"Гильотина в подарок" - читать интересную книгу автора (Ковалев Анатолий)ГЛАВА ПЕРВАЯАнтон Полежаев долго не мог прийти в себя и произнести хоть слово. Он стоял как вкопанный и не верил собственным глазам. Если бы полчаса назад, когда он загорал на лужайке Измайловского парка, жадно ловя капризные лучи уходящего лета, какой-нибудь кудесник или на худой конец астролог предсказал ему эту встречу, он бы рассмеялся тому в лицо. Он бы поднял на смех любого, потому что это невозможно. Никогда. Она тоже молчала, забившись в угол лестничной клетки. Маленький звереныш с неизменной челкой светлых волос и вечным укором в круглых черных глазах. Она попыталась улыбнуться, но вместо этого расплакалась. – Ва-ася? – чуть ли не пропел он от удивления, но тут же спохватился: ведь прошло много лет с тех пор, как он ее так называл. – Василина? Ты – в Москве? Откуда? Как нашла меня? Полежаев осыпал ее вопросами, но женщина словно онемела, только слезы катились по щекам. – Что же мы тут стоим? – наконец догадался Антон. – Пойдем ко мне. – Ты один живешь? – Она испуганно отдернула руку, когда он попробовал к ней прикоснуться. Ему ли было не понять всей глубины, всей подоплеки этого страха? – Один, – усмехнулся Антон. – С женой я развелся. – Знаю, но… – Никаких «но». Пойдем, – приказал он строго и взял ее за руку. В тесной прихожей своей квартиры он прозрел окончательно. – Так ты не поднималась ко мне? Поджидала на площадке? Ласковость его взгляда не была поддельной. Он радовался неожиданной встрече как ребенок. Порывистым движением притянул ее к себе. – Ну, здравствуй! – Не надо, Антон, – отстранилась Василина. – Прошу тебя… Я совсем отвыкла… – Прости… Они прошли в небольшую светлую комнату почти без мебели (круглый стеклянный столик, три стула и куча книг по полу), служившую ему гостиной. Тут, при дневном свете, он увидел, как она изменилась. Прошедшие годы, видимо, были к ней безжалостны. Появились морщины, и Василина не старалась их скрыть. Антон посмеялся в душе над собой. Когда-то он мучился угрызениями совести, что связался с малолеткой. Шесть лет разницы в возрасте казались ему тогда пропастью. Теперь перед ним сидела женщина, которая выглядела так, словно была ему ровесницей. «Да чего греха таить, – признался он себе, – я теперь – моложе!» – Сколько же лет мы не виделись? – спросил Полежаев, лишь бы с чего-то начать, хотя искомая цифра давно высветилась в его сознании. Она внимательно оглядела комнату и подытожила: – А у тебя – небогато. – Я и не претендую на звание богача. – Все-таки знаменитость! – В ее голосе прозвучала ирония. – Разве? – Он добродушно улыбнулся, будто не уловил злой нотки. – По телевизору показывают. – Было один раз, – скромно признался Антон. – В рекламных целях. Надо мелькать, чтобы тебя покупали. – Знаешь, а я ведь читала все твои романы. – Раньше ты не увлекалась криминальным жанром. – Ты тоже. – Она скривила рот в усмешке. Он хотел сказать: «И еще, раньше ты не была такой язвой!» – но сдержался. – Этот твой герой. Частный детектив… Как его?.. А впрочем, не важно. Он симпатичный парень. Только таких не бывает. Перевелись. – Ты приехала, чтобы обсудить мое творчество? Стоило проделывать такой длинный путь? – Путь был короткий. – Она при этом как-то неестественно съежилась, словно кто-то невидимый занес над ней кулак. – Я уже третий год живу в Москве. Всего, как оказалось, в сорока минутах езды на метро. – И ты до сих пор не дала о себе знать? – Зачем? Прошло восемь лет. Ты сказал когда-то: «Время лечит». Меня, правда, оно в основном калечило, но приехать к тебе или позвонить означало бы сдаться. – И ты сдалась? – Не совсем. Просто у меня никого нет в этом городе. В этом вертепе. А мне в последние дни очень тяжело. – Василина пристально посмотрела на него, видно, тоже оценивала, насколько он изменился. Полежаев относился к тому типу мужчин, мода на которых давно прошла. Он был похож на героя-любовника из давнего, еще немого фильма. Невысок и даже полноват, с мягкими чертами лица, с глазами лучистыми, с губами припухлыми. Не хватало только пышных усов. Одним словом, седеющий шатен, но по-прежнему молодой человек. – Что-то случилось? – наконец-то понял Антон. «А я принял ее слезы на лестничной площадке за слезы счастья после долгой разлуки! Вот балбес! Психолог! Знаток человеческой души, твою мать!» – Случилось такое, что я даже позвонила по твоему старому телефону. – Туда? – Представь себе. Я, конечно, давно поняла, что ты живешь в Москве, но адреса у меня не было. Позвонив, я узнала, что ты развелся. – Ты разговаривала с ней? – В первый раз мне ответила молоденькая девушка. Я поняла, что это твоя дочь. Ей, кажется, уже пятнадцать лет? О Господи! Как летит время! Она сказала, что мамы дома нет, есть только бабушка. Я сразу не сообразила, что твоя мама живет в одной квартире с твоей бывшей женой, а потом вспомнила, как ты уезжал на похороны тещи. Я перезвонила. – Значит, ты говорила с моей матерью? – Да. Я не стала от нее ничего скрывать. Представилась твоей давнишней подругой. Она дала мне твой нынешний адрес и телефон. – Почему не позвонила? – У меня с некоторых пор аллергия на телефон. – Понятно. Ты решила сначала посмотреть, с кем я живу, чтобы не нарваться на скандал. Разумно. – Не совсем так. Прежде всего я хотела посмотреть на тебя. – Не понял. – Сейчас поймешь. – Она перевела дыхание. – У тебя ничего нет выпить? – Прости. Я так ошарашен твоим появлением, что не могу прийти в себя. Что ты пьешь? – Что-нибудь покрепче, если можно. – Текила тебя устроит? – Мне все равно. Он принес начатую бутылку и наполнил две рюмки. – За встречу? Василина пожала