уже уснул, а она не могла есть, держа на коленях ребенка.

Даже и теперь Эмили продолжала удивляться небрежности, сквозившей в поведении экипажа. На протяжении всего полета дверца кабины пилотов оставалась открытой. Она знала, что азиатские летчики часто поступают так, но ей это не нравилось: распахнутая дверь создавала впечатление расхлябанности. Всю ночь пилоты расхаживали по салону, мешая бортпроводницам. Один из них только что прошел мимо, направляясь к хвосту. Впрочем, пилотам необходимо время от времени размять ноги, чтобы сохранять бодрость и все такое. То, что экипаж состоял из китайцев, ничуть не тревожило Эмили. Проведя в Гонконге целый год, она не уставала изумляться деловитости китайцев, их вниманию к мелочам. И все же что-то продолжало действовать ей на нервы.

Эмили вновь опустила Сару на колени. Девочка вытаращила глазенки на отца и просияла.

– Это надо запечатлеть, – сказал Тим. Порывшись в сумке под креслом, он вынул видеокамеру, нацелил объектив на дочь и помахал свободной рукой, привлекая ее внимание.

– Сара… Са-ра… Улыбнись папочке… У-лыб-нись.

Сара улыбнулась и загукала.

– Как ты себя чувствуешь, направляясь в Америку? Ждешь встречи с землей предков?

Сара опять загукала и замахала крохотными ручонками.

– Американцы покажутся ей сущими пугалами, – сказала Эмили. Дочь родилась семь месяцев назад в Ханане, где Тим изучал китайскую медицину.

Эмили увидела направленный на нее объектив камеры.

– А что скажет мамочка? – спросил Тим. – Она рада вернуться домой?

– Хватит, Тим, – отозвалась Эмили. – Прошу тебя, не надо. – Она подумала, что после долгих часов, проведенных в кресле, наверняка выглядит хуже некуда.

– Ладно тебе, Эм. О чем ты сейчас думаешь?

Эмили хотела причесаться. Эмили хотелось в туалет.

– Чего я хочу больше всего, – заговорила она, – о чем я мечтала целый год, так это чизбургер.

– С острым бобовым соусом “хи-ханг”? – спросил Тим.

– Господи, только не это! – воскликнула Эмили. – С луком, помидорами, солеными огурчиками и майонезом. Как я стосковалась по майонезу! С французской горчицей.

– Ты тоже хочешь чизбургер, Сара? – спросил Тим, наводя камеру на дочь.

Сара ухватила ладошкой свою ногу, подтянула ее к лицу, сунула ступню себе в рот и посмотрела на Тима.

– Вкусно? – спросил Тим. Он рассмеялся, и камера покачнулась. – Это и есть твой завтрак, Сара? Надоело ждать стюардессу?

Эмили услышала низкий рокочущий звук, нечто вроде вибрации, исходившей от крыла. Она рывком повернула голову:

– Что это было?

– Успокойся, Эм, – со смехом отозвался Тим.

Сара тоже рассмеялась, с наслаждением пуская пузыри.

– Мы уже почти дома, милая, – сообщил Тим.

Едва он произнес эти слова, самолет затрясся и клюнул носом. Салон накренился, и Эмили почувствовала, что Сара соскальзывает с ее колен. Она схватила дочь, крепко прижимая ее к себе. Казалось, самолет падает отвесно вниз, но потом он вдруг взмыл вверх, и Эмили прижало к креслу. Сара навалилась на нее свинцовой тяжестью.

– Какого черта? – воскликнул Тим.

Внезапно Эмили оторвало от кресла, и привязной ремень впился ей в бедра. Содержимое желудка подступило к горлу. Она увидела, как Тим сорвался с места и врезался головой в багажный отсек. Мимо ее лица пролетела видеокамера.

Из кабины пилотов донеслось жужжание, послышался звук сирены, и механический голос произнес: “Потеря скорости! Потеря скорости!” Перед глазами Эмили мелькнули голубые плечи пилотов, которые торопливо шарили руками по пульту управления, выкрикивая что-то по-китайски. Пассажиры как один истерично завизжали. Послышался звук разбитого стекла.

Самолет вновь свалился в крутое пике. Пожилая китаянка скользила в проходе на спине, громко крича. Вслед за ней кубарем прокатился подросток. Эмили скосила глаза на соседнее кресло, но Тима там не оказалось. Из потолка вывалились кислородные маски, одна из них повисла перед Эмили, но она не могла надеть маску, ее руки были заняты дочерью.

С оглушительным ревом самолет круто пошел вниз, и Эмили вдавило в кресло. По салону летали сумки и башмаки, звякая и грохоча; тела пассажиров бились о кресла и пил.

Тим исчез. Эмили огляделась, ища его, но в эту секунду что-то тяжелое ударило ее по голове – внезапное потрясение, боль, чернота и звезды. Эмили затошнило, голова пошла кругом. Сирена продолжала завывать. Пассажиры продолжали вопить. Самолет продолжал мчаться вниз.

Эмили наклонила голову, прижала дочь к груди и впервые в жизни принялась молиться.

– Диспетчерская, говорит “Транс-Пасифик”, рейс номер 545. У нас непредвиденная ситуация.

Старший диспетчер Дейв Маршалл сидел в затемненном зале южнокалифорнийской станции приближения. Услышав голос пилота, он посмотрел на экран радара. Пятьсот сорок пятый направлялся из Гонконга в Денвер. Несколько минут назад оклендская станция передала его Дейву. До сих пор полет проходил безупречно. Маршалл прикоснулся к микрофону у щеки и сказал:

– Продолжайте, Пятьсот сорок пятый.

– Прошу очистить полосу для аварийной посадки в Лос -Анджелесе.

Голос пилота звучал невозмутимо. Маршалл всмотрелся в сменяющие друг друга на экране зеленые буквы и цифры, которыми обозначались самолеты, находящиеся в воздухе. Пятьсот сорок пятый приближался к калифорнийскому побережью. Он вот-вот должен был пролететь над Марина-дем-Рей. До Лос-Анджелеса ему оставалось еще полчаса пути.

– Пятьсот сорок пятый, принимаю вашу просьбу очистить полосу для посадки, – сказал Дейв. – Что у вас произошло?

– Неприятности с пассажирами, – ответил пилот. – Нам потребуются машины “Скорой помощи”. Тридцать или сорок машин. Может быть, больше.

Его слова ошеломили Дейва.

– Повторите, Пятьсот сорок пятый. Вы сказали, сорок машин “Скорой помощи”?

– Да, Мы прошли через зону сильной турбулентности. Пострадали пассажиры и члены экипажа.

"Почему же ты до сих пор мне этого не сказал?” – подумал Маршалл. Он развернулся в кресле и кивнул начальнику смены Джейн Левин. Та взяла запасные наушники, надела их и прислушалась.

– “Транс-Пасифик”, я регистрирую ваше требование предоставить сорок машин “Скорой помощи”, – произнес Маршалл.

– Господи, – сказала Джейн, морщась. – Сорок?

– Вас понял, – донесся по-прежнему невозмутимый голос пилота. – Сорок машин.

– Вероятно, вам потребуется медицинский персонал. Какие повреждения получили люди?

– Точно не знаю.

Джейн жестом велела Дейву продолжать расспрашивать пилота.

– Назовите приблизительное количество жертв, – велел Маршалл.

– К сожалению, не могу. Оценить невозможно.

– Кто-нибудь потерял сознание?

– Нет, не думаю, – ответил пилот. – Но двое мертвы.

– Черт побери, – сказала Джейн. – Как мило с его стороны сообщить нам об этом. Кто он такой?

Маршалл нажал клавишу, открывая в верхнем углу экрана окно с регистром Пятьсот сорок пятого.

– Капитан Джон Чанг. Пилот первого класса, компания “Транс-Пасифик Эрлайнс”.

– Надеюсь, сюрпризов больше не будет, – произнесла Джейн. – Самолет в порядке?

– Пятьсот сорок пятый, в каком состоянии машина? – спросил Дейв.

– Незначительные повреждения в пассажирском отсеке.

– В каком состоянии панель управления?

– Органы управления функционируют исправно. Показания РПД в пределах нормы. – Речь шла о регистраторе полетных данных, фиксирующем неисправности; если прибор свидетельствует, что все в порядке, возможно, так оно и есть.

– Пятьсот сорок пятый, я записываю ваш ответ, – сказал Маршалл. – В каком состоянии экипаж?

– Капитан и второй пилот чувствуют себя нормально.

– Вы сказали, что кто-то из членов экипажа пострадал.

– Да. Ранены две стюардессы.

– Вы можете назвать повреждения, которые они получили?

– К сожалению, нет. Одна из них потеряла сознание. О второй мне ничего не известно.

Маршалл покачал головой:

– Он только что утверждал, что все находятся в сознании.

– Не верю ни одному его слову, – отозвалась Джейн. Она взяла трубку красного телефона. – Поднимите по тревоге пожарную команду. Затребуйте бригады “Скорой помощи”, вызовите нейрохирургов и реаниматоров и направьте их на поле. Оповестите клиники Уэст-сайда. – Она посмотрела на часы. – А я позвоню в БСВТ Лос-Анджелеса. Нам предстоит тяжелый денек.

Дэниел Грин, сотрудник Федеральной администрации воздушных перевозок, дежурил в конторе Бюро стандартов воздушного транспорта на шоссе Империал Хайвей в километре от лос-анджелесского аэропорта. Окружные БСВТ осуществляли контроль деятельности компаний-перевозчиков, надзирая буквально за всем – от технического обслуживания машин до переподготовки пилотов. Грин приехал на службу раньше обычного, собираясь разгрести завал бумаг на своем столе: его секретарь уволилась неделю назад, а руководитель бюро отказался заменить ее, ссылаясь на распоряжение из Вашингтона, запрещавшее пополнять убыль персонала. Грин взялся за работу, недовольно ворча. Конгресс урезал бюджет ФАВП, требуя делать больше за меньшие деньги и предлагая в ответ на возросший объем работ повышать производительность труда. Однако объем перевозок увеличивался на четыре процента в год, а парк самолетов продолжал устаревать. Даже НКТБ пострадала; для ликвидации последствий авиакатастроф Национальной комиссии по транспортной безопасности выделили всего миллион долларов в год, и…

Зазвонил красный телефон – экстренная линия. Грин взял трубку и услышал голос женщины из диспетчерской:

– Нам только что сообщили об инциденте на борту прибывающего самолета зарубежной компании.

– Ага. – Грин потянулся за блокнотом. Для работников ФАВП слово “инцидент” имело специфический смысл; им обозначались происшествия, которые, по мнению перевозчика, относились к категории легких. “Катастрофой” назывались события, повлекшие за собой человеческие жертвы либо серьезные повреждения конструкции самолета; но если речь шла об “инциденте”, заранее ничего нельзя было сказать наверняка. – Слушаю вас.

– Рейс “Транс-Пасифик” номер 545, следующий из Гонконга в Денвер. Пилот запросил срочную посадку в Лос-Анджелесе. Утверждает, будто бы во время полета они попали в турбулентный поток.

– Машина способна держаться в воздухе?

– По его словам, да, – ответила Джейн, – На борту пострадавшие, пилот потребовал сорок машин “Скорой помощи”.

– Сорок?

– Еще у них два места холодного груза.

– Замечательно. – Грин поднялся из-за стола. – Когда они прибывают?

– Через восемнадцать минут.

– Восемнадцать… черт побери, почему не сообщили раньше?

– Мы сами только что узнали об этом и сразу позвонили вам. Я оповестила службу экстренной медицинской помощи и подняла по тревоге пожарных.

– Пожарных? Но ведь самолет в порядке?

– Кто знает? – отозвалась Джейн. – От пилота мало толку. Такое чувство, что он находится в состоянии шока. Через семь минут мы передаем управление башне.

– Ясно, – произнес Грин. – Немедленно выезжаю.

Он схватил нагрудный знак и сотовый телефон и шагнул к двери. Проходя мимо Карен, девушки в приемной, он спросил:

– Кто из наших в международном терминале?

– Кевин.

– Позвони ему и скажи, что через пятнадцать минут там приземлится рейс “Транс-Пасифик” номер пятьсот сорок пять из Гонконга, Кевин должен встретить его у ворот “рукава” и не дать экипажу покинуть самолет.

– Ясно, – ответила Карен и потянулась к трубке телефона.

Автомобиль Грина промчался по бульвару Сепульведа по направлению к аэропорту. Там, где дорога проходила под посадочной полосой, он поднял глаза и увидел подруливающий к “рукаву” огромный аэробус “Транс-Пасифик”, который было легко узнать по ярко-желтому хвосту. Гонконгская компания “Транс-Пасифик” осуществляла чартерные перевозки. Из всех неприятностей, которые доставляли ФАВП зарубежные авиакомпании, львиная доля приходилась на чартеры. Многие располагали весьма скромным бюджетом, и их машины не удовлетворяли строгим требованиям безопасности, обязательным для самолетов, выполняющих регулярные рейсы. Однако “Транс-Пасифик” пользовалась безупречной репутацией.

Что ж, по крайней мере, птичка уже на земле, подумал Грин. И, судя по внешнему виду, остов самолета не претерпел каких-либо разрушений. Это был широкофюзеляжный лайнер N-22, построенный компанией “Нортон Эйркрафт” в Бербэнке. Самолеты этой модели эксплуатировались уже пять лет и отлично зарекомендовали себя – как с точки зрения соблюдения графиков перевозок, так и безопасности.

Грин пришпорил мотор, автомобиль нырнул в туннель и промчался под брюхом громадного самолета.

Грин торопливо пересек зал международного терминала, Выглянув в окно, он увидел самолет “Транс-Пасифик”, прилепившийся к “рукаву”, и шеренгу машин “Скорой помощи”, которые выстроились под ним на бетонном поле. Несколько машин уже мчались прочь, завывая сиренами.

У ворот “рукава” Грин предъявил нагрудный знак и зашагал вниз по пандусу. Из самолета выходили пассажиры, бледные и испуганные. Некоторые хромали, их одежда была порвана и покрыта кровавыми пятнами. У стен коридора толпились санитары, склоняясь над ранеными.

По мере того как Грин приближался к самолету, омерзительный запах рвоты становился все сильнее. Перепуганная стюардесса оттолкнула его от входного люка, тараторя что-то по-китайски. Грин сунул ей под нос свой нагрудный знак и рявкнул:

– ФАВП! Я здесь по делу! Я – сотрудник Федеральной администрации!

Стюардесса отпрянула. Грин протиснулся мимо женщины, прижимавшей к груди ребенка, и вошел в самолет.

Он окинул взглядом салон и замер на месте.

– О, господи, – негромко произнес он. – В какую передрягу угодил этот самолет?

– Мама? Ты кого больше любишь – Микки Мауса или Минни Маус?

Кейси Синглтон, так и не успев переодеться после пятимильной утренней пробежки, стояла в кухне своего домика и сооружала для дочери сэндвичи с тунцом, укладывая их в корзинку для завтраков. Кейси исполнилось тридцать два года, она была вице-президентом компании “Нортон Эйркрафт” в Бербэнке. Ее дочь Эллисон сидела за столом и уплетала овсяные хлопья.

– Ну? – спросила Эллисон. – Кого ты больше любишь – Микки или Минни?

– Я люблю обоих, – ответила Кейси.

– Я знаю, мама, – с раздражением заметила девочка. – Но кого ты любишь больше? – Эллисон исполнилось семь лет, и она обожала расставлять все по своим местам.

– Минни.

– И я тоже! – воскликнула Эллисон, отставляя тарелку.

Положив в корзинку банан и термос с соком, Кейси закрыла ее крышкой.

– Доедай завтрак, Эллисон, – сказала она. – Нам еще нужно одеться.

– Мама, а что такое га…рп…

– Гарпия? Это мифическая птица с женской головой.

– Нет, мам. Га-эр-пэ…

Кейси оглянулась и увидела, что Эллисон рассматривает ее новенькое закатанное в пленку нагрудное удостоверение с фотографией, подписью “К. Синглтон” и огромной синей печатью “ГРП/ГК”.

– Что такое гаэрпэ?

– Это моя новая должность на заводе. Теперь я работаю представителем отдела гарантии качества в группе расследования происшествий.

– Но ты и сейчас делаешь самолеты? – После развода родителей любая перемена привлекала пристальное внимание Эллисон. Даже малейшее изменение прически Кейси вызывало множество вопросов, которые повторялись по несколько дней кряду. Не было ничего удивительного в том, что девочка заметила новый нагрудный знак.

– Да, Элли, – ответила Кейси. – Я по-прежнему делаю самолеты. Все осталось по-старому. Просто меня повысили в должности. А теперь надевай туфли. Папа приедет за тобой с минуты на минуту.

– Нет, – возразила Эллисон. – Папа всегда опаздывает. А что ты теперь будешь делать, когда тебя повысили?

Кейси наклонилась и натянула туфли на ноги дочери.

– В общем, – заговорила она, – я и дальше буду работать в ГК, но больше не буду проверять самолеты на заводе. Я буду проверять их, когда они выйдут оттуда.

