"Тропами карибу" - читать интересную книгу автора (Крайслер Лоис)

Пприбытие эскимосов

Неведомо для нас самих время отсчитывало последние дни целой эпохи в нашей жизни. Пора ледолома быстро приближалась. И вот однажды на льду появились лужи, а назавтра вместо льда мы увидели текущую воду.

Леди любила текущую воду, которой она не видела с сентября прошлого года. Она подолгу задерживалась у воды, ходила в ней взад-вперед, глядя на нее сверху вниз, как на живое существо. Она поднимала лапу и трогала воду, знакомясь с нею. О, это ненасытное волчье любопытство! Приходилось окликать ее, чтобы идти дальше. Она могла не отрываясь смотреть на воду и пять, и десять минут подряд.

На следующий день мы услышали на реке одинокий, словно перекатывающийся взад и вперед, рев — это уже на все лето. Снежная рябь на озере опала.

Ворон, стоявший один— одинешенек на его голубом льду, наклонил голову и напился из лужицы.

Энди привез почту, теперь мы увидим его лишь по окончании ледолома. Он рассказал, что один ДС-3 и одна «Сессна» уже покалечились при посадке на рыхлый лед к югу от хребта, С самолета очень трудно заметить колдобины, когда рулишь по льду.

Прежде чем отбыть, он пролетел с Крисом над дальним концом волчьей тропы, уходящей к Эйприл-Крику. Там были густые заросли ивняка и множество заячьих троп. Это еще более утвердило Криса в предположении, что здесь должно быть волчье логово. Поскольку от нас Энди летел с почтой прямо на Анактувук-Пасс, он обещал, если удастся, сегодня же нанять там эскимоса и тотчас доставить его к нам вместе с собаками. Для поисковой экспедиции на Эйприл-Крик Крису были нужны вьючные собаки.

Вечер прошел весело, впоследствии мы с удовольствием вспоминали о нем.

Мы читали письма и вдруг обнаружили, что Курок и Леди уже вернулись домой с прогулки и лежат на вершине горы. Они махали хвостами, лезли целоваться, приникали к земле в полном волчьем приветствии и улыбались. Затем они дали нам незабываемое представление, а мы смеялись и хлопали в ладоши, поощряя их к веселью.

В этой чисто волчьей игре было много возни. Волки толкались, снисходительно похлопывали друг друга хвостами по спине, клали лапу на шею друг другу. Но главным в ней были прыжки. Леди прыгала вбок на целых шесть футов. Она прыгала вертикально, по-кошачьи выгибая спину. Она крутилась в воздухе так, словно ее передние лапы покоились на невидимом вращающемся диске. Потом она ложилась на землю и снизу вверх заглядывала в глаза Курку, обняв его лапами за шею. Белки ее глаз сверкали, когда она озоровато косилась на него, кончик носа пуговкой выглядывал между поднятыми губами.

Волки не были голодны, но Леди все же вопрошающе подошла к запасному входу, и Крис дал каждому по куску сушеной рыбы; это был скорее символический жест, чем кормежка. Уходя от Криса с куском рыбы в зубах, Леди взглянула на него снизу вверх ясными, серьезными глазами. Это был пустяк, но он произвел на нас глубокое впечатление.

Именно пустяки, игра пустяками и делают волков та кими симпатичными, — сказал Крис, меж тем как волки за прятывали рыбу. — Они очень милые твари.

У них очень развито чувство… — Я запнулась, подыски вая определение для какой-то совершенно несобачьей, чисто волчьей стороны их натуры.

Отношений, — сказал Крис.

Наутро, встав в пять часов, чтобы выйти вместе с ними в обычное для них время, он был очень разочарован, увидев, что их уже нет. Он вышел в шесть, захватив с собой кинокамеру.

Около десяти утра Леди пришла домой одна, и это не предвещало ничего хорошего. Раньше она никогда не возвращалась одна. К тому же она была ужасно взвинчена. Второй раз в жизни она «заговорила», глядя мне в лицо и без конца повторяя свое «оу— воу». Она была так расстроена, что я не пошла в барак, а осталась на воле утешать ее.

К полудню явился Крис и озабоченно оглядел окрестности. «Курок дома?»

— спросил он и молча выслушал мой ответ. «Два эскимоса, — сказал он, добрались до нас и вскоре пожалуют к нам завтракать. Сейчас они ставят палатку у реки».