плечами и опрокинула рюмку, закусив подоспевшим на блюдечке яблоком. Антон же выпил на заморский манер, мелкими глотками. Потом она закурила. Теперь он видел, как ей тяжело. Терпеливо молчал, ожидая ее рассказа. Он по-другому представлял себе эту встречу. «Бон джорно[1], Вася! Ком са ва? [2]». Она всегда ему напоминала итальянскую актрису Джульетту Мазину, и Полежаев любил обращаться к ней, перемешивая итальянские слова с французскими. Это ее бесило, а его забавляло. Переехав в столицу, он вскоре и думать забыл о Василине. Лишь время от времени вспоминал маленького звереныша, с которым провел много сладостных часов, но ощущения с годами притупляются. Антону уже не верилось, что это было с ним. – Два дня назад пропал мой муж, – сообщила она дрожащим голосом. – Игорь? Василина покачала головой. – С Игорем я давно развелась. Моего второго мужа зовут Леонидом. – Я совсем о тебе ничего не знаю. – Леонид Шведенко. Наверно, слышал? Довольно известный журналист. – Она опять пристально посмотрела на Полежаева, будто в чем-то подозревала. – Я не читаю газет, – признался Антон. – В них столько грязи! – Грязь повсюду. Он в основном писал об организованной преступности. Несколько раз выступил с настоящим разоблачительным материалом. Ему угрожали. Полгода назад в нашу машину подложили бомбу, но все обошлось. Отделались легкими царапинами. Я его умоляла оставить в покое этих подонков. Разве не ясно, что рано или поздно они доберутся до нас? Он меня не слушал. Одержимый! Четыре года назад, когда мы только познакомились, мне даже импонировала эта его одержимость. Дура была! Он тогда приехал в наш мафиозный город – но не отдыхать. А возвратившись в Москву, написал о том, о чем у нас все молчали. Как не влюбиться в такого? В прошлом месяце я заявила, что уезжаю к маме. Леня предложил другой вариант: я остаюсь в Москве, а он перебирается на квартиру к другу, к некоему Робу, фотографу. Если честно, я этого друга терпеть не могу! Такой слащавый, и глазки маленькие, сальные! У него в городе несколько квартир. Он их сдает. Леня сказал, что Роб его поселит бесплатно. Только я этому не верила и не верю! Муж пообещал, что попробует переменить род своей деятельности, но своих планов он мне не открыл. «Поживем – увидим, лишь бы ты была где-то рядом». Вот так вот. Налей мне еще! – попросила она Антона. – И вы не виделись с тех пор? – Как бы не так! – воскликнула она после очередной порции текилы. – Виделись чуть ли не каждый день! Ведь мы работаем в одной газете. – Ты работаешь в газете? Вот новость! А мечтала стать учительницей литературы! – К черту все эти детские фантазии! Да, работаю в газете. Корректором. Получаю гроши. И что дальше? – В ее тоне звучала агрессия обиженного жизнью человека, так хорошо знакомая Полежаеву. – Кроме того, он оставил мне ключ от своей новой квартиры: мол, приходи, когда соскучишься. – И ты приходила? – А как ты думаешь? Я ведь не фригидная. – Почему в таком случае ты не предложила ему вернуться? Какой смысл в таком раскладе? – Смысл? Я боялась! Понимаешь? Боялась с ним жить! И, как видишь, не зря! Его нигде нет! Ни дома, ни на работе! Нигде! – В милицию ты обращалась? – Он думал, что утихомирит спокойным вопросом о милиции начавшуюся истерику. – Они мне сказали: «Подождите еще. Прошло мало времени. Может быть, ваш муж просто загулял». Они палец о палец не ударят. Леонид их тоже не щадил. Видел бы ты, как перекосились их рожи, когда я назвала его фамилию! – Успокойся. – Он взял ее за руку. Она опять посмотрела на Антона с недоверием, зло. Теперь он понимал, что это была именно злость. Снова выпила. – Поговорим о тебе, – вдруг предложила она. – Обо мне? – Да. Я приехала не для того, чтобы ты мне посочувствовал. Ты мне должен кое-что объяснить. Накануне своего исчезновения Леонид звонил, но я пришла домой поздно. Было много работы. Утром я его только мельком видела в издательстве. Он показался мне невыспавшимся. Короче, на автоответчике было записано следующее: «Жаль, что не застал тебя. Очень хотел услышать твой голос. В ближайшие дни не звони и не приходи ко мне. Так надо. Потом все объясню. Целую. Обнимаю. Передавай привет Полежаеву! Шутка». – Она невесело рассмеялась. – Удивлен? – Признаться – да. – Я сама во всем виновата. Я ведь часто ставила тебя в пример Лене. Вот, говорила, человек: и денег много зарабатывает, и не ходит по лезвию ножа. – Он знал, что ты была моей любовницей? – Я не могла утаить, когда купила первую твою книгу. Радовалась. Гордилась. Это произошло сразу после нашей свадьбы. Он страшно ревновал, но врожденная интеллигентность не позволила ему наложить табу на чтение твоих книг. А когда увидел тебя по телевизору, то весь вечер со мной не разговаривал. – Зря ты так, – нахмурился Антон, хотя сообщение доставило ему удовольствие. – Сама знаю, что зря! – отрезала Василина. – Этому привету через автоответчик я не придала особого значения. Он и раньше подозревал, что я могу тебя разыскать, и тогда наша связь восстановится. Грустно шутил всегда по этому поводу. И на этот раз он сказал: «Шутка!» – и рассмеялся. Сегодня утром, после того как Леня второй день не вышел на работу, я отпросилась, чтобы съездить на ту квартиру. – Ты была там, несмотря на то, что он просил не приезжать? – Именно так. – Бутылка с текилой опустела. – Во дворе его дома я обнаружила нашу машину. А он без нее вообще не передвигался, разве что в булочную пешком ходил. Я как увидела ее, мне сразу дурно стало. Ведь я сегодня всю ночь звонила ему домой. Никто трубку не брал. Можешь представить мое состояние. Я думала, что обнаружу в квартире труп. Входная дверь была заперта. Это