– Ты будешь проверять, могут ли самолеты летать?

– Да, милая. Мы проверяем их и устраняем неполадки.

– Надо, чтобы самолеты были исправные, – рассудительно заметила девочка. – Иначе все они попадают из неба. – Она рассмеялась. – Они упадут и раздавят людей, которые сидят дома и едят овсяные хлопья! Это будет очень плохо, правда, мамочка?

Кейси рассмеялась вместе с ней.

– Да, это будет очень плохо. Люди на заводе будут очень расстроены, – Завязав шнурки, она отодвинула ноги девочки в сторону, – Где твой свитер?

– Он мне не нужен.

– Эллисон…

– Мама, на улице тепло!

– К концу недели может похолодать. Возьми с собой свитер.

Напротив дома остановился черный “Лексус” Джима, и Кейси услышала гудок. Джим сидел за рулем с сигаретой в зубах. Он был в пиджаке и галстуке. Видимо, проходил собеседование для приема на работу, подумала Кейси.

Эллисон затопала по своей комнате, грохоча выдвижными ящиками. Наконец она вышла с недовольной миной на лице. Свитер висел на углу ее рюкзака.

– Почему ты становишься такой злюкой всякий раз, когда папа забирает меня? – спросила она.

Кейси открыла дверь, и они двинулись к машине в тусклом утреннем свете.

– Привет, папа! – воскликнула Эллисон и побежала к автомобилю. Джим помахал ей, криво улыбаясь.

Кейси подошла к окошку Джима:

– Никаких сигарет, пока Эллисон в машине, договорились?

Джим угрюмо посмотрел на нее.

– И тебе доброго утра. – У него был хриплый голос. Казалось, он мучается похмельем, его лицо отекло и приняло землистый оттенок.

– Мы договаривались не курить при дочери, Джим.

– Я что – курю?

– Я только напомнила.

– Ты уже говорила это, Кэтрин. Ты говорила это миллион раз.

Кейси вздохнула. Она не хотела заводить ссору в присутствии Эллисон. Логопед сказал, что именно от этого девочка начала заикаться. В последнее время ее речь улучшилась, и Кейси делала все возможное, чтобы не пререкаться с Джимом, даже если тот не шел ей навстречу. Наоборот – казалось, ему доставляет удовольствие превращать каждую встречу в стычку.

– Ладно, – сказала Кейси, выдавив улыбку. – Увидимся в воскресенье.

В согласии с договоренностью Эллисон проводила с отцом одну неделю в месяц – уезжала в понедельник и возвращалась в воскресенье.

– В воскресенье. – Джим отрывисто кивнул. – Как обычно.

– В воскресенье, в шесть.

– Ради всего святого!

– Я лишь напоминаю, Джим.

– Ничего подобного. Ты, как всегда, пытаешься мной управлять.

– Джим, – сказала Кейси. – Прошу тебя, давай оставим эту тему.

– Я целиком “за”, – бросил Джим.

Кейси наклонилась к дочери:

– До свидания, Эллисон.

– Да свидания, мама, – ответила девочка, но ее голос был холоден, в глазах застыло отстраненное выражение. Едва пристегнув ремень безопасности, она перенесла свою любовь на отца. Джим нажал педаль, и “Лексус” отправился в путь. Кейси осталась на тротуаре. Автомобиль свернул за угол и исчез.

Кейси заметила сутулую фигуру Амоса, своего соседа. Он выгуливал собаку. Как и Кейси, Амос работал на заводе. Она помахала ему, Амос помахал в ответ.

Кейси повернулась, собираясь вернуться в дом, чтобы переодеться и ехать на работу, но в этот миг ей на глаза попался голубой седан, припаркованный на другой стороне улицы. В машине сидели двое мужчин. Один читал газету, другой смотрел в окно. Кейси замерла на месте; на днях похитили ее соседку миссис Альварес. Кто эти люди? Вряд ли бандиты; им было лет по двадцать пять, они были гладко выбриты и выправкой напоминали военных.

Кейси уже решила записать номер автомобиля, когда раздался электронный зуммер ее пейджера. Она отстегнула его от пояса шорт и прочла:

Дж. М. БР 0700 НОИП

Кейси вздохнула. Три звездочки означали, что послание срочное. Джон Мардер собирал совещание ГРП в боевой рубке в семь ноль-ноль, за час до обычной утренней летучки. Видимо, что-то стряслось. Об этом же свидетельствовала последняя приписка – НОИП, на заводском жаргоне – “не опоздай, иначе пожалеешь”.

Машины непрерывным потоком ползли по шоссе в тусклом утреннем свете. Кейси повернула зеркальце заднего обзора и наклонилась к нему, проверяя макияж. Спортивная фигура, коротко остриженные волосы придавали ей вид девчонки-сорванца. Она играла на первой базе в заводской команде софтболистов. Рядом с ней мужчины чувствовали себя легко, раскованно; они обращались с ней, словно с младшей сестрой, и это очень помогало в работе.

В заводских цехах Кейси чувствовала себя как рыба в воде. Единственная дочь редактора “Детройт Ньюс”, она выросла в городских предместьях. Два ее старших брата работали инженерами у Форда. Мать умерла, когда Кейси была грудным младенцем, и она воспитывалась в мужской компании. Она была не из тех девчонок, которых отец называл “жеманницами”.

Закончив факультет журналистики университета южного Иллинойса, Кейси вслед за братьями начала работать на заводах Форда. Но выпускать пресс-релизы ей было неинтересно; за счет предприятия она прошла переподготовку в Государственном университете Уэйна и получила диплом экономиста. Тогда же она вышла замуж за Джима, также инженера “Форда”, и родила дочь.

Однако появление Эллисон разрушило их брак. Измученный пеленками и ночными кормлениями, Джим начал пить, поздно возвращался домой. Со временем они расстались. Когда Джим заявил, что переезжает на западное побережье и будет работать в “Тойоте”, Кейси также решила сменить место жительства. Она устала от политики “Форда” и суровых детройтских зим. Она надеялась начать в Калифорнии новую жизнь – купить машину с откидывающимся верхом и солнечный домик на берегу океана с пальмами у окна. Она хотела, чтобы ее дочь росла здоровой и загорелой.

Все кончилось тем, что Кейси поселилась в Глендейле, в полутора часах езды от берега. Она купила машину с откидывающимся верхом, но так ни разу его и не откинула. И хотя район Глендейла, в котором она жила, представлялся райским уголком, уже в нескольких улицах оттуда начинались гангстерские кварталы. По ночам, когда дочь уже спала, Кейси порой слышала приглушенные автоматные очереди. Ее тревожила безопасность Эллисон, она боялась, что девочка не получит должного образования в школе, где говорят на множестве языков. Ее тревожило будущее, потому что экономика Калифорнии по-прежнему оставалась в упадке, не хватало рабочих мест. Джим уже два года сидел без работы, после того как его выгнали из “Тойоты” за пьянство. Из-за мирового кризиса производство на “Нортоне” также сократилось, одно за другим следовали массовые увольнения, но Кейси пока держалась.

Ей и в голову не приходило, что когда-нибудь она будет работать на авиазаводе, но потом Кейси обнаружила, что ее бесхитростный прагматизм уроженки Среднего Запада как нельзя лучше сочетается со взглядами и культурой инженеров, верховодивших на предприятии. Джим считал жену чрезмерно строгой, ее манеры – “книжными”, однако педантизм Кейси сослужил ей добрую службу на “Нортоне”, и последний год она работала вице-президентом в отделе гарантии качества.

Кейси нравилось трудиться в ГК, хотя перед отделом ставились практически невыполнимые задачи. Компания “Нортон Эйркрафт” была поделена на две части – производство и разработка, и ГК оказался словно между молотом и наковальней. Отдел отвечал за каждый производственный процесс, его сотрудники скрепляли своими подписями каждый шаг при изготовлении деталей и сборке. Если случались неполадки, отдел должен был докопаться до самой сути, а это не способствовало установлению добрых отношений с рабочими и инженерами.

В то же время ГК вменялось в обязанность разрешать затруднения с обслуживанием машин, находящихся в эксплуатации. Заказчики нередко оставались недовольны своими собственными решениями, и когда кухонный отсек оказывался в неудобном месте либо на самолете не хватало туалетных кабин, покупатели винили в своих промахах “Нортон”. Чтобы уладить споры, требовались бездна терпения и политическое чутье. Это как нельзя лучше удавалось Кейси, которая была прирожденным миротворцем. Ей приходилось балансировать на лезвии бритвы, зато она обладала реальной властью. Занимая пост вице-президента, Кейси вникала в деятельность компании на всех ее участках; она пользовалась почти неограниченной свободой, но и отвечала буквально за все.

Она понимала, что ее должность далеко не соответствует столь высокому титулу: компания “Нортон” была наводнена вице-президентами. Только в подразделении Кейси их было четыре, и они вели жестокую междоусобную войну. Но теперь, когда Мардер поручил ей осуществлять взаимодействие с ГРП, Кейси стала заметной фигурой и могла рассчитывать на пост главы отдела. Мардер никогда не делал подобные назначения бездумно; Кейси ничуть не сомневалась, что у него были серьезные к тому причины.

"Мустанг” Кейси свернул с шоссе Золотого Штата на Эмпайр-авеню и покатил вдоль сетчатого забора, ограждавшего южный периметр аэродрома Бербэнк. Кейси направлялась к административным зданиям компаний “Рокуэлл”, “Локхид” и “Нортон”. Вдали показались ряды ангаров, увенчанные крылатой эмблемой “Нортон Эйркрафт”…

Зазвонил автомобильный телефон.

– Кейси? Это Норма. Ты знаешь о совещании?

Норма работала секретарем Кейси.

– Уже еду, – сказала она. – Что происходит?

– Никто ничего не знает, – ответила Норма. – Должно быть, какая-нибудь неприятность. Мардер наорал на главного инженера и велел собрать ГРП.

Джон Мардер осуществлял общее руководство компанией. В свое время он возглавлял программу создания N-22, а значит, отвечал за его производство. Это был безжалостный, зачастую безрассудный человек, но он добивался впечатляющих результатов. Вдобавок он был женат на единственной дочери Чарли Нортона. В последние годы он немало преуспел на поприще сбыта, и это выводило его на второе место в компании после самого президента. Именно он продвинул Кейси, а значит…

– …делать с твоим помощником? – послышался голос Нормы.

– С кем?

– С твоим новым помощником. Что мне с ним делать? Он ждет тебя в конторе. Ты не забыла?

– Нет, я помню. – Откровенно говоря, Кейси совершенно забыла о молодом человеке. Какой-то племянничек из семейства Нортонов взбирался по служебной лестнице, переходя из одного отдела в другой. Мардер прикомандировал его к Кейси, и в ближайшие шесть недель ей предстояло поработать нянькой. – Как он тебе показался, Норма?

– Ну, он, по крайней мере, не пускает сопли и не жует резинку.

– Норма!

– Он лучше предыдущего.

Сказать так значило не сказать почти ничего; предыдущий помощник Кейси свалился с крыла в сборочном цеху и едва не погиб от удара током в радиомастерской.

– Насколько лучше?

– Я читаю его анкету, – ответила Норма. – Юридическая школа в Йеле и год в “Дженерал Моторс”. Последние три месяца он провел у нас в отделе сбыта и совершенно незнаком с производством. Тебе придется учить его буквально всему.

– Ясно, – сказала Кейси, вздохнув. Мардер велел ей взять молодого человека на совещание. – Передай ему, пусть ждет меня через десять минут у здания администрации. И позаботься, чтобы он не заплутал.

– Хочешь, чтобы я проводила его?

– Да, так будет лучше.

Повесив трубку, Кейси посмотрела на часы. Поток машин двигался медленно. До завода десять минут езды. Она нетерпеливо побарабанила пальцами по приборной панели. О чем пойдет речь на совещании? Наверное, об аварии или катастрофе.

Она включила радио, надеясь узнать что-нибудь в новостях, “…нельзя заставлять детей носить в школе форму, от этого у них возникает чувство избранности…”

Она нажала кнопку, настраиваясь на другую частоту.

"…перенося на остальных свои взгляды. Я считаю, что зародыш не является человеческим существом…”

Еще одна кнопка.

"…нападки на прессу – дело рук людей, которые не любят свободу слова…”

"Где же новости? – подумала Кейси. – Была авиакатастрофа или нет?”

На мгновение перед мысленным взором Кейси возник отец, который по воскресеньям после церкви прочитывал огромную кипу газет из всех уголков страны, ворча себе под нос: “Это не новости, и это тоже не новости” и наваливая газеты неопрятной кучей на полу у кресла. Отец был репортером-газетчиком в шестидесятые. С тех пор мир изменился. Теперь все сосредоточилось на телеэкране. Телевидение и бессмысленная болтовня по радио.

Впереди показались центральные ворота завода “Нортон”. Кейси выключила приемник.

"Нортон Эйркрафт” считалась одним из столпов американской авиации. Компания была основана в 1935 году пионером воздухоплавания Чарли Нортоном. В течение Второй мировой войны здесь выпускались легендарный бомбардировщик В-22, истребитель “небесный кот” Р-27 и военный транспортник С-12. В последние годы “Нортон” переживал тяжелые времена, которые вытеснили “Локхид” с рынка гражданской авиации. Теперь это была одна из четырех компаний в мире, которая продолжала выпускать большегрузные самолеты. Кроме “Нортона” этим занимались сиэтлский “Боинг”, “Мак-Доннел Дуглас” на Лонг-Бич и европейский консорциум “Аэробус” в Тулузе.

Кейси проехала по обширной стоянке к воротам номер семь и задержалась у шлагбаума, пока охранник проверял ее документы. Как всегда, при въезде на завод Кейси ощутила душевный подъем. Ее неизменно захватывала энергия и мощь предприятия, она любовалась громадными кранами, переносящими контейнеры с деталями. Это был не завод даже, а маленький город с собственной больницей, газетой и полицейскими силами. Когда Кейси впервые приехала сюда, в компании работало более шестидесяти тысяч человек. Кризис сократил их число до тридцати тысяч, и все же завод оставался огромным, он занимал площадь около сорока квадратных километров. Здесь строили двухдвигательный реактивный N-20, широкофюзеляжный N-22 и КС-22, военный топливозаправщик. Оттуда, где находилась сейчас Кейси, были видны сборочные цеха, каждый длиной более двух километров.

Кейси подкатила к стеклянному зданию администрации, расположенному в центре завода. Остановившись на своей парковочной площадке, оставила мотор включенным. Она увидела молодого человека, похожего на студента в своем пальто спортивного покроя, галстуке, брюках защитного цвета и дешевых башмаках. Кейси выбралась из машины, и парень робко махнул ей рукой.

– Боб Ричман, – представился он. – Ваш новый помощник. – Он сдержанно, вежливо пожал Кейси руку. Она не могла вспомнить, к какой ветви семейства Нортон принадлежит юнец, но сразу поняла, что это за тип: денег куры не клюют, разведенные родители, дорогая школа, серенький аттестат и непоколебимое ощущение избранности.

– Я – Кейси Синглтон, – сказала она. – Садись в машину. Мы опаздываем.

– Опаздываем… – проворчал Ричман, забираясь в салон. – Еще нет и семи.

– Первая смена приступает к работе в шесть, – заметила Кейси. – Большинство сотрудников ГК работают по заводскому расписанию. Разве в “Дженерал Моторс” не так?

– Не знаю, – ответил Ричман. – Я сидел в юридическом отделе.

– Бывал в цехах?

– Бывал, но старался не задерживаться.

Кейси вздохнула, подумав, что грядущие шесть недель покажутся ей вечностью.

– В последнее время ты работал у нас в сбыте?

– Да, несколько месяцев. – Он пожал плечами. – Торговля мне не по душе.

Подъехав к зданию номер 64, в котором строили широкофюзеляжные самолеты, Кейси спросила:

– Кстати, какая у тебя машина?

– “БМВ”, – ответил Ричман.

– Придется заменить на американскую, – сказала Кейси.

– Почему? “БМВ” ведь делают в Штатах.

– “БМВ” только собирают здесь, – объяснила Кейси. – Прибыль оседает за рубежом. Наши механики отлично чувствуют разницу, они состоят в одном профсоюзе с рабочими-автомобилестроителями. Они не потерпят иномарку на заводской стоянке.

Ричман выглянул в окно:

– Хотите сказать, с моей машиной может что-нибудь случиться?

– Наверняка, – сказала Кейси. – Нашим парням палец в рот не клади.

– Я подумаю, – пообещал Ричман, сдерживая зевок. – Господи, рань-то какая. Куда мы спешим?

– На совещание ГРП. Оно назначено на семь часов.

– ГРП?

– Группа расследования происшествий. Всякий раз, когда случается неполадка на одном из наших самолетов, мы обязаны выяснить причину и дать рекомендации для ее устранения.

– Как часто вы собираетесь?

– Дважды в месяц.

– Так часто?

Тебе придется учить его буквально всему.