Я увидела братьев Джонаса и Джека Ахгук за завтраком. После наших пилотов это были первые люди, посетившие нас на стоянке в тундре. Они выехали из Анактувук-Пасс на санной упряжке в десять собак накануне вечером, через час после того, как там приземлился Энди. Они гнали всю ночь и только что добрались до нас; снег быстро таял, это и заставило их торопиться. Там, где было возможно, они ехали по замерзшим руслам рек, но часть пути пришлось проделать прямо по голой тундре.

Они были из племени нунамиутов, или «охотников на оленей»; люди этого племени выше среднего роста большинства эскимосов, хотя и не достигают среднего роста белых. Нунамиуты, представленные полдюжиной семейств, единственные эскимосы, живущие на водоразделе хребта Брукса и севернее его.

Это одна из двух последних групп кочевников, уцелевших в Северной Америке.

Теперь они сосредоточились у крошечного, недавно учрежденного почтового отделения в горном проходе Анактувук.

От каменного века нунамиуты быстро переходят к нашему веку торговли по почте. До недавних пор нунамиуты одевались в оленьи шкуры, из них же делали свои жилища и питались исключительно олениной. В высшей степени надуманное мероприятие — установление системы вознаграждений за убитых волков обеспечило им денежный доход, и теперь они предпочитают брезентовые палатки и «магазинные малицы» на искусственном меху.

Джонас, старший из братьев, был хрупкий, спокойный, вежливый молодой человек, отесанный, как можно предположить, восемью годами работы на железной дороге в Фэрбенксе. Эскимосы для цивилизации — неквалифицированная рабочая сила, какими бы искусными и ловкими они ни были в своем естественном окружении.

Джек, младший брат, был силен, проворен, заносчив и горд. У него был юный победительный взгляд, неубранные черные волосы, его темное лицо смотрело прямо на солнце. Оба брата держались с достоинством и в то же время очень предупредительно, что свидетельствовало об их желании все исполнить как следует и хорошо зарекомендовать себя.

Лишь после того как они ушли спать в свою палатку, Крис рассказал мне о случившемся.

Бродя в горах выше по Истер-Крику, он услышал с реки три выстрела и, поспешно спустившись вниз, встретил эскимосов. Он спросил, не убили ли они волка. Они ответили, что стреляли по оленю, но промахнулись. У них в санях были капканы на волков, хотя Крис особо оговорил через Энди, что не может быть и речи об убийстве каких бы то ни было животных в непосредственной близости от лагеря, за исключением оленей на мясо для собак. Оба эскимоса были явно поражены, узнав, что наши волки могут бродить так далеко от места стоянки.

Мы нимало не сомневались в том, что произошло.

Мне так хочется взять Курка и Леди домой, в Штаты, — сказала я. — У нас достаточно места, мы могли бы по строить для них загон на два акра.

После тундры для них там не жизнь, — ответил Крис. — Дело не в месте, а во всей этой штуке… Куропатки, олени, суслики. Они— то и делают тундру их домом.

Он решил сходить туда, где прозвучали выстрелы, найти тело Курка либо, если он ранен, избавить его от лишних мучений.

— Можно мне пойти с тобой?

— Нет. Не надо, Лоис. (Я плакала.) Иди в барак, почитай что-нибудь.

Он вернулся домой к девяти. Ничего конкретного установить не удалось.

Следующий день был жуткий. Леди все время стонала с паузами в несколько минут. Ее жалобный крик почти ничем не отличался от протяжного «ооо-о!», который издает женщина в глубоком горе. Он начинался где— то в среднем диапазоне женского голоса и замирал в муке, разрывая мое сердце. Я слышала его даже тогда, когда Леди молчала.

Вечером эскимосы отправились искать поблизости волчье логово с ружьями, «потренироваться в стрельбе по цели!». Я была до того взвинчена, что не могла даже слышать об этом.

— Не с кем поговорить, некуда убежать, — сказал Крис. — Наедине со своим горем.

Ночью, только я собралась встать и принять секонал, перед бараком раздался тихий вой. Крис легким, спокойным голосом сказал:

— Лоис! Это Курок!

Я так и выкатилась из кровати в тундру, в сумрачный полусвет.

Бледно— желтый невероятный, как привидение, зверь предстал моим глазам, темноглазый, красивый и уверенный в себе. Его мех, до текучести гладко расчесанный ветрами, реками и кустами, был сродни самой неуловимости стихии — сродни ветру и свету над тундрой. Дрожа от холода, я кинулась ласкать его.