показалось странным. Убийца не станет возиться с замком. – Там никого не было? Может, он и вправду загулял? – В квартире царил беспорядок. Леня этого не терпит. – Всякое бывает в жизни. – Нет, – твердо заявила она, – такого не может быть. Осколки разбитой посуды на полу, обрывки газет, с окна содрана штора. Похоже, там была драка, или обыск, или то и другое вместе. – Черт! Действительно! Почему-то он не верил в исчезновение ее мужа, пока Василина не описала картину погрома. – А вот что я нашла у него на письменном столе. – Она полезла в сумочку и выудила оттуда свернутый вчетверо листок бумаги. Антон бережно развернул его и прочитал набранный на компьютере текст: «Балкон. Двенадцатый этаж. Июнь. Раннее утро. Только-только начинает светать. Над соседним домом повисла луна. Двое, мужчина и женщина, совершенно голые после бурной ночи, стоят на балконе и наслаждаются пением птиц. Они зачарованы зрелищем луны – огромный желтый шар на фоне розовеющего неба. Райская идиллия. Как вновь не предаться любви? Прямо тут, среди пения птиц. Она цепляется руками за перила. Нагибается. Он пристраивается сзади. Миг блаженства вот-вот наступит. Он поднимает глаза к небу. То ли хочет поблагодарить Бога, то ли вновь насладиться торжественным зрелищем. Луна уже только наполовину торчит из-за крыши соседнего дома. Луна – это фокус. Она отвлекает. Она не дает увидеть снайпера, засевшего на чердаке соседнего дома. У снайпера ружье с оптическим прицелом да еще с глушителем. Выстрел напоминает хлопок при неосторожном откупоривании шампанского. Пуля попадает мужчине в левый глаз. Последняя вспышка сознания: „Меня убила луна!“ Капли горячей крови падают женщине на спину. В отличие от своего партнера она в курсе всего происходящего. Она испытывает дикий оргазм. Мужчина валится навзничь. Потом она впускает в квартиру того, с чердака. Они заодно. Они перерыли весь дом. Выпотрошили книги. Содрали обои. Подняли паркет. Что они ищут? Понять невозможно. «Когда ты видела ее в последний раз?» – спрашивает чердачный фокусник. «Сегодня ночью. Он мне дважды показывал. Я просила еще, еще!..» У женщины истерика. Она корчится на полу. А за окнами ночь. Труп с вытекшим глазом стоит на балконе. Смотрит на них через стекло. Улыбается». – Что за галиматья! – воскликнул Антон. – Ты внизу посмотри! – подсказала Василина. Внизу была сделана приписка карандашом: «А. Б. Полежаев? Нарочно не придумаешь!» – В чем дело? – возмутился А. Б. Полежаев. – Это не мой текст! Ничего подобного я никогда не писал! – А теперь представь мое удивление. Может, и это тоже шутка! – Прости, но, по-моему, твой муж сошел с ума на почве ревности! – Теперь ты понимаешь, почему я здесь? Я хочу найти всему этому объяснение. Он произносит перед исчезновением твою фамилию. Он пишет твою фамилию. Зачем? – Иди к черту! Он сумасшедший! Сидит сейчас в какой-нибудь психушке и царапает что-нибудь вроде этого «балкона». Постой-ка! – Он еще раз взглянул на прочитанный текст. – Это мне напоминает… Да-да. Только уж больно вычурно. Так пишут девицы в своих альбомах. Мы называем это капустой. Набросок романа. Событийный ряд. Я, например, обхожусь без этого, хотя раньше… – Ты хочешь сказать, что Леня… – …внял твоим мольбам и взялся за роман. Любовно-криминальный, да еще с ужасами! Это и есть новый род его деятельности. Поздравляю! Только при чем тут я? При чем тут «нарочно не придумаешь»? – Мне почему-то показалось, что он описывает реальный случай. – С улыбающимся трупом? – Это аллегория. – Это галиматья, Вася! Прости, опять забылся. – Ничего страшного. Даже приятно. Напоминает беззаботное прошлое. – Она улыбнулась ему, и перед этой улыбкой сквозь слезы он был безоружен. – А вот погром у него в квартире – это серьезно. – Полежаев потер пальцами лоб и предложил: – Хочешь, позвоню симпатичному герою? – Кому это? – Тому самому. Из тех, что «уже перевелись». – Частному детективу? Как его?.. – Не вспоминай. Все равно у него другая фамилия. Так звонить? – Я буду тебе очень благодарна, Антоша! – взмолилась она. – Потому что на милицию никакой надежды! – Тогда – иду! Дома Еремина не оказалось, а в сыскном бюро молоденькая секретарша попросила подождать несколько минут, пока начальник закончит разговор с клиентом. В трубке заиграло что-то до неприличия знакомое. Кажется, из «Щелкунчика». Полежаев переминался с ноги на ногу и все думал о прочитанном тексте. Балкон. Снайпер на чердаке. Что-то подобное на самом деле было. Надо будет спросить у Еремина. Он знает. У него целая картотека киллеров. Наших и зарубежных. Сам хвастался. Музыка вдруг прервалась, и он услышал знакомое приветствие: – Антоша – враг дебоша! Здорово, Чехонте! Как животик? – Животик у меня в норме, Костян, а вот с головой… – Что такое? – Ты скоро освободишься? – Я уже свободен. Полежаев только начал рассказывать о пропавшем журналисте, как Еремин его перебил: – Не лез бы ты в эти дела, Антоша. – Ты думаешь, дело настолько серьезно? – Я слышал об этом Шведенко. – Еремин тяжело вздохнул в трубку и продолжил: – Он здорово насолил одному дяденьке. – Ты со мной разговариваешь, как с воспитанником детского сада! – возмутился Антон. – Борщ он ему, что ли, пересолил? Говори конкретней. – По телефону не могу. – Вот, здрасьте! – Послушай, чего ты от меня хочешь? – напрямую спросил детектив. – Хочу, чтобы ты помог бедной женщине. К тому же я сам в этом заинтересован. Она нашла на столе мужа прелюбопытную бумажку. Похоже на набросок романа. Случай, описанный там, мне показался знакомым. – И все? Тебя разобрало, что кто-то еще пишет романы? – Нет. – Антон не желал особенно распространяться о своей старой