– На самом деле, – сказала Кейси, – два раза в месяц – это не так уж много. В мире эксплуатируется три тысячи наших машин. Когда в воздухе так много птичек, бывает всякое. А мы очень серьезно относимся к обслуживанию клиентов. Каждое утро мы проводим селекторное совещание с сервисными представителями во всем мире. Они сообщают нам о всех задержках рейсов, случившихся накануне. Как правило, их вызывают второстепенные причины, например, заклинило дверь туалета или перегорела лампочка в кабине пилотов. Но мы собираем все данные в ГК, анализируем их и передаем результаты в службу материально-технического обеспечения.

– Угу. – Было видно, что разговор уже наскучил Ричману.

– Но время от времени случаются происшествия, требующие вмешательства ГРП, – продолжала Кейси. – Что-нибудь серьезное, затрагивающее безопасность полетов. Судя по всему, именно это произошло сегодня. Если Мардер назначает совещание на семь утра, можешь быть уверен: речь пойдет отнюдь не о пустяках.

– Мардер?

– Прежде чем возглавить компанию, Джон Мардер руководил программой разработки N-22. Значит, что-то случилось с самолетом этого типа.

Кейси припарковала машину в тени здания номер 64. Над ними вздымался серый ангар высотой в восемь этажей и длиной около двух километров. Асфальт у входа в здание был усыпан использованными затычками для ушей. Механики носили их, чтобы не оглохнуть от грохота клепальных молотков.

Кейси и Ричман вошли в боковую дверь и оказались в коридоре, проходящем по периметру ангара. Через каждые полкилометра в коридоре небольшими группами были расставлены автоматы, торгующие разнообразной снедью.

– У нас найдется минутка для кофе? – спросил Ричман.

Кейси покачала головой:

– В цеху запрещено пить кофе.

– Кофе под запретом? – простонал Ричман. – Но почему? Из-за того, что его выращивают за границей?

– Кофе способствует коррозии. Алюминий его не терпит.

Кейси распахнула еще одну дверь, и они оказались в сборочном цеху.

– Господи боже мой! – пробормотал Ричман.

В свете флуоресцентных ламп поблескивали огромные корпуса возводимых аэробусов. Под сводчатой крышей в два ряда выстроились пятнадцать машин на разной стадии готовности. Прямо перед собой Кейси увидела механиков, устанавливавших на фюзеляж люк багажного отсека. Гигантские цилиндры фюзеляжа окружала паутина подмостков. Позади фюзеляжа вздымался лес сборочных стапелей – колоссальных конструкций, выкрашенных ярко-голубым. Ричман остановился под стапелем и поднял лицо, изумленно разинув рот. Стапель был шириной с дом и высотой в шесть этажей.

– Потрясающе, – сказал Ричман и спросил, указывая на широкую гладкую плоскость:

– Это крыло?

– Это вертикальный стабилизатор, – ответила Кейси.

– Что?

– Это хвост, Боб.

– Это – хвост?

Кейси кивнула.

– Крыло вон там. – Она указала в сторону. – Его длина составляет шестьдесят метров, почти футбольное поле.

Рявкнул клаксон. Один из потолочных кранов тронулся с места. Ричман повернулся посмотреть.

– Ты впервые в наших цехах?

– Ага… – Ричман вертел головой, оглядываясь по сторонам. – Просто удивительно.

– Да, крупные машины, – отозвалась Кейси.

– А почему они все зеленые?

– Чтобы предотвратить коррозию, каждый элемент конструкции покрывают эпоксидным компаундом. Детали алюминиевой обшивки тоже красят, чтобы их не поцарапали во время сборки. Они тщательно отшлифованы и очень дорого стоят. Покрытие остается на месте до тех пор, пока самолет не поступит в малярный цех.

– Это тебе не “Дженерал Моторс”, – заметил Боб.

– Еще бы, – отозвалась Кейси. – Автомобиль – жалкая букашка по сравнению с самолетом.

Ричман удивленно посмотрел на нее.

– Букашка?

– Посуди сам, – сказала Кейси. – “Понтиак” состоит из пяти тысяч деталей, его изготавливают за две рабочие смены. Шестнадцать часов. Пустяк. Но это чудовище… – Она указала на самолет, нависавший над их головами, -…это совсем другой зверь. Широкофюзеляжный лайнер состоит из миллиона частей, на его изготовление уходит семьдесят семь суток. Ни один продукт в мире не может сравниться сложностью с летательным аппаратом. И ни один продукт не обладает такой надежностью. Возьми “Понтиак”, погоняй его день за днем и посмотри, что получится. Он развалится через несколько месяцев. Мы строим машины с гарантийным сроком двадцать лет, а срок их службы вдвое больше.

– Сорок лет? – недоверчиво спросил Ричман. – Вы делаете их такими прочными, что они летают сорок лет?

Кейси кивнула,

– В мире до сих пор летает немало N-5s, а их производство было прекращено в 1946 году. У нас есть самолеты, выдержавшие два срока службы, иными словами, восемьдесят лет. “Нортон” делает такие машины. “Дуглас” делает такие машины. Больше никто. Ты понял, что я тебе сказала?

– Ух ты! – произнес Ричман, с натугой сглотнув.

– Мы называем этот цех птицефермой, – сообщила Кейси. – Самолеты так велики, что истинные размеры скрадываются. – Она ткнула пальцем вправо, где вокруг самолета хлопотали несколько групп механиков, посверкивая карманными фонариками. – Кажется, здесь совсем немного людей, верно?

– Да, немного.

– Так вот, у этого самолета работают около двухсот человек, достаточно, чтобы обслужить целый конвейер на автозаводе. И это всего лишь одна стадия производства, а у нас их пятьдесят. В настоящий момент в этом ангаре находятся пять тысяч человек.

Ричман удивленно покачал головой:

– А кажется, будто бы здание вымерло.

– К сожалению, ты отчасти прав, – сказала Кейси, – Цех сборки широкофюзеляжных машин загружен всего на шестьдесят процентов мощностей, причем три аэробуса – белохвостые.

– Белохвостые?

– Так называют самолеты, на которые не нашлось покупателя. Мы строим минимальное количество, только чтобы не останавливать производственную линию, но заказов не хватает даже для этого. Тихоокеанский рынок расширяется, но теперь, когда Япония в кризисе, заказов оттуда почти не поступает. А страны других регионов стараются эксплуатировать свои машины как можно дольше. В нашем деле очень велика конкуренция… Нам сюда.

Кейси торопливо зашагала вверх по металлической лестнице, Ричман шел следом. Они поднялись на площадку, потом еще на один пролет.

– Все это я рассказываю тебе для того, – заговорила Кейси, – чтобы ты уразумел цели нынешнего совещания. Мы трудимся не покладая рук. Люди гордятся своей продукцией. И им не по нраву, когда что-нибудь не в порядке.

Они ступили на подвесную галерею, проходящую под потолком цеха, и двинулись в сторону комнаты с большим окном, которая словно свисала с крыши. Они подошли к двери. Кейси повернула ручку.

– А вот это, – сказала она, – наша боевая рубка.

Кейси обвела помещение взглядом, стараясь увидеть его глазами Ричмана, впервые пришедшего сюда. Просторная комната для совещаний, серое ковровое покрытие, круглый пластиковый стол, кресла из металлических трубок. Стены комнаты увешаны бюллетенями, картами, схемами и диаграммами. Дальняя стена почти целиком сооружена из стекла, оттуда открывается вид на сборочный цех.

В комнате находились пять мужчин в галстуках и рубашках с коротким рукавом, секретарь с блокнотом и Джон Мардер в синем костюме. Кейси удивилась, увидев его здесь: Мардер редко удостаивал ГРП своим присутствием. Загорелый мужчина лет сорока пяти, с пронзительным взглядом и зачесанными назад гладкими волосами, Мардер был похож на кобру, изготовившуюся к броску.

– Это мой новый помощник Боб Ричман, – сообщила Кейси.

Мардер поднялся на ноги.

– Добро пожаловать, Боб, – сказал он, пожимая Ричману руку и улыбаясь, что бывало нечасто. Разумеется, Мардер с его тонким политическим чутьем был готов увиваться вокруг любого члена семейства Нортонов, даже вокруг племянничка, который вряд ли задержится здесь надолго, и все же у Кейси возникло ощущение, что Ричман – фигура более значительная, нежели она полагала сначала.

Мардер представил Бобу людей, собравшихся у стола.

– Дуг Доэрти, конструкция и механика… – он указал на тучного мужчину пятидесяти пяти лет, с отвислым животом, нездоровым цветом лица, в очках с толстыми стеклами. Доэрти неизменно пребывал в мрачном расположении духа; он говорил унылым монотонным голосом, и, о чем бы его ни спросили, отвечал в том смысле, что дела идут из рук вон плохо, но дальше будет еще хуже. Сегодня он пришел в клетчатой рубашке и полосатом галстуке. Должно быть, его выдернули из дома прежде, чем он успел увидеться с женой. Доэрти кивнул Ричману печально и глубокомысленно.

– Нгуэн Ван Трунг, авионика… – Трунгу исполнилось тридцать, он был подтянутый, опрятный и собранный. Кейси любила его. Все вьетнамцы, работавшие на заводе, отличались редким трудолюбием. Группа авионики состояла из программистов, отвечавших за математическое обеспечение бортовых компьютеров. Это было новое поколение служащих компании: молодые, хорошо образованные, с хорошими манерами.

– Кен Бэрн, силовые агрегаты… – Кенни был рыжеволос, его лицо покрывали веснушки, подбородок вечно выпячен вперед, готовый к драке. За грубость и вспыльчивость Кена прозвали Изи Бэрном [Easy Burn – “легковоспламеняющийся”(англ)].

– Рон Смит, электросеть и радиотехника… – Лысый застенчивый Рон нервно теребил торчащие из кармана фломастеры. Он был великолепным специалистом – порой казалось, что он удерживает в голове всю невообразимо сложную схематику самолета, – но отличался болезненной робостью. Он жил в Пасадене с матерью-инвалидом.

– Майк Ли, представитель компании-перевозчика… – Мардер указал на хорошо одетого мужчину с коротко остриженными седыми волосами, в голубом блейзере и полосатом галстуке. Прежде Майк был военным летчиком и закончил службу в чине бригадного генерала. Сейчас он представлял на заводе интересы компании “Транс-Пасифик”.

– И, наконец, Барбара Росс, женщина с блокнотом… – Секретарю ГРП было всего сорок лет, но она растолстела сверх меры и относилась к Кейси с неприкрытой враждебностью. Кейси старалась не обращать на нее внимания.

Мардер жестом предложил Ричману садиться, и Кейси заняла место рядом с ним.

– Пункт первый, – объявил Мардер. – Кейси обеспечивает взаимодействие ГК и ГРП, и, вспомнив, как она действовала, когда ДФУ дали ОРВ, я решил, что отныне она будет нашим пресс-секретарем. Есть вопросы?

Ричман ошеломленно помотал головой. Мардер повернулся к нему и объяснил:

– В прошлом месяце рейсу Даллас – Форт-Уорт было отказано в разрешении на взлет. Синглтон как нельзя лучше уладила это недоразумение с репортерами, и будет общаться с ними в дальнейшем. Все ясно? Теперь к делу. Барбара…

Барбара раздала присутствующим стопки документов, пробитые скрепками, и Мардер продолжал:

– “Транс-Пасифик”, рейс 545. N-22, фюзеляж номер 271. Вылетел из гонконгского аэропорта “Кайтак” вчера вечером, в 22:00. Полет продолжался без каких-либо отклонений от нормы вплоть до пяти часов сегодняшнего утра, когда машина, по утверждению пилота, попала в зону сильной турбулентности…

– Турбулентность! – как один простонали инженеры, качая головами.

– …сильной турбулентности, которая вызвала экстремальные колебания тангажа.

– О боже, – пробормотал Бэрн.

– Лайнер совершил аварийную посадку в Лос-Анджелесе, где его ожидали машины “Скорой помощи”, – продолжал Мардер. – По предварительным данным, пострадали пятьдесят шесть пассажиров, трое погибли.

– Это очень серьезно, – уныло забубнил Дуг Доэрти, хлопая ресницами за толстыми линзами очков. -Теперь на нас навалится НКТБ…

Кейси наклонилась к Ричману и зашептала ему на ухо:

– Национальная комиссия по транспортной безопасности, как правило, берет на карандаш все происшествия, повлекшие за собой человеческие жертвы.

– Но только не в этом случае, – возразил Мардер. – Речь идет о зарубежном перевозчике, вдобавок инцидент случился в международном воздушном пространстве. НКТБ по уши завязла в расследовании колумбийской катастрофы. Мы думаем, они предпочтут закрыть глаза на наше дело.

– Турбулентность! – презрительно фыркнул Кен Бэрн. – Это подтверждается?

– Нет, – ответил Мардер. – Когда произошел инцидент, борт находился на высоте одиннадцать километров. Ни одно судно, побывавшее в том районе и занимавшее тот эшелон, не сообщало о каких-либо затруднениях с погодой.

– Что показывают спутниковые погодные карты? – спросила Кейси.

– Еще не поступили. Ждем.

– А пассажиры? Капитан оповестил пассажиров? Была ли включена панель, требующая пристегнуть ремни?

– Пассажиров еще не опрашивали. Но, по предварительным сведениям, объявления не было.

На лице Ричмана вновь появилась озадаченная мина. Кейси черкнула в своем блокноте и повернула его так, что Боб мог прочесть:

Турбулентности не было.

– Пилота расспросили? – произнес Трунг.

– Нет, – ответил Мардер. – Экипаж посадили в транзитный самолет и отправили домой.

– Замечательно! – воскликнул Кенни Бэрн, швырнув карандаш на стол. – Только этого не хватало! Заварили кашу и смылись.

– Прошу вас осторожнее выбирать выражения, – ледяным тоном произнес Майк Ли. – От имени перевозчика заявляю: мы вынуждены признать, что члены экипажа действовали ответственно. У них нет никаких обязательств перед нами, но, учитывая, что у гонконгской администрации воздушных перевозок могут возникнуть вопросы, они поспешили вернуться домой.

Кейси написала:

Опросить экипаж представляется невозможным.

– Нам э-ээ… известно, кто капитан? – робко спросил Рон Смит.

– Да, – сказал Майк Ли. Он сверился с блокнотом в кожаном переплете. – Некто Джон Чанг. Сорок пять лет, проживает в Гонконге, шесть тысяч часов налета. Капитан корабля N-22, принадлежащего компании “Транс-Пасифик”. Весьма опытный пилот.

– Вот как? – осведомился Бэрн, подавшись вперед. – Когда его тестировали в последний раз?

– Три месяца назад.

– Где?

– Здесь, – ответил Ли. – Инструкторы “Нортона”, на тренажерах “Нортона”.

Бэрн откинулся на спинку кресла, недовольно фыркнув.

– Какие оценки он получил? – спросила Кейси.

– Самые высокие, – сказал Ли. – Можете проверить экзаменационные ведомости.

Кейси написала:

Ошибка пилота исключается (?)

– Как вы думаете, мы сможем его опросить? – заговорил Мардер, обращаясь к Ли. – Он согласится побеседовать с нашим сервисным представителем в “Кайтаке”?

– Я уверен, экипаж пойдет нам навстречу, – отозвался Ли. – Особенно если вы предложите вопросы в письменном виде… Полагаю, мы получим ответы в ближайшие десять дней.

– Хм-мм… – недовольно протянул Мардер. – Так долго…

– Если мы не опросим пилота, могут возникнуть затруднения, – вмешался Ван Трунг. – Инцидент случился за час до посадки, а регистратор переговоров в кабине фиксирует лишь последние двадцать пять минут. Иными словами, РПК бесполезен.

– Верно. Но у вас есть еще РПД.

Кейси написала:

Регистратор полетных данных.

– Да. РПД у нас есть, – отозвался Трунг. Однако в его голосе сквозило сомнение, и Кейси понимала, почему. Регистраторы полетных данных славились своей ненадежностью. В представлении большинства людей эти загадочные “черные ящики” скрупулезно хранят все тайны полета, но на самом деле они зачастую попросту не работают.

– Я сделаю все, что в моих силах, – пообещал Майк Ли.

– Что мы знаем об этом корабле? – спросила Кейси.

– Самолет новый, – ответил Мардер. – В эксплуатации три года. Четыре тысячи часов налета и девятьсот циклов.

Кейси написала:

Цикл = взлет-посадка.

– Когда в последний раз производились регламентные работы? – мрачно осведомился Доэрти. – Боюсь, нам придется ждать отчет несколько недель.

– В марте, по программе “С”.

– Где?

– В Лос-Анджелесе.

– Иными словами, работы скорее всего были проведены качественно, – сказала Кейси.

– Да, – подтвердил Мардер. – Итак, для начала у нас три версии – погода, человеческий фактор и технические неполадки. Какая неисправность N-22 могла вызвать такое поведение машины, будто она попала в зону турбулентности? Неполадки в органах управления?