Он завыл, зовя Леди, которая, насколько мы знали, безуспешно обхаживала собак внизу у палатки, и был поражен, когда свора ответила ему. Но он продолжал лежать, настороженный, сохраняя самообладание, бодрствующий.

Мы вернулись в барак веселые и впервые после прибытия эскимосов заснули крепким сном. Все случившееся мы объяснили себе так: Курок и Леди были с дикими волками, выстрел обратил стаю в бегство, и Курок по чистой случайности побежал со стаей в одну сторону, а Леди — в другую.

Десять собачек со свернутыми колечком хвостами, все как на подбор (но они не были подобраны специально, как в показных городских упряжках), съедали оленя за пять дней. Братья начали заготовлять оленину. Когда на следующее утро мы спустились к их палатке, Джек запрягал собак, чтобы поехать за первым убитым ими оленем. Курок и Леди, сопровождавшие нас, держались на почтительном расстоянии. Следуя за Крисом и Джеком, они пробежались до того места, где лежал олень. Как рассказывал Крис, Джек прекрасно ориентировался и всегда знал, где он находится.

Оленью тушу бросили возле палатки. Сидевшие на привязи собаки не могли до нее добраться. Но в ту же ночь тушу «нашел» Курок, и отныне это было «его мясо». Раз мы даже видели, как он с трудом взбирался на отдаленную горную гряду, неся в зубах олений окорок, чтобы запрятать его подальше от опасного места, от всех этих собак.

Когда на следующий день мы спустились вниз с кинокамерой, Джек запрягал собак, чтобы привезти второго оленя. Собак заводили в постромки; они оказывались рядом с тушей первого оленя и таким образом кормились.

Курка обуяла безумная жадность: собаки ели «его» мясо! В каждом псе он видел теперь своего личного врага. Когда упряжка тронулась, Курок завыл, затявкал и припал к земле, готовясь броситься на собак.

— Принеси хворостин! — крикнул мне Крис, преграждая волку путь к упряжке.

Я сбегала за сухими ивовыми лозинами.

— Это невозможно, — сказала я. — Давай лучше будем носить мясо собакам на своих плечах.

Испуганный погонщик придерживал собак, чтобы мы поспевали за упряжкой.

Курок издавал странные, свирепые взвой. Снова и снова он ходил кругами, уклоняясь от нас и порываясь кинуться на собак. Мы побежали ему наперерез.

Его глаза встретились с моими, он смерил взглядом меня, мой ивовый прут.

Собак снова привязали у палатки. Мы с Крисом стали на страже, бросая друг на друга отчаянные взгляды. Казалось, волков можно было только убить.

— Спроси у эскимосов, нет ли у них веревки, — сказал Крис.

Я поняла, что он хочет попытаться спасти волкам жизнь — отвести Курка домой. Я принесла веревку и подала ее Крису. Я должна была молчать. Если б я поколебала его мужество, волк почуял бы, что Крис боится его.

И вот началась необычная, неравная борьба. С одной стороны человек, вооруженный лишь любовью к животному, с другой — обезумевший взрослый волк, убийца, который легко может охватить раскрытой пастью половину оленьей шеи.

Волк уклонялся от встречи, Крис наступал. В конце концов ему удалось схватить Курка. Волк зарычал и хотел укусить Криса за руку, но в этот момент веревка легко и быстро охватила его шею. Крис стянул веревку на загривке волка, лишив его возможности кусаться. Теперь Крис не мог ни ослабить хватку, чтобы завязать узел, ни отстраниться от волка, иначе он бросился бы на него.

Держа Курка таким образом, Крис терпеливо повел его по тундре, где голой, где еще покрытой снегом. Он говорил с ним своим всегдашним простецким тоном и отгонял от него Леди, игриво кусавшую его. Он выжидал, если волк упирался и ни в какую не хотел идти дальше.

В конце концов Крис затащил— таки Курка на Столовую гору. Я побежала за мясом.

— Иди в загон! — сказал он. — Заходи с мясом в загон.

Волки последовали за мной.

Когда мы вошли вдвоем в барак, Крис подступил ко мне, его плечи упали, и он с минуту стоял, обняв меня.