связи с Василиной и решил зацепить следователя с другого боку. – На той самой бумажке, – трагическим голосом произнес он, – карандашом написана моя фамилия с инициалами. – Так, – после некоторой паузы вновь прорезался Еремин. – Ты меня нанимаешь или она? – озадачил он Полежаева вопросом. – Я, наверно… – Что значит «наверно»? Я стою очень дорого, Антоша. Сто баксов в сутки. – Прямо как эта… – Ладно тебе, юморист! Так что? Не по карману я твоей знакомой? – При чем тут она? Я нанимаю, – твердо заявил писатель. – Смотри, а то останешься без штанов! – Спасибо, что заботишься обо мне, – поблагодарил Полежаев и подумал: «А я совсем забыл, что мы перешли на рыночные отношения не только в государстве, но и в дружбе, и даже в любви! Расстегивай портмоне, лопух! И нечего взывать к атрофированным понятиям!» – Пусть твоя знакомая оставит ключ от квартиры, из которой пропал журналист, – уже давал распоряжения Еремин, – а сама пусть едет домой. Скажи ей, что мне нужна подборка его статей. Вечером я к ней заеду. И еще. Пусть оставит телефончик того дружка-фотографа, который сдавал Шведенко квартиру. Буду у тебя примерно через час. Все. – Деловая колбаса! – бросил в сердцах Антон, когда в трубке раздались гудки. – А ты, Вася, права! – крикнул он ей из кухни. – Перевелись симпатичные герои! Она не ответила. В гостиной он обнаружил только ее сумочку на стуле да пустую бутылку из-под текилы на столе. Другая комната, служившая Полежаеву одновременно и спальней, и кабинетом, была наполнена ароматом ее духов и детским сопением. Василина спала в одежде на его незаправленной кровати. – Ладно хоть обувь догадалась снять, – проворчал писатель, обратив при этом внимание на стоптанные каблуки ее туфель. – А нога у нее за эти годы не выросла. Все тот же тридцать пятый размер. …Он сел рядом в кресло. Закрыл глаза. Запах сирени, обыкновенный запах сирени забил все остальные запахи вокруг. – Во дела! Откуда у меня на столе сирень? – Будто не знаете! – подмигнул чей-то водянистый глаз. – Не знаю. – Он явно кривил душой. Просто хотел выведать, насколько осведомлены остальные. – Брось дурака валять, Антон! – улыбнулся чей-то рот, лишенный переднего верхнего зуба. – Думаете, мы без глаз? – сверкнули чьи-то очки, отразив солнечный луч. Капризная память высветила лишь детали, а лица погрузила в туман. Он помнил только, что сидел за столом в учительской и невольно улыбался солнышку. Наверно, это было счастье. Что может ощущать молодой мужчина, пусть женатый, носящий гордое звание отца, когда вдруг понимает, что юное, хрупкое создание влюбилось в него? И это видят все вокруг. И все ему завидуют. – Зачем ты это делаешь? Длинный узкий коридор, соединяющий административную часть педучилища с учебной, обезлюдел. Она так вжалась в стену, что ему стало страшно за нее. Именно страшно. Маленький загнанный звереныш с черными испуганными глазками. – Просто так. В этом году много сирени. Иду утром в училище и рву на ходу. А вы разве не любите сирень? – Люблю. – Правда? Любите? – Она залилась краской, будто речь шла вовсе не о сирени. Ведь она сама спровоцировала его. Добилась этого долгожданного слова и чуть не запрыгала от счастья. – Только, пожалуйста, больше не надо. Хорошо? – Почему, Антон Борисович? Разве я не могу это сделать для любимого преподавателя? В педучилище он работал первый год, по распределению, после университета. Он пользовался вниманием со стороны девиц. «Какой красавчик!» – услышал однажды за спиной. Они ему приветливо улыбались. Он им тоже отвечал улыбкой. Он не выделял никого конкретно. Они нравились ему в массе. Какая-нибудь волновалась у доски, и он наблюдал, как вздымается грудь. Ему это нравилось, но не более того. Он и не помышлял, что кто-то из его учениц может «это сделать для любимого преподавателя». Он любил жену, дочку. Изменить жене? Это безнравственно, непорядочно, наконец – пошло! И вовсе она ему не нравится, эта пигалица на тонких ножках! В ней столько кокетства! Фи! Подумаешь, похожа на Джульетту Мазину! Тоже мне секс-бомба! Он предпочел бы Софи Лорен! – Видишь ли, скоро сессия. И эти цветы… Их могут не так понять… – Теперь была его очередь волноваться и заливаться краской. – Но вы-то все правильно понимаете? – Да-а? – Ничего более идиотского ему не пришло в голову в тот миг. – Да-да, все правильно понимаете, – зашептала она скороговоркой. – Я вас люблю, Антон Борисович. Давно. Очень давно. – Тебе так кажется! – Он испуганно озирался по сторонам. Он хотел заткнуть ей рот. Что она себе позволяет? – Ты в этом ничего не понимаешь! – Я не могу без вас жить. Постоянно думаю о вас. Слежу за каждым вашим шагом. Часами просиживаю под окнами вашей квартиры, чтобы хоть на миг увидеть ваш силуэт. Я вместе с вами провожаю вашу дочку в садик и вместе встречаю… – Ты рядом живешь? – Нет, я живу на другом конце города! – Последнюю фразу она выкрикнула. Слезы давно текли по ее щекам. Она всхлипнула и хотела убежать. Он долго потом не мог понять, что с ним приключилось в ту минуту. Куда подевались исповедуемые им нравственность, высокая мораль? Что сталось с неподкупным чувством к жене? И дочку он никогда раньше не забывал забрать из садика… – Пойдем в аудиторию. Не надо здесь стоять. – Он положил ей руку на плечо. Кажется, по дороге им встретились те самые очки, что так сверкали утром в учительской, но он не придал этому значения. Он запер дверь на ключ. Плотно задернул черные шторы, будто собирался демонстрировать учебный фильм. Она что-то писала мелом на доске и уже не плакала. Он погасил свет. – Ой! – вскрикнула она. – Антон Борисович, вы где? – Ну вот. – Он был совсем рядом. – Я тебя