– Да, конечно, – уныло произнес Доэрти. – Например, выпуск интерсепторов. Предкрылков, – поправился он, взглянув на Боба, как будто новый вариант термина мог тому лучше объяснить, о чем идет речь. – Придется проверить гидравлику, приводящую в действие все поворотные плоскости.

– Авионика?

Трунг писал что-то в блокноте:

– В настоящий момент меня больше всего занимает вопрос, почему автопилот не перехватил управление. Сказать более определенно можно, лишь изучив содержимое РПД.

– Электроника?

– Вероятно, предкрылки были выпущены из-за замыкания в схеме, – ответил Рон Смит, качая головой. – Я имею в виду, такую возможность нельзя исключать…

– Двигатели?

– Да, двигатели тоже нужно проверить, – сказал Бэрн. – Если во время полета выдвинулась решетка реверса, машина потеряла бы устойчивость. Но в таком случае неизбежны повреждения турбины. Если они есть, мы их обнаружим.

В блокноте Кейси осталась запись:

Управление – выпуск предкрылков, гидравлика – выпуск предкрылков, авионика – автопилот, электроника – замыкание в схеме, двигатели – решетка реверса.

Причиной происшествия мог оказаться сбой практически в любой системе корабля.

– Вам предстоит немало потрудиться, – сказал Мардер, поднимаясь из-за стола и собирая бумаги. – Не стану вас задерживать.

– Какого черта, Джон, – подал голос Бэрн. – За месяц мы докопаемся до самой сути. Я совершенно спокоен.

– А я – нет, – отозвался Мардер. – У нас нет месяца. Только неделя.

В комнате поднялся шум:

– Неделя?

– Какого черта, Джон!

– Прекрати, Джон, ты ведь знаешь, что ГРП всегда требует месяц!

– Но только не сейчас, – сказал Мардер. – В прошлый четверг китайское правительство вручило нашему президенту Гэлу Эдгартону протокол о намерениях. Китай приобретает у нас пятьдесят N-22 и собирается заказать еще тридцать. Первые поставки – через полтора года.

В комнате повисла ошеломленная тишина. Присутствующие переглянулись. Слухи о крупной сделке с Китаем ходили уже давно. В выпусках новостей ее называли “решенным делом”, но в компании “Нортон” этому не верил никто.

– Это истинная правда, – продолжал Мардер. – Полагаю, нет нужды объяснять вам, что это значит. Речь идет о заказе на общую сумму восемь миллиардов долларов. Четыре года работы с полной загрузкой производственных мощностей. Компания войдет в двадцать первый век, имея солидный финансовый фундамент. Это позволит модернизировать N-22 и приступить к созданию N-XX, широкофюзеляжной машины нового поколения. Мы с Гэлом согласны в том, что эта сделка – вопрос жизни и смерти для компании. – Мардер сунул бумаги в кейс и защелкнул замки. – В воскресенье я вылетаю в Пекин, чтобы встретиться с Гэлом и подписать протокол с китайским министром транспорта. Он наверняка захочет узнать, что произошло с Пятьсот сорок пятым. Если я не смогу ему ответить, он расторгнет договоренности и передаст заказ “Аэробусу”. В таком случае я и компания оказываемся в глубоком дерьме, а все вы, сидящие за столом, теряете работу. Иными словами, будущее компании “Нортон” всецело зависит от результатов вашего расследования. Я не хочу слышать ничего, кроме ответов на свои вопросы. Они нужны мне не позже чем через неделю. У меня все. Увидимся завтра.

Он развернулся на каблуках и вышел из комнаты.

– Каков мерзавец, а? – сказал Бэрн. – Неужели он надеялся таким вот способом подвигнуть нас на трудовые свершения? Да пошел он к такой-то матери!

Трунг пожал плечами:

– Джон всегда так поступает.

– Как вам это нравится? – спросил Смит. – Я имею в виду, это ведь прекрасная, замечательная новость. Неужели Эдгартон и вправду подписывает договор с Китаем?

– Думаю, да, – сказал Трунг. – Завод понемногу оживает. Изготовлен дополнительный комплект стапелей для сборки крыла; его вот-вот отправят в Атланту. Думаю, Эдгартон действительно заполучил сделку.

– Он заполучил прекрасный повод надрать мне задницу, – заявил Бэрн.

– То есть?

– Может быть, Эдгартон и подписал договор о намерениях. Но восемь миллиардов долларов – завидный куш. “Боинг”, “Дуглас” и “Аэробус” тоже постараются его хапнуть. Китайцы могут передать им заказ в самую последнюю минуту. Они то и дело выкидывают этот номер. Поэтому Эдгартон засуетился, опасаясь, что заказ сорвется и он будет вынужден оправдываться перед советом директоров. Что он сделает в таком случае? Обвинит Мардера. А что сделает Мардер?

– Свалит вину на нас, – ответил Трунг.

– Именно. Эта история с Пятьсот сорок пятым как нельзя им на руку. Если они получат пекинский контракт, они герои. Если не получат…

– …то в этом виноваты мы, – подхватил Трунг.

– Именно. Мы сорвали восьмимиллиардную сделку.

– Что ж, – сказал Трунг, поднимаясь на ноги, – коли так, пора взглянуть на этот самолет.

Харольд Эдгартон, новый президент компании “Нортон Эйркрафт”, сидел в своем кабинете на десятом этаже и смотрел в окно, из которого открывался вид на заводские ангары. Эдгартон был крупным мужчиной, в молодости он играл в футбол защитником. Он был щедр на улыбки, но его глаза смотрели холодно, пронзительно. Прежде он работал в “Боинге”, но три месяца назад его пригласили в “Нортон” налаживать сбыт продукции.

В кабинет вошел Мардер. Эдгартон повернулся к нему и нахмурился.

– Черт знает что такое, – проворчал он. – Сколько человек погибло?

– Трое, – ответил Мардер.

– О, господи, – сказал Эдгартон, качая головой. – Надо же было случиться такому именно теперь. Ты рассказал людям из ГРП о протоколе? Внушил им, насколько это важно?

– Да.

– Справитесь за неделю?

– Я сам возглавил группу. Мы все сделаем, – ответил Мардер.

– Как насчет прессы? – Эдгартон все еще продолжал беспокоиться. – Я не хочу, чтобы этим занимался отдел по связям с общественностью. Бенсон – тупица, репортеры терпеть его не могут. Инженеры тем более не годятся; они не в силах связать два слова…

– Я все улажу, Гэл.

– Ты? Я не хочу, чтобы ты общался с прессой. Тебя могут обвинить в предвзятости.

– Понимаю, – сказал Мардер. – Я поручил переговоры с прессой Кейси Синглтон.

– Синглтон? Дамочка из ГК? – переспросил Эдгартон. – Я просмотрел пленку, на которой она беседует с журналистами по поводу происшествия в Далласе. Согласен, эта Синглтон выглядит недурно, но ведь она прямая, как телеграфный столб!

– Именно это нам и нужно, не так ли? Честная, откровенная беседа в американском духе, никакой зауми. У Синглтон хорошо подвешен язык и есть голова на плечах.

– Они ей пригодятся, – сказал Эдгартон. – Если начнется шумиха, ей придется попотеть.

– Она все сделает, Гэл, – пообещал Мардер.

– Ничто не должно сорвать китайскую сделку.

– Все будет в порядке, Гэл.

Несколько секунд Эдгартон задумчиво смотрел на Мардера.

– Хорошенько уясни себе это, – велел он. – Мне плевать, на ком ты женат – если мы не подпишем контракт, многие окажутся на улице. Не только я. Полетит немало голов.

– Понимаю, – отозвался Мардер.

– Ты выбрал эту женщину. Она твоя протеже. Совет директоров об этом знает. Если она оплошает либо ГРП не справится с задачей, тебе несдобровать.

– Все будет в порядке, – повторил Мардер. – Я держу руку на пульсе.

– Да уж, постарайся, – сказал Эдгартон и отвернулся к окну.

Мардер вышел из кабинета.

Голубой мини-фургон пересек посадочную полосу и покатил к ремонтным ангарам лос-анджелесского аэропорта. Из задних ворот ближайшего ангара высовывался желтый хвост Пятьсот сорок пятого. Его эмблема сверкала на солнце.

Завидев самолет, инженеры принялись возбужденно переговариваться. Фургон въехал в ангар и остановился под крылом лайнера; инженеры выбрались из салона. Механики аварийной бригады уже приступили к работе. Надев брезентовые куртки и снаряжение, они ползали на четвереньках по крылу.

– За дело! – провозгласил Бэрн, поднимаясь по лестнице на крыло. Его слова прозвучали словно боевой клич. Вслед за ним на крыло вскарабкались остальные инженеры. Последним поднялся Доэрти. На его лице застыло подавленное выражение.

Кейси и Ричман вышли из автомобиля.

– Они все поднялись на крыло, – заметил Боб.

– Все правильно. Крыло – самая важная часть самолета и самая сложная. Первым делом инженеры осмотрят крыло, потом проведут визуальный осмотр салона. Нам сюда.

– Куда мы?

– Внутрь.

Кейси подошла к носу и поднялась по складной лесенке к дверце, расположенной чуть позади кабины пилотов. Приблизившись к входу, она почувствовала сильный запах рвоты.

– Господи, – сказал Ричман за ее спиной.

Кейси вошла внутрь.

Она заранее знала, что разрушения в первом салоне будут наименьшие, но даже здесь у нескольких кресел были сломаны спинки. Поручни были сорваны с мест и валялись в проходах. Багажные отсеки потрескались, их дверцы были открыты нараспашку. С потолка свисали кислородные маски, многих не хватало. На ковре и стенах виднелись пятна крови. Сиденья кресел были залиты лужами рвоты.

– Боже мой, – пробормотал Ричман, прикрывая ладонью нос. Его лицо побледнело. – И все это натворила турбулентность?

– Нет, – ответила Кейси. – Почти наверняка нет.

– Но почему пилот…

– Пока неизвестно, – сказала Кейси.

Она прошла вперед, к кабине пилотов. Дверца кабины была открыта и заклинена, панель управления на первый взгляд не пострадала. Судовые журналы и прочие документы исчезли. На полу лежал крохотный детский башмачок. Наклонившись, чтобы рассмотреть его, Кейси заметила застрявший под дверью комок искореженного черного металла. Видеокамера. Она выдернула ее из-под двери, и аппарат рассыпался у нее в руках – беспорядочная мешанина из электронных плат и серебристых моторчиков. Из треснувшей кассеты кольцами свисала пленка. Кейси сунула ее Ричману.

– Что мне делать с этой штукой? – спросил он.

– Держи у себя.

Кейси двинулась к хвосту, понимая, что там дела обстоят намного хуже. В ее голове уже начинала складываться картина происшествия.

– Нет никаких сомнений: самолет претерпел сильные колебания тангажа. Это когда нос машины то задирается кверху, то опускается вниз, – объяснила она.

– Почему вы так решили?

– Потому что пассажиров тошнило. Сильная качка вызывает рвоту.

– А куда девались кислородные маски?

– Люди цеплялись за них во время падения, – сказала Кейси. – У нескольких кресел сломаны спинки. Ты представляешь, какая сила требуется, чтобы сломать самолетное кресло? Они рассчитаны на шестнадцатикратную перегрузку. Пассажиры метались по салону, словно кубики в стаканчике. И, судя по разрушениям, это продолжалось довольно долго.

– Сколько?

– По меньшей мере две минуты, – ответила Кейси. “В подобных обстоятельствах две минуты – настоящая вечность”, – подумала она.

Миновав разгромленную кухню в середине самолета, они оказались во втором салоне. Разрушения здесь были куда серьезнее. Сломанных кресел было намного больше. Потолок покрывала широкая кровавая полоса. Проходы были завалены обувью, обрывками одежды, детскими игрушками.

Уборщицы в синих комбинезонах с надписью “Нортон ГРП” укладывали вещи пассажиров в пластиковые мешки.

– Вы нашли фото– и видеокамеры? – спросила Кейси, обращаясь к одной из женщин.

– Пока только пять или шесть, – ответила та. – Две видеокамеры. Чего тут только нет. – Она сунула руку под кресло и подняла резиновый противозачаточный колпачок. – Вот, видите?

Осторожно переступая через кучи мусора в проходах, Кейси двинулась дальше. Толкнув дверь, она вошла в хвостовой салон.

Ричман с шумом втянул в себя воздух.

Казалось, по салону прошелся паровой молот. Кресла были буквально расплющены, багажные контейнеры свисали почти до пола, потолочные панели разлетелись на куски, обнажая электропроводку и серебристую теплоизоляцию. Повсюду была кровь; некоторые кресла пропитались ею насквозь и приняли темно-бордовую окраску. Унитазы в туалетных кабинках были вырваны с корнем, зеркала разбиты, шкафчики из нержавеющей стали распахнуты и покорежены.

Внимание Кейси привлекли шесть санитаров у левого борта. Они поддерживали на весу тяжелую массу, обернутую белой нейлоновой сеткой, которая свисала рядом с багажными полками. Санитары чуть переместились, сетка развернулась, и внезапно оттуда вывалилась мужская голова – серое лицо, разинутый рот, незрячие глаза, спутанные волосы.

– Ox… – пробормотал Ричман. Развернувшись, он зашагал прочь.

Кейси подошла к санитарам. В сетке висел труп китайца средних лет.

– Что-нибудь не ладится? – спросила она.

– Прошу прощения, мадам, – сказал один из санитаров. – Мы не можем его снять. Когда мы нашли его, он свисал с потолка. Крепко застрял левой ногой.

Кто– то из санитаров осветил потолок карманным фонариком. Левая нога трупа пробила багажный контейнер и теплоизоляцию над оконной панелью. Кейси попыталась вспомнить, какие кабели там проходят и каким образом их повреждение могло отразиться на полете.

– Будьте осторожны, когда станете извлекать его, – посоветовала она.

Из кухни донесся голос уборщицы:

– Ну и ну, такого я еще не видывала.

– Как она сюда попала? – спросил другой голос.

– Черт возьми, откуда мне знать?

Кейси отправилась посмотреть, о чем они говорят. Уборщица держала синюю пилотскую фуражку с кровавым отпечатком подошвы.

Кейси протянула руку:

– Где вы ее нашли?

– Здесь, – ответила женщина. – У хвостового камбуза. Далековато от пилотской кабины, как вы считаете?

– Верно. – Кейси повертела фуражку в руках. На околыше серебристые крылышки с желтым медальоном “Транс-Пасифик” в центре. Пилотская фуражка с капитанской ленточкой. Вероятно, она принадлежала командиру второго экипажа – если на этом самолете был второй экипаж. Это еще предстояло выяснить.

– Боже мой, какой кошмар, это ужасно, – послышался знакомый монотонный речитатив. Кейси подняла глаза и увидела Дуга Доэрти, торопливо входившего в хвостовой салон.

– Что они сделали с моим прекрасным самолетом? – простонал Доэрти. Потом он заметил Кейси. – Надеюсь, ты понимаешь, что турбулентность здесь ни при чем. Самолет дельфинировал.

– Возможно, – отозвалась Кейси. “Дельфинированием” на авиационном жаргоне называлась серия крутых подъемов и падений. Самолет двигается как дельфин, который взмывает в воздух и вновь ныряет в воду.

– Да уж, – мрачно заверил ее Доэрти. – Именно так все и было. Они не справились с управлением. Какой кошмар, какой ужас…

– Мистер Доэрти… – произнес один из санитаров.

Доэрти оглянулся.

– Господи, надо же было ему угодить именно сюда!

– Так уж получилось, мистер…

– Вы ничего не понимаете, – убитым голосом произнес Доэрти, приближаясь к трупу. – Здесь находится кормовой люк обслуживания, к которому сходятся важнейшие системы… позвольте взглянуть. Что случилось? Нога застряла?

– Так точно, мистер. – Санитар включил фонарик. Доэрти приподнял мертвое тело, и оно закачалось в сетке.

– Вы можете его придержать? Ага… У вас есть нож или что-нибудь острое? Вряд ли, но вдруг?…

Кто– то из санитаров подал ему ножницы, и Доэрти принялся орудовать ими. Вниз полетели клочья теплоизоляции. Доэрти продолжал кромсать ее ножницами, проворно двигая пальцами. Потом замер в неподвижности.

– Ага… Кабельная полка А59 не задета… А47 в порядке… Сеть управления гидравликой… блок авионики… уцелели. Нет, жизненно важные системы не повреждены.

Санитары, державшие труп, во все глаза смотрели на Доэрти. Наконец один из них спросил:

– Теперь мы можем его снять? Доэрти продолжал пытливо всматриваться в хитросплетение трубок и проводов.

– Что? Ах, да. Конечно. Снимайте.

Он отступил назад. Санитары втиснули между потолком и багажными полками огромный разжимной клин и налегли на рукоятки. Послышался громкий хруст ломающегося пластика.

Доэрти отвернулся.

– Не могу смотреть, как они ломают мой самолет. – Он двинулся к носу. Санитары изумленно таращились ему вслед.

В салоне вновь появился Ричман, чуть смущенный.

– Что эти люди делают с крылом? – спросил он, ткнув пальцем в иллюминатор.