— Курок так злобится на собак! — сказал он. — Его серд чишко просто кровью обливается, когда он видит, как они едят его мясо. Если б я догадался бросить ему кусочек, быть может, он бы и успокоился. — И, глядя на меня светлым, сосредоточенным взглядом, серьезно добавил:— Курок не хотел кусать меня. Да мне все равно, если б и укусил. Он просто запугивал меня. Думаю, что запугивал. А впрочем, не знаю.

Он был прав. В последнее время Курок был довольно покладист. Он убрал когти. Отныне я всецело доверяла волкам. Если Леди рычала на меня, я обнимала ее. Завеса таинственности полностью поднялась. Мы чувствовали, что знаем наших волков до укромнейших уголков их души и что ни в одной клеточке своего существа они не затаят против нас вражды, если не считать вполне понятных случаев, когда над ними совершается насилие.

В ту же ночь волки сбежали из загона. Но их волнение уже улеглось. Они не только настроились на миролюбивый лад, но даже пытались завоевать расположение собак, как делали это на мысе Барроу. Волки любят собак. Но эти собаки отнеслись к ним враждебно, вероятно потому, что их хозяева боялись волков: эскимосы закидали волков камнями.

Это привело к любопытному открытию. Оказывается, Курок и Леди, наблюдая людей, делали обобщения! Сперва они предположили, что все люди подобно нам дружески расположены к ним. Но после того как их забросали камнями, волки стали осторожны и с нами, и с эскимосами. По-видимому, теперь все люди в их представлении были животными, которые бросаются камнями. Нам потребовалось несколько дней, чтобы внушить им понятие «некоторые»: лишь некоторые люди дружески расположены к ним.

В эскимосах Криса смущало одно.

— Уж очень чудно они стреляют, — говорил он. — Точно бросаются камнями в стадо, не целясь в какое-нибудь одно животное.

Они часто поднимали дикую пальбу еще задолго до того, как олени приблизятся, хотя животные шли по строго определенному пути — пути миграции, пролегавшему между Столовой горой и палаткой, причем ветер дул от оленей, и они не могли учуять людей.

Олени— самцы появлялись в тундре утром, с востока, подсвеченные сзади солнцем. Они смотрели на палатку, в которой спали эскимосы, и щипали лишайник. Они обгоняли друг друга в пределах стада, в котором царила своя внутренняя атмосфера безопасности, создаваемая их совместным существованием; окутанные ею, как облаком, они настороженно передвигались по тундре, добыча всему: жаре, против которой они были совершенно бессильны, холоду, оводам.

Собаки подымали вой, олени отступали. Но когда страх рассеивался, они пытались вернуться на свой маршрут. И тут проснувшиеся эскимосы принимались палить в них. Случалось, один или два оленя падали, потом с трудом поднимались и, ковыляя, уходили. Эскимосы даже не давали себе труда догнать и добить их.

Беспорядочная стрельба, безразличие к раненым животным претили Крису, и он взялся сам обеспечивать людей и собак мясом. В свое время он был превосходным охотником, но давно уже отошел от этого дела, как часто бывает с людьми, которые долго живут на лоне дикой природы и по-настоящему наблюдают животных.

Нетрудно понять, что Джек и Джонас убивали животных и гордились этим не по злонравию, а в силу причин чисто исторического порядка. Эскимосы не убивали животных сверх меры и не выходили из равновесия со своим окружением, пока не пришли белые. Эскимосы охотились весьма ловко и умело, но лишь с помощью своих самодельных орудий. Теперь же они в избытке вооружены оружием белого человека, но по-прежнему сохраняют императив человека каменного века — убивать несмотря ни на что.

Разумеется, так устроено и большинство белых. Но у белых установлены некоторые разумные ограничения на пользование оружием.

До недавнего времени было и еще одно существенное различие между белыми и эскимосами. Речь идет уже не об отношении к диким животным, а о том, что эскимосы проводят в тундре все двенадцать месяцев в году и, будучи «вооружены» собачьими упряжками, обладают поистине поразительной мобильностью. Однако с вторжением в Арктику военной организации — системы дальнего обнаружения, белые тоже стали проводить в тундре двенадцать месяцев в году. Подобно эскимосам они тоже слепо уничтожают животных в силу того, что их мышление, если можно так выразиться, внезапно оказалось на доисторическом уровне, ибо они не сознают, что убийство животных теперь облегчено новыми средствами передвижения — геликоптерами и легкими самолетами.