правильно понял? Вместо ответа она приблизила губы. Его рука скользнула под вязаный свитер. Он давно заметил, что она надевает его на голое тело. Они долго целовались у доски, а потом он усадил ее на свой учительский стол и стянул трусики. Пальцы, ласкавшие спину, шею, лицо, пахли мелом. И пахло сиренью… На следующее утро он вошел в свою аудиторию разбитый и потерянный после бессонной ночи и скандала, устроенного женой. На доске он прочитал: «Это любовь, что бы вы там ни говорили!» На своем столе он обнаружил запекшееся кровавое пятно. Он прикрыл его учебником русского языка и обратился к подозрительно улыбающимся девицам: – Нуте-с, приступим… – Вот будет номер, если хозяин окажется дома! Может, сначала позвонить? – нервничал Антон. Еремин поставил свою «шкоду» во дворе многоэтажного кирпичного дома. Елизарыч, сидевший за его спиной, подмигнул в зеркало заднего обзора, как бы говоря: будет он нас с тобой учить! – Послушай, Антоша, зря ты увязался с нами. Я понимаю твое искреннее стремление помочь подруге, но предоставь нам действовать самостоятельно. – Прости, но разве я не могу… – Не можешь! – отрезал сыщик и вышел из машины. «Вот он, миг презрения! Как я мог идеализировать этого напыщенного хомяка?! Все в моих писаниях – ложь! Вася права! Он не стоит даже мизинца моего героя!» – Вы останетесь сторожить машину, молодой человек? – обратился к задумавшемуся писателю Иван Елизарович. Ему хотелось встать в позу и обиженно пробурчать: «Да, буду сторожить», но вместо этого Антон вскочил и поклялся в душе быть молчаливым наблюдателем. – А вот и машина журналиста! – Еремин сверил запись в блокноте с номером белой «Нивы», стоявшей у подъезда. – Если ею не воспользовались, то, возможно, нам посчастливится раздобыть ключи от машины. Почему, кстати, их не оказалось у твоей знакомой? – У них с мужем произошла размолвка, – нарушил обет молчания Полежаев. – Это я понял. А вообще водительские права у нее имеются? Антон пожал плечами. – Ну ты даешь! Вы, случайно, не час назад познакомились? «Так оно и есть! Что я знаю о теперешней Василине? Она уже успела дважды побывать замужем! От прежней влюбленной в меня девчонки не осталось и следа!» – Какой этаж? – уже в лифте поинтересовался эксперт. – Жми на двенадцатый, Престарелый! Константин одной левой справился с замком. Правую руку при этом держал в кармане расстегнутого плаща. – Не торопитесь! – приказал он своим спутникам и, резко толкнув дверь, вбежал в квартиру. Писателю эти предосторожности показались излишними. «Костян с моей подачи возомнил о себе невесть что! Решил нам показать Голливуд! А между тем Вася тут была утром, и ничего, обошлось без стрельбы!» – Входите! – разрешил следователь и с порога предупредил Полежаева: – Ради бога, ни к чему не прикасайся! В единственной комнате, как и описывала Василина, царил беспорядок. Паркетный пол был усыпан мусором. Постель разобрана и смята. Одна штора сорвана с петель и брошена на письменный стол. Другая висела на последнем крючке. – Тут есть на что посмотреть, мальчики! – воскликнул Елизарыч и постучал своей клюкой о косяк двери, будто хотел убедиться в прочности всего остального. – Похоже, что наш клиент сопротивлялся, – заключил Еремин. – Это факт! – подтвердил Престарелый. Его стариковские глаза еще раз ощупали комнату. – А балконная дверь чуть-чуть приоткрыта! – ткнул он клюкой в воздух. – Что ты хочешь этим сказать, старина? – Штора, прикрывавшая балконную дверь, явно побывала в переделке. Клиент мог находиться на балконе в то время, как вошли похитители. И как раз на пороге завязалась борьба. – Это было бы опрометчиво с их стороны, – возразил сыщик. – Находясь на балконе, Шведенко начал бы звать на помощь. – Он ведь не красна девица, – не соглашался Иван Елизарович, – он ведь мужик, а потому ринулся в бой. – Послушайте! – вмешался в их разговор Полежаев. По его возбужденному лицу было ясно, что он стоит на пороге великого открытия. – Послушайте! Балкон! Двенадцатый этаж! Балкон! Двенадцатый этаж! Понимаете? Следователь и эксперт подозрительно переглянулись. – Ах, черт! – спохватился писатель. – Я ведь тебе это еще не показывал! – Антоша, не сходи с ума! – Никто не сходит с ума! Помнишь, по телефону я тебе сказал, что Василина, жена Шведенко, нашла у него на письменном столе что-то вроде наброска романа. Там еще я упомянут странным образом. Так вот, почитай! Он так и начинается: «Балкон. Двенадцатый этаж»… – Полежаев развернул перед ним листок с текстом. Еремин пробежал глазами текст и высказал свое мнение: – Белиберда какая-то! – И я точно так же оценил этот шедевр! Но ведь совпадает! Балкон! Двенадцатый этаж! – И что с того? А дальше написано «июнь», а за окнами, между прочим, август! И действует у него в отрывке снайпер. Выгляни в окно! Кругом сплошь пятиэтажные дома! Шел бы ты, Антон Борисыч, на кухню и не мешал нам! Полежаев забрал у него листок с наброском и поплелся на кухню. – Начни с балкона, Престарелый! – услышал он за спиной команду следователя. Кухня представляла собой довольно просторный куб, в котором уютно разместился гарнитур из вишни, холодильник, стол и пара табуретов. Антон сразу отметил, что посуда тщательно вымыта. Ему это показалось странным. Он, например, не большой охотник до мытья посуды. Потом, правда, припомнил Васины слова насчет аккуратности мужа и немного успокоился. Однако на месте не сиделось. Заглянул в холодильник. – Эй, ничего там не трогай! – крикнул ему из комнаты Еремин. – Ты мне все пальчики сотрешь! – Я с тряпочкой, – обиженно промямлил в ответ Полежаев. – Вот как раз тряпочкой и сотрешь! В холодильнике нечем было поживиться. В том