Кейси наклонилась и выглянула наружу.

– Осматривают предкрылки, – сказала она. – Управляющие плоскости, расположенные на передней кромке крыла.

– А зачем они нужны?

Тебе придется учить его буквально всему.

– Ты знаком хотя бы с азами аэродинамики? – спросила Кейси. – Нет? Так вот, подъемная сила обеспечивается формой крыла… Крыло только кажется простым куском металла, – объяснила она, – но на самом деле это сложнейшая часть самолета, и на его изготовление уходит больше всего времени. Фюзеляж устроен намного проще, он представляет собой всего лишь ряд округлых цилиндров, соединенных встык. А хвост – всего лишь неподвижная вертикальная конструкция с поворотной плоскостью. Крыло – совсем другое дело. Это настоящее произведение искусства. Имея длину в шестьдесят метров, оно обладает чрезвычайной прочностью, которая позволяет выдерживать вес всего самолета. В то же самое время форма крыла воспроизводится с точностью до одной десятой миллиметра.

Профиль крыла – решающий фактор, – продолжала Кейси. – Оно выпуклое сверху и плоское снизу. Это значит, что воздух, обтекающий крыло сверху, движется быстрее, чем внизу, и по закону Бернулли…

– Я учился на юриста, – напомнил Ричман.

– Закон Бернулли гласит, что чем быстрее движется газ, тем меньше его давление, – сказала Кейси. – Таким образом, давление в потоке газа меньше, чем в окружающих неподвижных слоях. Над верхней плоскостью крыла воздух движется быстрее, чем под нижней, и это создает вакуум, который тянет крыло кверху. Крыло обладает достаточной прочностью, чтобы поднять фюзеляж, и самолет взлетает.

– Ясно…

– Так вот, подъемная сила определяется двумя факторами – скоростью, с которой крыло рассекает воздух, и кривизной его профиля. Чем больше кривизна, тем больше подъемная сила.

– Ясно.

– Когда крыло движется с большой скоростью – скажем, восемь десятых числа Маха, – большая кривизна не нужна. В сущности, крыло должно быть почти плоским. Но когда самолет движется медленно, например во время взлета или посадки, кривизну нужно увеличить. Для этого выдвигаются дополнительные плоскости – закрылки у задней кромки и предкрылки у передней.

– Стало быть, предкрылки – это то же самое, что закрылки, только впереди?

– Совершенно верно.

– До сих пор я их не замечал, – сказал Ричман, выглядывая в иллюминатор.

– На легких самолетах их нет, – отозвалась Кейси. – Но широкофюзеляжная машина при полной загрузке весит примерно триста пятьдесят тонн. На таких самолетах без предкрылков не обойтись.

На их глазах предкрылки выдвинулись из крыла, потом втянулись обратно. Люди на крыле смотрели на них, сунув руки в карманы.

– Почему предкрылкам придается такое значение? – спросил Ричман.

– Потому, что одна из возможных причин аварии – выпуск предкрылков во время полета. Не забывай, при крейсерской скорости крыло должно быть почти плоским. При выпуске предкрылков самолет может потерять устойчивость.

– Почему предкрылки могли оказаться выпущенными?

– Из-за ошибки пилота, – ответила Кейси. – Самая распространенная причина.

– Но считается, что на этом лайнере был очень хороший пилот.

– Вот именно. Считается.

– А если пилот не виноват?

Кейси помедлила.

– Бывает ситуация, которую называют “самопроизвольный выпуск предкрылков”. Это значит, что предкрылки выпускаются без предупреждения, сами по себе.

Ричман нахмурился.

– Такое возможно?

– Такие случаи бывали, – сказала Кейси. – Но мы считаем, что на самолетах этого типа самопроизвольный выпуск невозможен. – Ей не хотелось вдаваться в подробности. По крайней мере, сейчас.

Ричман продолжал хмуриться.

– Если это невозможно, зачем они проверяют предкрылки?

– Наша обязанность – проверить любую, даже самую невероятную версию. Может быть, дело в неисправности именно этого конкретного самолета. Может быть, произошло замыкание в управлении гидравликой. Может быть, отказали датчики приближения. Может быть, произошел сбой в программе авионики. Мы будем проверять все системы, пока не поймем, что произошло и почему. А пока мы даже не догадываемся.

Четверо мужчин втиснулись в пилотскую кабину и склонились над приборами. Ван Трунг, имевший сертификат на управление N-22, сидел в кресле капитана; справа от него в кресле второго пилота сидел Кенни Бэрн. Трунг пускал в ход одну управляющую плоскость за другой – закрылки, предкрылки, руль направления и руль высоты. После каждого испытания визуально фиксировались показания приборов.

Кейси и Ричман стояли в дверях кабины.

– Нашел что-нибудь, Ван? – спросила Кейси.

– Пока ничего, – ответил Трунг.

– Мы понапрасну теряем время, – сказал Кенни Бэрн. – Эта птичка в полном порядке.

– Может быть, и впрямь виновата турбулентность? – спросил Ричман.

– Турбулентность? – произнес Бэрн. – Кто это сказал?

– Я, – ответил Ричман.

– Кейси, вправь парню мозги, – велел Бэрн, бросив взгляд через плечо.

– На турбулентность принято списывать самые разнообразные происшествия. Она действительно иногда возникает, и в давние времена самолетам порой приходилось туго. Но в наши дни турбулентность, способная вызвать такие серьезные разрушения, – редкость.

– Почему?

– Радар, приятель. – Бэрн фыркнул. – Все пассажирские суда оборудованы погодным радаром. Пилот видит воздушные формации, расположенные по курсу, и обходит их. К тому же сейчас связь между самолетами намного лучше, чем раньше. Если машина, занимающая тот же эшелон, что и ты, но идущая в четырехстах километрах впереди, попадает в зону турбулентности, ты непременно об этом узнаешь и изменишь курс. Турбулентностью теперь никого не испугаешь.

Явно раздраженный тоном Бэрна, Ричман сказал:

– Ну, не знаю. Мне приходилось летать на самолетах, попадавших в сильную тряску…

– Кто-нибудь из пассажиров погибал при этом?

– Нет, но…

– Кого-нибудь выбрасывало из кресла?

– Нет.

– Ты видел хотя бы одного раненого?

– Нет, не видел.

– То-то же, – сказал Бэрн.

– Однако нельзя исключать возможность, что…

– “Возможность”? – переспросил Бэрн. – Ты имеешь в виду, как в суде, где возможно буквально все?

– Нет, но…

– Ты ведь законник?

– Да, но…

– Советую тебе сейчас же уяснить одну мысль. Мы не занимаемся крючкотворством. Юридические законы – куча дерьма. Мы имеем дело с самолетом. Это машина. Она либо исправна, либо нет. Тут нет места так называемым мнениям. А теперь будь добр, заткнись и не мешай работать.

Ричман поморщился, но сдаваться не спешил.

– Что ж, пусть будет по-вашему, – сказал он. – Но если причина не в турбулентности, должны быть доказательства…

– Совершенно верно, – подтвердил Бэрн. – Например, световое табло, требующее пристегнуть ремни. Если самолет попадает в турбулентный поток, пилот первым делом должен оповестить пассажиров и включить табло. Все пристегиваются и остаются целы и невредимы. Пилот этого судна ничего подобного не сделал.

– Может быть, табло сломано.

– Подними глаза.

Послышался щелчок, и табло над их головами загорелось.

– Может быть, не работает система оповещения…

– Работает, работает, – донесся из динамиков усиленный голос Бэрна. – Уж поверь, система работает.

В салоне появился круглолицый Дэн Грин, инспектор БСВТ, запыхавшийся после подъема по металлической лестнице.

– Привет, парни. Я принес разрешение на перелет в Бербэнк. Думаю, вам будет удобнее работать в родных стенах.

– Еще бы, – сказала Кейси.

– Поздравляю, Дэн, – произнес Кенни. – Ты отлично справился с заданием не выпускать отсюда экипаж.

– Да пошел ты, – отозвался Дэн. – Я занял пост в воротах через минуту после приземления самолета, но экипажа уже след простыл. – Он повернулся к Кейси, – Труп извлекли?

– Еще нет, Дэн. Он прочно застрял.

– Мы вынесли остальные тела и разместили тяжелораненых в клиниках Уэст-сайда. Вот список. – Он подал Кейси лист бумаги. – В клинике аэропорта осталось лишь несколько человек.

– Сколько именно? – спросила Кейси.

– Шесть или семь. В их числе две стюардессы.

– Можно с ними поговорить?

– Почему бы нет? – отозвался Грин.

– Ван, долго еще? – спросила Кейси.

– Не меньше часа.

– Тогда я беру машину.

– Заодно прихвати этого молодого умника, – велел Бэрн.

Усевшись за руль фургона, Ричман протяжно вздохнул.

– Эти люди всегда такие ласковые? – осведомился он.

Кейси пожала плечами.

– Это инженеры, – ответила она, подумав: “А чего, собственно, ожидал Ричман? Неужели он не общался с инженерами “Дженерал Моторс”?” – Инженеры сущие дети, – продолжала Кейси. – В своем эмоциональном развитии они застряли в возрасте, когда мальчишки бросают игрушки, потому что начинают замечать девчонок. Инженеры продолжают забавляться с игрушками. Они не умеют вести себя в обществе, плохо одеваются, но они невероятно умны и образованны, хотя по-своему заносчивы и бесцеремонны. Они не принимают чужаков в свою компанию.

– Особенно юристов…

– Никого. Они, словно гроссмейстеры, не желают тратить время на любителей. Вдобавок сейчас они находятся под сильным давлением.

– Вы инженер?

– Я? Нет. Но я женщина. И работаю в ГК. Это две причины, по которым ко мне относятся снисходительно. Кроме того, Мардер поручил мне общаться с прессой от имени ГРП, и это еще одно очко в мою пользу. Инженеры терпеть не могут журналистов.

– Пресса заинтересуется этим происшествием?

– Вряд ли, – ответила Кейси. – Самолет принадлежал зарубежной компании, погибли, иностранцы, авария произошла за пределами Штатов. К тому же у репортеров нет фотографий и видеозаписей. Вряд ли они обратят внимание.

– Но происшествие представляется весьма серьезным…

– Это для них не критерий, – сказала Кейси. – В прошлом году произошло двадцать пять аварий, повлекших значительные разрушения самолетов. Двадцать три из них – за рубежом. Какие ты помнишь?

Ричман нахмурился.

– Катастрофа в Абу-Даби, пятьдесят шесть погибших? – допытывалась Кейси. – Катастрофа в Индонезии, двести трупов? Богота, сто пятьдесят три? Помнишь хотя бы одну из них?

– Нет, – ответил Ричман. – Но, кажется, что-то произошло в Атланте.

– Совершенно верно, – подтвердила Кейси. – Авария ДС-9 в Атланте. Сколько людей погибло? Ни одного. Сколько раненых? Ни одного. Почему ты вспомнил об этом происшествии? Потому что его показали по телевизору в десятичасовом выпуске новостей.

Фургон промчался по посадочной полосе, миновал сетчатые ворота и вырулил на улицу. Ричман свернул на бульвар Сепульведа и направил машину к округлым голубым корпусам клиники “Сентинела”.

– Как бы то ни было, – сказала Кейси, – в настоящее время нас волнуют совсем другие вещи. – Она дала Ричману магнитофон, прикрепила микрофон к его лацкану и рассказала, что им предстоит делать.

– Вы хотите узнать, что случилось? – раздраженно осведомился бородач. Его звали Беннет, ему исполнился сорок один год, он работал агентом по продаже джинсов “Гесс”. Беннету потребовалось слетать в Гонконг на фабрику; он посещал ее четырежды в год и всегда пользовался услугами “Транс-Пасифик”. В эту минуту он сидел на кровати в больничном отсеке с прикрытым шторой входом. У него были забинтованы голова и правая рука. – Самолет едва не рухнул, вот что!

– Понимаю, – отозвалась Кейси. – Но я хотела бы выяснить…

– Кто вы такие? – спросил Беннет. Кейси вновь назвала себя и протянула ему свой нагрудный знак.

– “Нортон Эйркрафт”? Вы-то здесь при чем?

– Мы построили этот самолет, мистер Беннет.

– Этот кусок дерьма? Идите к черту, леди. – Он швырнул Кейси ее знак. – Уходите отсюда, вы оба!

– Но, мистер Беннет…

– Давайте проваливайте!

Выйдя из отсека, Кейси с сожалением сказала Ричману:

– Этим людям можно только посочувствовать.

Приблизившись к следующему отсеку, она остановилась у входа. Из-за шторы доносилась пулеметная китайская речь. Сначала говорила одна женщина, потом послышался другой женский голос, произнесший несколько фраз по-английски.

Откинув штору, Кейси увидела китаянку с пластмассовой шиной на шее. Сиделка подняла глаза и отрицательно покачала головой.

Кейси отправилась к следующему отсеку.

Здесь находилась одна из стюардесс Пятьсот сорок пятого, двадцативосьмилетняя Кей Лианг. Ее лицо и шею покрывали обширные ярко-красные ссадины. Она сидела в кресле рядом с пустой кроватью и листала выпуск “Vogue” шестимесячной давности. Она объяснила, что осталась в больнице ухаживать за Ша Ян Хао, еще одной стюардессой, которая лежит по соседству.

– Она моя кузина, – сообщила Кей. – Боюсь, она пострадала всерьез. Меня не пускают в ее комнату. – Кей говорила по-английски чисто, с легким британским акцентом.

Как только Кейси представилась, она смутилась.

– Вы от компании-изготовителя? – спросила она. – Но у меня только что был мужчина…

– Какой мужчина?

– Китаец. Он ушел несколько минут назад.

– Ничего о нем не знаю, – нахмурившись, произнесла Кейси. – Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.

– Да, пожалуйста. – Кей отложила журнал и опустила руки на колени.

– Как давно вы служите в “Транс-Пасифик”? – спросила Кейси.

– Три года, – ответила Кей Лианг. – А прежде – три года в “Катай-Пасифик”. – Она всегда летала на международных рейсах, потому что кроме китайского владела английским и французским языками.

– Где вы находились, когда начался инцидент?

– В кухонном отсеке второго салона. За бизнес-классом. Бортпроводницы готовили завтрак – объяснила она. – Было пять утра, возможно, без нескольких минут.

– Что же случилось?

– Самолет начал подниматься, – ответила Кей. – Я отлично помню, потому что расставляла бутылки, и они соскользнули с тележки. Потом, почти сразу, начался крутой спуск.

– Что вы сделали?

Она ничего не могла делать, объяснила Кей, только держаться. Пике было крутое. Напитки и блюда упали на пол. Потом самолет опять круто взмыл вверх, затем опять нырнул вниз. Во время второго пике она ударилась головой о перегородку.

– Вы потеряли сознание?

– Нет, лишь повредила лицо. – Кей показала на свои ссадины.

– Что было дальше?

Кей сказала, что не помнит точно. Мисс Джиао, другая бортпроводница, сбила ее с ног, и они вместе упали на пол.

– Мы слышали крики пассажиров и, разумеется, видели их в проходах.

Потом, продолжала она, самолет выправился. Она сумела подняться на ноги и пошла к пассажирам. Положение было очень тяжелое, особенно в хвосте.

– Многие были ранены, многие истекали кровью, кричали от боли. Мисс Хао, моя кузина, потеряла сознание. Она находилась в хвостовой кухне. Ее состояние встревожило других стюардесс. Три пассажира погибли. Атмосфера была очень нервная.

– Что вы сделали?

– Достала перевязочные пакеты и оказала пассажирам медицинскую помощь. Потом пошла в кабину пилотов. Хотела убедиться, что там все в порядке, и сообщить пилотам, что в хвостовом камбузе лежит раненый капитан.

– Во время происшествия капитан находился в кормовом камбузе? – спросила Кейси.

Кей Лианг моргнула:

– Да. Командир отдыхающего экипажа.

– На борту было два экипажа?

– Да.

– Когда они сменились?

– Тремя часами ранее. Ночью.

– Как фамилия пострадавшего капитана? – спросила Кейси.

Кей вновь замялась:

– Я… я не знаю точно. Я не летала с ним прежде.

– Ясно. Что было, когда вы вошли в кабину?

– Капитан Чанг управлял самолетом. Члены экипажа были потрясены, но не пострадали. Капитан Чанг сказал мне, что он запросил экстренную посадку в Лос-Анджелесе.

– Вы летали с ним прежде?

– Да. Он очень хороший капитан. Великолепный капитан. Он очень мне нравится.

"Уж очень горячо она его защищает”, – подумала Кейси. До сих пор стюардесса сохраняла спокойствие, но теперь явно была взволнована. Она посмотрела на Кейси и отвела взгляд.

– Панель управления не пострадала? – спросила Кейси.

Стюардесса нахмурилась, припоминая.

– Панель была в полном порядке, – ответила она.

– Что еще сказал капитан Чанг?

– Сказал, что произошел самопроизвольный выпуск предкрылков. Сказал, что именно это вызвало сотрясение самолета, но теперь все под контролем.