смысле, что голодному человеку вполне хватило бы насытиться его содержимым, но не голодному сыщику, каковым себя уже считал писатель. – Ну, что там? – заинтересовался Константин. – Сосиски! – с досадой констатировал тот. – Кстати, могут испортиться! Потом очередь дошла до мусорного ведра. Он видел в каком-то фильме, как милиционеры преспокойно потрошат мусорные ведра и даже не морщатся. «Правда, они обычно орудуют пинцетом! Ничего, я не из брезгливых! Вот только бы газетку найти, чтобы не свинячить». Антон присел на корточки и посмотрел за холодильником, между плитой и шкафом – не завалялась ли газетка? Газетка завалялась за батареей. Ее, видно, ненароком смахнули со стола, а потом забыли достать. Развернув на полу газету, Полежаев вдруг воскликнул: – Оба-на! – Что у тебя? – откликнулся Еремин. – Газета! – Ну и удивил! У меня тут их столько! – Это французская газета! – И что с того? – разочарованно вздохнул следователь. – Махнемся не глядя, Костяк? Я хочу выпотрошить мусорное ведро, а эту газету жалко. Я бы почитал потом. – Не лучше ли нашу газету почитать? – Наши я не читаю! На этот раз Константин удостоил его вниманием и собственной персоной появился на кухне. – Насчет ведра – молодец! Ведра мы с Елизарычем любим. Держи газету! Сейчас возьму пинцет – вместе пороемся. Ведро оказалось полупустым. Из него торчала бутылка. – Рейнский портвейн! – опознал бутылку писатель. – Пил. Неплохое вино. – Отнесу старику. Пусть посмотрит. Пока Еремин отсутствовал, Антон покопался в картофельной и луковой шелухе, и в глаза ему бросился голубой клочок бумаги, знакомый каждому, начиная со школьника. – Что это? – Константин застыл на пороге кухни, пытаясь разглядеть добычу, схваченную пинцетом. – Два билета в кинотеатр «Иллюзион», – торжественно произнес Полежаев. – На двадцать пятое августа, на семь часов вечера. – Значит, накануне исчезновения он ходил в кино? Ничего странного. Пригласил жену в кинотеатр. Надо же было им в конце концов помириться. – Костя, это была не она. Василина в тот день допоздна работала. «Ай да Леня-журналист! Пугает несчастную жену – не звони, не приходи ко мне! Та думает, что он, бедняга, барахтается в щупальцах мафии! А Леня развлекается с другой бабой! Уж кому-кому, а мне хорошо знакомы эти мужские хитрости!» – И бутылочку он наверняка не в одиночестве распил, – сделал вывод Антон. Еремин же не торопился с выводами: – Послушаем, что скажет Престарелый. Иван Елизарович дышал тяжело, со свистом. Все труднее давалась ему каждая новая экспертиза. Войдя на кухню, он ткнул своей палкой в сторону мойки. – Вот-вот, даже посуду вымыть не поленились! Он опустился на табурет и развел руками. – По нулям, мальчики. Все тщательно затерто. Бутылка тоже чистая. А я поначалу подумал, что в эдаком кавардаке что-нибудь да раздобуду! Оказывается, и кавардак бывает обманчивым. На полу осколки граненых стаканов, как бы специально разбитых вдребезги, – не собрать. А вот шторку оборванную стоит посмотреть получше. Я заберу ее в лабораторию. – Тут высказывается версия «шерше ля фам», – усмехнулся Еремин, давая понять, что автор версии не он. – Пуркуа па? – снова развел руками старик. – Но смятая постель и бутылка портвейна – это еще не доказательства. В это время в дверь позвонили громко, протяжно. Антон от неожиданности подскочил на месте. – Где твой пистолет?! – крикнул он сыщику. – Не трусь, Антон Борисыч! – засмеялся тот. – Пока ты прощался со своей подругой, я вызвонил хозяина квартиры. Мы условились встретиться здесь. Это, наверно, он. Это на самом деле был он. Полежаев узнал его по меткому описанию Василины. Полноватый мужчина лет сорока, с зализанными назад жидкими волосами, с неприятной улыбкой на жирных губах и с глазами действительно сальными замер на пороге комнаты. Улыбка тут же исчезла с его лица. – Это же хлев! Поросячий хлев, а не квартира! – задыхаясь от возмущения, начал он. – Что тут было? – Надо полагать, драка, – спокойно объяснил Еремин. – Вашего друга и квартиросъемщика похитили. – Чувствовало мое сердце, что добром это не кончится. – Что именно? – Ленькины выкрутасы с квартирой. Что ему дома-то не жилось? Почему я должен страдать? – А вы-то каким образом пострадали? – Как это каким? Да я потерял из-за него триста баксов! Он ведь мне не заплатил! И теперь уже вряд ли заплатит! – Откуда такая уверенность? – Ай, не морочьте мне голову! Будто не в курсе его дел с мафией! Кстати, хотелось бы взглянуть на ваше удостоверение. Константин протянул ему корочки своего сыскного агентства. – В первый раз имею дело с частным детективом, – ухмыльнулся тот. – Раньше только в книжках о таких читал. Они принесли из комнаты стулья и устроились вчетвером на кухне. Елизарыч, опершись на клюку, все это время, казалось, подремывал. Антон слушал внимательно, стараясь ничего не пропустить, хотя делал вид, что читает газету. – Давно вы знаете Шведенко? – Лет пять. Как пришел работать в издательство. Я ведь не профессиональный фотограф. Я танцор. Танцевал в оперетте, пока не вышел на пенсию. «Ну и танцор! С такой рожей только гнилыми помидорами торговать! А он, оказывается, исправно служил Терпсихоре, пока та не пнула его под зад и не отправила на пенсию!» – Когда Шведенко обратился к вам с просьбой о сдаче квартиры? И чем он это мотивировал? – Да уже месяц прошел. Сказал, что у них с Василиной не заладилось. Чего уж там! Жили вроде душа в душу! Мол, поживу месяц-другой у тебя, а там видно будет. Разве другу откажешь? Пришлось отказать одной семейной парочке с Кавказа. Они у меня тут почти год жили. Платили, кстати, исправно, с двухмесячной предоплатой. И срача такого не