"Ага, – подумала Кейси. – Эта новость вряд ли придется инженерам по вкусу”. Кейси насторожили технические термины, которые употребляла стюардесса. Вряд ли бортпроводница могла знать о самопроизвольном выпуске предкрылков. Но, может быть, она лишь повторяет слова командира.

– Капитан Чанг не объяснил, почему были выпущены предкрылки?

– Нет, он сказал только: “Самопроизвольный выпуск предкрылков”.

– Ясно, – отозвалась Кейси. – Вы знаете, где находится рычаг управления предкрылками?

Кей Лианг кивнула:

– Рычаг расположен на центральной стойке, между креслами пилотов.

"Совершенно верно”, – подумала Кейси.

– Вы не заметили, в каком положении он находился в ту минуту, когда вы были в кабине?

– Заметила. Рычаг был поднят и зафиксирован.

И опять терминология, подумала Кейси. Пилот так и сказал бы: “Поднят и зафиксирован”. А стюардесса?

– Что еще он говорил?

– Его беспокоил автопилот. Он сказал, что автопилот пытался перехватить управление. Вот его слова: “Я был вынужден бороться с автопилотом за управление”.

– Понятно. Как он вел себя в ту минуту?

– Он был спокоен, как всегда. Капитан Чанг очень хороший пилот.

Ресницы девушки нервно подрагивали. Она сжимала и разжимала пальцы, лежавшие на коленях. Кейси решила промолчать. Испытанный полицейский трюк: заставить допрашиваемого первым нарушить тишину.

– Капитан Чанг – потомственный летчик, – заговорила наконец Кей Лианг, с натугой сглотнув. – Его отец был военным летчиком, его сын тоже пилот.

– Ясно…

Стюардесса вновь умолкла. Возникла пауза. Она посмотрела на свои руки и вновь подняла глаза:

– Что еще вы хотите узнать?

Выйдя из отсека, Ричман спросил:

– Та самая штука, которая, как вы утверждали, не может случиться? Самопроизвольный выпуск предкрылков?

– Я не утверждала, что это невозможно. Я лишь сказала, что не верю, будто бы это могло произойти на данном самолете. Но если такое все же случилось, это лишь порождает новые вопросы.

– Как насчет автопилота?…

– Еще рано делать какие-либо выводы, – перебила Кейси, входя в соседний отсек.

– Это произошло около шести утра, – сказала Эмили Янсен, худощавая женщина лет тридцати, с багровым кровоподтеком на щеке. У нее на коленях спал младенец. Муж Эмили лежал в кровати за ее спиной. Его плечи и подбородок охватывал корсаж. У него была сломана челюсть.

– Я только что покормила ребенка и разговаривала с мужем. И тут раздался звук.

– Какой звук?

– Рокочущий либо скрежещущий. Кажется, он доносился со стороны крыла.

"Плохи дела”, – подумала Кейси.

– И я выглянула в иллюминатор. Посмотрела на крыло.

– Заметили что-нибудь необычное?

– Нет. Крыло как крыло. Я подумала, может быть, звук исходит от двигателя, но и двигатель выглядел исправным.

– Где было солнце в то утро?

– С моей стороны. Светило в мой иллюминатор.

– Стало быть, лучи падали на крыло?

– Да.

– И отражались вам в лицо?

Эмили покачала головой:

– Точно не помню.

– Горело ли табло, требующее пристегнуть ремни?

– Нет.

– Капитан объявлял что-нибудь?

– Нет, ничего.

– Вернемся к звуку. Вы назвали его рокочущим?

– Что-то вроде этого. Не знаю даже, услышала я его или ощутила. Что-то вроде вибрации.

Вибрация.

– Долго ли продолжалась вибрация?

– Несколько секунд.

– Скажем, пять?

– Дольше. Скорее – десять или двадцать. “Классическое описание выпуска предкрылков на крейсерской скорости”, – подумала Кейси.

– Ясно, – сказала она. – А потом?

– Самолет задрал нос, потом начал падать. – Эмили показала ладонью. – Вот так.

Кейси продолжала писать в блокноте, но слова Эмили более не достигали ее сознания. Она пыталась восстановить последовательность событий, решить, в каком направлении следует сосредоточить усилия инженеров. Не было никаких сомнений – двое свидетелей дали картину, согласующуюся с выпуском предкрылков. Сначала вибрация, длящаяся двадцать секунд – ровно столько времени требуется, чтобы полностью выдвинуть предкрылки. Потом самолет поднимает нос и совершает несколько сильных колебаний, пока экипаж старается обуздать машину.

"Какой кошмар”, – подумала Кейси.

– Дверь пилотской кабины была открыта, – говорила тем временем Эмили, – и я слышала аварийные предупреждения – слова на английском языке, словно записанные на магнитофон.

– Вы помните, что говорилось?

– Что-то вроде “потеря скорости… потеря скорости”.

"Аварийное предупреждение о потере скорости”, – сказала себе Кейси.

Черт возьми.

Побеседовав с Эмили еще несколько минут, Кейси покинула отсек.

В коридоре Ричман спросил:

– Что означает этот рокочущий звук? Выпуск предкрылков?

– Возможно, – напряженным отрывистым голосом отозвалась Кейси. Она спешила вернуться на борт самолета, поговорить с инженерами.

Из– за шторы отсека, расположенного в дальнем конце коридора, вынырнул приземистый седовласый мужчина. Кейси с удивлением признала в нем Майка Ли. Ее охватил приступ раздражения. По какому праву представитель компании-перевозчика опрашивает пассажиров? Это серьезное нарушение. Майку Ли здесь не место.

Кейси вспомнила слова Кей Лианг: “Только что я разговаривала с мужчиной, китайцем”.

Ли шел навстречу, качая головой.

– Майк, – сказала Кейси. – Я не ожидала встретить тебя здесь.

– Можешь наградить меня медалью. Кое-кто из пассажиров подумывал подать в суд, Я их отговорил.

– Но, Майк, – возразила Кейси. – Ты беседовал с членами экипажа до нас. Так не годится.

– Думаешь, я подкинул им версию случившегося? Нет, черт побери. Это они подкинули мне версию. Теперь нет никаких сомнений относительно того, что произошло. – Майк в упор смотрел на Кейси. – Мне очень жаль, но на Пятьсот сорок пятом произошел выпуск предкрылков, а это значит, что ваши неприятности с N-22 продолжаются.

– Что он имел в виду, говоря о неприятностях с N-22? – спросил Ричман, когда они с Кейси возвращались к фургону.

Кейси вздохнула. Какой смысл продолжать таиться? Она сказала:

– Несколько раз на N-22 случался нештатный выпуск предкрылков.

– Минутку! – воскликнул Ричман. – Такое уже бывало?

– Да, но не так, как сейчас. До сих пор обходилось без жертв и ранений. И тем не менее предкрылки доставили нам немало беспокойства.

Фургон мчался в сторону лос-анджелесского аэропорта.

– Впервые это произошло четыре года назад во время перелета в Сан-Хуан, – рассказывала Кейси. – Предкрылки выдвинулись на крейсерской скорости. Поначалу мы решили, что это случайность, но потом то же самое дважды повторилось на протяжении двух месяцев. Расследовав причины, мы обнаружили, что каждый раз предкрылки выдвигались в момент активной деятельности пилотов – когда происходила смена экипажей либо в компьютер вводились координаты очередной контрольной точки полета или что-нибудь в этом роде. В конце концов мы сообразили, что пилоты нечаянно сдвигают рычаг, зацепив его рукавом кителя либо ударив дощечкой блокнота…

– Вы, верно, шутите, – сказал Ричман.

– Нет, – ответила Кейси. – Щель, в которой движется рукоятка, была снабжена фиксирующим пазом наподобие выреза, закрепляющего рычаг переключения скоростей автомобиля в положении “стоянка”, и, тем не менее пилоты продолжали случайно выпускать предкрылки.

Ричман смотрел на нее недоверчивым взглядом прокурора:

– Значит, N-22 действительно несовершенен.

– Это новый корабль, – ответила Кейси. – Любой новый самолет, впервые появляясь на рынке, имеет недостатки. Невозможно построить машину, состоящую из миллиона частей, и не допустить при этом ошибки. Мы всеми силами стараемся их избегать. Сначала мы создаем модель и испытываем ее. Потом строим самолет и проводим летные испытания. Затруднения бывают всегда. Вопрос лишь в том, как их разрешить.

– Как вы их разрешаете?

– Обнаружив недостаток, мы рассылаем владельцам самолетов так называемый сервисный бюллетень, в котором описан рекомендуемый метод устранения дефекта. Однако мы не можем заставить владельца следовать нашим советам. Некоторые выполняют рекомендации, другие – нет. Если дефект угрожает безопасности корабля, ФАВП издает директиву годности к полетам, обязывая владельца устранить недостаток в указанный срок. Такие директивы издаются всегда, для всех самолетов. Мы гордимся тем, что для N-22 их выпущено меньше, чем для других.

– Это ваши слова.

– Можешь проверить. Все директивы собраны в Ок-Сити.

– Где?

– Все директивы о годности к полетам хранятся в Техническом центре ФАВП в Оклахома-Сити.

– Стало быть, для N-22 тоже выпущены директивы. Вы это имеете в виду?

– Мы издали сервисный бюллетень, предлагая авиакомпаниям установить металлический кожух, который поворачивается на петлях и закрывает рычаг. Когда нужно выпустить предкрылки, пилоту приходится откидывать кожух, однако это разрешило все затруднения. Как всегда, некоторые компании последовали рекомендации, другие – нет. Поэтому ФАВП выпустило директиву, обязывающую их это сделать. С тех пор был только один случай – на корабле индонезийской авиалинии, которая не установила защиту. В США ФАВП имеет право заставить владельцев подчиняться, но за рубежом… – Кейси пожала плечами. – Хозяева самолетов поступают так, как им заблагорассудится.

– И это все? На этом неприятности закончились?

– Да, это все. Мы провели расследование: на американских машинах были установлены кожухи, и с тех пор на N-22 не было случаев с предкрылками.

– До вчерашнего дня, – заметил Ричман.

– Совершенно верно. До вчерашнего дня.

Из пилотской кабины Пятьсот сорок пятого донесся голос Кенни Бэрна:

– Что? Что они сказали?

– Самопроизвольный выпуск предкрылков, – ответил Ричман.

– Будь я проклят. – Бэрн выбрался из кресла. – Что за чепуха. Эй, умник! Видишь кресло? Это кресло второго пилота. Садись в него.

Ричман колебался.

– Чего ждешь, умник? Садись в кресло.

Ричман неуклюже протиснулся мимо мужчин, собравшихся в кабине, и занял правое кресло.

– Отлично, – сказал Бэрн. – Удобно? Ты, случаем, не пилот по профессии?

– Нет, – ответил Ричман.

– Очень хорошо. Итак, все готово к полету. Посмотри прямо перед собой. – Бэрн ткнул пальцем в панель перед лицом Ричмана. На панели были укреплены три видеоэкрана десять на десять сантиметров. – Вот три цветных монитора – дисплей курсопрокладчика, навигационный дисплей и, слева, системный дисплей. Вот эти маленькие полуокружности отвечают за различные системы. Все они зеленого цвета, значит, все в порядке. Над твоей головой находится потолочная приборная панель. Все огоньки погашены, стало быть, все в порядке. Если что-то неисправно, вспыхнет лампочка. Слева от тебя расположена стойка, которую мы называем пьедесталом.

Бэрн показал коробчатую конструкцию, которая вытягивалась между креслами пилотов. Из пьедестала торчало с полдюжины рычагов.

– Справа налево: закрылки и предкрылки, два сектора газа, по одному на каждый двигатель, затем спойлеры, тормоза, рычаг реверса. Закрылки и предкрылки управляются ближним к тебе рычагом, который прикрыт небольшим металлическим кожухом. Видишь?

– Вижу, – ответил Ричман.

– Замечательно. Откинь кожух и выпусти предкрылки.

– Как?

– Потяни рычаг книзу, – сказал Бэрн.

Ричман открыл кожух и попытался сдвинуть рычаг.

– Нет, нет. Возьмись за него покрепче, сдвинь вправо, а уж потом вниз, – объяснил Бэрн. – Как будто стояночный тормоз автомобиля.

Ричман обхватил рукоятку пальцами, чуть приподнял ее, сместил в сторону и опустил. Где-то вдалеке послышалось жужжание.

– Отлично, – сказал Бэрн. – Теперь посмотри на дисплей. Видишь желтый индикатор “ПРДКР”? Он сообщает тебе, что предкрылки вышли из передней кромки крыла. Ясно? Для полного выпуска требуется двадцать секунд. Вот они выпущены, индикатор становится белым, появляется надпись: “ПРДКР ВЫП”.

– Понял, – отозвался Ричман.

– Молодец. А теперь втяни предкрылки.

Ричман воспроизвел те же действия в обратном порядке: поднял рычаг, сместил влево, зафиксировал его и закрыл кожух.

– Это называется штатный выпуск предкрылков, – сказал Бэрн.

– Ясно, – ответил Ричман.

– А теперь давай произведем нештатный.

– Каким образом?

– Всеми доступными тебе способами. Для начала ударь рычаг ребром ладони.

Ричман потянулся к пьедесталу и провел по кожуху левой рукой. Кожух не позволял сместить рычаг. Все осталось по-прежнему.

– Ну же, задай ему перцу!

Ричман нанес несколько ударов – сбоку, спереди, сзади. С каждым разом он бил сильнее, но все впустую. Кожух защищал рычаг, и тот оставался в поднятом и зафиксированном положении.

– Попытайся ткнуть его локтем, – посоветовал Бэрн. – Или знаешь что? Двинь его блокнотом. – Он взял блокнот на дощечке, лежавший между кресел, и протянул его Ричману. – Давай, врежь как следует. Чтобы уж наверняка.

Ричман ударил блокнотом по кожуху. Дощечка наткнулась на металл. Ричман повернул блокнот и ударил по кожуху его торцом. Ничего не произошло.

– Ну что, будешь упорствовать? – спросил Бэрн. – Или наконец согласишься, что это невозможно, пока рычаг закрыт кожухом?

– Что, если пилот открыл кожух? – спросил Ричман.

– А ты и впрямь умник, – похвалил Бэрн. – Может быть, тебе удастся случайным движением опрокинуть кожух. Подцепи его блокнотом.

Ричман попытался поддеть край кожуха, но поверхность была закруглена, и блокнот соскользнул. Рычаг остался закрытым.

– Невозможно, – сказал Бэрн. – Случайно откинуть кожух невозможно.

– А если он был открыт?

– Хорошая мысль, – признал Бэрн. – Летать с открытым кожухом не полагается, но кто его знает, что они тут вытворяли. Давай подними его.

Ричман повернул кожух на петлях. Показался рычаг.

– Отлично, умник. Приступай.

Ричман размахнулся и ударил блокнотом, но движение вышло боковым, и кожух вновь выполнил свою задачу. Блокнот отскочил от него, не успев прикоснуться к рычагу. После нескольких ударов кожух захлопнулся. Прежде чем продолжать, Ричман был вынужден откинуть его.

– Попробуй рукой, – велел Бэрн.

Ричман несколько раз ударил ладонью, она покраснела и распухла, но рычаг по-прежнему оставался в верхнем положении и зафиксирован.

– Ладно, – сказал он, откидываясь на спинку кресла. – Я все понял.

– Невозможно, – произнес Бэрн. – Нештатный выпуск предкрылков на этом самолете невозможен. Вопросы?

В дверях пилотской кабины послышался голос Доэрти:

– Вы покончили со своими забавами, парни? Я хочу собрать регистраторы и отправиться домой.

Выходя из кабины, Бэрн прикоснулся к плечу Кейси:

– Можно тебя на минутку?

– Да, конечно, – ответила она. Бэрн повел ее в хвост самолета, где их никто не мог подслушать. Наклонившись к ее уху, он спросил:

– Что ты знаешь об этом парне?

– Он принадлежит к семейству Нортон.

– Что еще?

– Его прислал ко мне Мардер.

– Ты его проверила?

– Нет, – сказала Кейси. – Поскольку его прислал Мардер, я решила, что опасаться нечего.

– Так вот, я говорил со своими друзьями из отдела сбыта. По их словам, это скользкий тип. Они советуют не поворачиваться к нему спиной.

– Кенни…

– Говорю тебе, с этим парнем что-то неладно. Проверь его, Кейси.

Орудуя визжащими электрическими отвертками, они сняли крепления и удалили палубную панель, обнажив хитросплетение кабелей и коробок под пилотской кабиной.

– Господи, – пробормотал Ричман, вытаращив глаза.

Рон Смит, руководивший операцией, нервно провел ладонью по лысине.

– Отлично, – произнес он. – А теперь вон ту панель, слева.

– Сколько ящиков на этой машине, Рон? – спросил Доэрти.

– Сто пятьдесят два, – сказал Смит. Кейси подумала, что любому другому человеку пришлось бы перелопатить толстенную пачку чертежей, чтобы дать ответ. Но Смит знал электрооборудование корабля назубок.