устраивали! – Ну-ну, Роберт Игнатьевич, – принялся усмирять его следователь. – Ведь Шведенко не по своей инициативе… – А по чьей? По чьей инициативе?! – затрясся разгневанный танцор, и по лицу его пошли красные пятна. – Сколько раз ему говорили: «Остепенись, Леня! Не по зубам тебе эти громилы! Чё ты к ним лезешь?» – Кто говорил? – Да хотя бы я. Предупреждал: «Если еще про мафию напишешь, съедешь с квартиры! Мне тут баррикады не нужны! Чай не Красная Пресня!» Его пристрелят, а мне потом по ментовкам таскаться! Больно надо! Он мне слово дал, что в этой квартире ни строчки не напишет про мафию. – И что? Сдержал слово? Вопрос Еремина озадачил красноликого Роберта Игнатьевича. – По крайней мере в нашей газете ничего не было. Я следил за его публикациями. Он писал о выставке художника Шилова. Разгромил подчистую этого придворного «фотографа». Душа радовалась! Потом об этом религиозном законе, из-за которого Клинтон с папой на нас обиделись. Что еще? Не помню. Да, он говорил, что у него наклевывается какая-то новая работа, очень денежная. – Связанная с журналистикой? – Этого я не знаю. Он особо не распространялся. Может, боялся сглазить? – По-вашему, выходит, что Шведенко превратился в пай-мальчика. В чем же тогда дело? – Мало ли что! Могли за старое тряхануть! – Могли и за старое… Полежаев, воспользовавшись заминкой, оторвался на миг от французской газеты и задал фотографу давно мучивший его вопрос: – Леонид по-французски свободно изъясняется? – Да бросьте! – махнул тот рукой. – Только «мерси» и знает. К нам недавно приезжали коллеги из Франции. Так он не знал, с какого боку к ним подступиться. Переводчица спасла положение. – Эта переводчица – ваша сотрудница? – взял инициативу в свои руки Антон. – Да. Лизавета, Лизок. – Симпатичная девушка? – Симпатичная бабушка. Ей скоро шестьдесят стукнет… В машине Еремин хмурился, а писатель продолжал наслаждаться французской прессой. Высадив возле сыскного агентства Ивана Елизаровича, Константин обрушился на друга: – Какого черта ты лезешь не в свои дела? – По-моему, ты что-то путаешь. Это как раз мое дело. Я тебя нанял. Я заказываю музыку. – Я отказываюсь так работать. Я привык самостоятельно вести расследование. Я не нуждаюсь в помощниках-дилетантах. – Я ни на чем не настаиваю, – пошел на попятную Полежаев. – Только, если честно, Костян, мне кажется, ты упускаешь очень важное звено. – Слов-то каких нахватался! – Все от тебя, мой друг, все от тебя. – Ладно, выкладывай, что я, по-твоему, упускаю. – Тон следователя несколько смягчился. – Ты, например, совсем не придаешь значения тому, что накануне своего исчезновения Шведенко ходил с кем-то в кино. И эта кто-то наверняка симпатичная девушка! – И что дальше? – Надо выяснить, кто она. – Только и всего? Может, подскажешь, как это сделать? – Подскажу. Надо взять фотографию журналиста и показать ее служащим кинотеатра. И заодно узнать, что они смотрели. – А вот последнее уж точно ни к чему! – расхохотался Еремин. Антон и сам понял, что сморозил чепуху, но сдаваться не собирался. – Все играет роль. – Может быть. Константин притормозил на улице Павла Корчагина, чтобы посмотреть нумерацию домов. В одном из них жила Василина. – Я, кажется, на верном пути. Он проехал еще несколько метров и остановился, но выходить не спешил. – Я не отвергаю твою версию, Антоша, – признался он. – Но в первую очередь хочу отработать свою. Мне хорошо знаком тот мир, о котором писал Шведенко. Там обиды не прощают. Я бы очень хотел, чтобы все вышло по-твоему, чтобы журналист увлекся красивой девчонкой и мотанул с ней на юга, наплевав на все остальное. Правда, твоей подруге это может не понравиться. Но слишком густую кашу заварил наш клиент (и в этом ты сейчас убедишься, когда просмотришь его публикации), чтобы мы могли пойти по такому пути. Легких путей в этом деле не будет. – Но ведь не помешает общему делу, если я завтра съезжу в «Иллюзион» и порасспрашиваю о журналисте? – Лучше бы ты вместо этого сидел завтра весь день за пишущей машинкой и закручивал сюжеты, один забористей другого. Полежаев нахмурился. Он не любил, когда ему указывали. Чтобы разрядить обстановку, Константин ткнул пальцем в газету и спросил: – Что интересного пишут братцы-лягушатники? – Разное. – А все-таки? – Тебя серьезно это волнует? Шведенко не умел читать по-французски, а значит, к делу это не относится. – Но ведь как-то газета попала к нему в квартиру? – снисходительно улыбнулся Еремин. – Газета, кстати, издается в Москве. – С этого и надо было начинать. – Следователь явно хотел польстить товарищу, делая вид, что придает значение находке. И Полежаев не на шутку разошелся: – Здесь интересная информация о московских клубах. Например, всякого рода предостережения, куда Анри с Колеттой лучше не ходить. Недурна также театральная страничка. Я узнал здесь, кто из наших корифеев побывал нынче на гастролях в стране Мольера и Бомарше. В Авиньоне проходили Дни русского театра. Информация о католических мессах на французском языке в Москве. Указаны числа и адреса, где и когда они должны состояться. – Зачем это тебе? – Просто интересно, – пожал плечами писатель. – Это все, что я прочитал, а вообще тут куча всего. Последние две страницы посвящены объявлениям. Я и не подозревал, что их жизнь так кипит в нашей столице. Создают группы популярной французской песни, ищут помещение для театральной студии, дипломированные гувернантки жаждут обучать их детей… – Вот как? На самом деле любопытно. Почитай-ка мне про этих гувернанток. – Да сколько угодно. Вот, например, с дипломом Женевского университета, лингвист, сорок лет, может обучать испанскому, немецкому, русскому. Работала