– Что будем брать? – спросил Доэрти.

– РПК, ЦРПД и ЭАД, если он здесь есть, – сказал Смит.

– Ты что, не знаешь, есть ли здесь ЭАД? – поддразнил его Доэрти.

– Его устанавливают по выбору заказчика, – объяснил Смит. – Думаю, на этом самолете его нет. Обычно ЭАД укрепляют в хвосте, я смотрел там, но не нашел.

Ричман повернулся к Кейси; на его лице вновь появилась озадаченная мина.

– Я думал, мы собираемся взять “черные ящики”, – сказал он.

– Именно, – ответил Смит.

– Сто пятьдесят два “черных ящика”?

– Черт возьми, – сказал Смит, – самолет буквально напичкан ими. Но мы возьмем только главные – десять-двенадцать модулей ЭНП, которые заслуживают внимания.

– ЭНП, – повторил Ричман.

– Ну вот, теперь ты в курсе, – сказал Смит и, отвернувшись, склонился над панелями.

Кейси вновь пришлось пуститься в объяснения. В представлении широкой публики самолет – это огромная металлическая машина с рычагами и штурвалами, которые поднимают и опускают управляющие плоскости. Где-то среди всей этой механики спрятаны два магических “черных ящика”, которые записывают все, что случилось в полете. Те самые “черные ящики”, о которых постоянно судачат в выпусках новостей. РПК, или регистратор переговоров в кабине, представляет собой прочный корпус с магнитофоном, который записывает последние полчаса переговоров на ленту, склеенную в непрерывное кольцо. Еще есть ЦРПД, цифровой регистратор полетных данных, фиксирующий все параметры полета на случай катастрофы, чтобы следственная комиссия могла разобраться в ее причинах.

Однако расхожее мнение имеет мало общего с истинным устройством большегрузных машин, продолжала Кейси. На реактивном транспортном самолете очень мало рычагов и вообще механических устройств. Управление осуществляется с помощью гидравлики и электричества. Пилоту не приходится перемещать элероны или интерсепторы собственной мускульной силой. Все устроено наподобие гидроусилителя руля в автомобиле; поворачивая штурвал или нажимая педали, пилот посылает электрические импульсы, включающие исполнительные гидравлические механизмы, которые, в свою очередь, поворачивают управляющие плоскости.

Пассажирский авиалайнер управляется чрезвычайно сложной электронной системой – десятки компьютеров, связанных между собой сотнями километров проводов. Есть компьютеры для прокладки курса, для навигации, для радиосообщения. Компьютеры управляют двигателями, поворотными плоскостями, микроклиматом в салонах.

Каждая компьютерная система включает в себя несколько подсистем; например, навигационная состоит из подсистемы инструментальной посадки, дальномера, систем для слежения за окружающим пространством и уклонения от столкновений, системы предупреждения о приближении земли.

В такую сложную систему относительно нетрудно встроить цифровой регистратор полетных данных. Поскольку большинство команд подается электрическими импульсами, их остается лишь пропустить через ЦРПД, который запишет импульсы на магнитный носитель.

– Современный ЦРПД фиксирует восемьдесят различных параметров за каждую секунду полета, – сообщила Кейси.

– В каждую секунду? – переспросил Ричман. – Наверное, он очень большой?

– Вот он, – ответила Кейси, ткнув пальцем. Рон извлекал из стойки оранжевый с черными полосами ящик размером с коробку из-под обуви. Рон опустил прибор на пол и установил на его место новый – для перелета в Бербэнк.

Ричман наклонился и приподнял ящик за ручку из нержавеющей стали.

– Тяжелый, – заметил он.

– Его корпус способен выдерживать падение с высоты полета, – объяснил Рон. – Само же устройство весит от силы двести граммов.

– А другие ящики? Зачем они?

– Другие “черные ящики”, – объяснила Кейси, – необходимы для технического обслуживания. Ввиду сложности электроники воздушной машины приходится в течение всего полета проверять все подсистемы на предмет сбоев и отказов. Каждая подсистема хранит отчет о своей работе в устройстве, которое называется “энергонезависимая память”, или ЭНП.

Сегодня будет изучено содержимое восьми ЭНП: курсопрокладчика, который хранит план полета и контрольные точки, которые вводит пилот; контроллера двигателей, который регулирует подачу топлива и следит за состоянием турбин; компьютера, который записывает скорость, высоту, выдает предупреждения о превышении скорости…

– Все ясно, – перебил Ричман. – Я понял.

– Все это было бы лишним, – сказал Рон, – если бы у нас был ЭАД.

– ЭАД?

– Это еще одна система технического обслуживания, – сообщила Кейси. – После посадки самолета наземная бригада поднимается на борт, и ей нужно быстро снять данные о том, как вели себя системы на последнем участке пути.

– Почему бы не спросить пилотов?

– Пилоты докладывают о неисправностях, но в такой сложной машине не каждый дефект становится им известен; в особенности потому, что системы современного самолета дублируются. Для каждой жизненно важной системы, например гидравлики, есть запасная, как правило, даже две. Сигнал об отказе второй и третьей дублирующих систем может и не подаваться в кабину пилотов. Поэтому бригада обслуживания, поднявшись на борт, подключается к экспресс-анализатору данных, который выдает сведения о полете. Механики мгновенно получают общее представление о возникших неисправностях и тут же их устраняют.

– Но на этом самолете нет ЭАД?

– Видимо, нет, – ответила Кейси. – Устанавливать ЭАД не обязательно. Правила ФАВП требуют наличия РПК и ЦРПД, но ЭАД устанавливается по желанию заказчика. Такое впечатление, что на этом самолете его нет.

– По крайней мере, я его не нашел, – сказал Рон. – Но он может оказаться где угодно.

Он опустился на четвереньки, склонившись над портативным компьютером, подключенным к схеме. По экрану бежали строки символов:

A/S PWR TEST 00000010000

AIL SERVO COMP 00000001000

AOA INV 10200010001

CFDS SENS FAIL 00000010000

CRZ CMD MON INV 00000020100

EL SERVO COMP 00000000010

EPR/N1 TRA-1 00000010000

MS SPEED INV 00000040000

PRESS ALT INV 00000030000

G/S SPEED ANG 00000010000

SLAT XSIT T/0 00000000000

G/S DEV INV 00100050001

GND SPD INV 00000021000

TAS INV 00001010000

– По-видимому, это данные курсопрокладчика, – сказала Кейси. – Наибольшее количество сбоев произошло на одном этапе полета, том самом, в течение которого возник инцидент.

– Как вы интерпретируете эти данные? – спросил Ричман.

– Это не наша забота, – ответил Рон Смит. – Мы лишь запишем их и отвезем на завод. Ребята из вычислительного центра скормят данные главному компьютеру и превратят их в видеозапись полета.

– Во всяком случае, мы надеемся, – сказала Кейси. Она выпрямилась. – Долго еще, Рон?

– Десять минут, не больше.

– Ну да, еще бы, – донесся из кабины голос Доэрти. – Десять минут, не больше. Ну, конечно. Какая мелочь. Я хотел управиться до часа пик, но теперь не успею. У моего ребенка день рождения, но я опоздаю на праздник. Жена задаст мне хорошую взбучку.

Рон рассмеялся:

– Это единственная неприятность, которая приходит тебе в голову?

– Нет, конечно. Могут случиться и другие. В торт может попасть сальмонелла, детишки отравятся.

Кейси выглянула в люк. Механики ремонтной бригады спускались с крыла. Бэрн заканчивал осмотр двигателей. Трунг укладывал ЦРПД в фургон.

Пора возвращаться домой.

Опустив глаза к подножию лестницы, Кейси заметила фургон службы безопасности “Нортон”, припаркованный в углу ангара. Самолет со всех сторон окружили два десятка охранников.

Ричман тоже заметил их.

– Зачем это? – спросил он, указывая на охранников.

– Мы всегда выставляем охрану у самолета, пока его не доставят на завод.

– Так много людей.

– Да, ничего не поделаешь, – Кейси пожала плечами. – Этому самолету придается особое значение.

Но она заметила также, что все охранники носят кобуры. До сих пор ей не доводилось видеть у них оружие. Ремонтные ангары лос-анджелесского аэропорта достаточно хорошо охраняются, и не было никакой необходимости раздавать людям пистолеты.

Или все– таки была?

Кейси и Ричман шагали по ангару в его северо-восточной части, минуя огромные стапели, на которых монтировалось крыло. Стапели представляли собой решетчатые конструкции из выкрашенных голубым стальных прутьев и возвышались над землей на шесть метров. Они были размером с небольшой жилой дом, но выполнены с точностью до двух тысячных сантиметра. По платформе, которую образовывали стапели, двигались около сотни людей, соединяя вместе отдельные части крыла.

Посмотрев направо, Кейси увидела группу механиков, которые упаковывали стапели в громадные деревянные контейнеры.

– Что это? – спросил Ричман.

– По всей вероятности, резерв.

– Резерв?

– Запасные стапели, которые устанавливаются взамен поврежденных. Но этот комплект был сделан для выполнения китайского заказа. На изготовление крыльев уходит больше всего времени, и было решено собирать их на нашем предприятии в Атланте, а потом отправлять сюда.

Среди рабочих, возившихся с контейнером, Кейси увидела мужчину в галстуке и рубашке с закатанными рукавами. Это был Дон Брэлл, председатель местного отделения профсоюзов авиа– и автомобилестроителей. Заметив Кейси, он окликнул ее и двинулся навстречу. Он щелкнул пальцами, и Кейси поняла, что ему нужно.

– Оставь меня на минутку, Боб, – велела она Ричману. – Увидимся в конторе.

– Кто это?

– Увидимся в конторе.

Брэлл приближался, но Ричман и не думал уходить.

– Может быть, мне остаться с вами, и…

– Боб, – сказала Кейси. – Исчезни.

Ричман нехотя зашагал к конторе, то и дело оглядываясь через плечо.

Брэлл пожал Кейси руку. Это был невысокий крепко сбитый мужчина, бывший боксер, У него был сломан нос. Он говорил мягким негромким голосом.

– Ты всегда мне нравилась, Кейси, и знаешь об этом.

– Спасибо, Дон, – ответила Кейси, – твои чувства взаимны.

– Два года назад, когда ты работала в цеху, я все время приглядывал за тобой, оберегал от неприятностей.

– Я знаю, Дон. – Кейси ждала продолжения. Брэлл славился длинными предисловиями.

– Я всегда выделял тебя из числа прочих.

– В чем дело, Дон?

– У нас затруднения с китайским заказом, – ответил Брэлл.

– Какие именно?

– Затруднения с приложением к договору.

– А что с ним? – Кейси пожала плечами. – Ты знаешь, что без него не обходится ни одна крупная сделка. – В последние годы производителям авиатехники вменялось в обязанность передавать часть работ странам, которые приобретают самолеты. Страна, заказавшая пятьдесят машин, получала долю в прибылях. Это была стандартная процедура.

– Я знаю, – сказал Брэлл. – Но раньше вы отдавали часть хвоста, может быть, нос, внутреннюю обшивку. Отдельные детали.

– Совершенно верно.

– Но стапели, которые сейчас упаковываются, предназначены для изготовления крыла. Водители грузовиков утверждают, будто бы их отправят не в Атланту, а в Шанхай. Компания собирается отдать крыло Китаю.

– Подробности сделки мне неизвестны, – ответила Кейси, – но я сомневаюсь, что…

– Речь идет о крыле, Кейси, – напомнил Брэлл. – Крыло – средоточие самых высоких технологий. Никто не отдает крыло на сторону. Ни “Боинг”, ни “Локхид”, никто. Отдав китайцам крыло, ты отдаешь им лавочку со всеми потрохами. Больше они в нас не нуждаются. Они сами смогут построить самолеты следующего поколения. Через десять лет ни для кого из нас не найдется работы.

– Дон, я все проверю, – пообещала Кейси, – но вряд ли в приложении к сделке указано крыло.

Брэлл развел руками:

– Говорю тебе, это именно так.

– Дон, я все проверю. Ради тебя. А сейчас я очень занята происшествием с Пятьсот сорок пятым, и…

– Ты меня не слушаешь, Кейси. У профсоюзов серьезные затруднения с китайской сделкой.

– Я понимаю, но…

– Очень серьезные. – Брэлл выдержал паузу и посмотрел на Кейси. – Уразумела?

Кейси понимала, о чем он говорит. Производство полностью зависело от цеховых рабочих. Они могли сорвать график, не выходить на работу под предлогом болезни, выводить из строя оборудование и создавать тысячи иных проблем, за которыми не уследишь.

– Я поговорю с Мардером, – пообещала она. – Вряд ли он захочет, чтобы на конвейере возникли трудности.

– Мардер и есть самая главная трудность.

Кейси вздохнула. Обычная история. Профсоюзы поверили вздорным слухам. Контракт с Китаем заключали Гэл Эдгартон и отдел маркетинга. Мардер всего лишь управлял производством. Он не имел к сбыту ни малейшего отношения.

– Я позвоню тебе завтра, – сказала Кейси.

– Вот и славненько, – отозвался Брэлл. – Но, Кейси, я буду очень огорчен, если с тобой что-нибудь случится.

– Дон, – сказала Кейси, – ты пытаешься меня запугать?

– Что ты, что ты! – торопливо заговорил Брэлл, ошеломленно глядя на нее. – Ты не правильно меня поняла. Я слышал, что, если расследование происшествия с Пятьсот сорок пятым затянется, китайскому контракту конец.

– Верно.

– И ты отвечаешь за ГРП.

– И это верно.

Брэлл пожал плечами:

– Так вот что я тебе скажу. Ребята всерьез настроены против этой сделки. Кое-кто из них попросту в бешенстве. На твоем месте я бы ушел на недельку в отпуск.

– Я не могу взять отпуск. Расследование идет полным ходом.

Брэлл молча смотрел на нее.

– Дон, я поговорю с Мардером насчет крыла, – сказала Кейси. – Но я должна делать свое дело.

– В таком случае, – отозвался Брэлл, положив ладонь ей на плечо, – будь крайне осторожна.

– Нет и еще раз нет, – сказал Мардер, расхаживая по своему кабинету. – Это полная чепуха. Ни при каких обстоятельствах мы не передадим Китаю производство крыла. Уж не думают ли они, что мы сошли с ума? Это означало бы крах компании.

– Но Брэлл говорит…

– Профсоюз водителей грузовиков морочит голову нашему профсоюзу, вот и все. Уж ты-то знаешь, как в наших цехах распространяются слухи. Помнишь тот случай, когда механики как один решили, будто бы композитные материалы вызвали у тебя бесплодие? Они на целый месяц бросили работу. И этот новый слух тоже полная ерунда. Стапели отправляются в Атланту. И тому есть веская причина. Мы передаем производство крыльев Атланте, чтобы заткнуть пасть сенатору от штата Джорджия, который поднимает шумиху всякий раз, когда мы обращаемся в “Экс-Им-банк” за крупной ссудой. Мы помогаем самому влиятельному сенатору из Джорджии выполнить программу по созданию рабочих мест. Неужели не понятно?

– Так давай растолкуем это нашим механикам, – предложила Кейси.

– О господи! – воскликнул Мардер. – Они все знают. Ни одно заседание администрации не обходится без представителя профсоюзов. Как правило, там присутствует сам Брэлл.

– Но на переговоры с китайцами его не пригласили.

– Я поговорю с ним, – пообещал Мардер.

– Мне бы хотелось ознакомиться с приложениями к контракту, – сказала Кейси.

– Ознакомишься, как только он будет подписан.

– Что мы им отдаем?

– Детали носа и хвостового оперения, – ответил Мардер. – То же самое, что прежде отдавали французам. Да и как поручишь им что-нибудь еще? На большее они не способны.

– Брэлл говорил что-то о намерении противодействовать работе ГРП с целью сорвать китайский контракт.

– Каким образом? – осведомился Мардер, хмуро взирая на Кейси. – Он угрожал тебе?

Кейси пожала плечами.

– Что он тебе сказал? – допытывался Мардер.

– Посоветовал на неделю уйти в отпуск.

– Ради всего святого! – Мардер воздел руки кверху. – Это попросту смешно! Я поговорю с ним вечером, вправлю ему мозги. Тебе не о чем беспокоиться. Сосредоточься на расследовании.

– Хорошо.

– Спасибо за предупреждение. Я сам все улажу.

Кейси спустилась в лифте с десятого этажа на четвертый, где располагался ее собственный кабинет. Еще раз прокрутив в голове беседу с Мардером, она решила, что тот говорил правду. Его негодование было вполне искренним, и он совершенно справедливо заметил, что в цехах постоянно циркулируют нелепые слухи. Пару лет назад рабочие целую неделю изводили Кейси заботливыми расспросами о её самочувствии. Прошло немало времени, прежде чем Кейси узнала о том, что виной тому была сплетня, будто бы она больна раком.

Слухи. Всего лишь очередная вздорная сплетня.

Кейси зашагала по коридору, по стенам которого были развешены фотографии самолетов “Нортона” в компании знаменитостей: Франклин Делано Рузвельт рядом с В-22, который доставил его в Ялту; Эррол Флинн с кучкой улыбающихся девиц в тропиках, на фоне N-5; Генри Киссинджер на борту N-12, на котором он прилетел в Китай в 1972 году. Снимки были подкрашены сепией, чтобы подчеркнуть почтенный возраст и незыблемость положения предприятия.

Кейси открыла дверь своей конторы: стекло с морозным узором и накладными буквами “Отдел гарантии качества”. Она вошла в просторное помещение с кабинетными дверями вдоль стены. В отгороженной клетушке расположились секретари. Норма сидела у входной двери – грузная женщина неопределенного возраста с ухоженными волосами и сигаретой, висящей в уголке рта. Курить в здании не разрешалось, однако Норма могла делать все, что хотела. Она служила в компании с незапамятных времен; ходили слухи, что она одна из тех девиц, с которыми сфотографировался Эррол Флинн, и что в пятидесятых у нее была интрижка с Чарли Нортоном. Никто не знал, что здесь правда, а что вымысел, однако Норма пользовалась непререкаемым авторитетом. В компании к ней относились с почтением на грани страха. Сам Мардер побаивался ее.

– Что у нас, Норма? – спросила Кейси.

– Обычная суматоха, – ответила та. – Телексы поступают один за другим. – Она подала Кейси стопку бумаг. – Гонконгский СП звонил тебе трижды, но он уже ушел домой. Полчаса назад звонил СП из Ванкувера, и ты, возможно, еще застанешь его на месте.

Кейси кивнула. Сервисные представители в крупных центрах желали знать, что происходит, и в этом не было ничего удивительного. СП были служащими “Нортона”, прикомандированными к авиакомпаниям. Происшествие с Пятьсот сорок пятым встревожило владельцев самолетов.

– И вот еще что, – продолжала Норма. – В Вашингтоне нынче праздник. Они узнали, что ОАВП намерено обратить наши неприятности на пользу “Аэробусу”. Можно подумать, это для них сюрприз. СП в Дюссельдорфе просит подтвердить, что инцидент случился по вине пилота. СП из Милана просит информацию. СП в Абу-Даби просит недельный отпуск. Бомбейский СП услышал где-то о неисправности двигателя. Я его просветила. А твоя дочь просила передать, что свитер ей не понадобился.

– Отлично.

Взяв телексы, Кейси вошла в свой кабинет и увидела Ричмана, сидящего за ее столом. Он испуганно вскинул глаза и торопливо поднялся на ноги.

– Извините.

– Разве Норма не подыскала тебе кабинет? – спросила Кейси.

– Да, у меня есть кабинет, – ответил Ричман, обходя вокруг стола. – Я лишь хотел… э-ээ… узнать, что мне делать с этой штукой. – Он протянул Кейси пластиковый пакет с видеокамерой, которую они нашли в самолете.

– Оставь здесь.

Ричман отдал ей кассету:

– Что дальше?

Кейси положила на стол стопку телексов.

– На сегодня твой рабочий день закончен, – сказала она. – Приходи завтра к семи.

Ричман ушел, и Кейси опустилась в кресло. На первый взгляд все осталось как прежде. Но она заметила, что второй ящик задвинут не до конца. Неужели Ричман обыскивал ее стол?

Кейси выдвинула ящик. Коробка дискет, канцелярские принадлежности, ножницы, несколько фломастеров – казалось, все лежит на своих местах. И тем не менее…

Услышав шаги Ричмана, покидавшего контору, Кейси вышла в общую комнату и приблизилась к столу Нормы.

– Этот парень сидел за моим столом, – сказала она.

– Мало того, он еще хотел, чтобы я принесла ему кофе.

– Странно, что в маркетинге ему не вправили мозги, – заметила Кейси. – Он пробыл там два месяца.

– Я говорила с Джоан из маркетинга, – отозвалась Норма. – Они почти не видели его. Парень постоянно был в разъездах.

– В разъездах? Новичок, да еще родственник Нортонов? Его нипочем не отправили бы в командировку. А куда он ездил?

Норма покачала головой:

– Джоан не знает. Хочешь, я справлюсь в транспортном отделе?

– Обязательно, – сказала Кейси.

Вернувшись в кабинет, Кейси положила пакет на стол, открыла его, вынула кассету из сломанной камеры и отложила ее в сторону. Она набрала номер Джима, рассчитывая поговорить с Эллисон, но услышала голос автоответчика. Она положила трубку, не оставив сообщения.

Потом разобрала телексы. Лишь один из них привлек ее внимание – послание СП из Гонконга. Как всегда, его сведения страдали неточностью.

ОТ: РИК РАКОСКИ, СП ГНКНГ

ДЛЯ: КЕЙСИ СИНГЛТОН ГРП/ГК НОРТОН БРБНК

В СОГЛ. С СЕГОДН. СООБЩ. ТРАНС-ПАСИФИК РЕЙС 545 N-22 ФЮЗЕЛЯЖ 271 РЕГИСТР. 098/443/НВ09 ГНКНГ-ДЕНВЕР ПОПАЛ В ЗОНУ ТУРБУЛЕНТНОСТИ ВЫСОТА 11 KM ОРИЕНТИР. ВРЕМЯ 05:42 КООРД 39 СЕВ. Ш. 170 ЗАП. Д. НЕСКОЛЬКО ПАССАЖИРОВ И ЧЛЕНОВ ЭКИПАЖА ПОЛУЧ. НЕЗНАЧИТ. ПОВРЕЖДЕНИЯ. РЕЙС СОВЕРШИЛ АВАР. ПОСАДКУ В ЛОС-АНДЖЕЛЕСЕ

СПИСОК ПАССАЖИРОВ И РЕГИСТР ЭКИПАЖА ПРИЛАГ.

К тексту прилагались списки пассажиров и членов экипажа. Кейси прочла список команды:

ДЖОН ЖЕН ЧАНГ, КАПИТАН 5/7/51

ЛЬЮ ЗАН ПИНГ, ВТОРОЙ ПИЛОТ 3/11/59

РИЧАРД ЯНГ, ВТОРОЙ ПИЛОТ 9/9/61

ГЕРХАРД РЕЙМАН, ВТОРОЙ ПИЛОТ 7/23/49

ГЕНРИ МАРХАНД, ИНЖЕНЕР 4/25/69

ТОМАС ЧАНГ, ИНЖЕНЕР 6/29/70

ГАРРИЕТЧАНГ, БОРТПРОВОДНИК 5/12/77

ЛИНДА ЧИНГ, БОРТПРОВОДНИК 5/18/76

НЭНСИ МОРЛИ, БОРТПРОВОДНИК 7/19/75

КЕЙ ЛИАНГ, БОРТПРОВОДНИК 6/4/72

ДЖОН УАЙТ, БОРТПРОВОДНИК 1/30/70

М. В. ЧАНГ, БОРТПРОВОДНИК 4/1/77

ША ЯН ХАО, БОРТПРОВОДНИК 3/13/73

ЙИ ДЖИАО, БОРТПРОВОДНИК 11/18/76

ГАРРИЕТ КИНГ, БОРТПРОВОДНИК 10/10/75

В. ХОИ, БОРТПРОВОДНИК 11/18/76

ЙИ ЧАНГ, БОРТПРОВОДНИК 1/8/74

Экипаж был интернациональный, такие зачастую обслуживают чартерные рейсы. Гонконгские пилоты, как правило, прежде служили в британских Королевских ВВС и отличались высочайшей квалификацией.

Кейси сосчитала фамилии: всего семнадцать человек, из них шестеро пилотов. Иметь на борту такую многочисленную команду не было необходимости; N-22 был рассчитан на экипаж из двух человек – командира и второго пилота. Однако азиатские авиакомпании быстро расширялись и, чтобы дать своим людям дополнительную подготовку, нередко отправляли в полет большие экипажи.

Кейси перевернула страницу. Следующий телекс – от СП в Ванкувере.

ОТ: С. НИЕНТО СП ВАНКУВ

ДЛЯ: К. СИНГЛТОН ГРП/ГКБРБНК

ЭКИПАЖ ТРАНС-ПАСИФИК 545 ПРИБЫЛ РЕЙСОМ ТРА832 ИЗ ЛОС-АНДЖЕЛЕСА В ВАНКУВЕР. ВТОРОЙ ПИЛОТ ЛЬЮ ЗАН ПИНГ ПОКИНУЛ БОРТ. ДОСТАВЛЕН В ВАНКУВЕРСКУЮ КЛИНИКУ ОБЩ. ХИРУРГИИ С ДИАГНОЗОМ ПОВРЕЖД. ЧЕРЕПА, НЕ ЗАМЕЧЕННЫМ РАНЕЕ. КОМАТОЗ. СОСТОЯНИЕ, ПОДРОБНОСТИ НЕИЗВ. ОСТАВШИЕСЯ ЧЛЕНЫ ЭКИПАЖА СЕГОДНЯ ВЫЛЕТЕЛИ В ГНКНГ.

Итак, второй пилот получил серьезные повреждения. Должно быть, он был в хвосте, когда произошел инцидент. Именно его фуражку нашли уборщицы.

Кейси продиктовала текст телекса ванкуверскому СП, предложив при первой возможности опросить пилота. Потом продиктовала телекс гонконгскому СП с просьбой переговорить с капитаном Чангом после его возвращения.

Зазвонил интерком, и голос Нормы произнес:

– С нашим парнем сплошные неясности.

– А в чем дело?

– Я поговорила с Мариной из транспортного. Они не покупали билеты для Ричмана. Его поездки оплачивались из специального фонда компании для зарубежных внештатных сотрудников. Но Марина слышала, что парень ухнул целую пропасть денег.

– Сколько? – спросила Кейси.

– Она не знает. – Норма вздохнула. – Завтра я обедаю с Эвелин из бухгалтерии. Она расскажет все, о чем я попрошу.

– Ладно. Спасибо, Норма.

Кейси вернулась к телексам, лежавшим на столе. Все они касались других дел:

Стив Янг из отдела сертификации ФАВП просил данные испытаний пожаропрочности кресельных подушек, проведенных в прошлом декабре.

Из “Мицубиси” поступил запрос относительно истечения срока службы пятидюймовых видеоэкранов, установленных в салонах первого класса N-22, летающих на американских линиях.

Список поправок, внесенных в руководство по техническому обслуживанию N-20.

Результаты испытаний очков с блоком виртуальной реальности, производство которых должно было начаться через два дня.

Кейси вздохнула и принялась за работу.

Кейси вернулась домой усталая. Без веселого щебета Эллисон дом казался вымершим. Слишком измученная, чтобы стряпать, Кейси вышла на кухню и выпила чашку йогурта. Дверца холодильника была облеплена красочными рисунками дочки. Кейси подумала, не позвонить ли ей, но потом вспомнила, что Эллисон пора ложиться спать, а она не хотела мешать Джиму укладывать дочь.

К тому же ей не хотелось, чтобы Джим решил, будто бы она за ним шпионит. Из-за этого между ними постоянно вспыхивали ссоры. Джиму всегда казалось, что Кейси пытается им управлять.

Она вошла в ванную и пустила воду в душе. Услышав звонок телефона, она выбежала в кухню и взяла трубку.

– Привет, Джим, – заговорила она.

– Не валяй дурака, сучка, – сказал незнакомый голос. – Тебе нужны неприятности – ты их получишь. Мы следим за тобой – и в эту самую минуту тоже!

Послышались короткие гудки. Кейси стояла в кухне с телефоном в руках. Она всегда считала себя выдержанным человеком, но сейчас ее сердце испуганно билось. Она заставила себя сделать глубокий вдох и опустила трубку на аппарат. Она знала, что другим вице-президентам порой звонят по вечерам с угрозами, но с ней это случилось впервые. Кейси еще раз вздохнула, пытаясь отогнать неприятные мысли. Она взяла чашку из-под йогурта, заглянула внутрь и поставила на стол. Внезапно ей пришло на ум, что она одна в доме, а шторы открыты. Она обошла гостиную, опуская шторы. Подойдя к окну у фасада, она выглянула на улицу. В свете уличного фонаря она увидела голубой седан, припаркованный в нескольких метрах от ее дома.

Внутри сидели двое мужчин. За лобовым стеклом отчетливо виднелись их лица. Они внимательно смотрели на Кейси, стоящую у окна.

Проклятие.

Она подошла к входной двери, заперла ее, накинула цепочку и дрожащими непослушными пальцами набрала шифр охранной сигнализации. Потом она выключила свет в гостиной, прижалась спиной к стене и выглянула на улицу.

Мужчины по-прежнему сидели в автомобиле, о чем-то переговариваясь. Кейси увидела, как один из них показывает на ее дом.

Она вернулась в кухню и, порывшись в сумочке, достала газовый баллончик и сняла предохранительную обойму. Свободной рукой она подхватила телефон и, разматывая длинный шнур, отправилась в столовую. Не спуская глаз с мужчин, она позвонила в полицию.

– Полиция Глендейла.

Кейси продиктовала свою фамилию и адрес.

– У моего дома в машине сидят какие-то люди. Они находятся здесь с утра. Только что мне угрожали по телефону.

– Ясно, мэм. Кроме вас в доме кто-нибудь есть?

– Нет. Я одна.

– Хорошо, мэм. Заприте дверь и включите сигнализацию, если она у вас есть. Патрульная машина уже выезжает.

– Поторопитесь, – сказала Кейси.

Мужчины выбрались из автомобиля.

И зашагали к ее дому.

Они были одеты небрежно, в спортивные рубашки и брюки, но выглядели внушительно и зловеще. Приблизившись к дому, они разделились. Один остановился на лужайке, другой пошел вокруг дома. Сердце Кейси было готово выпрыгнуть из груди. Заперла ли она заднюю дверь? Сжимая в кулаке баллончик, она вернулась в кухню, выключила там свет и прошла через спальню к задней двери. Выглянув через ее окошко, увидела мужчину, стоящего в аллее. Он осторожно озирался. Потом повернул лицо к двери, и Кейси, пригнувшись, накинула цепочку.

Она услышала мягкие шаги, приближающиеся к дому, и посмотрела на стену чуть выше своей головы. Там была укреплена клавиатура сигнализации с большой красной кнопкой “тревога”. Если она нажмет эту кнопку, зазвучит сирена. Отпугнет ли она мужчину? Кейси не знала. Где эта чертова полиция? Сколько времени прошло?

Она вдруг поняла, что больше не слышит шагов. Она осторожно приподняла голову, ровно настолько, чтобы выглянуть в нижний угол окна.

Мужчина шагал по аллее, удаляясь от дома. Потом он повернулся и двинулся к улице в обход дома.

Продолжая пригибаться, Кейси торопливо вернулась в столовую. Мужчина, стоявший на лужайке, исчез. Кейси охватила паника. Куда он девался? На лужайке появился второй мужчина. Он окинул дом прищуренным взглядом и отправился к машине. Первый мужчина уже сидел внутри на пассажирском месте. Второй открыл дверцу и сел за руль. Мгновение спустя у багажника седана остановился черно-белый патрульный автомобиль. Казалось, непрошеные гости удивились, но не стали ничего предпринимать. Полицейские осветили их фарами, из машины выбрался патрульный. Несколько секунд он разговаривал с мужчинами в седане, потом те выбрались на улицу. Втроем они поднялись на крыльцо дома.

Кейси услышала звонок и открыла дверь.

– Мэм, ваша фамилия – Синглтон? – спросил молодой патрульный.

– Да, – ответила она.

– Вы работаете в “Нортон Эйркрафт”?

– Да…

– Эти джентльмены из отдела безопасности “Нортона”. Их поставили охранять вас.

– Что?

– Хотите проверить их документы?

– Да, – сказала Кейси. – Хочу.

Полицейский включил фонарь, и двое мужчин протянули Кейси свои бумажники. Она узнала жетоны службы безопасности “Нортона”.

– Просим прощения, мэм, – сказал один из охранников. – Мы думали, вы знаете. Нам ведено каждый час осматривать дом. Вы не возражаете?

– Нет, – отозвалась Кейси. – Ничуть.

– Чем еще могу служить? – спросил полицейский.

Кейси смущенно пробормотала слова благодарности и скрылась в доме.

– Не забудьте запереть дверь, мэм, – вежливо произнес охранник.

– Да, у моего дома тоже стоит машина охраны. Мэри перепугалась до полусмерти. Что происходит, черт возьми? До подписания коллективного договора еще два года!

– Я позвоню Мардеру, – сказала Кейси.

– Вас всех охраняют, – объяснил Мардер. – Как только профсоюзы начинают угрожать кому-нибудь из группы, мы приставляем ко всем телохранителей. Не беспокойся.

– Ты говорил с Брэллом?

– Да, я все ему растолковал. Однако потребуется немало времени, прежде чем мои слова достигнут ушей рабочих. А до той поры за вами будут присматривать.

– Хорошо, – отозвалась Кейси.

– Это всего лишь мера предосторожности, – сказал Мардер. – И ничего более.

– Хорошо.

– Ложись спать, – посоветовал Мардер и дал отбой.