во Франции и Швейцарии. Другая – студентка МГИМО, двадцать один год и тоже, кроме всего прочего, знает испанский. А вот дамочка с музыкальным дипломом, консерватория имени Чайковского, тридцать лет, свободно говорит по-французски, имеет опыт работы в Бельгии… – Перепиши-ка мне ее телефончик! – неожиданно попросил Еремин. – Кого? – Той, что имеет опыт работы в Бельгии. – Ты спятил? На кой черт тебе гувернантка? У тебя ведь ни ребенка, ни котенка! Или сам решил на старости лет обучаться музыке? – Уж не такой я старый, – весело подмигнул Константин. – Всего-то тридцать пять, а ей – тридцать. По-моему, в самый раз. Всю жизнь мечтал о девушке, чтоб она и на фортепьянах, и по-французски! Полежаев не узнавал друга. Вроде бы всегда казался холодным и практичным. – Что ж, пиши. – Все еще недоумевая, он продиктовал Еремину телефон и воскликнул. – Вот и газетка пригодилась! Василина жила в тесной хрущевке. «Бедная девочка! Квартира ее родителей была раза в два больше! Каково ей было перебираться в эту нору? Зато Москва! Кто не мечтал пожить в Москве с той поры, как увидел на первой страничке букваря кремлевские башни? А когда старенькая провинциальная учительница, страдавшая болезнью Паркинсона, с чувством декламировала: „Москва! Как много в этом звуке…“ – у кого не щемило при этом сердце?» Писатель мог бы еще долго брюзжать про себя, если бы не переключил внимание на диалог следователя с хозяйкой квартиры. – Когда произошло покушение на вашего мужа? – Зимой. В феврале. Об этом сообщалось в нашей газете. Я вам подготовила весь материал. – Она передала ему стопку газет. – Здесь Ленины статьи, связанные с мафией. И то, о чем вы спрашиваете, тоже. – И что, с февраля месяца наступило затишье? – Еремин недоверчиво прищурил глаз. – Больше не было попыток, угроз? Он напоминал Полежаеву дотошного врача, который, будь его воля, вывернул бы пациента наизнанку. – Угрозы, кажется, были. После некоторых телефонных разговоров он ходил сам не свой. – Кто ему звонил? – У меня нет привычки подслушивать. – Она сделала недовольное лицо. – Его я тоже ни о чем не спрашивала. У нас так заведено. Если сам не расскажет, значит, не хочет. Зачем лезть человеку в душу? Но эти звонки могли быть связаны не только с мафией. У Лени хватало неприятностей на работе. – Например? – Он конфликтовал с главным редактором. Тот часто задерживал его материалы. У Лени возникли подозрения, что мафия дает главному за это взятки. Буквально неделю назад я видела, как Леня вышел от редактора красный и такой вздрюченный. Это редкое для него состояние. Мне хотелось подойти к нему, успокоить. Но у нас был уговор – на работе друг другу ни слова. Полежаев заметил, с каким трудом ей дались последние слова. Женщина смотрела не на следователя, а куда-то мимо. И левый глаз у нее начал косить. Вспомнил – так всегда случалось во время глубокого раздумья. «А я и забыл про этот маленький дефект. Раньше он сводил меня с ума!» – Чем был вызван такой уговор? – продолжал лезть в душу Еремин. – Вы боялись коллег по работе? – Если честно, после взрыва в нашей машине мы вообще всего боялись. Я хотела уехать к маме, но Леня удержал меня. В общем-то, мы больше для других делали вид, что в ссоре. Он сказал: «Так будет лучше. Тебя никто не тронет». Это, наверно, конец, да? – доверительно обратилась она к следователю, словно от него зависело, будет ли жить ее муж. – Я плохая жена! Следовало уже обзвонить все морги и больницы! «Это любовь, что бы вы там ни говорили», – вспомнил бывший учитель русской словесности надпись на доске. – Ты, наивный дурак, полагал, что она будет всю жизнь любить тебя одного? Это заблуждение иногда придавало силы. Где-то далеко живет она, которая тебя помнит, любит и каждый миг только и делает что думает о тебе! Боже, какое самомнение! Индюк! Самодовольный индюк!» – Не надо никуда звонить! – Константин Еремин, привыкший к человеческому горю, казался неодушевленным предметом. – На той квартире мы не нашли его документов. Может, они лежат в бардачке машины? Завтра с сотрудником милиции мы попробуем ее вскрыть. – Леня никогда там не держал документов. – Тогда документы остались при нем, – сделал заключение следователь, – и вам уже позвонили бы из больницы или морга. Не успел он это произнести, как в прихожей зазвонил телефон. Женщина вздрогнула. С мольбой посмотрела на бывшего любовника, ища поддержки. Полежаев опустил глаза. Она перевела взгляд на Еремина. – Ну-ну, смелее! – подбодрил тот. Телефон не унимался. Василина заставила себя подняться и сделать несколько шагов. Тут же вернулась с призрачной улыбкой на бледном лице, а в улыбке – крохотная надежда. – Это вас, – обратилась она к следователю. В отсутствие Константина писатель решил действовать: – Ты не могла бы мне на время дать фотографию мужа? Он ведь, наверно, часто фотографировался, имея друга-фотографа? – Зачем тебе? – встрепенулась она и выгнулась, как кошка, готовящаяся к прыжку. «Похоже, что старое чувство в ней не только не сохранилось, но и переросло в ненависть! А я, тупица, так радовался этой встрече! Весь день хожу как пьяный! Пора отрезвляться! Пора!» – У меня имеется свой план расследования… То есть поиска, – поправился Антон – Хоть я и не детектив, но все же детективщик. Звонил Иван Елизарович. – Есть новости, – прохрипел он в трубку, а потом вдруг раскашлялся – верный знак, что новости не из приятных. – Шторка пригодилась. Я обнаружил на ней отпечатки зубов, то есть прикус. – Престарелый сделал паузу, чтобы Еремин переварил услышанное, а потом со вздохом добавил. – Кажется, нашего клиента придушили. Царство ему небесное… |
||
|